Шмидт действительно разбудил меня на следующее утро. Накануне мне потребовалось время, чтобы заснуть. Настойчивый стук в дверь разбил в дребезги мой сон, подробности которого я не хочу припоминать, и заставил меня вылететь пулей из кровати, ещё прежде, чем я осознала, что делаю. И раз уж я зашла так далеко, то почему бы не открыть дверь, решила я.

- Ха, вот вы где, - радостно проговорил Шмидт.

Я уставилась на него затуманенным взором. Он переоделся в ярко-оранжевый лыжный костюм, в котором был похож на ожившую тыкву.

- Мы вместе завтракаем в нашем номере, Тони и я, - продолжил он ужасно жизнерадостно. - Идёмте. Идёмте быстрее, нам многое нужно обсудить.

Я успела схватить халат, когда он потащил меня к двери, и мне даже удалось закутаться в него, ещё до того, как он препроводил меня в его (их) номер. Божественное тепло объяло мои дрожащие конечности.

Облачившись надлежащим образом в ледерхозе, подтяжки и пр., Тони устроился за столом и возился с обильным баварским фермерским завтраком. Не удивительно, что он соизволил развести огонь в печи. Его голые ляжки из-за холода всё ещё оставались синюшного цвета.

Несмотря на то, что ночь он провёл под храп Шмидта, настроение у него было лучше, чем я рассчитывала. Он поприветствовал меня, взмахнув вилкой, на которую была наколота колбаска. Я всё ещё пребывала в прострации, вызванной сонливостью, поэтому совсем не удивилась, увидев сиамскую кошку, сидящую на столе рядом с колбаской.

- Садитесь, - сказал Шмидт. - Нам нужно обсудить дела.

- Я выхожу из этого дела, - пробурчала я, усаживаясь.

К счастью, подо мной оказалось кресло.

- Что?! Нет! Дайте ей кофе, Тони, она не способна здраво мыслить, пока не выпьет кофе.

Тони повиновался. Клара воспользовалась моментом, когда он отвлёкся, чтобы стянуть колбаску с его вилки. Она отнесла её в другой конец комнаты и устроилась, чтобы съесть её, на отороченном кружевом подоле моего халата, который собрался складками. Я была слишком слаба, чтобы воспротивиться. Я едва слышно проговорила: "Я выхожу из этого дела".

- Выпейте ещё кофе, - сказал Шмидт.

- Обязательно. Но это не повлияет на моё решение. Я выхожу из дела, поскольку никакого дела и нет.

Тони и Шмидт сказали в один голос: "Это невозможно".

- О да, вполне возможно.

- Нет, невозможно, - сказали Шмидт и Тони.

Тони взглянул на Шмидта, который продолжил уже один:

- Вас разыскивает полиция, моя дорогая Вики. Вы должны разобраться с этим делом, чтобы снять с себя подозрения.

Кошка плавно вскочила с пола на стол и сомкнула свои зубы на беконе, который держал Тони. Тони дёрнул его и грязно выругался. Кошка зарычала, но вот хватку не ослабила. Шмидт захихикал.

- Очаровательное животное, - сказал он одобрительно. - Ваша, Вики? Она сидела под вашей дверью рано утром. Я надеялся, что вы проснётесь, но вы не просыпались, и я решил дать вам ещё немного поспать, поэтому я забрал её сюда...

- Шмидт, - мягко проговорила я. - Помолчите. Нет. Не замолкайте. Повторите то, что вы только что сказали.

- Я решил дать вам ещё немного поспать, поэтому...

- До этого. Что-то про полицию.

- Да, я полагаю, что они вас разыскивают.

- Почему, Шмидт?

- Из-за покойника в вашем саду, конечно же.

- Покойника в моём саду, - глухо повторила я.

- Налейте ей ещё кофе, - сказал Шмидт.

Шмидт не уставал восхищаться прозорливостью сэра Джона Смита, который предупредил его о покойнике.

- Ну, он не слишком распространялся, конечно же, - признался Шмидт. - Но сказал мне, что будет гнусное покушение на вас, Вики, и, когда это случится, я должен тотчас же приехать и рассказать вам.

- Он сказал вам, что я буду здесь? - я всё ещё пыталась взять ситуацию под контроль.

- Ему не пришлось мне ничего говорить, я знал. Он испытывает большее уважение к моему интеллекту, чем некоторые.

- Подождите, - взмолилась я. - Просто помолчите минуточку, Шмидт, и дайте мне подумать. Вы нашли... Нет, это не самое важное... Как он был... Что я хочу знать так, кто это был?

- Вам не нужно так орать, - проревел Шмидт, затыкая уши руками.

- Простите, - проскулила я.

- Возьми немного сена, - предложил Тони. - Это отличное средство при приступах дурноты.

Внезапно я почувствовала себя лучше. Такое действие мог оказать и кофеин, но, я думаю, всё благодаря Тони - дружеская ухмылка, знакомая ямочка, молчаливое осознание того, что весь сценарий подчиняется безумной логике сюжета Льюиса Кэррола. Кошка запрыгнула мне на колени и стала умывать мордочку.

- Позволь ему рассказать, - сказал Тони, указывая на Шмидта. - Мои уши сворачиваются в трубочку от его истории с шести часов утра. Он бы поднял тебя с постели уже тогда, если бы не я, так что можешь поблагодарить меня за то, что подольше поспала.

- Спасибо, - смиренно сказала я.

- Bitte schцn. Я могу добавить, - прибавил Тони, - что если бы он упомянул эту незначительную деталь прошлым вечером, вместо того чтобы ждать до утра...

- Были вещи и поважней, - возразил Шмидт. - Шпион из Восточного Берлина...

- Шмидт, вы были так пьяны, что не отличили бы шпиона от бронтозавра, - устало проговорила я. - Забудьте. А теперь рассказывайте.

Он всё превратил в долгую драматическую повесть, хотя рассказывать в общем-то было нечего. Он приехал ко мне домой вскоре после того, как мы с Тони уехали. После Brozeit, обеда и недолгого сна он решил слегка осмотреться. Он быстренько обежал район, запыхался и привлёк внимание стаи собак. (В глазах собак Шмидт неотразим: он такой кругленький и такой пухленький, и так прелестно визжит, когда они его кусают за пятки). Преследуемый очарованной стаей, он побежал обратно к дому, но из-за лая и скулежа пришёл в такое смятение, что даже не смог открыть дверь. В надежде, что его преследователи потеряют интерес и уйдут, он проскочил сквозь боковую калитку на задний двор. Одна из собак проскользнула за ним. Благодаря его ярким описаниям в животном я опознала бигля, который живет в паре домов от меня ниже по улице. Когда собака отстала от него и стала бешено копаться в сугробе рядом с забором, Шмидту стало достаточно любопытно и он провел исследование.

