У её квартиры словно,
я всегда стою в приёмной,
у неё там кто то снова,
сексуально избалован.

Бабка с дедкой мне шепочут,
что то намекают точно,
шепчут, молят, мол там дочка.
так совсем нельзя сыночек.

Я вошёл, а этот папа,
вижу - распускает лапы...
Дочь загнал он под кровати,
вслед залез, давай там лапать.

Я ему; - вылазь от туда!
он упёрся; - нет, не буду!
Так тянул его паскуду,
что наверно не забуду.

Угораздило напиться,
папе к дочке прицепиться,
и пришлось мне повозиться,
с этим папой, он же злится.

Превозмог, но сам в опале...
Кореша сейчас подвалят,
чего доброго - побьют,
не за папу, так за - ту.

Юбка что на ней помята,
кофта вся в пыли, понятно, -
обслужил я аккуратно,
мне удобно, ей приятно.

Лоскутки, что прикрывали, 
груди ей, пораспускались,
от сосков поотлипали,
на животик посползали.

Грудь теперь едва прикрыта,
но как слива та - налита...
И как дева - молода,
так бела она, горда.

Вижу выпуклые кромки,
и сквозь кожу венки - тонки...
Грудь девицы завлекая,
словно светится - мелькая. 

Так прекрасна и красива,
и упруга - эта слива...
Может кофточкой укрыться,
хоть на пуговку прикрыться?

Но она своих знакомых,
всех зовёт по телефону,
Говорит; - тебя не тронут,
- ты не бойся! - очень тронут.

Я по лестнице спустился,
лифт приехал и открылся...
Я ещё не убежал,
тут как тут - герой предстал!

Под восторг и всплеск оваций,
он явился, друг - Гораций!
под фанфары прямо в зал,
- Вот он я! герой сказал.

Вышел я, а день вечерний,
как закат поры влечений.
Ясен вечер и прекрасен!
Я поплёлся восвояси... 

От двери и до калитки,
по дорожке, да по плитке,
там проход под арку свитый,
и в тени совсем забытый.

Не пойму я, почему?
Почему я? 
Я к чему?