Римская альтернатива: Еще одно золото
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Последним императором Римского золотого века был Марк Аврелий. "Философ на троне", "Отец отечества" - миролюбивый человек, он всю жизнь был вынужден сражаться с врагами Рима. Кроме того, Маркоманнские войны, в сочетании с Великой Чумой, серьезно подкосили мощь римского государства. Следующий же за ним император "золотым" уже не был. Коммод, известный многим по фильму "Гладиатор", был испорченной и развратной личностью. Ему было наплевать на управление государством - его интересовали только собственные развлечения. Но что, если бы это было не так? Что стало бы с Римской Империей, если бы Коммод оказался человеком, равным в своем величии Траяну или Цезарю, Августу или Сципиону? Обновление от 27.05.2013. Добавлена 6 глава.
|
Пролог
Старый император умирал. Умирал, оставляя великую империю в один из самых, наверное, важных моментов ее истории - один из тех, когда воля властителя определяет, быть государству триумфатором или побежденным.
Империя вела войну. Войну тяжелую, высасывающую из казны деньги со скоростью лесного пожара - но войну нужную, войну необходимую. Лимес - укрепленную границу Римского государства - жизненно необходимо было отодвинуть подальше, дабы варварские вторжения более не могли угрожать центральным провинциям.
Маркоманны, сарматы и их союзники были обязаны проиграть и подчиниться, став еще одним пунктом в длинном списке покоренных квиритами народов. И пусть они этого еще не знали, но именно их поражение могло стать тем фундаментом, утвердившись на котором Рим стал бы попросту непобедим.
Умирающий император, "отец отечества", как называл его сенат, это понимал. Понимал всю необходимость завершения этой тяжелой войны. Завершения победой, триумфом, никак не беззубым миром. И ничто не терзало его сердце сильнее, чем осознание того, что он бросает государство в такой важный момент.
Марк Аврелий оставлял империю сыну, молодому и неопытному Луцию Коммоду. И, пусть тот и был умен не по годам, нравился народу, легионам и даже многим сенаторам, Марк боялся, что сын не сумеет победить искушения той огромной власти, что вскоре ему достанется. Нет, отец верил в него, верил в то, что верные соратники помогут парню справиться - но нет-нет, да и закрадывался в душу властителя великого государства червячок сомнения и страха. Что, если Луций не преуспеет в борьбе с собственными страстями и слабостями? Что же тогда ждет империю?
Ведь сенат не хочет вести войну. Не хочет давать на нее деньги - совершенно демонстративно не обращая внимания на действия самого императора. Даже когда он продавал золотую посуду из собственного дворца, сенаторы не дали на войну ни песчинки золота...
Сумеет ли Коммод то, что не удалось его отцу? Сумеет ли как-то обойти цинизм и наглость сенаторов, победить в войне и не стать при этом тираном?
Будучи одним из ярчайших представителей стоицизма, "стоиком до мозга костей", Марк Аврелий верил в то, что всякие причины успехов и неудач следует искать в себе самом. В своих ошибках, деяниях, мыслях. Но в этот самый момент, на смертном одре, на пороге самой, что ни на есть, неизвестности, в момент страха и ужаса, он проиграл борьбу самому себе и взмолился всем известным ему богам, прося их помощи и покровительства. Взмолился так яростно, так истово, так искренне, как только может это делать столь великий человек.
Старый император умирал. Умирал, не зная, что будет с империей, служению которой он отдал всю свою жизнь и все свои силы. Умирал, не зная, услышаны ли его мольбы.
"Философ на троне" понятия не имел, что история изменилась задолго до этого момента.
Глава 1
Луций Элий Аврелий Коммод, ставший властителем огромного государства всего-то в девятнадцать лет, узнал о смерти отца достаточно быстро - уже через несколько дней - и принял эту истинно печальную весть достойно, как и полагается настоящему римлянину, благородному сыну благородного отца.
Друг и соратник молодого императора, Марк Сергий Максим, будучи старше всего-то на два года, ледяному спокойствию римского владыки ничуть не удивился. Коммод с детства, лет эдак с десяти отличался необычайным умом, хладнокровием и силой характера. Видимо, "благословение Юпитера" наложило свою тень.
Немногим была известна та история, но Марк оставался одним из тех людей, кто знал ее достаточно неплохо, поскольку его отец был одним из самых близких людей великого Аврелию.
Мальчишкой, Коммод поругался с одним из своих греческих наставников и выбежал из дома во двор, под дождь. О чем они спорили, Максим не знал, но то, что в тот день бушевала гроза, и будущего властителя империи ударило молнией, было весьма распространенной информацией. Интересно другое - Коммод выжил, хоть и провалялся в постели почти месяц, странно бредя и разговаривая на неизвестных никому языках.
А потом, в один прекрасный солнечный день очнулся от своего полусна и встал. Встал другим человеком. Пообщался со "знанием". Так свой болезненный опыт назвал десятилетний ребенок. И первое время он вел себя довольно странно, из разговорчивого мальчишки превратившись в серьезного юношу.
Как бы то ни было, радости Аврелия не было пределов - ибо многие из его детей умирали от болезней и несчастий. Любовь его к сыну только выросла, чем Коммод и не преминул воспользоваться.
Парнишка, ставший настоящим любителем лошадей, требовал себе не маленьких римских лошадок - но нисейских коней из далекой Персии, красавцев, носящих на себе катафрактов. И, несмотря на огромные цены, получал желаемое. Всего через несколько лет юноша был обладателем нескольких стремительно растущих конезаводов, приносящих неплохие деньги.
Впрочем, конезаводы были не единственным увлечением парня, и другие его задумки и предприятия выглядели весьма неплохо - если и хуже конезаводов, то не намного. Так он демонстрировал отцу, что на уроках слушал наставников более чем внимательно и его образование вполне достойно сына императора.
Доказывая это самым разным образом - не только разводя коней или управляя поместьями - Луций попробовал себя и в философии и науке, высказав несколько воистину интересных дополнений к теории движения планет, объясняющих смену дня и ночи и следование зимы за летом. Более того, на этом молодой мыслитель не остановился и создал целую систему исчисления, которую назвал "позиционной". Она была настолько стройна и удобна, настолько сложна и проста одновременно, что до невозможности восхитила Аврелия и мигом породила целую бурю споров в академических кругах римских мыслителей.
Коммод так растрогал этим отца, прозванного "философом на троне", что получил от него титул соправителя - а ведь на тот момент парнишке было-то всего лишь шестнадцать лет... Воистину, уже тогда в юноше можно было разглядеть признак будущего величия и увидеть черты таких титанов, как Август или Цезарь.
Как бы то ни было, известие о смерти отца настигло его в войсках, ведущих тяжелые бои. Германцы сражались из последних сил, но и римская армия была истощена. Империя находилась в очень тяжелой ситуации - по провинциям прокатилась чума, налоговые поступления падали, в армию пришлось набирать уже и гладиаторов, и даже рабов... Народ устал, причем не только простой - элита устала не меньше. Всё, буквально всё кричало о том, что надо заканчивать эту войну как можно скорее.
