Аспар. Васко да Гама и его преемники (1460-1580). Перевод книги К.Г. Джейна. Часть 1. Ранние первооткрыватели (1415-1497)

К. Г. Джейн

Васко да Гама и его преемники.

(1460 - 1580).

Предисловие.

Мое намерение при написании этой книги заключалось в том, чтобы привести краткие биографические очерки ряда выдающихся сыновей португальской нации XV и XVI вв., позволяющие составить определенное представление об обществе, в котором они жили, и об истории, творцами которой они стали.

Наиболее важное событие этой эпохи - первое путешествие Васко да Гамы в Индию в 1497-99 гг.; не только потому, что оно завершило основной период португальских открытий и знаменовало собой начало периода завоеваний и создание империи; но также потому, что оно было эпохальным в истории цивилизации, установив прямую и постоянную связь между Европой и Дальним Востоком. Васко да Гама был тем орудием, при помощи которого Португалия оказала свою главную услугу человечеству. Но он также воплощал в себе самые ярко выраженные черты национального характера, как в наихудших, так и в наилучших его проявлениях. Он обладал тем, что писатель XVII в. называет "смертельным хладнокровием" - смелостью, преданностью, выносливостью; но он также отличался необузданной жестокостью. Его достижения и личные качества сделали его наиболее характерным представителем португальской нации современной ему эпохи, и в качестве такового Камоэнс избрал его героем "Лузиад".

Среди других знаменитых португальцев, чьи портреты я постарался набросать, виднейшими личностями являлись принц Генрих Мореплаватель, Диого Кан и Бартоломеу Диаш, главные предшественники Васко да Гамы; Альбукерке, слишком многосторонний гений, чтобы уделить ему лишь пару строк; король Мануэл - циничный самодержец, который, однако, потерпел крушение своих замыслов в одной из величайших дипломатических пьес, которые когда-либо ставились на подмостках истории; дон Жуан де Кастро, прекрасный цветок португальского рыцарства и культуры; король Себастьян, последний из крестоносцев, храбрый, но отмеченный печатью злого рока; Камоэнс, поэт, который увенчал их всех неувядаемыми лаврами. К ним следует добавить имена гуманиста Джорджа Бьюкенена и Франциска Ксаверия, "апостола Индий". Шотландец и баск могут показаться неуместными среди плеяды героев Португалии. Но описание университетской карьеры Бьюкенена и судебного процесса над ним проливает свет на систему образования в стране, и на определенные узловые точки бурных дискуссий, которые велись между гуманистами и церковниками; в то же время Ксаверий выполнил свою апостольскую миссию под португальским флагом.

Жизнь всех этих людей - не более чем эпизоды в одной великой драме, главным героем которой является вся португальская нация.

В 1460 г. Португалия была одним из нескольких мелких государств Иберийского полуострова; к 1521 г. она стала империей, чья слава облетела весь мир, с владениями, раскинувшимися от Бразилии на западе до Тихого океана на востоке. Затем наступил период упадка, вызванный отчасти определенными изъянами национального характера, но в большей степени воздействием неизбежных неудач, который закончился утратой не только величия, но даже независимости. В 1580 г. Португалия подпала под власть Испании - начался период, известный как "испанское пленение", - и она в течение 60 лет, фактически, хотя и не юридически, стала подчиненной провинцией Испании.

Я стремился не упустить из виду основных направлений этих драматических поворотов судьбы, от смерти принца Генриха Мореплавателя в 1460 г. до начала "испанского пленения" в 1580 г. но я не смог придерживаться строгой хронологической последовательности, рассказывая о жизни людей, некоторые из которых были современниками. Я также не стал уделять много места событиям чисто политической истории, как и тем тенденциям и идеям, которые наилучшим образом выражают характер народа, - его религии, его общественным, образовательным и экономическим воззрениям, его отношению к чужим цивилизациям, его искусству и литературе. Я затронул, пусть неискусно и поверхностно, эти крупные темы единственно по той причине, что некоторое знакомство с убеждениями и движущими мотивами португальцев XVI в. необходимо для тех, кто желал бы глубже изучить характер да Гамы и Альбукерке, Ксаверия и Камоэнса. Никакой другой фон не представит их в правильной исторической перспективе.

Т.к. критическая библиография приведена в Приложении А, и т.к., при всестороннем рассмотрении каждого спорного вопроса комментарий занял бы больше места, чем текст, я очень умеренно пользовался сносками, за исключением тех случаев, когда они представляются желательными, чтобы расширить объем посвященного данной частной теме библиографического аппарата или выразить признательность живущим или покойным авторам, чьими трудами я пользовался. Я надеюсь, что я достаточно признал то, что полагаюсь на исследования д-ра Э.Г. Равенштейна, д-ра Теофилио Брага, сеньора Лусиано Кордейра и м-ра Р.С. Уайтуэя, чьи работы в области португальской географии и литературной истории оказали мне неоценимую службу.

Читателям просьба учитывать, что если книга упоминается в тексте или в подстрочных сносках под сокращенным названием или именем автора, без каких-либо других подробностей, то полные библиографические данные о ней можно найти в Приложении А под этим сокращением или именем.

Т.к. португальский пока еще не является "всемирным языком", и эта книга первоначально не предназначалась для тех, кто уже знаком с источниками по португальской истории, я систематически приводил ссылки на такие переводы, которые доступны широкой читательской аудитории; но английских версий многих наиболее важных источников, особенно хроник Барруша, Каштаньеды, Корреа и Коуту до сих пор нет. По аналогичным причинам я исключил из Приложения ссылки на большое количество рукописей, к которым никто не может обратиться, не посетив Португалию.

Я выражаю свою благодарность тем друзьям в Лиссабоне, которые помогали мне своими советами; гг. Сампсон Лоу и КR, которые любезно позволил мне воспроизвести портрет принца Генриха Мореплавателя, помещенный на фронтисписе классической "Жизни" Р.Г. Мэйджора; Лиссабонскому Географическому Обществу и кураторам "Casa Ria" в Белене, разрешившим мне воспроизвести различные иллюстрации и подобные материалы из их коллекций; и сеньору Ж.М. да Сильва, Руа Поко ду Негрос, 21, Лиссабон, своими фотокопиями и прорисовками выцветших рукописей шестнадцатого столетия умело преодолевшему многие технические трудности.

Содержание.

Ранние первооткрыватели, 1415-1497.

I. Создание Португалии.

II. Принц Генрих Мореплаватель.

III. Моряки и рабы.

IV. Канн, Диаш и Колумб.

Васко да Гама, 1497-1524.

V. Морем в Индию: начало.

VI. Морем в Индию: вокруг мыса Доброй Надежды.

VII. Морем в Индию: цивилизованная Африка.

VIII.Морем в Индию: Каликут.

IX. Второе плавание Васко да Гамы.

X. Васко да Гама в отставке.

От господства на море - к империи, 1505-1548.

XI. Дон Франсишку де Алмейда.

XII. Альбукерке завоеватель: Гоа и Малакка.

XIII. Альбукерке завоеватель: Аден и Ормуз.

XIV. Альбукерке: государственный деятель.

XV. Король Мануэл Счастливый, 1495-1521.

XVI. Дон Васко да Гама, вице-король.

XVII. Дон Жуан де Кастро.

XVIII. Рейд в Красное море.

XIX. Эпос Диу.

XX. Последний из героев.

Иудаизм, гуманизм и церковь.

XXI. Евреи в Португалии.

XXII. В Парижском университете.

XXIII. Процесс Джорджа Бьюкенена.

XIV. Акт веры.

XV. Церковь на Востоке.

XVI. Франциск Ксаверий.

XVII. Ксаверий среди ловцов жемчуга.

XVIII. Ксаверий на Молуккских островах.

XXIX. Благочестивый пират.

XXX. Первая миссия в Японию.

XXXI. Португальцы в Китае.

XXXII. Ксаверий: кончина.

Искусство и литература.

XXXIII. Искусство и литература эпохи открытий.

XXXIV. Камоэнс в Коимбре.

XXXV. Камоэнс при дворе.

XXXVI. Камоэнс на Востоке.

XXXVII. Камоэнс: последние годы.

Упадок Португалии, 1548-1580.

XXXVIII. Последний крестовый поход.

XXXIX. Упадок и его причины.

XL. Фидальгуш.

Приложения.

А. Список источников.

Б. Индекс чеканки.

Хронологическая таблица.

РАННИЕ ПЕРВООТКРЫВАТЕЛИ, 1415-1497.

Глава I.

Создание Португалии.

В первые годы XII в. Португалия была ничем не примечательным графством, вассалом мелкого иберийского королевства Леон. Ее территории в большой мере состояли из бесплодных гор, лесов и пустошей. Ее правитель, граф Генрих, был бургундским рыцарем-наемником, получившим свой титул благодаря службе своему феодальному сеньору, королю Леона, как смотритель Галисийской марки и муж незаконной дочери короля, Терезы. Владения графа Генриха простирались к югу от Галисии до реки Мондего, за которой все еще господствовали мавры. Столицей графства был Опорто, построенный на северном берегу эстуария реки Дуро, напротив местечка Порту Кале, древнего морского порта, от которого в конечном итоге получит свое название целая область, известная как Португалия, или "Terra Portucalensis".

Во всех хрониках средних веков найдется немного более драматичных эпизодов, чем то хитросплетение исторических судеб, по воле которого полуцивилизованный пограничный фьеф Леона превратился со временем в первую морскую державу Европы. За четыре столетия португальцы отвоевали свою свободу как у мавров, так и у христиан, основали независимое королевство и расширили свои континентальные границы до существующих в настоящее время пределов. Другие народы добились не меньших свершений. Но Португалия в середине XVI в. стала также первопроходцем, установившим постоянные связи между Европой и Дальним Востоком. Ее флаг господствовал на половине известных морей мира; каждый год ее флоты доставляли на родину несметные богатства в виде золота и слоновой кости, пряностей и рабов; цепь ее торговых станций протянулась от Бразилии до Малайского архипелага.

