Название: Киселёв, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Автор(-ы): Artemyev

Ссылка: https://author.today/work/470479

Глава 1

Я с трудом открыл глаза и посмотрел на свои руки. Всё было настолько расплывчато, что окружающий мир превратился в океан, а мои пальцы казались беспомощными щупальцами. Пошатываясь, я, цепляясь за стул, кое-как поднялся и огляделся. Ни души.

Вокруг валялись пустые бутылки, объедки, затоптанные окурки. Разбитая люстра болталась на потолке, чья-то кофта лежала в углу. И посреди этого бардака я.

Тошнота, головокружение, сухость во рту, слабость и предательская дрожь в коленях всё кричало о том, что вчерашняя вечеринка в заброшенном доме на окраине города закончилась для меня не просто весёлым времяпровождением в компании и гуляньем, а откровенной подставой. Меня, трезвенника, никогда прежде не прикасавшегося к бутылке, напоили до беспамятства и бросили здесь одного, как половую тряпку на пол.

Вот же сволочи! прошипел я, сжимая кулаки. Дождусь, только голова перестанет раскалываться... Тогда устрою им очень душевный разговор.

Взгляд скользнул вниз, к рукам. Ладони, запястья: всё было исписано похабными словами и непристойными рисунками.

Козлы... стиснул я зубы. Наверное, и на лице нарисовали...

Проверить это было невозможно: поблизости не оказалось ни одного зеркала, а телефон, как назло, разрядился. Зато нашлась наполовину пустая бутылка воды. Сделав несколько жадных глотков, я посидел, переводя дух, и наконец-то выбрался из здания.

Школа сегодня точно могла обойтись без меня. Главное добраться до квартиры и прийти в себя. Родители ничего не узнают я уже как год живу в городе один.

Причина моего переезда была обыденной: наша деревенская школа заканчивалась девятым классом, как и другие в округе, а большинство и вовсе закрылись. Пришлось снимать комнату в городе, в часе езды от дома, чтобы продолжить учёбу.

Городская школа, чужие люди, самостоятельная жизнь всё это казалось таким важным, а теперь не имело никакого значения.

Шагая по улице и пытаясь сообразить, где ближайшая остановка, я поймал себя на мысли, что уже пятнадцать минут бесцельно кружу по району. Вдруг ноги сами понесли меня к скамейке. Я присел и закрыл глаза, подставив лицо весеннему ветерку, пахнувшему свежей травой и распускающимися почками тополей. В этот миг мир будто замер, и мне стало так хорошо, ведь не нужно было никуда спешить. Сидишь, наслаждаешься пробуждающейся природой, мыслями улетая куда-то далеко, в мир своих фантазий...

Неожиданно на лицо упала капля, и я услышал всхлипывания. На соседней скамейке сидел худощавый мужчина в выцветшем сером плаще. Длинные, спутанные волосы скрывали его лицо, а дрожащими руками он сжимал бумажку, не отрывая от неё взгляда. Что-то ёкнуло у меня внутри может, потому, что и сам я был не в шоколаде. Порывшись в карманах, я нашёл две смятые купюры по сто рублей.

Мужчина, возьмите, пожалуйста, тихо сказал я, протягивая деньги.

Незнакомец резко поднял голову. Его пронзительный взгляд впился в меня, но лица я так и не разглядел: он тут же закрылся той же бумажкой, и его рыдания стали ещё громче. Посторонний бы решил, что перед ним очередная пьяница, но моё любопытство взяло верх:

Может, вам помочь? Что случилось?

Он внезапно вскочил и обнял меня так крепко, что перехватило дыхание. Я уже собрался вырваться, когда мужчина внезапно рухнул обратно:

Киселёв, будь добр, сядь ко мне и выслушай.

Ледяная дрожь пробежала по спине:

Откуда вы знаете мою фамилию?

Всему своё время, прошептал он. Сядь и всё узнаешь.

