Бартоломеу Диаш обнаружил морские ворота, ведущие на Восток; другому моряку равной отваги предстояло заставить их открыться. Войны с Кастилией и смерть короля Жуана II задержали это предприятие на десятилетие, но Мануэл, который взошел на трон в 1495 г., без задержек взялся за продолжение исторической миссии, завещанной его стране принцем Генрихом Мореплавателем. Теперь она означала поиск морского пути в Индию.
Двойственную цель поисков с превосходным лаконизмом объяснил первый португальский мореплаватель, который высадился на побережье Индии. "Христиане и специи", - ответил он, когда его спросили о том, что привело его и его сотоварищей так далеко от дома.
Все те, кто еще дорожил идеалами крестовых походов минувшей эпохи, мечтали о союзе с империей Пресвитера Иоанна и другими христианскими державами, которые, как полагали, существуют на другой стороне земного шара. Сделав это, португальское рыцарство возглавило бы объединенные силы европейского и азиатского христианства в кампании, направленной на разгром мусульман. Другие же надеялись, что им удастся забрать в свои руки торговлю индийскими продуктами, особенно специями, которая до их пор наполняла золотом сундуки казначейств Генуи, Венеции и Рагузы.
Вскоре после своего вступления на трон король Мануэл вызвал в Эстремош, где тогда находился его двор, сына некоего Эстебана да Гамы, который был избран командующим экспедицией для отыскания морского пути в Индию, но умер, когда приготовления к плаванию еще не закончились. Вместо умершего руководство экспедицией было поручено его третьему сыну Васко, получившему в придачу должность капитан-мора, или главнокомандующего. Каштаньеда утверждает, что должность сначала предложили старшему брату Васко - Пауло, который отклонил эту почесть на основании слабого здоровья.
Васко да Гама родился около 1460 г. в городе Синиш, алькайд-мором, или гражданским губернатором которого был его отец. Синиш, один из нескольких морских портов на побережье Алемтежу, представлял собой не более чем кучку домишек из красного кирпича с выбеленными стенами, которые населяли главным образом рыбаки. Жители города едва ли могли заниматься чем-либо еще, кроме морского промысла, поскольку тянувшиеся на несколько лиг за городом песчаные почвы, бесплодные, как печально известные ланды Южной Франции, делали всякое сельское хозяйство убыточным. Но на западе лежал бескрайний Атлантический океан, где жители Синиша могли собрать более щедрый урожай, чем тот, что они могли выжать из бесплодных дюн, и находившаяся на севере небольшая гавань, защищенная от ветров гранитными скалами, представляла безопасное пристанище рыболовецким флотилиям. Родившемуся и выросшему в такой среде Васко да Гаме на роду было написано также уйти в море. Когда король Мануэл остановил на нем свой выбор, как на человеке, способном возглавить плавание в Индию, он был уже опытным мореплавателем, примерно 36 лет от роду и неженатым. Доминирующими чертами его характера были смелость, честолюбие, гордость и непоколебимое упорство в достижении цели. Хотя иногда он мог до такой степени отбросить надменность, что не чурался на равных присоединиться к своим морякам в матросском танце, он не допускал ни малейшего послабления дисциплины; и хотя он продвигал своих подчиненных исключительно на основе их заслуг, а не знатности происхождения, "предпочитая", по словам Корреа, "простых людей, которые добились славы собственной вооруженной рукой, дворянам иудейского происхождения", - все же Васко да Гама был с головы до пят аристократом.
В начале лета 1497 г. король Мануэл дал ему аудиенцию в Мотемор-о-Ново, около Эворы, на которой он принес клятву верности и получил из рук короля шелковое знамя с вышитым на нем крестом - символом Ордена Христа. Затем он направился в Лиссабон, чтобы принять командование над флотилией в составе четырех кораблей, которые уже стояли на якоре в устье Тежу.
Два однотипных корабля, водоизмещением около 100 или 120 тонн (1), "Сан-Рафаэль" и "Сан-Габриэль", были построены явно для этого путешествия по проекту Бартоломеу Диаша, стремившегося создать такой тип судна, который был бы лучше, чем каравелла, приспособлен для продолжительного плавания в "ревущих сороковых" широтах. При этом пришлось пожертвовать некоторыми преимуществами старого судна, - скоростью, удобством лавирования при встречном ветре, прекрасными обводами корпуса. Но новые суда были более прочными и достаточно остойчивыми, чтобы бороздить штормовые воды Южной Атлантики, и достаточно вместительными, чтобы на них могли со сравнительными удобствами разместиться матросы и офицеры команды. С низкой палубой посередине корабля, с высокими надстройками - "замками", как их называли, - возвышавшимися на носу и на корме, с транцевой кормой и крутым носом, втрое большие в длину, чем в ширину, они переваливались с одной волны на другую подобно уткам. На каждом судне было по три мачты, передняя и основная несли два квадратных паруса каждая, тогда как оснастка бизань-мачты состояла из единственного латинского паруса. Бушприт был задран вверх под таким высоким углом, что был похож на четвертую мачту, и оснащен одним квадратным парусом.
