Аннотация: Продолжение Противоядия.Окончательная победа добра. Наверное.
Его не встречали.
Так сильно злятся? Ну что ж.
Он огляделся. Люди называли небесами вовсе не вихри зарождающегося света. Небеса людей - слои различных газов, ему объясняли каких даже, но забыл, забыл.
За тысячелетия небеса поменялись. Раньше были пещерой, теперь - огромный дом.
В коридоре выстроились доспехи, он ткнул щит, тот покачнулся. Ангелы предпочитали сражаться без оружия - пока люди не стали рисовать латы на всех иконах.
Ладно Михаил, чья мощь изначально не помещалась в оболочку; ладно Люцифер - ну вот кто б что запретил Люциферу, хоть рог, хоть три ноги, хоть меч - но Рафаил? Рафаил весь двадцатый век одной дланью исцелял, второй насылал болезни. Когда бесконечные перемены обернулись бесконечной войной?
Когда Гавриил додумался из лилий творить копья? (но идея хороша)
Под полом плавали радужные искры, расходились при каждом шаге.
Музыка лилась из-под дверной щели. Да там же его спальня! Или, как провозгласила Аврора однажды - Престол Господень.
Он повернул ручку.
Свирелью звучал общий глас ангелов, рев морских волн рассыпался треском бубнов, перекаты континентальных плит замирали эхом органа. В огне затухали гитарные переливы.
Музыка горних сфер, или, по-честному, шум небесной стройки.
Он качался на носках, впитывая мелодию.
Ангелы замолчали. Сияние крыльев ослепляло, сталкивалось друг с другом, рождались новые оттенки света.
Почти весь спектр. Кроме пяти глубоких цветов. Архангелы не вернулись на небеса.
- Аллилуйя, - сказал он. - Есть что пожевать?
Рев мотора вспарывает тишину.
Где тонко, - думает Уриил, - там и рвется. Покой склепа не нарушить и цыганскому табору. Городскую ночь истыкали фонари, словно люди боятся спать.
- Эй, ты! Уматывай отсюдова!
Окна зажигаются - кто-то только и ждал повода.
- С радостью, - отвечает Уриил, - я вообще поссать заезжал, у вас дворик удобный.
Мотоцикл везет Уриила вдоль яблонь, цветки белыми огоньками проступают на ветках.
- Охальник! Невоспитанная молодежь!
Ночью густеют запахи, около клумбы с пионами Уриил почти вязнет.
- Ха-ха, спасибо!
Вслед доносятся крики, но мотоцикл уже выпутался из плена.
Господь сказал как-то:"ты особенный, тебя я создал лишь наполовину". Господь прирастил к Логосу сгустков двадцать света. Господь залатал все черные дыры. Господь - скотина, поступил по-своему, хотя Уриил, тогда еще безымянный, требовал оставить в покое. "Я не могу", отвечал Господь, "ведь мы с тобой тут единственные живые. Живое не бросит живое, понимаешь?"
Господь аж подпрыгнул, когда Уриил утряс дополнительный свет в нечто компактное.
"Какой облик! Это ты сам придумал? Ну-ка повернись! Ого, какая конструкция. Вот это идея!"
- Что-то тебе это не помешало смотаться черти куда.
Уриил задирает голову, звезды прячутся за облака, под взглядом лопаются фонари. Один архангел приносит разрушений больше, чем районные хулиганы вместе взятые.
- Я не собираюсь тебя прощать, - говорит Уриил. - Прощение - удел людей и твой, Боже. А у меня Логос.
Ветер бьется между домами, Уриил прибавляет газу.
***
Мария из Йорбурга
Она открывает глаза, небо такое чистое, люди еще не запачкали небо дымом бомб.
Она ведет ладонью по траве, не ярко-зеленой, но нежной, танки пока не втоптали ростки в землю.
Она прислушивается, шумит вода, ГЭС не поменяли русла рек, есть чему течь.
