Аристова Наталия : другие произведения.

Имя шаровой молнии

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Став жертвой обстоятельств, Белка потеряла в этой жизни всё: дом, семью, средства к существованию и даже своё настоящее имя. Она нашла друзей, тепло и поддержку среди самых низших слоёв населения. Не все люди бомжи, однако открытие, что не все бомжи - люди, может оказаться слишком опасным. Иногда среди них попадаются зомби...

    Буду благодарна читателям, оставляющим комментарии. Мне очень хочется иметь уверенность в том, что это интересно и стоит публиковать. Добавлена сорок четвёртая глава - предпоследняя.

    Вышлю в личку окончание и эпилог каждому, кому это надо. Прошу прощения за предосторожность, но не хочу, чтобы моей книгой снова распоряжались без моего согласия.

    Буду благодарна за совет где можно безопасно разместить весь роман целиком.

  Глава 1
  
  Всё началось с рассыпанного риса... Как в сказке: посадил дед репку и думать про неё забыл. А она как попёрла! И принесла бедному старичку массу проблем, которых хватило на всех. Так и у меня... Я -то, в такие неприятности обычно погружаюсь на "метровые параметры личной сферы" - то есть целиком: на метр впереди себя, метр сзади и по метру с левой и правой стороны, а также на метровую длину вверх и вниз. Но и другим достаётся... И, хотя "репка" уже, оказывается, выросла и была она не моя, выдирать её из земли стало моим долгом и личной программой минимум, в которую втянулась "основная часть населения".
  
  Я на скорости перемахнула перешеек и, срезая дорогу, вскочила на ближайший камень. Для равновесия следовало схватиться за первый попавшийся древесный ствол, что я и попыталась сделать, перекинув все пакеты в правую руку, а левой нацелилась на ствол вполне солидной акации. Висевший на указательном пальце полиэтиленовый мешочек с рисом, купленным в последнюю очередь, от моего резкого жеста развязался и всё его содержимое высыпалось. Причём, не кучно, а веером метра в два шириной: от обрыва до самой землянки.
  
  Пошатнувшись и стараясь сбалансировать, я разжала руку с пакетами и они тоже посыпались вниз. Раздался треск лопнувшего стекла, сочно шмякнула упаковка с молоком. Ноги поехали по камню в стороны и я, пытаясь удержаться, с размаха врезалась большим пальцем левой ноги в какой-то сучок. Больно было так, что хоть ори! Но громко орать у нас не принято. Надсадно простонав, я присела и крепко зажала ушибленное место в кулак.
  
  - Чёрт, чёрт, чёрт! Твою мать!
  
  От землянки снизу сразу же раздался хриплый басок Полкана: Не поминай на ночь-то, дурочка!
  
  Минуту спустя он появился сам, с фонариком в руке: несмотря на начало сумерек, в подлеске было уже достаточно темно.
  
  -Чего тут у тебя? Упала, что ли? Носишься всегда, как угорелая, под ноги не глядишь. Сильно убилась?
  
  -Насмерть... - прошипела я сдавленным голосом, отнимая от ступни сразу ставшую липкой ладонь.
  
  -А нечего скакать по камням, как горная коза - назидательно проворчал Полкан, подходя ближе - Тропинка же есть, вот и ходи по ней, как нормальному человеку положено... Ну-ка, давай посмотрим, что там.
  
  Он посветил фонариком на мою ногу. Крови было больше, чем можно предположить, но повреждение просматривалось: рана приличная, ноготь на пальце развалился чуть ли не до половины.
  
  - Носит же вас! - огорчённо рассматривая его, пробормотал старый ворчун, прилаживая фонарик среди камней.- Сиди здесь и жди! Сейчас перевяжу.
  
  -Не надо! Дойду! Всё равно промывать придётся... Доковыляю как-нибудь. Лучше сюда посвети: я всю еду рассыпала. Вот же чёртова невезуха!
  
  -Опять за своё! - предостерегающе проворчал Полкан, послушно освещая распадок световым кружком - Сказал же: не поминай. И так рядом бродит, не забывает нас, грешных.
  
  Я перегнулась, дотягиваясь до пакетов. Так и есть: баночка с конфитюром была покрыта сеточной трещин, но не рассыпалась. На молочном пакете проступило несколько белых капель. Майонез с колбасой не пострадали, масло слегка сплющилось и батон тоже. Зато рис приказал долго жить: разлетелся полукругом по траве и гальке, и собирать его - дохлый номер.
  
  -Чего ты там высматриваешь? Не камень это был, ты на сук напоролась. Это хуже, конечно: каменную крошку и вычищать не надо, её бы кровью смыло. А вот если занозы...
  
  - Рис рассыпала, целый пакет. Не собрать теперь... Жалко! - пробормотала я, измерив взглядом площадь охвата земли белеющими зёрнышками.
  
  -Нашла о чём думать! Жалко ей! У неё кровища хлещет, ноготь, наверное, слезет и укол бы противостолбнячный не помешал, а она про рис! Плов, что ли, посреди ночи затевать собирались?
  
  - Тосик с утра сказал, что хочет рисовой каши, я всё купила, масло даже взяла... Вот чёр...
  
  Он предостерегающе подносит поднятый указательный палец прямо к моему носу - Ты перестанешь или нет? Чего ты его зовёшь?
  
  - Никого я не зову! Я ругаюсь так! Материться мне, что ли? - я принялась осторожно заворачивать конфитюр в обрывки полиэтилена, стараясь не продавить стекло внутрь банки

- Может, выберем хотя бы середину, жалко выбрасывать... И молоко бы донести, протекает где-то. А мне теперь ещё назад тащиться за рисом...

  
  Говорить приходится медленно, со сдерживаемым желанием повыть в голос, с натужными вздохами и жалобным кряхтением.
  
  - Да ты в своём уме, девонька? Куда же ты потащишься с такой ногой? Вон уже вечер заходит! А палец у тебя минут через десять - пятнадцать так ныть начнёт... - Полкан поднимает взгляд в быстро темнеющее небо - С ранами всегда так. Сначала слабо болит, как от удара, или вообще не чувствуешь будто заморозило. А потом разгорается и уже сладу нет.
  
  - Да мне уже и так больно... И сейчас! Молчу же: не ору, не плачу...
  
  - Это у тебя удар болит, а не рана, - наставительно сообщает Полкан - Поболит ещё, поймёшь тогда, о чём я... И никуда тебе идти не надо. Есть у меня рис, стакан, а то и два. Сваришь свою кашу, не переживай.
  
  - Ой, спасибо! Выручил! Я тебе завтра же и отдам. Утром купим и верну сразу же! - через силу радуюсь я.
  
  -Да мне, как будто, не к спеху. Только вот, хватит ли тебе? Рис хороший, "ханский" - ну, длиннозернистый, значит, восточный. А ты много просыпала-то? По виду - больше килограмма. - Полкан отыскивает среди камней шлёпанец, слетевший с меня во время падения, и заправляет на место вывернутую перемычку.
  
  - На, надевай!
  
  -Два кило было. Это Юлька брала, она же малыми порциями не умеет покупать. Она у нас всегда так затоваривается... Мне бы и стакана на кашу хватило: Тосику да Юльке раз поесть. Я каши не люблю, лучше салаты какие-нибудь... Но Юлечка просто не может понемножку продукты покупать: для Тосика ведь, значит - центнерами!
  
  -Забаловали вы мужика! - снова ворчит Полкан, наверное, для порядка, без раздражения и злости - Кашки Тосику... А потом пирожные - растворожные пойдут и птичье молоко в клюве птицы павлин...
  
  Он вздыхает и, сутулясь, отправляется к себе. Стараясь не обращать внимания на боль, я заматываю окровавленный палец носовым платком, натягиваю обувь и встаю во весь рост, чтобы разглядеть наши "владения" за высоким кустарником. Анька уже развела огонь и у Отара горит маленький светильник. Ночь на подходе.
  
  Вернувшийся Полкан кидает мне в пакет кулёчек с рисом и суёт в руку упругий хрустящий свёрток - Бинт это, стерильный. А йода нет. Я Ботику на шею остатки вылил. Подрался он вчера где-то. Целый день по округе шастал, явился - пораненный, хвост весь в репьях. На месте ему не сидится, приключений всё ищет, вроде вас... Ногу-то, в марганцовке попарь, слышишь? Прямо в тазу разведи, в кипячёной воде - в такой, какую стерпеть сможешь... И подержи подольше. Поняла? А потом, хорошо бы водкой или спиртом обработать. Водка-то есть у вас?
  
  - Зачем водка, у нас йод есть, и перекись. У Тосика. У него лекарств хватает, ты же знаешь...
  
  Можно добавить, что бинты у нас тоже есть, но я помалкиваю. Пусть почувствует, что он помог и я ему за это благодарна. Я немного побаиваюсь Полкана и всегда неловко себя чувствую с ним, не знаю - почему. Он мне ничего плохого никогда не сделал и не похоже, чтобы собирался, но так уж выходит. Может быть, это разница возрастов всему виной, может несовместимость характеров какая-нибудь, - не знаю...
  
  -Да, видел я: лекарств у него хватает - снова вздыхает Полкан и, немного помолчав, спрашивает: - Сама дойдёшь, или проводить? Здесь недалеко, конечно, но ты с поклажей, да на одной ноге...
  
  -Чего это, на одной-то? - стараюсь отшутиться я, - На одной с половиной! Дойду, не переживай. Тосика крикну, или Свистка, они встретят. Я по тропке пойду, тихо и медленно.
  
  - Свистка нет ещё, как и Юльки. Я сижу вот, дожидаюсь. А Тошка... ты же его всё равно тревожить не станешь... Отара зови, он тебя, если что, на руках донесёт... Здоровый парень, сил хватит.
  
  Я снова благодарю его и ухожу, а Полкан делает круг, чтобы дойти до перешейка. Его голос с нотками не совсем понятного оттенка продолжает звучать в моей памяти. Что в нём, я не задумываюсь, сосредоточившись на препятствиях предстоящего пути. Может быть, усталость, может быть, горечь, может быть, тоска...
  
  Наверх я забиралась с великой осторожностью и терпением, слегка припадая на раненную ногу. Отар варил кофе, это было слышно по волшебному аромату, разливающемуся в воздухе. Зайцы тоже что-то готовили, в их халабуде бледновато, но явственно мерцал огонёк и доносился звон металлической посуды.
  
  - Белка, это ты? - Тосик вышел меня встречать и стоит, прислонившись к вязу над тропинкой: А почему ты хромаешь? Это тебя у мостика Полкан встречал? Я свет видел... Что у вас там случилось?
  
  Голос у него мягкий и влажный, а движения рук, принимающий у меня пакет, ловкие и уверенные. Значит - ширнулся и есть будет плохо.
  
  - Я на сучок ногой напоролась, наш дед-отец мне оказывал первую помощь и поддержку. Пакеты собрал, бинт подарил. А я, ворона, весь купленный рис рассыпала. Хорошо, у Полкана запас был, он одолжил немножко.
  
  - Ой, Белочка, бедная! Сильно поранилась? Очень больно? - засуетился он, сваливая покупки на стол-ящик за занавеской - Давай, скорей, к свету! Посмотрим, что там...
  
  - Сначала надо молоко перелить, а то пакет надорван - упираюсь я, исподтишка разглядывая его лицо - И воду поставить на огонь. Полкан сказал: надо попарить в марганцовке...
  
  В тазике с горячей водой палец, естественно, начал гореть и ныть сильнее, потом боль пошла по всей ступне и стала давать о себе знать частыми кратковременными ударами.
  
  - Тосик, может хватит? Так ещё больнее... И рис надо промыть. Скоро Юлька придёт, а есть нечего. - взмолилась я, покусывая губы.
  
  - Потерпи ещё чуть- чуть, Белка! Больно - поплачь. Никто же тебя не видит, поплачь немного...- посоветовал мне этот доктор-садист, натягивая тонкие резиновые перчатки - Сейчас посмотрю, не надо ли рану почистить... Если остались кусочки коры или древесины, будет нагноение. Эх, как ты неудачно приложилась? Ноготь слезет, точно... Надо же, как не повезло... Нет, чистая ранка, вроде бы ... Да что ты, как Зоя Комодемьянская, только зубами скрипишь? Кричи давай, плачь уже, что ли...
  
  - А чего плакать? Толку-то! Ещё с неделю стрелять будет... Всю неделю реветь? Заканчивай скорей, садюга, больно очень! Мне молоко надо ставить! Или сам, тогда, поставь.
  
  -Никуда оно не денется, твоё молоко, а примус я прикрутил. Сейчас, стерильными руками буду за молоко хвататься... Подождёт, не к спеху. Стой, куда! Я тебе рану обрабатываю, а ты подскакиваешь, как укушенная! Далось тебе это молоко!
  
  Мы, наверное, громко спорили и шумели, потому что Заяц нас услышал и пришёл посмотреть в чём дело. Он огорчённо поцокал языком, похлопал меня по плечу и поставил злосчастное молоко на примус.
  
  После перевязки я принялась за рис. Нога уже болела как при нарыве: горело и "дёргало" не прекращаясь. Больше всего мне хотелось убраться к себе в дупло и затаиться там, но Юлька запаздывала и сдать на руки некормленного Тосика было некому. Я оперлась коленкой на стул и упрямо перебирала рисовые зёрнышки в холодной воде, дожидаясь, когда сойдёт вся муть.
  
  Когда Юлька, наконец, явилась, я уже более-менее притерпелась и даже поела вместе с ними. Она начала собирать посуду, налила воды в большую чашку, достала новый "Фейри".
  
  - Оставайся в гроте - предложил Тосик - Опустим полог и от солнца повесим одеяло перед входом. Как-то спокойней, если ты здесь переночуешь. Мало ли что...
  
  -Что ещё за "мало ли что"? - огрызнулась я - Сердце у меня во сне остановится, или вся кровь вытечет? За ночь я всё равно не умру, а если только соберусь - так ты не дашь. Утром увидишь и вызовешь вертолёт со спасателями...
  
  Юлька захихикала, а Тосик принуждённо улыбнулся и пообещал вместо спасателей придушить меня, чтоб не мучилась, если мне станет хуже. Я показала ему язык и пошла к себе. По выложенным из обломков камня двум ступеням поднялась, под их взглядами, уверенно и вполне бодро, слегка "побуксовала" с всученным мне Юлькой ватным одеялом в узком проходе и с облегчением плюхнулась на постель, втиснутую между стенками.
  
  Вот я и в дупле! Два метра на два, жильё с кирпичным полом и картонными стенами. Куски шифера над головой, ящик- тумбочка, ящики-полочки на уровне плеч, старый пружинный матрац, застеленный пёстрой махровой простынкой, облезлый банный шкафчик-секция для одежды. Нехитрый бомжиный скарб: утюг, выщербленная чашка с блюдцем, несколько книг, разная мелочь, распиханная по коробкам.
  
  Юлькино одеяло я свернула и подложила под голову, переоделась в старую застиранную майку и трикотажные бриджи, нашла тонкие летние носки. Достала с боковой полки лёгкое шерстяное одеяло в клетчатом пододеяльнике и растянулась на спине. Спать!
  
  Но спать оказалось не так просто. Сначала болела нога, потом стали донимать дурные мысли и начала мешать почти полная луна, светившая в узенькое оконце, прикрытое автомобильным стеклом. Несмотря на пару веников из пижмы, втиснутых в широкие пластиковые ёмкости из-под краски, где-то жужжала муха. Я долго вертелась, выбирая удобное положение, загораживалась от лунного света рукой и одеялом, и, наконец, заснула, то и дело ненадолго просыпаясь от боли. Перед рассветом меня начало знобить и я испугалась, что это, возможно, поднимается температура. Накинула на себя Юлькино одеяло и закуталась в него с головой.
  
  Ночь уже начинала понемногу светлеть, со стороны дороги слышался более густой гул проходящих мимо автомобилей, не затихающий даже в это время суток. Луна передвинулась в сторону и теперь в окошко виднелось несколько мелких далёких звёзд. Поднявшийся ветерок слегка колыхал тяжёлый брезент в дверном проёме, а повешенная вторым слоем сетчатая занавеска шуршала об него вкрадчиво и успокаивающе. Я поискала новую подходящую для больной ноги позу и улеглась на живот, согнув её в колене. Подсунула руку под подушку, завернулась поплотнее, подумала о том, что не мешало бы, всё-таки, поплакать и снова провалилась в сон.
  
  Снилось странное. Безлюдный далёкий город с чистыми улицами и розовыми, от лучей всходящего солнца, оконными стёклами. Аккуратно подстриженный и вычищенный, образцовый сад с тенистой аллеей, протянувшейся на несколько десятков метров, сонная неспешная река. Вывески на магазинах, ещё сияющие неоновыми буквами, которые я не смогла прочитать. Старомодный двухэтажный омнибус, потерявший цвет и неподвижно стоящий на пустом перекрёстке.
  
  Потом я парила над морем в синем безоблачном небе и видела с высоты переполненный загорелыми телами пляж, а в море - толпы таких же людей в пёстрых лоскутах купальников, резвящихся в волнах вдоль всего берега. Их было много и они шевелились, переходили с места на место, омываемые ленивым пенным прибоем. Смеялись, жестикулировали, ложились на воду и отплывали подальше, напоминая своими жестами движение лягушек в пруду или в болоте. Ещё дальше торчали над водой почти незаметными точками головы пловцов.
  
  Болото тоже было, а на нём - тоже люди. Но они казались малоподвижными и двигались, почему-то, вытянувшись в цепочку. Ступали медленно и опасливо, след в след, скупились на жесты и не улыбались. Не понимаю, как я увидела это сверху, но я точно знала, что они не улыбаются... Они шли, почти механически, копируя движения друг друга, один за другим и их количество увеличивалось с каждым шагом. Проходил один и на его место тут же вставал другой, появившийся из-за линии горизонта. Они все целенаправленно двигались к морю. Мне ужасно захотелось узнать, зачем они туда идут, и что у них может быть общего с оживлённой пляжной толпой...
  
  После привиделись стены: истёртые временем стены из камня, напоминавшего местный ноздреватый песчаник. Ни единого живого существа, - только сплошной камень. Камень по сторонам и камень выстилающий пол, а сверху... Вверх я посмотреть не могла, что-то не позволяло мне это сделать. Я видела только каменные стены. Странными, в общем, были эти сны, между пробуждениями от болезненных рывков в ступне...
  
  Глава 2
  
  Утром меня разбудила Анька, которой, чёрт знает почему, нравится и вставать, и ложиться с курами. И, кроме того, ещё и пропагандировать свой птичий график среди окружающих громким шумом спозаранку. Иногда мне кажется, она делает это назло нам, горожанам-неумехам, не достигшим её высокой сельско-крестьянской мудрости. Она полчаса с увлечением гремела своими чашками-плошками и, видимо, разбудила Отара: так здорово может пахнуть только его кофе. Потом эта чудо-хозяюшка выплеснула воду, чуть ли не у меня под стеной, и стала что-то сердито выговаривать Зайцу.
  
  Я несколько раз проваливалась в короткие сновидения под чудовищной толщиной тяжёлого одеяла, мокрая как борец на ринге, и снова выплывала из них, пытаясь запомнить кратковременные причудливые образы, проплывающие перед глазами, чтобы потом обдумать их, но тут же, забывала. К влажным запахам наступающего утра добавились не только кофейный аромат, но и привкус дыма: наверное, Полкан растопил свою печурку на улице. Я села на постели, откинув одеяло: надо вставать.
  
  День обещал быть ясным и безоблачным. С нашей Горки перистые облака виднелись только на самом горизонте, где море сливалось с небом, и выглядели они прозрачной белёсой дымкой, розовато-золотой от солнечных лучей. Нога болела намного меньше, но наступать на неё было ещё неприятно-чувствительно. Я старалась делать упор на пятку, но раненый палец, всё равно, непроизвольно напрягался и начинал ныть и "стучать".
  
  Медленно спускаясь в грот, я придерживалась за стояки для полога и шагала с осторожностью. Там было прохладно, темновато и пусто. Свежий ветерок обдавал влажные волосы неприятными мурашками. Я села на ближайший стул и про себя прикинула самочувствие. Ничего страшного мне не увиделось: палец не слишком ощутимо, но "постукивал", прохлада не очень досаждала и должна была быстро рассеяться. Как будто, всё в порядке. Даже слабости нет, правда, я не выспалась, но это ерунда. Так я и заявила Тосику, который тоже поднялся непривычно рано.
  
  -Нормально, так нормально - согласился он, разглядывая меня слишком придирчиво - Но с Горки - ни ногой, понятно? Посидишь дома денька три. Чтобы уж совсем нормально стало. А там посмотрим!
  
  Он пригладил узкими ладонями свои длинные - ниже плеч, медово-каштановые волосы, уже зачёсанные со лба назад и собрал в хвост, закрепив его махровой чёрной резинкой, повертел головой, проверяя прочность и удобство причёски.
  
  Очень не люблю, когда мной командуют, но спорить не стала, попыталась его уговорить. - Тосик, целых три дня... А работа? Сезон идёт на прибыль, люди едут и едут. Если сейчас не забить места, потом уже трудно будет.
  
   - А я твоей работе больничный лист выдал. Устный и кардинальный! Переживём три дня без твоих заработков! Понятно? И давай не будем обострять, Белка! Сиди дома, я сказал!
  
  Я сделала недовольную гримасу, а потом представила себя запертой на три дня на островке и решила поспорить ещё. В самый разгар наших разборок на белый свет вылезла заспанная взъерошенная Юлька и только подлила масла в огонь.
  
  - Ага, "я сказал!" уже в ход пошло! Так она тебя и послушает, так и усидит на одном месте! Белку в клетку посадили и больничным наградили! - насмешливо пропела она на какой-то знакомый мотивчик.
  
  Тосик сел к столу и побарабанил тонкими пальцами по доске, вздохнул и возвёл "очи горе", а потом с размаха впечатал кулак в столешницу так, что на ней жалобно тренькнула вымытая с вечера посуда.

- Послушает! Она меня послушает! Ясно? Кого ей слушать, если не меня? И всё, хватит! На этом мы все дискуссии заканчиваем! Все заткнулись и занялись делом! Я есть хочу!

  
  Мы обе тут же "заткнулись" и надулись. Юлька молча ушла в дальний конец грота за продуктами, а я занялась примусом. Тосик направился к роднику умываться, выхватив у меня из рук пустое ведро для питьевой воды. Мы с Юлькой обменялись красноречивыми взглядами, а Анька несколько раз заглянула к нам с любопытством, проходя мимо с охапками постельного белья.
  
  Пока закипала вода, я тоже вынесла для просушки одеяла и подушку, раскидав их на кусты. Юлька молча расставила на столе подогретую картошку, яйца и огурцы с редиской. Я расставила чашки с блюдцами, сахар, галетное печенье, заварила чай. Тосик не возвращался. Я со вздохом принялась за операцию по спасению клубничного конфитюра из треснутой банки и очень удачно переложила всё её содержимое в чистый пластиковый стаканчик из-под йогурта.
  
  Можно было сбегать посмотреть, почему Тосик задерживается, но я сделала Юльке знак рукой: подождём. Анька, заинтригованная "семейной сценой" крутилась в десяти метрах от нас возле стола, выкладывая из большой чашки перемытую посуду и бросая на нас любопытные взгляды. Наконец он вернулся, умытый и спокойный. Мы позавтракали в полном молчании, потом выпили кофе и чаю, причём, Тосик проигнорировал пододвинутые ему конфитюр и сгущёнку.
  
  Первой не выдержала Юлька... - Ну, всё, Тосик, проехали! Никуда она не пойдёт, посидит дома. Работы и здесь навалом. В гроте подобрать, бельё постирать. Майку мне надо заштопать...
  
  Она толкнула меня ногой под столом - Зашьёшь, ведь, Белочка? У меня аппликация на плече отстала: отпоролась сантиметра на три. Весь вид портит.
  
  Я согласилась: Конечно, о чём речь... Коробка рукодельная где? Кажется, она в последний раз у тебя осталась, Юль. Тут нитки цветные нужны.
  
  Юлька вскочила и кинулась за занавес, закрывающий вход в "спальню", вернулась три минуты спустя, с обувной коробкой в руках.
  
  - Вот они, твои нитки. И майку я прихватила. А твои сланцы порвались, я вечером их у родника замочила, под камнями. Один весь в крови. Отмоются, высохнут и Тосик их починит. Там резинка из дырочки выпала и шишечка на ней почти оторвалась, на честном слове держится. Можно гвоздик поперёк вставить и закрепить. Правда, Тосик?
  
  - Нечего там чинить! Я их выбросил - всё ещё хмурясь, ответил Тосик: Чего там ремонтировать, они же дешёвка прошлогодняя, стоят не больше пятидесяти рублей. Новые купим, покрепче. И фасон понадёжней надо выбирать, чтобы снова не поскользнуться.
  
  Сланцами Юлька называет шлёпанцы, состоящие из подошвы и двух полосок, сходящихся в перепонку между большим и вторым пальцем. Так их называют на Ставрополье, откуда она родом. У неё в лексиконе ещё много таких забавных словечек. Обыкновенные резиновые галоши до щиколотки, которые Полкан надевает в грязь, она называет чувяками, стеклянные банки - баллонами, а самую большую Анькину кастрюлю - вываркой.
  
  -Ну и ладно, - миролюбиво соглашаюсь я - Выбросил, так выбросил. Сланцы - танцы - обжиманцы, кому они нужны! Буду в ботинках бегать!
  
  Но Тосик теперь не может отходить так же быстро, как Юлька. Он продолжает сердиться, однако безразличным тоном предлагает: Ходи в тех парусиновых полукедах, которые мы в Ростове купили, чтобы инфекцию предотвратить. Они пальцы прикрывают и от пыли, и от песка.
  
  -В баретках - вспоминаю я, чтобы порадовать Юльку и она довольно улыбается, подмигнув из-за плеча Тосика.
  
  -Ага, в баретках! А шлёпки я тебе сегодня же куплю, обычные, с закрытым носком. Размер тридцать семь, - помню. Ты какие хочешь, белые или красные?
  
  - Белые, но можно что-нибудь менее маркое и заметное: бежевые, серенькие, голубые - только не ядовитого цвета, а приглушённого, пастельного - разъясняю я, и Тосик согласно кивает головой.
  
  Мы ещё некоторое время обсуждаем хозяйственные проблемы и Тосик добреет. Он уходит к Полкану, договориться о маршруте, чтобы успеть обернуться до самой жары, а мы принимаемся за постель. Развешиваем всё на кусты для проветривания и просушки. Моем посуду, составляем устный список необходимых продуктов. Отар тоже выносит свой спальник, чтобы присоединиться к нашему табору.
  
   Теперь все кусты вокруг, и нижние ветви деревьев увешаны одеялами, простынями и покрывалами, подушками и матрасами. За день всё это высохнет под южным солнцем до хруста, а к вечеру снова начнёт сыреть: вокруг слишком много воды. Утром снова нужно всё вывешивать - так хотя бы преть не начнёт, да и спать на сухом гораздо приятней. Полкан вынес свои одеяла ещё раньше, как проснулся. Не хватает только тряпок Свистка, который, обычно, дрыхнет до самого обеда.
  
  Говорят, что бомжи всегда совершают все свои тёмные делишки по ночам, но я с этим не согласна. Бомжи из опаски не любят ходить ночами, по крайней мере, те, с которыми мне приходилось иметь дело. Ночью они пьют, устраивают посиделки и разборки, "предаются разврату" и прочим грехам, но только в своём кругу. "На дело" они ходят вечером или ранним утром, даже - днём, если получится, и без нужды в тёмное время суток свои убежища покидать не любят. Но Свисток - вор и работает по ночам. Он отлично видит в темноте и ловкий, как кошка.
  
  Я отыскала свои джинсовые "баретки" и смяла у них задники наподобие шлёпанцев, походив в них перед Тосиком. Он отметил моё послушание сдержанной улыбкой и посоветовал: Смотри, чтобы песок не набивался, когда стирать пойдёшь. И ноги не намочи, а то наделаешь беды. Натяни что-нибудь непромокаемое для надёжности.
  
  - Галоши, что ли у старика попросить? - вредничаю я, почувствовав в нём слабинку - Я в них утону или вообще свалюсь. Тогда уже лбом... А камней вокруг предостаточно.
  
  Юлька делает мне страшные глаза, но Тосик уже окончательно "отошёл" и только ухмыляется - Ну, палец от перчатки отрежь. Или, знаешь что, лучше презерватив натяни, так надёжней будет.
  
   Пока мы с Юлькой обмениваемся смешками и взглядами, между нами вклинивается лохматая голова заспанного Свистка, обнявшего обеих за плечи сильными цепкими ладонями.
  
  - Знакомое слово! И до боли нелюбимое - заявляет он, нахально улыбаясь нам и подмигивая припухшими озорными глазами: Что нужно натянуть, и куда? Я, кажется, удивительно вовремя. Вот ведь повезло! А то я, обычно, всё самое интересное пропускаю!
  
  Мы начинаем смеяться, и Тосик, махнув на "шальную троицу" рукой, отправляется к себе в "кабинет". Свисток вьётся вокруг нас с Юлькой мелким бесом, делая вид, что собирается расцеловать каждую, и мы рады подурачиться.
  
  - Что ты сегодня ни свет, ни заря вскочил, Свисток? - я усаживаюсь на стул, вынесенный из грота и он с готовностью опускается на камень возле моих коленей, сияя всей своей бесшабашно-весёлой веснушчатой физиономией.
  
  -Да жрать охота. Поужинал плохо, живот подвело под утречко, вот я и вскочил. Прибежал к вам хлебца занять. А тут у вас такие интересные дела творятся... - последние слова он манерно тянет в нос: ин-тэ-рэс-ные дзе-ла.
  
  -Колбаски хочешь? - предлагает ему Юлька: Вон, на столе, под синей под миской, сам возьми. Не убрали ещё. И чай не остыл, заварка осталась. Там ещё в банке молоко сгущённое и клубничного варенья немного...
  
  -Ну, девчонки! - радуется рыжий хитрюга и гибким движением бросается к столу, а спустя несколько минут снова усаживается у меня в ногах с бутербродом и чашкой растворимого кофе, щедро сдобренного сгущёнкой. Я только хлопаю глазами, не успевая проследить взглядом все его манипуляции и прыжки. Он довольно и расслабленно улыбается, мягко толкая меня в бедро локтём.
  
  -Так чего мы сейчас будем натягивать, подружка?
  
  Я молча скидываю баретку с ноги и демонстрирую ему свой перевязанный палец: Вот, это надо упаковать от сырости, чтобы я не умерла от сепсиса этой же ночью.
  
  -Белочка, солнышко! Поранилась, бедненькая! Как же ты так?
  
  -Бандитская пуля - отвечает вместо меня Юлька, подходя с раскрытой сумочкой в руках - Белка, ты какой презик хочешь, банановый или клубничный? Есть и те и другие.
  
  - Давай, лучше, клубнику - отвечаю я, пожимая плечами - Знаешь ведь, я бананы терпеть не могу.
  
  -Чур, я! Чур, я! - выкрикивает уже заглотивший свой нехитрый завтрак Свисток, вырывая пакетик с презервативом у Юльки - Такие вещи нужно с умением надевать, с умом! Ох, и не люблю же, я это занятие! Никакого доступа воздуха... Я в таком плену всегда задыхаюсь... Но умею! Ничего не поделаешь: надо значит надо. Предохранять нашу Белочку - это дело святое...
  
  Увидев, как мы веселимся, Анька отрывается от своих дел и перемещается поближе. У неё вдруг появилась неотложная необходимость перевернуть подушки и поправить простынь на ежевичных ветках.
  
  -Анютка! Иди, помогай - зовёт её Свисток, подмигивая нам разбойничьим голубым глазом в бахроме стрельчатых бронзовых ресниц - Я тут один не справлюсь!
  
  -А чего надо-то? - на курносом Анькином личике смесь любопытства и опаски. Наученная опытом общения со Свистком, она всегда ждёт от него подвоха. Но поучаствовать в общественной жизни ей очень хочется, и она подходит ближе.
  
  -Да вот, надо на Белку гондон надеть... Поможешь? Ты какой ловчей надеваешь? С банановым запахом, или с клубничным? Лучше бы, конечно, апельсиновый, но апельсиновых нет.
  
  - Пошёл ты на..., дурак! - отрезает Анька и отворачивается от нас, а мы, втроём трясёмся от сдерживаемого смеха.
  
  - Сама ты дура! - обиженно заявляет Свисток - Я же не знаю, какая клубника-то, лесная или садовая, тут не написано... А ты у нас огородница опытная... Вдруг размер не подойдёт? Если лесная, то у Белки большой палец размером покрупней будет, не налезет, да и порваться может...
  
  - Какой ещё палец! - Анька идёт на попятную, и возвращается, чтобы посмотреть, в чём дело. Уставившись на мои бинты, она возмущённо фыркает и подносит указательный палец к виску, чтобы покрутить его в известном жесте - Вы чо! Совсем, что ли? Нога перевязанная, чего вам ещё надо, придуркам? Зачем на неё резинку-то, натягивать?
  
  - Для безопасности, милая ты моя! Чтобы плохих последствий не было, Белка предохраняться должна - звонким тенором выкрикивает Свисток и Юлька, выгнувшись от смеха, роняет на траву сумку и серебристые упаковки презервативов рассыпаются у её ног, а я, всхлипывая, успокаиваю Аньку жестом.
  
  - От... от воды это, чтобы... чтобы не намочить. Я стирать пойду...
  
  Она, собрав пухлые красные губы в кривую улыбку, качает головой, и зловредно усмехается - Загорелось ей стирать, со свежей болячкой! На месте не сидится... Да эта плёночка и так порвётся, безо всякой воды!
  Больно тонкая у вас защита -то!
  
  - Точно, тонковато будет - отдышавшись, соглашается Юлька. Она делает несколько шагов и шарит рукой на полочке за пологом: Вот, этот поплотней.
  
  У неё на ладони лежит бумажный пакетик, из которого Свисток, с торжественным видом, вынимает старый, "советский" ещё, презерватив, напоминающий прозрачный воздушный шарик, надуваемый детьми на праздник первого мая. За этим следует новый приступ восторга.
  
  - Ну, кру-у-у-то! Этот, точно подойдёт: такая мощь! Ваще - термоядерный! Где это, вы, девчонки, такое чудо выкопали? Прямо экспонат из музея семьи и брака! Что же у вас за клиенты, опасные такие? Это же не средство защиты, это намордник для кобры! Раритет! Да, его не всякая змея прокусит! В открытый космос в таком выходить запросто можно, или в зону радиации. Я этот фасон ещё с детства помню! Он называется "Убийца семейного счастья". Белка, да ты же в нём никакого кайфа не словишь!
  
  Мы снова забавляемся и Анька смотрит на нас, как на ненормальных. Ей, наверное, хочется отвести душу, и малость поскандалить, но со Свистком связываться хлопотно и не предусмотрительно. Жалко, что Заяц уже ушёл: он, если не поржал бы с нами, то хоть бы улыбнуться, точно попробовал, и тогда бы его "жинка" тоже "повеселилась". Я подозреваю, что наша Анюта очень скучает по привычным перепалкам с соседками возле родного плетня. Периодически прокричаться - это ей необходимо, как спортивная разминка.
  
  - Юлечка, золотая моя, где ты этот скафандр взяла? - продолжает восторгаться Свисток - Такую вот, музейную редкость...
  
  - Клиент предъявил - улыбается моя подружка - Сам! Безо всяких просьб и напоминаний.
  
  - И скидку потребовал за такое сокровище, да? Этот образец советского быта в музей отнести надо! Ты там за него десяток контрамарок получишь!
  
  - В музеях, кажется, нет никаких контрамарок - возражаю я, повертев в пальцах упругое резиновое колечко с прочным мембранным донышком - Там, вроде бы, льготным элементом просто бесплатный вход практикуют. Ты даже этого не знаешь, невежда...
  
  -Нет, нет, только не так! - выхватывает презик у меня из рук Свисток - Я сам! Это нужно делать нежно, медленно и с чувством... Чтобы до глубины души проникнуться важностью момента...
  
  Он подносит резиновое изделие к моему пальцу и едва касаясь, начинает осторожно раскатывать его по бинту, заглядывая мне снизу в глаза и приговаривая ласково, с придыханием и стонами: Вот так, дорогая! Скажи, что тебе нравится! Скажи, что тебе хорошо! Так удобно? Ты довольна? Скажи, как ты хочешь?
  
  -Губами - подсказывает Юлька и он с дурашливой готовностью припадает на локти возле моей ноги.
  
  Анька плюёт в землю и демонстративно передёрнув плечами, разворачивается к своей халабуде. Я задумчиво наблюдаю, как вздрагивает, при каждом шаге, её плотный крутой задок и, почему-то, теряю интерес к забаве, выдернув свою ступню из рук Свистка - Всё, хватит! Поиграли, теперь работать пора. Пойду бельё собирать на стирку...
  
  - Милая! Ну скажи, что тебе понравилось - клянчит мне вслед Свисток.
  
  - Мне понравилось,дорогой! Ты был на высоте и такого бесподобного парня у меня ещё не было! - послушно отвечаю я - Я в полном восторге!
  
  Глава 3
  
  Первым в лагере всегда просыпается Полкан, а после него - Зайцы, на которых раньше оставались все заботы по охране двадцати рваных соток холмиков и распадков, являющихся нашим общим пристанищем. Теперь Заяц, время от времени, находит работу, и дежурная вахта исполняется Тосиком, иногда - на пару с тем, кто остаётся. Сейчас у нас появился новосёл - Отар, и Тосику уже две недели не надо безотлучно сидеть взаперти, поэтому он с утра тоже выходит "по своим делам". К вечеру, после шести, Полкан, обычно, всегда дома и терпеливо дожидается последних, чтобы убрать широкую доску - мостик между скалами.
  
  
  Оставлять "городище" без присмотра он терпеть не может, хотя о посторонних ночью всегда готов предупредить Ботик. Но в темноте к нам никто чужой не явится, да и днём редко могут забрести только самые настырные из туристов. Островок в устье реки, на котором мы находимся, неприступен из-за отвесных каменных стен, окружающих его со всех сторон и грозит любопытным изыскателям, решившимся на "восхождение", вполне серьёзными проблемами из-за частых осыпей. Для частных предпринимателей он слишком мал и неудобен: неровную почву каждую весну заливает водой при наводнениях, да и летние дожди запросто могут смыть палатки "дикарей".
  
   В случае потопа никому отсюда не выбраться: паника не даст. Но среди нас паникёрша - одна Анька. Мы уже пережили в том году пару наводнений, потому что идти нам некуда и помощи ждать не от кого. Мы приспособились, переждали самое опасное время, когда по узкой извилистой полянке внизу неслись к морю потоки мутной пенистой воды, потом поправили свои жилища, да высушили тряпьё. Потерпели два раза по недельке и всё обошлось. Едой нас снабжал Свисток, которому никакие скалы не преграда: он бывший "цирковой ребёнок" и добирается домой безо всяких досок.
  
  У каждого здесь разные часы ухода и сегодня не осталось никого кроме нас двоих, даже Свисток куда-то намылился. Юлька не упускает возможности позагорать нагишом. Она выбирает место в просвете между несколькими деревьями на южном краю скалы и укладывается прямо на тропинку, подстелив покрывало.
  
  -Смотри, попу не сожги, Луковка! - советую ей я, откладывая книгу: Сидеть не на чем будет. Хватит нам одной пострадавшей, пожалуй, как думаешь?
  
  - Так я же не в первый раз. На старый загар не сгорю, поди! - лениво откликается подружка, выбирая для своего крепкого, в форме "песочные часы" тела с соблазнительным бюстом и упругими пышными бёдрами, наиболее удобное положение. Её желтовато - смуглая от природы, плотная кожа, действительно, никогда не страдает от избытка солнца, покрываясь к концу лета на зависть красивым ровным загаром.
  
  Да и недолгое это удовольствие - расслабленным сонным голосом продолжает Юлька - Тосик вернётся, пойду за хавчиком. Он же ничего путного не купит. Принесёт булочки какие-нибудь, или мороженое.
  
  -Что принесёт, то и принесёт, не ворчи, смотри! Он и так не в настроении... - предупреждаю я.
  
  На северной стороне островка в густом распадке растёт десятка два старых платанов, счастливо переживших все местные природные катаклизмы. В их высоких вершинах днём сидят совы, переменившие место дисклокации после пожара в ближнем посёлке, где выгорел сад при медпункте. Я, загадав привычный чёт-нечет, начинаю пересчитывать их, собирая со стола просохшие миски: одна, две, ...пять, шесть. Чёт! Было бы чему удивляться... и так ясно, что невезуха пошла! Надо же, всего-то шесть штук осталось. А была тьма-тьмущая - целая стая! Наверное, эти самые неприкаянные вроде нас. Хорошего места себе не нашли...
  
  За детектив средней паршивости, милицейский и нудноватый, браться снова не очень хотелось. Потом...Я уже третий год читаю всё без разбора, даже учебники и газетные статьи. Такая у меня теперь жизнь, что на чтение есть много времени. Тосик это поощряет: ему спокойней, когда я сижу без особенно активных передвижений. Но сейчас читать неохота. Я берусь за веник и, ползая со скоростью улитки, выметаю мусор из самых дальних углов, отгибая края линолеума под "кухней", смахиваю пыль с полок мокрой тряпкой. Стирать пойду перед обедом: возле родника в это время, как раз, будет самая густая тень.
  
  -Белка, как ты думаешь, час уже прошёл? - доносится до меня голос разомлевшей на солнышке Юльки.
  
   Я, сунув руку за большой ящик, пытаюсь нащупать "командирские", но часов нет. Наверное, Тосик прихватил их с собой.
  
   - Не знаю, может быть и больше... Времени уже много пролетело. Сейчас - может быть часов девять, а то и десятый...Что-то Тосик задерживается. Скоро солнце вовсю палить начнёт, а он не спешит! - ворчу я и успокаиваюсь, услышав шаги со стороны перешейка - А вот и он...
  
  Но пришёл вовсе не Тосик, а Отар, который недавно поселился в бывшей халупе Насти. Он явно затоварился продуктами и необходимым хозяйственным барахлом: из большого пакета, оттянутого картошкой, выглядывает крышка новой кастрюли, деревянная ручка турки и ещё какие-то коробки и железки, а сбоку - зелёная пластиковая канистра литров на двадцать. Я киваю Отару головой и высыпаю мусор из совка в пакет.
  
  Юлька скатывается в грот по ступенькам и падает на "диван", сооружённый нами из двух дырявых надувных матрасов, набитых высохшей травой.
  
  - Осторожней, чумная! - предостерегаю её я - нитки лопнут и спинка отвалится. А майку ты Тосикову, зачем напялила? Увидит - будешь бедная, я тебе это гарантирую. Снимай сейчас же!
  
  - Ой, подожди! Сейчас - отмахивается она - А что ты прикажешь делать? Я стою, а тут он, как раз напротив... А где мой сарафан?
  
  -А чего ты вскочила, лежала бы себе. Рукой бы прикрылась, он бы твоей неземной и откровенной красоты и не заметил. Чего было стоять голяком?
  
  - Я и не стояла, я под камень пописать присела... Поднимаюсь, а тут он... Я быстренько за кусты спряталась и натянула на себя первое, что под руку попало. А Тосику ты про майку не говори, ладно? Где мой сарафан, Белка? Я же его вот здесь оставила, на травке.
  
  -Я думала, ты его в стирку бросила...Предупреждать надо! Вон, в коробке всё. Не бери уже его оттуда, что-нибудь другое надень. И майку эту надо тоже постирать. Он по запаху догадается, что её брали. И вообще, Юль, давай договоримся, что это было в последний раз, хорошо? Вещи Тосика ты больше не берешь!
  
  - Я и не беру! Это случайно вышло! - Юлька с недовольным лицом, скидывает с себя злополучную майку и, не глядя, бросает на пол, а потом уходит голая в "спальню", забыв о присутствии Отара, за открытой дверью халупы. Она возвращается через десять минут, принаряженная, с пляжной сумкой и циновкой, в кокетливой соломенной шляпке с легкомысленными сиреневыми бабочками на тулье.
  
  -Уходишь? - спрашиваю я, и она сразу же кладёт мне руку на плечо: - Я ненадолго, Беленький, искупаюсь и назад! Вообще-то, меня там один кадр хотел снять к вечеру, но я его отошью до завтра. Подождёт! Ну чего ты, Белка! Ты же не одна остаёшься: Тосик вот-вот явится! И Отар здесь. А он здоровый, как автобус: руки - лопатами, рост - баскетбольный. Не даст тебя в обиду, если что.
  
  В прошлом году здесь, прямо на полянке, умер Синяк, и меня ещё долго начинало трясти, когда я вспоминала, как тащила его волоком в тень и пыталась напоить водой, пока он хрипел, стискивая своё горло тёмной узловатой рукой. После этого прошёл год и у нас появились новые печали, но Синяка я до сих пор не забыла...
  
  -Да ты Вовку Синего вспомнила - догадывается Юлька и заглядывает мне в лицо своими ласковыми шоколадными глазами - Знаешь, что я тебе скажу, Белочка? Не надо мёртвых бояться, тем более, наш Синяк, он уже год, как на старом погосте лежит. Бояться, милая, надо живых!
  
  - Да ладно, иди уже! До поздней ночи только не шатайся - прошу я - Я сегодня Золушка, не забывай! Кути за мой счёт, да честь знай... Как я тут одна буду сидеть...
  
  Быть Золушкой на морском побережье - не слишком большая забота, особенно - когда добра мало и солнце у родника уже закрыто платановой тенью. Я "отшоркала" щёткой свой джинсовый костюм и тёплый спальник, выстирала и выполоскала в ручье своё и Юлькино бельё, разделалась с майками и шортами. День был славный. В узкую щель, промытую водой между скалами, виднелись лодочки и катамараны, плывущие по реке к морю от турбазы, расположенной метров на пятьсот выше по течению. Музыка, смех, всплески храбрых ныряльщиков, не испугавшихся, несмотря на предупреждающие таблички вдоль всего берега, ни омутов, ни сильного течения, ни острых подводных скал.
  
  На лодочной станции почти напротив нас, женский голос громко звал детей: Владик, Леночка, Скорей! Отплываем! Быстро рассаживайтесь по местам!
  
  Я почти закончила, когда к роднику явился Отар со свёртком одежды, разложился и стал намыливать хозяйственным мылом смоченную майку с какой-то надписью, постелив её на камень.
  Я искоса понаблюдала за ним, и про себя отметила, что стирать он умеет: правильно держит бельё в руках и трёт его не костяшками пальцев, как все мужики, а внутренней стороной ладони у основания и одновременно смывает водой. Простирывает вещь по всей длине. Только вот, проточной водой ...
  
   - Отар. Подожди... Ты не смывай сразу, так у тебя мыла не хватит... И в воду без конца не окунай. Если хочешь, бери наш тазик. Белый, большой, - в нём доска стиральная есть. Он обычно, над моим дуплом на гвозде висит. Я уже отстиралась - бери. А плотное лучше щёткой стирать...
  
  Я отнимаю у него парусиновые бриджи и, зачерпнув в таз воды, укладываю их на встроенную доску: вот, смотри, мочишь и щёткой, лучше с порошком... Самые грязные места подольше три. Потом переворачиваешь и снова трёшь. А то, что потоньше, просто на доске... Вот так... Щётку тоже можешь брать... Если пятна, - пятновыводителем поливай, этот без хлорки, он краску не съест. Бери наш, если хочешь, потом купишь такой же у Петровича. У него самый дешёвый...
  
  - Дома в корыте стирал, горячей водой... - смущённо бормочет он - а здесь условия другие. Плохо получается...
  
  - Хорошо у тебя получается. Ты правильно стираешь - успокаиваю я - Просто та стирка была неспешной и домашней, а здесь нужно по-другому приноравливаться. Попробуй... Да у тебя сразу всё отлично пошло. Сразу видно, что руки у тебя - не крюки и парень ты работящий. Привыкнешь!
  
  Отар благодарно улыбается мне в ответ, сверкнув рядом неровных белых зубов - Спасибо! Так, и в правду, ловчей... Что бы я без тебя настирал! Ты такая... Спасибо тебе!
  
  Я укладываю постиранное на расстеленный чистый пакет и принимаюсь за очередную порцию белья: со вздохом натягиваю грубые резиновые перчатки, зачерпываю воду в красный таз, где замачиваю три Тосиковы майки, бермуды и спортивные штаны с тонким пуловером. Ни трусов, ни носков, конечно, нет... Я сосредоточенно тру мокрые вещи с запахом одеколона "Кендзо", подаренного Юлькой и не сразу слышу, как Отар меня окликает.
  
  - Белка - начинает он и по его застенчиво-осторожному взгляду я понимаю, что уживаться с ним будет легко и просто, - Скажи, Белка... Мне же можно так тебя называть?
  
  - Ну конечно! Меня все так зовут...Чего ты хотел, Отар?
  
  - Вот вы все про работу говорите... А она здесь есть, работа? Как её найти? Где вы себе работу находите?
  
  - Да кто где... Что подвернётся, то и делаем. Анька на Втором Диком, на рынке подрабатывает: принести - унести, подобрать... иногда торговок за прилавками заменяет. Её муж мусор вывозит, пляжи чистит, где позовут. Полкан - тот вообще на все руки мастер, он же здесь в окрестностях жил... У него слава хорошая. Где что пилить, строгать, выкладывать - его зовут, он и плотник, и каменщик, и штукатур и ещё много чего умеет. Ну и остальные тоже, стараются. Голодом не сидим, и на зиму кое-чего припасаем...
  
  - А-а-а если... - тянет он и я его неправильно понимаю: - Только, если очень хорошо умеешь, Отар! Свисток, пока, ни разу не попался... Но он на наших пляжах и не шалит, на сушу подальше отъезжает, или в другой куст. От Первого Дикого и до самой Малаховки он только прогуливается. У нашего хозяина... ну, у того, кто нас сюда пустил и не трогает, договор с близкими соседями: никаких посторонних тёмных дел. Поэтому, если мы и грешим, то только по мелочи. Алан нас по доброте душевной держит, они с Полканом старые кореша. А шустрых ребят у него своих хватает. И живут они не в бомжатниках...
  
  - А у нас бомжатник... - Отар заметно сникает и, сгорбившись, низко склоняется над тазом.
  
  -Ну не санаторий же! - отвечаю я и советую - Да не переживай ты так! Бомжатники тоже разные бывают. У нас здесь жить можно, и совсем неплохо. Алкашей нет, между собой - ладим, Полкан нас оберегает от всех неприятностей... Вот за первым поворотом через реку - там бомжатник, так бомжатник, сам как-нибудь увидишь. А нашу Горку Алан богадельней называет, и контингент подходящий подкидывает. Тебя, наверное, тоже он через кого-то к нам послал. Мы ему даже отстёгиваем понемногу...
  
  -Платите? А много? - взгляд у Отара встревоженный и мне понятно, что с деньгами у парня сейчас туго.
  
  -Не волнуйся, - успокаивающим тоном выговариваю я - Полкан во всём этом разберётся. А с тебя, поначалу, вообще ничего брать не полагается, ты же - новичок. Однако если на Алана работать не собираешься, сам занятие должен найти. Месяц у тебя есть... А в этом тоже наш старик поможет. Ты на гражданке кем был?
  
  - Сначала на заводе работал, потом шоферил недолго, а в конце - в котельной. Но её в другое ведомство перевели, а там свои кадры... Вот я и остался за бортом...
  
  -А жил где?
  
  - В котельной комнатка была, там и жил. Когда мать умерла, я квартиру сестре оставил, а сам жил с одной... женщиной, с продавщицей из пивного бара. А когда она... в общем, она спилась... и я перешёл в котельную. У сестры детей трое уже, в однушке им пятерым, и пошевелиться негде... Куда им ещё я? Тем более, квартира была отца сестры, а я - от другого мужа, гражданского. Они теперь в среднюю полосу переехали, там жить выгодней.
  
  Я уже отстиралась и, разложив бельё кучками по цвету, выплёскиваю воду подальше в кусты. Осталось обработать таз. Отар собирается помочь мне зачерпнуть воды, но я отказываюсь, мотнув головой, и тщательно смазываю поле деятельности дезраствором, оставляю тазик немного постоять, потом ополаскиваю.
  
  - Я на море каждый год ездил, с сотрудниками, или дикарём. А теперь вот, приехал жить...
  
  - И прекрасно! - заверяю я поскучневшего снова Отара - А теперь ты здесь и живёшь, и работаешь. И, вполне, возможно, закрепишься здесь надолго: одиноких красоток и здесь навалом. Парень ты видный, если работать будешь хорошо, да по дому помогать, тебя с руками оторвут. У нас таких уже трое прошло за это время, все пристроились вполне удачно. В твоей халупке вполне можно до конца октября протянуть, а там видно будет.
  
  - А зимой как же? Что вы зимой делаете?
  
  -Мы в этом году тут перезимовали, в домиках. Они пустые, когда сезона нет. Работа и зимой нашлась: сторожевали, ремонт делали, пляжи подчищали от плавника. Полкан неподалёку от нас устроился, а Зайцы - где то в горах. Свисток - не знаю, кажется - по России мотался. Он - птица вольная... Но явился щёголем, подарки всем привёз - я с наслаждением сдираю с рук осточертевшие перчатки и, наконец, бросаю их в таз.
  
  - Ну, я пошла. Вон и Тосик возвращается... Точно, с мороженым: Юлька, как в воду глядела. Так что, заканчивай, и приходи к нам мороженое есть. За угощением и обсудим все насущные вопросы. Ты, главное, не замыкайся и не стесняйся: здесь все свои и за своих всегда горой встанут... Вот ведь, гадские перчатки! Руки теперь как у утопленницы...
  
  -А зачем же ты в перчатках стирала? - недоумевает Отар - Без них ведь, удобнее. У тебя, что руки болят?
  
  - Да это у нас Тосик такой зануда - поколебавшись, отвечаю я и смотрю в его открытые честные глаза- Он у нас аккуратист невозможный, предохраняться любит. На перевязанном пальце у меня, между прочим резинка натянута...
  
  Я демонстрирую свой палец с презервативом и он понимающе улыбается - Правда, любит! Я слышал, как вы хохотали, когда его натягивали... Николай Иваныч сказал - весело с вами. И, точно, весело!
  
  -А почему Отар? - спрашиваю я, чтобы отвлечь от щекотливой темы - Это же армянское имя, вроде... Ты на вид совсем русский. Волосы тёмно-русые, глаза светлые... серые, да?
  
  - У меня отец грузин, это он имя выбирал. Но они с матерью недолго жили... брак-то, гражданский... Я и не помню его. Он на родину уехал, потом она снова замуж вышла, потом опять...
  
  Он вздыхает и умолкает. Я стараюсь не смотреть Отару в лицо и примиряющим жестом касаюсь пальцами его локтя.
  
  -Переживём, Отар, не беспокойся, с нами не пропадёшь. Полкан тебя в обиду не даст, да и на нас можешь надеяться. Мы тут все горя хапнувшие, у каждого своя история. Ну, пойду бельё развешивать... Да, забыла: та проволока, что от твоего жилья к деревьям протянута, она твоя. Мы ей все временно пользовались. Самое дорогое и светлое на ней располагай, а то, что потемнее, можно на кустиках развесить, они тоже сейчас чистые, дождик недавно прошёл...
  
  Глава 4
  
  Вечером нас всех ждёт приятный сюрприз: Полкан забрал из ремонта свой телик и приглашает нас на первый сеанс. Заяц с Отаром помогли ему натянуть полог возле землянки в сторону кустов. Мы тащим свои стулья, табуретки и лавочки. Анька успевает забить места рядом с Полканом. Мы с Тосиком располагаемся на раскладушке, чуть поодаль. Свисток вообще стелет надутый матрас рядом нами и донимает всех его скрипом всякий раз, когда поворачивается. Отара Полкан держит рядом с собой, чтобы тот скорей освоился. Получается настоящий зрительный зал, только ряд в нём всего один, полукругом.
  
  Руки у Полкана растут откуда надо и работает телик не на батарейках, а от аккумулятора, заботливо помещённого в специальной нише, выложенной кирпичами. По первому каналу идут "менты", которых все любят, даже Анька. А уж о мужской части населения и говорить нечего, все довольны как дети и наслаждаются общей потехой. Ближе к концу, Юлька тихонько дёргает меня за рукав и сообщает, что картошка готова.
  
  -Ещё минут пять и конец - говорю я - Подожди, Юль. Немного осталось...
  
  -Только сразу идите! Вы же сейчас по каналам шарить начнёте... Давайте поедим и после этого все вместе посмотрим. Я селёдку начинаю чистить. Свистка тоже зовите, а то потом будет, на ночь, глядя, шнырять, искать, чем поживиться. Снова всё доставать и руки пачкать...
  
  Наш ужин проходит в ускоренном темпе и вся троица устремляется курсом на голубой свет экрана. А я уже остыла...

- Идите, а я потом... Посуду помою, подберу. Иди, Юлька, не колготись, здесь и одной делать нечего... Свист, поросёнок! Не бросай кости в кусты, я тебя Полкану сдам, свин ты, антисанитарный... Завтра мухи слетятся и он всё равно увидит...

  
  -Белка, я Ботику кинул, он всё схрумает. Не переживай. Чистенько будет, как на твоём столе. Никаких мух, девчоночка моя! Ботик, чтобы всё съел, понял? Не расстраивай нашу Белочку, у неё болевой шок не закрывается, это может привести к долговременной потере трудоспособности...Белка, я тебя жду... И знаешь что, перебирайся на мой лежак, а? В кино целоваться положено, что это за кинозал, если в нём никто не целуется?
  
  Свисток сноровисто избегает карающей руки Тосика, подмигивает мне, раскланивается, как артист после исполненного номера и посылает воздушные поцелуи улыбающейся Юльке, упругими прыжками бежит к телевизору. За ним следуют Юлька с Тосиком.
  
  Мне не хочется идти за ними. Я не выспалась ночью и устала днём. Я собираюсь просто посидеть в тишине, накинув на плечи ветровку. У меня бывают такие моменты: просто удалиться от всех и полюбоваться на них со стороны, посидеть молча. Подумать: такого уже не будет, никогда. Каждый миг в жизни - единственный и последний. Завтра снова будет вечер и эта поляна, снова включат телевизор... Но всё будет не так, как сейчас, этот день уйдёт...
  
  Протянутся новые дни и начнётся другая жизнь, хорошая или плохая, вернее всего - плохая... Но я однажды вспомню этот вечер... И как бы мне не хотелось, всего я не смогу ощутить снова, до самой последней детали... Это будет воспоминание о чувстве без самого чувства. Потерявший остроту факт...
  
  
  Что это там за огонёк за землянкой? Заяц курит и бросил окурок? Не может быть: Тосик бы не промолчал, а Полкан не разрешает сорить. Курящие у нас отходят от всех, с прихваченной баночкой под окурки в руке... Хотя бы, метра на три подальше уходят, а Заяц даже не вставал. Может, я не заметила и там кто-то стоит, стряхивая пепел? Все на месте. Свистка не видно, может, это он? Только зачем бы ему так странно пепел стряхивать - по кругу... то в одном месте вспыхнет, то в другом...Или мне издалека так мерещится? А если это что-то горит, а наши из-за полога не видят? Огонёк - сначала красный, вдруг светит жёлтым, зелёным, а потом голубым, переходит в фиолетовый, и снова - в красный. Да что это?
  
  Я встаю и, чтобы не зацепить больной ногой за кочку или камень, самым тихим ходом спускаюсь между торчащими из земли обломками скал, ступаю на траву.
  
  - Белка, иди сюда! Сейчас новая серия начнётся. Это повторение вчерашней было - зовёт меня Юлька.
  
  Но я только отмахиваюсь. Теперь мне кажется, что загадочный огонёк горит дальше - возле самых камней, фиксирующих доску - мостик с этой стороны. Я на несколько минут застываю на месте и вижу, что он, на самом деле, движется: от одного здоровенного валуна к другому. Чуть быстрее подхожу ближе и не вижу уже ничего...
  
  - Что за чёрт... наваждение какое-то... - бормочу я себе под нос, чтобы Полкан не услышал такое нелюбимое им слово: Прямо чудеса, да и только!
  
  - Ты куда это, Белка? - окликает меня Тосик: Чего ты там высматриваешь? Не броди в темноте, ради Бога, опять куда-нибудь не туда влезешь! Я бросаю последний взгляд на камни и собираюсь повернуть назад. Тут на меня прямо из темноты выносится Свисток. Я еле успеваю шагнуть в сторону, чтобы не столкнуться с ним лоб в лоб.
  
  - Белка! Привет! Ты чего здесь торчишь? Меня ждёшь, что ли? Решила, всё-таки, поцеловаться? - смеётся он, позвякивая стеклом в натянутой на руку до локтя сетке: А я в бочажок за пивом сбегал. Будешь?
  
  Бочажок - узкое и низкое углубление среди скал, в котором бьёт небольшой отдельный родник. Поток из него просачивается в реку и в самом бочажке всегда один и тот же уровень, нарушаемый лишь при наводнении.
  Вода здесь самая чистая и вкусная, а холодная - до ломоты в зубах. Мы используем её как питьевую, а на дно бочажка укладываем всё, что требует сохранности в жару - напитки, молоко и масло в контейнерах. Даже сырое мясо в герметичной посуде выдерживает в нём свежесть день - два.
  
  Добираться до этого "холодильника" непросто даже среди бела дня - по узкому проходу между камнями. Быстро можем двигаться по нему только мы со Свистком, но в темноте он, конечно, превосходит меня в скорости. Только Свисток, всё равно, не мог иметь отношение к этим огонькам. Спешил, запыхался, старался успеть к началу следующей серии... Не было его здесь!
  
  - Да что с тобой, Белочка? Испугалась, что ли? - тормошит меня Свисток и берёт за локоть: Смотри веселей! Не так страшен чёрт, как его малюют...
  
  -Ещё один! - недовольно бурчит Полкан, появившись сзади неслышной тенью, и обращается ко мне: - Да не шарахайся ты, шальная! Сначала поминают второй день подряд кого не попадя, а потом чуть не в обморок падают! Сдуреешь тут с вами... Пусти-ка...
  
  Он обходит меня и затаскивает доску с обрыва, укладывает её вдоль низкой стенки своей землянки.
  
  -Да что случилось-то, Белка? - дёргает меня за руку Свисток. Ты что, привидение увидела? Правда, испугалась...
  
  Я делаю глубокий вздох, и расправляю плечи, переступив с ноги на ногу - Испугалась, да! Сначала ты как ненормальный летишь, потом Полкан сзади подкрадывается...
  
  -Вот то-то, летаете всё - глухо рокочет Полкан - Доскачетесь вы, и по камням, и по доске... Чего, спрашивается, бегать? Нельзя, что ли, спокойно пройти, как все нормальные люди ходят? Все обычным шагом двигаются, только вы двое бегом шлындаете, буря с ветром! Вот когда кости в овражке переломаете, будет дело! Будет мне тогда... Будет мне и белка, будет и свисток...
  
  Мы начинаем хохотать, позабыв обо всём остальном. С чувством юмора у Полкана всё в порядке, просто он слишком серьёзно относится к своим обязанностям старосты. А острит он редко, но метко...
  
  - Ненормальные, я же говорю - продолжает он в той же тональности заботливого "папы - медведя" - Сначала от страха заносит, потом смех разбирает. Зачем кино, когда тут своё представление: нирвана без баяна!
  
  Мы со Свистком продолжаем смеяться и он отгоняет нас от оврага: А ну, кыш отсюда! Нашли место, где животики надрывать! На самом краю...
  
  Вслед за ним подаёт голос Тосик, а потом Анька, которой помешали "культурно отдохнуть".
  
  - Ну и ладно! Пива не получите! - злорадно обещает ей Свисток, демонстрируя сетку с бутылками. Заяц сердито шипит на Аньку и она виновато помалкивает. А мы гордо собираем свои вещи и уходим в грот.
  
  - Юлька, можешь свою селёдку не доставать - милостивым тоном разрешает Свисток - У меня сухих кальмаров три пачки есть, нарезка сёмги, салями и орешки - он вихрем несётся в своё гнездо и возвращается со скоростью ветра: Вот, прошу откушать... Специально для больной передачу принёс. Как раз всем хватит!
  
  - Не больной, а заключённой - ехидно заявляю я, но Тосик не обижается, у него хорошее настроение. Мы пьём пиво и лакомимся магазинными деликатесами. Потом вспоминаем про оставшихся кинозрителей и решаем проявить к ним милосердие: шесть бутылок Жигулёвского для нас многовато. Оставив три на столе, - половину бутылок и самый большой пакет кальмаров - колечками, Свисток уносит в кинозал. Мы с Юлькой хихикаем, когда слышим, как он просит "Анечку" его подношениями не обременять и дать ей оценить фильм "как можно более культурно, на трезвую голову".
  
  После окончания киносеанса мы собираемся общей компанией в гроте. Все довольны вечером и пивом, а Юлька, подобрев, ставит ещё и чайник, к которому прилагаются печенье и остатки сгущенки с конфитюром. Недовольная Анюта шумно дует в чашку и время от времени, толкает чуть захмелевшего Зайца в бок. Ей пива так и не дали. Полкан принёс на общий стол вафельный торт, а Отар - горсть клубники и большую шоколадку, но бедному Ивасику его жена так и не позволила оторваться от стула. Он неторопливо отхлёбывает из бутылки и всё равно настроен оптимистично, в лад с компанией.
  
  Я отваживаюсь пососать дольку шоколада, но когда тянусь за второй, Тосик шлёпает меня по руке: - Дорвалась до бесплатного...пиво, шоколад... Хватит! Лучше объясни, чего ты там возле оврага искала.
  
  Я рассказываю про огоньки, скачущие в траве. Свисток тут же начинает фантазировать про брачные игры жучков, привлекающих своих подруг "вспышками темперамента". Юлька его поддерживает.
  
  - Вода сейчас тоже зелёными точками кишит у самого берега. Сама в том году видела, Белка! Это микробы какие-то размножаются...
  
  - Не микробы, а микроорганизмы. И не сейчас, а позже они светиться начнут, в августе. И потом, они в воде, и всегда зелёные. А это были наземные огоньки, красные. Или, нет - переливающиеся всеми цветами радуги - я поворачиваюсь к Свистку: - А ты не курил, перед тем, как в бочажок спуститься? Может, бросил окурок, а от него искры остались...
  
  Свисток отрицательно трясёт головой, приложив, для большей убедительности, руки к груди.
  
  - Никто там не курил - подтверждает Тосик - Я бы запах дыма учуял.
  
  -Ну, значит, правда жучки - делает заключение Заяц - Светлячки какие-нибудь особенные. У нас-то... там - вздыхает он - светлячки были светлые, а здесь, может быть, они другой породы.
  
  Анька, пригорюнившись от воспоминаний, на которые её переключило грустное слово "там", напомнившее о родных краях, перестаёт злиться и согласно кивает головой.
  
  - Ну, жучки, так жучки! - подводит итог Полкан - Нечего, на ночь глядя, головы себе забивать. Будет день и будет песня. Завтра посмотрим, а сейчас спать расходитесь. Я вас утречком рано подниму - обращается он к Отару с Зайцем - В холодке начнём, так сподручней. И ты, Белка, угомонись, в темноте не броди. Вечно тебе покоя нет: ходишь и ходишь... Тысячу движений в минуту делаешь. Белка и есть, колеса только не хватает...
  
  - Зато клетка есть - вздыхаю я, косясь на Тосика. Но он молчит и, улыбаясь, делает вид, что занят своими мыслями.
  ***
  Ещё три дня неволи проходят под девизом "Чистота - залог здоровья". Я бесконечно мою, стираю, штопаю и занимаюсь хозяйственной текучкой: выдраиваю весь грот, перестилаю полы и стены в дупле новыми коробками, а старые сжигаю в мусорной яме возле туалета - затейливого строения из веток, сооружённого Полканом в виде шалаша. Насчёт санитарного состояния нашей богадельни он строг и вокруг всегда полный ажур.
  
   Наш "староста" беспощадно отчитывает виновных за каждый выброшенный клочок бумаги или пакета и больше всех достаётся Аньке со Свистком. За Анькой кропотливо подчищает следы трудового рвения муж, а за Свистком нередко приходится убирать мне. Потому что "Горбатова только могила исправит" - отшучивается он всегда: его фамилия - Горбатов.
  
  Моя ранка на пальце успешно затягивается, ноготь подстригается и смазывается йодом "во избежание грибкового заболевания", а вместе с ним - и остальные девять. Чёрт бы побрал Тосикову фельдшерскую страсть! Я хожу с жёлтыми ногтями как старая курица, за что Свисток наградил меня новым боевым именем: "Сестра Золотистый Коготь".
  
  У Полкана с Отаром завязались прочные производственные отношения и парень заметно повеселел. Заяц тоже сначала, был совсем потерянным... А Отар, кроме умения хорошо стирать бельё и варить изумительный кофе, оказывается имеет уйму полезных навыков в электротехнике, механике, сварке и многом другом. Теперь они ходят на работу вместе, и если чёрный как смоль Заяц выглядит рядом со "Старшим" учеником - подмастерьем, то Отар похож на громилу - сынка, выросшего на добрую голову выше папаши. Они оба шатены, худощаво-крепкие, неторопливые и основательные, с серо-голубыми прищуренными глазами.
  
  Слава Богу, Отар хорошо к нам вписался, освоил наши нехитрые правила и даже традиции. Он уже сделал мне подношение - потрёпанную книжку в бумажном переплёте: Дафна Дюморье Ребекка. Тосик взглянул на неё и сказал: Детективная мелодрама, но неплохого качества. Тебе должна понравиться. Читай.

Я желчно поблагодарила его за разрешение и ушла на брёвнышко под платанами. И мне не понравилось - я сразу провалилась. Утонула в новой истории всем своим существом.

  
  Я прочитала книгу два раза. Потом стала выбирать и пересматривать любимые места. После этого долго бродила наедине со своими мыслями, забывая об окружающих. Помня о снисходительной оценке Тосика, обсуждать с ним ничего не стала. Это не какой-нибудь заумный Кафка и объяснять мне ничего не требовалось. Я всё понимала лучше его. Впечатление не отпускало и я стала просто забивать читательский зуд: перечитала кое-что из своих запасов, потом Полкан принёс детектив с отсутствующим концом, и я его тоже "проглотила".
  
  Я очень неохотно, но всё же дала почитать "Ребекку" Зайцу, когда он попросил. А он, возвращая книгу, принёс мне пару розовых саженцев в контейнерах со своей шабашки в Сосновом бору. Ничего не говоря, сунул в руки "Ребекку" и пакет с саженцами, а потом заговорщицки подмигнул. Я посадила эти розочки возле входа в дупло и стала поливать, прикрывая от прямых лучей в середине дня. Они обе принялись: алая, обещающая стать пышным кустиком и белая, с мелкими соцветиями, вьющаяся. Я про себя назвала красную Ребеккой, а белую - Девочкой, и успокоилась.
  
  Тосик, если и удивлялся, то исключительно молча, а Юлька просто стала помогать ухаживать за моими питомцами. Ставила воду в тазу для подогрева, обламывала вместе со мной засыхающие веточки, рыхлила под розами землю и поливала.
  
  - Дурят твои девки - заявила Анька Тосику, наблюдавшему за нашей вознёй из тенистой глубины грота, - Люди петрушку да лук садят, а они - розы... На островке... Засиделись, видать, делать им нечего...
  
  Тосик, с улыбкой пожав плечами, отправился к себе в кабинет.
  
  - Ну чего привязалась? Посадили и посадили, тебе какое дело? - оборвал жену Заяц: Красиво ведь...
  
  -Ванюшка, золотце ты моё! - похвалила его Юлька - Только ты нас и понимаешь, голубь чернокрылый... - и засмеялась, давая Аньке повод пилить мужа до самого вечера.
  
  - Тебе что, нравится их стравливать, что ли? - не выдержала я - Она же теперь гундеть будет до упора! Мужику покоя не даст!
  
  -А, пусть гундит! - отмахнулась подружка - Зря только голос напрягает... У нас Тосик командует, а мы ворчим, у них Ванька за главного, а жена ему разносы устраивает... Разберутся как-нибудь!
  
  - С чего ты взяла, что Заяц - над Анькой командир? Не похоже... Да он молчит всё время, через девять раз на десятый слово вставит... Почему это ты решила, что он за старшего?
  
  - А я не решила, я знаю. Он молчит, молчит, потом буркнет на неё, она враз и притихла: как Ваня сказал, так и будет... И ещё я разок видела, как Анютка у него деньги выпрашивала, на панамку и очки от солнца. Заяц не дал, сказал: платок у тебя есть, а очки сопру где-нибудь. Проглотила, молча... Семейная касса-то, вся у Ваньки.
  
  Она смотрит в моё озадаченное лицо и смеётся: Белка, ты как будто вчера родилась! Да они там, в своей приднестровской Молдавии, где-то в деревне жили. Там мужик за хозяина, как сказал, так и будет. Совсем как у нас в селе: папочка от подружки своей явился, а мамка его как с работы встречает, будто и ведать не ведает ни о чём. Баньку истопила, рабочее всё до утра перестирает и высушит, а к шести часам свежий завтрак на стол несёт. И провожает, на работу...труженика... Тяжёлая такая у него в ветклинике работа была, каждый день до ночи задерживался...
  
  Я знаю, как Юлька ненавидит своего отца, и благоразумно помалкиваю, чтобы "не будить лиха", а она продолжает, осторожно расправляя тоненькие ветви Девочки на шнуре, протянутом к стене дупла - Ивашка, если хочешь знать, только с Полканом считается. Он на него как на отца родного смотрит: благодетель же! Приютил, устроил, работу нашёл... Теперь вот, Отара окучивает... Своих детей нет, так чужих подбирает. Он бы и тебя для полного счастья пригрел, а тут мы с Тосиком... Обломался старый чёрт...
  
  - Юль, а Полкан -то тебе чем не угодил? Он тебе слова плохого не сказал.
  
  - Не сказал... Он мне их вообще не говорит, молча терпит. Только в его возрасте пора своих внуков нянчить, а он всё отцом не может стать... - не слишком приятно улыбается Юлька.
  
  -Ты же про него ничего не знаешь, зачем нагораживаешь? Были у него дети... И никакой он не дед, ему и шестидесяти нет, даже на гражданскую пенсию рассчитывать не приходится... - начинаю заводиться я.
  
  - А ты откуда знаешь? Когда это он тебя в тайны своей личной жизни посвятил?
  
  - Никто меня ни во что не посвящал. Когда мы с Тосиком прошлый раз в городе были, у врача, Полкану надо было к стоматологу записаться. Он меня в очереди оставлял, со своим паспортом. И я видела, чёрным по белому его данные: Поликанов Николай Иванович, год рождения и всё прочее... Ему всего-то пятьдесят шесть. А для получения досрочной военной пенсии у него российского гражданства нет.
  
  -Подумать только, пятьдесят шесть, - сомкнув прямые тёмные брови, усмехается подруга: Как раз мой клиент...
  
  - Юль, брось эти свои замашки роковой шлюшки - испугавшись её многозначительно- игривого тона, прошу я - Полкан не такой человек, чтобы подобное стерпеть. Он правильный мужик, честный, и нам ничего не сделал, кроме добра. Ты знаешь, что Тосик его уважает не меньше, чем Иван с Отаром. Ищи своих клиентов где-нибудь в другом месте. А Полкану и так лиха хватило.
  
  - Да, ладно, не бойся - снисходительно успокаивает меня она - Я же шучу, Белка, глупая... Чего ты так встрепенулась-то? Никого я завлекать не собираюсь, просто языком мелю. Что-то мне беспокойно в последнее время, а почему - не понимаю... Тосик по ночам бродит, ты со своей ногой, сны какие-то...
  
  Она вглядывается в моё расстроенное лицо и обнимает меня за талию тёплыми руками - Ну, всё, Белочка, мы это переживём, придумаем что-нибудь. Забудь... Ладно?
  
  Я киваю, подкупленная её обволакивающей лаской. Юлька умеет успокаивать.
  
  - А какие у него дети - то, у Полкана, где? - как будто деланно, но на самом деле - заинтересованно спрашивает она и я снова замыкаюсь.
  
  - Не сейчас, Юль. Я тебе потом, как-нибудь расскажу, в другой обстановке, более подходящей.
  
  - Всё, упёрлась... - усмехается Юлька, вглядевшись в моё лицо. Вот оба вы такие, что ты, что Тошка: мягкие и приветливые, но если на своём встали - хоть на куски режь! Два сапога пара! Ладно, договорились, в другой, так в другой...
  
  
  Глава 5
  Своё освобождение от почти полуторанедельной неволи я решила отпраздновать походом на пляж. Очень хотелось понежиться на песочке, поплескаться в морской воде и отрешиться от хозяйственных забот. Мы с Юлькой вышли после обеда и направились на самый ближний Третий пляж. Вода, часам к четырём-пяти, будет в самый раз, да и солнце тоже. Для моей кожи и особого везения - лучшего времени не выберешь.
  
  Ранка на пальце, заклеенная лейкопластырем, меня уже почти не беспокоила. Но ступала я медленно и с оглядкой: жалко, Полкан не видел... Похвалил бы! Мы успешно миновали "полосу препятствий" и приземлились в тени спасательной вышки. Дежурили Максуд с Лёхой. Юлька, сразу же после того, как мы расстелили на песке дежурную махровую простынь в чёрно-бордовых разводах, стянула сарафан и кинулась окунуться. Мне всегда нужно согреться и поджариться, прежде чем лезть в воду и я уселась, обняв руками колени.
  
  Море радовало глаз: волна спокойная, над буйками - влажное марево. Рядом, за фигурной решёткой, отгораживающей станцию, кипела праздная пляжная жизнь: бегали дети, переговаривались голосами разной громкости группы загорающих, кокетливо взвизгивали девчонки, прогуливающиеся возле самой кромки воды, а рядом слышались юношеские голоса, - всё как положено. Я отметила для себя, что отдыхающих заметно прибавилось. Дни всё жарче, небо всё выше и вода - всё зеленей, поэтому народу прибывает. Унылые серые дни и безмолвие - в прошлом. Теперь нужно привыкнуть и заново научиться принимать этот многообразный оживлённый мир.
  
  Морская жизнь не похожа ни на какую другую, она для меня - что-то вроде песни или танца. Самозабвенные объятья с водой, бездумное лежание под солнцем, натирание и ублажение себя любимого, киношно-ярмарочные впечатления, взгляды и отношения, соседство кучи полуобнажённых тел, ясные южные ночи и краткие всплески необходимой деловитости - как в причудливом ритме танго. Замысловатые па с поворотами, слияние щека к щеке, дорожка крадущихся шажков и новый пассаж...
  
  - Ну, что, ты разогрелась? - Юлька вытирается полотенцем и встряхивает мокрой головой: Водичка - чудо!
  
  - Да, уже настроилась... Вот подожду, когда ты снова захочешь - и с тобой!
  
  - А мне и ждать не надо! Я за тобой пришла... Побежали!
  
  Подружка несётся к воде, слегка тормозит и с разбега влетает в море, поднимая тучи брызг. Я иду ровным шагом, прислушиваясь к своим ощущениям, захожу по пояс и ложусь в волну с трепетом и опаской: вдруг, зазнобит. Уже выплывая, радуюсь, что всё получилось удачно. У меня дурацкая особенность предвкушать удовольствие или вспоминать его, иногда не понимая "самого момента". Тосик называет это "несоответствием эмоциональных и ментальных контактов", когда предвкушение и послевкусие притупляют сам вкус. Ну и чёрт с ними, с контактами! Всё равно здорово!
  
  Мы с Юлькой плывём наперегонки до буйков и я сегодня в ударе: не отстаю ни на шаг. Доплыв, мы долго отдыхаем, уцепившись за скользкие жёлтые шары.
  
   - Классно, Белка, правда? - радуется Юлька: Ты же, наверное, соскучилась по большой воде! Представляю, как тебе тяжко было в ручье плюхаться... Слушай, а ты пальчик - то не забыла надеть? Размокнет болячка - Тосик с нас шкуру спустит!
  
  Я вместо ответа поднимаю над поверхностью воды ногу с "упакованным" в резину пальцем и она успокаивается.
  
  - Всё у тебя не как у людей, подруга! Сама дылда, а ножка - как у китайки: будто копытце! Как ты на них ходишь? Да и бегаешь ещё, быстрей всех!
  
  - Аж смотреть проти- и - и - вно! - тяну я с ленивой интонацией, подражая Аньке и мы смеёмся - Только не как у китайки, а как у китаянки.
  
  - Поучи ещё! До берега то, ой как далеконько... Кто тебя плавать - то учил! - замахивается на меня Юлька и мы с ней начинаем крутиться вокруг буйков, плескаясь друг в друга.
  
  Максуд, наверное, углядев наши забавы в бинокль, развлекается больше нас, потому что мы слышим, как он кричит в свой "матюгальник": Бэлка! Бэлка и Стрэлка! Пора возвращаться назад! Тэплаход к бэрэгу прибывает, будэт большая волна. Вэселиться будэм на бэрэгу! Павтаряю: Бэлка и Стрэлка! Пора назад!
  
  Юлька подпрыгивает из воды и показывает ему кулак, а я оглядываюсь. Теплохода и близко не видно, и никакой волны нет. Парню просто надоело скучать в своём скворечнике.
  
  - Вот паразит! Устал, наверное, целый день ворон считать, чаек, то есть. Решил об нас язык поточить... Ну, что, поплыли, Бэлка? Не отстанет, ведь...
  
  -Поплыли, Стрэлка - соглашаюсь я: Сейчас, вот, скафандр поправлю... - и мы снова заливаемся смехом.
  
  Когда мы возвращаемся, на нас пялится весь пляж и я придерживаю Юльку на мелководье: - Давай здесь поплещемся. А то выйдем сейчас, как легендарные собачки из космоса. Ещё цветы поднесут...
  
  Думается о другом...Что-то мы, в последнее время, много смеёмся. Как бы не наплакаться так же долго...
  
  Третий пляж - самый маленький и спокойный. Народ здесь более степенный, чем на Первом и Втором, а танцплощадка - самая дорогая. Кафе - тоже не из дешёвых, но искупаться и прошвырнуться мы, чаще всего, ходим только сюда. Он от Горки недалеко и рынок здесь по утрам неплохой - наверху есть несколько приличных хуторов, мимо которых протекает река. Это зона влияния Алана и нас все знают. Здесь у нас самые надёжные знакомства и связи, даже - друзья вроде Лёхи с Максудом.
  
  - Максуд! Как тебе не стыдно! Ты из нас развлечение для зевак сделал: мы выходим, а на нас все вылупились, как на цирковых зверюшек! - укоряю я, а Максуд только улыбается.
  
  - Пусть посмотрят, тэбе, что, жалко? От твоей красоты нэ убудэт, а сэрдце порадуэтся...
  
  - Ага, порадуэтся- - передразнивает его Юлька - Белка выходить не хотела, у берега застряла... Ждала, пока совсем не замёрзла. Я так радовалась, на неё глядя...
  
  - Бэлка, замёрзла, дэвочка! Ах, я нэгодяй, нэ подумал... Чаю хочешь? Или, нэт, кофэ лучше... Ты кофэ любишь. Пойдём в кафе, Надя такой кофэ варит, на горячем пэскэ. Пойдём скорей, и нэ отказывайся, нэ думай дажэ...
  
  -Да всё в порядке, Максуд, Юлька преувеличивает. Не замёрзла я вовсе. Ну, чуть - чуть, разве что...
  
  - А почэму блэдная такая? "Нэ замёрзла"! Замёрзла, замёрзла! Пошли, я угощаю, нэ обижай отказом...Кофэ попьёшь, витамины поэшь - щёчки порозовэют. Ты бэлая совсем, как будто - под луной загораешь...
  
  Юлька не против выпить кофе, а я ещё пытаюсь отговориться - Тебе же вышку бросать нельзя... Вдруг без тебя случится что-нибудь?
  
  -А что может случиться? Утонэт кто-нибудь? Нэ-э-эт. Сэйчас тонуть нэкому... Дэтки - с мамками, дэвчонок пацаны пасут, пьяных нэту сэгодня, они к ночи купаться полэзут... Никто нэ шумит, все у бара топчутся. Лёха бэз мэня полчаса посидит, справится.
  
  - Идите, идите, девчата! Составьте ему компанию - свесившись через перила, говорит Лёха: он давно кофе пить собирается, да подходящих спутников не было...
  
  -Это ты нас с буйков вызывал, чтобы кофе было с кем выпить - догадывается Юлька: Ну, Максуд - баламут, силён ты! Хитрей Свистка будешь...
  
  -Куда мнэ до вашэго Свистка - отмахивается Максуд: Я парэнь простой. Посмотрю на вас, порадуюсь...
  
  Владельцу кафе, расположенном возле входа на пляж, даже удалось создать некоторый сумрак в зале, там уже и кондиционер работал. Но мы сели на террасе, затянутой сеткой болотного цвета с тряпичными листьями, наподобие армейской маскировки. Здесь было не жарко и уютно. Надежда, Лёхина подружка, выносит нам кофе и фрукты, креманки с мороженым для Юльки и Максуда, а мне - несколько пирожных на выбор. Я, поколебавшись, выбираю бисквитное. Юлька не выдаст...
  
  Рядом с нами занято только два столика: молодая пара с ребёнком и три женщины зрелых лет, распивающих бутылку "Арсенального" под леща. Мы болтаем ни о чём, перешучиваемся. Кофе у Нади получился, действительно, отличный. Она, обслуживая клиентов, то и дело подходит к нам, перекинуться парой слов. Всё идёт хорошо и мирно до тех пор, пока возле террасы не останавливается группа подростков в пёстрых тряпках, во главе с Давидом.
  
  Этот Орлиный глаз замечает нас и что-то говорит своей ораве. Они толкутся возле перил с многозначительными улыбками и пялятся во все глаза. Давид подходит с выражением непобедимого красавца-мачо и сияет зубами.
  
  - Привет всем! Белка, тебя что-то не видно давно было. Ты в порядке?
  
  - Здравствуй, Давид. - принуждённо улыбаюсь я: Да, всё в порядке. Поболела немножко... Ногу поранила.
  
  - Сильно поранила? Белка, бедная, как же ты это... - он принимает сочувствствующий вид и огорчённо качает головой. Мне больше всего хочется послать его так далеко, как только можно, но я тоже изображаю дружественное выражение на лице.
  
  -Нет, ерунда. Но ходить неудобно было, поэтому отсиживалась дома. Теперь лучше.
  
  Несмотря на неприязнь, этот смазливчик всегда невольно вызывает у меня чувство восхищения. Настоящий наследник удачливого бизнесмена, впитавший способности к хитрому маневру с пелёнок. Умеет использовать в своих интересах любую ситуацию. Ни отваживать, ни проигнорировать его идиотскую влюблённость при таком количестве свидетелей, я, в моём положении, не могу, а любезничать - не хочу. И получается многозначительная сцена...
  
  Парень ласково берёт меня за руку, которую я отнимаю не сразу и с натяжкой, но улыбаюсь. Богатенький юноша завёл интрижку со взрослой женщиной и они пытаются это скрыть - вот как, примерно, всё выглядит. Очень романтично и даже сексуально...Пацаны любуются нами, довольный Давид картинно прощается и уже из-за сетки произносит рассчитано негромко, но отчётливо: Ещё увидимся, Белка, Пока... Мне ничего не остаётся, как раздвинув рот в улыбке, кивнуть.
  
  -Козлик скользкий... - сквозь зубы шепчет Максуд и его мне жалко больше всех. Он -то, вообще, подневольный на службе. Его хозяин с отцом Давида не конфликтует и всех своих людей призывает к тому же самому.
  
  Одна из женщин-соседок награждает меня затаённо-понимающим взглядом и от этого я злюсь ещё больше. На помощь приходит Надя.
  
  - Бросьте вы, внимания не обращайте - говорит она в полный голос - Максуд, плюнь на пацана! Молодой, влюблённый, глупый. У папы денег куры не клюют... Мальчишка считает, что у него всё везде схвачено. Не обламывал ещё никто...
  
  Она улыбается мне прямо над головами "пивных дам" - Белка, не злись! Ты-то уже давно привыкнуть должна... Первый раз к тебе липнут, что -ли? Или в парандже ходи!
  
  - И давно он тут ошивается? - охрипшим голосом спрашивает Юлька - Хозяином себя чувствует...
  
  - Ему папиного царства мало. За дэнь вэсь пляж обходит, зубки точит... Примэряется, навэрна, или приключэний ищет... Алан сказал: пусть ходит, связываться всё равно ни с кэм не будет - хитрый очень...- с усилием отвечает Максуд и я тихонько глажу его по руке.
  
  - Забудь, Максуд! Переживём! Не будем время на несуществующие проблемы тратить... Хватит нам и других забот...
  
  - С чего это ты решила, что этот сопляк не проблема? - агрессивно накидывается на меня Юлька, как только мы выходим на дорогу - Ты с этим крысёнком поосторожнее, Белка! Не нравится он мне...
  
  - И мне не нравится, ну и что? Облаять я его всё равно не могу... Липнет, ну и пусть липнет! Нашла о чём беспокоиться... Зелень какая-то...
  
  - Вот такая зелень, с полными карманами зелени, она, как раз самая опасная! Поберегись лучше...
  
  - Нашла чем пугать... Давидом... - фыркаю я
  
  -Говорю: поберегись, значит слушай! Вот эти недоростки, они самые опасные и есть! Ещё не мужики, дерьма не понюхали, края не знают... Им море по колено! Они такое сотворить могут... А потом папа отмажет. И останешься ты...
  
  Юлька умолкает, а я прикусываю язык. Уж ей-то, конечно, есть что вспомнить. Она за свои неполные треть века насмотрелась...
  
  Мы заходим на рынок, уже оживший к вечеру, после того, как спал зной, и безрадостно передвигаемся от одного лотка к другому, в поисках нужных продуктов. Я никак не реагирую на льстивые улыбочки торгашей, забываю взять сдачу, отвечаю невпопад. Тосик не всегда прав насчёт "противоречия тактильных и эмоциональных контактов". Когда мне по-настоящему погано, я чувствую это всей кожей...
  
   - Ещё один! - ворчит Юлька, оттягивая меня от прилавка с овощами - Чего уставился, урод? Дырку прожжёт, загляделся... Везёт тебе, Белка, на придурков... Причём - самого разного вида и качества!
  
  Я оглядываюсь и замечаю объёмистого верзилу со зверской рожей, какую только можно себе представить, да ещё в шрамах, глядящего на меня в упор из-за фруктового ряда.
  
  -А это кто? - я с большим трудом удерживаюсь от желания поёжиться. Взгляд глубоко посаженных под мощным черепом глаз, в самом деле, тяжёлый.
  
   - Галей. Он со смотрящими ходит. Да пошли скорее, не стой! И не оглядывайся на него: мало ли что ему в голову взбредёт... Он ненормальный, после травмы. Пашка, позавчера рассказывал, что он какого-то крутого пахана их отдыхающих с рынка выпер. Просто так: без причин, без указаний... Стоял себе, смотрел, смотрел, а потом подошёл, в охапку взял и до входа донёс, а потом выкинул, как кошонка. Тот даже заорать не успел. Хрюкнул и пополз восвояси...
  
  - Откуда он здесь? В том году его не было...
  
   - В том году он ещё у Алана в охране служил. Тоже, не подарочком числился, но на людей просто так не бросался. А потом возле него какая-то молния разорвалась...круговая... нет, шаровая - вот какая... Зиму он на психушке отлёживался, после больницы, а теперь, как видишь, здесь обозначился, на рынке. А у нас ещё одна новая забота появилась, Белка. Долго он тебя разглядывал... Видно, твоя хауризма далеко светит.
  
   - Не хауризма, а харизма... И хоть ты-то, не повторяй, сделай милость. Далась вам моя харизма... И чего бы ему меня разглядывать? Просто вылупился в одну точку, вот и всё. Чего ему надо?
  
   - Ну, я не такая умная, как некоторые... Я в институтах ни разу не была, мой потолок - строительное ПТУ - ехидно ухмыляется Юлька - Ты только спрашивать не вздумай, что ему надо! С тебя станется...
  
   - Что я, дура совсем, что ли? У меня приключений и так выше крыши... Шрамы у него страшные. Оказывается, от ожогов... Это же столько боли надо пережить...
  
  - Во! - моя подружка даже приостанавливается, ткнув мне пальцем чуть не в рот - Начинается! Ты его пожалей ещё... Ты же у нас мать Тереза милосердная, тебе всех жалко: и собак бродячих, и кошек приблудных, и неудачников на двух ногах. Начинай и этого косточками подкармливать, по шёрстке гладить, лишаи выводить... Он так до твоих костей легче доберётся!
  
  - Юль, не заводись - прошу я, положив её на плечо руку - Кошек и ты мне выхаживать помогала...
  
   - Ну да, помогала... куда от тебя денешься, если ты им всё на свете готова была отдать... Присматривала, чтоб они тебя саму не сожрали... Но люди -то не кошки, Белка! Ты разницу понимай: всех жалеть - сил не хватит!
  
   - И никого я не жалею, не преувеличивай, просто посочувствовала... А свои - это свои. Как будто ты сама своих не жалеешь...
  
   - Нет у меня своих! - заявляет Юлька - И родных нет! У меня есть только ты и Тосик, для вас, да, я хоть что готова сделать. А остальные - это окружающие.
  
  - Что, и Свисток, и... все остальные? - растерянно спрашиваю я.
  
  - Остальные - это остальные! Это же всё временно, Белка! Пусть, хоть ещё на пять лет, хоть на десять... Все вокруг, они - каждый за себя. Ну - ещё за кого-то рядом... - она смотрит на меня как на глупую девочку - подростка и безнадёжно хмыкает, а потом меняет тему - Кстати, о Свистке...Поклянись мне, "век воли не видать"!
  
  - В чём?
  
   - Без вопросов, ладно? Просто пообещай, и всё!
  
  - Ну, хорошо... Обещаю: век воли не видать! А что конкретно-то?
  
  - С поганцем эти мелким никаких дел не иметь. Клянись!
  
  - Клянусь, с Давидом общаться не буду и постараюсь его избегать. Не буду давать ему поводов для ухаживаний, кокетства и прочих глупостей... Как будто, я даю поводы, Юль! Ну ладно, пообещала... Дальше что? Хватит тебе, или ещё про этого Галея говорить?
  
  - Ладно, про Галея не надо. От него ты сама бегать будешь... А вот этот наследничек хренов, он куда опасней. Как он всегда облизывается на тебя, гад...
  
   - Всё, Юлька, хватит психовать, проехали! И командовать хватит, вот что! Мало мне Тосика, так ещё ты на голову сядешь - я обхватываю её за плечи и поворачиваю к мосту - Домой пошли! Нагулялись, скоро темнеть начнёт.
  
  После ужина, пока Юлька смотрит кино, я расспросила Тосика о шаровой молнии. Он ответил, что явление это неопределённое и загадочное до сих пор, рассказал то немногое, что знал, но пообещал "порыться в Сети".
  
  -А зачем тебе, Белка? - по его вопросу чувствуется, что Юлька на меня не ябедничала и новых запретов на свободу передвижения пока можно не ожидать. И на том спасибо...
  
   Глава 6

Сейчас я думаю, что слишком легкомысленно относилась ко всем тревожным сигналам окружающего мира. Но тогда не казалось опасным, даже то, что не вписывалось в рамки обычной жизни. Да и думать об этом было некогда. Если честно, меня мучила и выводила из себя только одна единственная мысль, о которой никто из нас не говорил. Мы думали об этом втроём, днём и ночью, но молчали все, как один. Чего мы ожидали - непонятно, но ничего хорошего ждать не приходилось... А жизнь, как обычно, требовала своего.

Работать в паре с Отаром - хорошее дело и я это сразу поняла. Полкан всегда прав: Отар работник, что надо. Пока я развожу и размешиваю извёстку, он успевает закрасить все заплаты от сварки на баке для воды и ловко спрыгивает с душевой. Дежурные у входа на стоянку сидят неподвижно и он сам откатывает в сторожку сварочный аппарат.

- Вот чурки с глазами - негодую я - С места не двинулись. Какого чёрта на работу ходят, если сами ничего делать не только не умеют, но и не хотят? Ну ладно: ремонт, сварка, покраска, побелка... Мусор-то убирать - это же их святая обязанность. За что деньги получают, заразы? За то, что штаны весь день протирают? И ведь, немалые, наверное, раз здесь околачиваются, а не в садах...

Отар примирительно улыбается, одёргивая чуть заляпанную краской старую майку. Утренний холод парню нипочём, а он в такую рань, довольно ощутимый. Я, например, кутаюсь в старый рабочий халат, который потом трудно будет отстирать от извёстки.

- С мусором я управлюсь, Белочка. Подметать здесь, в общем, немного, а контейнеры рабочие на машину сами забирают. Ты заканчивай с побелкой, потихоньку, и не беспокойся.

Он выносит из подсобки несколько мешков и, ловко орудуя метлой и скребком, собирает в них мусор, расставляя загруженные тюки возле переполненного контейнера. Один из дежурных, совсем юнец, всё же подходит, дымя сигаретой.

-Ты это... Туалет ещё, перед спуском, побели снаружи, чтоб санконтроль не гавкал, ладно, Белка? Пару сотен от себя накинем, не лишние ведь...

Я проверяю взглядом остатки извёстки в ведре. Хватит, воды влить литра два, и хватит. Всё равно на дне гуща скопилась...

-Ладно, побелю... - обещаю я и приступаю к последнему торцу душевой.

Второй Дикий - по сути, обыкновенная стоянка. Здесь, для того, чтобы попасть на пляж, не нужно переходить дорогу, оставляя своё имущество на попечении охраны. Прямо на возвышенности у берега стоят за сетчатой изгородью легковушки, вперемешку с палатками, а чуть подальше - несколько большегрузов - транзитников. Тропинка на пляж со старыми каменными ступенями идёт вниз, мимо вполне приемлемых удобств: большой душевой на два отсека, железного многоместного умывальника и туалета.

Ещё один маленький туалет стоит внизу, почти на пляже, рядом с подобием мелкой торговой точки - вагончиком, из которого продают лаваши, пирожки, напитки и хычины - тонкие лепёшки с мясной прослойкой, а так же мелочь типа спичек и одноразовой посуды. Здесь всё допотопное и менять никто ничего, видимо, не собирается: берег террасами - неровный, в воде у самого пляжа - огромные осколки скал. Не самое популярное, зато сравнительно тихое место и свою выручку, наверное, оправдывает. Оно тоже под опекой Алана, поэтому к нам здесь относятся, если не дружески, то вполне терпимо.

Подходит мусорка и Отар с одним из рабочих занимается погрузкой, а я ещё не закончила со стенкой перед туалетом, старательно обводя кистью вокруг чёрных 'М' и 'Ж'. Жалко, что искупаться здесь не получится - в прибрежные камни с моей ногой не полезешь. Ну и ладно, всё равно ещё холодно...

Возле некоторых палаток начинается движение проснувшихся отдыхающих. Разводятся костры, примусы, паяльные лампы, приспособленные к очагу. Все уже в купальниках. Какая-то тётка в необъятных лифчике и трусах, ведёт от соседнего комелька в уборную белокурую девчушку с растрепавшейся косичкой и старательно отгораживает её от меня рукой. Остаётся ждать, с деланно - задумчивым видом отвернув от меня недовольное расплывшееся лицо.

Интересно, почему она так брезгливо реагирует на моё присутствие? На нашей Горке никому не придёт в голову с утра трясти немытым телом в купальнике над кастрюлей или чищеной картошкой, а я же не шарахаюсь от неё, как от чумы... Как ещё прямо с половником к туалету не подошла...

- Белка, я уже всё... Тебе ещё много? - спрашивает Отар - Помогать не надо?

- Я тоже закончила. Искупаемся? - спрашиваю я, заметив, краем глаза, заинтересованный взгляд толстухи на моего спутника.

- Там же камни, ты что! - как на заказ заботливо и ласково говорит Отар - Мне за твою больную ножку Иваныч с Антоном шею намылят... В душе помойся, я туда никого не пущу. Я тебе воды ведро согрел, в дежурке. А холодная там, в баке есть. Иди, я сам всё уберу...

Я поворачиваюсь к брезгливой корове спиной и не могу отказать себе в удовольствии снять на ходу мешковатый халат, оставшись в длинной майке. Хватит с тебя и моих ног, зараза жирная! И зад у меня не висит двумя складками, полюбуйся! А девочка у меня тоже есть...

Жалко, что этого триумфального шествия не видит Юлька, ей бы понравилось. Отар слишком простодушный, чтобы понять мой манёвр.

Давай пройдём по пляжу - предлагаю я ему, когда мы, наконец, покидаем своё 'рабочее место' - На дороге уже пыльно. Посмотришь окрестности. Здесь внизу редко кто бывает: скалы близко к воде подходят. Зато я тебе покажу одно место, где можно крабов голыми руками ловить, они там на берег выползают. И ещё, если добраться по подводным камням, метрах в ста от берега есть островок, где полно рапанов, особенно после шторма. А чуть подальше есть глубокий заливчик. Мы в нём зимой со скалы дельфина видели, почти возле самого берега.

Мы идём, пробираясь между камнями под отвесной сине-серой скалой и я еле сдерживаюсь, чтобы не прибавить темпа. Очень хочется брать все препятствия скорым шагом, перепрыгивая с одного камня на другой. Скорее бы зажил этот гадский палец! Плетусь как черепаха...

Я замечаю на узкой полоске камней возле воды знакомый 'плавательный аппарат' из пустых пластиковых бутылок, связанных в кучу замысловатыми узлами красного пояса- шнура, и останавливаюсь, оглядываясь по сторонам.

- Почепа! - зову я негромко и, спустя минуту, повышаю голос - А-а - у! Почепка, ты где?

Один из ближайших камней в воде, метрах в десяти от берега, шевелится и приобретает очертания человеческого тела. Оно начинает приближаться к нам ползком, цепляясь руками за камни, устилающие дно. Но это не Почепа, а Щур - вижу я и терпеливо жду его, усаживаясь на камень. Отар пристраивается неподалёку.

- О! Какие люди! Белка, привет - сипит Щур, добравшись до неширокой полоски гальки, вытаскивает из воды своё тщедушный костлявый торс, пестрящий синими узорами наколок - Всё хорошеешь!

- Ты здесь один, Щурик? А Почепа где?

- Нету Почепы - глухо шепчет пропито-прокуренным голосом Щур и, уложив рядом сетку с рапанами, садится на единственный гладкий валун. Роспись на его теле впечатляет: настоящая картинная галерея! Я кошусь на Отара: оценил или нет? Есть на что посмотреть...

- Как это 'нету'? Я же вижу, его спасательный аппарат на берегу валяется... Он без него даже в Змейку по колено не заходит...

Щур деловито шлёпает себя по впалой груди, бокам и полинялым 'семейным' трусам, стряхивая воду, обтирается какой-то серой рванью, бывшей лет десять назад полотенцем и заворачивается в неё, светя дырками.

-Нету больше Почепы, Белочка! Совсем нет, понимаешь? - он роется в камнях и находит смятую пачку сигарет: Закуришь?

-Я не курю, ты что, забыл? Это Отар, познакомься... Он у нас новенький.

Щур приветливо, но уныло протягивает Отару руку и тот, молодец, не морщится, не высказывает никаких чувств, кроме внимания. А фан от Щура, кстати, идёт зубодробительный: замысловатая смесь новых дрожжей на старый перегар, вперемешку с запахом свалки, впитавшейся в своих обитателей навечно. Ближе, чем на расстоянии пяти шагов, общаться с ним сложновато.

-Я думала, заболел или с бодуна отходит - растерянно бормочу я, ещё не осознав всей тяжести полученного известия - Что с ним случилось, скажи. Где он?

- Сказал же: нет его больше! - в голосе Щура прорезаются истеричные ноты и гнев - Помер Почепа! Представился... - широкий размашистый крест на всю грудь- А эти бутылки его мне в наследство остались... Больше-то у него ничего и не было...

Я молчу, уставившись на свой перевязанный палец, светящий бинтом сквозь резину и прорези новых сетчатых кроссовок. Почепа умер... Вот тебе и смех перед горем... Почепы больше нет и удивительно, что он смог протянуть так долго...

- Ты Белка, это... Прими соболезнования... Вы же друзья были... Я - то всех ваших дел не знаю и на Горке не бывал... А дело было совсем тёмное... Страшное дело, я тебе скажу... Никто ничего не видел, никто ничего не слышал...

- Это в Канаве - то? Да у вас там каждый на виду... - говорю я, чтобы что-нибудь сказать, а сама пытаюсь свыкнуться с тоскливой мыслью, что больше никогда не увижу Почепу. Совсем - никогда...

-Кстати, это тот самый бомжатник, про который я тебе говорила - зачем-то добавляю я в сторону Отара - Направо перед первым поворотом, отсюда, на горную дорогу. Там раньше колхозная бригада была, с молокозаводом. Прямо между холмами. Теперь там недалеко, в низине - свалка. Её ещё Вонючкой называют...

- Сразу и Вонючка... И очень даже привыкнуть можно. Ты же сама -то не видела, Белка, чего за всякими козлами повторяешь... Где свалка и где мы. По прямой там, километра три будет, ходить замаешься...А пахнет только летом сильно. Зимой даже не слышно.

-Так что там, с Ромкой? Рассказывай! Вы же с ним в последнее время не разлей вода были... - спрашиваю я и Щур вздыхает.

-Были, да... Но на зиму когда все расходиться начали, он, Почепа, вроде как с Жабой договорился в Чудильнике перекантоваться. Я-то никуда не хожу, мы уже привыкли в заводских подвалах зимовать всей шоблой. Человек двадцать там умещается в боковушках. Стены - столетние, ещё в начале века поставлены, пол над головой плитами замощён: уже защита. А если печурку из железной бочки сообразить, да палатку над ней приспособить, то, считай, как барин устроился. Топить - барахла на свалке всегда хватит...У нас даже банька была, Голован сообразил...

- С Почепой что? Что с ним случилось? - прерываю я лирические воспоминания Щура.

- Ну да, с Почепой... Вернулся он в январе уже. Не ужился с Жабой... То ли она к нему подступаться начала, кошёлка старая, то ли он её Стасику звездюлей навешал по пьяни... Он с кумаром-то, дурной был, сама знаешь...Ну, вот и вернулся. У нас там труба есть, где мы по тёплому жили: почти в полный рост высотой. Вход занавесить, да и нормально устраивались: лежаки, стол... Всё как надо, в общем. Туда он и вернулся, с чувихой одной. Что он в ней нашёл, не знаю: ни кожи, ни рожи... Один рот на лице: большой, красный, губищи, аж вывернутые. Ноги - как палки. Приблуда чудильная, что ли, не спрашивал я его...

И знаешь, Белка, он к ней привязался ... Мы же с ним с каких пор дружбаны были! Ещё когда он у вас на Горке жил, мы уже года два вместе хороводились. И выпивали, и на дело ходили, всё было... А тут, как отрезало. Чего он в этой прошмандовке нашёл, не пойму. Это она его втравила в афёру какую-то, точно! Не обошлось без неё... - щедро пересыпанная матами речь Щура становится всё трагичней и бессвязней. Видимо, новые дрожжи начинают давать себя знать.

- Бабы - все суки продажные... Мог бы он, хоть об этом помнить... Но ты, Белка - спохватывается Щур - Ты - человек! Ромка тебя уважал! И меня ты всегда понимала и не обижала никогда. Даже от щедрот деньжат подкидывала, я помню, не забыл!

- И сейчас подкину. Только не томи, дело говори! Дальше что было?

-Дело? Ну вот, дело... Подлюка эта, она его по кладбищам ходить приспособила, за железом. Ты представь только, какая это лажа! Местные за свои кладбища запросто на тот свет спровадят, без суда и следствия! Как будто никто не пробовал этим поживиться, наши -то... Быстро ручки всем поотбивали, и всю хурду заодно... А Почепе везло. Ни разу не попался. Он железо не местным сдавал, дальние какие-то приезжали: сразу погрузят в будку, дверцу закроют и всё! Ищи ветра в поле...

Как он оборачивался, не знаю... Январь холодный был. Кругом снег, движение только по шоссе вдоль моря, местные дальше своих магазинов глаз не поднимали... Здесь, поговаривают, волки лютовали, с гор пришли. Разодрали несколько человек, я от ментов слышал...

-Знаю. Мы эту зиму в Хуторке провели. Присматривали за домиками, протапливали. Ремонт делали.

-Да что ты? - удивляется Щур - Рядом совсем, а не знали ничего друг про друга... Надо же, всего- то, километров десять. Опять же, как увидишься, если все тропы завалены и волки... А через шоссе - это зимой все тридцать км будет, да и, всё равно по снегу, чапать... Он бы тебя навестил, конечно, если бы знал, Ромик-то...

- Ну и что с кладбищами? - направляю я его мысли в нужное русло. Отар сидит тихо, с интересом вглядываясь в живопись по телу Щура, пытаясь разобрать все надписи на его руках и ногах. Самое классное там: 'они устали' - на левой ноге и 'ходить под конвоем' - на правой...

- Ну, собирал оградки, столбики, таблички всякие и свозил на санках в кучу у дороги. Почепе снег-то нипочём, он же сибиряк... Деньги у него были, приходил к нам... Если меня навещал, пузырь всегда прихватывал... Только не сидел никогда... выпьем по одной - две, только разговор завязался, глиста его приползает и он сразу уходит... Когда потеплело, мы стали в Канаву понемногу возвращаться. И там та же история... Уводила она его всё время, Галя эта, а на нас смотрела, как будто сама королева и во дворце живёт... А потом они за старое кладбище взялись, которое возле болота по дороге к водопадам.

- Знаю, я там бывала. Там и железа -то нет...

-Не знаю, какое там железо, а они находили. И ещё напарника Почепе где-то по пути отыскали. Он на себе оградку приволок, железную, ржавую, как из земли выкопанную. Я смотрю по утряне - чешут, Ромик с Галкой и чужак этот, с забором на загривке. Не сказать, чтобы сильно здоровый, а несёт спокойно, как коробку картонную. Стал он с ними жить: рядом нору в горке выбрал и пологом завесил. Прямо возле трубы. Я потом к Почепе и так и эдак подмазывался, спрашивал, кто такой, мужик этот, откуда. А он ни 'тпру', ни 'ну'... Молчит, как партизан, десантура хренова...Ни слова. Даже как зовут, не сказал. Галка, говорит, позвала помогать.

Ну, точно на два смычка баба настроилась, думаю. Попробовал с этим напарником побалакать. А он... знаешь, Белка, я всяких видел, но такого... Молодой, вроде, жилистый, а как неживой, вот те крест! Лицо застывшее, сам весь ни на что не похожий. Рожа белая, как мукой посыпанная, глаза - как у снулой рыбы, и без остановки двигает - двигает, руками-то, а если стоит - ногами сучит, топчется на месте. И, что самое главное, из норы своей носа не кажет. Ночью сходят втроём по своим делам, а утром - на боковую и весь день так! Купаться ни разу не сходили. Ни один, представь себе!

Вонючка, говорите... Он как-то мимо прошёл, я чуть не задохнулся. Это я то, ко всему привыкший... Чем от него несло - не знаю, псиной, козлятиной, дохлятиной какой-то... Вот где вонь-то! Говорить вообще не хотел - буркнет чего- то непонятное, и всё. Один там, попёр на него разбираться, так он, Гнусь этот, его одной рукой на три метра отбросил, в стенку впечатал... Мы с мужиками его так и звали, Гнусь... У нас там все кучками живут, ну и я, когда Ромик отделился, выбрал себе другую компашку... ничего, приняли. Своим кустом зажили. А возле них, метрах в шести только Толик с Валюхой остались, больше никого, все ушли.