- Сенат считает, что нам следует срочно заключить с германцами мир, - посланник римской аристократии, один из влиятельнейших людей империи, префект Таррутений Патерн склонил голову. - Мы истощены, провинции волнуются и того и гляди начнут восставать.
Префект прибыл в войска удивительно быстро - казалось, в Риме о смерти Аврелия узнали чуть ли не быстрее, чем в Маркоманнии.
Коммод выслушал Патерна стоя. Но смотрел на небеса. Там в вышине парил орел, и именно за его полетом следовал взгляд Луция. За последние полчаса он не проронил ни слова.
- Мы попросту не можем далее сражаться, мой император, - Таррутений был сама любезность. - Нам надо заключить мир, пока Рим еще может сражаться. Так мы получим больше.
Вместо ответа Коммод извлек из ножен на поясе длинный кинжал, с которым не расставался практически никогда, и начал его подбрасывать, каждый раз ловя за рукоятку.
Патерн, чувствуя себя все более неловко - молчание затягивалось - недоуменно оглянулся, пытаясь найти поддержку у окружающих.
- Мой добрый друг Тиберий, что скажешь ты об этом, несомненно, интересном предложении? - Префекта не обманул добрый голос молодого правителя. Долгие годы общения с сенаторами научили его слышать самые незаметные намеки. Император был недоволен.
- Я. Считаю. Это. Изменой, - Тиберий Клавдий Помпеян, один из лучших военачальников Марка Аврелия, лишь из-за интриг борющихся между собою группировок не ставший преемником императора, произнес эту фразу как приговор. Он яростно мотнул головой и сжал руку в кулак, всем своим видом демонстрируя несогласие.
- Изменой? - в голосе Коммода послышалось удивление. Он даже повернулся к стоящему рядом полководцу.
- На грани измены, - поправился старый генерал. - Мы почти победили. Еще два, может три года - и они не смогут более сражаться. И это в самом худшем для нас случае.
- Если только мы не падем раньше, - префект не собирался сдаваться так просто. В конце концов, от успеха этого мероприятия зависело очень многое в римских раскладах. - Несомненно, наши легионы сильны. Но нам нужна передышка. Еще три года такой войны - и Рим не выдержит. Уже сейчас многие провинции на грани бунта. Я боюсь даже представить себе, что может произойти, если мы... Вы, мой император, не остановите этот кошмар.
То, как Таррутений Патерн произнес "Вы" сделало бы честь любому актеру. Будучи опытным политиком, он знал, как оттенками голоса передать восхищение, тревогу и мольбу одновременно. И был уверен, что Коммод поддастся его убеждениям.
Самого императора префект за серьезного противника не считал. Мальчишка - он и есть мальчишка. Вот Помпеян - это гораздо хуже. Опытный и авторитетный вояка мог выпить немало крови. Но и конфликтовать с ним префект не хотел и не собирался.
- А как считаешь ты, Марк, - Коммод повернулся к Максиму и склонил голову, словно жаждал услышать ответ от своего друга и телохранителя.
Марк не ожидал вопроса. Нет, у него было свое мнение - но он не ждал, что оно заинтересует правителя вот так публично, пусть даже тот и был ему другом детства... Однако, вопрос прозвучал, и сейчас несколько взоров прожигали парня насквозь.
Глубоко вдохнув, Максим начал говорить.
- Луций, ты знаешь мою позицию. Я скажу то, что думаю, даже если тебе или кому-то это не понравится. Или промолчу.
Коммод кивнул. На самом деле, за такой вот взгляд на жизнь он особенно ценил своего товарища. Тот не бросал пыль в глаза, говорил как есть - и порою это было очень полезно.
- Я знаю, друг. Говори.
- Мы деремся с варварами уже не первый год. На самом деле, эта война - одна из тяжелейших в истории Рима. Мы деремся с сильным, смелым и умелым врагом. И мы - побеждаем, - после этих слов настороженный и жесткий взгляд Помпеяна, смотревшего на Марка с подозрением, смягчился. А вот в глазах префекта мелькнула ненависть. Мелькнула - и пропала. Никто не обратил на это внимания. Зря.
- Если мы остановимся сейчас, в нескольких шагах от победы - мы проиграем. Поскольку это будет значить, что все наши жертвы были напрасны. Если же Рим проявит твердость - я уверен в нашей победе, - Марк замолк на несколько секунд. Затем усмехнулся и развел руками:
- В конце концов, это же варвары. Мы что, отступим перед ними?
Патерн, видя, что Коммод согласно кивает головой, поспешил вмешаться:
- Это не поражение!!! Мы просто передохнем, а затем все равно получим свое! Нет никакого смысла завершать все это сейчас!
- Есть! - Тиберий не собирался оставаться в стороне от спора. Громыхнув доспехом, он врезал кулаком по столу. - Мы уже строим здесь крепости. Провинции Маркоманния и Сарматия скоро станут реальностью. Надо просто дожать...
- Это не "просто дожать"! - префект перебил генерала. - На какие деньги мы будем вести эту войну еще три года?! На какие, скажите мне, деньги? На ваши, Тиберий? Казна пуста!
- Так, быть может, сенаторы помогут ее наполнить? - вкрадчиво поинтересовался Коммод. И, хотя свой вопрос он задал очень негромко, прозвучал тот подобно громовому раскату. - В конце концов, можно считать это весьма патриотичным и выгодным вложением...
Патерн, на секунду потерявший над собою контроль, с ужасом подумал, что именно этого в Риме и боялись больше всего. Марк Аврелий, "добрый император", "отец отечества", "философ на троне" - он избегал легких и простых путей. Он стал портить монету, переплавлял золотую посуду из своих дворцов, назначал специальных ответственных за сбор налогов в провинциях... Но не трогал состояния сенаторов и магнатов. Он их уважал. Коммод... Коммод еще юноша - и как любой юноша радикален. Если ему будет не хватать денег, он возьмет их там, где найдет, где будет удобнее и быстрее. И где же в Римской империи есть такое место? Сенат приходит на ум первым, не так ли?
Тем не менее, Патерн был опытным политиком, и, понимал, что пытаться переубедить молодого императора сейчас можно даже и не пытаться. Тот уступать не будет - это же первое его решение, да еще и принятое публично, и он в любом случае, просто из мальчишеского упрямства, откажется менять свое мнение. Значит, надо пойти в обход. Согласиться на частичное продолжение войны, отложить решение на чуть более позднее время, и только после этого попробовать снова воздействовать на мальчишку. Ну а если он будет противиться... Что ж, всегда есть вероятность несчастья. Смертельного.
Правда, последнее префекта пугало до дрожи. Сын Аврелия был компромиссной фигурой для многочисленных клик, борющихся за власть. Это прекрасно понимал старый император - потому-то всерьез никто и не возражал против мальчишки на троне. Коммод устраивал все стороны. Но если его убрать... Может случиться все, что угодно. Вплоть до гражданской войны.
Как бы то ни было, сейчас у Патерна особенного выбора не находилось.
