Каширов Арсений
Das Tiger

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дополненная версия. Скрип траков, урчание двигателя, выстрелы пушек, огонь, стальной страх... Все это танки, танки, чьи гусеницы умыты кровью, смазаны человеческими телами. Но внутри этих грозных машин сидят люди - такие же беззащитные, аглавное - смертные и подверженные своим страхам...
  Das Tiger. Panzerjager.
  Повесть, которой не было.
  
  Глава I. Веселая встреча.
  
  Самое страшное после проигранного сражения может быть только выигранное сражение, ведь на войне не бывает второго приза для поверженных, а победителю достается все, все, вплоть до липовой и безраздельной властью над чужой жизнью.
  Арсений Каширов
  
  Марков оскалился, обнажая стройный ряд зубов, - в перекрестье прицела был угловатый серый силуэт. 'Командир, на двенадцать часов, двести пятьдесят метров' - зашипел взволнованный голос наводчика в шлемофоне. 'Двигай. Слышишь, Володя, двигай!' - Марков провел кончиком языка по золотому зубу. Глаза его были слегка прищурены, что придавало ему хитрый и даже коварный вид. Командира слегка качнуло, танк, взревев новеньким дизелем, сорвался с места, раскидывая клочья грязи из под гусениц. Рядом, взрывывая мягкую почву и оставляя на ней легко заметные раны, двигались еще три тридцатьчетверки. Все машины были новехонькими, элегантными, от брони еще отдавало краской. Командирскую машину украшал номер 'пятьдесят три', на пушке нелепо красовались две огроменных красных звезды.
  'Как ты думаешь, Вась, это ОН?!' - Марков все еще пристально глядел в перископ на приближающийся, скачущий сероватый силуэт. 'ОН, кто же еще. Я такого еще не видел никогда.' - наводчик не отрывался от прицела орудия. 'Брошенный, не стреляет.' - силуэт действительно молчал, безмолвно возвышаясь над лужей грязи, слегка перекошенный, с опущененным чуть ли не до самой земли орудием. 'Фрицы растяпы, вот уже и своего псевдо-монстра потеряли. Расстояние до зверья сто двадцатьпять метров!' - в ответ наводчик услышал дружный хохот водителя-механика и командира. 'Может пальнем?! Проверим его не прочность?' - заряжающий дико ухмыльнулся. 'Не надо. Меня вот что беспокоит, лес, может там кто нибудь есть... ' - зашумело в шлемофонах. 'Взвод, у кого какие дела? Приготовиться, береженного Бог бережет.' 'Говорит Константин, Тополь-два, все впорядке.'. 'Тополь-три. Кажется там что-то торчит, непонятно. Из леса. Черт подери!' - голос сорвался в крик. 'Что там?' - Марков старался перекричать гул двигателя. В ответ раздался душераздирающий крик...
  Перед 'пятьдесятпятым' земля вздулась, сверкнула короткая серая вспышка, куски земли столбом поднялись вверх. В лесу что-то сверкнуло, свистящий звук разрезал воздух. Раздался оглушительный короткий металлический звон, будто-бы кто-то бил по консервенной банке гвоздем, на лбу 'пятьдесятпятого' прыгнул озорной огонек. Подбитая тридцать четверка, продолжая движение выкатилась из строя, после чего стала вращаться на месте, стало ясно - водитель убит. Фыркнув двигателем, командирский танк взревел, понесся под уклон, к лесу. Снова свистящий звук, звук удара, затем нескончаемая череда оглушительных взрывов заглушили хлопки выстрелов убийц из леса и рев новехоньких тридцатьчетверок. Башня второй машины высоко взмыла вверх, лихорадочно вращаясь в воздухе. 'Пятьдесятшестая' тридцатьчетверка со скрипом остановилась, сдирая с пологого бока склона дерн. Башня начала разворачиваться, орудие устремилось в лес, в никуда, откуда сверкнули три вспышки. Наконец башня прекратила вращение, застыла, пушка танка чихнула ярко сверкнув продолговатой вспышкой, изрыгая клубы сизого дыма. Командирская машина, изрядно фыркая качнулась, остановилась и беспомощно чихнула в сторону леса. 'Засада, уходим.' - кричал бледный как мел командир взвода. Володя, водитель-механик приложился к рычагам управления, только сейчас осознав, что носовой люк был в походном положении.