Щур трезвеет прямо на глазах, увлечённый своей историей и я вижу на его потрёпанной физиономии самый настоящий страх. Он даже оглядывается по сторонам, время от времени, как будто подозревает, что его могут подслушать.

- Я потом, как-то раз, зашёл к Лосю... Ну к Толику этому, а их не застал. Дай, думаю, Почепу тогда проведаю, друзья же были... Их ведь обходили все, боялись, что ли... Ну, заглянул я: Ромка в трубе пьяный дрыхнет, а в норе копошится кто-то, пыхтит. Я через занавеску глянул... Гнусь лежит на спине, без штанов, а эта Галка на нём сидит, подпрыгивает. Задыхается аж, от радости, зенки под лоб закатила... А он - как колода, только ногами перебирает... Будто неживой... Жутко так мне стало... Перестал я туда ходить и Почепе ничего не сказал. Да и стал бы он слушать - то? Нет, поди...

- А в марте мы их всех там и нашли, на куски порванных... И Почепу, и курву его, и Толика с Валькой... - продолжает Щур: Кто, что, почему - неизвестно. Только Гнуся там не было. Наши на волков сваливали, а дед Игнат сказал: дохляк этот их разодрал, а не волки. Волки к тому времени уже назад в горы подались. Дед Гнуся ещё раньше Дохляком звал, между нами, своими. Ну, в нашем углу, нас там пятеро. Все не ангелы, конечно, но между собой ладим... А языками не мелем зря...

Голос у него уже срывается на крик и лицо зеленеет. Я успокаиваю его, похлопав по руке:

-Тише, Щурок, тише! Всё уже прошло, перестань. Не накручивай себе нервы.

-Маха говорила, что видела, как Гнусь сырое мясо жрал тем утром, на дороге к водопадам. Но она дурная, Маха, ей что угодно приблажиться могло... Да и нет уже Махи... А там, среди кусков, трудно было разобраться, где кто, чья рука поглодана и у кого ноги не хватает... Ментуру мы, конечно, не вызывали...

- Вы зарыли всех в Гнилой Балке? -похолодев, спрашиваю я. Что-то такое пел однажды Почепа в подпитии: Хоть посматривай иногда ты на Балку Гнилую, где отныне и навсегда по тебе мои кости тоскуют'.

- Всех в Балке зарыли, да... Это наше братское... Когда помру - и я там лягу... Почепу - не дал, друг он мой был, верный и честный... Я собрал всё, что смог опознать... И отволок на Старое кладбище... Там, возле развалин часовни, у забора зарыл. Ямка не слишком глубокая - сколько сил хватило. Дед Игнат молитву прочитал, сверху камнями всё обложили, как уж смогли... И земля там свячёная, хоть и давно, и Бог рядом... Ты, Белка, не смотри так... Я знаю, вы Синяка сами хоронили, обмывали и батюшку просили почитать. Ну, а у нас - всё проще...

- Ну, что ты, Щурок! Спасибо тебе, что ты о нём позаботился! По гроб жизни не забуду. Значит, возле часовни? Я найду...

Я поднимаюсь с камня и смотрю на Отара. Он понимает меня без слов и достаёт все наши заработанные деньги, около тысячи. Я отделяю четыре сотенных для Щура. Он согласно кивает головой.

-На помин, значит... Помянем, обязательно! Всех соберу, кто Ромку знал. Он мужик правильный был, со всеми справедливый, а то, что по пьяне творил - так это не он, это водка в нём кипела. И войны аукались. Ты, Белка, баба что надо, с понятием...

- Прощай, Щур! Даст Бог - ещё увидимся, а на всякий случай - прощай... - говорю я, пытаясь вспомнить, о чём последний раз говорила с Почепой. Кажется - о какой-то ерунде...

Мы идём и идём по скальным обломкам, которые кажутся бесконечными. Я, забывшись, начинаю перескакивать с камня на камень. Отар огорчённо цокает языком, но помалкивает. Нужно успокоиться и перейти на нормальный шаг. Почепу уже не вернёшь и свою вину перед ним не загладишь. Стоит запомнить это не будущее и быть умней, и добрей к близким. Это будет лучшим исполнением долга перед теми, кого уже нет...

Я перехожу на спокойный шаг и оглядываюсь на своего спутника. Он догоняет меня и идёт рядом.

- Белка - осторожно начинает Отар: Теперь можно?

- Можно, конечно, зачем спрашиваешь? Думаешь, я обязательно пореветь должна? Нет, не буду... Спрашивай...

- Почепа... Он жил в нашем лагере? Давно?

- В том году. Они с Синяком занимали пещеру на самом верху Горки, на Лысине. Там кустарником вход затянуло, теперь не видно. Оба выпивали, поначалу не слишком. Потом Почепа где-то подрался, отлежался в больнице, но ему крышу стало сносить. Он начал заливать беспробудно, буянить, с Синяком подрался... В общем - ушёл к Щуру, в Канаву. Они оба в Чечне побывали, только Ромка там служил, а Щур - сидел. Их обоих Свисток хорошо знает, а я только одно лето...

Я тогда уже оклемалась немного, выходить стала. Почепа с Синяком за мной ухаживали: шутя, конечно. Цветы приносили, фрукты и сладости. Почепа песни под гитару пел, Вовка - стихи читал. Он тихий был, Синяк: сердце своё так по-тихому и пропил. А Почепа меня однажды от кавказцев спас. На дороге вечером, в машину затащить пытались... Он же десантник бывший - раскидал как щенков четверых, и пистолет у них забрал. Если бы не он, меня бы уже не было. А теперь вот, я ещё живая, а ни Синяка, ни Почепы нет...

Я не могу больше говорить и Отар это понимает. Он молча кивает и помогает мне взобраться на узкую тропинку над морем, ведущую к мосту. Пора возвращаться на Горку и приниматься за повседневные хлопоты. Тосик, наверное, ещё только проснулся и может быть, захотел есть.

Глава 7

Выспавшийся к вечеру Свисток ничего не сказал. Выслушал новость про смерть Почепы вместе со всеми, согласно кивнул головой на замечание Полкана, что надо бы навестить могилку бывшего соседа и промолчал. Я заметила этот его взгляд в никуда, после которого он однажды прошёлся колесом прямо по мостику над оврагом и заставил меня полчаса икать от ужаса. Юлька его тогда чуть не убила...

Остальные заметно приуныли. Отар, если и удивился, что я не стала развивать тему о странном дружке Ромки, вообще не промолвил ни слова. А я просто не знала, как отнестись к истории Щура. Трепачом, он, как будто, никогда не был, но о его алкогольных фантазиях я ничего не знала. Мало ли что может померещиться человеку, не расстающемуся с бутылкой! Правда, по его словам, свидетелей этих странностей было немало. Но они все тоже не из тех, кто может похвастаться трезвым умом и ясной памятью...

Я думала об этом весь следующий день и, в конце концов, разозлила Юльку, ответив несколько раз на её реплики 'не в тему' и почти промолчав всю дорогу на пляж. Мы искупались и полежали на горячем песочке, съели по пирожку у бродившей между загорающими старой армянки. Только заметив, с каким сердитым упорством подруга требует у продавщицы хотя бы вчерашний пирожок почерствее, я очнулась и постаралась исправить своё 'невнимание'.

- Мне просто свежее тесто нельзя - объяснила я оскорблённой в своих лучших чувствах женщине - Обострение, с желудком... А есть очень хочется. Хотя бы утренний найдите, который подольше полежал. И лучше с капустой...

После этого я старалась с особым вниманием относиться к Юлькиным словам, но теперь замолчала она. Потом возле неё стал крутиться какой-то упитанный тип в шляпе, с голосом важного уездного начальника и она отправила меня домой одну. Я долго бродила между рыночными столиками и, успокоившись, решила накормить Тосика куриным супом. Один раз можно сварить, ещё не очень жарко, а ночи бывают прохладными. Если вместо лапши заправить овсяными хлопьями, может и до утра дотерпит, не прокиснет...

Мы уже поели и Тосик поведал мне всё, что узнал о шаровых молниях, когда появилась Юлька. Она, ни на кого не глядя, налила себе в миску, села за стол, дежурно улыбнулась нам и сама достала хлеб. Я молча поставила перед ней чайник, пододвинула пакет с печеньем. Она вела себя как обычно и кажется, больше не злилась.

- Как дошла? Без приключений? - спросила она у меня почти безразличным голосом.

Я не успела ответить, как из темноты появился Свисток, одетый для 'ночного выхода' во всё чёрное.

- Привет! Кофе дадите?

- Садись ужинать - предлагает ему Юлька, будто не заметив его снаряжения.

- Перед делом не ем... Только кофе - с тем самым опасным, пугающим меня выражением лица заявляет Свисток.

- Смотри, деловой какой! Намылился... Прямо разбойник-грабитель из кино - с усмешкой тянет Юлька.

Вместо ответа Свисток подпрыгивает и рукой цепляется за ветку бука, растущего перед гротом. Минуту висит на прогнувшемся, не слишком солидном дереве неподвижно, как солдатик по стойке смирно, потом делает рывок и перекидывает вверх своё тело, как невесомое. Ещё одно движение - и он снова повисает на ненадёжном подручном снаряде, обхватив его ногами. Делает хлопок ладонями и срывается вниз головой. Мы испуганно ахаем, но он, перевернувшись в воздухе, мягко приземляется на обе ступни и вновь взлетает на дерево.

- Чёртов циркач! - возмущённо вскрикивает Юлька - Обязательно напугать надо! Выпендриваешься тут...

Свисток удовлетворённо - жестоко улыбается делает 'ласточку' на поскрипывающей и качающейся ветке, послав ей воздушный поцелуй.

- 'Маугли' - мой любимый мультфильм - спокойным голосом заявляю я, прижав дрожащие ладони к коленям - С самого детства... А теперь слезай с дерева и пей свой кофе. Я тебе положила две ложки, как ты любишь.

- Белочка, ласточка моя, больше всего на свете я тебя люблю - воркует этот паршивец уже над моим ухом -Ты самая лучшая Леди Бомж на свете! Никакие сериалы с тобой не сравнятся...

- Была леди, да вся вышла - стараясь говорить ровно и размеренно, произношу я - Остались одни...

- ... Воспоминания... - заканчивает фразу вместо меня Свисток - А я, как раз, кое-что помню: вечно болеющего гадкого утёнка, закутанного в свитера и одеяла как капуста. На лице - одни глазищи. Чуть позже на фоне нашей ежевики появился ещё один прутик, только прямой и ходячий.

- Я и сейчас не лучше... Чуть потолще, разве что, но такая же бледная поганка.

- Ну, не скажи, солнце моё - смеётся Свисток, отпивая кофе - Сейчас у тебя та-а-кие ноги выросли, и ещё много чего... Ещё капельку - и быть тебе королевой-лебедью! Я тебя в цирк с собой возьму, вот что!

Его последняя фраза заинтересовывает даже Тосика, примеряющегося, по привычке, наградить Свистка затрещиной за 'разложение дисциплины'.

- И что я там делать буду? Билеты продавать? Или арену чистить? Я так по деревьям скакать не умею...

- На дереве, может и не выйдет, а вот на полу - запросто. У тебя суплес подходящий.

-Это ещё что такое? - спрашивает Юлька.

- Это Юлечка, гибкость. Подвижность суставов, которая почти каждому даётся от природы, но не у всех сохраняется. У тебя, например, её меньше чем у Белки,- поясняет Свисток, ловко уклоняясь от шлепка Юлькиной руки: Тут ещё порода много значит, и образ жизни. Ты у нас была сельской принцессой, и ходила павой по слабо пресечённой местности. А Белка, как рядовая горожанка, пробиралась на работу в потоке сотен людей, носилась по этажам высоких домов и уклонялась в переполненных автобусах от шаловливых ручек случайных попутчиков...

Я, неизвестно как, угадываю, куда он метнётся, и всё же успеваю отвесить ему звонкий подзатыльник...

- Вот! Что я говорил! - радуется Свисток - Какая реакция! Ни Тошка, ни Юлька меня не достали, а эта звёздочка - сумела... Видали? Я тебя в номер ассистентом возьму, Белочка! В мой номер- иллюзион.

- Это той, которую в ящике распиливают, что ли - рассыпает смех горошком Юлька - И переодевают из платья в купальник и наоборот. А ещё куда-то затыривают из ящика, а вместо неё выпускают обезьянку или дрессированных собачек...

-Д-дурочка! - с обидой тянет Свисток: ассистентка иллюзиониста - это самая красивая женщина в труппе. Она появляется для того, чтобы на неё публика любовалась. Особая походка, несколько танцевальных па - это всё, что от неё требуется. Белка, ты сколько лет в свою балетную школу ходила?

- Недолго. Года три, в начальных классах, а потом два года художественной гимнастикой занималась, и всё. Не выйдет из меня цирковой звезды - мне вдруг становится грустно.

- Врёшь ты всё, Свист! Тебе и так хорошо, ни в какой цирк ты не собираешься - подкалывает Юлька, и он, тоже поскучнев, соглашается.

- Не собираюсь... Да и нечего мне там делать. Для ширпотреба я слишком хорош, а для классного номера уже достаточно плох. Мне и так ничего, да! Но не так уж и хорошо, прямо скажем... А теперь ещё и пора...

Он уходит в темноту и мы безмолвствуем, слушая, как Полкан ворчит на него, а потом убирает мостик.

Заснуть мне не удавалось очень долго, несмотря на желание. Хотела, но не могла - совершенно дурацкая, но знакомая ситуация. Я барахталась в постели, засыпала на несколько мгновений и просыпалась. Переворачивала и взбивала подушку, ерзала ногами по простыне, то скидывая с них одеяло, то снова накрываясь, сменила тёплую майку на безрукавку, встала и перестелила всё наоборот - 'головой в ноги'. Ничего не помогало. Под сонными веками всплывали видения плачущего Щура, страшного Галея и Свистка, летящего вниз головой прямо на камни перед гротом.

Я перестала поддаваться обманчивой дремоте и посчитала баранов. Дошла до первой сотни и сто первый взглянул на меня исподлобья выпуклыми глазами- маслинами чёртова Давида... Потом у меня 'голодно' заныл желудок и я встала чего-нибудь пожевать. Накинула ветровку, спустилась в грот. На столе, под миской, осталось несколько печеньиц, которые я медленно съела, запивая водой из чайника. Потом поискала яблоко, но не нашла и, стараясь не шуметь, побрела к продуктовому ящику.

Не знаю, как его я увидела, наверное, боковым зрением... У самого края оврага снова светился крошечный красный кружок. Это становилось интересным... Часа два ночи, все дрыхнут без задних ног, а какой-то жучок мерит участок земли перед мостиком и в его движении угадывается непонятный, но явственный ритм...

Я сунула руки в рукава, застегнула куртку, подняла задники бареток и крадучись двинулась к оврагу. Ни на какого жучка это не походило, скорее на крошечный язычок огня из зажигалки, как будто, кто-то лежал там, между камней и медленно водил дрожащей рукой с ним по земле. Мне на мгновение представилась неспокойная душа Почепы и я замерла на месте от страха, невидимой ледяной рукой прошедшегося по моей голове и лопаткам... Потом тихонько, одним движение губ обозвала себя дурой. Самый подходящий возраст для мистических страхов... А кроме того, что плохого могло ожидать лагерь и меня лично от визита неприкаянной Ромкиной души?

Постояв немного, чтобы унять дрожь в коленях, я миновала подлесок и присела в траву возле зарослей ежевики, не упуская из вида этот странный огонёк, который вблизи стал шариком. Вот он остановился, задрожал и, потом, вибрируя, двинулся дальше... Снова замер возле большого камня и тем же ходом направился к землянке...

Я услышала, как заворочался Ботик и вздохнула, но не стала его окликать. Он, конечно, уже узнал меня по запаху и единственное, что его могло тревожить, это моё непонятное поведение. Я, на корточках, продвинувшись ещё на несколько шагов, всматривалась в темноту. Никаких очертаний постороннего предмета возле огненного шарика не было: он двигался сам, перемещаясь по непонятной траектории между редкими травинками.

Я вылезла на освещённое слабеньким лунным светом пространство. Огонёк продолжал двигаться. С расстояния пяти метров, он казался крошечной сферой чуть больше спелой вишни, в которой переливалось подобие огненного газа. Может быть, это и есть шаровая молния - вдруг пришло мне на ум. Тосик сказал, что они часто образуются в горах и могут спускаться к побережью. Это как-то связано с перепадами атмосферного давления. Поведение этого явления совершенно необъяснимо и оно может внезапно направиться в сторону человека... А потом - взрыв!

Ботику, наверное, надоели мои марш-ползки и он, мягко ступая, приблизился ко мне, не издавая ни звука, заглянул в лицо. Я никогда не сомневалась в том, что он умник, каких поискать, но вновь поразилась этому, когда он просто улёгся рядом и стал вместе со мной наблюдать за двигающимся горящим объектом. Мы сидели вдвоём и смотрели, а огненная точка, теперь уже - в четырёх метрах от нас, бродила на наших глазах по какому-то непонятному маршруту...

Первой не выдержала я и сделала ещё один короткий 'гусиный' шажок. Ботик вскочил и, опережая меня, бросился на самодвижущийся огонёк. Он притормозил перед обрывом и я отчётливо увидела, как шарик, меняя цвета, подскочил вверх, а потом, охваченный более сильной дрожью, спрыгнул в овраг.

Мои чувства, напряжённые долгим 'сидением', слишком притупились и я даже не заметила появления Полкана. Правда, - не заорала. Сам его вид, как всегда, вызвал во мне почтительное молчание и послушание: на Горке не кричат из соображений конспирации и общей безопасности.

- Кто здесь? Белка, ты? А ничего удивительного... Ну, кто же кроме тебя-то, здесь может быть... И чего ты тут посреди ночи делаешь?

- Долго объяснять... Фонарик дай. Посмотрю Он у тебя с собой?

- С собой, с собой, куда ж ему деться? Смирительной рубашки, вот только нет... - привычно бухтит Полкан: Зачем фонарик-то? Куда светить?

Я выхватываю у него фонарик и освещаю место, где предположительно, бродил таинственный огонёк.

- Да это рис! Рис, который ты рассыпала дней десять назад. Интересно, какими там тебя Тошка лекарствами лечит, что ты среди ночи по своему рису соскучилась? Посеяла, а теперь урожая ждешь... Так поливать надо было, дождей-то не было - язвительно замечает Полкан.

-Ну погоди, не смеши... - я фыркаю против желания: Дело серьёзное. Прямо загадочное... Бродит и бродит здесь этот огонёк. А Тосик про шаровую молнию в компьютере накопал... Может, это она и есть? Ну, послушай, это же для всех опасно может быть...

- Послушаю, послушаю - обещает мне 'старшой': Как тебя не послушать? Только не здесь. Весь лагерь переполошить хочешь? Вниз пошли, ко мне... Ботик, фу! А ты -то там чего ищешь? И собаку ты мне, девушка одурманила...

- Вот и подумай сам, чего там Ботик мог унюхать. Если я дура, то он-то, по-другому чувствует!

-Ладно, разберёмся... Вниз пошли. А ты чего так одета легко? Ночи ещё холодные, а она в одних подштанниках с голыми ногами разгуливает...Резиновые тапки на босу ногу... Не болела давно... Носимся с тобой, носимся, от каждой дождинки прячем, а ты по ночам чуть ли не голяком шастаешь!

В землянке у Полкана тепло и чисто. Самодельные шкафчики и полочки, сколоченный из струганных досок стол, - всё выскоблено добела, на полу рассыпаны пахучие травы. Где он их берёт, неизвестно: всё вокруг уже подсыхать начинает...

-Так, чайник ставлю... Печенье там, в коробке... А ты пледом обмотайся получше и ноги на скамеечку поставь. - Полкан кидает мне плед, вынутый из шкафа - шифоньера - Ну, давай, рассказывай, разведчица...

***

- Не выспалась? - мерит меня оценивающим взглядом Юлька, когда мы с ней утром идём на рынок.

- Не выспалась - соглашаюсь я - После обеда высплюсь. Ты же меня подождёшь? Купаться вместе пойдём?

- Подожду, ладно... А чего это ты ночью у Полкана делала? - подозрительно косится в мою сторону Юлька, пересчитывая деньги в кошельке.

- А ты откуда знаешь? Ты же спишь, как сурок! Голову до подушки донести не успеваешь...

- Тосик сказал. Сказал, что ты ночью по гроту бродила. А потом ушла вниз и у Полкана сидела до утра.

- И не до утра вовсе. Ну, часок, может быть, немного побольше...

- Около двух часов... А чего тебя вдруг, туда понесло?

- Всё тебе расскажи... Ну, когда ночью в гроте яблоко искала, увидела тот красный огонёк и решила его рассмотреть. Интересно стало... Полкан услышал, и мы с ним на эту тему поговорили. Может, это шаровая молния была.

-Так я и знала! Тебя этот урод Галей, всё таки впечатлил! Не забыла... Ну, и что тебе Полкан прописал от светящихся шаров. Поверил?

- Ничего не прописал. Между прочим, Ботик этот огонёк тоже видел.

- Ну, Ботику-то Полкан, конечно поверил. Он для нашего старикана авторитет! И к какому же вы пришли выводу?

- Ни к какому, пока... Посовещались втроём и решили понаблюдать.

- Втроём с Ботиком посоветовались?

- Ха-ха-ха! Как смешно! Не всё твой Тосик видел! К нам потом ещё Отар подошёл...

-Так вы и Отара разбудили? Ну, Белка, дорогая ты моя! Ты у нас, и вправду, вечный двигатель и постоянный возмутитель спокойствия, Тосик в точку попал! Это надо же! Мужикам в шесть часов на работе надо быть, а она им в три часа ночи совещание устроила. Насчёт красных огней! В конспиративной землянке! И кому же мы будем теперь войну объявлять?

Юлька своего добилась и рассмешила меня. Мы хихикали всю дорогу до перелаза через перила моста, которым пользуются все, кто не желает идти лишние сто метров до спуска на стоянку.

- Ладно, договаривай, что вы решили - спрашивает она меня, когда мы подходим к длинному ряду торговок домашними продуктами.

-Этот огонёк бродит там, где я рассыпала рис. Он не отклоняется от этого маршрута и появляется только ночью. Полкан считает, что это светящееся насекомое питается нашим рисом.

-А ты?

- А я не знаю... Но если питается, то почему оно одно? Что, единственное в своём роде, да? И потом, не стал бы Ботик так явно реагировать на какое-то насекомое. Она что, так сильно пахнет, эта козявка, что ли? Это больше похоже на шаровую молнию. Тосик сказал, что при взрыве она выделяет сильный запах серы. На серу любая собака должна реагировать: это непривычный для неё запах. Единственное, что меня смущает, - причём здесь рис.

- А с Тосиком ты почему этого не обсудила? Сразу к Полкану понеслась... - ревниво спросила Юлька.

- Я бы и с Полканом не стала об этом говорить, если бы он меня там не застукал. А Тосика будить вообще не собиралась. Просто посмотрела бы и отложила эту проблему до лучших времён.

- А Отару доложились... Полкан, наверное, вас свести решил: тебя и Отара. Парень ему нравится, а мы с Тосиком для тебя не та надежда-защита. Вроде ненадёжной компании.

- Юль, ты чего несёшь? Сдурела? - специально подделываясь под его южнорусский выговор, возмущённо спрашиваю я - Как тебе в голову такое пришло? Кто может нас троих разлучить?

- Да старшой и может... Ну, вот, надулась сразу... Так, давай быстренько, рассказывай, чего там тебя в Полкане так трогает! Обещала ведь!

Мне не хочется ворошить ещё одну не слишком приятную тему, но Юлька всё равно не отвяжется.

- Давай, сестрёнка, обещала, значит, рассказывай - подлизывается она.

- Тогда может, хоть сядем где-нибудь, что ли... Ты курить не хочешь? - предлагаю я, и мы находим тенистое местечко под изгородью аквапарка, подстилаем пакеты на относительно зелёную из-за часто проливаемой воды траву и усаживаемся. Юлька вешает свою тонкую курточку на железную решётку, чтобы на меня не попадали случайные солнечные лучи и я снимаю с себя болеро.

Она закуривает и я начинаю рассказывать о том, как Полкан служил сверхсрочником и прапорщиком в Средней Азии и был прописан там, в офицерском городке, а потом их выставили из республики в начале девяностых и он, потеряв семью, вернулся в Россию, где у него оставались родители- старики. Полкан жил у них без прописки, перебиваясь случайными заработками. Когда они умерли, он пропил своё крошечное наследство в поволжской деревне и ещё долго 'не просыхал'. Он еле выжил от обострения лёгочного ранения и продолжал бы в том же духе, но ему достали путёвку на санаторное лечение здесь. Врач, к которому теперь ездим мы с Тосиком - оказался его бывшим сослуживцем и свёл с Аланом, тоже, как оказалось, ветераном их полка.

- Он почти лет десять прожил с одной женщиной под Высоким. Построился, четверых детей помог поднять. Хозяин он, сама знаешь, какой, - всё умеет. Старших сыновей выучить помог, дома им справили, женили. Дочь тоже замуж выдали. Они же совсем маленькие были, когда Полкан появился. Старшим было двенадцать и десять лет, последней девочке - три года. Она его папой звала...

Юлька смотрит на меня молча, постепенно мрачнея и забыв про сигарету, чуть не обжегшую пальцы. Выбрасывает её и прикуривает другую, жадно затягивается.

-И что дальше?

- А дальше мать умерла, папа-растратчик возвратившийся из тюрьмы, начал своё дело, разбогател, и детки побежали к нему с распростёртыми объятьями. Полкану сказали: ты не родной... Спасибо за помощь, конечно, но родимая кровь - не водица, ты за нами и так много лет хорошо прятался, голь беспаспортная.

Я умолкаю. Юлька долго молчит, уставившись в землю. Потом спрашивает: А ты откуда знаешь?

- Свисток рассказал. Он на Горке вместе с Полканом появился, лет пять назад. Как раз отсидел свой срок и на юг двинул. Вот и встретились... Если Полкан к кому-то ближе всех, то к Свистку, а не к Зайцу с Отаром. Ему -то, как раз около двадцати лет тогда было, совсем пацан... Просто старшой старается никого не выделять и каждому помочь.

- Как он может другим помогать, когда никому больше не верит? - глухо говорит Юлька - Он просто не может больше никому верить... А про себя Свисток тебе ничего не говорил?

- Нет, никогда...Он, мне кажется, об этом ни с кем не разговаривал, может, и с Полканом тоже. Что-то страшное с ним было, поэтому он молчит. Только смотрит иногда так...

- Знаю я, как он смотрит... Вот что, Белка, надо бы тебе с Полканом о своих делах поговорить. Если для него кто-то свет в окошке, так это ты. Он для тебя всё сделает.

- С чего это ему для меня стараться - пугаюсь я - И потом, мы с Тосиком решили, никому - ничего. Я сама попросила. Начнёт Полкан справки наводить, или ещё чего... Нет, нельзя ему говорить, ни в коем случае. Ты знаешь, что начаться может? Нет, Юль, прошу тебя...

-Да не скажу я ему ничего, не переживай! Кто угодно, только не я... Мы с ним и не разговариваем почти, трёх слов между собой с начала сезона не сказали...

Странная вещь: стоит только облегчить свою душу перед другим и у тебя появляется ощущение, что ты освободился от тяжести. А потом оказывается, что ничего подобного не произошло, а ты ещё и нагрузил своими проблемами того, с кем ими поделился. Сегодня Юлька не слышит, что ей говорят торговцы и забывает забрать сдачу. Я направляю подругу в нужную сторону, сама веду торги и беседы, пока она сосредоточенно пялится в то, что мы покупаем и чего в упор не видит, и опасаюсь ей сообщать, что страшный Галей, кажется, неотступно следует за нами от прилавка к прилавку.

Глава 8

Подремать после обеда мне не удалось и я сделала это на пляже под мерный шум прибоя. Мы расположились у входа в бухту, за которой начинались утёсовские пляжи. Здесь полно закрытых веранд для клиентов из дома отдыха и в них можно чувствовать себя защищённой не только от солнечных лучей, но и от внимания дежурных. Вышка находится возле самого входа на песчаную площадку и с неё не видно тех, кто пробирается на пляж со стороны мола, далёко выступающего в воду. Мы, как старожилы, давно знаем, где спустившись по арматуре бетонного столба вниз, можно пролезть над перекладинами ограды.

На вышке дежурили Анзор с Левоном. Левон - парень ничего, ленивый и жадный, но не злой. Анзор - припадочный озлобленный псих, который хамит даже постояльцам своего дяди. Он - наркоман и прячет следы шира между пальцами ног. Не знаю, замечают ли это его близкие, но я вижу: приходилось иметь дело с подобными субъектами. Если этот дебил не молчит, тупо озираясь по сторонам, то матерится или придирается ко всем на свете. Однажды Юлька швырнула ему прямо в заросшую неопрятную рожу пакет с соком и теперь он не похабничает и не распускает руки в открытую, зато достаёт нас по 'служебной части'.

Мне даже снится что-то вполне мирное и повседневное под лепет малышни, которую родители держат под навесами, оберегая от обгорания. Когда кто-то из них поднимает крик, я просыпаюсь и иду к воде искать Юльку. Дно с этого края неудобное: насыпной песок быстро смывает с мелководья и среди гальки попадаются крупные гладкие валуны, поэтому в воду мне идти больше не хочется. Я отыскиваю Юльку взглядом. Она распласталась на спине, метрах в десяти от берега и возле неё нарезает круги какой-то тип с наметившейся лысиной. Они, пересмеиваясь, беседуют между собой. Юлька, заметив меня, машет рукой.

Всё ясно, опять клиент. Сейчас она постарается отправить меня домой...

- Знаешь, Белка, иди-ка ты одна - говорит мне подруга - Ужин на носу. Ты же сама рыбу сделаешь, да? Если бы жарить - я бы тебе нужна была, а тушёная у тебя лучше получается. Сметана в бочажке стоит. Найдёшь?

- Найду - отвечаю я, демонстративно игнорируя клиента, который поглядывает в мою сторону, изображая сладенькую улыбку. После этого собираю свои вещи, оставив на простыне Юлькину сумку и косметичку. Проходить мимо входа, где развалился на стуле Анзор, мне не хочется и я пробираюсь по берегу до противоположной решётки и, обогнув её по воде, ступаю на Второй Дикий. Отсюда можно не таясь шагать до Третьего, где есть подъём к мосту через реку. Я натягиваю на ходу майку и юбку, развязываю и снимаю через голову лифчик от купальника.

- А дальше? - острит кто-то из компании молодых зубоскалов, сидящих на прибрежных камнях и остальные посмеиваются, весело поблёскивая глазами. Я мельком смотрю в их сторону: парни вполне нормальные, простецкие. Просто пошутили...

- А дальше - тишина! - не отказываю я себе в удовольствии ответить и продолжаю свой путь, остановившись у самого забора, чтобы надеть шлёпки.

- Ух, ты, шустрая какая, рыженькая! - слышится сзади мальчишеский тенорок, а другой голос, погуще, поправляет: Не, не рыжая, - золотая. Ишь, идёт как! Плывёт... Богиня из пены морской!

Волосы у меня в последнее время снова погустели и отросли. И хотя мы с Юлькой старательно подкрашиваем их в 'натуральный пепельный', как указано на тюбике с краской, природная золотистая рыжинка начинает пробиваться через него под южным солнцем на уже третий день, очень подходяще напоминая беличий мех. Давно пора привыкнуть, что в таком виде я совсем другая 'рыжая', а я всё пугаюсь... Вот и сейчас, сразу же инстинктивно прибавила шаг.

И кажется, вовремя, потому что из-за угла дальней кабинки для переодевания вываливается компания Давида, преследующая комплиментами пышную даму лет тридцати. Они меня ещё не видят и я, бросив в пакет не до конца высохший лифчик, ищу, куда бы от них спрятаться. Прямо перед калиткой к дороге начинается крутая, сваренная из железных прутьев лестница и я, недолго думая, взбегаю по неудобным высоким ступеням.

Если успеть до второго поворота, они уже не увидят меня за выступом скалы... Я прибавляю скорости, лечу, как на пожар и чёртово невезение последних дней тут же преподносит мне очередной сюрприз. Запутавшись в бьющем по ногам пакете, я едва не растягиваюсь на первой площадке. А потом цепляюсь больным пальцем за стальную перекладину. Орать нельзя - я это знаю, но от боли, кажется, вспыхивают перед глазами огненные зигзаги... Выругавшись сквозь зубы, я всё же нахожу в себе силы доковылять до второго поворота и приседаю.

Лейкопластырь успел набрякнуть кровью, боль отдаётся от пальца до колена и на глазах выступают слёзы. Злюсь я, правда, ещё больше, чем страдаю, поэтому продолжаю подъём. Голос Давида звучит совсем рядом и я, наконец, выбираюсь на дорогу, перешагнув невысокое металлическое ограждение в чёрно-белую полоску, выскочив прямо под колёса огромного автомобиля. Его лоснящаяся чёрная морда с выпуклыми сияющими буквами jeep резко тормозит в каком-нибудь полуметре от меня.

Нога болит так, что я закусываю губу и про себя проклинаю Давида самыми последними словами. Лейкопластырь уже съехал на бок, с пальца натекла красная лужица, шлёпанец скользит, а подол разорванной по шву юбки испачкан ржавчиной и кровью.

- Твою мать! Ты, что ходить разучилась, ненормальная? Корова безмозглая! Или тебе жить нас...ть?

Здоровенный качок, вылезающий из кабины, выглядит гораздо опаснее Давида и выше его на целую голову. Но я уже выдохлась и мне очень больно. Я стою и молчу, уставившись в злое лицо с короткой 'бандитской' стрижкой, украшенной вздёрнутым надо лбом хохолком. Ручищи у этого верзилы чуть поуже моей талии, а на колоннообразной шее - цепочка в палец толщиной.

- Ты что, глухая? Или чокнутая? Эй, подруга!

Качок шагает ближе и замечает мою окровавленную ногу. Он разглядывает меня и на его лице появляется проблеск мысли, а потом удивлённое выражение. Как будто встретил старую знакомую...

-Здесь знак стоит, перед поворотом - стараясь, чтобы не срывался голос, говорю я - Не выше пяти километров в час - и шагаю к перилам моста на другой стороне шоссе.

Наверное, я сильно хромаю и оставляю на асфальте кровяные следы, но думать об этом некогда. Мне так страшно, как не было уже лет пять. Сердце бьётся где-то в гортани, а мокрая майка прилипает к телу.

- Эй, крошка! Ты куда? - физиономия у парня озадаченная и беспокойная - Садись, довезу.

-Спасибо, я уже пришла...

Я, как можно скорей, перелажу через перила и, цепляясь рукой за плиты облицовки, спускаюсь вниз по крутой каменистой тропке, ведущей на лодочную станцию. Не доходя до её конца, с трудом взбираюсь на пригорок и поворачиваю за одной из бетонных тумб налево, к реке, чуть не скатываюсь на камни вдоль берега, ковыляю по ним до следующего каменного стояка. Здесь нужно подтянуться, забраться под мост и пройти несколько метров по старой асбестовой трубе. Теперь он меня не увидит...

Присев прямо на трубу, я пытаюсь остановить кровь, зажимая ногу. Мысли, одна опережая другую, проносятся в голове со скоростью ветра.

У меня вся нога в крови. Я закапала дорожку. Если этот бандит сейчас пойдёт за мной, он меня найдёт. Я наследила на всём пути следования. Взяла и так вот просто, указала путь на Горку. Осталось всего ничего: спрыгнуть с трубы под арку моста, перебраться по широкой поперечной перекладине и слезть по боковой технической лесенке на перешеек...Путешествие, на которое у всех уходит около пятнадцати - двадцати пяти минут, а у нас со Свистком - восемь - десять, он выполнит за полчаса. Надо что-то сделать...

Я некоторое время прислушиваюсь. Сверху не доносится ничего похожего на шум. Чуть успокоившись, я отрываю кусок подола и перевязываю ступню. Спустившись к реке, отмываю обувь, и, смочив ещё один кусок ткани водой, затираю капли крови на трубе, камнях и дорожке. Присыпаю их сверху песком и пылью, растушёвываю веточкой. Со стороны моста нет никаких признаков движения, значит, он уехал. Для полной уверенности, уничтожаю кровавые отпечатки и на спуске от моста. Теперь всё чисто. Можно идти домой...

Моему чинному неторопливому переходу через перешеек никто не обрадовался. Я состроила извинительную улыбку: никогда никому не угодишь! И пошла в обрывках юбки, напоминающей фиговые лоскутки фигуристок, через остатки риса, поворот тропинки так, как 'положено ходить всем нормальным людям'. Но Полкан уже отставил свою кастрюлю и поднялся мне вслед, а Отар выпрямился. Анька что-то сказала Зайцу и тот вышел, дожёвывая на ходу.

- Ну, а теперь-то что? - упавшим голосом спросил Тосик и мне отчаянно захотелось плакать.

Ничего особенного... Об лестницу ударилась... Когда убегала от Давида... - голос предательски дрожит и я замолкаю, чтобы справиться с дыханием.

-Убежала? - испуганно спрашивает Анька.

- Кто такой этот Давид? - взяв меня за руку, Тосик подводит меня к принесённому Отаром стулу и я валюсь на него, с облегчением задрав горящую ногу. Тосик сразу же начинает развёртывать тряпку, но отстраняется и уходит за своими чёртовыми перчатками. Я втягиваю воздух носом и медленно выдохнув, повторяю это упражнение несколько раз.

- Отар, поставь чайник пожалуйста! Сейчас Тосик будет меня лечить... Со мной ничего страшного не случилось, не беспокойтесь! Юбку я порвала сама, когда упала, а потом нужно было перевязать ногу и затереть кровь по пути, чтобы не наследить. Не волнуйтесь никто, ради Бога и занимайтесь своими делами. Со мной всё в порядке.

Полкан заглянул мне в лицо, а потом тыльной стороной ладони коснулся лба: Тошка, у неё, кажись, жар начинается...

По закону подлости, ночью у меня начался ещё и приступ и Юлька, навещавшая меня каждые два часа на раскладушке в гроте, позвала Тосика. Мне сделали тюбаж из магнезии, уложили с грелкой. Утром я была слабей новорожденного котёнка и качалась от каждого порыва ветра. Юлька жалобно заглядывала мне в глаза, а Тосик сам сварил проклятую овсянку на воде, которая должна была укрепить мой ослабевший организм.

Пока я с трудом дожёвываю любимый завтрак красавиц-англичанок 'стройных и со свежей шелковистой кожей', Тосик остужает мне жидкий жёлтенький чай и выделяет сухарик.

- Ну, что, наелась хоть немного? - спрашивает он, стаскивая перчатки, на этот раз - розовые, как попка младенца.

-Курятинки бы чуть-чуть, и хлеба с маслом. Или бульончику...

-Бульончик тебе после приступов не идёт, сама знаешь. Нечего и вспоминать... А грудку куриную к вечеру получишь, так что ждать недолго. В обед картошки немного можно... И судака Анюта обещала запечь, специально для тебя.

Аньке - за тридцать и она много чего умет. Борщ у неё не такой вкусный, как у Юльки: таких борщей, как Юлькины, я вообще никогда в жизни не ела, но диетические блюда у Анюты получаются гораздо лучше наших. Она несколько лет работала в больничной столовой и понимает в этом толк. Мы с Тосиком многому у неё научились. Вот и сейчас, бледный, неаппетитный на вид чай, густо сдобренный мёдом, приятно отдаёт смородиной и вишней. Даже чуть-чуть малиновых веточек Тосик в нём тоже настоял.

- С Давидом этим, мы разберёмся - обещает мне Тосик - Ивыныч придумал, чем его отвадить. Забудет о тебе, как миленький. Потом расскажу... А чувствуешь -то себя как?

-Нормально. Тюбаж помог. Слабость только, а так, всё в порядке. Можно мне яблоко?

Тосик кивает, и Юлька, радостная, что может пригодиться, мчится в угол, где находится продуктовый ящик.

-Куда? Ещё одна забегала! Ты, Белка, заразная, рядом с тобой никто спокойно ходить не может, все начинают, как угорелые носиться. Что Свисток, что Юлька... Теперь ещё и Отар скорости прибавил, Полкан за ним не поспевает...

- Свисток сам с усам! Он кого хочешь перегонит. - я не могу отказать себе в удовольствии потрепать Тосика за длинный пушистый хвостик, свисающий с правого плеча. Раз он такой расслабленный, а я на положении больной - можно, не рассердится. Волосы у него мягкие и упругие, с золотистым оттенком...

-Перегонит-то он перегонит, да только не всякого заведёт. Это ты у нас такая инфекция... Как кабель высокого напряжения... - продолжает он и, приглядевшись ко мне повнимательней, замолкает.

- Ну что ещё, говори.

- Так... Мелочь - я сажусь на скрипучей раскладушке, закутавшись в одеяло, как в шаль. После приступов меня всегда знобит.

- Говори уже, не томи! - Тосик пересаживается ближе и его тёплый бок вплотную, рядом, странным образом придаёт уверенности.

-Там, когда я порезалась и на дорогу выбежала... - я запинаюсь, но Тосик не спешит мне помогать - Ну, и остановился один. Я прямо перед его джипом выскочила...

-Дальше что? - наконец не выдерживает он.

- Посмотрел на меня, на мою ногу... и...

-Что 'и'? Не тяни, Белка! То не остановишь, то слова не вытянешь! Рожай скорее, так и тебе легче, и мне понятней.

- Мне кажется, он меня узнал - наконец выдавливаю я из себя, уставившись прямо в его янтарно - карий сосредоточенный взгляд.

- Как узнал? Он что, твой знакомый?

-Впервые увидела.

-Тогда почему... Почему он должен был тебя узнать?

- У него такое лицо было... Типа 'вот она!' Или, может: да это же, вот кто такая!

-Уверена?

Я киваю несколько раз для убедительности. Голос у меня, против воли, становится жалобным.

-Никогда его не видела, честное слово! Хоть чем могу поклясться! Даже не представляю себе, откуда он меня может знать. Только он меня узнал... Что теперь делать, Тосик? Куда срываться?

-Погоди, не гони... Дай подумать... А как он выглядит?

- Большущий качок. Одет, как бандит, в фирме с ног до головы, цепочка на шее толще верёвки.

- Высокий? Рост какой?

- Ну, как Отар, примерно. Повыше даже.

-У Отара метр восемьдесят пять.

- Значит, этот - около метра девяносто. Бицепсы, трицепсы, всё на виду. Майка сеточкой, а под ней - полный набор богато развитой мускулатуры. Ручищи накачанные, ноги как окорока...

- Блондин, брюнет? Волосы у него какие? Глаза? Красивый?

- Смазливый, наверное. Волосы светлее, чем у Свистка, тоже пепельные, только без рыжинки. Глаза, вроде, светлые... Голубые, наверное. Стриженый, как этот, в боевике про ограбление банка, ну, с чубчиком таким, кверху. Волосы очень густые на вид, надо лбом подлиннее и торчат. Юлька ещё говорила, что такое гелем можно сделать...

- Ещё что? Наколки, зубы золотые, шрамы...

- Наколка, вроде есть, какая-то, на предплечье, под майкой непонятно. Зубы нормальные, ровные. Шрамов не заметила. Холёный весь.

- Так, а машина?

- Чёрная, огромная, иномарка. На носу написано 'Джип'. В моделях я не разбираюсь, ты же знаешь. Внедорожник, с высоким кузовом, это всё, что я могу сказать.

- Значит, говоришь, он тебя узнал...

-Ну да, вспомнил...

- Так вспомнил, или узнал?

-Узнал, вспомнил - какая разница? Это одно и то же! У него такая физиономия была...

- Какая? Настороженная? Зловещая? Радостная?

- Не знаю... Удивлённая, может...

- Может, ты ему просто понравилась. Взглянул и подумал: красивая девчонка, - а ты сразу в панику.

-Тосик, хоть ты не смеши! Красивая! От того, что всем так хочется, красивыми не становятся! От меня за сто метров несёт бомжатником! А от моей сомнительной красоты сто лет назад даже воспоминаний не осталось! Это совсем другое! Говорю тебе, он меня узнал!

-Может, просто видел тебя когда-то. Или твою фотографию. Сестру твою, в конце концов...

-Мы с Эллой не похожи! Она медно-рыжая, а не золотистая, и глаза у неё карие. Классическая красота. Ада была ярко-рыжей, с синими глазами, тоже ближе к классике. А я в бабку со стороны отца лицом, у неё в роду татары свой след оставили, а мастью - вообще в проезжего молодца. Нет у нас в роду таких желтоловолосых и бледнокожих. И пестроглазых таких нет!

Юлька посмеиваясь, подсаживается ко мне с другой стороны и суёт в руку вымытое, до блеска натёртое яблоко - Дурочка! Да я никогда не видела таких красивых глаз. Пестроглазая - надо же, слово какое придумала... У тебя чудесные голубые глазки с золотыми лучиками... Слушай, Белка, а ты из этого своего лепрозория тихо ушла? Ты же говорила, его бандиты выкупили. Может, он тебя там и видел. А потом ты исчезла...

- Совершенно тихо, без шума и пыли - задумываюсь я - Они не лечебницу купили, а хозяйство: поля, сады, мастерские. Взяли в аренду и обязались кормить больных. На выручку, конечно, позарились... Я в это время в парниках работала. Да нет, это не то. Во-первых, я подённо работала и денежки получала ежедневно, безо всяких ведомостей и документов. А во-вторых, там почти все бандиты адыгейцами были, русских мало. И серьёзные очень, даже мрачноватые. А этот - отвязанный, с придурью, - трава не расти. Я бы его запомнила...

-Значит, так, - делает заключение Тосик - Живём, пока, как жили, без лишних волнений и трепыханий. Разузнаем всё хорошенько. А потом думать будем...

-Ты не понимаешь, Тосик...

- Я понимаю. Парню, ты всё-таки могла просто понравиться, вот и вся загадка. Не так-то просто теперь тебя узнать, если он не твой близкий знакомый. А это ты отрицаешь. Не будем пороть горячку и узнаем, кто он такой, этот неизвестный и чего ему надо. Если он не просто обычный прохожий.

-Проезжий...

-Проезжий,- пусть. А если ты не перестанешь психовать, у тебя снова будет приступ. Сделать тебе укол? Поспишь и отдохнёшь, как следует.

- Не надо. Я и так усну...А может, просто Полкану всё рассказать?

- Не спеши! Мало у него других хлопот... Давай, сначала, узнаем, кто он такой, этот твой поклонник, а потом уже и будем что-нибудь решать. Не умирай раньше времени, Белка!

- Мне что-то и вовремя не хочется. Я не спешу...

-Ну, вот, уже улыбаемся! Так держать, больная и всё обойдётся! Перепрячемся, если что.

Свисток, несмотря на сочувствие, не отказался от возможности повеселиться за мой счёт.

- Знаешь, радость наша, а ведь тебя отмаливать пора! Глазит кто-то нашу малышку, от зависти, сволочь, сгорает! Я завтра в церковь на скале загляну и закажу молебен за здравие рабы божией Белки, вот что! И во всех попадающихся храмах по свечечке поставлю.

Он начинает считать окрестные церковки и часовни, перевирает названия, путается, меняет загибаемые пальцы и добивается, наконец, моей улыбки.

-А давай, я тебе кресло на колёсиках свистну! - предлагает он - Сядешь и будешь себе кататься, чтобы ножки не ранить. Я знаю, где есть, почти бесхозное. На вид - не хуже королевского трона...

- Ага, и она на этом кресле переломает всё, что сможет... - сердито предрекает Тосик - Вплоть до самих колёсиков.

-И на чём ты его сюда переправишь, интересно? - окончательно оттаиваю я: на воздушном шарике?

-Не твоя забота - отмахивается Свисток. - Отар, вон, кровать настоящую приволок: спинки, сетка, всё чин по чину. А я кресло не смогу?

-Кровать разобрать можно. И ему, наверное, Полкан помогал. А тебе он помогать не станет.

- Почему это, не станет? Чем я хуже Отара?

- Да он за тобой просто не угонится! С тобой только я могу бегать. А когда я побегу, зачем мне твоё кресло?

-Впрок! До следующего раза!

-Типун тебе на язык - предостерегает Юлька.

-Вот - вот! То самое, чего ему не хватает - одобрительно прогудел подошедший Полкан - Язык у него неутомимый... Антон! У тебя, вроде, краска оставалась.

- Кровать красить? - любопытствую я, привставая с постели - Я бы тоже покрасила немножко...

-Смотри, ожила уже! - радуется старшой - Вчера ещё пластом лежала, а сегодня уже готова вскочить и снова шлындать без передыху!

- А чего мне лежать? Я что, при смерти? Полежала, хватит... И мне здесь уже делать нечего. Я всё выдраила, как на корабле. Полканчик, давай я красить пойду! Я красить хорошо умею.

- Нет! - категоричным тоном отметает это предложение Тосик - Красить ты не будешь! Краска на ацетоне и дышать тебе ей незачем! Сиди уж...

- Ой, Белка, я же тебе видик свистнул. И кассету с твоим любимым мультиком нашёл! - радостно вспоминает Свисток. Я заявляю, что готова его расцеловать и он с готовностью соглашается, но боится Тосикова гнева и принимает лишь воздушные знаки моей признательности, устроив на узком кусочке ровной земли целое представление, сопровождаемое нашими восхищёнными аплодисментами.

Глава 9

'Маугли' смотрели все, с увлечением и великим удовольствием. Я давно заметила, что мужчины очень любят мультики. Даже самые серьёзные из них ведут себя во время такого сеанса, как дети. Хохочут, хлопают друг друга по коленке, радуются и 'отдыхают душой'. Сразу пошли в ход цитаты и словечки-шуточки, а Свисток, где-то на середине ленты, объявил Полкана Акелой.

- А ты Маугли, что ли? - добродушно усмехнулся Старшой.

- А кем ему ещё быть? - заявила Юлька - Тощий, вёрткий, вредный. Самый молодой, к тому же...

- Чего это я самый молодой? Белка меня на год моложе! И на Маугли тоже вполне косит! И тощая, и вёрткая, и... ну, может не совсем вредная, а достать умеет. Ехидная, в общем. Отар пусть будет Каа - он самый длинный и Белку пасёт - оберегает, а Тошка - Багира...

- Чего это? - не забыв наградить его тумаком за 'ехидную', спрашиваю я - Тосик спокойный и невозмутимый, степенный можно сказать. Почему это он Багира? Он - Балу!

- А Багира и есть спокойная, она тихонечко так ходит, степенно себя подаёт, а потом ка-а-ак прыгнет... И без промаха! И ещё у него глаза жёлтые, как у пантеры.

- Никакие не жёлтые! Сам ты... - злится Юлька: У Тосика красивые светло-карие глаза. А ты вообще Табаки! И довольно похожим на тенорок Свистка голосом начинает причитать: А мы уйдём на север, а мы уйдём на север...

Свисток изображает обиду и пытается шлёпнуть Юльку по лбу свёрнутой телепрограммой, которую я отбираю и мы с ним начинаем ходить кругами, изображая боевую сцену. Я довольно ловко передразниваю все прыжки и комические гримасы Свистка и вдруг Анька выдаёт новый устный шедевр.

- Никакой он не Табаки... Бендер-логи вы обои, вот что!

Хохотать начинают все, даже Полкан с Тосиком. Заяц тоже смеётся, прислонившись к дереву, куда ушёл покурить.

- Сама ты Бендера! - всхлипывая, выдавливает из себя Свисток, повалившись на траву - Как раз недалеко кучковалась... Ладно уж, пусть твой ненаглядный Ванечка будет Багирой - он чёрный, как жук... Дурища!

Заяц, действительно, самый смуглый из нас и даже не черноволосый, а с синевой, и его глаза в густых коротких ресницах время от времени загораются непонятным опасным жаром, да и сухое жилистое тело бывает быстрым и гибким, когда он отрешается от обычного сонного равнодушия.

- От дурака слышу! - не остаётся в долгу Анька: Нашёлся тут...

- Да уймись ты! - призывает её к порядку муж, оторвавшись от хилого ствола, не дрогнувшего при его движении - Чего взбеленилась... У неё чувства юмора нет - обращается он ко всем - Она всё всерьёз принимает, как дитя малое...

Анька вскакивает и, ни слова не говоря, уходит к себе. Иван виновато поводит головой и отправляется вслед за ней налаживать отношения.

- Она у нас будет Шерхан - безмятежно заявляет Свисток и я возражаю.

- Нет, на Шерхана Анька не тянет. - возражаю я - Она не зловредная, просто вспыльчивая и наивная. Всё принимает близко к сердцу...

- А кто тогда будет Шерхан? - спрашивает он: не Юлька же... Она одна у нас осталась без титула... Всё, Юлия, больше тебе ничего не остаётся, соглашайся!

Но кайф уже прошёл. Юлька отмахивается, а мы только улыбаемся.

- Нет у нас Шерхана - ставит точку Полкан. И никогда не будет. Это я вам обещаю.

***

Мы с Тосиком провели почти весь день в краевой больнице и приехали усталые, вымотанные, уже к вечеру. Ноги у меня упарились в твёрдых и прочных кроссовках, защищающих рану, а майка и джинсы пестрели разводами соли: жара в городе, вдали от свежего морского ветерка оказалась невыносимой. Юлька встретила нас своим вкуснейшим борщом и куриными грудками. Борща мне дали только понюхать - чуть больше стакана, но я всё равно была довольна.

Полкан пришёл, когда мы уже допивали кисель из свежей вишни и даже не отказался от борща.

-Ну, что, как съездили? Здоровье как?

- Ещё поживём - ответил Тосик - Всё сделали, бумаги привёз. Сейчас возьмёшь?

- Давай сейчас, я завтра утром к Алану иду, сразу и отдам. Пусть у него денёк - два побудут, кто надо, успеет просмотреть... А чего у нас там получается...

Он бегло просматривает отпечатанные на компьютерном принте листы и удовлетворённо кивает: - Так, анализы... Белых Алла Сергеевна... Заключение не такое страшное, как можно было ожидать. В общем, осенью в больнице тебе надо полежать, Белка, и всё образуется... Хорошо бы, конечно, песочек из желчного пузыря выгнать, а спазмы гладкой мускулатуры - это пройдёт... Тут главное - нервы в порядок привести и всё. А где эти... Ага, вот оно: Туберкулёз - нет, Вассермана - минус, ВИЧ - инфекция - положительно... Ясно и чётко... Хорошо - он отрывается от чтения - Число, месяц, год - всё как положено... Рецепты тоже, пожалуй, возьму, не пропадут. Потом верну...

Он скручивает листы в трубочку и держит в кулаке - Теперь живи спокойно, девочка! Никакой Давид к тебе больше на пушечный выстрел не подойдёт.

Я согласно киваю и прошу Тосика: Пошли, окунёмся по-быстрому. Я же вся солёная, спать не смогу.

Он глядит на медленно наливающийся густой синевой небосвод и соглашается. Юлька за день успела наплаваться и позагорать, поэтому идти с ними отказывается.

- Отара позовите, он весь в цементной пылище пришёл, ещё не успел помыться. Почти целый день с Полканом палубу какую - то сбивал...

- Опалубку - поправляет её Тосик и она недовольно фыркает носом, направляясь в спальню.

Мы втроём, в ускоренном темпе, помогая друг другу - в основном, конечно, мне, минуем весь путь на пляж и приземляемся в районе, где дно засыпано мелкой гладкой галькой. Тосик придирчиво осматривает повязку на моей ноге, легонько щёлкает ногтём по презервативу, натянутому на бинт - Где такой достали? Раритет...

Вода в море тёплая и удивительно нежная. Я с наслаждением кручусь в нескольких метрах от берега и чувствую, как с меня смывает дневную пыль, усталость и заботы. Наливаю в ладонь побольше шампуня и с ожесточением втираю его в голову, передаю флакон Тосику. Таких чудесных вечеров наедине у нас уже давно не было... Настроение мирное, домашнее, пронзительно тёплое и родное, такое, что хочется залиться счастливыми слезами, но я храбро улыбаюсь навстречу Отару, подошедшему ближе.

- Здорово, что вода уже согрелась, правда? Можно не беспокоиться, что замёрзнешь...

- Не говори 'гоп', сначала перепрыгни - шутит Тосик. Долго-то, не сиди в воде, хорошего помаленьку!

Мы устраиваемся на берегу и Тосик, закутав меня в полотенце, предлагает: Хочешь, усядемся, как раньше?

Я обрадовано киваю и он устраивается на простыни 'по-турецки'. Я прислоняюсь к его спине, вытянув ноги на покрывале, и мы сидим так, молча слушая шум волн. На пляже уже почти никого нет, кроме компании флиртующей молодёжи, затеявшей неподалёку маленький костерок.

- Тосик, - говорю я - Ко мне теперь никто не подойдёт на пушечный выстрел?

- А тебе кто-то нужен? Или это неделикатный вопрос? - голос у него удивлённый и задумчивый.

- Не говори глупостей, ты же понимаешь, о чём я. Никто мне не нужен, я о друзьях...

- А для друзей преград нет, Белка. Те, кто не станет к тебе подходить - не те люди, что тебе нужны, вот и всё. Ты теперь сама увидишь, кто тебе друг... И не переживай зря: пробьёмся!

- Пробьёмся - согласно киваю я и снова прислоняюсь затылком к его спине.

Отар совсем не замёрз, и с удовольствием позволяет слабому ветерку обвеять своё крепкое, успевшее слегка загореть тело, потом берётся за полотенце. Он улыбается, увидев, как мы устроились, сомкнув спины, и опускается на камни в двух шагах. Мы все просто сидим, любуясь заходящим солнцем... И вдруг, прямо на глазах, один из последних лучей, пробивающихся через тонкую завесу сиреневых облаков, становится зелёным...

Зелёный луч! - я ахнула и даже задохнулась от восхищения. Отар удивлённо уставился на меня, а Тосик, не произнося ни слова, встал и направился к воде. Сухощавый, даже хрупкий, но удивительно красиво сложенный, напоминающий издалека рано вытянувшегося пятнадцатилетнего мальчика, он вошёл в море медленно, как в странном кинокадре, двигаясь в зону зелёного отблеска на волнах. Попав в него, нырнул и поплыл...

- Загадывай скорее, Отар! Успей проговорить в мыслях своё желание и оно сбудется! Не спрашивай сейчас, я потом тебе всё расскажу... А сейчас просто скажи про себя самое заветное желание.

Своё главное желание я знала наизусть и пожертвовала ради него всеми остальными, не менее важными. Оно не может осуществиться, но я думаю только о нём... Я смотрю, как Тосик удаляется от нас по зелёной дорожке всё дальше и дальше, и чувствую, как веки становятся горячими, а потом солёная влага попадает в рот.

Отар сидит рядом и не смотрит на меня.

- Антон... Он болен, да? - тихо проговаривает он наконец, и я с усилием перевожу на него взгляд. Закусываю, изо всех сил, пальцы левой руки, кажется, даже повредив указательный...

- Это ВИЧ, Белка? - у Отара бесцветный голос и бесстрастное лицо, очень усталое.

- Это для тебя не опасно, Отар, ты не беспокойся... - я вытерла слёзы и уставилась на капельку крови. Облизнула палец, сжала покрепче.

- Я понимаю, Белка. И я никому не скажу... Ты не думай об этом...

- Все знают... И никто не требует от него этих драконовых мер по соблюдению гигиены. Это он сам... Но ты не должен бояться! Это ничем не грозит окружающим.

- Белка, я знаю - Отар медленно кладёт тёплую руку мне на предплечье - Моя мать умерла от этого. И она тоже требовала разных дурацких предосторожностей.

Я катаю горький комок в горле, потом глотаю его - От чего она умерла? Что ей отказало?

- Поражение кожи, потом кровеносных сосудов. Она очень мучилась и... в общем, это было... - он спохватывается и меняет тему разговора - Это было очень давно, почти семь лет назад! Сейчас так много лекарств новых появилось... Надо надеяться, Белка. И ешё, у многих ВИЧ долго не становится СПИДом, ты же знаешь...

- Этой весной у него началось поражение печени. Цирроз... Пока удаётся его сдерживать, но боли уже появились... - я мотаю головой сцепив зубы и удерживаюсь от желания разреветься в голос - Я должна тебе ещё сказать. Отар...

- Ты ничего не должна мне говорить, Белка. Скажешь потом. Это подождёт... Просто, успокойся.

- Нет, это тебе нужно знать. О его жене... Он скрывается, чтобы не работать на неё и её отца. У них условия партнёрства слишком мудрёные: всё, что Тосик зарабатывает, большей частью достаётся им. Он - компьютерный гений и умеет создавать ценные, очень сложные программы. Но он не хочет на них работать, поэтому теперь берётся только за левые заработки... Это они его утопили... Жена подсела на иглу, загуляла, пошла в разнос и он решил разводиться... Пил некоторое время, и... В общем, ему подсунули больную девицу, а потом привязали к месту лечения. А он не захотел... Мы прячемся.

- Я понял, Белка, успокойся! Всё будет... - Отар вздыхает и оглядывается на море - Я так хочу, чтобы всё было хорошо! Надо, наверное, сплавать за ним...

Зелёный луч погас и Тосик возвращается назад, мы это видим и оба, с облегчением, вздыхаем.

***

Перед очередным, едва ли не сотым, коллективным просмотром 'Маугли', Полкан отправляется в халабуду и долго совещается о чём-то с Зайцами. Мы, несмотря на любопытство, терпеливо дожидаемся, поглядывая в телевизор и пробуя первый в этом сезоне среднеазиатский арбуз, умело выбранный Старшим на нашем рынке. На одном из двух доступных каналов идёт какая-то сельскохозяйственная лабуда: фермы, доярки оглаживающие коров, мужички с лицами ответственных работников, вещающие аудитории мудрые истины.

- Причём здесь конституция? - лениво спрашивает Юлька, выбрасывая арбузную корку в ведро, которое специально для этого поставлено в ногах - Зачем коровам конституция?

- Это ещё одно значение слова - объясняет Тосик - Конституция животных - это их строение, состояние организма, рост, вес, внешние данные.

-Экстерьер, в общем - подхватывает Свисток - Ну, как заяц на барабане. Барабан сам по себе, а у зайца фигура есть. Называется - экстерьер...

Все смеются, а я отбираю у рыжего остряка следующий арбузный ломоть - Все, наелся! Хватит с тебя! Я уже два раза семечки под тобой подмела, поросёнок ты с экстерьером! Аккуратно есть не умеешь - постись! Нашёл себе бесплатную уборщицу...

- Белка! Ты чего? Я и не сорю вовсе, я твои деловые и человеческие качества изучаю. Мне не уборщица нужна, а супруга. Вот я и смотрю, хозяйственная ты девушка, или нет. Я же жениться на тебе хочу, глупышка ты моя!

Юлька начинает скалить зубы в предвкушении новой забавы, а Тосик с Отаром заинтересованно ждут моего ответа.

- Счас прям! Разбежалась, замуж за тебя, единственного! Радость-то какая!

- Не хочешь? Почему, девочка моя маленькая - ласково тянет Свисток - А я, как бы догадывался, то ты не против... Ну почему?

- Экстерьер у тебя не тот, не мальчик ты мой! Какая же я тебе маленькая, если я тебя на добрых десять сантиметров выше?

-И что? - оглядываясь на хихикающую компанию и приглашая её к сочувствию, вопрошает цирковой бес.

- А то - отвечаю я, уперев руки в бока, на манер рыночной скандалистки - Целоваться мы как с тобой будем? Ты будешь подпрыгивать, или я нагибаться? Или ты меня в пупок будешь целовать, а я тебя - в маковку?

- И никаких не десять, а всего три сантиметра у нас разница! Не перегибайте, гражданка! Точной нужно быть в таких обвинениях!

- И откуда ты мне эти три сантиметра стёсывать собрался? С пяток или с макушки? - под аккомпанемент общего веселья, спрашиваю я.

-Эх ты! - с трагичной миной машет рукой Свисток. Я к тебе всем сердцем, а ты... Экстерьер ей не подошёл... Не туда смотришь, женщина? Неучёная ты Белка! В корень надо смотреть! В ко-рень! А ты - экстерьер!

Последних его слов уже не слышно от нашего хохота. Подошедший Полкан тоже улыбается, а Заяц всегда рад посмеяться со всеми.

-Чего гогочёте, молодёжь? - спрашивает Полкан довольным голосом, а Отар отвечает ему нейтрально-бодрым тоном примерного пионера:

-Вот, Свисток Белке предложение сделал, руки и сердца... Жениться хочет.

- Кто жениться хочет? Свисток? Да у него ещё женилка не выросла!

Тут мы валимся друг на друга и ржём как заведённые. Свисток даже чуть не влетает головой в ведро с корками.

-Ань, а ты-то чего цветёшь? Радостная какая! С чего это? - спрашивает Юлька - Тоже весело, что Свисток Белку сватать собрался?

Смех, как по команде, смолкает и мы все смотрим на Зайчиху. Анька продолжает сиять и вдруг, я снова замечаю, что она очень даже ничего: сдобно-складненькая, кудрявая, глазастая и румяная, вполне под стать красавцу - мужу.

- Миллион выиграла, в денежно-вещевую лотерею, - предполагает Свисток - Или инопланетянина увидела...После знакомства с ними все лыбятся...

Анька не выдержав, выкладывает свою новость: Иванке работу дали! На танцах петь! И платить будут прилично, и если себя хорошо покажет, к осени в 'Утёс' могут взять, в ресторан!

- Ура! - шёпотом орёт Свисток, подкидывая вверх программу, которую Тосик вовремя подхватывает, пока она не спикировала в ведро - Мы присутствуем при рождении новой звезды!

Мы всё поздравляем Зайца, он доволен и непривычно оживлён.

-А почему ты раньше никогда не говорил, что поёшь, Зайчик? - укоряю я.

- Не пелось, вот и не говорил - отшучивается он и его обычно замкнуто -озабоченное лицо, как всегда, хорошеет от улыбки.

- Он и играть умеет, на аккордеоне, на пианино, на гитаре - не устаёт радоваться Анька - В город не раз выезжал с концертами, в Кишинёве наш район представлял, на фестивалях разных. Он и учёбу закончил с красной книжкой...

- Не с красной книжкой, а диплом с отличием получил - с досадой поправляет её Заяц - И всего-то, в культпросветучилище. Невеликое приобретение...

Однако по нему видно, что он рад неожиданному подарку судьбы и своими достижениями гордится: просто смущён и не знает, как себя вести в такой ситуации. Мы радуемся вместе с Зайцами и обещаем надоесть Ивану визитами на танцы. Тосик поздравляет и Полкана, который, без сомнения, сыграл во всей истории не последнюю роль.

- Смотри, как пахан доволен - делится со мной впечатлением Свисток - Сам, наверное, и договаривался. Когда площадку заливали. А я и не догадывался, что Заяц у Полканыча в любимчиках ходит.

- А кого ему любить-то, тебя, что ли? Заяц мужик серьёзный, семейный, работник истовый, - поддевает его Юлька: А ты - балабол цирковой! За что тебя любить? Нет, может Тосик ещё где - то рядом у его сердца постоял, Отар - точно, дорогое чадо, а мы трое - группа риска.

- За всех он переживает - говорю я: Ему всех жалко и все у него любимые, не наговаривайте зря! Просто на Зайца с Отаром положиться можно в трудную минуту, а с Тосиком - посоветоваться... А мы ничего путного дать не можем, только требуем. Неустанной и неблагодарной заботы, да постоянного присмотра.

Умеет иногда Юлька сказать словцо! Группа риска... Ну да, так оно и есть. Мы трое - такие.

-Да уж, с моими грехами в рай не попадёшь - беспечно ухмыляется Свисток, но глаза у него не улыбаются и мне сразу хочется переменить тему.

- Ты на малолетке сидел?- интересуется подошедший сзади Тосик.

- Нет, слава Богу - открещивается Свисток - пока шло следствие, в изоляторе. Потом в тюрьме, до самого конца. Малолетка это беспредел, там, с моим характером, и, правда, не выживешь. Не шибко там весёлых любят, там тихих воспитывают, долго, упорно и старательно. В тюрьме тоже не сахар, но три года потерпеть можно. А больше мне и не давали.

Я вижу, что Юльке хочется расспросить Свистка подробнее, но не даю ей этого сделать, ощутимо дернув за руку. Видит же, какое у него лицо... Чего парня мучить... Что бы там с ним не случилось - это его личное дело.

-Ладно, смотреть пошли, а то не успеем - вечером ещё салют будет... - предлагает Свисток.

- Какой салют? - хором спрашиваем мы с Юлькой.

-Совсем забыл вам рассказать. У Манукянов сегодня праздничный банкет. Старший брат твоего поклонника сына с утра крестил...- положив мне руку на талию, интимно мурлычет в ухо Свисток - Араиком нарекли. Давид - крёстный отец. Хочешь, сходим? Там угощение для масс будет: вино, пиво, сыр, фрукты. Прямо возле 'Утёса' столы накрыли.

-Белка у нас бесплатного сыра не любит - отодвинув его в сторону, Тосик обнимает нас с Юлькой за плечи и увлекает в 'кинозал'.

Наши всё-таки пошли на торжество к 'Утёсу', а мы с Тосиком и Полканом решили посмотреть салют с Горки. Уселись на самой высокой точке - Лысине, среди камней, подстелив одеяло.

Ночь внизу была полна огней и звуков. 'Утёс' отсюда хорошо просматривался: далёкая цепочка фонарей, уходящая вглубь парка и гирлянды разноцветных лампочек на площадке перед центральной клумбой, облегчали обзор. Толпа там собралась приличная, но не безразмерная. Музыка звучала беспрерывно и чаще всего - порядком поднадоевшие 'Чёрные глаза'.

- Разбежались винца дармового выпить - усмехаясь бормочет Полкан, передавая Тосику бинокль - Там охрана возле самого входа стоит. Кто их пропустит-то, голь перекатную... Это для своих клиентов угощение, для отдыхающих. А самые близкие - в верхнем павильоне веселятся.

- Зато перед въездом полный набор торговых точек работает - замечает Тосик - Старый Манукян на этих крестинах ещё и наварится за один вечер, как за месяц... Оправдает свой банкет на все сто процентов.

- Арам тёртый калач в таких делах. Весь залежалый товар сегодня реализует. Для того и старались, фонарики развешивали... Народу целую кучу приманили, теперь скидки объявят в честь радостного события и продадут всё что смогут, хоть зимние шапки - ушанки. Всё на 'ура' пойдёт. У нас-то, на такие премудрости, ума бы не хватило, а он всю семью выдрессировал. Шутихи да ракеты с просроченным сроком годности по всем своим магазинам собирал, чтобы зря не пропали.

-Что, правда? - задумчиво тянет Тосик, передавая мне бинокль - А если казус получится? Или несчастный случай? Мало ли что...

- Сам слышал, как он распоряжения давал... Даже из Краснодара привезли. И сушили дня два, специально раскладывали. А для несчастного случая зять в ментуре есть: как надо запротоколирует... Несоблюдение правил пользования, или ещё какую-нибудь лапшу... Выкрутится шакал старый, не впервой ему...

- А как же наши? - пугаюсь я, забыв про бинокль - Вдруг...

- Не боись, девочка - успокаивает меня Полкан: Я Ивану с Отаром наказал, близко не подходить. Да и Свисток не дурак... Ничего с ними не случится. Там ведь и Алановы парни будут, они и в драку втянуть никого не дадут... Всё будет хорошо, успокойся. Стал бы я их отпускать, если бы опасность какая была.

Я с детства люблю фейерверки, но услышанное только что, конечно, не даёт окунуться в ожидаемое удовольствие целиком. Ракеты взлетали в ночное небо одна за другой и распускались в темноте разноцветными букетами, толпы встречали каждую новую вспышку восторженным многоголосым воем и никаких явных признаков аварии не произошло. Правда, несколько всполохов были не слишком удачными, но это сразу же, возмещалось красотой следующих.

Самыми классными, на мой взгляд, оказались простые выстрелы из ракетницы. Их было не меньше полусотни. Три ракеты, зелёная и две красных, долго висели прямо над нами, а потом, опускаясь, расцвечивали облака и вершины деревьев необычным колдовским светом, создающим эффект воспарения собственного тела над землёй.

- Ну, вот, отметили и мы... Пусть растёт и радуется - мудро заключает Полкан - Может, не такая сволочь, как дед вырастет, отец-то у него, ничего мужик, в материнскую родню пошёл. И врач добрый, и человек не злой... Чтобы в бабку характером, значит, вышел, а способностями - в папку. Чтоб богател и ума набирался!

- И чтобы серебряной ложкой не подавился - неожиданно для себя добавляю я.

- А это ещё зачем? - удивляется старшой - Чего бы ему ложками давиться, да ещё серебряными? Ты чего это, Белка?

- Серебряная ложка - это символ благополучия у англичан - улыбаясь разъясняет Тосик - У нас говорят: 'В рубашке родился', а в Англии: 'с серебряной ложкой во рту'. Иногда новорожденному дарили серебряную ложку, как символ будущих удач, везения, надежды на хорошую жизнь.

Полкан смотрит на меня внимательно, задумчиво, и молчит. Мне, как всегда, неловко от этого изучающего и не совсем понятного взгляда и я ругаю себя за болтливость. Вылезла, умница, блеснула запасом знаний! Нет бы, язык держать за зубами...

- Ну да, пусть надеется... - соглашается Полкан и переводит взгляд на Тосика - Всё -то ты знаешь, Антон. О чём ни заговори, а у тебя уже ответ есть. Душа радуется...

Да, у Тосика отличная голова: не голова, а дом советов, по Юлькиному определению. Он всё знает, - всё, что хочет знать. В своей жизни он не знает только одного: как скоро она закончится. Но, может быть, он знает и это, только нам говорить не собирается...

Глава 10

Выходные дни - базарные. Кроме обязательного наплыва отдыхающих, из окрестностей, малых предпринимателей наезжает столько, что рынки и базарчики, особенно, самый большой - утесовский, увеличиваются втрое. По посёлку и стоянкам бродит такое количество народа, что это напоминает старые майские и ноябрьские демонстрации. Для нас выходные - самые доходные дни. Юлька будит меня чуть свет и мы одеваемся и наводим красоту в раннем утреннем тумане. Подруга к полупрозрачному бирюзовому сарафанчику выбирает перламутровые шлепки и плетеную сумку. Я закалываю волосы и наряжаюсь в светлое: японскую маечку на тоненьких лямках, высветленные джинсовые бриджи и шелковую бандану.

- Ну, что готова - спрашивает Юлька: Тосик, где наши очки? Ты не видел, где я их оставила?

Тосик без слов указывает на край стола. Он не может с нами пойти и потому недоволен. Но спорить об этом сейчас некогда, время - деньги.

Осматривая меня на ходу, Юлька прищёлкивать пальцами:

- Хороша чертовка! Модель да и только! Белый - это твой цвет.

- Может и мой, спорить не буду. Только он в ближайшие два-три часа станет серым или белым в пальчиках. Лучше, конечно, серым. Он мне тоже идёт, и стирать легче.

- Ладно, не ворчи. Настраивайся на бодрый рабочий лад.

Свистку сегодня с нами по пути. На выходных ему никто не указ: постоянные торговцы имеют статус неприкосновенности, а временные нет. Они только платят за место на рынке и часто сами умудряются мошенничать, поэтому их безопасность не входит в обязанности смотрящих. А у ментов на всё про всё просто глаз не хватит: стянули отдыхающие что-то по мелочи, значит, сам продавец виноват: нечего было ворон ловить!

Мы оставляем Свистка в центре, а сами доходим до Утеса, где сейчас самая плотная толпа. Юлька с ходу смешивается с группой покупателей у подходящего лотка и начинает перебирать носочки, платочки, трусики и прочую мелочь. Она отсылает продавца в конец палатки за понравившимся купальником и, улучив момент, ловко переправляет в мой пакет несколько упаковок белья. Я с деловым выражением лица копаюсь в кучке бюстгальтеров и, дождавшись, когда она перейдет к другому участку прилавка, шагаю за ней. Наконец, подруга выбирает следующее поле деятельности - косметику и я к ней присоединяюсь. Прошерстив, таким образом, пару рядов, мы расходимся в разные стороны. Юлька удаляется по направлению к пивному бару, а мой путь лежит на центральный рынок, в сбитый из фанеры и жести сапожный киоск.

Одноногий Асхат, занятый разговором с клиентом, кивком указывает мне на объемистый картонный ящик в самом углу, предназначенный для нашего хабара. Я высыпаю в него содержимое своего пакета и возвращаюсь к утёсу, накинув на маечку сверху тонкую голубую распашонку, а бандану обвязываю вокруг талии. Снова отыскиваю Юльку. Ей на этот раз, приглянулась распродажа маек и лосин.

Мы прочесали уже больше половины рынка я сделала пять ходок к Асхату, распустила а потом собрала в хвост волосы, не однажды расстегнула и застегнула распашонку, продемонстрировала соблазнительный вырез в обувном павильоне, пококетничала с упитанным юношей, торгующим сигаретами, когда поймала на себе взгляд Галея, невозмутимо созерцающего наши манипуляции по наполнению очередного пакета.

Меня мгновенно прошиб пот и пересохло во рту, а потом бросило в холод. Вполне возможно, что он снова ходит за нами как хвостик, а я этого не заметила... И чего ему надо, уроду! Это ведь, даже не территория Алана. Ему в этой епархии и делать-то нечего. Хотя, здесь он, может, и не продаст, если у него голова хоть чуть работает. Зато Алану настучать может запросто. Как он вообще соображает, я совершенно не знаю, а поэтому ожидать можно чего угодно... Мне снова становится жарко и я осторожно ищу взглядом коренастую фигуру с черноволосой головой на плотной шее, вырастающей из широких бугристых плеч. Нет как не было, пропал... Растворился среди толпы.

- Белка, ты чего? - налетела на меня Юлька - Перегрелась, что ли? Встала и стоит столбом в самом проходе...

Она оттаскивает меня к бочке с квасом и, подмигнув продавщице, получает пластиковую бутылку с вожделенным напитком из её рук, насмешливо фыркнув на возмущённые протесты других покупателей.

-На, хлебни... Чего это ты снова заблажила подруга? Тебя не совесть опять мучить начала? С тебя сбудется, моя ты жалкая...

-Где он? - промочив горло, я обретаю способность не только говорить, но и соображать - Галей... он тут был, только что. Смотрел как мы... Почти столкнулся со мной возле машины с сигаретами. Стоит и глядит...

Юлька несколько секунд молча наблюдает за мной, а потом начинает озираться.

- Вот гад недобитый! И чего ему надо от нас, паршивцу такому! Он, наверное, за тобой вообще всё это время бродил. Как же мы не видели? Говорила же я тебе, не зевай! Если меня шмонать начнут - у меня ничего нет: пустая сумка с кошельком. А у тебя полный пакет... Знаешь что, пошли быстренько, скинем товар и в кафе посидим. Обдумать надо.

По пути к кафе она забирает у меня пакет - Я сама до Асхата дойду. А ты иди места забей, в тени под тополями. Закажи мне шоколадное мороженое и яблочный сок и жди, я быстро обернусь.

Тень под пирамидальными тополями оказалась в это время суток довольно густой, а проникающий сквозь голые колонны стволов ветерок тянет морской сыростью. Я поёживаюсь и заказываю зелёный чай - очень горячий, 'самый горячий, какой только можно': кофе здесь подают неважный и в таких крошечных чашках, что даже посмотреть не хватает. Немного успокоившаяся Юлька сосредоточенно перемешивает мороженое в креманке. Это для меня: холодное мороженое мне нельзя. Свою порцию она уже съела и заказала ещё одну.

- Вон он, твой Галей - сообщает Юлька, осматривающая базарную толпу - Возле большого торжища отирается. И поглядывает сюда, если тебе интересно. И как мы его просмотрели, две вороны... Встал и стоит, как пенёк посреди степи. Придурок!

Я, наконец, тоже вижу Галея, застывшего в проходе возле большой выкладки, где мы не успели побывать. Он на самом деле выглядит странновато среди царящей вокруг суеты. Мимо него проходит пёстрая стайка девчонок с пляжа и одна из них что-то говорит подружкам. Они оборачиваются и, посмотрев на Галея, с принуждёнными улыбками, ускоряют шаг. Но он не обращает на них совершенно никакого внимания, уставившись в землю, и вертит головой, будто прислушиваясь к чему-то, а потом поднимает голову и идёт прямо к нам, неуклюже передвигая ноги.

Юлька сдавленно ахает, а меня снова прошибает ледяной пот и начинают дрожать руки.

- Ты, это... Белка...- низким надтреснутым голосом говорит Галей, остановившись перед перилами невысокой ограды, отделяющей балкончик кафе от рыночной площадки: Ты не можешь меня бояться... Нельзя... Так тебе нельзя... Ты же Белка? Я знаю, что ты Белка...

Я киваю, не в силах произнести ни слова и меня слегка поташнивает от страха. Вблизи его шрамы выглядят ужасно. Я ловлю себя на мысли, что они его не так безобразят, как изменяют по отношению к другим людям: как будто, у человека замёрзло, стекло вниз и стало непослушным пол-лица. Он хочет и не может быть обыкновенным, таким, как все... А тёмные полосы и рубцы на его физиономии, сходящиеся вниз по слегка искривлённой шее, возможно упираются в самое сердце... Мне не легче от таких догадок, но страх понемногу отпускает и по спине, от затылка до самой поясницы прокатывается новая волна: уже жаркая.

- Ты это... не гляди так... душу не мотай... Нельзя так... я тебя не съем... Нет, не так... я тебя берегу. И не вовсе злой... Не я злой... Я тебя не отдам... Эта тварь и Тёмный... они тебя не получат... А чего стянули здесь... это пофигу... Не думай совсем... Главное - не отдам... Не поддавайся и знай... За тебя, Белка...

Он заканчивает свою непонятную речь и ещё минуту-другую топчется, разворачивается, как механическая кукла: направо-налево, снова направо и мы растерянно смотрим на его удаляющуюся широкую спину.

Юлька бросает на меня один короткий взгляд, потом переводит дух и, опустив голову к самому столу, начинает смеяться, сначала тихо, сдавленно, а затем всё громче, со всхлипами и истеричными нотками. Я, без единой мысли в голове, протягиваю руку и поглаживаю её по плечу. Замершая при приближении Галея официантка возвращается за стойку с облегчённым и успокоенным видом.

- Ой, Белочка, ой подружка моя дорогая! - с жалобным стоном выговаривает, наконец, Юлька - Обаяшка ты моя, несравненная! Смотри, какого парня окрутила! Слова не сказала, а убила наповал! 'За тебя, Белка!'... 'Не отдам'! Боженька милостивый, это надо же, какая у тебя эта самая хваризма! Куда уж Синяку с Почепой было бы с таким поклонником равняться! И Свисток перед ним мальчик-одуванчик, и Отар дубинушка неотёсанная!

- А Свисток-то с Отаром причём? - начинаю злиться я: Вроде, никто из них ни о чём таком не заговаривал и повода не подавал... Это обязательно, всякую ахинею нести? На пустом месте...

- Не подавали и правильно делали - отсмеявшись заявляет подруга - На то мы с Тосиком есть, чтобы тебя только в самые надёжные руки доверить. Насчёт Зайца я бы ещё подумала... Да ладно, не злись: шучу я. Ты же знаешь, какие у меня дурные мысли в голове бывают... Прости, Белочка, я больше не буду...

Она наклоняет голову, чтобы заглянуть мне в лицо и я отворачиваюсь, сглатывая подступившие слёзы, почти не слыша сквозь шум в ушах что она говорит.

- Белочка, девочка моя, давай домой пойдём. Я - дура, и ты это прекрасно знаешь, у меня вся жизнь была дурацкой. Если я тебя обижаю своими глупыми разговорами, то только потому, что не хочу для тебя такой же... Ну прости!

Я набираю полную грудь воздуха и медленно выдыхаю. Не хватало только разругаться с Юлькой из-за её фантазий и нелепых решений. С ней, которой я обязана тем, что сижу здесь, на этом пляжном рынке под лучами смелеющего утреннего солнца, а не гнию в безвестной могиле на казённом участке ростовского кладбища. Благодаря им с Тосиком, я ещё живу и надеюсь когда-нибудь увидеть свою дочь...

- Юль, я тебя прошу, перестань корчить из себя заботливую мамочку. Ты мне только в старшие сёстры годишься, у нас разница-то, всего в четыре с половиной года. - отвечаю я противным капризным голосом - Поэтому я имею полное право тебя терпеть, но не слушаться. Ясно? И пошли работать. Галей дал добро. Ещё девяти часов нет. Времени уже много, а работы - непочатый край. И учти: если я задержусь до обеда, когда палить начнёт, Тосик не меня ругать будет, а тебя. Обгорю - заболею.

Тосику решено ничего не говорить. Смотрится он в это утро не очень обнадёживающее: лицо побледнело и заострилось, движения принуждённые и медленные, как будто пережидающие боль. Он плохо поел, размазав пюре по тарелке и всего несколько раз надкусив куриную ножку.

- Не вкусно, Тосик? - осторожно спрашиваю я, наливая ему чай: пил он, как раз, много и жадно.

- Вкусно, спасибо. Но я сыт. Не хочу больше. В желудке печёт... Наверное, жарко уже для такой еды. Пойду полежу...

Я расстроено иду за ним в кабинет, сделав Юльке страшные глаза и она покорно кивнув, принимается за уборку посуды. В узком проходе между скалами, накрытым по 'потолку' обломками шифера темно и прохладно. Тосик в этом году поставил здесь сетку от кровати, на которой спит и отдыхает прямо посередине, чтобы 'чувствовать воздушные потоки'. Если я болезненно реагирую на холод, то он плохо переносит жару.

Он ложится в постель, прямо поверх одеяла и я, поймав его согласный взгляд, лезу в запертый наглухо армейский ящик в углу. Когда состав для внутривенного вливания полностью готов, пододвигаю приспособленную под него алюминевую вешалку для одежды и натягиваю ненавистные перчатки. Вены у Тосика хорошие, но слабо видны из-за побелевших крошечных рубцов от уколов.

Я привычным движением ввожу иглу и открываю доступ раствору. Это ГВМ - изобретение Тосика на основе смеси глюкозы и витаминов с небольшим количеством морфия. У меня этот состав вызывает некоторые опасения, но Тосику после него лучше. Каковы побочные действия - неизвестно, зато он, хотя бы, будет гораздо спокойней есть и спать.

Пациент Тосик беспроблемный. Он никогда не охает, не сжимается от страха и умеет сам следить за капельницей. Его можно спокойно оставлять одного без присмотра, хотя мне-то, как раз, хочется обратного. Но спорить с ним в таких ситуациях не стоит. Я выхожу в грот. Юлька уже убрала со стола, помыла посуду и выглядывает из спальни, чтобы предупредить.

- Объедки для Ботика в синей миске, я её в большой ящик убрала. Приходи хабар разбирать.Сегодня улов богатый, и нам кое-что останется.

Я достаю миску, упакованную в большой пустой пакет из под овощей, и отправляюсь на поляну.

-Боти-ик! Ко мне! Кушать, иди кушать. Хороший, Ботик, хороший. Кушать хочешь? Ну иди, иди кушать... Проголодался, мальчик, пока Полкана нет? Ну, он тебя вечером покормит. И все покормят. Найдут для тебя много чего хорошего... А сейчас завтракать иди. Давай...

Ботик ест как настоящий собачий интеллигент: неторопливо и аккуратно, не забывая помахивать обрубком хвоста, время от времени наградив меня благодарным взглядом, но отклоняет мою попытку погладить его густую чёрную шерсть. Он не любит близких контактов и всецело не доверяет никому, кроме Полкана. Иногда, под настроение, он подходит ко мне или Зайцу и сам просит ласки, но долго это не продолжается: минутку-две. Я не теряю надежды добиться от него большего расположения, но сейчас не до этого. Все мои мысли кружатся вокруг железной сетки, застеленной старыми больничными матрасами и одеялами внутри длинного тесного коридорчика между громадных камней... На ум вдруг приходят совы. Я пересчитываю тёмные силуэты среди листвы...Одна, три... Пять. Значит, обойдётся... Пора к Юльке.

- Хорошо поработали - удовлетворённо заявляет подруга, разложив вещи кучками на своей постели - Иди, смотри, чего тут есть. Майки, шорты - по шесть штук. Лосины... короткие, хебе, себе оставим, остальные в котёл. Получается... трое... ещё парочка, пять штук. Трусики, две упаковки - шесть штук. Ещё отдельно - пять. Вот эти - в твоём вкусе, откладываю. Мужских всего шесть штук, все Тосику. Я его размер выбирала. Эти две майки тоже ему, носки тоже... Туалетная вода две штуки и твои любимые Живанши. Оставлять?

- У меня ещё та почти нетронутая, куда мне душиться то? - отвечаю я, присаживаясь с краю.

- Я что, зря старалась, что ли? Оставим, пригодится... Так, теперь компактная пудра, шесть штук. Нам она без разницы, в котёл пойдёт. Тушь... Белка, тебе нужна тушь? Здесь хорошая есть, 'Маскара'... 'Орифлейм', 'Ланком'... а вот какая-то незнакомая, 'Мах Фактор' несколько штук... четыре.

- 'Макс Фактор', - машинально поправляю я - Отличная, очень дорогая. Если не палёнка, конечно. Дай посмотрю... Не палёнка, самое то. Цену надо уточнить.

- Так, дальше...помады. Сама рассортируй, ты наверное, в них лучше меня разберёшься. Теперь полотенца. Пляжное махровое. Отару загоним, я ему обещала по дешёвке найти. За него полцены не обидно брать, полотенец полный завал кругом. А оно качественное и сплошное хебе.

- Отару и подарить могла бы. Свои небось - возражаю я, откладывая полотенце с огромным изображением стодолларовой купюры.

- Добрая какая - ворчит Юлька, а потом соглашается - Ладно, давай подарим. Он тебя как маленькую опекает. Собственной грудью заслонить готов. Подарим да и всё! Сторицей вернёт.

Я всегда злюсь, когда Юлька заводит подобные речи: зачем говорить о том, что и так ясно, да ещё строить на этом расчёты? Отар и её будет заслонять без сомнений и вопросов. Но говорить я ничего не пытаюсь, она и так знает, о чём я подумала. Юлька отрывается от стопки полотенец поменьше и улыбается мне одними губами: она тоже думает о Тосике. Молча откладывает 'для себя' несколько пёстрых простыней и наволочек, пододеяльник. Помедлив, добавляет постельный комплект 'морской' расцветки к долларовому полотенцу.

- Дальше мелочь всякая: носовые платки, банданы, два блока 'Мальборо', 'Донской табак', ручки, очки, кошельки и косметички. Ещё одежды немного есть, но её отдельно надо разбирать, с Валюхой из 'Морячки'. Тыщ на восемь мы с тобой набрали сегодня, да? Не считая одёжки: я там себе кое-что присмотрела. За неё даже больше выручить можно.

- 'Макс Фактор' не считай и вон ту воду, в пузатом флаконе, тогда восемь, в среднем. И пудра, если этой фирмы есть, тоже отложи. Надежда сестре отнесёт, они отдельно ещё тысячи три-четыре дадут.

-Ух ты! Отлично прямо! Хорошее у твоего Галея 'добро' получилось. Настоящая птица счастья твой страшенький ухажёр. А я-то его вороном окрестила...

Я не обращаю внимания на её подколку и отбираю из пакета с одеждой соломенную шляпку для Аньки и роюсь, выискивая крепкие очки. Юлька молчит, поджав губы. Потом спрашивает:

- Васе Удаву понесём? Он даст тысяч шесть, а нам ещё Асхату надо полтора куска отстегнуть.

- Не полтора, а два и даже больше, если всё учитывать. И на Асхате экономить - самое плохое дело - отвечаю я, укладывая вещи для Отара и шляпку с очками в свободный пакет - Он, как раз, рискует больше всех, а его каждый надуть старается.

- Но мы же ему всегда тысячу - полторы давали. Это обычная такса. Даже меньше, бывало, набирали, а он своё получал.

- Раз больше выручим - нечего жадничать. У него семьища вон какая! Сколько ни дай, всё мало будет.

- Так работают же у них четверо, добрая ты моя! А он сапожник классный - пытается образумить меня подружка -Нам потом зиму без заработка жить, а он и сапоги будет ремонтировать с тем же успехом, что босоножки.

- А у нас Тосик есть. Ни разу ещё голодом не сидели, хоть и скромненько, но выбирались. А Асхат нам ещё не однажды поможет. Должен же он знать, что мы ему благодарны. И отнести хабар можно не Удаву, а Пряхе. Она давно мне угодить пытается. Скинет не больше тысячи.

Юлька безнадёжно машет рукой и, в её укоризненном взгляде, я чувствую нежелание вспоминать о том, какой я была, когда впервые появилась на Горке в том году. Я на ходу приобнимаю её за талию и, оторвавшись, отправляюсь в кабинет.

Тосик давно отключил капельницу и спит, подложив согнутую в локте руку под голову. Дыхание у него ровное и лицо спокойно, а на лбу выступили крошечные капельки пота. Я, на всякий случай, опускаю густую сетку на оконный проём в камнях и дверную занавесь. Жарко не жарко, а сквозняк - вещь коварная. Обращение к читателю: Если вы читаете этот роман на любом сайте кроме "Самиздат", значит, он украден с этого сайта без моего согласия. Если вы ещё и платите за чтение, вас обманули! На СИ он находится в доступе бесплатно и ещё правится: http://samlib.ru/editors/a/aristowa_natalxja_petrowna/worddoc-39.shtml. Глава 11

Внешне Чудильник мало чем отличается от древних поселковых трёхэтажек, расположенных между крутым берегом и узкой речной долиной вдоль скальной гряды. Он, разве что, более обшарпанный, и этажей в нём всего два. Говорят, когда здесь, в двадцатых годах прошлого века, только начинали строить рыбачий посёлок, это строение было одним из самых первых зданий: обыкновенным бараком, с удобствами на улице и большими общими комнатами на этажах.

Потом вместо поселковых лачуг здесь поставили четыре приличных по тем временам дома, а в бараке размещалась общага, которую поделили на помещения поменьше. С появлением туристов рыбный промысел постепенно накрылся, а квартиры в трёх домах теперь полностью сдаются внаём наезжающим на лето официантам, продавцам, инструкторам и прочим специалистам пляжной жизни. Старые рыбачки ютятся вместе в оставшемся здании, выживая за счёт сдаваемого жилья и подрабатывая, как могут. Чудильник выкуплен в собственность.

- Я к старой сводне не пойду - предупреждает меня Юлька - Девочек навещу. Настю давно не видела, да и землячку одну встретила на пирсе, у нас с ней дома тёрок не было. Поговорим, про знакомых расспрошу. Ты как, не против?

Я успокаиваю её жестом - Нормально, сама разберусь. Она же ко мне неровно дышит, ты сама говорила. А ты с ней не ладишь, чего атмосферу накалять...

- Неровно, конечно... Ещё бы она такой лакомый кусочек не оценила, карга чёртова! Как увидит, так и облизываться начинает, херизму твою разглядывать, к своим делишкам примерять. Аж слюной давится...

Я не выдерживаю и прыскаю - Юль, перестань! А то я всё время улыбаться буду. Теперь-то, успокоится, поди: ВИЧ не трепак какой-нибудь - ты сама говорила.

- Говорила... А ты не повторяй, всё что я говорю: хорошие девочки таких слов вообще не знают... - посмеиваясь, заявляет подруга - Твоя хуризма - это полная невинность и наивность. Полное непринимание грубой действительности.

-Неприятие - поправляю я и простодушно моргаю глазами в ответ на её недовольную гримасу - Тосик говорит: неприятие.

- Больно умные вы с Тосиком, вот что! Сейчас вот ущипну за мягкое место пару раз, где купальника нет и каждый на пляже будет думать, что это очень интересное занятие! Думаешь, уже дошли новости?

- Почти не сомневаюсь, у Пряхи везде свой глаз есть. Ладно, посмотрим. А потом давай на утёсовский санаторный пляж рванём? Хочу в песочке понежиться, надоела мне галька. Купальник у меня с собой.

Чудильник стоит чуть пониже остальных домов и даже имеет небольшой дворик, ограниченный выступом на горку. Дорожка к нему тоже отдельная после большого поворота вверх. Мы взбираемся по ней не спеша, чтобы не запыхаться. Прохожих в этот час мало, а после поворота вообще никого: утром вся производственная деятельность здесь сходит на 'нет'. Мы проходим мимо главного входа с облезлой железной дверью и огибаем здание: хозяйские апартаменты расположены в полуподвале.

В коридоре на диванчике сидит Стасик, который с 'Плейбоем' в руках и в щеголеватой бархатной куртке под 'домашний наряд аристократа', являет собой картину жизнерадостного потребителя сладких жизненных благ. Его смазливая физиономия с мелко кучерявыми русыми локонами вдоль щёк быстро принимает приветливое выражение после некоторой заминки.

-О, какие гости... Девочки, привет! Чем обязаны такой честью?- он неторопливо встаёт и даже не пытается меня обнять. Значит, слухи дошли...

- Мать дома - спрашиваю я назло этому поганцу и придаю своему взгляду как можно больше ясности и простоты. Пряху он зовёт 'Грушенькой', ласкательно от Аграфены, и восхищается ей безмерно.

- Я товар принесла. И поговорить надо. - продолжаю я, вытянув губы в улыбку.

- У себя она. Проходите. - недовольный, но любезный жест - Одна пока, телефонного звонка ждёт.

- Я к Лильке заскочу - заявляет Юлька - Подружайка моя старая, ещё с молодых лет. Не виделись давно, соскучилась. Потом подойду... Она у себя? Номер восемь, кажется?

Стасик не слишком радостно кивает и явно выбирает, за кем из нас последовать. Но его отвлекает кто-то из охраны и мы беспрепятственно расходимся по своим делам без его зоркого присмотра.

Я стучусь во вторую по коридору дверь и слышу приглашение.

- Кто там, заходите... Можно. Ах, да это же Белочка! Здравствуй, милая, давно тебя не видела. А ты всё хорошеешь, день ото дня... Как же я рада тебе, дорогая ты моя!

Пряха встаёт с глубокого кресла возле окна и протягивает навстречу мне маленькие цепкие ручки с модным блестящим маникюром. Ростом она только чуть пониже меня и ещё достаточно стройна, если не считать огромного, не по телу бюста, упакованного в декольте полуоткрытого платья-халата из переливающейся парчи, и солидной выпуклости ниже поясницы. На сухом, со следами былой красоты лице - любезная улыбка.

- Доброе утро, Груша! Товар принесла. Возьмёшь?

Она окидывает меня внимательным взглядом круглых, чуть навыкат, бледно-голубых глаз с кровавыми прожилками по белку и растягивает тонкий накрашенный рот в новой улыбке.

- Нет, чтобы просто так зайти, поболтать, посекретничать... А ты с товаром. Ну что же, давай посмотрим. Только ты знаешь, я ведь не всё беру. - Пряха закатывает глаза к потолку, изображая работу мысли, и я вдруг вспоминаю, что Почепа всегда называл её жабой. Правда, похожа, ничего не скажешь.

- Всё новое, в упаковках или с этикетками. Сама посмотри...

- Посмотрю, посмотрю, милая, не беспокойся... - Пряха освобождает диванчик 'под ампир' возле круглого стола с золотистой гобеленовой скатертью и высыпает на неё хабар. Я окидываю взглядом комнату, тесно заставленную мебелью с претензией на антиквариат, подхожу к окну.

- А ты что же, одна пришла, девочка? Вы же не разлучаетесь с этой своей подружкой, кажется...

- Юлька наверху, её Стас проводил - не моргнув глазом, вру я -У неё там долги какие-то, или дела. Она мне сказала, что позже зайдёт.

-Значит в коридоре пусто? Ах, Стасик, мальчик наш, небрежный! Всё бросил и ушёл. Знаешь, зайчонок, открой дверь, пожалуйста, чтобы видно было, хотя бы, кто там ходит. Всего-то до лестницы добраться - и можно девочек напугать. Или даже обидеть... Какая безответственность, вообще...

Вряд ли, ты так о своих девочках печёшься - думаю я, шагая к двери -Что-то у тебя тут спрятано, чего ты никому показывать не хочешь. Или потерять боишься. Интересно, что?

Я толкаю дверь и от неё отлетает Стасик, злой и явно, ушибленный. Уже пришёл и выбрал объектом своего внимания меня.

- Он уже здесь - приветливо заявляю я Пряхе, закрывая дверь.- Бдительно охраняет покой обитателей дома. Ну что, берёшь?

- Да, пожалуй - кивает она, блеснув бриллиантами в ушах - С ценой не обижу, хоть и не уверена, что всё разойдётся. Для тебя, что хочешь, голубушка. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Просто испытываю к тебе слабость, необъяснимую и непреодолимую.

Она перебирает и сортирует вещи с преувеличенным вниманием и предлагает цену, ниже всего на полкуска. Я, чтобы скрыть удивление, снова подхожу к окну.

- Да, пойдёт Груша, спасибо! А что у тебя там за палатки под окном? Постояльцев пустила?

- Какие постояльцы, детка! - взмахивает рукой с рубиновым кольцом Пряха - Девочки едут и едут, нравится им у меня, а места всем не хватает. Жалко всех, ну и принимаю, себе на беду-заботу! Устраиваю, как могу... Удобства вот, какие-никакие решили поставить, рабочих жду. Наверное, придётся мне чердак надстроить. Хотели только здание подправить, каменной плиткой обложить, чтобы перед людьми не стыдно было, а теперь, на лишний этаж размахнуться придётся.

За деланно-заботливым тоном Пряхи так и слышится: смотри, любуйся, жалей и рви на себе волосы! Не захотела моих забот и получила то, чего заслуживает твоя чёрная неблагодарность.

- Ну, успехов тебе в строительных заботах. И за деньги спасибо, Удав бы меньше дал - говорю я, улыбаясь почти искренне - Наверное, задерживаю тебя, отвлекаю...

- Я тебе всегда рада удружить, ты же знаешь. Никогда не ходи к Удаву, не позволяй ему смотреть на это чудесное личико - поправив мне прядь волос на щеке, проникновенно говорит Пряха-Жаба и я не дрогнув, принимаю этот знак внимания. Улыбаюсь снова и, будто спохватившись, спрашиваю.

- Да, а где мне морфием разжиться не подскажешь? К Удаву-то мы из-за морфия ходили... И мне не для баловства. Это моему другу нужно.

- Знаю я этого друга... - тянет Пряха и я еле удерживаюсь от желания вцепиться ей в волосы, так равнодушно и безнадёжно звучит её голос. Как приговор -Есть у меня одна женщина, которая достанет немножко, но нужно подождать.

- А сейчас никак? Не хочется в Лесной Бор переться перед обедом.

- Я же тебя прошу, не ходи к Удаву, не рискуй своей безопасностью, там кого угодно можно встретить. Ваш Алан, конечно, авторитет там имеет, но зачем он будет нужен, если опоздает? Никогда не связывайся с Удавом на его территории, милая. К нему в кафешку зайти и то страшновато, я всегда своих девочек предостерегаю, а уж домой... Хорошо, сколько тебе надо?

- Ампулы две-три, хотя бы. Пока хватит. Плачу долларами.

- Откуда у тебя доллары, милая? - удивлённо пялится на меня Пряха, застыв возле раскрытой дверцей шкафа, в который укладывает пакет.

- Я же говорю, что это не для меня. Поэтому и деньги не мои. Ты что, не веришь мне, Груша? Ну, посмотри: похоже, что это для меня? Что я колюсь, или пью, хотя бы?

Она отводит взгляд и не отвечает. Видимо, в моём вопросе прозвучал намёк на её маленькие слабости. Я чертыхаюсь про себя и злюсь на Тосика, который утверждает, что с моей внешностью можно научиться врать кому угодно, сколько угодно и как угодно. Я очень стараюсь, но успехов пока маловато.

Однако Груша сегодня настроена прощать мне все мои грешки и я получаю свой вожделенный морфий, даже целых четыре ампулы. Если ничего не изменится, этого может хватить до конца лета. За такое стоит вытерпеть и две Пряхи подряд!

- Ну, я пошла. Спасибо тебе, Груша.

-Удачи тебе, Белочка! Заходи... Да, кстати...

-Да? - я останавливаюсь перед дверью и вижу, как она борется с искушением, но отступает в последний момент.

- Я верю, что это не для тебя. Но запомни, что нельзя поддаваться этому соблазну. Это такая дрянь, что возврата уже не будет, понимаешь? Никому не удаётся соскочить. Не успеешь оглянуться - и ты уже на пороге гибели.

Я киваю, не пряча улыбки - Конечно! Не хочу и не собираюсь! Честное скаутское! - говорить о том, что мне морфий ничего кроме облегчения от боли в своё время не приносил, я не собираюсь. Мои давнишние травмы дают о себе знать очень редко и уж точно - не жаждой морфия, а простым нытьём в прооперированной ноге. Когда мне отменили болеутоляющее, доктор говорил о том, что моя стойкость к привыканию достойна отдельного расследования.

-Знаешь, миленькая, мужчины, они такие странные... - всё-таки решается Пряха: Некоторые любят риск. Ну просто обожают. Экстремалы, как вы молодые, сейчас говорите. - Она хихикает тоненьким голоском, как шаловливая девочка и у меня начинает слегка подрагивать щека.

- Правда, таких немного, - продолжает Жаба, сделав многозначительное движение вытаращенными глазками - Но они платят сумасшедшие деньги, уж поверь мне. А денег иногда нужно так много... Ой, да что я... Знаешь, всем хочется помочь, всем угодить и всех выручить...

-Да, ясно - из последних сил говорю я - Буду иметь в виду... Увидимся! - и вылетаю, всё же припечатав Стасику в любопытный лоб. Лучше бы в нос, конечно, но это как уж повезло.

У Насти маленькая отдельная комнатка на втором этаже и из окошка даже видно кусочек моря. Не знаю, сюда ли привёз её Стасик, когда она решила уйти к нему с Горки, но теперь это её рабочее место и комната, где она живёт. О том, как она из возлюбленной превратилась в 'девочку для всех', мы с ней никогда не говорили. Может быть, Юльке она рассказала, не знаю. Я тогда и не слишком вникала во что-то, кроме предписаний Тосика что мне есть, как жить и как постараться набрать сил за лето. Она, вместе с другими, старательно опекала нас с Синяком, когда было свободное время, и таскала мне книжки из развала знакомого торговца.

Я здороваюсь со всеми и сажусь на сложенный диван-кровать рядом с Настей. Меня представляют окружающим. Девчонок всего четверо и разговор идёт спокойный, неторопливый: о погоде, тряпках, загаре и морских развлечениях. Юлька с Лилькой - крепко сбитой черноволосой девахой в обрезанных джинсах и майке, ведут какие-то подсчёты в блокноте и всё это совершенно не похоже на утро в публичном доме. Даже спиртного нет, а курит одна Юлька. Тихо, мирно, обыденно...

Я отвечаю на вопросы, рассказываю о том, как правильно выбирать косметику стоящих фирм и не выгляжу среди проституток инородным телом. Такая же девчонка, как и все, только слишком бледная. Интересно, что сказала бы моя мама, увидев такую картинку?

-Как ты себя чувствуешь теперь, Белочка? - ласково спрашивает Настя, погладив меня по плечу. Ты так классно смотришься. Поздоровела и похорошела за зиму, просто не узнать! Хорошо тебе на Горке живётся? Полкан не достаёт?

- Да чего ему меня доставать? Бегаю, говорит, быстро и лезу, куда не надо. А так ничего, терпит. У него же ещё Свисток есть, тому больше воркотни достаётся.

-Он, вообще-то, хороший, Полкан... - она замолкает и снова улыбается - Я всё время вспоминаю вас. С вами было так хорошо.

- Так возвращайся - предлагаю я - Ты же знаешь, тебя без возражений примут.

-А примут ли? Примут, знаю... Ну, может быть, не уверена, что это надо. Проблем вам не хочу, я теперь проблемная, наверное. Ай, да ладно! Лучше про Зайцев расскажи. Юлька говорит, Иван будет на танцах петь? Здорово! Анютка, поди, цветёт от счастья! А вы собираетесь пойти посмотреть? Я тоже хочу! Ванька - и поёт, это надо увидеть...

Когда мы прощаемся, Настя всё же не выдерживает и, обняв меня, заглядывает в лицо - Как же так, Белочка? Тебя все так старались уберечь, и вдруг такое! Как же Антон допустил...

- Настя, не надо - прошу я - Всё будет хорошо, я тебе обещаю.

- Конечно, будет, девочка моя милая - говорит мне Настя, которой всего двадцать один и прячет от меня повлажневшие глаза - У тебя всё должно быть хорошо. Всё прекрасно будет, я даже не сомневаюсь. Всё у вас троих обязательно будет хорошо! - она приподнимается на цыпочки и целует меня в щёку, а потом в губы.

Глава 12

'Утес' получил своё название из-за скалы, нависающей над морем безо всяких склонов и скатов. Отсюда ещё на полкилометра в нашу сторону нет никаких тропинок и подходов. Пляж под отвесной стеной узкий и песчаный, а вдоль берега полно неожиданных впадин. Я теперь неплохо плаваю и не боюсь глубины, но вода в некоторых местах заметно холоднее, говорят - от подземных родников, через которые просачивается ледяная Змейка, проносящая быстрый, похожий на ручей поток почти в километре от берега.

На песке я належалась вдоволь, а вот купалась недолго, с утра вода была холодноватой. Юлька, разбрасывая мне на спину обжигающие холодом капли воды, встряхивает волосами и смеётся.

- Ничего, так проснёшься скорей! Опять, поди, свои огненные шарики всю ночь выглядывала? Глаза сонные, мордашка задумчивая... Интересно, о чём это ты размечталась.

Она падает на полотенце рядом и прижимается ко мне мокрым холодным боком. Заглядывает в лицо и вопросительно вскидывает подбородок.

- Знаешь, Юль, мне Тосик сказал: Теперь ты узнаешь, кто тебе на самом деле друг. Настя - друг, настоящий. Она такая... особенная.

- Ничего ты не понимаешь, Белка! - с убеждающими интонациями говорит она - Это ты такая, а не Настя, и не все вокруг. Ты - особенная. И ничего вокруг не видишь, ни злости, ни зависти, ни ненависти. У тебя всему есть объяснение и для каждого найдётся доброе слово. А они все уже стараются быть с тобой такими, какая ты сама. Тебя вон, даже Пряха любит. А ведь она любого без раздумий на колбасу пустит. Она себя-то, и то, через день жалует. И грехи прощает, разве что Стасику своему.

- Ну вот, гадёныша-то своего, любит же. Значит, в ней ещё остались человеческие чувства. И я вовсе не такая уж добрая. Пряху, например, не принимаю, и Стасика её тоже. Но не ненавидеть же их, в самом-то деле! Всё равно с этим не справиться: какие есть, такие и останутся. Нужно просто радоваться тому, что добрых людей на белом свете намного больше и если они оступаются, то у них есть возможность всё исправить.

-Ага, особенно у таких, как Пряха или Удав... Ты в них тоже хорошее поищи. Ничего ты не видишь, бедная ты моя, глупенькая! Прямо слепота какая-то, навроде болезни - обречённо вздыхает подруга.

- Я всё вижу, Юль. И знаю, какими бывают люди, насмотрелась за эти годы. Просто мне так легче, понимаешь? Легче жить с надеждой, что можно в каждом отыскать что-то человеческое. Это... ну, воспитание, что-ли... Ощущение, что так относиться к миру правильней, чем всё и всех ненавидеть. Желание видеть добро - это и желание его иметь.

