Ненавижу Италию. Что-то есть неправильно в этих каналах несущую смерть, начиная от Венеции, и разносящие ей по всем землям в округе.
Куда я не поеду никогда, так это туда. Никогда слышишь!
Я открыл глаза прервав монолог с самим собой. Надо было кому то что, то передать как обычно. Нет, я не шпион. Для шпионских дел я не слишком хладнокровный. Для шпионских дел я слишком ярок и заметен.
Она стояла в перекрестке и кого то ждала. Слишком приличная, что бы быть шлюхой. Секунду подумать и повернуть в проулок.
Проверить.
Четверть минуты, что бы убрать непослушные волосы под шляпу. Каблуки стучат. Иногда они ужасно раздражают, эти туфли.
На ней темно зеленое платье, на мне то же что, то темно зеленое.
Из второго проулка, появляется хохочущая группа и закрывает вид на нее.
Мне пришлось приложить немного усилий, что бы пройти через не большую толпу с пьяными идальго и шлюхами. Волосы опять растрепались, черт.
Ее не было. Исчезла как призрак.
Пробежать пару метров и выбежать на мост босоногих.
Через пару дней я встречу ее перед отъездом. Она влюбиться, я женюсь.
Вопли по правую сторону. Скоро начнется Венецианский карнавал. Никогда на нем не бывал. Говорят прекрасное зрелище. Все куплено уже, все примерено. И совсем нет желания на него идти.
Скука и грусть мои партнерши на танцах. Весело мне никогда почти не бывает.
Если выпить, то весело. Но много пить вредно.
Поэтому мне скучно и грустно.
Ненавижу Италию. Из-за нее.
Ненавижу Испанию. Из-за него.
А люблю...
Если вы меня спросите, какой она была я скажу что я помню только этот момент поиска. Каналы и поиск, и смех. Вот мои ассоциации с ней. И ее фраза на корявом французском " Вы пойдете кататься на лошадках?". И странная скука и грусть.
Она кружилась в темном платье по кругу с цветами, которые я ей подарил.
25 штук. Столько мне лет исполнилось сегодня.
И холодное ощущение пустоты внутри. Самонаполняемой собой пустоты.
Ничего кроме моего состояния не имеет значения, я как глубокое спокойное море, которое может взорваться ураганом в любую минуту. Но не стоит этим злоупотреблять. Можно пожалеть. Мне дали поводья.
Я не вижу, как она кружиться, я закрыл глаза. Слышу только шуршание юбок. Во рту пересохло, а плечу холодно от мрамора.
Она восклицает, что ей нравятся розы - да мне нравятся тоже.
Ей нравлюсь я - да я себе нравлюсь тоже.
Сухая граница отчужденности. Она так молода.
И я так молод, но такой старик. Старик в молодом теле, мальчик в теле старика.
Юбки шуршат как музыкальное вступление к основной теме. Тонкие руки обвивают мою шею, ласковые губы целуют шершавые щеки. Они душат меня, душат. Душат эти руки. Хочется оттолкнуть низкую тонкую фигуру, так что бы она проехалась на своих юбках пару метров по паркету.
Но я улыбаюсь и обнимаю в ответ крепче прижимая маленькое тело к себе.
Шептание слов на итальянском, французском. Я в шутку отвечаю на русском языке, хотя у меня жуткий акцент.
Смотрю на расширенные глаза, на смеющийся рот.
Где я научился говорить по русски?
Да так было одно дело.
Я смотрю на нее, что она краснеет от смущения. Почему не знаю.
Я уже забыл половину правил, но при хорошей игре надо отлично манипулировать ими.