Аннотация: Часть третья: пьеса для чтения "Диалоги о методе соцреализма"
Часть третья
Диалоги о методе соцреализма
пьеса для чтения
Действующие лица:
Партийный чиновник
Художник, следующий в творчестве методу соцреализма
Художник сомневающийся
Чиновник: Искусство партийно, нет вообще беспартийного искусства. Об этом Ленин сказал в статье "Партийная организация и партийная литература". Это, если хотите, программа для нашего пролетарского искусства, для нашего метода социалистического реализма. Мы никуда не должны сворачивать.
Художник, следующий методу соцреализма: Мы в своем творчестве всегда руководствуемся этим, и будем руководствоваться, и никому не позволим сомневаться. Искусство принадлежит народу и должно быть понятно ему.
Художник сомневающийся: Понятны ли народу, которому вы служите, ваши отвлеченные теории? Будем говорить проще.
Чиновник: Чего же проще? Служить народу, выражать его интересы, воспитывать его коммунистическое сознание в партийном духе.
Художник сомневающийся: А разве по-другому служить и воспитывать нельзя?
Художник-соцреалист: Куда вы гнете? Я вижу, вы все сомневаетесь, все пытаетесь делать что-то вроде ревизии.
Художник сомневающийся: Да не хочу я никакой ревизии. Мне просто хочется до истины добраться, до сути. Вот вопрос, к примеру: откуда он взялся, этот метод социалистического реализма? Шучу, конечно, но, может, его кто-то выдумал?
Чиновник: Шутите, да знайте меру. А не почитать ли вам классиков марксизма-ленинизма? Нужно себя воспитывать, уметь добираться до истины, до сути, как вы говорите.
Художник сомневающийся: Но ведь и до Маркса и Ленина было искусство, и хорошее. Что же, оно тоже партийное и по этому методу создавалось?
Художник-соцреалист: Читать надо больше, тогда и путаться не будете.
Художник сомневающийся: Да читаю я много, оттого и вопросы появились. Вот вам ясно все, а мне нет. То есть, понимаю, что метод соцреализма - это метод пролетарского коммунистического искусства, но меня берет сомнение, настоящий ли это метод, то есть выражает ли искусство, следующее этому методу, действительную жизнь и интересы народа?
Чиновник: Как, вы в этом сомневаетесь? Вот вы уже куда? Н-да. Вас, я вижу, надо воспитывать. То-то искусство ваше похоже на ваши рассуждения. Сомневаться нельзя, нет у нас, коммунистов, права сомневаться. Перед вами теория, подтвержденная жизнью, нашими мыслителями. Так чего же еще сомневаться? Берите ее и создавайте искусство, следуя ей. И все. Просто и понятно. Понятно вам?
Художник сомневающийся: Что вы меня учите, как попугая? Конечно, мне понятна и теория, и практика, но дело не в этом. Ведь теорию можно извратить, ну, в лучшем случае, перепутать. Вам все ясно, а ну как эта ясность-то выдуманная?
Художник-соцреалист: Ревизионист вы. К сожалению, сейчас много развелось таких. Все чего-то сомневаются, ищут, спорят, выдумывают разные там теории. А дело-то в том, чтобы правду жизни отображать.
Художник сомневающийся: Согласен, чтобы правду жизни отображать...
Художник-соцреалист: Погодите, я не договорил. Отображать правду жизни в нашем обществе, так сказать, в ее революционном развитии, цель которого - построение коммунизма.
Чиновник: А это значит видеть, замечать лучшее. Посмотрите, какие у нас герои труда, труженики - вот и воспевайте их труд, зовите людей к идеалу, воспитывайте. А не хватит сил, мы поможем. Постановление партии о критике читали?
Художник сомневающийся: Читал, и горько стало.
Чиновник: Это почему же, позвольте узнать?
Художник-соцреалист: Он у нас такой: от всего лучшего ему не по себе становится.
Художник сомневающийся: Да стыдно за критику и критиков - их в собственную дрянь носом сунули. Самим не хватало смелости критиковать, а если у кого и хватало - так опубликовать невозможно. Кто возьмет на себя такую ответственность? И видят, что человек дело написал, да думают: а вдруг... мнения сверху пока не поступало, стало быть, наша критика пока хороша, какая есть. А вот теперь сказали сверху, что наша критика плоха, так теперь критикуй - с партийных позиций. Это, конечно, лучше, чем ничего, но этого мало, на мой взгляд.
Чиновник: Так вас не устраивает партийное постановление?
Художник сомневающийся: Нет, не устраивает. Не то, по-моему, нужно делать. Постановление будет быстро забыто. Да уже забывается. Только и явлений в нашей жизни, что постановления да кампании. Например, против пьянства и алкоголизма. И много других, все хороших, правильных, но не оттуда они должны идти.
Чиновник: Не забывайтесь! Партия - это руководящая сила нашего общества.
Художник-соцреалист: Он всегда это забывает, но мы ему напоминаем. Видно, придется покрепче напомнить.
Художник сомневающийся: Я разве сказал, что она не руководящая сила? Нет, не сказал. Я подразумеваю другое: она по-другому должна руководить.
Художник сомневающийся: Сделайте так: предоставьте людям свободно, без оглядки на вас делать дело, и ей-богу, сразу лучше будет. Следите за печатью, литературой, искусством, да и поддерживайте честное, талантливое. Вот это будет помощь и руководство. Видите, в критике дело дрянь, так не мешайте людям самим ее изживать. Критики у нас есть хорошие, да некоторые уехали из страны, а другим нет возможности пробиться. Вот и получилось, что дрянь наверху, а трусы в издательствах ждали постановления сверху. И некоторые из него уже пользу извлекают: под видом выполнения постановления можно кое-кому подножку подставить, было такое. И ко всему надо заметить, это ведь все партийные люди.
Художник-соцреалист: Да... Есть, конечно, такое. Но вы уж, по-моему, слишком. По-вашему, все какие-то мошенники.
Чиновник: А вы больше к партии обращайтесь, она поможет.