- Значит, я к этому миру отношусь неправильно. Когда я думаю, что Тосик... что его может не стать, мне хочется весь этот мир взорвать к чёртовой матери! - Юлька садится на полотенце и начинает рыться в сумке - Где же мои сигареты? Я их что, у Насти забыла, что ли? Точно, забыла... Ладно, подожди, до киоска сбегаю.

- Да нет, пошли уже - предлагаю я - Скоро жара начнётся. Хорошо, сегодня день будет облачный, а то бы я уже задымилась. Время-то, часов одиннадцать, наверное. Скоро обед, Тосика кормить пора. Хочу творога на нашем базарчике взять, может, он творог будет. Или с яблоками запечь, или просто со сметаной. Пошли уже, всё равно сегодня много не накупаешься, холодно.

- Смотри, Белка, толпа какая-то... Что там интересно. Посмотрим?

- Давай, только недолго, а то не успеем. Хоть и под горочку, а всё равно километра три под открытым небом топать. - я натягиваю на плечи невесомую распашонку и иду вслед за ней.

Толпа из полутора десятков девчонок и ребят собралась вокруг художника. Он стоит напротив мольберта и краски у него, судя по пятнам на просторной белой майке и запаху, масляные. Я, приблизившись, разглядываю картину и она, несмотря на простоту, довольно интересна. Камень средних размеров лежит возле края обрыва, на фоне морских далей.

Сказать, что я большой знаток в изобразительном искусстве, нельзя. Я просто, время от времени, рылась в альбомах и книгах Ады и, что называется, 'нахваталась верхушек'. Иногда она со мной говорила о художниках, стилях, направлениях - 'для общего развития', как острили её друзья-художники. Хотя она сама утверждала, что чутьё у меня есть, но заниматься моим эстетическим воспитанием не собиралась, слишком много у неё оказалось собственных интересов. А времени всегда не хватало и однажды не осталось совсем...

Я естественно, могу различать первый и второй план, более-менее разбираюсь в направлениях, и некоторых тому подобных премудростях, с ходу узнаю сотни полторы-две знаменитых картин и это, пожалуй, всё. Для человека с 'начатым' высшим образованием вполне достаточно. Поэтому я просто смотрю и стараюсь определить свои впечатления. И кроме этого выслушиваю бред стоящей неподалёку хорошенькой белокурой девчонки в зелёном купальнике, которая с глубокомысленным видом объясняет своей подружке.

- Сейчас хороший свет. Свет для художника - самое главное. Тогда и колорит выходит более сочным, и образы убедительнее.

Ещё две девчушки помладше тихонько шепчутся в двух шагах от нас и в их щебете можно разобрать только отдельные слова: жанр, стиль, метод.

Я присматриваюсь внимательней и всё становится понятным. Главное здесь не картина, а художник. Даже со спины он очень привлекателен: высокий, худощавый и гибкий, с чёрным хвостиком, чуть покороче, чем у Тосика, и золотисто-смуглой от ровного загара кожей. Профиль у него такой же изящный, плавно стекающий тонкими красивыми линиями вниз, как у кошки. Юлька уже давно просекла ситуацию и спрашивает у меня тихо и нарочито небрежно, но так, чтобы её можно было услышать.

- А что, картина-то хоть ничего? Как тебе? Хорошая?

- А я откуда знаю - шиплю я ей в ответ - Нашла, у кого спросить! Вроде ничего. Непонятно кое-что, а так - вполне пойдёт. Я же тебе не критик.

- А что непонятно? - тем же тоном спрашивает подруга и слегка пощипывает меня за бок, чтобы заставить войти в игру - Так тебе нравится ли нет?

Парень поворачивается к нам и теперь видно, что он почти фантастически красив. У него чудесные чернущие глаза под тонкими дугами бровей, точёный нос и крупный чувственный рот с ровными зубами. Он мельком бросает на нас улыбчивый взгляд и отходит от своего творения, оглядывая его издалека.

Я не знаю, как объяснить Юльке, что картина как бы распадается на части: изображённое широкими мазками море с гребешками волн, небо с полунамёком на набегающие облака и камень, выписанный с почти фотографической скрупулезной точностью.

- Скорей нравится, чем нет. Но в ней есть что-то тревожное - шепчу я еле слышно и толкаю подругу локтём - И помолчи, прошу тебя. Не позорь мою седую голову.

- А мне нравится - заявляет она во весь голос и умничавшая блондинка, взглянув в нашу сторону, недовольно морщится.

- И мне тоже - подхватывает девочка помоложе - Скажите, а у вас какой метод?

У неё такой простодушный и трогательный вид, что я невольно улыбаюсь. Художник тоже, кажется, сумел оценить её непосредственность и приветливо спрашивает: А зачем вам метод? Просто скажите, как вы думаете, что это. Ну, любое слово, первое, что придёт на ум.

Девочка смущённо краснеет под его взглядом и делает движение спрятаться за спину подруги.

- Ты художник, ты и скажи - заявляет Юлька, ничуть не смущаясь тем, что внимание публики перемещается на нас с ней - Нам, может, тебя интересней послушать.

Я не знаю, злиться мне или смеяться. Юлька невероятно умна и находчива в ситуациях, когда очень хочет заставить меня или Тосика что-то сделать, изобретательности ей не занимать. Вот и сейчас, придётся вызывать огонь на себя. Я уже не думаю, как выглядит моё невежество в живописи и выдаю всё, что приходит в голову.

- Первое слово, что приходит на ум: экзистенция. Этого достаточно? - выдав свою 'мудрую мысль', я, подражая Юлии Степановне, улыбаюсь совершенно безмятежно и самоуверенно - А что, сейчас манеру импрессионистов модно сочетать с элементами гиперреализма?

- Нет... - удивлённо отвечает художник и вдруг спрашивает: Вы в 'Утёсе' живёте?

-Нет, не в 'Утёсе' - произношу я, отодвигаясь от Юльки, уже пару раз сильно ущипнувшей меня за бок - Мы на Диком сейчас. И нам кажется, уже пора. Да, Степановна?

Степановна недовольно смотрит на меня в упор и я ей едко улыбаюсь: нечего из меня куклу на верёвочках делать. Захотелось ей, видите ли, художника удивить. Видал он таких умниц... С его внешностью только на пляже с девицами лясы точить! Настроение у меня портится и Юлька, сразу заметив это, с готовностью кивает головой.

- Ну да, Сергеевна, пошли. Пора уже к обеду готовиться.

Блодиночка презрительно фыркает в нашу сторону и что-то шепчет хихикающей подружке, а художник внезапно соглашается:

- И, правда, дело к обеду. Так нам по пути, девушки. Мне на Садовую, это как раз поворот на полдороге к вам. Подождёте, вместе пойдём? Я быстро собираюсь.

- Ага, подождём. - сладким голоском примерной девочки отвечает Юлька, намеренно не обращая внимания на онемевших девчонок вокруг и отбирает у меня сумку с полотенцем - Если чего нести нужно, тоже поможем, по-соседски.

- Нет, у меня всё в комплекте. Я уже почти... - парень укладывает все свои пожитки и я помогаю ему собрать мольберт. Это я делаю по старой памяти чисто механически и снова удостаиваюсь внимательного взгляда.

- Сергеевна, а ведь тебе приходилось не раз с мольбертом дело иметь - говорит он, стаскивая с себя испачканную красками майку. Торс у него тоже красивый, гладкий, с ненавязчивым намёком на приличную физическую силу и пластичный как у девушки. Юлька из-за его спины делает мне закаченные глаза падающей в обморок нимфоманки и я, поперхнувшись, киваю головой.

- У меня сестра была художницей, вот я от неё кое-чему и научилась, так, по мелочи. Я ещё девчонкой была, когда она погибла...

Он смотрит на меня позабыв натянуть другую футболку, синюю. И меняется в лице. Я отступаю на шаг, выставив к нему руку ладонью вперёд и предупреждаю.

- Ничего не надо, не говори! Это было больше десяти лет назад. Теперь это уже воспоминание. Не стоит об этом разговаривать. Я просто объясняю, почему немного понимаю в живописи и почему не знаю о ней больше. А соболезнования - это ни к чему, им уже все сроки вышли.

Потом мы втроём уходим по тропинке вниз, под негодующими взглядами разочарованных девчонок и Юлька даже не кажется довольной этим. Она не любит, когда я вспоминаю своё прошлое. То, к чему уже не вернуться для неё всегда пройденный этап, который стоит забыть, чтобы сберечь нервы.

- А как тебя зовут, сосед? - спрашивает она у художника, который исподтишка меня разглядывает.

- Виктор - вот как меня зовут, Степановна. Виктор. - с ударением на последний слог произносит он голосом, способным соблазнить даже столбик в дорожном ограждении, столько в этом звучании переходов и оттенков от низких тонов к высоким и наоборот.

- Это значит, Витя - интересуется Юлька и он улыбается в ответ, снова сверкнув белыми зубами в обрамлении тёмных, чуть тронутых пурпурным оттенком губ.

- Наверное, можно и Витя, только непривычно. Свои меня зовут Виком.

- Хорошее имя - одобряет эта светская прелестница и, рассыпав свой смешливый звонкий горошек, который парню явно нравится, дёргает меня за руку - Как ты считаешь Сергеевна?

- Очень нравится - нейтральным голосом отвечаю я - Хорошее имя. Победитель. Вполне звучит.

- А твоё имя как звучит? - спрашивает Вик, наделяя и меня великолепием своей удивительной улыбки.

-Немного хуже. Поэтому, зови пока лучше Сергеевной. Или Серьгой, если хочешь. Подойдёт?

- Как скажешь! Пока подойдёт, а там, может, и раздобришься, скажешь свою страшную тайну?

- Обязательно. Как только увижу, что она тебя не насмешит, так сразу и скажу.

Он заинтриговано качает головой и смеётся: Что же тебе за имя дали, такое интересное... Ну, хорошо, потерплю. Но хотя бы где я тебя мог видеть, ты же мне скажешь? Мне знакомо твоё лицо. Не очень отчётливо, но точно, знакомо.

Этого я ему говорить не собираюсь. Мы с ним почти столкнулись нос к носу в дверях инфекционной больницы на тенистой краснодарской улочке, а потом я, сидя в коридоре в ожидании Тосика, видела в окно, как он ел мороженое на скамейке под каштанами, пока к нему не вышел мужчина в белом халате. Они вдвоём сели в подошедшее такси и уехали. Тогда, неделю назад, он был чем-то озабочен и просто не заметил моего обалдело-восхищённого взгляда. Да и мне было не до писаных красавцев, посещающих такие серьёзные заведения. Судя по экипировке врача, он вёз его куда-нибудь на частный вызов, не имеющий никакого отношения к нашей истории болезни.

- Не помню, чтобы встречались... - храбро вру я прямо в ожидающий черносмородиновый взгляд - может, ты меня в фильме видел? В 'Фантомасе', например?

- Точно, в третьей серии. Как там 'Разбушевавшийся Фантомас', кажется? - подхватывает Вик и мне ничего не остаётся, как засмеяться вместе с ним. И, несмотря на то, что до Юлькиных низко-звонких переливов мне далеко, он прислушивается с удовольствием.

Юлька всем своим видом выражает полное блаженство и старается от души - А мы подумали, это ты в 'Утёсе' живёшь. А оказывается, нет. Ну и хорошо, там дороговато говорят. Можно жить на квартире, а лечебные процедуры там проходить. Ты надолго снимать решил?

- Я в 'Утёсе' подрабатываю... Это мне тётя халтурку устроила. Я в Питере живу, но всю эту зиму проболел и решил на юге сил поднабраться. Приехал к тёте, живу у неё, а в санатории у меня есть работа по реставрации старого зала с бюветом на территории. Там фрески остались, ещё со сталинских времён, я ими и занимаюсь. А рабочие потихоньку делают ремонт. Им я тоже немного помогаю: фрагменты лепнины восстановить, колер для окраски стен подобрать, ещё по мелочи...

- А сколько тебе лет? Такой молодой - и уже художник, важную работу получил. Хороший специалист, значит. - воркует подруга и я её не узнаю. Ну да, она, наверное, так клиентов обрабатывает... Мастерица! И опять не знаешь: злиться или хохотать...

- Двадцать восемь стукнуло. Я старый уже. Просто за зиму исхудал, вот и кажусь мальчиком. - охотно признаётся Вик без особого кокетства и многозначительности. Он вообще держится просто и не пытается набивать себе цену, это заметно и даже странно. При подобной красоте, какой-нибудь Давид уже нимбом бы обзавёлся, или парой льстивых подданных, восхваляющих его несравненность. А этот спокоен как танк. Наверное, хорошо воспитан.

-Тогда я тебя старей - успокаивает его Юлька. Мне уже двадцать девять в феврале исполнилось, хотя, тоже, ни за что не дать, конечно. Да и Б... Вот и Сергеевне тоже с виду больше двадцати не кинешь, а у неё на днях день рождения... Почти четверть века.

- Ух ты, правда? Ты мне позволишь тебя поздравить, Сергеевна? - сразу став галантным и заинтересованным, спрашивает Вик - Ты июньская, значит Близнецы. Замечательный знак, красивый и загадочный. Вечно юный, я бы сказал.

- Оно тебе надо? - сделав простецкое лицо, как у женщин с рынка, я пытаюсь как можно точнее имитировать ставропольские интонации Юльки, которая только коварно посмеивается, наблюдая за моими попытками быть спокойной и беспристрастной.

- Конечно надо, иначе бы я и не спрашивал - ласково говорит мне Вик, поглаживая мольберт на плече тонкими загорелыми пальцами с розовыми миндалевидными ногтями, слегка заляпанными остатками краски. Подозрения, что он делает маникюр, у меня даже не возникает: пара ногтей обломана по краю, а кутикулы никто никогда не трогал. Своя удивительно красивая от природы форма и удивительно нежный цвет и блеск. Да, бывает, что природа так щедро раздаёт милости... И бывает, что это не вводит человека в идиотизм самовлюблённости. Придётся поверить, что так бывает.

- Может быть, там посмотрим - сдаюсь я и Юлька одобрительно кивает головой.

- А как же мы увидимся перед твоим днём рождения?- спрашивает Вик и Юлька радостно сообщает ему, что все записки и сообщения, а также вещи на побережье передаются через адресные киоски, за очень скромную плату.

- Да, я знаю об этом. Значит, тогда можно будет увидеться, если я оставлю записку?- уточняет Вик и, заметив, что я снова делаю лицо 'базарной бабы' добавляет - Мне это надо, Сергеевна! К вам ближе всех киоск за следующим поворотом, я там и оставлю, хорошо?

Он прощается с нами, неохотно поворачивая к 'Магниту' в начале тропинки в посёлок, а мы идём дальше и Юлька без конца оглядывается, посмотреть, как он шагает к повороту на Садовую улицу.

- Ну, Белка, какого мы парня тебе отхватили, а? Красавец, не наглый, не заносчивый, не хвастливый. Живёт в Питере, работа есть. Чудо! Ммм! - она целует кончики пальцев и смеётся, уловив моё недовольное движение.

-Молчишь? Ну и молчи, дурёха ты моя глупенькая! Я же такие вещи умею просекать. Зацепила ты его, сильно зацепила. Он на тебя и сбоку полюбовался, и отстал, чтобы сзади посмотреть, и в лицо заглядывал так умильно... Так бы и съел глазами то! А чего это ты ему про эксэсэнцию там говорила? Ну-ка давай, объясняй недоучке-дурочке...

Тосик, как ни странно, тоже вспомнил, что видел Вика возле больницы, но не спешит радоваться вместе с Юлькой.

- Красивый парень. - говорит он, откинувшись на спинку 'дивана' из матрасов и осторожно отхлёбывая из чашки остывающий травяной чай: Прямо принц из восточной сказки...

- В нём действительно, что-то восточное есть - вспоминаю я: Очень смуглый и глаза миндалевидные, а волосы чуть вьются. И профиль, как на египетских фресках, слегка смещён вниз. Но говорит совсем чисто, даже без намёка на акцент. Я в этом плохо разбираюсь, не знаю, что за примесь...

- Ну, так увидим же мы его когда-нибудь, раз он решил продолжать знакомство. Полкан в Средней Азии сколько лет прожил... - задумчиво тянет Тосик, рассеянно переводя взгляд в сторону перешейка.

Но я знаю, что он внимательно рассматривает меня и, изо всех сил, стараюсь вести себя как обычно. Как бы мне не устроили тотальный присмотр всем лагерем, вот будет здорово! Я ничего не имела против нянек, когда у меня не было сил своевольничать, но теперь-то, я уже могу и сама о себе позаботиться!

Самое главное, конечно, то, что Тосику стало лучше. Всё остальное образуется само собой, как уже бывало. Лишь бы он чувствовал себя хорошо.

Глава 13

Ботик залаял резко и, на мой слух, слишком нервно, а потом вдруг, взвизгнув, умолк. Я знала, что к нему обязательно выйдет Заяц, раз Полкана с Отаром нет: они обещали явиться только послезавтра. Можно было повернуться на другой бок и продолжать смотреть новый странный сон, но я медленно, через 'не хочу', поднялась с постели и, накинув короткий, до колен халат, сунула ноги в сабо, вышла наружу. Заря ещё только высветлила самый краешек неба за соседним взгорком, было сыро от росы и чуть мутно от сходящего в сторону моря тумана.

Заяц стоял возле перешейка и, нагнувшись над обрывом, смотрел вниз. Ботика видно не было. Меня как-то сразу передёрнуло леденящей, до судорог, дрожью: Он сорвался вниз и разбился о камни! Погнался за грёбаным светящимся шариком и не удержался на краю. Я, уже не думая о своём заживающем пальце, и позабыв все клятвенные обещания Тосику ходить тихо, устремилась вниз, не разбирая дороги.

Уже приближаясь к Зайцу, я услышала, что Ботик рычит внизу и боли в этом звуке не было, только ярость. Иван оглянулся на меня и предостерегающе выставил руку. Лицо у него было бледное и ошеломлённое.

- Белка, не подходи! Ещё сорвёшься... Лучше посмотри, чтобы никто не выходил...- он осекается, будто на ходу соображая, что нужно говорить, и я пугаюсь ещё больше.

- А кому выходить-то? Юлька поздно легла, она раньше семи сегодня не встанет: всегда по расписанию спит. По ней часы сверять можно. Тосик снотворное принял. Разве что Анютка. Свистка тоже нет... Что случилось-то! Говори, не тяни душу!

- Анне я велел носа не высовывать... А тебе бы тоже, лучше к себе идти. Ничего страшного не случилось, просто Ботик вниз свалился. Гонял видать, мышь или птицу по краю и не удержался. Шла бы ты спать, Белочка.

-Ага, сейчас... Считай, что я уже следующий сон досматриваю. А сам чего спать не идёшь? - ворчу я, подходя к кромке обрыва.

Ботика отсюда видно не очень хорошо, но кажется, с ним всё в порядке. Он валяет по гальке среди кочек какой-то небольшой светлый предмет и отдаётся этому занятию с ожесточённым упорством. Разглядеть что он треплет в предутреннем полумраке совершенно нереально.

- Что это он там грызёт, не пойму. Зверёк какой-то, что ли? Я думала, шарик этот чёртов опять... - Полкана нет и я не могу отказать себе в злом извращённом удовольствии повторить - Думала, что снова этот чёртов шарик.

-Не знаю, не видел - помедлив, отвечает Заяц и мне не нравится его тон. Он знает и видел. Потому у него такой ошарашенный вид и мне он ничего говорить не собирается.

Ну и чёрт с тобой - думаю я, присев на корточки: Ботик, фу! Брось эту гадость! Это гадость, Ботик, брось!

Умный пёс поднимает голову, услышав мой голос и в это время бледный предмет, подпрыгнув, прилипает к его шее. Ботик сбивает его лапой и с новой яростью начинает остервенело рвать зубами.

Заяц уходит к землянке Полкана и возвращается с мотком верёвки. Лицо у него всё такое же бледное и очень решительное.

- Вань, ты чего это делать собрался? Ты что, хочешь спуститься вниз? Зачем?

- За Ботиком, зачем же ещё... Решил вот, перед тобой похвастаться, показать, как я умею всякие альпинистские штуки выделывать - сквозь зубы цедит он и я даже перестаю на него злиться.

- А ты хоть умеешь?- мой голос звучит растерянно и испуганно, совсем как Анькин и я понимаю, что Юлька была права в своих рассуждениях, кто у них главный. Тогда я снова начинаю психовать и повышаю тон - Ванька! Перестань дурью маяться. Ботик разделается с этой дрянью внизу и просто выплывет через реку, а потом придёт. Он не разбился и с ним всё в порядке.

- Не разделается - глухо отвечает он и, будто опомнившись, спрашивает: А откуда ты знаешь, что Ботик в порядке? У него может быть и перелом, и вывих, или кровотечение. Собаки, когда в самом пылу, таких вещей не чувствуют. И помолчи, Белка. Мне надо верёвку слушать и камни под ногой. И не переживай зря: по камням лазить я умею не хуже, чем с собаками разбираться.

Я послушно умолкаю, а он обвязывает верёвку вокруг ствола самого солидного дерева и начинает спуск. Высота метра в четыре, действительно, даётся ему легко и спускается он, обернув верёвку вокруг торса, ловко перебирая руками. Оказавшись внизу, Заяц отнимает у Ботика его добычу и, бросив в сторону, зачем-то обливает маслом из маслёнки Полкана, держась в стороне и протянув руку. Потом, чиркнув зажигалкой, бросает подожжённый свёрнутый трубочкой газетный лист. Белый предмет, похожий на большущего краба, или даже - на перчатку, загорается и, корчась в огне, катится по наклонной ещё несколько метров. Запах горелого отдаёт гнилостной вонью с примесью палёных волос.

-Что это было? - спрашиваю я, когда Заяц с Ботиком под мышкой оказывается наверху. Но он не спешит отвечать, разглядывая собачьи повреждения. Достаёт из кармана ветровки пузырёк с йодом и смазывает псу порванное ухо, ссадины на боку и шее. Он и йод успел прихватить, такой вот, хозяйственный.

- Так, ничего особенного... - наконец произносит Заяц - Краб здоровенный. Белый какой-то... необычный.

- Как же краб мог забраться в реку? А потом - на такую высоту? - спрашиваю я, вовсе не надеясь на его правдивый ответ.

- Ты у меня спрашиваешь, девочка? А я-то, откуда могу знать? - уже с обычной ласковой насмешкой тянет Иван. - Я же простой культпросвет закончил. А у тебя два курса аптечного института и ты у меня спрашиваешь. Ты умней, тебе и знать.

- Не аптечного, а медицинского по специальности фармацевт. И крабов в нём не изучают. Не хочешь говорить - не говори, а остри с Анькой - монотонно, с нарочитой обидой, бубню я и встаю, чтобы уйти. Небо уже посветлело, над горками появились окрашенные золотом облака и зелень перестала быть плотной неразличимой массой.

Я поворачиваюсь к тропинке и мой взгляд падает на участок земли, перерытый мелкими частыми бороздами. Риса на нём почти не осталось, его как будто смахнули, вымели облысевшей метлой, с выступающими остовами истёртых веток, оставляющих царапины в почве.

Заяц виновато и примиряющее что-то бормочет мне в спину, а потом догоняет меня и присаживается рядом, разглядывая землю.

- Что ты здесь увидела, Белочка? - ласково спрашивает он и осторожно кладёт руку мне на плечо. Мне сразу становится тепло от его ладони: если Юлька горячая, то Ванька - вообще жаркий. Он даже при похолодании мёрзнет меньше всех. Зябкий Свисток во время дождливых дней часто, придуриваясь, просится к ним спать втроём и когда Анька негодует, нахально заявляет, что не имел намерения её соблазнять, а сам соблазнился 'грелкой-Ванюшкой'. Анька в ответ злится ещё больше, а 'Грелка-Ванюшка' откровенно ржёт и даже поддразнивает жену томными вздохами.

Но я-то знаю, что Заяц не имеет к 'мужской любви' никакого отношения: случайно подсмотрела. Что касается Свистка - то он весь тёмный лес. Он нам предан и открыт насколько может, а всё остальное - то, что его мучает и не даёт покоя - за семью печатями...

На лице у Зайца удивление и непонимание, которым я вынуждена поверить. Он скрытный, но не такой уж большой хитрец. Не хочет говорить - просто отмалчивается, а врёт редко и не очень умело.

- Здесь был рис, который я просыпала. Тот светящийся огонёк всегда бродил над ним. А теперь его нет. Кто-то его отсюда выбрал. Вычистил чуть не до последнего зёрнышка.

- Кто? Кому это надо было? Он же не мешал никому. Думаешь, Старшой порядок навёл? Да я его с метлой и не видел... И он раньше мог это сделать. А когда это произошло?

- Не уверена, но думаю, что сегодня. Ботик тоже за этим огоньком присматривал, а сегодня, вдруг, такой аврал. Наверное, это твой белый краб здесь клешнями полазил. Очень уж следы чистки похожи на царапины.

Иван смотрит на меня, что-то соображая про себя, а потом ему в голову приходит какая-то мысль. Она ему не нравится и высказывать её мне он тоже не собирается. Зато его лицо начинает снова медленно наливаться свинцовой бледностью, очень странной при его цвете кожи. Я в молчании наблюдаю за внутренней борьбой, слегка проявляющейся на окаменевшей физиономии Зайца. Нет, не скажет, но, может, я смогу догадаться...

- Знаешь что, голубка моя, - предлагает мне Иван: Пойдём, сядем с тобой в вашем гроте, и ты мне снова всё расскажешь про этот огонёк. Здесь сейчас сыро, да и ветерок потянул.

В гроте он просит меня усесться на диван с ногами, заботливо кутает мне ноги своей ветровкой, слегка касается кончика носа тыльной стороной ладони и даже умиляет этим жестом: так матери щекой проверяют, не замерз ли у них ребёнок.

Я без всяких споров и упрямства, рассказываю Ваньке, как рассыпала рис, как увидела над ним светящийся огонёк и следила за его появлением, когда было время, пытаясь прочитать что-нибудь на его лице. Он задумывается и всё больше мрачнеет, слушая меня. Потом к нам подходит Ботик и я кидаю ему несколько печений со стола. Анька, не выдержав, окликает мужа из халабуды и он, досадливо поморщившись, виновато пожимает плечами.

- Надо её успокоить. Измаялась уже, наверное, от тревоги... Ладно, Белочка, ложись-ка, ты, досыпай. Хоть сейчас и утро, а для полной мудрости ещё рановато. Потом поговорим. Скоро Иваныч прибудет, с ним и обсудим ещё раз. Хотя...

Он снова задумывается и, пожевав губами, предлагает: Может, пока не будем никого дёргать? Ничего особенного-то не произошло. Ну, убрал кто-то этот рис...

По тому, как он сводит свои выписанные соболиные брови и покусывает губы видно, что это обстоятельство беспокоит его даже сильней, чем загадочный краб.

- Ты, Белочка, далеко не ходи никуда, рядом ошивайся, слышишь? На наш пляж пока ходите. Я тут поговорю кое с кем, поспрашиваю, узнаю некоторые вещи...

- А что ты узнаешь-то? У нас чужих не бывает. Никто не являлся уже с месяц. Аланов племянник в начале мая приходил, да и тот... Слушай - вскидываюсь я - Это тот самый племянник, возле которого тогда шаровая молния шарахнула? Ты думаешь, он знает...

- Ничего не тот, тот уже помер давно... Его в Туапсе отвезли, в больницу. У него какое-то тяжёлое отравление аукнулось, ещё в январе. Похоронили там же, у него мать с сестрой в городе жили, а он последний год здесь находился.

- Это на него молния так подействовала? Или уже потом заболел?

- Говорят, сразу больной приехал. Работал на корабле, там и отравился. Какие-то рейсы плохие в загранку были, что ли... Он летом ещё прибыл и, вроде как, здесь долечивался, но не помогло. Слухи ходили, что они возили пакость всякую и у нескольких человек было отравление парами тяжёлых металлов или ещё там чем-то, я не прислушивался сильно. Видал его только раза два-три, он всё больше дома отсиживался.

Анька зовёт Ивана уже со злостью и он смущённо улыбается: Не надо её злить, Белка, я пошёл. Потом поговорим.

Он торопится уйти и я, погладив Ботика, тоже отправляюсь спать. Зато теперь я знаю, что хоть Иван и командир, а злить Анютку не любит и правильно делает: женщин надо беречь! С этой тёплой мыслью я и засыпаю, отбросив все угнетающие догадки о произошедшем. Будет день и будет песня.

***

День оказался чудесным и полным приятных неожиданностей. Оставив повеселевшего Тосика за компьютером, мы ушли на Дикий пляж, где нас ждал выславший записку Вик, и провели на море незабываемые пять часов. Сначала просто искупались и понежились в тени, потом Вик покатал нас на водном мотоцикле, взятом напрокат на лодочной станции возле Горки и я даже немного 'порулила', чувствуя спиной и руками его помощь. Долго находится на солнце я побоялась и тогда он отвёл нас на такси в крошечную кофейню над высоким морским берегом, за десять километров от наших мест. Из еды там были одни бутерброды, но вкуснейшие: с красной рыбой, королевскими креветками, крабами и икрой, а также куча пирожных и выпечки.

Юлька с некоторой тревогой наблюдала, как я с аппетитом поглощаю опасные продукты, но смолчала. После замечательной трапезы мы спустились по шаткой лесенке с головокружительной высоты на узенький, - метра три длиной, пляж и ещё раз искупались. Нам почти полкилометра пришлось ползти по скрытым водой обломкам скал на дне, но удовольствие того стоило: вода дальше была чистейшей и прозрачной. Я отчётливо видела рыб, проплывающих мимо, и даже попыталась поймать ползающего по дну крабика, но меня вытолкнуло на поверхность.

Мы возвратились назад, когда уже начало смеркаться и, чувствуя, что кожу у меня слегка саднит, я поняла, что всё же перебрала с солнцем. Вик осторожно помог нам выходить из такси и вложил мне в руку маленький конверт.

- Вдруг не увидимся в ближайшее время, Сергеевна. Я ведь человек подневольный: отправят в Краснодар за материалами... Это мой подарок тебе на день рождения, талисман на счастье. Он будет тебя оберегать, носи всегда.

И он нежно, еле прикасаясь, поцеловал меня в висок - Никуда бы от тебя не уходил... Но мне пора, да и вам тоже, я вижу.

Я как во сне повернула в сторону перелаза, но Юлька дёрнула меня за руку и мы, дойдя до сдаваемых отдыхающим вагончиков на Диком пляже, спрятались среди них, наблюдая, как отъезжает его такси.

Ой, Белка! - только и сказала мне Юлька.

Когда у меня поднялась температура, Тосик взбесился и наорал на нас так, что Анька спряталась в халабуде, а Свисток, отложив все свои дела, остался дома и попытался наладить хоть какой-то мир. Он заварил особый зёлёный чай из своих неприкосновенных запасов и отправился с чашкой в кабинет, уговаривать Тосика, а Юлька принялась застилать мне раскладушку в гроте. Губы у неё дрожали, да и я с трудом сдерживалась от слёз.

Потом она вымазала на меня целую кучу пены из 'Пантенола' и заставила запить парацетамол и две таблетки панкреатина кружкой 'чайной травянки'. Аспирин мне нельзя: кислотность почти нулевая. Замотанная в два одеяла поверх майки с длинными рукавами, я даже не посмела высунуть руку, когда Тосик вышел проверить, как меня устроили. Он тронул мой лоб и выругался матом. Тогда я накрылась одеялом с головой и заревела. Но он уже ушёл и мы с Юлькой немного поплакали вдвоём.

- Давай посмотрим твой подарок, Белочка. - предложила Юлька, сбегав послушать, как Тосик со Свистком переговариваются в кабинете - Они там о погоде говорят. Свист переживает, что дожди обещают на целую неделю и твой день рождения будет пасмурным. Он знает, как Тосика отвлечь, будь спокойна...

Это был маленький, совсем крошечный медальон из белого металла. С жемчужинкой-каплей и микроскопическим глазком зелёного цвета под колечком-отверстием для шнура. Юлька достала мой крестик и мы вдели талисман на цепочку рядом с ним.

- Ну вот, надень и постарайся заснуть - сказала Юлька - Это я недоглядела, дура такая, с меня и спрос. Чего на девочку разорался...

- Юль, ты чего? - я даже привстала, услышав такой нелояльный вывод - Я же знала, что обгореть могу, ты-то причём? - тут меня сразу пробрало холодом озноба и я быстро бухнулась назад, закутываясь поплотней.

- Знобит, да? Может ещё одеяло? - засуетилась она.

- Куда ещё то? - сказала я, выстукивая дробь зубами - И так как гробница завалена. Сейчас пригреюсь, и всё будет в порядке. Ты же знаешь, как это бывает. К утру может вообще, всё как рукой снять.

- От солнечного ожога не снимет, Белка, не надейся. Что-то в последнее время тебе не везёт постоянно. То нога, то бандит этот, то перегрелась... А ведь за зиму так окрепла... В церковь надо сходить, вот что. Как немного оклемаешься, так и сходим. Причастимся, сорокоуст закажем за тебя и за Тосика...

- А за тебя?

-А мне-то зачем? Вот станет мне плохо, ты первым делом и сбегаешь, а сейчас зачем деньги зря переводить? Я как статуя вождю пролетариата, непобедимая и непробиваемая хоть снег, хоть ветер. Свечку поставлю, да и хватит пока. Вот как занедужу - тогда уж, ты беги!

Юлька, приговаривая чуть ли не по-старушечьи, подтыкает мне одеяло со всех сторон, закрепляет спущенный полог, чтобы не бился по ветру, если задует, и я начинаю потихоньку засыпать...

Я не слышала, как пришёл Заяц и смутно помню только недолгий разговор возле меня. Кажется, это были голоса Ивана и Тосика и они говорили о том, что я вся мокрая и хорошо бы переменить одеяло. Значит, Юлька спит - подумалось мне и я снова провалилась в сон. Но одеяло на мне было уже сухим и меня уже не бил озноб.

Мне снилось, что я, как бестелесная тень, блуждаю по незнакомому месту и что-то ищу. Потом, выбрав дорогу, перебираюсь по тонкому мостику на крошечный каменистый участок, затянутый глубокими тенями. Тот, кто мне нужен - впереди, за этими тёмными ветками и провалом странной двери, которую я узнаю и не узнаю. Мне нужно освободиться от этого человека, во что бы то ни стало. Ненависть - вот что мной движет и она слишком сильна, я знаю о ней, но совсем ничего не чувствую.

Как можно знать про свою ненависть и не ощущать её - совершенно неважно, главное - убить. Убить это наглое ничтожное существо, посмевшее мне мешать, поставившее препятствия на моём пути. Я её убью и будь, что будет. Я ослушаюсь приказа, хотя знаю, что это может мне слишком дорого обойтись. Она заслужила смерть. Я потеряю массу сил и их придётся восстанавливать с полгода. Ну и что! Всё равно уничтожить! Я приближаюсь к знакомо-незнакомой двери и узнаю густую, собранную в три ряда потрёпанную тюлевую занавеску, закрывающую вход, а за ней - ещё одну, поплотней. Я знаю, чья это дверь, но чья же она...

Там никого нет, значит, эта дрянь спряталась! Я всё равно найду её, нужно только спуститься вниз. Я изучила здесь каждый уголок и каждую травинку и разыщу её без затруднений. Мне тоже приходится прятаться, но я всё равно её найду. Достаточно только проскользнуть вдоль стены до этих каменных ступеней. Я знаю, что она рядом, потому что не забыла стук её сердца. Скатиться вниз по кирпичам стены и... Что-то впивается в меня. А потом перерезает пополам...

Удара не было: просто сильный треск и вспышка. Я подскочила в постели и сразу увидела на полу грота отсветы близкого огня. Горело рядом, в дупле. Я вылетела, как была, босиком, в бриджах и тонкой водолазке и даже не обратила внимания на холод, охвативший ещё слегка влажную одежду. Это действительно горело моё жалкое жилище: занялись две занавеси, закрывающие вход и плавился полиэтилен, подвязанный под шифером, начинал тлеть картон, застилающий стены и пол.

Я схватила таз, в котором нагревалась и отстаивалась вода для роз и выплеснула в огонь: капля в море. Подскочивший Заяц принёс откуда-то ещё воды в ведре и вслед за ним прибежал Свисток с канистрой, потом подоспел Тосик. Мы бегали от родника к дуплу и выплёскивали воду на пламя. Огонь загасили быстро и ещё прибили мокрым тряпьём. Анька закутала меня в одеяло, сдёрнутое с раскладушки, оно было сыроватым и меня пробирало: ночью Тосик мог только перевернуть на мне одеяла и теперь то, под которым я потела, оказалось наверху.

Я всунула ноги в сабо и даже успела мысленно порадоваться, что во время суматохи ни разу не задела злополучный палец. Потери от возгорания тоже почти радовали: обгорели две тряпки на двери, оплавилась плёнка, да немного повреждён картон. Конечно, всё пропахло дымом, но и постель, и вещи остались целыми.

- Что это было? - спросил Свисток, пока Тосик накрывает меня своим одеялом, отобрав сырое.

- Шаровая молния - спокойным голосом отвечаю я, пытаясь вспомнить что-то близкое и неуловимое, недавно промелькнувшее в голове: но в сознании - пустота и туман. А мне очень хочется забиться под одеяло и спать.

- Какая ещё шаровая? Откуда? - пугается Анька, стягивая у ворота полы ситцевого халата. Она промокла от пролитой воды и тоже мёрзнет. Заяц, хмурясь, накидывает ей на плечи принесённый из халабуды плед и она заворачивается в него - Какая молния? Грозы - то не было.

Все молчат и Тосик с Зайцем, почти одновременно говорят: Давайте ляжем спать.

- Я тебе утром расскажу - обещает Иван жене и она согласно кивает головой. Мы без разговоров расходимся по своим углам.

Тосик заставляет меня идти к Юльке:

- Ляжешь рядом, она и не услышит. Одеяло своё возьми, а сверху я ещё с раскладушки принесу. Согреешься?

- А ты как же, Тосик? Это же твоё одеяло...

Он вместо ответа выносит моё свёрнутое одеяло из коробки в дупле. Оно старое и ветхое, с протёртыми кое-где дырами, кое-как стянутыми нитками, но недавно постирано и не пострадало от воды.

- Я ещё спортивный костюм надену. Не замёрзну, не бойся. Иди, ложись.

Пользуясь тем, что Тосик уже не злится и слишком ошеломлён пожаром, я обхватываю его за пояс и кладу ему голову на плечо - Как хорошо всё обошлось, Тосик, правда? Повезло, что меня там не было... Я сейчас пойду, вот ещё постою так немножко... И мне надо ноги ещё помыть.

-Босиком бегала... - расстроено говорит он - Не надо, не ходи никуда. Я сам принесу. Посиди пока, подожди.

Я усаживаюсь на постели рядом со спящей Юлькой, а Тосик приносит тазик и сам моет мне ноги в тазу, да ещё безо всяких чёртовых перчаток. А потом я укладываюсь и мне начинает сниться самый прекрасный сон в моей жизни: такой страшненький и такой чудесный.

Я сижу, прижавшись к чуть тёплой батарее в ростовском автовокзале, и недалеко от меня, точно также притулился на полу широкомордый облезлый паршивец, преследовавший меня по городу целый день. У меня уже нет сил двигаться и даже не хочется есть. Я надеюсь умереть, прежде чем нас начнёт выгонять какой-нибудь очередной милицейский патруль: на улице холодно от мокрого снега и спрятаться от этого шакала у меня уже просто не хватит сил...

Недалеко от нас останавливается пара: высокий красивый парень с удивительно знакомым, никогда не виданным лицом, а с ним - девчонка в модной кожаной куртке, не достающая ему до плеча.

- Не везёт, нам Юлечка- говорит он - Билетов на этот автобус нет. Придётся дожидаться ночи и ехать на поезде. Хорошо хоть, возвращаться недалеко: вокзалы совсем рядом.

-Как же так, Антон... Может, попробуем, без билета? Водителю можно заплатить... Он же возит безбилетников, свой карман выручает.

- Так далеко не возит, чтобы из конца в конец, он только транзитных берёт. Нет правды на земле - с улыбкой заключает парень и я, почти бессознательно, подхватываю: Но правды нет и выше. Он удивлённо оглядывается и, приблизившись, приседает возле меня, разглядывая тёплыми янтарными глазами.

- Это кто у нас тут? Какая беленькая... Юль, смотри, лицо какое, как со старинной картины... Совсем девочка... Что с тобой случилось, миленькая?

И у меня начинают катиться из глаз слёзы и капать за ворот драного грязного свитера, на засаленное тонкое пальтецо, на покрытые цыпками и чесоткой руки, на тугую упругую подушку под головой...

Глава 14

Новое утро ушло на то, чтобы разобрать моё мелкое пожарище, заменить картон и жалкие остатки 'портьер', вывесить для проветривания постель и бельё. Свисток, прилаживающий своё 'буржуйское' пуховое одеяло в двух шагах от меня, приглядывается ко мне слишком внимательно и я, слегка раздражаясь, не выдерживаю.

- Свист, дорогой, со мной всё в порядке. Ты же знаешь, что я не пострадала. Температуры у меня тоже нет и я хорошо себя чувствую.

- Это прекрасно! - радостно заявляет он, потирая руки: Значит, культурную программу в честь твоего юбилея уже пора пускать в действие.

- А почему 'юбилея'? Это у тебя был юбилей, а мне до него ещё года не хватает. Спешишь, рыжик!

Рыжик, не моргнув глазом, смотрит на меня с дурашливым укором:

- Так целый год и будем справлять, раз в неделю и понемножку. Чтобы полностью осознать, что он у тебя наступил. А с сегодняшнего дня - первая предъюбилейная неделя пошла. Народа много, все поздравить хотят, чего же тут странного? Может, нам и года не хватит. Вот после обеда Максуд на очереди, а вечером - танцы. Как раз Полкан с Отаром явятся. Они, наверное, хорошие бабки забили, пусть раскошеливаются, ради тебя. Ты же у нас - звёздочка несравненная!

- Не ври, давай! - одёргивает его Анька. Вид у неё недовольный и усталый, наверное, не выспалась: Это Иван договорился, чтобы нас всех бесплатно на танцплощадку пустили. Вечно тебе надо все заслуги себе присвоить.

- Сама такая - не остаётся в долгу Свисток и встаёт напротив неё, расставив ноги - А угощать нас тоже твой Ванечка будет? На танцплощадке буфет есть, а в нём - всякие вкусности, вино и мороженое. Вы что ли, с Иваном разоритесь? Как же, дождёшься от вас, куркулей!

Заяц, наблюдающий за их перепалкой, даже и не думает вступать в спор. Он сидит на камне возле ежевики и лениво улыбается, подставив лицо утренним солнечным лучам.

- А сам-то, такой бедный, что ли? - отбивается Анька, разозлившись на равнодушное молчание мужа. И вообще, лучше бы громоотвод поставили, раз у нас молнии тут гуляют, как у себя дома. В любой момент снова взорваться может. Хорошо, этот раз обошлось.

- Я же тебе сказал, что это ни к чему - лениво тянет Иван - Это не обычная молния, она, так как грозовая, не действует. Она - не изученное природное явление. Ясно?

- Что, ждать, когда нас всех тут перебьёт, что ли? - злится Анька и Тосик, проходя мимо от ручья, успокаивающе трогает её за плечо.

- Перестань паниковать. Анюта! Даже снаряд, говорят, в одно место дважды не бьёт, а это молния. Можешь быть спокойна, тебе ничего не грозит.

- Откуда ты знаешь! - упирается Анька, в которую с утра, будто бес вселился - Сами же говорите, что эта шаровая общим законам не подчиняется. Вот возьмёт и шарахнет снова. Может, мы ей не нравимся...

- Если ей кто и не нравится, так это я - произношу я и на меня удивлённо смотрят все, кроме Зайца. Он снова мрачнеет и, сцепив зубы, опускает взгляд в потерявшую свежесть жёсткую траву.

- Чего это, вдруг? - оторопело спрашивает Анька, перестав разворачивать на верёвке Отара свои простыни в красных маках.

- Да я так, к слову - отмахиваюсь я - Ударило-то, возле моей двери... а вообще-то ей теперь полгода надо, чтобы новых сил набраться. Так что спи спокойно, Аня, радость моя. Ничего с тобой не случится.

- Розы наши обе сгорели - огорчённо сообщает подошедшая Юлька - Надо же! Обидно как! Я вчера, когда одеяла из дупла забирала, за одну ветку зацепилась и она слетела с подвязки вниз, даже ногу мне шипами поцарапала. Думаю, надо утром поправить, по-светлому. А утром уже и поправлять нечего... Одна зола.

- Что, и Ребекка сгорела? - изумив меня уже не в первый раз своей догадливостью, спрашивает Тосик - Ну, та, что красная... Она же дальше росла. И её сожгло?

Я не слышу, что ему отвечает Юлька, потому что слежу за тем, как Заяц встаёт и, невесело задумавшись, отправляется к себе. О чём же он думает, змей скрытный? Что его так гложет?

***

Максуд встречает нас радостной улыбкой и сразу же спешит увести в направлении Первого пляжа.

- Бэлка, радость моя! Я тэбя отдэльна поздравить хочу! Лёха с Надэй тэбе позжэ сюрприз готовят, а сэгодня мой день. Три часа у мэня эсть и я тэбя к своэму другу повэду. Самый лучший шашлычник Краснодара (конкурс выиграл - клянусь!) сделает для тэбя такой шашлык, которого ты в жизни нэ кушала. Пойдёмтэ дэвушки, всё сами увидэтэ.

Другом Максуда оказывается высокий плотный парень с улыбкой во весь рот и, действительно, золотыми руками. Он армянин и, помня о конкуренции между двумя группировками, владеющими побережьем, это кажется немного странным, но Арсен и Максуд с детства живут в одном дворе. Они вместе служили под Моздоком, а потом поступили в один институт. Их отцы работают в одной фирме, а матери - подруги.

Пока Арсен потчует нас нежнейшим 'морским' салатом с орехами, который хвалит даже Юлька, ненавидящая водоросли, друзья перекидываются новостями, шуточками и подначками, попутно объясняя нам то, чего мы не понимаем. Всем весело, радостно и легко. Потом наступает время шашлыков: бараньих, свиных, куриных и осетриных, вкуснейших и сочных. Я осторожно пробую всего понемножку и огорчаю Арсена.

- Почему так мало кушаешь, Белочка? Разве не вкусно? Или ты за фигуру беспокоишься? Зря: я такой прекрасной фигуры никогда нигде не видел. Если немножко наберёшь, то хуже выглядеть не станешь, ручаюсь!

- Нэт, нэ то говоришь, брат: Бэлка у нас от пэрэедания заболеть может. Жэлудок нэжный, бэрэчь надо - заступается за меня Максуд - Ты сам подумай, развэ ангэлам много еэсть надо? Для них главноэ - очэнь хороших людэй видэть много-много и часто, а не насыщаться. Вот я её к тэбэ и привёл, посмотреть на хорошэго парня.

Мы все снова смеёмся и Арсен приносит щербет, какого я никогда не пробовала, а увидев, что мне понравилось, обещает: У меня ещё для вас один сюрприз есть. Вы мохито пили когда-нибудь? Ну, вот и отведаете. Я сейчас свежайший сделаю.

Он приносит новый напиток и мы, с восторгом отпивая глоточками что-то прохладное, наводящее на мысли о нектаре и амброзии, болтаем вчетвером ни о чём, радостном и приятном. Я про себя задаюсь вопросом, знает ли Максуд о моём диагнозе, и не могу этого понять по его лицу. Потом ловлю на себе взгляд Арсена, на мгновение ставший горьким и полным отчаяния. Знает. Они оба знают и готовы сделать всё, чтобы я забыла об этом хоть ненадолго. Я глубоко вздыхаю и, в ответ на три вопросительных взгляда, улыбаюсь от всего сердца.

- Какой же вы чудесный мне праздник сделали, ребята! Так бы вот сидела и сидела, слушала вас и смотрела на море... И думала, как хорошо, когда ты в кругу добрых и хороших друзей.

- Приходи почаще - радуется Арсен - Каждый день приходи, я всегда тебе рад буду. И всегда тебя будут ждать лучший шашлык и мохито. И всё, что тебе понравится. А вечером у нас вино подают, самое лучшее, из Грузии и Армении. Ты гранатовое вино пробовала когда-нибудь? Попробуешь - о райских садах подумаешь. Днём у нас уговор с Манукяном, спиртное не отпускать, но если потихоньку...

Он уходит в подсобку и возвращается с графином, наполненным тёмно-красной жидкостью, напоминающей компот. Мы тайком распиваем бутылку дивного вина с терпким бархатным вкусом, правда я - один глоточек, и нам становится ещё веселей.

Когда приходит Заяц, я этому даже не удивляюсь, наверное - ожидала. Он, видимо, договорился с Максудом, где нас найти. Юлька в интриге, явно, не задействована, потому что удивляется совершенно естественно, а меня толкает под столом ногой. Возможно, думает, что это я сговорилась с Ванькой встретиться и поговорить о ночном происшествии. Она выражает полную радость такому совпадению и с интересом разглядывает спутников Зайца.

Это негры и не иссиня чёрные, на которых мне, почему-то, всегда было неловко глазеть, а гораздо более светлые: кофейного цвета и удивительно красивые. У них округлые высокие брови и изящные удлинённые носы с тонкими ноздрями, чудесные продолговатые глаза и аккуратные полные рты.

- Вот, шли с другом, хотели отметить встречу и увидели вас. Примете? - серьёзно улыбается Иван, слегка кивнув в сторону более молодого мужчины.

- Это Аддис. Мы с ним вместе заканчивали училище в Кишинёве. Только он танцор, а я - хоровик. Столько лет не виделись... Аддис, когда же это было в последний раз?

Поприветствовав нас кивком, Аддис улыбается и, вспоминая, теребит подбородок длинными гибкими пальцами.

- Лет пять назад я навещал сестру, она с мужем в Молдове живёт. Тогда и виделись с тобой, Ваня - по русски он говорит чисто, с едва заметным мягким акцентом, а потом обращается к нам- Рад узнать Ивановых друзей. Он сказал, вы ему самые близкие.

Мы раскланиваемся, подаём друг другу руки и Иван нас представляет. По Аддису видно, что парень он весёлый и дружелюбный, неплохо знакомый с обычаями российской жизни.

- А это - мой старший брат, Абий - представляет он своего спутника. Он по-русски тоже говорит, но хуже. В России бывал не часто, не так, как я. Я здесь три года прожил уже после училища, а всё вместе - лет семь есть. А брат - только по делам наведывается.

Абий сдержанно, но приветливо кивает нам и вдруг, подняв руку, совершает что-то вроде крёстного знамения в мою сторону. Я даже застываю на несколько мгновений от неожиданности, а он, усмехнувшись, говорит что-то Аддису.

- Брат сказал, что ты очень красивая - переводит тот - И благословил твою красоту, ведь она от Бога.

- Ну, вообще-то, не очень - бормочу я в ответ - Я обыкновенная... Но всё равно, спасибо. Твой брат... он священник?

- Да, он пастырь эфиопской православной церкви. И в России бывает по делам духовным. Я правильно сказал?

- А есть такая церковь?- широко распахивает глаза Юлька - Вот так новость! Сроду не знала... И давно она у вас есть?

- Вообще-то, с давних времён - тонко улыбается Аддис - В Эфиопии уже было христианство, когда Владимир крестил Русь.

Я плохо помню историю с христианизацией Эфиопии и поэтому молчу, улыбаясь Абию, а Юльку толкаю под столом. Абий, кажется, понимает, о чём мы говорим и вполне доволен происходящим. Он по-свойски кивает всем и смотрит на нас симпатией. Так странно, что его поведение чем-то напоминает наших российских батюшек. Сидит за столом напротив привлекательный мужчина экзотической внешности и ведёт себя со сдержанным достоинством религиозного деятеля. Хотя, чего же здесь странного... Сан обязывает.

Мы продолжаем трапезу такой разноликой, но дружной компанией, и на нас начинают с интересом посматривать проходящие пляжники, но это никого не волнует. Вновь прибывшие с удовольствием, но очень умеренно, пробуют шашлык и хвалят Арсена. Аддис начинает рассказывать ему, как готовят жареное мясо в Африке и эта тема захватывает всерьёз и того и другого.

Абий объясняет Юльке, почему Аддису дали имя 'Новый', а его самого назвали 'Главным', путаясь в падежах и окончаниях, но вполне внятно по смыслу. Максуд и Иван по секрету сообщают мне, как разозлил Манукяна успех и новой танцплощадки.

- Иван так поёт, Белка! Ты эщё нэ слышала? Это нэвозможно, как поёт! - восхищённо приговаривает Максуд и Аддис присоединяется к нашему разговору.

- Зайду специально послушать, Ваня! Так хотел тебя услышать... Давно хотел, соскучился!

- Ну так приходи - смущённо предлагает Иван - Наши всё сегодня собирались, вот и приходи. Белка у нас, танцевала с самого детства. Выдадите с ней класс. Мне почему-то, кажется, у вас двоих здорово выйдет.

- Ты что! - пугаюсь я - Я уже сто лет не танцевала. Да я и не умею ничего особенного. Кроме того, у меня нога болит, ты же знаешь. Нашёл танцорку...

-Тебя просто вести хорошо надо - заявляет Иван - Я по тебе вижу. А Аддис - бесподобный кавалер. Он у нас таких тетёх 'растанцовывал'. Ты же лёгкая, как пёрышко, у вас здорово получиться должно.

- Не сегодня, Иван, - огорчённо цокает языком Аддис - Сегодня не могу. Мы с братом вечером должны быть в одном месте... Очень важная встреча, в горах. Мы для этого сорок километров ехали. Но я обязательно приду тебя слушать. И ты ведь мне не откажешь, Белочка? Станцуем?

- Что, опять дьявола гонять будете? - усмехается Заяц - и надо же твоему Абию... Не боится он ничего.

- Я же тебя предупреждал, Ваня, - огорчённо оправдывается Аддис - Я с братом приехал. Иначе просто не пропустили бы так быстро и без проверок. Большой начальник вызвал. Экзорцизм - редкая процедура. Только чтобы с тобой увидеться, я брата уговорил...

-Экзорцизм? Абий - экзорцист? - я ошалело пытаюсь осмыслить услышанное и успеваю поймать напряжённый Ванькин взгляд. Но он уже снова безмятежно улыбается другу и продолжает, как ни в чём не бывало.

- Ну и много вы ведьм выловили? У вас их там хватает, наверное? У нас тут тоже достаточно, вообще-то... Куда взгляд ни кинь - везде ведьмы.

Разговоры замолкают и все смотрят на братьев-эфиопов, кто с недоумением, кто с испугом, кто с недоверием.

-Никогда не думал, что такое на самом деле бывает - почему-то шёпотом говорит Арсен - Думал, только в кино, в ужастиках показывают. Хотя... Максуд, Фатиму старую помнишь? Ну, ту, что на соседней улице жила? Говорили - ведьма, к священнику вашему водили. Я сам, пацаном видел, как её перед церковью колотить стало. Колокол ударил, она и забилась... А потом её на дурку отвезли.

- Мулла ничэго нэ смог сказать - чуть помедлив, ответил Максуд.- Нэ понимаю - сказал. Шайтан бьёт, а какой - нэизвестна.

- И что, в Африке есть ведьмы? - изумлённо спросила Юлька - А много?

- Навалом - горько скривил губы Аддис - У нас и то есть, а раньше совсем не слышали. Эфиопия всегда была чистой от такой дряни. Но Африка большая, стран много, передвигаться стало легче. Обмен такой получается...среди нечистой силы.

Он вздохнул и оглянулся на брата - В соседних странах неспокойно, за ведьм взялись. Только и слышишь, то там сожгли, то здесь камнями закидали. А они, ведьмы и колдуны, бегают от властей, границы переходят. И ползёт ересь такая, что жуть берёт. Страшные дела творят...

- Настоящие ведьмы? На метле летают и в кошек превращаются? - недоверчиво усмехается Юлька - Но это же, сказки какие-то! А если уж они сами в это верят, им врач нужен! Это же обычное сумасшествие!

- Не так и обычное, если детей в жертва сдают - произносит Абий и изменяется в лице. Он вдруг становится таким усталым и измученным, что мне хочется погладить его по руке. Я замечаю нити седины в его волосах и углубившиеся складки от крыльев носа к краям рта.

- Да, основное - болезнь, но...есть такие, кровь детей выпускать на земля... Весь кровь - это ужас... И наказывают не те, всегда не те. Главный виновник - уходит. И настоящий зло, тот кто Бога предал - редко узнают закон.

Он умолкает, опустив голову и, вернее всего, читает про себя молитву. Аддис молчит, уставившись в пол. Потом поднимает на меня взгляд - Прости, Белка! Праздник тебе портим.

-Ну что ты, нет, конечно. Как будто у нас всё здесь гладко. Своих грехов хватает. И мы живём среди всяких ужасов, а всё же радуемся,когда можем и как можем. И ненормальные люди у нас тоже есть. Ведь приехали же вы, с нашими ведьмами разбираться.

- Не ведьмы, нет... - Аддис снова оглядывается на брата и по его лицу видно, что сказать нам всего, он не может - Совсем другой вопрос. Не мой секрет...

-Не твой, так и не говори. - успокаивает его Ванька - Нам чужих тайн не надо, своих хватает. Ты лучше что-нибудь из тех баек, что нам в общаге рассказывал, вспомни. Ну, хоть, про ту ведьму, что твоя бабка видела. Из Судана. Помнишь?

- Помню, да. Но она не из Судана была, а дальше - с Запада. Там что-то сотворила и сбежала. Судан прошла, у нас осталась. Жила в городе, недалеко. Моя бабка тогда девочка была. А потом соседи увидели, что у них всё не в порядке. Болели, умирали, творили разное. Один сосед сказал, жена все деньги, что много лет копили, отнесла и оставила под камнем у дороги. Спрашивают её, зачем, а она не знает. Говорит, велел кто-то, а кто - не помнит. Другой сосед дочь старику продал. Красавицу - старику отдал за копейки, третьей женой. Мать с горя умерла. Ещё всякие случаи были... - Аддис сужает глаза и потирает лоб розовыми кончиками пальцев, а потом продолжает.

Позвали старуху, мудрую, а она говорит: ведьма у вас. Бродит по ночам огоньком-крошкой и все ваши тайны во сне узнаёт. И плохие мысли в головы вкладывает, что хочет себе из вас забирает: силы, красоту. молодость. Ищите, кто недавно тут живёт и хорошо живёт, богато. Негде деньги брать, а у неё есть. Это только женщина- ведьма умеет быть огонёк... огоньком.

Думали все, а как узнаешь... Кто хорошо живёт, может наследство получил, а другим не сказал. Город - не деревня, всех соседей никогда не знаешь... А та ведьма тихо жила, ничем не хвалилась, на улице редко ходила. Красивая стала - так потому что спокойно жила... Она говорила - от войны сбежала, голодала, страдала там, а у нас ожила. Мужчины к ней заходили, молодые. Может они ей деньги дарили...

А затем стала старшая сестра бабушки себя странно вести. Она была первая красавица, все на неё любовались. И вот стала по ночам вставать и на улицу идти. Раз мать остановила, другой раз остановила, а Рубин (её имя было Рубин) в окно вылезла. Успели увидеть, вернули. Она ответила, что её зовут, к мужчинам, заплатившим за неё. Это уже мать испугало и она вызвала свою тётку, знахарку. Та много знала, древняя уже была. Тётка посмотрела всё, проверила и стала сыпать зерно на порог перед домом. Других входов велела не оставлять и окна закрыть...

Я осторожно перевожу взгляд на Зайца и успеваю заметить, как он отводит глаза. Боже, милостивый, мы сидим и слушаем это. И он же верит, чёртов Ванька, в то, что сейчас рассказывает Аддис. И я, кажется, тоже верю. Кошмар! Какая Африка? Откуда у нас такие африканские страсти заведутся?

Знахарка говорила: ведьма-огонёк жадная, считать любит. Когда мало предметов считает, радуется. А когда много - сбивается и снова начинает считать. Вот и мучается на месте до утра, зёрнышки пересчитывает, оторваться не может. Так и сделали, Рубин поправляться стала. Похорошела снова, спокойная была. А однажды мать увидела, что ночью сосед пришёл, как во сне и всё зерно убрал. Разбудила быстро мужа, пошли дочь караулить, а в двери вдруг вспышка и огонь.

И тогда все ведьму узнали. Она вышла на улицу завязанная, волосы обгорели, на лице ожог. Стали соседи вспоминать, все свои беды и поняли, что это она была. В церковь её потащили, а там уже пастырь ей занимался. Она потом долго не прожила, не могла очистить себя и истаяла вся, высохла, умерла.

- А почэму она загорэлась? - спросил Максуд, шумно выдохнув воздух: Это сосэд так сдэлал?

- Никто не знает...- Аддис пожал плечами: Сосед и не вспомнил ничего, во сне ходил. Ему приказали пшеницу убрать, он её собрал и ушёл.

- Наверное, ночь была ветреная? - вдруг вырвалось у меня? - И верблюжьи колючки по всему городу носило?

- Не знаю, - удивлённо ответил Аддис, а Абий посмотрел на меня с интересом и одобрением.

- Главная часть эти люди - колдуны, они с ума сошли, или совсем негодяи, да - сказал он - Девять десяток процент и больше. Но есть, кто... кому нужно экзорцист. И в нашем город есть колючки, да. Бывает сезон для них созревания. В ветер, как один раз.

-Та-а-ак! - тянет Юлька - Хорошенький день рождения получается! Решили поздравить мою дорогую Белочку, а сами её пугаем, да? Ванька, зверь ты настоящий, хватит болтать про страшное! Давайте веселиться, а то нам скоро Тосика кормить. Арсен, миленький, а можно ещё твоего гранатового сока? Надо все страхи сладким запить и о хорошем поговорить на прощание. Когда ещё так хорошо посидим!

И она щедро, с подкупающей откровенностью рассыпает свой знаменитый звенящий горошек, после которого хочется только улыбаться и не думать ни о чём плохом.

Мы прощаемся ещё засветло и Иван, в последний раз обняв друга, обхватив нас с Юлькой за талии, прижимает к себе железными руками так крепко, что мы взвизгиваем. Максуд с Артёмом смеются, тем более что Ваньке, как он ни старался, не удалось всучить им свои деньги за угощение. Я поворачиваю голову и вижу, с каким злорадным восторгом пялится на нас базарная сплетница Галинушка и посылаю ей свою самую лучшую улыбку. И мы втроём, в обнимку, уходим домой.

- Ты веришь во всё это, Юль? - небрежно спрашиваю я подругу, пока мы моемся в нашем ручье - Во всех этих ведьм и прочую лабуду.

Она, завернувшись в полотенце, отжимает волосы и таращится на меня с почти детским удивоением.

- Конечно! Все только говорят, что не верят, а про себя боятся: верят, да ещё как! У нас в селе бабка Ворониха ведьмой была, её все за три километра обходили. Не дай Бог, взглянет - жди неудачи. А уж если обругает, или плюнет, то вообще конец! Она умереть не могла две недели, ни врачи, ни подруги не помогали. Священника чуть не каждый день вызывала. Он от неё зелёный выходил, каялась, видать... Ведьмы долго умирают, мучаются: им надо свой дурной заряд отдать кому-нибудь, освободиться... Наверное, тебя эта старая швабра Сваха донимала, Белка, вот что я думаю.

- С чего бы ей? Я же с ней не конфликтовала никогда. И откуда ей знать приёмы африканских ведьм?

- От зависти, вот с чего! Эта жаба, она никогда в жизни никого подобного не видела, только шлюх, да сутенёров. А приёмы - эка невидаль! Прочитала, услышала, обмен опытом произвела. Догадалась, наконец. Ты сама говорила, что колесо придумали в разных концах земли и по-разному. А ведь придумали же! А тебя мы в церкви на днях отмолим, не боись! Я знаю, кому и как молиться надо. Тебя Бог сразу под защиту возьмёт. Даже и не думай больше об этом, милая моя! Всё будет хорошо.

Глава 15

Вид у нашей компании мало чем отличается от праздношатающейся по набережной толпы, но на нас все обращают внимание. Возможно, виной тому нелепое, в таком месте, нарядное платье Аньки из воздушного шифона, превратившее её в аппетитную соблазнительную красотку. Возможно, скользящий впереди всех Свисток бесподобен в своей лениво-расслабленной грации. Возможно, мы слишком явно выглядим одним целым и неделимым.

Любопытные взгляды, наткнувшись на подвижного, как ртуть Свистка, перемещаются на Аньку, повисшую на локте принаряженного в джинсу молодцеватого Полкана, на идущего рядом с 'отцом' задумчивого Отара. Дальше следует Юлька, слишком сексуальная в своих красных шортах и легкомысленной маечке со стилизованным цветочным букетом на левом плече, поминутно оглядывающаяся на нас с Тосиком. Мы последние и нам достаётся самый пристальный интерес.

Я чувствую себя неуютно под этим оценивающим разглядыванием. Наверное, мы двое заметно выделяемся в толпе загорелых полуодетых тел своей худобой и бледностью, длинными рукавами маек и в нас, при желании, очень просто разглядеть бомжей. Или наркоманов, алкоголиков, клиентов психиатрической лечебницы... не знаю кого. Меня это злит и беспокоит, но Тосик невозмутим и его рука уверенно и твёрдо отводит меня от столкновений со встречным потоком.

- Не тушуйся, Белка! Не привлекай к себе лишнего внимания. Когда ты вот так боишься, ты ещё красивей. Прямо фея из сказки, случайно попавшая в грубый человеческий мир... Тебя уже глазами съели!

- Тосик, перестань... - начинаю не на шутку нервничать я - Не смеши меня, ради Бога! От нас за версту разит бомжатником и это неистребимо. Красавицу во мне видишь только ты, а Юлька тебе поддакивает. Мне лично никто такого слова уже сто лет не говорил, даже в шутку.

- Да они просто не знают, какое слово нужно сказать, потому что 'красавица' для тебя не подходит - ничуть не смущаясь, бессовестно врёт Тосик - А для других эпитетов ни у кого воображения не хватает! Не вписывается твоя прелесть в обычный лексикон. Так же как ты - в обыденную жизнь людей.

Я не умею по-другому реагировать на их с Юлькой улыбки ничем кроме ответной улыбки, и он это знает. Так мы и входим на танцевальную площадку, сияя зубами, как два довольных жизнью идиота. Обрадованный нашим хорошим настроением Свисток кивает контролёру на входе и тащит нас в сторону от эстрады, где есть несколько хрупких столиков, усаживает на стулья с ажурными железными спинками.

Я чуть успокаиваюсь и рассматриваю площадку, публику, крытую эстраду, любуюсь оживлёнными лицами Аньки и Юльки, ожидая выхода Зайца. Наконец он появляется и начинает петь. Я не очень хорошо разбираюсь в современных шлягерах и исполнителях, но на то, чтобы понять, что наш Иван - настоящий артист мне хватает считанных секунд. У него красивый бархатный баритон, неожиданно звонкий на высоких нотах и прекрасное чутьё на то, как надо вести себя на сцене.

Даже белая рубашка с короткими рукавами, выбранная им вместо 'хиповой' красной майки, рекомендованной Юлькой и Свистком, смотрится на Зайце уместно и классно. Хотя, и майка бы тоже подошла... Он совершенно неотразим именно тем, как поёт, а не тем, как одет. У меня заметно поднимается настроение и, поймав Ванькин взгляд, я, подняв к подбородку сжатые кулаки, изображаю свой восторг. Он усмехается и посылает мне воздушный поцелуй, которого, к счастью, Анька не заметила. Она настолько счастлива, что не может усидеть на месте и тянет Свистка танцевать.

- Вот это да-а-а! - изумляется Юлька - Смотри-ка, как разошлась наша Анютка! Тушите свет!

А я делаю для себя ещё одно открытие: танцует эта пара идейных врагов бесподобно. Анька не ошиблась в выборе партнёра, Свисток водит её по площадке ловко и красиво, бережно отвлекая от соприкосновений с другими танцорами.

- Она ведь наполовину молдаванка, у неё это в крови - говорит мне на ухо Тосик - А со Свистком и так всё ясно, он же 'весь на пружинках', как чёртик их коробочки.

-Тосик, ты что, мои мысли подслушиваешь? Как это у тебя получается? - смеюсь я, но он только загадочно улыбается в ответ и протягивает мне руку.

- Сейчас будет медляк, мне Иван пообещал. Пойдём, Белочка! И не надо мне говорить, что ты отвыкла: от хорошего отвыкнуть нельзя. Отар, Иваныч, поухаживайте за Юлечкой, пока мы с Белкой будем танцевать.

Юлька со Свистком находят нас в толпе и мы танцуем рядом под 'Сойли' из репертуара Челентано, а потом возле нас появляются Анька с Полканом и мне так хорошо, что я даже забываю про покинутого всеми Отара, а потом, спохватившись, отыскиваю его взглядом. Возле него остановилась какая - то девчонка из обслуги и он с улыбкой кивает ей, делая заказ. Заяц со сцены наблюдает за нашим танцем с одобрением и подмигивает мне черносливовым глазом.

После нескольких скачек, в которых я, конечно, не участвую, чтобы не разбередить рану, меня ведёт в круг Полкан, а Анька, не без успеха, обучает хитростям танцевального искусства Отара. У него сразу неплохо получается и оба вполне довольны. Тосик танцует с Юлькой, уложившей голову ему на грудь. Я боюсь, что она потихоньку плачет и прошу Полкана приблизиться к ним.

- Ничего, Белка, сейчас подойдём... А может, пусть поревёт? Надо же, когда-то... - говорит мне Полкан и я, про себя, соглашаюсь с ним. Юлька не любит плакать одна, а при мне Тосик ей это делать запретил. На Горке мы всё время на виду... Когда ей ещё дать себе волю? Музыка вызывает так много эмоций, а здесь их вообще через край...

- Ладно, пусть - соглашаюсь я и мы отправляемся доедать заказанные Отаром пирожные. Я даже делаю глоток вина из бокала Свистка, пока Тосик этого не видит, и долго, с наслаждением, катаю во рту забытый кислый вкус 'Ркацители'.

- Полный набор запретных удовольствий, Белка! - поддевает меня Свисток и делает страшные глаза - Танцы, мужские объятья, вино... А вдруг, опьянеешь и буянить начнёшь? Что нам тогда делать? Кстати, не боишься, что Тошка от тебя запах учует?

- Единственный глоточек не учует - отмахиваюсь я, вспоминая обеденную трапезу в 'Кораблике' Арсена - Если ты не продашь, конечно! С такой мелочи хуже не станет, а если что - на пирожные всё свалю. Мне их тоже нельзя... И вообще, по сравнению с прошлым годом, приступов у меня почти не бывает. Доктор сказал, что я возвращаюсь в нормальное состояние. Явных и значительных повреждений ЖКТ у меня нет, это невралгические спазмы, усиленные перенесёнными стрессами, вот и всё!

Появление на танцплощадке Насти с парой соратниц по нынешнему ремеслу отвлекли рыжего ехидину от очередной шпильки, а Юльку - от минорного настроения. Они оба устремляются поздороваться с бывшей соседкой по Горке. Девочки ведут себя вполне прилично и тихо, а одеты в соответствии с общим настроем, но сомневаться насчёт рода их деятельности сложно. Я беспокоюсь за то, что сентиментальная Анька захочет расцеловаться с Настей на виду у своих танцевальных поклонников кавказской национальности, но она, приветливо улыбнувшись Насте, несётся к герою вечера.

Всё ясно: перекур... Сейчас они дружной компанией пойдут за решётку и все восторги по поводу Зайцевского дебюта и неожиданной встречи останутся за кадром. Мне придётся это пережить, зато и особого внимания эта встреча у окружающих не вызовет. Полкан тоже куда-то испарился и мы вдвоём с Отаром не интересуем никого, кроме официантки, которая на него, кажется, запала. На сцене крашенная 'под Мэрилин Монро' девица затягивает низким альтом:

Слова любви вы говорили мне

В городе каменном

И фонари с глазами жёлтыми

Нас вели сквозь туман....

Поёт она неплохо, но после Ивановых рулад её голос звучит не слишком эффектно. Однако танцующих выходит много, публика разогрелась и жаждет продолжения праздника. Я наблюдаю, как официантка 'делает глазки' нашему тихоне и сохраняю улыбчивый нейтралитет: девушка не первой молодости, но явно смущается и на вид очень миловидная. Самое то, что надо: по виду не алкоголичка, не шалава, и намерения у неё явно, серьёзные, и выбирать она умеет. Единственное, что в ней настораживает, это узкий рот и тяжеловатый подбородок, намекающие на излишнюю практичность и властность...

Моего локтя касается чужая рука и я, непроизвольно вздрогнув, оглядываюсь.

- Дама танцует? Можно пригласить? - напугавший меня бандит из джипа улыбается приветливо и непринуждённо, а его железная лапища без малейшего усилия с мягкой настойчивостью стягивает меня со стула. Я не успеваю сказать и слова, оказавшись среди толпы танцующих.

- Вообще-то, не танцую... - успеваю вставить я, сразу же бессознательно включившись в такт его шагов - У меня нога болит.

- Я помню - успокаивает меня качок - Мы потихоньку пойдём, осторожно.

Самое примечательное, он сразу же угадал в мелодии ритм танго и ведёт меня медленно, но верно, ловко избегая столкновений с соседними парами. Для такого верзилы правильно и легко танцевать -настоящее чудо и это ещё больше выводит меня из равновесия. Я молчу, пытаясь отыскать среди окружающих кого-нибудь из своих, а он рассматривает меня с задумчивым выражением лица и даже не пытается прижать к себе.

- Сколько ты берёшь, малышка? - внезапно спрашивает этот упакованный в дорогие импортные шмотки образец античного дискобола, и я сначала не понимаю его. Отрываюсь от своих поисков и смотрю парню в глаза, пока смысл заданного вопроса доходит до меня во всей своей неприглядной прямоте.

- Что-о-о-о? - я чувствую, как от лица отливает кровь и вдруг отстранённо представляю, как это отражается на моей и без того бледной физиономии. Юлька говорит, что у меня на фоне белеющего лица начинают гореть глаза и только что не светятся...

Наверное, Бог, всё-таки, есть, потому что ответить мне не хватает времени: рядом завязывается драка, кто-то валится на пол и меня отталкивают от опасного партнёра. Сразу же начинает мигать свет, женская часть отдыхающих поднимает оглушительный визг, а мужская активно демонстрирует знание сложных идиоматических оборотов русского языка. Вынырнувший из толпы Тосик, схватив меня за локоть, увлекает к выходу.

- Белка, стой здесь и никуда не уходи - наказывает он, примостив меня возле высоких зарослей шиповника - Свисток пошёл предупредить Отара, что мы уходим, и где-то застрял, как бы не ввязался. Там ребята Миносяна с Алановскими сцепились, а у него здесь приятелей полно. Жди! Я сейчас всех сюда отправлю, к тебе.

Одной мне долго стоять не пришлось. Подошли Юлька с Анькой и Полкан, а немного погодя - остальные, вместе с Иваном, закончившим своё сегодняшнее выступление.

Мы уже выходили к перелазу на мост, когда мимо медленно проплыл увязший в случайной пробке знакомый чёрный джип, направляющийся в сторону 'Утёса' и я срываюсь, спрятавшись за спину Отара:

- Тосик, вот он! Тот бандит на джипе это его машина... Он был сегодня на площадке и пригласил меня на медляк, когда вы курить уходили. Это он!

- Свист, проследи, будь другом... - просит Тосик: Посмотришь, а?

Свистку ничего не надо говорить дважды. Он мгновенно исчезает под мостом и, когда мы добираемся до перешейка, уже встречает нас насмешливой улыбкой.

- Долго же вы плетётесь, черепашки! Я уже все ваши заначки обшмонал...

Анька верит ему всерьёз и, ахнув, к великому удовольствию Юльки и Свистка, спешит к халабуде. Заяц, посмеиваясь, следует за ней, наградив остроумца воздушной оплеухой.

-Ну что, видел? - спрашиваем мы с Тосиком в один голос, а потом я замолкаю.

- Куда он поехал? Ты успел заметить?

Наш насмешник смотрит лениво и даже позёвывает, растягивая удовольствие. Его мне тоже очень часто хочется убить: реже, чем Юльку, зато гораздо сильней...

- Да я уже и подремать успел, пока вы заявились... Белку вы мне совершенно испортили: тоже черепахой стала. Жалко, что не ниндзя...

- Не тяни резину, парень - одёргивает его Полкан: Дело говори, а потрепаться у тебя ещё много времени будет! Жизнь впереди большая, ты от неё ещё только четверть отщипнул.

- Да уехал ваш лендровер, далеко уехал! За самую Малаховку. Может, вообще, с концами, или в другом кусте квартирует. У нас этот джип даже не притормозил ни разу, когда пробка рассосалась, так прямиком, и подул до Большого поворота. На малой скорости, поэтому я его хорошо срисовал.

- Ты уверен? - переспрашивает Тосик, а Свисток в ответ демонстрирует ему бинокль, зажатый в руке.

- Я тебе что, мальчик, службы не знающий? Сказал же... Если бы не для Белки, я бы на вас, мужики, точняк, крепко осерчал. За кого вы меня держите, из конца-то в конец!

Как бы он не шутил, а обиделся - понимаю я и примирительно кладу ему руку на плечо. Он тут же зловредно показывает Тосику язык и, вручив Полкану бинокль, подхватывает нас с Юлькой под руки.

- Девчонки, у вас сегодня днём так борщом пахло, я даже есть ничего не стал. Пару яблок сгрыз и отложил все желудочные церемонии до этой минуты. Вы готовы к торжественному насыщению лучшего Джеймса Бонда всех времён и народов? Тогда приложите все ваши усилия к чествованию подлинного героя нашей Горки, замордованного завистью этих злосчастных интриганов. Я - ваш и делайте со мной, что хотите, канашки мои... Всё-всё! Что вам только в головы придёт!

И я, отложив все свои сегодняшние переживания и страхи на ночь, начинаю хохотать вместе с Юлькой, закатившейся своим заразительным смехом.

***

Ночью Юлька приходит ко мне, когда я уже начинаю засыпать и забирается через меня к стенке. Я отодвигаюсь, давая ей место и спрашиваю: Одеяла хватает? Надо было своё взять. У меня это узковатое, ночью стащишь опять. А подушки две, хватит.

- Да я ненадолго, просто полежу, а потом уйду. Давно так не спали, соскучилась...

Немного полежав в молчании, она произносит мечтательным голосом: Интересный народ эти священники. Смотрят, вроде как на женщину, а женщины-то и не видят... и все одинаковые, что русские, что иностранные.

- Вона чо-о-о! - насмешливо тяну я: То-то, я смотрю, ты Абию глазки за столом делала. Сдурела совсем!

- Не только глазки...- признаётся Юлька: Я его и ногой под столом потрогала.

- Юль, ты что? Совсем с ума сошла? Зачем? - мне даже не смешно, а совершенно непонятно и дико.

- Ну, так просто... Узнать. Мужчина же он, в конце концов... А он отодвинулся...

Я сажусь в кровати, уставившись на неё, хотя вижу только смутный силуэт на подушке, лежащий на спине с запрокинутыми за голову руками.

- Ну и дура! Представляю, что он о тебе подумал, да и обо мне тоже! Зачем тебе это, Юль, объясни мне! Ну зачем тебе все эти глупости, все эти чёртовы клиенты и такая жизнь? Хорошо ещё, Тосик не знает, что ты на свою завязку плюнула с высокой горки. С нашей Горки...

- Он, наверное, знает. Или догадывается... И вообще, Белка, мы с ним с самой весны уже вместе не спим.

- Не спите... - я не знаю, что сказать и снова укладываюсь в постель - Юль, он же болен и серьёзно болен, ты ведь в курсе. Он, вполне возможно, просто не может...

-Возможно. Но я тоже не могу... Мне так легче, Белка, понимаешь? Так не страшно.

-Что не страшно? - голос у меня спокойный, но внутри всё дрожит, и я прижимаю руки к груди, чтобы это не стало заметным.

-Ты не знаешь, что это такое, Белка! И никогда не узнаешь, я за это горло любому перегрызу. Когда... Ну когда это случилось... Эти чурбаны сопливые, уже поимели меня, как хотели, уже всё со мной сделали, что смогли и всё никак не могут успокоиться. Кажется, что это длится так долго, так страшно, а им всё мало... Мне тогда уже шестнадцать было. Как будто во мне ни одной целой косточки не осталось... А дома, куда я только на следующую ночь добралась... Там папочка родимый, матами кроет. И меня, и мать... И мать плачет, а всё равно орёт: молчи, отца слушай. А через неделю в больнице... На меня посмотреть все, кому ни лень, приходили! Каждый день...- она замолкает и я прижимаюсь к ней, сотрясаясь всем телом, давясь слезами.

- Ну всё, Белочка, успокойся! Прости ненормальную, не сдержалась... Я просто не могу этого забыть, мне так легче, понимаешь? Ну не плачь, я же не посмею сейчас Тосика позвать... Прошу тебя, успокойся. С тобой никогда такого не случится, обещаю тебе. Господи, что же я за дура такая, безмозглая... У тебя же температура поднимется, Белка, ну не плачь! Где эти твои чёртовы капли? Скажи мне. И не плачь, ради Бога. Если Тосик услышит...

Нельзя, чтобы он услышал - понимаю я и встаю, чтобы в темноте дотянуться до полки с лекарствами. Тосик должен жить спокойно, чтобы жить.

Глава 16

Всё следующее утро мы двигаемся, как сонные мухи и не знаем, чем себя занять. Погода начинает портиться, редкий срывающийся дождик сменяется ветром, который разгоняет облака и кажется, что будет солнечно, но это длится недолго. Снова начинается мелкая морось, которая даже не в состоянии прибить пыль, но висит вокруг как пар в выстывающей бане. Тосик выглядит ни здоровым, ни больным, дремлющим на ходу и, наконец, действительно отправляется 'досыпать'. Юлька с ворчанием пытается примостить впитавшее влагу постельное бельё под навесом и я не ожидаю ничего хорошего от предстоящего ночного сна.

Постель будет холодной, волглой и неприятной. Можно, конечно, развести огонь в мангалах и закрыть грот пологом. Но подсушить таким образом одеяла и простыни для троих - долгое и нудное занятие, а кроме того, они снова отсыреют за считанные часы. Осенью мы просто одевались в постель потеплее и ложились без простыней, под одеяла. Ночная сырость на берегу донимает часто, если не всегда, но летом она обидней, чем в другие времена года. Ждёшь-ждёшь солнца, а когда уже кажется, что скоро начнёшь изнемогать от жары, опять эта слякоть на всю ночь.

Меня не оставляют в покое мысли о пресловутой ведьме, которая может желать мне зла настолько, что собиралась убить. Кто же это? В самом деле, Пряха? Зачем ей моя смерть, если она не теряет надежды запрячь меня в свой 'бизнес'? Да и не выглядела она такой уж 'убийственной' во время нашей последней встречи... Ощупывала взглядом, разумеется, испытывающим и расчётливым, будто руками всю залапала, но коварным её поведение не назовёшь: это пусть и неприязненная, но практичность. Может, за Стасиков подбитый лоб возненавидела? Так сыночек её сам иногда из себя выводит. И за такое не ненавидят.

Тогда, кто? Нельзя сказать, что все мне рады и принимают как любимую подругу, но не с ненавистью же. Девчонкам у Насти до меня вообще особо дела не было: поболтали, да разошлись. И смотрели они на меня, скорей даже слегка разочарованно: того, что ценят их клиенты, во мне нет, ни пышных прелестей, ни сексуального рта, ни зазывного взгляда. Да нет, даже приветливо они на меня смотрели, особенно, когда мы с Настей прощались. Кто же это?

Чёртова Эльвира меня, наверное, уже и забыла давно. Да и кто она была? Верней всего, подсадная утка, которой просто воспользовались при случае. Она орала что-то про ненависть, но от такой дуры и ненависть только дурацкой может быть - бесплодной... Нет, не она, она так Чёрного боялась, что делала только то, что ей велели. Сам Чёрный, вот кто ненавидит меня так, что пытается убить, но совсем не колдовским способом, и он не женщина. А это была женская ненависть, я на один миг её почувствовала. И она была очень личной, даже во сне...

А самое интересное, - я так просто и безоглядно во всё это поверила: в колдовство, в ведьму, в опасность и всю прочую тарабарщину. И сомневалась -то, совсем чуть-чуть... Да, жизнь нас так меняет, что даже удивляться некогда. Я же верю, верю в то, что это есть на самом деле! И все верят: Иван, Юлька, Абий с Аддисом, Максуд и Арсен. И Анька поверит, и, наверное, Отар... А Полкан поверит? Или Свисток? Про Тосика даже думать не хочется...

Я оправляюсь собрать несколько постираных, почти высохших за ночь вещей и, споткнувшись, хватаюсь за тонкую липку, с которой падает и разбивается любимый Анькин 'глечик' с аляповатыми голубыми незабудками, намалёванными по бокам. Ахнув, я стою и тупо гляжу на крупные черепки, рассыпанные по траве.

- Ого! Влипла ты, Белочка!- заявляет Свисток, вернувшийся только сейчас после 'трудовой ночи'. Лицо у него усталое, а глаза красные. Наверное, тоже засыпает на ходу.

- Чего там: - подошедшая Юлька делает круглые глаза и неуверенно улыбается - Да уж, разгундится Анечка так, что всем тошно станет! Как же ты так, Белка? Она же над ним трясётся, над этим горшком. Память о родных местах...

- Раз, два, четыре... шесть. - присев над осколками считает Свисток: Шесть частей получилось. По цыганским обычаям Виктора Гюго, быть бы тебе замужем за Ванькой шесть лет, подруга. А так, как он уже женатый, то они, наверное, в рабство тебя возьмут, на шесть лет. Отрабатывать заставят.

Никому из нас не смешно и я, вздохнув, снимаю с себя фартук, чтобы собрать в него черепки.

-Асхату отнесу, он склеит. И подмажет, как надо. Но пользоваться им уже нельзя будет, конечно. Только для красоты ставить. - это всё, что я могу сказать.

- Она им и не пользовалась, как раз для красоты на стол ставила. И Ивану не давала трогать. Только намывала да на сучки для просушки вешала, вместе со стеклянными баллонами. И ведь стеклянный ни один не упал - досадливо произносит Юлька - Только этот уродина.

Она умолкает, уставившись на тропинку, и мы со Свистом уже понимаем, в чём дело. Анька, уходившая с утра вместе с Зайцем в 'Утёс', как по заказу, поднимается по дорожке, вытоптанной в траве, и сразу видит разбитый кувшин. Она подходит, не отвечая на наши приветствия, и горестно вскрикивает, уставившись на осколки.

- Ань, прости, пожалуйста! - прошу я - Так вышло. Я завтра же его Асхату отдам, он склеит. Ты же знаешь, какой он мастер, всё подкрасит и сделает, как новый будет.

- Как это получилось? - спрашивает она, ни на кого не глядя - Заигрались опять, детки малые, и грохнули? Наверное, он вам мешал сильно...

- А чего ты его возле верёвки с бельём повесила? Других мест тебе нет, что ли? - неуверенно огрызается Юлька, а Свисток ещё пытается сгладить конфликт.

- Аня, солнышко, никто тут не играл. Просто... висел-висел горшочек на дереве, пустой и ненужный. А случился дождик, бил-бил в твой глечик, да не разбил. Ветер на него дул-дул, тоже не разбил. А кинулись бельё собирать, Белка пробежала, хвостиком вильнула, горшочек и разбился.

- А, так это ты... - Анька смотрит на меня безо всякого выражения и уходит к себе, забрав осколки, выкинув, как ненужную вещь мой фартук в кусты. Мы переглядываемся между собой и помалкиваем. Потом Свисток вяло, без аппетита, съедает предложенный ему Юлькой завтрак и отправляется спать.

Часам к десяти, дождь всё-таки уходит в сторону Нижнего Поворота, и, хотя солнце появляется между рваными облаками ненадолго, Юлька решается перенести бельё на верёвки, чтобы его, по возможности, подсушил ветер. Она возится с одеялами, я замешиваю блинное тесто и, раскалив сковороду, выливаю первую порцию.

То, что 'первый блин комом', для меня, естественно, не предел. При моих кулинарных способностях, у меня получается таким же и второй, и третий, и так далее, пока я не нахожу оптимального хода работы. Тосик любит блинчики с творогом и это самый лучший стимул для успешного производства. Когда горка готовых блинов на тарелке приобретает приличную высоту, я перестаю думать про ведьм и чудовищ и начинаю радоваться, что Свисток проспит до вечера и таскать их некому.

Шум перебранки между Юлькой и Анькой я сначала даже проигнорировала, занятая своим нелёгким кухонным приключением и обратила на него внимание, только когда они перешли на повышенный тон. Отодвинув накрытые миской готовые блины, выглянула наружу.

- Да надоела уже ты с этими черепками! Тоже мне ценность великая, горшок какой-то! И сказали же тебе, что нечаянно! Нечего было его возле нашей верёвки напяливать. Сама виновата! - выговаривает Юлька, стоящая напротив стола, на котором Анька разложила свои начищенные песком кастрюльки.

- У тебя забыла спросить, куда мне его напяливать! Небось, ты не спрашиваешь, где свои тряпки вешать и куда верёвку тянуть? - подбоченившаяся Анюта вышла ей навстречу и с озлоблением смотрит прямо в лицо.

- И предложили тебе склеить твою чёртову посудину, так нет, ты гордо отказалась. А теперь чего ноешь? Заткнулась бы, да помалкивала! В Молдавии бы так-то орала, не выперли бы тебя из неё!

- А чего ты меня затыкаешь? - не унимается Анька - Гляди, хозяйка Чёрного моря отыскалась! Ты сама здесь на птичьих правах сидишь! И чего разошлась так? Критические дни у тебя на подходе, что ли?

Я, разом задохнувшись, пытаюсь сообразить, что делать, потом вылетаю из грота и говорю грозно, но не слишком громко, чтобы не разбудить Тосика: Анька, замолчи сейчас же!

- У меня не бывает критических дней - безнадёжно ровным и спокойным голосом отвечает Юлька и сердце у меня проваливается куда-то вниз, в колени.

- У меня их не случается уже много лет - продолжает моя подруга, а Анька, вместо того, чтобы замолчать, злорадно улыбается, дрожащими губами.

- Вон оно что... Повырезали, значит всё. Добегалась... - мстительно говорит она - А ты ещё побегай, чего тебе терять-то!

-Заткнись - уже ору я - Заткнись, Анька! Закрой свой поганый рот!

- А, вот и вторая красотка запела... - совсем расходившись, произносит Анька - Ну да, вдвоём-то, оно сподручней! Рука руку моет, или чего у вас там... Вы ещё сутенёра своего позовите... Эльфонса вашего...

Это она про Тосика так...- проносится у меня в голове и я, подхватив сковороду с огня, лечу к ней, не разбирая дороги.

- Я тебе сказала: заткнись! Ты про Тосика не смей...

Анька отступает к столу и, нашарив на нём рукой нож, выставляет его перед собой. Рука у неё дрожит, а голос не слушается.

- Ну, иди - говорит она хриплым шёпотом.

Господи, неужели я смогу - проносится в голове. - Смогу ударить раскалённой сковородой в это хорошенькое личико с полуоткрытым искривлённым злобой ртом и сощуренными блестящими глазами в пушистых ресницах. Она смотрит на меня и её глаза, влажные, карие, с мягкой поволокой, постепенно приобретают изумлённое выражение.

- Белка, ты не можешь - вдруг беззвучно шепчет Анька - Только не ты...

- Ты у нас сегодня Шерхан, Анюта? - чужим, звенящим сквозь шум в ушах голосом спрашиваю я, опуская занесённую руку.

Анька ещё несколько минут смотрит на меня, а потом роняет нож и, зажав рот руками, с усилием, придушенно стонет - О, Господи! Боженька, Бо-о-о-о-же! Что же это такое! Что это, Боженька-а-а! Ну, за что?

- Белка, пошли - предлагает Юлька, не глядя на неё. Анька уже плачет, сидя на земле и раскачиваясь из стороны в сторону. Ревёт она по-детски, отчаянно всхлипывая и подвывая в голос.

Неужели, я бы смогла?

- Ань, вставай! Не сиди на земле, сегодня не самый жаркий день, и платье испачкаешь, оно у тебя светлое, - я ставлю сковороду в траву и приближаюсь к ней - Вставай, давай сядем на стул, как люди...

Она поднимет ко мне несчастное покрасневшее лицо с распухшими глазами и цепляется за мою руку.

- Белка, ты же не могла... Ты не можешь. Ой, какая же я... Как собака бешеная! Кто угодно, только не ты. И я это знаю, всегда знала, а вот... Она всё наврала мне, сука толстая. Ты не могла. Прости меня, Белка!

- О чём ты, Ань? Какая сука? - спрашиваю я, а в памяти уже мелькают картинки наших вчерашних объятий с Зайцем у 'Кораблика' и лоснящееся от радостного открытия лицо Галинушки. Вот сволочь!

- Нет, ты не можешь... Ничего не станешь делать за моей спиной. Какая же я тварь последняя... Прости, Белка! - Анька стоит передо мной и сотрясается от рыданий, раскачиваясь из стороны в сторону. Я не могу на это смотреть и обнимаю её.

- Да, Аня, я не могу ничего против тебя сделать за твоей спиной. И не хочу и никогда не буду... поверь мне и успокойся. А теперь объясни, что случилось. Я, правда, заклею твой глечик, и Асхат постарается, как только сможет. Это не причина, чтобы так переживать. Я виновата, что он разбился, но это вышло случайно, я сдёргивала бельё и запнулась, уцепилась за дерево. Я не делала этого нарочно, клянусь тебе. Жизнью Тосика и Юльки клянусь - дороже этого у меня сейчас ничего нет.

Она смотрит на меня с ужасом и со стыдом зажмуривается. Я специально сказала последнюю фразу: она должна знать, что не стоит говорить гадости о моих близких. Но мне всё равно её жалко. Для неё нет никого дороже Зайца, это ведь тоже совершенно ясно.

- Прости Белка. И ты, Юля прости. Я никогда так про вас не думала, это меня чёрт за язык тянет. Из ума я выживаю, вот что... Простите меня, что плохо подумала, свинья я последняя...

- Так подумала, или не подумала - холодно осведомляется Юлька, не собираясь отзываться на мои умоляющие взгляды. Она уже тоже догадалась, в чём дело, но не спешит налаживать мирные отношения с Анькой.

- Не думала... никогда не думала, что вы мне враги. Всегда знала, что не станете меня обманывать. А вот послушала... Даже говорить не стану кого и о чём - неожиданно ясно и разумно отвечает Анька и вытирает глаза дрожащими ещё пальцами - Простите, девки! Мне и сказать-то некому... забрюхатела... Беременная я, вот что.

Она снова начинает плакать, а я сердито взглянув на непреклонную Юльку, прошу её: - Водички нам дай, пожалуйста, Луковка!

Я усаживаю Аньку за скамью возле стола, даю напиться и заставляю умыть лицо.

- Беременная? Но это же хорошо, Анечка! Чего ты плачешь-то? Радоваться надо - бормочу я, ужаснувшись про себя. Я бы на её месте, точно выла, как ненормальная. У них с Ванькой даже российского гражданства нет...

Юлька хмуро молчит и терпеливо ждёт, когда я что-нибудь скажу.

- Облаяла вас, а сама-то... С подарочком - тихонько причитает Анька, промокая глаза подолом платья - Куда теперь деваться с таким сокровищем? Ни в больницу не пойдёшь, ни ещё куда... А ведь он у меня первый, не было у меня детей, никогда... Мужева родня десять лет яловкой обзывала.

- Ну так и радуйся, дурочка, - советую я, прижав её к себе -Это же радость, ребёнок. Всё как нибудь образуется, а у тебя ребёночек будет. Неужели ты не рада?

- Рада... - отвечает она, уткнувшись в моё плечо и заливается слезами горче прежнего. - А Иван- то как...

- А что Иван? Никуда он денется, твой Иван. Будет ребёнок и он в отцах останется навсегда. Ванька, он мужик ответственный, не откажется, ведь от своего.

- Ответственный, да. А для ребёнка у нас ничего нет. Никаких условий... Он, Иван... Мы с ним недавно вместе. У него свои уже дочери есть. Жена в Германию увезла, а он не захотел с ними... Взрослые девки уже, невесты почти, старшей теперь почти пятнадцать. А тут маленький... Мой. Я все годы, пока с Макаром жила, даже и не понесла ни разу. Думала и вправду, яловая и вдруг...

- Как же вы вместе оказались - спрашиваю я, поглаживая её по жестковатым спутанным кудряшкам, чтобы отвлечь от горьких мыслей - Полюбила его так?

- Да вот так пришлось - отвечает Анька мне в плечо - Батька мой, он всю жизнь в райкоме проработал, на него все крысились, даже свои. Пришли нас ночью бандиты убивать, пограбить решили... Да и убили они всех, и родителей, и сестру с зятем, а брат с друзьями в дружине был, спасать нас прибежали. Иван среди них оказался и я его раненого выхаживала. А потом брат погиб, муж к своей подружке ушёл, давно собирался... Мы и остались вдвоём. А когда на Ваню охота началась, уехали, сначала -в Одессу, потом дальше. Он же боец был... Хороший боец, говорили...

В том, что наш Иван был хорошим бойцом, сомневаться не приходится. Стоит только вспомнить его уверенно-жёсткое замкнутое лицо. Наверное, попробовал, почём нынче жизнь и убивать врагов ему приходилось...

- Ты ему сказала? На каком ты месяце?

- Конечно, сказала, как не сказать... Расстроился он очень, не ко времени, сказал. У нас и угла-то своего нет - горестно вздыхает Анька - Только первые два взноса внесли, в рассрочку. А жить негде: сараюшка дырявая в горах. Там даже огород разбить негде, одни камни.

- Ничего, главное,- собственная сараюшка есть. Поставите печку, перезимуете, а там новый сезон, накопится понемногу. Иван у тебя на работу ловкий, без дела не сидит. А обустраиваться Полкан поможет. И, если понадобится, я тоже приду, Ань, обещаю! Поможем, чем сможем, на улице не останетесь. Так сколько у тебя месяцев?

- Ты поможешь, Белка, я знаю... Бог ты мой, какая же я собака тупая! - восклицает Анька и поворачивает лицо к Юльке - Прости меня, Юль! Хочешь, на колени встану! Поганый язык у меня, прости!

Я с негодованием смотрю, как Юлька молчит и она, подгоняемая моим взглядом, неохотно бурчит: Ладно, проехали. Всё бывает...- а потом уходит в грот.

- Три...- бормочет Анька - три месяца скоро. С апреля считаю... - и смотрит на меня с надеждой.

- А через месяц-полтора, он у тебя шевелиться начнёт - ласково приговариваю я, снова обнимая Аньку за плечи и прижимая её голову к своему плечу - Сначала неслышно совсем, как будто рыбка дёрнулась под самым пупком. Это так чудесно... Вдруг понимаешь, что ты - другая. Весь мир вокруг - он не изменился, а ты становишься чем-то другим...

Глава 17

Заутреня закончилась. Юлька бродила по церкви, продолжая расставлять свои свечки, а я, заказав Сорокоуст по рабу Божьему Роману, вышла на высокое крыльцо. Погода с утра не заладилась: было очень темно и дождь обещал зарядить на целый день. Зонтик у нас, к счастью, имелся: не слишком красивый, серенький, но совершенно новый. Я не спешила его раскрывать, не люблю зонтов и всегда редко ими пользовалась в прошлой жизни, предпочитая мокнуть под дождем или накрывать голову капюшоном.

- Юль, давай скорей! Может, успеем до дождя вернуться. Сильный ливень будет, вон какой ветер поднимается. И темно как вечером...- прошу я, плотнее запахивая куртку на груди.

- Белочка, миленькая, подожди, покурю! Целых три часа выстояли среди бабок, у меня уже уши опухли. Не дали мне с утра посмолить, теперь терпи.

- Как будто это я правила устанавливаю! Так положено: к причастию только натощак, а курить то, уж точно, нельзя.

- Ага, ты еще скажи, что православная вера вообще против курения. А я сама видела, как батюшка в семейном кругу дымит, да не один, а с другом - дьяконом. А жена - попадья ему не о грехе, а о вреде курения толкует! - ворчит Юлька, увлекая меня в сторону от входа церковь, на тропинку, огороженную густым кустарником.

- Куда ты меня тянешь? - упираюсь я - Давай, хоть, за ограду выйдем. Здесь что ли будешь курить? Имей совесть, старушек в грех не вводи...

- Нужны мы с тобой старушкам! Они сейчас нищих кормить начнут, в трапезной столы накрывают. Пошли я здесь место знаю, под берегом, никто не увидит и не услышит ничего.

Она останавливается посреди тропинки и нетерпеливо смотрит мне в глаза - Белка, давай скорей, чем быстрее я покурю, чем быстрее уйдем. А на дороге, если хочешь знать, найдется куча желающих огонька поднести. Там-то точно, в историю влипнем, с твоей харизмой...

Я очень люблю Юльку, но иногда мне хочется её убить. Например, сейчас - особенно, и она об этом догадывается, продемонстрировав самую озорную из своих улыбок. На меня, такая, обычно действует самым обескураживающим образом.

Мы спускаемся по тропинке и, пробравшись через кусты, оказываемся в самом дальнем конце двора, в закутке между огромных скальных обломков, где есть природное подобие каменного козырька, под которым можно присесть и, при необходимости, даже прилечь. Спрашивать у подруги, откуда она знает это укромное местечко и как им пользовалась, мне не хочется. Я без разговоров усаживаюсь на камень, подложив на него полиэтиленовый пакет.

Юлька плюхается прямо на дно выемки и советует: Ниже сядь, чтобы нас из-за кустов не видно было. Дворик напротив - территория военной части, там, на конце косы, пограничный маяк стоит.

-Тот самый? - ахаю я, слетев с камня - Ну, ты даёшь, подруга! Нас же запросто могут привлечь, как диверсантов, высматривающих военные тайны. Любишь ты, милая, ввязываться в патовые ситуации!

- А ты не любишь? - безмятежно ухмыляется Юлька - Да не бойся, здесь никогда никого не бывает. До маяка отсюда метров двести в сторону моря, не меньше. На этом участке у них дорога от КПП до казармы и какие-то старые склады в подвале. Вон, видишь дверь? Здесь только проезжают поверху, и всё! Даже кизил никто не собирает, а солдаты - народ голодный...

- Почему не собирают? Тропинка там удобная, дерево хорошее, да и не одно. И ежевика есть. Полакомиться - самое место.

-На неё вход закрыт. Складами же не пользуются... Солдат здесь помногу и не бывает: привозят на пост восемь человек с лейтенантом, они отсидят своё время и уезжают в часть. А здесь следят за всякими приборами-мониторами, прожектор включают. Когда им по деревьям лазить?

- А ты откуда всё про это знаешь? В гостях там была, что ли?

Юлька многозначительно поводит бровями, округляет глаза и загадочно улыбается. Опять - убила бы! И она опять прекрасно знает об этом.

- Белочка, не злись... У меня просто знакомый прапор есть, он там за старшину и ещё кое-какие 'функции осуществляет', вот и просветил. Они там хорошо живут: в тепле, сытости и покое. Дежурят по очереди и горя не знают. Рота - сплошные начальские детки, всё у них схвачено. Солдат сидит, а служба идёт, и не где-нибудь, а в элитном пограничном подразделении. Нам так не жить...

Она прерывает свой рассказ и всматривается сквозь кусты во двор напротив и вдруг делает мне знак рукой затаиться. Я послушно пригибаюсь к земле и слышу голоса на той стороне. Юлька вообще распластывается на мелкой каменной крошке и я следую её примеру.

- Это он, Павлик - шепчет мне Юлька на ухо -И не один. Чего это он тут делает...

Два человека спускаются с дороги в каких-нибудь двадцати метрах от нас, отделённые от нашей площадки лишь узкой полоской воды, глубоко врезавшейся в глубокий скалистый залив. Один из них, заурядного вида и невысокий, отдалённо напоминающий чем-то Полкана, идёт впереди и предупредительно оглядывается на другого: прямого, с отличной и властной выправкой.

- Сюда, товарищ генерал. Ещё немного... Это здесь... - он оглядывается вокруг и я инстинктивно задерживаю дыхание: таким перепуганным и зловещим кажется выражение его простоватого лица.

Павлик возится с замком на потемневшей от времени рассохшейся двери, а меня вдруг окатывает с ног до головы дрожью нехорошего предчувствия. Во что мы снова влезли? Чем может закончиться это нечаянное подглядывание? Надо бежать отсюда сломя голову! Скорей убираться из этого места! И не знать, что там за этой дверью, забыть сразу и навсегда! Но если мы сейчас побежим, это может обойтись слишком дорого...

Прапор распахивает дверь и они с генералом стоят, уставившись в тёмный проём, как будто чего-то ожидая. А потом к ним из темноты выходит человек в разодранной солдатской шинели старого образца, которые уже никто не носит. Она застёгнута всего на одну пуговицу и так длинна, что шаги идущего запутываются в ней. Он неумело и заполошно взмахивает руками, но удерживается на ногах.

От одного вида этого... существа можно впасть в ступор. У него деревянная походка и бледное, словно неживое, неподвижное лицо с мутными глазами, полуоткрытый, вернее - оскаленный, синегубый рот. Самое страшное то, что его белёсые глаза видят. Он окидывает взором окрестности и встречается со мной взглядом через густую листву. У меня, кажется, останавливается сердце и пульс отдаётся в горле. Я, не мигая, пялюсь в этот сверлящий нечеловеческий взгляд и чувствую, как Юлька рядом набирает в лёгкие воздуха, чтобы заорать.

- Юлька! Не вздумай кричать, или мы никогда отсюда не выберемся - чуть приоткрыв рот, шиплю я из последних сил и она меня слышит, послушно сглотнув. Какое счастье, что Полкан требует от нас не повышать голос на Горке: мы уже привыкли делать это всегда и почти бессознательно.

- Вова! Ты меня слышишь, Вова? - дрогнувшим голосом говорит генерал и тот, кого назвали этим детским именем, отводит от нас свои кошмарные глаза. Он топчется на месте, неловко разворачивается и, шаркая ногами, идёт к разросшемуся кизилу возле подвальной стены. Пытается ухватиться за ветку и под его рукой часть огромного ветвистого дерева обрушивается вниз, чудом никого не придавив. Вова вертится, запутавшись в ветвях, а генерал подходит к нему ближе, а потом тянет за руку, с которой как перчатка, слазит кожа.

Может это перчатка - хочется верить мне. Крови на подобии белой ткани, которую рассматривает генерал, нет и он не отбрасывает её, а бережно засовывает в карман. Значит, перчатка...

- Никто... вечером... - Павлик говорит что-то тихое и неразборчивое и отсюда слышны только отдельные слова - Никому не докладывали... Ваше приказание... Сердце... Болезнь... Я сам всё сделал...

Я перевожу взгляд на Юльку. Она трясётся как осина на ветру и кажется, готова потерять

сознание. - Юля! - очень тихо прошу я мягким голосом и он почти не дрожит - Прошу тебя, успокойся и не оставляй меня здесь. Это ты меня сюда привела, и в церковь мы тоже по твоему желанию пришли, чтобы помолиться перед моим днём рождения. Надо выждать момент и слинять со скоростью звука. Я без тебя просто не смогу выйти отсюда, ты же понимаешь? У меня голова кружится... и зря я не послушала Тосика: незачем было поститься перед непогодой.

Я правильно упомянула Тосика, его имя действует на Юльку как волшебная палочка. Взгляд у неё сразу становится гораздо ясней и осмысленней. Говорить она ещё не может, но выдавливает из себя кривую улыбку и кивает головой.

Я пропустила часть событий на той стороне и не поняла, как Павлик оказался на земле: толкнули его или он сам поскользнулся на неровной почве. Дождь уже хлынул как из ведра, заливая нас потоками холодной воды. Страшный Вова выбрался из ветвистого плена и, оступаясь по раскисающей почве, возвращается к двери незапертого подвала. Вскочивший на ноги Павлик забежал вперёд, чтобы зажечь в помещении тусклый свет. За ними отправился генерал, смахивающий с лица то ли дождь, то ли слёзы и я крепко, до боли, сжала Юлькину руку.

- Юля, приготовься, сейчас... Сумку не забудь и проверь, не уронила ли чего. Окурок - в воду!

Подружка послушно выкинула разысканный окурок вниз и уставилась на меня. Лицо у неё приобрело желтовато - бледный цвет, а губы потеряли свою природную яркость.

Когда генерал захлопнул за собой тяжёлую скрипучую дверь склада, я рванулась через кусты, таща за собой Юльку как на буксире. Она несколько раз оступилась и упала уже на дорожке, разбив коленку, но я безжалостно подгоняла её до самых церковных ворот и заставила перекреститься и сделать поклон вместе с собой на выходе под взглядами бабок, а потом понеслась к шоссе, отчаянно махая рукой проезжающим автомобилям. Если я не ошиблась, нашего бегства никто не видел. В расчёте на то, что за нами не наблюдали из дверных щелей этого жуткого подвала. Но, похоже, что им было не до этого...

Нас подобрал знакомый торговец, собиравшийся сдать парную говядину в ресторан, раз уж дождь помешал ему выйти на базар. Он всю дорогу жаловался на невезение и я поддакивала ему, пока Юлька обессилено стонала на соседнем сиденье среди лотков и коробок, кусая сжатые кулаки. У меня самой зуб на зуб не попадал, но если это можно было объяснить холодом, то представляю, какое у меня было лицо.

-Молния! - соврала я прямо в лицо встревоженному мужику - Почти перед нами ударила, меня даже дёрнуло... Или от страха показалось, не знаю! Разорвалась перед нашими глазами... Ужас такой!

- Грозы-то не было, ливень только - сочувственно пожевав губами, сказал он - Наверное, шаровая! Они здесь часто бывают. Я, в последнее время, уже не первый раз слышу. Повезло вам, девчата, что живые остались. У Алана год назад племянника чуть не убило, а охранника одного покалечило так, что до сих пор рассудок не в порядке.

- Да, мы его видели. Забыла, как его... Галей, кажется.

-Ну да, Галей. Говорят, крепкий парень был, служил десантником. Кирпичи руками разбивал и всякое такое умел. А вот, не повезло бедняге... Да и у нас, в Верхнем, дом сгорел. Тоже, от молнии говорят... Сосед видел, как Вера из дому вышла, что-то искала, что ли... Вроде, как фонариком светила... Погода была ясная, на небе - ни тучки, звёзды видно. А потом, говорит, сказала что-то, не то 'Господь, помоги', не то 'Господь сбереги'... Рукой взмахнула - и сразу - как взрыв. Шаровая эта, проклятая... Дом сгорел, ни Веру, ни мать- старуху не спасли...Так что, свечки Богу поставьте, девчонки! Повезло вам...

- Чи... Чт-то.. Ччит- то...Что это было, Белка? Скажи! - взмолилась Юлька уже перед самым домом = Это кто? Что там было? Это кто был, Белка?

Я затащила её под мост, чтобы хоть сверху не текло, хотя на нас уже и нитки сухой не было, а трясло обеих, как от пляски Святого Витта. Встала перед ней и попросила: Юль, смотри на меня, - а сама постаралась принять спокойный рассудительный вид.