Чтобы понять, каким образом столь большое могущество сосредоточилось в руках столь малого по численности народа, необходимо дать краткий обзор вначале географии, а затем истории королевства. В качестве самого юго-западного из свободных государств Европы, Португалия была естественным форпостом христианской цивилизации, почти соприкасаясь с мусульманской Африкой. Её береговая линия простиралась почти на 300 миль и изобиловала глубокими и защищенными от ветров гаванями. Все её основные реки текли на запад или на юг в Атлантический океан, и главные города этой страны выросли в их эстуариях. В глубине полуострова находились соперничающие королевства Леон и Кастилия, которые встали непроходимым барьером между Португалией и европейскими рынками за Пиренеями. Таким образом, коммерческие и промышленные интересы португальцев поневоле оказались устремлены далеко вовне, прочь от испанской границы и к атлантическому взморью, где крупные морские порты были заполнены кораблями, и предлагали сотни возможностей снискать славу или обогатиться всем, кто осмеливался бросить вызов опасностям моря.

Португальцы эпохи позднего средневековья были не теми людьми, чтобы "слишком бояться своей участи". По своему характеру, как и по своим действиям, они были истинными предшественниками великих английских мореплавателей, выходцев из западных графств - Дрейка, Хокинса и Рэли. Даже в XIV в. их каравеллы были хорошо известны на берегах Англии и Фландрии и в городах Ганзейского союза. В "Libelle of English Polycye" содержится следующий перечень их продукции:

"Здесь есть растительное масло, вино,

Воск и пшеница,

Фиги, изюм, мед и башмаки,

Финики и соль, шкуры и прочие товары" (1).

Даже в более ранний период среди португальских рыбаков, выходивших на лов рыбы в открытое море, уже были потенциальные исследователи и завоеватели, которые обучились управлять своими суденышками со стойкостью и мастерством, противостоя всем ветрам и бурям Атлантики.

Если географическое и экономическое положение Португалии поощряло ее народ сикать удачи в безбрежных морских просторах, то история указывала в том же направлении. В жилах португальцев текла кровь четырех воинственных нардов - римлян, свевов, вестготов и мавров. Свою независимость они отстояли мечом. Лишь во второй половине XIII в. христиане наконец сумели покорить Алгарви, самую южную провинцию королевства, а мавританские правители были изгнаны на восток, в Андалусию, или за море, в Марокко. И только после 1385 г. разгром кастильской армии в сражении при Альжубаротте наконец избавил Португалию от страха попасть под пяту испанцев. Тем временем, в стране происходила длительная борьбы, периодически стихавшая в результате вмешательства папства, чтобы потом возобновиться с новой силой, - между королем, военными орденами и торговым сословием с одной стороны, и феодальной знатью и духовенством с другой. Это соперничество весьма напоминало по своим основным характерным чертам то, что происходило в Англии при династии Плантагенетов; и действия португальского парламента, или кортесов, еще более способствовали усилению отмеченного сходства. Народные представители показали, что монархия может успешно функционировать, только опираясь на поддержку национальных институтов; на кортесах в Лейрии в 1385 г. корона действительно была объявлена выборной, и великий магистр Ависского ордена был избран королем.

Весьма существенной характерной чертой этой внутренне борьбы была роль, сыгранная великими военными орденами, как иностранными, так и местными. Еще в 1147 г. отряд крестоносцев остановился в Португалии по пути в Святую Землю и присоединился к португальской армии, осаждавшей находившийся тогда под властью мавров Лиссабон. Большинство из них составляли англичане, сообщает Генрих Хантингдонский; но фламандский хронист приписывает лавры первенства своим соотечественникам, тогда как португальский историк Эркулано мудро замечает, что португальская нация непременно удостоилась бы своей заслуженной доли славы, если бы сохранилось подробное повествование об этой кампании, написанное на местной почве.

Лиссабон был захвачен, и с того времени рыцари и паломники в растущем количестве стекались в Португалию, пылая рвением получить прощение за свои грехи, нанеся удар по "неверным ордам Магомета". Король Португалии побуждал многих из них остаться в стране, даруя рыцарское звание и португальское подданство тем, кто обязывался служить в его армии или на торговых судах, и предоставляя поселенцам обширные участки земель, которые обезлюдели в результате войн, или которые только предстояло возделать, изгнав с них исконных "владельцев" - волков и кабанов. Влияние этих иностранных рыцаре и их потомков на формирование португальского национального характера сложно переоценить. Оно придало постоянство тому сплаву военного и религиозного энтузиазма, который стал главной движущей силой основания Португальской империи.

Для продолжения кампании против мавров в стране были основаны четыре местных рыцарских ордена. По своему духу и организации они были родственны братствам рыцарей-монахов, из рядов которых главным образом вербовались крестоносцы, - тамплиеров, госпитальеров, тевтонских рыцарей. Ордена Крату, Св.Бенедикта Ависского, и Сантьягу Меча были основаны в XII в., традиционные даты их создания - 1113, 1162 и 1170 гг. Португальский филиал ордена Сантьяго (Sao Thiago da Espada) начал свое отдельное существование около 1290 г. Эти три братства были известны по названиям резиденций их магистра и капитула - Крату и Авис в Алемтежу, Сантьяго-де-Компостела в испанской провинции Галисия. Каждый из них сыграл героическую роль в войнах, которые закончились завоеванием Алгарви. Но четвертый и последний орден стал самым знаменитым из них. Он был обязан своим происхождением папской булле "Ad Providam" о роспуске ордена тамплиеров, изданной Климентом V 2 мая 1312 г. В течение по меньшей мере 50 лет до этого ходили упорные слухи, что многочисленный и могущественный орден тамплиеров был заражен ересью, и что большинство священных таинств выродились в разнузданные и порочные оргии. Король Франции Филипп IV, неумолимый враг тамплиеров, оказал давление на Папу, чтобы до основания уничтожить орден, но в Португалии, где он владел большим имуществом и соответственно пользовался известным влиянием, высшее духовенство, призванное решить вопрос о его дальнейшей судьбе, было настроено в его пользу; и пока царствующий король, Диниш Земледелец, все еще колебался, двух главных врагов ордена унесла смерть. Есть легенда, что последний великий магистр тамплиеров Жак де Моле, сожженный на костре в Париже, перед смертью призвал Папу и короля Франции в течение шести месяцев встретиться с ним перед Божьим судом. Их скоропостижная смерть в пределах указанного срока, вероятно, и вызвала к жизни легенду; она также укрепила Диниша в его решимости оставить орден под новым названием. Как "Орден рыцарства Господа Нашего Иисуса Христа" он был заново основан "для защиты веры, сокрушения мавров и расширения португальской монархии", и получил в 1319 г. благословение Ватикана. При великом магистре принце Генрихе Мореплавателе Орден Христа был тесно связан с прогрессом морских открытий, рассматривавшихся как средство переноса крестового похода против ислама на африканскую почву. Принц Генрих вознаградил участников морских экспедиций передачей права на сбор десятины с острова Сан-Мигел в группе Азорских островов, половиной всех доходов от торговли сахаром на этом острове, церковным сбором с Мадейры, 1/10 всех доходов от торговли с Гвинеей и другими пожалованиями. Папа Евгений IV даровал отпущение грехов всем кающимся рыцарям Ордена Христа, которые могли погибнуть на службе церкви. Афонсу V обещал в 1454 г., что у них будет духовная юрисдикция на всех землях, которые они смогут открыть, и папа Александр VI - несколько опрометчиво - освободил их от принесенных ими обетов целомудрия и бедности.

Для правильного понимания характера португальцев XVI в. необходимо учитывать тот отклик, который находил в их душах жизненный идеал, воплощением которого являлись рыцарские ордена. Этот средневековый идеал рыцарства, жизни, посвященной служению Богу и сюзерену, продолжал оставаться актуальным и тогда, когда вся энергия народа была сосредоточена на более приземленных и материальных планах исследований, завоеваний и торговли. В других отношениях португальцы были по меньшей мере такими же прогрессивными, как наиболее передовые народы Запада; книгопечатание, например, было завезено в их страну всего лишь через 10 лет после того, как Кэкстон установил свой печатный станок в Вестминстере. Но ни одно из современных веяний - возрождение интереса к наследию античных классиков, новые религиозные воззрения, провозвестниками которых вступили Эразм Роттердамский, Лютер и Игнатий Лойола, открытия Колумба и Васко да Гамы, новая система устройства Вселенной, предложенная Коперником, - все эти силы оказались не в состоянии вытравить старый крестоносный энтузиазм, который в результате столетней войны против мавров пустил глубокие корни в натуре португальцев и составлял существенную часть их патриотизма. Португалия была для них вооруженным апостолом христианства. Этот идеал предоставлял религиозное обоснование всей грандиозной задачи открытии и завоеваний. Он был искажен, чтобы оправдать работорговлю, изгнание тайных иудеев и введение инквизиции; иногда исчезал в болоте коррупции, которая угрожала захлестнуть португальские владения в Африке и Индии. Но в течение всего XVI в. он всегда возрождался - возрождался в лице Гальвана и Ксаверия, преображаясь в эпопее Камоэнса, представая в карикатурном виде в сотнях менее выдающихся людей. Его последней вспышкой был крестовый поход против мавров, который закончился поражением и смертью короля Себастьяна при Каср-эль-Кебире 4 августа 1578 г.

(1) Напечатана в "Политических Песнях" Райта, Серия Реестров, vol. ii.; написана около 1435.

Глава II.

Принц Генрих Мореплаватель.

