Витька, по дворовой кличке Кривой, был вполне беззаботным 17-летним парнем. После школы ни куда не поступил и болтался с приятелями из одного городского двора в другой. Не то, чтобы он был совсем никчемный и плюнувший на себя человек, просто в нем еще играл дух детства, мальчишеской забавы и беспечности. Родители много раз пытались достучаться до сына, чтобы он всерьез подумал о будущем. Были скандалы, да бестолку. Друзья с их вольной жизнью на первом месте, а дом с родительскими проблемами на втором. Мать с отцом днем работали на заводе, а вечером когда приходили домой, Витьки уже не было. И потихоньку они смирились с таким положением дел в семье.
Об армии Витька много не думал, а если и приходили мысли, то гнал их прочь. "Это слабые пусть боятся, а мне чего. Силой и ростом Бог не обидел. Пробьемся. Я ведь боксер" - с гордостью он отвечал всем, кто интересовался его мнением по этому поводу.
Надо конечно признать, что Витька не был таким уж хвастуном. Рост остановился на метр восемьдесят, занимаясь в школе боксом, сделал себе довольно крепкое и сильное тело. Короткая стрижка белобрысых волос вообще придавала ему бойцовский вид. Чувствовал он себя на все 100, в общем рохлей не был, но никогда особенно не задирался и по возможности жил мирно. Да по совести сказать к нему то особо и не цеплялись. Его и Кривым прозвали за то, что у него был сломан нос, правда, давно, лет в 8, когда подрался с 15-летним парнем из другого микрорайона города. Именно после этого события, он попросился в секцию бокса при родной школе. Тренер сначала брать не хотел, но когда каждое утро он видел Витьку на пробежке, а затем на школьном турнике, уступил и решил взять. Мать то же была сначала против бокса, но Витька её не слушал уже тогда, и поэтому на его решение это ни как не повлияло.
Немного повзрослев и поняв, что уже он сможет ответить любому, начал понемногу сбавлять темп занятий, пока совсем не бросил. Однако, все равно каждое утро делал зарядку с гантелями, не курил и не пил. Этим он завоевал уважение к себе ребят. Влиться в подходящую компанию не составило ни какого труда. С ней то он и проводил практически все свое время. Особо не шалили, так что с милицией Витька дружил и к ним не попадался.
* * *
Время бесшабашного болтания пролетело как один миг. Вот уже и 18 стукнуло. Позади медкомиссия с заключением: годен к строевой службе. В середине апреля пришла повестка из областного военкомата, срочно явиться на собрание призывников. Как потом выяснилось, такие повестки пришли не всем, а только ребятам, которые занимались спортом и выглядели довольно внушительно.
В военкомат явилось человек 40-50 с весеннего призыва. Разместили кое-как в красной комнате, где еще не так давно проходили политзанятия и промывка мозгов призывникам. Было уже довольно жарко, душно, но окна открывать не разрешил дежурный офицер. Стоял обычный гул от молодых басов, как всегда какая-то возня и шум. К трибуне вышел майор, не очень старый, но уже с проседью на голове и довольно круглым животиком. Пышные черные усы прикрывали слащавую улыбку, но серые глаза ни чего не выражали и светились полным равнодушием.
--
Так! Тихо, тихо, я сказал. - властный голос ни как не сочетался с выражением его лица, но все затихли.
--
Значится так. - Он сделал небольшую паузу, чтобы погладить, свои усы, улыбки потом уже не было. - Собрали мы вас здесь для того, чтобы предложить пока вам вот что.
Последовала пауза, он опять оправил свои усы, и лицо стало еще жестче, глаза оставались неподвижными и устремленными на задний ряд, где еще возились.
--
Я набираю группу во внутренние войска для охраны специальных объектов в Чеченской республике. Вы уже, наверное, наслышаны какая там сейчас обстановка, чуть ли не боевая. Я ни кого не заставляю и не приказываю, это дело добровольное. Сначала пройдете курс обучения по нашей программе, месяца на 3, затем вахтовая служба. 2 месяца на базе, 2 месяца патрулировать заданный район в Чечне. Со своей стороны я гарантирую отдых на базе, полноценное трехразовое питание, без четкого распорядка дня. Сложность заключается в том, что там постреливают и довольно серьезно, возможно и вам придется.
Стояла гробовая тишина. Многие знали не понаслышке, что там твориться. Не каждому по душе пришлось это предложение. Но, Витька, обрадованный тем, что и в армии можно жить относительно без забот, внутри уже согласился. Становление силы уже прошло и вот возможно настоящее её применение, как говориться, в горячем деле. С оружием в руках, с друзьями прикрывающими спину, ничего не страшно. Захотелось стать настоящим героем.
Таких ребят оказалось не так уж и много, человек 14. В мечтах рисовалась жизнь полная опасностей, трудных, рискованных заданий и сладкое спокойствие на базе.
Мать, провожая на вокзале, убивалась слезами и за рыданием ничего не могла вымолвить. Только когда тронулся вагон, осознавая, что идут уже последние секунды, она, перекрестив, крикнула: "Береги себя! Не забывай дом! Пиши ради Бога!".
* * *
Поезд, медленно набирая ход, уносил еще мальчишек в неизвестные и опасные края. Попутчиками оказались ребята такие же как и сам Витя, поэтому общий язык нашли быстро. Решили и дальше держаться вместе, быть как четверка мушкетеров, один за всех и все за одного. Иногда по вагону прохаживался майор, узнавая, не нужно ли чего. Такая забота начальства еще больше поднимала дух. Через полтора суток прибыли на какой-то полустанок, названия его не было видно. Их уже ждал автобус и, проехав по поселку быстро, выехали на грунтовую дорогу. Поднявшаяся от колес пыль, и гонимая холодным ветром, быстро скрыла от глаз железную дорогу. Все прильнули к окнам и пытались разглядеть окрестные места.
Дорога часто петляла и уходила то в горы, то опять в долину. Никогда раньше не видев гор, Витька был потрясен их размерами и величием. Хотя многие вершины и склоны поросли лесом, вид их был все равно значительный. Кое-где открывались отвесные скалы, вызывающие немой восторг в глазах. Дорога взяла круто в гору, а затем спустилась в котлован, образованный горами. Под вечер, наконец, приехали на базу, расположившуюся в этом котловане.
Обнесенная высоким деревянным забором с колючей проволокой, несколькими вышками она показалась совсем не той зоной отдыха, что многие себе представляли. Автобус сразу же уехал обратно, а их повели в казармы.
* * *
Одноэтажные кирпичные домики, кое-где с отвалившейся штукатуркой, в то же время выглядели более менее приличным жилищем. Они были продолговатой формы и стояли в ряд. Виднелись ангары и склады, такие же дома, только без окон и с большими воротами. Людей почти ни где не было видно, мелькали только их тени от охранных прожекторов.
Принявший их сержант, подвел к одному из домов. Длинный коридор уходил в обе стороны и у стены заканчивался столом. Рядом на стене большими буквами написано: "Пост дежурного". За столом никого не было. В глухой стене находились 3 двери. В одну из них открыл сержант и завел новобранцев.
Внутри выглядело еще лучше, чем с наружи. Новые железные двухъярусные кровати стояли плотно друг к другу на против окон. Хотя полы были деревянными, они не скрипели, и краска выглядела довольно свежей. По всем было видно, что их тут ждали и готовились к приезду.
Положили свои пожитки, и сержант увел получать форму. Форма была абсолютно новая, чистая и еще не провоняла складским запахом нафталина. Выдали постельное белье, уже использованное, но еще достаточно хорошее.
* * *
Был уже поздний вечер, как ни странно загорелись все лампочки на потолке. Ребята были довольны обстановкой и приемом, немного усталые завалились на койки. Тихо в дверь вошли 5 молодцов.