Юлька подняла голову и снизу взглянула мне в глаза. Я никогда не видела её такой растерянной и испуганной и это придало мне сил. Должен же кто-то из нас двоих быть способным на разумные выводы и решения. Меня два года нянчили как младенца, пришла, наконец, пора отдавать долги. Вот и пришла...

- Я не знаю, Юля! Я видела то же самое, что и ты...- произнесла я тихим голосом, поглаживая её по плечу.

- Он был... Это мертвяк был, Белка! Он неживой и глаза у него...

- Твой Павлик говорил про какую-то болезнь. Ты же слышала? - пытаюсь я вразумить подругу.

- Слышала... Да, слышала... - в её голосе прорезаются истеричные нотки, а лицо, в котором и так нет ни кровинки, почти синеет от подступившей бледности -А он был мёртвый! Ты же видела его глаза...

- Юль! Я видела то же, что и ты - ещё раз повторяю! И слышала то же самое. Никто из нас не знает, что там произошло. Самое главное - они не знают, что мы это видели и слышали. Это хорошо! Ты согласна?

- Он видел... видел меня! Он мне в глаза смотрел!

- Чем смотрел-то? Белыми буркалами? Как он мог тебя видеть такими глазами? Ты же говоришь, он - мёртвый. Как он мог тебя видеть, если он неживой? - я трясу её за плечо, а потом выдаю пару сложносочинённых матерных выражений. Это имеет эффект: Юлька встряхивает головой и смотрит на меня с удивлением.

-Белка, ты чего? Сроду от тебя такой похабщины не слышала. Сдурела, что ли? Я думала, ты и слов таких не знаешь...

- Проснись и пой, подруга! Как я могу их не знать, если частенько слышу... от того же Анзора, например?- вкладывая в свой ответ как можно больше цинизма и насмешки, говорю я - Ты очнулась, наконец, или нет? Я уже околела здесь стоять, давай решать чего-нибудь.

Юльку начинает колотить сильней, теперь уже от холода. Она обхватывает плечи руками и откидывает назад слипшиеся мокрые волосы. Потом ещё раз встряхивает головой и, кивнув, прижимается ко мне, обнимает.

- Ты об меня погрейся, Белочка. Ты же всегда говоришь, что я горячая, как печка. А вы с Тосиком - холодные. Вечно у вас ноги ледяные и руки мёрзнут... Ой, Белка!

Она отрывает голову от моего плеча и смотрит на меня озадаченно и потрясённо - Знаешь, Тосику не надо ничего говорить. У него и так забот хватит, без больных-покойников... Давай не будем ему рассказывать, ладно?

- А кому скажем? Свистку, что ли? Он проверять кинется...

- Никому не надо. Нам-то до этих, какое дело? Где они и где мы... Хоть больной, хоть дохлый, где он нас найдёт? Искать замается... Правда ведь?

Я с готовностью киваю, потому что собиралась сама внушать ей именно такое отношение ко всему произошедшему.

Юлька снова смотрит на меня и задумывается - Ну, если захочешь, Полкану расскажи... Или... Зайцу. Отару не надо, он тоже где-то нежный, вроде Свистка. Бывает, потемнеет весь и замкнётся. Как будто, чего-то в себе ищет и никак не найдёт... А Заяц, он железный внутри: всё переживёт и только крепче станет. Но лучше Полкану, так верней будет. Уж он-то за тебя голову оторвёт хоть кому...

Обрадовала! Не хватало ещё, чтобы Полкан стал в полную силу беспокоиться о моей безопасности! Тогда мне и до туалета незаметно не дойти... Меня и так все стерегут по-прежнему, хотя я уже и сама вполне способна о себе заботиться...

Наше возвращение домой было таким суматошным, что никому в голову не пришло нас расспрашивать и поучать. Тосик бросился в спешном порядке устанавливать в нижней части галереи брезентовую 'банную' палатку, которой мы изредка пользовались при наступлении заморозков, на всех примусах и печурках кипятилась вода, а потом я отогревалась в тесной дубовой лохани и Юлька подливала в неё горячую воду, которую подносили Тосик со Свистком. Сама она, распаренная, румяная, окатывалась над широким тазиком, в котором, ради шутки, раньше часто 'намыливала горку' на стиральной доске, чтобы я могла съехать по ней вниз.

Я целый день просидела в дупле и гроте с книгой, закутанная в ворох одёжек под бдительным присмотром всех, кому не лень, и выпила огромное количество горячих жидкостей из бульонов, чаев, трав и ещё каких-то мудрёных зелий. Юлька, довольно быстро пришедшая в себя после общения с Тосиком, занималась хозяйственными хлопотами и, казалась совсем обычной. Правда, временами, она задумывалась о чём-то, уставившись невидящим взглядом в пустоту, но быстро отвлекалась на новую заботу и вид у неё был вполне вменяемый.

Неистовый утренний ливень постепенно стал обычным летним дождём и, во второй половине дня, даже несколько раз выглянуло солнце. Я пригрелась и, не чувствуя никаких признаков простуды, попыталась проявить самостоятельность в выборе более активного досуга, но была немедленно наказана за дерзость сердитым взглядом, а потом и окриком Тосика, не желающим видеть меня в день рождения 'сопливой и перхающей, как старая развалина'. И я, в сотый раз вылупившись в одну и ту же страницу, не видя букв, пыталась придумать для себя хоть какое-то объяснение увиденной в церковном дворе сцены.

Спать мы легли рано и ночь провели все вместе, в 'спальне' и Тосик несколько раз тянулся, чтобы дотронуться до моего лба. Юлька стонала и вскрикивала во сне, но это с ней время от времени, случается. Я просто успокаивающе гладила её по плечу. Единственное, чего я боялась,- что она в каком-нибудь из мучивших её кошмаров проговорится о случившемся, но этого не произошло. Я лежала без сна и вспоминала жуткий вид 'Вовы', действительно не имеющее ничего общего с обликом живого человека и вспоминала рассказ Щура. Просто необходимо было снова с ним встретиться и поговорить.

Глава 18

Юлька встала с самого утра, чуть развиднелось, и к девяти часам отправилась на рынок за мясом в сопровождении Отара, а Тосик остался на моём попечении. Он неплохо поел и смотрелся достаточно бодрым. Погода опять была не слишком жаркой. Дождь, потихоньку барабанивший целую ночь по камням и крышам наших хлипких жилищ, отмыл от пыли полянку и камни, прибавил красок подсыхающей уже траве. На морщинистых ежевичных листьях отсвечивали изумрудами последние мелкие капельки, медленно высыхающие под слабым ветерком.

Меня лишь слегка познабливало и я натянула на себя старые обтрёпанные джинсы со свитером, а ноги сунула в кроссовки. Я терпеливо дожидалась, пока Тосик оторвётся от своего компьютерного талмуда, приобретённого за совершенно бешеные деньги на краснодарском развале и мелкими глотками пила уже остывший, но необыкновенно вкусный кофе, сваренный Отаром. Наконец, Тосик отложил книгу и рассеянно улыбнулся, потягиваясь на стуле.

- Ну, что, именинница, как настроение? Готова принимать подарки и напутствия?

- Нет - откровенно отвечаю я - Лучше бы посидели сами по-тихому... Я и как себя вести-то не знаю. Отвыкла уже...

-Белочка, ну сколько тебе повторять... От хорошего отвыкнуть нельзя. Иди сюда... - он тихо похлопывает по соседнему стулу и я пересаживаюсь поближе к нему.

Тосик кладёт руку мне на плечо и привлекает к себе. Брови и ресницы у него тоже гораздо темнее волос и поэтому глаза кажутся совсем светлыми, почти кошачьми. Он смотрит на меня терпеливо и серьёзно, чуть-чуть, совсем капельку, улыбаясь.

- Ты не должна думать, что не имеешь права на праздник, дорогая! То, что ты сейчас так живёшь, это временно. Всегда так продолжаться не будет, по крайней мере - для тебя. Всё придёт в норму, поверь мне.

- А для кого будет? - пугаюсь я: Тосик, мы же здесь все одинаковые, все - бомжи. И я никуда не денусь, я всегда буду здесь, с тобой и Юлькой. Мы же всегда вместе...

- Надеюсь, что для всех нас и каждого всё переменится - успокаивает он меня, но я вижу в его глазах еле заметный холодок отчуждения, который он прогоняет, дрогнув лёгкими веками - Я собираюсь эту зиму провести дома, в своей фирме. Один приятель, кажется, нашёл подходящий выход из моих семейных затруднений. Моя квартира всё это время сдавалась внаём, там и остановимся.

- Но как же, Тосик... Ведь мне нельзя. В Москве меня точно найдут, это же недалеко совсем, - я говорю ещё что-то, наворачивая причины и признаки, которые могут мне повредить, а сама чувствую тяжесть, охватывающую беззащитное место где-то между лопатками и ползущую к груди.

Он уже всё знает про... себя. Он рассчитал, когда не сможет о нас заботиться. И решил обеспечить хотя бы тем, что может нам дать, вырвав из жадных рук зарвавшихся родственников. Он подводит итоги своей жизни и единственное, чего ему не хватает для успокоения души - это разобраться с нашей неустроенностью. Моей неустроенностью, потому что Юлька, как он думает, не пропадёт. Но он зря так думает!

- У тебя вполне хороший паспорт, причём - настоящий, и сменить мы его умудрились вовремя. У тебя даже прописка имеется, - продолжает Тосик, не изменив голоса -Нужно только съездить и выписаться в этой неизвестной станице Отрадной, где Анну Белых уже и не помнит никто, а потом прописаться в Москве, и Юльке сделать то же самое. А я... Понимаешь, Белка, мне надо полноценный лечения курс пройти. Как ни крути, а лучшие специалисты, всё-таки, в столице...

Я мгновенно оживаю и испытывающее смотрю ему в лицо, стараясь найти на нём хотя бы тень сомнения. Но Тосик или хорошо подготовился к этому взгляду, или, действительно, задумал основательно подлечиться. Юлька не зря говорит, что мы с ним умеем делать невинные лица, 'даже слопав общий суп у всех на глазах'.

- Хорошие специалисты? Правда? А они надёжные?

- Там всесоюзный центр, ты же знаешь... - Тосик бережно снимает слёзы с моих щёк кончиками пальцев и ободряюще улыбается - Во всяком случае, стоит попробовать. Я не собираюсь сдаваться, Белка! А теперь быстро суши свои колдовские глазки и готовься к торжеству. Вон, Отар, какой пакетище несёт. Да и у Юлечки полные руки добра.

Отар ставит пакеты с мясом на стол и я вижу на его джинсах красные капли, густо усеявшие одну брючину.

- Испачкался, Отар. Давай замочим джинсы в холодной воде, а я потом отстираю. Пакет протекал, да? - спрашиваю я, приглядываясь к пятнам. Он, замявшись, неуверенно улыбается, а потом фыркает, бросив косой взгляд на Юльку. И начинает смеяться. Юлька тоже довольно хохочет и теперь я вижу, что у неё на ногах тоже есть алые капельки, не слишком уж и похожие на кровь.

-Это не кровь, подружка - продолжает Юлька сквозь смех -Это... краска это, вот что это! Масляная краска, пожарная.

-Какая пожарная? Откуда? Где это вы в пожарную краску вляпались? Ну, говори, не тяни! Если это смешно, я тоже посмеяться хочу... Чего ты опять натворила?

-Да на рынке Васька пожарный набор... красил. Ну этот, возле уборной. На большом стенде, помнишь? Стоит, значит, краска... Красивая такая, яркая. Я на неё полюбовалась, стоит, думаю, зря пропадает. Какие-то вёдра и лопаты ей красить так жалко. Нет, чтобы хорошему человеку голову подцветить... А тут, как раз, и хороший человек их туалета выходит...

- Галинушка - догадываюсь я и хватаюсь за голову - Да ты с ума сошла! Она же ментов на тебя натравит! Все знают, что она им стучит при любой подходящей возможности.

-А никто не видел. Васька сразу на неё орать начал, что лезет, не глядя, куда не просят, и чем ему теперь доску докрашивать. Он же её, Галинишну-то, на дух не выносит.

Я не могу сдержаться и тоже начинаю хохотать, представив ненавистную мордатую сплетницу с покрашенной головой.

- Она же теперь не отмоется ни за что! В бензине только купаться... А потом-то что было?

- Да ничего, - скромно отвечает Юлька и Отар снова смеётся, а Юлька продолжает - Она прямо на базар так и ринулась. Орёт, что её убивают, что на неё напали, оскорбили, обидели, а Васька вслед за ней и матом кроет, обещает штраф наложить за то, что она ему краску опрокинула. Рынок ржёт, Петя-фотограф снимает, а она орёт. Куда ни кинется, ей все в рожу смеются. Схватила какую-то тряпку, морду обтереть, а её опять матом. Жалко, ты не видела, Белка, интересно было.

- Да уж, повеселились вы, - снова смеюсь я, оглянувшись на Тосика. Он тоже улыбается, укоризненно качая головой.

- Да про неё все забыли сразу же, как она домой слиняла. - говорит Юлька - Там других новостей полно. Солдат на маяк приехала тьма-тьмущая. Говорят, дезинфекцию делают, хлоркой и ещё какой-то заразой за километр несёт. Карантин у них.

Я оборачиваюсь и встречаюсь с её облегчённым взглядом. Юлька вполне довольна происходящим и ясно даёт мне это понять. История с 'Вовой' объясняется легко и просто.

-Вот как... А на что карантин? Только у них, или всё побережье закроют?

- Кто же им даст отдыхающих беспокоить? Тут свои законы и всё проплачено - подаёт реплику Тосик, - А болезнь-то не называли? Что у них случилось?

-Эпидемия воздушного сифилиса - снова фыркает Юлька- Да кто же нам скажет? У них там тоже свои законы. Сказали, вроде, что населению ничего не угрожает и это их внутреннее дело. Никаких мер по отношению к пляжникам принимать не будут. А правда это или нет... Поживём - увидим. Чего-то про сонную болезнь, вроде, шептали, но Алан своим сказал, что у нас её и в помине нет: она не то азиатская, не то африканская. Мужики на рынке, думают, что у них утечка там вышла. Ну, каких-нибудь вредных веществ или радиоактивных отходов... И Алан, как будто, это же самое подозревает.

- Ладно, там видно будет...- решает Тосик - А сегодня у нас другие заботы есть - и смотрит на меня так, что мне хочется и плакать и радоваться.

Мариновать шашлык взялся Отар и к нему напросился в подручные Свисток, а мы с Юлькой перемывали овощи и фрукты. Анька пекла в сооружённой Зайцем ещё год назад печурке хлеб и пирожки, старшой с Иваном рубили дрова. Потом я занималась рыбой, а Юлька с увлечением сооружала торт из вафельной крошки с шоколадом. Бутылки с напитками охлаждались во внутреннем родничке.

Не надеясь на переменчивую погоду, стол накрыли в гроте, и Полкан дал нам целый мешок свежей пахучей травы, чтобы застелить пол. Где он её берёт - удивительно! Юлька отправила меня переодеваться в подаренный джинсовый комбинезон, состоящий из коротеньких шорт и нескольких легкомысленных ленточек, едва прикрывающих грудь. Я рискнула поддеть под него белую маечку и получила за это подзатыльник, но переодеваться не стала: слишком уж открытый. Тосик наградил Юльку осуждающим взглядом и молча сунул мне в задний карман несколько хрустящих купюр.

Отар принёс в подарок дорогой парфюмерный набор и я попеняла ему за траты. Он только застенчиво улыбнулся в ответ на Юлькины расспросы, кто ему помогал выбрать такой качественный фирменный товар, и я порадовалась его смущённой улыбке: точно, не сам. Потом пришли Зайцы и Анька с гордостью накинула мне на плечо кружевное платьице удивительной красоты в бело-голубых тонах.

- Ань, какая прелесть. Спасибо тебе... Ну зачем тратилась...- только и смогла я сказать, целуя её в тугую прохладную щёку.

- И не тратилась вовсе, сама связала. А Иван помог фасон из журнала выбирать и пряжу.

-Господи, красота какая! - изумилась и Юлька - Тоненькое, лёгкое, как пушинка... И совсем не дешёвое, кстати! Нитки-то импортные, шёлковые. А подобраны - вообще отпад... Как будто художник выбирал... Ну, Зайцы, молодцы!

-Да ладно тебе! Лучше посмотри, как оно Белке к лицу - смущённо отмахнулся Иван - Глаза сразу, как виноградины стали: зеленущие.

Пока я улыбаюсь его комплиментам, является Свисток, напяливший огненно-красную майку, с отпечатанным на ней галстуком-бабочкой, и заявляет:

-Мой подарок всё рано никому не перещеголять. Не тот масштаб, да и чувство прекрасного у вас притупилось, друзья мои. Вот!

Он торжественно ставит на стол зимние сапожки из замши и мы начинаем смеяться вместе с ним. Сапожки - прехорошенькие, тонкой ручной выделки, с натуральным мехом внутри, меня сразу же заставляют примерить. Они мне впору и в них действительно 'ножка спит', как заявил рыжий хитрец. Я остаюсь в них, отбросив сабо в уголок, и мы приступаем к 'обеду- ужину'. Полкан обещал подойти позже и велел его не ждать.

После нескольких тостов, я прошу 'больше не делать из меня дурочку, которая не знает, как себя вести' и наше пиршество идёт уже так, как надо: весело, по-свойски просто и уютно. Подошедшего Полкана приветствуют, усаживают за стол и угощают. Он, перегнувшись, вручает мне маленький свёрток и просит: Сама потом развернёшь, одна, хорошо?

Когда все плотно подзакусили и выпили шампанского, Иван поёт нам под гитару несколько прекрасных молдавских песен, тягучих и звонких, как эхо в горах и Анька ему даже подпевает. Голосок у неё небольшой, но красивый и нежный. Если бы она не смущалась, получилось бы здорово. Свисток требует танцев и ищет в своём приёмнике подходящую музыку. Они с Юлькой танцуют на полянке очень симпатичную ламбаду под Газманова, потом ещё несколько танцев побыстрей и Тосик предлагает: Белка, ну выдай что-нибудь? Это же твой день... Давай!

Я не против того, чтобы станцевать: здесь только свои, но не знаю, что выбрать. Можно бы было попробовать вспомнить рок-н-рол, у меня, в старые добрые времена неплохо получалось, и Свисток поддержит, а музыку-то где взять? На вальс по нашей полянке не рискнёшь... А для приличного танго мне надо хоть немного проработать с партнёром детали. И опять проблема в музыке.

Я с сомнением гляжу на Тосика, потом на Ивана и тот, вдруг, подмигнув мне, начинает 'цыганочку'. Я ещё не успеваю сделать первые шаги, как Анька кидает мне свой цветастый платок и я повязываю его на талии как юбку. И начинаю, медленно, неторопливо, постепенно наращивая темп.

Я хорошо станцую! Цыганочку я умею танцевать отлично. Я выдам в этом танце всё, что прошла за целые пять лет: весь этот ужас и моё отчаяние, все скитания и кошмары, всю мою надежду и любовь, всё чего не могу рассказать словами! И я лечу куда-то вдаль, заламывая руки, выдаю коленца и дробный перестук, размахивая платком-юбкой, отслеживая движения плеч и головы... Когда я заканчиваю, у Ваньки рвётся струна и все молчат. Потом Юлька с Анютой кидаются меня обнимать, измочив слезами, а Заяц откашливается, скрывая замешательство. Тосик улыбается так, что мне охота заорать или разрыдаться.

-Да, Белка... - выдавливает из себя Свисток и замолкает. Я не смотрю на Полкана с Отаром. У меня получилось, я знаю. Им всем понравилось. Я смогла.

- Ну, раз так... - Дай-ка - просит Полкан, протянув руку к гитаре, на которую Иван натягивает струну. Он принимает инструмент, возится с ним, подбирая тональность, а потом, перебирая струны, заводит сильным низким баритоном с хрипотцой:

Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому краю

Я коней своих нагайкою стегаю...

Мы слушаем в полном ступоре и я чувствую мурашки, пробегающие по коже. Поёт Полкан великолепно и чувствуется, что он сможет петь не только в такой манере. Если понадобится вытянуть что-то полным голосом, он это сделает без затруднений. Понимающий в таких делах Иван светится от восхищения, покачивая головой в такт, а Анька давно плачет и у Отара подозрительно поблёскивают глаза. Мои тоже заслушались... потом Полкан поёт одну из самых моих любимых - ' Ой, да не вечер'.

- Это был самый лучший день рождения в моей жизни - говорю я Ваньке, спешащему на свои танцы, и он на минутку приостанавливается, чтобы ещё раз поцеловать меня. Он отпросился опоздать только на два часа и, раз дождя нет, должен быть на рабочем месте. Заяц уходит, а мы ещё сидим, болтаем, глядя в огонь разведённого Свистком на краю полянки костра и мне радостно, что все довольны. Такого чудесного дня рождения у меня никогда не было даже в семейном кругу.

Пока мужчины обсуждают события в военной части, Юлька потихоньку подбирается к свёртку, который принёс Полкан. Я незаметно отнимаю его и Юлька возмущённо шепчет, призывая в свидетели Аньку:

- Как будто самой неинтересно, что там. Анька согласна с ней, а я упрямлюсь.

- Ну, велел же одной посмотреть! Чего вы как маленькие!

Мне конечно интересно, как не интересно! Но можно ведь и потерпеть... - Я осторожно ощупываю предмет, завёрнутый в тонкую бумагу и сначала не могу понять... А потом догадываюсь и снова покрываюсь мурашками. Нет, Свисток, не смог ты перещеголять всех своим подарком. Никто не может перещеголять Старшого, потому, что он Старшой... Я знаю, что находится в этом свёртке и у меня становится горячо в груди и в горле. Это ложка. Серебряная ложка, которой не было у меня во рту при рождении.

Когда Полкан уходил к себе, я догнала его и поцеловала в колючую, пахнущую сладкой осокой щёку - Спасибо, Полканчик! Никогда не забуду этого дня рождения! И твоего подарка не забуду до самой смерти.

- Ну что ты... Нашла о чём поминать, о смерти в такой день... - слегка ворчливо, но всё равно растроганно пробормотал он, стараясь выглядеть как обычно - Молебен вот только не заказал. Уже было, собрался, а имени твоего и не знаю точно. Всё Белка, да Белка... То ли Бэла, то ли Бэлла. Не догадаешься...

- Моё имя - это моя жизнь, Иваныч - решаюсь я - Его лучше никому не знать... - и, подтянувшись на цыпочках к самому его уху, еле слышно шепчу: Я - Арабелла, Полкан. Но это теперь самый большой секрет в моей жизни...

Ночью, распростившись с Юлькой, приходившей поболтать, я долго лежу на своём пахнущем дымом топчане, смотрю в темноту и не вытираю сбегающих по щекам слёз. Я не могу предать его ещё раз. Мне не четырнадцать лет, как неблагодарной Ларисочке, которая забыла того, кто был ей самым настоящим отцом и кого она, позарившись на большие деньги, позволила выставить за дверь. Да они все оказались предателями, эти 'деточки'! А я не буду! Я не могу позволить себе такой подлости.

Серебряная ложка - десертная, побольше чайной и меньше столовой, с изящным витым узором на ручке, нагрелась у меня в руке и я поглаживаю пальцами гладкую отполированную поверхность её черпала. Это надо же: представил себе - угадал- ! - мои детские обиды и купил девочке серебряную ложку, чтобы она перестала чувствовать себя обделённой! Такой взрослой большой девочке! Простой прапорщик, суровый мужик, хапнувший горя, потерявший в своей жизни всё, нашёл в себе немножко тепла для глупой бездомной дурочки...

Надо сказать Тосику, что Полкана бросать нельзя. Что я не могу этого сделать. Просто не могу, и всё! Тосик меня поймёт и придумает, как нам быть. Он всегда всё понимает... Тосик понимает меня всегда.

Глава 19

Мы попались на большом развале, где целые груды тряпья осматривало человек тридцать покупателей, тут же примеряя вещи на себя и роясь в них с самозабвенным увлечением. Я уже успела отойти в общий поток с закинутыми в пакет джинсовыми бриджами и водолазкой, когда услышала, как неопрятная толстуха, надзирающая за клиентами из салона 'Газели' визгливо закричала одному из подручных:

- Костик, вон ту держи, воровку! Она джинсы спёрла! Там были джинсы, а теперь их нет.

Услышав её голос, я еле удержалась от желания побежать, но не стала этого делать, чтобы не привлекать к себе внимания, побоялась даже оглянуться. Нужно было срочно смешаться с толпой и поскорей скинуть хабар. Но куда? Эта здоровенная горластая тётка видела меня возле Юльки, хотя я и приближалась к ней всего на пару минут... Что делать? Идти к Асхату опасно, если она про меня сейчас вспомнит. Там возле нас ещё молодая пара ошивалась. Тоже рылись в джинсе, а я как будто просто мимо прошла, к пляжным коврикам. Может, не вспомнит?

Пока я раздумывала о дальнейших действиях, меня кто-то толкнул в плечо и чужая рука, выхватив у меня пакет, всунула в руку другой.

- Чего? - громко, будто привлекая к себе внимание окружающих, лениво и насмешливо прозвучал голос Юльки,- Да ты не спишь на ходу, любезная? Похмеляться надо было умеренней, вот что! И где твои джинсы, куда я их дела? Может, заглотила ненароком?

Я иду в сторону сапожной мастерской, соображая, как предупредить Асхата и слышу, как сзади начинают смеяться. Юлька, наверное, разошлась не на шутку и веселит публику, как умеет. Только бы успеть! Пакет в руке шелестит и я мельком вижу, что он такой же чёрный, как и тот, что был, но серебристого рисунка в виде мелких звёздочек на нём нет. Хорошо бы ещё знать, что тот пакет я несла рисунком внутрь... Так, кажется и было, но точно не помню...

Меня хватают за левое плечо и я, придав лицу соответствующе удивлённый недовольный вид, оглядываюсь: Шкура! Один из самых паршивых ментов в округе, Витяня Шкуренко, довольно улыбаясь, увлекает меня в сторону.

-Ага, вот и подруженька дорогая! Куда это ты намылилась, милая? Бросила сообщницу и побежала, ай-яй-яй! В пакете что?

- А вам какое дело? - спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал удивлённо и спокойно. - Ни атомной бомбы ни чего-то подобного там нет. - Я пытаюсь определить, что может быть в пакете и вспоминаю, что он касался моей ноги чем-то, похожим на яблоки или картошку, твёрдым и прохладным, округлой формы.

Я поднимаю пакет повыше к его расплывшейся в поганенькой умылке физиономии, и пробую не глядя, принюхаться к его содержимому.

- Овощи, фрукты, что там ещё может быть? - рискую ответить я, кажется, уловив запах. Мы стоим недалеко от овощного ряда и я, вывернувшись из Витькиных рук, спешу к прилавку, чтобы высыпать пакет на глазах у всех. Внутри всё колотится противной мелкой дрожью и даже поташнивает. А вдруг в нём то, чего нужно Витяне? Вдруг это подстава?

- Здесь овощи и фрукты - громко заявляю я перед кучей людей и к моей радости, из сумки выкатываются несколько яблок, пучок зелени, три луковицы и два огурца.

- Стоять! - орёт Витяня, но я уже выворачиваю карманы шортов и трясу вынутым подолом майки перед тремя десятками глаз, а потом быстренько скидываю сабо и, поворачивая их, демонстрирую тем, кто во все глаза пялится на это неожиданное представление.

- Все видели, что никаких недозволенных вложений у меня нигде нет - громко заявляю я в мутный взгляд мента, прославившегося своими подлейшими провокациями - Ни порошков, ни травки, ни колёс! Сейчас кошелёк покажу...

- Стоять, я сказал - орёт Шкура и окружающие начинают понемногу фыркать и улыбаться. Кое-кто уже откровенно смеётся, а совсем рядом раздаётся голос Юльки, идущей в нашу сторону в сопровождении капитана Ревенко. Он, слава Богу, мент средней паршивости и, при всей своей дотошности, без доказательств не будет ни до чего докапываться, а Шкуру, как говорят, недолюбливает. Рядом ковыляет разозлённая толстуха, благоухающая водочным перегаром и сопровождаемая усмешками зевак.

- Ну что, Витюля, съёл, не подавился? - саркастически ухмыляется Юлька, - Не ловится никак птичка? С твоим корнишоном только на такую девочку и охотиться... - её слова тонут в приглушённом хохоте зрителей, а она, положив на прилавок возле 'моих' овощей кошелёк, тоже выворачивает карманы. После этого рядом с огурцами укладываются её перламутровые полупрозрачные шлёпки и вываливается пакет со скромным безобидным содержимым: пластиковая, тоже прозрачная, почти пустая косметичка, несколько упаковок презервативов, кошелёк, носовой платочек.

- Не пришьёшь ты нам дури, Витя...- сочувственно-ласково приговаривает Юлька, издевательски глядя в побагровевшую физиономию Шкуры -У нас её нет и никогда не было. Опять промазал, бедный. Не про тебя наша Белка, милый, зря ты на неё нацелился...

- Сука, проститутка дешёвая - злобно выговаривает Витюля - Да я тебя... Да ты у меня...

- Оскорбление выполняющим служебные обязанности... При свидетелях - равнодушно-брезгливым тоном заявляет Юлька - Ты, Витюшка, со мной не спал и денег мне не платил. Ты и жене своей их не доносишь, теряешь по пути, где уж тебе на девочек тратиться. Даром всё норовишь... Я же - девушка свободная, честная и люблю, кого хочу. Тебя не хочу, Витя, чего ты зря наговариваешь... Для меня размер всегда имеет значение, такая уж я уродилась, капризная. А Белки тебе и вовсе не видать.

Ревенко прячет усмешку, склонив голову, и одёргивает Юльку - Хватит уже, выступила, звезда ты наша... Зачем шли, не забыла?

- Не забыла, Михайлыч - отвечает ему Юлька самым любезным тоном. - Ты нам притон какой-то показать хотел. Это здесь, что ли? И где притон?

- Ты - просыпается вдруг обозлённый Шкура, сверля мою подругу ненавидящим взглядом. - Да ты... мало ли где ты свои заначки прячешь.

Юлька молча засовывает руки за спину и, повозившись с застёжкой бюстгальтера, вытаскивает его из рукава майки. Поднимает над головой и, помахивая, демонстрирует публике.

- Обломись, Виктор Геннадьевич! Ничего у меня нет, и не было никогда. А Белка у нас лифчик вообще не носит, ей и так хорошо. Это ты, наблюдательный наш, и сам давно усёк. Только таких грудок тебе сроду не помацать, даже не облизывайся...

Я мужественно выдерживаю всеобщее внимание, чувствуя, как меня обдаёт жаром. Юлька, зараза! Убила бы...

- А если у тебя совсем уж плохие мысли в голове, то я требую немедленной экспертизы в больнице! - бесшабашно восклицает Юлька под общий смех и восхищённое цоканье языками. Ей, кажется, даже нравится новое приключение, - Чтобы ты потом не сказал, будто я от пакетов с марафетом кайф на ходу ловлю!

Ревенко, стараясь быть серьёзным и здравомыслящим, подавившись кашлем, увлекает нас к киоску Асхата. Но я уже стопроцентно уверена, что тот успел всё подчистить и беспокоюсь только о том, что Тосику придётся обедать без нас. Чего он там себе настряпает! Хотя в обезьянник нас можно привлечь только для профилактики... Слишком уж много свидетелей у нас оказалось и парни Алана там тоже были. К вечеру, глядишь, и отмажут...

У Асхата всё чисто. Из нашей коробки вываливают на пол груду кожано-дермантиновых лоскутов - заготовок. Асхат недовольно выговаривает мне, что если я украла горшок, который он успел склеить, то за бесплатно для милиции он его подкрашивать не собирается. Понятые хихикают, Михайлыч иронично смотрит на Шкуру, а тот злобно крутит головой и всё пытается припугнуть Асхата.

- Ты начальник, меня не пугай - поблёскивая острыми глазами, предупреждает Асхат - Я на тебя жалобу в союз афганских ветеранов подам, пусть с тобой в верхах разбираются. Пришёл, наорал, даже в чём дело не объяснил... Я что, у тебя на учёте когда-нибудь состоял? И к девчонкам ты не просто так привязался. Я-то подумал, что кувшин Белочка правда, украла по своим каким-то соображениям, хотя он копейки стоит... Девчонка, что с неё взять? Двадцать лет всего, глупая ещё... А ты меня в воры записал? И она тоже его не украла, вон Анюта идёт, давай у неё спросим...

Я вижу подходящего запыхавшегося Полкана и Зайца, в испачканной синей краской майке и, не обращая внимания на милицию, спешу к Старшому. Он, обхватив меня за плечи, сразу прижимает к себе и спрашивает: Тебя обидели? Вас били?

- Ага, обидишь их - почти весело отвечает Ревенко. - Твои девочки как рыбки скользкие, Николай Иваныч, не ухватишь...

- А за что же это их хватать? Чем же они тебе не угодили? Вроде ты, Михалыч, с девчонками не воюешь... - отвечает Полкан, похлопывая меня по спине: ему слышно, как меня трясёт.

- Что я их, по собственному желанию задержал, что ли? Заявление было, вот, от гражданки... - Ревенко кивает в сторону толстой торговки и она согласно кивает головой.

Я уже не слушаю о чём они говорят и с опаской смотрю на Аньку. Она, наверное, слишком долго бежала до 'Утеса', а потом назад, лицо у неё раскрасневшееся, а на лбу блестит пот. И грудь поднимается слишком бурно от неровного натруженного дыхания. А вдруг ей станет плохо? Я глазами показываю не неё Ивану и он, опомнившись, кладёт руку жене на плечо, заглядывает в глаза, а потом оба успокаивают меня взглядом и Анютка слабо, но умиротворённо улыбается.

- Так что, заявление писать будем? - спрашивает Ревенко у 'потерпевшей' - Тогда идите, закрывайте свою торговлю, готовьте документы и товар. Опись будем сверять, кассу подсчитывать и делать все прочие процедуры, как положено.

- Да всё понятно уже... - зло отвечает тётка, но мудро удерживается от того, чтобы усложнять свои отношения с органами власти. Она прекрасно видит, что Ревенко не расположен искать нашу вину при таком положении дел, а вот её грешки обязательно вылезут наружу, если ему надоест служебная канитель - Ничего я не буду писать. - сообщает она. И уходит, махнув рукой, не обращая внимания на смешки.

Мне почему-то становится её жалко и стыдно. Я знаю, что может сказать мне Юлька в ответ на такое признание, и она будет права. Но мне всё равно стыдно и жалко эту жадную бабищу.

- Иван прихватывает мою руку за локоть и приподнимает перед Ревенко: - А это что? Не обижали, говорите, товарищ капитан?- его лицо становится жёстким и угловатым из-за выступивших скул.

Синяки у меня на предплечье, которые оставил Шкура и вправду, грандиозные: сине - багровыми пятнами отпечатались все пять пальцев, а на другой руке - кроме синяков ещё и кровоточит две глубокие царапины, оставшиеся от ногтей Витюли, когда я вырвалась к прилавку. Говорят, что он любит делать маникюр.

- Я её ещё за сопротивление властям привлеку, невинную вашу девочку! - срывается почти на визг Шкура - Обидели бедную! И не смотри на меня так, артист! Как бы это тебе боком не вылезло...Попомнишь тогда! - орёт он в холодное застывшее лицо Ивана. На его месте я бы сто раз подумала, прежде чем угрожать человеку с таким взглядом.

- Это ты меня запомни - спокойно и отстранённо говорит Иван и я, заледенев, снова чувствую волну мелкой дрожи, пробегающей по позвоночнику.

- Пошли отсюда, деятель - сердито говорит Ревенко Шкуре - Нет тут никакого дела и сигнал твой - фуфло обыкновенное. Дохляк!

Мы отправляемся домой и Юлька, радуясь, как пятнадцатилетняя девчонка, рассказывает историю нашего приключения. Полкан пеняет ей на беззаботность и безалаберность, обещая потребовать с Тосика прекращения наших разбойничьих рейдов. А я потихоньку поглядываю на Зайца. Он выглядит обычно, посмеивается над Юлькиными шуточками, светит своей разящей наповал улыбкой и старательно выбирает для Аньки удобную дорогу. Как будто и не было этого устрашающе беспощадного лица и тихого бесцветного голоса, заставивших ближайший круг любопытных на рынке примолкнуть и застыть на месте.

Теперь, если что-то случится со Шкурой, есть целая куча свидетелей, знавших об этом взгляде. А если что-то случится с Ванькой - обязанность быть его свидетелем, ляжет на мои плечи. Почему на мои - об этом я даже не думаю: так вышло. Но Шкуре придётся отчитываться лично передо мной.

Тосик промолчал в ответ на нравоучительную проповедь Полкана и только кивал головой. У него был не такой уж и больной, но очень усталый вид и мы с Юлькой приготовились к порядочной трёпке. А он ничего не сказал. Обработал мои царапины перекисью, вполне терпимо поел и отправился к себе. Когда Заяц с Полканом ушли, к нам ненадолго забежала Анька и, увидев наши поскучневшие лица, посидела совсем чуть-чуть, а потом намылилась уходить.

- Белка, а ты не знаешь, чего они к вам привязались вдруг? Ревенко вообще не лезет в такие дела без полной уверенности, все так говорят. И следить ни за кем не выходит... Странно как-то... Разве Шкура опять к тебе приставал? Вроде не было этого в последнее время.

- Зато в давние времена было - подаёт голос Юлька - Вспомнил, может, старые обиды. Его тогда Почепа отвадил, да так хорошо, что он Белку надолго забыл. А теперь Почепы нет, он и решил, что власть переменилась...

- Нет, девушки, это он не сам - догадываюсь я - И не я главной целью была. Просто он купился на то, что мы вдвоём всегда. Это в тебя Юлька, метили, а я - как приятная возможность наверстать упущенное, лично для урода Шкуры. Это тебя кто-то продал и посоветовал проследить за нами. Уж не знаю, как он Ревенко уговорил, может у них раскрываемости к концу квартала не хватило, или премия какая-нибудь горела... Не шибко кто из ментов любит со Шкурой связываться...

Я сажусь напротив Юльки за стол и они с Анькой смотрят на меня заинтересованно и вопросительно.

- И как вы думаете, Юлия Степановна, дорогая наша, кто вас на данный момент так ненавидит, что ментам сдал? Про чей бесполезный пустой сигнал, поданный Вите Шкуренко, так рассерженно говорил капитан Ревенко Дмитрий Михайлович?

Юлька смотрит на меня несколько минут и хлопает ладонью по столу. - Вот сука! Мало ей было, она новых радостей себе ищёт! Ну, корова тупая! Ты у меня попляшешь, гадина! Не раз пожалеешь, что со мной связалась...

- Нет, Юль, не спеши, прошу тебя! - останавливаю я поток её угроз.

- Это ещё почему? - возмущается Юлька, и Анька, разгадавшая мой намёк ещё раньше, тоже со мной не согласна.

- Потому, что не пойман - не вор, хотя, я почти уверена - отвечаю я, - А потом, с ней же сначала Шкура разберётся. Он не упустит случая отыграться на том, кто его втянул в такую бучу. А мы уже тогда убедимся в её причастности целиком и полностью.

- Да - соглашается Анька - Я её обязательно увижу и буду знать обо всём уже завтра с утра. На рынке такие вещи быстро расходятся...

-Только пообещай мне, что сама ничего делать не станешь. Даже виду не подашь - требую я, - А то скажу Зайцу, и он тебя вообще никуда не отпустит. Ни на какой рынок.

- Почему это? - обижается Анька и я её понимаю: такая прекрасная возможность поругаться вволю не может не радовать, а у неё отнимают всю прелесть активных действий.

- Потому, что мы должны тебя беречь - кротко заявляю я в её негодующе, вспыхнувшее румянцем лицо. - Меня все берегли, Анечка и это чудесно. Теперь я тоже хочу кого-нибудь беречь. Ты для этого самая подходящая кандидатура. И если тебе кажется, что это не одно и то же, то ты очень ошибаешься. Я, конечно, слабачка, и, может, не стою той заботы, которой пользуюсь уже почти два года, но твой маленький её стоит. Я хочу о нём заботиться. И даже твоё крепкое здоровье не убеждает меня в том, что ему может пойти на пользу нервотрёпка, а возможно, и случайная драка. Хочу понянчить твоего ребёночка, вот!

Она смотрит на меня несколько минут и розовеет уже не щёчками, а всем лицом и улыбается со смущением и удовольствием.

- Не буду я с ней связываться. Белка, обещаю тебе. Даже не посмотрю её сторону, честное слово.

***

- Так ты говоришь, вырвали пакет и вместо него всучили эти яблоки-огурцы? А кто? - допытывается Юлька, когда мы, сбегав вечером на наш рынок, возвращаемся домой - Кого ты видела? Эх, Асхата надо бы спросить, кто его предупредил...

- Вот только не хватало тут же назад вернуться и к Асхату бежать. Самое подходящее время для этого было. Никого я не видела, толпа же собралась по проходу... Мне показалось, что рука - маленькая. Может, это старший Асхата, Раис был? Мне показалось, он тоже мелькнул, на заднем плане, когда ты своим лифчиком трясла как знаменем.

- Может и он, только он не старший. У Асхата старшие - две дочери. Замужем уже. Они мальчика много лет ждали. А потом он родился и пошли мальчики, трое, один за другим... Может, и Раис, он сообразительный пацан... Он и отца предупредил, если что... Стой. А почему 'тоже'? Кого ты там ещё заприметила?

-Мне показалось... - я медлю, потому что даже говорить об этом не хочется. Но всё равно придётся, чего уж там! От того, что мне кого-то не хочется узнавать, он не исчезнет.

- Белка, сейчас в лоб тебе дам! Говори, быстро, чего тебе там показалось?

- Мне показалось, что среди толпы был тот бандит... - начинаю я и умолкаю.

- И что, ты хочешь сказать, что это он тебя выручил? А ему-то это зачем? Он же нас и не знает. Хотя, может ты ему тоже своей хваризмой так в шары засветила... Ну ладно. Не злись! - Юлька со смешком отскакивает от меня и добавляет - А я пацанёнка в адресный киоск сгоняла. Завтра на Втором Диком надо быть.

- Что на Втором Диком? Нас же Тосик никуда не отпустит теперь. Без присмотра даже на сто метров дальше рынка не отойдём.

- Пойдём с охраной... Свисток у нас днём отсыпается, на пляже и поспит. Всего-то делов... А с Виком мы уже давно не виделись. Не соскучилась?

- Может и соскучилась - бурчу я и с удивлением слышу в своём голосе интонации Полкана. - Только зачем дёргать тигра за усы? Кто-то под нас с тобой очень настойчиво копает. Можно с прогулками и не спешить...

Мне кажется, что возле нашего перелаза кто-то стоит, но мне плохо видно сверху, в опускающейся темноте. В невысоком кустарнике под мостом хрустнула ветка и я, придержав Юльку рукой, останавливаюсь, выжидая. Сердце замирает от предчувствия не слишком приятной неожиданности и я медлю спускаться.

-Ты чего? - спрашивает Юлька и я, ещё немного послушав, всё же, решаюсь перекинуть ногу через перила.

- Да будто никого... Может Ботик кусты шмонал, не знаю. Он нас частенько здесь ждёт, сама знаешь... Ладно, пошли. Не стоять же здесь...

Мы преодолеваем спуск и выходим на тропинку. Мне видится тёмное пятно на фоне редкого кустарника и вдруг приходит на ум страшный Вова. Обливаясь волнами ледяного страха, я приостанавливаюсь, вглядываясь в силуэт сидящего на земле в монументальной неподвижности человека с широким плечами и руками, опущенными вдоль подобранных ног.

- Кто здесь? Отзовись, чего молчишь? Галей... Ты нас напугал... - я останавливаюсь, справляясь с противной дрожью в груди и замолкаю.

Юлька, застывшая на месте со стиснутыми под грудью руками, вместо крика шипит как разъярённая кошка и подскакивает к поднимающемуся с земли парню.

- Тебе чего здесь надо, псих? Чего ты всё ходишь за нами, а? Влюбился, что ли, идиот несчастный? Господи, тебя нам только не хватало...

Галей делает шаг навстречу, почему-то протягивая в нашу сторону ладонь величиной чуть не с лопату, растопырив пальцы.

- Я это... Да, я. Я приглядеть... Сказать надо... А ты, дура молчи! - обращается он к негодующей Юльке: Молчи совсем. Я Белке скажу... Ночью не надо, Белка... Они всегда ночью выходят. Днём - нет... Днём можно. А ночью не ходи. Я их слышу... А ты не слышишь ещё. И меня не слышишь, это плохо. Я много ходить не могу, как защищать?

- Кто 'они', Галей? - справившись, наконец, со своими сотрясающими спазмами, спрашиваю я - От кого ты меня хочешь защитить?

- Красный огонёк... - бормочет он - Гадина в красном огоньке. Тёмный всё видит и знает её глазами... Я тебя не отдам, Белка, только ты сама берегись. Ты нужна ей, не знаю... Такая белая, луной обласканная... Ты нужна. Зачем? Эти уроды... Запомни, Белка. Они приходят ночью. Всегда ночью... И берегись.

От его бессвязного напутствия мне становится холодно и неуютно. Сумрак и тихо шелестящая листва в кустах давят на нервы, но я стараюсь не впадать в панику, внушая себе, что явных причин для страхов у меня нет, только его непонятный бред.

-Не бред - вдруг выдаёт мне Галей: А слушай! Я не могу тебя отдать. Силы у меня есть... подковы рву. Я тебя не отдам, ты сама не поддавайся. Ты уже смогла... ушла от неё, огненного тела лишила. Надолго.... Только новых обид жди. Она не может отстать. Почему не может...

Галей отступает на шаг и бьёт себя в лоб, шумно, через силу дышит и мне снова становится страшно.

- Сидит в голове... Тёмный... Никак не уходит... Мешает, путает. Всё равно не поддамся, Белка! Верь...- последние слова он произносит со сдавленным стоном и я, не выдержав, подхожу к нему, кладу руку на твердокаменное плечо.

- Галей, ты только успокойся! Не волнуйся, так ты себе только хуже делаешь. Ты дыши... Набери воздуха одним рывком, через рот, а потом медленно выдохни через нос, и так несколько раз. Вот попробуй... Не упирайся, я же тебе не зла хочу, а просто помогаю успокоиться.

Он послушно дышит и плечо под моей ладонью расслабляется. Я беру его руку в ладони и осторожно поглаживаю от запястья к кончикам пальцев.

- Я тебе верю, Галей. Я верю всему, что ты говоришь и постараюсь быть осторожной. Но ты тоже должен пообещать мне, что больше не станешь бить себя по голове и научишься правильно дышать, когда волнуешься. Так, как сейчас, хорошо?

- Ты человек, Белка - отвечает мне Галей более внятно и спокойно: Всегда знал... хорошая. Но не понимаешь.

-Я всё пойму, Галей. Обязательно пойму, ты можешь мне поверить. А теперь нам надо идти, да и тебе тоже. Ты ведь тоже рискуешь, гуляя по ночам.

- Нет. Она не справилась. Ненавидит, но не справилась. Я не по зубам и теперь слышу... Слышу их. А тебя чувствую, Белка. Знаю, когда плохо... Ты тоже слушай, ты услышишь, я знаю... Но меня очень надо тебе знать... слышать. Ищи, Белка, слушай меня... Ты сможешь...

Юлька молча наблюдает за нашим разговором и в светлое время суток я бы увидела её перекошенное удивлением лицо, но сейчас я могу только догадываться о его непростом выражении. Это окончательно успокаивает.

-Хорошо, Галей, я буду слушать. Я постараюсь. А теперь иди домой и нам тоже пора. Всё будет хорошо, я на это надеюсь. И береги себя тоже, пожалуйста. Что толку меня беречь, если ты про себя забываешь?

Он топчется на месте, как будто выбирая в какую сторону развернуться и я удерживаю себя от желания помочь ему выбрать правильное направление. Нужно, чтобы он сделал это сам.

-Забыл... Твоё, Белка - Галей, вернувшись к кустам, поднимает из них два объёмных пакета и отдаёт мне. - Твоя добыча. Ваша... что на рынке брали.

-Так это ты, Галей? - радуюсь я - Спасибо тебе, выручил. Ты нас спас. Представить себе не можешь, как я тебе благодарна!

- Делов-то! - совсем просто и понятно отвечает он и даже, кажется, смущается - Пацана позвал и быстро всё наладили...

Я наблюдаю, как он медленно, но точно поднимается к мосту, а через перила переступает даже легко и уверенно, а потом подхватываю пакеты - Пошли, Юль.

- Уфф! - с облегчением вздыхает подруга, а потом я слышу её короткий нервный смешок, - Ну, ты даёшь, луной обласканная! Какого медведищу подмяла а? Неотразимая ты моя...

- А ты молчи, дура - не остаюсь я в долгу - Тебе сказали 'молчи', значит, молчи.

Глава 20

- Я после обеда снова уезжаю в Краснодар - сказал Вик. - Мне так захотелось увидеться, что просто хоть кричи! Прости, что погода не подходящая... Ты не сердишься, что я вас вытащил?

Погода оказалась, действительно, не ахти. Небо затянуто серыми облаками и, хотя дождя нет, ветерок гонит к берегу сильную волну, в которой не слишком удобно купаться. В море заходят самые смелые: здесь не очень ровное дно и, попав в прибой, можно, если не опрокинуться, то потерять самую важную часть купальной одежды.

Я таких экспериментов не люблю и отказалась даже 'окунуться'. Не нахожу никакого удовольствия вылазить из воды оступаясь, скользя по крупным камням и придерживая плавки обеими руками, которые нужны для того, чтобы балансировать в сбивающем с ног потоке. Свисток, который не жалует холод, наоборот, не отстал от Юльки и они с видимым удовольствием вырвались на простор, где под сплошные белые барашки идущей к берегу волны нужно было просто подныривать. Но они тоже быстро накупались и, погонявшись друг за другом по берегу, чтобы согреться, быстро успокоились под навесом в компании Максуда.

Пляжников вообще было значительно меньше, чем всегда, в основном, молодёжь, которой, как известно, море по колено. Кое-где мелькали дети постарше, но их в воду не пускали: держали под навесами, где от ветра защищала боковая стена. Я полюбовалась издалека, как Свисток веселит публику, делая стойку на руках, и прохаживается по ровному полу солярия колесом. Дети радостно визжали и награждали его бурными аплодисментами. Родители тоже, кажется, были довольны. Свист поблистал своим цирковым обаянием некоторое время и успокоился.

Мы сидели у Нади и пили кофе. В почти пустом кафе пахло кофейными и шоколадными ароматами, морской солью и горячим песком. Вик, удивительно красивый, печальный и какой-то нежно-загадочный, смотрел на меня чёрными, с едва различимыми зрачками, грустными глазами и совершенно не реагировал на кокетливые взгляды девчонок за соседним столиком. Мы уже поговорили о погоде, о моём предстоящем визите в его мастерскую при 'Утёсе', о том, что ему хочется показать мне наброски с меня, которые он сделал по памяти, о его поездке и моём здоровье. Время расставания неумолимо приближалось...

- Так не хочется уезжать... Или взял бы да и увёз тебя с собой. Я хочу видеть тебя каждую минуту, а мне снова нужно ехать.

-Что у тебя за работа такая? Художник должен находиться возле своих картин, а ты их всё время бросаешь...

- У меня штукатурка обработана специальной грунтовкой, которая должна выстоять несколько дней. А потом я буду размечать, вернее, угадывать фрагменты старой фрески, которые предстоит восстанавливать.

-Что, такая ценная фреска? И что же на ней изображено?

-Да нет, обычный пейзаж виноградника, написанный в манере пятидесятых. Качественно написанный, но ничего особенного из себя не представляет. Он просто будет на месте в общем замысле... Я ведь, и в городе тоже немного работаю: ещё одна фреска, на строящейся даче... У меня там живёт друг, он болен... Ему нужно быть возле лечащего врача, я нашёл ему работу сторожа. Я тебе после расскажу, хорошо?

Мне вдруг вспомнилось, где я впервые увидела Вика. А что, если его друг имеет отношение к нашей теме? Это вполне вероятно, поэтому Вику и не хочется об этом говорить...

- Хорошо - соглашаюсь я и он снова гладит меня по руке горячими смуглыми пальцами с нежно-розовыми ногтями, через которые, кажется, просвечивает кровь. Бывают же такие красивые руки!

- Где ты такого парня откопала, Белка? - с восхищением спрашивает Надя, когда Вик, наконец, ушёл, осторожно поцеловав меня в край рта. - Красивый, воспитанный, смотрит на тебя, как на икону... Одуреть! Он на какого-то индийского актёра похож... Ну до чего же хорош, а! И ведёт себя, как ангел небесный: не ломается, цену себе не набивает. Да, Восток дело тонкое...

- Почему Восток? Так похож на араба? Или на кого? Он, вообще-то, питерский. Художник.

- А что, в Питере выходцев из Средней Азии мало, что ли? Там сейчас и узбеки есть, и таджики, и кавказцев навалом, так же как в Москве. Но у этого точно, родина где-то вблизи Кара-Кумов, мне таких мальчиков приходилось видеть. И манерами очень похож: вежливый, сдержанный, почтительный. Ох и повезло тебе милая, если в пески с ним не отправишься, конечно. В России он таким шёлковым до смерти может остаться.

- А на родине испортится? - улыбаюсь я, разыскивая взглядом Юльку со Свистком.

- А на родине они себе не принадлежат, Белка - вздыхает Надя. - Я ведь под Махачкалой выросла, только потом сюда перебралась.

-И что?

- А то... Он был курсантом военного училища. Выучился, поженились. Я тоже техникум окончила, кооперативный. Вроде, всё как надо. И жили хорошо, пока по гарнизонам мотались. Всегда вместе. Он мне всё делать помогал. В Заполярье жили, так он каждое утро печь топил, сам. И за водой ходил, и золу выносил, и к маленькому вставал по ночам без проволочек. И под Бухарой в военном городке... Человек был... - Надя вздыхает, сбивая пепел с сигареты. - А потом ему нашли место в пригороде Махачкалы, в военкомате. И кончилось наше счастье.

- Почему?

- Потому, что есть женские дела и обязанности, а есть мужские. Мужчина не может таскаться по магазинам, пылесосить ковры и мыть посуду. А женщина не имеет права выражать своё недовольство этим и сидеть в присутствии мужчины. Даже если он проторчал весь день на стуле, ты-то, отработай, отбегай свой день, заскочи в магазин, приготовь есть, присмотри за ребёнком, а потом стой над супругом часами. Мы даже не с родителями его жили, а мать каждый день бегала и проверяла, убрано ли у меня в доме, что у меня в кастрюльках и всё учила, учила.

Она откидывается на спинку стула и вглядывается куда-то вдаль задумчивыми серыми глазами: С мужчинами нужно разговаривать почтительно. Даже если они дураки набитые и двух слов связать не могут. И всех женщин старше себя тоже надо слушать: тёток, двоюродных и троюродных бабок, старших невесток и вообще всех. Меня даже его младшая сестра школьница учить всё пыталась, как одеваться, почему нельзя летом в жару без чулок ходить. А платки эти... Настоящее орудие пытки!

- И ты ушла.

- Сбежала! Обманом уволилась с работы, как будто мне место в другом универмаге нашли, заманила ребёнка от нянек и рванула на попутках к бабке в Ростов, налегке, без вещей. Он меня долго искал, всё сына отсудить пытался: сказал 'У него душа моего народа'. Как будто, русские не народ... Прятались, как могли. И до сих пор сына на лето аж под Свердловск увозим, к Лёхиной тётке. Она его обожает и бережёт как сторожевая овчарка. Только он всё равно уйдёт...

- Как уйдёт? Почему? Он, что про отца всё время думает?

- Как будто, нет. И Лёшик мужик правильный, умеет с пацанами общий язык найти. Он же тренером был, пока всё не полетело к чёртовой матери. Хорошим, подающим надежды. А только вырастают эти дети кавказские, встречаются с отцами и уходят к ним. Даже девочки бывает, уходят. Такая вот случается беда... Хорошо ещё, с матерью связи некоторые не рвут, а бывает - и рвут... Не такие мы, видишь ли... Простые очень, высокий огонь в нас не горит. Гордого горного духа в нас нет...

Я осторожно касаюсь пальцами её руки: Теперь у тебя всё будет хорошо. Должно быть хорошо. Не думай об этом, просто живи и надейся на будущее. Так будет лучше, поверь мне. Прошлое нужно отпускать, если есть такая возможность.

-У тебя, её, кажется, нет - вздохнув замечает Надя, приглядываясь ко мне. - Что там у вас за история с ведьмой приключилась? Ты хотя бы думаешь на кого-нибудь?

- Юлька подозревает Жабу Грушеньку, но я сильно сомневаюсь. Нет в ней такой ненависти ко мне, какую я почувствовала. Это не она.

-А кто же? Кто может тебя так сильно ненавидеть? И за что? Может, соперница? У этого твоего принца есть девушка?

- Не знаю. Да и этот огонёк появился раньше, чем мы с Виком познакомились. Чёртова эта шаровая молния... А что, есть здесь ведьмы, ты не слышала? Вы же сюда уже лет пять приезжаете, многих знаете, квартиру снимаете всегда в одном месте.

- Говорили бабули в трёхэтажках, что у них кто-то крупно пакостил несколько лет подряд, но давно. То дом сгорел в посёлке, то муж у кого-то сдурел: вроде, как приворожили его, и он жену с детьми из дома выгнал. А от вашего Полкана вдруг дети приёмные отказались, все, как один. Любили его, батей звали, а потом, все, как заговорённые, отворотились. Отец их, рассказывали, к ворожее ходил. Поганый мужик был, кстати, по девочкам всю жизнь таскался, а из тюрьмы вернулся и вдруг разбогател одним махом, хозяином стал, семьянином. У него свиноферма рядом с Высоким, сад, поля под овощами. Почти весь посёлок на него горбится и денег куры не клюют.

- А ворожея-то кто? Кто ему так помог?

- Я слышала, двоюродная сестра новой жены постаралась, Валентинушка. Так она уже два года, как умерла. Им Галинушка какая-то родня. Всех троих так в окрестностях и звали: Галинушка, Валентинушка, Иринушка... Это жену новую так зовут: Иринушкой. Детей нет ни у той, ни у другой, вот она приёмных и обхаживает. Говорили, Валентинушка весь семейный детский фонд себе выбрала, нарожала аж пятерых. Сыновья все поумирали, спились, осталась одна Ленка. Но та и с родными не знается, и с матерью не ладила. Замуж вышла против её воли, а муж на дороге погиб. Таксовал и ночью под 'Камаз' залетел. Ленка мать в этом винила. Да ты её, наверное, видела. Она на танцплощадке кафе держит.

- Шатенка, ростом почти с меня, глаза карие. На вид - лет около тридцати, плотная, но не полная. Приятная, нижняя челюсть слегка выдаётся вперёд, губы яркие и узкие. - вспоминаю я девушку, обслуживавшую нас на танцплощадке.- Я думала, она официантка...

- У неё ещё три девчонки работают, она с ними вместе выходит, по сменам. Это ей Алан место под кафе дал, он теперь её родня по мужу, вернее - по сыну, муж-то умер. Мальчику четыре года. Мать всё не могла ей простить, что Ленка за кавказца вышла, а Алан никого не обижает. Русских девушек в этих краях часто к кавказцам тянет: они же непьющие, степенные, хозяйственные.

Я вспоминаю, как эта Ленка смотрела на Отара и вполне понимаю её предпочтения. Мысль о том, что она умеет правильно оценивать мужчин, пришла мне в голову уже тогда. Значит, это она помогала Отару покупать мне подарок на день рождения? И как сильно он ей нравится? И не считает ли она меня соперницей? И какие способности она получила в наследство от своей матери?

- Девчонок своих она держит строго, но зря не обижает, не жалуются. - продолжает Надя, а потом умолкает, почувствовав моё настроение.- Белка, ты думаешь, это она? Ну, с ведьмой контактирует и на тебя зуб имеет? Из-за чего? Вы ведь с ней не сталкивались?

- Нет, не думаю... Не знаю - отвечаю я, - Я её и видела-то, всего один раз и делить нам нечего. С чего бы мне думать, что это она? Про неё ведь, никто не говорит, что она унаследовала материнский талант? Откуда у тебя вдруг появились тебя такие мысли?

- У тебя лицо странное было... Как будто, ты задумалась об этом всерьёз. Всё может быть, конечно, но Ленка, она совсем не дура и практичная очень, резковатая, конечно, но не злая. И потом, тебя ненавидеть - это причину надо иметь... не маленькую. Просто представить себе не могу человека, который может тебя так возненавидеть, чтобы поджечь.

Я вспоминаю человека, который уже несколько лет желает меня убить, и храбро улыбаюсь Наде, а потом - подходящим Максуду со Свистком.

- Я заметила, что этой Лене понравился наш Отар и задумалась над тем, как хорошо бы было, если бы они решили жить вместе. Он такой... он совершенно домашний, очень доверчивый, да и ранимый, мне кажется. Если она проявит к нему внимание и заботу, у них всё получится, и им обоим не придётся об этом жалеть.

- Ну как можно тебя ненавидеть - улыбается Надежда, вставая встречать подошедших клиентов, - Ты такая славная девочка. И это у тебя всё должно быть хорошо, Белка! Обязательно хорошо, лучше, чем у всех!

***

Галинушка не вышла с утра на рынок, а потом прошёл слух о том, что Шкура устроил у неё в доме пьяный дебош со стрельбой и погромом и угодил в немилость начальства. Пока Свисток с Юлькой ехидно смакуют подробности скандала, активно обсуждаемые 'широкой общественностью', я решила использовать относительную свободу нашего передвижения для того, чтобы забрать у Асхата отремонтированный глечик.

- Застрелил собаку, кошку, петуха и трёх куриц, пока Галёна из-под кровати милицию вызывала - перечислял Свисток. Как раз обойму расстрелял и когда добрался до своей красноголовой подружки, успел ей только юбку содрать, когда её оттуда за ноги тащил. А она теперь пытается приписать ему попытку изнасилования и вся ментура рыдает со смеху.

- Про бедных расстрелянных животных при Белке не надо - Юлька довольна посрамлением вражьих сил, но пытается сдерживаться, оглядываясь на меня.

Она не может понять, что меня так тревожит, но хотела бы я и сама знать, с какого края попытаться размотать весь клубок новостей, неожиданно полученный сегодня.

Неужели это та самая Лена оказалась ведьмой-молнией, воспылавшей ко мне злостью? И за что? Для необоснованной ревности у неё просто нет причин. Неизвестно, насколько сильно ей нравится Отар - это во-первых. А во-вторых, слишком явной угрозы её чувствам, если таковые, всё-таки, есть, я не представляю. Я нравлюсь Отару чисто умозрительно, он испытывает ко мне тёплые, но скорей дружеские чувства, даже, может - родственные и это видно. Мы просто очень симпатичны друг другу, вот и всё. Для того чтобы провалиться из-за таких взаимоотношений в бездны ненависти, нужно быть дурой, а этого в Ленке, по Надиным словам, нет. И способна ли она пылать бешеной страстью, которая так быстро вспыхнуть тоже не может. Или может?

Чёрт их разберёт, всех ведьм с их родственниками! Может и у Галинушки особые свойства имеются? Чего бы она тогда, сплетнями жила? Это же её любимое занятие: кого-нибудь расстроить, разозлить, или, ещё лучше - стравить. Зачем это нужно ведьме, если у неё всегда другие возможности напакостить есть, тайные? Да и очень уж Галинушка глупа. Со Шкурой только последняя дура может связаться. Нет, только не она!

- Я сам этот злосчастный горшок заберу - заявляет нам вдруг Свисток, останавливаясь у входа на рынок, - Нечего вам пока глаза всем мозолить возле Асхата. Идите по своим делам, а я крынку возьму и сам, лично домой отнесу, так надёжней будет. Вы теперь долго не угомонитесь, а мне ещё выспаться надо, у меня маленький гешефт вечером намечается.

Мы с Юлькой переглядываемся. У меня никаких планов насчёт дальнейшего маршрута нет: я бы лучше посидела в тихом местечке, вдали от всех и хорошенько обдумала все свои новые открытия. Юлька, принимая во внимание моё упрямое нежелание поболтать о случившемся, долго не раздумывает.

- У меня к Лильке дельце появилось. Не в Чудильнике, у них сегодня дневная смена в массажном павильоне над пляжами.

- В каком массажном? Там же посетителей всегда полно. Что, прямо перед ними клиентов обслуживают, что ли, под навесом? Ну, дают! - удивляюсь я.

- Дают! И не бесплатно! В подсобке, за салоном. Там палатка большая есть, вот в ней и работают, за повышенную цену, кстати, во вредных уличных условиях, за занавесками. - посмеиваясь, заявляет Юлька,- И тебе незачем туда идти, если гребуешь. Подожди где-нибудь в кафе неподалёку, я быстро. Минут пятнадцать- двадцать, не больше.

- Ничего я не брезгую. Просто делать мне там нечего, ты права.- я стараюсь не злиться, но у меня плохо получается и Юлька снисходительно треплет меня крепкой ладонью по плечу. - Иди уже, моя ты девочка. И будь проще: жизнь, она такая вот: разная.

Я дохожу до 'Сугроба' и уже ставлю ногу на первую ступеньку, когда слышу голос Давида, громко заявляющего в зале очередную остроту своей сопливой пляжной партии. Мне только его вида как раз и не хватало, чтобы подумать о том, что меня сейчас волнует. Нет уж... Лучше вернусь назад и подожду на улице, сегодня солнца нет. Там есть скамейка под тополями...

Кто там у них ещё? Иринушка. Тоже не совсем понятно. Хотя... Я нечаянно отняла у шаровой гадины возможность 'прогуливаться' по Горке и знать всё о нашей жизни. Возможность внушать нам мысли о каких-то выгодных ей действиях и, как говорил Аддис, даже забирать у каждого всё, что ей понравится. Ей даже что-то хотелось забрать у меня, но это уже попутно. Кто-то один привлекал её больше всех. Что, если это Полкан, сумевший стать дорогим и самым родным человеком для чужих четверых детей? Тех самых детей, которых ей, возможно, пришлось заморочить, чтобы приручить?

И я, выскочка, которую, как считает Юлька, Полкан любит больше всех, закрыла для ведьмы доступ к этому человеку. Есть за что возненавидеть. Может быть, он имеет очень важное значение для этой светящейся суки... А она уже, кстати, и не светится. Она теперь должна долго восстанавливаться и не может свободно разгуливать по ночам в виде пульсирующего жаром шарика нигде. И в этом тоже, по её мнению, виновата я...Она собиралась меня убить и наткнулась на розовую колючку. Это Девочка меня спасла...

Я, задумавшись, прохожу мимо скамьи, на которой расположилась большая семейная компания и, без колебаний, направляюсь через дорогу к огромному рекламному плакату, растянутому перед невысоким чёрно-белым дорожным ограждением над обрывистым скальным уступом. Море внизу пенистое, серое и неприветливое, бьётся о камни и взбивает кудрявые буруны у самого подножья.

Увидеть бы эту Иринушку... Но как? У неё, вполне возможно, остались повреждения на лице или на теле от ожога. Может, она выдала бы себя взглядом, словом, поступком в моём присутствии. Если это она, конечно... Но из трёх возможных кандидатур, она больше других подходит... И всё-таки, это может быть, и не она. Простое совпадение тоже вполне вероятно.

И что бы я сделала, при встрече, убедившись, что это она? Просто посмотрела бы ей в глаза? Такие случаи нужно обдумывать заранее, а не влетать в них, сломя голову. Значит, мне нужно увидеть её тайком, ничего другого не остаётся. Почувствует она это или не почувствует, не имеет значения. Мне нужно найти возможность увидеть её, другого выхода нет. И очень даже может быть, что это будет не единственный мой поиск... На Лену тоже надо бы посмотреть другими глазами. Никакой гарантии, что это Иринушка, у меня нет. Галинушку можно исключить, но лучше тоже не надо: со мной она ведь никогда ни единого слова не сказала. Только взгляды...

- Скучаем? - раздаётся у меня за спиной и я даже не сразу понимаю, что вопрос обращён ко мне, - Могу составить компанию...

Глава 21

Почему я не услышала, как он подъехал на своём чёртовом джипе, ума не приложу! Наверное, расслабилась и стала терять нюх. Может быть, он просто повернул с дороги за 'Утёсом', уходящей в гору и ехал с такой скоростью, что звук работы мотора заглушался шумом прибоя.

- Так что, подвезти тебя? - почти игриво спрашивает меня этот белокурый здоровяк с торсом завсегдатая тренажёрных залов, выпирающим из под белоснежной майки. Улыбка у него вполне мирная и добродушная, зато взгляд серо-голубых глаз - настороженный и оценивающий.

Меня окатывает жаром, а потом сразу бросает в холод, когда вслед за ним из дверей машины выбираются ещё два крепких загорелых парня. Я, поддавшись панике, и теряя способность соображать, пячусь назад, пока не упираюсь икрами ног в прохладный металл ограды. Дальше остаётся только перешагнуть через неё, два-три шажка - и...

Вся троица подходит ко мне ближе и, встав полукругом, загораживает проход к шоссе.

- Так это та самая крошка, которую мы искали? - спрашивает один из них, смуглый, пониже других на полголовы, но всё равно, выше, чем я и достаточно крепкий на вид. Он рассматривает меня с сосредоточенным интересом и говорит ещё что-то, чего я не слышу: сердце бухает уже не в груди, а в ушах... или это сильнее стал слышен рокот волн внизу. Третий, шатен, сняв чёрные очки, продолжает гонять во рту жвачку и молчит, но тоже смотрит.

Физиономии у них самые что ни на есть брутальные и непростые. С намёком на решительность и жёсткость. Сердце у меня вдруг замирает в нестерпимом спазме смертной тоски. Это всё! Они меня нашли. Не знаю, как это получилось, но они меня нашли. Теперь уже точно конец. Набегалась...

Этим парням ничего не стоит просто столкнуть меня вниз с утёса на прибрежные камни, где мне вряд ли посчастливится попасть в глубокое место без подводных скал, а потом уехать восвояси на своём роскошном навороченном лендровере под громкую музыку, льющуюся из магнитофона. Я буду захлёбываться солёной водой и собственной кровью, а они, пережёвывая мятные подушечки 'Орбита', лихо погонят по гладкому асфальту, или, наоборот, поедут медленно, глазея по сторонам и отпуская комплименты проходящим девчонкам...

Но это было бы слишком просто! Интересней затащить меня в салон и увезти в тихое безлюдное место, балдея от свой силы и безнаказанности, и пред тем, как утопить где-нибудь...

У Юльки было совсем мёртвое лицо, когда она рассказывала, как долго это тянется... Я видела его бледность даже в полумраке своего освещённого лунным светом дупла.

Нет, ничего у вас не получится! Нет! Я, не сводя взгляда с русого качка, переступаю за ограждение. Во рту сухо и горько, в голове пустота. Мельком отмечаю блеск воды внизу, далёкой, как с высоты третьего этажа...

- Эй, ты куда, подруга! - качок предостерегающе протягивает руку - Слетишь вниз запросто! Там же осыпь, ненормальная!

Он приглядывается ко мне, а потом изменяется в лице: Ты что? Ты... Что, в самом деле, можешь спрыгнуть? Дно здесь глубокое, но камни же кругом. Зацепишь, мало не покажется. Сразу может, и не умрешь, зато помучаешься...

- А вдруг - сразу! - выговариваю я в его лицо, принимающее странное, испуганно - изумлённое выражение. Губы у меня онемели, но голос звучит ровно и размеренно. Так, как ему и надо звучать.

- Жека, она прыгнет - сухим, лишённым интонаций тоном говорит смуглый и отступает назад.

- Стой, дура! - громким шёпотом приказывает мне Жека, тоже отступая: Нам от тебя не надо ничего. Спросить хотели.

- Что спросить? - не трястись мне всё ещё как-то удаётся и говорить без вскриков и всхлипов тоже, но пот выступает под волосами и я чувствую, как он струйками стекает по шее и вискам, щекочет кожу между лопатками.

-Всего-навсего спросить - повторяет Жека голосом, тоже растерявшим свою звонкость и уверенность, - А ты немного ненормальная, девочка. Тебе никто об этом никогда не говорил? Да выйди ты оттуда! - уже просит он, отодвинувшись ещё дальше, влево.

- Тысячу раз сказали. Ты - тысяча первый... - я пытаюсь собраться с мыслями, но у меня это плохо выходит. - Чего спросить-то хотел, спрашивай.

- Да выйди ты на дорогу, деффективная! Не стой у самого края, не прыгнешь, так свалишься... На кой чёрт мне такой грех на душу! - он смотрит на меня уже в настоящем смятении и предлагает своим спутникам: Саня, Герка, отойдите, что ли, не смущайте девушку. У неё с нервами не всё в порядке...

Саня и Герка послушно перемещаются за джип, а Жека с досадой тянет: Видел я дур... Ну иди сюда, чокнутая. Мне надо... Да подойди же ты! Я не кусаюсь. Фотографию посмотри.

Я возвращаюсь за ограждение, стараясь не споткнуться. Ноги повинуются плохо, в голове туман. Глаза горят от лучей проглянувшего сквозь просвет в облаках солнца. Сразу снова становится жарко.

- Дура белая! - растерянно говорит мне Жека. В тень хоть встань, сейчас дымиться начнёшь...Сашка, отгони машину метра на два, она же не подойдёт! - говорит он в сторону приятелей. Те садятся в машину и действительно отъезжают. Потом выходят и наблюдают за нами на расстоянии.

- Вот! Знаешь её? - блондин протягивает мне фотографию.

На цветном снимке - девушка примерно моего возраста. Красивая, темноглазая, с аккуратным носиком и крупным чувственным ртом, растянутым в кокетливой улыбке. Она одета в декольтированное красное платье, явно очень дорогое, на шее - старинный, по виду, кулон с бриллиантом в витой золотой оправе и такие же серёжки в ушах. В руке - длинный изящный бокал с красным напитком. Фотография явно с какого-то торжества: сзади виднеется край стола с праздничной сервировкой, а рядом - женское плечо, обтянутое серебристой парчой.

Я верчу снимок в руках, стараясь прийти в себя и прогнать из тела и сознания ватную вялость, приходящую на смену бесконтрольному выбросу адреналина.

- Первый раз вижу.- я отдаю фотографию Жеке, обратив внимание на то, что руки у меня всё-таки дрожат, - Нет, я её не знаю.

-Точно? - переспрашивает он, разглядывая меня, как редкий музейный экспонат.

- Перекреститься? - я вытягиваю из-за пазухи цепочку с крестиком и его взгляд снова становится озадаченным и расстроенным.

- Слушай, у вас здесь все такие, или только ты одна? С пулей в голове... или ещё... уж не знаю, с чем?

- Я такая одна. С ещё уж не знаю чем. - меня уже несёт куда-то и остановиться трудно. - Ещё вопросы есть?

-Нет. Вообще-то... - он роется в карманах, достаёт узкий прямоугольный кусочек картона и протягивает мне. - Вот, визитка. Вдруг вспомнишь что - нибудь или услышишь... Девушку зовут Кира. Кира Умрихина. Её здесь видели где-то в мае, а потом она исчезла. Там телефон есть, позвони, если что- нибудь узнаешь, вознаграждение гарантировано. Местный номер внизу дописан.

Я молча сую карточку в карман бриджей. Нестерпимо хочется пить, а ещё больше - лечь прямо в каменную пыль с остатками засохших травинок под рекламным щитом, куда падает тень.

-Белка! - Юлька несётся ко мне во главе группы девчонок, размахивающих пляжными сумками и шлёпанцами, прямо по шоссе, не разбирая дороги и не обращая внимания на сигналы и крики возмущённых водителей.

-Вот это да! - восхищённо-счастливым голосом заявляет Сашка, раскинувший руки им навстречу.- Откуда столько красавиц сразу? Птицы вы мои, черноморочки!

Молчаливый Гарик тоже улыбается. Девицы переходят с бега на шаг и с оживлённым щебетом начинают перекидываться шуточками и смешками с парнями. Юлька, подскочив, вцепляется в мою руку.

-А чего надо-то, мальчики? - бодрым голосом без единой фальшивой нотки весело спрашивает она. - Есть проблемы, давайте их вместе решим! С нами веселей дело пойдёт! А то привязались к одинокой и не при делах девочке... Познакомиться решили, или как?

- Или как! - решительно-весело заявляет Сашка, обнимая за талию сразу двух девчонок. - Знакомимся и едем ко мне! У меня хозяин - хороший мужик, не против будет компанию поддержать. У него неприятности на личном фронте, так что добрая вечеринка ему не повредит.

Взгляд у Юльки беспокойный, а руки - как лёд. Она тормошит меня, хватая за плечи и ладони, стараясь понять в чём дело.

- Испугали девчонку, что ли? Поаккуратней надо: она у нас нежная... - скороговоркой приговаривает Юлька, похлопывая меня по ладоням. - Белка, ты чего на самом солнце встала? Обгоришь же, сумасшедшая!

- Насчёт сумасшедшей, это точно - заявляет Жека с кривой усмешкой. - Белка... А имя-то у тебя есть? Как тебя зовут?

- Меня зовут Белка - отвечаю я прямо в его голубой настойчивый взгляд. Век бы его не видать, вместе со всеми этими глазами и мускулами!

Гарик с улыбкой надевает очки и вопросительно глядит на Жеку, поглаживая руку Лильки, вцепившейся в его локоть.

- Вы простите, девочки - говорит тот, слегка встряхнув головой, - Наверное, правда, испугали вашу подружку, но у нас сейчас со временем проблемы. Если что, позже увидимся... Саня, бери координаты у новых знакомых и едем. Дела не ждут.

Он как будто забыл про свою фотографию и никому больше не пытается её показать. Бросает на меня ещё пару не совсем понятных взглядов и, пользуясь весёлой кутерьмой, незаметно вытирает вспотевшую шею. Кажется, я его утомила не меньше, чем он меня.

- Что им надо было? Я ведь, решила, что они собираются тебя умыкнуть - тормошит меня Юлька, когда лендровер, наконец, плавно отъезжает от нас по направлению к Малаховке.

- Я тоже... - отвечаю я, начиная заходиться дрожью, так долго трепетавшей внутри где-то между животом и желудком.

Юлька обнимает меня и увлекает в сторону 'Сугроба'. Мы пёстрой стайкой идём по дороге и девочки, окружив нас плотным кольцом, следуют рядом, успевая активно 'реагировать' на внимание проезжающих мимо водил.

- Значит, это тот самый бандит, который чуть не сбил тебя на мосту? - спрашивает Юлька.

- Нет, на бандита он не похож - замечает Лилька: Крутой мальчик, это да, но не бандит: повадка другая. Скорей, из охраны, или ещё что-то... На авторитета тоже не тянет. Из другой оперы он будет, точно говорю. И не мент, по ходу. Может, военный из пляжников, или бизнесмен какой-нибудь, только не бандит. Ни тебе пальцев веером, ни фени блатной, ни придури... Чёткий перец, продуманный, совсем не браток...

Я достаю из кармана визитку и, без слов, отдаю Юльке. Мне хочется только одного: забиться поскорей к себе в постель и полежать, свернувшись калачиком.

Они с Лилькой вертят картонную бумажку в руках, обсуждают что-то тихими, на фоне оживлённой болтовни подружек, голосами, а я просто иду, механически передвигая ноги и чувствуя, как по промокшей от пота майке гуляет неприятно холодящий кожу ветер.

Давид со своей шайкой выходит из кафе как раз, когда я в окружении весёлых девочек, шествую мимо и, не прореагировав на моё появление даже лёгким кивком головы, молча наблюдает, как мы расстаёмся у перекрёстка на посёлок. Мне плевать на то, что он видит меня в одной компании с проститутками. Стасик отстал и этот отстанет, слухи уже пошли. Сейчас у меня такое чувство, будто я с тяпкой, сделала две дневные нормы рядков в больничном огороде по самому солнцепёку, и сил у меня осталось только на то, чтобы добраться до шалаша под обрывом, где Митька ждёт денег на очередную дозу...

***

Я проспала четыре часа подряд до самого вечера, слыша сквозь сон, как Юлька с Тосиком время от времени подходят ко мне, чтобы проверить, нет ли у меня температуры. Когда день стал приобретать золотистые, а потом синеватые оттенки, мне захотелось есть и это было хорошим признаком: моя поправка продолжалась в ускоренных темпах. Раньше бы мне хватило стакана чая или холодной воды, чтобы снова провалиться в забытьё до самого утра.

Тосик сидел в гроте и перед ним, на столе, лежала та самая визитка, которую мне вручил Жека.

- И что там?- тронув Тосика за плечо, в котором явственно чувствуются проступившие через кожу хрупкие кости, спросила я, усаживаясь рядом. - Кто есть кто?

Подошедшая Юлька обнимает меня со спины руками, пахнущими петрушкой и укропом. Знакомый запах! Сейчас я выклянчу себе не капельку, а полную миску её замечательного борща и наемся до отвала!

- А.О. 'Спец' - читает подруга надпись на визитке.- Охранно-детективное агентство. Качество и кон-фиден- циальность. Санкт-Петербург, улица... дом, квартира, телефоны. Вот интересно, это менты или нет? Мы с Лилькой поспорили. Она говорит, этот блондин не похож на мента. А кто же он, если не мент, когда в охранно-детективной конторе работает?

- Может, и не мент. Есть у них и бывшие менты, конечно, но не обязательно все. В таком агентстве многие специалисты нужны: и оперативники, и по аппаратуре умельцы, и психологи... Мало ли... Боевики какие-нибудь... - задумчиво отвечает Тосик.

- Ага, именно психологом он и выглядит - усмехаюсь я, - И особенно - умельцем по аппаратуре... Да он, наверное, подковы пальцами гнёт не хуже Галея! И запросто может с десяток драчунов уложить.

- Ну да, крепкий мальчик - соглашается со мной Юлька. - И вышколенный, как надо. Хотя, на нашу Белочку, точно, запал. Растревожила она его, даже расстроила. - подмигивает Тосику моя подруга.

- Чего ты несёшь, Юль! Да он спокойный, как удав... У него, таких как я, по десять на каждый палец. Табунами поди бегают...

- Что, так хорош? - нейтральным голосом спрашивает Тосик, пряча улыбку. - Знаешь, Белка, тебя теперь опасно одну на улицу отпускать, слишком быстро хорошеешь. Без конца поклонников заводишь.

- Каких поклонников? - начинаю злиться я, позабыв о борще и Юлька, коварно улыбаясь, напоминает о нём, поставив передо мной источающую божественный аромат глубокую тарелку. Тосик, переглянувшись с ней, подталкивает мне хлеб и я, ругая себя за отсутствие твёрдого характера, принимаюсь за еду.

- Так каких поклонников? - уже без былого запала, ради порядка переспрашиваю я, принимаясь за вишнёвый компот.- Что-то вы опять вымудряете, милые мои. Говорите уж, чего у вас на уме.

- Какие? - Юлька невинно смотрит мне в глаза и начинает перечислять, загибая пальцы: Не считая покойных Синяка с Почепой, влюблённых у нас вполне хватает. Свисток, Максуд, Давид, Стасик Пряхин... Галей... Теперь вот этот ещё. Жека.

- А Максуд-то причём? И Свистка ещё приплела... А Галей откуда? Вам что, делать нечего? Или вы решили меня на цепь посадить и причин для этого побольше набираете? В чём дело, вообще?

- А в том, дорогая моя, что мне хотелось бы познакомиться с каким-нибудь достойным кандидатом на твою руку и сердце - смеётся Тосик и я, холодея, пытаюсь улыбнуться в ответ.

Это снова так похоже на подготовку к прощанию! И Юлька умело делает вид, что не думает об этом. О том, что Тосик боится оставить меня одну без поддержки, уходя. Она как будто смирилась с его предстоящей... с его готовностью уйти. На ум приходит полузабытое название книги, прочитанной в юности 'Последняя женщина и близкий бой'. Юлька - последняя женщина. Она, наверное, имеет право быть мудрой. А я не имею и не хочу! Я и не думаю о Тосике как женщина. Я не знаю, кто он для меня... Он просто 'моё всё' и я не могу смириться с тем, что он должен умереть!

Я не слышу, о чём они мне говорят, и всё пытаюсь поймать в своих мыслях хотя бы кончик какой-нибудь спасительной идеи, хотя бы крошку надежды... которой нет. Сейчас я просто заору и забудусь в дурном припадке... И только добавлю лишний кирпичик в стенку, об которую бесполезно биться головой. Никому от этого не станет легче...

Мне уже не двенадцать и не восемнадцать лет. Я уже потеряла Ариадну - самого близкого мне человека, и пережила это. Я привыкла к тому, что её больше нет. Все остальные потери были не такими чувствительными, хоть и не менее страшными и их я тоже пережила. Теперь у меня хотя бы, есть время подготовиться, и привыкнуть к тому, что я потеряю Тосика. И истерить, усложняя ему жизнь, плохая идея. Продолжая бессмысленно улыбаться, я обращаю к Тосику обманчиво весёлое лицо и до болезненной ломоты поджимаю пальцы ног: этого никому не видно.

-Так что, когда он вернётся, ты пригласишь его к нам на Горку и мы, наконец-то, познакомимся? - спрашивает Тосик и я понимаю, что он говорит о Вике.

- Конечно, если ты не против - обещаю я и Юлька с радостной улыбкой кивает головой. Мы все с довольным видом отправляемся смотреть новый боевичок и я даже смеюсь шуткам Свистка, донимающего Аньку расспросами о здоровье её ненаглядного глиняного кувшина после 'реанимации'.

Ночью я проснулась от какого-то страшного сна и дала себе волю поплакать: потихоньку, в подушку, время от времени прислушиваясь к ночным звукам. Вспомнить прерванный сон было трудно. Кажется, я искала в нём своего последнего мужчину, но совсем не помню его лица.

Глава 22

Сон был путаный. Не плохой и не хороший, а совсем непонятный. Я шла по лагерю, затянутому мглой наподобие тумана и ничего не находила: ни халабуды, ни грота, ни своего дупла. Вместо пристанища Свистка вообще зияла дыра, не то в скале, не то в небе, а больше я ничего разглядеть не могла. Я, почему-то, никого не звала: нужно было молчать. Все мои сны, обычно, никогда не имеют точных очертаний предметов и построек. Я просто захожу в подобие дома, иду по нему, замечаю стены и мебель, но они условны, и комната, которая должна быть моей, тоже условна: достаточно сознания, что она моя. Сейчас всё было по-другому: очень конкретно. Знакомые деревья, тропинка в камнях, центральная полянка с наклоном к ручью - и никакого жилья.

Где все? Куда они подевались? - спрашиваю я себя и вижу только бестелесные дымчатые тени, перемещающиеся вокруг. - Почему они от меня прячутся? Может быть я - снова не я? Да нет же, это мои руки, и старая майка с васильками по белому полю - тоже моя. И самое главное - это мои ноги в драных, обрезанных джинсах и полинялых 'баретках', шагающие среди гравия.

Потом рядом слышатся знакомые тяжёлые шаги. Я знаю, что это Галей, и он выплывает из тумана мне навстречу. У него в руках - Анькин глечик, совершенно целый, без малейшего намёка на трещины, умело заделанные и закрашенные Асхатом. И Галей тоже 'целый': без своего топтания и шрамов. И я как будто знаю, какое у него лицо без шрамов. Я не успеваю отреагировать на его появление, как он ставит горшок перед собой на землю и одним ударом ноги разбивает его в пыль.

Зачем? - беззвучно кричу я и, повернув голову, вижу всех наших: Зайцев, Полкана, Отара, Свистка и Юльку с Тосиком, сидящих в кинозале, кто на чём. Они мирно беседуют, глядя в пустой экран. Они не обращают на меня внимания и я оборачиваюсь к Галею, но он исчез. А чёртов кувшин, снова целёхонький, без единого изъяна, стоит на тропинке, где он только что был разбит и сияет выпуклыми голубыми цветочками.

- Туман- это путаница какая-то, - авторитетно заявляет мне Юлька, как всегда забегая вперёд, чтобы увидеть выражение моего лица - Ну, так у нас её сейчас навалом, ничего удивительного. А то, что глечик целый оказался, это хорошо. Всё нормально будет, значит. Жизнь - полной чашей, всё образуется и вернётся к порядку. И вообще, мне в этом сне только твой Галей не нравится. Кувшин разбил и смылся. Вроде, как ущерб нанёс. Или хотел нанести...

Она приостанавливается и слегка приподнимает брови, вытянув губы вперёд трубочкой - верный признак того, что собирается выдать не слишком приятную для меня мысль.

- Знаешь, кувшин, ваза, они, в какой-то степени напоминают женское тело. Может ему твоего тела захотелось? А кувшин-то целенький остался...

- Юль, ты чего несёшь? Ты сдурела, что ли? Почему тебе во всех только такие мерзкие вещи видятся? Да как у тебя язык такое говорить поворачивается! - Я не на шутку злюсь и Юлька тоже начинает заводиться. Я вижу это по сузившимся глазам и румянцу, вспыхнувшему на скулах. Когда я бледнею, моя подружка краснеет.

- Чего ты всё время этого урода выгораживаешь, хотела бы я знать! - взрывается она.- Галей то, Галей сё...Бедненький Галеюшка! Ты не забыла, что он из боевиков к Алану пришёл? Он людей мочить обучен! Может, это он на Вонючке всех порешил! Переболел этой заразой, что на Маяке случилась... Да нет, ещё больной там оторвался, а потом в себя чуть пришёл. Силища-то у него, медвежья, взял да и порвал всех на куски, вместе с нашим Почепой!

- Глупостей не городи! Зачем ему Вонючка и чего он там забыл? Алановы парни туда не ходят никогда! Если чего надо, по дороге бомжей вылавливают и узнают про все дела.

-Как будто он спрашивает разрешения, куда ему идти! Дело зимой было, может никто про Вонючку и не вспоминал тогда. А его псих схватил, вот он туда и отправился, в бессознанке! Очень на него похоже: вечно топчется на месте, не говорит ни с кем и ни 'бэ' ни 'мэ' связать не может.

- Как это не может, если он со мной вполне разумно разговаривает? И голова у него почти нормально работает, просто он со словами слегка тормозит: последствия травмы сказываются. Чего ты наговариваешь? Чем он тебе не угодил?

-Не угодил! Слово-то какое! Дипломатичное! Да у меня от одного его вида мурашки по спине ползут! Я его видеть не могу, просто корёжить начинает... Точно, это он там душу отвёл, можно даже не гадать.

- Да как ты можешь! - я встаю у входа на наш рыночек и шиплю, сдерживая дрожь, начинающуюся где-то в районе желудка. Потом оттаскиваю Юльку к разросшимся самшитовым кустам, потому что на нас уже начинают оглядываться.- Типун тебе на язык, подружка! И говори тише, не собирай любопытных.

- Спасибо! Буду носить с гордостью - в запале отвечает она. - А что, не помнишь, что тебе Щур говорил? Несуразный, бледный, молчун здоровенный, по ночам бродит. Лёха рассказывал, что твой Галей почти не спит, да и то - только днём. Лицо как мукой посыпанное... Не похоже, да?

- Со шрамами! А Щур ни о каких шрамах не заикался даже! А уж он бы про них не забыл. И глаза! Он говорил, что у того убийцы были глаза, как у снулой рыбы. - я тоже кричу громким шёпотом, только не размахиваю руками. Со стороны мы, наверное, напоминаем двух разъярённых базарных баб, не поделивших дружка, но прекратить эту перебранку становится всё труднее.

- Какие? Ты про рыбу ничего не говорила. - скривив губы спрашивает Юлька и я про себя проклинаю ту минуту слабости, когда она выпытала у меня подробности Щурова рассказа.

-Снулые - значит сонные, как у умирающей рыбы! Бесцветные и подёрнутые плёнкой - я стараюсь произносить слова спокойно и медленно, но получается неважно: голос дрожит от злости и негодования. - А у Галея глаза карие и яркие, как у фокстерьера.

-У какого ещё фустирьера? У собаки, что ли? Как у бульдога у него глаза, у твоего Галея! Больше похоже...

Я набираю в лёгкие воздуха и размеренно, мелким порциями, выдыхаю его ноздрями. Это немного помогает. Нужно прекращать этот глупый скандал. На нас уже искоса пялится тройка парней, закуривших под старой липой напротив.

- И ничего не больше. У бульдогов щарищи навыкат, с кровью, а у фокса красивые миндалевидные глаза, мягкие и добрые. Длинные такие...

-Это у Галея глаза добрые? И красивые? Да ты совсем с катушек съехала, девочка моя сочувствующая. Жалостливая ты моя!- голос у неё становится печальным и чуть ли не слезливым. Я замолкаю. Вот и поговорили...

Так мы не ссорились уже год, да и бывало подобное всего пару раз. Тосик, разбиравший наши конфликты, расстраивался до полного изнеможения, и мы быстро нашли способ избегать острых эксцессов. Теперь кому-то из нас нужно заткнуться, и я понимаю, что мне. Во-первых, я права, а во-вторых, я моложе.

Я замолкаю и ищу взглядом бабу Мотю, у которой всегда покупаю молоко по совету Полкана. Уж он-то, в людях разбирается. И, кроме того, мне хочется порасспросить кого-нибудь об Иринушке, а бабуля - из Высокого. Я направляюсь в дальний конец торгового ряда, где с утра есть тень от большого вяза: баба Мотя всегда выбирает место, закрытое от солнечного света: подолгу она не стоит и пока солнце перемещается, успевает распродать свой товар.

- Ой, кто нынче пожаловал - встречает меня улыбкой баба Мотя, - Здравствуй, красавица моя! Давно не виделись: то ты, говорили, заболела, то у меня подруга слегла, ухаживала за ней почти месяц...

- Привет, баба Мотя - я перегибаюсь через прилавок и целую женщину в тёплую мягкую щёку: ревнивая Юлька теперь окончательно разобидится и ни за что не подойдёт. - Выздоровела подруга?

-.Да, слава Богу, полегчало. Перетрудилась немножко, ноги у неё отказали. А теперь ничего, поправили здоровье, я её в санаторские ванны возила, с грязью. Уже ходит понемножку, скоро бегать начнёт. А ты как, милая? Вижу - лучше, чем с весны. Поздоровела, телом налилась, лицо повеселей. А уж похорошела как! Брат-то, тоже поправляется?

Баба Мотя не единственная, кто считает Тосика моим братом: что-то общее у нас с ним, действительно, есть. За это она мне ещё больше нравится. Забавно то, что она и Свистка, которого немного побаивается, даже не догадываясь о роде его деятельности, тоже приписывает нам в родственники. Наверное, в этом виновата рыжинка в волосах, которая у нас всех троих есть, а ещё бледность и лёгкость движений.

-Живой пока - улыбаюсь я в ответ почти естественно, доставая из пакета пустую бутылку из под 'Нарзана'. - Молочка сегодня и творога. Сметана у тебя слишком жирная, баба Мотя, как масло. Мы такую не едим.

-Ну, так за это её и ценят, что качественная - заметно обижается она, поправляя низко надвинутый на лоб платочек. - А раз вам нельзя, так в магазине возьми, там пожиже есть. Только моя-то лучше...

-Знаю, что лучше, но желудку этого не докажешь. Тосику много жирного нельзя. Печень - она такая, что-то можно, что-то нет.

- И то правда, - снова улыбнувшись, кивает баба Мотя. - Лучше уж соблюдать всё, что положено, врачей слушаться.

Мы с ней постепенно переходим к разговору о Полкане, которого она очень уважает, и, наконец, доходим до Иринушки.

-Не шибко она приветливая - жалуется баба Мотя, - не пойму, почему все детки Ивыаныча её сторону сразу приняли. Уж он-то, с ними возился-нянькался, а как с взрослыми говорил, всегда уважительно. Старшие-то его батей звали, а младшенькая, вообще с рук не слазила: куда папка, туда и она. И Олечка на него нарадоваться не могла, и дети никогда такими довольными не были. Родной-то, вечно по дружкам, да по бабам шатался. А как из тюрьмы вернулся, вообще месяцами не просыхал. Потом где-то с Иринушкой столкнулся и как подменили мужика. Другой человек стал. Не скажу, чтобы хороший, - они Прохоровы хорошими отродясь не были, всегда жадные, завистливые, до чужого охочие... Но пить бросил, от Иринушки ни на шаг и забогател сразу. За год хозяйство завёл. Таксовал сначала, потом, вдруг деньги нашёл. Наши бают: припасы уворованные достал, но не было у него никаких припасов, я-то знаю. Подруга рядышком с ними жила: забор общий. Всё он пропивал, да разбазаривал... Кредит ему дал кто-то, это верней будет. А Иринушка пропить не позволила, крепко за него взялась. Приворожила, говорят. Сестра - то, у неё, ведьмой числилась...

Значит, вполне может быть, что это она - думаю я, разыскивая Юльку глазами. Её не видно и я начинаю переживать, что подруга обиделась не на шутку. Уйдёт куда-нибудь! Клиентов искать...

- А потом он колхозное хозяйство так ловко к рукам прибрал, что никто оглянуться не успел.- продолжает баба Мотя, - Технику сначала в аренду взял, а как урожай продали - выкупил. Урожай хороший был. На тот год у всех неплохо вышло, а у Пашки - лучше всех. А дальше опять повезло. Теперь вот, все на него работают и спасибо говорят, куда денешься! Платит терпимо, штрафует за дело, а что к людям холодные оба - это и пережить можно, не целый же день работники вместе с ними проводят. Ксеня, подруга моя, их не любит и не знается с ними, да и я только здороваюсь. Они ведь теперь в старый двор перешли, расстроились по-барски. Бывшую хату, из которой Иваныч игрушечку сделал, снесли. Ни одной дощечки не оставили, всё пожгли. А ведь он её резьбой всю изукрасил, крышу поднял и наверху детские комнаты обустроил, веранду такую приделал, огромную, светлую... Как сказочный теремок была!

-Так она что же, Иринушка эта, тоже в бизнесе мужа участвует? - спрашиваю я, так и не отыскав Юльку. Надо идти, посмотреть всё вокруг, может, она в кафе или в магазинчике. Что я Тосику скажу, когда одна вернусь? Он же по моему виду сразу догадается, что мы поссорились.

-А как же! Ни на шаг от него не отходит, караулит, видать. На девок молоденьких он и сейчас поглядывает... Но только поглядывает, наверное, воли-то она ему не даёт. Дружков всех разогнала старых. А новых заводить не спешат... Они теперь с Манукянами знаются, в гости друг к другу ходят, да и то нечасто. Иринушка им в 'Утёс' продукты поставляет, сама следит. Ну, ещё в магазин наведывается, мясной, что возле большого базара стоит. Каждый день около обеда там бывает, это как традиция у неё. Правда, в последнее время, приболела, Ксеня говорила, неделю безвылазно дома провела...

Приболела! Неужели, всё же она? Надо срочно сходить в данный магазин и посмотреть на эту женщину. Мясо мы берём редко, и на базаре. Магазин дорогой, на нём разориться легко, но разок придётся сходить. Например, спросить телятину. Тосику телятина в самый раз...

К прилавку бабы Моти подходит сразу три покупательницы с Дикого пляжа и я, попрощавшись, спешу к выходу. Куда же моя подружка могла подеваться?

Юлька выходит мне навстречу из крошечной парикмахерской на углу. Она постриглась и держит перед собой высыхающие ногти, поблёскивающие бежево-розовым лаком.

Хороший цвет - негромко отмечаю я и стараюсь делать вид, как будто между нами произошла незначительная размолвка, про которую пора забыть.

Она тоже настроена вполне мирно и кажется очень довольной. Правда из-за её плеча мне криво улыбается пухлощёкий Равшан, которого я недолюбливаю. Он в последнее время слишком настойчиво зазывает меня подравнять волосы или сделать маникюр у его мрачной, вечно недовольной сестры, а я отказываюсь, не скрывая неприязни. Теперь он явно торжествует, что если не я, то Юлька посетила его душную забегаловку. Придётся не обращать на это внимания, даже если в его радости мне вдруг чудится почти издевательская насмешка... Хотя, вполне можно догадаться, каким может быть ход мыслей этого кучерявого пупсика: Я тебя теперь и сам не позову. Ты теперь для всех опасна.

Я была дурой, когда отмахнулась от этой мысли и про себя просто послала масляного чудо-парикмахера к чёрту. Мне ничего не стоило задуматься покрепче над причиной его злорадства, но что толку теперь об этом жалеть!

Мы с Юлькой заходим в магазин докупить хлеба со сметаной, она прихватывает пакет с овощами, оставленный у продавщицы и можно идти домой. Солнце склоняется к закату, скоро начнёт темнеть.

Увидев возле перелаза Галея, я чертыхаюсь про себя и искоса поглядываю на свою спутницу, но она не показывает никаких признаков недовольства. Я осторожно касаюсь её плеча и она в ответ выдавливает из себя улыбку.

-Эрлён - говорит Галей. Поздно ходишь... - он, по обыкновению, начинает топтаться на месте и я стараюсь не глядеть, как на это реагирует моя подруга.

- Здравствуй, Галей! Ещё светло, мы до темноты как раз успеваем. А ты сегодня на рынке не был.

- Прошёл... Всё тихо. Днём уродов нет, можно ходить. Не бойся днём, Эрлён, а к вечеру у себя сиди, среди воды безопасно.

- Что такое Элён? - спрашиваю я, всё-таки посмотрев на Юльку. Лицо у неё безразличное, руки немного крепче сжимают ручки пакетов. Или, мне просто кажется...

-Эрлён - это Белочка. Белка. Ты - Эрлён. - отвечает Галей.

- Это по-каковски? - спрашивает его Юлька безразличным голосом, в котором звучит усталая покорность и мне становится стыдно. Чего, спрашивается, кипела, как безмозглая кастрюля на огне? Не могла по-человечески поговорить!

-Неважно - говорю я, виновато улыбаясь ей, - Эрлён, так Эрлён. Мне нравится.

- Ты понимешь, Белка! Эрлён... Всегда понимаешь.

- Я понимаю - соглашаюсь я - Стараюсь понимать. Скажи, Галей, ты знаешь, что случилось на Вонючке этой весной. Когда снег сошёл, и они уже выходить начали... Что-то там страшное было...

- На Вонючке...- Галей смотрит на меня в упор и я думаю о том, что глаза у него действительно, умные и красивые, совсем непохожие на бульдожьи. - Откуда ты... Нет, не ходи на Вонючку, Эрлён, никогда не ходи. Там опасно. Он недалеко где-то, всегда рядом. Шатун.

- Шатун? Так же про медведей говорят. Про тех, что раньше срока из берлоги вышли, и поэтому злые. Но ведь это не медведь, Галей. Это человек...

-Уже не человек. Это урод, шатун. От рук отбился, гадину не слушает и сам ходит... Ещё хуже, Эрлён. Не ходи на Вонючку, там уже нет никого.

- Как никого? У меня там знакомый жил... И он говорил, их там много. Человек полста сейчас должно быть, не меньше. А летом, возможно и больше.

-Никого... Алан всем уходить сказал. Нельзя Шатуна кормить, он в силу войдёт, не справиться... Всех переселил Алан, на Чёртов ручей отправил.

-На Чёртовом ручье даже воды чистой нет - вступает в разговор Юлька.- Одна глина.Там загнуться только, больше и ловить нечего. Ничего себе, переселил. Подыхать выгнал - так вернее будет.

-Молчи, дура! Алан справедливый, никого подыхать не заставит... Не на сам ручей, а в старую мечеть пустил, там в развалинах места хватает. И вода есть, и хвороста всегда в лесу много, грибы, орехи тоже есть. Рыба есть, хоть и вода мутная. Стоянка рядом, базар.

- А чего это я дура? Как что, так дура! Сам-то, сильно умный? - возмущается Юлька, позабыв про все свои опасения насчёт Галея. - Шатун, шатун... Шайтан ещё скажи...

- Был дурак... Поумнел. И не спорь со мной... Знаю. На Вонючку не ходи, Эрлён... Белка. Уроды - это плохо, Шатун - хуже, он команды не слушает. Никого не слушает.

Он вдруг отступает на шаг и с силой бьёт себя по лбу: Опять... Тёмный путает. Или эта тварь... Мысли путает. Всё смешалось...

Я бросаю пакеты и хватаю его руку, занесённую для нового удара. Он сначала сопротивляется, но потом медленно расслабляет железо мышц.

- Не так, Галей... Так толку не будет. Не напрягайся и не паникуй, наоборот расслабься. Дыши правильно и думай только о своём дыхании... Я быстро вынимаю из своей сумки косметичку и нахожу облатку с таблетками - прими это. Не сомневайся, поможет. На вот, запей...

Он послушно запивает лекарство молоком и, покачиваясь, стоит на месте, а я выжидаю несколько минут. Неплохо было бы посадить его, или заставить полежать, но это, вернее всего, невозможно. Спустя пять-семь минут, Галей расслабляется. Юлька молча сопит рядом, разглядывая носки своих шлёпанцев.

-Ну вот, теперь лучше... - успокаивающе говорю я - знаешь что, Галей, принеси мне свои выписки из больницы. Тебе ведь, дали выписки с рекомендациями врача? Ну вот, принеси мне их, и мы с Тосиком посмотрим, что тебе нужно делать, чтобы было легче.

- Твой брат понимает в этом? Похоже на него, это он тебя лечит... Хорошо, принесу. Да.

- Только не забудь, ладно? Незачем ведь так мучиться, когда можно облегчить приступы. И не бей себя по голове никогда, прошу тебя! Обещай мне, что не будешь этого делать...

Когда мы уже подходили к гроту, молчавшая всю дорогу Юлька тоскливо произнесла: Как ты его не боишься, Белка? Он же запросто может одним ударом голову снести. Заклинит ему башку, он и видеть не будет, кто перед ним. Я вот, представляю себе, как он легко и просто может меня пополам переломить...А тебя вообще можно пальцем убить. За тебя же боюсь, дурочка ты такая.

И я снова ничего не подумала и не сказала. Просто обняла её руками, занятыми хрустящими пакетами.

Глава 23

Подозрение о том, что эта злобная тварь может путать мои мысли так же, как Галеевы, пришла мне в голову на следующее утро. И я сразу же обрадовалась тому, что у неё это не всегда получается. Я добрых полночи размышляла о том, что Алану, оказывается, известно обо всём происходящем на Вонючке и это вполне естественно. Он просто обязан знать обо всём, что творится на его территории и рядом, иначе не выжить! Конечно, ему кто-то докладывал о жизни обитателей молокозавода. Может, мелкие детали существования бомжатника его и не волновали, но общий настрой должен был интересовать. А уж такое событие, как загадочное убийство четырёх человек, мимо его острого взгляда не прошло. Интересно, чего же они там нарыли, какие выводы сделали?

Полкан, наверное, тоже посвящён в тайну или, хотя бы, предупреждён. Но раз Галей сказал, что возле воды 'уроды' не появляются, то Старшой их и не боится. Или боится, всё-таки? Доску через обрыв он в том году не убирал, а в этом следит, чтобы прохода не было, редко когда забывает. Да и не забывает, просто Ботика ждёт. И ещё стал Свистка спрашивать, когда тот с ночи домой явится, раньше не спрашивал. А с Отаром, который пару раз не ночевал в лагере, договаривается о встрече сразу на месте работы. Полкан что-то знает, но что? У него не спросишь... И больше спросить не у кого. Не у Алана же!

Хотя... можно Ваньку помучить вопросами. Ему и Полкан мог довериться, и сам он догадливый не в меру. Чего же он тогда увидел, когда в овраг спускался? Чем ему тот краб не угодил? Озарение приходит ко мне, когда я засыпаю, но что я тогда придумала, начисто стерто из головы. Это она смогла... Отключить же мою память полностью, ей не удаётся: я ведь вспомнила о мыслях, которые меня одолевали, а вот, возможно, в самом опасном для себя моменте она напустила мне тумана в голову. О чём же я тогда подумала?

Я, как ни стараюсь, не могу придумать ничего умного, поэтому быстренько скидываю свой ночной наряд и, натянув прошлогодний купальник, отправляюсь к ручью умываться. Тосик уже проснулся, и они что-то тихо обсуждают с Зайцем возле халабуды. Оба прерывают разговор, чтобы посмотреть, как я шествую мимо них с мылом в руке и большим махровым полотенцем на плече.

- С утра и холодная ванна - насмешливо тянет Иван, - Ишь ты, бедовая какая! Сейчас визжать начнёшь, Белочка! Не рисковала бы ты зря, Свист только часа два как улёгся. Да и Юлька ещё спит.

- Юльку бульдозером не разбудишь, пока сама не проснётся - отвечаю я, - Она спит ровно семь часов со времени засыпания и встаёт, как по сигналу. Самое главное, твоя Анюта уже проснулась и я её не напугаю. За других я и не беспокоюсь: нервы у всех крепкие. И потом, обещаю тебе не орать, постараюсь сдержаться.

- Тогда никакого удовольствия не получишь, хоть пискни разок, - скаля сахарные зубы, предлагает он. Что-то слишком часто он улыбаться стал, змей хитромудрый!

- Белка, только простынь попробуй - пугает меня Тосик. - Полный курс лечения безвылазно дома просидишь. Осмелела, гляжу: сам чёрт не брат!- и, спохватившись, оглядывается, нет ли поблизости Полкана, для которого слово 'чёрт' хуже распоследнего мата.

Мы с Ванькой смеёмся и я продолжаю свой путь к воде. Возвратившись, я спешно несусь в грот, поставить чайник, потому что, всё же, порядком закоченела, но Тосик жестом посылает меня переодеваться. На столе уже стоит чашка с дымящимся кофе, от которого восхитительно пахнет непревзойдённым умением Отара.

Я кричу ему 'спасибо' из дупла, натягивая шерстяные брюки от спортивного костюма, и он, улыбнувшись, уходит к ожидающим Полкану с Зайцем: сегодня у них с утра есть работа.

- Кстати, о 'СПЕЦ'-е сообщает Тосик, когда мы заканчиваем завтрак- Есть в Питере такая фирма, солидная, с хорошей репутацией и очень приличным лицевым счётом. В ней двадцать два работника, включая тех.персонал и привлечённых узкопрофильных специалистов, временно и на пол-ставки: медиков, криминалистов, консультантов и т. д. Занимаются расследованиями, предоставлением охраны и поисками информации. Название - аббревиатура из имён владельцев Сергей Полынцев и Евгений Царевский. Наверное, второй, это твой Жека.

- Наверное - кисло улыбаясь, соглашаюсь я.- Только он не мой. А может такое быть, что он сотрудничает с Чёрным?

- Думаю, что это исключено. Полынцев вышел в отставку полковником МВД, орденоносцем с безупречным послужным списком. Последнее место работы - следственный комитет РФ по особо тяжким преступлениям - что-то там подобное написано, длинно очень. А Царевский - боевой офицер, служивший в разведке, какой - не уточняется. Ни они с уголовниками знаться не будут, ни тем в голову подобное не придёт. Птицы разных полётов - раз: профиль слишком мелкий у твоего Чёрного, чтобы к ним обращаться, да и по разные стороны баррикады они находятся - два!

-А уж Чёрный тем более, не мой.- строптиво ворчу я - Но если этот Жека не по мою душу сюда явился, то почему привязался ко мне так?

- Понравилась ты ему, дурочка - улыбается Тосик. - Вкус у него хороший. И я бы, кстати, не прочь с ним познакомиться.

-И его тоже приглашать к нам на Горку? Не многовато ли будет? - пытаюсь съязвить я, вспоминая что-то важное, что вертится в голове. Что же? Кажется, протяни руку, и ухватишь... Вот только, что?