Художник сомневающийся: К партии... на деле надо обращаться к отдельному человеку, представлять всю партию он никак не может. Человек, сидящий в партийном аппарате, никчемен, мнения у него нет своего - тоже ждет сверху постановления. Да и люди-то в аппарате в большинстве малокультурные - потребители.
Чиновник: Да как вы смеете так говорить! Это клевета, и смотрите, как бы она вас не привела куда следует.
Художник сомневающийся: Вот вы уже и грозите, значит, не хотите учиться и еще раз учиться, а хотите всегда учить. Вспомните Ленина...
Чиновник: Ну, у вас мне нечему учиться, а научить мы вас сумеем.
Художник сомневающийся: А вы научитесь хотя бы слушать других, это для начала, а там, может, задумываться начнете.
Чиновник: В чем надо нам сомневаться? Хотя... кое в чем мы уже сомневаемся, но это другое дело. А вот вам совсем ни к чему сомневаться. Все ясно. Неужели не видите: мы идем правильным путем, строим новое общество, коммунистическое. Наш идеал - это счастье всех людей, всего человечества. Нужно работать, а не задумываться, а то споткнетесь, или сшибут. Вы художник, вот и помогайте проводить наши идеи в жизнь своим искусством, а как это делать, вы знаете. Гармония, краски, композиция - мы тут вам не указчики. Ну, конечно, разглядим, похоже или нет... Главное - содержание. Тут все должно быть ясно. Больше бодрости, воспевания трудящихся: рабочих, сельских тружеников.
Художник-соцреалист: И мы ему все время так говорим. Да все сомневается. Вот, к примеру, заказывает обком тридцать два портрета передовиков по шестьсот рублей за портрет. И что бы вы думали? Не хочет он нашего современника писать. Говорит, нет времени, у него, видите ли, другие идеи, он ими занят, а на портреты современников ему...
Художник сомневающийся: Кажется, я начинаю понимать, кто автор соцреализма... Но это потом нужно додумать как следует. А насчет портретов - да, я отказался. Да ведь вам же лучше - больше заработаете. Чего уж лучше: и идея на месте, и деньги в кармане. Улавливаете? Ценить надо не этот энтузиазм, а тот, который без денег, то, что человек искренне делает и что он способен делать. Нужна художественность, без нее никакая идея не проявится.
Чиновник: Ты смотри, как он вошел в роль учителя! Не слишком ли? Вы снова забываете, что мы - направляющая сила.
Художник сомневающийся: Слишком хорошо помню и знаю.
Художник-соцреалист: Он все знает, да прикидывается, шутит. Нужно делать, как велит совесть коммуниста.
Художник сомневающийся: Иначе говоря, у вас и совесть партийная?
Художник-соцреалист: Да, партийная.
Художник сомневающийся: А у тех, кто не член партии, какая? Видимо, беспартийная? Чушь все это. Совесть одна вовеки веков - человеческая. И свобода ей должна быть.
Чиновник, не расслышав: Свобода, вы говорите? Для кого это свобода? Какой еще вам нужно свободы? Кто нам мешает - никакой им свободы. Вы забыли, у нас диктатура пролетариата, и мы осуществляем ее.
Художник сомневающийся: Я говорил о свободе человеческой совести. Но, кстати, о диктатуре пролетариата - нельзя попирать ею сам пролетариат и интеллигенцию. Тут уж совсем другой диктатурой пахнет.
Чиновник: Какой, какой другой? Вы в своем уме?!
Художник сомневающийся: Пока не в вашем. И, по-моему, это хорошо.
Художник соцреалист: Я думаю, мы слишком отклонились от сути нашего разговора.
Художник сомневающийся: Да, я в начале разговора задал вопрос, откуда он взялся, этот метод - соцреализм?
Чиновник: Чудак какой-то. А впрочем, возмутительно это. Да что вы - сами не знаете?
Художник сомневающийся: Знаю, что не вы лично его выдумали. Но хочу трезво, по-деловому, не виляя, разобраться в происхождении этого метода.
Художник-соцреалист: Вы плохо ходили на лекции по марксистско-ленинской эстетике. А надо было! Теперь и разговора такого не было бы.
Художник сомневающийся: Вы думаете, я не знаю ее? Слава богу, в институте учили. Правда, потом переучила жизнь.
Чиновник: Ну, не будем снова спорить. Давайте послушаем, освежим в памяти. (Показывает на художника-соцреалиста). Он у нас хороший художник и теоретик неплохой, так что набирайтесь ума.
Художник-соцреалист, медлит, начинает не спеша: Историю вы, наверное, знаете. Я имею в виду историю искусств, ну и, конечно, общественные отношения. Передвижников тоже знаете...
Художник сомневающийся: Передвижников мы, конечно, знаем. Но при чем здесь они?
Художник-соцреалист: Как при чем? Да это наши предшественники! Передовые люди шестидесятых годов девятнадцатого столетия. Те, кто боролся с казенщиной, мракобесием, монархией. Передвижники выработали творческий метод, который искусствоведы назвали методом критического реализма.
Художник сомневающийся: И как, почему он возник?
Художник-сцреалист: Как закономерное следствие тех общественных отношений, которые сложились во второй половине девятнадцатого века. Растущее самосознание русской передовой интеллигенции в лице Белинского, Чернышевского, Писарева, Герцена, поэта Некрасова, художников во главе с Крамским, с одной стороны, и мракобесие чиновников, засилье помещиков, царский произвол николаевской эпохи - с другой привели к сдвигу в русском обществе. Рос пролетариат как класс. Росло сознание все большей части интеллигенции. В официальном искусстве - рутина, засилье академизма, тем, далеких от жизни. Назревшие проблемы требовали осмысления. Все это, как известно, привело к бунту группы молодых художников Академии во главе с Крамским в 1863 году. Эта группа оформилась в товарищество передвижных выставок и смело выступила с показом живой жизни в своем творчестве. "Жизнь такова, как есть" - вот девиз передвижников. Это и был критический реализм.
Художник сомневающийся: А что было раньше: обдуман метод и его название, или сначала появились картины, а потом метод?