--
А, новенькие! Добро пожаловать в наши края. Мы вот соседи ваши из спортроты. - Их слова, не смотря на то, что они были вполне спокойными, насторожили всех. - Ну, что, устроим вновь прибывшим военный смотр.
Спины новобранцев резко похолодели, и пробежала неприятная дрожь.
--
Готовьтесь к детальному смотру, что б все было на месте и в порядке. Неприятности не нужны не вам, не нам. Ведите себя тихо, для вас же будет лучше.
Они прошлись по рядам между кроватей, присматриваясь к новеньким и их вещам. Больше ни чего, не сказав, тихо удалились.
--
Ну, и что будем делать, братцы?
--
А, что ты сделаешь? Ничего. Так давай спать. Нас вон сколько, отделаем их по первому разряду. Надо только всем вместе, разом, если хоть один из нас отступит нас всех ждет мордобой.
Витю этот эпизод не много насторожил, но вспомнив про былые победы, успокоился и повернувшись на бок, заснул. Приблизительно в час ночи, к ним ворвались полупьяные деды. Их было, уже не пять, а гораздо больше, так что на каждого приходилось по 2 - 3 человека. Из молодых спросонья никто толком ни чего не понял. Они подняли всех с кроватей, так что новобранцы поняли это как тревогу и послушно начали в спешном порядке одеваться.
--
Ну-ка, погоди, кокой у тебя размер ботинок? 44-й? Дай сюда, я сказал, ну. - И отпустил такую затрещину по голове, что бедный малый упал как подкошенный на пол. Приблизительно тоже происходило и у остальных.
Некоторые пытались сопротивляться, но на них налетала целая ватага молодцов и забивала до степени не движения. Попытки эти были единичными и ни как не останавливали "дедов".
Витька не отошел еще ото сна и туго соображал. Он чувствовал, что его натуральным образом грабят, производя такой обмен. Вместо новых штанов он получил старые и рваные, чуть короче, чем были. Ботинки, которые были ему в притык, заменили таким размером, что их носки хлопали как у клоуна на манеже. Но какого-то действенного возмущения не было, считая, что так и должно быть; что, поменявшись, они уйдут и больше не потревожат. Но он ошибался. Этим не кончилось. Удовлетворив себя одеждой, они подумали и о своих желудках, начав вытряхивать всю еду на кровати. У Витьки было клубничное варенье, которое мать варила по своему рецепту. Он очень его любил, и мог есть целыми банками. И вот, теперь это варенье находилось среди прочей всякой всячины в одной большой куче на кровати. Не то чтобы ему было жалко этой банки, с друзьями он охотно бы поделился, но забирать её таким наглым образом вывело его из равновесия. Эта банка была не только сладостной, она напоминала, что где-то есть дом, там его по-настоящему любят, ждут, с ней в мозгу пришли воспоминания о том времени, когда он был еще дома. Эта была именно та капля, которая переполнила чашу терпенья, и взрыв негодования вырвался наружу.
Еще не совсем забытыми движениями рук, он ловким ударом сразу уложил в нокаут ближайшего мародера. Отлетел в сторону второй, ушел, загнувшись, третий. Витька отчаянно работал кулаками, уходя от ударов. Неожиданно он почувствовал резкую боль в ноге, и не устояв, упал на пол. Витька вовремя успел сгруппироваться и как можно больше закрыть свое тело руками, потому что его начали тут же бить солдатскими ботинками. Минута превратилась в вечность. Начинало все болеть и ломать. Во рту была кровь, тяжело дыша, он старался сплюнуть её. "Сохраняй дыхание, сохраняй дыхание" - в мозгу сверлил голос тренера. Наконец решив, что хватит, от него отступили. Витька уже расслабился, заметив это, но первый его побитый еще чувствовал обиду и так треснул ногой по почкам, что в глазах потемнело и никакое дыхание тут не помогло. Все сразу слилось в ноющую боль по всему телу. Выступившая кровь, уже начала запекаться. Где-то, казалось очень далеко, были слышны стоны, смешки и мат. Скоро остались одни охи-вздохи. Ночные гости ушли.
Картина после их ухода была жуткая. В темноте, свет так и не включали, по-прежнему были слышны стоны и вопли. Кто уже смог подняться на кровать и вытереться полотенцем, лежал теперь без движения, переживая прошедшее. Кто только очухался и приходил в себя.
На кроватях творилось не Бог весть что. Подушки на полу, у кого-то даже порвали так, что все было в пуху. Остатки еды, которые не забрали, перепачкали всю скомканную кровать. Не много успокоившись и придя в себя, ребята начинали потихоньку убираться.
Витька по сравнению с другими почти быстро оклемался. Но от малейшего движения боль раздавалась по всему телу, левая нога отекла и казалось, что в неё воткнули тысячу иголок. Дышать вполне свободно тоже было затруднительно, сильный вдох прерывала острая боль в боку. Да и на душе было погано, как тогда, в детской драке. Найдя в себе силы, он все-таки зашевелился, и с большим трудом залез на кровать. Витька рухнул на неё, отключившись от всего. Довольно быстро успокоившись, заснул крепким сном.
* * *
Утром, точнее уже в обед, он проснулся от криков сержанта:
--
Это что за санаторий? А ну подъем! Живо все убрать, заправиться, через пол часа марш. Живей, живей! Что слюни распустили, это вам не дома папа с мамой будят, привыкай к солдатской жизни.
Все тело не из терпимо болело. Осмотрев себя при дневном свете, Витька был сильно поражен. Кроме засохшей крови на губе и небольшого синяка на икре в других местах не было и следа ночного побоища. "Надо пересилить себя, потом будет лучше" - мелькнули мысли. Полчаса пролетели незаметно, и сержант снова появился.
--
Что? Вашу мать, еще не готовы? ... - добавив далее привычную для себя матерную прибаутку.
Подгоняя, опять же, где крепким словом, где кулаками и шлепками, сержант заставил новобранцев одеться в полное снаряжение. На складе выдали автоматы без магазинов, бронежилеты и каски. Затем сержант вывел их за пределы базы и приказал бежать вокруг нее по тропинке 5 кругов. Витьке эти круги показались кругами ада, но, сжав зубы, он скорее шел, чем бежал. Некоторые падали без сил, таких ребят провожали до базы молодчики из спортроты, всячески издеваясь и пиная ногами. Отправив, таким образом, двух человек, остальные, даже если падали, старались изо всех сил подняться, прося помощи у товарищей.
Становилось довольно жарко. Пыль поднималась высоко, облепляя потное и усталое лицо, так что после 2 круга лица у всех были белые. Покормить их, очевидно, тоже забыли, рассчитывая, что они поедят дорожную пыль, которой было хоть отбавляй. На зубах давно скрипел песок, губы обветрились и пересохли.
--
Я стерплю, я выдержу, должен выдержать, выжить. Потом будет легче. - Твердил Витька себе под нос со сжатыми зубами.
Вдруг, его товарищ, из той четверки, зашатался и упал. Витька и другой друг кинулись к нему и подняли на ноги, четвертый подпирал сзади. Сержант посмотрел на них грозно, но ничего не сказал.
Солнце явно пошло на убыль. Бежали все еще больше по инерции, не замечая ничего вокруг, даже того, что сержанта нет с ними. Было время ужина. Пока доплелись до базы, сдали амуницию на склад, получили новую порцию издевательств от сержанта и лейтенанта. Сил оправдываться уже не было. Скорей бы поесть и уснуть.
В столовой к тому моменту уже никого не было. Еда, серая холодная и непонятная смесь, лежала по местам строго по их количеству. Витька как не был голоден, смог проглотить только хлеб с холодным чаем и тем быть довольным. Скромно отужинав, строем но не в ногу, дошли до казармы. С тяжелыми ногами и головой, наконец-то добрались до кроватей. Разговоров не было, молча все тихо легли. Не ощущая себя, Витька провалился в сон.