- Про кого это вы тут? - спрашивает Юлька, появляясь в проходе. - Кого мы ещё приглашаем на званый ужин для знакомства? Уж не Галея ли? - она выглядит как огурчик и лицо у неё ясное, свежее и совершенно не заспанное. Хотя мне снова хочется её убить, так чудесно спросонья не выглядит ни одна знакомая мне женщина.

- Почему Галея? Его я и так знаю, мы с ним виделись ещё до несчастья, которое с ним случилось. Познакомились, и, кажется, остались друг другом довольными - удивляет нас Тосик - По крайней мере, мне он понравился и высказывал взаимное дружелюбие и понимание. Он знаток по боевым искусствам и мы с ним неплохо поговорили о кун-фу и карате. Ему было интересно послушать про айкидо. После его болезни мы виделись редко, но он меня узнаёт и мы здороваемся.

-А, ну тогда Жеку. Понятно... - Юлька отбирает у меня остатки шоколада и с удовольствием вгрызается в него - Лучше не надо. Если он сыскарь, Свистку такое соседство будет не по душе. Они сразу один другого раскусят и ничего хорошего из этого знакомства не выйдет.

Мы смотрим на неё с изумлением и уважением: Юлька часто поражает своим умением дать мгновенную оценку ситуации и выдвинуть железобетонные доводы.

Да, проблема... - тянет Тосик, отодвигая от меня ещё одну нераспечатанную 'Алёнку', которую я и так не собиралась есть. - Значит, надо придумать что-нибудь. На танцах, что ли, с ним увидеться. Намекни ему, при следующей встрече, что на дискотеку собралась, пожалуй...

- Да зачем он тебе? - спрашиваю я, начиная собирать со стола посуду - Тоже мне, сокровище... Напугал до смерти, а я его ещё и на танцы должна приглашать...

-Вот и убедись, что ты его больше не боишься - предлагает мне Тосик с лукавой улыбкой. Уверена, что он вспомнил ужа, которого не поленился выловить в траве, чтобы я подержала это змеиное чудовище в руках и разглядела жёлтые пятнышки над глазами. Я не выдерживаю и смеюсь, к его великому удовольствию. Но что же я хотела спросить у этого змея Ваньки?

Мы с Юлькой уже пропустили два выходных и в эту субботу по-крупному работать тоже не собираемся. Говорят, что Шкуру в спешном порядке отправили в край, где будет рассматриваться его дело, но Тосик решил, что это не снимает подозрений с нас. Тем более и Полкан потребовал прекратить наши походы на утёсовский рынок. Поэтому свободного времени у нас предостаточно и мы решили потратить его на наши торговые точки. Приезжих торговцев и здесь не жалуют. Правда, если мы попадёмся здесь, Алан нас прикроет, но спуску не даст. Значит, следует делать покупки и таскать только по мелочи, то в чём есть необходимость: бельё и носки для Тосика, какую-нибудь ерунду.

Настроение у Юльки, тем не менее, бодрое. Она берёт с собой вместо прозрачной косметички плотную и твёрдую, в хитрые тайники которой можно засунуть ювелирку. Дорогих драгоценностей на пляж, конечно, не возят, но какие-нибудь серебряные или золочёные колечки с бирюзой и фионитами, стоят, всё-таки, подороже трикотажной майки или шорт и спрятать их легче. Тосик о наших планах даже не догадывается и мы очень стараемся выглядеть 'белыми и пушистыми'. Жить за его счёт никто не собирается, может и сам догадаться.

- А о чём это вы с Иваном толковали утром? - коварно спрашиваю я Тосика, чтобы усыпить его бдительность. - Физиономии у вас были, как у заговорщиков. Интересно.

- Много будешь знать, скоро состаришься - отвечает он, делая беззаботное лицо. - Личные проблемы обсуждали. Вас они не касаются, не волнуйся.

Я прикидываю про себя, что для Ваньки сейчас может быть сложной личной проблемой. Наверное, Анюткина беременность. Но об этом я её расспрошу, можно не заморачиваться... Однако, против воли, я настораживаюсь: а вдруг у неё со здоровьем не всё в порядке? Первый ребёнок, она уже не девочка, нервишки истрёпанные... Хотя, Тосик дружит с местным доктором, он всё уладит. Если что, заплатят, но на учёт её поставят, можно не сомневаться. И все анализы соберут... Да и лица у них с Зайцем были озабоченные, но не тревожные. А Аньку всё равно расспрошу...

Так и оказалось, Анька мне сама всё выложила, когда я принесла первый хабар в киоск, где она торговала лимонадом и прочими прохладительными напитками. У неё просто начался токсикоз: головокружение и тошнота по утрам. Выслушав мои рекомендации, она заметно повеселела и напоила меня холодным квасом. Потом спохватилась и сделала страшные глаза.

- Белка! Вы чего опять чудите? Попадётесь, Иваныч с вас шкуру спустит! Зачем рисковать? Чего вам на месте не сидится, спрашивается?

- Не волнуйся ты так, Ань! Это для Тосика кое-что. Ты же знаешь, он нам своё нижнее бельё стирать не даёт, всё сжигает, нас оберегает, неизвестно от чего... А больше нам ничего и не надо. Купим ещё носки, если стянуть не получится, вот и всё. Нельзя, значит, нельзя, мы и не рыпаемся. Не веришь, посмотри, там только трусы в пакете. Пять упаковок, по три штуки в каждой, как раз на полмесяца...

Анька качает головой: Как вы только не боитесь... Я бы умерла на месте. Ой, смотри, смотри... Идёт, сука эта трепливая.

Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Галинушкой, проходящей к выходу от овощного ряда. Она смотрит в упор и с такой ненавистью, что я, кажется, физически ощущаю исходящую от неё злобу. Мне хочется отступить назад, но этого делать нельзя и мне ничего не остаётся, как скроить равнодушную мину. Я отворачиваюсь и улыбаюсь слегка побледневшей Анюте.

- Не бери в голову, ну её на фиг. Не смотри, пусть не думает, что она нас интересует... А синяки-то, ещё не прошли до конца. Представляю, сколько народа сегодня, на неё глядя, порадовалось.

Анька довольно улыбается и наливает пластиковую бутылочку лимонада парнишке, подошедшему к ней, а я отправляюсь искать Юльку.

Возле бижутерии довольно много народа, но дела у моей подруги идут не очень успешно. Там, как исправная сторожевая собака, надзирает за всем немолодая усатая армянка с хитрым недоверчивым взглядом и ловить совершенно нечего. Даже парень с потным круглым лицом, видимо, сын: он на неё похож, ничем не может облегчить положения. Он заигрывает с русоволосой полногрудой красоткой в щедро открытом топе, но его легкомыслие не имеет никакой пользы при такой бдительной мамаше.

Я смотрю на соседний киоск. Там всего два покупателя: кажется, влюблённая пара, разглядывающая гематитовые бусы, развешанные на верёвочке... Явно, более дешёвый товар. Зато продавец очень похож на пожилую армянку, а рядом - вернее всего, жена, тихая как мышка. Решение появляется само собой. Вполне спонтанненько, как говорит Свисток, умело передразнивающий модные словечки.

Я подхожу ко второму киоску и обращаюсь к этому торгашу, доставая из сумки ложку, подаренную Полканом: А вы разбираетесь в серебре? Вот мне тут подарок сделали... Скажите, это настоящее?

Мужчина смотрит на ложку, потом протягивает руку... Мне на минуту становится страшно: как это я отдам чужому человеку самый дорогой подарок в моей жизни? Даже свадебное подношение Алика: очень недешёвый, кстати, гарнитур с тремя изумрудами, не был для меня таким ценным. Я с этой ложкой практически не расстаюсь...

Торговец берёт мою ложку и вертит её в руках, потом поднимает на меня испытывающий взор. Я отвечаю ему открытым и спокойным взглядом, чуть-чуть простовато, но вполне уверенно, а в нём, явно, происходит какая-то неведомая и непростая борьба чувств.

-Настоящее. И сколько у тебя таких?

-Нисколько, это одна... Я же говорю: подарок. - слегка растерянно отвечаю я, а дальше следует то, чего и следовало ожидать. Мужчина кричит что-то на родном языке своей мурой соседке и она, помешкав, подходит, покинув боевой пост. Эти двое перекидываются несколькими фразами и оглядываются на меня. Зацепило! Действуйте, Юлия Степановна! Путь открыт!

- Тысячу дам - говорит мне армянка, стараясь принять равнодушный, даже небрежный вид. -А больше никто не даст, можешь не сомневаться! Ну, полторы...

Значит, стоит моя ложечка раза в два, а то и в три больше... Ну, Полкан! Зачем было так тратиться? Наверно, я ему и, правда, не кажусь чужим человеком.

Я понимаю, что моя улыбка выглядит не совсем нормальной и ней слишком много тепла и признательности, но поделать с собой ничего не могу. Стою и улыбаюсь.

- Да я же, просто спросила, я не продавать принесла. Это подарок - повторяю я и старухе не нравится мой растроганный голос. Она иронично- недоверчиво крутит головой и цокает языком.

- Вот так просто и ходишь с такой ложечкой в сумке, да? Это что тебе, ключи от дома, а? Темнишь, девочка, сама не знаешь, кому... Но больше полутора тысяч я тебе всё равно не дам, и никто не даст. На, забирай свою ложку и спроси кого хочешь...

Она протягивает мне мою ложечку, сияющую в сухой и морщинистой руке, напоминающей цепкую птичью лапку, как маленькое солнце, но стоит далековато. Я делаю шаг к узкому столу - прилавку и, почти сдвинув его, перегнувшись, вырываю свою драгоценность. Хватка у этой торговки крепкая, но мне удаётся забрать ложечку, которую мне и не собирались отдавать: это был просто тактический ход. На виду у разинувших рты влюблённых, старухе ничего другого просто не оставалось. Она надеялась, что я блефую...

Юльку уже как ветром сдуло от бабкиных сокровищ, но о том, что в них коё-чего не хватает, хитрая жадина узнает спустя некоторое время. Сейчас она кричит мне вдогонку скрипучим голосом: Ладно, две! Две тысячи тебе дам, себе же в убыток. Стой, подумай хорошенько! Никто тебе больше не даст, слышишь ты меня, красавица? Никому сейчас такие ложки не нужны, а переливать её - недёшево по нынешним временам. Подумай хорошенько и возвращайся!

Анька с утра заменяла ухнувшую в запой разбитную толстуху Люсю из рыбацких трёхэтажек и теперь должна освободиться, поэтому мы дожидаемся её в тени полуразрушенной беседки, в глубине запущенного сквера. Строение ещё вполне крепкое и крыша прочно стоит на железной арматуре, только ажурная деревянная обшивка сгнила и осыпалась под давлением дикого винограда и ломоноса. Мы уселись прямо на растресканном бетоне, подстелив под себя плед, стянутый из кузова притормозившей перед въездом на рынок 'Газели'.

Юлька рассыпала на примятой коричневой поверхности искусственного меха свой сегодняшний улов. Там оказалось с полдесятка хорошеньких колечек, три цепочки и серёжки, кулон в виде сердечка с откидывающимся верхом. Перебирая эти безделушки, она подсчитывает их примерную стоимость и, посмеиваясь, вспоминает мой хитрый манёвр.

- Ты прямо гений, Белка! Я уже думала: хана, дела не будет и вдруг ты... Хорошо получилось. А ты во вкус входишь, девочка! Не привыкать бы тебе, не твоё это. Как думаешь, это кольцо, с каким камнем?

-Не привыкну, не бойся. Жизнь заставляет, вот и выдумываю ходы-выходы. Отпадёт нужда - и стану честной гражданкой, можешь не переживать. От хорошей жизни не воруют.. Это полудрагоценный какой-то, хризопраз или, может, хризолит. Они на изумруды похожи. Достаточно дорогие, поделочные.

-Тысяч пять за него можно просить?

- Проси три, верней будет. И вон за то, с гранатом тоже. Хотя, гранат такой прозрачности - редкость. Он может и дороже стоить... Тут серебро не шибко чистое, с примесями, а то бы подороже ушли. А вон то, с голубым - это с бирюзой, его можно и подешевле оценить: две, две с чем-то.

- Ничего себе не хочешь? - спрашивает она, разглядывая серёжки в подвешенном состоянии, медленно поворачивая перед глазами. - Классно светится, как бриллиант прямо. И куда же их нести? К Рамазану?

- Пряха! - вспоминаю я, уронив кулон-сердечко, - Ну, точно! Как же я не догадалась...

-Что: Пряха? - пугается Юлька, уставившись на меня: Что, Пряхе отнести? Да она мне сроду хорошей цены не даст. И чего ты так вскинулась, как будто тебе вилкой в мягкое место заехали? Дурой меня сделать хочешь?

Я с готовностью выдаю смешок в ответ на её шуточку. Нашла! Нашла проблему, одну из тех, которые не давали мне покоя. И, кажется, знаю, как её прояснить.

- Нет, Пряха мне просто в голову пришла... Так, по другому вопросу... А отнести попробуй её девочкам, они такие побрякушки любят, а это же не простая бижутерия, это ещё и вложение денег. За серёжки тебе не меньше четырёх кусков запросто выложат, цены на такие вещи постоянно повышаются. Это не бриллианты, конечно, фиониты или... Дай взгляну... Да, белый топаз, у него часто вид бриллиантовый бывает. Подержи в руке, а потом щекой попробуй, оправа должна нагреться, а камень останется холодным.

- Откуда ты всё это знаешь?

- Моя мама хорошо разбиралась в камнях и драгоценных металлах, она из семьи потомственных ювелиров. И своя небольшая коллекция у неё была, ценная. А мы с сёстрами понемногу нахватались от неё. Всяких бесполезных знаний о том, что она знает.

-Ха! Чего же ты по маминой линии не пошла? Сидела бы сейчас и горя не знала...

- И вас бы с Тосиком не знала! За это стоило пережить вдвое больше того, что мне досталось, вот что я тебе скажу, дорогая!

Юлька смотрит на меня с непонятным выражением лица и сглатывает. У меня тоже щиплет глаза.

-Да я никому и не нужна была. Последыш: одна сестра на двенадцать лет старше, другая - на шестнадцать. Меня все воспитывали, походя, и никто особенно не замечал. Меня ведь уже и не ожидал никто... Так, родилась, ни на кого толком не похожая, без семейных талантов и упорства... Росла, да и всё.

- Как же так? Младших больше всех любят, балуют все, и обеспечить стараются лучше других. - задумчиво выговаривает Юлька. Она была средней в семье.

- Обеспечивали и ещё как. И нелюбви не высказывали, только всем было не до меня. Элла уже школу заканчивала, отец на неё надышаться не мог, гордился её успехами и ожидал от неё великих свершений на дипломатическом поприще, Ада - мамина любимица, подавала большие надежды в искусстве. А я... я только скакала по дому и всех ставила в неловкое положение. Сначала меня решили сделать балериной, но я заскучала от железной дисциплины и ушла в тихое сопротивление. Потом сама увлеклась гимнастикой и все обрадовались, что мне нашлось дело. В это время Ада стала проявлять ко мне самые тёплые чувства и даже ссорилась с мамой из-за меня. - я умолкаю, вспоминая лицо Ариадны, разгневанное, несогласное, когда отец решил отправить меня в специнтернат.

- А отец? - как будто угадав мои мысли, тихо спрашивает Юлька. - Он тебя любил?

- Не знаю. Он ведь уже немолодой был, болеть начал. Маме за сорок, а ему вообще под шестьдесят... Наверное, ему, как всегда, было не до меня. Он относился ко мне ровно и спокойно, с такой прохладно-доброжелательной вежливостью. Очень уж переживал свою отставку и никак не мог смириться с тем, что без него обходятся... Не до меня ему было... А потом мы с Адой попали в катастрофу. Я выжила, но долго лежала с переломанной ногой в больнице. Меня снова обеспечили так, как другим и не снилось, но любовью не утомляли. О гимнастике пришлось забыть. Отец умер через два года после смерти Ады, сильно переживал. Они очень не ладили в последнее время, он, наверное, винил себя. И, как положено отличному дипломату, всё держал внутри, сердце и сгорело...

Я надолго умолкаю и Юлька тоже не спешит заговорить. Хорошо, что в этот момент подходит Анька и садится рядом со мной, с наслаждением вытянув ноги. Она рассеянно рассматривает нашу добычу и качает головой: Рисковые вы девушки, подружки дорогие! Всё-таки не удержались...

- Хочешь что-нибудь? - лениво спрашивает Юлька, укладываясь на плед боком, подперев голову рукой. - Ты в доле: пакет с хабаром у тебя был, да и глечик твой на нашей совести...

-Да ну... - нерешительно тянет Анька и берёт в руку одно колечко, не самое заметное, хотя мне оно теперь нравится больше всех: тоненькое, с ажурным витьём вдоль всего круга в виде переплетённых листьев и цветов, с крошечными вкраплениями бирюзы. Она крутит колечко в крепких пальцах и задумчиво рассматривает.

-У Иванки похожее есть, без глазков только, от матери осталось... Тоже с веточками и цветами, из серебра. Редко он его надевает.

-Ну, так и бери, будут у вас похожие кольца, как обручальные. Оно тоже серебряное, может не шибко дорогое, но из того же металла. Вдруг, повенчаетесь. Паспорта это одно, а церковное обручение совсем другое. - предлагает Юлька. Я ошеломлена её лояльностью и даже не знаю, что сказать. Отнимаю у Аньки кольцо и разглядываю.

-Это хорошая проба, оно дороже всех остальных, так же, так и медальон. Из старых запасов, наверное: стерлиноговое серебро с небольшой примесью меди. Теперь такого частные фирмы не делают. Бери, Ань, пригодится, даже если носить не будешь, оно как денежное вложение может понадобиться...

-А Ивану я что скажу? Что вы его украли, а я вам помогала?

- А то твой Иван никогда не грешил таким делом! - ворчит Юлька. - Все под богом ходим... Вот что ты ему сказала, когда новую шляпу от солнца надела?

-Сказала, что Белка подарила, и шляпу, и очки.

- Так и теперь скажи, что Белка подарила, или мы с ней вместе. Переживёт твой Ванечка, мы вам не чужие - советует ей подруга и поднимается, начинает ссыпать наши сокровища в кошелёк. - Я, наверное, сейчас к девчонкам и зайду, а вы домой отправляйтесь. Да в тени идите, а как к мосту на шоссе выйдете, от солнца прикройся, Белка, поняла? Сегодня по-сумасшедшему жарит. Надо тебе крем от загара купить, вот что! Сегодня же возьму, у Лильки есть классный какой-то, импортный. Давай, натягивай свою болеру, а голову пакетом, что-ли прикрой. И чего сама шляпу не носишь...

Я достаю из сумки бандану и низко повязываю на голову: Вот, смотри, довольна? Мы быстро пойдём, не волнуйся! А ты скажи Танюхе, что мне с ней поговорить надо, пусть выберет время и записку в 'адресах' оставит.

-Чегой-то? На кой она тебе сдалась? - таращится на меня подруга. - Она у Пряхи с этой весны в адьютантах числится, зачем это тебе с ней секретничать. И о чём?

- Ничего такого таинственного, не переживай. Потом расскажу, дело у меня одно к ней появилось. Нас оно почти не касается, просто надо ясность навести. Ну, иди уже, только не задерживайся: у нас сегодня обед спешный, сварить и съесть, чтоб не испортился. Я говядины хочу взять, даже телятины молодой, будет гуляш... Ань, в мясной забежим? Ненадолго, успеем до обеда домой добраться...

Глава 24

- Даже и не мечтал тебя увидеть - сказал мне Вик, прижав к себе крепче обычного. Он вынырнул из толпы, когда мы уже подходили к рынку. Я даже не успела обрадоваться, как оказалась в кругу его рук.

- Ты как здесь? Ты же должен быть в Краснодаре. Я тебя через неделю ждала... - растерянно бормочу я, вдыхая его запах, с еле слышным через смесь краски и лекарств, ароматом тела, к которому успела привыкнуть всего за несколько коротких свиданий.

Он с явным сожалением отпускает меня, встретившись с ошеломлённым взглядом Аньки - Ты не одна, извини... А где Степановна?

- У неё дела... Это Аня, познакомься. Ань, это Вик, наш с... со Степановной друг. Он художник, работает в 'Утёсе'.

Анька подаёт Вику руку деревянной лодочкой и смущается до румянца, когда он подносит её к губам. Неловко переминается с ноги на ногу, почти вырвав у него свою ладонь и молча смотрит во все глаза. Очаровал - проразил, даже при красавце- муже! - понимаю я. А Вик ведёт себя так же просто и естественно, как раньше.

- А по отчеству, с лукавой улыбкой спрашивает он, - То Сергеевна и Степановна, а то просто Аня. Прямо, как моя дорогая тётушка. Она иногда, шутя, представляется 'просто Асей'...

Анька продолжает смущённо молчать и Вик с улыбкой обращается ко мне: Я ненадолго, буквально на час приехал, появилась такая необходимость... И как же здорово, что я тебя встретил. Совершенно случайно, это к удаче...

Его лицо на мгновение затуманивается от какой-то, явно, невесёлой мысли, а потом снова освещается улыбкой: Я так рад тебя видеть... Ты себе представить не можешь, как рад.

Я почти совсем ничего не знаю про него - проносится в голове - У него неприятности, а я даже не могу его утешить, потому, что не знаю, что его тревожит... Нам нужно поговорить и очень долго. Нам нужно о многом поговорить, а мы всё никак не можем остаться одни... Он даже имени моего до сих пор не знает!

- Я хочу тебе сказать... - начинаю я, но тут его окликает с тротуара низкий женский голос: Вик, поскорей пожалуйста, дорогой. У нас мало времени...

Голос красивый и звучный, и женщина, которая им говорит, тоже хороша. Она похожа на Вика: стройная, смуглая, с коротким, слегка волнистым каре. Я не вижу её глаз, скрытых солнцезащитными очками, но догадываюсь, что они такие же чёрные, как у Вика. Одета его тётя - а это, конечно, тётя, можно не сомневаться, неброско и очень дорого, в летний костюм пастельных оттенков и восхитительные ажурные туфли бежевого цвета на высоком каблуке. Никаких пляжных нарядов и легкомысленных дополнений, но есть даже светлые перчатки на маленьких изящных руках.

Она снимает очки и коротко приветствует меня прохладно- приветливой улыбкой, окинув внимательным взглядом с головы до ног: Мальчик, прошу тебя, давай поспешим. У нас нет ни одной лишней минутки...

Вик бросает на меня отчаянный взгляд. Ему хочется поцеловать меня, но я делаю крошечный шажок назад: компания для таких проявлений нежности не совсем подходящая, надо потерпеть. Он принуждённо-понимающе улыбается: Пока, Сергеевна, мы скоро увидимся. Я оставлю записку... Анна, приятно было познакомиться, до свидания. И, взглянув на меня ещё раз, устремляется к тётке.

Она подходит к небольшому авто элегантного молочно-перламутрового цвета и садится за руль. Вик, прежде чем занять место с другой стороны, бросает мне ещё один взгляд поверх крыши.

- Вот зачем она летом перчатки надела - говорит рядом со мной Анька, когда они отъехали. - Ну, ясно. У нас завклубом тоже сама за рулём ездила, так весь год, почитай, из перчаток не вылазила. Говорила: так руки не потеют и руль в них не скользит. Отъездилась теперь уже, убили её. Такая была вся культурная и нежная, у нас её ломакой звали... А когда бандиты к ней вечером на кружок танцевальный явились, она за своих девочек как тигрица кинулась...Стульями швырялась и орала как резаная. Поэтому и наши услышали, подоспели... Но её уже не спасли.

Анька коротко вздыхает и я трогаю её за плечо - Забудь, Анюта! Всё забудь, все плохие мысли, тебе теперь только об одном думать надо.

Она согласно кивает и мы, некоторое время идём молча. Потом она не выдерживает: Не шибко ты его тётке понравилась, Белка! Попилит она его, что ты не их поля ягодка. И, хоть он слушать не станет, постарается его от тебя отвадить.

- С чего ты взяла, что я ей не понравилась? Она же ничем этого не показала. Улыбнулась даже...

- Зато как посмотрела...Сразу всё твоё барахлишко оценила. И улыбнулась не больно радостно... Ты видела, туфли на ней какие? А одежда, по каталогу из загранки выписанная? Мы для неё - голь перекатная... А ты, Белка, раньше за рулём сама ездила?

-Нет, никогда. Под присмотром попробовала, но мой муж сказал, что меня к рулю на пушечный выстрел подпускать нельзя. Слишком спокойно еду, не волнуюсь, по дороге не шарю, как неопытным водителям положено... Ну, в общем, это верный признак того, что я даже заметить не успею, как влечу в историю.

-Да почему, если спокойно едешь, то влетишь? Чего-то не то он сказал, твой муж... Он, наверное, просто не хотел, чтобы ты самостоятельность проявляла, вот и всё. Мужики, они все такие...

- Может быть, и не хотел... - соглашаюсь я. Он меня вообще слишком опекал всегда, как маленькую девочку. И меня это, наверное, устраивало. Он меня с девятого класса пас... Я тогда сестру потеряла и целый год пролежала в больнице на вытяжке. А так как делать мне там было нечего, я за год прошла программу двух классов и сразу сдала экзамены за девятый. В тринадцать лет пошла в десятый, а в пятнадцать уже в институт поступала. Я же летняя - шестнадцать мне на вступительных экзаменах исполнилось. В шестнадцать мы и поженились, по необходимости: ребёнок уже наметился. С родными у меня отношения были - никакие... Они, наверное, жалели, что погибла Ариадна, а не я...

И чего я так разоткровенничалась сегодня? - вдруг приходит в голову мысль. - Сначала с Юлькой, но это понятно: она и так про меня всё знает. Аньке-то это зачем?

- Ну - подталкивает она меня локтём, - А дальше-то что?

-Да ничего, поженились, да и всё. Неинтересно это всё, обычная жизнь. Потом муж погиб, моя аптека сгорела... А мать с сестрой уже в это время за границу умотали, вот я и осталась... Ань, уже к магазину подошли, разговор для этого не слишком подходящий. Давай потом, а?

- Давай - кивает голой Анька - Только ты не забудь, что обещала. А то живём вместе, а друг про друга ничего не знаем. Вот и Свист тоже...

Я её уже не слышу. Моё внимание отвлекает белая 'Нисса', притормозившая у служебного входа в магазин. Из неё выскакивает шофёр, бросившийся к задней дверце. Пока они с подоспевшим парнем в белой куртке раскрывают её и начинают перетаскивать в магазин большие алюминиевые ёмкости с товаром, из кабины через пассажирскую дверь выбирается крупная темноволосая женщина в джинсовом сарафане.

Она стоит, наблюдая за разгрузкой, и даёт короткие указания ещё двум подошедшим рабочим. Её тёмные прищуренныё глаза, время от времени, зорко и неприветливо оглядывают проходящих мимо зевак и покупателей, видимо, дожидающихся новых поступлений в магазин. Скользнув по мне взглядом, она задерживает его и недолго смотрит мне прямо в лицо, потом отворачивается.

Не слишком красивая, но вполне ничего - думаю я - Взгляд неприятный, глаза выпуклые, с тяжёлыми веками. Ни на Галинушку, ни на племянницу Лену она не похожа: ярче и гораздо значительней выглядит. Рот, вообще-то, 'фамильный': тонковат, несмотря на яркую помаду, но поджимает она его куда решительней. Подбородок даже красивый, без тяжёлости, только чуть широковат и с вертикальной ямочкой. Похожа она на ведьму? Не знаю... Какие они вообще?

-Белка! Ты здесь? Не ожидал тебя увидеть. Ты же тут никогда не бывала... - слышу я и узнаю Арсена, закадычного дружка Максуда, подошедшего, пока я разглядывала Иринушку.

- Здравствуй, Арсен! Рада тебя видеть. Вот, слышала, здесь мясо самое лучшее в округе, решила взять разок. Дороговато, говорят, но попробовать можно... А ты всегда здесь отовариваешься, наверно? Это Аня, познакомься, жена нашего Ивана. Ты же помнишь Ивана?

- Да разве такого красавца забудешь? - смеётся Арсен, подавая Аньке руку, - Захочешь, да не сможешь... Такие мужчины у всех чувство неполноценности вызывают, потому и помнятся. И жена под стать, как я погляжу. Красивая вы пара, Анна!

Аньку, как ни странно, Арсен ни капельки не смущает и она улыбается ему в ответ даже с некоторым кокетством. Они обмениваются какими-то фразами, шутками, а я вдруг чувствую, что Иринушка снова смотрит на меня, встречаюсь с её пристальным взглядом и делаю вид, что прислушиваюсь к разговору своих соседей.

- Мы мясо у частников скупаем, у нас свои поставщики есть, но сегодня особый случай. В спешном порядке нужно обслужить какой-то семинар в 'Утёсе', а они на берегу хотят посидеть, у нас. Вот я и явился сюда, свининки выбрать, парной. Сейчас сам Павел Ильич приедет, со свежатиной.

- А ты, Белка, здесь мясо больше не бери, дорого очень - обращается он ко мне, понизив голос. - Когда надо, предупреждай заранее, я для тебя буду оставлять. Самое лучшее. У меня многие из наших так берут.

- А я из ваших, Арсен? - улыбаюсь ему я, даже не сомневаясь в ответе.

-Она ещё спрашивает... - обращается он к Аньке и они смеются в полном согласии и удовольствии. О том, что Анька такая компанейская и контактная особа я даже не подозревала. Вот так живёшь и толком не знаешь, кто возле тебя обитает. Хотя, что я в том году видела то? Болела и болела... А в этом мы вместе всего нечего, с конца апреля.

Подъехавший Прохоров меня не впечатляет. Он на голову выше Полкана и его широкую физиономию и откормленное тяжёлое тело многие женщины, наверное, нашли бы привлекательными. Но у него невыразительные сонные глаза неприятно-сизого цвета и вздёрнутый нос, а вместо густой седины - проплешина со лба.

-Наш Иваныч красивей, правда, Белка? - тихо шепчет мне Анька, как будто подслушав мои мысли, и я с готовностью киваю ей.

- Да он возле Полкана и близко не стоял. Никакого сравнения!

Как будто почувствовав, что мы о нём говорим, Прохоров смотрит в нашу сторону и, пользуясь тем, что его жена вошла внутрь, а покупатели потихоньку тянутся в магазин с главного входа, протискивается к Арсену.

-Ну вот, сейчас взвесят быстренько, а потом и тебя отоварим. Я людям пообещал, что шашлыки первоклассные будут, ты уж не подведи, парень. - говорит Прохоров, а потом, не слушая ответа, улыбается Аньке, продемонстрировав набор синеватых вставных зубов - Здравствуйте, красавицы. Что-то я вас в наших краях никогда не видел. Новые работники у тебя, Арсен? Да какие гладкие...

Анька изображает смущение и напускную строгость, а Арсен слегка заслоняет меня плечом: Это друзья. Девушки на Диком живут, там и работают. Случайно встретились... они сегодня как я, немного не рассчитали и продавцов своих не предупредили...

- А-а-а-а. Ну, милости просим, красавицы. Мясо у нас хорошее, довольны останетесь. Понравится, всегда будем рады... обслужить. - Это его 'обслужить' звучит довольно многозначительно и двусмысленно. Анька краснеет и он довольно улыбается, ни разу не взглянув на меня.

Народу в магазине немного и обслуживание, действительно, ведётся быстро и корректно. Торговый зал оформлен по образцу больших новомодных магазинов: современные витрины, 'бегущая' реклама в мониторе на стене, вежливый персонал из трёх подтянутых симпатичных парней. Только я одна, наверное, замечаю желтоватую трещину в большом, тщательно вымытом прилавке из белого мрамора и аккуратную штопку на белой куртке продавца. Сэкономили на мебели, купив оборудование в каком-то прогоревшем магазине, а персонал одевается за свой счёт, поэтому старается беречь одежду. Открытая дверь в подсобку тоже не из новых, а за ней висит обыкновенная тюлевая занавеска в несколько рядов с заметными дырочками. И на моющих средствах, видать, экономят до упора: хлоркой пахнет сильней, чем положено...

Когда до меня доходит очередь, я, скрепя сердце, решаюсь взять два килограмма телятины. Она и на самом деле выглядит очень неплохо. Я бы, если могла, взяла всего килограмм, но выложенные куски с виду потянут не меньше, чем на два. А чёртов 'хозяин' стоит в углу за продавцом, будто дожидаясь очереди Арсена, и просить парня резать мясо в его присутствии мне не хочется.

-Мне вот этот кусок, пожалуйста, с краю - говорю я и русоволосый парень, чуть-чуть напоминающий мне улыбкой Жеку, послушно укладывает пакет на весы. Чёрт, почти три! Весело будет выглядеть, если у меня денег не хватит...

Продавец называет сумму и прежде, чем я начинаю соображать, Прохоров подходит ближе и заявляет: Скидка тридцать процентов, как презент покупателю, навестившему нас в первый раз... Отними, Виталик. Он бросает в пакет визитку и я механически киваю в знак благодарности, под оживлённый шёпот двух последних покупательниц за своей спиной.

Прохоров отвешивает поклон в сторону Аньки, беседовавшей у окна с Арсеном, и улыбается мне с приветливым видом нильского крокодила. Я вижу жадный огонёк в его серых глазах, вдруг приобретающих остроту и ясность. И там, за тюлевой занавеской тоже кто-то стоит: тот, кого я не могу видеть, потому что вторую дверь в подсобку, из которой слышался приглушённый шум мясорубки, закрыли. В тёмном коридоре за этой шторкой, тоже кто-то смотрит на меня и в этом взгляде, столь же тяжёлом, горит не похоть, а злоба и ненависть, которые я чувствую.

Я дежурно улыбаюсь онемевшими губами и, подхватив пакет, выхожу из магазина. Анька догоняет меня уже на повороте к шоссе и, ни слова не сказав, идёт рядом.

-Арсен на меня не обиделся? - спрашиваю я для того, чтобы она успокоилась.

- Нет, он парень понятливый... Не обиделся. Белка, не беги так, я за тобой не успеваю... Тебе не тяжело? Может, вдвоём понесём?

-Да что ты! Около трёх килограммов вдвоём нести. Я и десять не чувствую... Привыкла уже. До чего же противный мужик! Как помоев хлебнула! И мясо теперь в глотку не полезет. - признаюсь я.

- Да и она не лучше - соглашается со мной Анька. - Но мясо тут не причём, хорошее мясо. И не их оно вовсе, а тех, кто его выращивал и резал, пусть они и не сами продают. Ты же говорила: Антону надо, вот и не дури! Тебе оно тоже не лишнее, ты хоть и поправляться стала, а до полного выздоровления еще не близко.

-Знаешь, я, наверное, на всех гуляш сделаю, мяса много. Оставлю кусочек Тосику назавтра в бочажке, а сегодня закачу шикарный ужин. На обед у нас ещё борщ есть и рыба. Рыбу в сметане потушить, это быстро. Тосик любит судачков в сметане... А к мясу у нас картошки полмешка есть. Если с картошкой, да с салатом, на всех хватит. Сейчас заскочим, на нашем рынке овощей купим...

- Не надо ничего покупать. Если на всех, то у меня есть всё: и огурцы с помидорами, и перец, и капуста. А ещё тесто на пирожки подходит. И у других чего-нибудь найдётся - предлагает Анька и настроение у меня поднимается. Посидеть всем вместе, это хорошо. Заяц уходит в семь - полвосьмого, если после шести собраться, как раз успеем. А там телевизор...

- А можно на танцы - снова, как будто догадавшись, о чём я думаю, предлагает Анька и я согласно киваю ей. Да, можно на танцы! И пошла она, эта Иринушка вместе со своим поганым муженьком! Она не настолько сильная, раз не смогла со мной справиться. Да и с Галеем у неё ничего не вышло! Но причем здесь Галей? Если я помешала ей пакостить Полкану, то Галея-то она, где заприметила? Может, он её мужу когда-нибудь клюв начистил? Надо будет расспросить его, насколько это возможно...

- Белка! Ты обещала!

- Что обещала?

- Ну ты даёшь... Про своего мужа обещала мне рассказать. Давай, рассказывай. Ты его любила? Очень любила? Наверное, я не в своё дело лезу, да?

- Ань, ты как маленькая... Вот подавай тебе красивую сказку, и всё! А не было сказки, была просто жизнь. Обыкновенная...

-Какая же обыкновенная, если он тебя от всего оберегал и прятал. Совсем не обыкновенная, очень даже необыкновенная. Он тебя сильно любил?

- Говорил, что сильно... А так, кто его разберёт. Сама говоришь: мужики, они непонятные...

- А почему он тебя с девятого класса пас? Ты же весь девятый в больнице пролежала. Вы что, в больнице познакомились?

- Он уже практику тогда проходил. Он врач, правда, не хирург, а невропатолог. Мы познакомились на вечере встречи выпускников. Это было за месяц до аварии. Он пришёл в школу со своей девушкой, а я выступала с танцем, на концерте. Это был рок-н-рол. Ему понравилось и он подошёл похвалить, поболтали. Его девушка - наша соседка Лика из одиннадцатого 'Б' сказала мне, чтобы я на него не зарилась. А я и не зарилась, мне вообще до него дела не было: у меня дома были конфликты, все учили жить и тому подобное. В общем, я стала с ним кокетничать, ей назло и чтобы забыться.

- Чего она, дура, к ребёнку привязалась! - вспоминая, я даже сейчас злюсь как много лет назад - Мне тогда и тринадцати не было, но рост, конечно, и фигура были не детские. Я же на гимнастику ходила, успехи делала... Он меня пригласил на танго и мы выдали такой танец, что всем понравилось. А когда я пошла в туалет, она решила задать мне трёпку. Мы в коридоре дерёмся, вокруг толпа, и он подошёл. И стал смеяться, представь себе. Стоит здоровенный двадцатидвухлетний парень, смотрит, как его подруга наскакивает на малолетку и веселится. Ума у него было, как потом сам вспоминал, 'на мышку-норушку'.

Я так разозлилась, что повалила на пол эту неуклюжую корову и стала её пинать, а Алик подскочил меня оттаскивать. И тогда я его укусила... Сильно укусила, полщеки порвала зубами. Кровь, 'скорая', милиция... В общем большой скандал. Как-то маме удалось всё замять... А потом он пришёл в школу, со швами на лице, и прямо перед всем классом заявил, что я его изуродовала, никто на него теперь не посмотрит. Значит, мне придётся выйти за него замуж и он будет ждать, пока я подрасту.

-А что, правда сильно изуродовала? - лицо у Аньки потрясённое и восторженное. Ей моя история, явно понравилась, как и Юльке, в своё время.

-Да нет, шрам остался, конечно, но небольшой, из таких, что мужчину только украшают. А он с ним носился как ненормальный, всё время меня заставлял на него смотреть, потом гладить, потом - целовать. Я тогда уже к сестре ушла, она жила в своей студии. Когда Ариадна умерла, он добился, чтобы меня положили в его больницу, вернее - в хирургию его отца и ежедневно проводил со мной хотя бы час времени. Мне тогда всё до фонаря было: меня кроме Ады никто и не любил по-настоящему и я её потеряла. А он от меня по выходным не вылазил: занимался со мной, кормил, умывал, гулять вывозил... А потом так же точно в школу стал ходить, глаза всем измозолил. И институт мне сам выбирал, и специальность. Дома до меня никому дела не было: отец умер как раз. Я знала, что нужна только ему одному.

-Измором взял, значит - делает заключение Анька. Ну, вылитая Юлия Степановна! - А жили вы как? Ругались часто?

-Ни разу. Никто не верит, но правда, ни разу! Он был образцовым мужем и всегда старался мне угодить. Если я его сильно доставала, мог ненадолго уехать к родителям или к друзьям. На полдня, на вечер... Никогда не уходил надолго и сутками не пропадал, как другие мужья и вообще старался все конфликты решать мирным путём. Даже в командировки ездил крайне неохотно и редко, когда уже совсем отказаться было нельзя. Да и конфликтов у нас было всего ничего. Но мы и прожили-то всего три года, потом он погиб в автокатастрофе.

Анька деликатней Юльки или просто не считает себя достаточно близкой мне, чтобы сделать вывод о том, что я не любила Алика. Она, задумавшись, молчит до самого дома и я ей за это благодарна. Я никогда не думаю, о том, любила ли я своего мужа. После смерти Ады он стал самым родным мне человеком и сделал всё, чтобы заполнить пустоту, в которой я тогда оказалась. Всё, что мне потом говорили о нём и его измене, было неважным, и, скорей всего, ложным. Он был моей семьёй и заботился обо мне совершенно искренне и открыто. Столько сил он не отдавал даже нашей дочери, которую, несомненно, очень любил. Меня он, наверное, любил ещё больше...

Глава 25

Ночью я долго не могла уснуть. Слишком много всего произошло в последнее время: сразу и как-то 'обвалом'. Я в отчаянье пыталась вспомнить последовательность событий, которые привели к такой полной неразберихе, но никак не могла ухватить чего-то важного и самого главного. Почему эта тварь к нам привязалась и что ей надо от меня лично? Вопрос о существовании ведьм и прочей чертовщины как-то отпадал сам собой. Наверное, их нет и быть не может в нашей прозаичной реальной жизни, но вот мне, удачливой, одна попалась...

Я так и этак рассматривала обстоятельства, связанные со злосчастным просыпанным рисом, вспоминала всё, что случилось со мной раньше, и никак не могла собрать полную ясную картинку. Может такое быть, что эта 'нечистая сила' пасёт меня давно и долго? Я натворила немало глупостей и последствия этого были страшными, но вполне понятными и логичными, всё укладывалось в единую систему типа 'преступление - наказание'. Да и где там оно было-то, моё 'преступление'?

Меня загнали в угол и я просто сделала ответный ход. Я собственноручно сожгла свою аптеку и, по идее, от этого должно было быть плохо только мне: я сразу всего лишилась: и собственности, и жилья, и возможности выживать. Я просто не собиралась вот так, запросто подарить её чужому дяде... 'Дядя' тоже потерял и немало, это теперь вполне понятно. У него из пасти вырвали порядочный кусок добычи, да и самому нанесли тяжёлый урон, и он, разозлившись, пытается отомстить мне вполне реальным образом. Не забыл...

Но это всё обычно: страшно, опасно, но обычно. Он следовал за мной по пятам, пока я пыталась укрыться среди близких. Это тоже нормально и объяснимо: ему было легко меня отследить, пока я не поумнела. Я оборвала все связи и исчезла среди бомжей,- и всё: он меня потерял! Он продолжает искать, я это знаю: мне говорили, что Чёрный - чудовищно злопамятный и мстительный тип и никогда никому ничего не забывает. Но сейчас он меня может и не найти, вообще.

Вероятность того, что это он воспользовался помощью ведьмы, - нулевая. Он бы и раньше это сделал, если бы мог! И ему-то, как раз, никогда не пришла бы в голову мысль просто меня сжечь! Он любит наслаждаться местью и растянул бы её на возможно более долгий срок, он садист по натуре. Даже бедную глупенькую тётю Тоню, которая успела крикнуть в трубку, что мне нельзя возвращаться в квартиру, не просто убили: ей вспороли живот и оставили угасать долго и мучительно...

Господи! Я некоторое время глотаю горькие слёзы, а потом сажусь в постели: нельзя сейчас об этом думать! Это не то, что мне нужно. Это прошло и сделать я пока ничего не могу. У меня есть другое, совсем другое препятствие, которое опять нужно как-то преодолеть и пережить. Я теперь почти уверена... Да нет, я абсолютно уверена, что эта новая история замешана на другой мутной водичке. Но на какой? Чем мог наш Полкан так раздосадовать эту поганку, что она следила за ним, а я оказалась случайно замешанной?

А если её цель - не он, то кто? Мы трое или Свисток? Зайцы? Ну не Отар же, который у нас без году неделя? Она приходила в лагерь по ночам, чтобы следить за кем-то, а остальные просто попадались попутно. Я точно поняла, что просто помешала осуществлению её планов, когда вдруг побыла в её шкуре, тогда во сне... '. Убить это ничтожное существо, помешавшее мне, создавшее препятствие на моём пути. Я её убью и будь, что будет'. - вот что она думала в моём сознании. И ещё вспоминала о том, что ей для этого нужно ослушаться приказа. Кто ей приказывает? Может, всё-таки, Чёрный? Нет, исключено: у неё были свои цели и они связаны с кем-то другим.

У неё-то, есть союзник, а у меня куча близких людей, но поговорить об этом не с кем. Я теперь боюсь втягивать в свои разборки других. Единственный, с кем я могу поговорить обо всём на свете, тает у меня на глазах и без моих проблем. А с кем ещё? Со Свистком, который живёт своей, никому неизвестной жизнью, да ещё когда она для него для него не дороже копейки? С хитрованом Зайцем? Он тоже не лучший образец откровенности: охотно выслушает, а что решит - никогда не скажет. С Полканом, больше не с кем... Но не сейчас. Что-то мне подсказывает, что он тоже постарается меня отгородить от лишних волнений. И я за него боюсь.

Кто же может быть союзником Иринушки? Не её муженёк, которого она так усиленно пасёт, это точно. Тогда кто? Не иначе, как сам дьявол... Да и она ли это, вообще? Есть несколько соображений, которые не дают мне возможности быть уверенной в этом. Например, Галей. А у него толком не спросишь, чем и как он мог задеть эту женщину. Хотя, судя по рассказам, они были вдвоём с племянником Алана, и Галей мог просто защищать того, как боевик-телохранитель. Он и принял удар на себя. Интересно, что с этим парнем было, от чего он всё-таки умер? Может, ему помогли?

И до чего обидно, что Вику мои войны теперь тоже могут повредить! Нужно быть осторожнее. Или взять, и поговорить об этом с ним: он человек со стороны и мог бы увидеть всё беспристрастным взглядом, более объективным, чем мой. Уж не знаю почему, но мне кажется, что он поможет мне с готовностью...

Ну уж нет! - я вскакиваю с подушки и сажусь на постели, упершись локтями в колени подтянутых к груди ног. - Надо же до такого додуматься: втянуть парня в историю, которая касается только меня! После того, как уже несколько человек пострадало из-за моих распрей с Чёрным...

Что ей нужно, этой ведьме? Может быть, эта гадина и не балдеет от созерцания чужих мук, но видеть меня мёртвой доставило бы ей большую радость. А ведь я даже не была её главной целью...

Полкана я боюсь посвящать, а Вика нет... Да уж, умна! И ещё думаю, что чему-то научилась... Нет, Вику не надо ничего говорить. Ему нравится простая ясная девушка, не связанная ни с какой чертовщиной: весёлая, улыбчивая и независимая, а не усталая загнанная скиталица, не имеющая даже места жительства, бомжиха. Я - бомж и, возможно, это навсегда. До конца жизни... Тысячи глупых, ни на что не годных девчонок, не умеющих думать ни о чём кроме тряпок и мальчиков, живут себе, припеваючи, а я вот, стала избранницей судьбы...

Мне снова становится бесконечно жалко себя и, с этой мыслью, я начинаю постепенно проваливаться в сон. Чужие, шипящие злобой и лютым холодом слова, прозвучавшие совсем рядом, кажется, над самым ухом, даже не похожи на человеческую речь. Их, как будто принёс ветер и они напоминают его свист в ветвях деревьёв: Маленькая-я-я белая-я-я с-с-сучка, ты-ы-ы умрёш-ш-шь. Не х-х-ходи рядом, не ищ-щ-щи, ты вс-с-сё равно-о-о умрёш-ш-шь!

Я подскакиваю с подушки, озираясь и вглядываясь в темноту. Рядом никого нет: зловещий шёпот прозвучал у меня в голове. Мне некому отвечать, среди этого тёмного одиночества, так ужасно и мощно охватившего меня с головы до пят ледяным панцирем. Я поднимаю руки, чтобы растереть замёрзшие плечи, и насильно выдавливаю из себя жалкое: Ещё посмотрим! Это всё, на что я оказываюсь способной в данный момент.

После такого храброго ответа мне приходится завернуться в плотное ватное одеяло и дрожать под ним, сжимая и разжимая кулаки с потерявшими чувствительность пальцами. Мысль о том, чтобы встать и добраться до Тосика, даже не приходит мне в голову. Мне хочется слиться с одеялом, стать невидимой и перестать трястись...

С утра пошёл дождь. Да, не обычный южный дождик, какие на побережье не редкость: пробежит, смочит песок и смоет пыль с листвы, отполирует асфальт до синевы, чтобы потом в воздухе приятно запахло свежестью, а по всем признакам, длительный и обложной, на целый день. Наши мужчины всё равно ушли на работу: видимо, у них есть дела и под крышей. Свисток дрых после трудовой ночи, а Юлька слонялась по гроту в поисках подходящего занятия. Она, в конце концов, занялась инспекцией хозяйственных ящиков и теперь старательно набивала мусорный мешок пустыми банками, бутылками и пакетами. Анька гремела посудой, а потом развела печурку под навесом: наверное, затеяла какую-нибудь долгую мудрёную стряпню.

Я часа два подремала под звук льющейся с неба воды, а после позднего завтрака нашла несколько вещей, нуждающихся в починке. На обед Тосик вышел вполне бодрым и неплохо поел: я отварила для него остатки телятины. Юлька ела ещё хуже меня, привередливо выбирая из супа кусочки лука и выкидывая их на ломтик сухой корки, отложенной для Ботика. Мы уже помыли посуду, когда Анька, нагрузив квадратную сумку кастрюльками и судками, выбрала менее дождливый отрезок времени, чтобы сбегать покормить Зайца. Она с ног до головы закуталась в огромный дождевик и ушла, неуклюже переступая по камням ногами в резиновых полусапожках.

- И чего ей дома не сидится, в такую погоду? - с досадой пробормотала Юлька, - Навернётся где-нибудь со своим пузом, и прощай младенец... Ванечка, свет в окошке и сам бы нашёл, где поесть. Они сегодня на нашем базарчике павильон отделывают, а там кафе есть. Девчонки из него для Ваньки последнее отдадут, даром. Да ещё спасибо скажут...

-Что, правда? - спрашиваю я - Он таким успехом пользуется?

- Могла бы и не спрашивать, и так всё ясно - усмехается подружка. - Он когда просто так по берегу проходит, на него все бабы пялятся, шеи сворачивают. А теперь, как запел, вообще кипятком писают.

- А он как на это реагирует? - пугаюсь я - Анюта-то, хоть не видит этого?

- Да никак, не переживай. Ты что, Зайца не знаешь? Он огонь и воду прошёл, одни медные трубы остались, как-нибудь выдюжит. Не сгорел, не потонул... А Анька... Видит, наверное, не слепая же. Ей ничего не остаётся, как терпеть. Да и терпеть-то, пока нечего, налево он не косит и ничего его не волнует. У него своя голова на плечах, с соображением.

- Ну да, он у нас, в общем-то, самый красивый. Ничего удивительного... - бормочу я.

- У нас все красивые. И Отар - парень хоть куда, и Свисток хорошенький, просто под мальчика косит. Да хоть на Полкана посмотри: он и сорокалетним фору даст запросто: что стать, что вывеска. Но самые красивые на Горке - это вы с Тосиком. Вроде, как все, а приглядишься... Алан, наверное, специально сюда красивых выбирает. Почепу вспомни, или Синяка... Настя, тоже, девочка-припевочка. Алан, может, для Полкана старается. Он, говорят, к нему очень уважительно относится.

- Скажешь тоже... Специально... Просто так получается. Всё бы бомжей по красоте выбирали...

Я снова сажусь за своё шитьё и умолкаю. Мысли начинают крутиться в голове, приобретая новое направление. Может, эта тварь когда-то имела виды на нашего Полкана, а теперь мечтает отомстить за равнодушие? Ведь около десяти лет назад он был даже не 'хоть куда', а вообще - красавец-мужчина, да ещё хозяйственный и домовитый. У него отобрали детей, а он нашёл других, тоже вполне симпатичных и более благодарных... Может быть, и вправду, Алан постарался. Но причём тогда Галей? Он в то время здесь даже не жил. И, кроме того, он явно, мусульманин, не интересный зрелой русской женщине... Ему за что мстить? Куда же меня занесло? Что за мысли дурацкие в голове?

Анька приходит почти через час и дождь, словно дождавшись её возвращения, припускает с новой силой. Она, разгрузившись, накрывается плащом и прибегает к нам 'на огонёк', прихватив пару мисок.

- Вот, голубцы принесла. Без соуса, с курятиной, вашему Антону как раз, подойдут... И вам хватит. А это- тыква в молоке с мёдом протомленная, хорошо получилась, тёплая ещё.

Я отрываюсь от работы и ставлю чайник, достаю из заначки любимые ей бисквиты, которые успела вчера взять в нашем кафе.

- Ну что, накормила своего ненаглядного Иванку?- ворчливо спрашивает Юлька, принесшая из спальни коробку вишни в сахарной пудре. Это тоже любимое Анькино лакомство и я растроганно улыбаюсь про себя: вот злится на 'молдавскую квочку', ехидничает при любом случае, а сладкое для неё отложила... И пусть даже не заикается, что ради меня это делает, всё равно не поверю!

- Он тебя не отлаял за то, что ты под дождём носишься? - продолжает Юлька в том же тоне, но Анька ей улыбается открыто и дружелюбно.

- А как же! Отлаял, да ещё как! Сказал, в следующий раз выльет всё и есть не будет. - она довольно хихикает и махает рукой. - Съест, никуда не денется. Что со мной может случиться-то? Я с опаской хожу, медленно. А то я сама не знаю, как мне падать опасно... Не маленькая, поди.

- Я тоже стараюсь не падать, а ногу себе поранила, помнишь? - предостерегаю я её. - Никогда не знаешь, как карта ляжет, поэтому нечего рисковать. Скажи, и мы сами твоему Ванечке обед доставим.

- Ещё чего! - смеётся Анютка уже в открытую. - Сравнила меня с собой... Да ты как моторная носишься. Не зря тебя Иваныч Бурей с Ветром зовёт! Я вообще удивляюсь, как это ты всего раз приложилась. Если уж за кого у нас больше всех переживают, так это вы со Свистком! Старшой только тогда и спокоен, когда вы оба на глазах. Младшенькие, чего поделаешь...

Я возмущённо ахаю и оборачиваюсь к Юльке, но она отвечает мне ехидной улыбкой и пожимает плечами: что поделаешь, а потом обращается к Аньке: Ну, и что там новенького на рынке? Кто с кем сцепился, кого делили?

- Да там вообще не об этом речь - радостная, что может рассказать что-то новенькое, оживляется Анька. - Там такую историю сегодня рассказывают, что даже не знаешь, верить, или нет. Покойники, говорят, по побережью разгуливают...

У меня гаденько и тревожно засосало под ложечкой. Что-то подсказывало, что новость будет не слишком приятной. Наверное, не зря, Юлька говорит, что я не вижу того, что явно бросается в глаза, зато обращаю слишком много внимания на вещи, от которых другие запросто отмахиваются. Вот бы сейчас удалось и мне отмахнуться!

Заинтересованная Юлька бросает полотенце, и, разлив чай, присаживается напротив. Анька отпив первый крошечный глоточек, надкусывает шоколадный бисквит.

- У Милюковых старшая дочь где-то под Новороссийском учится, а на каникулы домой приезжает. Девочка хорошая, невеста уже. Была невеста: жених в армии погиб. Проводила, как полагается, ждала. А он не вернулся, в цинке привезли. Похоронили уже два года назад, больше даже, на кладбище за Пасечным. Она, Света эта, переживала долго, плакала. Но время прошло, девушка молодая совсем, двадцать лет только, стала с другим встречаться. С другом их общим, Эдиком. Тоже парень ничего, он уже закончил автодорожный, здесь работает, его в ГАИ взяли, теперь в полицейское какое-то училище поступил, заочно.

- Недолго ему в хороших ходить. Раз в ГАИ работает - заключает Юлька. - Ну, ладно, это к слову. Дальше давай.

- А дальше было так: гуляли они вечером, Света и Эдик. Зашли на мол, тот, что возле 'Утёса', маленький, с которого на Геленджик катера ходят, сели на самом краю. Ноги вниз свесили и сидят себе, обнимаются. И видят, кто-то к ним по молу идёт. Народу мало было, ночь уже, у воды прохладно, туман с моря. А он, тот, кто шёл, прямо к ним направляется. Смотрят, а это Петя Алексеев, жених умерший... - Анька приостанавливается, проверяя нашу реакцию, и продолжает более глухим, таинственным голосом.

- Белый весь, в рванье каком-то, глаза тусклые... И идёт к Свете. Руку протянул, она прямо в воду и слетела, не закричала даже, горло перехватило. Эдик сразу за ней, еле успел поймать, чтоб не затонула. Пока до лестницы добрался с ней на руках, слышал, как Петя этот тоже в воду бултыхнулся. Люди подскочили, помогли девчонку поднять. Эдик в море смотрит, а там - никого, даже не шелохнулось нигде: был жених и нету. Только круги по воде. Вот и думай...

- А чего тут думать-то? - не слишком уверенно, но насмешливо произносит Юлька. - В конце мола глубоко, нырнул и под водой заплыл до первых столбов, а там вылез... Все девчонку откачивали,- никто и не заметил, как он вышел. А народу много было?

- Соня говорит, человек десять. Могли и не заметить. Только откуда он взялся, покойник -то? Вроде, уже два с лишком года прошло...

- И кто его кроме этой парочки видел? Может, это их разыграл кто-нибудь, или показалось. Темно, туман... Мало ли что привидеться может.

- Кто же его мог узнать? Отдыхающие там были, не местные. Видел кое-кто, странный парень идёт, но особого внимания не обратили на него. Идёт да идёт. Одна только девушка сказала, что шёл он как на шарнирах, и белый весь, но близко она его не разглядывала. Утром водолазы искали: никого и ничего.

- Значит, точно подшутил кто-нибудь. Может, отомстить хотели. Девчонка-то, красивая? Кавалеров много?

- Были, говорят, желающие приударить за ней, и замуж звали, но она тихая девочка, всех отшивала. Поведения скромного, учится хорошо. Сейчас в больнице лежит, шок у неё. Соня, бедная извелась вся. Только мужа выходила, он с сердцем чуть не полгода маялся, в краевой больнице, теперь, вот, с дочкой такое. Да ты её знаешь, Юль, она бельём торгует, в киоске недалеко от входа. Такая спокойная, вежливая...

- Да, помню. Я у неё кое-что покупала. И дочь видела, девчонка видная. Так это она Соня и есть? Они со стервой Галинишной ещё не ладят. Та просто ядовитой слюной исходит на неё глядя, а Соня ваша - ноль внимания...

Они продолжают беседовать, перебирая разные варианты случившегося, а я молча кручу в руках горячую кружку с чаем и знаю, что верю. Верю всему, что рассказала Анька. Это дико и невозможно, а я верю...

Юлька что-то спрашивает у меня и я рассеянно киваю ей, улыбаюсь, когда они с Анькой начинают смеяться и не понимаю ничего из того, о чём они говорят. Картинка, кажется, сложилась в основных пазлах, в ней недостаёт ещё немало частей, она чудовищна и невероятна, но уже просматривается.

Конечно, мне думается, что я сдурела, сошла с ума, свихнулась, но всё так чётко и ясно укладывается в эту невероятную схему. Мы все, непонятным образом, вовлечены в чью-то страшную игру. Возможно, даже не мы, живущие на Горке, а кто-то другой, имеющий к нам отношение... Тот, кто имеет деньги и власть, может быть, Алан. А мы - просто расхожая монета. Даже Аддис с его братом - экзорцистом, даже Юлькин знакомый Павлик со страшным Вовой, даже Галей, все они, вместе с нами, представляют собой пешки в этом кошмаре. А я просто умудрилась выскочить на первую линию со своим рисом.

Вечером, когда закончился дождь и все, натянув на себя тёплые куртки, собрались в кинозале, я потихоньку собрала все крупы в хозяйственном шкафчике и рассыпала их в разных местах. Для дорожки от перешейка выбрала пшёнку: она мелкая и никому не будет бросаться в глаза. Я раскидывала последние зёрнышки, когда увидела, как за мной наблюдает Заяц. Он молча стоял возле 'курительного' клёна над дорожкой и с мрачным видом смотрел, как я высыпаю зерно в траву.

Смяв пустой пакет, я засунула его в карман куртки и подошла ближе. Ванька не сказал ни слова, смотрел и молчал. Потом вынул из пачки сигарету, закурил.

- Ну и что? - наконец спросил он, понизив голос - Чего ты на меня уставилась? Не нравлюсь?

- Нравишься, Ванечка, как же ты можешь не нравится! Ты у нас всем на свете нравишься. Своей загадочностью и простотой. Спросить хотела...

-Хотела - спрашивай.

- А ты ответишь? Может, и спрашивать не стоит, как всегда. Но всё равно спрошу... Только, сначала отвечу: для белых крабов. Ну, насчёт того, зачем я всё это сделала. А теперь спрошу: сколько у того белого краба ножек было? Что-то мне кажется, что всего пять: большая, указательная, средняя, безымянная и мизинчиковая. И можешь мне не отвечать: врать ты не любишь, а правду говорить не умеешь.

Я отворачиваюсь от его испуганного предостерегающего взгляда и ухожу к себе в дупло. Сегодня я собираюсь спать. Если даже вокруг меня будет разливаться огненная лава и скакать черти из преисподней, я всё равно усну: слишком тяжёлыми были эти последние дни. Я устала.

Глава 26

Когда Отар наутро попросил меня помочь ему с наклейкой обоев, я даже обрадовалась. Никакие чудеса и ужастики не освобождают нас от необходимости работать и содержать себя. Он, как всегда, немного помялся, прежде чем объяснить, что обои нужно клеить для Лены, которая сама не имеет лишнего времени для такой работы.

- Но тебе она заплатит, Белка! Тысячи две за работу ты получишь. Домик у неё небольшой, одну комнату пристроили, там вообще всё сначала надо делать. Я всё подравнял и пробелил, только отделочные работы остались. Её сделаем, мебель перенесём и три остальные переклеим, потом я линолеум настелю. Ванну уже отделали, прихожую тоже, Иваныч помог.

- Раз помогать, мне тоже платить не надо - возражаю я - Это же и для тебя тоже.

- Да ещё не решено ничего... Мы вместе, но пока меня жить не приглашали - смущённо тянет он, - Но как же, бесплатно, Белочка. Это я могу бесплатно, а ты время потратишь, усилия...

- А Полкан деньги за помощь брал?

- Нет, отказался... Но они с Аланом друзья, и по-другому рассчитаются. А ты ведь...

- А я как Полкан. И давай не будем об этом больше говорить, ладно? Я для тебя стараться буду, какие деньги между своими? А поработаю с удовольствием: давно домашних ремонтов не делала, целую вечность. И ещё могу добавить, что я это умею: и белить, и красить, и обои клеить и линолеум стелить помогала.

- Красить там ничего не надо, даже забор. Двери и окна готовые, металопластик, полы залитые. Только обои и половое покрытие. Одному не очень сподручно, а ты ловкая, быстро всё ухватываешь.

- Вот спасибо! Хоть ты похвалил, а то все вечно недовольны и учат без конца.

Мы смеёмся и это нравится Полкану, но заметно злит Юльку, которая, когда мы остаёмся одни, не отказывает себе в удовольствии заметить, что Старшой старается нас с ней разлучить перед самыми выходными.

- Юль, ты ведь без меня никуда не полезешь? Одной на такие дела не ходят, сама знаешь. - с опаской говорю я.

- Не боись, не пойду... Ты моя счастливая примета, без тебя не стану никого потрошить... Я, может, с Лилькой в Батуми махну. У неё там знакомый торговец пряностями есть, здесь за них две цены дают, а то и три. Прямо с корабля и самые лучшие.

- Юлечка! - не на шутку испугавшись, прошу я, - Не надо, не рискуй, прошу тебя! Ты же знать не знаешь там никого... И Алановых ребят рядом не будет. И... это точно, пряности? Ты мне правду говоришь?

- Белка, да ты чего? - Юлька прижимает руки к груди, а потом делает размашистый крест - Христом Богом тебе клянусь: ничего сверхъестественного и криминального! С марафетом я не связываюсь... Учёная уже! Да и Лилька осторожная, как лиса. Я же всего на один день, к вечеру и вернусь. Тосика Анька покормит. Пообещаю ей чая индийского, да кофе. Её Ванька кофе любит марокканский, со всякими премудростями.

В общем, всю субботу мне придётся провести как на иголках. Не люблю никого от себя отпускать. Тоже, учёная... Хотя с Ариадной и её подпившим приятелем за рулём, я была в одной машине...

Домик у Лены, и в самом деле, небольшой, чистенький и полупустой. Из мебели - только самое необходимое, но есть пара хороших ковров и много детских игрушек.

- Жильё они ещё с мужем купили - поясняет мне Отар - Деньгами Алан помог. Сначала была развалюшка с земляным полом, потом стены подняли, крышу новую сделали, пристройку за кухней затеяли, под детскую. А когда муж погиб, Лена одна осталась, вдвоём с Русланчиком в одной спальне ютились. Чуть подрос - в зал его перевела. Теперь, после смерти матери, наследство небольшое вышло, кафе завела, комнату достроили. Хорошая детская получилась, квадратов шестнадцать там есть, почти как зал. Ещё спальня на десять квадратов, да кухня, чуть поменьше, ванная, вот и весь дом. Иваныч говорит, что можно ещё чердак поднять, там тоже пара комнат выйдет. Но это потом, когда понадобится, а пока и это топить нелегко. Газа здесь нет, котёл углём топят...

- Да, я знаю. Мы тоже углём топили, когда зимовали в Хуторке. Всю базу протапливали через день, чтобы не отсырело, целых восемь домиков.

Работа у нас пошла легко и быстро. Отар мастер хоть куда, мне тоже понадобилось совсем немного времени, чтобы вспомнить бытовые навыки своей семейной юности. Мы закончили больше половины комнаты, когда Лена прибежала накормить нас обедом. Она оперативно накрыла стол в уютном палисаднике под набирающими спелость вишнями и села вместе с нами.

- Ты ешь, Белка! Хорошенько ешь, я специально для тебя курицу не жарила, а запекала: Отар сказал, тебе жареное нельзя. - уговаривает она меня, пододвигая миску с салатом. - Помидоры тётя Фатима свои выращивает, без всяких нитратов, а огурчики мои уже поспели. Огород у нас, конечно, маленький, но на зелень и огурцы с помидорами места хватает...

Я смотрю в её приветливое лицо и навсегда отказываюсь от мысли, что Лена может иметь что-то против меня. Она не скрывает своей симпатии и это явно, не профессиональное чувство. Ей хочется мне понравиться ради Отара. У неё насчёт него серьёзные намерения и я радуюсь от всего сердца. Парень попадёт в хорошие руки: что-то мне подсказывает, что раньше ему не слишком везло с женщинами. Очень уж он открытый и простодушный, таким редко везёт. Дай Бог, теперь всё изменится.

Мы немного поболтали о ремонте, дороговизне стройматериалов и тяжёлой доле домовладельцев, посмеялись над хитростями, на которые приходится пускаться, чтобы сэкономить и она ушла, прихватив грязную посуду ('На работе помою!'). Отар, счастливый, что мы с Леной друг другу понравились, работал быстро и споро, я за ним еле поспевала. Уже к вечеру мы успели перенести мебель из кухни и зала в пустое помещение и снять старую облицовку со стен.

- Завтра, может, успеем и кухню переклеить, как думаешь? - довольный результатами наши трудовых усилий, спрашивает Отар - Мне, правда, надо здесь панели пластиковые возле плиты и раковины прикрутить. Но это недолго, они цельные.

- Вполне возможно. А линолеум давай расстелем заранее - предлагаю я - Выпрямится, ляжет как надо, легче вымерять и резать станет. Может, завтра и его закончим? Тогда можно будет последнюю комнату начинать обдирать.

- Хорошее дело, но мне Иваныч сказал по свету тебя домой привести. Он не хочет, чтобы ты в темноте ходила. А уже смеркаться начинает...

- Так это же минутное дело, полчаса, не больше. Успеем до темноты.

До темноты мы почти успели, но когда спускались до нашего поворота на шоссе, я заметила несколько тёмных силуэтов под деревьями со стороны Вонючки. Я, вернее всего, просто ожидала их увидеть, даже искала. Группа людей, или не знаю уж, кого, неуклюже топталась с той стороны пустоши, в ста метрах от нас, не делая никаких попыток приблизиться.

Их было немного: пять или шесть и они медленно передвигались в тени буковой рощицы, натыкаясь друг на друга, почти невидимые в тени листвы. Я медленно вздохнула мгновенно заледеневший воздух и почувствовала свинцовую тяжесть в ногах. Руки, ставшие холодными и непослушными, никак не хотели сжиматься в кулаки. Отар, вдруг выступивший вперёд, пытался заслонить меня от того, кто вынырнув впереди, как из под земли, шёл нам навстречу. Но я уже услышала глуховатый голос в ямочке между ключицами ... 'Здесь'... и мне стало чуть теплей.

- Это Галей, Отар. Он - мой друг, не беспокойся... Тоже не любит, когда я хожу по ночам... Галей, здравствуй! Ты как всегда, пасёшь меня, бедную. День зашёл, а ты всё бродишь и не хочешь идти домой.

-Эрлён... Белка! Не ходи так поздно... опасно... - говорит Галей и я, обогнув Отара, беру его за руку. Какая же она тёплая! И Галей тёплый, такой близкий и надёжный...

- Я и не хожу. Галей, это случайность. Мы немного задержались с работой и так получилось. Это Отар, он тоже мой друг. Ты с ним знаком?

- Теперь знаком - отвечает Галей, кивнув растерянному Отару, - Он... он друг... вижу. Он - хороший друг. Отар, не давай ей ходить по ночам... одной.

- Конечно... Обязательно...- бормочет всё ещё не пришедший в себя Отар - Об этом все заботятся: И Иваныч, и Заяц наказывали... Да и не совсем темно ещё... Но завтра мы засветло выйдем, обещаю...

Я прибавляю шагу, опираясь на локоть Галея. Мы благополучно доходим до перелаза и спускаемся вниз. Галей провожает нас до самой трубы.

- Завтра встречу... Эрлён... Белка... доведу. Тоже будь осторожен, Отар. Ты пойдёшь назад... знаю... Не пугайся... близко не подпускай... Главное - быть от них далеко... Подождать... Скоро кончится...

Значит, всё так, как я и думала. Игра идёт и нас просто в неё не посвящают. Оберегают. Все наши мужчины уже знают о том, что на побережье завелись зомби и пытаются избавиться от них своими силами. Заяц, паразит, я тебе этого не забуду! И Тосик мог бы сказать, хотя бы мне: я не из трепливых... Раз так, то я тоже буду молчать: никому ни слова не скажу. Ни Юльке с Анькой, ни Тосику. А уж Полкану и Зайцу - ни за что! Чёртовы конспираторы! Анька ребёнка ждёт, а ей даже не заикнулись, что надо себя оберегать! Хотя, как раз Анька никуда и не ходит по ночам. Юлька ходит! Изредка, но задерживается. А я - вечная забота... Я ночь люблю и не боюсь никого, кроме Чёрного.

Отар довёл меня до перешейка и собирался повернуть назад, когда его окликнул Полкан и увёл в свою землянку, наверное, чтобы совершить карательную выволочку. Я даже не стала прислушиваться к их разговору. Сразу поднялась к себе, чтобы меня поскорей увидел Тосик. Он, ничего не сказав, постоял в проёме двери и, не дождавшись от меня никаких приветственных знаков, вздохнув, ушёл к себе. На него я тоже злилась: показать, что я жива и здорова, следовало, но никаких других поощрений он не дождётся! По крайней мере - сегодня.

Подумать только: не сказать мне, что я могу нос к носу столкнуться с ходячим трупом! Этого я от Тосика не ожидала! Всё ещё злясь, я вяло пожевала, отмахнулась от Юлькиных вопросов и ушла мыться к ручью. Свисток, умеющий чувствовать моё настроение лучше других, даже не пытался со мной заговорить. Все отправились в кинозал и уселись перед экраном, а я, замёрзнув в холодном ручье, как цуцик, укуталась в потрёпанный махровый халат поверх спортивного костюма и отправилась спать: мы с Отаром договорились завтра начать с раннего утра.

Наверное, от злости, у меня даже не заболело горло от холодного купания на следующий день и никакого насморка в помине не оказалось. Я упрямо молчала за столом, хотя Тосик разговаривал с Юлькой о довольно интересных вещах: её поездке в Батуми. О том, что теплоход прибудет назад около шести часов, я знаю. До темноты подруга с дальнего причала за Малаховкой успевает вернуться даже пешком. Но их подвезут... Тосик выглядел вполне терпимо и поел с аппетитом, поэтому волноваться не стоило.

Я быстро выпила очень горячий кофе и отправилась умываться. Заяц, по пояс в воде, намыливался особым пенистым мылом: если родник, пробивающийся из Змейки пресный, то в самой реке вода солёная и жёсткая от близости моря. Он кивнул мне, растирая пену по широкой жилистой груди с узкой кудрявой полоской посередине. Я знала, что Ванька стесняется своих шрамов, нарушающих гармонию его яркой красоты, но специально поглазела, прежде чем ответить кивком, а потом отвернулась и принялась за утренний туалет: руки, лицо, шея, зубы... Пошёл бы ты, Ванечка!

Первый не выдержал всё-таки он, при всей своей замкнутости и отстранённости. Уже замотавшись в полотенце и встряхивая мокрыми смоляными кудрями, остановился и спросил: Ну и что, долго дуться собираешься?

- А я дуюсь? - подняла я на него глаза, - Окстись, Ванечка! Я тебе и слова не сказала. С чего ты взял, что я об этом думаю?

- А не думаешь, чего молчишь, как в рот воды набравшая? Тебя все берегут, стараются, а ты...

- Не поняла... От чего меня берегут? - чувствуя, как меня начинает трясти от возмущения, я сразу перехожу на злобный шёпот: кричать я умею громко и пронзительно, срываясь на высоких нотах, как перепуганная девчонка - Кто бережёт? Ты что ли, Ваня? Я сама себя берегу, вот уж пятый год пошёл, как берегу. Меня уже не один раз убивали, да не убили, только оберегающие вокруг умирают. Не надо меня беречь, Ванечка, это слишком дорого обходится. Это я теперь всех берегу... Как только увижу, что меня снова догоняют, так сразу дальше побегу, чтобы вас уберечь.

Он ошеломлённо смотрит на меня, пытаясь переварить услышанное, а я в мыслях, матерю себя последними словами за вырвавшееся в запале признание. Ну, всё, кончается моя пляжная жизнь. Сама себе наказание придумала... Придётся смываться и виноват в этом мой дурной язык. Надо было просто с утра поговорить с Тосиком, хоть о чём: такое испытание - не для меня... И куда я уйду от Тосика?

Наверное, на моём лице отражается всё, о чём я думаю. Ванька замирает и протягивает ко мне руку: Погоди, дурочка! Не психуй и подумай, прежде чем глупости совершать! То, что ты мне сейчас сказала, между нами и останется. Обещаю: никому не скажу! А ты подумай, не спеши, Антону жизнь не сокращай, ему и так не шибко много осталось... Слышишь ты меня?

Иван трясёт меня за плечи, а я что-то думаю... Но паника, с которой мне уже так часто и долго удавалось справляться, начинает захлёстывать сознание... Что теперь делать? Наверное, я произношу это вслух.

- Ничего не надо делать, девочка! - обнимает меня Ванька, прижав к себе. От него веет жаром, как из печки и я понемногу начинаю приходить в себя. - Совсем ничего. Просто собраться и идти на работу, тебя Отар ждёт. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Я киваю и, отстранившись, собираю свои вещи: мыльница, зубная паста со щёткой, полотенце, накинутое на кустик ежевики...Шлёпанцы, плавающие в ямке между камнями у берега. Теперь надо повернуться и уйти. Раз Заяц сказал, что будет молчать, значит - будет молчать, можно не сомневаться...

- Один человек, который хотел мне помочь, начал просто наводить справки, Ваня. - отдышавшись предупреждаю я и мой голос почти спокоен. - Он лишь попытался узнать, что из того, что я ему сказала, правда, а что - мои фантазии. Он погиб, как и все остальные, просто сделав запрос. У сволочи, которая меня преследует, нет реальной власти, но есть куча знакомств и уголовных связей почти везде. Я благодарю Бога за то, что этого человека, хотя бы, не пытали: случайно подстрелили. Не надо нигде ничего спрашивать, Ваня! Я хочу, чтобы твой ребёнок увидел своего отца. Чтобы он вообще появился на этот свет. Ты меня слышишь?

- Слышу, миленькая... Успокойся! Иди и не заставляй Отара ждать. Всё будет хорошо. Я ничего не буду узнавать ни от кого, кроме тебя. Сама расскажешь мне всё, если захочешь. - он говорит совсем как Тосик когда-то и мне очень хочется заплакать. Но плакать я теперь могу уже не всегда: иногда у меня это просто не получается.

- Ну пореви немножко - предлагает наш железный Иван, снова догадавшись по моему виду, о чём я думаю - Здесь никто не увидит. Тебе легче станет, пореви... Всего-то хлопот...

- Это не поможет, Ваня. И потом, у тебя своя плакса есть... И её слёзы для нас сейчас дороже моих. Я, правда, пойду... Отар ждёт. Только об одном подумай, Иван, хорошенько подумай: почему российская ведьма пользуется африканскими рецептами, где она их раздобыла? Африка - это как раз, вуду, зомби и прочая нечисть, не только сомалийские ведьмы. По крайней мере, в кино и книгах так говорят...

Он снова замирает, поражённый моими словами, а я отправляюсь прямиком в грот, вламываюсь в кабинет Тосика и, принимая покаянный вид, жду, когда он встанет из-за своего компьютера, а потом прижимаюсь лбом к его худому твёрдому плечу.

- Тосик, я что-то сильно замоталась в последнее время... Сама на себя не похожа... Не злись на меня, ладно? Пожалуйста! Настроение у меня скачет, как мячик...

- Это ты выздоравливаешь, милая - тёплым родным голосом отвечает он, положив руку мне на плечи. Тебе тяжело снова вливаться в людские заботы и страсти. Столько всего сразу... Ничего, всё обойдётся. Давай витамины проколем, и хлористый. А после этого ремонта сделаешь передышку: ты слишком активно за всё берёшься, надо медленнее входить в эту грешную жизнь.

- Ладно, сегодня и начнём. Анютку попроси, она всё купит. А то лежат эти рецепты без дела... Будем лечить мою хандру снова, да ладом. Я теперь умный пациент, отлынивать не стану.

Мы с Отаром успели до обеда оклеить кухню и уже занимались линолеумом, когда Лена снова принесла нам обед. Отар с Полканом обсуждали какие-то технические вопросы в доме, когда она, смущаясь, спросила: Белка, Отар сказал, что ты от платы отказываешься, почему?

- Потому, что Отар - свой, я не могу с близких деньги брать, у нас это не принято. Ты теперь тоже, в какой-то степени, своя. Нечестно это... - улыбаюсь я ей в ответ.

-Но ты же, работаешь, а всякий труд требует оплаты. Вот Иван, например, он взял. А ты не хочешь.

- И Ванька бы не взял, у него положение безвыходное: и на стройку деньги нужны, и паспорта российские без большой взятки не добудешь. Он на рассмотрении стоит, всем на свете платит. Работает, как заведённый, сама знаешь. У него на лишнюю пару носков всегда денег нету. Свисток его куркулём зовёт, а сам без конца подкидывает, то носки, то трусы, то майки. Раньше придуривался, что за неземную красоту ему подарки подносит, из зависти, а теперь всё больше про талант говорит. И Ванька берёт, хоть и гордый: как у своего не взять? Да и на сцене нужно в приличных вещах появляться. А весь тот год он в одних шортах и джинсах проходил. Дома вообще, в одной майке: дырка на дырке, только на выход и была пара штук. С работы вернётся, снимает и на плечики вешает. Жену, правда, чуть получше одевал... Тоже, с помощью Свистка...

- Но я же не могу так вот, даром, твоей добротой пользоваться. Это тоже нехорошо.

-Знаешь, Лена, ты живёшь не так уж и богато, я ведь, вижу. Тоже, наверное, недавно концы с концами сводить начала. Только и разницы, что дом есть. Ничего плохого в том, что я тебе просто помогаю, нет. Мы скромно конечно, существуем, но с хлеба на воду не перебиваемся. Все зарабатываем, на жизнь хватает. А когда совсем плохо станет, я от твоей помощи тоже не откажусь. Поможешь - и спасибо, не сможешь - значит, самой еле хватает. Чего об этом думать? Ты ведь, наверное, с этим ремонтом в долги влезла? Кафе пока так много не даёт.

- И не будет давать, слишком много их здесь... Тоже на жизнь хватает, а откладывать пока не получается - признаётся она. - Но я, кажется, знаю, как тебя отблагодарить. У меня такие босоножки есть - закачаешься. Невестка в феврале из Греции привезла, в подарок. Продавать такую прелесть жалко до слёз, а просто так им лежать - тоже не дело. Она тридцать девятый брала, по размеру, а размер-то, импортный, на два меньше. Как раз на твою чудную ножку, я уже прикинула. Сейчас покажу...

Босоножки, действительно, настоящее чудо кремового цвета: стилизованное под античные котурны, замысловатое и изящное переплетение узеньких ремешков на небольшой платформе. Он сидят на мне как влитые и удобны даже для моих капризных ступней.

- Ай да ножка - с чуть ироничным умилением радуется подошедший Полкан - Как игрушечная! При таком росте, а размер почти детский. Сколько у тебя, Белка? Метр семьдесят, точно будет. Большая девочка у нас, Отар. Дорогие поди, больно уж хороши.

- Метр семьдесят два - с гордостью говорю я, - Вот какая девочка у вас выросла, Николай Ивыныч, дылда можно сказать. И это подарок.

Мы все радуемся и я вспоминаю, почему-то, упакованную в каталог тётю Вика, которая обязательно должна увидеть меня в этих прелестных босоножках. Как же немного иногда нужно женщине для такого вот, маленького счастья. Даже в статусе бомжа и под угрозой смерти, даже в окружении ведьм и бродячих покойников. Это совершенно непостижимо, но это так!

Глава 27

Мы с Леной разговорились в воскресенье, когда ремонт уже закончился. Отар с видимым удовольствием копался на грядке с петрушкой, выбирая из неё тоненькие зелёные травинки, а мы сидели за столиком под деревьями, потягивая прошлогоднее смородиновое винцо, после того, как он, скрепя сердце, согласился утаить от Тосика налитые мне полстакана. Вино было тёмное, нежное и мягкое, с лёгким, чуть терпким вкусом. Лена выпила немногим больше меня и тоже слегка расслабилась.

- Тёть Ирку с детства не любила - призналась она, продолжая разговор и пододвигая ко мне блюдце с клубникой, величиной с доброе куриное яйцо. - Ты ешь, пожалуйста, Белка! Это же витамины, вещества всякие полезные! Ты такая бледная, тебе много витаминов надо. Я тебе ещё с собой корзиночку приготовила: клубничка самая чистая, без единого грамма искусственных удобрений, всё на органике.

- Почему? Ты же одна у них девочка была... - спрашиваю я, надкусывая огромную сочную ягоду и облизывая сбегающий по пальцам сок.

- Она меня тоже не жаловала. Тёть Ирка, она,... как бы это объяснить... В общем, для неё все женщины - соперницы. Ей с мужиками всю жизнь не везло, она в этом всех женщин винила, от соплюх до бабок старых. Братьев ещё как-то привечала, а меня сначала в упор не видела, а потом стала шлюшкой звать, чуть- ли не с десяти лет. Ну какая я шлюшка была, в таком-то возрасте? Она меня и потом не признавала почти. Я же вообще у бабки отцовой выросла, последняя была, братья - старшие, взрослые. Пили, да из кутузки не вылазили, мать вечно со своими приговорами да заклятьями, с картами... Мне всё это не по душе было, я у бабы Веры лет с пяти, до самого техникума прожила. К матери только по великим праздникам захаживала. И ей вечно мужиков не хватало, и тёть Галке... Грызлись из-за них так, что смотреть противно...

- Это той, что на нашем рынке торгует? Галинушке?

-Ну да, той самой - вздыхает Лена - Попортила он нам крови с Ильдаром. Покоя не давала, всё рассорить пыталась. Да и мать старалась... Не будем об этом, ладно? Я вот сейчас только и успокоилась, десятой улицей обеих тётушек обхожу.

- Конечно, не будем. У тебя теперь всё налаживается понемножку, вот и слава Богу! Думай о хорошем.

- Какая ты славная, Белка! Я, почему-то, всегда думала, что ты хорошая. Может, тоже немножко ведьма, но не злая.

- Почему - ведьма? - удивляюсь я, совершенно искренне и озадачено, - Разве, похожа? Ну, ты меня удивила... Я никогда ни о чём таком не думала даже.

-Да нет, наверное... Не похожа... Просто что-то такое в тебе есть. Не от мира сего... Или не знаю, как сказать... Как будто, ты здесь и не здесь одновременно. Что-то непонятное... Я насмотрелась на материну родню-то, они тоже, как в двух местах всегда находятся, так вот и ты. Но ты - другая. Ты хорошая, Белка!

- Это ты хорошая, вот в людях хорошее и видишь - отвечаю я: совсем, как Юлька мне недавно. - И тебе обязательно повезёт.

- Да мне уже повезло - соглашается она - С Аланом. Он нас поддерживает, как родных. Ильдар ему и родня-то, не самая близкая был, а не оставил одного, когда тот осиротел: и в интернат не сдал, и выучиться помог, и семью завести. И против того, что я не мусульманка, слова против не сказал. Он вообще всех своих бережёт, и нас с Русланкой не забывает.

- Да, я слышала, что он всем тут опора. - решаюсь я на маленькую хитрость - Я с Галеем знакома, он об Алане тоже очень хорошо отзывается.

- Не повезло парню - огорчённо вздыхает Лена. - Он-то, вообще не родня, сын старого друга, тоже сирота. После армейской службы к ним прибился. Тяжело ему пришлось после этой молнии проклятой. Он тогда за Омаром присматривал и прикрыл его, говорят... Думали не выживет, такой плохой был. Выжил, повезло, а вот Омар всё равно долго не прожил, несчастная душа.

- Почему - несчастная душа? У него с головой что-то было? Душевное заболевание?

-Д а уж, наверное, было душевное, если... - вздыхает Лена, а потом с сомнением смотрит мне в глаза.

Признаться, мне нелегко выдержать этот взгляд и я спрашиваю: Это секрет? Ну и не говори, если секрет. Я просто считаю Галея своим другом и только поэтому заинтересовалась вашим Омаром. Я и как его зовут-то не знала, до этой минуты... Не говори ничего, если нельзя.

- Нельзя, но скажу. Тебе - скажу. Омара отец из дома прогнал и деваться ему было некуда. Алан, через себя, но принял его, жена уговорила. Омар, он... в общем, для мусульманской семьи это особенный случай, и позор сильный, если... Когда мужчина не такой, каким положено быть единственному сыну.

- Он был гей - догадываюсь я. Вот так поворот: одуреть! И теперь уже совсем ничего не понятно. - И Алан нашёл в себе силы его принять? Да, силён ваш Алан, ничего не скажешь! Настоящий молодец.

-Конечно, он с него слово взял, не позорить семью. И Омар здесь ничем себя не выдал. Он только в загранке себе дружков искал, в Турции, куда грузы возил. А там подхватил заразу... У него был СПИД, Белка, а вместе с ним - и гепатит Б. Он под конец ещё и заговариваться стал, к парням приставать начал. Галей с ним намучился...

Мне совсем некстати вспомнился один из охранников Пряхи, выбравший предметом своего внимания нашего Ивана. Я ни разу в жизни не видела Ваньку таким взбешенным, кроме того самого случая, когда он заехал слащавому Вадику в зубы, сбив стокилограммового парнишу с ног одним ударом. Наверное, я опять не сумела проследить за выражением лица, потому что Лена, протянув руку, тронула меня за плечо.

- Успокойся, Белка, это уже прошло. Галей теперь свободен и не думаю, что Омар к нему тоже приставал. А если и приставал, то Галей всегда был разумным и выдержанным парнем, он к этому с пониманием должен был относиться.

К счастью, к нам вовремя подошёл Отар. Я бы просто не смогла ещё раз схитрить в ответ на такую откровенность и заботу без стыда и раскаяния.

Я узнала то, что хотела, но что это даёт? Каким образом чёртова ведьма связана с несчастливым геем Омаром и зачем ей понадобилось следить за ним по ночам? Выходит, что её целью был всё-таки, Галей? Вряд ли он знает, почему и сможет мне об этом рассказать. Бедный Омар мёртв, Галею посчастливилось выжить, а ведьма привязалась ко мне и никто из нас троих ничего не понял.

Галей встретил меня ещё засветло и проводил до трубы. Он, по обыкновению, топтался рядом, оглядываясь по сторонам, иногда проводя привычным жестом обожженной руки по плечу. Правда, мне показалось, что он стал легче дышать и в нём заметно убавилось нервной дрожи.

-Ты принимаешь свои лекарства, Галей? - спросила я, усаживаясь на ещё тёплый асбест в тени кустов ракитника. Он прислонился спиной к трубе в нескольких метрах от меня в новой, слегка расслабленной позе и если не думать о его ожогах, вполне походил на обычного парня, решившего отдохнуть.

-Да, Эрлён... Белка... Я все таблетки пью... Всегда. Утром и вечером. Принимаю, да...

- Пожалуйста, никогда не пропускай эту процедуру. А ещё Тосик с доктором Силантьевым договорится на электофорез и массажи. И ванны с грязью, но это позже, к августу. Тебе должно стать лучше, поверь мне. А я могу с тобой ходить, если хочешь. Буду ждать тебя и потом мы вместе будем возвращаться досюда...

- Верю тебе, Эрлён... Да, верю... Только одна не ходи. Совсем не ходи одна... Она рядом...

- Кто она, Галей? Ты знаешь её? Ты её видел? Ты видел человека, или только этот светящийся огонёк?

Воспоминания, наверное, вызывают у Галея болезненный ассоциации. Он вздрагивает всем телом и с усилием мотает головой. Испугавшись, что я своим необдуманным вопросом заставляю его страдать, я вскакиваю, ругая себя последними словами, но он справляется с замешательством и поднимает ко мне лицо .

- Видел... огонёк и решил узнать... Она взорвалась... Эта тварь взорвалась рядом... Много раз видел... а потом хотел знать...

Руки у него холодные и пальцы дрожат. Я бережно расправляю судорожно напрягшуюся огромную кисть и разминаю подушечки мизинца и безымянного пальца, потом перехожу на остальные. Нельзя его ни о чём спрашивать! Как бы не хотелось - нельзя: это причиняет ему страдания.

- Прости, Галей. Не стоило мне тебе напоминать... Я больше не буду, прости. Не думай об этом, пожалуйста, и прости меня. Я - дура.

- Ты - Белка... Эрлён... И я не отдам... Ты должна жить... Нужна всем... - бормочет Галей. Потом он вдруг говорит сам, с усилием продравшись в закоулках своего сознания: Теперь узнаю... Она прикоснулась... Увижу - узнаю... Раньше видел... забыл. Вспомню.

Я мгновенно забываю о своём благом обещании больше не задавать вопросов.

- Ты сможешь её узнать? Ты уверен? Увидишь её человеком и узнаешь? Даже в толпе? Но... - новые вопросы замирают на губах, не успев родиться - Это может быть опасным, Галей. Не надо этого делать. Не ищи её, не рискуй, прошу тебя! Она всё равно, рано или поздно, себя выдаст. А тогда за неё возьмутся люди, которые знают, как с ней справиться.

Я почему-то, вспоминаю Абия, которого не зря кто-то пригласил в наши края. Ванька не дурак и уже успел сложить два плюс два, сделав выводы из моего сообщения. Он скажет Полкану, а тот - Алану и что-нибудь из этого должно получиться. Великое сообщество мужчин-умников придёт к какому-нибудь решению.

- Я слышал страх... Меня боится... Есть опасения... Я выжил.

- Ты хочешь сказать, что тебе можно её не опасаться, раз тебе удалось выжить после этого взрыва? Откуда такая уверенность, ты можешь ошибаться. Лучше не связывайся с ней, ведь, несмотря на свою силу, ты получил тяжёлые травмы и стал слабей.

- Она тоже... Слабеет... Я знаю...

- Она ведь, не одна, Галей! Кто-то руководит ей и может прийти на помощь в трудную минуту.

- Ты знаешь... И так опасно... Она хочет тебя... Ты ей нужна. Ей или Тёмному...

- Что ей надо от меня, этой гадине! - я не спрашивала об этом Галея, просто выкрикнула своё отчаяние в никуда, но он принял вопрос на свой счёт.

- Не знаю...Эрлён. Думал... Много думал... Омар был красивый... Очень... Белый. Тонкий. Как ты... Зависть... Не знаю.

- Значит, всё -таки, Омар... А почему зависть? - я начинаю лихорадочно соображать, как и чему у меня можно позавидовать. Тем более - несчастному Омару. Он тяжело и безнадёжно болел...

- Болезнь? - предположение дурацкое и совершенно нелепое, но зацепиться больше не за что. Болезни завидовать нечего. Может быть, она даёт какие-то преимущества, вроде скорого ухода в Рай? Говорят, некоторым людям страдания открывают дорогу в Рай, смывая грехи. Что там рассказывала Юлька о соседской ведьме, в муках дожидающейся своего конца... Омар, судя по рассказу Лены, был неплохим безобидным парнем... Нет, слишком такое объяснение надумано и глупо.

-Болезнь? - эхом повторяет за мной Галей и задумывается, сосредоточенно уставившись на меня. Сейчас, несмотря на шрамы, стягивающие его лицо вниз, вполне отчётливо просматривается, что до злополучного взрыва он был очень симпатичным парнем и, наверное, нравился девчонкам. Эта злобная сука из каких-то собственных корыстных побуждений лишила его будущее нормальной человеческой жизни.

-Почему болезнь? - спрашивает Галей, перестав двигаться и замерев на месте - Ты чистая, Эрлён... Должна долго... Будешь много жить... Я хочу... Ты будешь...

Он опускает голову, а потом снова смотрит на меня, но как будто не видит. Его взгляд проходит насквозь, куда-то вдаль: Нет, не болезнь... Не может... болезнь... Зависть... К чему?

Он вполне разумен и всё будет хорошо - думаю я.- Он оправится от своей кошмарной травмы и придёт в себя. Это временные затруднения, которые закончатся, спустя время. Нужно просто постараться ему помочь как можно лучше и как можно скорей. Нужно сегодня же поговорить об этом с Тосиком, пусть поспешит подключать своего старенького Иван Иваныча.

Мои мысли перескакивают на Тосика. Утром он неплохо выглядел, но поел неохотно, не стал притворяться. Боюсь, что Тосик иногда тайком делает себе укол. У него вполне могут быть собственные запасы. В отличие от меня, морфий действует на него так, что вызывает привыкание... Но не всё ли равно, если дело идёт к концу...

-Тебе надо идти, Эрлён - словно почувствовав, а вернее всего - действительно, почувствовав, перемену в моих мыслях, говорит мне Галей - Темнеет, иди... Ты должна быть дома.

И мы расстаёмся. Я добираюсь до перешейка даже скорее, чем обычно, так мне не терпится увидеть Тосика. Боже милостивый, как я буду жить без него и зачем? Будет наступать утро, а я не увижу его приветственной улыбки, не услышу его ворчания по поводу своих холодных купаний. Он никогда не принесёт мне в грот свой старый плед в серую клетку - единственное напоминание о доме и его умершей бабушке, не будет делать мне противные 'горячие' инъекции в вену, которые я терпеть не могу, не позволит потрепать его пушистый хвостик с вспыхивающими на солнце золотистыми прядками...

- Он спит, Белка. Я только что смотрела. Всё в порядке и боли его не мучают. Температура нормальная, лицо спокойное. Просто спит. - говорит Юлька. - Есть будешь? Там картошка с рыбой, ёщё тёплое всё.

-А были боли? Как он себя чувствовал весь день?

- Нормально. Много работал, ходил искупаться на реку, поел... Просто устал... Жара опять надвигается... голос у Юльки усталый и вид заторможенный. Кажется, она выпила. Ну, совсем хорошо! Тосик ширнулся, Юлька поддала... Хоть плачь, хоть песни пой...

- В честь чего праздник? - миролюбиво спрашиваю я, присаживаясь на край лавки. Она рассеянно улыбается, махнув рукой.

- Да не бойся, не запью... По такой погоде не до гулянок... Это у Ирмы в Чудильнике день рождения справляли, я случайно в компании оказалась. Выпила чуть, а развезло что-то, как с целого пузыря... Тянет куда-то, аж невмоготу, но сижу вот, тебя дожидаюсь. Дождалась - спать пойду. Может, успокоюсь, перестанет на путешествия манить. А ты у Лены поела? Так я и думала... Ну, хоть Тосика накормила. И Свистка. Он сегодня, оказывается, подраненный вернулся. Только после обеда вылез, приковылял, можно сказать. Говорит, на сук напоролся. Это наш-то ловкач... Хотя бывает. Всё бывает.

Юлька уходит к себе, а я некоторое время сижу, переваривая новости. Хоть бы она уснула! Если пойдёт блукать, как же мне её искать со всеми запретами и преградами? И что там со Свистком? Слишком уж неправдоподобно выглядит это 'напоролся на сук'. Чем напоролся, на какой сук?

Я выкладываю на стол продукты, щедро уложенные в сумку Леной, поглядывая на дверь, рассортировываю их по пакетам и чашкам. Сметану надо убрать в бочажок, а бутылку с вином спрятать у Аньки. Если Юлька начнёт искать спиртное, то найдёт его даже у меня за пазухой, но в Анюткину епархию она не сунется. Отложив бутылку вместе с половиной клубники в отдельную сумку, я, подумав, отсыпаю в чашку ягод для Свистка: больному такое подношение понравится. Может, и вино пока не убирать? Наверняка у него и кровопотери есть... Огурцы и помидоры спокойно долежат до завтра в пустых обувных коробках, а зелень нужно поместить в пакеты и с утра разделить на всех, её слишком много. А здесь ещё и домашнее масло, которое мы с Тосиком есть не можем по причине 'особой полноценной жирности'. Это точно Зайцам, они деревенские жители, выдюжат. А это что? Два кружка копчёной колбасы... Домашняя, говяжья. Ну, Лена! Богачка нашлась! Колбасу тоже поделить, хоть и копчёная, но это завтра. А Лене через Отара выговор сделать... Так и разориться недолго, на ремонтниках... Разобравшись с продуктами, я потихоньку подхожу к спальне и прислушиваюсь: Юлька вертится в постели и постанывает, но спит. Если не тревожить - не встанет. Из галереи Тосика доносится ровное глубокое дыхание: он тоже спит. Я собираю пакеты для Аньки и Свистка и первым решаюсь навестить больного. Уже почти темно, когда я, стараясь ступать тихо и неслышно, взбираюсь в его жилище.

- Ну, наконец-то и наше солнышко пожаловали... А я уж думал, так и умру, не увидев на прощанье любимую девушку. - заявляет он, зажигая свет - Заходи, сокровище моё, будь как дома.

Гнездо у Свистка немного побольше моего дупла, но кажется тесней из-за живописного бардака: всё в нём раскидано, навалено в кучки и размётано по стенам и углам.

Я присматриваюсь к его обрезавшемуся за день лицу: выглядит не слишком утешительно, несмотря на показную бодрость. У него перевязано плечо и рука висит на перевязи. В гнезде остро пахнет лекарствами и на тумбочке возле топчана расставлены коробочки и бутылочки. Значит, у врача побывал и за это спасибо.

- Ну и где ты умудрился отыскать сучок нужного размера, наш ты неуклюжий? - спрашиваю я, присев возле него и выставляя свои подношения рядом с лекарствами. Клубнику будешь?

-Буду! Всё буду и клубнику тоже! - радостно заявляет Свист и только по тому, как он медленно перекладывает больную руку, видно, что ему плохо. - Но лучше бы начать с колбасы...

- И колбаса есть, не волнуйся. Даже вина могу налить, домашнего, смородинового. Будешь?

- Она ещё спрашивает! До чего же ты Белочка человечная! Просто слов нет. Они меня тут все опекали, облегчали моё тяжеленное положение. Бульончиками пичкали и лекарства отмеряли, а никому в голову не пришло про винцо заикнуться. И я, дурак, не спросил, не вспомнил. Проспался, лежу и думаю: Чего же мне для полного счастья не хватает... Белки, а ещё чего? И приходишь ты...

Он радостно улыбается, впиваясь зубами в колбасу, а я запоздало жалею, что не принесла ещё и сметаны с маслом.

- С хлебом хоть ешь, там калач в пакете, тоже домашний. И пирожки с луком и яйцом... - я наливаю ему в стакан вина и оглядываюсь по сторонам. - Ну и бедлам у тебя тут! Чёрт ногу сломит!

Я отдаю Свистку винои ставлю рядом бутылку: Всё не пей. А то полезешь на деревья сальто крутить, я с тобой не справлюсь...

- Белочка, сердечко моё, мне и полстакана хватит. - посмеивается он - Какая же ты девушка догадливая... Надо же потерю крови восполнять, сил набираться... Никто не подумал, а ты - вот она, умница моя! Что красоты, что ума - немерено. Цены ты себе не знаешь, звёздочка!

Пока он ест, я отыскиваю подходящий пакет и собираю в него пустые пластиковые контейнеры из под еды и обертки, закинутые в угол, пластмассовые стаканчики и ложечки, рваные носки и прочий мусор, рассортировываю бельё. Чистое складываю в шкафчик, сооружённый из коробок и ящиков, грязное - в другой пакет. Придётся постирать, сам он не сможет. Затем, смочив из роскошного хрустального графина тряпку, сметаю пыль и сор с пола, застеленного картоном. Настил тоже нужно сменить: с самой весны, конечно, лежит, уже дорожки до дыр протоптаны. В помещении сразу становится просторней и уютней. На стены Свисток сплошь понаклеил скотчем журнальных картинок с цветами и пейзажами и они придают гнезду странный жилой и уютный, но, в то же время, фантастический вид. Удивительно, что полуобнажённых красоток, часто встречающихся в комнатах холостяков, среди них нет. Есть несколько репродукций с чинными мадоннами при младенцах и немного икон.

- Это огнестрел? - спрашиваю я, снова усаживаясь рядом со Свистом на край топчана. Он делает удивлённо- возмущённое лицо и показывает на свой набитый пирожками рот. Я киваю.

- Не моё дело, я и не суюсь. Надеюсь, что Полкану ты откровенно обо всём доложился, а большего мне и не надо. Главное, чтобы он знал... Без сюрпризов...

- Конечно, доложился - отвечает Свисток, запив проглоченный кусок вином. - Ни о чём не беспокойся и в голову не бери. Я Полкану всегда всё честно рассказываю, чего и тебе советую. Он всё должен знать, чтобы сюрпризов не было. Я чист и он это знает.

Ему хочется ещё что-то добавить, но он сдерживается, продолжая жевать. Вполне возможно, что мои тайны ему тоже не дают покоя, однако спрашивать он не будет.

Потом к нам шумно дыша, забирается Анютка и возмущённо выговаривает мне насчёт вина. Свисток, по обыкновению, отшучивается и задирает её, но она молчит, расставляя перед больным чашки с бульоном и тарелочки с едой. Когда объевшийся Свисток укладывается на подушку, Анька собирает посуду и я говорю ей, что принесла кучу продуктов, которые оставлены для неё в синем пакете на столе.

- Белка! - сонно шепчет с постели Свист - А если бы я был выше тебя, ты бы за меня вышла? - и просит детским голосом, не давая ответить: Ну скажи, что вышла бы, я завтра об этом и не вспомню. Я и не поверю ни на минутку, а услышать хочется Скажи, а?

Анька, совсем, как Юлька, требовательно щиплет меня за бок, сделав страшные глаза, и я покорно соглашаюсь: Конечно вышла бы, куда бы я делась! Ты же у нас самый лучший парень на побережье. Обидно, что я такой дылдой вымахала, а то бы вышла.

Он уже спит, может быть даже не услышав моего ответа, но я, прежде чем выключить лампочку над его головой, присоединённую к маленькому аккумулятору, старательно артикулирую губами, чтобы обматерить Аньку в лицо и потом первой вылажу из гнезда, чтобы поддержать её снизу.

- Ладно, Белка, не злись - просит она на земле, взяв меня за руку. - Больной мужик хуже ребёнка, ему угождать надо, успокаивать. Он и не вспомнит о твоих словах, когда выздоровеет.

- И часто ты так своего Иванушку успокаиваешь? - огрызаюсь я.

- А он всегда спокойный, мой Иванушка - отвечает она - Чем ему больней, тем он спокойней. Меня ещё успокоит, такой вот терпеливый. Иногда страх берёт, сколько он вытерпеть может... А то, ваш Антон не такой!

Я молчу, передавая ей пакет с продуктами. Антон такой. Мы все здесь такие: что-то терпим, каждый - своё. Кто как умеет.

Глава 28

Всё следующее утро я потратила на уборку гнезда. Свисток захотел спуститься вниз и, увидев зловещее мерцание в его глазах, не предвещающее ничего хорошего, я пообещала прилюдно снять с него штаны, если он станет прыгать.

- Одна рука у тебя недееспособная, поэтому разрезать твои трусы и треники ножом мне ничего не стоит, хватит и одной минуты. Если тебе хочется посверкать голым задом, ради того, чтобы блеснуть отвагой и мастерством, то я тебе это устрою. Можешь заранее предупредить, что покрасоваться перед публикой своим изумительным корнем, всегда было твоим заветным желанием, и я помогу тебе это сделать прямо сейчас.

Он криво усмехнулся и я, на всякий случай, продемонстрировала ему складной нож, прихваченный для непредвиденных осложнений в уборке. Свист послушно сошёл вниз, не спеша и поглядывая на меня с провокационной улыбкой. Оказавшись на земле, шутовски раскланялся и послал воздушный поцелуй.

- Так-то лучше... Теперь садись и не вздумай фокусничать. Если напугаешь Аньку, я тебя всё равно накажу и придумаю, как это сделать поинтересней! Понял?

- Понял - ухмыльнулся он - А чего это Аньку пугать нельзя? Она что, хрустальной стала, или свой любимый глечик решила при себе неотлучно держать, ближе к сердцу? А кого можно пугать, Белка? Тебя можно?

- Меня можно, я не беременная. Только не сейчас, потом попугаешь, без Аньки, понял?

- А Анька беременная? Откуда? - вид у Свиста до того изумлённый, что теперь улыбаться начинаю я.

- От верблюда, наверное, если не от Ванечки! Но ты это у него можешь спросить, если тебе очень интересно. Он тебе расскажет, как у него получилось такое чудо. А может, ты думаешь, что от святого духа? Так не было его у нас, только Иван и был, точно тебе говорю, можешь поверить на слово.

- Вот это да-а-а-а! - задумчиво тянет Свист и смотрит на подходящую к нему с лекарствами Анюту в полном восторге.- Вот так сюрприз!

Пока я вытаскиваю из его жилья все коробки и прочие вещи, протираю и отдраиваю стены, потолки и полы, меняю постель и по второму разу перебираю смятое барахлишко, он всё сидит и, придумав какую-то новую, надеюсь - не слишком каверзную игру, не отрывает взгляда от Аньки. Она обращает на Свистка мало внимания, развешивая постель и его выстиранное бельё, часть которого взяла на себя. Я перестелила в гнезде полы и хорошенько выбила от пыли роскошный плед в тиграх, выкинула ещё целую груду ненужного мусора, укрепила в углу вырезанную Отаром из сухой ветки по моей просьбе палку для плечиков с одеждой, а он всё сидел и смотрел.

- Ты чего вылупился, Свист? - наконец замечает его внимание Анюта и он молча отворачивается, пожав плечами. А спустя время снова пялится на неё как на картинку и безмолвствует.

Я отправляюсь со стиркой к ручью и, наконец-то объявляю конец аврала.

- Слава Богу, вещи у тебя почти не заношенные. Их так много было, что я думала, век не отстираюсь. Но ничего, справилась. Пятна, правда, не везде отстирались, но это не моя вина: чаще замывать надо было. Сам виноват. Особенно белую рубашку жалко: такая красивая и дорогая импортная вещь. А ты на неё налил чего-то, не то кофе, не то сока. Так коричневые пятна и остались, никакой отбеливатель не взял. Кипятить, может надо, но не знаю.

- Это кровь, наверное - равнодушно отвечает Свисток. Мне по сопатке в Нижнем заехали, в ресторане, ещё зимой, весь костюм в пятнах был... Костюм выкинул, а рубашку одна девица постирала. Под свитером не видно, я и надевал её ещё раза три. Чего ты мучилась, спрашивается? Надо было выкинуть, да и всё. Я про неё забыл уже...

- Какой ты поросёнок, все же, а! Мы с Анькой стираем, руки бьём, а ты оказывается, все эти вещи просто выкинуть мог? А что раньше не сказал, свин ты разнесчастный - начинаю заводиться я - Нашёл дурочек и радуешься?

Я бросаю пустой тазик на гальку возле его ног и ухожу в грот, где Тосик сидит над своим новым компьютерным талмудом.

- Ты чего такая сердитая? - спрашивает он и я жалуюсь ему на Свистка.

- Не злись на него. Нашла на кого злиться, на Свистка! Он же как дитя малое... У него дурное детство в одном месте играет. - успокоил меня Тосик. - Лучше полежи и почитай. Или пойди, прошвырнись где-нибудь. Позови Аню искупаться. Иваныч с Зайцем сегодня на Диком вышку поправляют, она с радостью туда пойдёт. Нога у тебя уже зажила, а по камням там ползти недолго.

- А Юлька как же? Она ведь вчера...

- Я знаю. Это не повторится. Пока. Просто случай выпал, вот она и жахнула чуть... Надолго у неё по-другому получается, не беспокойся. Я её хорошо знаю. Придёт - сама увидишь, это случайность.

Юлька пришла через полчаса, в полном здравии и сознании. Виновато поцеловала меня в щёку и сунула в руку записку. Вик приехал и ждал меня к обеду в маленьком кафе возле 'Утёса'. И Танюха тоже обещала быть там не позже двух часов. Всё налаживалось или, по крайней мере, давало надежды на какое-то ослабление череды начинающихся неприятностей. Даже если чёрная полоса на подходе, то белая ещё не кончилась.

Я не рискнула надевать на свидание своё самое красивое платье, подаренное Анютой. Хотя очень хотелось, и Юлька уговаривала. Но день был для этого не самым подходящим: будний, не слишком жарким и солнечным.

- Такие вещи надевают вечером и выкроить время на то, чтобы переодеться, у меня тоже будет, если мы вдруг, соберёмся куда-нибудь. Заскочу за тобой и переоденусь - пообещала я Юльке - И босоножки тогда тоже новые надену.

- А за мной заскакивать зачем? Вам надо когда-нибудь остаться наедине, или ты всё время меня за собой таскать будешь как эту... дуэнью? Мне что, со свечкой над вами стоять положено?

- А с чего ты взяла... - вдруг пугаюсь я и она заливается своим бесподобным звонким горошком.

- Белка, ну ты как маленькая, честное слово! Как будто замужем никогда не была! Не дури и не выдумывай страхов-ужасов. Уж в этом я побольше тебя разбираюсь. Парень у тебя сегодня ночью будет лучший из лучших: умелый и ловкий. Такой, какие только в сказках бывают. И по части нежности он от твоего Алика тоже далеко не ушёл, вот увидишь. Он к тебе относится очень бережно и трепетно, таким и останется. Все сюрпризы, которые с ним могут случиться, должны быть только приятными. Или я вообще, дура последняя...

