Аннотация: Продолжение записок Йехошуа. Встреча с Ха-Матбилем.
Глава III. Йоханан Ха-Матбиль
За несколько дней пути я оставил за спиной плодородную долину Эмек Харод и, перевалив за кряж Гильбоа , вступил в Шомрон , чужой и незнакомый, все дальше отдаляясь от Ха-Галиля , со дня на день теряющего в моей памяти четкость очертаний и свежесть красок. Другие картины заняли ту нишу, где еще недавно безраздельно царила ностальгия по оставленному дому, другие пейзажи и красоты глубокой рельефностью свежих впечатлений оттеснили прежние. И с каждым днем все глубже пряталась грусть по оставленной семье, неуверенность и сомнение в своем выборе, замещаясь веселой авантюрностью моего анабасиса . Молодость и здоровье - лучшие попутчики.
Еще несколько дней пыльных дорог Шомрона, несколько лунных, цикадноголосых ночей, и передо мной Йарден - главная река Эрец-Исраэля . Хотя даже здесь, в среднем его течении, он не идет ни в какое сравнение с Нилом, великой рекой Эрец-Мицраима , который мне довелось видеть. Как не согласуется высокопарная торжественность легенд и преданий с уютной, почти домашней картиной, открывшейся моему взору! Берега Йардена густо зеленеют радующей взор свежей листвой деревьев и высокой травой, подступающей к самой воде. В их тени он медленно и торжественно несет свои воды на юг, к Ям-Амелаху , невозмутимо и задумчиво отражая в своем зеленоватом зеркале склонившиеся над ним ветви. Самый берег здесь болотистый, и дорога тянется вдоль реки на некотором отдалении, позволяя любоваться сменяющимися пасторальными пейзажами, не замочив ног. Йарден, застенчиво кокетничая, красуется передо мной, показывая то одну, то другую картину, каждая из которых кажется самой живописной из всего, что я видел, ровно до того момента, как за очередной петлей он не преподнесет следующую, заставляющую забыть о прежней и любоваться уже новым шедевром.
Все ближе цель моего путешествия, вот уже дорога свернула влево, вот она тянется прямо к реке, по ту сторону которой лежит Бейт-Абара - деревушка на излучине Йардена, в окрестностях которой, по дошедшим до меня слухам, и расположился Йоханан Ха-Матбиль со своей общиной.
Сойдя с дороги невдалеке от моста, раскинувшего каменную арку меж двумя берегами, я спустился к воде, чтобы немного перевести дух и обмыть усталые ноги. Из придорожных зарослей, любопытно мемекая, к реке на водопой спустились с десяток поджарых коз. Старый козел - похоже, патриарх своего маленького гарема - остановился в нескольких шагах и уставился на меня, словно спрашивая, имею ли я что-либо против его клана. Не дождавшись от меня реакции и решив, что я существо безобидное, он назидательно мемекнул басом и степенно пошел догонять свое семейство. До чего же смешные животные!
Я сел на берегу, разулся и опустил гудящие стопы в прохладную воду. Ленивое течение, нежно обволакивающее усталые ноги, было настолько желанно и своевременно, что заставило меня на какое-то время зажмуриться от блаженства, но вдруг порыв прибрежного ветерка до моих ушей донес приглушенные людские голоса. Повернувшись на звуки, я увидел двоих незнакомцев, которые шли по мосту со стороны селения, оживленно беседуя. 'Надо бы спросить у них, где мне найти Йоханана', - подумалось мне, но не хватало воли подняться с места. Разрываясь между несомненной целесообразностью расспросов и нежеланием оторваться от блаженства омовения, я, совсем по-детски, загадал, что если путники с моста повернут в мою сторону, то сегодня же я увижу Йоханана, а затем уже, прищурившись, с интересом наблюдал за их неторопливым движением. Один, постарше, примерно моего возраста, чернобородый, нес на шее короб, а в руках небольшой куль, в то время как второй, помоложе, борода которого только намечалась редкой кудрявой порослью, взвалил себе за плечи объемистый мешок поклажи. Незнакомцы, пройдя по мосту до дороги, повернули налево, удаляясь, и мне не оставалось ничего другого, как догонять их. Устыдившись своих детских игр в загадывание, я вскочил на ноги, торопливо обув сандалии на мокрые ступни, и бросился вдогонку за незнакомцами, стараясь не замечать коловших босые пятки песчинок.
