В управлении людно. Как и многие казенные дома, его отличает скучность планировки и не располагающий к размышлениям вид. Узкие коридоры без окон, в которых одна безликая дверь сменяется другой, рождая ощущение, что оказался в лабиринте пчелиных сот. Жесткие даже на вид стулья с деревянными сидениями и спинками приколочены к полу, показывая, что посетители будут приходить и уходить, а они останутся до самого конца, не тронутые временем и неизменные в своей неприветливости. Люди сидят на них, кто - притулившись на краешке, как бы готовясь в любой момент подорваться с места, а кто - откинувшись на спину и разведя колени, словно ища опору в неизвестности.
Чиркен покинул Сабину, уехав по оставшимся делам, она не спрашивала, куда. Рассказанное Гавришкиным внесло немалую сумятицу в ее мысли, и она теперь не знала, как относиться к этому всегда приветливому с ней мужчине. С одной стороны, у него была собственная жизнь, которая не имела к ней особого отношения, с другой - его секреты могли сказаться непосредственно на ней. К тому же за время, проведенное рядом, девушка успела к нему привязаться, как бы не пыталась сейчас отгородиться от этого, убеждая себя, что они посторонние друг другу в общем-то люди.
Идя по проходу, она сталкивается глазами с одной из посетительниц, ожидающих своей очереди. Это бывшая завуч и учитель в ее школе. Женщина поджимает губы и смотрит на нее в упор, как бы желая, чтобы ее молчаливое осуждение было точно замечено. Сабина кивает в знак приветствия, но учительница кривит рот и отворачивается, бормоча что-то. Девушка чувствует, как ее собственные зубы сжимаются в ответе на чужую неприкрытую враждебность. Она молча проходит мимо женщины и еще раз сверяется с полученным от Гаврилова сообщением, проверяя, какой кабинет ей нужен. Он находится в самом дальнем конце коридора, завернутый гусеницей в закуток из перегородок, упирающихся в потолок. Выглядят они так, будто комнату хотели расширять, но так и не успели, оставив по бокам от прохода стены как огрызки недоеденных яблок. За поворотом кучно расставлены стулья офисного вида, на одном из которых сидит девушка. Сабина с удивлением узнает в ней Ангелину. Та при виде нее кажется застигнутой врасплох, даже более того - белеет так, будто встретила воскресшего мертвеца.
Ангелина встает и тревожно оглядывается на двери, за которыми слышится чей-то приглушенный разговор.
- Ты зачем здесь? - не здороваясь, вполголоса спрашивает она, беспокойно заламывая пальцы и пряча глаза.
- Меня вызвал следователь, - так же негромко отвечает Сабина, чуть склонив голову и разглядывая бывшую коллегу, которая от такого внимания разнервничалась еще больше. Выглядела девушка почти так, как и три месяца назад, разве что былой румянец на светлой коже сменился загаром. Ездила на отдых в солнечные края? У всех разные способы справляться с болью, этого не отнимешь, но Сабина все равно не смогла удержаться от проскользнувшей циничной мысли.
- Может, позже подойдешь? - Ангелина бросает еще один взволнованный взгляд в сторону кабинета, где разговор велся на все более повышенных тонах.
Сабина не успевает узнать причины ее поведения, но она и так вскоре становится ясна - двери распахиваются, и в коридор вываливается раскрасневшийся Андрей.
- Да ничего вы не делаете! - с этими словами он с силой захлопывает за собой дверь, заглушая раздраженный ответ Гаврилова. Увидев Сабину, мужчина застывает на месте, а затем вдруг подскакивает к ней и хватает за ворот рубашки, отталкивая к стене. Затылок девушки взрывается болью, и она беззвучно охает. Ткань морщится, сминаясь в побелевших от напряжения пальцах мужчины, Сабина чувствует, как воротник до рези сдавливает кожу шеи и хватается за чужие запястья, пытаясь оторвать их от себя.
- Что ты с ней сделала?
Из-за его спины со встревоженным видом выглядывает Ангелина, пытаясь ухватить друга за локоть и оттянуть назад:
- Андрей, пожалуйста, перестань!
- Отвали! - мужчина сбрасывает с себя ее руки и придавливает Сабину всем телом. - Говори, сука! Я все знаю.
Брызги чужой слюны попадают на лицо, девушка может ощутить тошнотворный запах прелых яблок на своих губах. Она в омерзении отворачивает голову и бестолково скользит руками по плечам парня, отталкивая его от себя, но ничего не выходит. Он еще раз прикладывает ее о стену, и от нового удара кожа на лбу распарывается острым жаром, чтобы в следующую секунду ощутить тонкую влажную дорожку на лице - пота ли, крови?
Сквозь глухой гул в ушах до нее доносится вскрик и шум распахнутых дверей. Голос Гаврилова, который с трудом складывается в ее сознании в нечеткие слова. Кажется, он говорил Андрею отпустить ее. С трудом сфокусировав зрение, Сабина понимает, что Александр стоит совсем рядом, загораживая ее плечом, одновременно пытаясь заставить Андрея разжать кулаки.
Парень сопротивляется, и завязывается короткая потасовка. В какой-то момент голова зажатой между двумя мужчинами девушки запрокидывается, она чувствует тупой удар по зубам и губе, отчего та лопается, наполняя рот омерзительно сладким привкусом.