Художник-соцреалист: Ну, как сказать... Никто его не выдумывал. Время было такое, требовало чего-то нового, свежего. Конечно, были общие теоретические рассуждения Крамского как идеолога группы. Но сам Крамской не выдумывал метода. Он создавался в процессе творчества людьми, которые остро ненавидели академизм, казенщину, застой, бюрократизм тогдашней жизни.
Художник сомневающийся: Это значит, что метод критического реализма не был выдуман властями и не был учрежден официально, наоборот, у него было немало противников из числа официальных представителей искусства. Так?
Художник-соцреалист: Так. Он, этот метод, боролся со старым, академическим. А академизм поддерживал существующую власть.
Художник сомневающийся: Значит, нужно запомнить, что такое направление, или метод критического реализма, был создан людьми, а не властью, и они боролись, проводя метод в жизнь. Да и сама жизнь была на его стороне. А вы, значит, являетесь их наследниками? Предков вы выбрали себе замечательных.
Чиновник: Вы как будто сомневаетесь в этом или иронизируете?
Художник сомневающийся: Нет, вам показалось. Напротив, мне очень интересно выяснить, как, из каких корней выросло древо искусства социалистического реализма. Ну, а дальше что было?
Художник-соцреалист: Дальше передвижники победили. Их смело приглашали академии. На свет появились декаденты, "Мир искусств".
Художник сомневающийся: Как появились?! Раз победили передвижники, то уж никто не должен был появляться.
Художник-соцреалист: Как никто? История идет своим ходом. Жизнь меняется.
Художник сомневающийся: А я думал, как сейчас, когда победил соцреализм. Поди-ка появись кто-нибудь. Никто не появляется. Разве что в подполье. И сходство нашего метода с критическим поубавилось. Видимо, наш-то покрепче будет. И тот начал уступать, как ему академизм уступил. Так?
Художник-соцреалист: Ну, не так уж примитивно. Появился "Мир искусства", передвижники физически постарели, молодежь роптала на них - жаждала нового.
Художник сомневающийся: Но ведь это естественно?
Художник-соцреалист: Да, естественно. Но, отмечу, вредно. Декаданс, как известно, вредное направление. Уход в себя, перепевание собственной добродетели, красота в себе, в искусстве, только жизнь в своих проявлениях безобразна - вот кредо.
Художник сомневающийся: Но позвольте, а что же правительство? Куда смотрело?
Художник-соцреалист: По-моему, оно не вмешивалось, за исключением запрета на репинских "Бурлаков" да на "Ивана Грозного". А в направления не вмешивалось.
Художник сомневающийся: А "Мир искусств" как направление ничего не дал методу социалистического реализма? Вы их не признаете своими родственниками?
Художник-соцреалист: Не признаем.
Художник сомневающийся: А ведь их полотнами наслаждаются даже больше, смею уверить, чем полотнами передвижников. С вашей точки зрения, их нужно запретить, выкинуть из музеев. Если этого не происходит, значит, они ценны и у них есть и должны быть наследники?
Художник-соцреалист: Ну, нельзя их всех зачеркивать, искусство многолико, разнообразно. А в их искусстве много хорошего, верного. Наша культура не отвергает их. Ленин что говорил? "Мы должны взять все лучшее из того, что создал капитализм в культуре". Вот мы и берем.
Чиновник: Мы берем все, что нужно для пролетариата, для нашего общества.
Художник сомневающийся: Но какое отношение это имеет к законам искусства? По-моему, это имеет отношение к старьевщикам.
Художник-соцреалист: Не будем отвлекаться!.. Передвижники боролись своими картинами за лучшее. Они были понятны народу, показывали ему правду жизни. И мастерство их было на высоте. Такие колоссы - Репин, Суриков!.. Есть чему учиться.
Художник сомневающийся: Да, есть чему учиться. И не только в плане художественном.
Художник-соцреалист: Не перебивайте! Да и не понимаю я ваших намеков.
Чиновник: Продолжайте!
Художник-соцреалист: А объединение "Мир искусств" отказалось от общественной миссии искусства учить и делать общество лучше. Нет, я не так выразился! Оно, в общем, ушло от проблем общественной жизни. Вот почему оно нам не годится и за что мы его критикуем, несмотря на то, что оно дало крупных художников, которых мы уважаем и любим.
Художник сомневающийся: Да, так любим, что Врубеля "открыли" только в пятидесятых годах. Да и других... Сделали так, будто их и не было.
Чиновник: Зачем говорить о прошлом? Были ошибки, мы их признаем. Сейчас ведь все восстановлено в своих законных правах.
Художник-соцреалист: А непосредственным отцом метода социалистического реализма стал великий пролетарский писатель Горький, заложив основы в своем романе "Мать".
Художник сомневающийся: То есть, вы хотите сказать, основы пролетарского искусства?
Художник-соцреалист: Ну, да. И основы метода. Партия, которую создавал тогда Ленин, признала роман "Мать" партийным произведением и жизненным, верно отражающим ситуацию предреволюционных лет.
Художник сомневающийся: Да, между передвижниками и Горьким есть сходство. Появились в одной стране как критики существующей жизни, ратовали за лучшую жизнь простых трудящихся людей. И все-таки, я не пойму, какое отношение вы имеете к ним, владея сегодняшним методом социалистического реализма, который победил вместе с революцией и вот уже столько десятилетий держится как определяющее направление нашей культуры?
Художник-соцреалист: Неужели вы не видите? Вы нарочно так говорите! Это нечестно! Мы страна победившего пролетариата. Он перестал быть угнетенным классом, он стал господствующим. Мы строим лучшую жизнь для людей, то есть для самих себя. Строим будущее, имея великую цель - коммунизм. Должна же быть у пролетариата своя культура? А какая?.. Пролетарская! И еще партийная, так как партия - передовой отряд пролетариата. И произведения искусства должны быть партийными, то есть, отражать построение коммунизма. Наши художники и писатели должны быть верными помощниками партии в этом строительстве. Вот почему наш метод единственно правильный и научно обоснованный, так как отражает законы развития общества, открытые Марксом и Лениным. Недаром метод соцреализма называют революционным. Он ведет к будущему, помогает видеть главное.
