Сидя на гранитном парапете Спиваков разливал воздух по бокалам оперившейся тишины. Ему нравилось втыкать робкие, но такие ещё острые иглы осознания в тело времени и наблюдать как оно корчится всем своим существом, шипя отплёвывает на плитку мостовой нутро, падающее и дробящееся на так любимые людьми кванты: секунды, минуты, часы и так далее до бесконечности.
Спиваков мог легко определять границы чего угодно, он определял их как для себя, так и для всего окружающего, ему в какой-то степени было необходимо видеть поблескивающий голубоватым разделительные линии, так проще было вкушать мир. Проще было осознавать свое положение в геометрической пляске сущего.
Он часто выступал в роли акушера идей, принимая их как правило недоношенными и засовывая их в грязные, ржавые камеры, Спиваков наблюдал дальнейшее развитие этих пульсирующих эмбрионов, некоторые умирали ещё на стадии образования конечностей, иные обрастали причудливыми опухолями выпуская метастазы в ткань континуума эти идеи преображали его, заставляли светиться собственным светом трансформации.
Так Спиваков просидел несколько часов, и когда ему все наскучило он решил позвонить в Хранилище и вызвать своего старого друга Капельмана. Когда-то они сиживали ещё на лекциях профессора Меринкова, заразившего весь их курс лихорадкой, просто для того, чтобы снять забавное видео. Не заболел лишь Капельман, судя по всему из-за какого- то врожденного иммунитета. Он часто приходил навещать Спивакова в больницу, так они и сдружились ведя непринужденные беседы о природе человека и его пространства. Спиваков имел совершенно отличное от своего собеседника мнение на этот счет и споры их возобновлялись до сих пор при их нечастых, но длительных встречах.
- Привет, Эдик! - сказал Спиваков в черный пластик телефона -Давай сегодня на Площади встретимся?
- А! Миша! Конечно - конечно! Встретимся, я тебе принесу кое что с работы, думаю , ты очень обрадуешься этому моему подарочку. - радостно прокричал Каппельман.
- Хорошо, тогда через два часа на нашем месте.
- Идет.
До Площади было добираться довольно далеко. Нужно было пересечь полгорода. Спиваков специально назначил встречу именно там. Ему не хотелось быстро добраться до места, хотелось потолкаться в общественном транспорте, хотелось плавиться от немыслимой августовской температуры. Иногда змеевидные клубы настоящего упруго сплетались вокруг идущего долговязого Спивакова, сжимали его и он становился ещё более тонким и неосязаемым. Внезапно он побежал, бежал по мостовой, людей вокруг совершенно не было, не смотря на то, что было воскресение. Спиваков не думал почему нет людей, глаза его остекленели и покрылись корочкой бесцеремонного солнца. В его метущемся сознании рвались холсты с сочной живописью проекций действительности. Спиваков несся мимо множества платанов, отвоевывавших территорию у растений, людей, скотов и гадов, у всех это был платановый мир августа, неописуемый в зелени своего хаоса.
Вдруг Спиваков сделался каким-то пассивным и хотя движения его оставались порывистыми, он словно бы бежал сквозь густой кисель улицы и никак не мог выбежать из него. Со стороны картина эта казалась чрезвычайно смешной, однако видеть её могли лишь дьявольски яркие платаны. Длинные стручки плодов этих мало вменяемых растений казались сейчас Спивакову тянущимися к его существу пальцами пришельцев из третьесортных фильмов. Платаны хохотали каждой клеточкой своей коры, своих листьев, над тем как Спиваков нелепо замедленно бежал с гуттаперчевой пластикой французского мима.
И без того длинное лицо Спивакова вытянулось ещё больше, глаза приобрели совершенно пустое выражение, рот приоткрылся сочась зеленоватой слюной. Он бежал и бежал замедленно поворачивая голову то в одну то в другую сторону, силясь что-то прокричать, у него выходил лишь булькающий хрип и из глотки комьями выпадали сгустки зеленой жижи, которая состояла из кишащих, и трясущихся жеванных листьев платанов. Спиваков казалось не замечал метаморфоз которые происходили в его организме и все что выходило из его рта казалось ему таким же естественным, как если бы он просто плевался. Не смотря на свое замедленное движение вскоре он все же миновал платановую аллею и движение его приобрело обычные человеческие характеристики, оглянувшись он увидел, как выпавшие из него платановые сгустки прорастали в землю и приобретая голографические очертания будущих деревьев дробили стонущую плитку мощными корнями. Спиваков отвернулся и побежал быстрее. Желание ехать на троллейбусе сменилось у него просто желанием добежать да нужного места без посредства каких-либо транспортных механизмов.