- Черт, - ругается Гаврилов, не успевший закрыть Сабину, и, грубо заломив Андрею локоть, все же оттаскивает его от девушки, которая несколько секунд остается в ступоре после удара, а затем внутри нее что-то взрывается и она бросается на парня сама.
В мыслях ее алая пелена.
Это похоже на рефлекс, оставшийся от той, другой жизни.
Она выбрасывает сжатую в кулак руку, и костяшки пальцев расплываются еще одной вспышкой боли, когда встречаются с носом бывшего коллеги, и тот, вскрикнув, падает назад на удерживающего его Гаврилова. Голос Ангелины слышится где-то совсем рядом, тонкий, вкручивающийся в раскалывающийся на сотни ощущений мозг.
- Да чтоб вас всех! - сквозь зубы роняет следователь и, оттолкнув моментально затихшего Андрея, фиксирует в захвате уже руки Сабины. Он поворачивает пытающуюся первое мгновение вырваться девушку к себе спиной и просто крепко обнимает ее, выжидая и тихо бормоча ей на ухо какие-то слова. Сабина не вслушивается в их смысл, только в интонацию, и вскоре злость, захлестнувшая ее приливной волной, опадает так же быстро, как появилась, оставляя после себя только неприятную дрожь в конечностях и головокружение.
Она замечает, что в дверях коридора сгрудились люди, не решаясь приблизиться. Кто-то начал снимать на телефон. Сквозь людскую толчею пробираются несколько сотрудников и быстро выводят Андрея с Ангелиной наружу, попутно прогоняя зевак. Гаврилов поправляет сбившийся на бок галстук, одергивает рукава помявшейся сорочки и, под руку заведя Сабину в кабинет, резким движением захлопывает дверь, словно отрезая их от остального мира.
Воздух густеет, цепляется за легкие, когда она пытается сделать глубокий вдох и выдох.
- Присядь, - раздается раздраженное приглашение, но девушка различает в мужском тоне беспокойство. На ослабевших ногах пройдя и опустившись на указанный следователем диван с покрытием из искусственной кожи, она тяжело дышит, наклонив голову и уперев ладони в колени. Вспышка ярости напугала ее саму. С ней давно такого не происходило. За много лет Сабина привыкла сдерживать злость, заталкивать ее в глубину подсознания. В конце концов, это приводило к тому, что все ее эмоции выцветали как акварельные краски под солнечным светом, и им на смену приходила спокойная, лишенная бурной радости или острой печали отстраненность. Девушка не понимала, что изменилось в ней теперь.
Гаврилов протягивает ей граненый стакан с водой и, дождавшись, пока Сабина залпом его осушит, отставляет пустую тару, а сам присаживается рядом с ней на корточки, заглядывая в лицо.
- Ты в порядке?
- Да, - говорит она, а сама мотает головой. Потом все же исправляется. - Нет.
- Болит? - спрашивает мужчина, указывая на ее лицо.
Девушка отворачивается, избегая встречаться с ним глазами. Вздохнув, Александр отходит к шкафу и начинает там что-то искать. Сабина в это время успевает немного прийти в себя и коротко осмотреть помещение.
Рядом с раковиной у входа стоит почти пустая вешалка. В центре комнаты расположился стол из простой дсп, перпендикулярно ему еще один, заваленный стопками папок. На противоположной от дивана стене два типовых окна с деревянными наличниками, окрашенными в белую краску. Позади центрального стола на стене висит портрет президента с заткнутым за рамку флажком, чуть ниже - грамоты в серебристых пластиковых рамках.
- Ваш прежний кабинет был уютнее, - бормочет девушка, переводя взгляд на следователя. Тот выпрямляется, держа в руках белый пластиковый контейнер и, повернув одну голову в ее сторону, смотрит на нее с неопределенным выражением. При других обстоятельствах она могла бы даже предположить, что застала его врасплох.
- Тогда моей целью было, чтобы посетители чувствовали себя расслабленно, - отвечает мужчина после недолгого молчания и, отставив контейнер на стол, смачивает под краном тканевую салфетку.
- Разве сейчас другое? Сделать так, чтобы человек доверился и ослабил бдительность в вашем присутствии. Выложил все как на духу, - она зачем-то расправляет складки на перекосившемся сарафане, хотя вряд ли это сейчас сделало бы ее внешний вид приемлемее. Рядом с ним ее молчаливость куда-то пропадала, хотелось говорить, только бы заполнить неуютную паузу между ними, полную недосказанности.
Гаврилов аккуратно прикладывает холодную влажную ткань к ее скуле и лбу, промакивая. Губа саднит, а затылок невыносимо ноет.
Все-таки кровь, - думает Сабина, старательно отвлекая себя от желания прикрыть веки. Мужчина открывает контейнер, оказавшийся аптечкой, и принимается обрабатывать пострадавшие места. Кожу сразу начинает сильно жечь, но девушка почти не обращает на это внимание. Вместо этого она неотрывно следит за каждым движением Александра, сама не зная для чего - до того неразборчивы ее чувства в это момент. Почему он заботится о ней, хотя явно настроен против нее? В его лице ни капли приязни, только настороженность, сдавившая рот и пролегшая глубокой морщиной на переносице. Сабине он кажется даже разозленным. Девушка чувствует колкий удар иррациональной обиды, расплывающийся мутным пятном перед глазами. Она быстро смаргивает подступившие слезы. Визит в больницу и случившееся в коридоре выбили ее из равновесия, тщательно собранного из разлетевшихся кусочков страха и напряжения, которые дали о себе забыть в череде спокойных дней в поместье.