Я не могла винить его за то, что он напился. Как только он осознал, что находится в снегу, он спровадил собаку за калитку, но её безумное завывание звучало для него страшной фоновой музыкой пока он капал. Окоченевшая белая плоть была того же цвета и температуры, что и снежный покров, но Шмидту не составило труда узнать Фредди.

Я с сочувствием похлопала Шмидта по руке. Он нахмурился и отдернул её.

- Это было ужасное зрелище. Я рад, что именно я, а не вы обнаружили его, Вики. Его глаза были открыты и их покрыл тонкий слой льда...

Несмотря на потрясение, Шмидт продолжал раскапывать снег пока не обнаружил потемневшие и превратившиеся в корку пятна на груди причудливой гавайской рубашки Фредди. Они происходили из многочисленных ножевых ран, если верить Шмидту (и я была готова поверить ему на слово в этом). Однако на снегу крови не было. Фредди уже давно был мёртв и наполовину заледенел, когда его перекинули через забор на задний двор. Это должно было произойти накануне ночью, после того как я отвезла Цезаря погостить к его другу Карлу.

- Вот поэтому, конечно, я сразу же уехал из Мюнхена, - подытожил Шмидт. - Чтобы рассказать вам, что произошло. Но я не мог вас найти. Вас здесь не было. И к тому времени, когда вы пришли, я увидел Перлмуттера...

- Вы не позвонили в полицию? - спросила я.

- Нет. Да и зачем? Они бы лишь задержали меня, задавая вопросы. Но, я полагаю, совсем скоро они найдут его, - спокойно сказал Шмидт. - И тогда они захотят побеседовать с вами. И когда они выяснят, кто он такой, и то, что вы были в гостинице...

- Шмидт, не ведите себя так театрально. Я прямо сейчас должна поехать домой. Нет смысла здесь оставаться ...

- Мы ещё не можем уехать, - возразил Тони. - Фридл... э... фрау Хофман... пообещала мне, что просмотрит документы своего мужа. Он должен был оставить что-то вроде заметки или примечания, или карты, поясняющей, где спрятано золото.

- Золото, - сказала я. - Верно. Полагаю, Шмидт тебе рассказал.

- Да. Он рассказал. И я должен сказать, Вики, что твоё поведение причинило мне боль и изумило. Я бы хотел верить, что исключительно беспокойство о моей безопасности и уважение к моему изменившемуся статусу побудило тебя умолчать...

- Уж поверь, - сказала я, пожимая плечами.

- Хотел бы я верить, но нет. Ты питала чувство зависти ещё со времен дела Рименшнайдера...

- Зависти? Зависть, что за чепуха! С чего бы?

- Потому что я доказал своё превосходство, - сказал Тони с ухмылкой и с потрясающим пренебрежением к правде. - Потому что мы заключили пари, и я его выиграл.

- Ни черта ты не выиграл.

Кошка заворчала и вонзила когти мне в ногу. Я умерила свой пыл:

- Мы сотрудничали в том деле. Это был совместный успех.

- Я это и имею в виду. Ты не способна разделить заслуги.

- В этом есть доля истины, - сказал Шмидт рассудительно. - Вы недостаточно делитесь с другими, Вики. Вы не рассказали папе Шмидту или сэру Джону...

- И вот ещё что, - громко проговорил Тони. - И всё-таки, что это ещё за персонаж? Какова его роль в этом деле? Как ты встретила его?

- Но я же рассказал вам, - сказал Шмидт, яростно мигая мне, чтобы указать на... что-то. Даже когда я пребываю в наилучшем состоянии, я порой бываю неуверенной в отношении скрытых смыслов Шмидтовых знаков. Просветление снизошло, когда Шмидт продолжил. - Сэр Джон - человек под прикрытием из одной чрезвычайно секретной организации...

- Настолько секретной, что я никогда о ней не слышал? - поинтересовался Тони. - Он обманывает вас, Шмидт. Всё - враки. Он, вероятно, какой-то мошенник. Вики привлекает их так же, как собака подбирает блох.

И они продолжили обмениваться оскорблениями и небылицами, благодаря чему мне выпал шанс обдумать последнее событие. Как бы то ни было, оно лишь укрепило мою решимость вытащить себя, я уже не говорю о Тони и Шмидте, из того, что начинало выглядеть как мерзкая, опасная, непродуктивная передряга.

Когда они успокоились, я сказала:

- Если вы оба уже закончили, я бы хотела сделать заявление. Я сказала, что с этим покончено, так и есть. Покончено.

- Но убийца Фредди... - начал Шмидт.

- Шмидт, да быть такого не может, чтобы кто-то мог заподозрить меня в убийстве Фредди.

- Но золото... - воскликнул Тони.

- Какое золото? Мы возвели строение из догадок и предположений. У нас нет ни малейшей зацепки, и здесь мы больше ничего сделать не можем.

- Неправда, - сказал Тони.

Шмидт энергично закивал головой в знак согласия.

- Что мы можем сделать?

- Просмотреть документы Хофмана.

- Желаю удачи, парень. Можешь быть уверен, Фридл уже исследовала их вдоль и поперёк.

- Я не знаю, почему ты столь предвзято относишься к бедняжке, - сказал Тони. Комментарий я озвучивать не стала, но вот глаза закатила. Тони залился румянцем. - Даже если она... э... задумала недоброе, что, полагаю, не доказано, я могу найти что-то, что она проглядела. Надеюсь, ты не обвинишь меня в тщеславии, если я предположу, что я несколько умнее её.

- Нет, - сказала я. - Не обвиню.

Тони был не вполне уверен, как это воспринять, поэтому решил просто не обращать внимания.

- Нам так же следует порасспрашивать наших коллег...

- Пожалуйста, Тони...

- Послушай, Вики, - сказал Тони добродушно. - Позволь мне растолковать тебе, хорошо? Ты и я, мы оба получили копии той фотографии с фрау Шлиман...

- Это была не фрау Шлиман.

- Ну, Хелен Бартон с кафедры Истории Древнего мира сказала, что это она.

- Хелен Бартон - тупица. Она не знает её...

- Пожалуйста, Вики. Дело в том, что если мы оба получили копии снимка, то, может быть, и другие тоже получили: Дитер и Элис, и Перлмуттер. То, что я оказался здесь, - чистая случайность. Я должен признаться, что не задумывался насчёт той фотографии. Может быть, Дитер по чистой случайности выбрал Гармиш, чтобы провести выходные. Но ты можешь быть уверенной в том, что Перлмуттер не стал бы околачиваться поблизости, да ещё и в маскировке, если бы не задумал какую-нибудь подлость.

- Тони, - сказала я в отчаянии, - если твоя... моя... наша... теория верна, то один из них убийца.

- Именно. Поэтому нам следует выяснить, кто именно.

- Убийца - Перлмуттер, - сказал Шмидт. - Он замаскировался. Или может быть та, которую мы еще не видели - д`Аддио. Подозрительно, что она так тщательно замаскировалась, что мы даже не заметили её.

