Этот дядя выглядит как иностранец, не молодой, но и не сильно старый. Мы его встречали в подворотне, в экстерьер которой он явно не вписывался. Он всё о машинах рассуждал, это его любимая тема.
Одет он стильно, даже более чем, как дипломат, или очень богатый человек. Он покинул нас в здании, которое снаружи напоминает большой театр, колоннада, ступеньки широкие, портик в римском стиле. А мы остались внутри огромного фойе, больше напоминающем вокзал, зал вокзала. Вообще правильно и то, и другое. Ибо он большой актёр, и он собрался ехать на своей машинке.
И каково же было моё удивление, когда я увидел то, на чём он ездит. Да это не машина, скорее машинка. Четырёхколёсное инвалидное кресло. Как этот большой, рослый дядя в неё вмещается? Как эта машинка его возит? И тут-то вспоминаешь все его намёки и все разговоры о машинах. Этот стильный любитель машин, человек обеспеченный, но сам ездит не знаю на чём. Однако не всё так просто. Машинка непростая, а высокотехнологичная ступа, и он восседает в ней не иначе царь кащей, как минимум Цезарь! Это как инвалидное кресло известного астронома, нашпигованное всем чем можно и не можно.
И вот, этот, тоже инвалид, он считает себя чем то особенным, арийцем, а его отличительная черта - седые усы. Он не римлянин-ариец, скорее шотландец, юбки нехватает клетчатой, к его стильному костюму. И одет он всегда с блеском, это тоже отличительная черта. Возможно юбка у него и есть, возможно он даже ходил в ней. Возможно юбка с таким же блеском на нём седит, как и костюм, что на нём теперь. Так же плащ на нём тёплый, он в него укутывается. Достаточно приметный дядька, и выглядит как иностранец, и даже риссуется так же.
Итак, он сел на свою ступу технологичную хай-тек-ступа, как тот вампир восседает и тронулся, прямо ступеньками широкими вниз от большого театра и из вокзального фойе, когда вышел наружу.
Он чем то схож с одним американским актёром, не так чтобы очень известным, не так чтобы идеальное сходство, но схожесть есть, особенно усы. И по характеру, типичный арийский рабовладелец. Я не уверен, что он иностранец, но акцент достаточно убедительный. В разговоре заметен весьма.
Типаж этого актёра - богатенькие злодеи, так как напыщенный и очень важный субъект всегда представляется с кнутом, почему то. Посему актёр весьма подходит для сравнения.
Он всё судачил да про крутые тачки, а сам на ступе ездит, на инвалидной, на четырёх колёсах. Тем не менее машинка с блеском, как и каждая деталь на ней и в ней. И в кресле этой ступы этот Император. Все тона чёрные или тёмно-серые как его плащ, и он сливается с темнотой, почти. Как вампир прям, и поза соответствующая, и одеяние, современная нечистая силушка.
Это что касается главного героя нечистой силушки, за спиной которого нечто вроде большого театра на старте.
Что касается меня - не Иванушки, не дурочка.
Я на вокзальном пероне, но не торгую фруктами, даже не приторговываю. Я их перебираю, отбираю то что лежит. Там бурячок так себе, потисончиков малость. Ничего особенного, мало, да фрукты овощи уродились не очень. Под брезентом.
Что обо мне, я не интересен, тут вот что занимательно. Поезд "дружбы" на восток очередной проезжает. В нём нацгвардейцы, которые были полицаями, мне сдаётся. Имели все полномочия полицаев. Не все, но большинство. Есть и те, которым пофиг куда, они прощаются с близкими и родственниками. Все они едут в один конец, за врата шлакбаума, туда, на восток. И едут они в вагонах как на фронт, но я вижу их в автозаках. Всех в автозаках. Один даже заметив меня, активист, недоволен мной, тем, что я не такой как он. Но я не агент, однако кататься в автозаках не желаю.
Но этот активист, вот ему не уняться никак. Смотрит злобно и подозрительностью своей уже дыры на мне протрёт.
Но здесь появились два парня, которые тут и были, и собой меня прикрыли от назойливого и злобного активиста, даже с ним поговорили, один из них во всяком случае, даже напутствие высказал ему. И тот, потеряв ко мне всякий интерес, уставился в другую точку.
Эти двое парней, они тоже здесь на базар-вокзале. Не торгуют и не приторговывают, но прогуливаются как бы. А я, как бы фрукты перебираю, делаю вид. Волнуюсь несколько, чуть-чуть.
Итак, этот поезд в один конец, и пасажиров я вижу в автлзаках, окошки с решётками. Едут они в сторону пропускного пункта, где шлакбаум, направление на восток.
Я же занимаюсь в общем, перекладыванием овощей с места на место. И на стол тоже, бурячок на борщ, томаты, что нибудь ещё. Было время когда стол вообще пустовал. Впрочем он и ныне скуден.
А поезд дружбы с нацгвардейцами тоже не полон, но всё же не пуст, их достаточно, но и места свободные есть.
В городе большом, в Санкт-Питербурге стоит большое здание, многоэтажное, как хрущовка, которое, если смотреть сбоку, то слево набережная реки, а между первым и вторым этажом, опять же с того боку, там труба протянута толстая, газовая. Труба продырявлена в трёх местах, именно с этой стороны, не одна дырка, не две, а три. И валит невидимый газ, но и воняет, и травит так, что в десяти метрах можно отравиться, и даже в соседнем переулке, что справа от этого места, и там травануться можно. У меня даже голова закружилась. А газ взрывоопасный, спичку поднеси и взрыв гарантирован приличный. Так травит, что уже воздух наполнился этой смесью. Даже пространство затуманилось. Я заметил это и тут же помчался через дворы бить тревогу.