- Как мне кажется, мой император, в любом случае, прежде чем решать вопросы войны, нам следует решить вопросы мира. Наш долг состоит в том, чтобы достойно проводить вашего отца. Рим и империя истинно скорбят по столь великому и благородному мужу.
Коммод неопределенно кивнул. Префект вздохнул, изображая глубокую печаль.
- Я полагаю, вы должны вернуться в Рим...
- Нет, - решительный ответ императора, даже не давшего Патерну закончить предложение, удивил всех. - Мое место - в войсках. Легионы также скорбят по моему отцу. Они сражались вместе с ним и заслужили видеть, как я скорблю вместе с ними. Рим подождет.
"Достойный ход, - Марк и Тиберий подумали практически одно и то же. - Этим самым он увеличит свою популярность в легионах, и покажет народу, что даже под таким удобным предлогом не бросит свой пост... И этим заработает уважение плебса..."
- Но часть пленных, захваченных в последних боях, будет отправлена в Город. Пусть в амфитеатре Флавиев проведут Игры. Пусть варвары проливают свою кровь.
"Собственно, не только уважение - но и любовь плебса", - закончил мысль Марк.
- Мой господин, - в шатер Коммода бочком протиснулся солдат. В руках он держал свернутый свиток. - Срочное послание...
- От Антемия, - Тиберий уже отобрал свиток у солдата и, мельком взглянув на печать, передал его императору.
Коммод, приняв свиток, пробежал его глазами, а затем, подняв голову, попросил всех оставить его.
- Мне нужно время для размышлений. Мы продолжим беседу завтра утром.
***
День молодого императора последние годы начинался абсолютно одинаково. Коммод просыпался незадолго до первых лучей Солнца, обливался холодной водой и выпивал стакан воды. Некоторое время посвящал дыхательным упражнениям, после которых час или полтора разминался.
Нынешнее утро прошло точно также. Старый центурион, проверяющий часовых, только лишь уважительно кивнул, увидев отжимающегося Коммода. Рядом, как всегда, торчал неизменный Максим.
- Марк, друг мой, разомнемся с клинками или лучше поборемся? - Вопрос заставил задуматься. В конце концов, соратник и телохранитель императора предложил борьбу. Как-никак, после известия о смерти родного отца Луций может лишний раз допустить опрометчивость в поединке и, пусть острия мечей будут затуплены, лучше не рисковать...
- Борьба так борьба, - Коммод кивнул и начал стаскивать с себя доспех. В рассветном свете он выглядел слово герой древних мифов - высокий статный красавец, с благородными чертами лица, стройным телом и широкими плечами. И плавными движениями опасного хищника - сняв кирасу, Коммод одним движением перетек в начальную стойку.
Центурион невольно засмотрелся. Он был старым солдатом, многое повидавшим на своем веку и большую часть жизни проведшим в легионе. И сейчас молодой император и его друг, схватившиеся в дружеском поединке, выглядели так, будто сам Марс приложил к ним руку. Мощь, чувствующаяся в каждом их движении, восхищала и завораживала.
"Нам бы таких рекрутов - и германцы подчинились бы уже давно", - мысль в голову вояки пришла сама собой. Вот Максим ошибся и, взмахнув руками, перелетел через Коммода, тяжело рухнув на землю. Сгруппироваться у него не получилось - не дал император. Еще мгновением спустя переместившийся чуть в сторону Коммод легонько стукнул соперника по колену. Если бы он ударил в полную силу, то Марк уже никогда не смог бы ходить.
- Соберись, друг, - император протянул товарищу руку. Тот не спешил ее брать, пытаясь прийти в себя.
- Кха, - наконец, воспользовавшись предложенной помощью, Максим поднялся на ноги.
- Удачный бросок, Луций. Ты был исключительно быстр.
- Оставь эти славословия, Марк. Ты просто ошибся, я увидел и воспользовался. Не больше и не меньше.
Спорить Марк не стал.
- Еще разок?
Ответить Максим не успел - рядом с императорским шатром появился Помпеян. Старый военачальник был гладко выбрит, одет в доспех и выглядел весьма решительно.
- Доброго тебе утра, Тиберий, - поприветствовал Коммод своего полководца. - Уже спешишь на мой совет? Я бы послал за тобой...
- Я хотел бы обсудить вопросы продолжения войны, мой император.
Вместо ответа Коммод кивнул легату на свой шатер, предлагая высказывать свои мысли внутри.
- Пройдем, Тиберий. У меня тоже есть идеи. Возможно, мы найдем решение, устраивающее всех.
- Таких не бывает, мой император. Всегда есть недовольные. Просто потому, что очень часто люди хотят противоположного.
- Ты считаешь, что продолжать войну - необходимо. Таррутений считает иначе, - Коммод уже застегнул на себе пояс с ножнами и вновь вытащил любимый кинжал. - И вы оба правы.
Внутри походного шатра императора было весьма уютно. Не так много вещей напоминало о том, что они находятся в полевом лагере наступающей римской армии. Меха, шелк, выделанная кожа... Коммод не отказывал себе в комфорте, отличаясь этим от своего отца. Нет, при необходимости он с легкостью бы обошелся и без всей этой роскоши, но в данный момент император не видел в аскетизме смысла.
Усевшись на стул и пригласив Помпеяна последовать своему примеру, Луций налил себе в кубок разбавленного лимонного сока.
- Таррутений прав в том, что мы на грани. Казна несет слишком большие потери от этой войны. Ты прав в том, что отсутствие триумфа для нас равнозначно поражению. Чего, естественно, допустить никак нельзя, - в перерывах между рассуждениями Коммод неторопливо опустошал кубок.
- Вы правы. Если мы не победим - мы проиграем. Другого выхода нет. Поэтому мы должны продолжить сражаться, - Помпеян согласно закивал.
Задумавшийся император не обратил на его слова никакого внимания.
- Проблема в том, что нам нужна решительная победа. Но долго вести войну, дабы достичь триумфа, мы не в состоянии. Отсюда вопрос: как нам победить? Точнее, вопрос будет стоять так: как нам победить быстро? Я думал над этим всю ночь, Тиберий. Всю ночь. И вот, что пришло мне в голову. Нам нужно еще несколько легионов здесь. Два или, может, три.
Помпеян снова кивнул, но все-таки возразил:
- У нас нет на это средств, мой император. И нет людей. Мы и так набираем в легионы всякий сброд. Сформировать и вооружить три, даже два новых легиона - это практически невыполнимая сейчас задача. А очередное повышение налогов вызовет бунты в провинциях. И сформированные легионы будут заняты их усмирением... И снова не попадут сюда. Поэтому, мы должны победить тем, что есть сейчас.
Коммод хитро улыбнулся.
- А зачем нам набирать новые легионы? У нас ведь еще много старых...По всей империи. В Галлии, например. Или в Сирии.
- Но Персия...
- А мы не будем забирать оттуда все легионы. Пара когорт отсюда, несколько оттуда, центурия здесь - центурия там... Так мы наберем достаточно сил здесь, не ослабив смертельно наше присутствие на других границах, - Коммод щелкнул пальцами, а затем сжал их в кулак. - А потом мы начнем решительное наступление. И победим.