У меня на мгновенье перехватило дух от этой потрясающей нелогичности.

- Может быть и другая возможность, столь же логичная, - сказала я. - Среди тех, кого мы знаем, нет убийц. Фотография - чудной розыгрыш или заблуждение старого больного человека. Убийца Фредди не имеет никакого отношения к гипотетическому золоту Трои.

- Тогда почему его тело оставили в вашем саду? - спросил Шмидт.

- Я не знаю. И именно поэтому сегодня вечером я собираюсь вернуться в Мюнхен, чтобы во всём сознаться. Я расскажу своему приятелю Карлу Федеру всю историю, позволю ему посмеяться от души над девичьими мечтами о пропавшем сокровище, а потом полиция сможет приступить к расследованию.

- В ней говорит отчаяние, - Шмидт пояснил Тони. - Она действительно удручена. Мы отыщем подсказку и тогда она передумает. Вики, разрешите нам съездить в Гармиш и с пристрастием допросить Дитера.

- Простите, я не захватила с собой резиновый шланг. Кроме того, сегодня утром я должна выполнить одно поручение.

- Ах... найти Перлмуттера. Может быть, так будет даже лучше. Я пойду с вами, а Тони пока почитает письма старого господина.

- Вы можете пойти, если так хотите. Но я не собираюсь разыскивать Перлмуттера.

- А что тогда?

- Я собираюсь отнести цветы умершему человеку.

***

Мы всё ещё продолжали спорить самым что ни есть несвязным, непродуктивным образом, попутно расправляясь с едой, к которой не притронулась кошка, когда зазвонил телефон. Звонила Фридл, призывая нас на торжественный приём. Я согласилась сопровождать делегацию при условии, что мне сперва разрешат одеться.

- Вот видите, Тони, - заметил Шмидт. - Она приходит в себя. Она не оставит поиски.

- Я иду с вами, чтобы убедиться, что вы двое не выкопаете себе яму поглубже, - резко оборвала я. - И чтобы вы не втянули меня в дело, которым у меня нет желания заниматься. А теперь слушайте, вы оба. Вы можете не соглашаться со мной по поводу моральных качеств Фридл или их отсутствия, но Бога ради не выдавайте никакой информации. То, чего она не знает, не может навредить ей.

- Ну конечно же, - сказал Шмидт. - Это же основополагающий принцип расследования уголовного преступления.

Тони же лишь проговорил: "Не оскорбляй так".

***

Мы завалились к Фридл, так сказать, в полном составе. Было похоже, что она немного испугалась, когда мы дружно вошли, и я не могла винить её. От группы отчётливо веяло духом детского стишка ("Питер, Питер", жена Питера и тыква). Она не заметила кошку, пока Клара не встала на дыбы и не начала когтями рвать диван. Она взвизгнула, что ни капельки не взволновало кошку. Когда же она потянулась за кочергой, вмешалась я.

- Надеюсь вы не возражаете, - сказала я лживо (по правде говоря, я надеялась, что она возражает). - Кошка, похоже, привязалась ко мне. Я постараюсь держать её подальше от вас.

Всё верно, кошка беспокоила её. Клара была живым напоминанием о старике, которого она обманула и, возможно, свела в могилу. И чувства были взаимными. Хотя животное позволило мне взять себя, оно не расслабилось, обратившись в пушистый комок. Её когти оставались выпущенными. Шерсть стояла дыбом. Точно так же Фридл воздействовала и на меня.

- Она всё время возвращается, - пробормотала она. - Подозреваю, что повар подкармливает её. Я бы испепелила её, если бы только могла...

- Но она же прекрасный повар, - сказал Шмидт не бескорыстно. - Особенно баварский бургер, просто гениальная идея.

- Шмид, Шмидт, - проговорила я больше с грустью, чем со злостью.

- Да, вы правы, Вики. Я отвлекаюсь. Я должен позволить фрау Хофман рассказать, почему она попросила о встрече с нами.

- Я хотела узнать, не выяснили ли вы чего-нибудь нового, - сказала Фридл.

- Нет, - сказала я.

- Это не совсем верно, - возразил Тони. - Мы разузнали что именно прятал ваш супруг...

Я бросила кошку на колени Тони. Это был дурной, жестокий, злобный поступок. Информация, которую Тони был готов раскрыть, была той информацией, которую Фридл и так уже знала, и, если мои суждения были верны, она знала, что мы знаем. Я пришла в бешенство от того, что Тони стал трепать языком и проигнорировал мои разумные советы, что, конечно же, не извиняет меня.

Спустя какое-то время я встала и открыла дверь, чтобы выпустить кошку. Фридл продолжала стирать с Тони кровь (по моему мнению, эта процедура излишне затянулась - царапины были не настолько глубокими).

- Как Тони собирался отметить, мы решили, что в первый раз он был прав, - сказала я. - Мы не нашли свидетельств того, что ваш муж владел каким-нибудь ценным имуществом, и если оно всё же было у него, мы не нашли ничего, что могло бы указать на то, что он мог с ним сделать.

- Но, - Фридл начала заикаться. - Но... но вы...

- Боюсь, я больше не могу тратить на это время, фрау Хофман. У меня полно работы.

- А у меня нет, - сказал Тони.

Она живо повернулась к нему.

- Значит вы останетесь? Вы поможете мне?

Её дрожащие руки и хлопающие ресницы тронули доверчивое сердце Тони. К тому же им двигало страстное желание взять надо мной верх.

- Конечно, - сказал он. - Вы сказали, что я могу просмотреть его бумаги. Может быть, он оставил какую-нибудь памятную записку.

Она излила поток благодарностей, а потом состроила глазки Шмидту.

- И вы, герр директор?

- Меня побуждают остаться вопросы личного характера, - сказал Шмид, стараясь выглядеть таинственным.

Она поблагодарила его, хоть и не столь бурно, как она до этого благодарила Тони (он был не столь молод и привлекателен как Тони), и затем она спросила, когда я собираюсь уехать. Я сказала, что проведу здесь ещё один день.

- Я дала слово... дала себе слово... что навещу могилу вашего мужа, фрау Хофман. Я подумала, не отнести ли цветы или зелёные ветви. Такова традиция там, откуда я приехала.

Мне не нужно было беспокоиться, выдумывая извинения. Она равнодушно сказала:

- Такова традиция и здесь.

- Не хотите пойти со мной?

Если верить её реакции, то можно было предположить, что я предложила ей посетить морг.

- Lieber Gott, nien! [Боже мой, нет (нем)] Это... это слишком болезненно для меня. Так скоро после...

Она предложила Тони свободный доступ в свой кабинет, но он, поблагодарив, отказался и спросил, можно ли принести бумаги, о которых шла речь, к нему в номер.