"Прошлое? Серьезно, прошлое?", - спросил Уриил. После Армагеддона он принял изначальный облик, где шрам через щеку, борода, опаленные Логосом брови. - " Если ты пытаешься искупить грехи перед той душой, то нет никаких грехов. Не сьешь ты ее, она бы обернулась в ничто"
Бог придумал сначала, люди нашли закономерности потом. Люди способны познавать мир, но убивают то, что изучают. Рафаил поглотил душу человека, заставили, не заставили - поглотил же.
"Ее путь пройден не до конца", ответил Рафаил. - "Она хочет завершения. А по карме там выходит..." Зонтик складывался в бандану, Уриил не слушал.
Уриил не знает, где искать.
Она отряхивает юбку. Иногда, как проснется, мысли в голове странные крутятся. И картинки. Картинки - страшные. По полям идут огромные чудища. У каждого из сопла пышет огонь. Она спрашивала, не так ли выглядят драконы. Не так.
Или, вот, ей снилось: в воздухе повисла красная пыль. Люди покрыты пылью с головы до ног, не у всех ноги есть, не у всех и головы. Вдали грохочет, а с ее рук нисходит зеленое пламя, падает в землю, и ноги-головы отрастают.
Она рассказывала на исповеди. Пастырь велел не сочинять, " ибо ложь от лукавого"
- Мария, ты работать идешь? Жара схлынула!
Нить за нитью золотистая паутина оплетала его. Душа вспоминала себя, он не мешал. Она наступала - он поддавался. Первыми растаяли крылья. Крылья надоели, еще когда черными были. Копоть Ада не смыть ангельской невинностью. Ангельская невинность, как выяснилось, вещь эфемерная.
Потом пропало сияние - то, которым Господь наделил его.
Цвет человеческой души неоднороден, похож на вкрапления радуги в серый булыжник.
Он смотрел, пока полный спектр света не органичился людским сознанием. Красок поубавилось.
Мир стал плотным, возникли границы.
Последним ушло имя.
- Рафаил, - произнес он, лента времени крутилась в обратную сторону, - Кто это?
Мария из Йорбурга поднимает очи к небесам. Расходятся облака, солнце отражается в зрачках. "Я не ведьма", - говорит Мария, - "Я лишь слышу ангела". Подруга Марии заламывает руки. "Не смей, молчи!" Крупным планом показывают хворост. Огонь выползает из-под нижних прутьев. "Не-е-ет", - кричит неудавшийся возлюбленный Марии. Долго кричит, секунд тридцать. Люцифер успевает задернуть шторы. "Я не умру теперь никогда", - произносит Мария, Люцифер жмет на паузу.
Вот, вот это выражение лица - отрешенное, безразличное, когда глаза отсвечивают зеленым. Не талант у актрисы внезапно проснулся, и не цветные линзы выпали. Любой вариант одного события разветвляет ось времен. Этим и забавны исторические драмы. Вселенная стремится пригладить ось: все варианты похожи. В предыдущем мире Мария никогда не слышала ангела, просто сошла с ума. Рафаил изменил основополагающий факт.
- Рафаил, - говорит Люцифер, он приближает лицо к монитору, - эпос "Горение Марии" похуже некоторых драм обо мне. Не всех, увы.
Люцифер за двадцать лет просмотрел множество интерпретаций собственного падения. Прочел множество литературных версий.
Чуть не написал авторам особо
дикой книжонки, но те бы на радостях сочинили еще одну. Нечего глупость поощрять.
Люцифер смотрит в монитор.
- Знаешь, Рафаил, ты всегда казался мне самым тихим и мирным из архангелов. Ты делал, что тебе приказал Господь. Когда ты спустился в Ад, я думал, ты не вернешься. А ты вернулся другим. Жаль, тебе меня не найти, любопытный вышел бы разговор.
Люцифер расплел торок Михаила на сотни ниток и связал шелковую веревку - авось кто-нибудь повесится. Веревка уплыла в Киото. С крестиком Люцифер обошелся проще - подарил пятилетней девчонке Шошанне.