Помпеян, изначально несколько настороженно отнесшийся к идее императора, подумал, что в принципе рискнуть таким образом можно. В конце концов, прямой и непосредственной угрозы именно сейчас от Персии нет. В Галлии и Британии тоже есть возможность снять некоторое количество солдат.
- Мы уже по максимуму воспользовались перебрасыванием сил... Из Сирии и Британии и так забрали множество солдат. Больше из этого не выжмешь, - после недолгого размышления полководец все еще сомневался.
- Ну, друг мой Тиберий, если даже и не три, то уж два легиона мы с этого получим. В крайнем случае, серьезно ослабим себя в Британии. На недолгий срок.
В шатер заглянул Максим и, дождавшись кивка от Коммода, запустил внутрь Таррутения Патерна.
- А, Таррутений, проходи, мой друг, проходи и присаживайся, - замерший у входа префект благодарно кивнул и прошествовал к столу. - А мы с Тиберием как раз обсуждали, где нам взять дополнительные силы. Дабы сократить времена военных трудностей для нашей любимой империи.
В вычурности слов молодого императора Патерн не запутался и все же заметил, что войну Коммод прекращать не собирается. По крайней мере, вот так сразу. А еще ему очень не понравился тот факт, что Тиберий Помпеян пришел к шатру властителя римского государства раньше него. И, очевидно, успел повлиять на юношу.
- Я еще раз вынужден сказать, мой император, что казна истощена. Нам скоро нечем будет платить солдатам. Воистину, мы не сумеем продержаться еще несколько лет. А набор новых легионов только ускорит крах, никоим образом не решив проблемы, - сдаваться префект все-таки не стал и попытался спасти ситуацию.
- Ох, Таррутений, спасибо за совет. Но я не собираюсь набирать новые легионы. Мне хватит и тех, что уже есть у Рима. А что касается денег... Думаю, наш дорогой Сенат все же должен помочь своим согражданам, ведущим столь тяжелые бои здесь, на границе цивилизованного мира. Думаю, небольшие займы будут восприняты с благодарностью. В конце концов, лучшие граждане империи должны показывать пример всем остальным. Так что, мой добрый друг, в дополнение к организации Игр во славу моего отца, я поручу тебе и эту, столь важную задачу. Сообщи сенаторам о моей просьбе. Убеди их помочь своими кошельками благородному делу.
Патерн, наблюдающий за лицом Коммода, за тем, как спокойно и властно тот практически открытым говорит текстом ему о том, что собирается ограбить Сенат для удовлетворения собственных амбиций, только лишь кивнул. В конце концов, он старался. Теперь судьба мальчишки - вина самого мальчишки и никого больше.
Сам префект прекрасно понимал, как отнесутся сенаторы к просьбе о "займе". Вой будет стоять знатный. И то, что заговор возникнет, было практически неизбежно. Неужели мальчишка этого не понимает? Ну ладно сам Коммод, но ведь Тиберий Помпеян - циничный политикан, опытный солдат - неужели этого не видит он?
И вот тут в голову Патерна пришла следующая мысль, потрясшая его своей очевидностью. Именно. Помпеян прекрасно понимает, что сама угроза даже части их состояний, заставит Сенат принимать меры. Быть может, случится даже и восстание против молодого императора.
Вот только легионы - за него. За Коммода, сына великого Аврелия. А значит, любой мятеж сенаторов подавят. И - как когда-то Нерон - мальчишка отрубит сенаторам голову. А потом заберет их состояния. Обеспечив себе тем самым достаточно средств как для войны, так и для ублажения плебса. Игры - это только первый шаг.
Вспомнив, как относился к боям гладиаторов умерший император, Патерн горько усмехнулся. Какая ирония - в честь доброго и миролюбивого философа будут проливать кровь. Просто, чтобы добиться расположения черни.
И если сенаторы не восстанут открыто, но придумают отравление или убийцу - Помпеяну так будет даже лучше. Просто потому, что тогда он получит власть уже открыто. И резню в Сенате отменять не будет.
Опытный и циничный человек, префект признался себе, что план Тиберия попросту безукоризнен, со всех сторон. Старик действительно хорош, и с ним надо быть настороже. И поддерживать хорошие отношения.
Таррутений Патерн, принявшись заверять императора - и Тиберия Помпеяна - в своей преданности и дружбе, даже и подумать не мог, что эта идея принадлежала вовсе не полководцу, а не достигшему двадцатилетия "мальчишке".
Луций Элий Аврелий Коммод только учился править. И интриговать. Но он всегда был хорошим учеником - и учился весьма быстро. Молодой волк уже умел показывать зубы, пусть этого никто еще пока не видел.
Глава 2
Если бы кто-нибудь мог посмотреть на выстроившиеся перед императором легионы с высоты птичьего полета, то он, безусловно, отметил бы абсолютную ровность рядов, выстроенных будто по линейке, четкость и монолитность солдатских порядков, отдельно стоящих центурионов и знаменосцев... Римская армия, хоть и потрепанная, все еще представляла собою внушительное зрелище.
Невдалеке, метрах в тридцати от первой солдатской шеренги, на могучем вороном жеребце восседал закованный в броню Коммод, горой возвышаясь над окружением. Крашенный в черный цвет пластинчатый доспех, столь же темные волосы, обхваченные широким серебряным обручем, и полная неподвижность властителя Рима делали императора похожим на спустившегося с Олимпа Марса. Хотя, будь Коммод несколько старше и отрасти он бороду, его вполне можно было бы представить и в виде самого Юпитера.
Максим, находясь чуть позади замершего императора, в очередной раз отметил, что сейчас его друг больше похож на персидского катафракта, чем на римского воина. Впрочем, учитывая известную любовь Луция Коммода к лошадям, это было неудивительно.
Вспомнив, с каким выражением лица смотрел на сына великий Марк Аврелий, какой нежностью и добротой лучились его глаза при виде смеющегося сорванца, играющего с лошадьми - Максим даже улыбнулся. Да, веселые были деньки...
Тогда неожиданная страсть к лошадям выздоровевшего Коммода казалась всем милым капризом долго болевшего ребенка. Но уже скоро скептики оказались посрамлены - мальчишка не разлюбил свое занятие и спустя два, и три года. И, при этом, стал гораздо серьезнее, чем до болезни. Стал строже относиться к себе и остальным.
А ведь он только начинал взрослеть. Милый и добрый юноша, он вдруг научился быть жестким и иногда даже жестоким, учился принимать решения и давать команды. Конечно, паренек менялся не только внутренне, но и внешне - тянулся ввысь и раздавался в плечах, на глазах лишаясь подростковой угловатости.