- Как, блин, делишки? - прошипела я, подражая языку представителей преступного мира, когда мы предоставили Фридл заниматься своими собственными делами. - Не хочешь завести шуры-муры с этой дамочкой?

- Какая мерзость, - сказал Тони.

Он был прав, поэтому с жаргоном я покончила.

- Она слегка напряжена, не находишь?

- А она должна быть расслабленной после убийства любовника? - спросил Шмидт во весь голос.

Мы с Тони навалились на него и потащили прочь.

- Это клеветническое заявление, - пробурчал Тони, когда мы заталкивали Шмидта наверх по лестнице. - В действительности даже два клеветнических заявления.

- Только одно, - сказала я. - Она и Фредди и правда были любовниками. Но она не убивала его. Она может даже не знать о его смерти.

- Мы расскажем ей? - спросил Тони.

Он затолкал Шмидта в номер и закрыл дверь.

- Чем меньше кое-кто расскажет кое-кому, тем будет лучше для нас, - быстро проговорила я.

- Вышесказанное может завести слишком далеко, - проворчал Шмидт. - Вы заходите слишком далеко.

- Вы знаете всё, что знаю я, - я лживо заверила его. - Но ради Бога, не проболтайтесь Фридл. Будь я проклята, если смогу понять её. Она хочет, чтобы мы остались, или чтобы мы уехали? Без сомнения, она даже не попыталась заставить меня переменить намерения.

- Она не знает своих намерений, - сказал Тони. - Она не из тех, кто принимает решения.

Я одобрительно улыбнулась ему.

- А ты не так наивен, как кажешься.

- Я никогда не говорил, что Фридл не обманщица. Я сказал, что мы не можем быть уверены.

- Я уверена. И, - продолжила я, прежде чем Тони успел возразить, - ты прав насчёт того, что она получает распоряжения от кого-то ещё. Как жаль, что мы не можем подслушать её телефонные разговоры. Готова поспорить, что сейчас она передает самые последние новости.

- Ха, - сказал Шмидт. - Вам снова стало интересно. Вы не оставите...

- Чёрт, да тут и оставлять нечего! Ох, к чёрту всё. Я ушла на кладбище.

Прибыла процессия гостиничных сотрудников с картонными папками, и мы со Шмидтом покинули Тони, который мрачно созерцал собрание. Шмидт оставался со мной в номере, пока я доставала куртку и рюкзак. Потом он последовал за мной вниз по лестнице и следом за мной вышел из гостиницы.

- Вы действительно собираетесь только положить цветы на могилу бедного старого господина? - поинтересовался он.

- Действительно.

- Не то, чтобы у меня были основания верить вам. Но если вы не возражаете против того, чтобы я поехал с вами, значит вы не собираетесь делать то, чего я хочу. Тем не менее, Вики, я поеду.

- Вы подозрительный старый козёл. Езжайте, если вам так хочется.

- Нет, дело не в этом. Вы совсем одна направляетесь к месту, которое находится на таком удалении от деревни. Я поеду, чтобы защитить вас.

Мысль об опасности не приходила мне в голову, пока он не упомянул об этом. Я не знала, отругать ли мне его за попытку запугать или расцеловать за беспокойство. Я поцеловала его лысую голову и поправила шапку, чтобы она закрывала уши.

- Вы душка, Шмидт.

- Я думал, что я подозрительный старый козёл. Я не стал бы сильно возражать против всего остального, если бы вы не говорили всегда "старый".

- "Старый" не означает "старый". Оно означает... это выражение привязанности... дружеского расположения... ох, забудьте, Шмидт. Я никогда его больше не произнесу, обещаю. Не беспокойтесь обо мне, со мной всё будет в порядке.

Сомнения не покидали его. Мне пришлось притвориться, что я заметила вдалеке стремительно убегающего Перлмуттера, прежде чем он успел скрыться.

- Я прослежу за ним, - воскликнул он. - В том магазине, вы сказали?

- Нет, он направился вверх по улице... вон в тот. Поспешите, Шмидт, а то он ускользнет.

И Шмидт поспешно убежал, столь же неприметный, как карнавальный воздушный шар.

Чистые яркие небеса наводнили стада облаков размером со слона. Некоторые из них расселись на горах, скрыв высокие пики. Другие, набухая и приумножаясь, лениво двигались в западном направлении. Я не предвкушала предстоящую поездку, и угрюмые небеса вовсе не воодушевили меня. Но я дала слово, да и не было смысла откладывать исполнение взятого обязательства.

Однако я загорелась идеей обзавестись какой-нибудь компанией. Я неспеша пересекла площадь и направилась к заднему входу столярной мастерской. Клара уже была там, она пристально смотрела на закрытую створку с непередаваемым видом сосредоточенного ожидания, который столь присущ кошкам, и который, похоже, говорит громче слов: "Если я подожду достаточно долго и буду надеяться достаточно сильно, то предполагаемое чудо случится: дверь откроется, небеса прольют дождь из сельди, и меня встретят восторженными возгласами, что причитаются только мне".

Грустно видеть, что такая религиозная ревностность пропадает зря. Я постучала в дверь. Кошка даже не взглянула на меня, она сосредоточилась на ожидании. Спустя некоторое время я заметила: "Его там нет".

Клара не поверила. Пронзительный вопль сиамской кошки обругал жестокость небес.

Её вопли принесли не больше результатов, чем мой стук. Либо Джон ушёл, либо не хотел видеть никого из нас. Первое предположение, похоже, было более правдоподобным, поскольку, как он был прекрасно осведомлён, длительные кошачьи жалобы могли вызвать подозрения у соседей.

Как это похоже на Джона. Его никогда нет поблизости, когда он нужен.

Кошка прошла за мной по садовой дорожке до калитки, а потом и вдоль аллеи. Она следовала за мной по пятам, пока я блуждала среди магазинов в поисках венков. Когда же я открыла дверь машины, она плавным прыжком заскочила во внутрь и уселась на пассажирском сиденье.

Я уже прежде как-то водила машину, в которой сидела кошка, или лучше сказать пыталась водить. Многие кошки любят забираться в машины, но вот ездить в машинах они не любят. Я перегнулась и опустила окно со стороны пассажирского сиденья, ожидая, что Клара выскочит, как только я заведу мотор. Она не сдвинулась с места, даже когда я задом выехала с парковочного места и вывернула на улицу, ведущую к магистрали.

Облака потемнели и ещё больше провисли. Кошка начала мурлыкать.

Что ж, я хотела обзавестись компанией. Клара была не совсем тем, на что я рассчитывала, но она была лучше, чем совсем ничего. Так я подумала.