* * *
Снилось ему, казавшееся давно забытая, деревня, где жила его бабка. Как утром в одной рубахе, он бежал вслед за ней доить корову. А потом, выпив кружку молока, провожал ту корову на луг вместе с пастухом дедом Федором. Как смотрел с обрыва на реку, медленно несущей свои воды. На лес на другом берегу. И, казалось, что это никогда не кончится, что так хорошо будет всегда, что такая благодать не покинет его никогда. Вдруг, резко встал образ улыбающегося майора, зовущего к себе, а позади него сержант с пропитой рожей, машет сердито кулаком. А вот рядом еще какие-то люди. Они что-то хотят от него и тянут к нему свои длинные руки. Беспокойство охватывает его всего и маленький мальчик, закрыв лицо руками, кричит неистово: "Мама, мама!". От этих последних ощущений Витька так вздрогнул, что сразу проснулся.
--
А, этот, смотри, мать зовет, - сказал детина, стоявший рядом с кроватью Витьки, и наклонясь ниже к его голове, тонким голосом произнес - я здесь, твоя мамочка.
Дружный гогот его товарищей совсем разбудил Витьку. Он вскочил с кровати и заученным ударом в челюсть с низу опрокинул обидчика на спину. Другие оказались более расторопными и отскочили в сторону. От грохота падающего тела проснулись и остальные новобранцы.
Витьку всего нервно колотило. Подняв на ноги сослуживца, один довольно крупный, накаченный парень рукой остановил всех, хотевших отомстить за товарища.
--
Стойте! Вот это уже интересно, давай выбирай, с кем из нас будешь биться. - Парни отступили, сделав полукруг. С коек вскочили новобранцы и тоже наблюдали за происходящим.
--
Да хоть с тобой. - вызывающе ответил Витька.
--
Ну, ну, молокосос, давая побышкаемся.
Из толпы вышел парень явно старше Витьки, хотя и ниже ростом. Последнее Витьку не много приободрило. Их глаза на миг встретились. Из-под лобный взгляд Витьки уперся в пьяные самодовольные и тупые глаза. Все мышцы сразу напряглись. Было не много прохладно голым ногам на полу, а голова вся горела.
Они медленно приближались друг к другу, сокращая и без того малое расстояние между ними. Витька первый нанес удар, но тот хоть и был выпивший, вовремя увернулся. Все смотрели, затаив дыхание и "старики", и "молодые". Нервное напряжение росло, ни во что не выливаясь. Оба соперника смотрели друг на друга выжидающими взглядами. Пауза затягивалась не в пользу "деда" и он решился идти на пролом. Быстро обхватив руками шею Витьки, попытался ударить его головой в сопатку. Витька рванулся как молодой бычок и избежал удара. В свою очередь ребром ладоней пришпорил висевшего на его шее "деда". На его лице выразилось крайнее удивление и боль. Следующий удар уже свободными руками Витька нанес под дых. "Дед" со стоном загнулся. И последний удар был в лоб тычком ладони, который свалил с ног старослужащего. На короткое время все были в шоке, но новобранцы опомнились раньше и кинулись на "дедов". Завязалась групповая драка. Без разбору били всех подряд, и своих и чужих. Быстро оправившись от потрясения, "деды" смогли уломать "молодых", но и сами убрались поскорей. В этой суматохе кто-то ударил Витьку сзади по голове, и он потерял сознание.
* * *
Очнувшись утром с дикой головной болью, осмотрелся вокруг. Все было еще хуже, чем сутки назад. Опять кровь и кавардак. "И как меня еще не убили. Надо делать ноги отсюда - подумал Витька. - Бежать от сюда единственный путь выжить. Все что угодно только не здесь остаться. Лучше домой".
Потом повторилось, что и вчера. Сержант заставил опять бежать без обеда и в полной амуниции, но уже под моросящим дождиком. Хоть что-то было приятно тут. Но дождь скоро надоел, форма намокла, и стало вовсе противно и тяжело.
--
Мне нужны настоящие солдаты, а не слюнтяи, такие как вы. Я сделаю из вас боевых солдат, готовых и в огонь и в воду. В бою мне слюнтяи не нужны. - кричал сержант, вставляя между фраз отборный военный мат.
--
А с тобой будем разбираться особо. - он хлопнул по плечу Витьку.
После этого Витька окончательно решил бежать домой.
--
Надо... бежать... отсюда... - еле выговорил Витька своим товарищам.
--
Когда?
--
Вечером, когда пойдем к себе.
--
Нет. Заметят. Позже.
--
Ладно.
--
Надо взять жратвы.
К сожалению еды раздобыть не смогли, на кухне и в столовой было много народу, что бы взять то что нужно не вызывая подозрений. Ночью на ощупь собрали свои вещи и тайком прокрались к забору базы. Луна светила во всю, но часовые на вышках и караулах ждали смену и смотрели с надеждой на корпус, где находилось дежурившее подразделение. Двое перелезли тихо, а Витька шел третьим и зацепился в колючей проволоке, намотанной на заборе. Друзья стали тащить его и случайно выломали подгнившую доску забора. Тихой ночью раздался характерный звук. Ребята на вышках засуетились, а когда в спешке полез четвертый и тоже запутался в колючке, караул поднял тревогу. Послышались крики: "Стоять! Стрелять буду!", и топот солдатских ног. Прозвенела в ушах автоматная очередь и четвертый, вскрикнув от боли, сорвался с забора, оставшись на базе.
Ребята на секунду замерли, решая, что предпринять. Через мат приятеля, они разобрали, что должны оставить его и бежать. Уговаривать их долго не пришлось. Тройка рванула от забора с быстротой молнии. Когда остановились перевести дыхание, на базе были все еще слышны крики и топот солдат, но затем все стихло. Погони не было видно.
Раненый парень выкрутился, сказав что, был один и этим дал не много времени своим друзьям. Его сильно пытать не стали, подхватили на носилки и унесли в санчасть. А скоро раненного в ногу отправили во Владивокавказ. Ребята могли только догадываться, что для них он сделал.
Наконец беглецы остановились перевести дух.
--
Да, не повезло парню. - с досадой сказал Андрей, коренастый невысокого роста парень.
--
Нам всем не повезло. - скрипя зубами, зло ответил Витька.
--
Надо укрыться где-нибудь, да пошустрей. - вставил в разговор самый веселый из них рыжий Вася, разбитной деревенский парень.
--
Чем вот нам теперь желудки набивать?
--
Мужики, давай сюда, тут место есть.
Они нашли расщелину в скале, и зашли туда. Там было темно, холодно и сыро, проводить там ночь ужасно не хотелось, но лучшего все равно не было. Перекусив хлебом, что удалось взять на ужине, устроились спать.
Витьке не спалось. Переживая все заново, волнения потихоньку начали остывать. Перед побегом он не думал, что после всего у него хватит сил бежать долго в гору, и признаться, на успех он вовсе не рассчитывал. Но теперь отступать уже поздно. Он удивился сам себе, с какой легкостью удалось так далеко убежать. Это внушало оптимизм, но отсутствие еды и возможности полноценно отдохнуть, не сколько по убавило жар победы. И все-таки эта была победа, его, Витькина, полная победа. От осознания этой победы становилось хорошо и спокойно на душе. Усталость взяла свое, и Витька уснул, полусидя, приткнувшись к выступу камней.
* * *
Проснуться в таких условиях было легко. Перед ними встал вопрос голода.
--
А, может ночью в столовую сходить? - спросил Вася.
--
Кто ж пойдет туда еще раз? - вспылил Андрей.
--
Да хоть бы и я. - ответил рыжий - Не боись не пропадем.
--
А как ты туда залезешь? Там уже давно всех на уши поставили и нас ищут. - вставил Витя.
--
Надо поискать лазейку.