За исключением достижений отдельных великих путешественников, таких как Вильгельм Рубрук и Марко Поло, исследователями неизвестных берегов на протяжении столетий были представители почти исключительно двух народов. Первыми из них были скандинавы, странники, бороздившие едва ли не все известные тогда моря в поисках добычи. На суше они основали средневековое русское государство (подавляющее большинство западных историков априори принимают на веру "норманнскую" версию происхождения не только правящей династии Рюриковичей, но и самой русской государственности. Для них это своего рода трюизм, не стал исключением и К.Г. Джейн. - Aspar); на море они, сквозь туман и шторма, добрались до Гренландии и Америки - "Благодатного Винланда", как названа эта земля в "Саге о Эрике Рыжем" (1). Следующими были арабы, - приученные совершать паломничество в Мекку и могущие странствовать от Кордобы до Дели, не покидая земли, где следовали заповедям веры в Аллаха и Мухаммеда, они продолжали исследовательские труды с рвением имперской нации и в более научном духе, чем их предшественники. Арабские ученые корпели над Аристотелем и Птолемеем. Они унаследовали восходившие к седой древности знания о движении звезд и планет. Они были опытными математиками и судостроителями. Следствием этого наученного багажа было то, что географы, такие как Идриси, и путешественники, такие как Ибн Баттута, сделали больше, чем все викинги вместе взятые, для того, чтобы расширить пределы известного мира. Вполне допустимо предположить, что португальцы до некоторой степени переняли у арабов их тягу к исследованиям и их морскую науку.

Однако, как бы там ни было, португальцы начали там, где закончили арабы, бесстрашно устремившись в "Зеленое море тьмы", этот обширный неисследованный океан, который воображение людей античности и средневековья населяло чудовищами и чудесами. Греческие мифы, кельтские и норманнские легенды прочно укоренились в фольклоре мореходов Западной Европы, чьи хрупкие суденышки редко осмеливались далеко уплывать от дружественного берега, а их команды так же редко отваживались проверить на опыте эти суеверия. Было хорошо известно, что ветра и волны могут унести корабль смельчака в те морские дали, где обитали сирены, своей красотой и сладкоголосым пением завлекавшие неосторожных моряков навстречу гибели. Ужасного "морского епископа", с его светящейся митрой, огромного и угрожающего, не раз видели посредине Атлантики. Те, кто избежал его объятий, могли стать жертвой морского единорога, чей рог мог пробить одним ударом три каравеллы. Наконец, не из-за того ли начинался прилив, что из морских глубин поднимался кракен, похожий на некую гигантскую каракатицу, подышать и порезвиться на поверхности воды, - сменяясь отливом, когда волосатая черная рука вновь тащила монстра в пучину? Такие фантомы преграждали путь морем к тому идеальному государству, находящемуся на зачарованном острове, о котором мечтали люди в средние века; и мечты, принятые за действительность, увлекали их так далеко, что картографы помещали этот остров на своих картах.

Этот воображаемый земной рай, сокрытый где-то в западных морях, был известен под многими названиями. Это была Атлантида, о которой писал Платон; Бимини, на котором бил источник вечной молодости; Остров Семи Городов, основанный семью португальскими епископами, которые бежали туда от насилий мавров; Авалон, где спал вечным ном король Артур; острова Блаженных, остров Святого Брендана, Антилия или Бразиль. Некоторые из этих традиций пережили средние века. В 1474 г. Тосканелли в своих письмах (если они являются подлинными) советовал Колумбу принимать Антилью за везу при измерении расстояния между Лиссабоном и островом Сипангу (Япония или Ява), который еще предстояло открыть. Португальские и бретонские рыбаки уверяют, то до сих пор слышат пение сирен; и всего лишь в 1721 г. с Канарских островов отплыла последняя экспедиция на поиски острова Св.Брандана. Даже в 1759 г. еще видели обитель святого, но грубый материализм века объяснял это эффектом миража. Задолго до этого, однако, Атлантика лишилась своих самых священных тайн; ученые мужи отождествили Острова Блаженных с Мадейрой и Канарами, Остров Семи Городов с Сан-Мигелем из группы Азорских островов; Понсе де Леон обнаружил Бимини и "источник вечной молодости" в Вест-Индии; Авалон стал гребнем, венчавшим церковь Гластонбери.

Заслуга рассеивания тумана страха, который плотно окутывал Атлантику, принадлежит Португалии. Несомненно, несколько отважных первопроходцев, - итальянцев, каталанцев, англичан, норманнов, - в известной мере опередили португальцев. Среди них были Ланселот Малочелло, который в 1278 г. достиг Канарских островов, или генуэзские авантюристы, которые ранее 1300 г. доплыли до мыса Нун. Флот из Лиссабона побывал на Канарских островах в 1341 г., и 5 лет спустя каталонская экспедиция вышла в море с Мальорки, направляясь к "Золотой реке", и больше о ней ничего не было слышно. Мадейра, случайно увиденная еще до 1351 г., и затем забытая, была повторно открыта 20 лет спустя благодаря романтическому происшествию. Англичанин по имени Роберт Мачин или Машэм, бежал со своей возлюбленной Анной д`Арфе, уроженкой Бристоля; корабль, на котором они плыли, внезапно налетевший шквал отбросил к Мадейре. Там Анна скончалась от страха и пережитых испытаний, а ее любимый пережил ее всего на пять дней; их тела опустили в одну могилу. Их команда, стремившаяся вернуться на родину, потерпела крушение на побережье Берберии и была обращена в рабство, но в 1416 г. кормчий Педро Моралес из Севильи и некоторые его товарищи по плаванию были отпущены на свободу за выкуп. Возвращаясь на родину, Моралес попал в плен к португальскому капитану по имени Жуан Гонзалвиш Зарко, который узнал от своего пленника историю открытия Мадейры.

В 1402 г. двое нормандских дворян, Жан де Бетанкур и Гадифер де Ла Саль, предприняли попытку завоевания Канарских островов, но островитяне - гуанчи оказали им такое яростное сопротивление, что ко времени смерти Бетанкура в 1425 г. часть архипелага еще оставалась непокоренной. Кроме этого предприятия, по части морских открытий до наступления эпохи Генриха Мореплавателя было сделано немногое; поскольку невозможно огласиться с претензиями, будто бы Роуэн и торговцы из Дьеппа завязали торговлю золотом, слоновой костью и перцем с гвинейским побережьем, и, между 1364 и 1410 гг., основали там фактории в "Малом Париже", "Малом Дьеппе" и "Руднике".

Человек, которому предстояло направить Португалию на путь к империи, не был ни просто отшельником, ни кабинетным ученым. Принц Генрих был также весьма деятельным человеком, по достоинству получившим свои титулы Великого Магистра Ордена Христа, герцога Визеу, сеньора Коимбры и губернатора Алгарви. Он занимался науками в перерывах между войнами и делами управления; с того дня в 1415 г., когда он заслужил рыцарские шпоры за доблесть при осаде Сеуты, его деятельность носила разносторонний характер. Сеута, названная "африканским Гибралтаром", была первой цитаделью, вырванной из-под власти мавров на их собственно земле; ее захват был первым, пусть пока еще смутно осознаваемым шагом на пути к основанию Португальской империи; вероятно, он также дал мыслям принца Генриха первый определенный импульс к делу его жизни. С того времени он посвятил себя организации морских исследований. Из своей штаб-квартиры, замка в Сагреше, господствующего над "городом инфанта", который он основал в качестве базы, он финансировал и отправлял в плавание экспедиции на юг вдоль побережья Африки; он основал колонии, наладил торговлю сахаром с Мадерой, рассылал миссии, заручился благосклонным отношением Рима и вникал во все детали, вплоть до проектирования каравеллы или составления карт (2).

Его характер являлся до некоторой степени парадоксальным. В глубине души мечтатель и монах, он обладал целеустремленным и деятельным умом, инициативной и энергичной волей, которые позволили ему воплотить свои мечты в жизнь. Можно представить, как он, подобно прилежному студенту, работал, склонившись над картами и навигационными приборами, в той комнате в верхней части замка, овеваемой юго-западным ветром, откуда виднелись безбрежные просторы Атлантики. Порывы ветра свободно врывались в его покои через стрельчатые окна, покрытые фантастическими узорами в мавританском стиле, в которых не было стекол, поскольку он дул прямо с дальних берегов, откуда моряки Ордена Христа вскоре должны были вернуться с новыми рассказами о своих приключениях и достижениях. Внутреннее убранство покоев принца отличалось крайней простотой, напоминая монашескую келью; стены были украшены росписью, представлявшей, по всей видимости, библейские сюжеты или опасности, подстерегавшие моряков в их плаваниях. Можно представить принца Генриха среди такой обстановки, облаченного в строгое монашеское одеяние, в котором он изображен на одном медальоне XV в., - совершенно аскетическая фигура, с глубоко запавшими глазами и лицом, изрезанным сетью морщин, которые рука времени неизбежно накладывает на тех моряков или ученых, которые проводят большую часть своей жизни под ветром и лучами тропического солнца, или корпят над старыми неразборчивыми рукописями. Такого человека, как принц Генрих, нетрудно вообразить, как он сидя слушает рассказ своего кормчего о новых землях или следит за тем, как чей-то неуклюжий указательный палец "прокладывает курс" по изображенному на пергаменте океану, среди дельфинов и тритонов, которыми так любили щедро украшать свои карт картографы средних веков.

