Артемский Михаил Владимирович. Ойлянские записки 1

ОЙЛЯНСКИЕ ЗАПИСКИ

(соавторский проэкт)

ранний вариант читайте на страничке Юлии Сиромолот.

История первая. Золото Ротарука

Сия странная история произошла в те далекие времена, когда ойляне еще

не пользовались люстрическим освещением и самым крутым достижением

науки считался механический арифмометр. Была когда-то такая

машинка. Вроде пишущей. Клавиши разные, кнопочки, колесико такое

большое с ручкой. Крутишь эту ручку, долго крутишь и в окошечке таком

специальном циферки бегают. Как музон заиграет, так и готово

вычисление, стало быть, бери перо и заноси в реестр цифирки свои. Да,

долго прослужили Ойлянской науке сии машинки. Я сам еще помню

такую. Использовалась она правда не по прямому своему назначению, а

для раскалывания орехов. Положишь орех между лимбами степени и

маховиком гиперболического синуса, крутанешь ручку - тррах! - И

собираешь потом зернышки. Но довольно воспоминаний. Я снова

отвлекся. Рассказ пойдет не о счетной машинке, а о байде,

исключительно о байде. Работал тогда в только что образовавшемся

Великом Органоне такой скромный, но весьма ученый муж по имени Симеон

Никитич Горох. Нет, вы не подумайте, к правившей некогда на Земле Ойле

династии он не имел отношения, просто однофамилец. Хотя всякое

говорили, но то все сплетни. А Занимался Симеон Никитич пермутацией,

сиречь, превращением веществ. Особливо его металлы увлекали. Не то,

чтобы он все силы свои обращению свинца и прочих неблагородных

субстанций в золото отдавал, но задача эта его также занимала и

профессор ее почти разрешил.

Стояло раннее июльское утро. Жара еще не достигла такого градуса, при

коем мозги отказываются мысленствовать, но Красно Солнышко уже рассупонилось,

зачирикали пташки разные, выползли зеленые ящерки погреться, вышел из

своей хаты Старик Ромуальдович, произнес длинное наставление юнцам и

юницам, понюхал свою портянку и аж заколдобился. А юнцы и юницы,

между тем, окружили мудреца, разъяснений требуют, чтоб, значит,

сумления насчет полетов на Луну развеял, раз и навсегда решил: чушь

ли это несусветная, либо же, когда-нибудь ступит человек на

поверхность безвоздушной спутницы планеты нашей?И обвел их всех

Старик Ромуальдович строгим взглядом, и поднял очи к небу, и сказал

задумчиво:

- Эх, жара будеть! Дождичку бы надать!

И насупился Старик Ромуальдович, обвел строгим взором поросль глупую. Кааак вдарит

шапку оземь, кааак гаркнет голосом командирским! Тут все и уразумели:

серчаеть мудрец-то! Задами, задами да огородами, пятяся, отступать

начали. А шапка у Старика Ромуальдовича, надо сказать, знатная была,

из чистой меди сделанная, потому-то, когда он ее оземь грохнул, такой

звон пошел, такой звон, что проплывавшее где-то в средних слоях

тропосферы мелкое облачко вздрогнуло и пролилося дождичком.

- Вот так-то! - назидательно вымолвил Старик Ромуальдович. - Неча о

глупостях всяческих витийствовать, землицу пахать надать!

и пошел он на огород свой. А за всем этим и наблюдал профессор

Горох. Подставил он нужные значения аргументов функций, завертелись

мозги ученые, дифуравнение третьего порядку решая, а тут, как раз, и

молния сверкнула, и гром грянул. Озарило ученого. Быстро набросал он

схему нового, доселе невиданного магического агрегата. Ну, его, конечно,

мы все хорошо знаем. Симеоновой байдою сие устройство

зовется. "ДА, - спросит пытливый читатель, - чего это ради он о сем

бытовом предмете речь завел?". А я

вам так отвечу: читайте эти записки до конца и тогда все сами

уразумеете.

ЧАСТЬ I

Все началось с письма Бодунова. Нет, все началось с того, что я

протосеваста нашего, господина Вавкиля в обмане уличил. Попробовал

Сидор Карпыч борзоплюйную книгу за рукописную выдать и нажиться на

сем. Воззвал я тогда к его совести, но, вместо благодарности и отказа

от неблаговидного дела, Вавкиль из Общины меня выставил. Я и не

огорчался сперва. Напротив, радовался даже. На жалованье переписчика и

так не разгуляешься, а тут еще такое! Подался я в похвалыжную лавку. И

не в какую, а в знаменитый "Златой телец". Везение, однако, мое

недолгим было. Там же не по вдохновению, а по поручению вирши сочинять

надо! Похвалыга из меня не вышел. А, между тем, все заработанное

мелькало уже последними искорками и мне оставалось два выхода: то ли

на паперть с протянутой рукою, то ли куда-нибудь на чугунейку, на

нужнОй труд.

Вот тут-то Горис Бодунов и протянул руку помощи. Так и было написано:

"...а, потому, прими руку помощи и в ней..." - звонок в дверь оторвал

от чтения. Мальчишка-посыльный сунул мне увесистый пакет темно-синей

ткани и был таков. "...и в ней, - вернулся я к эпистоле, - немного

деньжонок на первое время...".

Ничего себе "немного"! - Когда я дрожащими пальцами разорвал материю,

оттуда посыпались монеты. Они падали на стол и со звоном раскатывались

по полу. Лазая на карачках и ругая свою неловкость, я насобирал три

своих годовых жалования. А, между тем, в последующих строках, друг

Бодунов сулил богатства и вовсе уж несметные. Надобно только к началу

новой луны домой приехать. А там уж...

Омнибус полз медленно и я, рассеянно глядя в окно, пытался строить

догадки насчет того, что же такого предложит мне Бодунов. Горька

сделался богачом? Да, видать, что-то большое в Тихом лесу сдохло!

мамонт, не меньше. А то и целый дракон!

Уже в густых сумерках я постучал в окно родительского дома. Отец,

конечно же, спустил на ночь Серка. Пес лаял так, что я не мог подать

голоса. Видел по теням на занавесках, как мечется матушка,

растопыренными руками преграждая путь хозяину. Наконец батя рванул

створку в передней и выпалил из "левши" в звезды.

- А ну, - грозно загудел его голос, - не балуй тут!

- Пап, это я. Отвори.

- Кто "я"?

- Ну я, Влас. Отвори, батя!

- Сынок, ты, шо ли?

- Я. Ктож еще?

- Так ты ж, вроде, у городе?

- Так я приехал...

- И то правда, - бормотал отец отворяя калитку, - мамка на яйце шо-то

вчера гадала. Я, тогда еще, над бабой посмеялся. А вонож как!

Дома было хорошо. Как только в первый день бывает. Пока Сонька с

Глашкой собирали поздний, по случаю моего приезда, ужин, отец

рассказывал, почему стрелял давеча из ружья.

- Та понимаешь, сынку, яка-то сволочь повадилась по ночам у горОд

лазить. И, доброб оно воровало бы там кавунчик, или, хоча бы, картошку

копало, так нет, лезет, чертово рыло, напролом! Поломает все,

потопчет! Позавчера вот нужник сломало! Хороший такой нужник,

крепкий. Теперь чини!

- Ты как там в Столице, сынок? - вступила в разговор матушка чая сбить

мужа с нужниковой темы. - А то пишешь редко. Жениться не надумал еще?

Я пробормотал в ответ неопределенное: "посмотрим". Не хотелось

касаться этой темы.

- А тебе тут уж и невеста подоспела, - продолжала матушка собирая

тарелки да миски, - Ксеня, Петра Давыдыча дочка. Помнишь?

Ксеню я помнил еще совсем ребенком. Лет десяти, если не меньше. Это

сейчас ей...

- Ей осьмнадцать вот скоро, - словно прочтя мои мысли сказала

родительница, - такая лапушка. И добрая, и хозяйственная, и, главное,

давно тебя любит. Ты

бы, сынок, сходил бы, поговорил с девушкой.

- Схожу. Только после как-нибудь. Я же по делу приехал, не просто так.

- Смотри, как бы не увели. Тут вот Бодуновых младший тоже у своих

гостит. Горюша. Помнишь? Так он уже ходил.

Я зевнул, прикрывая рот ладонью. Сильно хотелось спать.

- Ксеня ему отказала. Но Горька же упрямый.

- Хороший сын, - сказал батя, - не то, что некоторые! Приезжает домой

каждый год. Крышу вот недавно своим варяжской черепицей покрыл.

- Погоди. Я тебе тоже скоро покрою. Не хуже.

- Ага, покроешь! - отец забрал сивые усы в горсть. - Фемибрехиями

своими.

- Амфибрахиями, - поправил я, - черепицей покрою. И нужник тоже

поправлю.

- Это да, - сказал батя, - без этого никак.