Главная дорога, ведущая в и из Бад-Штейнбаха, не была четырёхполосной автострадой. Но она выглядела как автобан, если сравнивать её с узкой дорогой, которую указал мне Мюллер. Она резко меняла направление, сворачивая то туда, то сюда среди холмов Хексенут, монотонно поднимаясь всё выше среди высоких деревьев, чьи тени превращали облачный день в неясные сумерки. Я включила фары. Изгибы дороги заставляли тени метаться, словно лесные чудовища пытались ускользнуть от света. Кошка продолжала мурлыкать. По коже побежали мурашки.

Старик сказал: "Вы не пропустите его"; и он был прав. В конце концов деревья остались позади, и я выехала на небольшой отрезок ровной земли - не вершина горы, а довольно большой уступ, имеющий форму полумесяца и размером чуть меньше двух акров. Дорога огибала одну из его сторон, а затем вновь появлялась, чтобы исчезнуть где-то на фоне открытого неба. Я разумно предположила, что по ту сторону находится крутой спуск.

Я свернула с дороги и заглушила мотор. В тишине хриплое мурчание кошки звучало до жути громким.

Прямо впереди возвышался горный склон, образующий естественную стену вокруг разрозненных могил. Высокие деревья тянулись вверх, словно приготовившись к величественному параду. Выше широкий прокос безлесной белизны изгибался вокруг горного склона, а затем сворачивал прочь, теряясь из виду, - это был горнолыжный склон, начинавшийся на вершине Хексенут. Я не подозревала, что он так близко подошёл к церкви. По правде говоря, я никогда не каталась на этом отрезке, и даже если бы каталась, то у меня не было бы причин осматривать церковь.

Да и смотреть было не на что. Она неудобно взгромоздилась на краю спуска, где располагались раскрошившиеся остатки каменной стены, отмечавшей дальнюю оконечность кладбища, и не отличалась ни древностью, ни архитектурными достоинствами. Не было даже типичной луковичной главки, только приземистая обрушившаяся башня. Окна были заколочены и вокруг стен выросли снежные наносы.

Я открыла дверь машины. Тишина была оглушительной. Там, где я стояла, я не могла разглядеть горнолыжный подъёмник или лыжную базу на вершине горы. Невозможно поверить, что меньше, чем в миле отсюда смеются, болтают и пьют пиво люди.

Это место было похоже на чёрно-белую фотографию. Оно было лишено каких-либо цветов, если не считать оттенков серого. Никакого движения, лишь скольжение облаков и мягкое покачивание веток на ветру.

Затем я заметила, что была не единственной, кто вспомнил об умершем во время рождения Спасителя. Некоторые могилы (ничтожно малое количество) были покрыты и украшены ветвями. Нарядные красные банты и яркие ягоды казались отрывком песни в склепе... или свистом во мраке?

Я почувствовала слёзы на щеках. Смертельный страх, быть может? Я смахнула их руками в перчатках, покрепче взялась за свои венки и стала пробираться сквозь снег.

Воздух был таким густым, что я бы даже не удивилась, увидев, что кошка безошибочно выбрала могилу своего хозяина и бросилась на неё, как собака в той мрачной старой шотландской истории. (Собаку звали Грейфрайерс Бобби, насколько я помню). [Грейфрайерс Бобби - скайтерьер, получивший известность в XIX столетии, после того, как на протяжении четырнадцати лет, до его собственной смерти 14 января 1872 года, охранял могилу его умершего владельца в городе Эдинбург, Шотландия] Конечно же, она ничего такого не сделала. Пока я искала могилу Хофмана, она рыскала в поисках добычи. Но все мышки и кроты спрятались в своих уютных зимних постельках. Когда я наконец-то добралась до места, Клара подошла и встала рядом со мной.

Мне не потребовалось много времени, чтобы отыскать нужное надгробие. Оно было самым новым на кладбище: простая тёмная гранитная плита без эпитафии, лишь имена и даты. Должно быть, Хофман подготовил его, когда умерла жена. Высеченные линии, указывающие даты, были грубыми и свежими в сравнении с другими надписями.

Участок земли был окружён кованной железной оградкой, которую я обнаружила, когда споткнулась о нее. Она полностью скрылась под выпавшим снегом. Остальные надгробные камни поблизости принадлежали членам одной и той же семьи (если верить Мюллеру, семье фрау Хофман). Самая старая дата находилась на надгробии Георга Мейндля, который родился в 1867. Там могли быть и более старые камни, ныне рухнувшие и укрытые снегом.

Неуклюже прислонив венки к надгробному камню, я задержалась, чувствуя, что мне следует ещё что-то сделать. Я не особо сильна в молитвах, поэтому просто постояла, дрожа и желая, чтобы в тоскливой извечной мечте о связи с умершими было хоть немного правды.

Участок Мейндлей был одним из самых удалённых от входа на кладбище. Там, где я стояла, можно было отчётливо рассмотреть соседнюю долину. Маленькое поселение внизу выглядело как игрушечная деревня, а за ней ещё один горный хребет поднимал тёмные, испещрённые снежными полосами барьеры. Очевидно дорога, по которой я приехала, спускалась отсюда. Можно было рассмотреть несколько петель чуть ниже, но близлежащая ко мне часть была скрыта остатками стены.

Мой венок был единственным поминальным знаком на земляном кургане над его могилой. Она выглядела замерзшей и одинокой. И только элегантные кошачьи следы пересекали белый покров. Погребальные цветы были убраны, после того как увяли (вероятно, несчастным стариком герром Мюллером). Она бы не озаботилась этим. Слава небесам за доброту снега. Он покрыл землю и поросшую сорняками заброшенность мягким белым покровом.

Могила фрау Хофман казалась столь же окоченевшей в это время года, но она сохранила следы чьей-то трогательной заботы. Стебель маленькой плетистой розы обвил темный гранит. Сейчас роза была бурого цвета, без листьев, но всё прошлое лето зелёные листья и маленькие ароматные цветы смягчали строгость камня. Засохшие коричневые бутоны выглядывали из-под снега (не сорняки, как я думала, а хризантемы и астры - осенние цветы).

Кошка неторопливо подошла, чтобы выяснить, что же могло меня так надолго задержать. Порыв ледяного ветра потряс высохшие стебли. Она уселась на задние лапы и сильно ударила качающуюся головку цветка. Я инстинктивно попыталась остановить её, но она убежала от моих рук, и я с усмешкой отступила. Хофман бы не имел ничего против. Жизнь продолжается. Лучше уж тёплое живое существо, которое верится и резвится, чем молчание и ледяной ветер.

Клара поддалась кошачьему безумству, напрасно пытаясь поймать свой собственный хвост, завертелась, сметая снег, так что даже оголились увядшие цветы и промерзшая земля. Показался какой-то белый предмет, он привлёк моё внимание, и я склонилась, чтобы рассмотреть его.

Это была луковица (вероятно, нарцисса, если судить по размерам). Замерзая, земля подняла и вытолкнула луковицу наружу. Весенний убор не досчитается одного цветка, свидетеля надежды на воскресение. Брошенный и такой уязвимый, он ни за что не переживёт зимний холод. Я встала на колени с намерением вновь его посадить, но земля так замёрзла, что стала твёрдой как камень.