Солнце светило полуденным светом. Они осторожно вышли из укрытия и с удивлением отметили, что довольно прилично убежали от базы. С того места она уже не казалась им прежним монстром за колючкой, какой они её себе представляли, бегая вокруг неё. Скрываясь за выступами скалы и камнями, они вплотную подошли к забору базы, не сколько в стороне от того места, где ночью бежали. Еще не много дальше они заметили ложбинку, поросшую бурьяном. Тщательно осмотрев, обнаружили, что доски забора не доходят до земли и там можно, подкопав, проползти; с другой стороны так же рос бурьян, но меньше; но не только это обрадовало беглецов: на базе было все спокойно, обычная суета, как будто ни какого ЧП и не было.
--
Да, если бы вчера знать это место, все бы ушли. Не повезло.
Поползли обратно, примечая каждый куст и камушек, изучая дорогу к своему убежищу. Остаток дня спали по очереди. Неспавший наблюдал за базой, но все было по-прежнему спокойно. Ближе к ночи все небо затянули тучи, это внушало некоторую уверенность в предстоящую операцию.
--
Ну, с Богом, я пошел.
--
Удачи тебе.
--
Поскорей возвращайся.
--
Может тогда и не уходить вовсе. - и Вася скрылся в темноте.
Время тянулось ужасно медленно. Молчали. Каждый вспоминал, ту былую жизнь, до армии. Витька думал о доме, как о месте, возможно единственном месте, на Земле, где ему хорошо. Он вспоминал свои конфликты с родителями, признавая теперь их правыми. Мысли перескакивали с одного образа на другой, ни на ком не задерживаясь.
Андрей последнюю неделю до армии крутил роман с одной девчонкой и сейчас с удовольствием предавался воспоминаниям этой любви. Мечтал, как все это кончится и вернется к ней; как она сама не своя от радости кинется ему на шею, неистово целуя и лаская; как они потом предадутся любовным утехам у нее на даче, где это было уже не раз. От этих дум забывалось все плохое, становилось тепло и хорошо на душе.
Рыжий без особого труда добрался по своим отметкам до базы. Внутреннее волнение он уже пережил и теперь только действовал, так ему не было страшно. Он не задумывался, что будет если его поймают или еще хуже подстрелят. Не кем не замеченный, он быстро добрался до двери в подсобку столовой. Замок легко поддался под тяжелым камнем, обмотанным мешком. Прислушался. Вроде тихо. В подсобке хватал все подряд, что попадалось под руку, стараясь производить как можно меньше шума. Это ему удалось. Набрав полный мешок, но так чтобы удобно было нести, двинулся в обратный путь. Судьба была благосклонна, и он без приключений быстро добрался до расщелины.
Ребята начали уже волноваться, но было все тихо. Витька вскоре сорвал с приятных дум Андрюху, и они вдвоем начали всматриваться в темень.
--
Это я, мужики. - послышался Васин голос.
Обрадованные ребята кинулись к нему. Поделившись, как все прошло, устав от нервного напряжения, рыжий быстро заснул, на подстеленные ребятами вещи. Вскоре и Витька заснул, а Андрюха остался дозорным.
Утром, осмотрев запасы, настроение сразу поднялось. Несколько буханок хлеба, сухари, банки с консервами, Вася захватил ножи, веревку, банку соуса и солонку. В целом, провиантом для путешествия они запаслись. Теперь встал вопрос: а куда же собственно говоря идти?
--
Надо отыскать дорогу по которой нас везли сюда. - предложил Вася.
--
Чтобы сцапали побыстрей? - не скрывая, возмутился Витька.
--
У нас другого выхода нет, а ты что предлагаешь?
--
Надо уходить горами и выходить к поселку сразу. Не идти по дорогам, а двигаться вдоль их по горам. Скрываться ото всех.
--
Да, ну, кто тебя будет искать кроме этих базовцев? Кому ты нужен? На дороге попутку хоть можно поймать, все быстрей будет.
--
На дороге тебя быстрей поймают, чем ты машину. Не забывай, где мы находимся. Местные настроены против нас, и попади ты им в руки, не известно чем это кончится.
--
Хорош нас пугать, надо быстрей ноги делать. Ты с нами?
--
Я хочу домой, а вы если пойдете по дороге не скоро туда попадете. Я иду один.
--
Ну, ты герой. Давай топай как хочешь. Мы пойдем по дороге. Верно, Андрюха?
--
Ладно - с неохотой ответил он.
--
Давайте жратву поделим. Да я побольше возьму, мне одному пробираться, да и вам её много не понадобиться. Вы ведь скоро домой, приедете?
Товарищи проявили благородство и уступили Витьке не плохую долю. Собрав все в свой мешок, и пожелав удачи, ушел в горы.
* * *
С неба смотрело уже июньское солнце. Было довольно жарко. Витька быстро вспотел и устал. Войдя в тенистые заросли деревьев, решил не много отдохнуть. Вскарабкавшись на дерево, устроился и заснул. Проспал не известно, сколько времени, но жара спала, день шел к вечеру. "Надо идти вечером и ночью, а то днем жарко, быстро устаешь. Да и ночью спать довольно холодно, надо двигаться. Но куда?"
Ориентироваться было довольно сложно. Он шел медленно, постоянно оглядываясь и прислушиваясь. Было не много жутковато, если не сказать страшно. Боязнь была уже не та, что поймают, а просто, подсознательный страх одиночества в незнакомой и враждебной местности. Преодолевая это состояние, к утру, он вышел к крутому обрыву, и двигаться дальше прямо было нельзя. Витька залез на макушку дерева, оглядеться по сторонам. Разочарования его не было предела. Он находился на противоположном лесистом склоне ущелья, внизу которого виднелась база, а на противоположной стороне проглядывалось ночное укрытие беглецов. Он просто сделал круг, обойдя базу горами, потратил много сил и времени, и дальше идти некуда - пропасть. Отчаяние на некоторое время охватило его, но полуденный сон исправил это состояние.
Выспавшись, Витька решил двигаться вверх в горы, обогнуть скалы и спуститься вниз на другом краю горы. Твердое решение придало ему силы и уверенность в себе. Чуть-чуть перекусив черствым хлебом, под вечер он пошел на верх.
Так, шаг за шагом, ночью за ночь, преодолевая усталость, холод, постоянный голод, Витька двигался вперед, домой. Продукты кончались, как бы экономно он их не расходовал. Каждый день готовил неизвестность и новые препятствия. Но мысль, что он идет домой, где его любят и ждут, придавала Витьке силы, особенно в моменты дикой усталости и отчаяния. Он ни когда не осознавал, разве что теперь как дорог ему отчий дом. Были такие минуты, что вот бери Витькину жизнь, убивай, но только бы побывать дома. Увидеть во дворе старый большой тополь. Витька сколько себя помнил, видел этот тополь, а теперь, он даже предположить не мог, что дворовое дерево будет ему так дорого. Витька готов был отдать все что угодно за мгновения с родными, любимыми родителями. Хотелось вновь обнять мать, увидеть отца и больше никуда не ехать, не уходить из своей квартиры, своей комнаты. Дорого отдал бы за ощущения своей кровати, мягкой, душистой подушки и теплого одеяла. Последнее время ему часто снилось, что он дома, спит тихим мирным сном в своей любимой постели. Из-за этого чуть было с дерева не упал во сне.
Но самые тяжелые сны были, когда снилась семья. Сердце рвалось из молодой груди, и на глазах выступали слезы. В каждом таком сне мать звала своего Витечку на руки, обнимала и ласкала нежными добрыми руками. Отец, обычно всегда строгий, в таких снах не сдерживал слезы, редкие крупные соленые капли. После таких снов хотелось выть, кричать, беситься, крушить все вокруг. Но вековая преграда гор была непоколебима. На нее не действовали ни какие душевные переживания смертного человека. Своей мощью и вечностью горы подавляли все лучшие чувства и вызывали неутолимую тоску и беспомощность. Горы не окрыляли Витьку, а напротив подрубали ему крылья. Иногда минуты отчаяния охватывали его, но это были только минуты. Неизвестной природе не удалось сломить тот стержень, который поддерживал Витьку все это время. Упрямо и целенаправленно, пусть и тяжело, шел он домой. Что будет потом, его не интересовало, Витька об этом не задумывался. Казалось, смысл всей его не очень длинной жизни в тот момент свелся к одному: придти домой, во что бы то ни стало.
