Аннотация: Спасибо Алёне Дашук (http://zhurnal.lib.ru/d/dashuk_a_w/) за ценный совет по улучшению рассказа. На Имхонете прошёл первый тур и увяз во втором. На конкурсе "Златен Кан - 2010" вошёл в лонг-лист.
Старик знал, что это - репродукция картины Чюрлёниса, но уже давно не помнил её названия. Оно когда-то было написано на рамке внизу, старик даже помнил, что карандашом, но рамка местами облупилась, и на месте той карандашной фразы - тоже.
Впрочем, название для него было совершенно не важным.
Лес. Кромка высоких деревьев, колеблемых ветром ясной ночью, когда призраки сказок приходят в наш мир. И верхушки деревьев на фоне светлого ночного неба - как вереница древних королей, величаво покачиваясь, идут в процессии... С коронами на головах и мохнатыми бородами.
Картина висела рядом с окном - сейчас таких окон уже не делают: низкое, квадратное, с узкой форточкой.
Форточка была открыта, и выцветший тюль тихо вздрагивал от вечернего свежего ветерка.
Старик подошёл к окну и, просунув руку за тюль, толкнул форточку. Она со стуком закрылась.
Шум леса стал чуть тише.
Старик, задержавшись у окна, посмотрел на дерево, ветвями чуть не касавшегося стекла снаружи. Ветви качались. Поднимался ветер. Похоже, ночью будет непогода.
Он, не торопясь, размеренно, подошёл к двери, снял с гвоздя - на обоях на этом месте тёмное пятно - куртку, надел её и, стряхнув со ступней тапки, вставил ноги в сапоги.
Он был готов.
Дверь скрипнула, словно дом прощался с ним. Старик усмехнулся. Надо смазать. Надо многое сделать по дому - тот стареет вместе с ним и требует всё большего ухода.
Старик тронул перила крыльца, словно успокаивая дом. Он вернётся. Сделает свою работу и вернётся. Больше её сделать некому, его работу, он один на этой дистанции пути.
Лес подходил к самому дому с трёх сторон. Только с четвёртой - до насыпи деревьев не было, они шевелили листвой на той её стороне, за дорогой.
Действительно, к ночи поднялся ветер.
Деревья не только шумели листьями на ветках, но и даже поскрипывали стволами - так раскачивались верхушки.
В этот привычный шум вплетался ещё какой-то звук - словно отдалённого, невнятного, разговора.
Но и этот звук старику, собственно, был привычен. Как и многие другие звуки, которые он слышал здесь за свою долгую-долгую жизнь.
Старик даже грустно улыбнулся, прикинув, насколько долгую.
Было когда привыкнуть ко многому, что слышал он тут.
День был ясный. Раз поднялся ветер - может нанести тучи. И ночью пойдёт дождь. Старик посмотрел на небо, где стали появляться первые звёзды.
Над верхушками деревьев виднелся край тёмного облака, похожего на разорванную вату. Там, где должна была появиться луна.
Лучше взять фонарь. Если туча закроет луну, на обратном пути будет слишком темно.
Фонарь стоял тут же, в углу, на старой табуретке. Старик нагнулся, взял его и сошёл с крыльца.
Возле самой насыпи - покосившийся дощатый сарайчик, похожий на старый туалет. Старик уже на ходу достал ключ, отпер навесной замок, тронутый ржавчиной - и здесь тоже: надо смазать, - распахнул дверь, громко приветствовавшую его скрипом и ещё какими-то звуками, похожими на треск. Она всегда так радовалась его приходу. Старик улыбнулся ей. Приятно, когда тебе рады.
В сарайчике был его рабочий инструмент обходчика. Старик взял молоток на длинной ручке. Сегодня был четверг, в четверг нужен был только молоток.
Дверь, вновь слабо скрипнувшую, он закрыл, и замок навесил, но запирать не стал. Ничего, он скоро вернётся. Сегодня четверг - в четверг быстро.
Привычно ловко, но с трудом - года - старик взобрался на насыпь. И удовлетворённо посмотрел на две маслянисто блестевшие в наступающих сумерках металлических параллели.
Всё было в порядке. Как всегда.
Он был уверен, что всё было в порядке. Но обойти было надо - это его работа. Всё в порядке тогда, когда каждый день делаешь свою работу. Делаешь так, как надо.