Сложно сказать, что изменялось сильнее - внешность или разум мальчишки. Максим склонялся к последнему варианту. Естественно, это было вполне объяснимо, ведь Коммода учили лучшие из лучших - уж об этом отец-император позаботился. Учили всему - философии и математике, военному делу и искусству управления людьми, механике и даже езде верхом... Поэтому-то никто не удивлялся успехам парня. И они - эти успехи - вызывали у Марка Аврелия только лишь гордость за своего отпрыска, обещающего стать величайшим властителем в истории Рима. И эта гордость разжигала в душе "философа на троне" ту самую теплоту, которая запоминалась абсолютно всем общавшимся с великим императором.
Так или иначе, детское увлечение лошадьми оказалось довольно полезным делом. Сейчас за спиной Коммода замерла в неподвижности сотня преторианцев, облаченных в такие же, как у него, черные доспехи.
Сотня ставших катафрактами прирожденных всадников из разных провинций. Излюбленное детище молодого императора, его главная надежда и основа будущей римской армии, армии нового порядка.
Максим, на правах друга, был одним из немногих посвященных в планы Коммода. Тот с детства был восхищен мощью персидской кавалерии. И хотел создать нечто подобное.
Конечно, он понимал, что это не простая задача. Понимал, что исходного материала для создания качественного кавалериста в Парфии гораздо больше. Больше прирожденных всадников, больше годящихся для боя коней... Но Римская империя была не таким уж и маленьким государством - и в ней тоже имелись области, предрасположенные к коневодству. Иллирия, Нумидия - и теперь еще и Сарматия. Идущая уже долгие годы война с маркоманнами и их союзниками помимо всего прочего должна была дать Риму еще одну провинцию с населением, годящимся для создания по-настоящему сильной кавалерии.
Коммод планировал в дополнение к легионам создать, может и не самое многочисленное, но отменно обученное и прекрасно вооруженное кавалерийское войско. Свою личную армию, резерв - эдаких триариев на новый лад, применяемых тогда и там, где важно не только (и не столько) количество войск, но и их качество.
Первые шаги на этом пути император уже сделал и весьма успешно - доказательством чего была та сотня, что сейчас расположилась за его спиной.
- Мой отец мертв, - громкий голос Коммода прервал размышления Максима. - Он умер здесь, на границе, сражаясь с варварами во имя империи. Он бился рядом с нами. Бился, чтобы наши земли не знали грабежа. Бился, чтобы обезопасить наши дома, наших сыновей и жен. Бился, чтобы Рим процветал.
Император сделал паузу. И в эту же секунду, словно повинуясь неслышному сигналу, легионы ударили по щитам.
- Я - сын своего отца. И я не предам его память. Я не предам память павших в боях солдат, храбро сражавшихся под знаменами великого Аврелия. Я буду сражаться, как сражался мой отец, как сражались наши братья - и добьюсь победы. Или паду, если это будет нужно богам, - Коммод вытащил из ножен клинок. Сверкающая на Солнце полоса стали в его руке казалась молнией Юпиитера. И снова легионы ударили по щитам. - Мы все устали. Устали биться, день за днем и месяц за месяцем. Но мы - надежда римского народа.
С каждым предложением Коммод повышал голос. Он почти кричал.
- Мы те, кто стеной стоит на пути варварства и беззакония. Мы те, кто несет свет цивилизации. И мы - не сдадимся. Как не сдался Сципион. Как не сдался Цезарь. Как не сдался Траян. Мы - победим. Потому что мы - римляне!
- Слава императору! - крикнул кто-то из центурионов.
- СЛАВА! - единым выдохом отозвались легионы.
Таррутений Патерн, издалека наблюдая за этой картиной, только лишь пожал плечами. Он и без этого представления прекрасно осознавал, что сейчас легионы любят Коммода. Но будут ли они также любить своего императора через год или два? Тот еще вопрос. Здесь, на границе империи, во время тяжелой войны, ободряющих слов было явно недостаточно. На сколько их еще хватит? На месяц? На два? На полгода? Любой более-менее разбирающийся в военном деле человек с легкостью докажет, что победа вовсе не так уж и близка. И, рано или поздно, солдатам это надоест.
Но сейчас Коммод слишком популярен в войсках - даже полный идиот это поймет, стоит ему взглянуть на лица легионеров.
Префект Рима, Таррутений Патерн, поправив плащ, повернул коня и направил его в сторону виднеющейся недалеко дороги. Пришло время отправляться в Город - здесь же его миссия была закончена. Сенаторов "порадуют" известия о персональных сборах для казны. Предстояло обдумать линию своего поведения - как и с кем разговаривать. В конце концов, некоторые шансы у Сената еще оставались.
Уже подъезжая к дороге, Патерн услышал позади еще один торжествующий выкрик легионов. Ораторствовать Коммод тоже уже научился.
***
Смерть великого Аврелия и переход императорского трона его молодому сыну в Риме были восприняты достаточно спокойно. Простой народ ждал от своего нового правителя улучшения экономической ситуации, изрядно подпорченной все никак не заканчивающейся войной, ну а сенаторы и магнаты находились в твердом убеждении, что Коммод продолжит традицию своего отца и трогать их не будет.
И потому вести, принесенные префектом, стали здесь настоящим шоком. Сенат никак не мог поверить, что ему смеют настолько нагло и цинично угрожать, не боятся грабить практически публично и столь бесстыже унижать. И, главное, кто? Мальчишка, получивший трон только лишь милостью компромисса? Причем получивший его мгновение назад?
Люди, еще вчера считавшие, что война фактически позади, были возмущены и даже разгневаны. Учитывая популярность молодого императора в легионах и его отсутствие в Риме, шансы избежать поборов оказывались минимальны. И чувство бессилия приводило их в бешенство.
Патерн же, сообщив сенаторам "просьбу" об "инвестициях" и о "добровольных" займах, едва ли не сразу же после этого сделал в казну большое пожертвование. Пару раз выступил с громкими патриотичными речами, публично пообещал дать казне еще денег (пусть на этот раз взаймы) и восхвалял Коммода везде, где его только могла слышать толпа.
При этом в личных беседах с разгневанными сенаторами и просто богатыми людьми, он совершенно не стеснялся высказывать некие "сомнения" в правильности продолжения войны. И "выражал сожаление" по поводу новой денежной нагрузки на состоятельных граждан.
Ясное дело, поднаторевшие в интригах и ораторском искусстве сенаторы умели читать между строк и понимать скрытые смыслы. То, что префект не слишком доволен решением императора становилось для них очевидным и вызывало соответствующую реакцию...
Заговора еще не было - что и не удивительно, времени прошло-то всего чуть-чуть - но недовольный ропот становился все громче. И злее.
Патерн, однако, идиотизмом не страдал, прекрасно осознавая, что Коммод (или дергающий за ниточки Тиберий) только и ждет момента. Стоит сформироваться хоть какой-то более-менее серьезной идее по его устранению - соглядатаи донесут. После чего бунтовщиков перережут, их имущество изымут в казну - и остальная часть Сената даже и пикнуть не рискнет.
В последнем Патерн был более чем уверен - в конце концов, он за много лет узнал своих коллег более чем неплохо.