- Я написал тебе приехать два дня назад, - закончив манипуляции, Гаврилов отходит, занимая место за столом в центре и меряя ее взглядом.
- Я предупреждала, что там плохо со связью. Почему вы хотели меня видеть?
Мужчина кладет оба локтя на стол перед собой и опускает на сцепленные в замок ладони подбородок, и, не мигая, смотрит на девушку. Она тоже скрещивает пальцы и обхватывает ими стиснутые колени. Ненадолго в комнате повисает молчание. Слова Александра разбивают его, лопают, как выстрел хрупкое стекло:
- Тебе есть, что мне рассказать? - их взгляды живут своей жизнью, перешептываются о потаенных мыслях, но голос разума слишком громок, чтобы дать их услышать. Сабина чувствует какую-то глубинную усталость и, когда мужчина продолжает, на несколько секунд прикрывает глаза в поиске передышки. - Не спросишь, почему господин Ланской кинулся на тебя с кулаками?
- Он не выглядел как человек в здравом состоянии рассудка, - она тянется рукой ко лбу, где продолжает саднить, но останавливает движение у самой ранки. Конечно, поведение Андрея ее обескуражило. О чем же он говорил? Кажется, о том, что она, Сабина, что-то сделала.
- Думаю, он считал себя в своем праве.
- Что вы имеете в виду?
- Он говорит, что нашел свидетельницу, которая проходила стационарное лечение во время убийства Царевой Марии. С нами та три месяца назад ничем полезным не поделилась, но парень утверждает, что женщина призналась ему, что видела, как именно ты уродовала тело.
Девушка потрясенно молчит, не мигая смотря на следователя. Ее руки вновь беспокойно елозят по коленям, пока не соединяются в замок. Вспоминается пациентка, просившая воду.
- Я... - начинает она, но умолкает. Все слова покидают ее, оставляя гулкую пустоту в мыслях, пытающихся собраться воедино. Изнутри поднимается мутная взвесь паники. Что могла увидеть та женщина, если бы решила подглядеть за ней? Ее, склонившуюся над окровавленным телом, и что-то делающую с ним. Паршивая картина, если призадуматься. Если бы она выдала такое на допросе в ночь убийства, Сабину могли допрашивать уже не как свидетельницу. Наверное, испугалась, а время спустя почувствовала смелость... Что будет, если теперь та пациентка разболтает свои россказни еще кому-то? Да Сабину просто линчуют, и разбираться не станут. Поведение Андрея больше не казалось безрассудным.
Гаврилов тем временем продолжает куда более мягким тоном:
- Ты что-то сделала?
Его вопрос звучит эхом полного ярости крика Андрея, оставшимся там, в коридоре.
- Заметь, пока - только пока - это неофициальная беседа. Но если ты продолжишь скрывать от меня то, что касается убийства, все изменится очень быстро. И тебе это совсем не понравится.
Будь это официальным допросом, она не проронила бы ни слова, и Гаврилов это понимал. Последние его слова заставляют Сабину поднять на него свой взгляд. Он подозревает ее, без сомнений. И не изменит своего отношения, промолчи она или сознайся. Так есть ли разница?
Тяжесть давит на затылок и душным одеялом опускается на плечи. Веки тянет вниз, и Сабина чувствует себя еще более усталой. Какое-то безразличие окутывает утомленный сегодняшним днем разум, и она тихо произносит:
- Там была еще одна надпись. Не вырезанная, просто нарисованная кровью. Я ее стерла.
- Что за надпись? - Александр напряженно вглядывается в ее лицо, ожидая продолжения.
Изрезанная плоть, кукольные глаза, неподвижно замеревшие на искаженном смертью лице. Нож с причудливой рукоятью как продолжение тела, такой же мертвый и холодный.
Буквы, вычерченные изящным курсивом.
Образ, рожденный памятью, на мгновение останавливает дыхание. Девушка заставляет себя втянуть воздух сквозь сжатое спазмом горло и медленно выдохнуть.
- Мое имя.
Гаврилов молчит. В комнате воцаряется тишина, и слышны только звуки внешнего мира, шорох проезжающих на улице автомобилей, чьи-то голоса. Сабина наблюдает за собеседником, погруженном в размышления, и голова ее в этот момент свободна от мыслей. Она не хочет продолжать вспоминать.
- Среди медицинских отходов в подсобной обнаружили кровь убитой, - начинает говорить мужчина. - Я пытался связать воедино порядок действий убийцы, но из-за этой маленькой детали все не складывалось. Зачем? Стерла.
Девушка тоже молчит перед ответом, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы описать весь сумбур, творившийся тогда у нее внутри.
