Весенний луч украдкой заглянул в роскошную спальню и рассеял свой утренний свет по широкой супружеской постели. Боясь спугнуть что-то интимное, он, розовея, стал двигаться по комнате и, осветив портрет в золоченой раме, висевший над кроватью, скользнул к белоснежной подушке, присматриваясь к спящим. У мужа было одутловатое моложавое лицо с отеками под глазами, его сладострастные губы были самодовольно выпячены, подчеркивая волевой подбородок, заросший щетиной. Он крепко спал с закинутой за голову рукой с зажатым кулаком. Луч отшатнулся, боясь застыть в его дыхании, и смущенно потянулся к молодой женщине, одиноко лежащей на другой половине. Она была совсем не похожа на улыбающуюся невесту со свадебной фотографии. Нежно лаская ее глаза и щеки, он попытался разбудить ее и замер у восковых губ, почти не издававших дыхания. Оторопев, он растерянно скользнул по ее красивой груди и остановился у мужской руки, удивленно увидев, что в его кулаке мечется живой свет. Луч бросился к нему на помощь, пытаясь пробиться сквозь сжатые пальцы мужа. Но кулак был сжат так крепко, что соединиться с кричащим светом не удалось, и, вздрогнув от облачной тени, луч потянулся к солнцу, надеясь возвратиться. В спальне сразу стало сумрачно. Но в кулаке продолжал бунтовать кричащий свет, освещая лицо спящей женщины. Наверно ей снился страшный сон. Она почувствовала прикосновение солнечного луча, но не смогла проснуться. Ночной кошмар, уцепившись за ее душевные переживания, терзал измученное сознание, не выпуская из странного темного колодца. А она вздрагивала и всхлипывала во сне, пытаясь по-кошачьи приоткрыть глаза и дотянуться рукой к мужу, лежащему рядом. Но колодец давил на нее глухими сводами и душной полутьмой, держа в фантастическом сне, который трудно было не воспринимать за реальность. Она лежала на дне и босыми ногами ощупывала шероховатую землю, натыкаясь на грубые бугры, похожие на мозоли. Было темно. Но ей казалось, что от ее лица, рук, и волос исходит серебристое сияние, и по ней бегут искры света. Всматриваясь в кривой горизонт, она с трудом смогла различить слабую полосу то ли рассвета, то ли заката. Задыхаясь от ужаса, она пыталась определить, где очутилась. Утро долго не наступало, и она стала искать выход, двигаясь по кругу вдоль странной извилистой борозды. Колодец оказался безводным, с искореженными стенами, издававшими запах плесени. Боясь поскользнуться, она в бессилии опустилась у ствола небольшого дерева, ствол его был немного шероховатый. Проводя по нему рукой, она пыталась нащупать ветку, чтобы прикоснуться хоть к чему-нибудь живому. Но оно было мертвым. И женщина тихо заплакала в растерянности, прислонившись к нему спиной. Ей было страшно закричать и позвать на помощь, потому что тот, кто ее сюда бросил, мог быть рядом и услышать крик. Она не могла сосредоточиться, так как сознание передвигалось в каком-то вязком и липком веществе, похожем на растопленный воск, и она стала убеждать себя, что видит кошмарный сон, и если это все-таки сон, то он должен когда-нибудь закончиться. И он просто хочет указать ей путь спасения из жизненного лабиринта. Сначала она не могла вспомнить о себе. Вспоминалось зеркало, висевшее в спальне. Но, как она не силилась, всмотреться в него лицо искажалось и расплывалось. Казалось, что зеркало настроено против нее и хочет заманить в зазеркальный лабиринт, где она будет бесконечно блуждать в поисках себя. Возмущенно она стала в ярости разбивать его, вскрикивая от боли. Ее руки и босые ноги кровоточили. В страхе ощупывая свое лицо, она начала вспоминать, что сама завела себя в этот лабиринт, легкомысленно выйдя замуж. Все ее считали счастливой. Муж был обеспечен. Она была ограждена от обычных проблем. Они жили за городом в комфортном доме, и мама, приезжая, старалась убедить ее, что она за мужем, как за каменной стеной. Но она быстро поняла, что он не способен любить, и его стена превратилась в ледяную глыбу. И только свадебная фотография напоминала об иллюзии счастья. Тогда она парила от своей любви. Он всем пустил пыль в глаза шикарной свадьбой на берегу живописного озера, поразив тем, что разыграл сцену из старого фильма, приплыв на яхте под алыми парусами. Столы были изысканно сервированы. И она светилась сказочным счастьем. - Горько, горько, горько - предупреждали шутливо гости за