Солнце медленно двигалось по невыносимо яркому небу, редкие рваные облачка тут и там пугливо жались друг к другу боясь испариться гневным светилом. Ангелы по прежнему бились в небе с Валькириями, крича благим матом Архангел Михаил отправлял в бой когорту за когортой и горние силы с абсолютно непроницаемыми лицами рвались вперед, на топоры воинствующих дев в сияющих кольчугах. В свою очередь Отец Живых экономил своих скалящих зубы и рычащих красавиц. Глядя на все это небесное столпотворение Спиваков не закрывая рта приближался к площади. Чем ближе он подбегал к ней тем больше людей появлялось на тротуарах, и когда оставалось пробежать последние триста метров толпа окружавшая Площадь стала столь плотной, что Спивакову приходилось проворно распихивать локтями медленно шагающий строй. В конце концов он стал уже со всей силы лупить по головам, ногам, животам и вообще по всему до чего мог дотянуться. Люди всхлипывали и валились под ноги своим товарищам. Так он продвигался ещё минут пятнадцать и в конце концов весь взмокший и помятый выскочил на простор Площади. На ней не было ни животных ни людей, даже вездесущие платаны не могли протянуть своих жадных щупалец к этому месту. Это наводило на какие-то весьма невеселые мысли однако в современном мире вообще мало что могло вызывать положительные эмоции. Спиваков не хотел долго думать о подобных пустяках, перейдя на шаг, он спокойно с выдержанной осанкой он направился по диагонали пересекая уже начавшую покрываться рябью мурашечных бугорков площадную плитку. За спиной его раздался какой-то единый вой тысяч пришедших к Площади, вой постепенно перерастал в стон, это жутковатое звучание многоголосого левиафана склеенных жарой разномастных тел, липнущих друг к другу промокшей потом одеждой. Все они разинув провалы местами беззубых ротовых полостей, жадно орали, гудели, хрипели. Это был гул ожидания и Спивакову совершенно не удавалось различить отдельных голосов, только монолитный ставший в его голове уже свинцовым, гул.
"Интересно" - подумал Спиваков - "Какого черта, вся эта смрадная человеческая куча пялится на меня, чего они разгуделись?! Странно все же, странно."
Не успев додумать эту свою мысль до конца Спиваков почувствовав сильнейший удар по ноге повалился на волнующийся асфальт и нелепо загребая руками стал отчанно пытаться подняться. Упал он практически в самом центре Площади и до условленного с Капельманом места оставалось дойти совсем немного. Что то притягивало Спивакова к асфальту, казалось, что вся поверхность Площади сделалась вязкой жижей с устойчивым запахом рубероида.
"Блять, что же мне теперь делать с новым костюмом?!" - истерически думал Спиваков, не обращая внимания на то, что по всем ощущениям его организма, он находился уже глубоко во внутренностях площадного асфальта, при этом всё же сам он и слипавшиеся, комковатые зрители толпящиеся по обочинам, наблюдали, что он все ещё на покрытой рябью поверхности.
Этот когнитивный диссонанс вызвал в толпе, совершенно непредсказуемые реакции, словно бы сами ощущения тела Спивакова по неизвестным каналам связи транслировались во вне и окружающие живые существа непрерывно воспринимали эти сигналы, и проникались похожими ощущениями. Некоторые из гудящей толпы начинали валиться наземь, в и эпилептически хватали зараженный солнцем воздух, пытаясь надышаться, прежде чем сгинуть в каменно-гудроновой могиле. Иные радовались и голосили мантры Кирпичных Мудрецов.
Колет, колет
Кисет на дорожку
Камешек под ножку
Стеклышко в глазок
В пролет под шумок
В канавку под свет
Из-под ветра
Из-под баржи
Называют на "Ты"
Вызывают сустав
Опрометчивым став
Наступив на костяк
Пустяк
Наигравшись в панно
Вставляю сверло
Под серый асфальт
Песочком в закат
Спиваков в силу специфики своей работы знал, конечно, все мантры, любых мудрецов, лам и иных представителей меньшинств от духовенства, он даже силился как-то выразить это свое знание, и катаясь по мягкому телу Площади он заливался смехом, словно его подвергли пытке козлом.
