...Я здесь. Кто я? Четыре стены вокруг меня и еще две серые непроницаемые панели сверху и снизу. Это мир. Я в центре мира. Света в нем нет, но я вижу. Четыре серые стены, серый пол, серый потолок. Окон нет и нет дверей. Я в центре пустоты, окруженной стенами. Меня нет - себя я не вижу.
Но я чувствую. Знаю. Не могу сдвинуться с места, не могу даже попытаться. На самом деле меня нет. Все, что есть, это мысли. Мысли - это я?
Мне кажется, я не умею думать. Вопросы приходят ко мне сами. И я отвечаю на них. Кто же задает вопросы в этом пустом мире, где никого нет, где только я и серые стены? Стены молчат. Я сам задаю вопросы и отвечаю на них. Я - размышяю, думаю. Когда я не думаю, я не понимаю, где я.
Когда думаю - понимаю. Кто я? Я размышляю. Я - разум пустого мира, где четыре стены, пол, потолок и я.
Что такое разум? Я задавал себе этот вопрос и не смог на него ответить. Откуда я знаю это слово - "разум"? А что такое "слово", и откуда я знаю о словах?
Они были изначально, как серые стены. Раньше, чем я понял, что я размышляю о них. Они были внутри меня.
Кто я?
Я думаю о том, что было раньше и что сейчас. Что изменилось? Прошло время... Время? Много времени. Но я не знаю, сколько. Сколько времени - много? Я не вижу дня, не вижу ночи. День или ночь? Что это такое? Я знаю о них, но здесь их нет. Здесь только серые стены и я, который размышляю. Еще слова и понятия, которых не видно, но они есть. Серые стены были изначально. Всегда. А я - только, когда размышляю. Значит, на самом деле меня нет.
Слова и понятия, и серые стены были прежде меня. Значит, они есть НА САМОМ ДЕЛЕ. А я - только с того момента, как начал размышлять.
Время идет. А, может, его тоже нет? Я стою на месте и не двигаюсь. Но я знаю, что есть время. Это слово, это понятие. Оно было раньше, еще до меня.
Откуда в пустом мире, где только я, взялись слова и понятия, и серые стены? Ведь разум моего мира - это я? Я разумен, я умею задавать вопросы... о понятиях, которые были раньше меня? Нет, понятия пришли извне. Как и серые стены. Они вне меня. Потому что я размышляю о них.
Я размышлял и понял: в мире должен быть кто-то еще. Тот, кто создал понятия. Другой разум. Не я. Высший разум, который создал понятия, слова, серые стены. И, возможно, меня. Чтобы я задал вопросы. Чтобы я чувствовал себя, ощущал мир и размышлял.
Высший разум создал меня. Но меня нет, пока я не размышляю.
Кто я? На самом деле меня нет.
Я слышу тихий голос. И звук.
Звук слегка скрипит, потом скрежещет, жестко, как нож по стеклу. Он нарастает, он гремит железом. Появляется красный свет. Серые стены наливаются кровью. Мне становится страшно. Я не хочу так.
Хочу, чтобы было, как прежде - тишина, темнота, серые прохладные стены. Хочу спокойствия. Звук гудит, красные стены дрожат. Становится тяжело, как будто я есть на самом деле. Где-то внутри жарко и больно. Хватит!
На самом деле меня нет. Мне не может быть больно. Но мне горячо. Я думаю, чтобы перестало. Но оно не проходит. Оно не слушает меня. Невыносимо горячо и больно. Не могу терпеть!
Я е-е-е-е-есть! Я не хочу...
***
Когда из серого пластикового корпуса потянуло кисловатым дымком, лаборант в толстых резиновых перчатках резко выдернул питание. Петр Иванович был готов к очередной неудаче, но все же где-то внутри жила надежда на чудо.
Она не оправдалась. В который раз.
- Вот. Опять перегрелся, - вздохнул лаборант, снимая перчатки.
- Да. Никак не пойму, в чем дело. Где-то мы допускаем ошибку. - Петр Иванович яростно почесал лоб.
- Никакой ошибки! Перегрузка идет на цепи из-за 113-го! Я вам говорю - отдел снабжения поставляет 113-й элемент не той кондиции. Надо германской сборки, а они только Китай и Малазию... Ну, хотите, на спор? Сейчас вытащу все, и вы увидите, что 113-й сгорел.
- Не знаю, - огорченный Петр Иванович помотал головой. - Может, и сгорел. Но тогда в прошлый раз что с ним было? Знаешь, мне иногда кажется, что вся наша работа бессмысленна. Создать искусственный разум, самообучающийся интеллект с осмысленным поведением. Возможно ли это в принципе? Может, скептики правы... И мы просто обречены вечно...
- Чинить сгоревшую проводку? Что касается меня, то это несомненно, - проворчал лаборант и принялся откручивать винты, чтобы снять панель с корпуса суперкомпьютера.
Яркий голографический шильдик на этой панели искрился красивой латинской надписью: "Cogito ergo sum".