свадебным столом, поднимая бокалы. - Горько, до тошноты горько, - отзывается теперь мокрая подушка в роскошной спальне. Хозяин ее счастья часто засыпает, отвернувшись, напоминая о себе запахом спиртного. От страсти ничего не осталось. Ей стала неприятна даже редкая близость с ним. Он не настаивал. И стал похож в любви на ленивого пса, который изредка подбегает к дереву, чтобы пометить свою территорию. Она же продолжала перед всеми играть роль любящей жены и никому не рассказывала о своем одиночестве. Муж закрыл ее от друзей, был против детей и не хотел, чтобы она работала. Иногда он выставлял ее напоказ, как красивую куклу, а потом выискивал повод для упреков и ревности. Сам же становился все больше похожим на плотоядного паука, засевшего в своей денежной паутине и презирающего мир, кормящий его. Ее же заматывал в липкие нити светской жизни, где она чувствовала себя дикой бабочкой, пытающейся летать у света обжигающей лампы. Постепенно ей надоело бессмысленное лицемерие толпы, пляшущей в безумном денежном хороводе, забыв, что часы их жизни не возвращают ни минуты, и могут внезапно остановиться, если они не выиграют в денежном марафоне. Она внешне мало изменилась, но с вызовом представляла себя белой вороной, оставаясь там чужой. Со временем она все больше стала предпочитать одиночество. Рассматривая себя в зеркале, молча общалась со своим грустным восковым отображением с потускневшим взглядом. В компьютерном мире она быстро уставала, понимая, что в нем проще всего прятать мысли и чувства. В фильмах и телепередачах ее преследовала агрессия. Даже шум дождя порой не навевал ей спокойных снов, напоминающих о походной палатке. Оглядывая покатые своды, она прислушивалась, не сочится ли вода. Тревожные воспоминания сдавили горло разъедающей горькой солью. Но и здесь, в кошмарном сне, она даже шепотом сразу не могла себе признаться в том, что несчастлива. Cо стен колодца на нее смотрели уродливые химеры, которые, казалось, видели ее насквозь, и перелистывая годы жизни, с презрением корчили рожи. Она отвернулась от них, страдая от нестерпимой жажды. Сумрачный свет не изменялся. Время остановилось. Ни дня, ни ночи. В полутьме колодец сжимал кривые стены, грозясь раздавить. Она замерла, умоляя Бога прогнать страшные видения, пытаясь спрятаться за странное дерево, но прикоснувшись горячей щекой к его прохладному стволу, отпрянула от липкой слизи вытирая лицо. Осторожно она стала двигаться в полукруге, направляясь к извилистому изгибу, освещенному тусклым светом. По нему было проще подниматься вверх, но у самого края был опасный уступ, преграждавший выход. Собираясь с силами, она сжимала онемевшие руки. Тусклый свет еле пробивался сквозь грубые щели. Клочья тумана извивались у босых ног. Растрепанные волосы прилипли ко лбу. Она осматривала стену, не решаясь сдвинуться с места. Ей редко приходилось принимать решения в реальной жизни, так как муж превратил ее жизнь в театр абсурда, где он как кукловод дергает ее за ниточки, заставляя играть по его прихоти. Дно колодца усиливало иллюзию уродливой сцены, на которой она выворачивает свою душу. Гомерический хохот химер, преследовавший ее, усиливал предосторожность от новой западни. Сжав виски, чтобы не слышать безобразных видений, она стала двигаться по краю сцены, как актриса, твердя заклинания, призывающие светлых театральных духов. Звуки ее голоса отражались многократным эхом одиночества, вызывая и оживляя родственные души. Искры серебра, брызгами взлетали с ее рук и волос звездной пылью, рассыпаясь по сцене и создавая зыбкий мираж Датского королевства. В полосе мерцающего света появилась скорбная толпа с факелами в призрачных руках. Дым от них развевал запах плесени и напоминал о забытом запахе церковных свеч. Их верой был Гамлет. Вязкий туман расступился перед ним, и ей казалось, что перед ним отступает примитивный мир современности, в котором все реже задумываются о праве быть личностью и о поиске смысла жизни. Её губы повторяли за ним извечный монолог выбора. И Гамлет, ощутив её боль и страдание, преклонил голову и, пытаясь утешить, подал призрачный платок. Но она не посмела прикоснуться к его руке. Горячая волна отхлынула от сердца и отбросила ее к сырой стене. Мелькнувший луч солнца разрезал сцену, отделяя её от мира фантазии. Идеальный образ стал таять, а она