* * *
После такого упорного перехода по горам, под утро Витька добрался до полустанка, куда их привезли. Железная дорога уходила в туманную даль, людей не было видно. Стояла обыкновенная тишина, к которой Витька уже привык за время своего одиночного путешествия. Только в поселке неподалеку, совсем глухо раздавался лай собак. Приблизившись к поселку, крадучись и озираясь по сторонам, словно беглый вор, он заметил старый покосившийся деревянный сарай, прямо возле перелеска. Взобравшись на его крышу, и лежа на ней, Витька стал осматриваться дальше. Рельсовый путь подходил к железнодорожной станции, одноэтажному и совсем маленькому кирпичному строению. Прямо от станции тянулась посреди всего поселка единственная асфальтовая дорога. Глинобитные домики чередовались с одноэтажными кирпичными, и те и другие находились в таком состоянии, что отличить их друг от друга можно было с трудом. Несмотря на такую разруху, в центре поселка четко просматривался рынок с неширокой дорожкой прямо к рельсам на полустанке. Там где она кончалась возле рельсов, посреди деревьев находилась водопроводная колонка. Через некоторое время туда потянулись люди с посудой, ведрами, горшками и целыми бидонами. Они возникли как по чьей-то команде, одновременно, разом и сразу выстраивались в очередь. Наблюдать за поселком было интересно, но после ночного перехода усталость брала свое. Не слезая с крыши, Витька заснул молодецким сном.
Проснувшись в самую жару, он почувствовал ужасную вонь, чуть ли не видимыми струйками просачивающуюся через щели досок крыши сарая. Да, он спал на общественном туалете полустанка. Витьку поразило, что он утром ни чего не почувствовал, и быстрее с нескрываемым призрением спрыгнул с крыши.
Думая сесть на поезд, он пошел на станцию, и только шум толпы заставил Витьку спрятаться за кустами какой-то колючки. Буквально крадясь, как разведчик ниньдзя, пришло ему в голову, Витька подобрался к станции со стороны путей. Толпа на пироне, явно не с поезда, стояла полукругом, обступив военных. Среди них Витька без особого труда разглядел своих сотоварищей. Трое военных ниспускали с них глаз, а милиционер пробовал разогнать толпу. Через несколько минут народ, и сам разошелся по своим делам, интерес к беглецам был потерян.
Подходить ближе Витька боялся, а из далека ничего не было слышно, хотя было видно, что люди разговаривают. Вдруг Витька заметил, что по рельсам идет рабочий обходчик, холодок пробежал по спине. Но Витька напрасно волновался, рабочий был слегка пьян и тупо уставившись на рельсы, шел к полустанку с кувалдой на плече. Пройдя мимо Витьки, он увидел военных и милиционера на пироне, и заинтересованно побрел туда. Витька вздохнул с нескрываемым облегчением. Рабочий подошел к милиционеру, очевидно знакомому, так как тот дал рабочему прикурить и стал с ним разговаривать. Разговор шел о его товарищах, страж порядка часто кивал головой в их сторону.
Тут прямо к ним подкатил военный "Урал", с отчетливой надписью на тенте: "ЛЮДИ". "Оказывается, мы были еще и людьми там", - подумал с удивленьем Витка. Все, включая милиционера, сели в кузов, и очевидно, машина покатила на базу.
Рабочий тоже куда-то делся. Витька решил не менять своих планов, отсидеться до вечера и уехать на любом поезде, все равно куда лишь бы подальше отсюда. Резкий визг металла о металл заставил его вздрогнуть всем телом. Оказалось, что это тот самый обходчик споткнулся и не удержав, молота, шлепнув им по рельсу. Скинув его, сам, однако, устоял на ногах. Он двигался прямо на Витьку. Витька осмотрелся, больше вроде никого не было видно. Тогда он смело вышел из укрытия и подошел к рабочему.
--
Ну, что прибил муху-то?
--
Какую муху?
--
Да вот тут на рельсах грелась?
--
Ах ты молокосос. - и подхватив кувалду кинулся на Витьку, но не рассчитав, снова споткнулся, и теперь, упав на коленки выронил молот из рук. - Я те покажу как смеяться надо мной. Вот сдам тебя в ментовку, похохочешь тада.
--
Меня-то за что? Я ведь ничего не сделал. - с некоторым испугом сказал Витька.
--
Те двое то же клялись и божились, что ничего не делали. Но наша доблестная милиция разоблачила этих бандюг и дезертиров. - говоря это он довольно медленно и неуверенно, опираясь на свое орудие поднимался с земли. - Сержант-то коришь мой, частенько у него отдыхал, все мне про них рассказал. Беглые они, солдатики. Убегли, значит с части и прям сюда к нам в поселок. Видал я их пару дней на рынке, ну думал в отпуску, или еще как, а они значит разбоем промышляли на дороге. Остановили машину хозяина рынка, уж не знаю чем они его там запугали, отдал им все до последней копеечки. Ну, машину ему попортили, хотели взять да ехать то у нас не куда на ней. С неделю назад дорогу завалило камнями, да и постреливают там, что без военных не расчистишь. Это он им наверно сказал, что б машину сберечь. Бросили его в лесу, а сами на поезд сели. И ведь ушли бы, да ищут их давно и при том нашли быстро рыночника, ну а тот в милицию, так мол и так, ограбили. Милиция вычислила и на следующей станции споймали их. Ну их военные свои взяли в оборот, вот только что увезли их на машине. - Он резко схватил Витьку за руку. - А ведь их трое сбежало то, ты сам то не сними?
--
Не-а, я сам с собой. - стараясь как можно спокойней произнести слова, сказал Витька.
--
А, ведь ты новенький? Я всех в округе знаю, тебя здесь в первый раз вижу, да еще в военной форме. - еще крепче сжав руку Витьки, с ухмылкой вымолвил рабочий. - А, ну-ка я тебя сдам, может нальют?
После этих слов Витьки стало не по себе от мелькнувшей мысли, что так все может быстро кончиться. Рабочий уже толкал его вперед, хватаясь рукой за шею, не выпуская и руку Витьки. Витька нагнулся и пнул обходчика ногой в пах, застыв на мгновенье в позе "ласточка". Рабочий, про все забыв, загнулся от боли. Развернувшись, Витька еще раз ударил ногой, метил туда же, но попал в коленку, заслонившую цель. От новой боли рабочий, вскрикнув, подхватил ногу и, не удерживая равновесие, упал прямо головой об рельс. Витька не стал долго мешкать, и кинулся бежать без оглядки.
Бежал долго, пока хватило сил. Жара начинала спадать, но было душно и дышать было тяжело. Скрывшись за холмом, решил не много отдышаться и обдумать создавшееся положение.
На душе было не по себе от увиденного, услышанного и сделанного. Мысли о том рабочем мелькали быстро, едва задерживаясь. "То ли он ранен, то ли он погиб от удара, главное за мной нет преследования и можно продолжать идти. Неужели я смог УБИТЬ человека, который стал у меня на пути. Нет, нет я не убийца, это несчастный случай, сам напросился. Его мне не чуть не жаль, обидно за ребят, что так глупо попались. Ведь говорил им, не идите дорогой. Ну не чего, я умнее окажусь, пойду опять без дороги, опять один, опять в не знакомой и чужой местности." В исступлении Витька заорал благим матом, на всю округу. Из глаз брызнули слезы, вытирая их, сознание вновь вернулось к нему. "Да что же я делаю? Нельзя ведь. Я просто устал, надо отдохнуть" Витька залез на ближайшее дерево, и уже привычно устроившись, быстро заснул.