Художник сомневающийся: А что это главное?
Художник-соцреалист: Главное - это наше движение вперед, к коммунизму. И главное для метода соцреализма - это видеть, выявлять, поддерживать все, что ведет к великой цели.
Чиновник: Ну что, поняли? Вот так-то. А вы в сомнения впали.
Художник сомневающийся: Да, сомневаюсь.
Чиновник: В чем же, черт возьми, ведь вам все разжевали, только глотайте. Чего вам еще нужно?
Художник сомневающийся: Истины. И вот еще вопрос: неужели в методе соцреалистическом не оставили вы ни капельки от метода критического?
Художник-соцреалист: Нет, почему же? Мы обязаны замечать недостатки, критиковать их, но не это теперь главное. Теперь нужно замечать лучшее в людях, воспевать трудовые подвиги народа: рабочих производства, сельских тружеников. А с недостатками с успехом справляются местные окна сатиры, журнал "Крокодил", карикатуристы, сатирическая литература. И везде, в большом и малом, нужна партийная линия. Нам нужна партийная критика и партийное искусство, литература.
Художник сомневающийся: Позвольте, вы сказали, партийная литература. То есть литература о партии?
Художник-соцреалист: Да нет же, не буквально. Ну, произведение, книга о рабочих, так написанная, чтобы в происходящем была видна линия партии. Понятно?
Художник сомневающийся: Как не понять. Но как с искусством-то быть...
Чиновник: Вы что, издеваетесь? Вам же русским языком объяснили!
Художник-соцреалист: Он просто издевается над нами.
Художник сомневающийся: Нисколько. Я спросил, как быть с искусством, потому что, мне кажется, метод соцреализма далек от искусства. Это, если позволите, такой умозрительный рецепт, но в жизни у него концы с концами не сходятся.
Чиновник: Вы говорите не дело.
Художник-соцреалист: Докажите свою точку зрения!
Художник сомневающийся: И докажу. Вот вы о корнях хорошо рассказали. Да и не только вы. Недавно на съезде художников России такой же, как вы, тоже о том говорил. Апологеты соцреализма искали и ищут в истории искусства и общественных отношений все, что может помочь "научно" построить свое генеалогическое древо. Не слишком задумываясь, они тащат для своей постройки все, начиная от иконы и кончая Ренато Гутузо, хотя его творчество, возникни у нас, было бы подвержено запретам и хуле - и по форме, и по содержанию. Да вы не задумываетесь, когда вам задумываться? Ведь вы выстраивали теорию, в которой все ясно, и наивно думали, что она от самой жизни и выражает эту жизнь. А стоит задуматься!
Чиновник: Что он говорит? Это возмутительная болтовня, я думаю, вам нужно отдохнуть, подумать.
Художник-соцреалист: В самом деле, не нужно так волноваться!
Художник сомневающийся: Да я и не волнуюсь, с чего вы взяли? Что, неприятно слушать? Дальше будет еще неприятнее.
Художник-соцреалист: Да бросьте фанфаронить! Нашелся какой мыслитель! Ну, скажи, где тебе тягаться с такими мыслителями, как Маркс, Ленин?
Художник сомневающийся: А я и не собираюсь с ними тягаться. Они на моей стороне, и они мне помогут. Ведь они не догматики. И я не люблю, когда меня перебивают. На чем я остановился? Да, стоит задуматься, и при ближайшем рассмотрении окажется, что нельзя брать в свой арсенал то, что создано верой, независимым от властей талантом, выросшим в борьбе для создания неестественного, глубоко враждебного жизни, служебного, догматического метода соцреализма, а вернее, его нужно назвать иначе, потому что иное прячется под этой вывеской.
Чиновник, перебивая: Вы совершенно обнаглели и извращаете факты. Это клевета, и вы можете за нее ответить!
Художник-соцреалист: Я всегда знал, чувствовал, что это не советский человек. Это нельзя оставлять без внимания. Мы будем принимать меры, чтобы эта пропаганда, - а я знаю, откуда она идет, - не распространилась. Мы примем меры.
Художник сомневающийся: Мне, право, странно. Вы оппоненты и добрые спорщики или судьи - кто вы?
Чиновник: Мы коммунисты и не можем терпеть такие вылазки враждебной нам идеологии.
Художник сомневающийся: Вот уже и идеология появилась на сцене. Но при чем здесь идеология? Разве я сказал долой советскую, а вернее, партийную идеологию? Нет, не говорил. Вам мерещится. Так недолго договориться до того, что вы позвоните, куда следует, и тю-тю...
Чиновник: Ну, ну, зачем так? Мы знаем, что вы человек искусства, этим многое сказано. По секрету: мы к вам претензий не имеем. Но, видите ли, долг коммуниста, совесть наша не может терпеть этого. Инакомыслия допустить мы не можем никак.
Художник сомневающийся: Но почему Ленин допускал? Ну, допустим, он был за то, чтобы исключать инакомыслящих из партии. Но вы меня исключить не можете, я не член партии. И, следовательно, могу мыслить иначе, чем вы. Какое у вас право добиваться, чтобы я мыслил как вы?
Чиновник: Право - опять право! Да поймите: мы руководящая сила - вот вам и право.
Художник-соцреалист: Ну, пойми ты, что ты не советский человек. Мы все заодно, а ты в сторону. Куда ты идешь? На Запад? Я всегда знал, кому принадлежат твои симпатии, на кого ты работаешь. Это подрыв, это провокация, а может... Да не может быть! А может и быть... (про себя): он нас испытывает.
Художник сомневающийся: Что вы там бормочете, впали в состояние неуверенности? Какая провокация? Да выбирайтесь вы из этого порочного круга своих ложных представлений. Ведь вы живете в мире, где солнце, под которым сожгли Джордано Бруно. Вспомните, за что.