Мы с Юлькой вышли вместе, а потом разошлись в разные стороны. Она завернула по направлению к Чудильнику, где рассчитывала встретиться с Лялькой и поклялась, что даже заходить в него не собирается: у них есть дело в Малаховке. Я поднялась к 'Утёсу' и очень старалась идти не спеша, чтобы не запыхаться и не выглядеть 'взмыленной ведьмой', хотя мне хотелось лететь со все ног...

Вик сидел в глубине маленького зала, возле открытого окна и вскочил, как только я вошла. Он был в голубой майке с погончиками и кармашками, оттеняющей его необыкновенную привлекательность и, конечно, успел собрать на себя все восхищённые женские взгляды в кафе. Теперь, когда они обратились на меня, я почти физически почувствовала чужую зависть и неприязнь. Так будет всегда? Это очень нелегко выносить - подумалось мне.

Он обнял меня и я улыбнулась почти без напряжения, хотя это оказалось совсем непростым делом под десятком глаз. Мы сели и Вик подозвал официанта - слава Богу, парня, и я немного расслабилась.

- Я думал, что помню, какая ты красивая, но, оказывается, забыл об этом - сказал Вик и я засмеялась, потому что могла сказать то же самое. Официант тоже засмеялся и мне стало намного легче. Мы сделали заказ и начали болтать ни о чём, уже почти не замечая взглядов окружающих.

Время текло так быстро и свободно, а день, несмотря на набегающие облака, оказался совершенно чудесным. Мы не видели никого вокруг, занятые друг другом, и Вик поминутно прикасался ко мне, то локтём, то коленом: столик на двоих был маленьким, а стулья стояли так тесно...

- Белка, привет - сказала над моим плечом Танюха и её голос прозвучал как гром среди ясного неба. - Я немного раньше. Прости, что отвлекаю... У нас там небольшая запарка и мне нужно уезжать. Но я тебе обещала встретиться, поэтому и пришла. Жду тебя на улице и недолго. Оторвись минут на пять, я подожду...

У неё был, действительно, озабоченный вид и простая 'непарадная' форма одежды, минимум косметики на лице. Что-то случилось - подумала я. Не с Юлькой же! Господи, только не с ней! Нет, такого не может быть! Танюха бы сразу сказала... Это что-то у них в Чудильнике произошло.

Я обернулась к Вику и не узнала его лица. Он смотрел на меня чуть ли не с ужасом, приоткрыв губы, прямо на моих глазах приобретаюшие синевато- бледный оттенок и пытался вдохнуть воздух. Он был совсем белым: пепельно-бледным, растерянным и даже несчастным.

- Ты - Белка? - спросил он и у меня вдруг разом занемели скулы как на ветру. Я почувствовала, что мои веки тоже сковывает странная неподвижность и только смотрела ему в лицо.

- Так ты - Белка? - переспросил Вик, ухватившись рукой за стол и я обратила внимание, что напряжённые пальцы его рук и ногти тоже побелели. Это было хуже всяких кошмаров. - Значит, тебя зовут Белка?

- Да, я Белка. Это моё имя - как мне кажется, и как я надеялась, медленно и отчётливо сказала я в его перепуганные чёрные глаза.- И, если хочешь, мы поговорим об этом позже. А сейчас, извини, мне нужно идти. Я спешу.

Я, не выбирая, вынула из кармана несколько кредиток и, аккуратно положив их на край стола, вышла из кафе мимо остолбеневшего официанта.

Мы с Юлькой договорились встретиться в 'Сугробе' и после разговора с Танюхой, я отправилась прямо туда. В Чудильнике потерялись Славик с двумя приятелями и сегодня утром на дороге нашли окровавленные клочья фирменной Славкиной рубашки, поэтому девочки Пряхи носились как угорелые, разыскивая парней по всему побережью. Думали плохое, а можно было думать и самое ужасное, но мало кто об этом догадывался. Юлька с Лилькой, конечно, никуда не поехали и подруга дожидалась меня в кафе.

-Вот Танька, зараза, и тебе всю малину испортила... Предупреждала же, не говорить! - ворчит она, крутя в руке высокий стакан с клубничным коктейлем. - Хотя, уже вся округа знает, гудит и ищет. Значит, твоё свидание накрылось? Ну, ничего, потом встретитесь, не переживай. Сколько ещё хороших дней впереди...

Я, пробормотав что-то неопределённое, киваю головой, и смотрю в окно. Небо потемнело и, как-то в одно мгновение, поднялся сильный ветер.

- Дождь будет - мимоходом отмечает Юлька, тоже взглянув через стекло.- Она, как и все вокруг, заинтригована пропажей Славки и чутко прислушивается к разговорам за столиками. Я сижу тихо и неподвижно, пытаясь определить своё внутреннее состояние. Во мне, как будто, что-то занемело и не хочет отзываться на сигналы внешнего мира.

- В общем-то, и не жалко этого паршивца, если что... говорит подруга, отпивая через трубочку коктейль - Только он найдётся, вот увидишь. Такие не пропадают: и в огне не горят, и в воде... как цветок выплывают.

Она смеётся и я выдаю ей ответный хилый смешок. Меня начинает познабливать. Кажется, похолодание отражается на мне не самым лучшим образом и надо скорее идти домой. Я собираюсь сказать об этом Юльке, но тут в зал входит пара, привлекающая всеобщее внимание и Юлькино в том числе.

- Ты только взгляни - шепчет она, толкая меня ногой под столом.

У входа стоят двое: женщина не первой молодости и парень, по виду - мой ровесник. Ей около пятидесяти и она уже начинает полнеть, но заметно, что забота о своей внешности помогает ей оставаться достаточно привлекательной. Она со вкусом одета в свободное бледно-лиловое платье и только некоторый перебор золотых украшений может вызвать удивление в демократичной среде молодёжи, наполняющей кафе. Впрочем, ей нет никакого дела до окружающих: она подчёркнуто-равнодушно и слегка брезгливо оглядывает зал и выбирает столик напротив нас, отделённый по ряду хлипкой декоративной решёткой.

Парень будто сошёл с обложки модного журнала: высокий, стройный, с модельной стрижкой на каштановых волосах, лёгкой походкой и прищуренными глазами. Он садится боком ко мне и я вижу плохо скрываемое раздражение на его гладком, как будто подкрашенном лице. Оба они чем-то взволнованы и стараются вести себя сдержанно.

- Альфонс, точно! - шепчет мне Юлька со своей стороны стола - Сладенький, вылощенный и как куколка упакованный. Самый что ни на есть кот! Старушка его, видимо, от девочки оторвала. Или от мальчика...

Происходящее её забавляет, но недолго. Из большой кабинки через четыре столика от нас выбирается группа сопляков Давида и усаживается в углу, явно присматриваясь к странной паре. Однако двое пришельцев, напоминающие поссорившихся любовников, ни на кого не глядят. Они заняты разговором, обрывки которого долетают до меня.

- Ты мог просто промолчать... ехать себе дальше, никто бы... внимания. Зачем было... о том, что... увидел на дороге?

- Ничего особенного... молчать? Просто шли парни... в крови. Я сказал... Они... ищут.

-...Задержали... и мне пришлось... Я здесь по делу и твоё присутствие... - повышает голову дама, нервно теребя край своей тщательно уложенной причёски 'под платину' и оглядывается на нас. Она умолкает, когда мимо проходит к своим пацанам Давид, намеренно игнорирующий нас с Юлькой. Подруга фыркает и делает мне многозначительную гримасу.

Мне всё надоело и я хочу домой, но Юльку от происходящего теперь не оторвешь. Давид принёс новости, которые шумно обсуждаются всеми в кафе. Славика нашли и он легко отделался от 'каких-то бомжей, приставших к нему на шоссе'. Вся компания теперь в местной больнице, куда слетелись девочки из Чудильника и, заодно, полиция. Пропал один из охранников и бомжей ищут...

- Они их не найдут... Юль, пошли домой, я замёрзла. Сейчас дождь начнётся... - уныло прошу я и она, наконец-то, обращает на меня внимание.

- Ой, Белка, да на тебе лица нет... Ты вся какая-то... А как же мы пойдём? На тебе одна маечка тоненькая, а уже капает. Вдруг, польёт? Погоди...

Она встаёт и направляется в сторону Давидовой шайки. Я не успеваю сказать ей, что не стоит этого делать, как она уже обращается к одному из парней: Вартан, слушай! Это твоя куртка на стуле? Дай её мне. Ты всё равно будешь здесь до темноты торчать, а потом на машине доедешь... Холодно и дождь начинается, а я боюсь, что Белка простудится. Дай мне куртку, я потом верну.

-Это не моя - неохотно отвечает ей толстый неповоротливый Вартан - У меня пиджак в кабине... Сейчас принесу...

Он начинает подниматься из-за столика, но Давид дёргает его за руку и силой усаживает назад. Он нахально улыбается в лицо Юльке и, стараясь говорить громко, с издёвкой спрашивает: А зачем твоей Белке пиджак? СПИД прикрывать?

Я вскакиваю в наступившей тишине со своего места и несусь к выходу. Юлька догоняет меня уже на улице.

-Белочка, миленькая, не обращай внимания! Ах, ты, сучонок подлый! Сволочь... Не думай об этом, Белка! Ну, пожалуйста!

Я не думаю... Поворачиваюсь по направлению к Горке и иду под дробный стук холодных дождевых капель по голове и, не слушая причитаний подруги, пытаюсь привыкнуть к холоду, охватывающему тело.

- Стой! - слышится позади - Как тебя... Белка, стой! - модельный красавец из кафе догоняет нас скорым шагом и набрасывает мне на плечи свою ветровку. Я заторможенно смотрю в его глаза - они удивительного и необычного цвета: тёмно-зелёного, без примесей, с расходящимися от зрачка лучиками.

- Прости - говорит он - Прости, Белка...

Близко этот парень выглядит старше предположенного мной возраста и его лицо с вычищенной кожей и подровненными бровями не кажется картинно красивым и довольным жизнью. Наверное, ему за тридцать, как Тосику, и его мужественная привлекательность подверглась чрезмерной стилизации под юношу.

-За что? - спрашиваю я, но он не отвечает, тоже всматриваясь в меня и, снова говорит: Прости, девочка...

Он суёт мне в руку несколько скомканных долларов и, отвернувшись, возвращается назад, где возле входа в 'Сугроб' топчется его раздражённая спутница.

Юлька тянет меня за руку и мы идём быстро, как только можем, навстречу ветру, обдающему нас, с каждым порывом, то крупными, то мелкими ледяными брызгами.

Уже на повороте на Дикий меня начинает трясти как заведённую, и я чувствую слёзы, обжигающие веки. Они мешаются с дождевым каплями и, попадая в рот, кажутся не солёными, а горькими как полынь. Забежавшая вперёд Юлька оглядывается на меня с ужасом и отчаянием.

- Белочка, дорогая моя! Забудь ты этого подлеца... Самое главное, он от тебя отстал раз и навсегда. А до Вика... до него эти слухи может, и не дойдут. Он же умный парень...

- Не дойдут - соглашаюсь я - Он уехал, Вик! Уехал надолго и не вспоминай про него, Юль! Прошу...

Ну конечно! Конечно, не будем сейчас об этом говорить. Потерпи, совсем немного осталось, мы успеем...

Мы добрались до дома, не слишком промокнув, и Тосик сразу же заставил меня лечь в постель. Я провалилась в спасительный сон после пары таблеток димедрола и горсти валериановых капель, почти не делая над собой никаких усилий.

Мне всю ночь снилась Ариадна, весёлая и красивая, изящная даже в затрапезной рабочей блузе, перепачканной красками и растворителем, среди своих абстрактных картин. И цветов, стоящих в самых неподходящих местах студии: на полу, стульях и даже на маленьком диванчике за ширмой, где был отгорожен для меня уголок- комнатушка.

Глава 29

Весь следующий день я делала вид, что устала и неважно себя чувствую. Мне было стыдно притворяться перед Тосиком, который смотрелся вполне терпимо после ночного дождя, зато от меня все отстали. Каждый занимался своим делом и ко мне только подходили, время от времени, чтобы посмотреть, как у меня дела. Я даже умудрилась уснуть после обеда, когда Юлька не дала мне возиться с посудой и проспала целых два часа. К счастью, Отар раздобыл где-то книгу, правда, немного нудную, о путешествиях по Российскому Северу и я надолго погрузилась в разбор особых свойств снежных покровов и торосов.

Вечером, когда все сидели в кинозале, даже Иван, которому дождик помешал выйти на танцы, Полкан спросил, не хочу ли я с утра поработать на уборке территории в 'Эдеме' за Малаховкой и я согласилась. 'Эдем' - небольшой элитный пансионат на отдельном береговом выступе? Он дорогой и заплатят нам с Отаром хорошо.

- Работы там немного: газоны почистить, мусор убрать и на машину погрузить. У них уборщик заболел, неделю не выходит, а садовник не справляется, вот и попросил подмоги у Алана. Скверик и клумбы он сам чистит, а вот лужайки между коттеджами не успевает, сейчас с цветами и розарием работы много. Погоду завтра обещали хорошую, у него другие хлопоты будут, живую изгородь надо подравнять, траву скосить: вытянулось всё после дождей, а на уборку времени нет. У него ещё в 'Морячке' работа есть, там парк большой. А в 'Эдеме', говорит, одних бутылок на целый кузов газели скопилось. Заодно и стеклотару Василию сдадите, оптом, он вам тоже чего-нибудь заплатит. До обеда запросто управитесь. - подробно и обстоятельно разъяснил Старшой.

- Публика там степенная и не бедная - добавил Иван - С утра дрыхнут до десяти, редко кто рано встаёт. Пляж у них свой, рядышком, места забивать не надо, навесов и зонтов на всех хватает. Поэтому лучше не шуметь, чтоб не жаловались. Мне там беседку поправлять пришлось, так я со своими молотками и дрелью три часа ждал-маялся, пока все встанут и на берег уйдут, а потом до обеда надо было успевать... Но тихие, выпить не зовут, с советами не надоедают. Не замечают нашего брата...

- Ну да, Белку не заметят... - едко вставляет Юлька - Ни один богатый дядя не посмотрит...

- Если уж они Иванушку нашего не заметили, то я для них вообще тенью пройду: бледной и бесплотной - успокаиваю я подругу. Ванька, кажется, слегка обиделся, но промолчал.

- Белка, а давай я с вами пойду!- предлагает Свисток и все начинают улыбаться.

- И чего ты там делать будешь? - спрашиваю я - Бутылками жонглировать? Ты со своей подвязанной рукой перебьёшь половину. Сиди уж, выздоравливай, наш ты, на сук напоротый... Если ты в смотрящие намылился, так лучше здесь за Анюткой присматривай. Она сегодня выварку свою их закромов достала, завтра, поди, бельё кипятить собирается. Ещё не хватало ей такую охабину на себе таскать, надрываться.

- Никаких выварок чтоб даже близко не видел! - с грозной лаской в голосе обращается к жене Иван - Я тебе обещаю, что как только увижу, что ты с ней возишься, прострелю её и будешь ты цветы в своей кастрюле выращивать. Или розы. Понятно?

Анька обиженно сопит и, ткнув Ивана кулачком в бок, молчит.

- Ну вот, выварку эту и я могу на печку приладить, и воды натаскать - предлагает Свисток - Анечка будет руководить, а я всю эту хренотень перемешивать. И свою рубашку заодно сварю, чтобы беленькая стала, а то некоторые недовольны... Согласна, Анютка?

Анька, по привычке, опасливо посматривает на него, а потом решается: Да, тебе, однорукому, только и доверить, бельё кипящее перемешивать. А потом в этой выварке только и останется, что корень твой ошпаренный проращивать... Авось вырастет...

Захохотал даже Полкан, про остальных и говорить нечего, а Иван, с удивлением взглянув на свою осмелевшую половину, весело крутит головой. Анька гордо подбоченившись, ждёт реплики Свистка, но он тоже заливается смехом и ничего не говорит.

- А у тебя есть чем стрелять-то, Вань? - спрашиваю я и он, ухмыльнувшись, заявляет: Найду! Долго ли на берегу найти, из чего стрелять! Было бы желание... И деньги... А купить здесь всё что угодно можно, хоть танк.

Есть у него оружие - понимаю я - И у Полкана, возможно, тоже есть, и у Алановых мальчиков, разумеется. Только будет ли от него толк в борьбе с теми, кого Галей называет 'уродами'? Чем вообще, их можно одолеть? Насколько я помню из ужастиков и книжек, справиться с такой напастью можно только заклинаниями и колдовством. Даже эта тварь, по мнению того же Галея, не всегда может их контролировать. И как Ванька вообще ходит один домой по ночам? Вряд ли, с оружием... Господи, что с Анькой будет, если однажды...

И что будет со всеми на побережье, если их столько, сколько я, как-то, видела во сне? Бесконечная цепочка уродов, бредущих один за другим к морю: проходит один и на его месте тотчас возникает другой... Кажется, Иван сжёг тогда этого 'белого краба' дотла, но где же взять такое количество горючего? Может быть, Алан, как раз, этим и занимается? И чем, интересно, занимаются местные власти, которые уверяют отдыхающих, что происшествие на маяке было единичным случаем?

Начинается очередной боевичок и все умолкают, глядя в телевизор. Я тоже смотрю на экран, занятая своими невесёлыми мыслями. Интересно, о чём сейчас думают другие?

***

Мы начали в шесть и к восьми уже сделали основную часть работы. На не слишком большой и довольно уютной территории 'Эдема' всё было первоклассным: десяток коттеджей, утопающих в зелени, аккуратные цветники, зелёные лужайки. Скошенную траву седой хромоногий садовник Хасан предложил забрать с собой и я, наконец, поняла, откуда она всегда есть у Полкана. Мы не стали отказываться: постелю её у Тосика в кабинете, ему будет приятно. Нам осталось погрузить последнюю партию мусора и срезанных веток спиреи в кузов газели и уложить туда же мешки со стеклотарой, когда из коттеджей стали понемногу появляться постояльцы. На террасах запахло кофе, зашевелились официанты в большой беседке возле кафе, накрывая столы для утреннего завтрака.

Я прикидываю выручку с бутылок и делюсь своими соображениями с Отаром: Рублей на четыреста, наверное, будет, с боем и неформатом. Ничего себе накопили за неделю! Интересно, они купаться сюда приехали, или пить?

- Богатенькие, что с них возьмёшь? Безрядные... - вворачивает он мне в ответ Юлькино словечко и я улыбаюсь. Классный он парень, этот Отар, пусть ему повезёт! Пусть у них с Леной всё сложится... Надо не забыть, спросить, как у него с Русланчиком отношения налаживаются.

У предпоследнего домика бутылок так много, что для них потребовалось больше двух мешков, правда, часть из них - из под пива и безалкогольных напитков, но и водочных хватает. Я подхватываю мешок поменьше, а Отар берёт другой, одна рука у него уже занята.

- Ну и эти полмешка потом забери, Белка, а я те два, что рядом, прихвачу - предлагает он.

Я согласно киваю, а когда возвращаюсь, вижу сидящего прямо передо мной Жеку. Он только что вышел на террасу и вид у него сонный и помятый. При виде меня, глаза у парня становятся, как говорила Ада, 'по шесть копеек'. Он растеряно моргает и смотрит на меня не отрываясь, а я, почему-то, чувствую себя совершенно спокойно. За столиком с моим несостоявшимся бандитом-убийцей расположились мужчина лет за сорок и темноволосая девушка в коротком ярком халатике, открывающем стройные загорелые ноги. Она говорит Жеке что-то шутливое, а он продолжает пялиться на меня как баран на новые ворота и молчит.

Мне в голову вдруг ударяет бесшабашная удаль, которую так старательно пытались искоренить из моего характера мама с Эллой, а позже успокаивал и смягчал Алик. Я снимаю фартук и перчатки, расстёгиваю и скидываю халат и направляюсь прямиком к Жеке, даже не задумываясь о том, как это воспримут Отар и Хасан. Юлька бы сказала: 'вожжа под хвост попала'...

- Ну, привет! - говорю я Жеке, поднявшись по трём ступенькам и входя в тень террасы. - На ловца и зверь бежит... Пока я стою напротив своего мучителя, от соседнего коттеджа подходит женщина, в которой я узнаю посетительницу из 'Сугроба', читавшую нотации молодому спутнику. Слова приветствия замирают у неё на губах, а взгляд становится холодным и колючим. Она меня узнала, а я делаю вид, что вижу её впервые. Мужчина постарше вскакивает, отодвинув для неё стул, и она неловко присаживается к столику, не спуская с меня неприязненных карих глаз. Да наплевать!

- Я за обещанным вознаграждением зашла - нахально заявляю я в обалделый Жекин взгляд и жду ответа. А он как в рот воды, набрал: только смотрит во все глаза и помалкивает. Наверное, вчера перестарался с расслабухой.

- Присядете? - с дружелюбной улыбкой предлагает мне мужчина? Может быть, кофе? Или, вина? Ещё что-нибудь...

- Присяду, да... - я плюхаюсь на любезно предложенный мне стул и продолжаю: - Спасибо, с утра не пью. А кофе у нас свой, наилучший на побережье. Вон тот молодой человек варит божественный кофе, другого не хочу, да и не могу уже пить.

Я киваю в сторону Отара, который совершенно спокойно, безо всякого удивления, собирает мою рабочую униформу и, сунув под мышку, уходит к машине с последним мешком бутылок. Какой же он молодец!

- Ты что, здесь работаешь? - прорезался, наконец, голос у Жеки.

- Подрабатываю, временно. Одноразово. А ты что, на самом деле подумал, что я проститутка? - безмятежно улыбаясь ему, спрашиваю я. - Не надо делать поспешных выводов, когда можно спросить. Вежливые люди именно так и поступают.

Дамы реагируют на полуприличное слово довольно скованно: переглядываются и пожимают плечами, а мужчина улыбается мне почти ласково и радостно. Я отвечаю ему самой лучшей из своих улыбок, которую Тосик называет 'жемчужной' и снова обращаюсь к Жеке: Я деньги зарабатываю другим способом.

-Каким именно? - с явным интересом спрашивает мужчина.

- Каким придётся, у бомжей выбор невелик. Но без интима: я брезгливая. - светским тоном, похожим на разговоры героинь модных сериалов, отвечаю я.- Что подвернётся, тем и занимаюсь. По-разному бывает...

- А вы знаете, что с вашими данными могли бы попробовать себя в модельном бизнесе? - спрашивает девушка и взглядом ищет поддержки у старшей - Так ведь, тётя Лия?

Так вот откуда взялся модельный мальчик! Да и девушка отличается своеобразной привлекательностью, достигнутой путём долгих целенаправленных забот о своей внешности: гладкое ухоженное личико, длинные ноги, худые плечи и почти полное отсутствие бюста.

'Тётя Лия', поджимает губы и сдержанно хмыкает, принимая задумчивый вид.

- Не могла бы! - отказываюсь я - Это как раз, тот бизнес, что требует активных упражнений в горизонтальном положении. Кроме того, мне сестра со своим модельным бизнесом надоела... Ну, это к слову. Я же по делу...

Я адресуюсь к Жеке, уже не обращая внимания на злобный вид тёти Лии: да пошла бы она...

- Значит, так: девчонку с фотографии я действительно не знаю. Никогда с ней не встречалась и не видела. Но я узнала серьги. Они сейчас украшают немолодые ушки местной 'мамки'. С девочками из заведения я знакома, ты сам знаешь. Одна из них мне рассказала, что твоя разыскиваемая пришла к ним тем летом и поначалу имела большой успех: у неё к этому делу талант и огромная склонность. В общем, повышенная пылкость, так сказать... Потом выяснилось, что она крепко сидит на марафете и не всегда ведёт себя адекватно. Ей предложили уйти. Денег у неё не было и она продала Груше - это мадам так зовут - свои серёжки. За весьма приличную сумму, как меня уверяли, без обмана. Вещь старинная и ценная... Они сейчас у Груши...

- Это же про нашу Киру, тётечка - схватив женщину за руку, взволнованно говорит девушка. - Это она о нашей Кире говорит.

- Спокойно, Рита! Всё это выяснится - успокаивает её та, впиваясь в меня глазами с диковатым лихорадочным блеском - Дальше что?

Мне почему-то, становится неуютно и неприятно под этим взглядом и я даю себе слово больше не смотреть на неё, снова обращаясь к Жеке.

- Позже её видели в компании какого-то местного богача, живущего в горах. Где и с кем, точно никто не знает, это кто-то из клиентов сообщил. Ещё зимой с ней было всё нормально... Если не считать её пагубной привычки конечно, и склонности к нимфомании. Она выглядела почти здоровой и довольной, даже похудела мало. Это всё. Мне что-нибудь причитается за такое сообщение?

- Жека смотрит озадаченно и слегка бестолково, а мужчина достаёт изящный кожаный бумажник и отсчитывает мне доллары.

- Две тысячи, за полезные сведения. Получите, пожалуйста, дитя моё, вы их заработали.

Меня в азарте, так и тянет назвать его в ответ папочкой, и я еле сдерживаюсь, забирая деньги. Жекин взгляд перемещается на сгиб моей протянутой руки со следами инъекций.

- Это не шир, не волнуйся - успокаиваю я его - Обычные следы уколов хлористого кальция. У меня слабые сосуды и низкий гемоглобин, с бомжами такое часто случается. И вообще, Жека, нужно всегда помнить о том, что джентльмен верит на слово, а леди не врёт! Ты ведь знаешь, шир, обычно прячут! Охранник возле 'Утёса' скрывает его между пальцами ног, можешь сам убедиться. Анзор его зовут... А один мой приятель вообще в пупок кололся. Его мама долго не могла его поймать...

Я встаю со стула и вежливым голосом благовоспитанной великосветской дамы говорю всем 'До свиданья'.

- Было приятно пообщаться, но мне пора. Скоро станет жарко, нужно успеть до этого залечь в свой бомжатник. Солнце я переношу плохо и могу обгореть. Спасибо за внимание, я пошла...

Я чинно спускаюсь по ступенькам, радуясь тому, что сзади смотрюсь не хуже, чем анфас и подхожу в Отару, терпеливо дожидающегося меня на скамейке под роскошной липой. Надеюсь, что мои ноги красивей Ритиных, а полное отсутствие на мне некоторых элементов нижнего белья сумеет по достоинству оценить её озлобленная тётечка. Сзади начинает смеяться старший мужчина под настойчивое стрекотанье двух женских голосов. Он единственный оценил моё выступление по достоинству. Эх, жалко, Юлька не видела... Всегда её нет в самые удачные моменты!

- Извини, Отар, что пришлось ждать. Так получилось.

-Да что ты, Белка! Всё нормально... Это тот самый бандит, которого ты боялась, как я понял? Ты его уже не боишься, а за это я готов здесь весь день сидеть!

- Он не бандит, Отар, он детектив. И не самый умный, как мне кажется... Но страшным, наверное, всё равно может быть. Красавчики умеют быть страшными. Или напуганными... Кому как нравится...

Настроение у меня довольно ровное и плевать на все неприятности! Самая ужасная неприятность бродит возле нас каждую ночь, а мы продолжаем жить и барахтаться в перипетиях своих судеб. Всё, что не делается, делается к лучшему...

Теперь тётя Лия доложит честной компании о моём СПИДе и у некоторых поубавится восхищения моим блистательным шоу. Жека, может быть, пожалеет, что не добавил мне деньжат на лекарства... К чёрту всё! Я ещё жива и собираюсь увидеть своего ребёнка, а самое страшное для меня - потерять Тосика. Всё остальное ерунда! Я уже столько вытерпела...

Мы прощаемся с Хасаном и мой визит к жильцам пансионата его, похоже, совсем не расстроил, потому, что он ласково улыбается мне и подаёт Отару руку, а потом сам открывает для нас ворота и машет вслед увозящей нас газели рукой.

Глава 30

Плантация располагается за Пасечным, в глубокой долине между двумя горами, куда даже зимой, как говорят, не проникает сильный холодный ветер. Место совершенно чудесное: плантация клубники в самом низу, вдоль быстрого пенистого ручья, протянувшаяся километра на полтора с севера на юг, а сбоку - садики на нижней восточной террасе, где сейчас поспевают абрикосы и ещё что-то, пока невидимое издали. С запада раскинулся до самого подножья горы сад с яблонями, грушами и обобранными вишнёвыми и черешневыми деревьями, дальше - огород. И вокруг горы, поросшие вековыми лесами.

- Ого, садик! - сказала Юлька - а все поют, что самые лучшие сады и огороды у Прохора. Здесь-то, не хуже будет...

- Лучше. Но меньше - отозвался Полкан. Прохор свою продукцию почти всю тут реализует, только чуть больше трети в окрестные города посылает. А Санто - в Краснодарские рестораны и ещё дальше. Санто - двоюродный брат Алана, его вообще-то, Аслан зовут. Но похоже уж больно: Алан -Аслан. С детства стали Санто звать, так и приклеилось. Его и жена теперь Санто называет, сам слышал... У него сады хорошо возделаны и агротехникой старшая дочь занимается, в Москве училась, за границей специализацию проходила. Она и сорта выбирает лучшие. Клубника уже сходит везде, а у них на этом поле только поспела, да ешё какая! Работают только свои, чужих редко приглашают, только на сбор иногда.

- А нам за что такая честь? - спрашиваю я, нагибаясь за приглянувшейся ягодкой. Клубника, действительно, вкусная, с особым непередаваемым ароматом - Да, хороша. Есть-то, хоть можно? Я не слишком наглею?

- Да ради Бога! - усмехается Старшой - Всю, всё равно, не съешь. Никто за этим не следит и потерь от этого немного. Ну вот, здесь одиннадцать рядков. Разделим по четыре нам с тобой и Отару с Юлей, а последние три Свисток с Анной возьмут: им хватит. Оплата всё равно общая, за всё поле, сами разделим. И ещё каждому клубники по туеску можно набрать. Ну что, начали?

Свисток увязался за нами от скуки. Он прошлялся по лагерю без дела дня три и затосковал. Забодал нас своими шуточками и розыгрышами, надоел Аньке постоянными придирками насчёт охраны её 'драгоценного здоровья' и, перечитав мою крошечную библиотечку от корки до корки, донимал меня сравнениями то с придворной дамой эпохи Хейан Сэй Сёнагон, то с комиссаром Мэгре, то с северной белой медведицей, разорявшей запасы советских полярников в 1973 году. Когда Ванька пообещал привязывать его к кровати ради психической безопасности окружающих, Полкан решил устроить парню разрядку и взял с собой на работу. Свисток показал неплохое желание быть полезным и склонность к быстрому обучению работать руками 'в режиме честного порядка'.

Мы начали в хорошем темпе, с южной стороны, чтобы встающее солнце, перемещаясь, не било в глаза. Я, переходя с рядка на рядок, иногда посматривала в сторону Аньки со Свистком. Она работала двумя руками, а Свисток одной здоровой, но успевал. Он шёл по своему единственному рядку быстро, споро, и первым отправился к контейнеру, подвешенному на тросах с нашей стороны.

- Куда разбежался - проворчал Полкан- Запнётся, полетит, по земле всё размажет. Вечно вы носитесь...

-Да он скорей взлетит, чем полетит! - успокоила я его - Свисток никогда ещё на моей памяти не падал. Устанет чуть, потише пойдёт, а пока пусть резвится, жалко, что ли...

Старшой продолжает привычно бубнить, но мне понятно, что он делает это для порядка. Просто для него поворчать - отдушина, вот и всё. Пусть себе погундит немного для разнообразия...

Где-то к половине плантации скорость у нас становится медленней и ровней. Отар, чтобы слишком заметно не вырываться вперёд, время от времени, обирает кустики с ближайших к нему моего и Юлькиного рядка и прихватывает наши корзинки - короба из бересты, каждый килограмма по три. Он спокойно, без всякого усилия, несёт эти 9 кило до контейнера и возвращается с новой пустой тарой. Потом, прикинув расстояние, выкладывает нам корзинки 'про запас' на каждых полутора метрах между рядами. Я прибавляю скорости, чтобы догнать его и тогда он меняется местами с Юлькой, чтобы немного 'разгрузить Аньку'.

- Золото, не работник - говорю я Полкану и он одобрительно кивает, смахивая пот со лба, потом достаёт из кармана бандану и низко повязывает на лоб. Моя уже давно намокла, хоть выжимай и пот проступает под мышками, но чувствую я себя вполне бодро и надеюсь, что сил у меня хватит до конца. Слабый, еле слышный ветерок приятно холодит спину при движении. Можно бы и посильней!

Свисток через раз относит Анькины короба вместе со своими и ещё успевает болтать ей что-то. Мне слышно, как она несколько раз фыркает, а потом, всё же заливается приглушённым смехом. Анька смеётся редко, поэтому мы с Полканом снова обмениваемся довольными взглядами. Спустя время хохотать начинают женщины, собирающие абрикосы на террасе возле Свистка. Парень в своём репертуаре...

- Вот неугомонный! Всё ему покоя нет - добродушно ворчит Полкан - Хорошо, что мы его взяли, да Белка? Здесь он вроде как обстановку разряжает, а на Горке бы Ивана с Антоном извёл свое болтовнёй. Ничего бы толком сделать не дал.

-А может, помог бы - возражаю я: Тосик с Ванькой решили посвятить утро записи 'минусовки' для новых Зайцевых песен и Тосик 'сообразил' для этого программу на своём компьютере. - Свисток много в чём разбирается и схватывает всё на лету.

- Ну да, башковитый он, спорить не буду. Не такой, как Антон, конечно, но много в чём понимает. Да и Иван не дурак, столковались бы. Но лучше пусть здесь пошалит, развеется. Жизнь-то, у него не сахар с такой квалификацией... - вздыхает Старшой, потерев лоб над бровями. - И менять в ней он ничего не собирается.

Это 'пошалит' так подходящее к поведению Свистка, и совершенно не вяжущееся с чем-то скрытым в глубинах его души, отдаётся во мне тоской. Наверное, Полкан, всё-таки, на самом деле больше всех привязан к этому вечному мальчику. И может быть, ко мне. Для таких как он, полных ответственности и нерастраченной отцовской любви, дороже всех те, кто не устроен и, ещё не успев узнать жизнь, не защищён от её жестокости. 'Группа риска', как сказала Юлька. Все остальные уже хоть как-то определены, плохо или хорошо, а наше будущее совершенно неясно.

Часам к девяти мы присаживаемся под тенью восточной горы перекусить и отдохнуть. Отар открывает термос и наделяет каждого стаканчиком своего восхитительного кофе, Анька разворачивает пирожки, а Полкан - бутерброды. У нас с Юлькой есть целая жареная курица. Я с великим удивлением вижу, как Свисток отламывает для Анютки куриную ножку и гузку, которую она, единственная изо всех,любит, а потом, старательно разложив это всё перед ней на бумажной тарелке, достаёт ещё и шоколадные бисквиты, ставит коробочку с грушевым соком. Где он достал обожаемый Анюткой напиток, неизвестно, - он очень редко появляется в наших магазинах...

Юлька подталкивает меня локтём и шепчет: Рот закрой, Сергеевна! Ворона залетит' - и тихо смеётся.

Это я ворона - понимаю я. Я чего-то не заметила, что-то пропустила за своими 'трагедиями'! Свисток подкладывает Анюте самые лакомые кусочки и она ест с прекрасным аппетитом, значит, токсикоз уже прошёл. Никто не уделяет заботливости нашего шалопая особого внимания и я понимаю, что к этому уже привыкли. Одна я просмотрела, идиотка!

- Нет, хватит! - говорит Анька, отказываясь от второго бисквита - Нечего объедаться. Стану толстой, как хавронья! И кожа от сладкого портится.

- И ничего не портится, дурочка, ешь сколько влезет! Никакая кожа ни от чего не портится, глупости всё это! Ты посмотри на себя, ты нисколько не подурнела, наоборот всё красивей становишься... - уговаривает её Свисток - Это верный признак того, что у тебя мальчик. От девочек дурнеют, от мальчиков хорошеют.

- Так не лезет уже, наелась - отвечает ему Анька, смакуя сок. Вот бы ещё абрикосов, хоть штуки три. Я в этом году их не пробовала ещё...

Свисток с готовностью вскакивает и начинает подзывать девушку, собирающую абрикосы наверху.

-Ни ха-ха себе! - только и говорю я в свой стакан с кофе. - Шалун-то у нас, сама забота... Вот так новость! Как подменили парня.

- Да уже все раскусили... - так же тихо отвечает мне Юлька, дожёвывая пирожок - Это ты у нас ничего не заметила, пока со своими мальчиками разбиралась. Ну да ничего, привыкнешь. И я привыкну... Мне твой белый 'не бандит' тоже нравится. Ничего парень, мужественный такой... Настоящий белокурый мачо.

- Юль, чего ты городишь? Да я вовсе ничего такого и не...

Я замолкаю и объяснять Юльке, что развеселивший её рассказ о том, что произошло в 'Эдеме', не имеет ничего общего с любовной историей, не могу. Тогда придётся говорить о том, чего я даже вспоминать не хочу...

- Мы потом с тобой обо всём этом поговорим, ладно? Не сейчас! - прошу я и подруга согласно наклоняет голову.

- Потом, так потом, главное, лишь бы ты довольна была, всё остальное неважно. Как захочешь, так и поговорим.

- Девушка, милая! - кричит Свисток, обращаясь к сборщице абрикосов: меняем горсть клубники на горсть абрикосов. Ну оглянись, красавица, не будь такой жестокой.

Девушка оборачивается к нему и она, действительно, красавица: тоненькая, гибкая, с чудесными глазами и пухлым ярким ротиком. Правда выражение лица у неё удивлённо-неприязненное и замкнутое. Она молчит и из-за её спины показывается женщина с таким же скандализованным выражением на увядшей высокомерной физиономии. Женщина смотрит на Свистка с возмущением и что-то, явно неодобрительное, говорит на своём языке.

-Чего тебе, парень? - спрашивает ещё одна женщина, постарше, даже пожилая, выйдя вперёд.

- Да я просто хотел абрикосов немного попросить - слегка растерянно отвечает ей Свист - Но это, наверное нельзя... Или неприлично? - голос у него становится увереннее, с нотками вызова. - Нет, так нет, извините!

- Почему же нельзя, можно, конечно. Подставляй руки. - старуха насыпает ему сверху абрикосов в ладони и Свисток приносит их Аньке.

-И не надо было просить... - Анька тоже растеряна - Чего это они? Так посмотрела... эта... Как будто он у неё руку и сердце попросил!

-Ну, красотка, цены себе не сложит - философски тянет Юлька - Оскорбилась, наверное, что Свист с ней так вот, запросто. Поди, какого-нибудь хорошего рода...

- Да, девушка красивая... - соглашаюсь я - Может, застенчивая слишком, такие стеснительность за напускной гордостью часто скрывают.

- Девочка ничего - многозначительно соглашается Свисток - Только у неё ноги на треть короче твоих и с косинкой, поэтому она штаны шёлковые напялила. С понтом - национальный костюм...

Мы смеёмся и Анютка, вонзив зубки в сочную абрикосовую мякоть, замечает: Да там симпатичных девушек море. Я столько и не видела никогда. Прямо как на конкурсе красоты...

- Ахмет приехал, второй сын Санто - поясняет Полкан. Родители ему невесту уже второй год ищут, всё никак выбрать не могут. Он жених завидный: красивый, умный, богатый, собственную фирму в Турции завёл. Вот ему смотрины на каждый приезд и устраивают. Как узнают матери с дочками на выданье, что Ахмет заявился, так сами ищут приглашения то на семейное торжество, то на праздник, то вот, на сбор урожая привели. Девушки работают, жених приедет, посмотрит... Вдруг, понравится кто...

- А мы здесь зачем? - подозрительно спрашивает Юлька и взгляды всех присутствующих обращаются ко мне.

- И чего все на меня уставились? Я об этом вообще ничего не знаю. Я сюда пришла клубнику собирать и каком-то Ахмете первый раз слышу - злюсь я.

- Ага! - ласково-коварным тоном заявляет Отар. - Ничего не знает девушка, а мы её на смотрины привезли... А потом прикажет государь-батюшка, и отказываться поздно будет.

- Не смешно! - заявляет Юлька, а Свисток с мрачнеющим лицом поворачивается к Полкану.

- Это что, серьёзно? Мы здесь на смотринах? Мы сюда Белку на показ привезли?

- Не знаю, на показ или нет, но Хасану, дедушке, она очень понравилась - улыбается Полкан - Сказал: Как солнце среди звёзд твоя девочка!

- Иваныч, как же это? Мы что, правда... Мы зачем здесь? - робко спрашивает Анька и прислоняется ко мне плечом.

- Ты что, в самом деле, можешь отдать меня какому-то Ахмету, которого я знать не знаю и не видела никогда... - не выдерживаю я и Полкан останавливает меня рассерженным жестом.

- Да вы что, сдурели все, что ли? Или белены объелись? Когда это я вас заставлял чего против воли делать? Я вас сюда работать привёл, клубники поесть и домой набрать, долину эту увидеть, в самом лучшем водопаде округа искупаться! Даже у местных такой возможности нет, а для вас я выгадал... Что там, у Хасана и Санто на уме, это их дело. И парня их я и не знаю, видел только издали. Мне предложили здесь поработать и я не отказался. Это всё, успокойтесь. Напридумывали тут, чёрте что! Сейчас вот, возьму и отдам нашу Белку неизвестно кому, да ещё без её согласия! Вы меня за кого держите-то, мои вы милые?

Мне становится так стыдно, что хочется заплакать. Как такое вообще может в голову прийти? Я ничего, кроме добра да заботливой воркотни от Старшого не видела, а подаренная им серебряная ложка лежит себе в сумке, висящей на выступе над моей головой...

Я встаю и, подойдя к Полкану, сажусь рядом. Утыкаюсь лбом ему в плечо, как в Тосиково.

- Не сердись, Полкан... Бес попутал... Никогда не думала, что мне в голову такое придёт. Но ты сам знаешь, что на свете всякое случается... Чего только не насмотришься... И чего только не попробуешь. Прости!

- Напробовалась ты, видать, девонька - осипшим голосом отвечает Старшой, легонько прижав меня к себе. Не продам я вас, никого не продам никогда, даже и не думайте об этом. А теперь работать пошли. Солнце уже пригревать начало, к обеду палить начнёт. До двенадцати закончить надо.

Стыдно всем и каждый по-своему выражает раскаяние: Анька пускает слезу и гладит Полкана по руке, Отар со Свистком удовлетворённо улыбаются, Юлька, понурив голову, бормочет извинения. Мы снова выходим на свои рядки и заканчиваем работу как раз к обеду.

Водопад, действительно, отличный и вода в небольшом озерце не слишком холодная. Пока женщины чинно ополаскивают лица и руки в мелкой заводи с одного конца водоёма, а мужчины, раздевшись по пояс, плещутся в другом, мы с Юлькой и Анькой, пожав плечами, заходим под водопад прямо в одежде. Отар с радостью составляет нам компанию, из солидарности, тоже в майке, Свисток одиноко сидит на камне, сунув босые ноги в воду, и обиженно канючит, что некоторым везёт, а вот ему, бедному, даже окунуться нельзя. В конце концов, Отар, сжалившись, берёт его под мышки и к удовольствию окружающих, заносит в воду по пояс, где просто 'полоскает бедного мальчика' как бельё, не обращая внимания на его визг, потом ещё и отдельно окунает его головой возле берега. Всем весело и Свисток тоже вполне рад приключению.

Нам подают обильный обед в просторной беседке, среди набирающего спелость винограда, и я налегаю на овощи и фрукты, потому что шаурма слишком жирная, а румяные чебуреки - поджарены от всей души.

- Ты так плохо кушаешь, дорогая, почему мяса не ешь? Вегетарианка, наверное? - ласково спрашивает меня приятная немолодая женщина, принесшая на стол угощение. - Кушай лучше! Ты такая худенькая и бледная, тебе нужно больше кушать. Может, не нравится?

- Ну что вы, всё очень вкусное, спасибо. Мне просто здоровье не позволяет есть жареное. Диета, простите... И помидоры очень вкусные, спасибо!- мне неловко от её внимания и нечего сказать.

- А что тебе можно? Курицу? Рыбу, может быть? Рыба есть хорошая, в духовке запекали. Будешь рыбку? Форель или судак, что ты хочешь?

- Судака, если можно, я его очень люблю. Спасибо.

Мне приносят здоровенный кусок судака, действительно, наивкуснейшего, и мы делим его с Анькой, тут же захотевшей рыбы.

- Ну, точно, мальчик! - радуется сидящий рядом Свисток - Когда мамочке хочется рыбы, обязательно рождаются мальчики.

- 'Если снится огурец, значит, будет сын' - цитирую я слова из известной рок-оперы и мы смеёмся. Свисток уже почти высох и находится в самом приятном расположении духа.

Мне всё время кажется, что за нами кто-то наблюдает из-за тонированного окна коттеджа, расположенного рядом и это чувство не даёт покоя. Чёртова ведьма чудится мне уже везде, где только можно...

Когда мы выходим к воротам, пресловутый Ахмет всё же появляется засвидетельствовать своё уважение отъезжающим. Мамы с дочками принимают скромный вид и, опустив глаза, чинно шествуют в стоящий автобус. Мы поедем на газике, который прислал за нами Алан, поэтому пропускаем медленное шествие невест и скромно стоим в сторонке. Ахмет говорит всем какие-то прощальные слова и церемония наконец, заканчивается.

- Да он вполне ничего - отмечает Юлька - Симпатичный, высокий... Только почему у него волосы светлей обычного? Не чёрные, а тёмно-русые. Подкрашивает, что ли? Это такая мода сейчас в Турции?

- У него мать была русская. Он побочный сын, до десяти лет с матерью жил, потом она умерла и жена Санто приняла мальчика. У него и глаза светлые, серые, кажется - поясняет Отар. - Мне Лена сказала, его приёмная мать не меньше чем родного любит. Никто не виноват, что так получилось. Санто долго жил на Севере, а семью с собой взять не мог. Он ведь, тоже военный, на закрытой базе служил, там всё и произошло. Мать Ахмета была радисткой, в армии такие связи случаются. И ещё, Белка, ты им понравилась, хоть убей меня на месте! И матери, и Ахмету, я заметил. Как она за рыбой для тебя побежала! Чтобы угодить...

- Кто бы сомневался! - ворчливо сообщает Юлька. - Наша херизма - великая сила, это уже и доказывать не надо. Может, правда, Белка, поедешь в Турцию? Тебе же там к своим слинять удобней будет, да и паранджа как раз для таких как ты выдумана.

- Куда линять? Зачем? - спрашивает Отар и я делаю умоляющее лицо - Отар, забудь и не вспоминай, прошу тебя: целей будешь. Юль, помолчи! Не буди лиха...

Она, спохватившись, закрывает ладошкой рот, но я уже знаю: Полкан слышал наш разговор. Он стоял между нами и Свистком, уговаривающим Аньку отдать ему свой короб с клубникой и, конечно, не слушал его трёпа. Он слушал нас.

Глава 31

- Белка, а я видел того самого зэка, который дружил с вашим Почепой - сообщает мне Отар, размешивающий раствор в ржавом корыте большой совковой лопатой. Я стою рядом с отмеренной долей цемента и постепенно всыпаю его в песок. Полкан с Иваном разбирают каменные столбики покосившейся железной ограды вокруг здания старой больнички, которая сто лет назад была детской, а теперь служит приёмным кабинетом для отдыхающих.

Вообще-то, наше с Юлькой дело - почистить остатки старого сада при больнице, но мусор мы уже выгребли, а теперь она подпиливает сухие ветки с уцелевших после пожара деревьев. Пила всего одна и мы работаем с ней по очереди. Раньше территория больничного парка была обширной, но после пожара, в котором сгорели два заброшенных длинных корпуса в низине и ближайшие к ним деревья, убавилась. Вернее всего, этим баракам помогли сгореть: земля на побережье дорогая и кто-то приглядел для себя лакомый кусочек почти в треть гектара. Теперь с той стороны высится крепкий железный забор и вырыт котлован под новое здание.

Многие подозревают, что хозяин нового участка - старик Миносян, умело прибирающий к рукам всё, что плохо лежит, но точно никто не знает. При приёмном кабинете остался только этот небольшой садик на пять - шесть соток с разваливающейся оградой. В его дальнем конце есть ветхое здание бывшей аптеки на три комнаты, в которых обитает пожилой доктор Иван Иваныч, работающий на полставки. Он же выполняет функции ночного дежурного, потому что здесь живёт. Но ночью в больничку обращаются только те, кто не хочет афишировать своих повреждений широкой общественности, и это его хлеб. Славку, по крайней мере, нашли здесь...

- Щура? Да что ты! И как он? Здоров, доволен жизнью? - радуюсь я, забыв про цемент, - Как у него дела вообще?

- Выглядит по-старому, на жизнь не жалуется. Сказал, что они вполне удобно устроились на новом месте и единственное, что его не устраивает, это то, что их на Вонючку не пускают. Они там барахло себе отыскивали, бутылки собирали, топливо для печки. Теперь за валежником на гору ходят, а за бутылками возле стоянок охотятся. Зато вещи им часто в охотничьем доме отдают, там же и подкармливают, бывает. Ещё они грибы собирать приловчились, сами едят и торговцам сдают. Он тебе привет передавал. Я ему деньжат немного подкинул, узелок свой с пирожками отдал...

- Спасибо, ты молодец... А про... Про Гнуся этого он ничего не говорил? Не встречался он им больше?

Лицо у Отара на мгновение становится растерянным и виноватым, но он быстро справляется с замешательством и улыбается почти также невинно, как Ванька.

- Да нет, ничего такого... Ты же знаешь, Белка, он всё время на взводе, как его словам верить можно? И не догадаешься никогда, что он вправду видит, а что ему кажется...

Всё ясно, ещё один великий конспиратор появился... Это, наверное, на нынешний день, основная политика окружения Алана. Интересно, что же Минасян своим приближённым на уши вешает, какую лапшу... Идиотизм - несравненный! Разве можно уберечь женщин, всякий раз тыкая их головой в песок как страуса! Почему мужчинам всегда кажется, что мы глупее их и ничего вокруг не видим?

Я снова сосредотачиваюсь на цементе. Сегодня, может быть, удастся починить всю загородку и отремонтировать калитку на входе. Ворота давно закрыты на цепь с огромным замком и ими никто не пользуется. Серьёзных больных везут в Высокое, а на побережье есть три таких амбулатории для пляжников: ушибы, порезы, солнечные ожоги, случайные простуды и кишечные расстройства - это их основной профиль. В каждом - кто-то дежурит по ночам. Они, наверное, беззащитны перед уродами - Алан это понимает и старается уберечь. Наш доктор особенный, его все знают и любят, поэтому берегут. Его-то, конечно, предупредили...

После обеда выясняется, что некоторые бутовые камни в столбиках выкрошились и их надо заменить. Камней требуется немного и их можно набрать возле заброшенного причала. К причалу отправляются Отар с Юлькой, а я берусь за покраску скамеек возле входа. Пациентов сегодня мало и для них хватит доски, прилаженной у ворот в тени уцелевших вязов.

- Краска быстросохнущая, поэтому вонючая - предупреждает меня Иван. - Надень респиратор и перчатки, отмывается она плохо. И подолгу не вози, быстренько проходи, а то меня Антон убьёт, если ты надышишься... Лучше, по второму разу потом пройдусь, сам.

Я не отвечая, беру кисть и пишу на спинке первой скамейки: Отар - чудо в перьях! Тосик - самодур! Ванька - хитрый змей! Свисток - шалопай! Полкан - наше всё! Юлечка и Анечка с Белочкой - сокровища! - и приступаю к покраске второй. Пусть покрасуется! Скамейки целых три, и пока я вернусь в начало ряда, все успеют прочитать...

Заяц смеётся и уходит к своему столбику, а Полкан бросает работу, чтобы ознакомиться с плодами моего творчества.

- Да уж, сурово... И лихо! - говорит он. - Пошли-ка, посидим в тенёчке, поговорим. Что-то мне после еды томно, пусть уляжется...

- Новость моя тебе может не понравиться - предупреждает он, когда я усаживаюсь рядом с ним на камень - Но гонца не убивают, его просто слушают...

- Да это не новость, знаю я уже: и старика возле тебя с утра видела, и Отар ещё позавчера сказал, когда уезжали оттуда... Мне от этой новости ни жарко, ни холодно.

- Понятно. А Турция тебя, значит, не манит?

- Турция меня манит, но не такой ценой. Обманывать людей из-за этого и тебя под монастырь подводить мне не хочется. Неправильно это будет, наверное.

- Может, познакомилась бы с парнем, поговорила... В Турцию можно и в гости съездить, просто, чтобы друг друга получше узнать. Это ни к чему не обязывает. И кто у тебя там, в Турции?

- Не в Турции, в Англии. Там моя дочь, с мамой и старшей сестрой. Больше у меня никого нет: только вы и они.

- У тебя есть дочь? - Полкан окидывает меня изумлённым взглядом. Ну да, на мамочку я не похожа, поверить в это трудно...

- И сколько ей лет?

- Седьмой год пошёл...- Я её рано родила, и замуж рано выскочила, так уж вышло...

-Так у тебя и муж есть?- уже более спокойным тоном спрашивает Старшой. Я его очень сильно удивила, ничего не поделаешь.

- Был. Он погиб, сгорел в машине недалеко от кольцевой дороги. Мы жили в Подмосковье. Он был старше меня на девять лет... Не знаю - поспешно отвечаю я на вопрос в его глазах, который он, может быть и не собирался задавать - Он был мне ближе всех родных после смерти второй сестры и сделал всё, чтобы я пережила её потерю. С родными отношения были прохладными, так что задумываться о любви просто не было причин...

Он молчит, с терпеливым ожиданием глядя на меня, и я решаюсь на продолжение.

- Я не бросала учёбы, просто перевелась на заочное. Мы продали мужеву квартиру, его отец и мои родственники денег добавили... И мы купили особнячок на краю парка, на первом этаже - аптека, на втором - трёхкомнатная квартира. Аптека для меня, муж был врачом, я училась на провизора. У меня получалось...

Я замолкаю, снова решая про себя, продолжать или нет дальше. Мне очень не хочется впутывать в это дело Полкана. Уверенности, что он останется в стороне, нет никакой, а это опасно сразу для всех. Но раз он слышал наш разговор про Турцию, наверное, это неизбежно.

- И что пошло не так? Когда всё это начало разваливаться? После смерти мужа?

- Да, после смерти мужа. Он погиб, а потом его отец угодил в больницу с тяжёлым инсультом: не пережил. А спустя три месяца после похорон, ко мне вдруг заявляется одна особа и сообщает, что аптека, которую мы купили на общие деньги и записали на Али... мужа, принадлежит ей. Она предъявила мне кучу ксерокопий на документы, сообщающие мне, что мой муж - не мой муж, что мы с ним уже два года как разведены. Он, как будто, заключил новый брак, с ней, и отказал ей в завещании всё своё имущество.

- Настоящие документы?- Полкан даже привстал с камня, чтобы пересесть на его дальний край, с которого меня лучше видно. - Ты всё проверила?

- Как будто, настоящие... Заключение о разводе, на который я вызывалась два раза, но так и не явилась, его паспорт, однажды потерянный в командировке, в котором стоят печати о разводе и заключении нового брака, завещание, ещё кое-что. И даже есть фотография, где они, улыбаясь, стоят перед объективом в каком-то ресторане. Правда, она может приниматься как за свадебную, без фаты и наряда, так и за банкетную.... Ещё несколько снимков вместе. Никаких особых объятий и чувств, просто улыбки для снимка в памятных местах... Вызовы на развод якобы приходили из того города, где она жила и в котором Ал... муж бывал в командировках.

- И ты ничего не смогла доказать? Проверяла в ЗАГСе-то?

- Проверяла, запись есть. Немного странно втиснутая внизу страницы. Подпись похожа... Там же все документы напечатанные, только подписи от руки. Они все похожи... Во-о-о-т... В прокуратуре мне посоветовали успокоиться и не пороть горячку, в суде всё пытались отослать в город, в котором был заключён брак... Потом начались угрожающие звонки по телефону... И в конце концов, пришло официальное предписание покинуть чужую собственность.

- А родные-то твои, друзья и близкие? Они что?

- Мама уже овдовела, а сестра жила в Англии, она замужем за высокопоставленным государственным чиновником, свою фирму имеет. У нас с ней разница в целых шестнадцать лет... Особенно близких друзей у нас никогда не было. Муж отдавал всё своё время семье и работе. Он старался жить уединённо. А мне ещё и двадцати лет к тому времени не исполнилось...

- И что ты сделала?

- Я сообразила, что ничего не докажу. Что мне не справиться с так хорошо организованным наездом против меня... Куш был не бедный, но и не слишком шикарный, я всё не могла понять, зачем было организовывать такую нехилую операцию ради рядовой аптеки и квартиры. Конечно, всё зависит от потребностей, но не ценой же подобных усилий, завязанных в государственных учреждениях... Меня просветил одноклассник, работающий в ментуре...

- В твоей аптеке была наркота...

-Вот видишь, ты сразу догадался! Потому что бывалый и опытный. А у меня ума не хватило... Когда Валерка сказал, что я случайно осталась жива и, вернее всего, должна была погибнуть вместе с мужем (у меня просто Ника приболела и я осталась дома), что муж, оказывается, обращался к нему за советом, как уличить одного из наших фармацевтов, всё стало на свои места. И ещё он сказал, что хозяин похоронного бюро, занимавшийся погребением моего мужа, такой томный красавчик с подбритыми бровями, на самом деле вышедший недавно из тюрьмы местный наркобарон Юра Чернов, который не против вместе с хабаром получить и его хозяйку. У него всё схвачено-куплено, а в органах местной власти - целая прорва родных и подельников.

- И ты всё сожгла... Рисковая ты наша девочка...

- И снова ты угадал... Я отправила Нику вместе с мамой к сестре, а сама подожгла аптеку. Загорелось сразу и хорошо: спирт, лекарства на нём, перевязочные материалы и мази на жировой основе, всё это отлично горит. Сгорело почти дотла, но потом я узнала, что на меня повесили два десятка килограммов героина, как будто бы, находившихся в аптеке и сгоревших... И на меня началась охота. Валерка был выловлен в реке, с перебитыми костями и отрубленными пальцами. Я попалась всего раз, когда меня привезли к Чёрному в его хазу над рестораном, вместо аэропорта...

Я на несколько секунд замолкаю, вспоминая свой ужас и отвращение, и уже не думаю, стоит ли продолжать.

- Он сказал, что мне придётся отрабатывать каждый грамм сожженной дури и что он, для начала, покажет, как это делается. Я же соплюхой замуж вышла, Алик меня холил и лелеял, пылинки с меня сдувал, а тут какая-то гадина в штанах предлагает мне такие вещи... Когда он меня несколько раз ударил, я стащила туфлю на девятисантиметровой шпильке и стала ей отбиваться...

Полкан встаёт с места и, подняв меня на ноги, обнимает за плечи. Заяц, бросив работу, застывает как вкопанный, а потом делает по направлению к нам несколько шагов. Мне уже плевать, что он может услышать: меня трясёт и холодный пот льёт по спине ручьём.

- Я выбила ему глаз и разодрала всю правую сторону лица, до кости. Когда он начал орать, разбила стекло и как есть, босиком, в разорванной одежде выпрыгнула из окна. Снег ещё не выпал...Меня спрятала пьяница-нищенка, которой я всегда давала по несколько рублей возле нашего парка, а потом она же меня отправила из города со знакомым машинистом поезда. Она даже не захотела брать с меня денег и я, сдуру, оставила ей свои золотые серёжки. Из-за них её и убили: сбросили с крыши. А потом погибла подруга в Орле, у которой я прожила два месяца, а через полгода - моя двоюродная тётка в Саратове. Последним был ещё один мент: пожилой капитан, неплохой мужик, решивший выяснить подробности обо мне, - это уже в Воронеже. Больше я никому ничего не рассказывала. И идти мне было некуда... Я стала бомжевать, переезжая из города в город и пока оторвалась... Не знаю, надолго ли... Он продолжает меня искать и опасней гремучей змеи для всех, кто рядом со мной.

Полкан молчит, прижимая меня к себе, и Заяц тоже не движется. Я так устала, что мне нужно отдохнуть.

- Я должна немного полежать... Или посидеть. Пойду вон туда, на травку и побуду одна. Не надо беспокоиться, это пройдёт. Это быстро проходит, только не приставайте ко мне, ладно? Я знаю, что мне нужно делать и это всегда помогает. Просто не обращайте внимания и занимайтесь своим делом...

Я ухожу в дальний угол садика под молодое деревце и, умостившись под ним, ищу глазами сов. Ни одной! Не знаю, хорошо это или плохо, наверное, никак. Мужчины тихо переговариваются и после этого я слышу шорох передвигаемых камней и стук мастерка по стенке ведра. Всё правильно, так и надо...

К приходу грузовичка с камнями я успела на два раза покрасить две больничные лавочки. Вернувшейся Юльке понравилась моя надпись, а Отар заменил спинку скамьи другой доской, забрал моё художество домой и приладил над окошком халабуды, где уже давно зияла большая щель. Теперь полюбоваться моей мудростью можно будет каждый день.

- Полкан всё знает про меня - сказала я Тосику и он не стал меня ругать.

- Знаешь, наверное, так будет правильней. Ему положено знать всё, чтобы не было совсем уж, неожиданных сюрпризов. Думаю, ему приходилось выслушивать вещи и пострашнее твоих откровений. Полкана просто так не напугаешь. Всё будет хорошо, вот увидишь: обойдётся.

- Его холодная рука на моём плече заметно дрожит и, я сняв её, согреваю в ладонях.

- Тосик, тебе нехорошо? Может, сделаем капельницу? У тебя такой усталый вид...

- Давай, ближе к вечеру, Белочка, договорились? Это не боли, просто слабость... Я немного устал, полежу и пройдёт...

Я провожаю его в кабинет, где он укладывается в постель, помогаю удобней расположить подушки. Вид у Тосика неважный, нос заострился, а скулы приобрели желтизну. Я ободряюще улыбаюсь ему и выхожу в грот. Юлька сидит за столом, уставившись в одну точку. Мы обе ничего не говорим и я усаживаюсь напротив, так же неподвижно как она, обхватив плечи руками.

Анька за что-то пилит Зайца и он успокаивает её тихим голосом. Отар собирается к Лене, а Свисток играет с Ботиком, заставляя его приносить брошенную палку. Полкан, по обыкновению, ворчит, потому что они играют возле самого обрыва. Небо безоблачное и голубое, обещает, что завтра будет тепло. С реки доносятся плеск вёсел и шум колёс катамарана. Юлька коротко вздыхает и принимается за уборку стола. Я сижу ещё несколько минут, а потом присоединяюсь к ней. Мы снова думаем об одном и том же и мысли у нас невесёлые.

Глава 32

Свисток, изнывающий от безделья, уговорил нас с Анькой 'выгулять' его на берегу, пока он окончательно не спятил в своём гнезде в такую жару и мы вчетвером отправились на утёсовский пляж: там самый удобный спуск в море, не предвещающий сюрпризов в виде подводных камней и впадин у самого берега. Мы, на всякий случай прихватили надувной матрас и прикрыли Свистку повязку на плече резиновым рукавом.

Левон дежурил с каким-то незнакомым молодым парнем и мы даже не стали пользоваться обходным путём, он нас пропустил через главный вход без всяких затруднений, буркнув напарнику, что мы - свои.

- А дружок матерщинник-то где? - не удержалась Юлька - Дозу принял и отсыпается? Рановато будет...

- Некогда ему - лениво отмахнулся от её ядовитой реплики Левон. - К нему родственник приехал, всего на два дня, проездом. Пятнадцать лет здесь не был... Отдохнёт и дальше направится. Отгулы Анзорка на это время взял, развлекает своего дядюшку.

- Развлечения, надо думать, у них общие - снова вворачивает Юлька. Яблочко от вишенки недалеко катится. По одной наклонной...

- Слушай, чего ты ко мне-то привязалась? Я тебе уважение высказал, на пляж пропустил, никаких претензий не предъявляю... Надо тебе яд израсходовать, Анзору и скажи... Почему все мне свои обиды на него говорят? Вот вечером приедут, сама и скажи, они вон в том вагончике живут. - ворчит Левон, указывая пухлой рукой в сторону строений за душевыми. - Прямо в дверь к нему иди, и скажи, ага? Синяя дверь у него, шестая с этой стороны. Чего пристала...

Юлька примиряющее хлопает его ладонью по волосатой груди с заметным налётом завязывающегося жирка и смеётся.

- Не сердись, Левончик, просто поболтать хочу. Нравишься ты мне, вот и пристала. А тему для разговора не нашла подходящую. Не обижайся, дорогой ты мой.

Левон с флегматичной усмешкой недоверчиво качает головой.

- Идите себе, купайтесь! Я на работе. Не отвлекайте меня и не соблазняйте, я парень простой...

Мы располагаемся в тени навеса. Юлька с Анютой ведут 'больного' купаться, а я, как всегда, дожидаюсь, когда меня загонит в воду жара. Животик у Аньки ещё не выпирает, она просто набрала немного лишней полноты и выглядит очень аппетитно: такой круглой и упругой соблазнительной пышечкой. Пока я скромно сижу, поджав ноги к груди, эти две гражданки собирают кучу заинтересованных взглядов и возле матраса со Свистком понемногу группируется основная компания их поклонников.

Недовольный этим Свист начинает боевые действия по привлечению сочувствующих его статусу 'ранетого' девчонок и это выглядит не менее интересно. Возле него тоже собирается в воде несколько юных представительниц прекрасного пола. Когда он, наконец, решает выйти на берег беднягу почти выносят на руках. Надо видеть, как осторожно поддерживают его с двух сторон ласковые ручки, а нежные голоса уговаривают идти медленно и не спеша.

Он, слегка покачиваясь и озирая окрестности неуверенным взором, наконец, добирается до меня и с великими предосторожностями укладывается на заботливо расстеленный хорошенькой нянюшкой матрас.

- Ну как? Голова не кружится? - участливо спрашивает Юлька, с удовольствием включившаяся в игру. - Тебе надо полежать спокойно и прийти в себя. Не замёрз? Может, полотенцем накроешься?

- Нет, даже жарко... Я бы попил - кротким голосом заявляет хитрый паршивец, награждая свою свиту благодарными взглядами. Белочка, у нас есть что-нибудь?

Я достаю из сумки бутылку с питьевой водой и он разочарованно тянет голосом с совершенно натуральной, еле слышимой дрожью: Тёплая...

Простодушная Анька порывается сбегать к киоску с напитками, но её опережает загорелая брюнетка с короткой мальчишеской стрижкой, пулей метнувшаяся к своей сумочке за кошельком, а потом - к ларькам. Взор, которым награждает её больной по возвращении, полон горячей признательности и мужественно сдерживаемого страдания. Он отпивает 'Спрайта' из запотевшей бутылочки и изображает всем своим видом полное блаженство.

- Оксаночка, ты ангел! Спасла жаждущего в пустыне... Как же мне стыдно быть таким калекой беспомощным, когда все вокруг полны сил и здоровья... Я ведь, по жизни, парень не хилый. Как же мне не повезло... Или нет, повезло: где бы я ещё встретил таких девчонок? Кто бы на меня обратил внимание, если бы не моя злостсчастная рука! Хоть для артиста такая травма - трагедия, я даже благодарен судьбе...

Девчонки в полном восторге внимают ему, изнемогая от умиления, а этот умирающий лебедь с вдохновением продолжает свой монолог, сопровождаемый охами и вздохами слушательниц.

Артист, конечно, да ещё какой! - думаю я - Причём тут цирк, когда по нему большой экран плачет! Какое лицо, сколько убедительности! Верю! Верю! Услышь меня, призрак Станиславского!

Не на шутку разошедшийся Свист начинает охмурять ближайших пляжников и на него уже подходят посмотреть те, кто расположился подальше. Он держит аудиторию в режиме постоянного внимания, показав парочку фокусов и пожонглировав одной рукой камешками, потом делает стойку на здоровой руке, помахав в воздухе по-девичьи стройными ногами и очень натурально поморщившись от боли. Анька награждает его подзатыльником за легкомыслие и он с покорной грустью усаживается на матрасе по-турецки.

Потом его начинают угощать, но наш бедный мальчик, слопавший с утра целого цыплёнка, поджаренного для него Юлькой на сковороде, заявляет, что для циркача переедание в неактивный период - грех, который может обернуться на арене трагедией. Женщина из соседнего ряда посылает к нему пацана шести лет с персиком и кистью винограда и удостаивается ласково- грустной признательной улыбки издали. Потом кто-то из девчонок догадывается принести йогурт и этот охламон, вооружившись моей ложкой, поедает его не менее пятнадцати минут самым что ни на есть аристократическим образом: макая ложку в стаканчик и облизывая.

Когда оказывается, что матрас не даёт 'Сашечке' полностью расслабиться, один из Анюткиных вздыхателей, судя по виду, - простоватый сельский парень, удержав её на месте, приносит для артиста шезлонг. Я больше не могу сдерживаться и ухожу в воду, чтобы отсмеяться на воле. Я с наслаждением кручусь метрах в пятнадцати от берега и хохочу всласть, привлекая внимание какого-то парня неподалёку. Его лицо кажется знакомым и я настораживаюсь, хоть он и не проявляет желания подплыть поближе. Умею я, однако, испортить себе удовольствие подозрительностью...

Я совсем недолго плаваю вдоль пляжа, поглядывая на весёлую компанию под навесом, и возвращаюсь. Свисток ещё в ударе, зрители ещё в восторге, поклонники обоего пола ещё на взводе, но долго такие события длиться не могут. Когда я выхожу из воды, на пляже появляются Отар с Иваном. Они закончили работу под 'Утёсом' и, как обещали, упросили шофёра подобрать нас по пути. Оба наскоро 'обмываются' в море и притихшая публика очарованно наблюдает за этой процедурой. Им есть на что поглазеть: и мужественно-крепкий Отар и жгучая Ванькина красота ни в чём не уступают скульптурной гибкости милого 'Сашечки'. Потом мы уходим и я уверена, оставляем после себя недолгое, но яркое ощущение улетевшего праздника.

По дороге Юлька со Свистком в лицах изображают театральное действо на пляже и Ванька смеётся, жалея, что подоспел к самому концу представления, а улыбающийся Отар, перегнувшись со своего сиденья, спрашивает у меня: А Ахмет там что делал?

- Так вот кто это был! - вспоминаю я парня, слушавшего в воде, как я смеюсь. - Не знаю, мы с ним не разговаривали. Просто был, да всё... Я его и не заметила даже, потом случайно увидела.

-Белку нашу рассматривал, вот что он там делал! - ворчливо вступает в разговор Юлька. - Чего ему ещё там делать было...

- Так ты его тоже видела? А почему не сказала? - спрашиваю я. - Я-то его и не узнала: лицо знакомое, а кто он, не вспомнила. Я же его видела-то, всего ничего: несколько минут.

- И я так же точно...

- Кто такой Ахмет? - интересуется Иван, и Анька принимается за объяснения.

- Белка, ты что, правда, собираешься в чёртову Турцию с этим пижоном? С этими его усиками дурацкими? - с обидой спрашивает Свисток.

- Я, кажется, ничего подобного не говорила! И куда это я от вас денусь, в какую Турцию? Чего я там забыла? - злюсь я - Интересно, откуда он узнал, что мы на пляже? Да ещё на утёсовском, куда мы не так часто ходим?

- Может, случайно увидел - предполагает Анька - Заранее-то мы не договаривались, всё за несколько минут решилось.

- Конечно, случайно - облегчённо вздыхает Отар - Или, кто-то из Алановых парней сказал... Увидели вас, и сказали.

- Ты на Иваныча не думай - словно угадав мои мысли, предупреждает Отара Заяц - Он если и сказал бы, то нечаянно, типа: мои туда-то сегодня ушли, а специально - никогда. Раз Белка против этого знакомства, он на неё капать не будет, и давить тоже. И ни на кого не будет, все знайте, не такой он мужик. Да и не виделся он сегодня ни с кем из Алановых, у него в Малаховке дела, он поехал стройматериалы подбирать для одной независимой заказчицы, которая его давно просила.

Отар, довольный Ванькиной отповедью, даже не скрывает своей радости, но Свисток успокоиться никак не может.

- Мало ли, кто сказал, как узнал... Жених-то, богатенький, соображает, как к себе девушку расположить. Вот начнёт деньгами сорить, подарки делать, и растаешь ты, Белка, как сахарный пряник! Бегом побежишь... Кто тебя знает, чего тебе захочется...

- Пряники не тают, даже сахарные - стараюсь урезонить его я - Они из теста сделаны. И вообще, я как будто, своих намерений по этому вопросу ни от кого не скрывала: мне не улыбается союз с мусульманином...

Я вовремя спохватываюсь, что нас везёт домой парень Алана, который всё слышит и продолжаю, не меняя тона.

- Я с огромным уважением к ним отношусь, потому что они не пьют и всегда заботятся о семье, а ведут себя достойно, потому что на них всегда могут положиться друзья и близкие. Это одно из самых драгоценных качеств по нынешним временам, у русских его, к сожалению, нет. Но я выросла вдали от мусульманской культуры и послушание всем и вся для меня теперь смерти подобно. У меня собственная голова есть, надеюсь - не глупая, собственный характер.... И на тебе: оденься как положено, говори как принято, поступай как сказали... Это уже не для меня. Да ещё и эти турецкие наряды, закутывающие с ног до головы... Мне в джинсах-то жарко до обморока, шорты иногда лишними кажутся... Я же в этих чадрах просто тихо скончаюсь во благо приличий, и всё.

Ванька одобрительно кивает мне покосившись на шофёрское сиденье, а все сочувственно улыбаются.

- Чужая душа потёмки... - не сдаётся Свисток. И твоя - не исключение, влюбишься и побежишь...

- Твоя тоже, Сашечка! - ласково воркую ему я - Почему у меня не может быть от тебя тайн? У тебя их нет? Ты мне всё рассказываешь? И вообще, у нас всех взаимное доверие и откровенность? Никто не от кого ничего не скрывает?

Иван, догадавшись, на что я намекаю, скучнеет и отводит глаза, Отар вообще молчит, а Свист мрачно затыкается с упрямым выражением лица. Пошли бы вы все, со своей мужской солидарностью!

- О чём это вы там спорили, в машине - спрашивает меня Юлька, когда мы остаёмся с ней одни в гроте. - Какие страшные тайны от тебя скрыты?

Я смотрю на неё и понимаю, что она ничего не знает, при всей своей осведомлённости в местных секретах. И Анька не знает. И я, кажется, тоже ничего не хочу им говорить...

- А от тебя нет? Ты никогда не хотела узнать, что за бес на Свистка находит? Если ему интересно, что меня мучает, пусть и своими страхами поделится. Разве так не честнее будет?

-Ну да... - соглашается она - Так честнее.

***

Чувство, что мне чего-то не хватает, появилось уже ночью, когда все давно разошлись спать. Я подумала и послонялась по дуплу, выглянула на улицу: всё было тихо и спокойно. У всех погас свет и никто не разговаривал. Не видно даже Ботика, который в такую погоду укладывался спать посреди полянки, где хоть немного обдувает ветерком.

В чём дело? Что меня тревожит? Сна ни в одном глазу и покоя тоже нет. Утром я, конечно, встала позже обычного, но могла бы уже и заснуть. Может, мне история с Ахметом покоя не даёт? Я в рассеянности зажигаю фонарик, подвешенный над ящиком-столом, и, зачем-то, высыпаю на одеяло содержимое своей пляжной сумки... Кошелёк, расчёска, косметичка и маленький футляр от парфюмерного набора с лекарствами и бинтами на всякий случай. Нет очков и... Боже милостивый! Ложка! В сумке нет моей серебряной ложки, подаренной Полканом! Я, видимо, просто захотела, чтобы она была у меня под рукой, потому что иногда с ней засыпаю.

Память услужливо предлагает мне картинку: Свисток облизывает йогурт с моей ложки, улыбаясь сидящим вокруг девчонкам. Куда же он её дел, обормот? Кажется, положил возле себя на матрас, который Отар сдувал перед отъездом. Моя ложечка могла упасть с него в песок и её подобрал кто-нибудь... Потеряла! Потеряла такой подарок! Как я теперь без неё? Как мне смотреть в глаза Полкану? Он её специально выбирал, чтобы меня порадовать и сам радовался... Что же делать теперь? А вдруг, её никто не заметил среди гальки и песка, и она лежит себе там... Придётся пойти и проверить.

Я собираюсь за считанные минуты и, накинув поверх майки тонкую трикотажную кофточку от спортивного костюма, обуваюсь в баретки с поднятыми задниками: так удобней и не жалко, если испачкаю, они уже старые. Взять кого-нибудь с собой не получится. Юльку уже не растолкать без шума, Свисток в таком путешествии сейчас плохой помощник, про Ваньку и думать нечего. Единственный походящий кандидат - Отар, сегодня ночует у Лены. Даже Ботика нет. Придётся идти одной... Я, крадучись, выбираюсь из дупла и подхожу к перешейку. Только бы Полкан не услышал, это самое нежелательное. У него, к моему великому счастью, работает в землянке приёмник, передающий какую-то музыку, и я надеюсь проскользнуть незаметно.

О том, чтобы уложить широкую доску через обрыв, я даже не мечтаю, она и для мужских рук тяжеловата, но рядом с ней есть узкая, которой наши пользуются только как добавочной, если нужно транспортировать негабаритный груз. У неё ширина чуть больше двадцати сантиметров и её мне устанавливать приходилось. И ходить по ней, соревнуясь в скорости со Свистком, мне тоже приходилось, правда, на земле. Никто из нас ни разу не оступился. И если я с неё слечу, то лишь бы не в центре: по краям оврага полно крепких кустов, за которые можно удержаться при падении. Значит, для меня есть опасная зона в полтора метра, которую нужно проскочить быстро. Справлюсь...

Труднее всего, оказалось уложить мостик, соблюдая тишину. Я старалась даже не дышать, но всё равно мне чудилось, что чёртова деревяшка, передвигаясь по мелким камешкам у края скалы, издаёт не шорох, а грохот, слышимый с дороги. Когда она, наконец, улеглась как положено, я встала, прислушиваясь к себе. Нельзя долго думать, так можно не решиться совсем! И я пошла, так быстро, как смогла. Всё получилось почти как на земле, но на середине мостик прогнулся под моей тяжестью и мне на мгновение стало страшно, а потом смешно: надо же быть такой дурой, чтобы не учесть отсутствие плоскости под доской! Я, покачнувшись, спрыгнула на перешеек с другой стороны и, не давая себе времени напереживания, стянула доску в свою сторону. В зарослях колючей ежевики её никто не увидит до моего возвращения, а я скоро вернусь.

Летом движение автомобильного потока по шоссе не прекращается и ночью, но слабеет. Мимо меня пронеслось несколько фур, пока я добиралась до поворота на наш рынок, потом - легковая, из которой посигналили несколько раз. Для одинокой девушки опасными на безлюдной ночной дороге могут быть все, но самый плохой участок я уже миновала. Отсюда можно было идти по тротуару пониже или свернуть на нижнюю дорогу вдоль шоссе, предназначенную для местного сообщения. Я пошла по тротуару - он светлей и тёмная аллея отсюда дальше. Вокруг никого не было. В такое время даже парочки, желающие побыть вдвоём, уединяются на пляже или вблизи жилых зданий.

Уже проходя мимо 'Утёса' я вспомнила ужастики, в которых глупые герои, вместо того, чтобы сидеть в безопасности, добровольно лезут в самые страшные места - чего им не терпится, ненормальным! - и нервно усмехнулась: я как раз, такая идиотка! В санатории горел свет и даже слышалась где-то музыка. Надо запомнить это, и не метаться по берегу, если что... Хотя здесь, наверное, все входы на ночь закрыты, а любители купаний при луне знают тайные лазейки. Но всё равно люди близко и можно закричать... Если бы я ещё умела это делать...

Я вошла на пляж через незапертый боковой вход и, держась в тени, добралась до навеса, под которым мы сидели. Это было не трудно: луна, как раз, скрылась за облаками. Рассчитав место нашей дисклокации, я начала шарить руками по гальке, натыкаясь на мусор: бумажки, салфетки, мелкие веточки деревьев, обломки пластика... Ничего! Неужели, кто-то подобрал? Отдыхающие, или, скорей, уборщики... Но все пляжи убираются только по утрам, когда чуть развиднеется... Я расширяю круг поисков и снова ничего не нахожу. Где же лежал этот гадский матрас? Кажется, ближе к этому столбу... Значит, поищем здесь... Мне под руку попадается стаканчик от злополучного йогурта. Ну, конечно, наш свинёныш не потрудился его выкинуть в мусорный бак, просто подсунул под матрас...

Мне чудится лёгкое движение за спиной и я, мгновенно покрывшись ледяными мурашками, оглядываюсь. Никого, хотя, кажется, даже слышались шаги... Страшновато, всё же, на безлюдном пляже ночью... Когда силы зла властвуют безраздельно... Откуда это? Я лихорадочно пытаюсь сообразить, а потом заставляю себя успокоиться. Успокаиваться я умею: муж-невролог научил меня многим хитрым штучкам. Можно ведь, начинать этот процесс не с сознания, а со своей нервной системы, тогда бывает толк.

...Вспомнила, это 'Записки о Шерлоке Холмсе: Собака Баскервилей'. Я пытаюсь воспроизвести всю фразу в памяти целиком, но она ускользает от меня. Это ничего... Силы зла здесь не слишком активны. 'Возле воды они слабей' - так сказал Галей, а он не стал бы меня обманывать... Я, вслепую, шарю руками возле столба и мои пальцы натыкаются на гладкую и прохладную округлую поверхность. Вот она! Я её нашла. Меня окатывает теплом радость, это ощущение нужно задержать в себе подольше... Мне ещё предстоит непростой путь назад.

Крик, который я услышала, уже подходя к строениям вдоль левой стороны пляжа, немедленно отозвался во мне сиреной тревоги. Кричал мужчина: громко, пронзительно, на одной высокой ноте и в его голосе были ужас и боль. После того, как этот вой перешёл в стоны, в нескольких метрах от меня заговорило сразу несколько голосов: мужских, возбуждённых и испуганных, застучали двери, послышался топот ног. Потом загорелся свет и я едва успела отскочить в тень душевой, когда мимо меня прошёл тонкий женский силуэт в чём-то длинном и светлом.

- Держите эту суку! Она вышла к душевой, тварь! Не давайте ей уйти - заорал чей-то голос и мне показалось, что это Анзор.

Господи, я ведь возле душевой, и я женщина! - мелькает в моей голове. Никто не станет разбираться, виновата ли я в том, что случилось. Кажется, я крупно влипла...

Я перемещаюсь к краю строений. Калитка, в которую я вошла всего в каких-нибудь десяти метрах, но туда бежать нельзя: меня увидят на освещённом пространстве и даже до закрытых ворот 'Утёса' мне не добраться! Самое тёмное место здесь находится возле киоска и надо направляться туда... Я прижимаясь к стене, целую вечность, как мне кажется, двигаюсь к киоску и, вступив в его тень, нахожу узкую щель между ним и хозяйственным блоком. С трудом протискиваюсь в него и натыкаюсь на груду барахла, наваленного по пояс.

- Сюда! - говорит мне знакомый голос и чья-то рука, протянутая из-за ящиков, хватает меня за запястье.- Что ты там натворила, Белка?

Глава 33

Он помогает мне взобраться на коробки и, взяв за талию, ставит на землю возле себя. Шум совсем рядом с нами продолжается и чей-то властный голос приказывает: Ищите её, она далеко не могла уйти. Через калитку не выходила, значит на пляже где-то...

- Укусила, она его укусила. За... Почти откусила совсем, еле держится... Что же делать, он кровью истекает. Скорую надо! - причитает плачущим голосом Анзор.

- Вызвали уже, врача из 'Утёса', сейчас придёт. И скорая едет. А пока перетяните ближайшие вены, паховые. Чего стоишь, Анзор? Это твой дядя, или нет? Ты же его спасать хочешь, так спасай. Я не могу, у меня ещё дети маленькие... Левон, дай ему перчатки, они есть в хозяйственном, возьми, сам тоже надень. И аптечка здесь. Жгут, бинты, всё на месте. Второй жгут тоже есть в хозяйственном отсеке. Шевелитесь вы, двое. А остальным девку искать, быстро! Пока не ушла!

- Ты такая жестокая и коварная, Белка? - с насмешкой тянет над моим ухом невидимый собеседник - Я не понял, какой урон ты нанесла этому сластолюбцу? Не жалко? Самец-красавец, между прочим...

- Не валяй дурака, Жека! - строптиво советую я, - Я в этом деле совершенно никак не участвовала. Мы были здесь днём и я потеряла под навесом свою ложечку. Ночью вспомнила и пришла поискать. И нарвалась на эту бучу...

-Такая ценная ложечка? Нашла? - спрашивает он, наклонившись ближе и обдавая меня запахом мятной жвачки и лосьона с привкусом хвои.

- Серебряная, полученная в подарок на день рождения. Хочешь посмотреть? - я достаю из кармана свою ложку и предъявляю Жеке. Он ощупывает её удовлетворённо кивает. Я слышу это по движению воздуха и его короткому вздоху.

- Странный подарок, который делают человеку, родившемуся 'without silver spoon in mouth'. This is true?- произносит он.

- Exactly. - поколебавшись, отвечаю я - You understood me correctly.

Он тихо смеётся и снова делает кивок в знак согласия. В это время прямо возле нас загорается лампочка над хозяйственным отсеком и мне видно его склонённое ко мне лицо. Жека тянет меня к углу нашего случайного убежища, и, с трудом протиснувшись за угол, увлекает за собой. Здесь ещё теснее и мы стоим очень близко один за другим.

- И где искать эти чёртовы перчатки? - недовольно бурчит за стеной прямо рядом с нами Левон. - Перчатки им найди... А, вот же они, и жгут тоже... - он выходит, скрипнув железной дверцей, но забыв погасить свет. Через узенькую щель между постройками видны парни, движущиеся по пляжу.

- Зачем это им перчатки, интересно? Надо скорей мужика из беды выручать, а они перчатки ищут... - раздумчиво произносит Жека, обнимая меня сзади за талию.

- Затем, что они боятся заражения, наверное - отвечаю я, сбрасывая с себя его тёплые ладони. - Видимо, к его крови лучше прикасаться в перчатках.

- Как я рад, что ты такая умница, Белка - сообщает он мне, снова пытаясь меня обнять.

- Ага, хорошо, что ты тоже не совсем такой придурок, как мне показалось возле твоего коттеджа... Только руки не распускай, а то схлопочешь. Не люблю, знаешь, таких близких контактов.

- И то, что ты такая строгая, мне тоже нравится, миленькая - признаётся Жека, укладывая голову мне на плечо. Не настолько он меня выше, оказывается, раз сумел согнуться таким образом.

- Слушай, ты что, не понял? Я же тебя предупреждаю, что заехать могу! - повышаю я голос и в нашу сторону направляется один из парней.

- Тише, Белочка, тише! Не шуми так, не привлекай внимания! Представляешь, что с нами может случиться, если они нас найдут? -шепчет мне на ухо Жека и я замираю на месте.

Парень светит под домик, за которым мы стоим, пытается заглянуть в щель, обходит постройки и я вижу кружок света, блуждающий по стенам нашего лаза. Я стою, почти не дыша, и всё это время подлец детектив водит губами по моей шее, добираясь до чувствительного места над ключицей. У меня начинают бегать мурашки по спине и холодеть под ложечкой, а он потихоньку гладит меня, блуждая руками по всему телу. Потом принимается покусывать меня за ухо и поддевает руки как чаши мне под грудь.

- Скотина! - яростно шепчу я, когда шаги парня удаляются, вбивая локоть ему в живот. - Ты что, ненормальный? Тебя же по-хорошему просят стоять спокойно!

- С чего бы это? Как раз нормальный... - заявляет он, зарываясь лицом мне в волосы. - Ненормальный стоял бы себе и стоял, а я на твою близость совершенно адекватно реагирую. Ненормальные, наверное, с тобой рядом живут, если возле такой чудесной девочки могут стоять как памятники. Они извращенцы, милая, можешь с полным правом это им сказать... Какая же ты сладкая, девочка моя...Беленькая... Нет, ты горькая... У твоей кожи вкус полыни... И травы... Никто на свете так восхитительно не пахнет.

Он принюхивается ко мне и дышит как паровоз, согревая жарким дыханием и без того загоревшуюся кожу. Я снова пытаюсь врезать ему локтём посильней, но для него мои удары как слону дробина. От твёрдых мышц его живота и грудины мой локоть отскакивает, как от резинового мячика.

- Белочка, радость моя, не бей так сильно, тебе больно будет - уговаривает меня этот чокнутый и я пытаюсь пнуть его ногой.

- Хорошая моя, драгоценная, не отбивай свои прекрасные ножки об мои мослы. - просит Жека, поглаживая меня по бёдрам - Они такие... Самые лучшие на свете.

- Отстань от меня, придурок! - шиплю я - Чего тебе надо, дебил ты несчастный! Тебе что, делать нечего? Чего ты хочешь? Чтобы нас услышали?

- Чего хочу? - он короткими поцелуями щекотит мне плечо и шею, снова пристраивает руки под мою грудь - Целовать тебя хочу, до потери пульса! Ручки твои, плечи твои хочу целовать, каждый кусочек тебя хочу целовать, бесподобные твои грудки целовать и прекрасные твои ножки целовать...

- Больше нигде не хочешь поцеловать? - в бессильной ярости спрашиваю я. Он останавливается и еле слышно смеётся, прижавшись ко мне всем телом.

- Знаешь, ни разу не пробовал... Но всё когда-нибудь случается в первый раз. С тобой это будет чудесно! А тебе этого хочется?

Я в отчаянии топаю ногой и что-то гремит под ней. В нашу сторону, судя, по звуку шагов, снова кто-то направляется. Мы застываем в неподвижности и Жека успокаивающе проводит мне пальцами по горлу. Я злюсь, на то, что это прикосновение мне приятно и готова его укусить...

-Здесь! Сюда! - кричит кто-то неподалёку и я, припав к щели, вижу женщину, идущую неестественной механической походкой мимо нас в сторону старого мола. Жека за моей спиной тоже смотрит. За женщиной устремляется тот, кто шёл к нам и закрывает обзор. На берегу бегают, кричат и, кажется, кто-то падает на землю.

Жека так и не отпустив меня из своих объятий, прислушивается к отдалённым звукам, слегка покачивая меня из стороны в сторону.

- Что там, дебил? Объясняй, раз понимаешь, я в этом не разбираюсь. Не молчи!

- Кажется, они пытаются взять её в кольцо. Стрелять на берегу нельзя и приходится действовать более гуманными средствами. Может быть, у них есть электрошокеры или травматическое оружие... Девушка, явно непростая и так просто им в руки не дастся. Возможно, у этой мстительницы есть в запасе особый план отхода...

- Почему - мстительницы? Ты что, её знаешь?

- Даже не видел никогда... Я здесь по своим делам присматривался, и для меня вся эта кошмарная история с оральным сексом, такая же новость, как и для тебя. Я подобное излишество, да ещё в самом начале знакомства, никогда не одобрял... Но догадаться в чём дело, совсем нетрудно. Просто сложить один плюс один...

- Какой умник, надо же... Не хочешь ей помочь? - спрашиваю я и слышу, как он в ответ мотает головой.

- Нет, потому что девочка сразу знала, на что шла... Тут только один выход: тот который она выбрала. Думаю, она уйдёт в море. А рисковать тобой я не стану, слишком ты мне дорога. Я, конечно, в некоторых делах очень неплох и с пяток этих пацанов разбросаю запросто. Но я могу их только отключать, а они готовы убить. Я не могу обрекать тебя на такое, я уже сказал...

-Ушла, ушла - кричит кто-то на берегу, как будто, в подтверждение его слов. - В море ушла, сука. Нигде не видно. Ни одного всплеска. Ничего нет. Совсем ничего.

- Ну вот, я же говорил - констатирует Жека - У неё был план. - И с чистой совестью снова принимается меня тискать.

-Отстань, дебил - злюсь я - Сколько можно! Я тебе что, девочка тринадцатилетняя, чтобы меня по углам обжимать?

- Я тебя не обжимаю, Белка - укоризненно шепчет он - Я тебя люблю, неужели не понятно. Я же не пытаюсь тебя изнасиловать, я тебя просто ласкаю, хоть и без разрешения... И в известных пределах, заметь! Я просто не знаю, как к тебе ещё подступиться... Ты всё время ускользаешь. Уходишь от меня... Кстати, ты меня уже три раза дебилом назвала... Не очень сердечно, но ладно, пусть это будет наше условное ласковое прозвище.

Он продолжает в том же духе и я не знаю, куда деваться от его губ и рук. Как же выйти отсюда к чёртовой матери!

- Знаешь что, Белка, - снова смеётся он прямо в моё ухо и прижимаясь к нему ртом - Кажется, с тобой может в первый раз случиться и такое, чего со мной наяву никогда не было.

Я, не сдержавшись, фыркаю и это приводит его в восторг - Ну засмейся, девочка моя, миленькая! Я ещё ни разу не слышал, как ты смеёшься. Ты то пугаешься, то пугаешь. Засмейся, пожалуйста, прошу тебя!

От главного входа слышится шум мотора и громкие голоса, потом доносится звук отворяемых кованых ворот.

- Белка, пора! - зовёт меня Жека - Уходим в ускоренном темпе, сейчас некому будет смотреть по сторонам, все заняты пострадавшим и обменом новостями. У нас есть минут пять-десять, чтобы слинять отсюда, или мы застрянем здесь до самого обеда.

Меня не надо приглашать дважды: за годы скитаний я научилась перемещаться с повышенной скоростью. Мы выбираемся из своего спасительного закутка и, пробежав до калитки, устремляемся в сторону 'Утёса'. Там в тени аллеи стоит чёрный джип и Жека довозит меня до моста. Я прошу остановиться возле своего перелаза и уже хочу выйти, как он перегибается со своего сиденья, чтобы меня поцеловать. Я упираюсь ладонями ему в грудь.

- Достаточно! Ты меня сегодня и так порядочно разозлил. Лучше не рискуй получить в глаз, это может повредить твоей служебной карьере и красоте.

- Значит, я тебе нравлюсь и ты обо мне заботишься? Так надо понимать твои слова - скалится он в улыбке и я снова фыркаю.

- Помечтай, остроумец! И не задерживай меня, мне, возможно, и так сегодня нагорит... Меня и отшлёпать могут...

- И кто же это посмеет? Исхудавший Ален Делон в медовых оттенках, с тремя высшими образованиями на челе или папаша Горио в современном исполнении? Или шалая Майолева мадонна? Они тебе кто?

Я рассматриваю его в настоящем изумлении минуты две, а потом качаю головой. Как он мог показаться мне дураком?

- Они моя семья. Бомжиная, конечно. Другой у меня нет.

- Ну и бомжи теперь пошли... - замечает он. - Особенные! Когда мы с тобой увидимся, Белка? Ты же должна убедиться в обычной обстановке, что я хороший парень и не стоит бросаться от меня в море.

-Бог даст, увидимся - неопределённо обещаю я. - Всё может быть. Не будешь руки распускать, даже поговорим, возможно. А теперь отчаливай в свой 'Эдем' и пожелай мне остаться в живых!

Я выскакиваю из салона, перелажу через перила и спускаюсь вниз с самой высокой скоростью, на которую способна. Если меня ждёт выволочка, пусть это произойдёт скорее. Быстрей начнётся, быстрей закончится, мне не привыкать. Я представляю воркотню Полкана, молчаливое неодобрение Юльки или ярость Тосика: изредка, но и он бывает в ярости. А ему сейчас лучше не волноваться... Ну и что мне нужно было сделать? Оставить свою дорогую ложечку лежать там, на земле, среди мусора, чтобы её кто-нибудь нашёл? Я же её отыскала и это для меня такое счастье... Хорошо бы, все спали! А вдруг, мне повезёт и так и будет!

Когда я осторожно укладываю тонкую доску на перешейке, с другой его стороны показывается Полкан. Он забирает мой хилый мостик и укладывает вместо него обычный, широкий. Я с виноватым видом вхожу на Горку и не знаю, что сказать. Старшой молчит, убирая доски.

- Полкан, прости - прошу я - Больше никогда ничего подобного не сделаю. Это был особый случай. Так получилось, прости!

Он ничего не отвечает, махнув рукой, и уходит к себе. Я бреду к дуплу, ожидая выхода Тосика, но его не видно. Значит, Полкан не захотел его тревожить, а сам он не проснулся. И то хорошо, что хоть Тосик не волновался. В лагере тишина и Ботик тоже дома. Всё в порядке и можно ложиться спать.

Я только теперь почувствовала, что устала и, переодевшись, с наслаждением валюсь на свою кровать. Простынь на ней мягкая, одеяло тёплое и подушка тоже мне по душе. Сегодня ничего мне не мешает, спать хочется очень сильно и я начинаю постепенно проваливаться в сон.

Эта девчонка была послана чьей-то волей, а не сама пришла к дядюшке Анзора. И она была неживая, слишком уж явно её походка напоминала движения уродов, о которых мне довелось услышать и которых я сама видела вблизи и издалека. Что-то странное было в этой истории, на что мне следовало обратить внимание. Что же это было? Дебил Жека мешал сосредоточиться и я отвлеклась от какой-то важной мысли... Жека... Конечно, он не дурак, раз является совладельцем детективного агентства. Агентства... Жека... Берег... Дядя Анзора...

Это тот самый дядя, про которого говорил Левон. Что он там говорил? Приехал на два дня и собирался ехать дальше. Интересно, кто же успел устроить над ним такую расправу за столь короткий срок? Сама ведьма, что ли? Чем он ей мог насолить, если так долго здесь не бывал? Сколько лет назад он был, что там Левон говорил? Кажется, пятнадцать... Столько лет даже ведьма ждать устанет. А может, это ведьма-киллер, на заказ работает? Лень, конечно, спать хочется, а то засмеялась бы... И кто же такую казнь изощрённую для самца-красавца придумал? А может, к этому сам Жека имеет отношение и пришёл посмотреть? Нет, не пойдёт, Тосик же нарыл, что у их фирмы безупречная репутация...

Ну, ладно, вернёмся к ведьме... С чего я взяла, что моя ведьма имеет отношение к восставшим трупам? Да, много общего с африканскими обычаями, но это не обязательно один человек. Может быть, есть две ведьмы? Ага, и у каждой - собственная специализация. Бред! И Галей сказал... Что сказал Галей? Он считает, что это одна ведьма, а у меня нет причин сомневаться в его выводах... Я не смогла найти общее у истории Галея с нашей, а есть ли у неё какая-то связь с этим пляжным кошмаром? Не завязано ли всё на бизнесе или национальной вражде? Опять не то: бедный Омар и наш Полкан - люди Алана, а дядюшка Анзора - скорее ближе к Миносянам. Даже дальняя родня, кажется. А Иринушка с Миносянами дружит, не стала бы она их родственника под монастырь подводить. Если это Иринушка, конечно...

Правда, мотив мести может быть одним из главных и для Старшого и для пострадавшего самца. Отказали в любви, вот и вся недолга. Тогда что, нашего Полкана ждёт такая же страшная кара? Сон с меня слетает, как только мне приходит в голову эта мысль и сердце начинает биться чаще. Я не позволю ей убить Полкана! Не отдам его этой злобной твари! Я сажусь в постели, стараясь успокоиться... Не надо, нельзя на этом зацикливаться. Дядюшке нужно было приехать, чтобы над ним свершилось какое-то дикое правосудие, а Полкан всегда здесь. С ним можно было расправиться раньше и лишить его всех нелёгких радостей, которые ему приносят заботы о нас. Это не та тема...

Я так не до чего не додумаюсь, у меня мозги не в ту сторону крутятся... Я не детектив... Я снова вскакиваю с подушки, уставившись на яркую половину лунного диска за оконцем. Какая же я дура! У меня есть возможность прояснить ситуацию и она очень проста. Я поговорю об этом с Жекой. Я могу с ним об этом поговорить и он, возможно, поверит любой самой невероятной новости, которую я ему сообщу. Раз отдыхающих решено держать в неведении, он может заметить некоторые странности местной действительности и ничего не знать об уродах. А может и знать, или догадаться... Но его никакие клятвы хранить молчание не удерживают и он будет со мной откровенным. Говорил же он откровенно обо всех интимных глупостях, которых никогда бы не сообщил мне Алик!

И вообще, он меня уверяет, что влюблён... Стоп! Вот только на это мне надеяться не надо... Не надо, потому что для мужчин слова - просто слова. Потому что... Просто это так и всё. Этого достаточно... Я ведь могу ему заплатить, у меня сейчас есть деньги. Сейчас сезон, а кроме того, у меня сохранилось немного золота из той, прошлой жизни. Завтра же прикину, сколько у меня есть... Интересно, они очень дорого оценивают свои услуги? Значит, с Жекой придётся увидеться, как бы меня не пугала его манера ухаживать... И познакомить его с Тоском тоже стоит. Оказывается, Жека о Тосике хорошего мнения...

Глава 34

- Белка, ты что, вчера ночью на свиданье бегала? - расширив от удивления глаза, спрашивает Отар, зашедший с утра за Иваном в лагерь. - Интересно, с кем? Кто такой 'Ж'?

- Какой ещё 'Ж' и какое свидание? С чего ты взял? - отмахиваюсь от его вопроса я, внутренне подготавливаясь к новому не слишком приятному сюрпризу. Тосик и Юлька, переглянувшись, смотрят вопросительно и ожидающе.

- Тебе лучше знать, какой, наверное. - пожимает плечами Отар -А с чего взял, сама посмотри. Там, на мосту...

Я отставляю недопитый чай и, с самыми мрачными предположениями, направляюсь к перешейку. Путь до моста кажется мне необычно длинным и раздражающим. Один раз у меня даже чуть не срывается с лестничной перекладины нога... Кто-то идёт следом, но я не оглядываюсь: на месте разберёмся...

БЕЛКА ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! - написано большими буквами на нижней панели мостового ограждения яркой белой краской из баллончика-распылителя и, через небольшой промежуток поставлена буква 'Ж' в половину высоты основного текста.

- Господи, псих ненормальный! - вырывается у меня - Надо же до такого додуматься! А ещё меня дефективной называл! Хорошо, хоть с дороги не видно...

- Зато отсюда увидишь каждый раз, как пойдёшь на дорогу - с деланной беззаботностью отвечает Юлька - Ну что, мне нравится... Миленько и со вкусом... Только вот удивительно, как у него такие ровные буквы получились? Прямо, как на транспаранте... Когда сверху перегибаешься, неудобно писать и выходит кривовато.

- Это если сверху перегибаться - ровным бесстрастным голосом, не предвещающим ничего хорошего, произносит Тосик - А там никто не перегибался: это написано стоя на железных скобах снизу... А потом - перешагнув на выступ над самой водой. Камни там у берега острые...

- Да он же дебил редкостный, - неуверенно бормочу я, боясь взглянуть Тосику в лицо. - Чего от него ещё ожидать...

Он поворачивает назад, не сказав ни слова, и я бегу следом, а за мной Юлька. Навстречу попадаются Заяц с Отаром и Ваньке, при виде этой дурацкой надписи, явно хочется схохмить, но он, взглянув на Тосика, только многозначительно поднимает брови и делает мне страшное лицо.

- Тосик! - зову я - Ну прости, Тосик! Со мной же ничего не случилось, я жива и здорова! И я не собираюсь больше... Тосик, стой!

Он ускоряет шаг и мне страшно, что он сорвётся с трубы или не удержится на перекладине под мостом, не сможет пройти лестницу... Как он вообще ходит здесь со своей слабостью? У меня и то, бывало, кружилась голова...

-Тосик, ну подожди, я же сейчас упаду... У меня голова кружится - хитрю я и он приостанавливается. Потом переходит на медленный шаг. Я догоняю его и пытаюсь взять за руку, но он, отняв её и плотно прижав локоть к торсу, продолжает идти, не отвечая и не глядя на меня.

Мы без приключений доходим до грота и Тосик почти падает на лавку, заметно задыхаясь и придерживая рукой правый бок.

У меня от страха, на самом деле, начинает всё плыть перед глазами.

- Это же было случайно, Тосик! Я никуда не ходила - вру я - Я просто немного поговорила с одним идиотом на мосту. Мне это было нужно по делу, а совсем не... Я была не одна и ничего со мной не случилось. Ну что страшного в том, что я постояла на этом чёртовом мосту?

Он несколько секунд смотрит на меня и я изо всех сил стараюсь выглядеть правдивой... Нашла, кого обманывать!

- Белка! Я трясусь над тобой, как над самым дорогим своим сокровищем - наконец выговаривает он расстроенным голосом - Я ради твоей безопасности готов умереть сто раз... А ты сейчас стоишь и прямо в глаза мне байки травишь! Чем я это заслужил?

- Правда? - взвиваюсь я - А ты мне всегда правду говоришь, да? Я это заслужила, чтобы ты мне врал?

Он застывает и приглядывается ко мне, а потом спрашивает: - И в чём я тебе соврал? - Но я уже слышу нотки неуверенности в его голосе и стараюсь отвлечь от главной темы.

-Тосик, я знаю... Знаю, что ты видишь меня насквозь, но я ведь, тоже не дура... И я вижу, что ты от меня кое-что скрываешь. А если ты хочешь сказать, что делаешь это для моего блага, то ведь и я тоже, не ради своего удовольствия вру. У тебя, у вас, есть тайны. И у меня они тоже имеют право быть. И я тоже трясусь над тобой, и готова для тебя не всё... И вру ради этого. Но в моей ночной отлучке не было ничего опасного, тебе придётся поверить мне на слово...

Он устало машет рукой и вид у него совершенно измученный.

-Ладно, мы обсудим это позже, если хочешь. А я хочу немного полежать... Пойду к себе. И не надо тревожиться, я просто немного устал. Приму лекарства и буду спать.

Он уходит в кабинет и я, пытаясь справиться с дрожью в коленях, добредаю до стула. Юлька стоит молча, глядя в землю.

- Вот и поговори с таким - обращаюсь к ней я. - Теперь не зайди, не прислушайся... Ты, что-ли, посмотри, как он там. Боюсь, что меня он видеть не захочет.

- А я боюсь, что я лишняя в ваших семейных разборках... - отрешённым голосом произносит подруга. Все ваши секреты и заботы, они как будто меня и не касаются...

- Юль, ты чего? - пугаюсь я. - Если мы ещё вдвоём с тобой сейчас разбираться начнём, это же ужас какой-то получится! Что случилось-то? Откуда такие упадочнические мысли?

- Да нет, я так! - помедлив, отвечает она. Перепугалась, наверное сильно... Не думай об этом и тоже отдохни. Я послушаю...

Она исчезает в глубине грота и возвращается минут через пять, одетая, как на выход.

- Всё в порядке, спит...Ты уж не уходи, побудь дома, ладно, Белка? Мне в одно место надо зайти, я постараюсь быстро обернуться. Мы после переговорим. А ты пока присмотри за ним, мало ли что...

И она уходит, оставив меня с чувством какой-то недосказанности и незаконченности. Но думать сейчас об этом, у меня просто нет сил. Я тоже вымоталась и чувствую себя сдутым воздушным шариком. Надо хоть чуть-чуть отдышаться...

Когда время подходит к обеду, я не зная, выйдет ли Тосик, всё же разжигаю примус, чтобы прокипятить борщ. Он стоит со вчерашнего вечера, а погода установилась жаркая. На ужин его лучше уже не оставлять, но в обед доесть можно. Кастрюля не 'запухтела', как говорит Юлька и первое блюдо будет совершенно безопасным. На второе у меня есть сосиски и овощи для салата, ещё можно сварить пшеничную кашу на гарнир.

Я вожусь с мисками и кастрюльками, не заметив подошедшего Свистка, который садится за стол, наблюдая за мной в полном молчании.

-Ну и кто такой этот 'Ж'? - спрашивает он, и я от неожиданности, чуть не роняю ложку в воду с сосисками.

-Так, один придурок... А что?

- Тебе он нравится? - донимает меня Свист, не меняя позы и недовольного выражения лица.

- Не знаю - честно признаюсь я. - Но, наверное, он может мне понадобиться... А это так важно? Тебе оно надо?

- Да нет, не очень... А как же тот красавчик, с которым ты, вроде как встречалась? Надоел уже? Вы прямо как голубки с ним у Нади в кафе сидели... Знаешь, Белка, ты прямо на глазах растёшь. Парней стала менять как перчатки...

- Свист, а у тебя что, никого нет? Вот ты здесь сидишь и являешься образцом добродетели, да? И никакие девчонки тебя не интересуют, и никому ты глазки не строишь, ни для кого представлений на пляже не устраиваешь, и никто тебе рубашки в Нижнем не стирал... А я не имею права на личную жизнь, что ли? Хотя бы на невинные свидания с тем, кому я нравлюсь... Я так понимаю, что всем нужна девочка-малышка в кружевном платьице, которой можно подарить куклу, чтобы она хорошо себя вела. А когда она попробует проявить самостоятельность, её каждый должен пожурить, если уж нет возможности поставить в угол...

-Чего ты взбеленилась? - он как будто прогоняет от себя серьёзность, надев на лицо обычную ухмылку симпатичного пакостника и постукивая ловкими пальцами по крышке стола, нахально задирает голову. - Я просто подумал, что тебе не понравится такая демонстрация великих чувств...

- Не нравится, и что? Замазать прикажешь? Сейчас всё брошу и понесусь за краской. Стоит она, кстати, недёшево...

- Да я сам замажу, когда смогу, если хочешь - предлагает Свисток. И ещё, могу, ради тебя, оставить это 'Же' и дописать рядом недостающее 'Мы'.

- Только попробуй, залезь на эту верхотуру! - фыркнув против желания, ворчу я - Ещё одного придурка там не хватало! Тебе что, тоже не терпится шею себе свернуть? Хотя от тебя-то, скорей можно было такой выходки ожидать, чем от некоторых. До чего, всё-таки, вы мужики, народ ненормальный! Как-нибудь, но обязательно дурь молодеческую показать надо!

- А вам, бабам, это не нравится... - в тон мне продолжает он -Как будто, тебе не льстит, что один дурак рисковал чтобы написать, а другой будет рисковать, чтобы замазать эту мудрость века...

- Знаешь что, милый Сашечка! Между прочим, в том, что произошло, и в том, что на меня Полкан не смотрит, и Тосик не глядит, виноват ты. И даже не думай, что я буду тебе объяснять, где и как ты мне напакостил! - окончательно выхожу из себя я - А если ты полезешь на мост, то я тебе торжественно клянусь, что буду лазить туда каждый день и писать по одной букве весь алфавит. Ежедневно, понял? А когда покончу с русской азбукой, перейду на английскую, ясно тебе? И так до конца сезона, если получится! Если доживу, конечно!

-Белка, ты чего разоралась! - невинно хлопая ресницами, спрашивает Свисток. - Ты что, Антона разбудить хочешь, или Анютку? Она тоже спать пошла. Её, в последнее время, часто в сон клонит, и не надо ей мешать, пусть сил набирается... Ну, нравится тебе этот Ж - ради Бога! Сразу надо было сказать... Я же для тебя хотел постараться... Нет, так нет, чего волноваться...

- Я не сплю - сообщает нам Тосик, выходя из кабинета. - А до Анны далеко, так что не переживайте. Но голос повышать, всё-таки не стоит. Наш батяня этого не любит и не надо его раздражать. То, что его сейчас дома нет, ничего не значит: не надо привыкать кричать, а то потом трудно будет себя контролировать.