Делать было нечего. Да и спешить мне было некуда. Поэтому я присел к странному незнакомцу, готовый услышать его историю:

С самого детства я был тем самым ребёнком, что верил в доброту и справедливость мира. Зло казалось мне чем-то неестественным, чужим. И вот, никогда не забуду я, как собрались однажды у бабушки родные, и приехала двоюродная сестра моя. Играли мы, болтали о всяком, и вздумалось мне угостить её чем-нибудь сладким. До нашего дома рукой подать, через общий двор. Мне нужно было лишь сбегать к себе домой и взять шоколадные конфеты.

Выхожу из дома, сжимая полные ладони конфет, иду я счастливый, как вдруг мать навстречу:

Куда это ты столько конфет несёшь?

Сестрёнку угостить хочу, отвечаю я, всё ещё улыбаясь.

Отнеси обратно и скажи, что не осталось, строго произнесла она, указав пальцем на дверь.

И пошёл я обратно, а на душе стало так обидно и горько. Кладу конфеты в буфет, а из головы мысль не выходит: В мультиках, книжках, сами же родители учат делиться надо. Отчего же мама сейчас так говорит?

Шли годы. Пошёл я в школу. Начальные классы кончил хорошо, хоть и немного не дотягивал до отличника. Правда, бывало, и учёба хромала, и поведение оставляло желать лучшего. Вспоминаю, как вечером после школы думаю: Задачек по математике немного, утром сделаю. А утром: На перемене успею. В итоге опять несделанная домашняя работа. Или вот случай: городская экскурсия. Все идут дружно, взявшись за руки, а я отбился и затерялся в переулках. К чему эти нудные лекции экскурсовода? Разве их истину нужно зубрить, когда жизнь бьёт ключом? думал я примерно так. И бродил одинокий, впитывая город не через чужие слова, а через собственные глаза. Но после жалобы классной руководительницы родителям стал учиться и вести себя прилежнее.

Настал пятый класс. Новые учителя, новые предметы, новые лица и эта странная смесь свободы с внезапно свалившимися обязанностями. Всё было так непривычно и любопытно.

Помню, будто вчера: сижу на истории, слушаю про Колизей и гладиаторские битвы. Закрою глаза и вижу перед собой: крики толпы, горячий песок, гладиатор с поднятым мечом... Если победит, получит свободу; если проиграет... Судьба его в руках орущей черни. Лишь один жест, палец вниз, и воин может избежать объятия смерти в самый последний момент. А были среди них и легенды: Фламма, двадцать один раз победивший и отвергавший свободу, или Спартак, раб, поднявший восстание, о котором помнят века спустя.

В седьмом классе у меня появилась мечта, хотя, нет, не просто мечта, а всепоглощающая и мучительная страсть, ради которой всем своим сердцем и всей своей душой был готов вступить в защиту, став нерушимой горой. Сколько путей своей жизни представлял раньше! Адвокат, врач, археолог и даже президент всё это я примерял на себе. Но, в конце концов, выбрал археологию.

С детства тянуло меня к древностям, как грешника к исповеди. Лепил из пластилина мумий и фараонов, зачитывался о пропавших цивилизациях и городах, о сооружениях, что бросают вызов времени. И всегда были вопросы. Чем больше узнавал, тем больше терзали меня вопросы, такие же жгучие, как раскалённое железо:

Действительно ли мы произошли от обезьян? Или творения божьи? Но какого бога их ведь пруд пруди! Откуда взялось такое множество богов? Есть ли среди них истинный? А может, и вовсе ни одного из них? Как родилась наша вселенная и одиноки ли мы в её бескрайних просторах? Почему вымерли динозавры? Куда исчезли майя?

Хотелось знать наверняка. Я жаждал знаний, как воздуха утопающие. Не догадки, не предположения точные ответы, что можно также с уверенностью положить на ладонь, как золотые монеты. Мечтал говорить с уверенностью пророка, бога, чьи слова на вес золота. И страстно надеялся, что именно мне суждено разгадать многовековые загадки человечества, ответить на вопросы, что гложут умы людей.