Чиновник: А за что? Ах, да, вспоминаю. Ну, и какое это имеет отношение к нашему разговору?
Художник сомневающийся: А я думал, вы скажете, что и он ваш родственник. Было бы еще смешнее.
Художник-соцреалист: Смеетесь и не думаете о последствиях. (Шепотом): Прекратите ради своего блага, что вы все петушитесь!
Художник сомневающийся: Позвольте, я договорю.
Чиновник: Пусть продолжает! Нам важно знать, что это за человек. Это очень важно. Мы слушаем вас и пытаемся понять. Но смотрите, без иронии! Я не люблю.
Художник сомневающийся: Мое последнее утверждение о ложности метода социалистического реализма вас оскорбило. Давайте, не горячась, разберемся. Может, придем к истине.
Чиновник: Да к какой истине, когда вот она им (показывает на художника-соцреалиста) вся высказана.
Художник сомневающийся: Какое трогательное согласие художника и нехудожника... Зрителя или любителя искусства - не чиновником же вас называть.
Чиновник: Оставьте ваши определения при себе. Вы знаете, что я работаю в идеологическом отделе обкома партии, занимаюсь вопросами искусства.
Художник сомневающийся: А зачем вы занимаетесь вопросами искусства? Будет лучше, если вы оставите его в покое, так как искусство само по себе вам не нужно. А занимаетесь вы им, потому что вас поставили на эту должность, доверили, так сказать, пост. Вы получаете деньги за то, что то и дело вмешиваетесь в искусство со своими руководящими указаниями. Что странно: не имея специального образования, не понимая, что такое искусство, учите специалистов - художников. Я не только про вас лично говорю... Но вам не стыдно?
Чиновник: сурово молчит.
Художник-соцреалист: Кого стыдите? Как бы вам за такие речи не пришлось стыдиться, а может, более того...
Чиновник (внушительно, четко): Я поставлен партией и выполняю ее руководящие указания в данной области. И не вам судить, где мне работать. Как коммунист, я выполняю свой долг, работаю там, где считает нужным партия.
Художник сомневающийся: Да не хотел я вас обидеть, но что делать - истина дороже. Насчет долга - при чем тут долг? Вы вовсе не должны меня поучать. Но уж если так хочется - поучайте вот его (указывает на художника-соцреалиста), учите и поощряйте, он будет вам должен всю жизнь и благодарен.
Художник-соцреалист: Мутно что-то говорите. Кому я обязан, кто меня поощряет и кто учит? Я коммунист, верю в партию, а с ним (указывает на чиновника) мы просто единого мнения. А вот вас не только поучить, но проучить бы следовало за такие речи. Нарветесь...
Художник сомневающийся: Я правду говорю, это, по-моему, ценить надо, а вы в ответ угрожаете. А ведь это замашки прошлого, их оставить надо, не те времена.
Художник-соцреалист: А жаль, тогда больше порядка было, не так вольно вели себя такие, как вы.
Чиновник (художнику-соцреалисту): Ну, вы это оставьте, не надо. Партия приняла решение, осудила, не надо ворошить старое. (Художнику сомневающемуся): Нам правда нужна, мы ее ценим. Но ваша правда, это чушь какая-то, а вернее, враждебная нам идеология. Наслушались радио Запада. Слушать-то, конечно, не запретишь. Слушайте, но подвергайте сомнению! Карл Маркс говорил: "Все подвергай сомнению".
Художник сомневающийся: А вас, как следует из беседы, подвергать сомнению нельзя?
Чиновник: Лучше не надо. Ведь мы хотим построить лучшую жизнь, чего это подвергать какому-то там сомнению?
Художник сомневающийся: А сами вы про себя, ну хоть чуточку, хоть иногда сомневаетесь? Может, не так строите лучшую жизнь, например?
Чиновник: Бывает, и найдет в одиночестве. А на работе, на людях - некогда. Долг коммуниста...
Художник сомневающийся: А у меня долг человеческий! Хочу быть независимым, хочу прямо говорить и ходить, хочу истины и ясности без компромиссов.
Чиновник: Похвально, похвально. Давайте уясним, в чем вы истину видите?
Художник-соцреалист, высокомерно: Давайте ваши вводы и выводы, послушаем, так и быть.
Чиновник: Послушаем.
Художник сомневающийся: Вы говорите, ваша точка зрения единственно верная, потому что ее фундамент - наука об обществе, исходит из постигнутых Марксом законов развития общества и отражает эти законы.
Чиновник: Верно!
Художник-соцреалист: Он может, когда захочет. А не захочет, так уж ничем не повернешь, он такой.
Художник сомневающийся: Погодите хвалить. Скоро опять ругать будете. Продолжаю. Пролетариат - это класс, который есть рычаг движения истории вперед, к прогрессу. Он перестал быть угнетенным, стал правящим классом. И он должен иметь свое искусство, литературу и так далее, что мы сейчас и имеем, благодаря методу соцреализма.
Чиновник, с воодушевлением: Все правильно и хорошо изложено!
Художник-соцреалист: Правильно, говорите? Но что дальше...
Художник сомневающийся: Да, как будто все правильно и хорошо, если бы из этой правильной линии развития не была бы выброшена суть - диалектика живой жизни и не заменена застывшим догматическим мышлением.
Чиновник, разочарованно: Ну... что же вы, товарищ, начали так хорошо, а кончили черт знает чем. Где факты?
Художник сомневающийся: Будут и факты. Эта линия развития, уходя одним концом в прошлое, другим выступает в настоящем. Наша задача показать, при каких исторических общественных условиях возник метод критического реализма, который, как вы утверждали, есть фундамент, на котором расцвело пышное древо соцреализма.
Художник-соцреалист: Мы наследники, все правильно.
Чиновник: Да, так и есть, все точно.