Ангельским всевидением Люцифер не пользовался двадцать лет. Интересно, а как Рафаил умудрялся скрывать собственную сущность? Мария из Йорбурга и исцеляла, и предсказывала.
- Тебя никто не искал, да? - говорит Люцифер. - Особенно Михаил.
Имя словно зависает в воздухе. Люциферу стоит прищуриться, и увидит он росчерк синего света.
Михаил помнит Люцифера слабым.
А никто не должен, никто.
Она стелется в травы, вплетает между корнями волосы, пыльцой оседает на брюшке пчелы.
Она туманами покрывает горные вершины, дождем проливается в реки, водорослями тянется сквозь воду.
Она пригревается на спине пятнистой кошки
Кошка мурлычет древнюю как мир песенку. Древнее как мир имя.
Рафаэль, Рафаэль, Рафаэль, - перекатывается в пушистом животе.
Рафаэль, - подхватывают облака, они манят белой, невесомой мягкостью, надо поймать ветер, и он отнесет на небо.
Имя тебе Рафаэль.
Имя мне Рафаэль.
Два потока света схлещиваются, два водопада распадаются, Всевышний сидит под воротами в Царство Божие.
- Ну привет, - говорит Всевышний, - че как?
- Здрасьте, - отвечает Рафаил, - давно ждешь?
- Да только две сотни лет.
Всевышний не поднимается, и Рафаил устраивается рядом.
Изнутри по арке бегут разноцветные круги.
Всевышний смотрит в глаза Рафаилу.
- Это все не зря, - произносит Рафаил. - Это никогда не было зря.
- Твой труп испортит ей вид из окна , - сказали откуда-то сверху, - А ты попадешь в Ад.
Цуне-сан уронил веревку - тонкая, шелковая, особого морского плетения, нигде не найдешь.
Дедушка считал, Цуне-сан олух, и самурая, да ладно самурая, достойного члена японского общества из Цуне-сана не получится. Отметки ниже среднего; в додзе ударили по голове, и бабушка запретила возвращаться "на верную смерть", с работой тоже не гладко. Мокиту-куна взяли позже, а уже начальник отдела.
Цуне-сана чужие успехи не волновали, его мало что по жизни волновало. Кроме, пожалуй, отражений неба в листьях акации да предрассветной дымки над городскими фонтанами.
Цуне-сан любил красоту. Его завораживала ветка цветущей груши, он мог часами смотреть, как бьются в росе радужные всполохи. Мир требовал "работай тяжело, чтобы никто и никогда не упрекнул тебя". Цуне-сан подчинялся, пока не встретил Тихиро. Это Тихиро сказала:"зачем жить, если ты живешь некрасиво?" Это Тихиро пела страшные детские песенки тонким звенящим голоском ("здравствуй, демон, унеси меня из до-о-ома"). Это Тихиро открыла Цуне-сану новый вид красоты - красоту человеческую. Тени скатывались во впадинках ключиц Тихиро, резали кожу синими полосами, по волосам Тихиро гуляла солнечная волна. Цуне-сан слишком поздно осознал, что любит. Тихиро успела уволиться. "Я думаю попутешествовать, понимаешь?"
Он все понял - и решил красивым суицидом отпраздновать ее отьезд.
Во дворе Тихиро росли липы, одной - самой корявой, самой живописной - Цуне-сан отвел роль виселицы.
И да, эту липу Тихиро созерцала по утрам.
Цуне-сан задрал голову.
Листва зашевелилась.
- Я не верю в Ад, - уведомил Цуне-сан. - Это невежливо, осуждать других.
Через изломы коры шествовал муравей. "Ах", подумал Цуне-сан, - "муравейник и не заметит твою гибель"
- Мне все равно, - донеслось из листьев, - Я говорю, как будет.
Цуне-сан поднял веревку.
- Она уедет. Я не смогу жить без нее. Если бы высшим силам было угодно, они придумали бы другие правила.