пыталась объяснить, что сегодня и женщины обязаны спрашивать себя - Быть или не быть? И не торопить свою судьбу, чтобы не жить с придуманным счастьем, становясь модным отражением в зеркале с дорогой оправой. Ведь время в подвешенных часах дразнит, как карикатурным маятником, сильными личностями, ловкими и хваткими, но потом оказывается, что мужские черты не доступны "пустым глазницам в черепах". И этот маятник, как гильотина, отрезает живую любовь. И теперь время жесткого выбора и более беспощадного перевода Шекспировских строк: - Я есть или меня нет? - Вот в чем вопрос. - И если Я есть, то смогу уйти от пустоты в неизвестность, чтобы узнать, для чего Я есть. Хотя я вряд ли смогу встретить тебя в своем мире. Манящие галлюцинации померкли, стирая театральную сцену, и она начала подниматься по опасному изгибу колодца, жадно вдыхая свежий воздух, поступавший из верхних щелей над уступом, но, ухватившись за него рукой, она с ужасом осознала его живую пульсирующую плоть и, скользя ногами, сорвалась вниз. Очнувшись под деревом, она поняла, что не может проснуться, и кошмар не отступает, доводя до безумия. Голова кружилась в ватных тисках, и её опять окружили фантасмагорные призраки. Руки были в ссадинах. Корявое дерево мучительно царапало кожу. Она так страдала от жажды, что стала отгонять видение чудовищной бестии, алчущей свежей греховной крови. Отказавшись от игры в замужество, ей было трудно представить, как она сможет выжить одна в неизвестности. Так может, не стоит просыпаться, и лучше остаться в этом бесконечном сне? Наверно, она не от мира сего, раз её идеалы остались в забытых веках. Зачем просыпаться, чтобы опять страдать, надеяться на новое счастье? Она плакала, глядя в безлунное небо, и слезы отчаяния звали утренний свет, чтобы возвратиться в мир весны с волнующим запахом сирени. Услышав её, пробивающийся солнечный луч соединился с сияющими искрами у ее волос, и окрасил колодец розовым светом. Она закружилась в радужной игре света, и вспоминая любимую музыку. Радужные блики света, отгоняя кошмар, зазвучали Лунной Сонатой. Она вспоминала музыку и представляла, как по холодной ночной дороге влюблённый композитор спешил на свидание. Порывистый ветер бросал на крышу кареты потоки холодного дождя. Но он не хотел пережидать непогоду и, ликуя, требовал быстрее гнать лошадей. В кромешной тьме усталые лошади сбились с пути, и карета увязла в грязи до утра. А он, беснуясь и страдая, звал коварную луну, умоляя её вырваться из мрака дождевых туч и донести свет любви ожидавшей женщине. Но дождь хлестал плетью по бунтующей страсти, не выпуская луну, пытаясь восторжествовать над стихией любви. И внимая его мольбе, его душа закричала страстной музыкой и вознесла любовь в божественной сонате, восторжествовав над стихией. Не думая о грубом стволе, женщина обняла его рукой, вспоминая о детстве, о полетах в голубых снах. Уже тогда она становилась мечтательной струной, отзывающейся на всё светлое. И сейчас музыка набегала чистой волной, возрождая и оживляя в ней каждую каплю воды, смывая грязь потерянных лет. Аккорды ударной волной расшатывали темные своды колодца, и она закричала, впервые услышав свой голос во сне. Мгновенно у горизонта появились два темных облака, приближающихся к ней в зеленой дымке. Они осмысленно, с удивлением рассматривали её на дне колодца. Рука ее вздрогнула. Голос рвался выдохнуть крик о помощи. Но безразличные глаза оказались глазами спящего мужа. Потрескавшиеся от жажды губы прошептали: - Свободна? Ведь это его глаза., а ты в его кулаке.- И сжав горло рукой, она с омерзением провела ногой по жесткой ладони, резко отодвинувшись от его пальца, который был уродливым деревом в её кошмаре. Взгляд её отшатнулся от чужих глаз и столкнулся с разбитым зеркалом, которое тут же спрятало мелькнувшее отражение. Оно пыталось удержать её, вцепившись в свою дорогую оправу, пугая наплывающими уродливыми мертвеющими лицами, чтобы она не смогла себя вспомнить. Но она снисходительно засмеялась, потому что уже вспомнила свои любимые фотографии от маленькой девочки до цветущей женщины. В побелевшем зеркале спокойно отразилась независимая улыбка, и оно в недоумении рассыпалось у её ног серебряной пылью. И сразу луч солнца прорвался к ней, растопив воск её лица. Она проснулась и, отодвинув мужскую руку, вышла из спальни.