- Вы знаете, что обо мне пишут сейчас? "Убийство по наследству" - такой заголовок мне встречался, - она дергает здоровым уголком рта в невеселой усмешке. - Мою квартиру подожгли не так давно, и для этого хватило обычных домыслов вкупе с моим прошлым. Что было бы, оставь я все, как есть, если бы это в итоге просочилось в прессу? "Убийца оставляет подпись" - как вам такое? - Сабина переводит взгляд за окно, наблюдая за тем, как порывы ветра отрывают от виднеющейся ветки дерева ослабевшие листья и бросают их о стекло. - Не имело бы никакого значения, что является правдой. Людям для ненависти порой достаточно одной искры. Стоит кому-то заронить сомнение - и вот уже десятки, сотни его поддерживают. И определенно нашлись бы те, кто захотел, как говорится, сорвать хайп, получить тысячи просмотров за счет громкой новости в сети. Признаюсь, про ваших коллег у меня были те же мысли. Вот что вы подумали, когда услышали о словах той женщины? Она просто видела меня рядом с телом и придумала жуткую историю. Может, даже сама поверила в нее.
Краем глаза она замечает, как Гаврилов с силой вдавливает ладони в стол. Вены на его руках проявляются четче, словно замысловатый рисунок.
- Я с самого начала знал, что это сообщение - пустышка, - негромко роняет он. - Все увечья были нанесены до смерти, иное показала бы экспертиза. Но Ланской был настойчив, и, как показали твои слова, - не зря. Ты скрыла важную информацию. Это не добавляет тебе очков, как понимаешь.
Александр ждет какое-то время, но Сабина больше не произносит ни слова и не смотрит на него. Тогда он делает глубокий вдох и пересаживается рядом с ней на диван, откидываясь на спинку и сцепляя руки в замок. Чуть погодя, начинает говорить, словно бы ничего не случилось:
- Когда тебя привели ко мне на освидетельствование, я первое время не знал, как к тебе подступиться. Ты была удивительно рассудительной для своего возраста, не плакала, рассказывая о случившемся, вообще не показывала переживаний. После я даже думал, что это потому, что их и нет - этих переживаний. Чувствовал себя одураченным. Злился.
Сабина все же поворачивается к нему и просто смотрит, изучая уставшее лицо следователя.
- Вы как-то сказали, что бросили практику из-за меня. Это правда? - она не знает, что почувствует, ответь он "да". Наверное, это станет одной из тех мыслей, что раньше мешали ей заснуть.
Однако Александр качает головой:
- Это было моим решением, никто не несет за него ответственности, кроме меня. Я не справился, да. Но хуже того, что не смог принять эту ошибку и жить с ней.
Стоит ли ей задать больше вопросов? Почему-то кажется, что мужчина не станет на них отвечать. В прошлом ее даже не стали слушать, просто разорвали все связи. Ничего другого не приходит на ум, кроме как признаться:
- Я была сегодня у матери.
Александр возвращает к ней свой взгляд. Он тоже выглядит как человек, который не может подобрать нужных слов.
- Как она?
- Не очень хорошо, - Сабина первой отводит глаза. - У нее глиобластома.
Ей словно нужно услышать от него то, что скажет именно он, пусть это и будет лишь тенью ее собственных переживаний.
- Мне жаль, - голос следователя звучит так, как если бы он действительно был опечален, а не выражал подобающее в таких случаях соболезнование.
- Здесь не о чем сожалеть. Такие вещи просто происходят вне зависимости от желания людей, - девушка не знает, говорит это Александру или самой себе. Мужчина только вновь качает головой.
- Насчет того, о чем ты рассказала. Мне все это не нравится. Случаи слежки за тобой повторялись?
- Кажется, нет.
- Будь все равно внимательна, - следователь быстро печатает что-то, ловко перебирая большим пальцем по экрану смартфона. Вскоре после этого раздается сигнал, и мужчина вчитывается в полученное сообщение, после чего делается еще более смурым. - Да, еще кое-что.
Следователь вытаскивает из кипы бумаг на соседнем столе папку и, пролистав ее, протягивает Сабине фотографию. На ней изображена чуть улыбающаяся девушка лет двадцати-двадцати пяти на фоне широкой, богато украшенной лестницы. Белая блузка и алый шарф с градиентом, скрепленный у шеи брошью в виде цветка белого анемона, а в руках букет красных лилий.
- Ты ее узнаешь?
Сабина внимательно вглядывается в лицо на фотографии, но не может вспомнить, чтобы когда-нибудь видела его прежде. Она качает головой и вопросительно смотрит на Александра, ожидая пояснения его интереса.
- Она пропала в тот же день, что и твоя коллега. Я решил, что между вами так же может быть связь.
Девушка еще раз приподнимает фотографию за уголок, теперь по-новому оценивая то, что видит.
Красивая, - думает она про себя, разглядывая пропавшую. Теперь улыбка той кажется ей какой-то грустной.
- Как ее зовут? - на мгновение Сабина ловит себя на том, что хочет сказать "звали", но вовремя останавливается.
- Лугатчина Олеся. Ее уже объявили в розыск по федеральному каналу.
- Олеся... Я запомню.
Беззаботное время в поместье отвлекло ее, заставило забыть об опасности. А ведь угроза продолжала жить на улицах города, ходила среди растерянных людей, выискивала новую жертву.