Художник сомневающийся: А теперь перейдем к фактам. Итак, в создании метода соцреализма играли роль такие составные части: передвижники (что еще под вопросом, и мы потом это выясним, но допустим), Горький со своим романом "Мать" и статья Ленина "Партийная организация и партийная литература". Не мало ли для создания метода? Мало. Возьмем окружение Горького, литературное и художественное: Бунин, Чехов, Толстой, Достоевский, Куприн, Л. Андреев и масса других, второстепенных. Зададим вопрос: такие колоссы, как, например, Толстой и Чехов, Достоевский, которых в наше время не с кем сравнить, не внесли ничего в метод соцреализма, ну нисколечко? Не правда ли, странно? Цвет русской литературы - и ничего для метода социалистического реализма.
Художник-соцреалист: Не забывайте, они представители критического реализма в литературе.
Чиновник: Правильно, вспомните статью Ленина "Лев Толстой как зеркало русской революции". Читать надо.
Художник сомневающийся: Нужно еще уметь читать между строк и желательно читать в подлиннике, а то возможны фальсификации. Но дальше. Значит, Лев Толстой имел отношение к революции, а к методу соцреализма не имел. Был зеркалом и не имел. Почему?.. А все потому, что его творчество, а равно и творчество других великих не влезало в вашу надуманную схему создания метода. Ведь у вас все по полочкам: тут критический реализм, там переходный период, а здесь вот рождение метода социалистического реализма и дальнейшее его победоносное развитие. Этого победоносного развития и укрепления в качестве единого метода для всех мы еще коснемся.
Чиновник, озабоченно: Вы думаете, что названные писатели тоже что-то сделали для возникновения метода социалистического реализма?
Художник сомневающийся: Не беспокойтесь, им не было дела ни до какого метода, тем более до вашего мертворожденного. Он целиком создан вами и принадлежит вам. Приплюсовать их и ввести в вашу схему, увы, не получится.
Художник-соцреалист: Вы слишком обобщаете, говоря, что они даже не думали ни о каком методе. А как же критический реализм? Они же его представители.
Художник сомневающийся: Да, их творчество критическое, но это не значит, что они с л е д о в а л и методу критического реализма, создавая свои произведения.
Чиновник: А как же...
Художник сомневающийся: А вот так: они просто были великими правдолюбцами и видели мерзости жизни, трудности ее и не могли молчать. Склад их натуры, а не метод заставлял изливать горечь или возмущение, боль, страх за человека и человечество. А сколько было еще художников, которые тоже видели несправедливость и грязь, а молчали об этом, наоборот, занимались своим ремеслом, похваливая сильных мира сего, ответственных за эту грязь и несправедливость. Это представители так называемого официального искусства, которые исчезли вместе со строем, который их питал. Кто теперь их читает?
Художник-соцреалист: Да, с этим приходится согласиться.
Художник сомневающийся: Мало того, представители так называемой официальной политики в культуре без устали травили своих великих современников, цензура бессовестно обирала, запрещала, коверкала их произведения. Мученик Достоевский, вечно размышляющий Толстой ненавидели насилие, произвол. Да, они были совестью России, их слово было весомо, с ним считалось даже самодержавие. То же можно сказать и о художниках Репине, Сурикове - они были людьми великими, не гнущимися ни перед кем - совесть, не партийная, правда, а человеческая, не позволяла.
Чиновник: Ну да, мы это не отрицаем. Но неужели сегодня у нас некого поставить рядом с ними? Мы тоже с ними, они в нашей жизни всегда, а их противников знаем - это все реакционеры, шавки на службе у царского самодержавия.
Художник сомневающийся: Не торопитесь их так ругать.
Чиновник: Почему?
Художник сомневающийся: Вспомните "Мир искусств", его становление. Много ль вы его признавали? Мало сказать, что не признавали совсем: ругали. Вспомните рецензии наших критиков от соцреализма. "Мирискуссники" и такие, и эдакие, и декаденты, и безыдейщина - в общем, мразь да и только. И еще вспомните, каких нападок они удостоились со стороны желтой реакционной прессы. Та же ругань, а от кого? Оы лизоблюдов царского строя. Какое поразительное сходство!
Художник-соцреалист: Ну, мы-то по другим причинам ругали. Они не отражали жизни народа.
Чиновник: Да-да, я что-то вспоминаю об этом "Мире искусства"... Да! Вредное было объединение.
Художник сомневающийся: Да чем оно для вас вредное? Тем, что не вмещались в вашу теорему о соцреализме? А я бы для полноты вашей теории их включил в нее. Не прогадал бы. Ведь какие имена, и сплошь в Третьяковке! Все любуются, учатся у них. Серов, Бенуа, Рерих, Пастернак, Головин, Кустодиев, Левитан...
Художник-соцреалист: Но позвольте, мы ведь против, так сказать, идейной стороны. Их кредо нас не устраивает. Они эстеты, рыцари красоты, искусства для искусства...
Чиновник: А разве нам не нужна красота? Нам она тоже очень нужна. (Художнику-соцреалисту): Тут вы неправы.
Художник-соцреалист: Не вечная красота нам нужна, а...
Художник сомневающийся: И все-то вы за других решаете! Какое право у вас решать, какая красота нужна, а какая нет?
Чиновник: Позволю заметить, наше право - это диктатура пролетариата, и всякая порнография, например, нам не нужна, хотя бы и красивая.
Художник сомневающийся: Путаете божий дар с яичницей. Кто говорит о порнографии?
Чиновник: Я к слову. А так, если нет у них порнографии - иди к нам, мы примем.
Художник сомневающийся: И я к слову скажу: как-то сделал я свою первую выставку в театре. А спустя пару дней прихожу в мастерскую, свалены мои работы в кучу, оборванные шнурки свисают. Как так, что такое?!.. А это ваш предшественник приказал снять. Говорит, не позволим всякую западную порнографию выставлять.
Чиновник: Ну, сейчас другое время, мы так не поступим. Только если захотите что-то вроде порнографии выставить, тогда уж не взыщите.
Художник сомневающийся: Дело-то не в порнографии, а в тупости.
Чиновник: А кто тогда с вами работал? Какой секретарь, какого отдела?
Художник сомневающийся: Да было их много - дурак на дураке. Не стоит отвлекаться от дела, продолжим...