Он садится за стол и я разливаю по тарелкам борщ. Тосик ест без аппетита и медленно. Вид у него совсем больной и я мучаюсь поздним раскаянием. Надо было ночью сказать ему про потерянную ложку и он бы что-нибудь придумал. Он бы отнёсся к этому с пониманием. Я просто злилась, что он не хочет разговаривать со мной об уродах, как и все остальные. А ведь это не его секрет, он может быть, связан словом. Это я виновата, что он сегодня приболел.

Мне тоже есть хочется не очень, несмотря на то, что Юлькин борщ после кипячения ничуть не теряет своего изумительного вкуса, да и Свист не слишком активно подносит ложку ко рту. После обеда Ботик получает приличную порцию еды из борща с сосисками и довольно помахивает хвостом в мой адрес. Правда, салат съели весь и чай мы пьём с удовольствием: Полкан научил нас всех в жару по - восточному утолять жажду горячим чаем. Обычай, прямо скажем, действенный.

Тосик, расположившись на диване в гроте, принимается за свои книги, а мы со Свитком уходим ненадолго искупаться. Он уверяет, что его рана почти затянулась и морская вода ей теперь только на пользу. Плавать больная рука ему, естественно, не позволит, но инфекции уже можно не бояться.

Мы возвращаемся примерно через час, а Юльки ещё нет. Анька уже встала и готовится к встрече Зайца: печёт оладушки и обещает выделить нам штук по пять- шесть на человека, если Свисток наколет ей дров, а я почищу картошки: она немного затянула со сном и не успевает.

Юлька не приходит в шесть, когда уже все дома, и в семь, когда начинает стремительно темнеть. Мы уже зажгли лампочку над столом и сидим в гроте, а её всё нет.

Она на нас обиделась - думаю я - Мы с Тосиком в её присутствии так много говорили о привязанности друг к другу, как будто её нет. Она сказала, что лишняя в наших семейных разборках. Ну почему я такая тупая и недогадливая? Как можно было не втянуть её в разговор! Я ведь, тоже, поначалу чувствовала себя лишней, когда они разговаривали о своих проблемах. А они просто старались меня не беспокоить лишний раз.

Я отправляюсь к Тосику, чтобы поделиться с ним своими сомнениями. Он выслушивает меня и задумывается. Мы некоторое время молчим, а потом он успокаивающе гладит меня по плечу.

- Не думаю, что она могла промолчать, если бы по-настоящему обиделась, Белочка! Она бы заговорила об этом: Юлька не любит невыясненных отношений и терпеть бы не стала. Тем более, с нами, мы же все свои. Нет, если она сегодня не придёт, значит, она загуляла. Это уже бывало, вспомни сама. И мы это переживём, правда? День-два, больше это не длится... Ну, три. Только бы...

Тосик замолкает и я догадываюсь, о чём он думает. Я не знаю, где и с кем Юлька проводит время в таких загулах. В Ростове я однажды совершенно случайно наткнулась на неё в уличном кафе на Лебердоне, в компании весёлых девиц. Вероятно, её тянет к тем, среди кого она провела много долгих лет. Лишь бы ей не захотелось одиночества, такого опасного теперь, в нашем районе. Но говорить об этом Тосику я не собираюсь и просто усаживаюсь на стуле под стеной дупла.

Наши смотрят телик и, время от времени, оглядываются на меня. В перерыве между фильмами, Анька затевает чай и приглашает нас с Тосиком к своему столу, но мы отказываемся. Тогда она приносит нам дымящиеся кружки и по куску магазинного пирога с творогом. Я отдаю свою порцию Свистку: есть совсем не хочется.

Тосик уходит к себе около одиннадцати. А я ещё долго сижу, наблюдая за игрой лунного света в листве. Ночь тихая и тёплая, а цикады разошлись как никогда. Ботик устраивается в траве возле моих ног и мы с ним вместе проводим под звёздным небом ещё часа три прежде, чем у меня начинают слипаться глаза.

Около семи утра меня разбудила Анька, успевшая до жары сбегать на наш рынок и сообщила, что Юльку видели после обеда местные торговки вместе Лилькой и они обе были слегка навеселе. Они, смеясь и болтая, направлялись в сторону 'Утёса' с сумками полными снеди и, судя по виду, собирались, хорошенько погулять. Я немножко успокаиваюсь и решаю после завтрака сходить поискать подругу в Чудильнике. Если её там нет, то девочки в курсе того, куда отправилась их Лилия.

- Она сама придёт. Белка - говорит Тосик - Нужно подождать. Не ходи одна, да ещё в Чудильник, нечего тебе там делать. Ну было же уже такое, чего зря волноваться... Ещё и ты загуляешь... - принуждённо улыбается он.

Я всё же побывала в Чудильнике, где меня весьма неприветливо встретил Славик. Он пробурчал, что мать занята и принимать никого не собирается, особенно - меня, и постарался поскорее закрыть за мной дверь. Уже на улице меня догнала Настя, которую предупредили, что я зашла.

- Ой, Белка! Ты к нам пока лучше не ходи! Пряха на тебя злая, как... К ней тут парень явился, твой знакомый, девочки сказали. Искал какую-то девицу и расспрашивал всех подряд. Увёз с собой Милку, чтобы она опознала старого клиента, с которым та смылась. Клиент выгодный и его тревожить - только мамку злить. В общем, куда-то в горы они мотались и парень с этим папиком встретился, а потом махнул по его наводке в Батуми. Вроде, девчонка там осталась. Клиент недоволен страшно, уже Пряху разносил по телефону. Милка Пряхе ныла, что этот мэн её на дороге оставил, а она назад еле добралась, только сегодня приехала. Но Танюха говорит, что Милка сама в горах осталась на целую ночь: подрабатывала, а Пряхе врёт, чтобы не делиться. Старая жаба догадывается, но доказать не может... Так что тебе у нас лучше не показываться при таком раскладе, сама понимаешь.

- А Лилька что? Она с нашей Юлькой вчера куда-то смылась. Она вам не говорила, куда они собирались?

- Так Лилька сейчас на спецобслуживании. Её какой-то крупный начальник из пляжников арендовал, на две недели, кажется. Наверное, они вместе и рванули... Да нет, Юльке-то зачем... Загуляла, наверное, и возле Лильки решила побыть, вдвоём- то, проще.

- И где Лилька живёт? Ну, с этим начальником. Он в 'Утёсе' обитает, или где?

- Наши говорили, что он домик снимает, где-то со стороны Подгорного. Это не доезжая до поворота на Вонючку, почти на самом берегу. Там ещё кабак стоит: со стороны дороги - обычное кафе, а в сторону моря - отдельный банкетный зал и номера.

-Знаю - тороплю её я - Видела этот кабак: 'Приют странника', кажется... А зовут его как? Или в каком доме он живёт? Как его найти?

- Не слышала... Кажется, Верка с Олькой об этом говорили. Узнаю, но не сейчас, ладно, Белочка? Ты пришли кого-нибудь сюда на угол часам к пяти, я к этому времени всё выспрошу и передам. Ивану скажи, он зайдёт. Они, вроде бы, возле 'Утёса' где-то с утра работают. Назад пойдёт, я и выйду к ним. Или записку пришлю. Да ты не волнуйся так, Белка! Что с ней случится? Ну, погуляет чуть, и придёт. Было же уже такое... Всё обошлось.

Вечером, вернувшийся с работы Иван зашёл к нам, чтобы передать записку.

Маленький посёлок из домиков на берегу - написала Настя. - Прямо под кабаком, налево. Дом где-то в самой середине, с зелёной калиткой, ворота открываются в гараж. Двухэтажный, с террасой. Зовут Илья Никитич. Живёт с шофёром и двумя охранниками.

- Я поеду - сказала я - Возьму такси и поеду. Это совсем рядом, всего километров десять.

- Никуда ты не поедешь - возражает Тосик, но вглядевшись в моё расстроенное, полное решимости лицо, сдаётся - По крайней мере, одна. Поедем вместе. Сейчас соберусь, подожди.

Иван в раздумье смотрит на нас и говорит Аньке, чтобы она не спешила с ужином.

- Не ищите никакого такси, я сейчас у Мишки газик попрошу. Он всё равно весь вечер у своих проведёт, на рынке. У него там брат уже третью ночь живёт, овощи с соседями на продажу привёз. Я на Мишкиной машине уже ездил. Это я ему коробку собрал, сам бы он до сих пор под кузовом ползал... Выходите к мосту, я подъеду.

Мы нашли по описанию нужный домик и долго барабанили в ворота, пока нам не открыл молодой здоровяк, в спортивном костюме, от которого заметно несло спиртным.

- Чего надо? - неприветливо спросил он, уставившись на Тосика. Я постаралась начать с самой любезной улыбкой, которая ему была, кажется, до лампочки.

- Илья Никитич дома? Я ищу девушку, она была с ним. Вернее, было две девушки... Одну из них я и ищу...

- А тебе они зачем? Товарки твои, что ли? - в его голосе появляется интерес, а лицо приобретает ненавистное мне оценивающее выражение.

- Так они здесь, или нет?

-Спровадил он их на время. Жена приехала и он сегодня у неё в гостинице остался, вернётся через день. Мы одни тут. Хочешь - заходи. Не обидим... Сколько ты берёшь?

Я кожей чувствую, как рядом напрягается Тосик, и стараюсь успокоить его прикосновением руки. Он дышит часто и мелко и это мне не очень нравится...

За калиткой слышатся шаги двух человек. Насторожившийся Заяц беспокойно вертится за рулём открытого газика, прислушиваясь к нам.

- Кто там, братан? - спрашивает мужской голос и к нам выходит ещё один крепыш, постарше, тоже навеселе - Ух ты, а тут у нас лялька образовалась. И красотка, как я погляжу.... Заходи, куколка!

- А где он их оставил, не знаете? - спрашиваю я у первого парня.

- Да на пляже возле 'Утёса' мы их и высадили, когда к гостинице подъезжали. Потом, когда я шефа оставил, на обратном пути видел, вроде, они с какими-то малолетками нерусскими трепались.

- А как их зовут - с сомнением спрашиваю я. Очень уж не похоже на Юльку: она никогда не связывается с молодняком и терпеть не может местных недоростков.

- Твои подружки, а как зовут, не знаешь - ухмыляется парень, - Похоже их как-то зовут: Лялька и Лёлька, или ещё как-то, вроде того.

- Лилька и Юлька? - уточняю я и он кивает.

-Точно! Одна чёрненькая, другая посветлей, с рыжинкой. Так ты остаёшься, или как?

- Сначала 'или как', потом остаётся. - ржёт второй, протягивая ко мне руку и уцепившись за мой рукав - Идём, беленькая! Я таких худышек больше всех люблю. Их приятней иметь, особенно... - он загибает что-то слишком малопонятное и очень непристойное. И тут Тосик, подпрыгнув, впечатывает кулак прямо ему в нос.

- Ах ты, сука! - не совсем членораздельно ревёт громила с кровавыми пузырями на губах, разворачиваясь для удара и Тосик крикнув мне 'Белка, уходи!', поднырнув под него, делает неуловимое движение, от которого его противник развернувшись, бьётся со всего маха об застонавший железный забор. Второй охранник пытается достать Тосика ударом, но он ускользает с немыслимой быстротой. Ванька, выскочив из машины, уже несётся в нашу сторону и мне остается, попятившись, уступить ему дорогу.

Он тоже орёт 'Белка, отойди', и я, прижавшись к кузову газика, с ужасом вижу третьего верзилу, выскакивающего из калитки. Ему Заяц с разбега заезжает ногой в пах и потом врезает в челюсть кулаком и локтём вдогонку. Мне кажется, я слышу, как хрустят кости. Тосик с оставшимся невредимым охранником кружат друг против друга, пока отлепившийся от забора парень пытается прийти в себя. Он мотает головой, разбрызгивая кровь, и матерится. Иван укладывает его на землю ещё одним гулким ударом и отступает, давая Тосику пространство для манёвра. Когда охранник кидается на него, Тосик встречает противника ловким жестом рук и бросает через себя метра на два.

- Всё, уходим - кричит Ванька и они оба мгновенно оказываются рядом. Заяц подхватывает меня, забрасывает как пушинку на заднее сиденье, куда уже взлетел Тосик и заскакивает на водительское место.

- Ну, Антон! - говорит Иван уже возле моста - Видел я драчунов, но таких как ты... Айкидо, это сила!

- То же самое, тем же концом, Ваня. Самбо, и удар у тебя оглушительный. - отвечает Тосик и они начинают хохотать. Я сижу сжавшись, под струями начинающегося прохладного дождя и пытаюсь справиться с нервной дрожью, а они смеются радостно и упоённо.

Слава Богу, что всё это позади - думаю я и вздыхаю. Соловей-самородок и компьютерный гений! Да уж, умом мужчину не понять! Особенно, если он российский...

Глава 35

Я не слышала, как Юлька вернулась. Вскочила утром, чтобы посмотреть, как там Тосик, и услышала звуки и шорохи в спальне. Я, с затаённой надеждой заглянула в проём двери, откинув тяжёлую занавеску из плотного одеяла - Юлька не любит посторонних шумов во время сна - и увидела, что она лежит в постели. В комнате пахло сивушным перегаром и ещё чем-то удушливо - тяжёлым типа любовных отходов, немытого тела и рвоты. Она лежала, зарывшись в одеяло, обхватив руками подушку и беспокойно дёргая ногами с грязными пятками, выглядывающими из под пододеяльника в синий цветочек.

- Слава Богу! - беззвучно прошептала я, но подходить к ней не решилась. Если её случайно разбудить в таком состоянии, она может снова ринутся куда-нибудь блудить. Пусть хорошенько отоспится, а помыться всегда успеет. Зато теперь, гора с плеч... Он, хотя бы, дома.

Тосик тоже спал и вид у него был не слишком утешительным: лицо ещё больше исхудало, на висках проступила нездоровая желтизна, на тонких веках и под глазами залегли глубокие тени. Я вспомнила наши вчерашние приключения и не решилась его тревожить: пусть спит подольше. Ссадины на руках я ему обработала ещё вечером и они смотрелись вполне безобидно, если учесть, что они получены в драке, всего несколько часов назад. Конечно, такие подвиги теперь не для Тосика, но хорошо, что всё уже обошлось...

Когда я вчера начала его упрекать в неосторожности, он меня успокоил, что почти не рисковал: большинство телохранителей среднего масштаба в основном, натренированы на стрельбу и связанные с ней риски, а хорошо драться умеют только в пределах спортивного зала. Самым опасным, по его подсчётам, был в этом отношении как раз тот парень, которого уложил Заяц, но он оказался самым пьяным из троицы и ожидал заурядной драчки с двумя лопухами.

- Они же нас за сутенёров приняли, Белочка, поэтому позволили себе расслабиться. И перестань трястись, всё уже в прошлом.

- Хорошо, если так... А если они отомстить надумают? Они же нам весь лагерь разнесут!

- Замаются разносить - успокаивает он меня - Тут им и впятером мало бы не показалось, а уж втроём вообще ловить нечего...

- Ага, Свист у нас очень страшный... Настоящий Джеки Чан, да ещё с рукой на перевязи. И Отар тоже...

- Отар говорит, что у него разряд по боксу, правда, юношеский, потом бросил. И две трети выигранных боёв в активе, почти все нокаутом. И на трепача он не похож... А как умеет драться наш мальчик, тебе и не снилось, Белочка, дорогая! Он же в городской тюрьме сидел, в общей камере, такой юный и красивенький, ему все три года от поклонников отбиваться пришлось. Про Полкана вообще молчу... Так что успокойся. Да и не тот это случай, когда мстительность надо проявлять: обычная драчка. Не забудь, что они при хозяине состоят, у них своих дел по горло. Кто им позволит нас искать и выслеживать? Так что успокойся и не думай об этом.

Я вспоминаю его слова, когда ко мне подходит Свисток. Я всё-таки, на всякий случай, готовлю завтрак, и его привлекает запах тушёной рыбы, которую он любит не меньше меня. Ну хоть убей, не похож он на непобедимого бойца! На задиру да, а на победителя - нисколько.

-Покормишь ранетого, Белочка? У Анютки сегодня ветчина с сыром... Опять проспала!- с беспечной улыбкой говорит Свисток. - Наш Ванюшка к еде равнодушен, а мне магазинная снедь надоела, хочу домашних разносолов. Такой вот я капризный...

Я накладываю ему рыбы, пододвигаю салат и хлеб. На примусе закипает вода с кусочками яблок и ягодами. Ещё минут пять и можно вливать разведённый крахмал. Я сажусь рядом и отщипываю кусочки от белого амура на своей тарелке. Есть не хочется, только пить.

-Чего это у тебя там? Компот, что ли? Ладно, можно компот. Но с утра лучше бы кофе...

- Нет, кисель. Фруктовый. Кофе могу поставить позже. Но предупреждаю: такой, как у Отара у меня не получится. Похуже будет.

- Кисель... Фи... - придуривается он. - Терпеть не могу кисель. Горячий он похож на свежесваренный душистый клейстер для обоев, а холодный - на сопли с фруктовым вкусом. Лучше уж твой кофе.

Я прыскаю и замахиваюсь на него вилкой: Заткнись! Это для Тосика! Кисель очень хорошее средство при ненадёжном пищеварении. Он обволакивает желудок и кишечник и его надо принимать хотя бы раз в день, лучше на обед, когда еды больше обычного. Умник выискался...

Да ладно, если для Тосика... могу и помолчать. Я парень послушный и понятливый. А Заяц-то, счастливым после такого завтрака не выглядит... Привет, Ванюшка! Что ты, сокол наш не весел, прекрасну голову повесил?

-Ритм выдерживай, Пушкин недоразвитый - отзывается Иван, остановившись возле нас и рассеянно выхватив из тарелки с фруктами смородиновую гроздь. - Ну что, Белка, успокоилась? Пришла ваша гулёна, и ничего с ней не случилось. Как очухается, пусть ей Антон внушение сделает, чтобы дома пила, если уж невтерпёж. Столько пыли подняли, разыскивая...

- Ага! - подхватывает Свист, потирая руки - Теперь жди ответных вражеских действий!

- Да не будет никаких действий - отмахивается Заяц - Они же не дураки из-за мелкой сшибки шум подымать. Мы здесь дома, а они при хозяине - добавляет он совсем как Тосик, - Кто ж им даст на чужой территории выёживаться!

- А всё-таки, я бы на твоём месте Анютку в горы послал, от греха подальше - советует ему Свисток, подперев щёку кулаком. - Не для неё все эти наши опасности.

Я навостряю уши, ожидая Ванькиного ответа: пусть не прямым текстом, но наши мужчины впервые говорят при мне о реальной угрозе.

- И где бы я её потом искал? В тех же горах или в Турции? Её никто и не спросит даже, хочет ли она себе нового мужа с кувшином в уборной... - помрачнев, спрашивает его Ванька.- Сам женись, а потом других учи, умник! Он, в сердцах, сплёвывает, и уходит назад в халабуду.

- Ну да, - соглашается Свисток, ни к кому не адресуясь - Красивой женщине без мужа здесь никак. Зато меня с утра уже два человека умником назвали. Зачем мне тогда моя красота? Не родись красивым, а родись... смешливым, дольше проживёшь. - а потом спрашивает, переждав мой смех, дождётся ли он сегодня кофе.

На то, что нынче никто не спешит работать, что Заяц занялся своими домашними делами, а Отар отправился со стиркой к ручью, я поначалу не обратила внимания: без конца бегала слушать Юльку и Тосика. Оба они не давали мне повода для спокойствия. Юлька вертелась и постанывала, как будто намыливаясь вставать, чтобы продолжить свои похождения, а Тосик лежал тихо и дышал глубоко, но не слишком ровно.

К обеду Анька и Свисток сходили искупаться. Я побоялась оставлять лагерь и помылась в реке. Вода была ничего и я даже рискнула немного поплавать, хотя Тосик этого не одобряет: подводное течение здесь коварное, а в воде много скал. Я не слишком хороший пловец для таких условий. Когда, уже около часа дня, я решилась разбудить Тосика, мне не понравился его вид. Дышал он вполне приемлемо, но на скулах горел румянец, а губы выглядели пересохшими. Я прикоснулась ладонью к его лбу и ужаснулась: он был горячим и сухим как нагретый летним солнцем камень.

- Тосик! - позвала я, но он не откликнулся. Я начала трясти его за плечо, сначала тихо, а потом сильнее. Тосик открыл глаза и взгляд у него был мутный. Он меня не узнавал... Я почувствовала, как меня начинает колотить: резко, часто, до судорог и постаралась успокоиться, сделав несколько дыхательных упражнений. Это не помогало, меня стала захлёстывать паника, не слушались ноги и руки, холодело в груди...

Так нельзя! - приказала я себе, растирая кончики пальцев и осторожно, чтобы не услышала Юлька, похлопывая ладони одну об другую, после этого помяла себе плечи и ноги, свела на спине лопатки, глубоко вдыхая воздух, поработала мышцами тела. Уже шагая обретающими чувствительность ногами по бесконечному, как мне показалось, проходу, я перечислила в уме причины, которые могли вызвать такое ухудшение здоровья Тосика.

Страх за Юльку, моя ночная прогулка... Да, но не настолько... Тосик выдержанный и умеет себя успокаивать. Драка... Вчерашняя драка! Так и знала, что она аукнется крупными неприятностями! Я не видела, чтобы Тосик получил хотя бы один удар, но возможно, я просмотрела. Это удар мог вызвать повреждение печени. А это, пока, единственное, что у него есть нездорового. Я сама разговаривала с его врачом... У него, наверное, пострадала печень и началось внутреннее кровотечение... Господи!...

Стоп! Ну почему сразу кровотечение... Это неизвестно. Это ещё не конец... У него же цирроз... Ну и что! Сейчас с циррозом можно очень долго протянуть... Нужен врач.

Я вышла из грота и солнечный свет ослепил, заставил меня моргать, привыкая к нему. Я ещё раз глубоко вздохнула, оглядываясь. Ближе всех был Иван, возившийся с отвёрткой над старым табуретом шагах в десяти от меня.

- Полкан... Где Полкан? - спросила я и он, не поднимая головы, безнадёжно махнул в сторону землянки.

- Не ходила бы ты, Белка! Подожди до утра... - проронил он, не вынимая изо рта шурупов. - Если не к спеху, лучше не спеши.

Что ещё там такое... Я не могу ждать до утра - пронеслось в голове - И Тосик не может...К утру мы просто умрём!

Я не помню, как дошла до землянки и спустилась по выложенным кирпичом ступенькам...

Я никогда не видела Полкана пьяным. Он очень умеренно пьёт и обычно, пиво, иногда немного вина. Сегодня он пил водку, много водки. Её запах доставал с самого порога, а на столе перед ним стояли три бутылки: две пустые и одна начатая.

- Белка, уйди! - сказал Полкан спокойным, размеренным голосом, - Ты - уйди! Вот как раз ты не должна...

- Полкан... - начинаю я, но он прерывает меня взмахом руки, подняв ясные, нереального светло-голубого цвета, прозрачные глаза. Лицо у него неподвижное, бледное, залитое слезами.

- Всё умерло, всё! - произносит он трезво и непреклонно. Всё! Вера, Надежда, Любовь... Умерли... И мать их, Сонечка! Так и остались на чужбине. И ничего после них нет. Ни-че-го! Ни лоскутка, ни ниточки! И городка нашего нет...Только несколько воронок в земле... И даже фотокарточка в моём грузовике сгорела. Я не помню их лиц... я вижу другие...

Я только теперь замечаю перед ним расставленные по краю стола четыре стакана с водкой, накрытые ломтями хлеба.

- Как раз в этот день... Сегодня... Годовщина... - продолжает он, и я подхожу к столу, чтобы прикоснуться к его крышке дрожащими пальцами.

-Уйди, Белка! - повторяет Полкан и я слышу его уже сквозь шум в ушах, сопровождаемый частыми скачками в левой стороне груди.

- И за нас... с Тосиком... тоже ... поставь - прошу я, теряя чувство реальности. - Больше некому... Поставь, Полкан... Потом...

Я поворачиваюсь на непослушных ногах и, цепляясь за стену, бреду к выходу. Пол подо мной качается, стены надвигаются ближе и грозят обрушиться.

Я ещё слышу, как он подхватывает меня возле самой двери и, открыв её ударом ноги, кричит: Антон! Тьфу ты... Иван! Отар! Сюда! Скорее!

***

Я выныриваю из темноты одним моментальным движением, сразу, как будто кто-то отдёрнул перед глазами шторку, заслоняющую свет. Надо мной - шиферный свод, а за его краем - бездонное синее небо без единого облачка и далёкая птица, зависнувшая в вышине.

Это грот... Я лежу на раскладушке в гроте и сейчас, судя по солнцу, около трёх часов. А было... Сколько же было... Я пошла к Тосику... Нет, к Полкану... Тосик!!! Я пытаюсь вскочить, но мягкая рук удерживает меня на подушке и нежный Анькин голос говорит что-то. Передо мной появляется её лицо с блестящими от слёз щеками.

- Тише, Белочка, не спеши... Ой, как ты нас напугала! Всё хорошо, не беспокойся. Не спеши, оглядись получше, привыкни...

- Тосик... Что с ним? - голос у меня хриплый, а сухой язык цепляется за щёки и губы.

- Всё хорошо... С ним всё нормально, Белка! Не переживай, он уже в нашей больничке, его Иванка с Отаром отвезли. Доктор Силаньтев сказал, что это обычная простуда. Он уже сбил температуру и Антону легче. Вы вчера под дождь попали, вспомни. Пришли мокрые с головы до ног...

-А до этого разгорячились... - подхватывает Отар из-за её плеча, - Мы его очень осторожно перенесли и доставили быстро, не сомневайся! Я сам видел, как у него испарина выступила... А потом он в себя пришёл... Белочка, всё в порядке, можешь мне поверить. Это простое оэрви. С ним Иван остался.

- Пить - прошу я, и надо мной появляется голова Свистка. Он подаёт Анюте стакан и та, осторожно приподняв мне голову с подушки, подносит его к моим губам. Вода холодная, с привкусом бочажка. Недавно набирал - понимаю я. Наверное, сходил не один раз, чтобы была свежей...

- Ты лучше вспомни, когда ела в последний раз нормально - ворчит сбоку Полкан. Я понимаю, что он находится на нашем самодельном диванчике из матрасов и пытаюсь повернуть к нему голову, но он сам подходит ближе и встаёт рядом. Старшой выглядит совершенно трезвым, только глаза до сих пор, светлые и прозрачные, да чувствуется сильный запах спиртного.

- Ела...- бормочу я, - Наверное, вчера в обед... А потом понемногу, как-то не очень хотелось, наверное...

- Ни черта ты не ела - вставляет Свисток и Полкан даже не замечает злостного нарушения установленных им правил - По тарелке ложкой повозила и всё. Я с вами обедал. А на ужин вы с Антоном обошлись оладушками, по паре на брата, остальные я доел. И не завтракала ты ни вчера, ни сегодня, и не обедала, только чай пила. Но голодных обмороков, которые тянутся не меньше часа, я никогда не видел...

- Разве прошёл всего час? - спрашиваю я, снова взглянув в небо. - Мне кажется, больше...

- Это был обморок на нервной почве - возражает Анька - А голодание просто ему вредности добавило... Я тебе сделала уколы витаминов и глюкозу в вену вколола, - обращается она уже ко мне - Слава Богу, что у тебя вены хорошие, я в них боюсь колоть... Приходилось, конечно: куда денешься, если надо, но боюсь... И ты уснула. Сразу видно стало, что тебе легче, губы не такие белые, глаза задвигались, пульс выровнялся... Ой, а Иван не знает... Сказал мне: Белку обязательно на ноги поставь...

- Узнает - обещаю я - Сейчас туда пойду... Немного в себя приду и отправлюсь.

- Пока не поешь, даже с кровати не встанешь. - сердито заявляет мне Полкан - Даже и думать не мечтай, что снова голодная уйдёшь! И теперь я лично буду за твоим питанием следить, поняла? Каждый день будешь докладываться! Это надо такое, чтоб у меня девчонка в голодный обморок упала! Кому сказать - это же позорище какое!

Свисток ухмыляется и подмигивает мне за его спиной, а у Аньки снова выступают на глазах слёзы. Я тоже пытаюсь улыбнуться.

- Только целую курицу я не осилю. Даже не надейся... Чего-нибудь немного, а я потом догоню. Клянусь!

Анька с готовностью убегает к себе и приносит мне пару котлет с гарниром, а Отар обещает кофе. Я выпрямляю вялое, неподдающееся тело и осторожно верчу головой. У меня ещё немного плывёт всё перед глазами, но того страшного ощущения, что я не могу вздохнуть полной грудью, уже нет...

- А Юлька? Где она? - Она не ушла? - вспоминаю я - Её нельзя выпускать, она снова уйдёт. А искать её я сейчас не могу...

- Нет, не ушла. Спит твоя Юлька, не волнуйся. Стонет да хрюкает... Я все двери поплотней завесила и шуметь никому не даю... - успокаивает меня Анютка. - Не переживай, присмотрим.

Я сижу на раскладушке, подпёртая со всех сторон подушками и ем котлеты, хотя есть мне не хочется, и все внимательно наблюдают, как я насыщаюсь. Анька радуется каждому проглоченному мной кусочку, а Свисток удовлетворённо кивает головой. Полкан придирчиво трогает рукой кружку с принесённым Отаром кофе и спрашивает, достаточно ли он положил сахара и не слишком ли крепко заварил, не обожгусь ли я... Это всё так непохоже на мою жизнь в родной семье, что я ловлю себя на желании заплакать. Мне хочется сказать им: 'Как же я всех вас люблю!', но я боюсь разрыдаться в голос, если начну говорить...

До больнички меня проводил Отар и пообещал остаться на эту ночь дома. Тосик спал и выглядел вполне терпимо. Иван наказал мне обязательно отдохнуть хорошенько, 'чтобы сама не разболелась' и стал тоже собираться.

- Закройте калитку, и ни к кому сама не выходи, поняла, Белка? Пусть с ними доктор разговаривает. А ты Антона не бросай, будь рядом.

Старенький седой Иван Иваныч, называющий меня 'деточкой' и 'милочкой' каждые пять минут, тщательно осмотрел меня и сделал ещё пару инъекций.

- Тебе нужно последить за своими сосудами, девочка, хорошенько последить. Мне не нравится, как стучит твоё сердечко... Хорошо бы, обследоваться по полной программе в краевой больнице. Когда Антону станет лучше, я тебе направление устрою...

- А ему станет лучше, доктор?

- Очень надеюсь. Конечно, совсем некстати эта простуда, но больших неприятностей я от неё не жду: до бронхита пока не дошло. Самое главное, принимать все лекарства, которые ему выдают в Краснодаре, соблюдать режим и диету, и не волноваться. Не волноваться - это очень важно, запомни это, деточка, дорогая моя. Избегайте всех стрессовых факторов! И тогда он может надеяться на достаточно длительную ремиссию. А сейчас мы его подлечим, милочка, не сомневайся. Мы его подлечим...

Не волноваться - это не совсем реально при нашем образе жизни - уныло думаю я, оставшись одна. Мы с Тосиком находимся в личной процедурной доктора, при его квартире. Я некоторое время сижу рядом с ним, а потом укладываюсь на кушетку отдохнуть, чтобы услышать, когда он проснётся.

Добрый доктор, разумеется, не говорит мне всей правды. Он беспокоится и ждёт осложнений, но надеется на удачу. Мне тоже не остаётся ничего другого. Надежда - это всё, что мне осталось. Но Тосик, на самом деле, смотрится лучше, чем с утра... Может быть, он будет ещё лучше чувствовать себя в Питерском или Московском центре. Под наблюдением врачей стойкой ремиссии добиться проще. Но разве его загонишь в больницу надолго. Кого, кроме лежачих, можно удержать на больничной койке? Алик когда-то устраивал мне выезды на волю по два раза в неделю, иначе бы я просто уползла из своей маленькой отдельной палаты, которую он постарался сделать уютной... А у меня нет ни связей, ни папы-врача, ни денег. У меня даже уверенности в том, что я останусь в живых нет... А вот плакать не стоит, это ничего не даст... Поэтому, лучше заняться чем- нибудь...

Несмотря на возражения Силантьева, я выпросила у него ведро и тряпки и отдраила его процедурную, а потом весь домик- аптеку, сварила суп и приготовила мясное рагу, прокутила в старой машинке грязное бельё и развесила его на улице: ночь заходила тёплая. Мы поужинали и я накормила куриным бульоном с сухариками проснувшегося Тосика, а потом сделала ему чай. Мы с ним немного поговорили и он снова уснул.

Всё-таки, мне везёт - решила я, снова укладываясь на узкую кушетку - Тосику лучше и Юлька нашлась. Несмотря на то, что моя жизнь исковеркана и перевёрнута с ног на голову, мне везёт. Я не одна и рядом со мной много хороших людей, у меня есть друзья. Я оторвалась от преследований Чёрного. Мне удалось отправить Нику с мамой к Элле. Моей девочке уже скоро семь лет. Она меня знает только по фотографиям... Это ужасно, но так безопасней и о ней хорошо заботятся. Она часто напоминала мне Алика: не лицом, а характером. Спокойная, ласковая и очень рассудительная и разумная, даже в свои два года.... Ей легче будет переносить размеренную чопорную обстановку, создаваемую вокруг себя мамой, которая меня приводила в тихое исступление. Ника сумеет воспринимать всё проще... И мы увидимся! Мы с ней обязательно увидимся! Может быть, будем жить вместе... Всё будет хорошо...

Я проснулась ночью с неясным чувством тревоги. На часах было начало третьего, за окном уже начиналось движение автомобилей. Я стала вспоминать о том, что могло меня беспокоить в первую очередь.

Лекарства! Кофр с лекарствами, которые Тосик принимает в течение всего дня, остался дома, в кабинете! Утром ему нужна будет первая порция, которая,- я хорошо помню,- одна из самых значительных. Заяц обещал заехать в восемь, а это уже время приёма. Пока он вернётся за кофром и привезёт его, пройдёт минут двадцать. Мне нужно идти самой... Полный рассвет начнётся через какой-нибудь час и никаких уродов на улице уже не должно быть, ни живых, ни мёртвых: на шоссе в это время хватает не только машин, но и людей.

Тосик спал на правом боку, подложив руку под голову, и казался вполне благополучным. Он глубоко и равномерно, без хрипов, дышал. На лбу блестели мелкие капельки пота, губы порозовели, а цвет лица выровнялся. Я постояла возле него, запоминая, как обнадёживающе он смотрится, и вышла, выключив большой свет. Я нашла место в ограде, где Полкан сделал столбик с подпорками, из-за того, что там проседала почва и, пользуясь ими как ступеньками, выбралась наружу. Меня изводило неясное, но ощутимое волнение, не дававшее покоя...

Глава 36

Я добралась до нашего рынка и почувствовала запах дыма. Он стелился со стороны небольшого отрезка улицы между прибрежной горой и рекой, где располагались особняки Алана и его родни. Запах отдавал горелым мясом и ещё чем-то довольно противным. Мне на ум сразу пришёл Ванькин белый краб... Что-то там случилось!

Некоторое столпотворение на Диком пляже мне тоже очень не понравилось: в такое время бодрствуют только 'подневольные' граждане, которых с утра ждут их трудовые посты и обязанности, а пляжникам положено спать. Шумели они не очень громко, но я отчётливо слышала женский плач.

Когда мимо меня промчались в сторону Подгорного по дороге две пассажирские газели, переполненные людьми, и свернули на дорогу к Вонючке, я окончательно поняла, что инцидент произошёл немалый. Я вдруг вспомнила некоторые образы, привидевшиеся мне в коротком сне перед пробуждением: там был огонь и неуклюжие тени, с усилием продвигающиеся в темноте...

- Господи, только бы... Господи, Боже! - мысли метались в голове, как испуганные мыши и я прибавила шагу. Что 'только бы' - соображалось плохо. Только бы скорее добежать до перелаза...

На перешейке меня испугало наличие света. Зачем у нас под утро может гореть свет! И доска-мостик не убрана на ночь... Она шаталась под моими ногами, как будто тот, кто её ставил, не знал, как это делается. А Ботик не выбежал мне навстречу, хотя бы посмотреть, кто пришёл, как это случалось всегда, за редким исключением. У меня уже перехватывало дыхание, а ноги начинали заплетаться...

Я никак не могла понять, почему обычный свет от аккумуляторного фонарика такой красный... Наверное, в самый первый миг я просто ненадолго сошла с ума. Только сумасшедший мог вот так стоять столбом и потом, медленно поворачиваясь, смотреть в течение нескольких минут, а не заорать, не завыть, не броситься на землю, чтобы выместить на ней своё отчаянье и ужас...

Они все были мёртвые... Все! На дорожке возле края поляны неподвижно лежал Отар. Его голова была неестественно вывернута под углом между скальными обломками и струйка крови, вытекающая из угла рта, уже успела подсохнуть. Выражение его лица, почти спокойное, могло навести на мысли о сне, если бы не эти камни и кровь.

Зайцы были рядом, в нескольких шагах от него. Анька, с разорванным горлом, сложила руки на груди, глядя в небо широко раскрытыми глазами, в которых ещё сверкали невысохшие капли перемешанных с кровью слёз. Иван прижимал к животу свои внутренности, поблёскивающие в слабом фонарном свете и его лицо, непривычно беззащитное и страдающее, могло вызывать оторопь. Крови вокруг них оказалось так много, что всё в радиусе двух метров приобрело красный цвет: земля, трава, галька и даже листва на ближайшем ежевичном кусте.

Свисток, такой маленький и хрупкий, печальный без своей плутовато-проказливой улыбки, казался чуть ли не шестнадцатилетним. Его перевязанная рука, наполовину вырванная из тела, была вывернута кистью к плечу, а в груди зияла страшная рана, раздвинувшая рёбра. Крови вокруг него было меньше, она вся ушла в песок.

Полкан упал прямо перед входом в грот. У него была размозжена грудь и вся одежда залита кровью, а в сжатой руке зажат молоток... Акела промахнулся...

Я наконец-то сумела набрать полные лёгкие воздуха и он вырвался назад сиплым глухим воем. Голоса не было уже сразу, он пропал с первого звука и никак не мог обрести силу. Я рухнула на колени, ударившись с размаха о мелкие камешки, и не почувствовала боли. Я зажала в горстях эту землю, ставшую страшной братской могилой, и месила, терзала её под собой, впиваясь в самую глубину, оставляя в её бороздах обломки ногтей и кусочки кожи... Я билась об неё головой и выла, скулила, сипела сквозь шум в ушах и стук скачущего в гортани сердца. Это было невыносимо! Я орала целую вечность и, потеряв сознание, снова очнулась, чтобы продолжать этот безумный крик. Я ползала на коленях от одного тела к другому и всё кричала и кричала...

Когда сил осталось только на то, чтобы сидеть, тупо раскачиваясь из стороны в сторону, я попыталась думать. Мысли, собираясь в пёструю беспорядочную кучу, не хотели слушаться и разлетались в разные стороны брызгами крови и ошмётками рваной плоти. Никакие рекомендации Алика, заученные наизусть, не помогали собраться и обрести спокойствие. Кажется, я пробовала плакать... Потом легла на землю, свернувшись в клубок и взяла в рот большой палец... Поза младенца в материнской утробе меня чем-то не устраивала и я переменила положение, укладываясь как Свисток: набок, с левой рукой на отлёте, ноги подогнуты назад, голова откинута... Последний прыжок артиста...

Их убила эта подлая тварь. Никаких позавчерашних охранников здесь и близко не было. Это подлая, подлейшая, ненавистная злобная сука убила их, чтобы сделать мне больно... Убила, всех до одного... Она кого-то послала это совершить, потому что сама не хочет мне показываться, связываться со мной... У неё не было никакой другой цели, кроме желания меня подавить... Подчинить... Почему подчинить? Зачем?

И Чёрный здесь тоже не при чём. Это только она. Эта сука... Ей никогда не был нужен Полкан, ей была нужна я... Теперь, когда я здесь одна... Я убита горем и некому защищать Тосика! Тосик! Как же я не поняла! ЕЙ БЫЛ НУЖЕН ТОСИК! Не знаю, зачем, но ей был нужен Тосик! У него есть общее со всеми, кто причастен к историям с этой тварью: его болезнь. Все, кто её интересовал, были больны! Почему - неизвестно, но это так, другого объяснения нет... И эта сволочь, подлая, паршивая, поганая тварь убила всех... Она, эта безжалостная гадина, кого-то послала это сделать...

Я поднимаюсь с земли, но не могу стоять: ноги подгибаются и ужасная окровавленная поляна плывёт перед глазами. Я снова падаю, угодив бедром и локтём в лужу крови, натекшей с Зайцев. Это ничего... Это моя кровь, моя родная кровь. Кровь, пролитая из-за меня...

Кто-то тяжело ступая прошёл по мостику, ещё невидимый за деревьями и я напрягаюсь. Эти шаги... Я могу узнать их из тысячи других... Неужели... Нет... Нет! Только не Галей! Господи, если ты есть на свете, пусть это будет не он! Только не он... Он не мог...

Галей подходит ко мне быстрей обычного. Лицо у него полно тревоги и боли. Он наклоняется надо мной и подхватывает меня под мышки и, придерживая, ставит на ноги.

-Эрлён... Белка... Тебе надо уйти. Уходи отсюда, Белка! Прошу: уходи!

Одежда у него тоже в брызгах крови, а на руках свежие ссадины... Господи, я так и не успела спросить у Ивана, что у него с руками после той драки... Драки, которая была сто лет назад, когда мы искали... Юлька!

Я вырываюсь из рук Галея и несусь к гроту. У меня даже перестаёт кружиться голова, а тело становится вполне послушным.

- Юлька! - с надеждой зову я и она появляется из дверного проёма, нетвёрдо держась на ногах.

- Юля! Юлечка! Ты жива! Как же тебе удалось спастись? Как хорошо, что ты, может быть, ничего не слышала...

Приблизившись ко мне, Юлька смотрит через меня пустыми глазами, потерявшими свою шоколадную теплоту на слинявшем, землисто-бледном лице. Движения у неё механические, а шаги непривычно шаркают по земле.

- Что с тобой, Юлька? Тебе плохо? Ты ещё в себя не пришла? - говорю я безо всякой веры собственным словам, отступая на шаг, а она пытается схватить меня за руку. Она тоже вся в крови, засохшей мелкими каплями и широкими мазками на её одежде, а через прореху в её груди под правой ключицей виднеется светлеющее небо.

Я, помертвев, отступаю, пока не прижимаюсь икрами и пятками к стенке грота, которая укреплена гораздо ниже поляны. До ступенек наверх всего три метра, но они находятся за протянутой ко мне Юлькиной рукой...

Поскуливающий от боли Ботик, волокущий за собой неподвижные задние лапы, бросается на эту руку прямо из-за моего плеча и повисает на ней, намертво вцепившись зубами. Я, пытаясь оттолкнуть, жёсткое холодное тело, выскакиваю из западни и взлетаю по ступенькам. Юлька сдирает собаку одним движением, оставив в зубах Ботика обрывки белой бескровной плоти и оголяя кость, а потом бросает его под ноги и затаптывает под визг и кошмарный хруст. А потом снова идёт за мной. Я не могу не смотреть на неё, не видеть этого страшного застывшего в смертельной маске лица своей лучшей подруги и так и отхожу - спиной.

Вклинившийся между нами Галей пытается отвлечь внимание Юльки на себя и с силой бьёт её в грудь, но она, отмахнувшись, откидывает его в сторону. Он вскакивает с земли, вытирая с лица кровь, и снова кидается к ней, стараясь подсечь сбоку, но получает новый удар. Я всё смотрю в это неживое лицо, уже непохожее на Юльку. Это не Юлька, это Шерхан, посланный извращённой волей сбесившейся злобной суки... И она меня убьёт... Сделает со мной, всё что ей приказано...

Упрямый Галей налетает на Юльку сзади, и, схватив за плечи, упирается коленом ей в позвоночник. Он мощным ударом переламывает мёртвое тело пополам и теперь оно выглядит ещё ужасней: упавшая верхняя половина его с головой и торсом висит впереди бедренной части и идущих ног. А её руки всё тянутся ко мне и я чувствую дурноту, охватывающую сознание.

- Белка... Не давай приблизиться... Отходи... - сдавленным голосом и задыхаясь говорит Галей и быстро, - удивительно быстро! - направляется в сторону ручья. Я снова отступаю от чудовища, которое было моей Юлькой и которое с неумолимой настойчивостью продолжает преследовать меня по поляне. Галей появляется с двумя полными вёдрами жидкости и, примерившись, выливает их одно за другим, на Юльку. Мёртвое тело начинает корчиться и плавиться, таять у меня на глазах. Я стою без единой мысли в голове и смотрю, как оно распадается на куски, как эти куски пенятся и шипят, растекаясь по земле. Наконец от них остаются две узкие босые ступни с пятками, заляпанными кровью...

Юлька всегда шутила на тему, что её 'колхозные ножки' больше и устойчивей моих 'городских игрушечек', но ступни у неё были уже и изящней моих широкопалых копытец... Я сажусь над таящими Юлькиными останками и молчу, катая горький комок во рту. У меня совсем нет слёз и я могу только выть без голоса...

- Прости, Белка! - говорит Галей. - Больше никак нельзя... Долго... Соли в реке мало. Морская вода лучше... Прости!

Я бросаю взгляд на его голову с ссаженным и кровоточащим участком кожи над виском и встаю. - Нужно перевязать твою рану, Галей, подожди.

В корзине с чистым бельём хватит простыней и полотенец, чтобы перевязать целый отряд, но я не выбирая, выношу её всю и, усадив Галея на диван в гроте, обрабатываю ему рану перекисью, а потом перевязываю бинтом из аптечки и ставлю её на стол. Больше бинты не мне понадобятся...

- Тебе надо уходить, Белка! - настойчиво повторяет Галей - Её послали за тобой. Уже мёртвую. Она встала ночью, и...- он замолкает, а я закрепляю повязку и присаживаюсь рядом с ним на диван, где последний раз на моей памяти сидел Полкан.

- И она убила всех... Я знаю... Догадалась...

- Это уже была не она. Мне жаль... Хочу забрать твою боль, Белка... - тронув мои пальцы, виновато произносит Галей и я его успокаиваю.

- Да, я знаю, Галей... Это была не она...

- Та гадина, которая её послала... Она пришлёт других... Эрлён... Белка, тебе надо быть далеко. Ты должна пойти к Алану... Больше некуда... У Алана сейчас... Плохо у Алана, но он укроет. Позже... Днём... Сейчас надо спрятаться. Твой брат... Алан его выручит... Алан не бросает своих... Он вас увезёт...- снова начинает путаться в словах Галей.

Тосик уже у неё, она его забрала - думаю я: и Галей это тоже почувствовал. Так куда же мне уходить от Тосика?

- Я не могу - честно говорю я, - Не могу уйти от них... Это мои близкие. Я не оставлю их так лежать. Я не буду знать покоя до самой смерти, если оставлю их здесь, под открытым небом...

- Их похоронят, Эрлён! Обещаю... Клянусь! Как надо, по всем обрядам... Я сделаю! Сделаю всё! Уходи! Прошу!

- Хорошо. Я тебе верю. Но я тоже должна что-то сделать для них. Попрощаться...

Я выношу свою корзину наверх и освобождаю кабинет Тосика. Здесь самое прохладное место и ветерок бывает в течение всего дня. И пол здесь относительно ровный, скальный.

Первым я выбираю Свистка. С нежностью обтираю влажной тряпкой его лицо, прижимаю и держу пальцами полуоткрытое веко правого глаза, прикрываю повязкой раздробленные рёбра, за которыми уже не бьётся сердце, приматываю лентами из тонкого полотенца раненую руку. Повязка на ней сползла и я вижу, что это был, действительно, огнестрел. Больше в нашего шалопая никто никогда не будет стрелять... Свисток такой лёгкий, что я, наверное, сумела бы донести его одна, здесь недалеко. Но Галей не даёт мне этого сделать, и мы на простыне переносим тело в кабинет, уложив у дальней стены. Щека, которую я целую, уже начинает застывать...

Следующий Полкан и у меня начинает печь в горле, когда я пытаюсь вынуть молоток из его руки. Это получается, когда я смачиваю деревянную рукоятку водой. Его я перебинтовываю широким полосами прямо поверх одежды, чтобы не были видны ужасные вмятины под майкой, разбившие грудную кость. Лицо у Полкана совершенно чистое, но я обтираю его тоже, поцеловав отеческую руку и холодный высокий лоб...

За Полканом я, уже сумев заплакать, принимаюсь обмывать Отара. Какое же у него мирное и доброе лицо... У Отара весь затылок в подсохшей загустевшей крови, но я просто подкладываю ему под голову своё свёрнутое махровое полотенце: Отара обмоет Лена... А я сейчас только вытру кровь с лица и поцелую его... Он остался на эту ночь в лагере, чтобы я не беспокоилась за Юльку... Лучше бы он ушёл...

Теперь у меня занята вся основная часть кабинета слева от входа. Для Зайцев осталось место справа... Над Анюткой я уже начинаю рыдать: беззвучно - чтобы не пугать Галея. Я долго обмываю её безжизненное лицо и шею, придерживаю опущенные рукой веки, а потом повязываю на горло свою бандану. Она, конечно, пропитается кровью, но когда нашу Анечку будут обмывать по-настоящему, этот шёлковый платок ' в цвет моих глаз' по обычаю, уложат с ней в гроб. Он будет с ней всегда... С её мальчиком или девочкой... Ночнушка Анюты пропитана кровью насквозь и уже высохла сверху, поменяв белый в букетиках цвет на бурый. Не стоит раздевать её на этой отмеченной смертью и ужасом поляне...

У меня осталась только одна белая простынь и я откладываю её для Ивана. А Аньку мы помещаем на махровую пляжную простынь, в красных разводах, которая ей всегда нравилась. Мне приходится переждать спазмы рыданий, прежде чем мы берёмся за концы простыни. Галей терпеливо ждёт меня, но беспокойства уже не скрывает: разгорается рассвет и 'посланник' за мной может сильно спешить... Прощай, Анечка...

При свете зарождающейся зари Иваново лицо уже не выглядит таким незащищённым и измученным, а скорей строгим и скорбным. Я подозреваю, что Анютка погибла первой, и он не успел её спасти: это самое ужасное... Иван и сейчас такой красивый! Теперь, на его мёртвом бескровном лице видна не только яркость, но и удивительная правильность черт... Больше я никогда не услышу твоего удивительного голоса, Ванечка! И не увижу твоей чудесной улыбки! Я бережно отвожу его руку от прикрытых скомканной майкой вырванных внутренностей и прибинтовываю их к животу вместе с тряпкой. Это тоже исправят знающие люди... Лицо у Ивана совсем чистое, несмотря на полностью окровавленную одежду и я протираю его от мелких кровавых брызг, слегка, прикасаясь... Ваня... Прости...

- Тебе нужно идти, Белка! Уходить к людям... Туда, где будет светло... Много людей... Я найду тебя... Буду знать где... Всегда найду. - говорит Галей, когда я ещё раз попрощавшись с каждым из усопших, выхожу из грота.

- Да, Галей. Я знаю - отвечаю я ему ровным голосом, от которой мне самой становится холодно, и иду к центру поляны. Это здесь...

Я ложусь прямо в сухую белую пыль среди травы и упираюсь в неё лицом - Прости, Юлечка. Дорогая моя, прощай.

Потом выношу из дупла чистые одежду и бельё, и, срывая с себя на ходу сочащиеся кровью вещи, вхожу в воду. Я не чувствую её холода, - так холодно у меня внутри. Галей, отвернувшись, стоит на берегу, ожидая, когда я оденусь.

- Я готова уходить, Галей. Пожалуйста, выключи свет и убери доску с перешейка. Сюда никто не должен заходить кроме тех, кто придёт с тобой. Хорошо?

- Да, Белка! Клянусь тебе! И ещё, Эрлён... Вот это, Белка... Сохрани это... - просит он, указывая на крошечную капельку-талисман, висящий у меня на цепочке рядом с крестиком. Он тебя сбережёт, я вижу... Знаю... Не расставайся с ним... Никогда.

- Хорошо, Галей, обещаю тебе, - киваю я - Теперь мне пора...

Я ухожу с Горки, не дожидаясь Галея. Ему незачем знать, куда я направлюсь... Тьма рассеялась окончательно и я вижу людей, которых в начале четвёртого, уже немало. На обочине рядком стоят машины. Запах гари усилился и горит не только в стороне владений Алана, а ещё кое-где: в Сосновом бору и недалеко от 'Утёса', а также в районе больнички. Значит, этой высокомерной гадине нужны не только мы с Тосиком...

Я направляюсь, по зову интуиции, к безлюдному боковому тупику перед рынком и не ошибаюсь: там, в тени акаций, припаркована машина и ничего, что она мне незнакома, у состоятельных людей бывает по нескольку машин сразу.

Он выходит мне навстречу, оторвавшись от ствола единственного здесь боярышника, и стоит в ожидании.

- Ты... Ты... - я размаха ударяю ему в грудь, и он, пошатнувшись, с трудом удерживается на ногах. Подхватывает меня за локти, увлекая под защиту кроны от случайных любопытных взглядов.

- Белка, я ждал тебя...

Мне хочется искусать его, расцарапать лицо, вырвать глаза. Я ничего и никого сейчас не вижу, кроме любимых мёртвых лиц. Подумать только, я ещё вчера хотела сказать им, как я их всех люблю, и не сказала! Теперь не скажу уже никогда...

- Ты подлец! Пропади ты пропадом, подлец, сволочь, скотина! Иди и скажи своей подруге-сообщнице, или кто она тебе там... Скажи, что мне никогда не было так больно! Скажи ей, что я вне себя от горя и хочу умереть! Но сначала я убью её... - пытаясь вырвать свои запястья из его рук, пытаюсь кричать я. Но голоса у меня нет: он по привычке звучит почти шёпотом.

- Убери свои поганые руки, ты, мразь! Подумать только, меня, дуру, всегда умиляли твои розовые пальцы. Такие же пальцы и ногти, более светлые, чем сами руки, у моих знакомых эфиопов... Ты просто обыкновенный чернозадый мулат! И в этом - вся твоя особенная прелесть!

- Ты можешь оскорблять меня сколько тебе хочется... Я это заслужил... Но, я же не знал кто ты... Ты не говорила мне, что тебя зовут Белка... - умоляюще говорит он.

- И что, ты бы сразу признался, что твоя поганая, дешёвая, сучья тётушка, твоя 'просто Ася' под меня роет? Почему же не сказал тогда, когда узнал? Затрясся как осиновый лист и засунул свой язык в свою чёрную ж...?

- Я не мог... Прости меня, я не мог! Я связан клятвой! Я принадлежу себе только до тех пор, пока её соблюдаю... Я сразу же кинулся просить её, как только узнал... Я её просил, клянусь тебе! Умолял на коленях!

- Мне плевать, что ты её просил! Она убила всех моих близких и теперь собирается убить Тосика! А ты даже пыли под ногами любого из них не стоишь! Урод!

- Хорошо, пусть я урод, пусть я сволочь, подлец и скотина... Я ждал тебя здесь, чтобы попросить тебя уехать. Предупредить...Прошу тебя, Белка, уезжай! Ты не сможешь с ней справиться. У тебя не хватит сил. Моя мама была гораздо сильнее тебя и сдалась. А потом погибла... Ася...она уже разучилась жалеть людей, ей никого не жалко, раз она не пожалела родной дочери. Она сделает с тобой что пожелает, и ты не сможешь ей противостоять. А у меня нет сил тебе помочь... Прошу: уезжай. Она не сможет достать тебя на расстоянии... У меня есть деньги, много денег, я помогу тебе исчезнуть.

- Исчезни сам, кусок козла! Провались сквозь землю! Я никуда не уеду от Тосика, он для меня важней всего на свете. Если ты этого не понимаешь, то никогда и не поймёшь, отброс ты негритянский! 'Не пожалела дочери'! Значит, она твоя бабушка? И сколько же ей лет? Ты знаешь, за чей счёт твоя старушка так молодо выглядит? Что она забирает красоту и молодость у убитых ей людей...

- Не обязательно у убитых. Просто у тех, у кого может взять...

- У меня она ничего не возьмёт! Никогда! Можешь ей это передать, своей красотке-бабушке. Она смогла забрать у меня только такое сокровище, как ты? Можешь пойти и трахнуть её, для большей радости, если вы этого ещё не сделали...

Промелькнувшее на его лице выражение, заставляет меня расхохотаться, деланно, наигранно, выдавливая из себя смех. Этому меня тоже научил Алик: смеяться, когда совсем не хочется. Простая серия судорожных выдыханий с соответствующими поправками...

- Сделали... Надо же! И ты собирался вручить свой трахнувший родную бабку чёрный член мне, знавшей в своей жизни всего одного мужчину? Черномазый ты ублюдок и геронтофил!

Я его очень сильно достала: метко и больно. Но большого удовольствия это не приносит. Мне хотелось на весь мир кричать от горя, а я просто выводила из себя родственника убийцы.

Он опускает глаза, медленно выдохнув, справляясь со стыдом и обидой, а я мстительно вспоминаю себя в такой же ситуации там, в кафе... Но я не могу со злой радостью смотреть на его лицо, когда в моей памяти всплывает смущённая улыбка Анютки, отнимающей у него свою руку... Чтоб ты пропал...

- Это было только несколько раз... Я был ещё почти ребёнком. Мне было всего тринадцать. Белка, не поминай... Зачем ты... Моя мама этого не пережила... Ты не знаешь всего... Я же просто хочу убедить тебя уехать. Ты не понимаешь, с кем связалась... С кем собираешься воевать... Называй меня козлом, идиотом, сволочью, дебилом... но послушайся: уезжай!

- Я не могу называть тебя дебилом, меня уже попросил об этом имени другой человек... - почти спокойно говорю я в его смятенный чёрный взгляд. - Кроме того, вон там приехали приближённые твоей любовницы-тёти-бабушки, чтобы отвезти меня к ней. Нам с тобой, кажется, пора попрощаться...

Глава 37

Меня несёт на руках громила раза в полтора больше Галея с пустыми светлыми глазами. Он хотя бы живой. Он и ещё один мелкий гадёныш, не достающий даже до моего виска, - живые, остальные пятеро - зомби, размеренно, но не совсем ровно шагающие по чавкающей болотной жиже. Это - то самое болото, которое начинается за заброшенным старым кладбищем, где лежит Почепа. Мы ехали в машине с закрытыми чёрными экранами окнами, но местность я знаю. Здесь никогда никто не ходит...

Говорили, что более пятидесяти лет назад, сюда принесла свои воды и остатки трёх селений сверху переполненная горная река. Она вызвала губительный сель и обломки строений, вместе с домашним скарбом, долго плавали по её поверхности, пока вода не улеглась. Она ушла в почву между камнями, перемешалась с лесным перегноем, песком и глиной на огромной площади. За столько лет упали и сгнили деревья, наполнявшие лес. Теперь здесь пустошь и топь, среди которой кое-где проглядывают островки травы и чёрные останки стволов. Внутри топи, наверное, немало погибших животных и людей: костей на берегу видели прорву.

От меня никто не скрывает дорогу, по которой мы идём. В одиночку здесь, конечно, нечего делать... Мы вошли в болото не с русской, а с мусульманской части кладбища: это я попыталась запомнить и даже наметила себе ориентиры, но потом поняла, что дело - дохляк. И в прямом и в переносном смысле... Одной мне не выбраться по этой грязи ни за что. Охотники сюда, конечно, тоже не ходят: ни цапель, ни других водоплавающих птиц здесь нет. Мёртвая зона.

Мы входим в ущелье между рассыпающимися и очень ненадёжными на вид, далёкими холмами, и, наконец, останавливаемся перед скалой, окружённой топью со всех сторон. На маленьком кусочке суши мелкий тип говорит: 'Башка, мы пришли', и великан опускает меня на землю, продемонстрировав лысую голову со следами шрама через весь череп, ото лба к затылку. Наверное, так выглядит полная лоботомия: проблесков ума у верзилы ни в одном глазу. Солнце уже показывается из-за горизонта, и мёртвые уроды заметно спешат, заходя вперёд нас в узкую пещерку со спуском вниз, скрытую чахлым кустарником. Сразу и не увидишь...

Внутри это обычный, ничем не примечательный лаз: неровные стены, низкий свод, хрустящий гравий под ногами. Идти надо согнувшись и натыкаясь в полутьме на стены, оступаясь на неровном полу. Потом вышедший вперёд коротышка что-то делает и справа в стене открывается дверь, за которой начинается коридор, освещённый тусклыми фонарями на потолке. Стены в нём тоже скальные, но в них попадаются двери и проходы. В одном из таких исчезают уроды-ходоки, а мы втроём идём дальше. Грязь на голых пятках недомерка напоминает ту, что была на Юлькиных ногах, когда она лежала в своей постели, и я сразу же проникаюсь к нему ненавистью...

После просторного вытянутого зала, уже более-менее ровного, и с окнами под потолком, мы сворачиваем, и мелкий открывает низкую дверцу, уступив мне место для входа. Это небольшая комнатка с каменной лежанкой и слабым фонарём над дверью. Я вхожу и сажусь на лежанку. Всё ясно: это моя камера, здесь и придётся ждать встречи с высочайшей сучьей особой. Дверь за мной закрывается и в скважине поворачивается ключ.

Тосик! - вскидываюсь я и бросаюсь к двери. Тосик должен выпить с утра свои лекарства! Я бью по тяжёлому железу кулаком, представляя себе его лицо, измученное и усталоё... Воспоминание всплывает мгновенно: ни кофра с лекарствами, ни армейского ящика, ни ноутбука в кабинете не было, когда я выносила из него кровать и стол со стулом. И даже часть Тосиковой одежды на стене в углу кто-то забрал с собой. Кто-то, кто не знал, как правильно уложить доску через перешеек... Я возвращаюсь к лежаку и сажусь на камень.

- Что случилось? - спрашивает меня недомерок, всё-таки открывший дверь - Чего ты хочешь?

- Мы же не познакомились - отвечаю я, пожав плечами - Ты не представился... Воспитанные люди так не поступают. Ну ладно уж, правила гостеприимства упустил, понятно: госпоже докладываться пора, не до хороших манер. Но имя своё надо было даме сказать. Это совсем недопустимое посрамление правил этикета.

Он некоторое время с любопытством пялится на меня, помолчав, и отвечает.

- Игнат меня зовут! Иг-нат, понятно? Ещё что?

- Приятно познакомиться... Белка! - произношу я, стараясь запомнить его простецкую курносую физиономию с глазками неопределённого цвета и стараясь, чтобы мой голос не звучал зловеще - Больше ничего. Теперь займёмся каждый своими делами...

Он опять рассматривает меня несколько минут и задаёт новый вопрос.

- И какими такими своими делами ты собираешься заниматься? Что же ты теперь хочешь делать?

- Плакать! - откровенно признаюсь я, - Плакать и рыдать, выть и рвать на себе волосы... Мне нужно оплакать своих близких, которых я потеряла этой ночью. Тех, кого уже нет, кого никогда никому не заменить...

Он молчит и никак не показывает своего отношения к моим словам. Но они его задели, я знаю. Пусть он запомнит их, надолго... Лучше - навсегда. Я умею быть злопамятной и мстительной. Я научусь...

Игнат выходит, снова заперев дверь, а я остаюсь одна, наедине со своим страшным, невосполнимым, невыносимым горем... Мне даже не нужно ничего вспоминать: это со мной навсегда...

... Отар был таким спокойным и умиротворённым... Он так лежал, как будто внезапно уснул. Может быть, он даже не понял, что случилось... Господи, Господи, ну за что это ему? Он только пришёл к нам, только начал налаживать свою жизнь. Она была у него не сладкой, об этом не сложно догадаться... А он сам он был таким хорошим парнем: добродушным, понятливым и деликатным. Доверчивым и открытым! Как он старался стать всем другом! Какая у него была улыбка: как у ребёнка! И как он умел работать, радостно, без напряжения и нервотрёпки... Терпеливо и старательно вникал во все мелочи наших отношений и был такой тёплый, такой свой! Как будто прожил с нами четыре года, а не четыре месяца... Ну за что, Боже мой, за что! Если бы он ушёл к Лене, он бы остался жить! Это я виновата, что он не ушёл: он хотел задержать Юльку дома, если бы она собралась уйти! И может быть, как раз, пытался задержать...

Слезы жгут глаза и раздирают что-то внутри грудины. Это больно, но пусть будет ещё больней, так и должно быть... Я потеряла так много... А они, мои дорогие, несравненные, самые лучшие, они потеряли всё: жизнь, небо над головой, солнце в нём, дождь, под которым можно промокнуть и воздух, который уже не вздохнуть... Мне плохо, а им теперь никак, и это - самое ужасное... Они никогда не будут жить... Никогда не узнают, как без них существует мир. Их больше нет...

Полкан, мой драгоценный старый ворчун! Как же я теперь, без тебя, без твоих выволочек и внушений! Никто никогда не заполнит этой кровоточащей раны в моём сердце! Ты был нам отец и мать, наша опора и защита на все случаи жизни... Как он смотрел тогда, глазами, посветлевшими от слёз... Подумать только: девочка упала в голодный обморок... И как обнимал меня, загораживая от Шкуры... А как успокаивал, когда я ему всё рассказала! Хотя я, можно сказать, повесила на него новую проблему, страшней которой никогда и не знала. Наверное, это правда: он любил меня больше всех... Он всех нас любил, но я, может быть, напоминала ему его погибших дочек... Нашёл время купить эту ложечку мне на день рождения... А как он пел! Иван, который в этом понимает, был в настоящем восторге, я же видела...

Ванечка, милый, прости меня! Как же я теперь жалею, что на тебя злилась... Если бы вернуть всё назад, слова бы не сказала, скрывай от меня хоть время дня и сегодняшний день недели... Ты просто хотел, как лучше... Не думал ты о том, что все бабы - дуры и ничего не понимают... Ты просто нас старался защитить как умел...Тебе-то, испытаний больше многих досталось, ведь ты был боец по жизни... Представляю, сколько тебе прошлось пережить, чтобы стать таким суровым и сдержанным. По натуре ты весёлый и компанейский парень, это тебя так судьба покорёжила. Как ты смеялся иногда - не хуже Юльки... И красотой тебя Бог наградил на радость людям, потому что сам ты ей никогда значения не предавал, просто был красивым и всё... И как же чудесно ты пел...

Воспоминание о Свистке, таком неприкаянном при всей своей жизнерадостности, заставляют меня снова застонать от боли... Он скрывал от нас какую-то муку, глодавшую его изнутри... Тяжёлую муку! Почему я так и не решилась спросить! Мне бы он сказал, никуда бы не делся... И ему было бы легче, если бы нашлось с кем её разделить. Это я сама боялась знать... Какой же он был гордый и сильный, при всей своей кажущейся беззаботности... Всегда смешил нас, даже если кошки на душе скребли... А каким заботливым себя показал, когда узнал, что Анютка беременная... Как будто предвидел, что своих детей у него никогда не будет. Никогда... Я больше никогда не увижу этого мальчишеского выражения его лица, не услышу его насмешливой скороговорки... Как он лежал там, с развороченной грудью!

Юлька! Подруги ближе и дороже у меня никогда не будет... Почему, ну почему она поддалась так легко! Как её сумели обмануть и заманить в это болото? Она была здесь, я знаю... Я узнаю теперь этот запах даже через сто других: болото и мёртвая плоть. Она уже была мёртвой, когда лежала в своей спальне по соседству с Тосиком. Её убили и послали к нам... Неизвестно, что бы случилось, если бы мы остались дома... Почему она так легко дала себя убить? Так легко и быстро... И за это мне тоже кто-то заплатит... За мою Юльку и за тот ужас, которым она стала... Какая она была... - я мотаю головой, разбрызгивая слёзы и снова взвываю, вспомнив, как таяло на моих глазах её тело... Остались одни ножки... А перед этим... Как она тогда сказала про Галея... 'Представляю как он легко может меня пополам переломить'...

Я сползаю с лежанки на пол и, стоя на коленях, упираюсь в неё лбом. Глаза уже горят, а горло давит и давит... Если бы забыться хоть на миг... Нет самое тяжёлое я не имею права пропускать. Самую страшную боль... Пусть она будет... Пусть будет...

Отар мог умереть сразу. И, может быть, Свисток... Я надеюсь, что так и было... что они не мучались... Полкан, возможно, потерял сознание от боли: такой удар запросто раздавит лёгкие и сердце, у него была впадина в груди... Ужаснее всего пришлось Зайцам. Иван долго страдал и ничего не мог сделать от бессилия. У него, наверное, был болевой шок. А Анютка... Она чувствовала, как умирает, как погибает вместе с ней её ребёнок! Единственный, долгожданный, нерождённый... Она теряла жизнь в сознании, вместе с вытекающей из неё кровью! У неё были слёзы в глазах, и на лице остались следы слёз... Она плакала... Господи! За что? Сколько там было крови... Анечка-а-а-а, бедная ты моя!

Я вою в голос, бьюсь на полу и рыдаю как одержимая... У меня раскалывается от боли голова, трепещет желудок и мельтешит в глазах. Уже не хватает воздуха и начинается судорожное подёргивание ног, а я всё вою и вою, колотя сжатыми кулаками по каменной скамье и неровному полу... Я не слышу, как открывается дверь, и только чувствую, как меня хватают и поднимают холодные руки, пахнущие тленом, а голос Игната что-то говорит... На меня опускается тёмная беспросветная ночь, в которой ничего нет кроме тьмы и холода.

Я очнулась в другом помещении, более просторном и тёплом. Я лежала на низком подобии раскладушки, на какой-то ткани, накрытая пледом и в голове у меня было совершенно пусто. Под самым потолком светилось маленькое оконце, узкое и растянутое в длину, с вмонтированной в него железной решёткой.

- Ну вот, это больше похоже на тюрьму - хрипло прошептала я Игнату, который, стоя надо мной, внимательно разглядывал моё лицо. - А то посадили в какой-то чулан... Как котёнка...

Голоса у меня почти нет. Не знаю, понял ли он, что я говорила. Но он покачал головой, как будто выражая неодобрение.

- Чего добивалась, непонятно... Себе же хуже и сделала... Пей!

Он подносит к моим губам пластиковый стаканчик и я подаюсь назад, вжимая голову в подушку.

- Пей, это вода... Простая вода, из родника. Никто тебя ни травить, ни дурманить не собирается. Хотя бы, я-то, уж точно...

-Уверен, что говоришь правду и тебе можно доверять? - снова хриплю я. Это он слышит.

- Я-то уверен, да вот как тебе покажется, уж и не знаю. Только сама посуди: если бы мне надо было тебя опоить, зачем бы дожидаться, пока ты в себя придёшь? Укол бы поставили или какое другое снадобье нашли...

Я отпиваю глоток воды и пытаюсь определить её вкус. Как будто, нормальная вода. Даже вкусная...

- Значит... - я ещё плохо могу говорить, но, хотя бы, погромче. Горло тоже саднит и голос заметно сел. - Значит, нужно, чтобы я была в сознании... Кому и зачем?

- А тебе и нужно. Чтобы выполнять ту работу, которую тебе дадут.

- Работу... И какую же работу мне собираются дать?

- А я почём знаю? Мне приказано тебя доставить и разместить понадёжней, я своё дело сделал... А торговаться с Мамбой будешь, не со мной. Я человек подневольный у меня свои дела есть...

- Мамба - это жрица вуду, как я понимаю... Жрица вашей веры... Полы мыть она меня, естественно, не заставит, да и суп варить тоже. Чего же ей надо от меня?

- Полы у нас не моют, а метут. Дохляки это делают, тебе-то к чему... А суп варят только те, кто полное доверие заслужил. Вера у меня как была, так и осталась: христианская, родненькая, от бати с маманей... Я в эти вуды-то не лезу... Что велят, то и делаю, на том и держусь... И ты вон, тоже видать, крест-то не просто так носишь... Только вот висюльку эту с него убери от греха подальше... Не по делу она к кресту, висюлька - то, да и не понравится кому-нибудь... Люди, они знаешь, какие: были времена, что за крест по головке не гладили, а сейчас кое-где вот такие штуковины не любят...

Он очень странно говорит - мелькает у меня в голове: странно и не совсем понятно. Из глуши какой-нибудь прибыл? 'батя', 'маманя', 'висюлька'... Как он сюда попал вообще? Может, тоже бомжевал, да прибился к этой гадине? За какие заслуги, интересно, она его приблизила?

- Ты что, деревенский Игнат? Как ты в вуду-то попал? И давно ты здесь?

- А не твоё дело - поджимая губы, вдруг вспыхивает он - Попал и попал, тебе-то что! Сама -то, тоже, видать, не просто так сюда явилась... Другая бы бежала, сломя голову, а ты вот она, туточки... Свой интерес имеешь, вот и не спрашивай! А мне Башку пора спать укладывать...

Он выходит, проскрежетав замком, а я недоуменно смотрю ему вслед. Он что, не знает, что тут творится, чем занимается эта гадина? Привёз меня просто так, даже не интересуясь, зачем? Даже не думая о том, что может меня здесь ожидать?

Я отмахиваюсь от этой проблемы, вспомнив, что мне нужно спрятать подвеску- амулет. Вик бежал со мной рядом, пока я направлялась к джипу с тонированными стёклами, привезшему меня сюда и быстро-быстро шептал, стараясь успеть.

- Тот амулет, что я тебе подарил, ты ведь носишь его? Пожалуйста, носи! Не расставайся с ним никогда... На нём есть защёлка, которая может закрепляться на волосах... Просто отодвинуть колечко и оно складывается... Его можно зацепить у самых корней волос на затылке... Прошу тебя, сделай так! Никому не показывай его и спрячь под волосами. Я не знаю всей его силы, но она есть. Это твои камни, они такие же как у... у одного человека. Он тебе поможет... Должен помочь... Прости меня, Белка, прости! Я так тебя... Прости! Прошу тебя!

Больше всего мне хотелось бросить этот подарок ему в лицо, но Галей сказал - сбереги. Галей многое знает лучше меня... А мне нужно выжить, пусть ненадолго. Мне нужно попытаться спасти Тосика, даже если я не достану эту тварь... Хотя бы попытаться я должна...

У меня всё ещё кружится голова, когда я, спустив на пол ноги, сажусь в кровати, а она подо мной прогибается. Но причина последнего - чисто механическая... Это, кажется просто деревянный каркас, на котором натянуты ремни или верёвки для тонкого тюфячка. Посмотрю потом... Может найду что-нибудь полезное для себя...Щепку, кусок верёвки, гвоздь... Я покрепче упираюсь ногами в пол, чтобы меня не так сильно качало, и снимаю кулончик с цепочки, а потом начинаю искать рычаг, складывающий колечко.

Вероятно, гадина знает этот талисман и прятать его нужно, в первую очередь, от неё. Галей это почувствовал... Откуда? Как жаль, что он так и не смог мне объяснить, как он всё чувствует и понимает, какие способности оставило в его сознании соприкосновение с шаровой молнией. Ведь понял же он, что у меня что-то случилось, раз бросил все неотложные дела в клане Алана, когда пришёл на Горку... А там у них, точно, случилась крупная стычка, и не только с мёртвыми: его одежда была разорвана и забрызгана кровью... Он сказал ' у Алана плохо'... Там, может быть, тоже есть жертвы...

Эта тварь, эта сука, эта черномазая гадина... Тосик для неё - расхожий товар... Так же как несчастный Омар и этот дядюшка... Зачем они ей? Почему она за одним следила, другого покалечила, а третьего похитила? Что ей нужно от Тосика? Столько вопросов, а ответа ни одного... Как же я сразу не догадалась, что ведьма- это она... Во время той единственной встречи, я не видела её рук, она была в перчатках. Заметив, что кончики пальцев у неё светлее, чем руки, я бы, может, всё поняла. Я бы вспомнила Абия с Аддисом гораздо раньше... У этого... У него я вообще ничего не видела, кроме него самого и того, как он мне нравится. Как с ума сошла... Скажи он мне сразу о своём происхождении, я бы только ещё больше умилялась, идиотка, и не связала бы его родословную с африканскими привычками преследующей меня ведьмы...

Господи, какая же я была дура! Безмозглая беспечная дура! Мне казалось, что ведьма - это не так страшно, как об этом говорят... По сравнению с Юрой Черновым, просто сказка-страшилка, которой пугали друг друга девочки по вечерам в нашем дворе. Сладкий миг ужаса - и домой, к теплу и свету... А потом был Алик, который носился со мной, как с младенцем, сдувая пылинки... Я жила под защитой его забот, ничего не страшась. Меня научили бояться вечно пьяная Верка, проехавшая, зайцем на поездах, вдоль и поперёк всю страну, суетливые старики Опята, собиравшие милостыню возле церквей, неразлучные попугайчики Коля с Мариком, полоумная Таня Яга, безнадёжный наркоша Митя Светлов... Они боялись людей: ментов, контролёров, бандитов, скинхедов, наглых подростков, бдительных домохозяек... Бедный Митенька боялся даже своей мамы, которая тряслась за своё депутатское кресло больше чем за него... Никто не боялся ведьм...

Бабка Грибова однажды взяла меня с собой к знахарке, которая заговаривала ей зубную боль и там, в набитом старьём и травами домишке, резвился среди разного барахла чернокожий мальчик, нагулянный дочерью 'шептухи' от иностранного студента. Он был такой прелестный: крепкий, кудрявый и резвый. Ловко перебирая босыми ножками, носился по грязному полу в одних рваных трусиках и звонко хохотал, забравшись мне на руки, а потом долго не хотел отпускать, называя мамой. Я ушла в слезах и проплакала целую ночь по этому мальчугану и своей Нике... Никаких мыслей о том, что эта лекарша имеет отношение к магии, а тем более - к Африке у меня не появилось. Может быть, я бы и теперь не догадалась... Меня во всё нужно ткнуть носом!

Это я виновата! Только я. Ходячие трупы видели многие и мало кто с ними сталкивался, а ведьма контактировала только со мной и сразу была опасной. Я верно связала два этих факта вместе, а окончательных правильных выводов не сделала. Теперь уже поздно кого-то винить: во всём виновата моя глупость... И эта красная поляна на Горке будет моим вечным кошмаром всю жизнь. Ровно столько, сколько мне этой жизни осталось...

Глава 38

Весь остаток отпущенного мне свободного времени я провожу в воспоминаниях. Я просто не могу думать ни о чём другом. Мне видятся их лица: весёлые, озабоченные, грустные... Мёртвые...

Господи, куда же я так спешила! Почему так быстро стащила всех в эту комнатушку... Не посидела с ними подольше, не поговорила с каждым, не насмотрелась! Не заплела Анюте растрепавшуюся косу... Не надела на Полкана новую голубую рубашку, которая так ему шла... Не вычистила Отару землю из под ногтей... Не прикрыла остановившееся сердце Свистка своей джинсовой курткой, что он иногда надевал, чтобы поддразнить меня... Не расчесала слипшиеся от крови Ванькины кудри... Не принесла к ним Ботика, чтобы он и после смерти был возле хозяина. Я забыла Ботика! Ну как я могла забыть Ботика! Он ведь спас меня, когда это... когда оно пыталось схватить меня за руку. И Юлькин прах я не собрала... Хотя, там нечего было собирать... Горстка белесой пыли в выгоревшей траве...

Я тихо скулю без слёз, которых уже нет, упав на колени перед своей новой постелью. А потом сил не остаётся даже на то, чтобы стонать...

Я виновата перед ними, как же я виновата... Я всё забыла, стараясь скорей добраться до Тосика, а сама ещё и не видела его... Может быть, его уже тоже нет. Может, эта тварь сразу его убила... Сразу, как ему хотелось... Он всегда хотел СРАЗУ, как только станет невмоготу... Это не об излечении, а о скорой смерти он думал тогда, в час зелёного луча... Он слишком умный, чтобы верить в чудеса... Тосик - реалист.

Нет, он ей нужен... Он ей зачем-то нужен, и я не знаю, зачем... У неё есть странный необъяснимый интерес к больным, ВИЧ-инфицированным людям. Дядя Анзора, несомненно, тоже был болен. И его уже нет в живых, я об этом догадываюсь. Она убивает таких больных... Или пытается что-то забрать у них перед смертью. Что забрать? Страдание, которое не хочет испытывать сама? Неужели, можно получить искупление своих грехов, забрав чужие, не выстрадав их на себе? Что-то такое говорила Юлька о своей соседке: ведьма не может умереть, пока не передаст что-то другим. А этой твари, кажется, нужно что-то забрать. Что можно взять у безнадёжного больного?

Я поплотнее закутываюсь в тонкий плед, потому что начинаю мёрзнуть. Потом на какое-то время забываюсь и вижу в коротком беспорядочном сне одно и то же: жуткую поляну, на которой, то сидят перед чёрным экраном телевизора, то лежат в крови мои самые близкие люди...

Думаю, прошло не более трёх часов, когда я очнулась от холода. Я совершенно продрогла, глаза горели, как будто в них надуло песка, руки и ноги онемели, голова плохо соображала. Нужно было согреться. Я встала и выполнила несколько упражнений. Потом решила, что теперь уже всё равно и, размяв мышцы, сделала растяжки и одно сальто вперёд, а потом ещё одно назад. Прооперированная нога вытерпела, и я снова пожалела. Пожалела о том, что всегда боялась участвовать в гимнастических экспериментах Свистка. Тогда я беспокоилась за ногу, кропотливо собранную Аликовым отцом 'из кусочков' и хитро заштопанную косметическими швами, теперь мне было наплевать. Сколько радости (и страхов) я могла бы подарить Свистку, если бы не тряслась так по-дурацки... Кому теперь нужна моя нога! Я собираюсь продолжать до изнеможения, но слышу звук отпираемого замка.

У Игната какое-то особенное выражение лица... Она прислала за мной. Не вытерпела, и прислала, ей не удалось выждать целый день, а лучше - и ночь, как она, наверное, собиралась. Помариновать меня и заставить нервничать в ожидании... Она сама не смогла ждать так долго... Причины этого могли быть разными, но я записала себе это как первое очко.

Я могла записать два: она пришла сама. Сначала в комнату зашли зомби: четыре женщины, две блондинки и брюнетка с шатенкой. Они встали у стены по двое, одна за другой. Потом Игнат внёс стул с высокой спинкой и подлокотниками, напоминающий королевский трон и поставил между ними...

И наконец, она появилась. Тонкая, стройная, сантиметров на пять ниже меня, в белом платье с открытыми плечами и подпоясанном на талии синим кушаком, с правильным слегка смуглым лицом, похожим на лицо Вика. Без косметики и достаточно красивая... Сука!

- Я вижу, ты здесь уже освоилась... Белка... Как твоё настоящее имя?- голос холодный и бесстрастный, но звучный. Такой не запомнишь... Но и не забудешь.

- Меня зовут Белка!

- Это не имеет особого значения... Белка, значит Белка...

Я знаю, что если кинусь на неё, эти твари, стоящие по краям от 'трона', не дадут мне к ней приблизиться. Эти мёртвые бабы меня перехватят... Мерзкими холодными неживыми руками... Я бы всё равно попробовала, но толку от этого не будет. И сил заметно убавится. У меня их и так не слишком много... А красотки пахнут... Не слишком сильно, но пахнут: сладковатый запах разлагающегося мяса, слышный в этом проклятом месте, стал гуще в их присутствии... Они ведь, наверное, не вечные... Узнать бы, как с ними справиться без морской воды. Этого я пока не могу...

- Где Тосик, гадина? Старая вонючая, извращённая сука! Где он? - не выдерживаю я, сжав кулаки.

Она, даже не дрогнув бровью, делает знак рукой и две дохлые уродки шагают ко мне, двигаясь более ровно и целенаправленно чем те трупы, с которыми я прибыла на этот скальный остров. Я отступаю и прижимаюсь к стене.

- Скажи этим тварям, чтобы они не приближались ко мне! Ты слышишь, подлюка? Скажи им...

-А то что? - насмешливо тянет она - Что ты сделаешь? Что ты можешь сделать против них?

Насмешка тоже холодная, без характерных интонаций человеческой речи. Как будто, она старается говорить так, как разговаривали бы её подчинённые, умей они это делать. А может, они умеют?

- Алия, Тамара, стойте! - приказывает она, и трупы подчиняются. На её лице появляется улыбка. Такая же холодная и безжизненная, как голос. Но она сама живая, я это вижу. У неё бьётся сердце и она дышит.

- Мне ничего не стоит, сделать с тобой всё, что я захочу, девочка. - говорит она - И ты не сможешь мне помешать... Поэтому не надо кричать и ругаться. Я пришла говорить.

- Я не стану с тобой разговаривать, пока ты не узнаю, где Тосик! Что ты с ним сделала?

- Я могла бы тебя заставить... Но я просто отвечу: он жив. И будет жить, по крайней мере, ещё дня два - три. Он мне нужен. Он делает для меня кое-какую работу. На своём... компьютере. - она запинается перед словом 'компьютер', как будто говорит о чём-то не совсем понятном и доступном для неё. И её голос звучит механически, снова наводя на мысли о чуждой для неё человеческой речи...

- Чего ты от него хочешь? Зачем он тебе? И снова эта неестественная, как неживая улыбка: автоматическое раздвигание губ и зубов.

- Смешно... Именно такой же вопрос он задал о тебе... Мне нужны его услуги, этого достаточно. Он мне нужен.

- Тебе с самого начала был нужен Тосик!

- Да, я хотела его использовать... Тихо и без шума. Но вмешалась ты...

- ... И рассыпала рис. Тебе это перепутало все карты.

У неё всё-таки сдвигаются тонкие дуги негустых выщипанных бровей... Но выглядит это ненатурально, как у нарисованного мультфильмовского персонажа.

-Ты рассыпала рис и обратила на себя моё внимание. Ты слишком любопытна, дорогая моя! Это забавно...- почти доверительно сообщает она, понизив голос. Скажите, пожалуйста, какая честь... Ах ты, сука!

- Сколько тебе лет, дешёвая моя? - спрашиваю я, пытаясь говорить ей в тон - Вик говорил, что ты его бабушка... Ты права: когда старая женщина, даже такая моложавая на вид, не умеет считать, это, действительно, забавно.

Злиться, она, оказывается, умеет! У неё слегка вздрагивают тонкие причудливо вырезанные ноздри и бледнеет рот. А потом я чувствую, как этот холодный взгляд припечатывает меня к стене и меня пронизывает острой болью. Больно так, что у меня сдавливает дыхание, а по спине бежит струйка холодного пота. Болит абсолютно всё: от пяток до самой макушки. Ощущение, что меня расплющивает по стене гигантским катком. Наверное, мне следует орать что есть мочи... Но у меня есть такая нетипичная особенность: я никогда не кричу от боли. Мне с самого детства кажется, что любой издаваемый мной звук и движения её только усиливает и лучше молчать и не шевелиться, даже дышать как можно медленней...

Я привыкла к боли, когда у меня начинались спазмы из-за неправильного оттока желчи и ещё чаще - невралгического характера. Теперь, когда они остались в прошлом, первый приступ действует ужасающе. Это настоящий шок. Потом - включается память и я просто стою, стараясь удержаться на ногах. Это когда-нибудь закончится... А если не закончится - я не выдержу и умру. Тогда всё равно закончится... Мне слишком часто приходилось просто пережидать боль... В гораздо более неприспособленных для этого условиях. Господи, как больно! Тосик, где твои целительные руки и заботы! Боже-е-е-е! Боженька. Хватит! Только не двигаться, даже пальцами не шевелить! Это пройдёт... Всё проходит...

- Тебе не больно? - доносится сквозь шум в ушах ненавистный металлический голос и я стараюсь выдохнуть, обливаясь потом...

- Больно, спасибо... Но я потерплю...- во рту пересохло, голос сипит, однако я выдавливаю из себя кривую усмешку, наверное, не очень убедительную, но живую. Развлекайся сука! Когда это начну делать я, то постараюсь сделать так, что ты тоже покажешь мне все свои привычки и умения...

- Ты плохо слушаешься... - произносит она с удивлением, уже более естественным голосом.- Но ты будешь слушаться. Игнат, свечи!

Мелкий Игнат очерчивает вокруг её кресла круг из песка и расставляет неизвестно откуда взявшиеся пять чёрных свечей. Он ставит их на песок одну за другой на равном расстоянии и поджигает зажигалкой. Запах от огня тянет мертвечиной. Наверное, они из человеческого сала... Или из животного, но давно мёртвого...

- Дайте мне её волосы и ногти - приказывает ведьма и зомби идут ко мне. Я пытаюсь сопротивляться, но это ещё глупей, чем бросаться на танк с бутылкой бензина. Меня зажимают в холодных тисках и Игнат, вооружившись ножницами, отрезает прядь моих волос. А потом состригает несколько ногтей. Я вспоминаю Юльку, вышедшую из парикмахерской жирного Равшана. Она оставила там свои волосы и ногти. А потом стала жаловаться на то, что её всё время манит неизвестно куда... Если я просто спрошу, мне никто не ответит, поэтому не стоит сотрясать воздух... Но забывать тоже не стоит. Буду жива - мне ответит сам Равшан...

Одна из дохлячек отскакивает от меня, держа перед собой руку, на которой дымится синяя полоса. Другая тоже пятится назад.

- В чём дело? - спрашивает эта тварь - На ней есть серебро? Игнат!

- Но это крест - бормочет Игнат, покаянно склонив голову. - Кресты с живых не снимают... Никто не снимает... Да и упокоенным умершим оставляют.

-Золотые оставляют... И медные - отчеканивает ему хозяйка звенящим холодным голосом. - Серебро снять! Если хочешь - отдай ей свой крестик, а этот сними!

Этот крестик украла для меня Юлька, в Ростовском магазине 'Бирюза'. А потом Тосик купил цепочку... Я с тоской смотрю, как они исчезают в кармане мешковатых штанов Игната. Сволочь! Гадина! Сука! Я всё равно найду способ с тобой рассчитаться! По законам жанра, неуязвимых ведьм не бывает!

- Это ногти? - изобразив подобие удивления и недовольства на своём малоподвижном лице, спрашивает старая сука, разглядывая уложенные в железную чашу остатки моих ногтей, почти содранных на поляне. - Что она сделала со своими руками? Возьми с ног... Хотя бы ещё один, этого будет достаточно.

Игнат с покойницами снова подступают ко мне... Он отрезает ноготь с моего зажившего пальца, который я решила не трогать и оставляла длиннее остальных. Эта сука использует даже это моё маленькое бывшее страдание... И я никак не могу этому помешать... Мысли у меня вдруг принимают какое- то странное направление. Что-то такое мне попадалось об оскорблении страдания... О праве страдающего... Вертится в голове и не вспоминается... Вот же чёрт...

Та зомби, что обожглась, опасливо смотрит на мою шею. Вдруг, она чувствует мою подвеску под волосами...

-Бя-я-я-я! - дурашливо вскрикиваю я ей прямо в лицо. Так бы мог поступить Свисток. Но он так не поступит... Никогда больше... Господи, как он лежал там... Меня обжигает болью и я вдыхаю воздух глубоко-глубоко. Эта боль будет со мной всегда...

Зомби, кажется, её зовут Алия, смотрит сквозь меня пустыми, подёрнутыми мутной плёнкой глазами. Она меня не слышит. Какой у неё жуткий нечеловеческий взгляд...

- Кровь. - Мне нужна её кровь. - слышится голос твари из кресла и Игнат делает мне надрез на руке, собрав кровь в маленький стакан. Ему не нравится эта процедура - вижу я. Стоит запомнить на будущее... Я стою, зажав ранку ладонью, и бешусь от бессилия, когда эта сука начинает что-то приговаривать над чашей с моими ногтями и кровью. Ну нельзя же так стоять и смотреть, бессловесным жертвенным животным! Может быть, будет снова больно... Ну и что! Я ещё в болоте, по дороге сюда, дала себе слово умереть достойно!

- Что, приготовила себе ежедневную дозу, бабуся? Выпьешь и закусишь? - стараясь вложить в свой вопрос как можно больше ехидства, интересуюсь я - Надоедает дохлятинка-то? Прав был Пугачёв у Александра Сергеевича Пушкина, эфиопа нашего российского: лучше один раз напиться живой крови, чем сто лет есть мертвечину... А тебе уже есть сто лет? Нет, наверное, до ста тебе не дожить: диета, она вещь капризная. Её нарушать нельзя...

Она сужает глаза и смотрит на меня несколько минут. А потом, взглянув в угол, сбоку от моей постели, произносит слова голосом, в котором звучит естественная и неподдельная, самая настоящая звериная нежность.

- Какая храбрая девочка! Смелая... Как будто это не она рыдала и билась тут в отчаянии целых несколько часов...

Я следую за её взглядом и нахожу узенькое, в стандартный альбомный лист окошечко, забранное решёткой в каменной стене. Эта сука за мной следила! Не знаю, считать ли это очком в свою пользу... Считать! Потому что она не вытерпела и пришла на меня посмотреть, потому что приняла мои слёзы за страх... Потому что всё-таки, просмотрела мои манипуляции с амулетом...

- Я не стану тебя сейчас приручать. Это подождёт... Я возьму у тебя что захочу- шепчет она с ласково-грозными нотками в голосе, тёплыми как пляжи Северного полюса - Я возьму от тебя твоей хвалёной молодости и этого дьявольского терпения... Мне они пригодятся.

Она что-то шепчет и, окунув руки в чашу, прикладывает кровь к своей груди, а потом - к скулам. У неё даже лицо хорошеет от какой-то приятной мысли. А нижняя губа отвисает и наливается вишнёвым цветом...- А потом, позже, когда от тебя уже ничего не останется, я убью тебя, как убила...

И я, мгновенно, бесясь от невозможности ей помешать, вспоминаю, что хотела... Этот японский ужастик....там говорилось о народном поверье, что страдающий или умирающий, уже умерший от чужой несправедливости человек, может стать мстителем. Он имеет право на то, чтобы...

Я решаюсь... Терять мне совершенно нечего... Если я всё равно умру, да ещё намучаюсь перед этим для удовольствия подлой старой суки...

-Значит, я имею полное право проклясть тебя перед смертью! - восклицаю я - И я тебя проклинаю! За то, что ты готовишь мне смерть в страданиях! За то, что уже заставила меня страдать из-за смерти моих близких! Это ты их убила и это горе разрывает мне сердце! Проклинаю! Проклинаю тебя своей кровью, которую ты у меня взяла!

У неё начинают дымиться руки, а потом лицо и грудь. Они краснеют, чернеют прямо на глазах, а рот открывается в беззвучном крике, потом - в визге. Я угадала! Я набираю воздуха и принимаюсь хохотать. Сначала искусственно, потом уже по-настоящему. Пусть впереди - смерть и боль. Эта сцена многого стоит!

-Пусть будет длинной и мучительной твоя жизнь! Пусть все убитые тобой приходят к тебе и не дают тебе покоя! Пусть тебя съедает раскаяние и твои грехи висят на тебе до конца твоих дней! Пусть тебя никто не любит и ты умрёшь в одиночестве, без помощи и сочувствия! Пусть твои близкие отвернутся от тебя и ты никогда не будешь знать их тепла...

Она вскакивает, уронив с колен чашу, и бросается к двери. Игнат ещё некоторое время стоит, уставившись на меня, а потом называет имена этих дохлых гадин и выходит за ними следом.

Оставшись одна, я падаю в постель и, завернувшись в одеяло, дрожу до судорог, пытаясь согреться. После приступов, Юлька с Тосиком всегда заставляли меня менять промокшую от пота одежду и закутывали потеплей, но сейчас я одна. Я умащиваюсь под одеяльцем, не дающим никакого тепла, и стараюсь забыться. Неплохо было бы разбить о стену чёртов трон и вытереть свою кровь на полу, но я просто не дойду до них сейчас. Меня будет бить и бить этот проклятый озноб, пока снова не начнутся спазмы. Нужно лежать неподвижно и постараться уснуть...

Меня разбудил стук двери и я села на постели, всё ещё замотанная в одеяло... Тело снова болело, а холод всё так же донимал. Но противника положено встречать во всеоружии...

Это был Игнат. Он зашёл в комнату и после него появились две новые женщины зомби. Он что-то приказал им и поставил передо мной, прямо в постель коробку с едой: варёная картошка, помидор и два огурца. Кусок хлеба, жареный карась на тарелке, кружка с дымящимся чаем. Окошко под потолком было тёмным, в комнате горел свет.

- Я не стану здесь есть.- хмуро сообщила я, отодвигаясь от коробки. - Противно...

- Ну и дура - проворчал Игнат - Себя же и накажешь. И так натворила дел... Спокойно посидеть не можешь...

-Что, бабушка Ася страдает? Не надо было на мою кровь облизываться - вяло огрызаюсь я - Я к такому обращению не привыкла. Не нравится мне это... И вообще, я к ней в гости не напрашивалась...

- Да не шибко ты и сопротивлялась, как мне помнится... Села, да поехала.

- А у меня был выбор? - поинтересовалась я - Не поехала, так силой бы притащили...Или тебе сказали меня любезно пригласить?

- Ну не сказали... Доставить приказано было. Однако, если бы ты побежала, догонять тебя, и себя выказывать, не велено... Другой бы кто-то искал и доставлял... - Игнат вздыхает, посматривая, как его подопечные подбирают чашу и стакан, сметают в ведро песок, вытирают пол...- Ты это, если в уборную, или там, вода понадобится, так всё в том углу...

Он указывает в самый дальний угол комнаты, скрытый тенью.

-Ниша там в стене, занавешанная...

-Завешанная, Игнатушка... Завешанная.

- Ну, завешанная, какая разница... Там и полотенце есть. Унитазов у нас внизу нету, а дырка просто... Но не пахнет: труба там, да водой из крана смывает. Кран поставили, и то хорошо. Кружку я тебе оставлю... Смотри, не набедокурь сызнова... Отберу! А то заедешь в лоб кому-нибудь. Она железная...

- Да кому же я ей заеду? Тебе что ли? Или дохлячкам твоим? Им она не страшна, а тебя кружкой не убьёшь... Не бойся меня, Игнатик: пока тебе моей крови не захотелось, я тебя не трону. Или, не Игнатик? Может, Игнаточка? Как тебя мать-то звала?

- Игнашей она меня звала... Не дождалась вот, только. На войну проводила и померла. - вздыхает Игнат. - Не виделись мы с ней больше. Никогда...

- На чеченскую что ли? Так ты герой у нас... А жизнь тебя к этой старой суке привела-приставила... Ну, ничего, погоди, всё наладится... Суки, они и тоже не вечные...Всякой суке есть начало, всякой суке есть конец. Подожди...

'Погодим, Игнаша,

Вот приедет барин,

-говорит Наташа...' - нараспев произношу я.

Игнат встаёт столбом, уставившись на меня с оторопелым видом. Глаза у него, оказывается, так называемого орехового цвета: светло карие, с зелёными вкраплениями. Для того чтобы сделать это великое открытие, нужно просто сильно его озадачить...

-Ты чего это? Ты про что мне тут толкуешь? Какой ещё барин? Ты откуда... Откуда этого барина взяла?

- От Некрасова, Николая Александровича взяла. Это цитата из стихотворения, Игнат. Названия вот только не помню...

Он облегчённо вздыхает и кивает головой. - На, вот, крестик тебе принёс, кипарисовый... Из самого Иерусалима, сказывали...- он протягивает мне деревянный крестик на простом шнурке.

-Да не сомневайся, не с покойника он... Это мне на базаре продали, давно уже... Бабка одна торговала, церковная. Иконки всякие, ладанки, крестики. Сказала из самой Святой земли.

-А ты и поверил... Она их могла откуда угодно привезти... Ладно, давай! Спасибо, Игнаша, добрая ты душа. Как же ты к этой гадине попал...

- Мне верный человек сказал, что настоящие они все, можно не сомневаться. И не спрашивай ничего, не пытай меня больше... Не могу я тебе ничего говорить... А крестик твой я схоронил. Авось пригодится ещё... Если на рожон лезть не будешь... Может, всё и обойдётся...

Он осматривает пол, очищенный мёртвыми уборщицами и подходит к двери.

- Мария! Оксана! Выносим стул и уходим. Нам идти пора: работы ещё непочатый край.

- Ты смотри, как душевно и не слишком строго... - усмехаюсь я: А чего по фамилии- то не назвал, только по имени?

- Так в вуду этом, самое главное имя! Если знаешь имя, данное человеку перед Богом, тебя и живой и мёртвый послушается. А без имени никак: живые власть плохо принимают, а эти - он кивает на зомби - вообще могут блукать уйти куда-нибудь. Имя - это главная сила, а всё остальное - обряды всякие, на них надежды мало... Только с именем они и работают, и сильней становятся...

Вот оно как! - размышляю я, оставшись одна. Вот почему эта сволочь так хотела знать моё имя! Она его не знает и узнать не сможет. И настоящего имени Тосика она тоже не знает... Он стеснялся своего имени, поэтому с детства откликался на Антона. На Антона у него и паспорт оформлен. Моё имя ей даже угадать невозможно... А я теперь в лепёшку разобьюсь, чтобы узнать, как зовут её саму. Ася... это кто же может быть? Анастасия? Аста? Анисья? Асия? Может, Таисия, или даже Василиса какая-нибудь?

Как же тебя назвали твои мама с папой, сука Шаровая Молния? Я должна это узнать! Мне нужно твоё проклятое имя... Я должна знать имя Шаровой молнии!

Глава 39

Я лежала и вспоминала свой день рождения. Самый лучший во всей моей жизни... И видела мысленным взором, как хохочут Отар с Юлькой, вспоминая свою проделку на рынке, как Анютка возится возле печурки с пирожками, а Полкан подносит ей дрова. Иван настраивает гитару, прислушиваясь к звучанию струн... Юлька со Свистком танцуют ламбаду на нашей полянке. Той самой, которая потом станет полем смерти...

Ночь, наверное, была уже на подходе, когда ко мне снова пришли. Я равнодушно смотрела на вошедших, усевшись в постели по-турецки. Мне было всё равно...

Старая негритянка, и с ней рядом - другая, не настолько пепельно-чёрная, а посветлей, тёплого оттенка, лет тридцати на вид, вошли в сопровождении Башки и Игната и встали передо мной. Последними появились несколько зомби. Я молчала, не желая расставаться с дорогими мне лицами, всплывавшими перед глазами. Пусть делают что хотят... Как Ванька великолепно пел, а Анечка ему подпевала...

Старуха, делающая какие-то пассы в мою сторону, старалась изо всех сил, а я сплясала цыганочку и видела, как всем понравился мой танец. Я их обрадовала, всех... Боже мой, какая же я была тогда счастливая! И не знала об этом...

Негритянки смотрели озадаченно и переговаривались между собой на чужом языке. Та, что помоложе, подошла ко мне на расстояние протянутой руки и уставилась на меня с выражением крайнего интереса на лице.

- Какой... как ты... можешь? - спрашивает она. Ты... уметь... магия?

- Чего? - спрашиваю я, удерживая рядом с собой смеющееся Юлькино лицо, - Чего тебе надо, убогая? Каким 'магия' владеть? Шла бы ты...

Женщина что-то говорит своей спутнице и та, тоже подходя, вытягивает руку в мою сторону... Она до меня не дотрагивается, а я чувствую осторожные прикосновения к своему плечу... Потом к руке, к телу. Она что-то ищет! Она ищет на мне амулет! У меня падает куда-то в живот сердце и я лихорадочно соображаю, что делать. Расслабилась, идиотка! Они пытались надо мной колдовать, а я ушла в свои мысли и ничего не заметила... Не заметила, потому что была занята собственными переживаниями и образами...

Но ведь это прекрасно! Я могу им противостоять, когда думаю о своём... Как же я быстро иногда соображаю... Когда подопрёт... Моё сознание создаёт защитный экран, препятствующий проникновению в него. И это здорово! Помогает мне в этом или нет Викова 'висюлька', неважно, это можно проверить позже. А сейчас... Как отвязаться от этой старой ведьмы? Уйти? Куда уйти, как... Я не могу уйти... Разве что, тоже в сознании... Мне нужно заставить её прекратить шарить по мне руками. Это слишком уж невыгодно отличается от Жекиных объятий...

Последняя, почти игривая мысль наводит меня на выход. Веселиться, так поинтересней, бабушки вы мои, старушки... Не найдёшь ты на мне ничего, старая карга. А вот у меня защитник найдётся... Я без особых усилий вспоминаю чёрную морду Ботика, облаивавшего иногда моих слишком надоедливых поклонников на дороге и берегу...

Она отскакивает от меня с проворством маленькой девочки и, схватившись за грудь, тяжело вдыхает воздух...

- Гав! Гав! - говорю я в мутные чёрные глазки на синеватом морщинистом лице и смеюсь. - Иди, скажи своей хозяйке, что ты со мной не справилась, ворона дряхлая! Тебе тут не Африка, где можно детей маленьких просто так резать... Это Россия, бабка! Соображай!

Не знаю, понимают ли они по-русски, но меня поняли: всё от слова до слова. Молодая, поджав рот, что-то процедила сквозь зубы, старая промолчала. Они ушли, а Игнат постоял, разглядывая моё лицо...

- Непростая ты девушка, как я погляжу... И хлопот от тебя давно уже немало...

-Да какие же хлопоты, чего ты городишь, Игнаша! - возражаю я - Я тут всего-то, день пробыла, и то неполный, а ты уже готов на меня все мировые грехи свалить...

- Да уж, совсем невинная... Кому ты говоришь то? Уж мы тут побегали, недавно, когда ты Мамбу-то обожгла...

- Обожгла? Значит, она тогда всё-таки обгорела... И что же она себе повредила, Игнаша - я хватаю его за руку и заглядываю в лицо, которое он пытается отвернуть.- Какой я ей вред нанесла, шаровой нашей, несравненной?

- Чумовая ты девка, не приведи Господь! А то ты не знаешь... Сама же знаешь, и спрашиваешь.

- Руки! - догадываюсь я, вспомнив изящные белые перчатки - А ещё?

- Так лицо достала... и волосы, сама видишь, обрезанные. Они у неё чуть только покороче твоих-то были. И какой ещё шировой... Не знаю я ничего... Отстань...

- Значит, когда эта шаровая молния взорвалась, она себя не уберегла. О чём-то подобном я тогда догадалась... Какой конфуз - язвлю я, - Несоблюдение техники безопасности дорого обходится даже волшебницам почтенного возраста...

- Она пришла меня убить. В виде шаровой молнии. Слыхал про такую? - продолжаю я, - Слыхал, вижу по твоему обалделому виду. От неё здесь немало людей пострадало, разговоры-то ты, точно слышал... А мне просто повезло: она наткнулась на шип от розы возле моей двери. И меня там не было, я на улице в ту ночь спала, неподалёку... Так что, ты сейчас видишь мой неземной лик целым, только благодаря счастливой случайности. Галею так не повезло...

- Это какому Галею - ошеломлённо промямлил Игнат, видимо пытаясь переварить услышанное своим не слишком острым умом - Который по базару бродит? Он же, вроде, под какое-то электричество угодил... Под молнию, сказывали...

- Ага, под ту самую...- подхватываю я - Шаровую, которая ночью по улицам бродит... И людям спать не даёт...

Я его, наверное, слишком поразила, потому что он надолго замолкает, а потом жестом показывает Башке на кровать и центр комнаты. Значит, этой твари плохо видно, как я бьюсь в истерике...Запомним и это... Но мне слишком нужны союзники. Хотя бы такие, как Игнат...

- Старайся, Игнаша, угождай. Создавай своей госпоже хозяюшке лучшие условия для того, чтобы она людей убивала, всех, кто ей помешал...

- А ты не мешала бы... - не слишком уверенно откликается он. - Ты сама себе хозяйка, тебе закон не писан... Чего захочется, то и делаешь. Вон как отвечаешь всем... Тебе что... Сама себе госпожа! А нам с Башкой куда? Ни пристанища, ни документов путных... Нас и в живых уже, сто лет как нету... Куда я его дену? В сумасшедший дом сдам? Он же, как дитя малое...

Малое дитя Башка в это время, безо всякого труда поднимает кровать на ножках из массивных брёвен и как игрушечку опускает на указанное место. Он, кажется, прищемил руку и, отстранив её от себя, смотрит на капающую с ладони кровь. Лицо у него, и так довольно унылое, становится испуганным и несчастным. На щеках проступает бледность. Игнат в смятении подбегает к нему, стараясь успокоить. Со стороны они смотрятся рядом, как цыплёнок, утешающий здоровенного петуха.

-Дак не бойся, крови-то, совсем мало... Ранка -то пустячная, сейчас завяжу... Давай руку скорей...

Но с Башкой творится что-то совсем непонятное: он покачивается и жалобно стонет, протягивая ко мне повреждённую руку. Детский сад, не меньше... Только для переростков...

- Успокойся! - говорю я, потому что деваться мне некуда, и подхожу к нему, оторвав широкую полосу от простыни на своём тюремном ложе. - Я перевяжу, дай мне руку. Я не сделаю тебе больно, я очень не люблю делать людям больно...

Если он сейчас рухнет в обморок, то убьёт меня на месте. Старой сволочи останется только поднять меня как остальных своих дохлых подопечных и научить подметать полы... - думается мне, но Башка не падает. Он послушно протягивает мне свою ладонь, на которой можно вполне и с удобствами, умоститься даже мне, а потом садится передо мной на пол.

Я перевязываю ему кисть, закрепив узлом, и поглаживаю сомлевшего верзилу по плечу.

-Всё хорошо, Башка. Раз тебе больно, значит, ты живой. Радуйся этому... Тебе нечего больше бояться, я перевязала руку. Потом надо будет смазать ранку зелёнкой, вот и всё... Она будет очень мало болеть, чуть-чуть. Дыши глубоко, не волнуйся. Всё хорошо... Всё хорошо, Башка. Ну и имечко тебе дали... Это из-за раны на голове, что-ли? Откуда она? Тоже из Чечни? - обращаюсь я к Игнату и он откликается.

-Фамилие у него такое: Башкатов. С самых детских лет так и дразнили всегда, Башкой. Мы с ним из одной деревни... Сколько лет уже вместе... Только двое нас и осталось теперь...

Я рассеянно кладу руку на лысую голову Башки, еле слышно касаюсь бугристого шрама. Он сидит не шелохнувшись, а Игнат изумлённо ахает.

- Никому к голове притрагиваться не даёт, а тебя пустил. Ты, что, правда, колдунья? Его даже я через три раза на четвёртый за голову трогаю, а тебя сразу подпустил... Ты секрет какой знаешь, что ли?

- Не знаю я никакого секрета - ворчу я, почти как мой дорогой Полкан, а про себя думаю, что, наверное, мне помогает этот талисман - Вы все по делу его головы касаетесь, а я просто 'болю' вместе с ним, ужасаюсь и мучаюсь... Он это чувствует. Нашёл колдунью...Сидела бы я тут, если бы колдовать умела... У него припадки бывают, да?

- Теперь реже... - неохотно признаётся Игнат. - Лекарства он пьёт... Выпросил...

- А ты у моего друга спроси, что ему надо. Отдай ему историю болезни, он весь инернет перероет, а найдёт всё, что нужно. Скажи, что я посоветовала...

Он ничего не ответил, но по задумчивому выражению его лица мне показалось, что Тосик содержится в относительно терпимых условиях и с ним можно поговорить о проблемах Башки. Я надеялась, что всё так и есть.

Ещё я очень надеялась на то, что ни Игнат, ни Башка не забудут моего хорошего отношения к ним. Конечно, в этом была доля хитрости, но ведь и искренне сочувствие тоже было. Как же мне не хитрить, если я совсем одна здесь, в этом логове? Мне приходится это делать, ничего не поделаешь...