И начал я учиться с тем болезненным усердием, с каким калека хватается за костыли, надеясь встать и почувствовать ноги. Но были во мне две твари, демоны, что по крупицам изо дня в день уничтожали мою душу: лень, обломовская, что дурманила разум, и рассеянность, что разрывала мысли на клочья, не давая им соединиться воедино. А вокруг были одноклассники. Пока я учился весь вечер, они читали на перемене, за пять минут до урока, и, чудо пятёрка в дневнике при помощи подсказок и прочитанного за пару минут.

И вползла в меня мысль, словно змея в Эдемском саду, искушающая Еву: А стоит ли? К чему этот каторжный труд, когда можно делать вот так легко и без мук? Разум пытался противиться: В университете подсказывать не станут! На раскопках не спишешь! Но всё же я вкусил запретный плод. И стал я рабом, нет, не знаний, а жалким рабом цифр в дневнике.

Родительские наставления, словно проповеди священника, гудели в ушах: Умный значит отличник. Четвёрка позор, крах, трагедия. Бред? Несомненно. Но я верил. Верил слепо, как веруют в зубную фею маленькие детки. Ведь куда проще было присваивать чужие знания и радоваться, нежели добывать и использовать свои.

Так и проходил мой день: приходил домой, отбрасывал учебники в сторону, говорил родителям, что после полдника обязательно выполню все задания на дом, а сам думал: Завтра спишу, и погружался в виртуальные миры. Жизнь текла легко и бездумно, казалось, что школа навсегда, будто за её пределами нет взрослого мира с его суровыми требованиями и ответственностью. Будущее, ради которого я боролся, растворилось в сиюминутных удовольствиях, как страшные ночные силуэты с восходом солнца.

Дневник сиял от моих пятёрок, но голова... ох, голова пустела с каждым днём, как бутыль из-под вина, оставалась лишь сладкая иллюзия: Вот я какой, всё могу и без труда!

Зато не было мучительных вопросов, сомнений и терзаний совести. Спокойствие и умиротворение. Неужели я обрёл счастье, здесь, не в пыли на раскопках, а лёжа на диване? Говорят ведь, что дураки живут лучше всех. Они не знают вкуса поражения, их ничто не беспокоит, и в жизни нет тревог. Но ты, друг мой, думаю, уже догадываешься, к чему привело это счастье.

Девятый класс. Вот и экзамены на носу. Но я не боялся. Я, избалованный судьбой, привыкший, что всё сходит мне с рук, что удача моя верная спутница, я даже не допускал мысли о поражении.

Первые три месяца учёбы я вообще не готовился, но позже понял, что списать будет труднее, и надо всё-таки посмотреть задания и подготовиться.

И каждый день, приходя домой, я твердил себе: Сегодня отдохну, а завтра... завтра уж точно начну. И так я говорил каждый день, пребывая в сладком безумии безделья. Вечное, обманчивое завтра. Оно манило и убаюкивало, пока не осталось всего два месяца, и тогда страх впился мне в горло.

Я попробовал решить похожие задания. О, боже, что я наделал? Как я мог так беспечно тратить время? Зачем я поддался всеобщему безумию о том, что никогда не проиграю? Я едва набирал проходной балл, решая пробные задания. И для меня, раба оценок, это было хуже плевка в лицо.

И бросился я в подготовку, как грешник в покаяние перед божьим судом. Чтение до глубокой ночи, лихорадочное штудирование учебников, еда лишь тогда, когда силы окончательно покидали тело. И знаешь, я был счастлив. Да, счастлив! Ибо раньше я жил в каком-то душном райском саду, где не было ни горя, ни борьбы, а значит, и жизни настоящей. Хоть и поражений ленивец никогда не испытает, но и никогда не узнает вкуса побед. А теперь я чувствовал, я страдал, я боролся.

Кое-как подготовившись, я отправился на первый экзамен. К моему огромному счастью, сдал я его на четвёрку, как и все другие. Лишь по истории одного жалкого балла до пятёрки не хватило. Но и этого было по горло. Аттестат неплохой, и вот десятый класс. Но уже не в родных стенах, не среди старых знакомых. Наша школа отпустила меня на волю после девятого, и родители, с надеждой в глазах, сняли мне квартиру в соседнем городке, чтобы дальше учиться.