Художник-соцреалист: А может, не стоит продолжать. И так все ясно. Я кое в чем согласен с вами. Но убеждения у меня свои.
Художник сомневающийся: У вас - убеждения? Да какие же это убеждения? Вы пишете не потому, что не можете не писать, а по заказу, за деньги. Нужно то - пишете то, выгодно это - и это пишете, лишь бы платили. А чтобы совесть успокоить, говорите себе: это нужно для народа, нужно, раз партия указывает, хвалить. Я дисциплинированный коммунист и выполню долг, как бы ни было трудно. Разве не так?
Художник-соцреалист (смотрит озлобленно): А вы-то что пишете? Заумную, никому не нужную белиберду!
Художник сомневающийся: Вам - не нужную. А кому-то нужную. Пусть даже одному человеку. Но спекулировать: выгодно - невыгодно, пойдет - не пойдет - не буду, подобно вам.
Чиновник: Хватит ругаться. Продолжим наш творческий разговор.
Художник сомневающийся: Я бы коснулся теперь статьи Ленина "Партийная организация и партийная литература". Мне кажется, в наше время ее толкуют, искажая смысл.
Чиновник: Да как вы смеете! Нет! Все точно.
Художник сомневающийся: А вот и смею. Не торопясь, разберемся, и не Ленина же мы опровергать будем, а тех, кто пристегнул его статью к своим схемам. Что имел в виду Ленин под партийной организацией? Партию единомышленников, чтобы противостоять враждебной организации, в то время - другим партиям и государству.
Чиновник: Ну, правильно.
Художник сомневающийся: А под партийной литературой что имел в виду Ленин? Ту литературу, которая поддерживала бы идеологию партии и боролась бы тем с литературой других партий и официальной литературой государства того времени. Поэтому слова Ленина о свободе личности в буржуазном обществе относились прямо к тем, кто служил интересам какой-либо партии или правящему классу. Да, такие люди, сколько б ни кричали о свободе, зависели от денежного мешка. Им платили, они работали. Станут собой - им не за что платить, а ведь жить надо. Ленин имел в виду, что представители литературы партии пролетариата, Горький и другие, в отличие от иных, служат партии не за деньги, а следуют своим убеждениям. То есть, с одной стороны - грязь, а с другой - чисто.
Чиновник: Это вы хорошо изложили. Мы все служим партии, исходя из убеждений.
Художник-соцреалист: Я же говорил, по убеждению, а не из каких-то посторонних соображений.
Художник сомневающийся: Знаю, знаю ваши убеждения!
Чиновник, возмущенно: Да что вы подозреваете нас в спекуляции убеждениями!
Художник сомневающийся: Разгадайте загадку: когда одни уходят, другие занимают то же самое место.
Чиновник: Не надо загадок. Мы тут не играем в загадки.
Художник-соцреалист: Видите, куда метит. Ну-ну, посмотрим.
Художник сомневающийся: Никуда я не мечу. Я хочу все расставить по своим местам. Буржуазные писаки зависели от денежного мешка, поддерживая существующий строй. Вместе с крахом монархии в России ушел и продажный писака. Место освободилось, и его заняли такие, как вы, художники ли, писатели - какая разница. Вы тоже зависите от денежного мешка, тоже ждете похвал, грамот, званий, орденов. А чем это все заслужить? Верно служить партии и ее идеалам. Хотя в идеалы не так уж и верите. Чтобы все было чисто, художник или литератор должен работать только по убеждению.
Художник-соцреалист: Как вы смеете, это оскорбление. Я буду жаловаться - сравнил с буржуазными писаками!
Художник сомневающийся: Подождите, не перебивайте. Так вот, пока партия не пришла к власти, а была вне закона, ее составляли сильные и гордые, смелые, чистые люди, не думающие о личной выгоде, а наоборот - ведь состоять в партии было опасно. Чистые и по-настоящему свободные. Так?
Чиновник: Так, так - настоящие революционеры... но вы, однако, того...
Художник сомневающийся: Опасности подвергались и люди, поддерживающие партию, тот же Горький. Революция свершилась, ура! Вчерашние революционеры пришли к власти. И превратились в собственную противоположность. Это диалектика, господа-товарищи. Часть, правда, не дожила до революции, часть была убита в гражданскую войну, часть ушла вскоре после революции вслед за Лениным. А часть села в освободившиеся кресла и стала господствовать. А еще часть наиболее твердых духом, даровитых оказалась в загоне, немилости и, наконец, уничтожалась физически - наступил кошмар, бред тридцатых годов. Оставшиеся у власти распоясались. И вот тут из статьи Ленина было выдернуто положение: раз партия пришла к власти, литература, все искусство должно, заметьте, должно быть партийным. А разве это Ленин имел в виду? Нет. Он имел в виду, партия права, партия победила и привлечет к себе всех честных людей, они создадут пролетарское искусство в борьбе с другими, непролетарскими убеждениями, не отказываясь от всего лучшего, что создано капитализмом. Так было в идеале, да и на практике пролетариат создал бы лучшее, чем сейчас есть, искусство. А то, что было создано лучшего - вопреки воле правящих. Партия очень сильно заслонила собой пролетариат. И у нее уже почти не осталось честных приверженцев. Большинство - кто волей, кто неволей - вступают в партию из-за выгоды, а не из убеждений. А кто в этом сознается? Никто.
Чиновник: Так значит, нет честных людей. Все, что вы сейчас сказали, возмутило меня до глубины души. Да понимаете ли, куда вы залезли?
Художник-соцреалист: Понимает, он все понимает. Это буржуазная пропаганда. Таких судить надо.
Художник сомневающийся: Честные люди есть, - в основном, вне партии. Насчет суда - где справедливость? Я разве неверно охарактеризовал эпоху Сталина? Вы же сами признали, что был произвол - суды, казни.
Чиновник: Да, так, но зачем все это вспоминать?