- И что он ломает все, этот...? - спросил я допивая чай. - Может кто

зло держит? Ты не стесняйся, скажи. У меня знакомые в Столице

есть. Живо на место поставят.

- Да какое там зло! Клад он ищет. Вот что. Сокровищ куча несметная,

деньги, камешки и прочие.

"Так так, - затикало в голове, - клад. Интересно. Может Горька...".

- ...Только брехня это все, - слова отца прервали мои размышления, -

бабьи сказки. Ну, время позднее. Пора уж и спать.

Ко сну поднялся я в свою старую комнатенку. Тряпичные вязаные

половички, подушка с душным запахом лаванды. Вот где время не

движется, - тихая заводь! Улегся, погасил свет и все не мог уснуть,

все клад этот из головы не шел. А, вдруг, не брехня? Вдруг это все

правда и Горис его нашел?

Молодой Месяц светил в окно и в его неровном свете заметил я, что Орёл Трёхногий всё-таки

стоит на шкафу.

Утром солнышко подтвердило ночное впечатление: кошмарная птица впрямь красовалась на своеобычном месте. Орёл был как

орёл, только промеж лап торчал отнюдь не птичьих размеров "прибор". Эту

скульптурку Горька собственноручно вырезал из полена и подарил мне на

шестнадцатилетие, кажется. При тогдашней постоянной озабоченности-

вполне естественно. Матушка хотела порубить и в печку, "срамоту

такую", но на мою сторону вдруг встал батя. Вот Орёл и засел на шкафу,

откуда его стать не бросалась в глаза. Сейчас он грозно пялил на меня

деревянное око - точь-в-точь, старшина на новобранца. И в самом деле,

часы показывали без четверти десять. Мои хлопотали уже во дворе. Я

быстро привёл себя в порядок, проглотил завтрак и отправился повидать

Гориса.

Друга детства я нашёл мало изменившимся. Мы не видались лет

пять подряд, только переписывались, а в письмах он, разумеется, не

менялся. Бодунов, голый по пояс, рубил дрова на отчем подворье. Жиру

за эти годы он не накопил нисколько. Повернул на оклик красную от

работы рожу, признал, заулыбался. Аккуратно положил топор на колоду и

полез обниматься.

Старики Бодуновы и их старшие сыновья о чем-то громко спорили на

чердаке, такчто водочки за встречу Горька налил сам.

- Ну, как поживаешь?

Мы задали этот вопрос друг другу одновременно. Я смутился, а Бодунов

рассмеялся.

- Да ничего себе поживаю, - отвечал Бодунов закусывая водку свежим

огурчиком, - работаю. А вот про тебя слыхал, в кулак

свищешь. Что случилось?

- Да так, не лижу задницы, какие нужно.

- А какие лижешь?

- Да никакие! Что ты, Горька, какой из меня подлиза?!

- Это да. Извини. Надеюсь, ничего серьезного там не натворил?

- Да какое там! Мелкие дрязги.

И я поведал о своих последних злоключениях.

- Ну это ничего, - сказал Бодунов, - это пустяки. А, между тем,

Онуфер положил мне, точнее - мне и помощнику жалование. И у меня

полномочие выбрать этим помощником кого посчитаю нужным. Вот я тебя и

выбрал. неужто откажешься?

- И сколько?

Горис назвал сумму.

- За полгода? За год?

- В месяц.

- Ого! Да за такие деньжищи твой Онуфер всю нашу Общину Человеколюбия

с потрохами купит. А протосеваст наш, господин Вавкиль, будет ему

регалии по утрам бородой чистить.

Горис хохотнул. Видимо, вообразил картину во всех подробностях.

- Тем не менее, это так. Ну, что?

- С державой связываться уж больно неохота...

- Ну, коли так, - Горис нагнулся, закряхтел, шаря под столом. Дурацкая мысль успела прийти мне в голову: сейчас он

меня поленом, или что у него там припасено, чтобы зря не болтал... Но

Бодунов извлёк и бухнул на стол не полено или что другое, опасное, а

всего лишь плоский кошель. Дёрнул завязки, потянул, развернул

горловину. Золото. Крупный слиток золота величиной, наверно, с

кулак. Свет проникающего в окно солнца играл на неровностях, заливая

глаза.

- Ну, - усмехнулся Горис, - готов теперь державное слово выслушать?

В голове моей все мутилось и мешалось: Вавкиль в сочетании с Онуфером,

оскаленные рожи моих человеколюбцев, батина хата под новой

крышею... И, словно декорации спектакль, сопровождало все это золото,

таинственный клад, полные сундуки сокровищ.

- Ну, конечно, согласен. Во имя старинной дружбы. Ну и корысти ради.

- Это мы понимаем! - Горька снова хохотнул. - Сейчас в чулан пойдем,

там все и разъясню. А, пока, еще по одной, а?

В чулане, как будто, ничего и не изменилось за эти годы. Тот же

"рабочий", как именует Горька, беспорядок. Разбросанные всюду листки с

магическими рассчетами, толстенные фолианты, обрывки

проводов... Впрочем, нет, кое-какие перемены, все-таки были: вместо

механической цифирной машинки, на столе красовался старенький

"Горбунок". Бодунов очертил его кругом, а, затем, включил.

Засветилось зерцало, вскричал вскочивший на забор петух, отворились

ворота. Горис забормотал заклинания, вызывая духа. Системный короб затрясся мелкой

дрожью. Бодунов осторожно положил на него золотой слиток.

- Можешь сам спросить, - сказал он мне тихонько, - только не мешкай. Я

не смогу удерживать его долго.

- А о чем спрашивать? - таким же шепотом отвечал я. - Про золото, что

ли?

С минуту я раздумывал, наконец, решился:

- Где выкопали это золото?

Резво зашуршал борзоплюй. Спустя пару мгновений, мы уже читали ответ:

"нигде".

Это меня удивило. Как же это: нигде не выкопали? Может, со дна морского?

- Кто и как его добыл?

На сей раз ждать ответа пришлось дольше. Да и разобрать напечатанное

можно было не полностью: одни буквы были едва различимы, другие же

сливались в сплошную черноту. Кое-что, однако, мы узнали. Ответ духа

был в стихах. После нескольких неразборчивых строк значилось:

Так злато сделал Ротарук,

Субстанцию преобразив:

Сперва его разящий лук,

Что всякого бы поразил,

Открыл дорогу для...

Далее так ничего и не удалось разобрать. Кроме, разве что, одного

слова: "очами". А заканчивалось все строчкой: "И вынул слиток

золотой.".

- Ты что-нибудь понял? - спросил Бодунов, когда дрожь прекратилась и

дух улетел восвояси.

- Нет. То есть, как это: "сделал Ротарук"? Значит...

- Ага, - зло усмехнулся Бодунов, - именно. Не от природы

золотишко. Сделанное.

- Как сделанное? Этого же не может быть.

- То-то и оно, жабий клык,- проворчал Бодунов,- сам, небось, ещё в школе

учил: "нерукотворны три вещи вовеки- пустынная роза... "

- "Золото полного веса и добра жена плодоносна", - подхватил я.

- Вот. Не забыл, выходит.

- Так это и не жена плодоносна, Горенька!

- Да уж... и не пустынная роза. Да хоть бы и то! Слишком его много,

понимаешь ты, что может быть?

Я опустился на колоду,служившую Горису и табуретом, и рабочей

подставкою. Воображение рисовало обвал ойлянского, да и не только

ойлянского хозяйства, в сравнении с коим, слом МАИРа. положивший конец

прошлой смятки, покажется пустяком.

- Мы-то что делать будем? Искать, кто он этот Ротарук и отчего он

ротарук?

- Ротарука искать это не наша забота. И Ротарук этот вовсе не

ротарук. Не изо рта растут у него руки. И рук этих у него не рота. А

поручено нам выяснить, во-первых, как и из чего сделано, а, во-вторых,

отыскать способ его в прежнюю суть вернуть. Ясна теперь задача?

Я кивнул.

- Да ясна-то ясна! Вот только подступиться к ней как? Этож ты у нас

маг и алфизик, а я простой словесник и народознатец.

- Вот это и хорошо. Помнишь, в школе, "начала магии": "магия есть

наука о связях меж предметов и явлений и использование этих связей"?

Я не понимал, к чему клонит Горис и продолжал пялиться на него, словно

баран на новый забор.

- Ну, с луком все ясно, - принялся объяснять Бодунов, - им он свойства

переносит. На что-то как-то связанное с золотом. Как, например,

пожелтевшие листья - "золотая осень" и прочее. Думаю, наши, да и не

только наши писатели не одно это придумали с золотом. Вот ты и будешь эпитеты отыскивать,

метафоры извлекать. Вон доброго чтения сколько! - и указал кивком на

книги, сложенные в груды.