* * *
Проснулся с таким ощущением, что только лег, но солнце было уже совсем низко. Надо было двигаться дальше. После станции он больше не думал о том, что произошло с его путниками и рабочим, Витька переключился только на себя. Все больше он думал о еде и ни о чем больше. Раз мелькнула мысль, что он сбежавший из злого зверинца благородное животное, любящее свободу и родной край. Но сравнение себя с животным ему не понравилось: "ведь я человек, а не тварь, какая-нибудь" - подумалось Витьке. Но как бы он не думал животный голод сильно мучил его.
Через пару дней Витка с удивлением отметил, что горы остались позади, и теперь он шел по степи, по каким-то полям и огородам на которых еще ничего толком не созрело. От изнеможения отважился попроситься в крайний дом одного из встреченных поселков. Хозяин не стал разбираться в чем дело и спустил собак. Из последних сил Витька убежал от них в перелесок на спасительное дерево. В клочья разодрал хэбэшную форму, поранился в нескольких местах, но не достал еды. Это его сильно расстроило, но сон и это перемолол. После этого случая, он принял решение, что к людям больше и близко не подойдет.
Однако голод делал свое. И в следующем поселке вновь попытал удачу. Проверив чтобы не было собак, Витька постучался в крайнюю избу. Дверь отворила старушка, маленькая, со сморщенным личиком и седыми волосами женщина. Витька только и промолвил, что б дали ему поесть. Бабулька его не прогнала и впустила в дом. О чем она думала в тот момент ни кто не узнает, но Витку встретила ласково, накормила, дала с собой в дорогу и тихо проводила. Не рассчитывая на такой прием, ожидая какого-нибудь подвоха, Витька побыстрей убрался от нее. Сам объяснить не мог, но какое-то непонятное тревожное чувство заставило его уйти из этого дома.
Шел по-прежнему ночами, днем отсыпаясь, где придется. Витка давно отбился от железной дороги и теперь двигался наугад, по своей интуиции, ничуть не сомневаясь в выбранном направлении. Словно почтовый голубь, твердо уверенный где его дом. Он шел все дальше и дальше от гор. Странствуя уже больше месяца, надежда, что он придет домой не угасала, а даже наоборот придавала ему силы в борьбе с голодом и одиночеством. Но всему приходит конец.
Витька четвертые сутки ни чего не ел. У него сильно кружилась голова, а однажды даже потерял сознание. Вот и сейчас взбираясь на холм, он чувствовал, что до вершины может не дойти. Когда он упал, сил уже не было подняться, и Витька полз. Наконец с таким трудом ему удалось достигнуть вершины. Это последнее, что он осознал и провалился в голодный обморок.
* * *
Очнулся от резкой боли в животе, весь мокрый от пота, глаза застелил туман. "И за что мне такие мучения?" - промелькнуло в голове. Через некоторое время вроде очухался и решил встать на ноги. Понемногу начал приходит в себя и осматриваться. Витька по-прежнему находился на вершине холма с которого виднелась железная дорога, небольшой сад и какой-то домик. Присмотревшись по лучше, Витка убедился, что вышел на большую дорогу, виднелся железнодорожный переезд. Все было спокойно и тихо, ни поездов, ни машин.
"Там должны быть люди. Я не могу так дальше. Будь что будет, лишь бы дали поесть." И ноги сами понесли его к будке смотрителя. Витьке казалось, что уже вот-вот и он дошел, но у голодного, оборванного парнишки давно кончились все силы и теперь он двигался на одной несокрушимой воле. Часто спотыкался и падал, но вновь поднимался и шел, но когда оставалось несколько десятков метров до переезда, Витька вновь рухнул в обморок в яблоневом саду.
Придя в себя, но не открывая глаз, он ощутил, что лежит на душистой кровати под мягким одеялом в чем мать родила, и от этого впервые за все путешествие испытал настоящее блаженство. Чувство голода быстро спустило Витьку на землю. Взгляд его упал на столик перед окном. Вскочив с постели прямо к нему, под скинутым полотенцем, увидел миску каши и кружку молока. Лихорадочно прямо руками начал было есть, но тут в комнату вошла хозяйка. Дородная русская женщина лет сорока - сорока пяти, в форменной одежде железной дороги в ярко красном берете, скрывшим пучок каштановых волос. Застав голого Витю в пожирании каши, она добродушно расхохоталась, и на щеках появились ямочки. Витька быстро юркнул обратно в кровать под одеяло.
--
Не чего смеяться, - сердито промолвил он. - Одежду б отдали, да накормили.
Все еще, не отходя от смеха, вытирая выступившие слезы, она протянула Витьке халат.
--
На вот... оденься пока... голому то... не удобно есть - и она опять озарила свое большое круглое лицо милейшей улыбкой.
Тут уж Витя не сдержался и сам стал ухмыляться, пока не засмеялся безудержным хохотом, уже даже и забыв как это смеяться. Женщина подала ему молоко с медом, от которого Витькин живот стал сразу полным.
--
Пойдем на двор, помою тебя, блудный сын. - и было в выражении ее глаз и лица действительно что-то материнское, заботливое и любящее, что никогда не спутаешь с чем-то другим.
Уже без стеснения Витька выкупался в горячей воде из бочки, в большом корыте во дворе. Женщина, намылив мочалку, оттерла его всего от въевшейся грязи. Очищение тела превратилось в такое удовольствие, какое Витя не испытывал никогда прежде. Горячие женские руки ласкали его всего, и от этого он получал дополнительное наслаждение.
Причесавшись и обсохнув, посмотрел на себя в зеркало. На него смотрело совсем другое лицо, нежели прежде, как будто не его собственное, а совсем чужое и не знакомое. Витьку это не много даже напугало. От прежней округлости не осталось и следа, лишь желваки на челюсти заметно выпирали. Короткой стрижки не было и в помине, только более длинный клок волос на темечке заметно выделялся. Глаза как-то посерели и под ними виднелись заметные синие круги. На щеках в разные стороны торчали волоски пробивающейся молодой бородки. Один сломанный нос не изменился и упрямо говорил, кто стоит перед зеркалом.
--
Что, любуешься? Как же ты докатился до такой жизни?
--
Не докатился, а дошел.
И Витя вкратце рассказал этой доброй женщине о своих злоключениях. После его рассказа она долго смотрела на него печальными глазами, готовая вот-вот заплакать.
--
Да. Это жизнь и надо жить, как бы трудно тебе не пришлось.
После некоторой задумчивой паузы, она сама рассказала о своем житье-бытье. Что жила она раньше в Ставрополе с мужем и матерью. Муж, узнав, что она не может иметь детей, подал на развод. Прожив несколько лет с матерью, попыталась еще раз выйти замуж, но опять не удачно. Второй муж оказался аферистом, и ему нужна была только квартира, которую он и получил. Оставшись практически на улице, она не смогла как прежде работать и пришлось уволиться. Но вскоре, старая подруга матери, по своим связям на железной дороге устроила ее на этот переезд, обеспечив и жильем, и работой. Жизнь вновь, казалось, начала налаживаться. Обустроили будку, железная дорога помогла построить небольшой домик, развели свое хозяйство, посадили яблоневый садик, в общем, зажили неплохо. Потом умерла мать. Она похоронила ее недалеко от своей будки. За 11 лет она привыкла жить здесь и так, а потому решила никуда не переходить и остаться здесь. Со смерти матери прошло уже года 4, и одиночество стало сильно сказываться на ней. Кратковременное появление сменщицы из Баксана не разгоняло тоску и усталость, лишь давало некоторую передышку.
--
Тяжеловато мне сейчас стало, а все равно не жалею ни о чем. Разве только, что детей нет. Да, вот книжки читаю, - она достала потрепанную Библию, очевидно, самую читаемую книгу, приложив её к губам, - и радио слушаю, телевизор сейчас сломался, а то и его смотрела.
--
А, покончить с собой не хотели?