Рассветом забрызгало стену дома Тихиро. Цуне-сан расправил складку рукава. Шелк мнется, надо поторопиться. Цуне-сан не гейша, секретам ношения кимоно не обучен .
- Знаешь, - сказали, - ваша национальная одежда - вариация ангельских хитонов. Когда-то архангел Люцифер был здесь, его запомнили. Вы, люди, всегда запоминаете самое несущественное. Апокалипсис забыли, а скачок цен на нефть после, разумеется, нет.
Ветки задрожали, взметнулись листья. Что-то заскользило по стволу.
Цуне-сан отпрыгнул.
Порвалось кимоно.
Да, Цуне-сан видел много красоты в жизни. Он преследовал красоту, жил ею.
Цуне-сан натянул кожу на виске. Существо выглядело почти как человек. Люди не светятся и при лучевой болезни. Сияние залило двор, не красота - нечто большее. Рядом с этим существом Цуне-сана оставил страх. Мир не угрожал дверным скрежетом, кромешной тьмой, смутными силуэтами.
- Я не верю в честную игру, - сказало существо. Глаза отдавали невыносимой синевой, заоблачной, - Но ты не пробовал сообщить о своей любви?
Цуне-сан зажмурился.
- Это не приходило мне в голову.
Уинстон-Сейлем, штат Северная Каролина, США
Красавчик, сказала она, не хочешь ли купить немного любви?
Стояла ночь, и асфальт казался сияюще-белым от электрического света. Машины акулами бороздили кварталы, из клуба доносилась мерная дробь барабанов.
В такую ночь, сказала она, тяжело быть одному, наверное?
Она сняла черные очки, чтобы предьявить товар лицом. Пэт считал, у нее красивые глаза, особенно когда зрачок расширяется под дозой.
Только не видно ничерта, город превращается в сверкающее облако.
Она предлагала себя сверкающему облаку раз за разом.
Могу сделать скидку, сказала она, пахнет от тебя, как от райского сада. Ты часом не ангел, дорогой?
Она засмеялась, все знают ведь, что ангелам не нужна любовь.
- Меня интересует, - сказали ей, облако рассыпалось, в мире появились углы домов, квадраты окон, - почему недостаточно убить Зверя? Почему вы по-прежнему мучаете себя и других? Мне очень не нравится мысль, что труд Люцифера прошел впустую.
Ночной клуб гудел по-пчелиному, медовый свет плескался в черных фонарных сотах.
Она поднесла ладони к лицу, лак потек с ногтей, словно расплавленный воск.
- Шошанна, - собственное имя обожгло. - ты опять ищешь, как бы быстрей закончиться?
Шошанна закричала, но этот голос нельзя заглушить, поднялась с глубин древняя память.
Попробуй игнорировать архангела Михаила.
Каменчук, Россия
Уриил заходит в кафе "Панамка". Плюс два балла за оригинальность. Раньше придорожные закусочные попадались скучные, "Татьянка" или "Аннушка", однажды - "Алевтина".
Владелец кафе назвал дочь Панамой? - думает Уриил. Ему лень включать ангельское всеслышание.
Со стойки доносится клекот радио.
Официатка, сияя, смотрит перед собой.
Уриил оглядывается - скатерти в красно-белую полоску, вазочки без цветов.
- Искусственные цветы хуже искусственных мозгов, - говорит Михаил. Он занял столик у окна.
Перед Михаилом сбились в кучку креманки.
Уриил садится напротив.
- Ты хоть деньгами заплатишь? Или как обычно?
Михаиил смеется. На нем тот же костюм, что был в последнюю встречу. Галстук затянут до горла.
- Удавиться решил? - спрашивает Уриил. - Серьезно, ты хоть отдыхал?
Михаил вскидывает руки.
- Оставь это. Я ищу, мне некогда.
"Люцифера, конечно, жаль", - думает Уриил, - "Но за судьбы мира я переживаю больше. Михаил же не перед чем не остановится".