Дома я своим ничего не стал объяснять. Отец, увидев столько денег,

дернул себя за ус, так,что мало не оторвал. Похоже, и матушке не велел

выспрашивать. В тот же день я смотался в Столицу и нанял хазар - исполнил

обещание. По крыше застучали молотки, раздавались шуточки, сиплая гортанная перебранка. Работать в такой обстановке

было никак невозможно и я перебрался во флигель, где и читал, читал, не

переставая удивляться: до чего же, оказывается, богатая библиотека

в этом ихнем "Органоне"! Я, по наивности, полагал, что выбор

ограничивается специальными книгами. Но нет, я начал с уже

знакомого. Читал все подряд японцев - романы Фудорогавы Достоёскэ

"Братья Карамадзё" и "Раку-ракубы", стихи Есено Сирогасё и Йосидо

Бородзоки, рассказы Акакия Реновского: "Гарбузяная каша" и "Поисий

Курносов в один из дней", слезливую повесть "Каэр туманный", "Песнь о

гее Хвате" и многое многое другое. И, если, поначалу, я ощущал себя

охотником, золотоискателем и заносил в тетрадку записи одну за другой,

то, после четвертой, уже некогда читанной книги, на меня напала

скука. В самом деле, многочисленные метафоры и эпитеты, связанные с

золотом, мало отличались разнообразием и все уместились бы на одном

листке. Наткнулся было на, вроде бы интересные в этом плане стихи:

"Золото, золото падает с неба". "Вот оно! - ураганом пронеслась мысль,

сметая на своем пути лень и сонливость.". Но, несколькими строками

позже, оказалось, что надежда моя была призрачной:

Полноте, дети! Его мы сберем

В полных амбарах душистого хлеба.

Банальнее метафоры и придумать-то врядли возможно. По крайней мере, у нас. Это все

равно, что "золотая осень". Не сыскать, пожалуй, на просторах

ойлянских виршеплета, который бы, хотя бы раз не написал бы

чего-нибудь подобного. Горис, однако, заметил, что нет никакой

разницы, оригинален образ, или нет. Главное - работает связь, или

нет. Золотой слиток уже помещался на рабочем столе, обведенный двойным

кругом. Бодунов пролистывал мои записи, то и дело хмыкал, что-то

бормотал себе под нос.

- Ну, - сказал он, - едва ли найдется такой паршивец, чтобы хлеб в

презренный, в общем-то, металл превращать. Но мало ли что! Будем

пробовать.

- Пробовать?

- Ну, да. Реверсивная магия. Никогда не слыхал про такое?

Я отрицательно помотал головой.

- Ну, представь, что один маг превратил что-то в золото. Что именно,

мы не знаем. А другой это самое золото, поочередно превращает в разные

вещи. Покамест превращение устойчивым не будет. То есть, пока оно

обратно золотом становится перестанет.

С этими словами Горис простер руку над слитком, щелкнул пальцами и

что-то пробормотал. В то же мгновение золото обратилось в хлебную

коврижку. Я уже раскрыл рот, чтобы высказаться по этому поводу, но

хлеб снова стал золотом.

- Не из хлеба, - сказал Бодунов с явным облегчением, - ну, что, Власе,

продолжим?

Не только Горис, но и я тоже был охвачен азартом. Конечно, мы

продолжили. Бодунов сунул мне секундомер, листок бумаги и стило, чтобы

отмечал время и записывал.

- Что мы имеем? - сказал Горис, когда список образов и метафор

иссяк. - Хлеб - две секунды, осенние листья - пять, древесина - пять,

желтый песок - одиннадцать. Смотрим дальше: медь - две минуты. Ну,

и то, и это металлы, все ясно. Печная зола, зола-то - двадцать две

секунды. Строим график. По горизонтали - порядок связи, по вертикали -

время, - он взял бумагу, стило, что-то стал чертить, - вот, примерно,

так.

На листке красовалась извилистая линия, вроде две горки, одна

побольше, вторая поменьше.

- Я в этом ничего не понимаю, - признался я, - ты же знаешь, в школе,

по началам магии больше трояка никогда не имел. Ты что-то узнал?

- Да почти ничего. Только порядок связи можно примерно

прикинуть. Что-то около плюс-минус полтора. Но вот перебираю и ничего

подобного не вспоминается.

- Слушай, Горька, а ты уверен, что сей захав и в самом деле

рукотворный? Откуда вообще такое подозрение?

Бодунов задумался.

- Наверняка, конечно, не скажешь, - ответил он наконец, - у духов

там своя жизнь, истинный смысл их ответов, зачастую, весьма туманен. А

вот меняла это уже совсем другая морковка: точный рассчет, алчные

глазки, пузо что твой глобус... Вот к одному такому меняле некий мужик

этот слиток и принес. Менялы, ясное дело, жлобы еще те, Предложил он

мужику денег чуть ли не вдвое меньше настоящей цены. Так тот даже

торговаться не стал. Ну, меняла, конечно, рад-радешенек: так удачно

простака провел! Но, потом, закралось подозрение: уж больно сговорчив

клиент оказался. Вскакивает ночью с постели и бегом в Кромешную

Управу. Там: "что за мужик?" да "как выглядел?", "особые приметы?". Но

ничего вразумительного тот сказать не мог. Ясное дело: как такой кусок

золота увидел, так и все прочее замечать перестал. Кромешники так и

сяк. Взвесили, рассчитали плотность, попробовали кислотами. Вроде

золото. Но подозрение, Власе, это такая микроба, что так просто не

отделаешься. А, тут еще, словно ниоткуда, золото начало появляться.

- Слушай, Горька, а, может, это клад? Старый разбойничий клад, полный

золота?

- Навряд, - сказал Бодунов после недолгого размышления, - копателя

кто-нибудь бы да заметил. Да и ты помнишь, что дух ясно ответил: нигде

не выкопано?

Это я помнил. Горис продолжал расхаживать по чулану, точно зверь по

клетке.

- С другой стороны, - задумчиво проговорил он, - на такие клады обычно

охранные заклятия ставят. Так что, все может быть.

- И что же мы будем делать?

- Искать, - ответил Горька зло, - я по своей магической, ты по своей

языкознатской части. Книжки все прочел? Нет? Ну, так

продолжай. Выписывай, чего отыщешь. А с гермокомпасом мы по

окрестностям пройдемся. Вот только Луна на ущерб пойдет.

Поэзия не шла. Проза тоже. После слов Бодунова я уже ни о чем, кроме

золотого клада и думать не мог. Золото это ключ к сердцу Марьямы. Да,

прав Горис, и меркантильна она, и высокомерна да и по хозяйству ничего

не умеет. Но любовь творит чудеса. Об этом во всех учебниках

написано. Только бы моей Марьяма стала! А, там уж, я смогу отогреть

сердце ее, пробудить душу. И, если для этого понадобится отыскать

клад, то я всю землю нашу перерыть готов.

"...Травы, кусты и деревья тоже могут говорить о сокрытых в земле

металлах. Так бурный рост и сила "петушиного хвоста" свидетельствует о

железе, "цветок трех братьев" и душистый цикор указывают на алюминь,

табак и лопушник лиловый особую силу обретают, если под ними

золото...".

Я едва не подскочил прочтя эти строки. Табак! Вот, оказывается, что!

Между нужником и сараем растет у нас морвенский самосад. То-то все в

деревне удивляются, отчего это у них такой хилый, а у нас вон какой

вырастает? Расспрашивали, чем да чем вы его поливаете? Но отец лишь

усмехался в ответ. "Ухаживаем, - говорит, - как полагается, вот и

растет.". Знает ли он про золото? Нет, наверное. Иначе давно бы уже

достал клад. А вот ночной вор наверняка знал. Только в потемках

малость ошибся. Кто же это, интересно? - размышлял я, ворочаясь в

постели чуть ли не до самого утра.

- Даже не знаю, - сказал Бодунов, когда я, сбиваясь от волнения,

поведал ему все это, - досадовать, или радоваться. Дело в том, что я

тут уже составил парочку заклинаний и они, в общем-то, работают

Металлы, по крайней мере, в золото превращаются. Устойчивости, правда,

нет. Да и с обратным процессом что-то не то. Ну, ничего, разберемся. А

тут ты со своим кладом!

- Ну, извини, - я развел руками, - сам же те книжки подсунул.

- Ладно, - махнул рукой Горис, - ерунда. Мне бы только исходный

материал отыскать. Уже легче. По крайности, знаю, где

рыть. Металлов-то не так уж и много. Ну, сплавы еще... Но тут дело

техники.

- Так мы не будем искать клад? - я не мог сдержать разочарования.

- Какой же ты нетерпеливый, - усмехнулся Бодунов, - погоди, нынче

ночью видал Луну? Полнолуние через денек-другой, точнее - послезавтра

в полшестого утра. Стало быть, через недельку, ежели, конечно, у меня

ничего не выйдет, и займемся твоим кладом. Ну, никуда

он не денется, ежели и впрямь у вас во дворе. Но я, тут вот, еще раз

духа вызывал. Так и спросил напрямик: из чего золото?