***

После уединения кладбища Бад-Штейнбах казался многолюдным мегаполисом. Я была рада вернуться в цивилизацию целой и невредимой. У меня болели плечи. Я осознала, что всю дорогу ехала, втянув голову, словно черепаха, предвкушая нападение. Спасибо вам, герр профессор Шмидт.

Город был оживлён больше, чем обычно, и наблюдая за тем, как люди вокруг суетятся, устанавливают леса и киоски, расставляют скамейки под аркадами, я вспомнила, что вечером будет проходить своего рода фестиваль. Weihnacht, fruhliche Weihnacht... [С Рождеством, счастливого Рождества...] Моё Рождество казалось не слишком fruhliche в данный момент, если учесть мёртвое тело в моём садике у дома и целый ряд живых тел, которые докучают мне в Бад-Штейнбах.

Я открыла дверь машины. Кошка выпрыгнула и с важным видом направилась прочь, даже не поблагодарив за поездку и не бросив прощально взгляда. Мне было интересно, найдёт ли она Джона дома.

Когда я попросила ключ, администратор передал мне целый ворох сообщений. Первое было от Тони: "Заскочили Дитер и Элис, они собирались покататься на лыжах, мы будем в Кройцеке, не хочешь присоединиться к нам?"; я разорвала его в клочья и перешла к следующему, которое гласило: "Изумительные новости! Сделал великое открытие! Зайдите немедленно в мой номер!"

Остальные полоски бумаги были телефонными сообщениям, и все они были от Шмидта, все они требовали, чтобы я немедленно явилась.

- Какого чёрта... - вырвалось у меня непроизвольно.

- Herr вернулся час назад и оставил сообщение, - устало проговорил администратор. - С тех пор каждые десять минут он звонил в ваш номер. Не будете ли вы так добры, gnдdiges Frдulen... [Дорогая фройляйн (нем)]

Я пообещала урезонить Шмидта и направилась к лестнице. Шмидт и его изумительные открытия. Он, должно быть, вывел на чистую воду всех членов политбюро, скрывавшихся в окрестностях Бад-Штейнбаха.

Поскольку у него не было своего номера в гостинице, я предположила, что он имел в виду номер Тони, поэтому направилась туда. В ответ на мой стук прозвучало сердечное "Herein, bitte". Я открыла дверь.

Конечно же Шмидт ел. Brotzeit. Стол был заставлен пивными бутылками и тарелками, а напротив Шмидта сидел Ян Перлмуттер.

Шмидт приветствовал меня довольным воплем.

- А вот и вы наконец-то. А я подумал, что это обслуживание номеров. Посмотрите, Вики... взгляните... я поймал его!

Ян поднялся на ноги и сделал маленький, скованный, церемониальный поклон в мою сторону.

- Guten Tag, Frдulein Doktor. [Добрый день, госпожа доктор (нем)]. Я должен опротестовать заявление герра директора. Оно было неточным. Утверждение, что он поймал меня, является искажением фактов.

Я задумчиво рассматривала его.

- Мне больше нравится, когда у тебя светлые волосы, Ян.

- Это легко исправить, - сказал Ян даже без тени улыбки. - Я ношу парик.

И он стянул его.

- Какой же он отвратительный. Это лучшее, что смогла сделать Социалистическая Советская Республика?

Ян выглядел озадаченным. Дитер был прав: этот человек начисто лишён чувства юмора. Но влажные тугие золотистые завитки льнули к его черепу прекрасной формы, и он выглядел столь привлекательным, что его можно было съесть. Я улыбнулась ему.

- Садись, Ян.

Ян сел.

- Он не поймал меня. Когда я узнал выдающегося директора Национального музея...

- Я взял верх над ним, - воскликнул Шмидт, размахивая стаканом с пивом. - нанеся удар по горлу и применив частичный нельсон к ноге. А затем я нанёс молниеносный удар в подбородок и вынудил его вернуться со мной.

Я сказала:

- Помолчите, Шмидт. Все хорошо, Ян. Я так полагаю, ты собирался сделать какое-то заявление. Продолжай.

- Я начну с самого начала, - сказал Ян.

Ну, он попытался. Этот человек обладал логическим складом ума. Не его вина, что Шмидт всё время встревал.

Он начал с того, что вытащил кусочек картона из нагрудного кармана и протянул его мне.

- Да, - сказала я. - Это фрау Шлиман... Бог мой. Это фрау Шлиман!

- Кто? - Шмидт наклонился вперёд и заглянул через моё плечо. - Herr Gott! Это не та же...

- Шмидт, будьте так добры, воздержитесь от ненужных комментариев. Продолжай, Ян. Где ты её взял?

Её прислали ему по почте. В отличие от моей фотографии, на которой была не фрау Шлиман, на этом подношении было кое-что написано на оборотной стороне: "Что случилось с золотом Трои? Поинтересуйтесь у А. Хофмана, бывшего помощника хранителя Государственного музея в Берлине в 1939, а сейчас владельца и управляющего гостиницей Хексенут в Бад-Штейнбахе".

- Теперь вы понимаете, почему я здесь, - торжественно сказал Ян.

- Будь я проклята, если хоть что-нибудь понимаю.

- Но... разве ты не получила похожего сообщения?

Рот Шмидта открылся. Я положила в него пончик.

- Даже если бы и получила, - сказала я честно, - я бы не стала предполагать, что это непреложная истина, явленая свыше.

- Ты не понимаешь, - сказал Ян.

- Я же сказала, что нет.

Вот чего я так и не смогла понять, так это почему учёные из Восточной Германии, особенно те, что трудились в берлинских музеях, продемонстрировали умеренный невроз по поводу Троянского золота. Они знали, что у русских его нет, что давало им преимущество перед нами, но и добавляло таинственности. Начальник Яна, директор музея Боде, был особенно чувствителен к этому вопросу. Любые упоминания о Трое, Шлимане или Елене вызывали припадок, во время которого он начинал трястись и бормотать. Поэтому, получив фотографию, Ян сразу же послушно отнёс её своему начальнику.

Шмидт не мог оставить этого без внимания.

- Ха, я знал, что он сам по себе не принял бы решения приехать сюда. Они не могут и в туалет сходить без разрешения. Однако, Вики, есть же что-то восхитительное в лояльности подчинённого по отношению к...

- Проехали, Шмидт, - сказала я. - Ты хочешь сказать, что твой начальник уцепился за эту ниточку, Ян?