  Серый силуэт, перекошенный, дрогнул, из выхлопных труб, расположенных сзади, вырвались два клубка дыма, пахнущих высококачественным бензином. Заработал электропривод, башня завязшего в грязи тигра качнулась и стала медленно разворачиваться. Из стройного ряда деревьев вывалилась тоненькая стройная корабельная сосна...
  Четвертый Т-34 сделал второй выстрел, сразу же придя в движение, на что в ответ из леса громко хлопнуло орудие одного из неизвестных танков, звук которого перекрыл шуршащий свист снаряда, выпущенного из пушки номера 'пятьдесятшесть'. Тридцатьчетверке не повезло - крупный снаряд сорвал правую гусеницу, со странным звуком ломающихся зубов, только металлических и крупных, он начал выламывать опорные катки, которые сминались и отлетали от борта словно были слабо пришитыми пуговками. Осев на правый бок, израненная машина словно загнанный олень сделала предсмертное усилие, взревев двигателем. Желаемого результата не вышло, водитель с ужасом понял, что танк разворачивается, раскидывая густую россыпь содранной земли из под левой гусеницы. Это был конец. Командир машины принял единственно правильное решение, приказав покинуть танк, после чего орудие 'пятьдесятшестого' обломилось как хворостинушка, маска пушки треснула, башня дернулась, повернувшись вправо. Раздался еще один хлопок, глухой и ничтожный, и открывавшийся дрожащей от страха рукой наводчика башенный люк отлетел как картонка. Из башни повалили густой дым, пламя жадно лизнуло правый израненный борт машины.
  Командирская машина успела резво развернуться на месте, делая последний выстрел. Оглушающий рев набирающего обороты двигателя оборвался внезапно, одновременно со звуком удара снаряда. Чихая и пыхтя, дизель смолк, уступая место трещащему звуку лукавого огня. Из дымящейся кормы лениво вываливалися черный как смоль дым. Башенный люк откинулся, дрожащая рука лихорадочно искала за что бы ухватиться, но беспомощно уползла обратно. Из носового люка торчало наполовину высунувшееся тело в черной робе и танкошлеме.
  Маркову все же удалось выбраться. Не обращая внимание ни на что, он тащил на себя безжизненную руку, держа ее за запястье он не чувствовал пульса. Из башни раздался еле слышный стон. Наводчик, Василий Шмурин, отчаянно сдавленно матерясь пытался выбраться из пылающей машины. Он соскочил с подбитого танка и попытался отбежать от тридцатьчетверки на ватных ногах. Пробежав метров десять, он упал как подкошенный, но полежав неподвижно некоторое время Шмурин бесцельно и упрямо пополз. Марков помог упасть телу заряжающего на сырую землю. Бледное лицо со стеклянным взглядом уставилось на командира, рот был слегка приоткрыт, будто бы заряжающий хотел сказать 'Командир, со мной все в порядке'. Но он молчал. Марков попытался благополучно слезть с машины, свесив ноги с борта, но не удержавшись на ослабших руках, нелепо соскользнул вниз и плюхнулся на землю рядом со стеклянными глазами заряжающего.
  Очнулся Марков метрах в трех от искореженной машины. В голове гудело. С трудом подняв голову, командир взвода посмотрел в сторону леса - подминая под себя кусты можжевельника, ломая сосны, из чащобы стройно выдвинулись три реликтовых, доселе неизвестных Маркову танка. Угловатые чудовища, с орудиями, пахнущими дыханием смерти, на широких гусеницах, ровно урча двигателем, как какие-нибудь заправские хищники, они выглядели грозно. Шкура на монстрах была монотонно-серой, на бортах были непонятные Маркову цацки, из которых он смог лишь опознать лопату и трос. Будто щетиной дракона прикрылись башни серых монстров - запасные траки были навешаны и на лоб машины. Марков почувствовал, как земля затряслась под исполинским весом вражеских хищников, это усугубило его положение, в голове появилась рябь, муть, голова закружилась и сказочные монстры, урчащие и массивные пропали в черноте...