Нельзя было сказать, сколько это продолжалось по времени, так как время само по себе перестало существовать в данных обстоятельствах. Спиваков оргиастически подрагивал уже валяясь без сил на смех, народ стал понемногу расклеиваться, приходить в себя приобретая своеобразную бытовую конкретность. Из толпы можно уже было выделить людей определённого достатка, национальности, и найти любые другие критерии дифференциации.
У всех присутствующих вокруг Площади стали даже проявляться осмысленные выражения лиц. Словно бы в одночасье люди осознали свою самость и у них в связи с этим появились какие-то будничные дела. Некоторые устремились к торговому центру, иные к своим машинам. Просто, и легко они осознавали семейные отношения связывавшие их с присутствующими их женами, детьми, родителями и так далее.
Спиваков захлёбываясь кровавой пеной, попытался подняться и сесть, он изо всех сил оперся на болевший от кликушеских судорог локоть, но тот не послушавшись его - подкосился и Спиваков снова бессильно упал на успокоившийся, хотя и застывший в беспокойном волнении серый асфальт.
Он внезапно начал чувствовать свое тело, почувствовал мелкие, противные камешки больно давившие его плоть по всей поверхности. Болела голова. Во рту был отвратительный горько-металлический привкус.
Сил хватило, только, чтобы повернуть голову в одну из сторон, Спиваков выбрал повернуть голову вправо. В той стороне, куда обратились его мутные, практически лишившиеся человеческих качеств, глаза он созерцал зрелище более чем печальное, в его направлении двигалась парочка ППСников. Нужно было что-то делать, а вот что, был конечно большой вопрос.
Но Спиваков с молодости был находчивым человеком и он решил притвориться, словно он наблюдает ход небесных светил и что, вся эта пена и кровь, залившая его пиджак ничто иное как последствия его наблюдений. Но тут к горлу подкатил сильнейший порыв тошноты, который не было никакой возможности подавить. Спиваков как ужаленный вскочил сначала на ноги, но те предательски отказались нести его вес на себе и подкосились, он упал на колени и стал изрыгать из себя все, что попадало в его желудок за сегодняшний день.
Пока он это делал взгляд его натыкался на весьма причудливые вещи исходившие из недр его собственного тела. Попалась даже упаковка с сюрпризом из шоколадного яйца. И тут Спивакова осенило: "Сквозь собственный организм я познаю окружающее и оно откладывается во мне со времен ещё моего давнего детства, видимо каждый предмет, который я видел, каждое чувство, накапливаются внутри меня и теперь судя по всему восприятие мое - переполнилось и старая информация исторгается из меня" И так лежа из Спивакова вываливались все привычные бытовые и не бытовые предметы, особенно завораживающе выглядели абстрактные понятия, такие как: бесконечность, любовь, счастье и многие, многие ещё. Подходящие уже совсем близко ППСники не оценили сначала масштабов происходящего, они оставаясь поодаль видели как до невероятных размеров растянутые челюсти Спивакова выталкивают на свет здоровенный грузовик.
Спиваков в этот момент отчетливо вспомнил, как в детстве отец его водил такую машину в карьере. Маленький Спиваков, часто ходил с ним на его работу дабы поковыряться палкой в титанических протекторах колес этого левиафана. Машины эти назывались священным для маленького сознания Миши Спивакова - БЕЛАЗ, и это мягкое, без острых углов слово делало все из гигантских самосвалов добродушных персонажей обыденной жизни. Но сейчас слыша хруст собственных черепных костей и даже боясь думать о том. Что там происходит у него во внутренностях Михаил Петрович Спиваков, понимал, что никакого добра хранившийся в нем все эти годы БЕЛАЗ не несет, и хотелось бы, чтобы все это закончилось не добром даже, а хотя бы наименьшими потерями для самого Спивакова.
Один из патрульных достал рацию и начал отрывисто что-то говорить в неё. За шумом происходившего с ним самим Спиваков не мог разобрать ни слова. Второй патрульный достал из кармана на удивление технологичную портативную камеру и стал снимать как из Спивакова сочилась наружу вся его жизнь, как предметная так и духовная.
Сонмы призраков и миллионы предметов вырывались сквозь разорванную гортань, и раскрошившиеся челюсти Спивакова. Вокруг него собиралось колоссальное нагромождение похожее на свалку антиквариата, а над ним метались тени и светящиеся шары старых идей, убеждений, представлений, да и просто мыслей, образы всех слов и восковые копии всех людей, с которыми он когда-либо встречался и общался. Эта летописная рвота отражала все контакты Спивакова с миром.