Он пошёл вдоль дороги, временами взмахивая своим молотком. И тогда в лес, обступающий насыпь с обеих сторон, летел звонкий металлический стук.
Который, отражаясь от ствола к стволу, постепенно затухал где-то там, в чаще. Такой одинокий в своём звонком усердии...
Уже когда старик повернул обратно, навстречу ему, постепенно усиливаясь, стал приближаться звук, который он ждал: ритмично пульсирующий, сначала мягко, потом всё твёрже и твёрже, по мере приближения дополняющийся приглушённым свистом и гулом. Всё ближе. Всё громче...
Потом появился режущий глаза столб прожектора, а снизу и в стороны от него - веером расходящийся свет фар.
Гоня перед собой ветер, громыхая и стуча в землю на стыках, свистяще шелестя по металлу металлом, несся поезд. Старик отступил, на пару шагов спустившись с насыпи, словно освобождая ему дорогу.
Ударила и понеслась дальше воздушная волна, замелькали мимо светящиеся окна, мельтеша бликами на поднятом к ним лице старика.
Там сидели люди, распивая вечерний чай и готовясь ко сну.
Наверное, сидели и пили чай - поезд проносился так быстро, что старику никогда не удавалось разглядеть что-либо в сливающихся вверху окнах. Тем более, с такого близкого расстояния, с какого он на них смотрел.
Но так он думал: что сидели, пили, готовились ко сну. И их покой, и уверенность в мчавшихся и раскачивающихся на мягких рессорах вагонах он обеспечивал своей работой. Иначе, зачем он живёт среди этого леса? Кому-то надо, без обходчика дорога быть не может...
Наконец, миновав старика всеми своими ярко освещёнными вагонами, поезд стал исчезать за поворотом, постепенно - вслед за своим исчезновением с глаз - угасая и всеми своими звуками: громыханием, стуком, свистящим шелестом по металлу металлом...
Старик удовлетворённо кивнул - всё по расписанию, всё как обычно. Поезд всякий раз проходил именно тогда, когда он поворачивал от границы своего участка.
И старик пошёл дальше, по направлению к своему дому, не оглядываясь.
Не обращая внимания на звуки леса. Мало ли какие звуки могли быть в лесу в это время суток.
Среди них были похожие на голоса людей.
"- И что, так тут рельсы и лежат? - говорил один.
- А куда их? - отвечал другой.
- И что, поезда ходят?
- Какие здесь поезда, рельсы на границе с Литвой разобраны. Этот участок после развала Союза стал никому не нужен.
- А этот фундамент?
- Дом здесь был. Путевой обходчик жил.
- Куда делся?
- Говорят, его в деревню переселили, что ему тут было делать.
- А в деревне что он делал?
- А что ему там было делать? Старый уже был. Всё сюда ходил, на свою дорогу смотрел. Очень переживал, что её больше нет.
- Ты слышал?
- Что?
- Будто поезд.
- Да какой тут поезд? Вон и рельсы поржавели... Насыпь в нескольких пестах осыпалась. Да и не ведёт эта дорога никуда, говорю же - на границе она разобрана".
Старик шёл, не оглядываясь.
Чего оглядываться? Там был чужой участок. За поворотом. Он туда не никогда ходил.
Поэтому никогда и не видал, как поезд, миновав место встречи с ним, и втянувшись по дуге за поворот, унося с собой грохот, стук и скольжение, медленно рассеивался расползающимся к деревьям у насыпи дымом, оставляя после себя испуганную тишину.
Как никогда не видел, того, что за минуту до этого происходило за противоположенным концом его участка: как собирался от деревьев у насыпи - быстро густеющий и уплотняющийся в локомотив и вагоны с освещёнными окнами - дым, как нёсся он поездом, наращивая грохот, стук и скольжение навстречу с ним, со стариком.
Всегда в одно и то же время.
А те невнятные голоса не имели для старика никакого значения, равно как и другие звуки его леса, временами доносившиеся до него, словно из-за некоей очень тонкой и находящейся совсем рядом, но невидимой стены.
Не имело для старика всё это никакого значения. Значим был только этот лес, а ещё - его дом, его дорога и его работа, нужная пассажирскому поезду с освещённым окнами, проносящемуся мимо него всякий раз, когда он доходил до конца своего участка и поворачивал обратно.