Васко да Гама выбрал в качестве своего флагмана "Сан-Габриэль", тогда как Пауло да Гама командовал "Сан-Рафаэлем". Кроме них, в состав флотилии входила "Берриу", пятидесятитонная каравелла, под командованием Николау Коэльо, и грузовое судно водоизмещением 200 тонн под командованием слуги Васко да Гамы, по имени Гонзало Нуниш. Каштаньеда определяет общую численность экипажей в 148 человек, Барруш - в 170, включая нескольких осужденных преступников, которых следовало применять для выполнения опасных поручений на суше. Диого Диаш, брат Бартоломеу, служил писцом на "Сан-Габриэле"; главным кормчим был Педро де Алемкер, который уже плавал на флагмане Бартоломеу Диаша вокруг "Мыса Бурь".
Гама, Диаш и их советники приложили все усилия для успешного завершения плавания, обеспечив подготовку матросов, снабдив флотилию запасом провианта, рассчитанного на трехлетнее плавание (2), и самыми лучшими из имевшихся в то время навигационных инструментов. Согласно Корреа, "Васко да Гама разговаривал с моряками, которые были выделены в его распоряжение для этого плавания, и настоятельно рекомендовал им до наступления часа отплытия обучиться ремеслу плотников, канатчиков, конопатчиков, кузнецов и столяров; и с этой целью он прибавил к их жалованью, помимо обычной матросской платы, составлявшей 5 крузадо в месяц, еще 2 крузадо; так что все они с охотой приступили к обучению, желая получать повышенное жалованье. И Васко да Гама закупил для них все инструменты, которые нужны были в их ремесле" (3).
Таблицы, показывавшие угол склонения солнца, предоставил королевский астроном, Абрахам Закуту бен Самуэль. Эти таблицы, позволявшие определить широту, вычисляя высоту солнца, когда Полярная звезда становилась не видна, были переведены с иврита на латынь в предыдущем году, и напечатаны в Лейре под названием "Almanach perpetuum Celestium moluum cujus radix est 1473". Другие книги, карты и схемы предоставил дон Диего Ортиз де Вильегаш, номинальный епископ Танжера и (как епископ Сеуты) один из трех королевских уполномоченных, которые отвергли проект плавания в Сипангу под португальским флагом, предложенный Колумбом. Среди этих документов были, почти несомненно, "География" Птолемея, "Книга" Марко Поло, и копии донесений, посланных на родину евреем Перу де Ковильяном и другими португальскими разведчиками, которые были отправлены в Азию по суше, помимо копии отчета, составленной со слов Лукаса Маркоса, абиссинского священника, побывавшего в Лиссабоне в 1490 г. Васко да Гаме передали, кончено, также судовой журнал и карты Диаша, а еще - карту Германа Мартелла Германуса.
К навигационным приборам, имевшимся в распоряжении да Гамы, относилась большая деревянная астролябия, меньшие астролябии из меди и железа, изобретенные Закуту, "генуэзские иглы", или матросские циркули, песочные часы и склянки. Д-р Равенштейн убежден (4), что у него могли также быть квадранты, "catena a poppa", или веревка, спущенная в воду с кормы и предназначавшаяся для измерения скорости движения корабля, - прототип лаглиня, и "toleta de marteloia", которая представляла собой указатель румбов, оба "изобретения, долго бывшие в ходу среди итальянцев"; возможно, также компас для определения часа наступления максимума прилива, когда судно стоит в порту, и компас для определения склонений.
Когда всё было готово, Васко да Гама и три других капитана спустились в часовню Богоматери Вифлеемской (Белем), которую принц Генрих Мореплаватель построил для своих матросов на правом берегу Тежу. Там, в пятницу 7 июля, они провели всю ночь в молитвах и бдении. С наступлением утра они торжественной процессией отправились на пристань. Васко да Гама и его офицеры возглавляли шествие, с горящими свечами в руках, тогда как группа священников и монахов следовала за ними, распевая литании. Огромная масса людей собралась на глинистых отмелях, которые тогда обрамляли устье реки; они стояли с обнаженными головами, под лучами жаркого июльского солнца, повторяя слова молебна, и двигаясь вместе с процессией по мере того, как она шла через береговую полосу, затопляемую приливом, до того места, которое Барруш называет "берегом слез для тех, кто его покидает, землей восторга для тех, кто возвращается".
Когда процессия остановилась рядом с берегом реки, вся масса людей упала на колени, и в наступившей благоговейной тишине викарий часовни выслушал общую исповедь и дал отпущение грехов тем, кто мог расстаться с жизнью во время плавания. Затем да Гама и его товарищи попрощались с плачущей толпой и, сев в шлюпки, где их уже ожидали гребцы, направились к своим кораблям. Как только да Гама поднялся на палубу "Сан-Габриэля", над грот-мачтой корабля взвилось королевское знамя, а над "вороньим гнездом" был поднят алый вымпел капитана; энергичные и возбужденные моряки стали выбирать якорные цепи и разворачивать паруса, на которых был выткан большой красный крест Ордена Христа. Друзья и родственники обменялись с уходящими в плавание последними добрыми напутствиями; затем флотилия небольших лодок с провожающими повернула к берегу, и, подгоняемые крепким ветром, наполнившим их паруса, четыре корабля начали спускаться вниз по течению Тежу, навстречу величайшему и, за единственным исключением, важнейшему из всех когда-либо совершавшихся путешествий. С ними шла каравелла под командованием Бартоломеу Диаша, направлявшаяся в Сан-Жорже-де-Мина. Он получил назначение на должность капитана рудников, в награду за свою верную службу.