- И из чего же?

- А вот, - Горис принялся ворошить наваленные на столе бумаги, - да

где же оно?! Ага, вот! - он сунул мне листок. Да, борзоплюй у него

совсем никуда! Или чернильник пора подзаряжать... Буквы бледные,

едва-едва различимые. Но, все-таки, мне удалось разобрать короткий

ответ: "из горна.".

- Ты понял, Влас? - Бодунов шагал по комнате размахивая бумажкой. - Из

горна! Значит, раздували горн, что-то раскаляли, или даже плавили. Ну,

может, не раздували, может люстрическая печка была, муфельная, не так

суть важно. Главное, что мы на верном пути. А остальное...

- Дело техники? - предварил я слова Бодунова.

- И этого тоже, - согласился Горис, - что мы имеем? Металлов, таких,

чтоб овчинка вообще стоила выделки, у нас всего шесть: медь, железо,

алюминь, цинк, олово и свинец. Добавим, на всяк случай, еще ртуть, никель и

серебро. Все прочие исключим, ввиду известных причин. Итого -

девять. Ртуть это надо будет в нашем, органонском, лабораториуме

проверить. Уж больно травиться неохота. А я, пока, попробую медь, цинк

и олово. В чистом видеи латуни да бронзы всякие.

- А мне что делать?

- Ну, коли книжки все прочел, то, покамест, ничего. А вот, как

смотаюсь в лабораториум, так нам обоим попотеть придется. Что-нибудь

со школы по алфизике помнишь?

Я честно признался, что не помню ничего, кроме нашей алфизички,

Гвиневеры Моисеевны, в которую чуть ли не все хлопцы тогда влюблены

были.

- Ладно, - ответил на это Бодунов, - твоя задача будет несложной. Вот

несколько заклинаний, которые тебе надо будет освоить. Вот первое, -

он простер руку в сторону лежащей на столе металлической линейки, -

магическая очистка веществ, - показываю медленно. Запоминай, -

мопоксорткепс, мопокс, мопокс...

Придя домой застал я Дивинильзона. Судя по веселым лицам Петра

Давыдыча и бати, а, также, по почти опустошенной бутылке, разговор был

долгий и конструктивный.

- А что Ксюха? - зычным голосом говорил Дивинильзон, когда я

переобувался в сенях, - за Власия твоего она с радостью.А я уж и

подарок к свадьбе приготовил, друкарнню зятю. Хватит ему в этой своей

богадельне спину гнуть.

- Если еще согласится, - отвечал батя, наливая по-новой, - с Ксеней-то

он еще не говорил?

- Не говорил, - согласился Петр Давыдыч, - но, конечно же, он

согласится. Вон на мою Ксюху женихов сколько! Всем отказала, "Только

за Власия, - говорит, - пойду!".

- И то, - сказал отец, - мы с тобой, Петро, в одном полку

служили. Если еще и дети наши поженятся...

Тихонько, чтобы ненароком не выдать своего прихода, пробрался я в свою

комнату, нацепил парадный костюмчик, оставил записку и поспешил к

омнибусу. Я едва не опоздал. Изрядная толпа преграждала дорогу. Некто,

растопырившись в воротах, не пускал во двор ассенизационную

бочку. Водила матерился, пытался втолковать, что ему и влететь может

за невыполнение, что все будет аккуратненько и ни один из цветов не

пострадает.

- Уйдите! - истошно вопил хозяин, судорожно вцепясь в воротины. -

Цветы это нежные, деликатные создания! Они не выносят грубости! А ты

тут, со своей машиной...

Что там за цветы у него росли, увидеть, даже краешком глаза, не

представлялось возможности: забор был высокий, каменный, узкий же

проем меж воротинами зело нервный цветовод закрывал своим

телом. Ждать, чем там кончится дело, не было никакого желания. Тем

более, что от бочки шел характерный дух. С трудом протолкавшись сквозь

зевак, я вскочил в уже отъезжающий омнибус и отправился навстречу

судьбе.

Да, теперь я мог себе это позволить! Витое платиновое колечко с крупным

сверкающим бриллиантом. Как чудесно оно будет смотреться на изящном

пальчике Марьямы! "Для невесты?", - догадался продавец, пакуя изделие

в выстланную темно-синим бархатом коробочку. Я кивнул. "Это непростое

колечко, - продавец показал в широкой улыбке невероятно белые зубы, -

оно непременно принесет вам счастье в долгой семейной жизни.". Я

поблагодарил. "Зубная паста "вервольф"! - снова белозубый оскал. - Два

раза в день и, через неделю, зубы будут как у меня!". Я удивился, ибо

не пастой же он торгует, а перстнями, кольцами, серьгами да браслетами

всякими. На что незамедлительно получил ответ: "Хоть и сижу я тут, при

золоте, платине да дорогих каменьях, но сам человек небогатый, а

похвалыжное дело - тож какой-никакой приработок.".

"Вот же парадокс! - размышлял я, поднимаясь по лестнице Марьяминого

подъезда. - Человек сокровищами торгует, а сам едва ли простенькую

побрякушку своей супруге позволить может. А я вот, простой переписчик,

даже бывший переписчик, а покупаю девушке украшение за полтора моих

годовых жалования. Ну, чтож, пусть и ему когда-нибудь повезет.". До

меня донесся уверенный баритон: "Семьсот пятьдесят тысяч годового

дохода, моя царевна!" и серебряный смех Марьямы в ответ. Гнев и

досада, - вот что ощутил я в тот момент. Живо представился толстопузый

купчина. Как он жирными волосатыми ручищами обнимает тоненькую, едва

ли не до прозрачности, Марьяму, как Марьяма, моя Марьяма, в ответ

лучезарно улыбается этому кабану. Несколько побуждений, одно за

другим, пронеслись сквозь меня в течении минуты. Первым было

уйти. Уйти и предаться печали. Следующее - желание, во что бы то ни

стало, увидеть Марьяму, а, заодно, и уничтожить, стереть этого наглого

борова, посмевшего ее коснутся, придало сил и я надавил кнопку звонка.

- Ааа, - протянула Марьяма разочарованно, - это ты, Влас. Я сейчас

занята. У меня гости. Так что, ты иди. Потом как-нибудь поговорим.

- Марьяма, - от волнения я начал немного заикатся, - М-а-арьямушка,

я... Я тебя... - самая прекрасная из всех девушек взирала на меня,

словно на диковинку в бестиарии, - я кольцо тебе вот

купил. По-по-дарок.

- Дешевка какая-нибудь наверное, - промолвила Марьяма, вроде бы сама

себе, но так, чтобы я услышал.

- Моя царевна! - снова послышался из глубины гостиной знакомый уже

голос купчины. - Кто там?

- Да так, - ответила Марьяма, - один переписчик.

- Ну, так почему бы нам не пригласить его войти? Мне всегда было

интересно познакомится с бедным человеком.

"Сейчас ты у меня познакомишься, кабаняра! - подумал я. - Сейчас я

заставлю тебя немного похудеть...".

- Караблудов, - одетый в новенький, "с иголочки" костюм молодой

человек с длинным узким лицом поднялся с кресла, - Никифор

Тарквиниевич.

- Копытин. Власий Афонасиевич, - в ответ представился я. Ситуация

становилась глупой.

- Влас такой забавный! - Марьяма подсела к Караблудову, обняла его. -

Как-то тоже пришел ко мне, все плакал и рыдал. А, теперь вот, колечко

какое-то принес! Ну, смех, да и только.

- Разреши взглянуть, моя царевна... Хм, хм, платина шестьсот пятьдесят

шестой пробы. Бриллиант, если я не ошибаюсь, огранки семьи Кучкиных. А вы не

так уж бедны, сударь. Я вот всегда думал, что Община Человеколюбия...

- Я уже давно не работаю в общине, - ситуация и впрямь становилась

глупей некуда. В самом деле, как тут поступить? Устроить скандал?

Врезать по морде? Так выставишь себя невоспитанным дураком, ведь

Караблудов никакого повода не подал, а Марьяма сама обнимает его и

целует.

- Говорят, оно счастье в семью приносит. Я сделал предложение этой

девушке и надеюсь на согласие.

- Вот как? - Караблудов удивленно поднял брови. - Но я тоже, - он

взглянул на часы, - восемь минут назад сделал предложение. И как же мы

с вами поступим?

Я молчал. Молчал и Караблудов. Марьяма сказала задумчиво:

- Когда-то, из-за женщины, мужчины вызывали друг друга на поединок...

Караблудов оживился.

- И сражались насмерть. Кто оставался, получал ее в жены.

- Ну. это же дикость, - сказал Караблудов. - вот кулаками помахать,

почему бы и нет?