Десятый класс оказался самым прекрасным периодом в моей жизни. Я учился с упоением, жадно впитывая новые идеи, переосмысливая старые истины. Была одна тема, захватившая меня целиком: я настолько погрузился в неё, что мечтал изложить свои мысли на страницах собственной книги!

И тогда появилась она. Майя. Та самая, чей ум был велик, как Олимп на Марсе, чьи слова зажигали огонь новых мыслей. Мы понимали друг друга без слов, наши взгляды на жизнь невероятным образом совпадали. Сколько вечеров провели мы вместе в бесконечных разговорах, гуляя по ночному городу. А потом, уже дома, я подолгу ворочался в постели, продолжая мысленный диалог, разбирая каждое её слово и паузу, ища какой-то скрытый смысл, что-то недосказанное.

Она стала тем самым родным человеком, которого мне так не хватало. Моим зеркалом, музой. Но я потерял всё... Моё прошлое настигло меня. Оно подкралось незаметно, отвело от себя внимание и ударило в спину. И на этот раз я не сумел дать отпор.

Лень подкралась ко мне неожиданно. Сначала всего лишь день отдыха после активной деятельности в течение недели, потом два. Затем я уже ловил себя на том, что целыми днями валяюсь без дела, оправдываясь усталостью. В конечном итоге я забросил и учёбу, и свою книгу, ту самую, что когда-то казалась мне смыслом жизни. И однажды случилось это:

Я стал посещать клубы. На одной из вечеринок в клубе, где все беззаботно танцевали и пили, я стоял в сторонке и о чём-то думал, а приятели, как всегда, назойливо подталкивали ко мне бокалы, но я категорически отказывался. И вот они снова подошли ко мне с тем же предложением:

Киселёв, дружище, ну что ты как чужой? Выпей хоть бокальчик за компанию.

Ещё раз повторю нет.

Ну, старичок, неужели даже за здоровье мамы не выпьешь? Ты же любишь свою мать?

Конечно, люблю, к чему эти вопросы?

Тогда почему отказываешься? Выпей.

Не знаю, что на меня нашло в тот момент, может, усталость, а может любопытство, но вдруг я схватил бокал и осушил его одним глотком. Последующее помнится очень мутно, как странный сон. Утро встретило меня раскалывающейся головой и сухостью во рту, но где-то в глубине души теплилось странное воспоминание о том необъяснимом, манящем чувстве, что окутало вчера

К вечеру я уже сидел на диване с бутылкой. Первые глотки обожгли горло, но вдруг сразу же пришло то самое сладкое тепло, растворявшее все тревоги и страхи. Мир в моих глазах стал ярче, веселее, а я смелее, сильнее, счастливее.

Так и стал я падшим ангелом. Каждый день заканчивался одним и тем же концертом: я дрожащими руками наливал очередную рюмку, торопясь вновь ощутить тот мираж счастья, что ускользал с каждым разом всё быстрее и быстрее.

Родители мои долгое время пребывали в неведении. Майя же, ангел мой, тщетно пыталась вытащить меня из этой пропасти, но её усилия разбивались о моё каменное равнодушие:

Друг мой, голубчик, шептала она, прикасаясь к моей липкой от пота руке. Зачем травишь себя этим ядом? Отчего пьёшь? Разве жизнь не прекрасна?

Я последняя тварь, хрипел я, уткнувшись лицом в подушку. Пью, а они родители-то всё верят, что выйдет из меня человек...

Ничего страшного. Всё поправимо! горячо воскликнула она, и её глаза загорелись той самой детской верой в чудо. Я помогу! Будем вместе в библиотеку ходить, гулять в звёздный вечер и искать созвездия, как раньше, помнишь?

Не утешение, а страдание мне нужно! закричал я и потянулся к полупустой бутылке.

Майя бросилась отнимать её, но я, уже обезумевший, с силой швырнул бутылку об стену и ещё громче закричал. Осколки брызнули во все стороны. Майя вздрогнула, и на её лице, этом чистом и прекрасном лице, я впервые увидел страх, ужас, смешанный с отвращением.