Художник сомневающийся: А вам бы забыть все? Ничего не выйдет. И вы еще другого произвола не замечаете: произвола в культуре. Вы человеческую совесть поставили вне закона, заменив ее партийной. Но как бы, допустим, она ни была хороша, все же она узка и ограничена в сравнении с человеческой. Она мала по сравнению с ней. Так же как партия мала по отношению к целому народу. И представлять целый народ одна партия не может. И учить не может, и решать, какой метод нужен в искусстве, тоже не может.
Чиновник: Вы допустили в своих речах очень много непозволительного. За это наказывают. Вы, я вижу, разошлись не на шутку... Ну-ну, давайте. А насчет метода соцреализма - его не партия дала, он возник исторически.
Художник-соцреалист: С вами, видно, по-другому придется говорить и в другом месте бы... А насчет метода - я ведь обосновал, и вы, вроде, согласились.
Художник сомневающийся: Я согласен с вами в том, как возник метод критического реализма, а вы согласны со мной в том, что возник он не благодаря постановлениям, а благодаря естественному желанию честных, недовольных людей, стремящихся писать иначе, чем это было принято и поощрялось. Так?
Художник-соцреалист, угрюмо: Так.
Художник сомневающийся: Но я не согласен с вашей теоремой возникновения вашего метода. То есть, не могут быть передвижники вашими предками. Не оттуда гребете.
Художник-соцреалист: А откуда же, позвольте узнать?
Художник сомневающийся: Ваши родители - почтенные рутинеры-академисты, догматики всех времен. Вот появится в нашем искусстве сегодня группа молодых художников да заявит: "Долой бюрократическую рутину из искусства, даешь жизнь такую, какая она есть!" - вот они и будут настоящими наследниками передвижников.
Чиновник: Вот вы куда повернули. Не ожидал. Но пора бы перерыв сделать.
После перерыва.
Чиновник, художнику-соцреалисту, тихо: Я позвонил куда надо. Теперь не перебивайте его, пусть выговаривается, послушаем.
Художник сомневающийся, входит: Шепчетесь? Правильно, вы и должны шептаться.
Чиновник: Да я ему новый анекдот про Чапаева рассказывал.
Художник соцреалист: Ну, насчет метода, какие еще доводы, продолжайте, мы слушаем вас.
Художник сомневающийся: Вот еще признаки ложности метода социалистического реализма. Противоестественно устанавливать творческий метод "сверху", постановлением, как это было сделано в 1933 году. Противоестественно и столь разношерстную массу художников, состоящих в одном творческом союзе, объединять единственным творческим методом... Кто не проходит сквозь это сито - выкинуть, запретить. Но разве жизнь запретишь? Булгаков, Бабель, Петров-Водкин и другие только сейчас появились - новый строй их "забраковал" сначала, не разглядел. И еще: никакой метод, возникший благодаря воле и борьбе людей, так долго все-таки не держится. Он неизбежно уступает новому. Реализм в искусстве могуч и всеобъемлющ, но у него разные образы, и он быстро меняет их, так как быстро меняется жизнь, растут люди, меняются поколения. А у нас метод в изобразительном искусстве все тот же - это тоже противоестественно. Не метод, а просто узурпатор какой-то. Все в нем ненастоящее, поддельное. Посмотрим, что в его духовном арсенале содержится. Если у академистов-рутинеров в прошлом веке были, к примеру, темы все из Библии, святых писали, то у нынешних соцреалистов тоже свой катехизис. Вот он: гражданская война за власть советов, образ Ленина, строительство коммунизма, образ строителя коммунизма, сельского труженика. И лирика, пейзажи. Названия выставок: "Земля и люди", "Наш современник" (конечно, пьяница не может быть нашим современником, а чей он современник, наш пьяница?) и что-нибудь в этом роде, этакое "идейное", зовущее вперед, и дальше будут выдумывать. О чем это говорит?
Художник-соцреалист: Да, интересно, о чем?
Чиновник: О чем?
Художник сомневающийся: О том, что это метод не социалистического реализма, а социально-бюрократического реализма, причем, реализма придуманного, виртуального. Этакое бюрократическое порождение, созданное не художником и силой навязанное людям. Искусство - живое дело и не терпит догм. Искусство - борьба и требует жертв. А вы, неспособные к жертвам создатели и представители этого фальшивого метода, хотите не жертв, а хотите медалей, грамот, славы, хотя бы дутой. Как верховные жрецы, вы решаете за народ, какое ему нужно искусство, и за художников - каким способом искусство делать. И тут иного пути, чем насилие, нет.
Художник-соцреалист: Смотрите, как разошелся, даже страшно стало.
Чиновник: Тут не до шуток! Тут обвинение фабрикуется. Все это клеветнические домыслы, голословие. Вы бы, милейший, говорили дело, а не вздор. Пока у вас с опровержением-то ничего не получается, а оскорблений хоть отбавляй. Нужны факты. Советую опомниться.
Художник сомневающийся: По-моему, это вы не можете опомниться. Разговаривать с вами бесполезно. Фактов требуете, а они для вас давно стали вроде пустого места. Не играйте, а возражайте на приведенные мной факты. Молчите?.. Вы все так: если человек дело говорит, или пугаете, или молчите. Вы власть, и должны справедливость поддерживать. А если нет, то это не власть, а тирания, и ждет вас то же, что всех тиранов.
Художник-соцреалист: Смысл небольшой раздражаться - потом печень увеличится. Да и хватит вам горячиться. Ничего вы не доказали, а и докажете, что тогда? Да ничего не произойдет, все так и останется.
Чиновник: Как ни доказывайте, все по-нашему будет. Не нужны нам ваши доказательства, мы их даже не заметим. Мы - за народ, все за него понимаем, его учим и потому в ответе перед историей. Вы, что ли, отвечать будете? Вам наплевать и на историю, и на народ.
Художник сомневающийся: Народ - это люди: я, вы, он. Плюете сами на народ, а раньше убивали народ ради народа - типичная формула тирании.
Чиновник: Что вы все раньше да раньше. Мало ли, что было раньше, было да сплыло. Хорошее надо больше замечать, вот и пройдут ваши сомнения. А может, это не сомнения, а кое-что посущественнее?