Глава 7. Выяснения отношений.

С появлением фей моя жизнь изменилась самым коренным образом. И не только в лучшую сторону. Преимущества, разумеется, преобладали, но, знаете, ко всему хорошему привыкаешь очень быстро, и скоро просто перестаешь его замечать. А вот к неприятностям привыкнуть, по-моему, невозможно. А они таки имелись. Как это ни странно, одной из причин таковых, оказалось, свалившееся на нас богатство. Раньше-то мы тоже, в общем, не бедствовали. Папа временами зарабатывал очень неплохо, особенно, когда читал лекции в экономической академии. Правда, там он долго не продержался, поссорился с начальством. Потом он как-то получил гонорар в валюте - где-то за рубежом издали его монографию. Мы всей семьей до сих пор этим гордимся.

Так что, в целом, нам хватало на все необходимое. Но, конечно, деньги все время приходилось считать. И постоянно делать выбор: то купить, или это; сначала - это, потом - то. Все эти вопросы, в основном, решала мама, лишь иногда советовалась с папой и совсем редко - со мной. Но при этом, в доме у нас всегда было весело и радушно. К нам ходили гости, причем в этом отношении у нас было полное равноправие. К кому бы из нас ни пришел гость, мы все были ему в равной степени рады и оказывали ему внимания ровно столько, чтобы оно не стало для него обременительным. Мама с папой ссорились редко, быстро мирились, и примирение обычно отмечалось тортом. Бывали, конечно, перепалки, но совершенно несерьезные - постоят, покричат друг на друга, и вдруг раз! Кто-то сказал что-нибудь смешное, или случайно так получилось, но вот они уже смеются, а суть вопроса - забыта или разрешилась сама собой.

И вот на нас упали четыре с половиной миллиона! Да еще этот "Вольво". С ним были те еще проблемы. Папе пришлось ездить за ним в Москву, брать отпуск за свой счет, везти с собой большие деньги, там все это оформлять, отправлять и т.д. А мама дома не находила себе места, боялась, что папу обманут, ограбят и вообще убьют. А когда "Вольво" с папой, наконец, прибыли, оказалось, это были только цветочки.

Мама вдруг стала ужасно хозяйственной. Она умудрилась совсем неподалеку купить гараж, в который с шиком и заехал наш красавец. И это было классно!

Но вот дальше как-то очень быстро мамина хозяйственность стала нас с папой доставать. Началось с дачи. Когда мама впервые заикнулась о том, что хочет ее купить, мы с папой восприняли это со сдержанным энтузиазмом. Папа даже сказал спустя пару дней, что знает в Медвежьем классный участок: миленькая избушка, сплошной сосняк, море грибов и никаких грядок и прочего "сельского хозяйства", вдобавок, очень недорого. И началось! Противным начальническим тоном, который действует на папу, как красная тряпка на быка (недаром он так быстро уволился из академии), она заявила, что ни о каком Медвежьем не может быть и речи, что дачу мы купим в районе Мельничной пади, десять соток, солнечная сторона, хороший новый дом, и полная возможность обеспечить семью овощами на всю зиму. Я очень хорошо знал, что это такое. Прошлой весной я по дружбе помогал Даньке управиться с его дачными делами. Так что, когда папа начал резко возражать, я сразу же встал на его сторону. В тот раз нам удалось отбиться. Но не без потерь. Мама дня два разговаривала с нами сквозь зубы, и как показало дальнейшее развитие событий, затаила обиду.

Но дальше пошла новая напасть. В дом повалили ковры, шубы, дубленки и прочая мебель. По квартире сновали какие-то грузчики, сборщики, слесаря и маляры-штукатуры. Микки жаловался мне, что ему добавилось работы - моль гонять, к тому же воняет гадостно, и блюдечко с молоком некуда поставить. Я уговаривал его потерпеть, подключил Диану к борьбе с вонью, но при этом чувствовал, что малой кровью на этот раз не обойдется. Так и вышло.

Папа так долго терпел превращение нашей квартиры в мебельно-вещевой склад, вероятно, по той же причине, что и я. После поражения, которое мама потерпела в битве за дачу, нам не хотелось лишний раз ее травмировать. Его терпение лопнуло по дороге в кабинет, когда он услышал радостное мамино сообщение о том, что он присмотрела очаровательный мягкий уголок, который "просто преобразит нашу гостиную". Нанесенный ей удар усугубил новенький офисный стол, об косяк которого больно ударился папа. Все это вместе придало большую эмоциональность его заявлению о том, что если в нашем доме еще добавится мебели, то он возьмет топор и все изрубит в куски.

-Сашенька, - противно-ласково сказала мама, - ты возьмешь топор не за тот конец и останешься без рук! Хотя для тебя это мало что изменит, но ведь ложку нечем будет держать.

Это был удар ниже пояса, и он вызвал у папы "куриную истерику". Очень громко он сказал маме что-то совершенно бессвязное, но исключительно грубое. И в ответ из мамы полились все скопленные долгими годами обиды, и, не в последнюю очередь, отвергнутая дача. Папа тоже не остался в долгу, и в течение нескольких секунд я с ужасом наблюдал, как мои добрейшие лучшие в мире родители превращаются в двух яростных монстров, готовых вцепиться друг другу в глотки.

-Немедленно прекратите!! - завизжал я, но они попросту не услышали.

В панике я бросился на кухню, бессмысленно шаря глазами по сторонам. На подоконнике лежала папина зажигалка, и она натолкнула меня на мысль, которую я тут же и стал реализовывать. Схватив зажигалку, я снова выскочил в прихожую, и встав чуть в стороне между папой и мамой, попытался привлечь их внимание. Ничего не выходило. И тут я заметил, что рядом со мной в полной боевой готовности стоит Джерри и вопросительно смотрит на меня.

-Голос! - скомандовал я.

-Р-раф! - громыхнул Джерри, с такой силой, что стены вздрогнули, а мои родители замолчали и с испуганным изумлением уставились на меня.

И тогда, неторопливо вздернув левый рукав рубашки, я начал поджигать папиной зажигалкой свое левое запястье.

На некоторое время родителей охватил ступор, видимо, как только что я, они не сразу смогли поверить в реальность происходящего. Затем, с криком "ты с ума сошел!" папа выбил у меня из руки зажигалку, а мама, заливаясь слезами, бросилась мне на шею, бормоча "Максимчик, что с тобой!". И оба они с ужасом уставились на огромный набухающий волдырь.

-Я с ума сошел! Что со мной! - с горьким упреком передразнивал я их, - Чего вы, собственно, всполошились? Мальчик ручку обжег?! Так до свадьбы заживет! А вот заживет ли до вашего развода?