- Трусы, - губки Марьямы обиженно скривились, - нет

настоящих мужчин! Трусы! - Она с силой швырнула об пол коробку с

кольцом и зарыдала в голос. Я не знал, что делать. Караблудов, судя по

всему, тоже.

- Вам, пожалуй, лучше уйти, - тихо сказал он, - все равно один из нас

здесь лишний. Не расстраивайте девушку зря. Уходите.

Да, ничего другого, пожалуй, не оставалось. Да, наверное, этот чертов

цветовод отпугнул от меня удачу. Я опустился на обшарпанную скамеечку,

закурил, жадно затягиваясь. Ничего, ничего, - повторял я сам себе, -

попробую в другой раз. Семьсот пятьдесят тысяч это, конечно, деньги,

но, если золото...

- Огоньку не найдется? - Караблудов плюхнулся рядом. - Спасибо.

Все время, оставшееся до обратного омнибуса, я просидел молча.

- Почему такой невеселый, сынок? - с беспокойством спросила матушка

встречая меня возле калитки. - Случилось что?

- Да нет, - соврал я, пользуясь тем, что уже стемнело и глаз моих не

видно, - я просто устал. Дел много было.

- Ох, не нравится что-то мне все это, - покачала головой матушка, -

весь точно лимон выжатый. Прости, Господи! И Горька вон тоже. Что же

за работа такая?

- Работа как работа. Трудная. Зато и платят не чета общине.

- А тут, покуда ты по делам своим ездил, Ксенюшка приходила. Все про

тебя спрашивала. Гостинец оставила. Сказала, в воскресенье опять

заглянет.

А, может, Ксеня? - размышлял я ворочаясь в кровати. Полная Луна

светила в окно, отблескивая на полированной поверхности орла. "За

мной!", - проклекотал орел, взмахнул крыльями и поднялся. Я бы, может,

и не послушался. но в лапах у него была Марьяма. У меня же в руках

была "левша". Но стрелять я не решался, боясь попасть в невесту. Орел

улетел недалеко - в большое гнездо на выросшей внезапно до секвойной

высоты старой груше. Гнездо ходило ходуном. Раздавалось "Моя царевна"

и восторженные восклицания Марьямы: "Озорник! Затейник! Еще!

Еще!". Гнездо уже трещало. Трещали и ломались ветки под ним. Наконец,

не выдержав тяжести, оно рухнуло и я проснулся.

Действительно кричали. Наспех одевшись я вышел во двор. Маланка! Что

же там у нее случилось? - я распахнул дверь сарая Маланка уже не

кричала, наоборот, судя по довольному мемеканью, пребывала в весьма

приподнятом настроении: здоровенный черный козел восседал на ней.

- Ах ты, скотина! - воскликнул я и тут заметил, что задние ноги козла

обуты в сапоги.

- Как тезлоп, тезлоп актилу

Од хымас тосыв хытурк,

Йес икуан теголопа

Тидох оп ипец могурк!

Я никогда не был силен в магии. Но Бодуновское заклинание

сработало на славу. От козла даже рожек не осталось! А на месте него явился голый, донельзя срамной мужик.

- Цветовод?! - изумился я, узнав в голом хозяина усадьбы за высоким

забором.

- Пошотоф, - злобно зашипел голый рисуя в воздухе замысловатый знак, - пошо...

Но тут в сарай ворвалась Глашка и треснула оборотня серебряной ложкой

по лбу. Начинающая было вытягиваться в волчью морду физиономия

вернулась на место. Серая шерсть прошла волной по телу и исчезла. К

нам уже спешил батя стреляя на ходу из "левши".

- Вон оно, оказывается, кто тут чужие городы разоряет! - воскликнул он. -

Шелкогрубин, сукин ты сын! А я-то все гадаю, чего тебе тут надобно? Ан

вот чего: Маланка!

- Я не виноват! Я случайно! - начал оправдываться Шелкогрубин. - Я

ошибся в теноте...

- А это чье? - отец продемонстрировал оторванную пуговицу. - Это ты в

прошлый раз за забор зацепился. А вот они, порты, - валявшиеся шагах в

трех штаны предстали общему обозрению, - ну что, Адольф Алойзыч, честно сознаешься,

или, по-прежнему, "не виноват"?

- Не виноват, - упрямо повторил Шелкогрубин. Но отец уже умело схватил

его и развернул. Свистнула хворостина, огрев паскудника по голому

заду.

- Ай-ай-ай! Грешен! - заверещал Шелкогрубин. - Грешен! Ой, грешен! Каюсь! Каюсь!

Только не бейте! Не бейте!

- А я и не бью, - отвечал отец продолжая вразумление Шелкогрубина, - я

учу. Не лазай по чужим дворам! Не лазай. Не порть чужих коз! Не порть.

Солнце поднялось уже высоко и пора была заниматься делами. Глашка,

отпуская скабрезные замечания по поводу Шелкогрубина, направилась на

кухню. А мне предстояло разобраться еще с парой непрочитанных книг.

Сколько раз я собирался завести за правило, начинать с самого

трудного! Так нет, с удовольствия начал, поэзией наслаждался:

В этой жизни умирать не ново.

До свиданья, друг мой,

На вершине горы Фудзи, -

"Предсмертная песнь Есено Сирогасё", эта торопливая хирагана стояла

перед глазами. Кинтана не верил, что поэт совершил сэпуку, он

утверждал, что Есено-сан был убит в сражении, как и подобает

настоящему самураю. При чем здесь великий японский пиит? Зачем вообще

я раскрыл эту книгу? Да просто в одном своем стихотворении он, хоть и

мельком, хоть лишь в виде смутного эпитета, но, все-таки, коснулся

золота:

Золотою лягушкой

Проплыл по воде

Трехдневный Месяц.

Серебристый снег выпал

В бороде сэнсэя.

- Нет, - сказал Бодунов, - здесь нам ловить уж точно нечего. Хотя...

- Что?

- Да так, ничего. Просто замечательные стихи. Ладно. Поэзией потом

наслаждаться будем. Нынче - за дело! Я тут одно интересное заклинаньице

составил. Если сработает, считай, задачку мы уделали. Теперь слушай

сюда. Следи за моей рукой. Когда я махну, бей киянкой вот по этому

тазу.

Я оглядел будущее, так сказать, поле битвы. Над весами, где золотой

слиток уравновешивало несколько разнокалиберных гирек, подвешенный на

проводе, имел место медный таз. Тут же, рядышком, лежала и киянка

исписанная причудливыми символами. Я и следил за Горисовой рукой, не

очень-то вникая в происходящее, ударял когда нужно. Звон стоял такой,

что, вскоре уже не разобрать было: медь ли звенит, или это все в

голове.

- Есть! - хищно потирая руки воскликнул Бодунов, когда звон наконец

закончился. - Влас, ты видел?

- Что? - вид у меня был наверняка не самый умный. Да и не удивительно:

такой звон, все еще, стоял в ушах.

- Как весы колебались, видел?

- Ну, видел, - ответил я, хотя и не был ни в чем уверен. Звон в ушах

уже прошел.

- Значит, что? - лекторским тоном спросил Горис. И сам же ответил. -

Связь второго порядка. Это уж точно. Что имеем? Металл, или сплав,

связанный с золотом на втором уровне. Это сужает круг поиска. Но это

еще цветочки! А ягодки...

Я не смог удержаться от смеха, я хохотал громко, от души, не стесняясь

того, что кто-то мой смех сочтет неподобающим.

- Да что с тобой-то? - дошли наконец до меня слова Гориса. - Ты в

порядке?

Я был в порядке. Просто Горисово "это все цветочки" заставило

вспомнить давешнего цветовода. Он же оборотень. Я поведал другу

утреннее приключение, изобразив действие в лицах. Однако, против моего

ожидания, история не только не позабавила Бодунова, но и сделала его

еще более хмурым.

- Ну, - попытался я развеселить друга, - неужели тебе не смешно? Ведь,

забавная же история! Ты

только представь себе: в сарае коза...

- Чего тут забавного? - зло ответил Бодунов. - Паскудство, оно

паскудство и есть. А тут еще оборотень этот!

- Ну, так это же в любой лавке можно книжку купить. Да мало ли? Может

ему лекарь оборачивание прописал?

- В черного козла? - скептически усмехнулся Бодунов. - в полнолуние до

восхода Солнца? Нет, Власе, видал я эти книжки. Ни в кого, крупней кота

или петуха, не обернешся. Да и забор этот... Не нравится мне, -

сказал Горис, - ох, не нравится! Вот что, надо за этот заборчик

заглянуть. Чую, нехорошими делами этот Шелкогрубин занимается.