Даже и самые храбрые из сенаторов не рискнут выступить открыто, не имея за спиной решающего преимущества. Учитывая легионы императора, ни о каком преимуществе говорить не приходится. Да и плебеи не особенно поймут - почему их налогами душить ради Родины можно, а богатеев - нет? Так что и с этой стороны Коммод в выигрыше. Тем более что озаботился устроить Игры. И пусть с хлебом в Риме определенные проблемы, зато вопрос относительно зрелищ Коммод уже решил. На какое-то время...
Естественно, префект был не один такой умный - в некоторых беседах еще несколько человек высказали подобные мысли. Не напрямую, понятное дело.
Через несколько недель осторожного прощупывания настроений некоторых сенаторов и просто богатых людей, у Патерна сформировался план действий.
- Ты уверен, Таррутений, что уговорить мальчишку оставить войну - невозможно? - нынешний собеседник Патерна, его ближайший коллега, сопрефект претория Тигидий Перенн задал этот вопрос не просто так. Ему не хотелось рисковать существующим положением без серьезных оснований. Одно дело, если Коммод в принципе не согласен на мирное решение вопроса с маркоманнами. И совсем другое - если шанс есть.
- Более чем. Более того, как мне тут сообщили, он еще и укрепился в своем мнении относительно грабежа, - Патерн отставил в сторону тяжелый кубок с вином и, тяжело вздохнув, протянул собеседнику письмо.
Тигидий с интересом пробежался по нему глазами.
- Наше бедное государство, -- громко прочитал он вслух, -- должно сносить жадность этих богачей! Только многочисленные смертные приговоры могли бы вернуть старый порядок, но наш император слишком добр. Возможно ли называть проконсулами и наместниками тех, которые думают, что провинции даны им сенатом и императором для того, чтобы они могли жить в роскоши и обогащаться? И притом чем, как не кровью государства и имуществом провинциалов!
Закончив чтение, Тигидий поднял взгляд и помахал листом.
- Это еще что за бред?
- Письмо. Его писал какой-то провинциал нашему дражайшему Помпеяну. Еще когда Марк был жив. Теперь тот не постеснялся поделиться им с мальчишкой. У тебя в руках копия, - Патерн пожал плечами и одним глотком допил вино.
- Он будет грабить наместников? Ему что, жить надоело? Провинции и так на грани бунта. Одна искра - и вспыхнувший пожар сожрет империю! - сопрефект был в шоке.
- Не думаю, что до этого дойдет. Просто теперь Коммод уверен, что плач насчет нищеты и бедности - просто хорошие отговорки. Много брать он не будет... Но на пару когорт хватит, я уверен, - Патерн снова пожал плечами. - Так или иначе, эти идиоты все равно устроят заговор. Что-нибудь пафосное и глупое. Коммод их перережет, заберет денег, и, как я очень надеюсь, закончит войну. В таком случае даже и грабить особо никого не придется. Кроме невезучих придурков.
- Тогда в чем идея? - слова Патерна показались Тигидию весьма логичными. С этой стороны стратегия Коммода выглядела действительно неплохо.
- В том, что после того, как наш дражайший император вырежет идиотов, любви в Сенате к нему будет немного. Плюс - он расслабится. Тогда-то мы и ударим.
- А вот с этого места поподробнее...
***
- Мы сформировали еще два подразделения, Луций. Скоро они прибудут сюда, - Марк, только что получивший весть из Иллирии, протянул императору свиток.
Коммод, потратив на его чтение несколько секунд, коротко кивнул.
- Мы почти победили, Марк. Они уже готовы сдаться.
Слова императора, произнесенные скучающим голосом, прозвучали для его друга несколько самонадеянно. Впрочем, Максим не стал их как-то комментировать, только лишь заломив бровь.
- На днях наши дозоры обнаружили крупный лагерь германцев. Больше сотни солдат. Нам повезло - никто из варваров не ушел. Половину - перебили, половину - взяли в плен. И одним из плененных оказался вождь. Мелкая сошка, не более того. Но кое-что он знал.
Коммод сделал паузу. Не ради театральных эффектов, к которым, надо сказать, был неравнодушен, а просто, чтобы смочить горло вином.
Марк терпеливо ждал продолжения, не задавая вопросов. Он вообще был молчаливым, предпочитая говорить по делу и не болтать попусту языком. Одна из черт, за которые его любил император.
- Так вот, они хотят переговоров. Ибо уже на грани. Но перед этим собираются нанести нам несколько чувствительных ударов. Чтобы укрепить свои позиции и выглядеть сильнее, чем есть на самом деле. А раз они хотят просить о перемирии, значит, сил на борьбу у них уже почти не осталось, верно? - Коммод повернулся к другу. Тот кивнул. - И если вместо того, чтобы пропустить чувствительный удар, мы нанесем свой, пользуясь подкреплениями из Иллирии и Британии... Они признают поражение. И перейдут под нашу власть.
- Но почему? Ведь еще недавно они собирались сражаться до конца? Что же так сильно на них повлияло? Смерть твоего отца наоборот должна была придать им сил? - Марк действительно не понимал, почему германцы собирались сдаваться.
- Они, судя во всему, на нее и надеялись, - Коммод мрачно усмехнулся и с силой воткнул любимый кинжал в столешницу, проткнув ее насквозь. - Варвары считали, что смена власти в Империи дает им неплохие шансы на перемирие вместо капитуляции. Отец был стар - и потому они сражались. Надеясь не на победу - а на отсутствие поражения. Как видишь, хороший план.
- Сенаторы... - Марк все понял. Приезд Патерна - а за ним и еще нескольких представителей богатейших семей Рима - отлично демонстрировал настроения элиты. Они не хотели продолжения войны. Они не хотели продолжения этих иссушающих Империю боев и сражений. И не будь Коммод столь настойчив... Действительно, у германцев был шанс.
Но теперь, когда им стало понятно, что новый римский властитель не остановится ни перед чем, чтобы покорить их - смысла продолжать борьбу не было. Им не победить - и варвары, какими бы глупыми их не представляли в Риме, это прекрасно понимали.
Сейчас, по большому счету, у них оставался только один шанс - это сами римляне. Предательство Сената, восстание в крупной провинции... Все, что угодно - но от самих германцев и сарматов более ничего не зависело. Только лишь время их агонии.
- Именно, Марк, именно. Люди Тиберия уже принесли новости из Италии. Богачи не хотят делиться состояниями ради нашей победы. Недовольство растет. Призывов к измене еще нет, по крайней мере открыто - но за этим дело не станет.
- Пусть только рискнут, - Марк кровожадно оскалился. - Оторвем им их глупые предательские бошки.
- Оторвем, - согласно кивнул Коммод. - И конфискуем состояния. Но если заговор будет масштабным, для усмирения могут потребоваться войска. И их будет неоткуда брать, кроме как отсюда. Это может дать германцам надежду - и добавить ожесточенности.
- Чего нам совершенно ненужно, - закончил за Коммода Марк. - Мда, задачка...
На несколько минут в шатре установилась тишина. Наконец, император, словно что-то надумал, одним движением выдернул кинжал из столешницы и, вышел из шатра. Марк, очнувшись через секунду, выскочил следом.