Мы Сагреш образует часть группы полуостровов, которая заканчивается юго-западным краем Европы, мысом Сан-Висенти. Это - скалистый выступ, поросший тамариском и другими кустарниковыми растениями, достаточно неприхотливыми, чтобы противостоять сильным морским ветрам, несущим с собой привкус соли. Священники кельтиберов, которые воздвигали грубые каменные алтари на его вершине, должно быть, считали его краем мира, омываемым волнами безбрежного моря. Но не только по этой причине эта удаленная и пустынная скала - "Священный мыс" римлян, - считалась едва ли не святой землей. Принцу Генриху Мореплавателю, когда он подолгу всматривался в горизонт в надежде увидеть паруса своих возвращающихся домой каравелл, должны были часто приходить в голову мысли о "моряцкой тоске по дому", как выразился Роберт Броунинг, писавший свои стихи пять веков спустя. Можно с уверенностью утверждать, что основная цель, которая вдохновляла Мореплавателя, не была ни научной, ни коммерческой, ни политической, хотя она включала в себя расширение знаний, рост торговли и величия Португальского королевства. Но в основе своей она носила религиозный характер. Прежде всего, принц Генрих был крестоносцем; всё остальное было побочной стороной его крестоносных предприятий. При всех своих многообещающих перспективах идея открытия морского пути в Индию никогда не приходила ему в голову; он был одержим желанием, подражая своему небесному покровителю Людовику Святому, сокрушить могущество неверных и обеспечить триумф креста.

Средства, при помощи которых он надеялся достичь поставленной цели, иллюстрируют ограниченность географических знаний XV в. Обычно считалось, что у основного русла Нила был рукав, который тек в западном направлении через всю Африку и падал в Атлантику. Где-то у истоков этой реки - в Эфиопии, или, быть может, в Индии, - лежало полуфантастическое царство Пресвитера Иоанна, в лице которого христианский мир еще с XII в. видел защитника веры, способного остановить стремительное продвижение ислама. Несомненно, должен был наступить день, когда этот могущественный властелин, чьи владения простирались от Вавилона до крайних восточных пределов мира, услышит призыв Европы. Над Константинополем уже нависла угроза, и вскоре во всех церквях юго-восточной Европы начали служить молебны, взывая к Господу с просьбой об избавлении от ярости турок.

Постепенно неясные представления о Пресвитере Иоанне и его империи облеклись плотью и кровью. Ходили слухи, что он принял скромный титул пресвитера или сявщенника подобно тому, как Папа Римский принял такой же титул "Servus Servorum" ("раб рабов (Божьих)"), не только в знак своей смиренности, но и потому, что любой другой титул, пусть даже и самый великолепный, был слишком ничтожным для выражения его власти, простиравшейся как на светскую, так и на духовную сферы. Впервые о нем упоминается в хронике Оттона, епископа Фрейзингенского, который узнал о его существовании в 1145 г. от епископа Джебаля в Сирии. Согласно этому источнику, Пресвитер Иоанн бы потомком волхвов, пришедших к Иисусу, и предпринял крестовый поход, чтобы освободить Святые Места от сарацин. Пройдя через Персию, он несколько лет стоял лагерем на берегу Тигра, ожидая, пока река не замерзнет от холода, чтобы он смог переправиться через нее; разочарованный, он снова отступил. Обычные люди могли бы построить мост, но сочинителям этой легенды, дабы произвести впечатление на читателей, понадобилось ввести в нее зрелище скованной морозом Месопотамии. Около 1165 г. широко разошлось письмо, автором которого, предположительно, был Пресвитер Иоанн, и адресованное императору Мануилу Комнину в Константинополе. Пресвитер Иоанн объявлял себя в нем величайшим правителем на земле и самым верным христианином. Его скипетр был сделан из прочнейшего изумруда, его халат соткан из несгораемой ткани, изготовленной саламандрами в их огненной стихии. 72 короля были его вассалами; ему прислуживали 7 королей и 60 герцогов, каждый день в году сменяясь новыми. В его владениях водились все драконы и чудовища средневековых бестиариев, рыбы, которые давали пурпурную краску, гигантские муравьи, которые добывали золото. В его королевстве были неизвестны преступления и пороки; но из опасения перед всякими непредвиденными происшествиями Пресвитер Иоанн установил перед своим дворцом волшебное зеркало, в котором он мог рассмотреть самых далеких обитателей своих владений и раскрыть возможные заговоры.

Таков был рассказ, в котором смешались в единое целое отголоски сотен легенд и некая доля искаженной истины, - воспоминания о великих восточных королях и завоевателях, слухи о несторианах на Дальнем Востоке, и об абиссинцах, - пока вся Европа не начала верить в Пресвитера Иоанна. Только в XIV в. его владения определенно отождествили с Абиссинией, и даже в XV в. не ослабевало убеждение в его могуществе и величии.

Вдохновляясь образом Пресвитера Иоанна, принц Генрих разработал план спасения христианства, столь же блестящий по своей дерзости, и, учитывая состояние географических знаний в то время, столь же разумный, как должны были показаться неграмотному большинству современников Диаша или Колумба замыслы этих мореплавателей. Необходимо было отыскать Западный Нил, после чего португальские рыцари должны были добраться, поднявшись вверх по его течению, до империи Пресвитера Иоанна и завербовать этого могущественного правителя в ряды поборников христианства. Затем союзные армии Португалии и Эфиопии должны взять в клещи силы ислама, освободить Святые Места, сокрушить турок и предотвратить бедствие, уже нависшее грозной тенью над Византийской империей.

Азурара оставил описание, как в 1445 г. Лансароте с его флотом из 6 каравелл обнаружил предполагаемый Западный Нил или "Нил негров". Они спустились вдоль морского побережья Гвинеи, держась близко к суше, и ожидая увидеть две высокие пальмы, которые их предшественник, мореплаватель Диниш Диаш, отметил как важную веху.

"И когда люди с каравелл узрели первые пальмы и высокие деревья, согласно уже нами поведанному, они верно узнали, что находились близ реки Нил, с той стороны, где она впадает в западное море; каковую реку называют Сенегал... И, идя таким образом вдоль морского берега, следя за тем, не увидят ли реку, они узрели пред собою, должно быть, в двух лигах от земли, некий цвет в морской воде, отличный от прочего, каковой был таким же, как цвет глины... И случилось так, что один из тех, кто забрасывал лот, случайно, а не ведая наверняка, поднес руку ко рту и узнал о ее пресности... "Поистине, -- молвили они, -- мы находимся вблизи реки Нил, ибо весьма представляется, что сия вода -- из нее; и своею великою мощью она рассекает море и впадает в него таким образом". И тогда они подали знак другим каравеллам, и начали все искать реку; каковой не очень далеко оттуда обнаружили устье" (3).

Итак, у нас есть достаточно доказательств, что португальцы были упорным людьми, моряками с рождения, завоевателями по натуре и крестоносцами по традиции и вере. Но без вождя они могли еще на целое столетие остановиться у края своей судьбы. Это гений принца Генриха Мореплавателя собрал воедино все дремлющие силы, и направил их на путь экспансии.

(1) Детали можно найти в "Открытии Благодатного Винланда", A. M. Ривс, Оксфорд, 1890.

(2) Кроме этого исследования африканского побережья, существует предположение, что при жизни принца Генриха португальское судно случайно открыло Бразилию (в 1447 или 1448). Эта теория вовлекает слишком много спорных вопросов, чтобы обсуждать ее здесь: большинство доказательств рассмотрено в "Географическом журнале", vol. v. p. 221 seq., vol. v. p. 239 seq., и особенно vol. ix, pp. 185-2 10, с которыми можно сравнить хронику Азурару, vol. ii. p. ciii, примечание. Но наиболее важная часть доказательств еще не была изучена с точки зрения теории; и я надеюсь посвятить им отдельную монографию. При условии, что предполагаемое доколумбово открытие Бразилии может быть доказано, есть причина верить, что последующее "открытие" Бразилии Педро Алваришем Кабралом в 1500 (смотри главу xi.), было не случайным - как утверждают большинство хронистов, - но преднамеренным.

(3) Azurara, vol. ii. p. 178.

Глава III.

Моряки и рабы.

Еще с 1317 г., когда король Диниш назначил генуэзца по имени Мануэль Песанья первым адмиралом его новосозданного военно-морского флота, некоторые наиболее одаренные иностранные моряки служили под португальским флагом. В начале XV в., хотя местные рыбаки и торговцы были непревзойденными в своем деле практиками, наука навигации была гораздо лучше развита в морских портах Италии, тогда как евреи славились великолепным знанием астрономии. Барруш рассказывает, как принц Генрих выписал к себе картографов и мастеров по изготовлению навигационных приборов, чтобы обучать его собственных моряков глубоким тайнам их профессии; и в списке тех, кто действительно командовал кораблями или служил на их борту, встречается немало иностранных фамилий - Валларт Датачнин, Бальтазар Немец, генуэзцы Антонио Узо ди Мааре и Луиджи, или Альвизе, да Ка да Мосто, или Кадамосто, как его обычно называют. Кадамосто, открыватель островов Зеленого Мыса (1456), оставил описание некоторых своих плаваний, которое впервые было напечатано в 1507 г. Он указывает, что португальские каравеллы, наиболее важный из четырех классов судов, использовавшихся более ранними мореплавателями, были в свое время самыми быстрыми парусниками во всем флоте (1).

Эти каравеллы были быстроходными трехмачтовыми судами, существенно отличавшимися по строению корпуса и оснастке от средиземноморских фелюк и арабских дхау; рыбачьи лодки подобного типа можно увидеть и сейчас в любой португальской гавани. Их длина колебалась от 65 до 100 футов, ширина - от 20 до 25. Каждая приземистая мачта несла огромный треугольный латинский парус, прикрепленный к ней заостренными концами, более высокий из которых выдавался вверх и вперед над верхушкой мачты, тогда как более низкий едва не касался планшира. Первые исследователи Атлантики не соблюдали никакого строгого порядка на борту, хотя в трюме, возможно, было помещение для перевозки нескольких лошадей, верхом на которых они совершали вылазки за рабами при высадках на суше. Морские офицеры имели в своем распоряжении карты близких и более знакомых вод, компас и "посох Св.Иакова", или грубый квадрант, использовавшийся для определения высоты солнца и звезд. Они плавали, как правило, держась рядом с берегом, отмечая каждый примечательный ориентир, такой как мыс, залив или роща деревьев, который мог помочь им установить свое местоположение. Они были вынуждены часто высаживаться на сушу для проведения наблюдений, потому что замеры на борту судна с их примитивными инструментами часто давали погрешности из-за качки и волн. У них не было иного хронометра, кроме солнца и луны, и никакого лота для замера продолжительности дневного плавания или скорости их судна. Для этого им приходилось полагаться на счисление пройденного расстояния, прибегая для этого к разным способам. Один из самых простых, хотя возможных только при мертвом штиле, заключался в том, чтобы плюнуть за борт и затем вычислить, насколько продвинулось судно за определенный промежуток времени от установленной таким образом более или менее фиксированной точки отсчета.