Договорились идти нынче же, ночью. На мои вопросы Бодунов ответил лишь

одно: "сестрица твоя стукнула его ложкой? Стукнула. Значит, в

ближайшие сутки, ни в кого оборачиваться он точно не сможет.". Ночь

была тихая, ясная. где-то стрекотала медведка. Полная Луна заливала

все вокруг серебристым светом. Горис набросил веревку на железный

штырь в месте стыка бетонных плит. Не с первого раза у него

получилось, зато надежно. Он первым взобрался на забор, оседлал его,

глянул на ту сторону и тихонько присвистнул.

- Ух! - обалдевшим шепотом воскликнул он. - Ни хрена себе! Влас, лезь

сюда.

Никаких цветов во дворе не было. Да и никаких растений вообще. Зато

было множество статуй. Золотых статуй. И все они изображали хозяина,

Адольфа Шелкогрубина. В разных, но всегда героических позах, с

разными, но всегда значительными выражениями на лице. Дом тоже был

золотой, во всяком случае, крыша, от ската которой отражался лунный

свет.

- Ты мне тут мыслию по древу не растекайся, - Онуфер восседал за

заваленным бумагами двухтумбовым столом, - меня твои предположения не интересуют. Нашел,

как и из чего сделано?

Мы с Бодуновым стояли у стены потупившись. Горис пробормотал:

- Нет, Сидор Матвеич, пока не узнал. Нужно время, чтобы проверить все

варианты. Я почти все уже попробовал. Два осталось. Правда, если уж

быть совсем точным, то три.

- Совсем точным, - передразнил Онуфер, - и сколько же тебе нужно, год,

месяц?

- Дней десять.

- Даю неделю. Нет, до субботы. Если за эти четыре дня полный отчет

вот сюда, мне на стол не положишь, я тебе такую жизнь устрою,

пожалеешь, что на свет родился.

- Но мы же нашли Ротарука, - я попытался вмешаться в разговор, - взять

его и к ответу.

- Ты гляди, какой крутой! - рассмеялся Онуфер. - "К ответу"! А за что

к ответу? Ну, оборотень. Ну, статуи золотые во дворе. Ну, человечишка

мерзкий. Преступление-то какое?

- То есть, как это какое? - удивился я. - А сарай?

- А вы в его двор тайком проникли, - ответил протосеваст, - иначе как

бы про статуи проведали? И это еще неизвестно, сперва он в сарай

залез, а после козлом обернулся, или сперва обернулся, а уж потом в

сарай. Любой судейский крючок... Да мы вовек не выпутаемся! - Онуфер

зло оскалился. - С меня эполеты сорвут, а вас в кутузку.

Бодунов стоял с кислой рожей: мысль о судейских крючках никому не придавала

бодрости.

- И то, что те статуи не из природного захава, еще установить нужно. А

то, может быть, их ему какой-нибудь индийский князь подарил.

- Какой может быть у простого похвалыги князь, да еще и индийский?! -

воскликнул я. - Неужели неясно, что столько золота...

- Да ясно, - Онуфер вздохнул, - все ясно. Но закон есть закон. Не нам

его нарушать.

Погода стояла превосходная. Легкие кучевые облачка, наползая то и дело

на Солнце, делали день не жарким, а приятно теплым. В городе цвели

акации, город уже был наряжен к празднику, но Горис был мрачен. Он

что-то бормотал себе под нос, костерил Ротарука, Онуфера, тупых

чиновников, от которых нет никакого толку. Вдоволь отругавшись, он

сказал:

- Видать придется к Варнаве идти. Иначе в четыре дня я не управлюсь.

На мой вопрос, кто таков этот Варнава, Горис ответил, что Варнава

Селиверстович Кузнечиков - профессор аналитической магии, у которого он,

Горис Бодунов, учился.

- Это еще тот кудесник, - рассказывал Горис по дороге, - таким, как я

не чета! Про него у нас всякие слухи ходили. Например, что он когда-то

раскрыл тайну бессмертия и ему сейчас, на самом деле, больше тысячи лет, что

он неоднократно ходил в Тихий лес и возвращался невредим, что в

ассистентах у него говорящий кот, бывший в одной из предыдущих жизней

самим Великим Мессингом. Да много чего еще. Если хотя бы часть

всего этого правда...

На наш звонок из-за двери отозвался странный, растягивающий слова

голос. Когда мы ответили, дверь, тотчас же, открылась и на пороге,

действительно, стоял большой рыжий кот.

- Хозяин занят, - сказал он тем же "растянутым" голосом, - обождите

его в гостиной. Посмотрите альбомы. У нас много замечательных

фотографий! - он вскарабкался по книжным полкам, снял с самой верхней

какой-то толстый фолиант, раскрыл на столе перед нами. - Вот здесь

хозяин выступает на симпозиуме в Кахамарке, а вот тут, видите,

темно-зеленый, расшитый золотыми звездами плащ? Это хозяин

муррр...мерлиновскую премию получает. А это...

- Анфиса! - раздался голос из глубины апартаментов. - не надоедай

гостям. Предложи им лучше кофию.

От кофия мы не отказались. Пока Анфиса задравши хвост ходила на

кухню, Варнава освободился от своих дел и присоединился к нам.

- Настоящему волшебнику такими корыстными вещами заниматься не

пристало, - промолвил он после Горисова рассказа о рукотворном золоте,

- ему пристало о возвышенном думать.

- Да как тут думать о возвышенном, - воскликнул Бодунов, - когда

Онуфер кутузкой грозится, коли я в четыре дня тайну этого чертового

золота не раскрою?!

- О возвышенном думать в любом случае нужно, - назидательно

ответствовал Кузнечиков, - но и о телесных делах тоже радеть по мере

надобности. Что там за стихи про это золото?

Я прочел: "Так сделал злато Ротарук...".

- Да да да, - закивал старый чародей, - вот в этой-то строчке и

есть ключ к разгадке: "Сперва его разящий лук".

- Да это я понял, - сказал Горис, - а вот каким образом...

- Ну, тут уж совсем просто! - рассмеялся Варнава. - задачка для

первокурсника по сути.

- Значит, меня снова надо на студенческую скамью, - развел руками

Бодунов, - я такие задачи решать не умею.

- Да умеешь ты! - Кузнечиков снова рассмеялся. - Как семечки

щелкаешь. Что там дальше-то в сем творении?

- Вот в том-то и дело, - вмешался я, - что прочесть лишь это и

удалось. Очень плохой борзоплюй.

- Это хуже. Или наоборот, - сказал Варнава задумчиво, - может быть это

тоже подсказка, маленькое, но весьма важное звено цепи.

Воцарилась тишина. По всей видимости, Горис пытался воспользоваться

этой самой главной строкой, этим ключом. Варнава тоже задумался. О

высоком, надо полагать.

- Нет, - сказал наконец Горис, - никак. Так что же там такое,

Селиверстыч, в этом луке-то?

- Ладно, - Кузнечиков поднялся с кресла, - пойдем делать это самое

золото. Анфиса! Анфиса! пора за дело!

Кошка вошла степенно, гордо неся поднятым к верху пушистый хвост.

- Отнеси-ка, пожалуйста, нас в дом вот к этому молодому человеку, -

сказал старый маг чеша Анфису за ухом. Анфиса как-то по-особенному не

то муркнула, не то мявкнула, посреди комнаты образовался вихрь и

распахнул настежь окно. Анфиса зашипела и начала увеличиваться в

размерах, покуда не достигла совсем уж невероятных, после чего

улеглась в позе сфинкса на пол и приглашающе заурчала.

- Думаю, полет это то, что нужно, - сказал Варнава устраиваясь на

спине огромной Анфисы, - такая чудесная погода!

Самого полета описывать не буду. Скажу лишь, что хвост вращался с

дикой скоростью, словно пропеллер. Мы плавно опустились прямо на

крыше Горисова дома. Кузнечиков отпустил кошку и мы проникли во внутрь

через чердак.

- Такое дело, - Варнава разглядывал домашний лабораториум Гориса, -

стыдно даже магию использовать! Вот что, медный таз найдется?

Желательно не очень новый?

Я помнил, что такой стоял в сарае наполненный антрацитом. К чему

антрацит? Сказать теперь уж невозможно. Вроде бы, давно, еще в

детстве, Горисовы старшие братья, Давид и Утер, собирались дракона

завести. Были куплены книги по этому делу, копились деньги. Но, когда

средства были уже почти собраны, интерес к верховым полетам исчез,

заменясь интересом к прекрасному полу. Дракона не купили, но антрацит

остался.

Таз был на месте. Варнава потребовал еще черепаховый гребень, медную

проволоку и множество других мелочей. За гребнем мне пришлось сбегать

к себе, так как Бодуновы расчесывались металлическими

гребешками. Когда, наконец, все было собрано, наступил вечер.

- Что это? - Бодунов наблюдал за действиями Кузнечикова, как он

прилаживает проводки меж зубьев, как проверяет расстояния, как пробует

звук. Что-то мне все это напоминало, что-то очень хорошо знакомое...

- Симеонова байда? - удивился Горис. - мы что, дождь вызывать будем?