Бандана жжется, Уриил снимает ее.
- Скажи, - произносит Михаил, он поднимает глаза, и Уриил вздрагивает, - что если Люцифер... Ладно, забудь.
Михаил растягивает губы - уже не улыбка, еще не оскал.
Жаль, архангелы не спят. Пока у тебя есть крылья, тело только внешне человеческое. Чем дольше ты крылья прячешь, тем больше приобретаешь сходства с Господними Любимчиками. Умереть даже можно, не по-настоящему, а так. До первого воскрешения.
Михаилу не помешало бы забыться, века этак на четыре. Люцифер отойдет как раз, сможет участвовать в конструктивном дискурсе.
Уриил вздыхает. Что за напасть - быть старшим?
- Знаешь, Люцифер не дурак. И если ты его не нашел, значит, он этого не хочет.
- Да? - спрашивает Михаил. Верхняя креманка лопается. - С каких пор ты у нас специалист по взаимодействию? Сам сбежал от Отца.
Некстати официантка вышла из священного ступора. Закономерно, правда - образчик чистой красоты покинул планету.
- Дурак, - бормочет Уриил, - Влюбился бы в земную женщину или земного мужчину, да хоть в енота небесного! Боже, отсыпь Люциферу удачи.
Небеса
Михаил опускается на одно колено. Крылья сложены, ветер пробегает по перьям.
За спиной Михаила пылает белое зарево. Белая фата невесты, белый саван - ненапрасно люди считают белый цветом начала и завершения.
Михаил поднимает глаза. Нет в них почтения. Не так ангелы с итальянских фресок взирают на Господа. Михаил первым нашел другой обьект поклонения. И слава, слава случайности сей.
- Добро пожаловать, - говорит Михаил. От голоса взбивается белая пена. - Как добрались, Отец? Без пробок?
- Пробки были в обратную сторону.
Он разглядывает Михаила: все-таки, шестьдесят веков не виделись.
Хитон трансформировался в офисный костюм, вместо торока - галстук.
- Тяжело было без плана?
- Справился.
Михаил улыбается, очень нежно. Когда Адам с Евой появились, они всего боялись. Травинка вызывала дикий страх, что уж об ангелах говорить. Один Михаил не пугал новорожденное человечество. Оно засыпало под сенью Михаиловых крыл.
Хотя - можно Логосом поклясться- милосердием Михаил не отличался.
- Спас мир путем хитрых манипуляций?
Улыбка сползает с лица Михаила.
- Что, прости?
Уже Архистратиг, предводитель Небесного Воинства, тот, кто умылся кровью врагов своих, а из кожи врагов своих смастерил плащ.
- Это, - продолжает Михаил, - мне говорит отец, бросивший детей на произвол судьбы? Отец, который предпочел взвалить тяжкое бремя по воспитанию человечества на плечи старших сестер и братьев? Я правильно понял?
Белизна оттекает вглубь, мир позади Михаила в разводах и трещинах, черный ток пробегает по плечам.
Отец ( ну Михаил так старательно поминает эту функцию) наматывает электричество на запястье.
- Люцифер снова сбежал, не взяв тебя с собой?
Долина смертной тени, Коллективное Бессознательное
Михаил падает. Сквозь него проходят травы, колышутся, как под водой. Из груди выступает фиолетовая кисть колокольчиков.
Небо стало янтарным.
Большой и указательный пальцы заключают солнце в рамку.
- Бесполезно, - говорит Михаил, он опускает руки. - Средств недостаточно. Цели непрозрачные.
Люцифер сказал, когда все закончилось, вообще все: "Я не понимаю тебя". Из губы Люцифера сочилась кровь, на шее виднелись синяки. Крылья не отросли, плотность тела оставалась почти человеческой. Люцифер водил ладонью по тростнику, словно хотел запомнить ощущения. "Разве тебе не кажется", - спросил Люцифер, - "что ангельское духовное мировосприятие не самое интересное из мировосприятий?"