-Ну что ты такое говоришь, Максимчик, - сквозь слезы возмутилась мама - Кто здесь говорил о разводе?

-Зато вы тут говорили друг другу такое, что после этого не то, что развод - в пору за топоры хвататься! И рубить ими не мебель.

Тут они оба потупились, видно стали припоминать, чего же они такого наговорили, потом мама деловито побежала на кухню и стала рыться там в аптечке, а папа виновато пытался что-то объяснить, но я процитировал ему из Хайнлайна: "Если в споре с женщиной вы случайно оказались правы - немедленно извинитесь!", и он замолк.

Пришла мама и стала намазывать мой волдырь какой-то мазью, а я, пользуясь случаем, надрывным голосом напомнил ей, как чудесно мы жили до этих проклятых денег, как она сама смеялась над Плишкиными, которые, чуть не каждый месяц везли в свою квартиру то ковер, то сервант, и как приятно нам было ходить по нормальному полу, не скапливая на себе статическое электричество. А мама, нянча мой волдырь, все это терпела, но когда папа добавил свой аргумент, готова была начать все сначала. Однако я это пресек в корне, спросив: "Мне что, вторую руку поджечь?" Тогда мама заплакала, назвала нас неблагодарными свиньями, и сказала, что не только к этим деньгам вообще больше не притронется, но и свою зарплату будет отдавать лично мне, раз я такой умный. Тут мы с папой начали убеждать ее, что она всегда была самой лучшей, красивой и доброй мамой на всем земном шаре, и нас больше всего огорчил как раз тот факт, что она вдруг, никого не спросив и ни с кем не посоветовавшись, стала превращаться в самую обыкновенную маму, вроде мамы Плишкиных. А я добавил, что это было, "как если бы вдруг королева прямо в короне и норковой шубе пошла в свинарник, доить коров". Тогда, наконец, мама рассмеялась своим родным смехом (у них с Наташей смех похожий), и в доме воцарился окончательный мир. Но.

Наш мир существенно изменился. Прежде всего, изменилось отношение ко мне. Из ребенка я вдруг как-то сразу стал взрослым человеком, и не просто полноправным, а чуть ли не главным членом семьи. И мама, и папа обращались ко мне с какой-то непривычной осторожностью, постоянно со мной советовались по всяким вопросам, и в результате я все время ощущал какую-то неловкость. Папа стал разговаривать со мной на политические и философские темы, а мама рассказывала о своих лабораторных делах и интересовалась, что по тому или иному поводу думаю я, Максимчик. Вот что, например, я могу думать по поводу того, что одна из маминых старших лаборантов хочет перейти на должность мэнээса, а мама на этот счет испытывает сомнения? И что я должен говорить папе по поводу его мыслей о нашей политике на Ближнем Востоке, если вообще политика представляется мне крайне нудным и никчемным занятием? В то же время, такое отношение льстило моему самолюбию, и я вовсе не хотел его терять. Так что, передо мной стояла проблема, требующая своего разрешения.

Другая проблема почувствовалась не сразу. А поначалу, не ощущалась вообще. По возвращению из "Зимней сказки" я, некоторое время просто наслаждался жизнью. Отношения с Наташей у нас были... я бы не назвал их дружескими, но, бесспорно, великолепными. Мы очень много времени проводили вместе, домашнее задание делали, как правило, у меня дома, и это, помимо прочего, пошло на пользу нашей учебе. В перерывах и после мы много разговаривали, а затем с верным Джерри я шел ее провожать. По дороге и в ее подъезде мы целовались. Дома Наташа этого почему-то решительно не допускала, а я и не настаивал. Было очень приятно, возвращаясь домой, вспоминать счастливые мгновения, ласковые слова, и грезить о будущей, несомненно, счастливой жизни. Присутствие Джерри и Эскалибура наполняло ощущением полной безопасности даже в самых темных уголках нашего Университетского.

В одно из таких возвращений, поднявшись по лестнице на гору, я заметил у дома напротив подозрительную группу. Трое крепких парней угрюмо обступили приличного вида мужчину, прижавшегося к стене, и что-то вполголоса ему говорили. Я подошел поближе, и Джерри, мгновенно сориентировавшись, грозно встал рядом. Один из парней обернулся. Мне показалось, что у него кавказская внешность

-Чего надо? - спросил он без заметного акцента.

-Да вот, с собакой гуляю, - индифферентно, но с намеком ответил я.

-Ну и гуляй отсюда, - раздраженно бросил парень.

-Вам, может быть, помощь нужна? - спросил я мужчину.

-Ты че, сопляк, совсем оборзел?! - огрызнулся парень, а мужчина издал какой-то неуверенный звук, и тут же осекся. При этом возле его бока в руке другого парня что-то блеснуло.

-А что Джерри, смог бы ты справиться с этими тремя? - спросил я, и Джерри понял это, как команду действовать. Дальнейшее произошло в считанные секунды. Парень успел вытащить что-то из кармана и тут же с воплем выронил это на асфальт. Рык, хруст, вопли, топот, и вот я уже один стою в лунном свете, прислушиваясь к удаляющимся в арке звукам. Этот Университетский - вообще сплошные дома и арки. Прямо Брестская крепость какая-то. Присмотревшись к упавшему предмету, я разглядел пистолет Макарова. С победой вернулся Джерри и отрывисто сообщил, что враг скрылся в автомобиле. Я призадумался. Вроде бы стоило позвонить в милицию, благо мобильник висел на поясе, но ... Во-первых, что я им скажу? Мужчина-то, ведь, тоже слинял. А пистолет, вполне возможно - газовый, и на него имеется законное разрешение, а применение его в данной ситуации могло быть оправданным. Брать его в руки я не стал. Ни к чему оставлять свои отпечатки на таких вещах. Во-вторых, неизвестно, как они отнесутся к Джерри. Могут потребовать его обследования, на предмет бешенства... Короче, я не стал никуда звонить, а просто пошел домой.

Надо сказать, Джерри стал мне настоящим другом, и готов был поддерживать абсолютно во всем. Выглядело это совсем по-собачьи. Вообще, он очень здорово имитировал собаку. Ни у кого не вызывал ни малейших сомнений на этот счет. Когда он грыз кости, хруст стоял по всей квартире, а суровое ворчание предупреждало любого о приближении к опасной черте. Во время прогулок, он исправно задирал ноги на все углы и столбики, мог бы оставлять и кучки, но я решил, что это уже и лишнее. Собачьих кучек в Университетском и без его усилий хватало с избытком. По отношению к другим собакам, он вел себя с большим достоинством, они поглядывали на него с вполне оправданной опаской, и только соседская пуделиха при встрече закатывала истерики, на которые он не обращал никакого внимания. Вообще, в нашем доме многие имели собак, и благодаря Джерри, у меня появились новые знакомые.