Мог ли убийца использовать ее в своем ужасном спектакле лишь тот единственный раз, или у него на нее были другие планы? Он (или она), кто, вероятно, похищал и убивал женщин все последние несколько лет, кто писал кровью на телах убитых свое извращенное послание - тот ли он человек, чтобы оставить свое творение несовершенным, незаконченным?
Сабина так не думала. А это значит, она должна быть готовой - возможно, им еще предстоит встретиться.
***
Когда она покидает здание управления, Чиркен уже ждет ее на парковке, выйдя из машины и прислонившись к водительской двери. При виде девушки он сначала улыбается и салютует двумя зажатыми в руках бумажными стаканчиками, на которых виднеется эмблема популярной в городе кофейни, но приглядевшись к Сабине, темнеет лицом и, отставив напитки на капот, стремительно идет ей навстречу.
- Что произошло? - мужчина осторожно приподнимает ее подбородок, всматриваясь в рассеченную губу, скользит взглядом к скуле и лбу.
Девушка отворачивает голову, уходя от прикосновения. Чиркен тут же отпускает ее.
- Недоразумение с коллегой, - недавняя встреча с Андреем до сих пор отзывается сжимающей плечи нервозностью, но ей не хочется обсуждать это со спутником. Сабина даже представлять не хотела, что он мог бы о ней подумать после устроенной почти что драки. Чиркен хорошо владел телом - это было заметно по выверенным движениям и уверенной осанке, и при случае явно мог постоять за себя, но производил впечатление человека, до конца сохраняющего самообладание. Почему-то кажется, что он осудил бы ее поведение. Ей давно не двенадцать, чтобы использовать кулаки вместо слов. Парень глубоко проживал потерю невесты, и это можно было понять, как и его подозрения, но вот какие оправдания есть у Сабины?
К злости на Андрея тут же добавляется досада на саму себя, и это оказывается еще мучительнее.
- Я бы хотела поскорее вернуться, если вы не против, - тихо говорит девушка, чуть отойдя.
Мужчина молчит, рассматривая ее с неясным выражением на лице, но потом кивает:
- Едем домой.
Его слова после такого ужасного дня звучат просто чудесно. Только в машине Сабина понимает, что так и не рассказала Гаврилову об исчезающем сообщении с фотографией. Может, оно и к лучшему. У него и так слишком много поводов для подозрений в ее сторону, ни к чему добавлять еще один.
Мысль о том, что поступает безрассудно, девушка привычно спрятала в самую глубину сознания.
В дороге их застает настоящий ледяной ливень. Небо разбивают выстрелы молний, за ними следуют громовые раскаты. Потоки мелкого града спадают на окна внедорожника, и кажется, что стекла вот-вот прогнутся, лопнут под тяжестью стихии. Сабина не любила ненастье. Не любила то, как все темнело и выцветало вокруг, будто цветная кинолента вдруг теряло краски, не любила, как давились любые звуки кроме гудения ветра и дождя, и конечно же, не любила резкое, каждый раз неожиданное громыхание, словно кто-то с силой швыряет оземь тяжелый камень, и тот пылит, бухает, а затем, отскочив, валится в сторону.
- Мы уже удаляемся от эпицентра бури, - успокаивает ее Чиркен, заметив скованность девушки, чье внимание было направлено за окно.
- Как вы это поняли?
- Промежуток между молнией и громом увеличивается. Скорость света быстрее скорости звука.
Конечно, она могла бы и догадаться. Сабина считает про себя время от вспышки до грохота: раз, два, три, четыре, пять, шесть. Ей кажется, что это совсем близко. В какой-то момент ей начинает чудиться, что грохот не только снаружи, но и внутри машины, прокатывается по салону, отдается легким толчком в спину.
Когда они возвращаются в поместье, грома почти не слышно, а вот град продолжает разбиваться о землю с прежней силой.
- Возьми зонт, он был где-то здесь, - предлагает Чиркен и поворачивается в водительском кресле, протянув руку за сидение.
- А как же вы?
- Я переночую в мастерской, нужно поработать.
Мужчина высаживает ее около входа в дом. Сабина бегом взбирается по ступенькам, чувствуя, как по тонкой ткани зонта стучат льдинки. Она успевает только приоткрыть дверь и споткнуться о вьющихся у ног псов, когда позади нее слышится ритмичный свист. Собаки срываются с места и, несмотря на непогоду, мчатся к машине, где их уже ждет Чиркен. Дождавшись, пока животные уместятся в салоне, он наконец уезжает, и девушка невольно провожает удаляющуюся машину взглядом, но порыв ветра бросает ей в лицо колючую изморозь. Поспешив спрятаться в доме, она как будто попадает в другой мир - внутри тихо, и мягко горит настенное бра. Зонтик, сложив, рефлекторно ставит в подставку-кольцо около ключницы, и там тут же натекает небольшая лужица. Девушка какое-то время бездумно смотрит на нее. В теплом свете дождевая вода отсвечивает багрянцем.
Словно кровь.
Сабина спешно достает зонт обратно и, раскрыв его, ставит неподалеку от входа, чтобы он просох. Позади нее раздается:
- Вернулась? - про отца Тимур не говорит ни слова.
Девушка, не поворачиваясь, снимает пальто и отряхивает потемневшую от налетевшей влаги шерсть:
- Я сейчас приду, можешь пока переодеться.
- Где отец?
- Сказал, останется в мастерской.