Глаза его практически провалились вглубь ещё сохраняющей свои прежние очертания черепной коробки, тело его как будто всасывало само себя, не страдавший, и до этого момента, излишней полнотой Спиваков сейчас походил больше на обтянутое дряблой кожей дерево. Он продолжал упираться бессильными руками в землю и в пространство вторгались все новые и новые формы его прошлого.
При этом сознание Спивакова оставалось кристально чистым, оно как будто приобрело новые грани восприятия.
"Интересно" - думал Спиваков - "Как все же странно устроено современное человечество, что в итоге от него остается куча хлама. Куча бессмысленно нажитых впечатлений, вещей, бестолковых сейчас, но таких важных когда-то мыслей. Невыносимо само осознание этого, этого, макабра опредмеченного мира, пусть я заполню своим никчемным содержимым всю эту сраную площадь, я все равно не оставлю на ней ни крупицы чего-то ценного"
- Миша, Миша, а вот и зря ты так думаешь, милый мой, дружочек.
Голос был конечно очень хорошо знаком Спивакову. Это был Капельман, наверняка уже заждавшийся его на другой стороне.
Ответить Спиваков конечно не мог, из-за здоровенной античной статуи лишь наполовину выступившей из его зева. Он не мог даже поднять глаз так как они уже пару минут болтались внутри черепа вместе с мозгами.
- Вот. Станислав Сергеевич, а Вы-то говорили, что мол толку не будет никакого. Вот Вам и платановые аллеи и августовский зной. Парень-то нам товара поставил на десять лет вперед. Думаю можно и о новом корпусе подумать.
"К кому это там Эдик обращается, и что вообще, нахрен, происходит?!" - раздраженно думал Спиваков рождая очередного воскового знакомого
- Да уж, блядь, Эдик а ведь он действительно хорошо пожил, смотри-ка, тут тебе и Лувр и Эрмитаж, и даже, вот, гляди - Британский музей. Хоть Гипермаркет открывай - полный пожилой мужчина подошедший к Капельману из-за спины был совершенно лысым и имел мерзкий гнусавый голос. Лицо этого субъекта все было покрыто странными золотистыми пятнами.
"Ах ты ж, сука!" - забилось в голове Спивакова сознание - "Это ж наш, гнида, профессор, не зря ты Эдичка, видимо не переболел лихорадкой-то, ох не зря, блядь, мог бы я..." Мысль прервалась, и сознание милосердно оставило Спивакова, его изломанное и словно бы раздавленное тело лежало на волнистом асфальте окруженное несметным количеством вещей, и призраков, демонов и комплексов выглядевших словно опухолевые сгустки брызжущие желтоватой слизью.
Тело казалось теперь совершенно выжатым, отдавшим миру все, что оно могло. И пустые глазницы заполненные блеском закатного августовского солнца выглядели все же удовлетворенными.
- Ну чтоже, Эдик, поздравляю тебя с повышением. - улыбаясь тряс руку Капельмана золотокожий Мерников. - Ты теперь у нас стал начальником Хранилища. Собирай всю свою бестолковую метафизику к себе, а товар по аукционам, да по антикварам, твои 35% законные получишь, как все сбудем. Кстати статую вот эту от требухи отмойте и мне лично доставьте. - и показав в небо толстым пальцем, профессор продолжил - Он лично хотел себе такую.
- Все сделаем, Станислав Сергеевич, все как учили - радостно улыбаясь проговорил Капельман и обращаясь к ППСникам - Эй, чего уставились, кретины, а ну быстро мясо к себе в "Бобик" кинули и на консервный завод, и вызовите мне сюда бригаду Чистильщиков из хранилища.
Когда патрульные проносили тело Спивакова, Капельман провожал его взглядом
- Ну вот Миша, а ты все про кастомизацию пространства рассуждал, все говорил мне, что в твоем мире, есть только то, что ты сам для себя выбираешь. Ты все говорил, что можешь сам настроить пространство и время под себя. Что не будет у тебя ни болезней, ни глупых привычек. Зачем же тебе тогда, куча вот этих милых плюшевых безделушек? К чему вот эти три шлюхи? К чему лекарства от гонореи? Не отвечаешь? А к тому Миша, что мир реален и хочешь ты этого или нет, все это окружающее говно, накапливается в тебе и в конце концов клапан срывается и начинается вот такая вот хуйня.
Милицейский УАЗ с мигалками уехал уже далеко, прибыли и машины чистильщиков в белых защитных комбинезонах, и стали покрывать все вокруг специальным чистящим составом, а Капельман все смотрел куда-то в сторону и напевал себе под нос