- Шалом вам, добрые люди! - окликнул я их еще издалека, чтобы привлечь к себе внимание. - Не подскажете ли, где я могу найти праведного неви Йоханана Ха-Матбиля?
Незнакомцы остановились, повернувшись ко мне, а тот, что помоложе, воспользовался оказией передохнуть, положив мешок на землю.
- Ха-Матбиля? - переспросил чернобородый, прищурившись. - А зачем он тебе?
- Мне надо поговорить с ним, хочу послушать его проповеди, - ответил я бесхитростно.
- Вот как! Поговорить, значит. А надо ли ему самому, чтобы ты с ним поговорил? - вдруг, ехидно улыбаясь, спросил тот, чем вызвал смешок у молодого. - Может, Ха-Матбиль и не горит желанием вступать с тобой в беседу?
- Это уже мое дело, мое и Ха-Матбиля, захотим мы беседовать или нет, - вспыхнул я. - Я вас всего лишь попросил указать мне дорогу, если знаете, где его найти. Если не знаете, то не отнимайте ни у меня, ни у себя времени, упражняясь в остроумии.
- Ух ты, ух ты! Какие мы обидчивые! Прямо и пошутить нельзя, - вновь расплылся в улыбке чернобородый, что меня уже начало выводить из себя. Но прежде, чем я успел повернуться к шутнику спиной или грубо ответить, в разговор вступил второй.
- Да ладно тебе, Йехуда, что ты пристал к человеку? Видишь, что обижается, а продолжаешь, - после чего повернулся ко мне. - Тебе повезло, мы сами из его послушников и как раз держим путь к лагерю, так что можешь пойти с нами. Это недалеко, чуть пониже по течению.
Я смутился, поняв, что чуть не разругался со своими будущими братьями-послушниками, в ряды которых и стремился попасть. Пытаясь скрыть свое замешательство, я предложил им:
- Давайте тогда я помогу вам донести вещи. Вы, наверное, устали?
- Не откажусь, - улыбнулся молодой, - понесем мешок по очереди. Тебя как зовут?
- Йехошуа Бар-Йосеф, я из Нацрата , что в Ха-Галиле.
- Ты тоже из Ха-Галиля? - обрадовался тот. - Мы земляки, и я оттуда, из Кфар-Нахума , что на берегу Кинерета. Меня Андреас зовут, Андреас Бар-Иона .
- Рад знакомству, Андреас, - улыбнулся я ему в ответ, сразу почувствовав симпатию к нему и за добрые слова, и за подкупающе открытую улыбку, и даже за то, что мы с ним оказались земляками.
- А это - Йехуда Иш-Крайот , - представил он чернобородого, который все с той же улыбочкой кивнул мне. - Ты на него не обижайся, Йехошуа. Он, правда, колюч на язык, но так-то по жизни добрый малый.
- Ага, добрейшей души человек, мягкий и пушистый, как гамла , - опять сострил Йехуда.
- Да я уже понял, что оценить твои остроты по-достоинству в состоянии только истиный гамаль , - не удержался я от того, чтобы не съязвить в ответ. К моему удивлению, Йехуда разразился заразительным, веселым гоготом, который подхватили и мы с Андреасом.
- Ха-ха-ха! Признайся, Йехуда, один-один, утерли тебе нос твоим же оружием, - утирая слезы, выступившие из глаз от смеха, сказал Андреас.
- Да уж, я смотрю, тебе, Йехошуа, палец в рот не клади! - весело и беззлобно ответил Йехуда. - Ну, пойдем, а то братья заждались, пока мы им еды принесем.
Я взвалил на себя мешок. Андреас взял куль из рук Йехуды, а тот - мою котомку, и мы двинулись в дорогу. Андреас по дороге рассказал, что они с Йехудой, который был казначеем общины, возвращаются из Бейт-Абары, где закупили еды на всех. Где-то на полпути мы опять перетасовали поклажу. Так, весело и непринужденно беседуя, словно со старыми приятелями, мы и дошли до лагеря послушников Йоханана Ха-Матбиля.
Мы сложили принесенные нами вещи у кучи котомок и тюков, сложенных под раскидистым деревом, и мои спутники, оставив меня там, подошли к остальным, чтобы сказать обо мне Йоханану. Я же, слегка робея, остался на месте, приглядываясь к обстановке и к людям.