Я встал на колени и пополз с объятиями к ней, но она меня толкнула.

Смотрите-ка, заговорила она, отступая к двери, плачет, на колени упал... Да разве ты мужчина? Разве ты что-нибудь можешь, кроме как ныть да водку хлебать? Безвольный человек, что не может побороть лень. Да человек ли ты вообще?

Она сорвала с шеи то самое ожерелье с миниатюрным портретом, подарок наших счастливых дней, и швырнула мне в лицо. Мелкие бусинки рассыпались по полу, как слёзы.

Дверь захлопнулась. Навсегда.

В ту ночь я выпил столько, что смерть несколько раз стучалась в мою дверь. Я лежал в луже собственной рвоты, едва не задыхаясь,рыдал, будто из меня вырвали душу. Всю ночь я проплакал о ней. А на рассвете, часов в четыре, я, полубезумный, в одном ботинке и трусах, поплёлся, чтобы упасть в подъезде и проспать там до вечера.

Я продолжил пить. И пока я пил, я много мечтал. В хмельном угаре рождались грандиозные фантазии: то мне виделось, как я и наш учитель физики изобретаем вечный двигатель, а потом под нашим руководством человечество строит космические корабли для покорения просторов нашей необъятной. То воображал себя изуродованным гением из-за сильнейших ожогов с перебинтованной головой, который разгадал тайны масонов. И теперь за мной охотится их глава, что может убить меня, увидев моё лицо. А чаще всего мне грезилось, что я новый Наполеон, который устроит революцию, объединит весь мир в единое государство и навсегда прекратит войны, направив все ресурсы не на убийство себе подобных и гибель планеты, а на познание тайн космоса, океанских глубин и древних цивилизаций.

Эти пьяные грёзы стали моим единственным утешением после потери друга. К бутылке я добавил сигареты, двойную отраву, чтобы заглушить боль, но на самом деле она всё больше росла.

Вскоре меня исключили из школы. Я не стал продолжать учёбу в другом месте и вернулся в деревню. Родители тяжело переживали мой выбор, но я лишь больше погружался в пьянство:

Сыночек, родной, пожалуйста, прекрати это, прошу тебя! Не мучай нас с отцом пожалей себя, пожалей нас, стариков! рыдала, обнимая меня мать.

Тише, мама, не хнычь. Так надо. Это воля божья. Он избрал меня, чтобы я стал новым Наполеоном, Александром Македонским, чтобы очистить мир от греха людского и построить царство небесное на земле! бормотал я и пытался нащупать бутылку на полу, а её рыдания становились всё громче.

Меня отправили лечиться. Долгие месяцы в больнице всё же помогли вернуть мне трезвость. Я поступил в колледж, пытался начать жизнь заново. Даже думал разыскать Майю, попросить у неё прощения за свои выходки, но вскоре снова сорвался. Я бросил все свои последние попытки в учёбе и опять вернулся в деревню, и стал работать на отцовской ферме, изредка утоляя тоску водкой.

Но судьба посчитала, что мне этого было мало.

В тот роковой день на ферме я вышел на перекур. Только прикурил, а меня тут же позвали работать, дело срочное появилось. Не докурив, я швырнул тлеющую махорку в сторону и побежал. Искра упала на стог сена.

Стояла невыносимая жара, в тени было за тридцать! Сухое сено вспыхнуло мгновенно. Огонь пожирал всё на своём пути, и вскоре вся ферма была поглощена пламенем.

В огне погиб мой отец.

Следователи так и не нашли причины пожара. В деревне шептались, будто мой отец кидал бродячих кошек в печь, вот и решили, что это кара небесная. Бог ли наказал, случайность ли. Кто теперь разберёт? Лишь один я знал правду.