В навигации самой большой сложностью той эпохи являлось определение долготы. Стоит напомнить, что обычная практика основывается на отклонении стрелки компаса, феномене, известном по крайней мере с 1269 г. Такое отклонение возникает вследствие того, что магнитный полюс не совпадает с географическим, и заключается в том, что игла, вместо того, чтобы указывать строго на север, слегка отклоняется в северо-восточном или северо-западном направлении. Кормчие XV и XVI вв. были уверены в существовании истинного меридиана, где направление иглы компаса всегда точно совпадает с прямой линией между севером и югом; они считали, что этот меридиан проходил через Иерро, или Ферро, один из Канарских островов. Приняв его за стандарт при измерении долготы, как мы принимаем Гринвичский меридиан, они нацелились на открытие "изогонических линий", т.е. линий, в каждой точке которых углы, образованные иглой компаса при ее отклонении от истинного севера, должны быть одинаковы. Предполагается, что они считали изогонические линии и меридианы одним и тем же, и определяли долготу в соответствии с этой теорией. Таким образом, если углы отклонения стрелки компаса были идентичными в Кабо-Верде и Лиссабоне, эти два места считались находящимися на одной и той же долготе к востоку от Иерро, и равноудаленными от истинного меридиана. Такой метод вычисления расстояний к востоку и западу, естественно, не мог не привести к многочисленным ошибкам, поскольку, в то время как меридианы распределяются по поверхности земного шара от одного географического полюса до другого, изогонические линии имеют более извилистое направление и время от времени отклоняются на почти незаметные градусы прецессии, которые в совокупности создают большие вековые перемены в их направлении. Таким образом, оценка долготы, основанная на открытии изогонических линий, лишь случайно могла совпадать с истинной (2).

О людях, которые с такими ошибочными теориями и примитивными навигационными приборами достигли таких великолепных результатов, мы знаем чрезвычайно мало. Официальные хронисты, писавшие ради прославления и развлечения своих покровителей - принцев, забывали о простых людях, которые развешивали свои гамаки на корме и выполняли всю изнурительную работу на судне во время плавания. Для представления о том, как протекала повседневная жизнь матросов, необходимо обратиться к другим источникам, и особенно к кодексам морского права.

Первый среди них - это "Consolat del Mar", или "Консульство моря", достойный памятник того гения мореплавания, который проявили каталанцы в позднее средневековье. Первое из имеющихся изданий датировано 1494 г., и было напечатано в Барселоне на каталонском диалекте испанского языка; но уже задолго до этого его постановления рассматривались в качестве прецедентов в судах многих морских держав. Его составители позаботились упомянуть о самых мельчайших подробностях, включая даже обязанность шкипера обзавестись кошками, "либо купив их там, где они продаются, либо получив в подарок, либо доставить на борт судна любым иным способом", с тем, чтобы предохранить запасы провизии в трюме и складском помещении от порчи крысами и мышами.

Столь же тщательно расписано меню команды: главные блюда - мясо и вино по воскресеньям, вторникам и четвергам, в остальные дни недели - каша. Каждый вечер к столу должно подаваться хлеб и особое вино с некоторой приправой (companatge), такой, как сыр, лук или сардины. Если же вино становилось слишком дорогим, его необходимо было заменить черносливом или фигами, а по праздникам выдавать двойную порцию. Несомненно, португальские моряки, когда они плавали в тропических водах, были далеко не так хорошо обеспечены, как того требует "Consolat", но т.к. более ранние мореплаватели всегда держались рядом с побережьем, они легко могли раздобыть на суше съедобные плоды и наловить дичи. Согласно Каштаньеде, ежедневная порция команд эскадры Васко да Гамы в 1497-99 гг. включала 1 Ґ фунта сухарей, 1 фунт говядины или полфунта свинины, 2 Ґ пинты воды, 1 ? пинты вина, и небольшое количество масла и уксуса. В дни поста вместо мяса выдавалось полфунта риса, вяленая рыба или сыр; и в состав запасов провианта, рассчитанных на три года, входили также мука, чечевица, сардины, оливы, миндаль, чеснок, горчица, соль, сахар и мед. Эта экспедиция была, однако, оснащена с исключительной щедростью по сравнению с другими.

В некоторых отношениях правила "Consolat" были на редкость гуманными; больных членов экипажа следовало высадить на берег и препоручить заботам сиделки, а для того, чтобы уберечь моряков от необузданных вспышек ярости шкипера, было разработано одно из самых странных условий. Матросу настойчиво советовалось безропотно переносить любые оскорбления, которыми мог его осыпать капитан, но если последний от брани переходил к побоям, то матрос должен был отбежать прочь от него на нос корабля и стать рядом с якорной цепью. Если взбешенный капитан, вооруженный кофель-нагелем или другим оружием, способным причинить смерть, будет преследовать его даже до этого убежища, моряк должен был предусмотрительно укрыться за цепью. Здесь он был неприкосновенен. Если же капитан проследует за ним и туда, он должен призвать своих собратьев по экипажу в свидетели, что капитан нарушил правила, обойдя цепь. Затем, наконец, он имел право защищаться. Столь тщательно разработанный этикет потасовки мог предназначаться только для людей, в которых глубоко укоренилась любовь к закону и порядку. Это было тем более необходимо, поскольку требовалось, чтобы каждый матрос самостоятельно обеспечивал себя вооружением и броней.

Даже в начальный период плаваний на борту поддерживалась строгая дисциплина, хотя впоследствии она ослабла, особенно по отношению к офицерам знатного происхождения. Корабельному писцу (escriva, португ. escrivаo), привилегированному человеку, который выполнял также обязанности счетовода, казначея и каптенармуса, следовало выжечь на лбу клеймо, отрубить правую руку и конфисковать всё его имущество, если он внесет неправильную запись в корабельный журнал или будет потворствовать такой записи. Довольно любопытно, что моряк, уснувший во время несения вахты, подвергался только переводу на хлеб и воду, если этот проступок был совершен не во вражеских водах. В последнем случае его должны были раздеть догола и выпороть его же собратья по экипажу, и трижды погрузить с головой в море; если же он, однако, был офицером, его надлежало только "оставить без всякой пищи, кроме хлеба", и окатить "с головы до пят" ведром воды. Водные процедуры, по-видимому, были непопулярными, поскольку ни одному моряку не разрешалось раздеваться, "разве что когда он находится в порту на зимней стоянке".

вший во вреям несеняи вахты, подвергаляс только переводу на хлеб и воду, если этот проступок бл совеПрисутствие рабов в трюме, под палубой, едва ли могло добавить привлекательных черт жизни на борту судна, и в то же время именно этот груз заставил доморощенных критиков принца Генриха пересмотреть свои взгляды на его предприятия. Сначала люди насмехались над ним, как над фантазером, чьи морские экспедиции приводили только к неоправданному расходу денег и человеческих жизней. Согласно Азураре, критики умокли, когда Антан Гонзалвиш и Нуньо Тристан привели на родину первое судно с грузом рабов.

За португальцами до сих пор сохраняется стойкая репутация современных творцов работорговли, но рабство не было какой-то новинкой в Европе и не вызывало всеобщего ужаса. В средние века неграмотные бедняки могли справедливо считать, что участь раба была немногим хуже их собственной; в то же время образованные классы общества могли позаимствовать из "Этики" Аристотеля, их высшего авторитета в светских вопросах, удобную доктрину, согласно которой сама природа обрекла некоторых людей на рабство.

Чтобы не забираться далеко вглубь веков, укажем лишь, что на протяжении XIV столетия итальянские поселения в низовьях Дуная и на Черном море занимались продажей в рабство на невольничьих рынках славян и румын, черкес и армян. В 1317 г. папа Иоанн XXII формально осудил генуэзских торговцев, которые занимались поставкой христианских девушек в гаремы восточных владык. В 1386 г. многочисленность рабов в Венеции и волнения среди них вызвали панику среди горожан. Берберские пираты сами напрашивались на ответные меры воздействия, продавая в рабство каждого христианина, который не хотел платить за себя выкуп, и испанские и португальские законы признавали различие между свободными маврами, происходившими от завоевателей Пиренейского полуострова, и их порабощенными единоверцами, захваченными в плен на море или в Африке. На Канарских островах нормандские захватчики как само собой разумеющееся обращали в рабство пленных гуанчей. Даже в Англии первая парламентская сессия Эдуарда VI в 1547 г. приняла акт (3), согласно которому каждый житель острова имел право, схватив неисправимого бродягу, привести его к двум судьям; и они, признав его виновным, должны были приказать выжечь у него на груди клеймо в виде буквы V (англ. "vagabond" - бродяга) и присудить вышеупомянутое лицо, ведущее такой праздный образ жизни, быть рабом того, кто привел его к судьям" в течение трех лет. Если же он бежал, то при поимке его надо было заклеймить буквой S (англ. "slave" - "раб") на лбу или щеке и приговорить к пожизненному рабству: повторный побег относился к тяжким преступлениям и наказывался смертью.