Неподалеку человек пятнадцать собралось вокруг высокого мужчины, на вид чуть старше средних лет, сидящего на валуне. Он был центром этой группы не только своим высоким ростом, но и громким, властным, чуть ли не громовым голосом, активной жестикуляцией и тем вниманием, с которым остальные его слушали, только иногда короткими репликами вмешиваясь в горячий монолог. Сомнений не было: если и мог быть неви, если он и присутствовал в этой группе, то это именно он, Йоханан Ха-Матбиль. В волнении я даже не заметил, что между тем божественным светом, который мне виделся во сне, светлым образом, рассеивающим тучи и несущим мне покой и благость, и этим импульсивным оратором с горящими глазами мало общего. Он скорее был похож на ту самую грозовую тучу из моего сна - клубящуюся, багровую, полную первозданной мощи и скрытой угрозы.
Я внимательно присмотрелся к нему - к человеку, который занимал мои мысли все эти дни. Высокий, выше любого в этой его группе, худой и жилистый. Открытый лоб, длинные спутанные волосы, ввалившиеся щеки. Простая накидка через одно плечо из верблюжьей шерсти, перепоясанная широким кожаным поясом. Но первое, что притягивало взор - это глаза. Горящие каким-то почти болезненным светом, они впивались в собеседников, буравили их насквозь, искали что-то в глубине, в потаенных закромах души, они нащупывали это, обнажали, отметая барьеры и стены. Под их взглядом было неуютно, холодно, даже в этот жаркий день, и немного страшно, до мурашек. Это действие взгляда подкреплялось бурной жестикуляцией Йоханана: вот он сжал кулаки, вот он всем телом, всем корпусом рванул куда-то, вот взмахнул рукой, будто отправив в подкрепление своих слов волну, чтобы аргумент был не просто весом, а смел бы оппонента. И при всем этом он умудрялся не спускать глаз с того, к кому обращался - фанатичных, горящих глаз. Йоханан впечатлял! Это был вождь, пророк. Я будто увидел воочию Элияху Неви , как я его представлял себе.
Мои спутники, подойдя к Йоханану и дождавшись подходящего момента, что-то негромко сказали ему, указывая на меня, и он тотчас повернулся ко мне.
- Подойди сюда, брат мой, - подозвал он меня.
Я в волнении приблизился к нему между расступившимися послушниками. Стоя рядом с Ха-Матбилем, я еще раз оценил его рост, а он на полголовы был выше меня, хотя я и сам был для иудея довольно высок. Горящие глаза вбуравились в меня. Показалось, что сейчас этот взгляд прожжет во мне дыру, выйдет через затылок и, нырнув в реку позади меня, поднимет столб пара. Даже появилось почти детское желание обернуться и посмотреть, не кипит ли Йарден за моей спиной. Но я, глубоко вдохнув и плотно сжав челюсти, выдержал этот взгляд, даже не моргнув.
- Шалом тебе, рабби! - обратился я к нему взволнованно давно отрепетированной фразой. - Прими меня, недостойного, вкусить от источника мудрости твоей и стать твоим послушником.
Йоханан продолжал меня буравить глазами, и под его недобрым взглядом мне стало как-то не по себе, а из головы вдруг вылетели все остальные заученные и отрепетированные фразы.
- Нет у меня ничего из того, что мог бы ты вкусить. Не место тут явану , ни тут, ни где-либо на земле, обетованной сынам Авраама, Ицхака, Яакова .
Ответ этот будто пощечиной хлестнул меня по лицу. Как - меня, целых десять дней отмерявшего пыльные дороги Ха-Галиля, Шомрона и Эрец-Йехуда только для того, чтобы встретиться с ним, и, наконец, нашедшего его, вот так, как мальчишку, отчитав и оскорбив, причем незаслуженно, выгнать? Кровь прихлынула к моим щекам от обиды и несправедливости, и, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на что-нибудь такое, после чего мне действительно ничего не останется, как уйти отсюда с позором, я ответил Йоханану:
- Я не грек, учитель. Меня зовут Йехошуа Бар-Йосеф. Я из Нацрата, из Ха-Галиля. Я плоть от плоти отца моего, иудея, и сам иудей от рождения. За что ты гонишь меня?
Йоханан помолчал, не спуская с меня холодных глаз, затем взгляд его несколько смягчился, наконец, он величественным жестом взял меня за плечи и миролюбиво приобнял.