Люцифер был так близко, дыхание можно расслышать, коснутся можно - другое несущественным стало.
"Нам не снятся сны", - слова звучали невнятно, Люцифер проваливался в летаргию трансформации - "Вот тебе бы что снилось, как считаешь?"
Михаил улыбается. Он закрывает глаза, хоть знает - увидит переливы небесных сфер, блуждающие огни вселенских частот. Двадцать ипостасей божественной любви.
Вспышка поглощает кухню, сжирает раковину, окно, полку со специями.
"Странно", - думает Люцифер, - "Он же туповат".
- Стучаться, конечно, ниже твоего достоинства.
Гавриил встряхивается, как собака. Осколки разлетаются, Люцифер морщится - не забыть проверить цветы. Ни одна уважающая себя орхидея не распустится после такого.
Тлеет край занавески. Люцифер достает огнетушитель из-под стола.
- Мне бы ты не открыл, - говорит Гавриил. Он разглядывает Люцифера, будто впервые видит. - Через окно эффективней.
Гавриил не изменился: те же рыжие волосы, те же веснушки. Та же оттопыренная в смертельной обиде губа. Что, дитя, опять Воинство не слушается?
Пена клочьями свисает с занавески. Орхидеи точно возмутятся, Люцифер прячет огнетушитель.
- Ну и чем обязан?
Гавриил распахивает холодильник.
- После помилования ты к нам даже не зашел.
- Ты пал?
- Просто покинул наше скорбное заведение, - отвечает Гавриил, он принюхивается, - это голод, да? Без крыльев ты вроде бы не совсем ангел, тело становится плотней, начинает требовать странного.
Когда Люцифер только-только спустился, он ел все, до чего мог дотянуться. Через три отравления Люцифер пришел к выводу, что пища - коварное изобретение Господа.
Со сковородки срывает крышку, хлеб выпутывается из целофана.
Гавриил гипнотизирует еду.
Люцифер прикрывает рот - уголки губ ползут вверх.
- Как ты меня нашел, - говорит Люцифер, чтобы встреча не превратилась в мечты Михаила. Где все поют, обнимаются и плетут веночки. - Очевидно, скоро сюда прилетит Воинство вместе с Архистратигом?
Гавриил давится булкой.
Воздух наполняется электрическими вихрями, молнии змеятся по холодильнику, перетекают через раковину.
- Тебя один Михаил и интересует, да?
Люцифер поднимает горшок с орхидеей вида Acineta densa.
Ростки нежные, еще испугаются. Куда бы переставить?
- Вы два больных придурка, зацикленных друг на друге! Остальные вам всегда были до...до фонаря! - орет Гавриил. - Что прикажешь делать, когда твои старшие братья, любимые, между прочим, дерутся, а потом одного заключают в гребаную Бездну! Ты блядь подумал обо мне, когда шел с войной на человечество?!
- Я подумал, что теперь тебя уж точно никто не научит плохому, - говорит Люцифер. - Напомни, на чьей стороне ты тогда был?
Стекают молнии в раковину, та дребезжит.
Гавриил опускает голову.
- Следующий!
Богдан подозревает, что педиатр - это эвфемизм. Богдан - ужас на крыльях ночи. Тот, кто прячется в темноте. Звезда подкроватья.
Ни обезьянка Чучу, ни робот Евгений не могут обмануть иных проницательных детей.
Им родители внушают:"вот не будешь слушаться, придет врач, и как вколет укол!"
Дети готовятся к встрече. Зубы сцепят - не видать тебе гланд моих, чудовище!
Пальцы Богдана в царапинах и укусах, у него кошки нет.
"Вы еще молоды", - утешает завполиклиники, - "Вы привыкнете"
Богдану не надо привыкать. Пусть рыдают, пусть убегают. Хуже, когда лежат и смотрят перед собой. И матери молчат, потому что второй курс химиотерапии не помог.