Повесив одежду на напольную вешалку и обернувшись, она замечает, что вновь одна. С запозданием Сабина понимает, что ее что-то насторожило в их с Тимуром коротком разговоре, но что именно?
Направление звука. Звучало как-то непривычно для ее слуха, но она так и не смогла определить, в чем дело.
Буря медленно начинала стихать.
***
Тимур, привычно откинувшись спиной на подушки, мягко дотрагивается до ее разбитой губы, и это касание похоже на скольжение случайно упавшее на лицо капли воды, плавное, но стремительное. Сабина сидит рядом, и ее бедро ощущает тепло чужого тела.
- Кто это сделал? - спрашивает юноша, и голос его звучит особенно низко, скрадываясь к концу фразы как лист бумаги, который поднесли слишком близко к открытому огню.
Девушка отстраняется и принимается за привычные движения. Некоторое время она молчит, но Тимур продолжает требовательно смотреть на нее, в ожидании ответа, и не выдержав его пристального внимания, Сабина нехотя признается:
- Этот человек недавно потерял свою невесту, к тому же ожидавшую их ребенка. Каждый проживает горе по-своему. Он вот злится и ищет виноватых.
Сейчас, по прошествии некоторого времени, злость на Андрея в ней действительно утихла. Пусть Сабина не могла прожить с ним его боль, она понимала, что невозможность найти и наказать убийцу может быть для него самым главным якорем, не дающим отпустить отчаянные чувства.
- При чем здесь ты? - Тимур хмурится, и две вытянутые к вискам брови сходятся на мгновение у переносицы, но во взгляде его нет того напряжения, которого можно было бы ожидать от человека, испытывающего искреннее недоумение. Девушка думает о том, что ее подопечный знает больше, чем показывает.
- Я была той, кто нашла его подругу, - объясняет она, продолжая разминать ноги юноши. - И единственной свидетельницей.
Юноша запрокидывает голову к потолку и пару секунд что-то обдумывает. Наконец он спрашивает:
- А ты?
- Что я?
Рот Тимура кривится в нетерпении, он приподнимает шею, чтобы посмотреть на нее.
- Ты сказала, каждый проживает горе по-своему. Ты горевала, когда ее убили? Эту девушку?
Вопрос ставит Сабину в тупик. Горевала ли она? Перед внутренним взором как наяву встает бледная Любовь Григорьевна, хмурый взгляд Давида Тиграновича, опухшие от слез глаза Ангелины. Помертвевшее лицо Андрея. За чередой всех событий она даже не задумывалась над тем, что испытала в связи со смертью человека, которого знала, с кем вместе даже часто обедала. Ее мысли были поглощены напряжением из-за внимания к ней убийцы, а после - переменами в ее жизни, состоянием матери.
Вспоминается сон в автобусе и долго не отпускавший тремор. Было ли ей действительно жаль, или это просто мимолетный укол тоски, который случается у случайных прохожих, стоит им узнать о чужом несчастье?
Наконец она произносит:
- Я никогда не желала ей смерти, - и это единственные слова, в которые Сабина может облечь сейчас свои чувства так, чтобы это не было ни лишенной искренности формальностью, ни глубоко личным признанием того, значения чего и сама не осознавала.
- Но испытала ли ты сожаление, когда ее убили? - настаивает юноша, и девушка не понимает, что именно он хочет услышать.
- Почему ты спрашиваешь?
- Хочу лучше тебя узнать, - он пожимает плечами, но в глазах его какой-то особый блеск.
Подумав, Сабина отвечает:
- Мы не были особо близки, но часто пересекались по работе. Мне бы хотелось, чтобы она сейчас была живой.
В образовавшейся тишине Тимур продолжает ее рассматривать. Его внимание оседает на ее коже, впитывается в волосы, одежду - во все, чего касается темный взгляд. Следующий вопрос юноши заставляет девушку замереть и выпрямиться:
- Ты ведь ездила сегодня к матери?
- Откуда ты знаешь? - Сабина поднимает на него глаза, чувствуя сцепившую рот скованность. Она не упоминала при нем, куда собирается.
- Секрет, - Тимур насмешливо улыбается, наблюдая за ее открытым недоверием.
- Ладно, - девушка решает обязательно выяснить этот вопрос позднее. - Раз знаешь, зачем спрашиваешь?
- Мне интересно, каково это, - зрачки юноши, кажется, полностью заполняют радужку, и Сабина видит себя в этих черных провалах, как будто она смотрит на собственное отражение в окне, ведущем на ночную улицу, безлюдную и непроглядную.
- Каково что?
- Жить со знанием, что член твоей семьи убил кого-то?
Девушка моргает, и незримая связь, протянувшаяся между их взглядами, лопается как перегретое стекло.
- Мне не нравится этот разговор, - беспокойство и подавленность нарастают внутри нее.
Но Тимур игнорирует ее слова, продолжая давить:
- Перестаешь ли ты быть к нему привязан, пытаешься ли что-то сделать, чтобы он понес наказание? Как это было у тебя?
Она встает с кровати и делает шаг к окну - на этот раз реальному. Напоминанием о прошедшей грозе осталось только серое скученное небо вдали и дышащая влагой земля, усеянная ледяной крошкой. Справа в ее ногу больно упирается угол письменного стола, и эта боль странным образом успокаивает.