Рабство, таким образом, было общепризнанным институтом. Единственное новшество, которое ввели португальцы, заключается в том, что они поставили на систематическую основу импорт черных рабов, которых почти повсеместно рассматривали как стоящих на намного более низкой ступени общественного развития, чем самых дикие европейцы, арабы, берберы или индейцы. Стоит вспомнить, что даже причисленный к лику святых историк Бартоломе де Лас Касас, епископ Чиапаса в Мексике, по сути, разделял такой подход, когда он, желая облегчить страдании американских туземцев, призвал испанское правительство вместо того, чтобы использовать их на тяжелых работах, завозить для этой цели африканских рабов. Лас Касас впоследствии раскаялся в своем заблуждении; но другие люди повторяли его без всяких угрызений совести или подавляли любое сострадание, которое могли почувствовать, напоминая себе, что если негры утратили свою свободу, то зато они приобретали христианство. Так, Барруш утверждал, что чернокожие, будучи язычниками, не подпадают под действие закона Христа, а что касается их тел, то они находятся в распоряжении любой христианской нации. Азурара благочестиво, но не особенно точно, намекает на "проклятие, которое Ной наложил на Каина после Потопа, прокляв его таким образом, что его род должен подчиниться потомкам других его сыновей". Тот же хронист, описывая слезы рабов на рынке Лагуша, на самом деле молит Бога простить его за это сострадание, противоречащее догматам Св.Писания, которое не было ересью, поскольку он в этот момент думал об этих пленниках не как о язычниках, но как об обычных людях. Священники и юристы разделяли его точку зрения. Педро Мартир убедительно доказывал, что рабство было необходимо, чтобы удерживать тех, кого церковь только что обратила в христианскую веру, от повторного впадении в грех идолопоклонства и заблуждений. Относиться к этой доктрине как к чистой воды лицемерию - значит неправильно понимать дух эпохи. Тем не менее, не стоит полагать, будто португальцы всегда придерживались их возвышенных теорий; принц Луиш, "зерцало веры", оставил после своей смерти несколько некрещеных рабов, двое из которых звались Али, а два других носили еще более ужасающее имя Мухаммед.

Представляется вероятным, что с первыми рабами, привезенными в Португалию, обращались сравнительно мягко, и что наихудшее зло работорговли проявилось лишь некоторое время спустя. Азурара описал судьбу одной партии "черной слоновой кости", которая была всажена в Лагуше, в Алгарви, в 1441 г., и представленная им картина не имеет целиком отталкивающего характера; хотя стоит все же напомнить, что он написал свою хронику исключительно с целью воспеть деяния принца Генриха.

"Весьма рано поутру, по причине зноя, принялись моряки приготовлять свои суда и выводить тех пленников, дабы отвести их согласно тому, как было им приказано. Каковые [пленники], размешенные все вместе на том поле, представляли собой чудесное зрелище, ибо среди них некоторые были умеренной белизны, красивые и статные; иные менее белые, более напоминавшие мулатов; иные столь же черные, как и эфиопы, до такой степени безобразные, как лицами, так и телами, что людям, их лицезревшим, едва ли не казались они образами нижнего полушария. Однако каковым должно было быть сердце - сколь бы ни было оно черство, - кое не оказалось бы поражено благочестивою печалью при виде того сборища? Ибо лица одних были склонены, а лица омыты слезами, когда глядели они друг на друга; иные стенали весьма горестно, взирая на высоту небес, вперившись в них очами, громко взывая, словно моля о помощи Отца природы; иные ранили лицо свое ладонями и бросались оземь, простираясь; иные облекали свои сетования в вид песни, следуя обычаю своей земли, каковые [песни] (хотя и не были слова [их] языка понятны нашим) весьма соответствовали степени их печали. Однако, к еще большей их боли, прибыли те, кто имел поручение [произвести] дележ, и начали отделять их одних от других, с целью привести в равенство их доли; вследствие чего по необходимости требовалось отделять детей от родителей, жен от мужей и одних братьев от других...

Поскольку люди не находили их закосневшими в вере прочих мавров и видели, что они по доброй воле приходят к закону Христову, то и не делали различия между ними и свободными слугами, рожденными в самой [португальской] земле; но, напротив, тех, кого брали в малом возрасте, приказывали обучать механическим ремеслам, тех же, кого видели пригодными к управлению имуществом, делали свободными и женили на женщинах - уроженках [сей] земли... И некоторые почтенные вдовы, что покупали некоторых из тех [пленниц], одних принимали как дочерей, другим оставляли по своему завещанию [долю] из своих богатств, вследствие чего в последующем [те] весьма удачно выходили замуж; во всем обращаясь с ними как со свободными. Довольно и того, что никого из сих не видел я в оковах, как других пленников; и почти никого кто не сделался бы христианином и не пользовался бы весьма ласковым обращением" (4).

Португальцы, судя по стандартам их эпохи, некогда были довольно добродушным народом; жестокость по отношению к неодушевленным предметам, детям и животным, была свойственна им реже, чем нам; даже в боях быков они отказались от всех зверств испанской арены, и на корриде никто не погибал, за исключением разве что слишком безрассудных спортсменов. Из фразы, использованной Азурарой, можно сделать вывод, что сцена в Лагуше вызвала что-то наподобие бунта среди его земляков, которые толпами сбежались в город при вестях о таком необычном зрелище. В последующие времена в стране также было много таких людей, которые, рискуя навлечь на себя гнев короля и церкви, укрывали преследуемых евреев.

Но сыновья и внуки современников Азурары лишь ожесточались, видя, как сжигают на кострах еретиков, и усвоили мысль, что они могут делать со своим двуногим скотом всё, что пожелают. Хуже всего положение дел было в Индии, где португальцы отбросили даже те ограничения, которые еще сдерживали их на родине; и для того, чтоб понять, что означало рабство под португальским господством, необходимо от сцены, описанной Азурарой, обратиться к наброску, сделанному спустя более чем полтора столетия Жаном Москетом (5):

"Что касается рабов, то жалость берет, когда видишь, как истязают их хозяева, заставляя страдать от тысячи всевозможных мучений. Ибо они заковывают их в двойные железные цепи, а затем избивают их, причем наносят не 20 или 30 палочных ударов, а не менее 500... Хозяин, португалец или метис, стоит рядом и считает удары, перебирая четки...

Когда я жил в Гоа, то всю ночь напролет не слышал ничего, кроме ударов, и некоторых сдавленных стонов, которые с трудом можно было услышать, потому что им (рабам) вставляют в рот кляп из льняной ткани, дабы заглушить их крики, едва позволяя дышать. Избив их в таком духе, они (хозяева) полосуют их тела бритвой, а затем смазывают раны солью и уксусом, дабы рабы не скончались от потери крови.

Одной женщине-рабыне, которая оказалась недостаточно проворной и расторопной, чтобы подняться по вызову, ее хозяйка-метиска приказала прибить к спине подковы, так что несчастная спустя некоторое время скончалась... Другой, не сумевшей вовремя проснуться, были пришиты веки к бровям... Еще одна была подвешена за руки в комнате и оставлена в таком положении на 2-3 дня, за пустячную провинность - за то, что она умудрилась разлить около пинты (quelque chopine) молока... Хозяин дома, в котором я снимал жилье, купив однажды рабыню-японку, случайно в беседе со своей женой заметил, что у девушки были очень белые зубы. Женщина ничего тогда не сказала, но, улучив время, когда муж отсутствовал дома, приказала схватить и связать эту несчастную рабыню и вырвать ей все до единого зубы без малейшего сострадания..." (6).

Нет нужды продолжать этот позорный список. Худшие обвинения, выдвигаемые Москетом, слишком отвратительны для того, чтобы воспроизводить их здесь, но находят подтверждение в свидетельствах других путешественников.

(1) Смотри планы в "Esmeraldo" и "Revista portuguez colonial" от мая 1898, pp. 32-52. О Кадамосто, смотри Appendix A. Специальная библиография: "Принц Генрих Мореплаватель".

(2) Ввиду точных результатов, полученных в течение изучаемого периода картографами, а также навигаторами, я склоняюсь к тому, чтобы отвергнуть только что описанную теорию. Хорошее подтверждение этого можно найти в статье "Des lignes isogoniques au seirisme siecle", J. de Andrade Corvo, в "Jornal das Sciencias Mathematicas, Physicas e Naturaes", vol. xxxi., Лиссабон, Королевская Академия, 1881.

(3) I Edw. VI., chap. iii.

(4) Azurara, vol. i. pp. 81-5.

(5) Смотри Приложение A: общая библиография, s.v. Mocquet.

(6) Mocquet, pp. 213 seq.

Глава IV.

Кан, Диаш и Колумб.

Принц Генрих Мореплаватель умер в 1460 г., и миссия продолжения открытий перешла к королю Афонсу V, прозванному Африканским, поскольку, по живописному сравнению Барруша, он "рыскал вокруг Африки, как голодный лев ревет вокруг неких охраняемых загонов". Афонсу уступил в аренду торговлю с Гвинеей некоему Фернану Гомишу на условиях ежегодной выплаты 500 крузадо (1) и с требованием каждый год исследовать 100 лиг побережья, или 500 лиг в течение всего срока, который истекал в 1475 г. Каравеллы, зафрахтованные Гомишем, впервые обогнули мыс Пальмас, откуда они устремились дальше на восток к Берегу Слоновой Кости и Золотому Берегу; и накануне смерти короля в 1481 г., его подданные уже миновали дельту Нигера и достигли мыса Св.Екатерины, в 2? к югу от экватора, и, таким образом, пересекли весь Гвинейский залив.