Он не просто уцепился за неё, у старика случился припадок. Он был сотрудником музея и был хорошо знаком с Хофманом. После войны он не стал разыскивать его, поскольку их отношения ограничивались исключительно рабочими вопросами. Если ему вообще когда-либо приходила в голову подобная мысль, то, должно быть, он пришёл к заключению, что Хофман был убит. Когда же Ян заверил его, что последние сорок лет Хофман провёл в баварской деревне, он посчитал, что всё это достаточно подозрительно и заслуживает расследования. И, как скромно заметил Ян, кто лучше него мог подойти для этого расследования? Письмо было адресовано ему, он лично знал Хофмана (а кроме того, он был знаком с другими пятью специалистами, которые останавливались в гостинице Хексенут).

Не то, что бы сам Ян сделал это последнее заявление. Ему и не нужно было. Я знала, словно самолично присутствовала во время дискуссии, когда затронули и обсудили этот момент. Ян не был дураком. Он, должно быть, подозревал, что мог быть не единственным человеком, который получил сообщение.

Он оживлённо болтал; высыхая, его вьющиеся локоны завивались всё сильней, и он был таким красивым, что у меня совсем не было желания опровергать его историю. Я принудила себя.

- Только один маленький невинный вопрос, - сказала я. - Всё честно и открыто.

- Aber natьrlich. Я не совершил ничего противозаконного.

- Тогда к чему парик? Почему ты преследовал меня в Мюнхене? О да, это был ты, Ян. Я тебя видела. Что же ты собирался делать, раз не хотел, чтобы тебя узнали?

Хотела бы я сказать, что реакция Яна была типичной для человека, живущего в полицейском государстве, но, боюсь, она была типичной для всех людей вообще: когда кто-то ловит тебя на совершении грязных трюков, обвиняй его.

- Вы сговорились против меня, - угрюмо проговорил он.

- Я с кем-то? С ним? - я показала на Шмидта.

Ян потряс головой.

- Нет. Конечно, твой начальник будет действовать с тобой сообща. Я не виню вас за это.

- Ха, - сказал Шмидт, бросая на меня многозначительный взгляд.

- Но, когда я увидел, как Дитер зашёл в музей, а затем приехал Тони прямо из Америки, я понял, что вы все заодно против меня. Западные капиталистические угнетатели...

- Это явная ложь, - оскорблённо проговорила я.

- Да? Но теперь они все здесь, а также Элис и герр директор. Зачем же вы приехали, если не для того, чтобы украсть у меня сокровище?

Шмидт издал один из своих сочных, роскошных смешков.

- Выглядит подозрительно, Вики. Признайте.

- Ну... Полагаю, если у кого-то сильная склонность к паранойе, чтобы начать с...

Неприкрытое веселье Шмидта зашло дальше, чем моё праведное негодование, требовавшее убедить Яна. Мне в отличие от Шмидта показалось, что ему не хватает уверенности.

- Ты хочешь сказать, что это всего лишь совпадение, что все здесь собрались? Что вы не...

- Сговорились? Чёрт, нет, мы не в сговоре! Ни у кого нет ни малейшего представления о том, что делают остальные. Я даже не знаю, что я сейчас делаю.

Ян мрачно изучал меня. Затем его губы приоткрылись и растянулись в столь редкой для него улыбке. Эффект был поразительный.

- Я склонен тебе верить.

- Как снисходительно.

- Но, Вики, я рассчитывал на то, что ты знаешь больше остальных. Ты лучше всех знала старика. Именно с тобой он беседовал, тебе отправил цветы...

- Из твоих уст это звучит как курортный роман, - огрызнулась я. - Мы действительно разговаривали. Но он ни разу не обмолвился о золоте, Ян. Веришь или нет.

- Я-то верю. Потому что если бы он рассказал тебе тогда, то сейчас бы тебя здесь не было.

Ян откинулся в кресле и сложил пальцы пирамидкой, словно Холмс, приготовившийся просветить бедного бестолкового Ватсона. Его улыбка всё так же ослепляла, но его глаза были такими же жёсткими и непроницаемыми как коричневые булыжники.

- Я скажу тебе во что я ещё верю, - продолжил он. - Я верю, что вас всех пригласили сюда, так же как пригласили меня. Этот Хофман намеревался раскрыть нам секрет, который он столько лет хранил. Мы в известном смысле международный комитет, представляющий некоторые всемирно известные музеи, и он знал нас лично. Но смерть Хофмана нарушила планы. Теперь мы собрались, как он того хотел, но сокровище всё ещё утрачено. Ты тоже не знаешь, где оно находится. Я следил за тобой, за всеми вами. Ваши действия были столь же бессмысленными и хаотичными, как и мои.

- Хмф, - хрюкнул Шмидт. - А он вовсе не дурак.

Я была вынуждена согласиться. Теория Яна не пришла мне в голову (как и великому Джону Смиту). Оставалось ещё несколько неучтённых деталей (вроде заледеневшего трупа на заднем дворе), но внимания она заслуживала.

Однако я не была настолько тронута, чтобы заключить союзное соглашение с Яном, и прижать его к своей груди (насколько бы ни была соблазнительной эта идея). На этот раз мне не пришлось предупреждать Шмидта, чтобы он не повторил свою ошибку. Его маленькие голубые глазки превратились в щёлочки, и он прогремел:

- Да, он вовсе не дурак. Будьте осторожны, Вики. В следующий раз он предложит обеднить нашу информацию...

- Объединить, - сказала я. - Не обеднить, Шмидт. Объединить.

- Но разве не логичнее всего поступить именно так? - спросил Ян простодушно. - Работая вместе, мы можем добиться того, чего никто из нас не сможет в одиночку. Мы учёные, а не преступники. Нашей целью должно быть возвращение сокровища, которое принадлежит не какому-нибудь одному человеку, а всему миру.

Шмидт в ответ на это прекрасное чувство широко открыл рот от негодования. Я оглянулась, чтобы найти что-нибудь, что можно положить ему в рот, прежде чем он совершит оплошность. Однако он уже всё съел. Поэтому я пнула его по коленке, и он начал ругаться на беглом Mittelhochdeutsch.[ Средневерхненемецкий язык (нем). Обозначение периода в истории немецкого языка примерно с 1050 по 1350 г.]

- Я не оспариваю твои доводы, Ян, - сказала я. - Но, боюсь, что дело столь же безнадёжно, сколь и благородно. Как ты уже сам убедился, я не знаю, где его искать. Здесь тысячи квадратных миль горного ландшафта.

- И что ты предлагаешь? - спросил Ян.

- Я? - я пошире открыла свои большие голубые глаза и бросила невинный взгляд. - Я озадачена, Ян. Итак, раз уж я здесь, полагаю, я могу задержаться на пару дней, с удовольствием покатаюсь на лыжах и получу свою долю рождественского настроения. Остальные уезжают в Турин двадцать седьмого. Я же вернусь к работе (которой я сильно пренебрегала в последнее время) и забуду обо всём.

- Понятно, - медленно проговорил Ян.

- Присоединяйся к компании, - продолжила я. - Сегодня вечером будет своего рода местный фестиваль. Думаю, Элис и Дитер захотят поужинать с нами и посмотреть представление.