Наскребя последние гроши, мы на третий день предали отца земле. Когда деревенские мужчины докопали могилу, а другие, кряхтя, опускали гроб, я вдруг рванулся вперед и собирался броситься в яму. Меня схватили за руки, но я пытался вырваться, бился в истерике, голос мой был слышен за километры:

Пустите! Пустите же! Я должен покаяться перед отцом! Не место среди живых такому ничтожному созданию, как я! Закопайте меня здесь! Господи, за что ты сделал меня таким жалким! силы оставили меня, и я бессильно присел у гроба. Слёзы шли сами.

Прошло десять лет. Мама очень сильно заболела, иссохла, как осенний лист. Я таскался по дворам, предлагая прополоть огороды, убрать сено, наколоть дров, всё что угодно, лишь бы заработать денег на лекарство маме, но часто платой за труд мне была водка.

В деревне меня окрестили Вечным студентом. Иногда во мне шевелилось что-то давно забытое: я заходил в библиотеку и брал толстущие книги. Но прочитывал от силы двадцать страниц, а порой вовсе ничего не читал, сдавая через месяц или два. И вскоре вместо пакета с книгами опять начал ходить с пакетом водки.

А потом мне дали новую кличку, которая закрепилась за мной окончательно: Кушак. Я родом из Чувашии, а кушак на нашем языке значит кот. И вправду: я, как бродячий грязный кот, ластился к людям, только не за едой, а за рюмкой.

Однажды, убирая сено, я заметил одного мальчика. Это был сынишка Арендатора (не знаю, почему его так звали). Отец хвастался им: Вот он, какой смышлёный! Книги глотает, числа большие в уме множит! А сил-то в нём сколько! Богатырь!

Я смотрел на этого светленького мальчика, и в груди что-то щемило. Радость за такого чистого, умного, с большим будущим ребёнка смешивалась с грустью. Ведь я-то уж никогда не смогу изменить свою жизнь, мечтать о чём-то великом, как он. Я как та махорка, что когда-то упала на сухое сено: одна искра и пустота.

После уборки сена меня накормили. Я жадно ел варёную картошку с дешёвой колбасой, которую купили для меня, закусывая яйцом и чёрствым хлебом. Для изголодавшегося человека это был пир, достойный любых пиров на царских балах. Опьянев от выпивки, я с поклоном принял обещанную бутылку самогона и поплёлся прочь, сгорбившись, как старый холоп, получивший милость от барина.

Почти дойдя до дома, я свернул в парк. Повалившись на деревянную скамейку, я уставился в небо, бескрайнее и волшебное, как те дни, когда я лежал с Майей на холме, мечтая о будущем и разглядывая созвездия на ночном небе. Грудь сжало от боли, слёзы потекли рекой. Я судорожно сжал в кулаке ожерелье с её миниатюрным фото, последним осколком моей разбитой жизни. Выпив от горя, я провалился в крепкий сон.

Меня разбудила адская боль. Кто-то ткнул палкой прямо в пах. С громким воплем я свалился со скамейки, корчась на земле. Сквозь слёзы я увидел ребятишек, во главе которых был светленький мальчик, тот самый сын арендатора. Они стояли надо мной, словно над хилым котом, и смеялись. Это был адский смех, как колокольный звон на казнь.

Давай, старый пёс, тебе же это нравится, светловолосый мальчишка сунул мне в рот горлышко бутылки. Покажи, как ты хорош в своем деле.

Я захлёбывался, пытаясь вытолкнуть бутылку, но руки были слабы. Когда я уже начал терять сознание, он с презрением вытащил и швырнул почти пустую бутылку в кусты.

Оставьте. Зачем обижаете меня? жалобно произнёс я.

Почему же? Ты же сам сделал себя рабом, скотиной, холодно проговорил мальчишка, разглядывая меня, как беспомощного перевёрнутого жука. Ты ведь не крепостной. Те от милости барина зависят, а ты был свободным человеком! Ты как коровы у моего отца: пока корова даёт молоко, то кормят, а как состарится, то током убьют и другую купят. Только вот корову хоть жалко бывает с этими словами он отобрал у меня ожерелье.

Их смех оборвали прохожие. Дети разбежались, оставив меня лежать на холодной плитке в позоре.