Коммод смотрел на небо. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая немногочисленные облака в розовый цвет. Легкий ветерок, играющийся с волосами императора и придавая тому какой-то несерьезный вид, принес в расположение римских войск вечернюю прохладу.
- Нам надо нанести упреждающий удар, Марк. Нанести его быстро, жестоко и неотвратимо.
- Германцы - сложный противник, Луций.
- А я не имею в виду варваров, мой друг.
- То есть?
- Сенат. Их надо спровоцировать. Самых глупых и наглых. Спровоцировать сейчас, когда они не готовы - и тут же раздавить. Тогда остальные затаятся. Не будут действовать нахрапом, будут выжидать.
- И дадут нам время разобраться с германцами... Хорошая идея - но как мы это сделаем?
- О первой фазе позаботился Таррутений.
- Но он же против войны? - Марк меньше всего ожидал услышать имя префекта претория.
- Нет, дружище, ты не прав. Он не против войны как таковой - он просто считает, что мы не способны ее закончить триумфом. Патерн хороший полководец и просто не знает всего, что знаем мы. И он не в восторге от идеи с растрясанием мошны Сената.
- Предаст?
- Сейчас - сильно сомневаюсь. Он не дурак, и прекрасно понимает, что сила за мной. Не зря чуть ли не первым пожертвовал денег в казну. Понимает, куда ветер дует, - Коммод запрокинул голову и рассмеялся.
- Может, все-таки, обойдется? - Марк неожиданно даже для себя выдал идею. - Видя, что префект за нас, что легионы за нас, что есть те, кто не стесняется жертвовать в казну...Ведь может же быть так, что даже самые глупые и наглые попросту не рискнут?
- Одним богам сие известно, друг. Но я уверен - рискнут. Открыто-то нет, но отравить, или пырнуть кинжалом - попытаются сделать точно. В этом я уверен также как в том, что Солнце всходит на востоке, - Коммод горько ухмыльнулся. - Город уже не тот, что был во времена Сципиона. Отдавать всего себя во славу Отечества уже не столь популярно. По крайней мере, в Риме - точно.
- Рим - это еще не вся империя, Луций, - Марк, родившийся в Испании, знал, о чем говорил.
- Не вся, - Коммод согласно кивнул. - Но важная ее часть.
- Среди римлян еще много достойных людей, Луций.
- Поэтому-то я все еще и надеюсь на победу, дружище. Эта прекрасная земля даст империи второе дыхание. Взяв ее, мы отдохнем от войны. Укрепим границы, оживим торговлю, науку и ремесла. Мы излечим Рим и римлян от последствий Чумы, Марк.
- Тебя понесло в философию, Луций. Нам еще надо победить.
- Да. И нам нужна сакральная жертва. Я должен получить деньги Сената и добиться капитуляции германцев. Патерн разозлил римских магнатов. Надо их лишь только чуть подтолкнуть, а затем конфисковать у осмелившихся все подчистую. Этого нам хватит на год. Вполне достаточно времени, чтобы дожать колеблющихся варваров. И я это сделаю.
Последний луч уходящего светила подсветил фигуру стоящего на холме императора. Пурпурный плащ и отливающие багрянцем в закатном Солнце доспехи придавали ему зловещий вид - издалека могло показаться, что он облит кровью.
Забавно: сына "философа на троне" Вселенная грозила превратить в "палача на троне", еще до того, как он на этом троне побывал.
Знак судьбы.
***
Во внутреннем дворе большого и красивого дома в Риме тихо журчал небольшой фонтан. Звуки льющейся воды и колышущихся от слабенького ветра деревьев, вместе с безоблачным синим небом и запахами вкуснейшей пищи должны были создавать обстановку гармонии и спокойствия. Но не создавали.
- То есть как? Что значит "обязательное участие"? Что это вообще такое - "инвестирование с возвратом"? - не так давно вошедший в Сенат Гай Юний, уже неоднократно об этом пожалевший, нервно расхаживал перед двумя своими приятелями и принесшим известие рабом. - Как это понимать?! Чего этот мальчишка о себе возомнил? Император без году неделя, а уже превращается в тирана. Да как он смеет требовать - нет, вы послушайте!
Резко остановившись, грузный сенатор, пунцовый от возмущения и немалого количества вина, возмущенно уставился на свиток, который держал в руках. Было заметно, что сейчас в новоиспеченном представителе "элиты" Римской империи сражаются противоречивые чувства. С одной стороны, ему хотелось швырнуть это грязное...бесстыдное...наглое послание в огонь, разорвать его на кусочки, залить водой или еще как-нибудь уничтожить. С другой стороны, то, что он держал в руках, требовало внимательного и вдумчивого анализа.
На днях вернувшийся в Рим из деловой поездки в Африку, где у него имелись поместья, Юний был потрясен изменившейся ситуацией. Не поверив шепоткам про будущие "грабежи", как беззастенчиво именовали требования Коммода богачи, он отправил посланца к своему старому другу, имеющему большие связи по всей империи.
И вот теперь сенатор получил ответ. Новоявленный император требовал денег. Точнее, "вложений в дело защиты Отечества". Которые, "без всякого сомнения", "будут вознаграждены".
Это было невозможно - но было. Завуалированная угроза про "неучастие в благородном деле" дополнялась размытым обещанием все вернуть. Даже с процентами. Когда-нибудь. В будущем. Далеком. Может быть.
С одной стороны, император вроде как просил в долг - это Юний понимал. С другой стороны, больше эта просьба походила на приказ. И насчет возврата гарантий не было никаких.
"Инвестирование", вон даже какое слово подобрал. Как будто резня варваров - это создание винокурни или кирпичного завода. И ведь сам Коммод это прекрасно понимает: Юний был осведомлен о его успехах в качестве управителя конезаводов. Или можно вспомнить и другие дела, созданные мальчишкой с помощью отца и денег желающих угодить великому Аврелию подхалимов. Последних вокруг сына императора всегда хватало - многим разумным людям казалась неплохой мысль о "подарке" возможному наследнику.
Более того, на одном из таких дел как-то раз неплохо заработал и сам сенатор (тогда еще будущий). Вложившись, по совету все того же приятеля, в одно из довольно спорно выглядящих предприятий, задуманных мальчишкой, Юний всего через пару лет продал свою долю, увеличившуюся в цене раза эдак в три. Использование "горючего камня" для изготовления весьма и весьма неплохой стали оказалось довольно-таки прибыльным делом... Пусть даже сначала представлялось глупостью, причем довольно дорогой. Все эти механизмы, меха, добыча сырья. Но незадолго до этого приятель получил отличную прибыль с другой затеи молодого Коммода - хитро выдуманных ткацких мастерских, соединенных с мельницами и использующих множество странных механизмов для производства ткани. В тот раз Юний вложиться не рискнул - и прогадал. Второй такой ошибки сенатор не сделал.