Ей редко задавали такие вопросы, даже в прошлом. Обычно это было что-то о том, как все случилось, или были ли какие-то знаки того, что ее мать способна на убийство. Смерть влечет людей, их манят истории о громких убийствах, о наказании, которое убийцы понесли или избежали, но их редко интересуют те, кто после убийства остался жить, будь то семья погибшего или семья убийцы, если только они сами не шли по стопам своего близкого. Так было и с Сабиной.
В любой другой день она не стала бы отвечать парню, пусть привязанность между ними, такая ранняя и зыбкая поначалу, успела окрепнуть и стать чем-то неотъемлемым от нее. Но сегодня она пережила столько малопонятных, изнуряющих чувств, которые несли ее в своем водовороте как утлое суденышко в шквальной лавине, и не было видно края ясного неба или клочка суши, где можно было бы найти укрытие. Краткая встреча с матерью, невыносимая и приносящая пронзительное осознание реальности ее болезни. Недоверие и неуверенность, вызванные недомолвками Чиркена. Чужое горе и ярость, заставившие ее на мгновение вновь вернуться в ужасное время собственной беспомощности и страха.
- Тогда... - слова все же срываются с ее губ, и кажется, что это говорит не она сама, а кто-то другой внутри нее, всегда отделенный непробиваемой стеной от сознания. - Это я была той, кто вызвала полицию. И я же была главным свидетелем обвинения против моей матери. Тогда... я ее ненавидела. Вот каково это было.
Ее руку, безвольно обвисшую вдоль тела, цепляют теплые пальцы, обвивают вокруг запястья. Девушка ощущает биение своего пульса, отбивающего быстрый ритм о кожу юноши. Она знает - он тоже чувствует это.
- Мне знакомо это чувство.
Сабина догадывается, что парень говорит о своей матери. Она накрывает их сцепленные ладони свободной рукой, как если бы хотела отстранить, но так и застывает. Ее большой палец остается на лучевой артерии Тимура, и теперь они слушают ток крови друг друга. Время пропадает, и только тени за окном становятся все плотнее.
- Расскажи историю, - привычно просит ее подопечный, разрывая молчание.
- У меня сегодня нет новой, - признается Сабина. - Я могу почитать что-то из книг. Что бы тебе хотелось?
- Не хочу из книг, хочу твою, - упрямится Тимур, глядя на нее из-под густых ресниц и чуть надавливая на бьющуюся жилку ее пульса.
Сабина усаживается на краешек его постели.
- Чем они тебе так нравятся?
Юноша ослабляет хват на ее запястье и скользит кончиками пальцев вдоль ее предплечья, вызывая волну острых ощущений по загоревшейся мурашками коже. Ей не хочется прерывать это прикосновение.
- В этих сказках ты вся как на ладони, - вполголоса отвечает он, завораживая ее шелковыми нотками и каким-то особенным грудным тоном. - Говоришь то, о чем в другое время молчишь. Давай ту, самую первую. Про сердце.
Девушка чувствует себя как усыпляемая монотонной мелодией заклинателя змея. Стоит ли ей вспомнить о незавидной судьбе последней после того, как она позволит беде подойти слишком близко?
- Итак, жил-был однажды мальчик, - начинает за нее Тимур, и Сабина послушно подхватывает:
- "Жил-был однажды мальчик. Был он не обычным ребенком, которых множество в любом городе и селении, какое ни возьми, а самым что ни на есть удивительным. Мальчик родился слепым и совсем ничего не видел. Тогда родители его, добрые отец и мать, попросили кукольника, жившего по соседству, придумать для их сына другие глаза. Кукольник долго думал, пробовал и так, и сяк, но в конце концов смастерил две стеклянных сферы, да только так ему хотелось сделать их самыми гладкими и ровными, что он не заметил, как поселилась в стекле трещина, по одной на каждую сферу. Так у мальчика появились стеклянные глаза, и в первый раз за свою жизнь он посмотрел на мир вокруг себя.
Однако трещина изломала, извратила все, что было доступно его взгляду. Небо для него было словно расколотое молниями полотно шелка, а земля - исчерченная черными змеями-провалами пустошь. Мальчик поглядел на лицо матери и отца, а увидел только искаженные сломанные маски, уродливые и страшные, потому, дождавшись ночи, он убежал от них и отправился бродить по миру. Долго горевали его родители, и год стал для них за десять.
Куда бы ни шел мальчик, везде он встречал не людей и животных, а чудовищ, и бежал от них все дальше и дальше, охваченный ужасом. Даже когда он закрывал свои стеклянные глаза, то не находил покоя, мучимый такими же расколотыми, как и явь, снами. Однажды по пути ему попался торговец на подводе, и из его повозки под ноги мальчику выскользнуло зеркало. Увидел мальчик себя в зеркале, всего с трещинами. Изломы тянулись по его рукам и ногам, словно вспухшие от крови пиявки, расчерчивали его лоб, покрывая его сеточкой борозд, разбивали стеклянный блеск глаз на множество ранящих его и других осколков. Но самая главная трещина пролегала у мальчика в груди, и, когда он посмотрел туда, то увидел собственное сердце. Мальчик испугался и прикрыл сердце руками, но трещина никуда не делась. Так долго мальчик всматривался в нее, что его тело в самом деле заболело, и рана на груди стала настоящей. Сердцу его теперь было холодно и неспокойно, воздух принялся иссушивать его день за днем. Мальчик изнывал от боли, но ничего не мог поделать. Так и жил он год за годом, не зная покоя.