С одним из них я общался довольно часто, совпадало время наших прогулок, и его доберман довольно дружелюбно играл с Джерри. И вот как-то вечером мы с ним снова встретились, и я, зная о том, что он работает в органах, решил с ним посоветоваться насчет того случая. То есть, не конкретно, а как бы рассматривая примерную ситуацию, на случай, если она вдруг, произойдет. Наши псы резвились напротив, и я обдумывал, под каким соусом подать эту мысль, когда возле нас остановилась иномарка, и высунувшийся из нее водитель спросил:

-Ребята, не подскажете, как проехать в девяносто девятый дом?

-Извини, мужик, - сконфуженно сказал дядя Витя, - сам не знаю.

У нас в Университетском такие истории - типичны. Я прожил в нем уже десять лет, но когда мне приходилось отыскивать тут кого-то из знакомых по адресу - плутал, как в лесу. Кто здесь расставлял номера домов, чем руководствовался - глубокая тайна. Но девяносто девятый дом я как раз знал. Он был неподалеку от Наташиного, и его большой номер бросался в глаза, когда я выходил из ее подъезда. Так что мне и пришлось подсказывать, как туда проехать. Водитель иномарки некоторое время слушал, потом взмолился:

-Слушай, парень, веришь-нет, я здесь уже полчаса раскатываю! Все объясняют, и все - по-разному! Будь другом, давай съездим туда, а! Мне только мужиков скинуть, и я обратно тебя прямо к крылечку довезу.

-Да я тут с собакой... - неуверенно возразил я.

-Ну и что! Я потихоньку поеду, а обратно его вообще можно в салон посадить, поехали!

-В самом деле, съезди, Макс, - сказал дядя Витя, и я согласился.

Хлопнув дверцей, я хотел повернуться и поздороваться с пассажирами...

Глава 8. Прямая и явная угроза.

Очнувшись, я сразу понял, что крепко влип. Причем, в самом буквальном смысле слова. Я не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой, будучи плотно упакован в широкий коричневый скотч и деревянное кресло. Ну да, точ-в-точ, как Ирина в той сторожке. И это, конечно же, навело бы меня на весьма неприятные размышления, если бы прямо перед собой я не видел для них куда более существенное основание. За открытой дверью за столом играли в карты двое, и одним из них определенно был тот "кавказец".

-Смотри, Баклан, малый-то проснулся! - сообщил он своему партнеру, и с противной ухмылкой медленно сложил карты, так же медленно встал из-за стола и двинулся ко мне.

-Слышь, Лиха, ты там не увлекайся... - не очень уверенно попросил его партнер, поворачиваясь на табуретке.

-Не ссы, Бакланчик, все путем! - отмахнулся Лиха и остановился напротив меня, картинно расставив ноги и подбоченившись. - Ну что, сопляк, где твой песик? Че молчишь? Разговаривать не хочешь? Слышь, Баклан, не хочет разговаривать. Крутого строит. А может ты просто не знаешь, где твой вротпропеллер?! Ну так я тебе скажу! Сдохла твоя псина. Крякнула, понял?! Схватила пулю, и тю-тю! И как же ты теперь без нее, а?! Придется тебе, наверно, за ней, следом, а, сопляк?! - он некоторое время разглядывал мое лицо с издевательским сочувствием. - Чего шары вылупил, овца драная!!? - вдруг заорал он, - Нет, ты глянь на него, Баклан, что он о себе думает? - и резко развернувшись, он вонзил свой массивный кулак мне в солнечное сплетение.

От боли я напрягся так, что казалось еще чуть, и либо разорвутся мои путы, либо сломаются кости.

-Смотри-ка, терпит, - удивился Лиха, - ну-ну! А если вот так!? - и новая невообразимая боль пронзила все мое тело.

-Полегче! - уже строго сказал Баклан.

-Ну, не-ет, он у меня завизжит! - злобно проворчал Лиха. Еще удар, ослепляющая боль, хруст...

...

-Нет, Лиха, у тебя определенно крыша поехала! Надо же быть таким тупорогим, блин! Бык опойный!

Придерживая мою голову за волосы, Баклан озабоченно заглядывал мне в лицо. Увидев, что я пришел в себя, он отпустил голову и, присев на корточки, той же левой рукой потянулся к моему животу. Тут я обратил внимание на то, что его правая рука в гипсе выглядывает из-под наброшенной куртки. Под его левой рукой у меня что-то снова хрустнуло, и я застонал от боли.

-Вообще-то, ничего особо страшного, - констатировал Баклан, - ребро он тебе сломал... а может, два. Но это не смертельно. Это все - от нехватки масла в черепке.

-Да ладно тебе, Баклан... - начал было Лиха.

-Заткнись! - негромко скомандовал Баклан, чуть повернув голову в его сторону, и Лиха заткнулся. Выждав паузу, Баклан еще слегка повернулся и скосил глаза в его сторону. - Лиха, - негромким низким голосом продолжил он, - мне кажется, ты должен уже очень хорошо усвоить, что существуют ситуации, при которых мне ни в коем случае нельзя мешать. Ничем. Никакими действиями и звуками. А тем более, теми, которые издаются твоими жвачными органами. - Он выдержал паузу. - Так вот сейчас, Лиха, как раз такая ситуация. Ты понял меня? - Он еще выдержал паузу. - Понял!?

-Понял... - буркнул Лиха.

Несколько секунд Баклан неподвижно разглядывал его в упор, а затем неторопливо развернулся ко мне. Довольно крупный, хотя и не слишком, но весь какой-то увесистый, он с корточек снизу вверх заглядывал мне в глаза с непонятным выражением лица. В нем был не-то живой интерес, не-то презрительное любопытство, не-то высокомерная ухмылка, не-то ободряющая улыбка...не-то, вообще, черт-те-что!