- Для дождя другая настройка, - ответил Кузнечиков, - тем более, что

тучи и так уже собираются. Ну,пожалуй, можно пробовать.

И, с этими словами, он, вместе с байдой, вышел в Темноту. Там во

всю уже шумел дождь.

- Что это он там делает? - спросил я. Варнавы не было уже, наверное, с

четверть часа. Дождь хлестал все сильней и сильней, будто Всевышний

решил снова устроить Всемирный потоп.

- Золото, я думаю, - сказал Горис, - Кузнечиков в своей манере: все норовит

в шараду обратить. Я, когда сдавал ему...

- Мрр моокррро! - пожаловалась Анфиса. Она пребывала в нормальном

кошачьем размере и лежала на подоконнике свесив хвост. - Мрр мыши

есть?

- Не знаю, - Горис равнодушно пожал плечами, - пойди проверь, если

хочешь.

"Надо же! - подумал я. - Будто он каждый день с говорящими котами

общается! Что-то наш профессор не торопится возвращаться...".

- Слушай, - говорю, - как думаешь, долго это?

- Что?

- Ну, золото делать.

- Откуда я знаю. Правда, что-то долговато. Подождем еще, а, потом уж,

я сам пойду, гляну, как там да что.

- Напрррааасно, - промурчала Анфиса, - нечего зря мрррмокнуть.

- Пожалуй, - согласился Бодунов, - ну и погодка!

- Вот бы взглянуть, - сказал я слушая шум дождя за окном, - как золото

делают. Хотя бы одним глазком!

- Темень, - отозвался Бодунов, - что там разглядишь? Что он там

говорил про ключ?

- Что у нас он есть. Так, кажется?

- "Так злато сделал Ротарук", - проговорил Горис медленно, - ну, это

просто комментарий, кто и что, - "субстанцию преобразил", - это тож самое. А

вот это: "сперва его разящий лук, который всех бы поразил.". Это, я

понял, и есть ключ. Однако, что-то никак не пойму, как и куда его

вставлять. Анфиса, киса, ты знаешь, а? Ты же волшебная?

Но Анфиса лишь муркнула в ответ. Бодунов продолжал рассуждать вслух.

- Предположим, - сказал он тоном лектора с кафедры, - строка про

разящий лук есть ключевая. Вы видели, сударь лук в руках у профессора?

Нет. Следовательно, имелся в виду лук, который на огороде растет. От

которого плачут. Луковица бывает золотистого цвета. Значит, связь

есть. Логично? Что скажешь?

- Вроде да, - ответил я. Анфиса мявкнула, не то скептически, не то,

напротив, выражая согласие:

- Мрррмааало, - сказала она.

- Мало, - согласился Горис, - но лук только свойств переносчик. Сама

же субстанция... - он выдрал откуда-то листок и принялся чертить на

нем какие-то формулы, - ...два протона в астрал, тогда возрастает...

В этот момент распахнулась дверь и Варнава Кузнечиков, мокрый и

довольный, появился на пороге.

- А вот и золотце, - сказал он ставя байду на стол. В ней и впрямь был

слиток изрядной величины. Мы с Горисом воззрились сперва на него,

затем на профессора.

- Что вы, ребята, на меня смотрите, будто на ворота новые? -

осведомился тот. - что и требовалось доказать. Золотишко, правда, не

закрепленное. Ну, нет у меня желания черным козлом оборачиваться и с

Маланкой этой... Но вы этим не особо заботьтесь. Главное - задачка

решена. А золото... Если оно после восхода Солнца не изменится,

значит, можете считать стабильным.

Мы ждали, когда он начнет все объяснять, когда тайна золота

Ротарука наконец откроется, но Кузнечиков молчал.

- Пора нам, ребятки, - сказал он после затяжного безмолвия, - вот,

Бодунов, твое золотишко, - слиток брякнулся на стол, - отчет сам

напишешь, или я?

- Варнава Селиверстович! - взмолился Горис. - Что же мне писать,

если...

- Ладно! - перебил Кузнечиков. - Сам напишу этому выскочке

Онуферу. Отдыхайте пока, развлекайтесь с девочками. Мы завтра еще

заглянем. Анфиса, пошли?

Анфиса спрыгнула с подоконника, как-то заколебалась, из боков ее вдруг

выстрелили и расправились крылья, морда вытянулась превращаясь в

клюв... Пара мгновений и разноцветная птица вспорхнула на плечо

старого мага. Маг помахал рукой, птица что-то прочирикала и оба

исчезли.

- Жабий клык! - Бодунов со злостью шмякнул слиток об стенку. -

Дивизию твою так-перетак...

- Что ты психуешь? - сказал я. - стены попортишь. Ну, что тебе не так?

Отчет профессор напишет, про золото расскажет. Кстати, ты понял уже,

что там и как?

Бодунов помотал головой.

- Подачку мне кинул, старый хрен! Дескать, вот тебе убогому! Неужто я

и впрямь Богом обиженный?

- Человек просто решил помочь. Видел и счислядло старое, и борзоплюй,

и, вообще, всю обстановку, вот и...

- Разве я калека? - снова завелся Бодунов. - Нет, Влас, ты скажи, мог

бы я, если бы захотел много денег себе заработать?

- Нууу, - я задумался, - мог бы наверное.

- Вот. Почему же тогда Селиверстыч обижает?

- Горюха, - говорю, - что ты разошелся? Никто не думал тебя

обижать. Наоборот, помочь хотели, чтобы ты себе оборудование купил,

книги... Мне бы такое, я бы спасибо сказал.

- Нет, - Горис снова помотал головой, - это золото я не заработал. Не

знаю я, как этот чертов Ротарук его делает. Потому и у себя его не

оставлю, пойду, выброшу куда-нибудь...

- Так лучше дай мне. Я уж найду, куда употребить. Это же не меньше,

чем две тысячи целковых! А то и все три.

Бодунов не возражал. Спросил, не на Марьяму ли я собираюсь потратить

свалившееся богатство. Я ничего не ответил. На нее, конечно! Куда

же еще!

Дома уже все спали. Я спрятал золото под кровать, поместив его в

корзину для грибов и ягод(все равно в Тихий лес никто не ходит),

разделся и лег в постель. "Завтра, - думал я прислушиваясь к редким

ночным звукам, - завтра я обращу этот слиток в звонкие монеты и

рассыплю их у ног Марьямы. Три, пускай даже две, тысячи целковых! Я

куплю за них все, что она потребует, я повезу ее в золоченой карете

запряженной четверкой рыжих, непременно огненно-рыжих коней. И пускай

обо мне судачат, пускай смеются!".

Проснулся я от громкой птичьей возни. Солнце проникало в

окно. "Золото! - была первая, еще не вполне проснувшаяся мысль. - Как

там золото, не превратилось ли... во что оно там могло

превратиться?". Дрожа от волнения, от смутных предчувствий, полез я

под кровать. Нет, все оказалось в порядке, слиток оставался

по-прежнему золотым. Солнечный свет падал на него и расплескивался в

глазах.

- Сыночка!

Я едва успел спрятать золото. Просто прикрыл его листком бумаги.

- Что там такое?

- Сыночка, поспеши к завтраку скорее! - матушкин голос едва не звенел

от радости. - Ксенюшка к нам в гости пришла!

- Это Петра Давыдыча, - тупо спросил я. - В гости? Но я в Столицу

еду. По делу.

- Дела подождут! Там, за столом, уже все собрались, одного тебя ждем!

- Ладно, - я тяжело вздохнул, умылся и направился к гостям.

Мое появление было встречено радостными криками: "А вот и жених!",

"недолго, уже недолго одному спать!", "...а то завтрак уж

стынет...". Семейство Дивинильзонов прибыло в полном составе. Петр

Давыдыч с супругою восседал на конце стола, сын Петрок и Ксеня

расположились по обеим сторонам от них.

- Ну, Влас, - загремел Петр Давыдыч раскатистым басом, - наконец-то

Ксюха тебя дождалась! А то прям вся от любви иссохла девка.

"Да, - подумал я, глядя на Ксеню, - если это называется

"иссохла"...". Худенькая девочка с острыми лопатками канула в

прошлое. Передо мной сидела грудастая задастая толстуха. И про эту-то

корову столько восхищенных словес?

- А жених аж рот раззявил! - одобрительно рассмеялся Петрок. - На нашу

Ксюху много парней зарились. Выбрала тебя.

Я поздоровался с гостями и сел на свободное место.

- Ну, дочка, - сказал Давыдыч, - люб тебе жених?

- Да! - воскликнула Ксеня. - Да! Люб! Люб!

- У нас сокол ясный, - произнесла матушка, - у вас лебедушка

белая. Так пусть вьют гнездо свое!

- И птенцов! - добавила Глашка. - Птенцов побольше!

