Было ужасно жарко. Хотелось сбежать с этого милого соседства тетушек, дядюшек, кузин и прочих, где я оказался по чистой случайности знакомства с одной из троюродных сестер главы дома.
Морис. Интересно кто так назвал ужасного мальчугана лет 10 который весил больше чем я в свои 25. Ужасное зрелище. Ребенок под стать родителям, такие же хряки и характеры у всех соответствующие.
Жуя яблоко я смотрел на повизгивающего отрока, похрюкивающего и читающего стишок так словно кто то ему засунул руку в зад по локоть и вытянул содержимое.
Я не люблю детей. Чужих подавно. Этого бы я прирезал что бы не позорился уже в таком возрасте.
Но он читает, и даже не старается потому что знает что все будут улюлюкать и говорить ему что он талант.
Положив огрызок на блюдо с яблоками стоящее на столе, так что бы этого не заметили, но что бы огрызок был на виду улыбнулся.
-Правда он прекрасен, месье ля Монд?
Я пару секунд смотрел на полную даму смотрящую на меня вроде бы с надеждой.
-Кто? - спросил я полностью выкинув из головы Мориса и его стишок.
-Морис конечно же! - воскликнула она,и посмотрела на меня с еще большей надеждой. Или возможно с полнейшим пониманием того что вопрос не нуждается в ответе, тем более моем. О Господи.
Мне нельзя было огрызаться вообще. Поэтому улыбаясь и сияя как копия солнца мне пришлось раскланиваться и давать хвалу этому прекрасному маленькому человеку. Какое лицемерие. В лицемерии плохо то что ты осознаешь его. А если ты еще и хорошо это делаешь, не приходиться лицемерить сверх нужной платы. Ты всегда знаешь цену и своему жесту и своему лицемерию, даже если цены у всех разные. Инфляция-с. Спас меня неизвестный мне человек утянувший даму знакомить со своими племянницами-дочерьми. Как вы поняли, там было много детей. Надо сказать что я приболел и мне срочно нужен покой и отдых.
На улице темнело и зажигались первые огни звезд. Я редко смотрю на них. Потому что когда смотрю, меня начинает наполнять безмерная тоска. Здесь небо низкое, на востоке высокое и глубокое. Два совершенно казалось бы разных неба, но оно одно. И я бесконечно печален когда смотрю на него. Поэтому я на него не смотрю. В конюшне лошади фыркали, пахло сеном и навозом.
Не знаю для чего я пошел к конюшням. Как обычно словно нитка потянула от сердца и изнутри в сторону. В сторону. Это сначала нитка, превращающая в глас, в зов который манит тебя к себе.
Манит на столько, что превращается в высокую ноту камертона. В натянутую струну внутри тебя. И если ты не отзовешься, то ты взорвешься. Глас мучающий словно голод, нить вытягивающая жилы.
Повернув за угол конюшен я резко спрятался. Либо ты пригибаешься либо ты получаешь тяжелым по лицу.
Шепот я не смог различить.
Я мог выйти и прикрикнуть, напугать. Мне всегда интересен шепот по углам. Он дает гораздо больше, чем стон, что бы не послужило причиной. Угрозы и раздражение. В этом шепоте что то еще, но расслышать я не мог.
Повернувшись я пошел в сторону дома.Нечего тут делать говорил голос.
Он же заставил меня побежать. На следующем углу постройки я врезался в человека. Последнее что я увидел было дула пистолета. Удар,запах пороха, и небо.
Запах травы и небо. Такое низкое. Приносящее глубокую печаль.