-Ты, пацан, иллюзий-то не питай, - ровным тоном сказал он, - мне тебя не жалко, и я тебе не сочувствую. Да и с чего бы мне тебя жалеть-то? Вот это, - он приподнял свою правую руку, - между прочим, твоя работа. Точнее, твоего пса. Хирург сказал - как из калашникова прострелили... Но, надо тебе сказать, что я и не злюсь на тебя за это. Работа у меня, пацан, такая, что в ней есть профессиональный риск. Так что, нормальный ход. Но вот за что я на тебя злюсь, так это за твою тупорогость! Вот, скажи мне, пацан, какого хрена ты в это впрягся?! Оно тебе надо было? Оно, вообще, кому-нибудь надо было? Может ты думаешь, что это было нужно тому барыге, что в результате от нас слинял? Так ошибаешься. Там, в Университетском, мы с ним уже почти до всего добазарились, и если б не ты со своей псиной, то сейчас мы были бы с бабками, он спокойно нахапывал бы себе новые у таких лохов, как ты, а ты сам сидел бы у себя дома с мамой и папой или где-нибудь в подъезде с девочкой тискался... Но вот, ты впрягся, и что теперь? Барыга в бегах, и не-то что до твоих - до своих собственных бабок добраться не может! Знает, что его везде пасут, и что одними бабками он уже не откупится. У меня, вот рука, у Лихи на заднице семь швов, ну и ты... здесь загораешь. Так вот взвесь все это конкретно и скажи - кому это все было надо, а?... Нет, я понимаю, ты решил погеройствовать, тем более, что самому-то, вроде, ничего и делать-то не надо было. С таким-то псом. Скомандовал "фасс", и все сразу стало по справедливости! Нахаляву решил выскочить в большие волки. А нахаляву-то, пацан, ничего не бывает! Сам видишь, чем для тебя эта халява обернулась.

Он говорил спокойно, размеренно, с этакой ленцой, и меня не оставляло ощущение, что он копирует кого-то из современных бандитских сериалов, но выглядело это все очень убедительно. И надо признаться, действовало на меня посильнее, чем запугивание Лихи.

Он закурил сигарету и выпустил мне в лицо клуб вонючего дыма.

-А все почему, пацан? Да потому, что ты, вот, решил получить удовольствие, почувствовать себя эдаким героем, а не поинтересовался - во сколько тебе это обойдется, и хватит ли у тебя бабок, чтобы расплатится за это. И не подумал о том, что если бабок вдруг не хватит, то платить-то все равно придется, но дороже. Куда дороже, пацан! - Он опять пустил мне дым в лицо. - В этом смысле, пацан, вы с Лихой - два сапога - пара! Он тоже, чудак, норовит получить удовольствие, не спросив - сколько оно стоит. А вот я так никогда не делаю. Я всегда делаю только то, что кому-то действительно нужно. А знаешь, как определить, нужно что-то кому-то или нет? А очень просто! Когда кому-то что-то нужно, он всегда готов за это заплатить. И чем сильнее нужно, тем дороже заплатит. - Он снова затянулся. - Да ты сам прикинь: допустим, звякну я сейчас твоей мамаше и спрошу, надо ли ей, чтоб ее сыночек вернулся к ней живым и сравнительно здоровым, и что она мне за это готова дать? А? Не знаю - как ты, а я, вот, нисколько не сомневаюсь, что она и все бабки соберет, и все продаст: и квартиру, и дачу, и машину, и с себя все до нитки и голышом ко мне прискачет с деньгами, только бы получить тебя обратно! Потому, что нужен ты ей, пацан. А вот когда разные политиканы по телику базарят, что им нужно "народ кормить", "экономику поднимать", "оборону укреплять", я вижу, что все это - пурга. Порожняки гоняют. Потому что никто из них из тех бабок, что они лопатами гребут в свой карман, копейки ломаной на эти цели не отстегнул. Понятно, пацан? Не нужно им это. Простое правило: за то, что людям нужно - они платят. Но ты может думаешь, а как же быть тем, у кого бабок нет? А им, на самом-то деле, только одно и нужно - бабок добыть. Вот, как мне, например. И я их добываю. Делаю то, что людям нужно. Понял? Нужно людям, чтобы я тебя домой отнес на ручках и постельку уложил - сделаю! А нужно им кишки у тебя вынуть и на нос тебе намотать - вот этой самой рукой вырву и намотаю. Понял, пацан?

Он снова пыхнул мне в лицо так, что я поперхнулся.

-Что вам... кхе-кхе... от меня нужно? - хрипло пробормотал я.

-О! - он поднял указательный палец, удерживая сигарету большим и средним, и слегка повернул голову вправо, не отводя от меня глаз, - секешь, Лиха? Пацан-то разговаривает. И, между прочим, вопрос задал - конкретный! - он затушил сигарету об грязный пол и снова глянул на меня прямо снизу вверх. - Ты знаешь, пацан, когда мне сказали, чего от тебя требуется - я охренел! Честно. Подумал - прикалываются. Но гляжу: бабки, как бабки. Хорошие. Значит людям надо. А мне что? А надо-то тебе, пацан, всего ничего! Несколько слов прочитать вслух по бумажке. По-русски, между прочим. Лиха им говорит, чудак: давайте, говорит, я сам прочитаю, хе-хе, за полцены! Ага... Но ему говорят, нет, мол, надо, чтоб ты! Черт, куда же я ее задевал?.. А, вот она! Читай, пацан, и считай, что твои мучения закончились! Сегодня же вечером дома будешь, и может даже девочку в подъезде потискаешь, если ребра сломанные позволят.

Он развернул, сложенный вчетверо, листок, мельком глянул на него и протянул ко мне. Уже догадываясь, что в нем, я почувствовал, как словно холодная мохнатая лапа сдавливает мое сердце и тянет куда-то вниз.

Великий Мерлин!

Отрекаюсь навеки от твоего дара, ибо я его не достоин.

-Что это? - сдавленным голосом спросил я.

Баклан поерзал на корточках, устраиваясь поудобнее, руку в гипсе пристроил на колени, на нее положил вторую с листком, повернутым текстом ко мне и, чуть наклонив вправо голову, уставился на меня с выражением презрительного сожаления.