Родители провозгласили тост за жениха с невестой. Потом еще и еще. В

конце концов, батя с Петром Давыдычем, исчерпав положенное в подобных

случаях, выпили за пятьдесят седьмой драгунский полк и дуэтом затянули:

"Гремят копыта по мостовой, враги убиты - окончен бой!".

- Это они нынче весь день наверно будут, - сказала матушка тихонько, -

ну и пусть. А вы бы сходили куда-нибудь. Так хорошо после дождя!

- Мне ехать надо.

- Так это... омнибус-то уже ушел давно. Следующий только

вечером. Завтра поедешь.

- Нет, - говорю, - сегодня никак. Все равно дел невпроворот. Потом,

потом, потом потехи.

- Сынок, какие потехи! Ну да, потехи. Но ты же судьбу свою

устраиваешь...

- А я тебе и помогу! - встряла в разговор Ксеня. - Я и каллиграфии

училась, и четыре языка знаю. Вдвоем и веселей, и быстрей управимся.

Делать было нечего. Намеревался я к Марьяме мчаться, так нет, эта

влезла! Ну, ничего, сейчас я тебе задам работку!..

- Вот, - говорю кивая на кучу рукописей на столе, - это все для

будущей книжки. Надобно все собрать по порядку, сравнить да начисто

переписать пятой уставной прописью.

- Пятым уставным? - глаза девицы округлились. - Я не умею пятым, я не

видела никогда пятого. Я только четыре знаю.

- Ну так не знаешь, - говорю, - тогда не мешай, иди в светлицу, там

пьют, едят...

- Я не хочу в светлицу. Я хочу с тобой. Дай хоть приберу немного.

- Я приберу сам. Иди отсюда, не мешай.

- Я тебе мешаю? Я буду тихонько тихонько. Только не прогоняй меня, я

так давно... так давно... я люблю тебя, Власенька.

- И вся от любви иссохла? Слыхали мы уже эту сказку. Ты на себя

погляди: вон сало над поясом висит! А ты: "иссохла, иссохла"!

- Я... я... - начала было Ксеня, но я был непреклонен.

- Не надо тут мне ничего говорить, ничего рассказывать, ничего

объяснять. Я не хочу тебя видеть. Уходи. Просто уходи.

- Уйти? - Ксеня сглотнула.

- Да. Уберешься ты наконец? Надо же, весь день испортила!

Давясь рыданиями Ксеня выползла вон. Я облегченно вздохнул и опустился

в кресло. Сегодня, сегодня вечером буду ковать свое счастье.

Мечты уносили меня все дальше. Я представлял себя... нет, я уже

очетливо себя видел идущим с Марьямой, рука об руку, по дорожке к

дому, к нашему дому, окруженному розами. Розы благоухали и соловей

вдохновенно пел в нашем саду. И, вдруг... Я недоуменно

принюхивался. Да, сомнений быть не могло. Воняло... Все еще

сомневаясь, все еще надеясь на ошибку, я полез под кровать...

Ошибки не было и все надежды мои рухнули. Вот, оказываеться, из чего

золото! Разом стало понятно и странное поведение Шелкогрубина, и

отсутствие нужника в его дворе. Стараясь не дышать носом я выбросил все

бывшее золото туда, куда следовало ему быть. Во дворе воняло. На улице

тоже. И, как будто, даже сильнее. Люди, зажав носы, выбегали из

домов. Многие, да, чего греха таить, многие приобрели злосчастное

Ротаруково злато. Но самый центр событий разыгрался вокруг усадьбы

самого Адольфа Шелкогрубина. Ворота были распахнуты настежь и все

происходившее за ними представало будто на сцене. Падали и

расползались вонючими кучами златые кумиры, Золотая, то есть, бывшая

золотой крыша провалилась во внутрь. И посреди всего этого безобразия

Адольф Шелкогрубин, воздев испачканные по локоть в дерьме руки,

жалобно вопил:

- Люди добрые! Помогите! Дайте приют несчастному горемыке, во

мгновение ока все непосильным трудом нажитое утратившему!

- Как же! - раздался за спиной насмешливый голос. - Непосильным

трудом!

Я обернулся. Кузнечиков, в новеньком, "с иголочки" костюмчике, сверкая

очками в золотой оправе и раскошная дама стояли позади, шагах в

трех. Носы их были зажаты прищепками, вроде тех, что используются для

ныряния. Ветер трепал седую бороду мага и рыжие волосы женщины.

- Я предполагал, что нечто подобное может произойти, - сказал старый

кудесник, предвосхищая мой вопрос, - но считал вероятность этого

весьма малой. Что же случилось, ума не приложу.

- Может быть, поможет тот молодой маг, безуспешно пытавшийся решить

загадку? - предположила дама. Профессор кивнул:

- К нему мы сейчас и направляемся. Вы, кажется, товарищ его, не так

ли? Тогда прошу вас провести к дому Бодуновых, а то так я дорогу

запамятовал, а магией пользоваться неохота.

Бодуновы ничего не знали. Со двора нынче никто еще не выходил, а ветер

дул совсем в другую сторону. Когда мы заявились, старшие братья, Давид

и Утер, пилили какие-то бревна. Горис, разумеется, что-то колдовал в

своем чулане. Мы вежливо отказались от угощения и постучали в синюю

дверь. Когда Бодунов увидел сперва меня, затем Кузнечикова, а, потом и

даму, по лицу его пробежала смена самых разных выражений. Он суетился,

он не знал, куда себя деть, он тщетно пытался найти то, на что не

стыдно было бы предложить гостье присесть.

- Не стоит, - сжалилась над ним та, - мы постоим. Вы только скажите,

заметили, когда обратное превращение началось?

- Обратное? - растерялся Горис. - А! Вы про захав этот... По правде

сказать, меня это уже мало интересует. Отчет будет? Вы не шутили,

Варнава Селиверстович?

Когда выяснилось, что все рукотворное золото забрал я и обстоятельства

его обратного превращения, Кузнечиков вздохнул облегченно:

- Фух ты! - сказал он. - Все правильно. А то я уже подумал: то ли с

ума сходить начинаю, то ли фундаментальные законы перестали

действовать. Нет, все в порядке, все действует.

Я ждал объяснения и оно не замедлило:

- В этой метаморфозе все просто, - сказал Кузнечиков. - Почитаем сонник, к

чему оно снится? Правильно, к деньгам. Отсюда выводим связи. Далее -

дело техники.

- Действительно просто! - воскликнул Бодунов. - Только при чем здесь

лук?

- Не было там никакого лука. Ты себе чернильник в борзоплюе поменяй,

Горис Гурьяныч, - рассмеялся Кузнечиков, - там не "лук", там "пук"

напечатано. Просто шляпка не видна, вот, потому и ошибка.

- Почему же оно обратно превратилось? - задал я естественный вопрос. -

Вы же говорили, что, если после восхода...

- Ну, кто предполагал, что ты говнистое действие совершишь, -

насмешливо ответствовал Кузнечиков, - любящего тебя человека обидишь?

Это же элементарно, это же курс средней школы.

- Масса материала много больше критической в ограниченном пространстве

деревни, - подхватил Бодунов, - а обратная реакция цепная... Эх, как

же я так по-глупому маху дал!

Так кончилась эта история. Я пропущу, как исправляли причиненный

Шелкогрубиным ущерб, как кружили над деревней санитарные вертушки, как

отец Евлампий обходил все вокруг, брызгая из пульверизатора святой

водой, как мы с Горисом, тоже косвенно виновные в бедствии, оказывали

посильную помощь. Я ничего не скажу, ибо не знаю о дальнейшей судьбе

Адольфа Шелкогрубина. Слухи разные ходят. Одни говорят, в дерьме

утонул. Другие же утверждают, что видели Шелкогрубина где-то, что он

открыл дело и процветает. Я склонен верить скорее второму

предположению, ибо, в конце концов, история эта закончилась

благополучно. Меня вскоре не только восстановили на службе, но и в

должности повысили, первым скриптором сделали. Бодунов, хоть сам так и

не смог справиться с задачей, тоже, погруженный в какие-то заумные

проблемы теоретической магии, не особенно огорчался. Тем более, что

вознаграждение от Онуфера, и весьма немалое, мы, все-таки,

получили. Одо-единственное темное пятно до сих пор осталось после

всего этого: Ксеню я, все-таки, незаслуженно обидел. Мучает, мучает

меня совесть, да сделанного не воротишь. Ну, да ничего, скоро в Хэян

на симпозий ехать. Куплю там ей в подарок раскошное издание Йосидо

Бородзоки. Может заглажу свою вину?

Комментарии: 1, последний от 08/04/2012. © Copyright Артемский Михаил Владимирович (am37333@gmail.com) Размещен: 08/04/2012, изменен: 08/04/2012. 78k. Статистика. Глава: Фэнтези		Ваша оценка:

Артемский Михаил Владимирович : другие произведения.

Ойлянские записки 1