- Брат мой, если ты наш, если Бог Авраама - твой Бог, то присоединяйся к братьям своим. Но прежде чем стать моим учеником, ты должен очиститься от всего, что наполняло тебя до сего дня, от грехов и нечисти, и, чистый и невинный, лишь тогда будешь готов встать в наши ряды. Иди со мной.
Автоматически, даже не осознавая своих действий, я последовал за ним, и мы спустились к реке. На берегу я, повинуясь Матбилю, скинул сандалии и симлу и в одном кетонете вошел за Йохананом в реку по пояс. Он же, возложив мне на голову свои большие, тяжелые руки, трижды окунул меня в прохладную воду Йардена с макушкой. Я едва успел зажмуриться и задержать дыхание, не зная, что последует далее и что мне надлежит делать.
- Очистишься ты сими водами от смрада и нечисти грешного мира, отринешь сомнения, чтобы с чистой душой встретить грядущего Машиаха . Слово божье, моими устами произнесенное, да будет услышано тобой. А теперь иди, Йехошуа, отныне ты один из нас, брат мой.
Я открыл глаза при этих словах, поняв, что омовение, скорее всего, закончилось; вода стекала с мокрых волос у меня по лицу, приятно охладив горящие от волнения и только что пережитых эмоций щеки. Обида ушла, уступив место ликованию, и я, ведомый за руку Йохананом, вышел на берег. Я стал одним из них! Эта мысль била ключом в голове, фонтанировала радостью и будто одаряла все окружающее своей частичкой. Неприятный осадок от первого приема отошел куда-то далеко, скрывшись в глубинах подсознания. Наверное, я выглядел довольно комично, стоя на берегу, глупо и счастливо улыбаясь, пока с меня струйками стекала вода. В этот миг весь мир мне казался родным и близким: и Андреас, дружески улыбающийся в ответ, и Йехуда, заговорщически подмигивающий мне, и эти незнакомые лица, окружающие меня, с этого момента ставшие моими названными братьями.
Остаток дня я помню уже как в тумане. Переполнявшие меня эмоции не давали сконцентрироваться ни на разговорах и проповедях, которые еще были в этот день, ни на нехитрых хозяйственных хлопотах.
Незаметно подкрался вечер. Разговоры у костра медленно угасали, народ по одному расходился спать. Мне же все не спалось - уж слишком насыщен был день впечатлениями. Я отрешенно наблюдал за языками пламени, лениво пожиравшими сухие ветки и принесенную Йехудой толстую сучковатую колоду, весь во власти своих дум, когда ко мне подсел кто-то. Повернувшись к нему, я малость оробел, узнав Йоханана Ха-Матбиля, но сейчас он был спокоен и умиротворен, с улыбкой наблюдая за костром и ловко перебирая правой рукой деревянные четки.
- Удивительная вещь - огонь, - неожиданно негромко, словно обращаясь к самому себе, проговорил Йоханан, - сколько ни смотришь на пламя, никогда не устают глаза. На него можно смотреть так же бесконечно, как и на водопад. Но есть одно 'но'. Иногда огонь - это перст божий. А порой - порождение врага рода человеческого. Он прельщает, но он же и губит, как когда-то прельстил змей Адама и Хаву , и понять, от какого источника исходит он - от Господа или от врага - дано не каждому, - Йоханан отвернулся от костра, посмотрев на меня. - Признайся, Йехошуа, ты был не на шутку уязвлен, когда я назвал тебя яваном.
Я весь как-то внутренне сжался, словно спрятался в броню, отделяющую мой внутренний мир от всего того, что могло бы его покоробить. Стараясь не высказать обиды в голосе, с наигранным спокойствием, я ответил:
- Нет, рабби, не уязвлен, а лишь удивлен несправедливостью этого обвинения.
- Несправедливость? Ты судишь о том, что есть справедливость, а что нет, лишь по тому, насколько это согласуется с твоим пониманием справедливости?
- Но ведь я иудей, рабби, по крови и по духу. Если меня называют яваном, то я имею право судить, справедливо ли это высказывание, или нет, не так ли?
- Судить? Ты имеешь право лишь выражать свое мнение о том или ином, но судить! Ведь тот, кто судит, наделен также правом выносить приговор, карать и поощрять, не так ли? А разве можешь ты, со своим скудным пониманием мира, обладать этим? Согласись, что право судить этот мир лишь у того, кто и создал его, кто является высшим благом, абсолютом, другими словами, у Ашема . Уж не хочешь ли ты оспорить его права, Йехошуа?