  Стройные голоса, певшие на непонятном языке, рвались радостью и хорошим настроением. Марков приоткрыл свинцовые веки и посмотрел вверх. Небо было свинцовым, бесконечно серым и отвратительным. Какой-то черный маслянистый столб коптил серую радость. Марков поежился, почувствовав твердую опору для спины. Уронив буйную, шумящую голову, оторвав ее от безмятежного неба, командир обнаружил перед собой расплывчатый силуэт человека в черном. Прошло немало времени, пока зрение Маркова сфокусировалось на интересном объекте, и не обнаружило перед собой, судя по всему танкового офицера waffen-SS. Эс-эсовец сидел на корточках перед Марковым, в опрятной, ровной черной робе, на голове у индивида была черная фуражка с серебристой эмблемкой черепа с перекрещенными костями. Окончательно уронив взгляд, советский танкист не мог не обратить внимание на блестяще вычищенные сапоги. Испустив жалостливый стон, Марков поднял голову снова и посмотрел эс-эсевцу в глаза. Глаза озорно улыбались, смеялись, издевались над командиром тридцатьчетверок, были искренне детскими, будто говорили: 'ну что же ты тут потерял, видишь как мы тебя...'. Рот исказила кривая улыбка, скупая и злая. Марков потянулся в кобуру за пистолетом... кобура была пуста. Мутные серые глаза командира, потускневшие, уткнулись на немца, вальяжно держащего пистолет ТТ-33, он по-прежнему криво улыбался, но теперь к многозначительной молчаливой улыбке и смеющимся зорким зрачкам добавились абсолютно непонятные слова 'Nein. Nein mein Freund!'* (*нем. нет, нет мой друг). Зачем-то Марков потянул испачканные руки к немцу, неужто стараясь его задушить, но хватка не достигла своей цели, члены обмякли и беспомощно упали на землю. Эс-эсовец встал, улыбка исчезла с его лица... Он протянул Маркову пистолет ТТ, на что командир пятьдесяттретьего протянул слабеющую, дрожащую руку... Немец игриво отдернул пистолет, отбросив его, протянув правую руку, с которой он снимал черную перчатку. Белая, незапачканная аристократическая ручка крепко пожала грязную широкую ладонь Маркова: 'Ich heisse Fridrih Schiller, und wie heisst du?'* (*нем. Меня зовут Фридрих Шиллер, а как Вас?). 'Марков, Анатолий Марков...' - советский командир протер глаза, снова мутило, последнее, что он слышал было: 'Gunter, komm hier!'* (*нем. Гюнтер, иди сюда!).
  Шиллер равнодушно посмотрел на присевшего у горящей тридцатьчетверки отключившегося командира и протянул указывая пальцем на него: 'Гюнтер, карауль его, притронешься к нему хоть пальцем, тебе несдобровать. Ты понял'. Черный как негр Гюнтер, который был механиком-водителем танка Шиллера разулыбался контрастирующей на черном фоне белоснежной улыбкой: 'Так точно!'. Экипажи серых монстров притопывая пели Ли-Ли Марлен. Улыбнувшись, Шиллер неодобрительно покачал головой. 'Ганц, иди сюда' - поманивая пальцем произнес уже хмурый эс-эсовец. Радист-пулеметчик оторвался от коллектива и чеканя шаг от хорошего настроения, затопал к командиру. Спокойно наблюдавший за девятнадцатилетним ребенком командир подождал пока тот не очутился совсем близко, после чего завел разговор: 'Когда они будут?' - Шиллер смотрел решительно, подняв брови. 'Скоро, тогда и вытащим.' - мальчишка мгновенно протрезвел, являя взору командира орлиный взгляд. 'Передай немедленно, немедленно, они должны быть здесь!' - получив утвердительный кивок и убедительное 'есть', Шиллер посмотрел как Ганц запрыгивает в массивную неравномерно утонувшую серую машину. 'Четвертый' - крик и хохот после этих слов заставили эс-эсовца вздрогнуть, посмотреть на одну их горбатых и угловатых машин: сидя на мощном орудии, у самой маски пушки, наводчик Холгер Рейхенау рисовал два белых кольца на главном достоинстве ручного монстра. На пушке уже красовались четрые полосы... Печальным взглядом посмотрев на обводы утопшей серой машины с бортовым номером тринадцать, которую в сердцах Шиллер прозвал 'утопленником', эс-эсовец насчитал семь вычерченных мелом колец. Немецкий командир подошел к 'чертовой дюжине' и погладил холодную броню машины. Затем он прогладил мощную пушку танка по всей длине и словно похлопывая киску по мордахе постучал рукой о дульный тормоз приговаривая: 'ничего, мы выкарабкаемся.'. Вскочив на броню, Шиллер стал расчищать заляпанную белую эмблемку прыгающего тигра. (прим. Автора данная эмблема не является реальной для определенного schwere aptaunge, любые совпадения случайны).