Я поднялся, едва волоча ноги. Разбитый, униженный, с лицом, мокрым от слёз и в грязи, я побрёл к нашему дому. Мне отчаянно хотелось услышать мамин голос, последнее, что осталось у меня в этом внезапно опустевшем мире.

Мама хрипло позвал я, входя в тёмную комнату. Никакого ответа.

Я осторожно потряс её за плечо. Никакой реакции. Я продолжал звать её, но была всё та же тишина. Вдруг пальцы сами потянулись к запястью. Пульса не было

Нет, нет, нет! какой-то вопль вырвался из моей груди. Я выбежал на улицу, крича на всю деревню: Помогите! Врача!

Но в окнах соседей всё также не было света. Кто-то даже крикнул: Заткнись, алкаш! и закрыл окно. Я метался от одного дома к другому, колотя в двери, но везде встречал лишь тишину и равнодушие. Телефон Я же сам продал свой и мамин месяц назад за дешёвое пойло!

Вернувшись, я рухнул подле матери. Я прижался к её остывающей руке. Жутко стало мне в темноте. Но через час меня сморил беспамятный сон, единственная милость, которую было способно получить моё тело.

И снился мне сон. Сладкий и горький, как последний глоток детства. Я видел себя, маленького, счастливого, сидящим перед мерцающим экраном телевизора поздним вечером и смотревшего Черепашек ниндзя. И вдруг дверь в мою комнату открывается, и входит мама с работы, а в руках у неё коробка, от которой пахнет сыром и теплом. Я ем пиццу вместе с героями на экране и в этот миг казалось, будто я сижу рядом с ними.

Потом сон перенёс в канун Нового года. Я брожу в шумном доме, наполненном смехом и запахом мандаринов. День рождения бабушки. Я подарил ей самодельного ангела, которого она повесила на гвоздик в гостиной. Гости, яркие одеяния, тётя с диско-шаром, который рассыпал по стенам разноцветные кружочки и звёздочки, а я ловил их, думая, что они настоящие.

А вот я стою у доски во втором классе. Нашим домашним заданием было нарисовать рисунок на тему: Моя будущая профессия и рассказать про неё:

Киселёв, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Я хочу стать археологом!

И последнее сладкое воспоминание она. Я протягиваю Майе ожерелье:

Держи. Это тебе.

Ух ты! Какая красота! Спасибо большое! А за что?

За то, что мы самые лучшие друзья на свете. И останемся ими навсегда.

Она улыбается. Эта улыбка могла осветить самые тёмные уголки нашей вселенной.

Вдруг я очнулся, лёжа на холодной земле. С трудом я поднялся и увидел свои руки. От них остались кожа да кости, перетянутые грязными бинтами. И тогда я заметил его: мальчика. Он махал мне и кричал:

Вперёд! Вперёд! Мы ещё успеем поиграть! и бежал он к огромному, сияющему замку.

Этот мальчик был мной.

Мой однофамилец внезапно замолчал, а через пару секунд зарыдал. А я сидел, охваченный странным чувством, будто всё это уже случалось когда-то. Только когда? Где? И было ли это вообще? Память моя отказывалась давать ответ.

Вдруг взгляд упал на бумажку, что держал мужчина смятый детский рисунок. На нём: раб, придерживающий саркофаг, а рядом человек в тунике. И вдруг меня осенило: да это же мой рисунок! Моя детская ручка старалась выводить эти неровные линии!

Жгучая ярость возросла во мне. Я вцепился в грязный воротник пьяницы:

Кто ты, чёрт тебя дери?! Откуда у тебя это?!

Мужчина захохотал, и тут я впервые увидел физиономию страдальца. Господи это было моё собственное лицо! Но лицо это изуродованное, с разбитой губой, опухшими веками, с серо-зелёным оттенком кожи

Я отшатнулся, отпустив его. Дыхание участилось, и я издал громкий безумный крик, в котором смешались ужас, отчаяние и прозрение. А мой двойник продолжал всё громче и громче хохотать.

Холодная капля упала мне на лоб, заставив содрогнуться. Я резко открыл глаза и бросился прочь, даже не обернувшись.