- Нет, учитель, право высшего суда над деяниями людскими, конечно же, в руках Господа нашего, и ни мне, ни кому другому не оспорить этого. Но чем руководствоваться нам, смертным, чтобы понять, что есть правда, а что кривда на нашем уровне, в повседневной жизни?
- Воля Господа - вот единственный критерий, который отделяет для нас благое и правое дело от неблагого. Все, что сказано и сделано во славу Господа, все, что случилось по воле Всевышнего - есть благо. И, напротив, любое деяние, которое даже если и кажется тебе благим, но не по воле Господней сотворено - есть зло, и за него будет взыскано.
- Учитель, разве не все, что происходит в мире, происходит по воле Господа? Так как же может случиться что-либо против его воли, что бы требовало наказания?
- Человек обладает свободной волей, он волен выбирать, на какой путь становиться ему: на путь, указанный Господом, или на путь, начертанный Ха-Сатаном . И лишь Ашему дано судить, насколько человек преуспел в своем жизненном пути в исполнении воли его, а насколько - в неправедном пути. И лишь праведники спасутся в день прихода Машиаха - а он не за горами, этот день. Кто же берет на себя смелость самому судить деяния людские, тот берет на себя дела Божьи, и кара ждет его.
- Иначе говоря, учитель, - попытался я обобщить, - не суди, да не судим будешь?
Йоханан удивленно посмотрел на меня, словно осмысливая сказанное мной.
- Именно так, Йехошуа! А ты молодец: быстро схватываешь, хорошо дискутируешь и умеешь делать емкие и ясные выводы. Я вижу, в тебе есть потенциал, ты далеко пойдешь. Добро пожаловать в общину, Йехошуа.
- Спасибо, учитель, - отозвался я, польщенный.
Йоханан отошел, оставив меня переваривать все вышесказанное, я же, посидев еще немного, лег рядом с Андреасом, ровное дыхание которого выдавало, что он спит здоровым крепким сном, характерным для молодости. Мне же не спалось. У меня перед глазами все мелькали эпизоды сегодняшнего, насыщенного событиями и эмоциями дня, и никак не приходило успокоение. Именно теперь, в сгустившейся вокруг меня тишине ночи с маленькой щелью для треска цикад, было достаточно времени переосмыслить все случившееся. Из глубины подсознания всплыла загнанная туда обида, пробившись сквозь пласты радости и душевного подъема, которых за сегодняшний день было так много. 'Нет тут места явану...' - зазвучало вновь у меня в ушах громовым йоханановым голосом. И это вновь заставило вспыхнуть мои щеки. Почему? Почему он принял меня так?
Память меня возвратила в далекое детство. Вот мне шесть лет, и мы мальчишками играем в окрестностях Нацрата в канаимов и римлян. Все хотят быть зелотами , а соседский Моше , сын Гэршома, крупный мальчик, обычно бравший на себя роль заводилы и вожака, играет Йехуду Гавлонита и распределяет роли, кто кем будет играть. Никто не хочет играть на стороне римлян.
- Я тоже хочу быть канаимом! - кричу я, как и остальные, пытаясь перекричать других.
- Ты, мамзер , ты будешь римлянином! - раздается пренебрежительный голос Моше, в котором звучит вызов и презрение. Я оборачиваюсь на голос и вижу Моше, смотрящего на меня с ухмылочкой, ждущего мою реакцию. Он на голову выше меня, на два года старше и намного сильнее. Но разве могу я проглотить такие слова? На такое отвечать надо сразу, иначе - конец, иначе моя мальчишеская репутация будет уничтожена. И во всех наших забавах мной будут помыкать, надо мной будут издеваться даже те, кто слабее. Мальчишки всегда жестоки по отношению к робким и беззащитным.
И я, не затевавший никогда сам драк и не любящий в них участвовать, даже не посмотрев, кто стоит рядом с Моше (а рядом с ним всегда была парочка ребят, готовых поддержать любое его слово), бросаюсь на него с разбегу, валю на спину и, не давая опомниться, начинаю наносить удары кулачками. Он явно не ожидает от меня такой прыти, но приятели его тут же сами накидываются на меня сзади, и в небольшой получившийся куче-мале, катаясь в пыли, мы как следует мутузим друг друга какое-то время, пока остальные не растаскивают нас.