--
Что ты, нет, конечно. Всякому человеку свой срок положен, и прожить его ты достойно должен. Что б вспоминали тебя люди добрым словом, когда уж давно и не будет тебя. Я всех люблю и всем помогаю, только добро долго не помнят люди, вот когда тяжко и обидно бывает.
Громадная женская любовь, не вылившаяся на собственное дитя, теперь достается всему живому. Она дарует её всем, откровенно, чисто и возвышенно, не смотря ни на что в своей жизни. "Такая женщина не спустит на тебя собак, обогреет, приласкает. От нее любовь исходит, как от солнца лучик. Но кто поможет ей, когда одиноко и тяжело на душе? Такая чересчур любовь пустая и высушивает душу как и жестокость. Там на базе о такой любви и представления не имеют. Грубое насилие закралось в их разум и душу, управляя их жизнью. А что дало этим людям их жестокость и любовь? Ничего хорошего. Одни живут хуже скотов, другие уподобляются ангелам. И тем, и другим жить на земле противно." - спокойная и сытая передышка навела Витьку на философский лад. - "Черт побери, какие мысли? Впору хоть записывай".
Подобный монолог, нужно сказать, ему впервые приходит на ум, прежде он и не задумывался серьезно практически ни над чем. И само сознание этого философствования укрепило в нем свою уверенность, что он совсем неглуп, а даже наоборот, очень умный и сообразительный парень. Такие комплименты самому себе, крепко поддерживали ощущение, что все будет хорошо и в скором времени он будет уже дома.
Он прожил у неё 3 дня. Отъелся, отдохнул и наконец выспался. Любовь Николаевна постирала и заштопала своей женской, аккуратной рукой Витькино белье, собрала ему в дорогу харчей на неделю и отпустила с Богом, перекрестив на дорожку.
"Даже в имени Любовь," - поразился Витька, последний раз взглянув на облокотившуюся о дверной косяк, приютившую его женщину, и с грустью подумал: "Все таки жалко её, что она одна."
Она рассказала, что объявили на него облаву и его усиленно ищут по всем дорогам. Отсоветовав, садится на поезд, показала кратчайшую дорогу на Пятигорск и Минводы. Туда Витька и собирался топать. Там его искать уже никто не будет, затем можно добраться на попутках уже и до родного порога.
* * *
Опять путь его лежал снова по горам. Одинокий путник казался песчинкой, отколовшейся от утеса и теперь, гонимая ветром, пустилась по белу свету. Витька чувствовал как горы, утес за утесом поклоняются ему, прибавляя твердость его воле. Но желудку было вовсе наплевать на это, и он неумолимо требовал свое. Это единственное что пугало и страшило Витку: "Где достать еды, чтобы двигаться дальше, не сбиться с пути и не сгинуть с белого света совсем, навсегда".
Еще через 2 недели, опять оголодав и сбившись с пути, утром подошел к речке. Сколько речушек и горных ручейков повстречал Витька на своем пути, но эта поразила его своей темной синевой. Была она такая же холодная как и другие, но от этой прохлады сил вовсе не прибавлялось, а после купания растаяли и последние. Витьку страшно колотил озноб, но двинуться он не мог. Присев на корточки чувствовал, как по нему стекает холодная вода. Обхватив руками, колени и пригнув голову, уставился на поток ледяной воды.
"А чего я бегаю, в голоде и в холоде по горам, как козел горный? Ради чего? Как я устал. Уж лучше бы убили там на базе и не испытывать этих мучений. А как же мать? Отец? Мой дом и двор? Я уже месяц с лихом бегаю, а все еще в этих проклятых горах. Век бы их не видеть. Свободная жизнь слишком голодная и холодная для меня. Пойду и сдамся в милицию, а там пусть что хотят, то и делают. Я уже больше не могу"
--
Не могу-у-у-у. - гулким эхом отозвалось вокруг.
--
Ты чего, парень, а?
Витька обернулся, позади него стоял пограничный наряд.
--
Одевайся, пошли с нами. Ты один тут? - сказал старший.
По дороге в гарнизон Витька рассказал все пограничникам. Ребята ему посочувствовали, но сославшись на порядок, помочь отказывались. От них он узнал, где приблизительно находится, и что полоскался этим утром у истока знаменитой реки Кубань.
* * *
Дежурный офицер подробно расспросил Витьку, все что было нужно, записал и отправил в барак для задержанных, до подтверждения всей информации. Витя, уже имевший дело с военными понял, что и тут ему ничего хорошего не светит. Надежда на возвращение домой угасла.
Его привели в бетонный барак, где от жары изнывали люди. Он представлял собой несколько камер, разделенных перегородками. Внутри камеры было одно закоптевшее окошко, которое не то, что воздух, свет с трудом пропускало. Стоял невообразимый смрад вони от грязных тел и испражнений. Не было даже очка, по большой нужде выводили в другую камеру, где все обстояло так же. В камере было человек 15, все мужчины, которые в тесном помещении толкаясь, налезали друг на друга, грудясь в одну большую вонючую массу.
На новичка поначалу обратили внимание, но увидев, какой он босяк, к нему интерес быстро пропал. Витя нашел местечко со старым грузином, который тупо уставился в бетонный пол. Он не пыхтел, не охал, как это делали другие. Он застыл, окаменел, как статуя, казалось, что он вообще находится в каком-то летаргическом сне с открытыми глазами. Только струившиеся капельки пота выдавали в нем жизнь.
Вите показалось, что старик похож на грузинского артиста в фильме, где отец во время войны искал своего сына. "Здесь первыми прошли танки лейтенанта Махарашвили" - вспомнил фразу Витька.
--
Извини дед, твоя фамилия не Махарашвили?
Старик удивленно поднял глаза на Витю.
--
Нэт, сынок. Почему ты спросил?
--
Вы на артиста похожи.
--
Ну и што - и дед снова уставился безразлично в пол.
"Что за глупый разговор, ведь то фильм, а это жизнь. Да потом этот-то худее намного" - но Витька продолжал разглядывать этого старого грузина. Тот, очевидно, заметил и потому вспылил:
--
Атстан от мэна, пожалста. Што я тэбэ надэлал? - начал горячиться дед, раскрыв широко большие и красивые глаза.
К остальным сокамерникам Витя даже не рискнул обратиться. По большей части это были бродяги, бомжы, не вполне здоровые телом и психически люди. Все выглядели угрюмо и недовольно, раскрыв широко рты, хватая малейшую струйку свежего воздуха. Пограничники принесли кормежку. Тут уж началась откровенная давка и мордобой, за миску похлебки. Витька понял потом почему, кормили-то порциями для 10-рых и 1 раз в двое суток. По доброте душевной пограничники давали иногда папироски, тогда начиналось такое, что даже трудно описать приличными словами. В такие моменты Витька совсем не жалел, что не курил. Существование его там превратилось в обезумевшую борьбу за выживание, от одной свалки до другой. О доме уже вообще как-то не думалось.
Но бывали и минуты затишья, когда кому-нибудь становилось плохо, или вовсе умирал, все тревожно смотрели на того человека с мыслью, что "вот, он на свободу выходит", будто сидели они не на Русской границе, а в сталинских лагерях. Иногда, очень редко, вызывали по фамилиям, и глаза оставшихся, впивались в счастливчика, прося его замолвить и о них словечко.