-Понтуешься, пацан, - констатировал он, - а понтоваться-то не умеешь! У тебя на морде, крупнее, чем на этом листке написано, что все-то тебе понятно, и ты просто хочешь время потянуть. Читать тебе это почему-то не хочется. Но ведь придется, пацан! Надо! Хорошим людям, которые заплатили за это хорошие бабки. Ты может, хочешь поиграть в "коммуниста на допросе", а, пацан? Так я не советую. Я, ведь, тебе - не Лиха. Ребер ломать не буду. И утюгом горячим гладить не стану. Это - для задохликов-барыг, когда надо на скорую руку у них бабки забрать. А тебе это не подойдет. Ты - пацан крепкий - сразу видно. Так что, если придется, я тебе устрою пытку настоящую. Время позволяет. Времени у нас вагон и маленькая тележка. Для начала, я тебе иголки под ногти позагоняю. Для начала. А если окажешься еще крепче, я начну тебе зубы напильником спиливать. По одному. До нерва. А в нерв шуруп заверну. Маленько подожду, отдохну, послушаю, как ты верещишь, и следующий зуб начну обрабатывать. Пока не прочитаешь. Вопрос времени, пацан. И это тебе не я, это наука говорит. У каждого человека есть предел, выше которого он не вытерпит. Сломается. Да я сам видел, пацан, как не-то, что такие, как ты - шкафы двухметровые плакали, как детишки и соску просили! И ты заплачешь. И прочитаешь эту писульку десять раз, и еще в задницу готов будешь меня целовать, чтобы я быстрее шурупы вывернул. Ты пойми меня правильно: мне это не надо. Я тебе - не садюга какой-нибудь. Вся эта кровь, сопли, слюни - мне не в кайф. Мне надо, что б ты прочел эту писульку, и ты ее прочтешь. Так или эдак. Читай так, пацан! Да будем разбегаться.

-Да, - думал я, - насчет предела, который человек может выдержать, я тоже где-то читал. И при мысли о том, что мне в зубы будут ввинчивать шуруп, мурашки бегали по моей спине, и щемило где-то в паху. Так что же? Читать? Отдать им Эскалибур? Вернуться домой, где все станет по-прежнему? Мама, папа, школа, Наташка, Данька и никаких фей? - И тут меня бросило в жар, так что пот выступил. - Господи, да о чем я думаю?! Да если я отдам этой скотине Эскалибур, все уже никогда не станет по-прежнему! Я уже никогда не стану тем Максимом, каким всегда привык себя считать. Нет, я конечно, не герой, бывало, праздновал труса, как в тот раз, например, когда били того мальчишку под моим окном. А бывало и похуже, только вспоминать не хочется. Но я никогда еще не предавал друзей, и всегда свято соблюдал верность поговорке: "Назвался груздем - полезай в кузов". - И тут, не знаю, как это сказать, я понял..., почувствовал..., ощутил..., увидел..., как НАДО! НАДО забыть про боль и про смерть, НАДО принять все, что будет и НАДО все вытерпеть, но не уронить человеческого достоинства перед этими существами. И нет сейчас ничего важнее этого! Я должен доказать, не ради себя даже, что нет такой силы, нет такой боли, нет такого страха, которые заставили бы человека сделать то, чего человеку делать НЕЛЬЗЯ! Быть может, я и в самом деле не достоин дара Великого Мерлина, но никто и никогда уже от меня этого не услышит.

Одновременно я увидел закономерную концовку этой истории. Я увидел свой обезображенный труп где-то на свалке с тридцатью двумя шурупами вместо зубов и сотней иголок под ногтями, ощутил, как уже пережитое, невыразимую боль и ужас во время пытки, и даже мельком успел подумать, что вот, мол, озадачил таки господ ученых с их физиологическими пределами. И ужас ушел, и осталась только смертная тоска - щемяще-тянущая душевная боль о тех, кого никогда уже в этой жизни не увижу. Внезапно осознав, что виновник этой боли, гордящийся своей профессией специалист, смотрит сейчас прямо на меня с выражением глумливого превосходства, я плюнул ему в лицо.

-Хэ-хэ-хэ-эк!... - с подвизгиванием истерически заржал Лиха, но тут же осекся под яростным взглядом Баклана.

Тот некоторое время угрюмо смотрел на него, а затем медленно повернулся ко мне, медленно достал из кармана белоснежный платочек и медленно и аккуратно стер с лица кровавый плевок. Я и не заметил, когда успел прокусить себе губу.

-Зря ты это сделал, пацан, - горько сказал Баклан, - Нет, ну что, блин, за овцы кругом тупорогие! - громко посетовал он. - Жуешь им, жуешь - ну никак не вкурят! Ну, вот получил ты, пацан, еще одно удовольствие - плюнул дяденьке в морду, а ведь не подумал о том, что и так-то кругом в долгах - чем платить-то будешь?! Так я тебе скажу. Вот, прочитаешь ты эту писульку, прочитаешь так, что на сто метров вокруг слышно будет, а легче тебе не станет! Не-а. Потому что помимо боли, я так тебя унижу, что ты уже никогда жить не захочешь! Понял, ты, рысь вигоневая!? - и как бы устало вздохнув, он бросил через плечо: - Давай инструменты, Лиха.

Но Лиха настороженно всматривался в окно, к чему-то прислушиваясь. В наступившей тишине я различил звуки милицейской сирены.

-Слышь, Баклан, менты катят, - озабоченно сказал Лиха. - Не к нам ли?

-Чего им у нас делать? - проворчал Баклан, но тоже подошел к окну. Звуки сирены приближались.

-Смотри, сюда заворачивают! - уже с испугом сказал Лиха, - а тут, кроме, нас - вроде и не к кому!

-Ладно, не суетись! - осадил его Баклан, отстегивая что-то у себя подмышкой. - Загаси волыны, - распорядился он, передавая Лихе пистолет, и резко направился ко мне, на ходу вынимая из кармана маленький пульт, вроде автоматического ключа зажигания.

Раздался металлический щелчок, гудение электромотора, и я увидел, что часть пола поднимается, образуя люк, обитый толстым слоем поролона и войлока. Одновременно той же здоровой рукой, он подхватил спинку моего кресла и, помогая себе ногой, потащил меня к люку. Однако протолкнуть меня вниз у него не получилось, - крышка была поднята недостаточно высоко. На его зов прибежал на помощь Лиха, а на улице уже слышалось фырчанье УАЗика, хлопанье дверцами, звуки голосов. В тот момент, когда в дверь решительно постучали, им удалось сбросить меня вниз, предварительно уложив на бок. Я прокатился по наклонной доске, с треском и жгучей болью в сломанных ребрах врезался во что-то твердое, захлопнулся люк, и я очутился в полной темноте. И тишине. Не слышно было ни топанья ног, ни хлопанье двери, ни, тем более, голосов. Звукоизоляция тут была - та еще.