- Ты кого назвал мамзером, хазир ? - плача, пытаюсь я вырваться из рук держащих меня, сплевывая кровь из разбитой губы.
Моше, никак не ожидавший, что его, признанного лидера мальчишеской компании, вот так вот отмутузит тот, кто был заведомо слабее, тоже плача и размазывая по лицу кровь, текущую из носа, кричал в ответ. - Ты мамзер, ты яванский подкидыш! Мне отец рассказал! Твой отец -легионер!
От обиды и несправедливости я убежал домой и, найдя свою мать, Мириам , хлопотавшую в доме по хозяйству, разревелся, уткнувшись ей в подол.
Я действительно не очень был похож на своих родных братьев и сестер - круглолицых, черноглазых и кудрявых, бывших будто уменьшенной копией моего отца Йосефа. Худощавый и рослый для своих лет, со светло-карими, с зеленцой, глазами и светлыми волнистыми волосами, я резко отличался от них внешне, и это не могло не бросаться в глаза. Правда, с годами волосы у меня слегка потемнели, но глаза, высокий лоб и светло-каштановые усы и борода, отросшие годам к двадцати - все это было так нетипично для окружающих нас детей авраамовых, что нет-нет да и заставляло наших соседей сравнивать меня с греками Декаполиса и туманно намекать на мое незаконное рождение, что меня сильно обижало. Эти полунамеки выводили меня из душевного равновесия, и именно потому меня захлестнули эмоции, когда совершенно незнакомый человек, Йоханан, мой кумир, мой идол последних дней, вдруг с первых же слов чуть не отправил меня с позором восвояси, попутно разбередив с детства незаживающую рану.
Незаметно я перешагнул невидимую границу, отделяющую воспоминания ото сна. Казалось, вот я еще вижу Моше, с испуганными глазами пытающегося остановить кровь, и вот он уже стремительно уносится вниз, а я не бегу, а будто взмываю над Нацратом, влекомый невидимой силой и обретший крылья. Я часто летаю во сне, и это удивительное ощущение настолько реально, что, проснувшись, порой не могу понять, что было сном, а что явью. И теперь я снова парил в вышине, видя внизу маленькие суетящиеся фигурки моих сверстников, приятелей детства. Потом мой взгляд оторвался от них, и передо мной открылась гладь Ям-Киннерета, отражающая в себе далекие Голаны . Ощущение свободы и радости переполняло меня.
- Иешу , Иешу! - издалека слышится знакомый голос. Мама, Мириам! Так она звала меня в детстве. Она зовет меня туда, вверх, и я вдруг, взмыв над облаками, закрывшими от меня земную твердь, вижу перед собой толпу наших соседей, непонятно как оказавшихся тут. Я будто скольжу между ними, не задевая их, хотя они стоят плотной стеной, а они даже не замечают меня - смотрят куда-то в одну сторону, на то, чего мне еще не видно, и глаза у них полны ужаса и боли. И вдруг передо мной открывается каменистый холм на западной окраине Нацрата, возвышающийся прямо из облаков. На холме, отбрасывая длинные тени почти к самым моим ногам, стоят кресты, под которыми скучают под садящимся солнцем римские легионеры. Я уже знаю, что увижу дальше, не хочу этого видеть, но это сильнее меня, и я медленно, преодолевая сопротивление, поднимаю глаза к крестам. Там они: незнакомые мне люди, с распухшими лицами, усеянными жирными мухами, безвольно склонившимися на грудь, с широко раскинутыми в стороны руками, прибитыми огромными гвоздями к перекладине, пронизывающими окровавленные запястья, безобразно нагие, с неестественно вывернутыми перебитыми ногами. Они страшны, они ужасны, я хочу отвернуться, но не могу; я, будто загипнотизированный, смотрю в лицо ближайшему, и вдруг в его исказившихся чертах узнаю Йосефа, своего престарелого отца.
- Иешу, не смотри, отвернись! - слабо слышится в ушах голос матери. Я медленно, будто пятясь, начинаю отдаляться от крестов и вдруг, не отрывая от них взора, теряю опору и падаю, падаю с той самой высоты, на которую только что поднимался, падаю вниз, и все ближе земля, все неумолимей...