  Марков снова очнулся. Перед ним стоял нахмуренный негр с закатанными по локти рукавами. Анатолий удивился, как это так, лицо черное, а руки белые, исключая ладони, которые также были черными. Командир хмыкнул, приковывая на себе пристальный взгляд Гюнтера. В горле пересохло, покашляв, отвернувшись от стеклянных глаз заряжающего, с которыми он имел четь неприятно встретиться. 'Пить' - хрипло потребовал Марков. Гюнтер насупился, сказал что-то невнятное и позвал Шиллера...
  'Пить' - повторял Анатолий. 'Milch?' - удивленно переспросил Шиллер: 'Ich habe keine milch fur dich, mein freund!'. (* нем. Молоко. У меня нет молока для тебя, мой друг.) Помолчав с минуту, Шиллер вопросительно со словами 'Wasser' (*нем. вода) протянул руку к Гюнтеру. Тот нехотя отдал свою флягу. Скрутив крышку, Фридрих припал губами к горлышку, после чего отстегнув флягу Маркова, перелил содержимое фляги Гюнтера советскому танкисту. Гюнтер пошатнулся. Не отдавая фляги Маркову, Шиллер встал как ужаленный и подошел к Гюнтеру, дав понюхать его же фляжку. 'Schnaps!?' - рассвирепел Фридрих вцепившись в воротник черной робы распрямившегося Гюнтера. Произнеся нечто вроде 'вы не достойны немецкого мундира', Шиллер бросил флягу под ноги арийцу. 'Wasser!' - заорал он, прерывая распевание очередного марша.
  Немцы, черные, опрятные выстроились вокруг Маркова, глазея на него как детишки в зоопарке, при виде неизвестного зверя, хотя конечно-же они знали о существовании спасшегося командира советского танка. Они с удивлением смотрели, как Анатолий, мучаемый жаждой, высосал все до остатка из фляги со шнапсом. Одобрительно загудев, они переглянулись и начали о чем-то шептаться, после чего одобрительно захохотали. Зажмурившись, не обращая внимание на арийцев, Марков потребовал еще выпить. Голубоглазый блондин со взъерошенными волосами, молодой, которому было лет двадцать, может шел двадцатьпервый год, протянул металлическую флягу, предварительно скрутив крышку. Под одобрительные хлопки в ладоши Марков высасывал вторую флягу. 'Russische Mensch - Untermensh? Nein... Ich...' - заголосил басом один из танковых командиров на что услышал слова Шиллера: 'Halt maul Laushund!' - Фридрих ненавидел нацистскую теорию недочеловеков. (* нем. Русские люди недочеловеки? Не-е-ет. Я.... Заткни пастьвшивая собака!). Негр с белыми руками, подошел ближе к Маркову и протянув тому руку произнес: 'Gunter. Machen wir uns bekkant' (*нем. Гюнтер. Приятно познакомиться). Анатолий удрученно кивнул, прошипя: 'Марков, Анатолий'. Гюнтер достал из кармана фамильный металлический портсигар, открыл его и протянул сигарету. Человек у тридцатьчетверки, Марков, вяло кивнул, вообще-то он не курил, вернее бросил, но теперь ему почему-то очень хотелось. Пока Анатолий тонул в клубах сизого дыма, немцы на ломанном русском затянули: 'палэтит самалэт, застр-рочит пулэмет, загр-рохочет совэтские танки, и пэхота пойде, и помчатьсэ лихия тачанка!'. Один из арийцев похлопал по плечу утомленного Маркова и попытался показать ему жестами, чтобы он затянул песенку с ними. Немцам она казалась забавной, смешной, а Маркова она уничтожала, злость клокотала в его душевном котле, под эту чертову песню он уходил на фронт. Анатолий хотел было взреветь, порвать комбинезон, готов был проклинать все, всех, командование, экипаж, Сталина, мать родную, за то что уродила для такого позора, но вместо этого он замычал, скупая слеза прокатилась по щеке, оставляя щекотную дорожку. Шиллер, молча наблюдавший, показал рукой что довольно. Люди в черном моментально угомонились. Послышался урчащий звук двигателей пока еще далеких тягачей Sd.Kfz.7... Экипажи разбежались и начали стаскивать тяжелый трос с борта увязшего серого монстра номер тринадцать...