Восшествие на трон короля Жуана II привело к изменениям в португальской политике. Не довольствуясь теми поступлениями, которые ему - еще в бытность наследным принцем - приносили ежегодные торговые рейсы в Гвинею, Жуан II решил основать христианскую империю на самом африканском материке, и в 1481 г. он поручил Диого де Азамбужа (2), одному из своих наиболее испытанных мореплавателей, заложить первое постоянное поселение. Азамубжу сопровождали два морских офицера, которые со временем должны были снискать известность, далеко превосходящую его собственную - Бартоломеу Диаш и Христофор Колумб. Он основал крепость Сан-Жорже-де-Мина, "Рудник Св.Георгия", названную так, потому что она стала центральным рынком Золотого берега. Крепость скоро получила статус и права города; в ней находилась церковь, где ежедневно служились мессы за упокой души принца Генриха Мореплавателя, и гавань, позволявшая тем исследователям, которые продолжали разведку африканского побережья, ремонтировать свои корабли и пополнять запасы продовольствия перед тем, как направиться на юг, в неизвестные широты. Щитоносец королевского дома, по имени Диого Кан, в том же году получил задание обогнуть мыс Св.Екатерины, самый южный пока что достигнутый пункт, и в середине лета 1482 г. он отплыл из Лиссабона (3). На борту его судна находились определенные гранитные колонны (падраны), каждая из них увенчанная крестом, которые следовало установить в знак того, что вновь открытые территории принадлежат христианству и королю Португалии (4). На каждой колонне был высечен королевский герб, и Кан получил приказ добавить двойную надпись на латыни и португальском языке, в которой указывалось, откуда вышла экспедиция, с именем капитана и датой.

Вероятно, в апреле 1482 г. Диого Кан обогнул мыс, теперь известный как мыс Акул, и поставил там первую из своих колонн рядом с устьем впадавшей в Атлантику полноводной реки, течение которой было настолько мощным, что, согласно Баррушу, вода оставалась пресной на расстоянии 20 лиг от берега. Кан, который назвал открытую им реку "Сан-Жорже", направил свою каравеллу через архипелаг низменных островов, образованных песчаными наносами, которыми было усеяно ее русло, и, свернув в устье притока (5), который отходил от главной реки в южном направлении, бросил якорь в заводи, укрывшейся под сенью скалы, лишенной всяких признаков растительности. Там, на гладкой поверхности скалы, его люди вырезали знак креста, герб Ависской династии и до сих пор поддающуюся прочтению надпись - "Сюда дошли суда знаменитого короля дона Жуана II Португальского: Диого Кан, Педро Аньес, Педро да Коста" (6). Другие имена и эмблемы добавлены, вероятно, другой рукой уже позже.

От "черных людей с курчавыми волосами", которые поднялись на борт судна, чтобы обменять слоновую кость на ткани, Диого Кан узнал, что река называется Заирмосрких фоиеров, которые со временем должн былис нсикать изветснотсь, лдалеко превоходящую его собс и что она орошает богатое и процветающее королевство Конго. Он послал негров-христиан вглубь страны, чтобы они нанесли визит королю Конго, взяв заложников для обеспечения их безопасности, и продолжил свое плавание дальше на юг вплоть до мыса Св.Марии - его "Монте Негро", или "Cabo da Lobo" - на 13? 28Є ю.ш. Там он воздвиг другой падран, вернувшись в Лиссабон в апреле 1484 г. (7)

Диого Кан получил в награду звание рыцаря королевского дома, ежегодное жалование в 18 мильрейсов, грамоту на дворянское звание и гербовый щит, украшенный двумя падранами. Следующим летом он вновь совершил плавание в Конго и послал богатые дары королю, настойчиво советуя ему отказаться от идолопоклонства и принять истинную веру, тогда как заложникам было разрешено вернуться домой и распространить среди своих друзей славу португальского гостеприимства и могущества. Последующая история королевства Конго - предмет увлекательного исследования. Миссионеры, служители закона и работорговцы быстро проникли в королевство, возвели церкви, и чернокожие властелины поспешили усвоить внешний, наиболее эффектный лоск цивилизации, титулуя себя "дон Аффонсу" или "дон Алваро", украшая свои краали геральдическими эмблемами и раздавая герцогские титулы и рыцарское звание множенству своих более или менее нагих аристократов (8).

Кан направился к югу от устья Конго вдоль побережья, пока не достиг мыса Креста, где на 21? 50Є ю.ш. он воздвиг последнюю из своих колонн. Он проследил морское побережье Африки почти на всем расстоянии между экватором и бухтой Уолфиш-бэй, - достижение, которое, не говоря уже о совершенном им открытии Конго, навсегда закрепило за ним достойное место в анналах исследователей. Его корабли вернулись на родину еще до августа 1487 г., поскольку некоторых негров, которых он похитил и увез с собой в Португалию, взял с собой в качестве переводчиков Бартоломеу Диаш, который вышел в плавание из Лиссабона в этом месяце. Согласно надписи на карте Генриха Мартелла Германуса (1489), Кан умер в море у мыса Креста в 1486 г., но как Барруш, так и Руи де Пина приводят обстоятельный отчет о его возращении в Конго и в Лиссабон.

Бартоломеу Диаш де Новаиш занимает последнее место в ряду великих португальских мореплавателей, которые проложили путь для Васко да Гамы. О его предыдущей жизни известно немногое, но, вероятно, он был родственником Диниша Диаша, открывшего Острова Зеленого Мыса. Он командовал каравеллой на королевском флоте, адмиралом которого был Диого де Азамубжа, и король Жуан II в награду за оказанные услуги пожаловал ему ежегодный доход в 6 мильрейсов. В августе 1487 г. - годом позже традиционной даты - он отплыл из Тежу, чтобы продолжить исследования, оставленные незаконченными Диого Каном.

3 корабля его флотилии без всяких происшествий добрались до мыса Креста, и затем направились вдоль побережья на юг, к мысу, теперь именуемому мысом Диаш. Здесь капитан установил каменную колонну, некоторые изглаженные ветрами фрагменты которой были обнаружены в результате раскопок; они хранятся частично в коллекции Лиссабонского Географического Общества, частично в музее Кейптауна. От мыса Диаш исследователи двинулись дальше на юг, подставив паруса попутному ветру, который вскоре сменился штормом. В течение 13 дней дувший с севера свирепый шквал унес корабли далеко за мыс Доброй Надежды и в высокие широты Южной Атлантики, где прежде не бывал ни один европеец. Наконец ветер стих, и Диаш лег на северо-восточный курс, следуя им до тех пор, пока снова не увидел землю в районе бухты Моссель. Он назвал эту бухту Баия-душ-Вакейруш, или Бухтой Пастухов, по кочевым готтентотам, которые пасли стада на ее берегах. Во время шторма его суда обогнули мыс Доброй Надежды, но Диаш не подозревал об этом триумфе, продолжа плыть мимо бухты Алгоа, которую он назвал Баия-да-Рока, и Большой Рыбной реки, которую он назвал Рио-де-Инфанте, в честь Жуана Инфанте, который командовал одним из трех кораблей флотилии (9). Здесь направление береговой лини изменилось с восточного на северо-восточное, и стало ясно, что самая южная точка континента была пройдена.

По этой причине Диаш уступил настойчивым требованиям своей команды, и повернул назад, на родину. Столовой Горе, плоскогорью и мысу, служившему ему опорой, он дл имя Кабо-Торментосо, "Мыс бурь"; но вскоре либо сам Диаш, либо король, его сюзерен, изменил это название на Кабо-да-Боа-Эсперанса, "мыс Доброй Надежды". В декабре 1488 г. Диаш снова бросил якорь в Тежу, исследовав 1250 миль прежде неизвестного морского побережья. Анналы его плавания довольно скудные, и содержат только голый перечень событий и дат, но в наше время это путешествие признано одной из основных вех в истории географических открытий, поскольку оно развеяло все сомнения относительно возможности достичь Индии морским путем.

Т.к. слава португальских открытий далеко разошлась за границей, в Лиссабон потоком хлынули авантюристы из всех стран Европы, а особенно из Италии, Фландрии и Англии. Пестрая толпа корабельных плотников и работорговцев, ювелиров и торговцев пряностями, загорелых и неуклюжих моряков и сельских парней с широко раскрытыми глазами собиралась на набережной всякий раз, когда королевские флотилии, с большим красным крестом Ордена Христа, вытканным на парусах, скрывались с глаз за пределами отмели Тежу. Всем энергичным, смелым и предприимчивым людям, которые, подобно Джону Каботу, могли почувствовать "большой огонь желания добиться неких знаменательных свершений", Лиссабон предоставлял шанс в одночасье прославиться и разбогатеть; в Лиссабоне изобретатель новой астролябии, разработчик улучшенного якоря, рисовальщик, который мог перечертить карту или схему, всегда мог быть уверен, что его знания будут востребованы.

Среди таких людей был один, сын бедного ткача шерсти из Генуи, которому было суждено бессмертие. Он был высокого роста, с большими мощными конечностями и глазами светло-синего или серого цвета, распространенного в Северной Италии. Его высокий лоб был прорезан длинными морщинами, следствием напряженных умственных трудов над одной поглощавшей его идеей, заставившей его волосы и бороду поседеть, хотя он был пока еще не старым. Он был до некоторой степени мистиком, поскольку верил снам и предзнаменованиям и воочию слышал голос пророка Исайи; до некоторой степени аскетом, поскольку он по возможности ограничивался самой скромной пищей, предпочитал вину воду и носил облачение брата-мирянина францисканского ордена. Прохожие, случайно заметив его одежду и его углубленный в себя взгляд, могли по ошибке принять его за какого-нибудь иностранного монаха или студента, неуместного среди суеты и сутолоки причалов. Поистине, он был как ученым, так и провидцем; но он был также человеком действия, наделенным железной настойчивостью и способностями к лидерству и морскому искусству, который не испытывал недостатка гениальности.

Все еще мечтая об открытии западного пути из Европы в Сипангу и Индию, Христофор Колумб присоединился к своему брату Бартоломео, ученому исследователю и картографу, который проживал тогда в Лиссабоне. Христофор также работал над черчением карт и иллюминированием рукописей, но в свободное время он подогу сидел над двумя пухлыми книгами, которые подогревали в нем тягу к открытиям, "Книгой" мессира Марко Поло и "Имаго мунди" Пьера д`Альи. Некоторое время он также провел в море, поскольку в 1477 г., год спустя после того, как обосновался в Лиссабоне, Колумб побывал в Англии и, возможно, добрался даже до "Ультима Туле", или Исландии.