Я проснулся, тяжело дыша, будто действительно свалившись с высоты. Ощущение было настолько реальным, что даже ломило тело. В висках стучало барабанной дробью, часто-часто. Но предутренняя прохлада и мерное дыхание спящего рядом Андреаса вернули меня в реальность. Спать уже не хотелось, и я, накинув на себя покрывало, чтобы уберечься от свежего ветерка, спустился к реке. Там, примостившись на прибрежном стволе ракиты, я и решил встретить рассвет и слегка успокоиться.
Этот сон, это воспоминание об ужасе моего детства повторялся вновь и вновь. После того, как было подавлено восстание зелотов Йехуди Гавлонита и Цадока , по всему Ха-Галилю стояли кресты - орудие римского правосудия - на которых приняли мучительную смерть тысячи иудеев. И то, что мне довелось тогда увидеть на каменистом холме, кошмаром преследует меня во снах - слава Богу, последнее время нечасто; но сегодня ощущение было очень, просто пугающе реальным.
Красивый пейзаж, постепенно открывающийся моему взору в предрассветных лучах разгорающейся зари, отвлек меня от тревожных воспоминаний. На востоке, за Йарденом, за полосой невысоких деревьев и кустарников, поднимался слоистый холм. Песчаные слои пологим зиккуратом пирамидально поднимались к вершине, заканчиваясь группой небольших скал. Прямо над их силуэтом медленно серело небо, все светлее и светлее, пока из-за правого уголка этой гряды осторожным оранжево-красным языком не блеснуло солнце, и сразу зарозовели небольшие слоистые облака, несколькими полосками обозначенные чуть выше горизонта. Мне, притулившемуся на сыром от ночной росы стволе, улыбнулось еще сонное, едва пробудившееся утро, первое утро своего послушания в общине Йоханана Ха-Матбиля.
Приложение
Эмек Харод - долина реки Харод, берущей своё начало у северо-западного подножия горы Гильбоа
Гильбоа - горный хребет в Изреэльской долине. Хребет простирается с востока на запад и расположен к западу от реки Иордан. Является самой северо-восточной частью Самарии и южной границей Изреэльской долины
Шомрон (ивр.) - Самария, географическая область, граничит на севере с Изреельской долиной, на востоке -- с Иорданской долиной, на юге -- с Иудейскими горами и на западе -- с областью Шарон. Название "Самария" происходит от имени бывшего владельца горы Шомрон, которого звали Шемэр. Проживавший (и проживающий до сих пор) здесь народ получил название самаритяне. Сильные культурные различия евреев севера и юга Ханаана имели место ещё с древнейших времён, но после возвращения евреев из Вавилонского плена произошло окончательное размежевание евреев и самаритян.
Ха-Галиль (ивр.) - Галилея, историческая область на севере Израиля, на границе с Ливаном. Ограничена Средиземным морем на западе, Изреельской долиной на юге и Иорданской долиной на востоке. Традиционно делится на Верхнюю и Нижнюю Галилею. Из Нового Завета ясно, что у галилеян было собственное наречие.
Анабасис - первоначально, военный поход из низменной местности в более возвышенную, например, с берега моря внутрь страны. В современном смысле - длительный поход по незнакомой территории. "Анабасис Кира" -- сочинение Ксенофонта, описывающее историю похода греков в составе войска Кира Младшего на Вавилон против его брата, персидского царя Артаксеркса II, и отступление в отечество после битвы при Кунаксе (401 до н. э.) 10000 греческих наёмников под начальством Ксенофонта. Это одно из самых популярных сочинений классической древности.
Йарден (ивр.) - Иордан, река на Ближнем Востоке, считается одной из самых священных рек в мире. Берёт начало у подножия горы Хермон, протекает через озеро Кине?рет, впадает в Мёртвое море. В нижнем течении представляет собой естественную границу между Израилем и Иорданией.
Эрец-Исраэль (ивр.) - буквально Земля Израиля, название страны - родины еврейского народа.
Эрец-Мицраим (ивр.) - буквально Земля Египта.
Ям-Амелах (ивр.) - Мертвое море, солёное озеро между Израилем и Иорданией.
Бейт-Абара - Вифарра, где, согласно традиции, произошло крещение Иисуса Иоанном Крестителем. Расположение Вифавары не определено. С XVI века им считается место, где сейчас находится монастырь Святого Иоанна, в километре от современной Бейт-Авары, примерно в 10 км восточнее Иерихона.