Однажды он повстречал старых уже мужчину и женщину. Они прожили очень долго, и лица их были покрыты таким количеством морщин, что трещины, которые видел мальчик, спрятались между ними и стали вовсе незаметными, а потому не испугали его. Узнав о беде мальчика, оба старика горько заплакали над ним. Слезы их, исполненные кровью, падали прямо в раскрытое, обнаженное от плоти сердце мальчика, и согрели его, напитали влагой. Когда сердце мальчика перестало болеть, старуха, а за ней и старик пали замертво - наполняя жизнью его сердце, они отдали всю свою. Мальчик узнал в старых лицах своих родителей, захотел заплакать, но ничего у него не вышло - его стеклянные глаза плакать не умели".
К концу истории ее подопечный уже спит. На прикроватной тумбе лежат оставленные им записи, сделанные на печатных листах карандашом. Почерк у него округлый и очень четкий, с буквами, смотрящими строго вверх. Сабина часто замечала его, выписывающим что-то с компьютера, и ей было интересно, что так поглощает внимание парня, но на ее расспросы тот лишь криво улыбался и закрывал ноутбук при ее появлении.
Прежде чем уйти, она, не удержавшись, вглядывается в бумаги, не вчитываясь в текст, а больше изучая почерк. Опять что-то царапает ее сознание изнутри как зверь, скребущийся в дверь, просящий впустить его.
Проверив, что Тимур точно спит, она осторожно берет записи. Если бы парень хотел спрятать написанное, он бы не оставил это у нее перед лицом, не так ли? Взгляд ее скользит по аккуратно выписанным строчкам. Она сама не знает, что ищет.
На верхних листах идут записи шахматных партий с заметками. С шахматной нотацией Сабина была знакома весьма поверхностно, поэтому прочитанное ни о чем ей не говорит. А вот на самом нижнем листе ее взгляд цепляется за список из цифр и имена под каждой из них.
"1897-99:
Лаврентьев Игорь, промыш. Н.с. (в лесу)
Нагайкин Христофор, ротм. Н.с. (в лесу)
Марфа (?), кр. Застр. (в лесу)
1913-17:
Галушкина Надежда, кр. Задуш. (в лесу)
Райкина Прасковья, кр. Задуш. (в лесу)
Райкина Татьяна, кр. Задуш. (в лесу)
Залепина Ольга, мещ. Задуш. (в лесу)
38-42:
Сем-во Кучкиных (м, ж, 4 д, мещ). Застр. (в собств.д.)
Сем-во Залепиных (3 ст, ж, д, мещ). Застр. (в собств.д.)
Курпатова Мария, уч, вд. Задуш. (в лесу) - ?
Сем-во Дубко (ст, ж, 2 д, мещ). Застр. (в собств.д.)
67-78:
"Чертова г.". 23 м (предпол. в лесу).
89-98:
..."
Цифры, вероятно, означали года, судя по всему, охватывающие период с конца девятнадцатого по конец двадцатого века. Сокращения, возможно, намекали на род деятельности - промышленник, ротмистр... мещане и крестьяне? Что могут подразумевать остальные буквы, девушка может предположить только условно. Заметки в конце каждой из строк рождают совсем уж мрачные догадки. "Зад." и "застр."... Неужели задушена? Тогда второе слово - застрелены? Задушена в лесу, застрелены... в собственном доме? Но что за "Чертова г."?
И зачем Тимуру эти записи? Историей, насколько она заметила, он мало интересовался, но вот несколько книг по криминалистике у него на полке стояло. Так и не додумашись ни до чего конкретного, Сабина возвращает листы на прежнее место и покидает комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Дом погружен в темноту, и каждый его коридор выстлан тишиной. Девушка не слышала возвращения Чиркена, и собак нигде не было видно. Проходя мимо хозяйских комнат, она замечает, что свет под дверьми тоже не горит. Может, мужчина решил остаться на ночь в мастерской, которая была оборудована в охотничьем домике?
Со стороны лестницы раздается скрип. Вздрогнув, девушка делает пару шагов, чтобы увидеть лестничный пролет, но тот остается таким же безмолвным и пустым. Никого.
Ей становится неуютно, и Сабина спешит скрыться в своей спальне. Дом живет своей жизнью - она поняла это еще в первый день приезда. То гудение ветра на секунду оборачивается звуком трубы, то шорох скребущего снаружи кустарника превращается в чьи-то шаги. Это стало одной из немногих вещей, к которым ей было сложно привыкнуть, но она все же сделала это. Тогда откуда это беспокойство?
Чтобы успокоить себя, перед сном девушка проверяет окна и внутренний замок двери - с обеих сторон латунной ручки была встроена защелка, которая срабатывала только из одного положения. Лежа в постели, она вглядывается в тени на потолке, отбрасываемые облетевшими ветвями боярышника, росшего под ее окном. В них ей чудятся причудливые лица-маски то щерящиеся в улыбке, то искаженные в отчаянном крике.