Прежде всего, превозмогая боль, я попробовал пошевелиться. Оказалось, что у меня стала подвижной правая рука - ручка кресла, к которой она была примотана, сломалась при ударе. Исхитрившись, я перевернулся с бока на спину и, раскачивая руку вправо-влево, стал растягивать скотч, силясь дотянутся до хранилки. Не то, чтобы от этого ожидался какой-то толк - примотанными пальцами я все равно не смог бы ухватиться за рукоять - мне просто было важно добраться до меча, ощутить его. Однако толк проявился сразу, едва я коснулся рукояти. Теплая родная сила перелилась из нее в меня, и я почувствовал, что могу управлять мечом без помощи рук, телекинезом. Я немедленно этим воспользовался и уже через минуту, разрезав скотч, смог встать, полностью освободившись от кресла. В тусклом свечении Эскалибура я осмотрел свою темницу. Она представляла собой забетонированный параллелепипед высотой и шириной метра два с половиной и длиной метра три. С одного из верхних углов спускалась доска, по которой я скатился, и параллельно ей лестница - две жерди с перекладинами. Весь потолок был сплошь покрыт войлоком без малейших стыков, и ничто не указывало на наличие электромотора и какого-либо привода. Я попробовал подняться по лестнице и толкнуть головой люк. Черта с два! Только сломанные ребра разбередил. Скорее лестница сломается или моя шея. Может постучать мечом в потолок, глядишь, милиционеры услышат и поинтересуются. Я уже занес меч, но в последнее мгновение удержался. Откуда мне знать: что там за милиция? А вдруг, у этих гадов там "все схвачено"! А если и не схвачено, я же понятия не имею о том, что там наверху делается. Может быть, милиционеры уже ушли, и я мой стук только предупредит этих гадов, что в подвале у них не все в порядке. Я решил быть предельно осторожным - ведь глупо же опростоволоситься, когда столько уже сделано для освобождения.

Меч по-прежнему изливал в меня теплую силу, и я решил попробовать стать невидимым. Получилось. Даже Эскалибур исчез, оставив лишь голубоватое свечение. А как насчет левитации? И это получилось!

Я лихорадочно обдумывал свою возможную тактику в тот момент, когда раздался знакомый щелчок и гудение моторчика. Пробившийся в открывающийся люк, свет озарил и мои мозги. Я забился под потолок слева от лестницы и стал ждать в полной боевой готовности, дрожа от избытка адреналина в крови.

-Значит, понял, - услышал я голос Баклана, - цепляешь крюк за спинку кресла, и вылазь.

-Да че, блин, жевать-то по сто раз! - возмущался Лиха, ставя ноги на перекладины.

Он спускался спиной вперед, придерживаясь за жерди, а потому не мог видеть, что кресло, которое он хотел зацепить крюком за спинку, на самом деле уже не стоит его хлопот. Тем большим было его изумление, когда, закончив спуск, он посветил себе фонариком. Сначала он просто застыл, не в силах поверить собственным глазам. Затем начал шарить лучом фонарика вокруг, по стенам и, наконец, добрался до потолка. У него было такое выражение, что я с трудом удерживался от истерического хихиканья.

-Ну, че ты там булки паришь! - раздраженно прорычал Баклан.

-Бакла-ан, его тут не-ет! -провыл Лиха таким загробным голосом, что я вынужден был укусить себя за руку.

-Че ты мелешь, бычара!? - яростно прохрипел Баклан, но в его ярости мне послышался страх. -Куда он, на хрен, мог деться?!

-Ну, нету, Баклан! Ну, вот сам посмотри!

Матерясь, на чем свет стоит, Баклан, торопясь и срываясь, полез вслед. С одной рукой на такой лестнице ему было крайне неудобно, и это тоже "шло мне в масть". Когда его голова поравнялась со мной, я, что было сил, врезал ему гардой по левому виску. Он рухнул боком точно в кресло, и оно бодро затрещало под ним. А может быть, и не только оно.

-Ты че, Бакланчик, - испуганно озабоченный, наклонился к нему Лиха, тем самым, поставив себя в удобное положение. Размахнувшись, насколько это было возможно в такой тесноте, я плашмя опустил Эскалибур ему на затылок.

-Вот тебе за мои ребра, козел!

Путь был свободен. Правда, высунув голову из люка, я чуть не свалился вниз, как-то резко пропала способность к левитации, но все же удержался и выкарабкался на поверхность. Первым делом я осмотрелся по сторонам, но пульта не увидел, по-видимому, Баклан прихватил его с собой. Я заглянул в подвал, но ослепленный дневным светом, ничего там не разглядел. Мне послышался стон и какой-то шорох, и я стал поспешно высматривать, что-то, на чем этот проклятый люк держится. И, наконец, разглядел что-то вроде кронштейна, очевидно, привод от моторчика.

-Интересно, возьмет ли его Эскалибур? - подумал я размахиваясь.

Эскалибур взял, и люк с щелчком захлопнулся.

-Что ж, теперь ваша очередь там поколупаться, профессионалы драные, - с удовольствием подумал я, пряча меч в хранилку. И только тут ощутил, что меня всего трясет, колени подкашиваются, а ребра ноют и при малейшем движении болят так, что хочется просто выть. С трудом добрался я до двери, вышел на крыльцо, и здесь мне стало так дурно, что я бы, несомненно, с него свалился, если б меня тут же не подхватила вся наша фейская братия.

Глава 9. Перемирие.

И вот мы все в сборе у меня на кухне. Для создания полноты картины не хватает только гроба на табуретках да попа с кадилом.

Первым делом, меня, разумеется, полностью отремонтировали. Починили мои ребра, сломанных оказалось три, и залечили прочие болячки. А затем, перебивая друг друга, принялись мне докладывать о своих действиях по моему спасению. Похоже, они во всем, что со мной случилось, винили исключительно себя, и при этом даже не оправдывались, а как бы, наоборот, выступали в качестве собственных обвинителей. Мои вялые попытки, объяснить им, что на самом-то деле, здесь нет абсолютно ничьей вины, кроме, естественно, моей, они просто не принимали во внимание.

Реально же выяснилось вот что:

Как только Джерри понял, что случилось нечто опасное для меня, а это произошло менее чем через секунду после того, как я захлопнул дверь, он бросился в погоню. При этом, он намеревался разорвать в клочки не только всех пассажиров и водителя, но и сам автомобиль. И разорвал бы, если бы не получил серебряную пулю. По всем фейским канонам, он должен был немедленно отправиться в глубокий космос, но его (о, чудо!) удержало на Земле чувство долга и невероятной привязанности ко мне (дубине стоеросовой!). Будучи почти полностью дестабилизированным, он нашел-таки в себе силы запомнить запах автомобиля и проследить его до конечной остановки. И там обнаружилась новая проблема. Изба на окраине Рабочего, в которую меня привезли, была построена более ста лет тому назад целиком из лиственницы. Лиственница, пролежавшая сотню лет на открытом воздухе, начинает то ли выделять какие-то вещества, то ли еще что, конкретно я так и не уловил. Но, так или иначе, в любом закрытом помещении, построенном из нее, ни феи, ни их магия абсолютно не в состоянии функционировать. То есть, для феи зайти внутрь такого помещения, все равно, что человеку нырнуть в кипящий чугун.