Но это было "давно и неправда". Сейчас же уважаемого патриция глубоко возмутило требование денег. Причем, судя по всему, совсем даже и не символических. Доля в предприятии - это одно. Пусть и рискованном. Но вкладывать серьезные средства в войну с варварами, причем войну с непонятным исходом и перспективами... Да это даже идиотизмом назвать трудно!
Ну, получит империя новые земли - кому с этого толк? Легионерам и нищим оборванцам, которые на халяву наберут себе "поместий"? Или, быть может, самому Коммоду, который запишет эту победу на свой счет - тем самым застолбив местечко в истории. Да еще и арку отгрохает, триумф проведет... Но какой с этого прок ему, простому и скромному торговцу Гаю Юнию Цестию? Что он будет с этого иметь? Патриотический экстаз? Чувство имперского величия? Или, быть может, мифические проценты с "инвестиций"?
Ни тебе производства, ни тебе гарантий - ничего...
- Стоп, - громко произнес вслух сенатор, нервно притоптывая обутой в дорогущую сандалию ногой по белоснежным мраморным плитам.
В голову ему пришла нехорошая мысль. В те разы он тоже был совершенно не уверен в исходе дела. Причем во второй раз - даже больше, чем в первый. Шутка ли, по-новому плавить металл! Может, и сейчас точно такой же случай? Он просто не видит чего-то - как не видел с тканью, как не видел с железом?
- Нет, ну теперь-то точно ошибиться нельзя? - Юний продолжал размышлять вслух, отвечая собственным мыслям. Приятели, знакомые с этой его привычкой, Цестия не прерывали. Раб, сжавшийся в углу двора, у одной из обрамлявших его колонн, естественно, молчал тоже, только лишь молясь про себя всем известным ему богам, дабы злость господина не обратилась на него.
- Это же война, не водяные мельницы или печи с горючим камнем? Какой с нее прок? Сплошные расходы и никаких денег...
С другой стороны, может, потребовать в качестве платы долю от захваченного, в виде рабов? Или, что точно лучше, земли и рабов? А что - построить там поместье, выращивать лен. Поставить такие же мельницы, как у мальчишки и его прихлебателей и стать еще одним крупным производителем ткани...Хм.
Отточенный ум купца, закаленный сотнями и тысячами торговых битв, пытался вычленить возможность для получения прибыли даже в таком, не слишком очевидном предприятии. Конечно, строительство еще нескольких кораблей для собственных интересов придется отодвинуть на пару лет вперед - но надо иметь дело с той ситуацией, что есть, а не стой, что хочется.
- Дорогие друзья, мне нужно поразмыслить над сложившейся ситуацией, прежде чем делать какие-то выводы. Не следует делать оные поспешно, - толстяк усмехнулся. - А пока предлагаю отдохнуть. У меня есть несравненные прелестницы из Африки. Уверяю, друзья, вам понравится...
***
Неопытному и неискушенному человеку спальня Юния могла бы показаться простоватой. Искушенный, напротив, сразу бы понял, насколько же роскошная здесь обстановка. Великолепное ложе из драгоценных пород дерева, слоновая кость, малахит...Роскошь здесь присутствовала, это точно. Пусть и выполненная в минималистичном стиле.
Сенатор, аккуратно придерживая скачущую на нем рабыню, задумчиво смотрел в потолок. Его мысли занимала возникшая из ниоткуда проблема, и даже вся красота привезенной из Александрии девчонки, вместе со всем ее умением и старанием, отвлечь Юния не могли.
"Вот ведь негодяй, - пожаловался сам себе Юний. - Даже рабыню отодрать с удовольствием не могу из-за него. Ну как так можно..."
- Господин, я что-то делаю не так? - девушка прекратила изображать наездницу и смущенно взглянула на хозяина. Сегодня он был не слишком активен и больше смотрел в потолок, чем на нее. А уж в чем-чем, а в любовании красивым телом совсем не старый еще господин себе не отказывал никогда.
Взгляд Юния обрел осмысленное выражение.
"И правда, чего это я? Надо отвлечься. В конце концов, решать что-то именно сейчас мне не обязательно. И так я весь замотанный - даже развлечься некогда. Все дела, дела..."
Вместо ответа Юний одним движением стряхнул девушку с себя, перевернул ее на живот и навалился сверху. Концентрироваться на удовольствии торговец умел ничуть не хуже, чем на сделках...
Полчаса спустя, тяжело дышащий сенатор спустился обратно во двор. Приятели все еще развлекались - не удивительно, оба были гораздо моложе. Веселый мужской смех, дополняющийся стонами отданных для развлечения рабынь, нарушал идиллию внутреннего дворика не хуже недавнего гнева самого Юния.
Глотнув вина и умывшись прохладной водой из фонтана, сенатор вновь задумался над сложившейся ситуацией.
Богатые люди Рима оказывались под серьезным давлением. Молодой император не щадил их состояния, требуя весьма и весьма значительные суммы. Оказываться в рядах "добровольных" источников имперской казны Юнию совершенно не хотелось, ибо его купеческая жилка не чувствовала в этой бойне ну хоть какой-нибудь приличной прибыли. А вот проблем - навалом.
Экстраординарные поборы с народа уже привели к значительному обеднению последнего. А это снижало прибыли купца. Если же на эту дурацкую войну без толку угрохают еще и состояния богатых людей...Мда, империю ждут нелегкие времена. Неужели это непонятно этим воякам? Хотя...солдафоны, чего с них взять. Небось, поймали мальчишку приманкой воинской славы - ну какой юноша не представлял себя древним героем, Геркулесом там, или Ахиллесом, разящим врагов в бою? Вряд ли Коммод другой - вот вояки его и подловили на крючок. И теперь этот ребенок мечтает о триумфе, вместо того, чтобы думать об экономике.
И ведь изначально-то парнишка не без потенциала. Верно угадал, что сейчас, когда после Чумы ощущается такая мощная нехватка рабочих рук, можно заменять рабов механизмами. В конце концов, всю эту хитрую механику в своей основе придумали еще греки - но применить ее для производства...Это было неортодоксальной идеей. И очень умной.
И вот, вместо того, чтобы вкладывать деньги в такие вот, без всякого сомнения, перспективные вещи, мальчишка играет в войну. И это очень нехорошо.
Очередной взрыв громкого смеха отвлек Юния от его мыслей. Раздраженно поморщившись, и пригубив свеженалитого в кубок из красного "имперского стекла" вина, сенатор зашел в дом.
"И вот тоже - "имперское стекло". Прекрасная ведь штука, и тоже мальчишка поучаствовал. Хотя по слухам, сам мальчишка называл это стекло "муранским". С чего? Ладно, "имперское" - первые партии кубков мастера-стеклодувы делали только красного и рубинового цветов..."
- И зачем ему вся эта война? Зачем ему эти варвары? Ведь такой потенциал уходит в мусор... - Юний покачал головой и грустно вздохнул. - Может, можно как-нибудь отодвинуть вояк от мальчишки? Уговорить его прекратить эту бессмысленную бойню и сконцентрироваться на том, что получается лучше всего? И на том, что дает гораздо большие перспективы, чем все эти варвары вместе взятые?