Неви (ивр.) - пророк
Нацрат (ивр.) - Назарет, город в Галилее, на севере Израиля. Это священный христианский город, третий по значимости после Иерусалима и Вифлеема. Здесь, согласно Евангелию, совершилось Благовещение и прошли детство и юность Иисуса Христа
Кфар-Нахум (ивр.) - Капернаум, древний город, располагавшийся на северо-западном побережье Тивериадского моря (сейчас -- озеро Кинерет), в Галилее, в Израиле. Упоминается в Новом Завете как родной город апостолов Петра, Андрея, Иоанна и Иакова. Иисус Христос проповедовал в синагоге Капернаума и совершил в этом городе много чудес.
Йехуда Иш-Крайот (ивр.) - один из апостолов Иисуса Христа, по официальной версии предавший его.
Гамла (ивр.) - верблюжья колючка
Гамаль (ивр.) - верблюд
Элияху Неви (ивр.) - Илья пророк, библейский пророк в Израильском царстве, в IX века до н. э. Как в иудаизме, так и в христианстве считается, что Илия был взят на Небо живым: "вдруг явилась колесница огненная и кони огненные, и разлучили их обоих, и понесся Илия в вихре на Небо". В еврейской традиции считается, что Илия должен вернуться на землю пред пришествием Мессии.
Яван (ивр.) - грек
Абраам, Ицхак, Яаков - Авраам, Исаак, Иаков, патриархи, праотцы еврейского народа.
Симла (ивр.) - плащ из грубой шерсти, носился поверх туники, или кетонета. Он обычно служил и подстилкой на ночь
Кетонет (ивр.) - рубаха из полотна. Из семитских языков слово было заимстовано в гречреский (хитон) и в другие еврорейские языкм (коттон)
Машиах (ивр.) - буквально "помазанник", в религиозных представлениях иудаизма идеальный царь, потомок Давида, который будет послан Богом, чтобы осуществить избавление народа Израиля.
Адам и Хава (ивр.) - Адам и Ева
Ашем (ивр.) - Творец
Ха-Сатан (ивр.) - Сатана
Канаимы (ивр.) - по гречески "зелоты", общее название радикальных течений в освободительном движении последнего столетия эпохи Второго храма, вылившемся в восстание 66-73 гг. н. э. Главным центром движения зелотов была Галилея, а затем также и Иерусалим. Наиболее крайнее течение галилейских зелотов, которых их противники назвали сикариями (от латинского sicarii - "убийцы") за террористические методы борьбы, отличалось преданностью дому Иехуды Гавлонита.
Зелоты - см. "канаимы"
Моше (ивр.) - Моисей
Йехуда Гавлонит-галилейский бунтовщик. После смерти Ирода Великого, Иуда собрал толпу и захватил царский арсенал в городе Сепфорис. Затем его поддержали местные фарисеи во главе с Цадоком, которые протестовали против переписи, которую предпринял римский прокуратор Квириний. Восстание было подавлено, сам Иуда был убит, но его род сохранил значение среди партии зелотов.
Мамзер (ивр.) - незаконнорожденный, бастард
Хазир (ивр.) - свинья
Мириам (ивр.) - Мария
Декаполис - союз греческих городов Южной Сирии, Северного Заиорданья и Изреельской долины во главе с Дамаском. Считается, что Декаполис был образован Помпеем в 63 г. до н. э. после того, как он отвоевал греческие города, завоеванные Александром Яннаем на рубеже 80-70-х гг. до н. э.; возможно, однако, что возникновение Декаполиса относится к более раннему периоду. По Плинию (1 в. н. э.), в состав Декаполиса входили: Дамаск, Филадельфия (Раббат-`Аммон, современный Амман), Рафана (точное местоположение неизвестно), Скитополис (Бет-Шеан), Гадара (Гадер, современный Умм-Кайс), Гиппос (Сусита), Дион (ныне Тель-ал-Ашари?), Пелла (Пехал, ныне Хирбет-Табакат-Фахил), Гераса (Гереш, современный Джараш) и Канафа (Кнат, современный Ал-Канауат).
Голаны - горное плато вулканического происхождения, простирающееся на восток от Тивеpиадского озера и долины Хула, и далее, вглубь Сирии
Иешу (ивр.) - разговорно-уменьшительное от Йехошуа
Цадок (ивр.) - Садок, соратник Иуды Гавлонита.
Зиккурат - культовое сооружение в древнем Междуречье. Зиккурат-многоступенчатое священное сооружение, типичное для шумерской, ассирийской, вавилонской и эламской архитекруры