Установив, все эти обстоятельства, Джерри через какого-то домового, еще какую-то фейскую мелочь связался с Дианой и поднял большую тревогу. Правда, еще раньше ее подняли мои родители. И это тоже было проблема, так как родителей необходимо было немедленно успокоить, дабы они не усугубили ситуацию. Это поручили Питеру, который под видом меня заявился домой с Джерри на руках, объяснив, что того сбила машина. Родители, естественно, успокоились по моему поводу и стали тютюшкаться с псом. Они кормили Джерри сырым мясом и сливками, мама ощупывала его "кости" и заглядывала в пасть, а он лизал ей руки вымазанным в сливках языком, преданно смотрел в глаза и мечтал о том, чтобы залечь в засаду у проклятой избы, на случай, если оттуда выйдет какая-нибудь сволочь.

Тем временем, Диана и Ник с кучкой подручных фей более мелкого калибра оцепили избу и держали военный совет. В отличие от Мортофакуса, "партнеров" у них не было, если, конечно, не считать нашей троицы. Но они не смогли придумать, как можно в такой ситуации использовать Наташу с Данькой, да еще и без риска, и решили обходиться собственными силами и возможностями.

В пределах видимости избы находилось только два домишка, один из которых оказался пуст, а в другом мирно спала полуслепая полуглухая бабулька, внешний вид и паспорт которой решила использовать Диана. "Загримировавшись" под эту старушку, она явилась в местное отделение милиции и разыграла там целый спектакль. В общем, у нее получилось неплохо, во всяком случае, в милиции ни на минуту не усомнились в том, что она и есть та самая бабка, которая часто стучит им на своих соседей, обвиняя их во всех смертных грехах от производства и распространения порнофильмов, до шпионажа в пользу США. Именно поэтому никто всерьез не принял ее заявления о том, что она видела собственными глазами, как в ту избу втаскивали бесчувственное тело. И только когда в восемь утра подъехало начальство, дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки. Конец его всем известен.

Закончив свой "доклад", они взялись за меня, допытываясь о том, как все было в избушке. Надо сказать, что, не смотря на произведенный ими полный ремонт моего организма, чувствовал я себя крайне скверно. Не последнюю роль в этом моем самочувствии играло ощущение собственной вины. Нельзя сказать, чтобы я раскаивался в своем поведении при первой нашей встрече с Бакланом и Лихой, хотя определенные сомнения, на этот счет у меня появились. Но сесть поздним вечером в незнакомый автомобиль, не посмотрев предварительно, что там за пассажиры, да еще оставив снаружи своего верного друга и защитника, да еще после той стычки, да еще имея такого опасного врага, как Мортофакус... Нет это - что-то!

Но главное заключалось в том, что я не чувствовал себя живым. Всякие умные специалисты-психологи, или образованные биологи, вроде моей мамы, или просто люди, начитавшиеся медицинской литературы, сказали бы, что я перенес шок, что у меня депрессия, какой-нибудь невроз, психоз, черт те что... Я ничего такого в себе не наблюдал. Просто, слушая Баклана, я с такой отчетливостью увидел в воображении свой истерзанный труп, с такой силой поверил в реальность увиденного, что сейчас никак не мог отказаться от этой веры. Мне не было страшно, я даже не испытывал уже той смертной тоски, я вообще не испытывал никаких эмоций. Мне было все равно. Я, кажется, сказал раньше, что мне было скверно. Так вот, это я сказал умом. Логикой. На самом деле, я никак себя не чувствовал. Если вы понимаете, что я имею в виду. Это было странно, непривычно, не нравилось моему уму, но мне было плевать.

Тусклым голосом я пытался объяснить им, кто на самом деле виноват в происшедшем, но они не слушали, а только усиленно жалели меня, тютюшкались со мной, чуть не облизывая вместе с Джерри. И все расспрашивали, что там было и как.

Тем же голосом я пересказал им голые факты, и это так на них подействовало, что вся наша группа теперь выглядит, как будто справляет тризну. И что интересно, если б кому-то из них пришло на ум установить тут гроб, я запросто мог бы в него улечься. Только Джерри вел себя, как нормальная больная собака, жался к моей ноге, часто судорожно зевал, вздрагивая мелкой дрожью.

-Ладно, Максим, - тяжелым голосом сказал Ник, - вызывай Мортофакуса.

-Зачем это? - вяло удивился я.

-Нам необходимо с ним договориться.

Мне по-прежнему было плевать, и я снял трубку.

-Морт?

-Максимчик! До чего я рад слышать твой голос!

Меня аж передернуло от омерзения.

-Короче, тебя тут приглашают на переговоры.

-Да-а?! И кто?

-Ну... Ник, Питер, Диана...

-Ага. А, Максимчик, ты не будешь возражать, если я тоже явлюсь не один?..

-Мне плевать, - сказал я и закончил разговор

-Привет честной компании! - со своим обычным возгласом и запахом (все время забываю о нем кого-нибудь спросить) появился Мортофакус в компании с огромным, под метр девяносто, римским легионером в полном боевом вооружении. - Чему обязан? - вопросил он, не ожидая ответа на свое приветствие. И правильно, что не ожидая.

-Мортофакус! - решительно потвердевшим голосом сказал Ник, - Мы все заявляем тебе, что готовы полностью прервать все наши взаимоотношения с Максимом и вернуть на место Эскалибур, в обмен на твое твердое обещание, что ни ты сам, ни твои сателлиты и "партнеры", - на этом слове он брезгливо скривился, - никогда, ни при каких обстоятельствах, даже не попытаетесь причинить, хоть самый малый, вред Максиму, а также его родным и близким.

По мере того, как Ник говорил, во мне все больше нарастало ощущение, что я не совсем прав, насчет "плевать". То есть, плевать, конечно, но не настолько. Кроме того, меня раздражало злорадство, все сильнее разгорающееся в глазках Мортофакуса. Наверное, потому, что, как я догадывался, в данном случае эта мерзкая сволочь окажется правой. Вообще, как я стал замечать, разные мерзкие сволочи, что-то слишком часто оказываются правыми.