Его брак никоим образом не улучшил его жизненное положение. Невестой Колумба была Фелиппа Мониз, дочь Бартоломео Перестрелло, который служил под началом принца Генриха Мореплавателя. В награду за службу он получил в дар Порту-Санту, остров в архипелаге Мадейра, который он должен был заселить и управлять. Есть старая история о бедствии, которое привело к его краху. Как утверждается, первые поселенцы завезли на остров кроликов, которые до такой степени расплодились, что уничтожили всю растительность, похоронив все надежды на получение урожая. Так что женитьба Колумба на Фелиппе представляла собой вполне равноценный союз. Приданое невесты заключалось в необитаемом острове, вернувшемся к прежнему состоянию; главным вкладом жениха был мираж континента, который еще только предстояло открыть.

Отец Фелиппы скончался, когда она была еще ребенком, и в течение некоторого времени молодая пара жила на Мадейре вместе с овдовевшей Изабеллой Мониз Перестрелло. Хотя от этого периода их совместной жизни до нас дошло лишь несколько достоверных подробностей, можно считать несомненным, что Колумб находился на Порту-Санту в течение части 1479 г., и вероятно, что именно в этот период он окончательно разработал свои планы поиска западного пути Азию. Существует обоснованная традиция, что Изабелла передала ему много карт, судовых журналов и других документов, завещанных ей мужем. Колумб, несомненно, охотно изучал эти отчеты о многих плаваниях в отдаленных водах Атлантики, и не мог упустить возможности обогатить свои знания сведениями, полученными в беседах с опытными кормчими. На Мадейре он получил определенную информацию, которая подкрепила смутные слухи о земле на Дальнем Западе, бродившие среди моряков. Педро Корреа, португальский шкипер, который был женат на старшей дочери Перестрелло от первого брака, обнаружил на берегах Мадейры стебли огромного полого тростника, между коленами которого помещались 4 кварты жидкости. Он слышал о телах неких людей, выброшенных морем на берег острова Флорес в группе Азор, "с очень широкими лицами и внешне непохожих на христиан". Другой португальский моряк, по имени Мартин Висенте, выловил кусок дерева, обработанный каким-то инструментом, сделанным не из железа, и унесенного на восток ветром и волнами. В то время судно, на котором он плыл, находилось в океане на расстоянии более 400 лиг к западу от мыса Сен-Винсент.

В 1484 г., вскоре после своего возращения из Сан-Жорже-де-Мина, Колумб смело отправился к королю Португалии и представил ему план западного плавания. Жуан II передал его на рассмотрение епископу Сеуты, еврею-математику по имени Моисей, и раввину Иосифу Весиньо. Возможно, в качестве консультантов были привлечены также знаменитый космограф Мартин Бехайм и придворный врач Родриго. Свою неудачу Колумб первоначально приписал "еврею Иосифу". Весиньо изучал математику у великого астронома Абрахама Закуту Бен Самуэля и был отправлен королем в Гвинею для измерения высоты солнца. Его аргументы лежали в основе меморандума, представленного доном Педро де Менезишем Государственному Совету, который в итоге отклонил проект Колумба. Тем временем король Жуан втайне отправил каравеллу, чтобы проверить убедительность теории Колумба, но ее команда утратила смелость и вернулась обратно без какой-либо четкой информации.

Обнаружив, что его идеи высмеивают или присваивают себе, Колумб отвернулся от Португалии. Фелиппа, его жена, умерла, его шансы на успех были мизерными, и над ним, вероятно, нависла угроза ареста за долги; и вот, взяв с собой только сына, Диего, он уехал на поиски другого покровителя. В 1488 г. он вернулся в Лиссабон по просьбе короля, который, по-видимому, пересмотрел свой вердикт, и, несомненно, гарантировал Колумбу защиту от его многочисленных кредиторов. В столице Португалии Колумб стал свидетелем триумфального возвращения на родину кораблей Диаша и узнал, что морской путь в Азию уже открыт, хотя некоторый его отрезок пока еще остался неисследованным (10). Теперь все ресурсы Португалии должны быть брошены на завершение этой грандиозной авантюры. Колумб понял, что в Лиссабоне ему больше нечего делать и, как обычно не пав духом перед лицом обманутых надежд, решил искать счастья у королей Англии, Франции и Кастилии.

Таким образом подошла к концу его связь с Португалией. Нам нет необходимости подробно излагать последующие события, кульминацией которых стало состоявшееся 12 октября 1492 г. открытие Нового Света, или следить за дальнейшей карьерой Колумба вплоть до ее печального заката. Тем не менее, имеет смысл подчеркнуть, что путешествие Колумба в Америку было неотъемлемой частью процесса исследования Атлантического океана, у истоков которого стоял принц Генрих Мореплаватель. Свои знания ветров и течений Атлантики Колумб по большей части приобрел на португальских судах; его логический вывод, что плавание на запад должно было привести его к Сипангу, в значительной мере основывалось на данных, собранных в ходе португальских исследований. Признание, что он, подобно Диашу и Васко да Гаме, опирался на основания, заложенные принцем Генрихом, ни в коей мере не умаляет всё величие его достижений.

Одним из результатов открытия Америки был знаменитый раздел неизученного мира между Испанией и Португалией. Папа римский Александр VI 4 мая 1493 г. издал две буллы, в первой из которых даровал Кастилии все земли, уже открытые или те, которые еще предстояло открыть, на западе Атлантического океана; во второй он дал указания провести прямую демаркационную линию от северного до южного полюса, с тем, чтобы разделить всю землю на испанское и португальское полушарие. "Эта линия, - гласит булла, - должна отстоять от любого из островов, обычно называемых Азорскими и островами Зеленого Мыса, на 100 лиг к западу и к югу" (11). Его Святейшество не снизошел до того, чтобы объяснить, как линия, проведенная прямо от полюса до полюса, могла бы проходить "к западу и к югу" от любого архипелага; в результате смысл буллы был настолько темным, что испанский и португальский двор сочли нужным назначить специальных представителей для изучения этого вопроса. 7 июня 1494 г. они подписали Тордесильясский договор, который папа Юлий II ратифицировал буллой, датированной 24 января 1506 г. Согласно этому договору, линия, разграничившая сферы владения обоих держав, должна быть проведена непосредственно к северу и югу от токи, находящейся в и прт до полюса, могла бы проходить "олюса,370 лигах к западу от мыса Кабо-Верде - отличное решение, если бы его только можно было привести в исполнение. Но т.к. в то время не существовало никакого точного метода определения долготы, то невозможно было ни провести демаркационную линию, ни отмерить указанные 370 лиг; где заканчивалось португальское полушарие и где начиналось испанское - оставалось спорным вопросом. В договор были внесен изменения по настоянию короля Мануэла, стремившегося оправдать португальскую аннексию Бразилии, и императора Карла V, когда он выдвинул притязания на Малайский архипелаг; но в общих чертах он остался лишь благочестивым пожеланием, которого обе стороны придерживались или нарушали, руководствуясь соображениями собственной выгоды.

(1) См. Приложение B: Чеканка.

(2) См. Luciano Cordeiro, Diogo d'Azambuja, in the Boletim for 1892.

(3) Барруш, Dec. I. Bk. III. chap. iii. p. 171 приводит неверную дату - 1484.

(4) Подобные падраны впоследствии использовались Диашем и да Гамой, и им придавалось большое значение как символам португальского владычества. Четыре падрана, установленных Каном (1482-6), были впоследствии обнаружены, хотя и в более или менее поврежденном состоянии. Один, с мыса Креста, находится в Кильском музее, другие - в коллекции Королевского Географического Общества Лиссабона.

(5) Мпозо.

(6) Читается "Aci chegaram os navios do esclaricydo Rei Dom Joam ho sego de Portugall: D^o Caаo P^o Anes P^o da Costa". См.фотографию в "The Old Kingdom of Kongo", преп.Томаса Льюиса, в "The Geographical Journal", vol. xxxi. p. 590, и сравни с Id. vol. xxxii. p. 185 в отношении позднейших имен и чтения "esclaricydo".

(7) О полном описании Конго см. Andrew Battell in Guinea, изданном для Хаклюйтского Общества Э. Г. Равенштейном, Лондон, 1901.

(8) О Кане и Диаше в целом, см. "The Voyages of Diogo Cao and Bartholomeu Dias, 1482-8", Э. Г. Равенштейна, в "The Geographical Journal", vol. xvi. pp. 625-55 (1900), и Luciano Cordeiro's Diogo Cao in the Boletim for 1892.

(9) Или, если название следует читать как "Rio do Infante", в честь инфанта, или принца, т.е. Генриха Мореплавателя.

(10) Из рукописных заметок Колумба в принадлежавшем ему экземпляре "Imago Mundi" (теперь в Библиотеке Колумба, Севилья) видно, что он присутствовал при том, как Диаш описывал свои приключения Жуану II.

(11) Quae linea distet a qualihet insularum, quae vulgariter nuncupantur de los Azores et Cabo Verde, centum leucis versus occidentem et Meridiem.

Оставить комментарий © Copyright Аспар (aspar@feosky.net) Размещен: 30/05/2013, изменен: 30/05/2013. 81k. Статистика. Глава: История		Ваша оценка:
Аннотация: В книге рассказывается о Васко да Гаме, его современниках и преемниках: Алмейде, Альбукерке, Жуане де Кастро, св.Франциске Ксаверии, Камоэнсе и др. В целом - об эпохе исследователей, миссионеров и первопроходцев, о "португальском столетии" в истории Азии. (исправленный и дополненный вариант)

Аспар : другие произведения.

Васко да Гама и его преемники (1460-1580). Перевод книги К.Г. Джейна. Часть 1. Ранние первооткрыватели (1415-1497)