  Марков рыдал. Говорят, мужчины не плачут, а Анатолий рыдал. Солдаты тоже плачут. Около него оставался только Шиллер. Фридрих порылся в кармане Маркова и вытащил выцветшую фотографию с красивой девушкой. Покрутив фотокарточку, он вернул ее хозяину. 'Катя, КАТЮША' - протянул Марков. Печально хмыкнув, Фридрих извлек из кармана своей робы золотые часы на цепочке. Раскрыв их как ракушку он отдал фамильную реликвию советскому танкисту. Марков осторожно принял их, утирая слезы, посмотрел на фотографию девушки с дивными каштановыми волосами. 'Майна' - печально улыбаясь проскрипел Шиллер, Анатолий удрученно кивнул, возвращая часы в руки Фридриху и спросил его полный надежды, что он поймет: 'зачем? Зачем тогда все ЭТО!?' - эс-эсовец пожал плечами... Немец вложил в дрожащую руку Маркова позолоченную пуговицу. Спрятав дар в кармане, прослезившись, Анатлоий протер красную звездочку с серпом и молотом, протягивая ее Шиллеру. Немец почтительно кивнул.
  Анатолий был не единственным, кто остался в живых. Немцы долго пытались объяснить, что один из танкистов, коим был наводчик Василий Шмурин, сбежал, а еще один оставшийся лежит без сознания...
  Колоборденко зло глянул на командира взвода, отчего тот стыдливо отвел взгляд, посмотрев на Шиллера. 'Уроды' - прошипел командир одного из танков взвода Маркова. Немец решительно взял два пистолета и протянул их каждому из советских танкистов. 'Издеваются, сейчас застрелят, это игра у них такая, у этих подлецов' - Колоборденко оскалился. 'Deine fuhrer ist sclachtmeister' - напутствовал Фридрих, медленно протягивая два пистолета ТТ-33. (*нем. Ваш вождь мясник.). Позади стоял знакомый Маркову, равнодушно улыбающийся негр с автоматом МП-39, который представился Анатолию как Гюнтер. Нехотя взяв ТТ из рук немца, Марков поспешил спрятать пистолет в своей кобуре, рядом с которой висела фляжка заполненная до верху водой. 'Вот вам твари!' - Колоборденко выхватил пистолет и нажал на курок, подведя оружие к виску. Шиллер оставался невозмутим. Анатолий посмотрел на лицо боевого товарища с безобразной дыркой в левом виске и боязненно озираясь приспустился на колено, закрыв глаза мертвому Колоборденко. Марков хотел взвалить на себя тело искреннего патриота, но упал. Он огляделся. Немцы молчали, Фридрих стал мрачным и бледным. 'Русский медведь... Нам никогда не победить.' - прошептал эс-эсовец на русском языке почти без акцента. Марков, зигзагами удалялся от трупа, его мутило, видимо шнапс ударил в голову...
  Тяжело дыша он брел по поляне. Позади, вдалеке взревели чьи-то двигатели. Он не оборачивался. Споткнувшись о корягу он упал. Поднимаясь он попутно посмотрел в сторону злосчастного леса. Серых машин больше не было, только четыре черных коптящих столба упирались в серое небо, загораживая и без того тусклое белое солнце, иногда выскакивающее из пелены дыма...
  
  II Глава. Впереди бежит дорога...
  
  Домой. Да, домой, пускай это самое гадкое место на земле, пускай никто тебя не поймет, не даст поплакаться в жилетку, но это дом, дом который должен быть у каждой божьей твари, место, где существо должно чувствовать себя более-менее спокойно.