-Во! - воскликнул Мортофакус, когда Ник закончил. - Что я тебе говорил, Максим! Нет, что я тебе говорил! Ты только глянь на них! Ведь это цвет нашего фейства! Элита! Вот Ник! Ты только представь, Максим, он освоил все философские учения Земли, от раннего индуизма до позднего марксизма! Он может одновременно дискутировать с исламистом, экзистенциалистом и национал-социалистом, и, ручаюсь, всех их забьет их же аргументами! А Диана! Ей нет равных в познании электроники, кибернетики, компьютерной техники и всего, что только содержит в себе интернет! И вместе с Питером, все они в курсе всего, что когда-либо было написано на Земле о психологии, психиатрии, психоанализе и пси-хо-тэ-ра-пэутах! Так, представляешь, сколько всего нужно узнать, и как развить свой интеллект, чтобы потом уже без всяких усилий сморозить такое?!

-Ты что, - сдерживая ярость, прорычал Ник, - идешь на Армагеддон?!

-Наоборот, Ники, голубчик! Наоборот. Если б я шел на Армагеддон, мне достаточно было бы согласиться с вашими условиями.

-Что ты мелешь? - опешил Ник.

-Лучше подумай, что ты мелешь, Ники! Они "готовы прервать все их взаимоотношения с Максимом", - передразнил он, - Это кто "они"?! Диана, Джерри, Микки!? Дианочка, милая, ты что же, собираешься забрать у Макса перстень и рвануть в большой космос? Нет, я-то бы это приветствовал, но подумала ли ты о том, что по этому поводу скажет Макс?! - Я глянул в ее сторону. Диана выглядела в точности, как Наташа в тот день, когда она единственный раз в жизни схватила двойку по физике. - А Джерри! Его серебряная пуля не оторвала от Максимки, но теперь этим решил заняться ты, Ники! И неужели ты думаешь, что Максим тебе позволит так издеваться над бедным фейским псом?!.. Но уж с мечом - это полный Армагеддец! Они "готовы вернуть на место Эскалибур"... Ме-ме-ме, ме-ме-ме!... - передразнил он и посмотрел на Ника с такой презрительной жалостью, что я сразу вспомнил Баклана. - ДА КТО Ж ВАМ ЕГО ДАСТЬ?!!! - вдруг рявкнул он с такой мощью, что в зале зазвенела люстра, а Джерри, подскочив, приземлился на все четыре растопыренные лапы с раскрытой от изумления пастью. - Вы что, забыли, что это - не простая железяка? Это - личность! И, между прочим, Максимкин боевой друг и товарищ. Они с ним уже побывали в двух крутых переделках. Меня, МЕНЯ! чуть не отправили в большой космос! И отправили бы, если б ты, Ники, меня не спас своим барьером. Я тебя не благодарю, конечно, чтобы не обидеть, но факт остается фактом. А какую Максим прошел проверку на вшивость! Ведь на мучительную смерть готов был пойти, но не предать! И после этого вы хотите устроить ему еще одну проверочку? Да если б я оказался таким же умником и поймал вас на слове, сейчас бы этот меч сверкал во все стороны, и, конечно же, досталось бы бедному Мортофакусу, только потому, что Максимчик его недолюбливает!

Он с выражением презрительного превосходства, которое опять напомнило мне Баклана, оглядел всю нашу команду и продолжил уже совсем другим тоном.

-Максимчик, сейчас я буду обращаться исключительно к тебе, чтобы эти, мои, так сказать, соплеменники, знали, что я не вру ни одним своим словом. Так вот, во-первых, меня вполне устраивает тот факт, что Эскалибур находится в твоих руках. Я считаю эти руки куда более чистыми и надежными, чем те, в которые он может попасть, оставаясь "на своем месте". Во-вторых, меня более чем устраивает, что Диана, не говоря уже о Джерри, неразлучна с тобой! Я поясню, почему. Видишь ли, Макс, мы все считаем тебя очень способным, даже талантливым. А это значит, что если ты пойдешь по пути высокой науки, например, физики, то тебя, несомненно, ждут выдающиеся успехи. Но если рядом с тобой всегда будет Диана, готовая снабдить тебя любой необходимой информацией, и что еще более важно, любой аппаратурой... Ты только представь, Максим, Диана сама может стать любым аппаратом, в том числе, таким, каких еще нет в природе! Тебе нужно будет только подать ей идею, объяснить, какого эффекта ты добиваешься, и готово! Есть работа на Нобелевку! Да черт с ней, с Нобелевкой! Лично я верю, что при таких-то условиях ты, именно, ты сможешь создать тот пресловутый межзвездный корабль, с помощью которого люди полетят, наконец, к другим звездам и галактикам, обгоняя время и свет! А для нас, фей, это будет решением всех наших внутренних проблем.

-Ты, я смотрю, здорово меня уважаешь, Морт, - не выдержал я, - прямо не верится, что именно ты мне только что подстроил... сам знаешь что.

-Подстроил, Максимчик, - радостно согласился он, - но ты упускаешь очень важное "если". Если ты пойдешь по пути высокой науки. А разве ты идешь по этому пути? Увы! Ты стоишь на низменной тропе войны, Максимчик! А на ней мне не хотелось бы с тобой встречаться. Потому что я тебя боюсь. Я не могу забыть, как близко от моей груди оказался тогда твой боевой друг и товарищ! Я правда люблю тебя, Максим, но, уж извини, себя я люблю больше.

-Так что ты все-таки предлагаешь? - раздраженно спросил Ник.

-А сущие пустяки! Все остается, как есть, плюс три свято соблюдаемых условия. Первое: никогда ни прямо, ни косвенно вы не будете обсуждать с Максимом меня и моих партнеров. Второе: вы никогда не станете беседовать с ним на морально-этические темы. И третье: по крайней мере, один раз в месяц вы будете напоминать Максимке о том, что ему следует позвонить мне и пару часов пообщаться либо лично со мной, либо, вот, рекомендую, со Стультумом, - он указал на легионера.

-Ну уж это - фигвам! - решительно возмутился я.

-Да ради Бога! - замахал руками Мортофакус. - Максимчик, это же не для тебя условия! Это - для них! Они должны тебе напоминать, а уж как ты поступишь - твое дело. Но заметь, взамен я не просто отзову своих партнеров и сам не буду тебя трогать. Не-ет! Я и мои партнеры станем твоими самыми надежными защитниками... не считая Джерри.

-Согласен! - твердо сказал Ник.

-Согласен, - эхом откликнулся Питер.

-Согласна, - чуть слышно проговорила Диана.

-Не согласен, - вяло пробормотал я.

-И не надо! Ты пойми, Макс, тебе-то никто и не ставит никаких условий. Ты - свободен! Но я надеюсь, что ты все-таки окажешься достаточно мудрым, чтобы сделать правильный выбор. Наука, Макс, это - святое! А вся эта политика, мораль, этика... все это - относительно! Ложить на это жизнь... Я бы, Максимчик, на твоем месте положил на это кое-что другое.