Я не знаю, но почему то этот дом явно напоминающий жилой, на самом деле как не жилой. Почему никого нет, хотя день, светло, впрочем я этого как бы и не замечаю, и даже ощущаю себя на территории некого предприятия, где и набережная не благоустроена, лишь берег пологий в небольшом отдалении. Но я естественно бегу в другую сторону от берега, через дворы.
И вот тут, оказался рядом некий друг и подключился своим участием. Я его не вижу воочию, но замечаю. Он достаточн важный весьма, но и прост, и не выделяется. Я забил тревогу, а он подхватил. И бежит, следует за мной, и не сразу сообразив что и где должно взорваться.
Это территория предприятия, но здание выглядит как жилое, грязновато-жёлтого цвета стена, сбоку во всяком случае. Значит оно жилое и есть.
Но на заводе тоже будет взрыв, как бы связанный с этим взрывом. И я вижу достаточно большую толпу этого взрыва, как колонну решительно настроенных и озлобленных "рабочих", а по сути профессиональных революционеров, которые не выделяются в этой толпе, а ею являются. Какие то они скукоженные, мрачные, озлобленные, и топчут широкими размашистыми шагами. Колонна немного забирает в право тёмной серой массой. Впрочем не такая уж и серая масса, и не такая уж рабочая, но тёмная...
Я же, бегу к набережной, а друг немного растерян, и не знает что делать, оглядывается по сторонам, словно кого то высматривает. Но никого высматривать не надо, но за мной надо бежать, ибо я кричу достаточно громко:
- Такси! Такси! Срочно, срочно нужно такси!
На набережной обычные люди, обыватели. Много женщин, которые взволнованы, напуганы срочной эвакуацией. Так что на набережной толпа ещё больше чем тех революционных рабочих.
Люди напуганы тем, что угроза взрыва весьма реальна. И толпятся вдоль набережной, в основном семьи, обычные граждане, среди которых очень много русских женщин. И я бегу среди них, и кричу:
- Такси! Такси!
К счастью люди расступаются с проезжей части, стараясь не загараживать на набережной. Законопослушные граждане и гражданки, русские.
А я бегу и как на зло нет машин. И толи пожарники, толи показалось и я кричу снова:
- Пожарники! Пожарники!
Слишком много внимания я привлекаю, учитывая, что намечен так же взрыв на заводе. Там толпа этих рабочих идёт решительным шагом. Среди них есть и дети, но, что то женщин не наблюдаю среди них. Дети мало чем отличаются от революционных рабочих, и одеты так же, и пропитанны тем же духом.
Чем то это напоминает события столетней давности. Даже революционные активисты такие же. Один, так вообще точь в точь такой же. И пинсне нацепил, на Троцкого не тянет, калибр не тот, но авторитетный активист, причёска почти лысый и не брит. Идейный вдохновитель.
Итак, толпа возмущённых взрывом рабочих, которым они сами и являются, шествует решительным шагом: дети налево через проходную, где стеклянные двери, а мужики прямо не очень широким коридором, но достаточным, и предоставленным им.
Но вернёмся ко мне, где и друг мой, который не совсем понимал что именно я делал.
Я прибежал на некий рынок, там ещё спуск небольшой. Собственно это даже не рынок. Я бежал с ним, с другом, и за ним, а он со мной, за мной. Поэтому я не ведаю кто кого вёл, и почему на рынок мы с ним прибежали, т.е. он со мной.
На этом рынке, женщина в белом холате стоит, и разложив товар свой перед собой, не важно какой, тем более, что он накрыт белой тканью, и товар тот большой. Левее замечаю в сторонке двух молодых мужчин. Совсем незаметно, что эти агенты, нверное мелиции или даже ФСБ. Совсем незаметно. Видит ли их мой друг? Не знаю, ведь он привёл меня сюда, т.е. мы с ним прибежали, и он за мной. Они стоят в сторонке и ничем не занимаются. А за спиной женщины в белом халате, уличная сцена, уж конечно не большой театр, зато с крышей. Женщина кудрява и белокура и её товар перед ней. Кстати, она чуть ли не единственная кто тут торгует. Но всё же вписывается в антураж торговли, потому как, именно это и не бросается в глаза. И в совокупности, я бы никогда не подумал бы, что и она агент специальной, экстренной связи. Ибо она так естественно смотрится, в этом белом халате, да с тлваром под белой тканью, когда вокруг и обстоновка соответствующая. Да и за спиной сцена, хоть уличная, но зато с крышей.
Я бы и не подумал, если бы мой друг вдруг не обратился к ней с запросом специальной, экстренной связи, как бы обнаружив её.
Однако другого выхода небыло. Тем не менее, всё же произошло ещё нечто необычное, вытекающее из вышеописанного. В руках у моего друга, откуда то оказался нож. Большое лезвие, охотничий тесак. И меня он случайно задел, даже край губы поцарапал. Совершенно случайно, ага. Более того, тут со мной истерика случилась, мол, - все мы умрём, погибнем, всем нам конец - запричитал я. И заплакал горько над этим всем. Но всё же, надо было погеройствовать, как то оставить после себя положительное впечатление, особенно в тот момент, когда меня простынёй накрывали. Я с героизмом и самоотверженностью добавил - пусть я умру, но зачем же всем прочим погибать?
Наверное не сильно прокатила эта моя героическая тирада с истерикой вкупе. Я под белой простынёй себя несколько неуютно чувствую. Как то даже совсем глупо получилось, и ахинея истерическая, и героизм не исторический.