  Арсений Каширов
  
  Сырая земля податливо расползалась из-под сапогов Маркова. Не в силах оторвать взгляд от земли он тупо разглядывал свои ноги, которые как ему казалось совершают слишком много ненужных и лишних движений. Мутило. Голова трещала и раскалывалась, ноги становились с каждым мигом более мягкими, но он шел, он шел Домой. Земля бежала из под сапогов, он даже не мог понять в какую сторону она бежит, его это не слишком заботило, у него была одна цель - Домой. А что там? Что там его ждет? Медалька? Может повышение? Размахнулись! Он представил, как он придет, и комбриг ехидно скажет: 'Ну что, товарищ танкового корпуса?', - 'Какого корпуса?' - ответит он в недоумении, а потом это штабная крыса добавит: 'как же так, взвода не осталось, стало быть у вас в подчинении корпус танка?', - а потом дьявольски заржет протягивая 'Наган' со словами напутствия вроде: 'как подобает советскому офицеру.' Измученный командир 'корпуса' плюнет ему в лицо и пустит себе пулю в висок. А потом? А потом ничего. Ничего нет. Как так может быть, что ничего не было. Не может быть! Я, я... меня не будет! От меня останется только похоронка, которую рыдая будет читать жена. И прочтет она утешающие слова: 'мы помним его отличным боевым товарищем, он погиб уберегая остальных, спас их, пожертвовав собой... вечная память, гордитесь, герой, честный, не забудем, со слезами, будут помнить. Как трогательно, а потом какой-нибудь идиот-историк будет хвастаться, 'как мы задали им жару, как всыпали супостатам, как мы потеряв миллион уничтожили два' и народ будет восхищаться, безразлично кричать 'ура', только потому что человеческий инстинкт подскажет им что так надо. А потом они поймут зачем гибнут миллионы, зачем гибнут женщины, дети, старики, зачем воюют для общего блага воины и как они безмолвно ПОДЫХАЮТ, будучи намотанными на траки вражеского танка, разорванные авиабомбой, пристреленные своими же в застенке за ослушание приказа 'ни шагу назад!'. Люди, люди, люди. Один человек, второй - люди, миллионы, мертвые миллионы - цифры, статистика! Кому, кому нужна трепещущая душонка солдата, ведь он же не человек, он воин, боевая единица, что там в нем твориться, что он трепещет как осиновый лист при ураганном порыве ветра не важно, не важно как для генерала, который смотрит на бойцов свысока, откуда-то с облаков, откуда ни в коем случае не откроется панорама душонки ищущей конец этого кошмара? Его судьба не должна трогать верховных мясников, потому что они далеко друг от друга, да и, впрочем, и самого солдата, потому что это вредно, он должен только хлопотать о захвате какого-нибудь клочка перепаханной грязи, жизнь остается на заднем плане. Война слишком рациональна в понятиях профессионалов чтобы можно было брать в расчет человеческий фактор, маленький, несущественный и пагубный. Вот поэтому нельзя искать правды, справедливости на войне, это все равно что в темной комнате искать черную кошку, которая прячется в соседней комнате. Зато словоблуды могут разглагольствовать веками, обсуждая 'правила войны'. НО! Я иду домой. Домой! Не куда-нибудь, иду к своим.
  Марков путался в мыслях, пытаясь хоть как-то упорядочить их беспорядочный поток, потихоньку соображая что ждут не его, а командира танкового взвода, коммуниста, товарища Маркова, ждут затем чтобы наорать, накричать, отчитать, окончательно втоптать его поглубже в это дерьмо, имя которому война. А он будет слушать. Молча, не способный возразить, только потому что он младше по званию, провинился и не имеет права возражать. 'Да как я могу думать об этой ерунде, когда мои товарищи погибли?! Как?! Неужели я стал таким эгоистом, трясущимся за свою мертвую душонку? Да. Так и надо, иначе нельзя, сегодня ты живой, а завтра стеклянными глазами сверлишь дымящуюся землю, на которой некогда росла рожь, люди смеясь собирали урожай...'. Снова, опять и снова он смотрел на хаотичные движения истоптанных и грязных сапог. Ему показалось что земля расплывается, тряхнув всем телом, как это обычно делают собаки после купания, Марков думал сбить безумную рябь из головы. Не видя улучшений, он остановился, шатаясь как щуплая березка. Руки лихорадочно искали горлышко фляги, во рту окончательно пересохло и он вознамерился оросить бескрайнюю пустыню. Марков запрокинул голову, жадно глотая теплую воду, струя которой побежала ото рта за воротник, смывая смесь грязи, мазута и сажи. Небо бешено вращалось вокруг него, белые клочки ваты смешались в единое размытое месиво. Держа флягу в правой руке, Анатолий делая робкие шаги, продолжил свой путь. 'Остановите Землю, я сойду' - завопил он про себя зажмурив глаза, отчего ему немного полегчало. Идти в темноте видимой было для него проще чем идти в невидимом и прозрачном тумане войны. В один не слишком прекрасный для измученного тела Маркова момент соскользнуло, провалилось под землю. 'Все, это конец, я лечу в ад'...