- Возможно я так и сделаю.

- Отлично. Но (это лишь предложение, конечно же) я думаю, что тебе не следует обсуждать это с остальными. Они озадачены ещё больше, чем я.

Он согласился встретиться с нами у гостиницы в шесть часов вечера. Мы расстались, обменявшись многочисленными наилучшими пожеланиями.

Выпроводив его, я повернулась к Шмидту, который заканчивал методично перебирать непристойности из средневерхненемецкого языка. Преимущество высшего образования заключаются в том, что оно снабжает вас весьма обширным списком языков, на которых можно ругаться.

- Так что на вас нашло? - поинтересовалась я. - Лёгкий толчок не должен был причинить боли.

- Я зол на вас, - пояснил Шмидт. - Вики, вы глупы. Разве вы не знаете, что, когда коммунист приглашает вас разделить с ним обед, он рассчитывает съесть и вашу и свою порцию?

- Это отвратительное подозрение приходило мне в голову, Шмидт.

- Он ничего не даст взамен. Он лишь планирует поковыряться у вас в голове.

- А в моей голове нечего ковырять.

- Хмф, - сказал Шмидт.

- Как забавно, - мечтательно проговорила я. - Он будет выискивать скрытые смыслы во всём, что мы скажем. И я рассчитываю, что он их таки найдёт.

- У вас странное представление о забавном, - проворчал Шмидт. - Почему вы здесь сидите? Почему вы не пошли за ним?

- А я должна?

- Но ведь он... но ведь вы... - Шмидт подскочил. - Если вы не пойдёте, то пойду я.

- Не скучайте.

- Хмф, - сказал Шмидт.

Схватив шапку, он заторопился к двери.

Он открыл её. Затем отступил назад. Медленно вошла Клара, раскачивая хвостом.

- Guten Tag, - рассеяно проговорил Шмидт и продолжил свой путь.

- Дома его не было? - спросила я.

Кошка не ответила. Запрыгнув на кровать, она, поскребя когтями, превратила один из свитеров Тони в гнездо, легла на него и заснула.

Кровати были застелены, но Шмидту и Тони удалось устроить настоящий погром. Ненужная одежда валялась на кровати и на полу, повсюду лежали крошки от Шмидтовых закусок, и везде были разбросаны личные бумаги бедного Хофмана. Большую часть вновь разложили по папкам, но не слишком аккуратно. У меня сложилось впечатление, что их раскидали в приступе отвращения, вызванного разочарованием. Остальные были разбросаны на креслах и кроватях.

Я просмотрела одну из беспорядочных кучек. Она состояла из докучливого письма постояльцу, чей чек был отклонён, квитанции из антикварного магазина в Гармише, и чеков из нескольких музыкальных магазинов. Не удивительно, что он побросал всё в отчаянии и ушёл кататься на лыжах.

Что же делать, что же делать? У меня был долгий свободный день, чтобы заняться всем чем захочу, но ни один из вариантов меня не привлекал. Покататься на лыжах в компании Тони и остальных, когда свет такой серый и тусклый, что особенно не любят лыжники (да ещё и в компании Элис, которая будет бросать на меня сердитые взгляды, и Дитера, который будет подстраивать мне падения, и Тони, который будет кукситься из-за того, что он провёл больше времени на попе, чем на лыжах)... Постучаться в дверь дома, в котором засел Джон словно жаба в своей норе? Вероятно, он не позволит мне войти, что ранит моё эго, или же он позволит мне войти и в конце концов я сделаю то, о чём потом буду сожалеть.

К своему неудовольствию я осознала, что пока моя голова предавалась сомнениям, мои руки были заняты уборкой комнаты. Вот так работают установки, заложенные в раннем детстве. С угрюмым изумлением я обнаружила, что свитер, который я только что спасла, подняв с пола, был тем самым, который Энн связала своими прекрасными ручками. Она была бы возмущена, если бы увидела, как бесцеремонно Тони обращается с её любовным подношением. От него исходил слабый запах пива, которое я пролила накануне. Мне стало интересно, пришила ли Энн миленькую бирочку на своё творение (картинку с перекрещенными спицами и девизом: "Создано спицами...").

Всё верно, на воротнике сзади была бирка. Свитер был связан вручную. В Тайване.

Я стояла достаточно долго, сжимая свитер и стараясь мысленно отогнать от себя злобные подозрения. Существовала дюжина разных объяснений этому противоречию, самое очевидное заключалось в том, что это был не тот самый свитер. Мой добрый ангел, лучшая часть меня спросила смиренно: "А какая разница?". Другая же часть меня (та, что отличается более высоким IQ) знала, что разница есть. И она знала, как выяснить правду.

Я бросила свитер на пол, да ещё и пнула его в придачу.

Сперва я решила, что безопаснее позвонить из телефона-автомата, но после некоторых размышлений пришла к выводу, что не так уж и важно, если разговор подслушают, поскольку он касается только меня (и Тони). Поэтому я вернулась в свой номер и попросила соединить меня с Мюнхеном. Иные могли бы воспользоваться отсутствием начальника и позволить себе долгий обеденный перерыв, но не Герда. Она была на месте. Однако же она была не настолько благородна, чтобы воздержаться от достаточно пространных замечаний, касающихся того, что пока она находится на рабочем месте, вкалывая в поте лица, другие слоняются без дела и развлекаются.

- Где? - поинтересовалась она. - Где ты? Ты не оставила ни телефонного номера, ни адреса, на который можно переслать почту. Что я должна делать, когда люди спрашивают, как тебя найти?

- Кто-то пытался найти меня? - спросила я, внезапно с тревогой вспомнив о теле в саду.

- Nein. Пока нет. Но это же непрофессионально...

Она так и продолжала браниться, а я продолжала размышлять о Фредди. Я искренне верю, что не следует ворошить лихо, пока оно тихо, и, безусловно, уж Фредди я ничем не обязана (у меня было стойкое ощущение, что он был одним из тех, кто пытался отослать нас со Шмидтом, чтобы мы соскользнули вниз с того смертельного витка), но мне не хотелось думать о том, что он лежит там холодный и никому не нужный. Его не обнаружили только благодаря холоду... Если же температура поднимется...

Я не хотела об этом думать. Я проговорила: "Герда, посмотришь кое-что для меня?"

Герда обожает быть полезной. У нее даже есть своя полка со справочниками прямо позади её стола, и ей понадобилось всего несколько минут, чтобы найти нужную мне информацию в Национальном справочнике факультетов.

Я поблагодарила её и повесила трубку, прежде чем она повторила требование сообщить ей адрес и номер телефона.

Так просто и так компрометирующе. У профессора Джеймса Белфорта с математического факультета в Глэдстоке и у его жены Луизы не было детей. Тони мне врал с самого начала. Анна не просто не умела вязать, она даже не была человеком.