* * *
Время тут замедлило свой бег. Дни и ночи смешались и протекали ужасно однообразно. Понемногу Витька начал свыкаться с таким положением, а разговаривая со старым грузином боролся против натурального сумасшествия. Витьке он все больше нравился. Временами они разговаривали о своей прошлой жизни, обо всем и ни о чем. "Какой старый и странный этот человек" - размышлял Виктор. Ему запал в душу один монолог этого деда, над которым Витя долго потом думал:
Вот, человек рождается, маленький, слабый, беспомощный. Растет, впитывает в себя все. Учится отвечать добром на добро, злом на зло, изучая тайны необъятного мира. Вот и он становится родителем своих детей, уча их тому, что сами недавно постигали. Вот уж вырастают дети и внуки, а для тебя и смерть дышит в лицо. Даже если ты в жизни видел многое умирать все равно не охота, не познав главного вопроса: зачем же ты жил? Молодые не задумываются, еще, говорят, рано. А старики в сомнении: правильна ли жизнь твоя была? Что останется после тебя? Хорошая или дурная слава, не обязательно всего света, просто меж родных и близких. Человек жив, пока жива о нем память. Забыли все его, и он становится живым трупом, а помнят и имя его звучит в веках. Я прожил длинную жизнь, 72 года и мне казалось, что еще живу на этом свете. Есть и дети, и внуки, и любимый виноград, но только здесь я понял, что уже давно мертв. Я стал как выжитая виноградная лоза, уже никому не нужная. Здесь я сижу давно, как попал, сразу послал письмо сыну. Нет ответа. Потом еще. Нет ответа. Потом еще и еще, пока не надоел начальнику. Нет ответа. Я стал ненужным и пришло время мне умереть. Бойся, мальчик, оказаться ни кому не нужным, это смерть человеку. Я уже и сам себе не нужен, сгину тут, и не вспомнит ни кто.
Старик надолго замолчал и все дальнейшие попытки разговорить его вновь, несмотря на появившиеся вопросы, не удавались.
"Это ужасно, что в Грузии, где так почитаются старшие, дед этот стал ни кому не нужен. А я? Кому я, нужен?" - и холодок пробежал по Витькиной спине. "Я нужен матери с отцом... и все...больше никому на этом свете? А я сам, как же я про себя забыл! Прежде всего, я нужен самому себе, но для чего я себе нужен, что делать мне? И что я так разволновался? Я молодой, у меня все еще впереди. Да пошли вы все ..."
Оставшись морально один, да еще с такими мыслями, отчаялся и сидел понуро, подолгу не двигаясь, пока не затекали мышцы. 1,5 месяца проведенных там, изменили его всего: и тело, и душу. Больше уже ничего не хотелось, как только прекратить мучения даже ценой своей жизни.
Витька решился схватить первым сигареты у пограничников, таким приходилось не сладко, а порой даже уводили с побоями из камеры. Протолкнулся ближе к двери, ни на кого не обращая внимания, тогда как на него уже сыпались мелкие удары локтями, стоявших возле неё. Ефрейтор, просунув в решетку папиросу, дразнил ею, дергая взад-перёд. Витя резким движением, отталкивая прочие руки, схватил её и крепко сжал в ладони.
--
Ты откуда такой прыткий? - удивился пограничник.
--
Из Воронежа.
--
Ого, землячок.
Но этого Витя уже не слышал, на него навалились сзади сразу шестеро курильщиков и просто погребли под собой. Ефрейтор не растерялся и крикнул своим. Солдаты открыли камеру и сапогами довольно быстро распихали эту кучу тел. На полу с окровавленным лицом лежал Витя, в руке у него по-прежнему оставалась зажатой сигарета. Его как пушинку подхватили под руки пограничники и вывели на свежий воздух. Только глотнув его, Витька почувствовал заметное облегчение.
--
Пошли в санчасть, там тебя живо на ноги поставят.
Витька, едва держась на ногах, побрел следом за ефрейтором. В санчасти встретил лейтенант в белом халате на одном плече. После не долгих уговоров, он согласился посмотреть Витьку. Смыв кровь с лица, оказалось, что ничего серьезного: разбита губа и содрана кожа на щеке. Обработав раны йодом, лейтенант отправил Витьку обратно в бокс, сославшись, что не имеет право держать его здесь.
--
Ладно, землячек. Это ничего, я тебе помогу, загляну как-нибудь.
Виктора проводили обратно в бокс, но в душе проснулся лучик надежды, маленький, робкий, готовый потухнуть при малейшем изменении обстановки. Теперь о нем помнят, ему помогут - думалось Витьке. Ефрейтор-земляк и правду не обманул. Во время своего дежурства вывел его к себе, посадил за стол, дал бумагу и ручку.
--
Пиши, давай, куда тебе надо, домой или еще куда. Через час я сменяюсь, так что поторапливайся. Да, ты письмо не заклеивай, я сам еще обратный адрес напишу, ну чтоб не на конверте, а в письме, и скажи, что б приехал кто за тобой. Трудись, земляк! - ефрейтор отлучился на пять минут себе за табуреткой, и усевшись, начал листать журнал.
Витька с трудом, вспоминая как это держать ручку и писать, лихорадочно, кривым почерком, описывал свое состояние, стараясь при этом не сильно сгущать краски. Как и положено через час пришла смена. Пограничник отобрал письмо и отвел Витьку назад. Оставалось только ждать и надеяться.
* * *
Через четыре дня мучительного ожидания за ним пришли. Приехала мать. Витьку вывели на улицу, где его обласкало первым ослепительно-яркое после заточения августовское солнце. Он не видел, как мать вся в слезах кинулась обнимать и целовать свое чадо, Витька это почувствовал. На эту сцену смотрели, смущаясь солдаты, ги-ги-кая где-то в стороне. Командир части, подполковник вскинув брови отвернулся и уставился на караульного. Витька только чувствовал, что вот оно, настоящее, родное, близкое, и от этого еще крепче обнял мать. У него у самого подкатил такой ком в горле, что не мог даже дыхнуть, а из закрытых глаз ручейки слез оставляли чистый след на грязном лице.
Тольке в поезде, уже по дороге домой, мать рассказала, как все было. Два месяца из части на её запросы никто не отвечал. В середине третьего пришел ответ, что такой-то находится в рейде. А тут недавно приехал к ним военный и передал письмо, на словах рассказав, что делать. Она все бросила, быстро собралась и поехала. Ей удалось переговорить в части с кем надо, сунув неумело свои кровно заработанные 200 тысяч рублей, оформила бумаги, будто Виктор сам сдался и отсидел 2 месяца на гауптвахте. Короче, замяла дело, да еще и отпуск сыну выбила двухнедельный.
Витька молча слушал, жуя арбуз и обливаясь соком. Разбитый, обмякший, сильно изменившись не только внешне, но и внутренне, ехал со счастливой матерью домой. Туда, куда он рвался столько времени, перенося сполна лишения и трудности одинокой бродячей собаки; шел, скрипя зубами от голода, холода и жажды, от обиды на весь белый свет, на эти горы, на свою жизнь. Отслужив 2 дня, месяц скитаний, полтора на губе, теперь считал минуты, часы проведенные с матерью и приближавшие его к заветной цели: к родному дому.
Приехав домой, почувствовал такое облегчение, что вот-вот и полетел бы. Витька вздохнул полной грудью знакомый воздух, оглядывая все вокруг. Ни чего не изменилось. Тот же тополь, та же детская площадка, подъезд, дверь, квартира, отец. Батя от радости тоже не удержал свою скупую слезу, обняв сына, усадил за стол. "Ну все. Я дома!"
Эпилог.
Две недели пролетели быстро. Но за это время Витька отъелся, отпарился, заметно поправился, наконец-то отоспался, и тут пришла опять повестка в военкомат. Мать взбунтовалась и добилась, что бы Витьку призвали в родной город. Это тоже стоило для родителей не малых для их зарплаты денег и нервных сил, но жизнь сына дороже всего. Оставшееся время службы протекло без особых приключений, и Виктор на совсем вернулся в родимый дом. А ребята, оставшееся на базе, попали в кровавое месиво декабря 1995 года в Чечне, их дальнейшая судьба мне не известна.
Еще долго во дворе ходила его история, искажаясь и преувеличиваясь. К сожалению, она только и осталась чужой интересной историей, не заставив ни кого даже задуматься над ней. Она лишь добавила еще один страшный эпизод судьбы Кривого, обыкновенного дворового мальчишки.