Я уже засыпала, когда услышала шум воды. Я открыла глаза и взглянула на источник звука: вода лилась, прибывая на глазах, из того угла, в котором находился туалет. Мне пришлось соскочить на пол: водный уровень доходил уже почти до колен. Я бросилась в угол: за занавесью из плотной ткани располагался небольшой тупичок с тремя каменными стенами и одной кирпичной. Вода лилась из крана в стене. Я попыталась закрутить его, но он не слушался... Вода прибывала стремительно и мне оставалось только ломиться в запертую дверь. Я не хотела этого делать: если меня собираются утопить, то это не самая страшная смерть. А если попугать, то и бояться незачем...

Но почему поток не стекает в дырку в полу? Попробовать её открыть? Я опустила руку в воду и попыталась снять деревянную крышку с ручкой, закрывающую отверстие. Она не поддавалась, а вода в таком положении доставала до щеки. Ещё несколько минут и в неё надо будет окунаться с головой... Я выпрямилась и машинально взмахнула рукой, стряхивая с неё воду: рукав был сухой. Я подняла подол куртки из воды и увидела, что он тоже не намок. Всё ясно, эта тварь решила со мной поиграть... Посылает мне галлюцинации... Пошла бы она, сука неугомонная...

Я вернулась в постель и легла прямо в воду. Через несколько минут, когда меня стало накрывать прибывающей волной, сомкнула веки и решила не раскрывать глаз. Я не тонула, не качалась, не всплывала в воде и не задыхалась. Просто лежала, слушая, как надо мной вырастает прозрачная масса. Тосик однажды учил меня плавать в маске с дыхательной трубкой. Мы отошли от берега в чистую воду среди камней, и это было так классно! Подводный мир меня совершенно захватил... В августе мы собирались в местный клуб дайвинга при 'Морячке'. Там страшно дорого, но попробовать стоит - так он сказал...

Вода исчезла, я это поняла, когда услышала шуршанье вокруг себя. Я открыла глаза и увидела крыс. Много крыс с блестящими чёрными глазками и отвратными голыми хвостами. Они прибывали неизвестно откуда и вскоре заполнили всю комнату. Кошмарная живая масса копошилась на полу, взвизгивая и подпрыгивая, приближаясь ко мне. Вот зачем мою кровать переставили в центр комнаты! И за мной снова кто-то наблюдает в это чёртово мелкое окошко... Хорошо, посмотри, гадина... А я постараюсь запомнить, что тебе кажется страшным...Превозмогая страх и отвращение, я снова улеглась в постель, уставившись в потолок.

Потом, судя по звукам, ко мне на одеяло запрыгнуло сразу несколько мерзких мелких чудовищ. Они расселись по краям от меня, шевеля усами и поблёскивая бусинками глаз. Одна из них прыгнула мне на живот и стала медленно приближаться к лицу. Я уставилась на неё, пытаясь сглотнуть и чувствуя сухость во рту. Никакая она не противная - уговаривала я себя: Даже симпатичная. Учёные утверждают, что крыса - одно из самых умных животных на земле... Сколько у них там процентов интеллекта, забыла... Глядящая прямо на меня крыса приподнялась на задних лапках, очевидно, собираясь прыгнуть... Сердце у меня ёкнуло и страшно захотелось заорать...

- Какая ты хорошенькая!- пробормотала я непослушными губами прямо в её злобный взгляд. Поцелуй меня... И она исчезла. Комната была совершенно пуста, фонарь с решётчатым футляром светил тускло и холодно: лампа холодного накаливания. Эта злобная изобретательная сука, оказывается, практичная и экономная женщина...

Что дальше, гадина? - подумалось мне - Чем ты ещё меня удивишь? Что нового у тебя есть в запасе, подлая чёрная сука? Давай, не заставляй себя ждать... И гадина не заставила...

Они стояли, сгрудившись у противоположной стены, все пятеро. Бледные, как сама стена, с лицами полными боли и страдания. У Полкана глаза были такими голубыми, что напоминали небесный свод. Он держал руки на груди, будто мучился от невыносимой боли. А Ванька, наоборот отпустив свои кишки, шагал ко мне и они тянулись за ним, оставляя на полу широкую кровавую полосу. У Анюты горло было перевязано моим платком, сквозь который проступили бледно-розовые бескровные разводы, в глазах блестели слёзы. Отар улыбался печально и понимающе, а Свисток, кажется, собирался что-то сказать, но слова его не слушались. Я задохнулась от боли, охватившей меня где-то в районе желудка, и смотрела на них, чувствуя, как рождается в горле крик.

Они подступали ко мне, и их лица стали бессмысленно-отчуждёнными, как у виданных мной зомби, но это не вызвало во мне страха - только бесконечную тоску. Я зарыдала и даже не собиралась сопротивляться протянутым ко мне рукам: если они захотят меня убить, пусть так и будет. Они имеют на это право...

-Милые мои, любимые... Простите меня! Я так скучаю, так тоскую по вам... Мне так вас всех не хватает. Я не знаю... Не знаю, как мне без вас жить. Она заплатит, за всё заплатит, эта чёрная сука! Все ваши муки будут отомщены! Каждый ушиб, каждая царапинка, каждая капля крови! Драгоценные мои! - безголосо сиплю я причитая, стараясь успеть вложить в свои слова как можно больше любви, ведь они начинают таять в воздухе... - Даже если мне придётся умереть, она за всё заплатит. Я приду за ней и мёртвой, и тенью бесплотной. Я ещё не знаю, как я это сделаю, но я до неё доберусь...

- Нет! Не уходите! побудьте со мной, пожалуйста! Не оставляйте меня! - прошу я, но в воздухе уже остались только неясные расплывчатые силуэты: не поймёшь, где кто... Четыре тёмных и один кровавый.... Почему он кровавый - не понимаю я, но ответа нет.

Когда передо мной появляется Юлька, та, что преследовала меня на Горке: страшная, жестокая и бессердечная, я пытаюсь обнять её уже в подобии неконтролируемой истерики.

- Юлечка, дорогая! Хоть ты не уходи, умоляю тебя! Хочешь меня пугать, пугай, ради Бога! Убей меня, если собираешься убить, только не уходи! Мои руки ловят пустоту, свободно проходя через её бледнеющий образ...

Всё уже кончилось, а я всё плачу и плачу, комкая одеяло и колотя ни в чём неповинный тощий тюфяк. Из моих подзаживших царапин на руках снова начинает сочиться кровь, оставляя следы на пледе, а я никак не могу остановиться.... Я ничего не могу! Я в полной власти этого монстра в женском обличье. Она меня убьёт и не даст с ней разобраться. Теперь она постарается меня убить. Она может поднять их всех и прислать ко мне... Пусть она это сделает, сука! Даже если они уже не они, меня всё равно прикончат любимые руки, а их незабываемые лица будут последним, что я увижу перед смертью.

Потом мне становится так плохо, что дышать совсем нечем и можно только полететь в пустоту...

- Не бойся, это обычная глюкоза - заявляет мне доктор Григорян из 'Утёса', отнимая шприц от моей вены. - Срочное струйное вливание... Когда ты последний раз ела?

- Не знаю... Не помню. - отвечаю я, глядя в сторону. Мы с этим плешивым молодящимся пижоном всегда недолюбливали друг друга. Он числился в клиентах у Юльки и всё предлагал мне при встречах выгодных денежных приятелей. Я, естественно, высказывала к нему полное пренебрежение, чем выводила из себя... Но мне придётся ему поверить: укол уже сделан и что бы он мне не вколол, это будет действовать на меня в течение ближайших нескольких часов.

-Нужно поесть. Поесть и успокоиться... Кроме того, меня тревожит состояние твоего сердца. Очень похоже на приступ стенокардии, которую нужно срочно лечить или предотвращать. Но это подробней может определить только специалист. Сейчас обморок прошёл и угроза жизни миновала. Не советую больше доводить себя до подобного состояния. Всегда есть разумный компромисс.

Он уходит, а я про себя начинаю искать ответы на вопросы, роящиеся в голове. Что связывает Григоряна с ведьмой Асей? Как он сюда попал, если должен быть в 'Утёсе'? Значит ли его присутствие, что противостояние сил всё же есть, и чёрная гадина на стороне Миносянов? На какой компромисс намекал этот стареющий потаскун?

Ответы на некоторые из вопросов напрашиваются сами собой. Конечно, соперничество двух сильнейших кланов на побережье перешло в конфликт. Ведь у Алана было несколько пожаров, а Галей пришёл после драки... Доктор может бывать здесь, просто как врач. Видел ли он уродов, и знает ли о них - ещё один вопрос. На него, вернее всего, можно ответить утвердительно... Причём здесь компромисс и кому он предлагается? Может, Алану в нашем лице? Нет, это не пойдёт. Алану был близок и дорог Полкан, а не мы с Тосиком. Значит, это две отдельных линии в сюжете, или нам предложат продать Алана... Но как? Что мы значим в его вражде с Миносяном? Ноль... Всё же, это два отдельных направления... Мы сами по себе, Алан сам. Это так случайно сошлось.

-Так ты будешь есть, или нет? - с нервозной ноткой в голосе спрашивает меня Игнат.- Если не веришь, так я могу сам всё попробовать на твоих глазах... Убедишься, что всё чистое.

-Не принимай близко к сердцу, Игнаша - советую я, - Не в коня корм. Зачем меня откармливать на убой? Она меня всё равно постарается убить. Очень уж ей этого хочется...

-Не убьёт, как бы не хотелось -заявляет вдруг он - И не спрашивай, откуда я это знаю... Знаю, да и всё... Ты ей нужна. Очень нужна...

-Интересно... - я, стараясь не шататься, поднимаюсь в постели и сажусь, спустив ноги на пол - Очень интересно, Игнаша, ты на это надеешься, или ты это точно знаешь?

-Я это знаю... И надеюсь... - хмуро признаётся он и очень заметно сердится - Ты есть будешь или нет?

- Буду - соглашаюсь я - Буду есть и хочу принять контрастный душ. Горячий с холодным по очереди...

- Ну, так будет тебе душ. Сделаем... - обещает он, заметно повеселев.- Сейчас поесть принесу, а потом уже и душ...

Союзник, не союзник, а сочувствующий у меня есть. Что бы там Юлька не говорила о том, что ей от моей простоты часто плакать хочется, а она тоже иногда даёт хорошие результаты. К простоте простые люди тянутся. Хотя, не такой уж он и простой, этот Игнат... Можно даже предположить, что совсем не простой.

Обращение к читателю: Если вы читаете этот роман на любом сайте кроме "Самиздат", значит, он украден с этого сайта без моего согласия. Если вы ещё и платите за чтение, вас обманули! На СИ он находится в доступе бесплатно и ещё правится: http://samlib.ru/editors/a/aristowa_natalxja_petrowna/worddoc-39.shtml. Глава 40

Проснувшись, судя по положению солнца в подпотолочном окне, около полудня, я опять потребовала душ. Мне было намного легче, несмотря на остаточные приступы слабости. Поела я тоже вполне сносно, хоть и без особого аппетита: нужно было хоть немного привести себя в порядок. Мои вещи, кое-как постиранные под душевыми струями, были сухими, когда Башка вручил мне их на выходе из крошечной душевой каморки. Он прогундел что-то невнятное, но вполне дружелюбное в мой адрес, и я, улыбнувшись, потрепала его по руке. Я могу ненавидеть всех обитателей этого места, вплоть до безмозглых уродов, но это несчастное существо такого отношения не заслужило. Башка напоминал мне о Галее...

- Башка, какой ты милый, спасибо! Так быстро всё высохло... Я думала, мне придётся так и ходить в этом саване до вечера, как покойнице-уродке. - замечаю я, одёргивая свой наряд, сооружённый из полосатой простыни. Он доверчиво улыбается, мягко погладив меня по плечу.

Игнат тоже выглядит вполне довольным. И я рискую вздохнуть, взглянув на него искоса, украдкой.

- Ещё бы свежего воздуха глотнуть, хоть капельку... Была бы я почти счастлива, пусть ненадолго...

Игнат с подозрением воззаряется на меня, но я смотрю невинно и с некоторой усталостью. Почему бы мне не хотеть выйти на волю, интересно? Сам, поди, задыхается в этой горе.

-Спрошу - осчастливливает он меня, не найдя ничего подозрительного в моём взгляде и улыбке. - Может, на лужке позволят посидеть...

Лужок оказывается небольшим участком зелёной травы на одном из склонов скалы. Здесь, среди камней есть даже подобие лавочки, установленной в сторону, противоположную той, откуда мы сюда явились. Внизу под горой никаких тропинок и проходов: сплошное болото, затянутое ряской на километры в любую сторону. Мы чинно сидим рядом на скамейке и радостный Башка расположился прямо на камне у наших ног. Я ничем не показываю своего разочарования и любуюсь облаками в небе. Да и не стала бы я убегать, это же понятно. Я просто хотела изучить окрестности... Здесь нечего изучать, до меня дошло, вполне ... Зато, Игнат обещал мне, что я в ближайшее время увижусь с Тосиком.

Я улыбаюсь Башке, глажу его по голове, и это ему нравится. Он срывает для меня несколько жёлтых одуванчиков в траве и я, против воли чуть не прослезившись, принимая это подношение. Господи, он-то, за что тут мучается?

-Как его зовут? - спрашиваю я у Игната - Всё Башка да Башка... Есть же у него нормальное имя... Как его мать-то звала?

- Нельзя - возражает тот, помотав головой. - Имя - нельзя. Он же силушки-то, немереной: на десятерых хватит. Захоти кто-нибудь попользоваться, может с ним и гору разнести. Не велено его имя никому открывать. Быть ему Башкой до самой смерти... А может - и после...

В его голосе звучит тоска и покорность судьбе. Что за тайна здесь скрыта? Она, точно, есть и может быть, никогда не раскроется. Мало ли на белом свете вот таких грустных, никому не известных тайн. Этот несчастный громадина - обычный 'маленький человек' и не особенно интересен окружающим. Он пройдёт и унесёт свои секреты с собой. Так же, как все мы...

Возвращаясь с прогулки, я столкнулась на повороте коридора с Давидом и не узнала его. Вместо нахального смазливого парня, с загорающимися при виде меня влажными коровьими глазами, передо мной стоял слинявший, потерявший всю свою показушную яркость человек, которому можно было дать на вид от двадцати до сорока лет, усталый, измученный, разбитый.

- Белка - промолвил он - Привет... Я слышал, что ты здесь...

-Да я здесь. И ты здесь. И что ты здесь...

Я вдруг вспомнила, как охранник неведомого Ильи Никитича сказал, что последний раз видел Юльку в обществе местного молодняка. Не было ли там этого шустрого 'прожигателя жизни'?

- Это тебя видели с Юлькой возле 'Утёса', перед её смертью? - спросила я с ходу, глядя на него. И, заметив, как он начинает бледнеть, продолжаю, стараясь держаться спокойно:

- После этого я уже не видела её живой... Говори, чего молчишь! Только знай: если ты имеешь к этому отношение, я тебя убью. Тебе не жить после этого, понял? Я тебя из-под земли достану...

- Не прячусь... Может прямо сейчас и начинать.- еле слышно произносит он и я, вцепившись в полы его куртки, пытаюсь высмотреть что-то в его физиономии.

- Значит, это ты... Как это случилось? Говори! Говори, ублюдок!

-Не ублюдок, а наследник... - горько улыбается он задрожавшими губами. - Послушный сын... Ася сказала нам привезти её сюда, к болоту. Ей нужно было дать Юльке указания. Ничего особенного, просто заставить работать на себя. Ну, и на отца, конечно: они же компаньоны. Они это при мне обсуждали... Я не отказался... Алан опять чего-то у них чуть ли не из рук вырвал, надо же фирму выручать... Вартан её в газель пассажирскую посадил, а потом уже мы впятером влезли. Она тихо сидела, молча, под газом была... А потом, на повороте, когда притормозили, вдруг из салона выскочила ... И в пропасть... Сразу, с разбега, не притормозила даже. Мы и не поняли ничего сначала... Ни слова не сказала... С разбега и вниз...

Они ничего не поняли... А я поняла... 'Ты не знаешь, что это такое, Белка!' - так она мне сказала однажды в минуту страшной откровенности: 'Кажется, что это длится так долго, так страшно...' А позже я рассказала ей, как собиралась прыгнуть в море от Жеки и его друзей...

- Вы к ней приставали? Говорили что-нибудь? Ну, про секс...

- Да ты что, Белка! Она же твоя подружка... - как будто просыпается он и в его оживлении есть что-то болезненное и отчаянное - Зачем нам это? Деньги на девочек всегда есть... Нет, ни у кого и в мыслях не было... Крестником своим клянусь: ребёнком невинным, сыном достойного отца и честной матери, жизнью его... Нет! Молчали мы всё... Я не знаю, почему она...

- Я знаю... - прерываю я его клятвы - Что дальше?

- А дальше нам велели её достать. И принести к болоту... И Ася... Она подняла её, прямо при мне... На моих глазах подняла... Я это видел... И сказала: Приведи мне свою подругу, Белку Обязательно приведи... - он замолкает, а потом поднимает на меня глаза, обведённые тёмными кругами - Она так и сказала: Приведи! И убей всякого, кто станет тебе мешать. Убей их всех, а её приведи... Я не мог тебя предупредить, Белка! Меня не отпустили... Я рвался как сумасшедший... Я отца своего умолял, в ногах валялся... Я землю грыз... Меня заперли и выпустили только вчера... сказали, что ты уже здесь. Тебя всё-таки, привели...

- Я сама пришла... Никто меня не приводил. Я пришла сама... И забудь, Давид! Забудь всё, это уже не твоя печаль...

- Но Белка! Как же...

Я иду дальше, уже не слушая его. Я знаю правду, но она ничего нового не добавляет к моей ненависти. У меня только одна цель: эта тварь...

Игнат молчит, сопровождая меня по коридору. Я дохожу до своей двери и ласково глажу Башку по плечу. - Иди и отдохни, Башка! Береги себя: я очень огорчусь, если ты устанешь... Я хочу, чтобы с тобой всё было хорошо! Ты понимаешь меня? Береги себя, Башка!

Он радостно гукает и даже улыбается и это прибавляет мне надежды. Я увижу Тосика... Если эта тварь не готовит мне новый сюрприз...

Это произошло уже ближе к вечеру. За окном темнело, редкие облака, перерезанные клетками решётки, приобретали сиренево - фиолетовые оттенки. Мы с Игнатом дошли до большого зала и повернули в дверь, которую я всегда видела закрытой. Коридор за ней оказался широким и ровным, с несколькими дверями. После поворота находилась только одна: раскрытая, но тоже с железной с решёткой, а за ней комната, в которой я увидела Тосика.

Он сидел за столом перед своим ноутбуком и вид у него был обычный, такой как всегда. И обстановка вокруг выглядела вполне сносной: оконце под потолком, постель, какой-то шкафчик на стене. Я вцепилась в холодные железные прутья, не в силах произнести ни слова... Тосик повернул голову и заметил меня. Он вскочил и бросился ко мне...

- Стоять - сказал парень с лицом и манерами уголовника, поднявшийся с кресла в дальнем углу - Разговаривать только на расстоянии друг от друга, мне так приказано. Делай, как велено, или она уйдёт!

- Это ничего, Белка - сказал Тосик, остановившись на полпути. - Ты жива, это главное...

- Да, Тосик, это ничего! Ты тоже жив... Ты... как ты себя чувствуешь? Ты принимаешь свои таблетки? Доктор Силантьев говорил, что это очень важно... Тебя не мучают боли? С тобой всё в порядке?

Мне так много нужно было ему сказать. Мне хотелось прижаться головой к его плечу и заплакать, рассказать всё о своих переживаниях и страхах, а он обнял бы меня и сумел утешить, как умел делать это всегда... Но два свидетеля, несомненно, получившие указания насчет того, как и о чём мы должны говорить, этому мешали.

- Не беспокойся, милая, со мной всё в порядке. Не надо об этом думать. Береги себя и старайся не волноваться. Всё будет хорошо...

- В его голосе нет убеждения, что всё будет хорошо, но я киваю, сдерживая в себе желание биться в эту чёртову решётку и орать урным голосом.

- Они все мёртвые, Тосик, всё - пробормотала я и он потемнел лицом.

- Я знаю, Белка, мне сказали...

-Это Юлька... Она пришла и... - у меня перехватывает горло и я мотаю головой, сцепив зубы.

-Я знаю, девочка... Всё знаю... Доктор Силантьев тоже умер... Это надо пережить, Белка. Пожалуйста, перетерпи это... Я тебе обещаю, что найду выход. Ты только не спеши... Ты ничего не добьешься и можешь навредить себе. Прошу тебя, дорогая моя, подожди... Я постараюсь вызволить нас отсюда.

- Бакланьте лучше о здоровье - неприятно улыбаясь, предлагает охранник Тосика. - И завязывай поскорей, фраер, тебя работа ждёт.

Что же я хотела сказать ему? О чём предупредить? Как мне сказать ему хотя бы самое важное? Этот лагерник смотрит и смотрит...Да и Игнат тоже не станет рисковать своей безопасностью...

- У тебя все лекарства ещё есть, Тосик? Мне кажется, что Эпзиком заканчивался... Да и real name маловато, а don't say не останется уже на будущей неделе...

- По-русски говорить! - прикрикивает парень за решёткой с характерными интонациями криминальной среды, а Игнат беспокойно трогает меня за локоть.

- Но это же, название лекарств - возражаю я, обращаясь к уголовнику. - Не я их выдумала! Ну хорошо... Тосик, проверь и те таблетки... ну, белые, овальной формы, которые чуть темнее never. Их тоже было мало...

Я специально произношу все английские слова в русской транскрипции, уродуя произношение. Тосик поймёт...

- Не беспокойся, милая, - отвечает он, на секунду утвердительно смежив веки. - Всего хватает... Я понимаю, как это важно... Но ты как всегда, наводишь панику раньше времени. Всего там достаточно, и на ближайшую неделю я обеспечен. Мне хватит лекарств, чтобы закончить работу, а там подумаем, как их пополнить.

- Береги себя, - прошу я, стараясь хорошенько запомнить его лицо: когда ещё увидимся... - У тебя тяжёлая работа? Не переутомляйся со своими программами...

- Нет никаких программ - отвечает Тосик - Простой перенос текста в ворд и сброс на диск. Я в нём и не понимаю ничего, просто копирую и всё. Нет никакого труда набирать латинские буквы... У меня хорошая программа unknown language. Стучи да стучи себе по клавишам. Надоест, перейду на код I will find, будет намного легче.

- Не затрудняй себе жизнь, не работай, как африканский негр, прошу тебя! Некому здесь тебя лечить, ты же понимаешь... А что, программа Center or Northeast у тебя не работает? С ней же намного легче...

- Так, всё! Кончай базар! - решительно встаёт между нами охранник Тосика. - Сказал же, по-русски говорить. Хватит, повидались...

-Это же название программы, как она тебе его по-русски скажет? Я бы за час не понял, если бы она стала объяснять, что это за программа, кто её автор и в каком году она появилась... А так всё понятно...

- Я сказал, хватит - обрывает этот гад в комнате - Он, оказывается, целый час тут толковать собирается... Оборзел, а? - поворачивается он к Игнату и тот согласно кивает.

- Ещё несколько минут... Минутку - прошу я - Я не буду говорить, вообще не буду. Просто постою...

И мне дают несколько минут... Я стою и смотрю на Тосика, а он смотрит на меня. Нас двое, мы всех потеряли. Мы одни на белом свете... Всё, что произошло ужасно, но я вижу Тосика и он жив. Этого уже немало для того, чтобы мои мысли и чувства изменили направление. Мне надо выжить... Обязательно! Хотя бы, прожить как можно дольше. Раз эта сука меня ещё не убила, значит, я ей и в самом деле нужна. Она меня только терпит, но терпит. Я должна узнать, что ей надо, постараться угадать...

- Всё. Свидание окончено... - сделав неприступно-каменную мину, говорит зэк и мы уходим. Я бы могла простоять так весь день... Но не просить же эту уголовную сволочь... Да и что толку просить его: он поступает так, как ему приказали.

По дороге назад я обратила внимание на столпотворение в другой стороне зала: там целая вереница уродов переносила какие-то тяжести. Их было много, очень много. Они двигались медленно, неловко, но огромные куски камней и толстые деревянные столбы-балки несли легко. Процессия мёртвых носильщиков двигалась целенаправленно и слаженно: они заходили в зал с поклажей из одного бокового прохода и исчезали в другом, откуда им навстречу двигался встречный поток, уже с пустыми руками. За работой наблюдали два крепких парня, дававшие указания идущим. Кажется, это были короткие команды и имена...

Я успела рассмотреть их и Игнат меня не торопил: кажется, он тоже был заинтересован происходящим. Надзиратели не обращали на нас внимания, а дохляки всё шли и шли. Высокие и низкорослые, крупные и худые, мужчины и женщины, еле прикрытые кусками серой грубой ткани или одетые в обычное платье, рваное или целое, иногда- полуголые, они не глазели по сторонам, не проявляли интереса к окружающему, не высказывали не довольства. Они трудились...

Да, это же идеальная рабочая сила при умелом руководстве... Послушная, не знающая усталости и не требующая ни оплаты, ни особых условий содержания. Подземный городок здесь, в скале, точно, построен ими. И, может быть, ещё много чего. Не вырыт ли котлован за забором возле больнички этими бескровными руками? Кто такая его независимая владелица? Игнат говорил, что полы здесь метут дохляки, почему бы им не копать землю и не складывать стены с таким же успехом? Не просеивать песок, не месить бетон, не укатывать асфальт? Ночью, за высокими заборами и с хорошей охраной...

Пляжный бизнес - это огромные деньги для крупных 'хозяев' и способ существования мелких: с летних доходов они живут весь год, а зимой готовятся к новому сезону. Получить такую рабсилу - великая удача и эта тварь всё правильно рассчитала. А старый Миносян ей пригодился для обеспечения караула и конспирации, имея, конечно, при этом, неплохой навар.

Алан, судя по всему, подобными делами не занимается. Но он тоже зависит от прибылей морского бизнеса и заинтересован в том, чтобы слухи о зомби не просочились к отдыхающим. Вот почему все его мужчины молчали. То, что знает одна женщина, будет через день знать целый базар, а через два - весь пляж - это аксиома. Люди Алана нашли способ уничтожать уродов-шатунов и, вероятно, по ночам выходили на охоту за теми, кто избежал Асиной власти. И таких, видимо, не было слишком много. Больше в сфере влияния Алана жертв не было: бомжей с Вонючки переселили, а на пляжах, наверняка, дежурили посты... Происшествия на территории Миносяна - его собственный грех...

- К большому собранию готовятся... - сказал Игнат и я тут же оторвалась от своих размышлений.

- К какому собранию, Игнаша? Что, твоя милая сука-хозяюшка готовит шабаш? Ну, значит, не жди ничего хорошего...

- Ты-то, откуда знаешь? Может, и хорошее... Сколько же ждать, плохого-то? Должно же что-то путное когда-нибудь быть... - возражает он и я вижу на его лице надежду.

Это только Игнат может надеяться. Мне всё равно ничего хорошего не светит. Но чем так вот, сидеть в неведении, стоит получше познакомиться и со своими врагами, и с их методами. Может и меня на это таинство пригласят? Зачем-то я этой чернозадой гадине нужна... Это будет завтра... Значит, сегодня нужно хорошенько отдохнуть и собраться с силами - думаю я: Они мне понадобятся.

Чёртова вудуистская мистерия состоялась ночью: я слышала отдалённый стук барабанов и шум людских голосов, закутавшись в тонкую мелко-клетчатую тряпочку, заменявшую мне одеяло с пятнами пролитой из моих ободранных рук кровью. Теперь, когда я пришла в себя, эти мелкие ссадины стали болеть сильней... Я сильно мёрзла. Меня так и не позвали. Что они там делали, можно было только догадываться: звук был не слишком отчётливый, то затихающий, то становившийся слышнее. По моим подсчётам, он доносился из двери, в которую заходили за своими грузами бездыханные рабы.

А потом был сон, в котором я в сотый раз бродила среди мёртвых по заляпанной кровавой полянке и плакала... Я проснулась с мокрым от слёз лицом и продолжала реветь наяву, пока не рассвело, а после этого снова забылась. Мысли при пробуждении были упадочнические, страшные и тяжёлые. Игнат пришёл оживлённый и даже чем-то обрадованный. Я чуть не наорала на него, когда он пригласил меня в душ, но вовремя сдержалась: усложнять отношения с ним, было совсем неразумно.

Я спросила про Башку и он мне ответил, что Башка ненадолго отлучился по каким-то не слишком важным, но необходимым делам.

- Не отпускал бы ты его одного, Игнаша! - посоветовала я - Он же, как дитя, сам говорил... Его кто угодно обидеть может...

И Игнат слегка слинял с вида. Ему такая ситуация явно, не нравилась. Но с его физиономии хотя бы пропало это непонятное воодушевление, расспрашивать о причине которого, было бесполезно.

- Дак он недалеко... Болото пройдёт туда-сюда и вернётся... Может, из душа своего пойдёшь, а он уже тут будет.

Значит, сюда кого-то срочно доставили - подумала я. Если повезёт, я увижу кого...- и засобиралась в душ, с которым решила развязаться сегодня поскорей. Вдруг, повезёт...

Мне повезло. Я уже вышла из душа и ждала, когда Игнат запрёт его на ключ. Здесь все двери, как я поняла, всегда закрываются на ключ, даже дверь душевой, даже двери, ведущие из одного коридора в другой. Связки ключей болтались на поясах каждого из живых, которых мне пришлось видеть... Правда, их было немного: Игнат, две негритянки, доктор, охранники... Побаиваются, всё же, они своих подопечных, однако...

Близкая ко мне дверь открылась и в коридор ввалился Башка с мокрыми, заляпанными глиной босыми ногами. Он поспешил к нам с Игнатом, а я вдруг увидела за его широкой спиной знакомое лицо.

Ахмет! Ведь это Ахмет! - пронеслось в голове: племянник Алана, тот самый... Теперь я его сразу узнала... Помятый, с посиневшей скулой и разбитыми костяшками пальцев, он шагал, подталкиваемый сзади конвоиром и моргал, привыкая к слабому свету. Его взгляд, бегающий по стенам, был неприязненным и мрачным. Вот он наткнулся на меня и стал удивлённым, а потом в нём появилось облегчение...

- Белка... - произнёс он - Белка, ты жива...

- Не разговаривать! Пшёл, быстро! - скомандовал охранник, а второй, следующий за ним, бросился вперёд, отмыкать дверь слева по коридору. Кажется, это была моя бывшая камера-каморка...

- Как ты здесь оказался? - не выдержала я - Алан знает, где ты? Он будет тебя искать?

- Будет, конечно! Он нас найдёт, Белка! Держись!

- Молчать! - заорал один из охранников, кинувшись вперёд. Два этих гада схватили Ахмета за руки, пытаясь втолкнуть в камеру. Он упирался ногами и выкрикивал полузадушенным голосом.

- Мы их похоронили, Белка! Погребли по христианскому обряду! Помыли и одели, всё как положено, с молитвами... И выдержали в морской воде... Они не встанут, Белка! Не поднимутся никогда... Они будут лежать упокоившись, все четверо... Не бойся за них!

- Как четверо? Почему четверо? Их же пять... - я на непослушных ногах пытаюсь дойти до двери, в которую уже почти втолкнули упирающегося Ахмета и слышу в ответ.

- Один живой... Он в больнице...

Ноги у меня подгибаются и я сползаю спиной по стене. Это, наверное, больно. Мне на голову и за шиворот сыплется труха с не оштукатуренной стены, а в груди разгорается пожар...

- Кто? - выкрикиваю я из последних сил и слышу ответ из-за закрываемой двери.

- Не знаю... Меня там не было... Мне передали...

Глава 41

Игнат стоял у меня над душой с завтраком и ждал, когда я поем, а Башка, расположившись на полу, смотрел приветливо и сочувственно. Я не могла успокоиться и сидела как на иголках, меня било, колотило, трясло.

- Сама же говорила, что сыра хочешь, и сама же теперь не ешь - гундел Игнат. - Я можно, сказать преступление ради тебя совершил: на кухне целый час ошивался, чтобы этот сыр спереть. А ты теперь и не смотришь на него. А он дорогой, сыр-то, его наш повар из города заказывает... Все вы, бабы такие, от мала до велика... Сначала захотела, а потом...

Я его не слышала... Я не понимала, о чём он говорит... Жив! Жив! Господи, спасибо! Но кто? Кто же это? Это не Свисток, я видела, что его сердце не бьётся... И не Анюта с Иваном: слишком много там было крови. И их раны не ... Как же это говорят... Не совместимые с жизнью. Я бы всё на свете отдала за то, чтобы это была Анечка... Но её разорванное горло и этот взгляд, я всё сама видела... И выпирающие наружу Ванькины внутренности тоже не совместимы... Значит, это Отар или Полкан...

Пусть это будет хоть кто, мне всё равно... Только пусть он выживет... Ради Бога! Господи, Боже, спасибо тебе! И пусть он выживет. Я никогда не забуду этого, Господи! Я буду молиться тебе всю жизнь! Каждый день! Пусть он выживет!

Я прямо на глазах ошеломлённого Игната слажу с постели и встаю на колени, с трудом ориентируясь, где находится восток...

- Господи, Боже милостивый, спасибо тебе! Спаси его, не дай ему умереть... Сохрани его, прошу тебя, Господи! Мне всё равно, кто это... Если ты есть на свете, дай ему силы выжить! Если ты есть... Пусть ты будешь, Господи! Прошу тебя, будь! Спаси его!

- Кто? Про кого ты, Белка? Ну-ка, встань с пола... Холодный он... Давай-ка, садись на кровать. - Игнат вынимает из облатки таблетку и втискивает её мне в дрожащую руку - Выпей! Пей и не сомневайся, это доктор дал. На тот случай, если с тобой опять такое вот будет... Как раз такое, пей! Силы-то беречь надо, пригодятся ещё...

Я послушно кидаю таблетку в рот, запив кофе из чашки. Кофе так себе, растворимый суррогат, но я пью его с жадностью. Какой же восхитительный кофе варил наш Отар! Я никогда не пробовала этого напитка лучше, чем из его рук... Наверное, это Отар... Знак судьбы, подсказка, я ведь не зря подумала про кофе...И это Отар... Или Полкан? Мне всё равно, кто это, только пусть он выживет!

Какая же я идиотка! Не присмотрелась хорошенько, сразу начала выть... Я чуть не стала виноватой, если бы он погиб. Это не я! Не я его спасла... Он сам... У него у самого хватило сил выжить... Бегала по поляне как дура, вместо того, чтобы толком посмотреть...

-Кто он тебе? - спрашивает Игнат, всовывая мне в руку кусок белой булки с сыром - Ну, вот, кофей весь почти выпила... Чем теперь запивать-то будешь? Сыр всегда сухой...

- Никто... Никто и самый близкий человек... Отец или брат. Я не знаю, кто это... Он выжил... Да ты всё равно не поймёшь...

- Конечно, куда нам, темноте лапотной...- обиженно тянет Игнат - А то у меня Башка не самый близкий... И он не выжил... И я за ним тут не хожу, не забочусь...

- А я тебе и не говорю, что ты о нём не заботишься. Только чего ты с утра такой довольный -то был? На собрание ночью сходил? Оттянулся?

- Вот дура-то, а! И с чего взяла... 'Оттянулся!'... Не хожу я на эти вуды... Бл...во одно: накричатся, напрыгаются, а потом... На мёртвых, только что не лезут. Тьфу да и только... Не надо мне этого... Весть я хорошую получил, вот и радуюсь... Как будто, налаживается всё...

-И что же для тебя налаживается, Игнаша?

- Всё налаживается... И не только для меня... Может и для тебя тоже... Ты доедай сыр-то, маленько совсем осталось. Вишь, как хорошо поела... - хитро щурится он.

Я смотрю на свою руку с куском: и правда, почти доела...

- Хитрец ты, Игнаша, как я погляжу... Доем, конечно. И водичкой запью...

- На том держимся - удовлетворённо заключает он.- Доедай! А потом отдохни хорошенько. Может, и тебя позовут, на вуду- то... Сама всё и увидишь...

Я спала до обеда и проснулась от того, что меня окликнули. В комнате не было никого...

- Белка! - опять донеслось из угла и я поняла: маленькое окошко в стене! Это оттуда...

Пропади ты пропадом, предатель, - подходя к окошку, думаю я. Я узнала голос...

- И ты здесь, подлец! Что, бабушка позвала? А ты прибежал... На цыпочках...

- Прошу тебя, Белка! Выслушай... Ну прости меня. Да, я подлец, я и сам это знаю... Но сейчас я пришёл поговорить с тобой о важном деле... В конце концов, я же не сделал тебе ничего плохого... Я в этом не участвую... Не участвую по условиям договора...

- Плевала я на твой договор. Ты - внук этой старой суки, которая убила самых родных моих людей. Уже одного этого достаточно, но ты ещё и не предупредил меня, что твоя милейшая тётка-сожительница желает мне зла. Что она колдует против меня.

- Я не знал, что это ты. Я просто несколько раз слышал, что есть Белка, которая ей ненавистна... Я понятия не имел, что это ты...

- Ты узнал, что это я! И где ты был после этого?

- Клянусь тебе, что я не мог! Я мог только просить... Она грозилась мне, что поднимет маму... Жизнью твоей клянусь, что я не мог.

-А это для тебя такая ценность, моя жизнь? Глупый самовлюблённый пацан, который уже не считал меня особенно ценной, был готов, забыв, про сыновний долг, броситься меня предупреждать только о том, что твоя сучья бабка хочет меня забрать... А ты знал, что она хочет меня убить! Да она и убила... Только не меня...

- Белка, послушай: я виноват, очень виноват... Наверное, мне нет прощения. Но сейчас я пришёл предупредить тебя... Тайком и в надежде, что никто не знает. Все готовятся к мистерии... К большой мистерии. И тебе отведена в ней особая роль...

- Откуда ты это знаешь, если тебе чуждо бабулино вуду? Как ты узнал? Ты же не оказываешь ей никаких услуг, кроме постельных!

- Пожалуйста, Белка, выслушай меня... Она всё равно заставит тебя сделать то, что ей нужно! Ей невозможно противостоять. Ты только измучаешься и будешь страдать... А она всё равно получит то, что хочет. Ты очень сильно её разозлила... Ты должна... И я тоже... Мы должны быть вместе... Всего один раз. Это ей необходимо для обряда... Её покровительница богиня любви и мрака...

-Что-о-о-о? - я, в ярости, пытаюсь плюнуть в решётку, за которой виднеется лицо Вика, но не попадаю. У меня начинают ныть кончики пальцев, от желания разодрать ему лицо. - Да как ты... Поганец! Внук негритянской шлюхи! Этого не будет никогда! Никогда, понял? Есть такое слово 'никогда'.

-Ты не понимаешь, Белка... Ты просто не понимаешь, что она может с тобой сделать... Она отдаст тебя кому-нибудь, кто будет жестоким и... Она прикажет тебя связать, но всё равно добьётся своего!

- Она меня свяжет и ты придёшь? А у тебя получится, подлец ты, чёрный, с белыми пальцами?

- Получится... Она умеет консервировать желание. Если я тебя хотел, хотя бы раз в жизни, она это найдёт и использует... А я хотел тебя всегда. Я полюбил тебя с самой первой...

- Заткнись - приказываю я. - не смей мне ничего говорить об этом... Не смей! Убирайся отсюда или я начну биться в дверь. Если ты здесь бедокуришь без бабушкиного разрешения, она тебя за это накажет. Пошёл вон!

- Она накажет тебя, Белка! Она позовёт зомби, которые будут тебя держать... Или живых... Чтобы они смотрели...Я не могу этого допустить. Это удача, что она выбрала меня! Там есть девчонка, которой сегодня попользуется с десяток, а то и больше человек... А для тебя предназначен всего один... Ну пожалуйста, Белка! Умоляю тебя... Всё может измениться уже на то утро... И для тебя, может быть, тоже... Когда она поднимет деда...

- Поднимет деда? Это у вас семейная традиция такая, поднимать почивших родственников? Наверное, ты ей надоел и она хочет трахнуться с твоим предком...

Рассмеяться у меня получается почти натурально. Во мне что-то изменилось с сегодняшнего утра. Как будто появилось второе дыхание. Мои мёртвые всегда будут со мной, но один выживший придаёт мне сил. Даже просто для того, чтобы увидеть его бесценное лицо, стоит выжить и мне. Я не отказываюсь от своего намерения принять смерть достойно, но не собираюсь её торопить. Я чувствую себя крепкой и готовой к бою. Это ничего, что всё тело ноет, а голова немного кружится... Это пройдёт, когда настанет мой час. Я её не боюсь, я готова побеждать... Я хочу жить!

- Это не совсем то, что ты думаешь... Ты позже поймёшь... Узнаешь... Он её брат... И ему не понравится, что их дочь мертва по вине Аси...Она это осознаёт... Мне больше не надо бояться, что я увижу свою маму вставшей из могилы... Всё должно измениться...

-Что? Их дочь? А ты внучок, значит? - я снова смеюсь, и уже без усилий. Меня так и распирает злой бес. Как мне теперь понятны многие выходки Свистка! Чем хуже, тем смешней: это так просто...

- Вот уж, ублюдок, так ублюдок! Бесподобное у вас генеалогическое дерево... А ты - последний цветочек... Черномазый бутон от чёрного цветка любви...

- Белка, послушай... Не надо так, прошу... Ты не такая... Неужели у тебя нет знакомых мулатов, с которыми ты разговариваешь как с равными, по-человечески...

- У меня есть даже друзья негры! Они чернокожие, да, но со светлыми душами! Они -люди и я, конечно, люблю их как людей! Не сравнивай себя с ними, ты, чернож...й предатель! Я однажды из-за тебя чуть не довела Тосика до приступа, а ты мог просто сказать... Предупредить... И не сделал этого ради своей возлюбленной? трахнутой тобой чёрной бабки! И она убила всех моих... Убила самых родных мне людей!

- Белка, прошу тебя! Я никого никогда так не просил... Я же люблю тебя... Я на тебя молился... Я возле тебя был счастлив как... Послушай...

- Ничего я больше не хочу слушать! Не смей мне такое говорить! С меня достаточно! - Я хватаю железную кружку, внушавшую Игнату столько опасений, и лечу к двери. Начинаю колотить в неё изо все сил...

Он появляется через несколько минут, с испуганным выражением лица. За его спиной маячит Башка с подносом, на котором расставлены тарелки и плошки.

-Чего такой шум подняла, скаженная! - пеняет мне Игнат. Спокойно тебе не сидится... Отойти нельзя...

-Есть хочу! Я проголодалась. - нахально заявляю я, унимая дрожь, удачно копируя Свистка- А ты и сам догадался, оказывается... Ну, прости!

- Да ладно... - соглашается он - Обед у тебя сегодня царский, чего только нету... И мясо, и овощи, и фрукты. Даже апельсин есть... Получше ешь, ужина, сказали, не будет... Не знаю, чего уж там задумано... Так что хорошо ешь, поняла? Жалко суп у нас летом редко бывает, хорошо бы тебе супа-то... Зато картошка жареная есть. Тёплая ещё...

Я съедаю почти всё, даже жареную картошку, которую мне есть нельзя. И ничего, кроме некоторой тяжести в желудке, не чувствую, никаких болей. Ощущение такое, что я выхожу на финишную прямую и скоро всё кончится...

Потом мы идём гулять, снова 'на лужок', и я вожусь с Башкой, пытаясь запомнить, какими звуками и жестами он выражает свои чувства. Мои мысли крутятся вокруг новости, принесённой мне бабушкиным внуком.

Я его просто убью, вот и всё! Надо найти подходящий камень и незаметно спрятать его в кармане брюк. Буду бить по голове, пока кровью не обольётся... Это ничего, что меня сейчас мутит даже от слова 'кровь', а от её вида теперь просто вырвет... Даже хорошо, сразу отобьёт охоту... Господи, за что? Почему я должна это терпеть? Как такое может произойти, Господи? За что ты меня наказываешь? Сделай что-нибудь, прошу тебя! Избавь меня от такого позора! Что же я несу, сумасшедшая...

Нет, Господи, не слушай меня, нет! Спасибо тебе за то, что кто-то спасся в той страшной бойне, помоги ему! Я сама что-нибудь придумаю... Я не дамся этому предателю, я смогу... Не обращай внимания на меня! Спаси того, кто выжил! Спаси его...

В моё отсутствие в камере произошли изменения. Кровать сдвинута и застелена настоящей белой простынёй с каймой из цветочков по бокам. В ногах - дурацкое одеяло розового шёлка. Чуть сбоку у противоположной стены - просторная ванна из пластика, наполненная водой и рядом с ней - несколько чашек с травой и сухими листьями.

- Эти травы помогут тебе разогреть воду - сообщает мне отлепившийся от стены худой мужчина странного вида, завёрнутый в какую-то белую хламиду. Он не даёт разинувшему от удивления рот Игнату с Башкой зайти в комнату, отгоняя их жестом руки. Я останавливаюсь посреди комнаты, разглядывая его. Этот тип испытывающее смотрит на меня, а я молча пытаюсь понять, почему его вид меня так удивляет. Гладкое лицо с тёмной кожей, сухое невысокое тело, еле заметный акцент, голос монотонный и лишённый интонаций. Он не похож на мёртвого, но и на обыкновенного живого тоже не похож. Вдруг, это поднятый дедушка? Не может этого быть, я видела поднятых... Они выглядят по-другому!

- Тебе нужно подготовится к обряду - говорит он надтреснутым голосом с высокими на переходах нотками - Помыться и переодеться. Даже если ты не хочешь присутствовать на андоле, тебя всё равно заставят...

-Почему же, я хочу - глухо и немного хрипло отвечаю я, - Я посмотрю на вашу гондолу... Только зачем к этому готовиться?

Он не исправляет моей ошибки, а смотрит бесстрастно и так же спокойно, как раньше, и продолжает:

- Так положено на андоле. Ты должна быть подготовленной. Тебе нужно раздеться и отдать мне свои вещи. Ты можешь не стыдится меня: я евнух.

При этом заявлении я даже перестаю наливаться злостью и забываю своё намерение об убийстве Вика. Это надо же: живой евнух! Старуха явно располагает немалыми средствами, если может позволить себе такую 'роскошь'.

-Ма-а-амочки вы мои! - бормочу я, подходя к этому чуду ближе и уже откровенно пялясь на него. Ему это не нравится.

- Хорошо, - говорит он. - Ты можешь подготовиться к тому, что тебе предстоит. Меня ждёт другая девушка, а потом ещё одна. Я приду под вечер и ты должна быть вымытой и лишённой одежды. Я принесу твоё платье для обряда. Эти травы нужно всыпать в воду по очереди, так, как стоят сосуды с ними: от большого к малому. Тогда вода станет горячей.

Он покидает помещение и я остаюсь одна. Первое, что я делаю, это стараясь выглядеть естественной, осматриваю постель, трогаю одеяло и простынь, приподнимаю её. Матрас тоже заменили. Он плотней прежнего и острый узкий камень, прихваченный мной на прогулке, будет почти незаметным на нём, прикрытый постельным бельём. Я кладу его, заслонив спиной от смотрового окошка в стене и ещё некоторое время трогаю постель, как будто разглядывая.

Может быть, заляпанное кровью, это бельё станет непригодным для предназначенного мне акта? - надеюсь я, но понимаю, что бельё слишком просто заменить...

Ты не даёшь мне покоя, сука! Ты хочешь меня унизить, подавить и расплющить... Ты, видимо, всё равно надеешься меня убить. Не знаю, зачем я тебе нужна, но использовав меня, ты будешь рада от меня избавиться. Если бы я знала хоть какие-то правила и особенности твоего чёртова обряда или порядки в этой поганой дыре! Я как слепой котёнок здесь... И одна...

Предаваться отчаянию нельзя: меня это так часто выводит из колеи... Что же мне делать? Стоять посреди комнаты как памятник? Ну уж, нет, свои силы надо беречь...

Я перекладываю одеяло в головы постели и заворачиваю на него простыню, а потом укладываюсь на незастеленный участок матраса, свернувшись в клубок. Надо успокоиться. Попробуем позу эмбриона...

Я долго лежу неподвижно, перебирая самые разные мысли. Они роем теснятся в сознании, орут, шепчут, возмущаются и недоумевают, рассчитывают и советуют, падают в обморок и даже пускают слезу... Плакать это самое глупое...

Очнувшись от короткого сна, я не могу понять, что меня разбудило. За окном начинается синий летний вечер, никаких барабанных партий ещё не слышно. Кругом тихо...

- Белка! Белочка, милая! Девочка моя, что с тобой? Очнись! - слышится шёпот сбоку.

Опять! Он меня достал, этот... - проносится в голове. Но что-то заставляет прислушиваться...

- Белка, пожалуйста... - Это не голос Вика! Я, ещё не веря своим ушам, соскакиваю с постели и, чуть не упав, запинаясь о свои кроссовки на полу, подбегаю к окошку.

- Жека! Как ты сюда попал? Как ты нашёл меня? Ты меня нашёл... Откуда... Откуда ты взялся?

Его почти не видно за мелкой решёткой, только смутное белеющее пятно лица. Сердце у меня подскакивает к горлу и слёзы готовы снова пролиться, но я не даю им воли.

- Из болота, миленькая... Девочка, драгоценная моя, я тебя нашёл! Я нашёл бы тебя где угодно! Кажется, я сломал этой стерве парочку уродов и разбил морды нескольким живым, нанёс, так сказать, приличный физический урон в рядах противника. Но их здесь столько...

- Ты видел её?

-Эту оштукатуренную поганку? Да, видел... Меня принесли к ней на руках несколько её дохлых подручных и не дали к ней подойти. Я не смог... - с досадой жалуется он. - Я ещё ночью пришёл сюда, беленькая моя. Я тебя нашёл... Меня держали в каком-то подвале весь день, а теперь привели сюда. Она мне сказала, что я могу смотреть... Что я могу смотреть, Белка?

Сука! Подлая дешёвая злобная сука! Я топаю ногами от отчаяния. Этой твари мало моего унижения, она хочет унизить и Жеку... Размазать по стенке всех, кто имеет ко мне отношение. И, может быть, убить на моих глазах... Вот почему она не убила его сразу, а поместила здесь, за этим окошком, за этой стеной... Стеной... Стеной... Что там с этой стеной?

Я начинаю осматривать стену, которая нас разделяет. Надеяться не на что: кладка старая и прочная, большие грубо обработанные камни крепко и надёжно соединены.

-Что ты там ищешь, Белочка? Где ты? Я тебя не вижу...

- Скажи, Жека, у тебя какая стена с той стороны? Ты её хорошо видишь? Можешь рассмотреть?

Он сразу понимает, о чём я думаю, и его лицо исчезает. Я с облегчением вижу, что тусклый и слабо различимый свет в его камере есть.

- Камень, Белка. Это камень, почти монолит. И в проём этого оконца видно, что толщина у стены около полуметра. Дохлый номер - тяжело вздыхает он, появившись несколько мгновений спустя.

Я, не выдержав, бью кулаком в стену. Не везёт и всё! Ну почему же так не везёт...

- Белочка, золотая моя девочка, не делай себе больно... Прошу тебя. Я могу попробовать... Ноги у меня как у слона, выдержат. Жалко, что это не кирпич, конечно... Но попробовать можно...

Кирпич! - вспоминаю я: у меня в туалетной комнате одна стена кирпичная и, как раз, смежная с помещением, в котором находится Жека.

-Жека, стой, вскрикиваю я, услышав, как он ударяет в стену, - Стой... Посмотри сюда.

Он снова появляется в окошке и я, поддаваясь безотчётному порыву, приподнимаюсь на цыпочки, чтобы подтянуться к окошку. Я достаю её и ухватываюсь пальцами за решётку. Ячейки слишком мелкие и я не могу погладить его по щеке, но он сам гладит мне подушечки и ногти тёплыми руками.

- Милая, драгоценная моя... Что с твоими ручками? Ты их все изранила... А я даже не могу их поцеловать... - отчаяния в его голосе не меньше, чем во мне самой.

- Там есть кирпичная стенка, Жека! - с надеждой говорю я. - Дойди до угла этой стены. С твоей стороны это будет вправо. Что там?

- Тёмный угол... Сейчас...

Он исчезает и я слышу глухие частые удары. Я бросаюсь в туалетную, но там всё так же, как было, а удары еле слышны. Наверное, между нами есть ещё одно помещение... Я прикладываю ухо к стене и шум за ней становится более заметным. Удары следуют один за другим, а потом до меня доносится грохот. Что там такое? Это обвалилась стена, или кто-то услышал его и там идёт драка? Несколько минут неизвестности и кирпичи под моей щекой начинают вздрагивать. Потом на ней появляются трещины и я, замирая от радости и страха, вижу, как выпадают из стены кирпичи, один за другим. Жека бьёт в них ногами...

Он влазит ко мне через пролом: счастливый, в джинсах и майке, испачканных подсохшей болотной грязью и припорошенный красной кирпичной пылью... Такой красивый и большой, такой живой, что сдерживать слезы больше просто нет сил. Я повисаю у него на шее, а он прижимает меня к себе так крепко и так бережно, что плакать хочется ещё сильней.

- Родненькая, сладкая... Горькая моя... Солёная... Беленькая моя девочка...

Наш самый первый поцелуй пахнет тиной и битым кирпичом, а на губах чувствуется песок, но он такой длинный и сладкий... Я с трудом отрываюсь от Жеки и спохватываюсь: времени слишком мало.

-Нам надо заложить входную дверь кирпичом - требую я и Жека послушно отстраняется. Он начинает таскать к моей двери кирпич, а я заглядываю в пролом. Удача на свете есть! Вот она!

- Оставь, Жека! Подожди. Там стоят мешки... Принеси сюда один из них. Это цемент.

-Ты думаешь... Он же уже закаменел, я эти мешки проверил.

- Он снаружи закаменел, а внутри может быть хотя бы горстка рассыпного. Мы посмотрим...

Мы зацементировали обе двери и я надеюсь, что надолго. Цементной пыли было не очень много. Правда, на то, чтобы склеить нижнюю часть железных дверей с полом её хватило. Остальное сделает кирпич, добавленный для прочности.

-Какая ты умница, хорошая моя - сказал Жека - Я всегда знал, что ты умная...

-Это я не умная, а памятливая - сознаюсь я - Просто читала не так давно детектив... Одна героиня именно таким образом оторвалась от своих преследователей. Ей повезло...

- И нам повезёт - обещает он, обнимая меня. - Обязательно повезёт... Я никому не дам тебя обижать.

- Теперь нужно помыться Жека... - предлагаю я - Мы все в пыли... - И он послушно кивнув, стаскивает майку, чтобы отправиться к умывальнику. Он плещется в воде, а я подхожу к ванне с водой и высыпаю в неё травы из чашек: по очереди, как было сказано. Я уже всё продумала. Всё будет по - моему, гадина! Так, как я хочу...

Он выходит, откинув занавеску и я, сидя в воде, заставляю себя не стесняться своей наготы. Внутренне пугаясь его взгляда, старательно обмываю руки и плечи, встряхиваю мокрой головой. Вода в самом деле стала горячей и пахнет чем-то лёгким и свободным, зовущим к полёту и простору...

- Ты можешь смотреть...- говорю я, вставая из воды и он смотрит. Как же он смотрит! Потом подходит ближе.

- Теперь ты прими ванну - предлагаю я, закутываясь в большое мягкое полотенце. - Она горячая и очень хорошо расслабляет... Я немного её испачкала, но другой всё равно нет... Я совсем немного её испачкала, Жека...

Глава 42

Мне понравились его запах и вкус. Меня привлекало к себе его тело, удивительно гибкое и лёгкое при соприкосновении, несмотря на внешнюю мощность и силу. Он был скорым и мягким одновременно, очень нежным и бережным. Его дыхание, прерываемое поцелуями, вызывало чувство, близкое к обмороку, а слова, которые он говорил, не пугали. Он дал мне время, необходимое для того, чтобы я к нему привыкла... Когда мне до дрожи в коленях захотелось узнать его, попробовать, вкусить, почувствовать, получить, он дал себе волю тоже брать. Мы сплелись как два противника в желании взять и оно почти сразу стало стремлением отдавать, дарить, расточать, быть благодарным.

- Какая ты чудесная, Белка - сказал он, когда отдышавшись, привлёк меня к себе на грудь и уткнувшись носом в мои растрепавшиеся волосы. - Мне всё время казалось, что ты вся замёрзла изнутри. Что тебя так трудно согреть...

- А тебе так хотелось меня согреть?

- Очень... С той самой минуты, когда я увидел тебя там, на дороге... Ты была такая...

Он собирает розовое одеяло под головой и перемещает меня, как в гнездо, в объятья всего тела между согнутыми ногами и руками, обхватывающими мою спину и плечи.

- Я перед этим цыган подвозил. Старая цыганка голосовала на трассе... А её муж, которого зацепило машиной, сидел на обочине. Весь в крови, рука висит... Их, конечно, никто не захотел подсаживать... А я взял. Мне ведь со всякими дело приходилось иметь... Ну, стянут что-нибудь по дороге... Чего слишком ценного можно в моей машине стащить? Магнитофон не выкрутят на моих глазах, пиджака с кошельком у меня нет, мелочь какая-то в бардачке... Жизнь-то человеческая дороже... Я их взял. Посадил сзади, дал старый плед из багажника, довёз до больницы в Подгорном. Ещё там выгреб всё, что в карманах осталось...

Он вздыхает, вглядываясь в потолок и снова целует меня в плечо ласковыми и тёплыми губами.

- И цыганка мне тогда сказала... - говорит Жека - Сказала, что ей нечем наградить меня за мою доброту. Разве что хорошей вестью... Ты, говорит, сюда за смертью приехал, а найдёшь любовь. Свою главную любовь, на всю жизнь. Ты встретишь её на дороге, в крови и обиде, как нас...

Я поёживаюсь от мурашек, побежавших по коже, и Жека начинает согревать меня руками и губами, натянув сверху скомканную в ногах простынь.

- Я еду ещё километров десять... - продолжает он - А там - ты. Такая беленькая, с сияющей кожей и с этими глазами... Пугливая как белка и вольная как ветер. Холодная и независимая... И такая уязвимая со своей раненой ножкой...

Это было как сигнал с неба... У Киряшки фамилия Умрихина, представь себе... А мы её разыскиваем...

- А моя фамилия по мужу Любимцева. - еле слышно произношу я.- И ты меня нашёл... Напугав до смерти...

- Ты замужем? - Жека, вместо того, чтобы отстраниться, прижимает меня ближе, хотя так заглянуть мне в лицо трудней.

- Нет... Уже нет... У меня есть дочь. Она в Англии, с моей сестрой и мамой. Эта история... она слишком длинная и запутанная, а ещё страшная и опасная. - я знаю, что могу доверить свои тайны Жеке и что он не испугается, а в том, что он сумеет найти правильный выход, почти уверена, но мне жалко тратить на этот разговор наше драгоценное время.

- Я расскажу тебе всё-всё- обещаю я, - Потом, если у нас будет такая возможность... А сейчас мне просто жалко времени, Жека. Лучше поцелуй меня. Я хочу, чтобы ты меня целовал...

- И я хочу тебя целовать... Очень хочу. Я хочу этого всю свою жизнь. Честное слово: как только родился, сразу же хотел тебя поцеловать... Я тебя просто ещё не знал...

.....................

- Какое ты чудо, Белочка моя! - шепчет мне Жека в висок и я мысленно соглашаюсь с ним: чудо, да ещё какое! Я, оказывается, так мало знала о себе. Я, такая, - для себя ещё большее чудо, чем он может себе представить. Я открыла себя заново и это новое не похоже на всю мою прежнюю жизнь. Мне даже совсем не стыдно перед моими мёртвыми за то, что я 'такая'... Они бы поняли... Как жалко, что я никогда не смогу рассказать о своих открытиях Юльке...

Я отодвигаюсь от Жеки и, стянув простынь, смотрю на него. Он так трогательно стесняется своей наготы... Но сдерживается, повинуясь моему жесту, а я смотрю...

Мой последний мужчина хорош, как молодой бог. У него лицо молодого бога и тело молодого бога. Без одежды он не кажется массивным и громоздким: при широких плечах и развитой грудной мускулатуре у него тонкая талия и узкие бёдра, а живот твёрдый и впалый, с пупком в форме полумесяца. У него длинные мускулистые ноги, более загорелые ниже колен и ступни удивительно аккуратные для такого сильного тела, а руки крупные, но с длинными крепкими пальцами и удлинённой формой кисти. На завсегдатая тренажёрных залов он похож мало: каждый мускул этих рук обязан своей силе совсем другим упражнениям. Наверное, он занимается боевыми искусствами или плаванием. А несколько шрамов на его теле похожи на следы от пуль. Один перечёркивает наискосок татуировку с парашютным куполом на предплечье...

Он всё-таки прикрывается рукой и смущённо улыбается.

- Знаешь, Белка, я совсем не такой крутой, как это может показаться. И боюсь тебя испугать... Наверное, я кажусь тебе слишком...

-Я знаю... Я всё знаю... Ты нежный и очень ловкий. Я не боюсь... Всё было... Мне никогда не было так чудесно.

Жека укладывает меня головой на своё плечо и оно кажется не твёрдым, а надёжным, шелковисто - упругим и родным. Его лицо совсем близко, а в обращённых ко мне глазах под разлётом густых тёмно-русых бровей, голубеет дальнее небо, чуть тронутое приближением грозы, серо-серебристыми искрами вспыхивающей в глубине.

- И ты меня искал с того самого дня? Как же ты узнал, что я это я?

-Это совсем не так сложно для следака с опытом. Меня отец неплохо поднатаскал. Фирма-то у нас общая, я его единственный наследник...

- Но... Сергей Полынцев и Евгений Царевский. У вас фамилии разные...

-А, это... - улыбается Жека и улыбка у него тоже восхитительная. - Это мама... Есть такая байка в семейной истории... Отец однажды замешкался и не подал ей руки при выходе из троллейбуса. Это было на втором году брака... Она не стала выходить и уехала, а через день подала на развод. Их разводили, когда она уже была на четвёртом месяце. Я родился и меня записали под маминой фамилией. Ей хотелось, чтобы род её знаменитого отца продолжался, у отца есть двоюродные Полынцевы. Потом отец добился прощения, но они до сих пор живут в незарегистрированном браке...- он усмехается, увидев, как я поражена его рассказом - Белочка, радость моя, я не позволю своей маме даже взглянуть на тебя косо, не думай об этом. Я её люблю, но тебя я тоже люблю и очень... Мы просто никогда не будем жить с ней вместе. Зато у тебя будет дрессированный и послушный муж, вот увидишь. Я никогда не забуду подать тебе руку... А лучше буду выносить из общественного транспорта на руках.

- И ты меня нашёл... - отвлекаю я его от этой не совсем обычной, немного пугающей темы - Как ты меня нашёл?

Ну, вот, я искал тебя на пляжах... Расспрашивал и часто видел, что те, с кем я говорю, узнают тебя по описанию, но не хотят признаваться в этом...

- И ты решил, что со мной связана какая-то тайна...

- Это я сразу знал. Ты - вся моя дорогая тайна... Единственная и несравненная... - он целует меня в висок и щёку, а потом нагибается, чтобы дотянуться губами до моего рта. У нас так слаженно и ловко всё получается, как будто мы целуемся каждый день. По сто раз в день...

- А потом я разговаривал с девочками вашей местной мадам и услышал, как одна из них сказала другой: Это же ваша Белка! Тогда я стал искать Белку...

- И решил, что я проститутка... И спросил у меня, сколько я беру... - толкаю я его локтём в бок и получаю в ответ новый поцелуй...

- Выбор-то у меня был небольшой... Тем более, эти особы возле тебя частенько появлялись, и вели себя вполне по-свойски... На тех же танцах, к примеру... И я не стал сопротивляться и ломать голову: раз так, значит так. Я полюбил... Тем более, прожженной профессионалкой ты и не выглядела... Скорей птицей, запутавшейся в сетях... А потом я встретил тебя на том утёсе... У меня до сих пор сердце сжимается, когда я вспоминаю, какая ты там была... Ты бы прыгнула, Белка?

-Да, прыгнула бы... - Собиралась прыгать.

- Значит, правда... Я тогда домой приехал... Ну, в коттедж, вернулся... На постель лёг и стал плакать... Честное слово, миленькая! Лежал и плакал... Как пацан... Ты не поймёшь, какая ты там стояла... Ты этого не видела...

Я прижимаюсь к нему всем телом и обхватываю, как могу: руками и ногами, упираюсь в его грудь лбом и слышу, как стучит в ней сердце...

- Отец сказал: Не можешь, значит, найди её. Тебе больше нечего делать... И не расставайся с ней, пока совсем не поверишь, что вы друг другу нужны. Она должна сказать тебе, что ты ей нужен, а тогда ты горы своротишь... И не всё ли равно, какое у неё прошлое, если будущее у вас будет одно на двоих? А потом, когда уже увидел, что ты на шлюху похожа так же, как я на английскую королеву... Он сказал тогда, что ты просто заблудившаяся девочка, измученная окружающей нас подлостью... Что ты чище моих слёз...

- Как же он мог сказать такое, если он меня не знает и никогда не видел?

- Он тебя видел, маленькая моя! Видел тогда, в 'Эдеме' и ты привела его в восторг. Он сказал, что сам бы в тебя влюбился, встретив тридцать лет назад, что он никогда в жизни не видел такой прелести и умницы, такой храброй и красивой девочки! Ты его очаровала.

- Так это был твой отец... Боже мой, а я-то, выкобенивалась... Острица! Но Жека... - вспоминаю я недовольную тётю Лию - Разве ты не слышал, что у меня СПИД? И ты не побоялся...

- Слышал... Я слышал... И что? Я всё равно уже влип! Я врезался как одержимый... Навсегда, на всю жизнь... Теперь я знаю, что никакого СПИДа у тебя нет и ты проживёшь долго- долго... А тогда я ни есть, ни спать не мог... Долго себя уговаривал, что смогу растянуть твою болезнь на годы... Отец пообещал в твою свадебную корзину сразу пять миллионов, да и у меня тоже кое-что есть, хватило бы на хороших специалистов...

- Откуда ты знаешь, что его нет? Кто тебе сказал?

- Никто не сказал, сам догадался. Никогда бы ты не стала так себя вести, как сейчас, если бы могла... ну хоть чуточку сомневалась в моей безопасности... Не такая ты, Белочка, чтобы рисковать моей жизнью вместе со своей, если бы была больна. А если и больна, так тому и быть... Ну куда я без тебя?- и он снова целует меня, так крепко и так нежно...

-Нет у меня никакого СПИДа - признаюсь я - Это Тосик набрал на своём компьютере нужный текст медицинского заключения и мы его с флешки отксерокопировали в Краснодарской инфекции. Потом он и печати, и подпись врача подмахнул. Это было нужно для того, чтобы мне не надоедали желающие осчастливить и деньжат подкинуть... На самом деле, это у Тосика ВИЧ и он уже не может всё время меня защищать... Ему тяжело...

- Как ты сама деньги зарабатываешь, я видел. Подружка у тебя, конечно, ас в этом деле, но и ты не промах... - с улыбкой говорит он. Ваше рыночное представление было бесподобным. И ваш батяня с этим парнем, настоящие орлы. Я бы на них поставил против того козла в погонах... А Тосик - это...

-Тосик - самый близкий для меня человек. Меня бы уже не было на свете, если бы не он. Я обязана ему жизнью.

- Ты его любишь?

- Я его люблю. Очень люблю. Но это не то, что должно тебя тревожить. Я люблю его не так как тебя...

- А ты меня любишь? Как ты меня любишь? В чём же разница? - вкрадчиво спрашивает он и я не могу не улыбнуться в ответ.

-Я его просто люблю. Это как данное от природы... Как будто мы родные... Я на всё для него готова. Жизнь за него отдам, не раздумывая... Я здесь из-за того, что эта тварь забрала к себе Тосика... Я пришла за ним... Я его очень люблю, но я же не хочу его, как тебя...

- А ты меня хочешь? Миленькая моя, прекрасная, золотая моя, сладкая... Горькая моя девочка...

Как же много я узнала про себя в этот вечер! Я - 'такая' способна не обращать внимания на помехи, которые раньше даже невозможно было себе представить не стоящими беспокойства. К нам в дверь начинают стучать, а потом ломиться, а мы продолжаем любить друг друга и у нас всё получается...

Когда они, наконец, выбили дверь и в неё вошли четверо дохлых громил с тёмными пятнами на теле и вырванными от усилий кусками мёртвой плоти, а за ними - несколько живых, Жека, не раздумывая, выскочил из нашей постели, в чём мать родила. Вокруг него начинается свалка и он с лёгкостью раскидывает обещанных мне однажды пятерых противников, даже больше. Им хорошо досталось и я с удовольствием вижу одного из охранников, запихивавшего Ахмета в камеру, отползающим в сторону с вывернутой набок ногой. Другой, который не дал нам с Тосиком поговорить, разбрызгивая кровь, хлюпает носом с проваленной переносицей, а ещё у одного сломана правая рука...

Нападавших всё равно слишком много и, в конце концов, Жеку заставляет стоять на месте четвёрка свежих подоспевших мёртвых. В комнату, осторожно ступая по выбитой двери, входит Ася в белом балахоне, закрытом до самого горла. На щеках у неё толстый слой тонального крема и пудры, через которые не видно обожжённых участков кожи, но ладони припухшие и синеватые. Она бросает на меня только один взгляд, а потом смотрит на Жеку. Он не ёжится под этим жадным, ощупывающим его тело взором, и стоит спокойно, небрежно откинув голову с презрительной усмешкой.

Она просто не может оторвать глаз от его совершенств! - понимаю вдруг я и начинаю бояться за Жеку. - Она готова завалить его прямо здесь... Эта тварь ни о чём другом даже думать не может... Она же помешана на сексе!

- Ого, а старушка-то положила глаз на моего парня - я стараюсь, чтобы мой голос звучал издевательски и насмешливо, но Жека, наверное, слышит в нём беспокойство. Он поворачивает ко мне голову и улыбается ласково и ободряюще. А потом заворачивает сложный идиоматический оборот с вполне приличными выражениями совершенно неприличного содержания. Я принимаюсь хохотать и он тоже. Ася, вздрогнув, награждает его пронзительным злобным взглядом и жестом приказывает уродам увести. Они с лёгкостью поднимают упирающегося Жеку на руки и выносят.

- Белка, миленькая, счастье моё! Люблю тебя! - почти спокойным голосом говорит он - И всегда буду любить! До самой смерти... И после смерти буду тебя любить... Всегда буду любить тебя, слышишь, Белка?

- Слышу! Верю! Люблю! - отвечаю я, выдерживая взгляд старой похотливой суки, способный заледенить Везувий. А потом глубоко вдыхаю и тоже встаю с постели: Смотри, тварь! Не ослепни, не подавись! И будь ты проклята!

Она как будто слышит произнесённые мной про себя проклятья и делает еле заметное глотательное движение. Мы стоим и играем в гляделки минуты три, пока в проходе не появляется евнух с белой бесформенной хламидой в руках. За его спиной маячат две знакомые уже дохлячки с пустыми белёсыми глазами. Одна несёт зеркало и гребни, другая - коробку с косметикой.

- Я получила своего единственного мужчину на эту ночь и готова к обряду - отчеканиваю я прямо в лицо Асе и она вздрагивает от неожиданности. Её лицо изменяется. Что-то в её сознании складывается не так, - понимаю я, но когда она, не сказав ни единого слова, поворачивается и уходит, меня это очень сильно удивляет.

- Я оденусь и расчешусь сама - заявляю я непонятному для меня существу среднего рода в балахоне до пола - А краситься не хочу: не считаю необходимым. Я в трауре... Если тебе нужен грим, нанеси его себе или своим дохлым прислужницам!

- Достаточно будет просто припудрить лицо и плечи - без сколько-нибудь заметных интонаций отвечает он. - Для обряда этого вполне хватит.

Я натягиваю на себя широкую длинную тунику и бросаю на постель пояс из такой же простой хлопковой ткани с расчётом, чтобы он упал на пол с другой стороны постели, а когда этот человек наклоняется, чтобы его поднять, зажимаю в ладони камень, вынутый их под угла матраса. Я прорепетировала это движение несколько раз и у меня всё отлично получилось. Теперь остаётся незаметно завернуть его в ткань... С этим я тоже справляюсь почти без труда, усевшись на постель: навыки художественной гимнастики могут пригодиться в самых разных жизненных ситуациях...

Орудовать расчёской приходится осторожно, чтобы не смахнуть с волос амулет и я просто сразу начинаю не спеша и старательно, придерживая пряди рукой. Долго вожусь с ними, а потом бросаю беглый взгляд в зеркало. Если здесь кто-то и похож на ведьму, так это я: вид у меня не самый лучший. Лицо бледное, голубоватое на просвечивающих сквозь кожу кровеносных сосудах, с глубокими тенями вокруг глаз, щёки запали и почти не отличаются цветом от физиономий дохлячек, зато рот ярче обычного и припух. Глаза горят и похожи на сумасшедшие, виски запали. Наверное, он меня, на самом деле любит, если я ему нравлюсь даже такая...

- Как тебя зовут? - спрашиваю я евнуха - Я не знаю, как к тебе обращаться... Ах, да, забыла... Имя здесь самая большая тайна...

- Зови меня Ити... - ответил он с полным безразличием и к моему вопросу, и к своему ответу.

-Хорошо, я буду называть тебя Ити. И что это имя означает?

- Ничего особенного. Это просто имя... Нам пора идти, ты готова? Ты привела в порядок свою красоту?

- Ну, если то, что я вижу в зеркале - красота, то я в полном порядке. Тебе нравится, как выглядит моя красота, Ити? Я буду красивее Аси? Или как её там зовут...

- Я знаю её как Асю... Мне нравится, как выглядит твоя красота и ты будешь красивее всех, если поспешишь. Не заставляй себя ждать. Пойдём... - предлагает мне Ити всё тем же монотонно- размеренным голосом безжизненного робота.

- Нельзя заставлять женщину спешить, Ити. В твоём воспитании есть пробелы. Это что, так принято у вас в Эфиопии?

- Я не знаю, как принято в Эфиопии. Я там не был слишком давно.

- И где же ты был?

Ити встаёт напротив меня и терпеливо дожидается, пока я одёрну и оглажу со всех сторон своё дурацкое платье и поправлю волосы.

- Я расскажу тебе об этом после андоле, если ты захочешь.

Ну что же, я узнала хотя бы то, что убивать меня сегодня не запланировано... По крайней мере он об этом ничего не знает, если конечно, должен знать. Но, кажется, евнухов в такие секреты посвящали во всех книгах, где они попадались... До чего же странный тип этот Ити, мать его етти...

- Так мы идём, или нет - спрашиваю я, как ни в чём не бывало. - Сколько же можно тут стоять... Нас ведь, наверное, ждут.

Глава 43

За большим залом в горе находится ещё больший. Это в нём работали оживлённые трупы, переносящие каменные глыбы и брёвна. Стены в этом помещении не очень ровные и даже кое-где не обработаны, но пол гладкий и засыпан какими-то пахучими травами. В середине помещения есть несколько арок, образованных самой природой. Кажется, они называются сталактитами... Они почти не тронуты, если не считать крепких стальных решёток, вделанных между ними наподобие звериных клеток.

В одной из таких клеток сидит на грубом стуле Тосик, охраняемый двумя покойниками в таких же, как на нём, белых туниках, а рядом, в небольшом отгороженном решётками закутке, я с облегчением обнаруживаю Жеку. Ему так и не дали одеться, просто замотали в белую ткань. Вид у него не потрёпанный: несколько ссадин и синяков, а скорей немного измученный неизвестностью и ожиданием. Тосик выглядит невозмутимо и сосредоточенно, но бледней обычного, с глубокими впадинами под скулами. Кажется, они даже успевают перебрасываться между собой короткими фразами.

Увидев меня, они оба уже не смотрят больше никуда и я стараюсь улыбнуться им как можно увереннее. Неужели мы все погибнем и это последний раз, когда я вижу их! Нас просто хотят принести в жертву... Эта сука так спокойна и не стала со мной конфликтовать, потому что всё идёт к концу. К нашему концу...

А если так, то и терять мне нечего! Я не стану стоять и ждать, когда меня прибьют, как жертвенное животное... Этот камень, который не пригодился для Вика, завёрнутый в кушак, опоясывающий моё подобие ночной рубашки, сгодится для его тётушки. Только успеть... Добежать до неё и успеть! Неужели Бог, видевший растёрзанные тела моих близких, не подарит мне даже такой малости? Неужели даже этого я не заслужила за испытанные ужас и боль?

Я стою в странном подобии шеренги из трёх женщин, ещё не успев рассмотреть двух своих товарок, а чуть дальше находятся два мужчины, под охраной мёртвых уродов, и, приглядевшись, я узнаю в том, что стоит дальше, Ахмета. Он недовольно и упрямо смотрит себе под ноги, его тонкие усики над верхней губой, раздражавшие Свистка, исчезли, и лицо пробрело почти женскую миловидность. Второй парень, похожий на него сложением, мне тоже знаком... Где-то я видела эту гладкую кожу и аккуратный рот, выписанные брови и большие глаза. Они с Ахметом, кажется, и лицами с тонкими чертами, теперь тоже очень похожи.

Парень смотрит на меня и я слышу его слова, несмотря на приближающийся гул многих голосов.

- Белка! Меня зовут Семён. Семён Чумаков, запомни, пожалуйста... Семён Чумаков их Пензы. Сообщи, если что... Прошу тебя! У меня там сестра и мать...

И я вспоминаю, где мы встречались. Это же модельный мальчик из 'Сугроба'! Тот самый, который выбежал вслед за мной со своей курткой... Дружок тёти Лии, который недоволен зависимостью от её капризов.

- Я запомню, Семён. Обязательно, обещаю тебе, но надейся на лучшее. Я что-нибудь придумаю...Следи за мной, хорошо?

Он говорит что-то Ахмету и тот поворачивается ко мне.

- Нет, Белка, нет!- уже угадываю я по движению губ его слова - Алан! Он придёт!

Как же я могла забыть про Алана! Дурочка! Уже расписалась в полном поражении... Конечно, Алан ищет своего племянника! И нас никогда не оставит, Алан нас всегда выручал! Есть у него Полкан или нет, после него остались мы, почти дети Старшого... Алан найдёт Ахмета и нас и не даст в обиду, когда узнает, что мы здесь... И парни Жеки с его отцом, они тоже должны его искать... Нужно терпеть и ждать. Ради Тосика с Жекой, я потерплю. Посмотрю, как всё пойдёт дальше и потерплю... У меня их теперь четверо, - тех, ради кого и с кем нужно вынести весь этот чудовищный кошмар! Я всё равно расправлюсь с этой гадиной! Этого у меня не отнимет никто... Она - моя!

В зале горят факелы и светильники в маленьких стеклянных плошках, чадят свечи. От них расходится аромат трав и благовоний с густым запахом, но примесей вонючего мертвечиной животного жира не чувствуется. Здесь тепло, даже жарко, и каменный пол холодит мои босые ноги...

Я уже немного спокойней рассматриваю толпу, прибывшую на андоле. Несколько охранников, но не все. Судя по тому, что среди них есть побитые: Жекой и ещё кем-то, может быть Ахметом и Семёном, а то и Тосиком, не вся охрана примет участие в обряде: их здесь меньше, чем по моим подсчётам, имеется. В одной отдельной группе я замечаю несколько знакомых из окрестностей, а в самой большой - старого Манукяна с главбухом Мананой, имеющей статус его официальной любовницы, и нескольких приближённых лиц. Давида среди них нет. Зато есть несколько темнолицых, не внушающих доверия особей обоего пола иностранного происхождения, и даже один мент: Шкура, собственной персоной, опухший и довольный жизнью, под руку со спивающейся продавщицей Люськой, которую наша Анюта иногда заменяла на рынке. Почтенной публики около тридцати человек, все в белом...

Я перевожу взгляд на своих соседок. Первую узнаю сразу: Это же Кира, которую разыскивал Жека... Она похудела и заметно поистрепалась со времени, когда была сделана та фотография, но всё ещё вполне привлекательна. Девушка, явно, под кайфом: взгляд блуждающий, а большой подкрашенный рот что-то шепчет с блаженной улыбкой. Вторая - девочка лет тринадцати - четырнадцати, красивая как ангел с картины итальянских мастеров, испуганная и бледная до синевы. Она моргает длиннющими ресницами и почти плачет, ни на кого не глядя и приоткрыв пухлые дрожащие губки. Я пододвигаюсь к ней ближе.

- Нельзя - шепчет она. - Нельзя прикасаться... После очищения... Мне так велели...

-Тогда просто смотри на меня - советую ей я - И будь всё время рядом. Не обращай ни на кого внимания. Ни на что страшное не обращай внимания, слышишь? Постарайся...

-Здесь всё страшное... Белка. Ты ведь Белка, я знаю. За тобой наш Давид бегал... Дядя ему запретил...

- Так ты - родственница Манукяна? Вот старый козёл... Как же он позволит забрать тебя сюда!

- Я не кровная... Моя мама умерла, а Гагик, её муж, привёз меня к дяде... Меня никто не обижал, одевали хорошо и не заставляли много работать... Говорили о посвящении... Это посвящение, Белка? Почему оно такое ужасное... Эти люди... они же неживые...

- Они ничем не могут тебе навредить, им так велели. Они делают только то, что им велят. Не думай о них.

Матушка, Царица Небесная! Что же здесь творится, под носом у окружающих! Неужели никто этого не видит и ни о чём не догадывается? Наверное, этого просто не было до сих пор, раз никто ничего не заметил... Вся эта колдовская вудуистская сволочь стала активной совсем недавно...

К нам подходит старая негритянка, навещавшая меня в камере, и показывает рукой, что мне нужно переместиться между Кирой и этой перепуганной девчушкой.

- Как тебя зовут? - спрашиваю я девочку, вставая с другой стороны от неё.

- Ануш. Меня зовут Ануш. Это значит 'сладкая'...

Сладкая... Надо же с подобным именем попасть в такую заваруху. Но не с именем, конечно... Выбирали за красоту...

От Киры заметно и удушливо несёт любовью. Уж не она ли та самая девчонка, про которую говорил Вик? Та, которой предстояла ночь с десятком любовников? Она не выглядит несчастной после такой процедуры, наоборот, вполне довольна жизнью, кажется... Но, может быть и не о ней речь шла... Да она ведь, она нимфоманка... Наверное, это всё же, она...

Я отвлеклась на мысли о Кире и не заметила, как в зал ввели под присмотром четырёх охранников группу молодёжи, явно напуганной и не понимающей, что с ними происходит: трёх молоденьких девчонок и двух юношей. Все они привлекательные и стройные, тоже в белом и босые, как все присутствующие. Эти на новенького, наверное, их тоже можно будет привлечь на свою сторону- подумала я -Но и отвечать за них тоже мне... Значит, нас будет человек десять ... Ануш с Кирой не в счёт: дай Бог, чтобы хоть не пострадали...

Когда началась танцевальная часть и все встали в круг, дёргаясь под бой барабанов, производимый темнокожими музыкантами, повторяя за Асей непонятные слова, молодёжь тоже попытались втянуть в общий хоровод, но они упирались, вырывали руки и сбились в плотную кучку. Потом эта тварь разбрызгивала на всех жидкость из большой деревянной чаши и они снова повторяли за ней как попугаи.

- Воистину воскресе! - вставила я, но мой голос потонул в общем хоре. Меня услышал только Игнат, неожиданно появившийся из-за драпировки в самом дальнем углу помещения. Он в обычной одежде, накрытый белой тканью только сверху и лицо у него очень бледное и сосредоточенное. Брошенный им на меня взгляд ничего не выражает. Он как будто прислушивается к чему-то внутри себя.

Вот ведь, трепло! Сказал, что не ходит на эти бдения, а сам тут как тут! - подумала я, скорей для порядка: Игнат, и в самом деле, смотрится как что-то чужеродное в оживлённой толпе. Он их не видит и не слышит, погружённый в себя. У меня мелькнула мысль, что он, возможно, тоже ждёт Алана, но она была слишком неправдоподобной. Вряд ли они даже знакомы...

Танцующие становились всё активнее и разнузданней, барабаны били чаще. Кира возле меня, стала подпрыгивать, дёргаться в такт и попыталась влиться в общий круг, но её, повинуясь старой негритянке, удержала одна из дохлячек. Ануш стояла зажмурив глаза и тряслась как осиновый лист. У меня начинала кружиться голова от тяжёлых испарений и напряжения.

Я видела, как Ася, выкрикивая что-то нерусское, остановилась напротив Жеки и сделала призывное движение в его адрес, а он засмеялся в ответ и сказал что-то, вызвавшее ироничную улыбку Тосика. Мне было очень жалко, что этого не слышу я. Жеку в ударе стоит послушать. Мой последний мужчина умеет вызвать чувство гордости и своим остроумием! Между тем, в толпе уже перешли к активным действиям: кто-то упал на пол, и, откатившись к стене, 'приступил к разврату'. Любующиеся этим зрелищем заслонили от меня картину действий, а старуха рядом чуть не пустила слюну. У неё очень низко сполз с плеча широкий вырез балахона, обнажая тощую обвисшую грудь, напоминающую измятый кусок кожи и мне на ум вдруг пришла песенка, которую иногда, чтобы повеселить Юльку с Настей, напевал Свисток:

Вот и верь после этого людям:

Отдалась я ему в тишине,

А он взял мои девичьи груди

И узлом завязал на спине...

И я засмеялась. Громко, вызывающе, не хуже, чем Юлька. Жека тоже захохотал, а за ним Тосик. Торжество становилось фарсом. Группа молодёжи, руководимая умненьким на вид, белокурым юношей, перебазировалось к Жекиной клетке, уцепившись за железные прутья руками. Танец остановился, барабаны заглохли. Ася повернулась ко мне лицом, обрадовавшим меня своей нескрываемой яростью.

Ну, наконец-то я достала её по-настоящему, - подумала я, нащупывая камень на животе: сейчас будет драка...

Но драться не пришлось. Ася сделала над собой заметное усилие, тоже, как будто прислушиваясь к своим мыслям, а потом отдала распоряжение двум ближайшим покойникам. Ей поднесли деревянный короб и она, пропев короткую иноязычную речь, отправилась к Ахмету с Семёном, удерживаемым мёртвой стражей. Мне было видно, как она надрезала им руки, собирая кровь в медную чашу, и что-то проговорила сначала над одним, потом над вторым, обернувшись с последними словами в сторону драпировки.

Следующей была Кира и я услышала, как приблизившаяся Ася говорит над чашей с её кровью: Кира! Этой кровью, взятой из твоей правой руки, в которой вся твоя главная сила, я призываю тебя подчиниться мне... - У Киры стекленеют глаза и лицо приобретает полусонное выражение.

- Эта женщина воспламеняет мужчин как порох и сама берёт от них всё, что ей дарит любовь - обращается Ася в сторону драпировки. - Она имела этой ночью более десяти мужчин и они, все тринадцать, находящиеся здесь, хотят быть с ней снова, как многие другие. Бог может выбрать её и прекраснейшая из богинь-дочерей будет помогать ей в обряде.

Ко мне она подходит, не глядя в глаза, и стоящая наизготовку дохлячка встаёт за моей спиной, чтобы удерживать меня. Но я не сопротивляюсь. Взяв мою кровь, эта тварь с заметной уже неприязнью произносит: Арабелла! Этой кровью, взятой из твоей правой руки, в которой вся твоя главная сила, я призываю тебя подчиниться мне. Следующие её слова тоже обращены в угол.

- Эта женщина может нравиться мужчинам неизвестно чем. Не все, кто её любит, хочет её, но они ей верны. У неё был этой ночью только один мужчина и она выбрала его сама. Здесь пять мужчин, которые её хотят и четверо, любящих её без желания, а ещё один, с переломанными ногами, ищет свою смерть на болоте, пытаясь добраться к ней на выручку. Бог может выбрать её и его дочь, жена и мать, будет помогать ей в обряде - и в её холодном голосе во время всей речи звучат нотки удивления и недовольства.

Она переходит к Ануш, а я стою, как громом поражённая, пытаясь осмыслить услышанное. Ищет смерть на болоте... Галей... Это Галей! Это он пришёл ко мне на выручку. Он говорил, что всегда сможет меня найти... И он умирает! Он там умрёт!

Эта гадина что-то бормочет о невинности Ануш и о том, как она желанна присутствующим, а я всё не могу опомниться...

- Нет! - наконец выкрикиваю я - Я не стану участвовать в твоих обрядах! С места не сдвинусь, если сюда сейчас же не доставят Галея! А замены мне ты уже не можешь найти, слышишь, ты, сука тупо-чёрная?! Тебе не обойтись без меня, а я не буду тебе подчиняться! Я лучше умру!

Она отшатывается от меня и в другое время я бы получила немалое удовольствие, потянув время, чтобы оценить ситуацию. Физиономия у почтенной мамбы совершенно ошеломлённая, а на лице проступают капли пота. Ещё немного, и её грим потечёт, оставляя синеватые полосы на накрашенных щеках... Кира и Ануш стоят как сонные, а я.... Но всё очень просто. В маминой семье есть традиция давать девочкам двойные имена при крещении, а жизнь в странствиях позволяла это сделать. Элла родилась в Иерусалиме и её назвали Верой-Ариэллой, в честь бабушки, в Афинах крестили Веру-Ариадну, а моей родиной был Лондон, я - Вера-Арабелла. Кроме того, не надо быть семи пядей во лбу, а просто наблюдательной, чтобы отличить левшу от правши...

Так я тебя и дальше переиграю, собака ты вудуистская! Если ты решила действовать с помощью своей чёртовой магии, мне ничего не остаётся, как находить ей противодействие...

- Здесь должен быть Галей, перевязанный и получивший помощь врача! Это ясно? Я правильно выразила свои мысли? - произношу я в полной тишине.

- Как же я тебя люблю, Белка! - откликается из своей клетки Жека - Ты настоящее чудо, миленькая моя...

И ей приходится подчиниться моему требованию... Галея приносят ко мне через какие-нибудь пятнадцать минут, вымытого, облачённого в дурацкий длинный хитон и с перевязанными ногами.

У него измученный вид, но сил в нём ещё достаточно. Он упирается локтями в носилки, на которых его принесли, и приподнимается на них.

- Эрлён... Белка! Ты жива... Я понял... Услышал... Всё хорошо... Он тебя не обидит. Он обещал...

- Не разговаривай много, Галей, прошу тебя. Береги силы. Я тебе верю: всё хорошо... - не знаю, что он имеет в виду, успокаивая меня, но верю его словам. Наверное, Алан придумал, как нас выручить. Надо продержаться ещё хоть немного...

- Тебе сделали обезболивающий укол, не беспокойся, если начнёшь засыпать... Я рядом. Отдохни... Я не позволю нас разлучать... - я не даю доктору Григоряну унести Галея, сделав предостерегающий жест. Пусть лучше будет здесь, со мной, так надёжней...

- Похоронили... Как обещал... - шепчет Галей - Священник был. Один жив... Отвезли... В больницу.

- Кто, Галей? Скажи, кто это? Старый или молодой? Как его зовут? - я бросаюсь к носилкам, но меня удерживают холодные каменно-крепкие руки охранницы-зомби: к живым мне прикасаться нельзя.

- Не знаю... - он уже почти засыпает, говорит запинаясь, сонным голосом -Чёрный... Самый чёрный...

Я стою, остолбенев на месте. Самый чёрный... Это... Иван... Ванька жив! Это он сумел выжить на той поляне!

Начинается новый танец, а я всё ещё пытаюсь прийти в себя от неожиданности. Мне нет никакого дела до резвящихся вудуистов, до слинявшей с лица и разом постаревшей с виду на несколько лет Аси... Я даже не вижу некоторое время Тосика и Жеку... Это Иван! Ванечка... Он выжил! Боже милостивый! Он жив... Это Иван жив!

Нас пятерых зачем-то усаживаю на пол и танцующие образовывают вокруг нас живое кольцо. Запах благовоний из лампад такой тяжёлый и в зале жарко, всё плывёт перед глазами... Бой барабанов и монотонные выкрики отдаются в ушах эхом. Меня начинает трясти и я вскакиваю, стараясь рассеять морок.

Эве! Это Эве! - громко произносит кто-то и шёпот пробегает по толпе эхом: Эве, Эве, Эве...

Мне что-то говорят, направляя к ширме. Ткань с неё падает и передо мной два стула, на одном из которых сидит Башка с закрытыми глазами, а на втором - что-то отдалённо напоминающее человека, сплошь замотанного в широкие бинты.

- Распеленай его, Белка, скорее - просит (почему он просит?) голос Игната. Он даже умоляет и в его лице столько надежды...

И я начинаю разматывать эти бесконечные полосы ткани, желтоватые от пропитки маслами и травами, сыплющимися на пол при каждом новом витке. Это же мумия - думаю я: чёртова мумия дохляка. Наверное, это мертвый дедушка... Мне всё равно, потому что только одна мысль сейчас достойна того, чтобы держать её в голове, не отпуская...

Это Ванька! Иван... Он остался живым... Вот почему мне показалось, что у него изменилось выражение лица! Оно у него, действительно изменилось, а я списала всё на игру тени и света, на рассвет. Как же я не увидела, что он жив? Там было так много крови... У меня сложилось мнение, что она вытекла из них вся... Это была Анютина кровь. А его внутренности не вывалились на землю, они просто виднелись под майкой, которую он прижимал к ране. Ну конечно, это мог был только он, самый упорный и терпеливый... Он столько сумел перенести... Он научился выживать... 'Иногда страх берёт, сколько он вытерпеть может'... - так Анечка мне однажды сказала... Это Иван...

Я передаю мотки развёрнутых бинтов Кире и Ануш, в заторможенном состоянии ожидающим рядом, а они складывают их в короб, который недавно подносили Асе. Я почти не чувствую своих рук и не слышу запахов. Этот покойник для меня не пахнет, я потеряла нюх...

Господи, пусть он выживет! Пусть он только выживет! Я больше не задам ему ни одного вопроса о том, о чём он не хочет говорить. Я никогда не упрекну его в таинственности... Я ни в чём не буду его упрекать! Никогда! Я никогда не буду ему возражать... Пусть он выживет, Господи. Господи! Господи! Господи! Пусть он только выживет...

Тело под моими руками вздрагивает и начинает шевелиться. Я чувствую новый прилив дурноты и отступаю на шаг. Высокий, с Башку ростом, силуэт расплывается в моих глазах. Я пытаюсь сфокусировать мутнеющее зрение и поднимаю взгляд. Прямо на меня смотрят с бледного лица большие миндалевидные глаза, похожие на Виковы, только они светло-карие. И они улыбаются.

- А ведь ты меня совсем не боишься, девочка - говорит он мягким гортанным голосом.

- Не боюсь - отвечаю я и мой собственный голос почему-то слабеет - Мне некогда бояться... - и проваливаюсь в спасительную темноту...

Глава 44

У меня нет времени на то, чтобы бояться...

Я шла через огонь. Он горел со всех сторон, обдавая меня жаром и заставляя задыхаться от жгучего удушливого дыма. Всё было красным: небо, воздух, земля под ногами. Нет, не земля, - болото. Я пыталась вытянуть из него вязнущие ноги, присматриваясь к горящим босым ступням. Вытащила одну ногу из грязи и увидела, не грязь, а кровь, стекающую по сбитым пальцам с рассечёнными ногтями. Кровь тоже была как кипяток... Мне страшно хотелось воды. Хотя бы глоток воды: холодной, пахнущей свежестью и ветром, смягчающей удушье и боль в груди... Один глоточек... Хотя бы несколько капель... Одну каплю...

Появившееся ниоткуда лицо Тосика, тревожное и ожидающее, и его руки, подносящие стакан к моему рту, немного успокоили, но я вспомнила самое главное. Самое страшное...

- Они все мёртвые, Тосик! Их больше нет...- Я хочу заплакать, но не могу выдавить из себя ни слезинки. Мои слёзы высушило жаром, опаляющим со всех сторон. Тосик исчезает и я вижу поляну, самую страшную поляну в моей жизни, какую только можно себе представить. И они лежат там... Она стала холодной, эта поляна... Это ещё хуже, чем огонь... Они лежат и не двигаются. Я хочу броситься к ним, но не могу, потому что меня сковывает холод, поднимающийся от ног к груди. Сейчас он заледенит моё сердце и больше ничего не будет: ни огня, ни стужи, ни ужасной поляны, ни неподвижных тел на ней. Не будет ничего... Слёзы всё-таки проливаются, но это не слёзы. Ледяные комочки падают вниз и катятся на красную траву, гальку, кусочки гравия и под ближайший куст ежевики с алыми листьями и ягодами...

После этого, я смотрю, как они все отправляются к перешейку, где вместо обычной широкой доски лежит тоненькая жёрдочка, провисшая над пустотой. И за ней - ничего, кроме белого клубящегося тумана, какой бывает на побережье летом перед холодным дождём. Вот пять теряющих очертания силуэтов приближаются к обрыву и встают возле него, повернувшись ко мне лицами. Я смотрю на них и не могу насмотреться. Свисток, Юлька, Отар, Полкан, Анюта... Обычные, не искажённые смертной мукой и покоем, их лица просто смотрят вперёд и не видят меня... А потом один за другим, легко и свободно ступая, они уходят по этой ненадёжной качающейся и истончающейся под их ногами веточке. Ивана среди них нет...

-Жив! Он жив! Ванька жив - вспоминаю я и оказываюсь в незнакомой обстановке. Комната с окрашенными в нежно-салатовый цвет стенами, широкое окно с сеткой, плотные шёлковые шторы, колыхающие от слабого ветерка. Тосик и Жека, приткнувшиеся в валикам- цилиндрам старомодного дивана, спят сидя, откинувшись на высокую спинку...

- Тосик - беззвучно зову я и он слышит. В один шаг приближается ко мне и приподнимает с постели вместе с подушкой, прижимает к себе с нежной осторожностью.

- Белочка, родная! Моя плоть и кровь... Тебе лучше, ты очнулась. Ничего не говори, береги себя... Всё хорошо, тебе не надо ни о чём беспокоиться... Нам ничего не угрожает... Но молчи, пожалуйста, прошу тебя. Тебе нужно быть спокойной и расслабленной. Я тебе сам всё расскажу, а пока тебе нужно ещё спать, до вечера. Потом станет лучше. Ты слышишь? Ты понимаешь меня, миленькая?

Я опускаю веки, а потом перевожу взгляд на Жеку. Он тоже в порядке, не считая нескольких новых ссадин и синяков. Я оказываюсь в его объятьях, таких же бережных и почти неощутимых. Как будто просто лежишь на воде...

- Девочка моя дорогая... Ты жива... Всё кончилось, всё прошло. Не надо думать ни о чём плохом. Мы все живы и здоровы. Всё будет хорошо. Просто поверь мне и отдыхай...

- Поцелуй - прошу я и он угадывает мою просьбу по движению губ. И, просияв улыбкой, целует меня, почти неслышно, теплыми мягкими губами.

- Всё будет хорошо, - повторяет Тосик, поднося к моему рту питьё, отдающее травами и мятой - Тим о тебе позаботится, Белочка, милая...

Тим... Кто такой Тим - думаю я, уплывая на волнах забвения в прохладную морскую зелень, принимающую меня с ненавязчивой успокаивающей лаской. Всё будет хорошо...

К вечеру я уже почти полностью пришла в себя. Я лежала в постели, всё в той же комнате, в своей огромной старой майке с Микки Маусом и её доходящие до самых локтей рукава привычно цеплялись за край одеяла.

- Тебе не стоит делать резких движений. - сказал Тосик. - Нужно ещё некоторое время поберечь силы. У тебя чуть не остановилось сердце... Тим пообещал, что поставит тебя на ноги. Он умеет лечить такие недуги... Он тебя вылечит.

У него утомлённый вид, а глаза стали ещё больше. На молодого Алена Делона он уже не похож. Хотя и раньше напоминал его только строением головы и нервной утончённостью лицевых мышц. Теперь кожа на его лице побледнела и плотно обтягивает череп, а выразительный рот истончился...

- Они все ушли, Тосик... Ушли туда, за обрыв... Все ушли...

- Девять дней прошли, значит, уже пора... Белочка, миленькая, постарайся не думать об этом... Им тоже нужен покой.

-.Девять дней? Прошло уже девять дней? Тосик, сколько же я здесь лежу? - я попытаюсь приподняться, но сил совсем нет. Локти у меня подламываются, а руки не слушаются.

- Лежи, не трать силы - просит меня Тосик.- Я тебя сейчас устрою удобней...

Он подкладывает мне под спину подушки и свёрнутое одеяло, устроив что-то наподобие кресла и я, полусидя, оглядываю комнату: хорошо, светло, просторно. Почти домашняя обстановка, если не считать каменного пола, застеленного большим потёртым ковром.

- Мы всё ещё в болоте? В скале? А где все? Галей... Где Галей? Он...Он жив?

- С ним тоже всё в порядке. Он в соседней комнате и его ноги скоро заживут, не переживай. Он сейчас спит. Тим ввёл его в состояние сна, так легче переносить боль. Когда он очнётся, его кости уже начнут срастаться.

- Кто такой Тим? Откуда он взялся? Ты всё время говоришь о каком- то Тиме... Что это за имя, Тим... Откуда появился этот Тим?

-Ты только поменьше волнуйся, дорогая... Не забывай, что тебе нужно себя беречь. Я тебя чуть не потерял... У меня нет на этом свете никого кроме тебя... - он, поколебавшись, целует меня сухими губами:

- Мы с тобой родные по крови, Белка, вот что я должен тебе сообщить... Тим так сказал...Он умеет говорить с предками, знающими много секретов. Твоя мама... Ну, в общем, так получилось, девочка, что ты не дочь её мужа... У неё был кратковременный роман с моим двоюродным братом по матери. Я его даже помню, видел несколько раз... Не слишком приятный и внушающий доверия тип, но красавец, конечно, да ещё какой...Глеб Драгош... Он уже умер. Он танцевал в балете Ковент-Гарден и там они познакомились... А от этой связи родилась ты...

Не знаю, почему эта новость не произвела на меня сильного впечатления. Подобные мысли у меня бывали, просто никакого подтверждения не находилось... Мама была удивительно моложавой и полной сил, очень красивой женщиной и в сорок, и в пятьдесят. И даже в шестьдесят лет у неё были поклонники... А отец... Константин Олегович очень сильно сдал в свои последние годы... Зато теперь понятна его холодность ко мне. Он меня не обижал, и на том спасибо... Да и мама меня, как будто, стыдилась... А Ада и Элла всё знали. Ада... Она, видимо, из-за этого конфликтовала с отцом...

- Я твоя троюродная племянница... Тосик, но ты и так мне роднее всех родных... А теперь... Теперь не менее родной, и только. У меня тоже никого нет, только ты и Ника...

Он снова осторожно целует меня и на минутку прижимает к худому плечу.

- Теперь всё понятно и ясно. Мы родные. Тим узнал об этом и потребовал, чтобы ты, а не... Юлечка стала моим живущим. У нас с тобой одна кровь...

- Каким живущим, Тосик? Кто такой Тим? Это... Это тот, кого я распеленала? Ты что, веришь его словам? Он же брат, родной брат этой суки... Она убила всех...

- Белочка, тише! Прошу тебя, не волнуйся! Только не волнуйся, милая! Ничего важнее твоего здоровья сейчас нет... Всё остальное... Ты сама всё увидишь и услышишь. Для меня вообще на свете нет ничего, что может быть важней тебя. Успокойся, прошу тебя! Умоляю... Я не могу говорить тебе об этом: я пообещал соблюдать нейтралитет. Поверь только, что тебе ничего не угрожает и успокойся...

Я послушно укладываюсь на подушку и стараюсь выровнять дыхание. Нужно беречь силы. У меня снова начинает кружиться голова и темнеть в глазах. Что толку, если я буду выматывать себя даже лёжа в кровати! Мне нужны силы. Много сил...

- Этой подлой своры приспешников уже нет - сообщает Тосик - Они все... Тим с ними разобрался. Каждый получил по заслугам, можешь не сомневаться. Старый Миносян лежит с тяжелейшим инсультом, и вряд ли выкарабкается, а Шкура вообще в море утонул... За ним, оказывается числится несколько человеческих жизней, за которые Тиму можно карать почти безконтрольно... Миносяны уже вызвали второго сына из Краснодара, чтобы он брал дело в свои руки. Самвел наотрез отказался, а Давид вообще пропал, исчез куда-то...

А как же сестрица-убийца?- думаю я, сложив руки на одеяло и прикрыв глаза: Она - главный убийца и вдохновитель... И кто же даёт неведомому Тиму право карать, контрольно и безконтрольно? Бог вуду? А мне он даёт такое право? Я тоже настроена карать...

- Я знаю, о чём ты думаешь, Белка. - говорит Тосик - И не делаю ни единой попытки тебя отговаривать, заметь! Я тебя просто прошу... Очень прошу! Думай сейчас только о себе, о своём здоровье. Пожалуйста, береги себя! Когда ты будешь чувствовать себя хорошо, можешь делать что угодно, а сейчас думай только о себе... О своём драгоценном сердечке, которое затихало у тебя в груди... Ты не слышала, как я орал, чувствуя, как оно сбивается с ритма... Потерял над собой контроль...

Лицо у него бледнеет до безжизненной желтизны и я представляю себе Тосика, потерявшего над собой контроль. Это ещё страшней, чем увидеть Полкана мёртвым, а Зайца страдающим...

Я ощущаю привычную горечь в горле и тяну к нему руки. Тосик обнимает меня чуть крепче и мы долго сидим молча, прижавшись друг к другу. Родная кровь... Мне тепло и хорошо, несмотря ни на что. Тосик рядом... Он жив. Я даже не стану думать о том, что Тосик во всём случившемся винит одного себя...Я знаю, что винит...

- В округе не осталось ни одного зомби, миленькая. Тим их всех уложил. Оставил только несколько человек в скале. Некоторые работы без них производить пока невозможно... И он тобою восхищён. Постарайся не забывать этого, когда будешь с ним общаться: он в восторге от тебя...

Это Жекин отец был от меня в восторге, - вспоминаю я: Обычный живой человек. Как же давно всё это было... Как будто целую жизнь назад.

-А где Жека, Тосик? Что с ним?

- Не беспокойся, с ним всё хорошо. Он просто спит. Не отходил от тебя всё это время, даже со своими ребятами через дверь разговаривал, не отлучаясь от постели. А сегодня просто сомлел и мы его перенесли в комнату к Галею. Крепкий парень, но тоже не железный. Больше недели на ногах, почти не спал, не ел... И ничего вокруг не видел. Хороший у тебя Жека, Белка... Умеешь ты выбирать...

- А ты, Тосик... Ты спал, ел, пил? Ты принимал лекарства? Господи, представляю себе, как ты принимал лекарства... Ты же и забыть мог запросто, ты такой... Никогда о себе не подумаешь...

- Всё я принимал... Да и незачем это было, в общем-то... Тим меня немного поправил. Он хороший целитель... Я нормально себя чувствую, Белка. Так нормально, как только могу. Из того, что мне отпущено, я проживу каждый день и каждый час... Не думай об этом.

- Мы можем отсюда уйти? Тебе же скоро снова к врачу... Нас выпустят отсюда?

- Конечно, Белка! Можешь даже не сомневаться... Нас никто не держит... Мы уйдём, как только тебе станет лучше.. Тим, он... Понимаешь, девочка, это не вуду... Тим никогда не был вудуистом. Он принадлежит к совсем другой религии, тоже языческой, но более гуманной, что ли... Более разумной, я бы сказал. Это очень древняя религия и её, по сути уже не существует... Ася просто перемешала все свои знания и новые веяния, чтобы достичь богатства и более существенных целей...

- Эта старая сволочь не стеснялась в средствах для достижения своих целей - констатирую я и Тосик согласно кивает, нежно поглаживая мои пальцы.

- Да, ведь исконное африканское вуду, это не только колдовство и поднятие мёртвых, это целая мировоззренческая философия, а она взяла из него только то, что ей пригодилось... В религии Тима поднимать можно было только предков, чтобы задать им вопросы о планах и пожеланиях, да и то в исключительных случаях. Это и многое другое, колдунья-недоучка надёргав из разных обрядов, использовала вместе с искусствами своей матери, происходящей из племени людей-леопардов. И у неё получилась такая чудовищная адская смесь... Хорошо, хоть мясом убитых врагов не питалась... Есть у леопардов и такое в практике...

- Где-то слышала... Люди-леопарды... Это африканская секта... Кажется, из Центральной Африки... Это похоже на вуду...

- Не совсем. Вуду - это религия, собранная из элементов разных верований. Как во всякой религии, в ней, кроме этой особенности, есть идея равновесия добра и зла, в сектах же, её чаще всего, нет. Леопарды - это секта. Это у них ведьмы умеют перемещаться в виде огненного шара... Оказавшись в затруднительном положении, эта женщина просто заимствовала из других обрядов всё, что помнила и всё, что смогла... Не думай об этом сейчас, дорогая. У тебя будет время, чтобы разобраться в этом потом. Сейчас для тебя главное - выжить.

- Иван... Ванька... Он выжил. Ты знаешь? Я не смогла этого разглядеть... Я была в таком состоянии, что ничего не увидела... Он был совсем холодный, Иван... Это он-то - холодным... А он оказался живым.

-Да, миленькая, Алан мне сказал... Он отвёз Ивана в Краснодар. Всё будет хорошо, надежда есть. Наш Иван умеет выживать, он победит. Главная наша забота сейчас - это ты. Пожалуйста, прошу тебя, постарайся настроиться на выздоровление. Иначе, зачем всё?

Тосик снова целует меня и в волосы и обещает позвать Жеку, как только тот проснётся

. - Тим хочет поговорить с тобой. Давай, я скажу ему, что ты будешь готова завтра. Тебе ведь, тоже не терпится, я вижу... Но нужно беречь силы. Ты ещё такая слабенькая... Ещё одна спокойная ночь и ты хоть немного окрепнешь... Выпей это...

Я послушно выпиваю прохладный отвар с привкусом вишни и каких-то других ягод и снова засыпаю... Мне снится море с высоты птичьего полёта и шагающие к морскому берегу зомби, не знающие что такое улыбка, а потом город моего детства, в котором так часто бывают туманы... И, наконец, комната без окон, в которой приходится сидеть в не слишком удобном кресле, с руками, привязанными широкими белыми лентами к подлокотникам. Комната, в которой нет потолка, потому что каменные стены над головой сужаются, сходясь в свод пирамиды...

Я откуда-то знаю, что это сновидение мне послал неведомый Тим. Он пытался наладить со мной контакт, но у него не получилось. Он сумел добраться только до сознания Галея, наверное, из-за удара молнии. Это его Галей называл Тёмным. И опасался, не понимая, зачем я Тиму нужна... Галей считал, что у Тима те же цели, что и у Аси. Какие же, на самом деле, у него цели?

Думаю я, или сплю? Тосик сказал: надо спать. Значит, надо спать...

Обращение к читателю: Если вы читаете этот роман на любом сайте кроме "Самиздат", значит, он украден с этого сайта без моего согласия. Если вы ещё и платите за чтение, вас обманули! На СИ он находится в доступе бесплатно и ещё правится: http://samlib.ru/editors/a/aristowa_natalxja_petrowna/worddoc-39.shtml. P.S. Вышлю в личку окончание и эпилог каждому, кому это надо. Прошу прощения за предосторожность, но не хочу, чтобы моей книгой снова распоряжались без моего согласия. Я чувствовала себя оскорблённой, когда украли первую книгу.

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"