  Бесконечное падение Маркова прекратилось, и теперь он боялся увидеть кровавое пекло ада, приоткрыв тяжелые веки. В конце-концов бездействие его окончательно наскучило и левая щелка глаза сверкнула короткой вспышкой. Небо было чистым и бесконечным, облачка безмятежно катились куда-то за горизонт, куда-то где нет и никогда не будет войны. Счастливые. Корчась от боли во всех суставах, Марков огляделся. Земля. Вокруг земля и только сверху небо. 'Воронка' - догадался Анатолий, сплюнув. Немного посидев с абсолютно чистой от тягостных мыслей головой Марков потихоньку, постанывая, стал выбираться из кратера. Запах. Странный тягостный запах, липкий, приставучий, острый, никак не хотел его покинуть. Выбравшись на край котлована Марков понял 'природу' запаха - перепаханное поле напоминала скорее поверхность Луны, испещренное воронками, то там, то здесь весело потрескивая, догорали остовы металлических монстров, в небо устремлялись прямые, маслянистые столбы черного дыма, из которых иногда выскакивало уже низкий, желтый диск солнца. Небо. Оно было затянуто черной пеленой, бесконечной пеленой. 'Смеркается' - не кстати заметил Марков пытаясь взбодрить себя каким-нибудь разговором, который безнадежно должен был вылиться в нудный монолог. Рука сжала теплую, сырую землю. Здесь росла трава. А потом здесь текла река крови и она умерла. Умерла, а кровь впиталась, щедро удобряя плодородную землю и превращая ее в мертвый рассол непонятного цвета, вкуса и запаха. Пройдет день, а может два, рассол размягчиться дождем и трава снова оживет. А может через месяц она начнет расти, а потом здесь снова польются реки крови, зашумят океаны булькающей жидкости с отвратительный металлическим привкусом и запахом. Земля, земля, ты оживешь! 'А я? Нет!' - заключил Марков. Ему хотелось сесть, ничего не делать, тупо глядеть в небо и осмыслять свою оборванную ниточку жизни. Чтобы вокруг было тихо как и сейчас, чтобы не свистели снаряды, чтобы за горизонтом не булькали вспышки, не хлопали разорвавшиеся снаряды, чтобы он был одним, чтобы он смог умереть, умереть глупо, но спокойно.
  Отрывисто дыша, уже успокоившейся рукой, Марков полез в карман робы. 'Катюша, я дойду' - улыбнулся Анатолий, скалясь фотографии. Ему показалось, что она ответила ему тем же. 'Война, черт возьми, да кто же остановит мою неудержимую русскую душу!' - он нервно захохотал - 'Война есть коллективное убийство ради коллективных целей. А что если эти цели меня не устраивают! Плевать я хотел, я хочу обратно, к нормальной жизни, домой. Зачем, зачем этот кровавый убогий рассол, кому нужны села без домов а с одними только печными трудами, кому понадобятся, города перемолотые в щебень, кто будет смотреть на лес, лес тянущийся до горизонта, от которого можно увидеть только дымящиеся пни, запахом которого можно задохнуться, кому нужно загаженное небо, втоптанные и растоптанные в грязь солдаты, КОМУ?! Скажите, мне люди, и я убью этого больного нечеловека ударом ножа в спину, чтобы не было этой гадости, этой кровавой распутицы. Хватит, я устал! ХВАТИТ! ДОВОЛЬНО. Я хочу домой. А до дома, черт возьми далеко, далеко, путь в миллионы смертей, чтобы до него дойти надо заплатить дорогую цену. И другим придется заплатить, хотят они этого или нет! Парадокс. Зачем умирают лучшие. В тылу остаются только немощи и старики, а на гибель идут молодые, стройные, красивые, умные, способные люди, а возвращаются калеками или в виде свернутого флага с похоронкой. Ну ничего, я дойду, жди, жди Катюша, я обязательно приду.'
  
  Впереди бежит дорога,
  Впереди веселья много,
  Затяни ремни потуже,
  Ты поверь, завтра будет хуже.
  
  Скрипнув сталью отворилася дверь,
  Это я домой пришел, ты только поверь,
  Да Я не Такой и руки в крови,
  Но все такие теперь!
  
  Умой меня, обними и уложи спать,
  Я слишком долго шел чтобы стоять,
  Я устал и хочу воды,
  Я хочу немного ласки, заботы, любви.
  
  Прости меня родная,
  Не я виноват, Я убивал,
  Убивал не специально,
  Так шел я домой бессильно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"