У берегов Канарских островов флотилия легла в дрейф, и моряки занялись ловлей рыбы. До сих пор стояли прекрасные погода и ветер, но вскоре после этого на море опустился туман, такой густой, что "Сан-Рафаэль" отбился от других кораблей. Капитаны заранее договорились, что в таком случае флотилия должна снова соединиться у острова Сантьягу в архипелаге Кабо-Верде. У соседнего острова Сал "Сан-Рафаэль" повстречал "Берриу", грузовое судно и каравеллу Диаша. Вскоре за несколько лиг впереди заметили также флагман, и весь флот благополучно прибыл на Сантьягу 27 июля. Там они пополнили запасы древесины, продовольствия и воды, и распрощались с Диашем.
(1) Португальская тонна была большей емкости, чем английская; по этому вопросу, и по всем предметам, связанным с приготовлениями к плаванию, см. Dr Ravenstein's Roteiro, Appendices C, D and E.
(2) См.выше, p. i8
(3) Stanley's Correa, p. 34.
(4) Roteiro, Appendix D.
Глава VI.
Морем в Индию: вокруг мыса Доброй Надежды.
Покинув острова Зеленого Мыса 3 августа, да Гама следовал юго-восточным курсом и держался параллельно африканскому побережью, пока, примерно на 10Њ с.ш., он не оказался в зоне штиля и не столкнулся с резкой переменой погоды. Когда ветер поменял направление на встречное, на море раз за разом стали возникать внезапные шквалы, обрушивавшиеся на флотилию со всей тропической яростью. Для того, чтобы избавиться одновременно от уныния и от негостеприимных ветров и течений Гвинейского залива, Васко да Гама задумал смелую и оригинальную идею отклониться на запад и по широкой дуге обогнуть всю Южную Атлантику, чтобы, если это окажется возможным, достичь мыса Доброй Надежды, стороной обойдя те воды, в которых, как показал опыт Кана и Диаша, существовала большая вероятность столкнуться с неблагоприятной погодой. Он пересек экватор примерно на 19Њ з.д. и направился юго-западным курсом в неизвестный океан - "в моря, где еще никто не плавал".
Остались упоминания о нескольких инцидентах, которых произошли во время этого рискованного плавания. В сентябре флот достиг самого западного предела, оказавшись на расстоянии всего лишь 600 миль от Южной Америки, и затем совершил поворот к мысу Доброй Надежды, медленно пробиваясь навстречу юго-восточному ветру, пока, в более высоких широтах, ветер не переменил направление на западное и не понес мореплавателей по избранному ими курсу. В последнюю неделю октября с кораблей заметили стаю буревестников, "похожих на цапель", которая летела прямо на юго-юго-восток, "словно направляясь к земле". Автор "Рутейру" упоминает о том, как однажды днем моряки видели кита, и вслед за тем - стаю тюленей (1) и "морских волков" - возможно, морских свиней. В каждом случае он точно отмечал даты и обстоятельства, как если бы любой признак жизни, который нарушал монотонность долгих недель плавания в бескрайних морских просторах, был настолько памятным событием, что заслуживал быть запечатленным в путевом дневнике с особой заботой.
Наконец, в День Всех Святых, 1 ноября, усталые матросы заметили качающиеся на волнах стебли сорняка, который растет вдоль побережья Южной Африки. Три дня спустя при промерах глубины лотовой матрос при промерах глубины обнаружил дно всего лишь в нескольких фатомах под килем корабля, и в 9 часов утра впередсмотрящий в "вороньем гнезде" оповестил о том, что видит землю. Затем суда сблизились и торжественно отметили это событие; команды выстроились на палубе и дали залп из корабельных пушек. 7 ноября они бросили якорь в бухте, которой да Гама дал оставшееся за ней до наших дней название бухты Св.Елены. После отплытия от Кабо-Верде флот провел 96 дней в водах Южной Атлантики, преодолев за это время путь в 4500 миль. Ни один мореплаватель, о котором существуют подлинные письменные свидетельства, никогда прежде не совершал такого длительного путешествия, ни разу не видя земли. Сам Колумб преодолел всего только 2600 миль между его отплытием с Канарских островов и первой высадкой на Гуанахани.
В бухте Св.Елены да Гама сошел на берег, чтобы замерить высоту солнца: на борту невозможно было определить точное положение небесного светила при помощи его примитивной астролябии, поскольку этому умешала качка. Здесь, во время стоянки, матросы подвергли основательной чистке корпуса кораблей (2) и пополнили запасы древесин и воды; также португальцы свели знакомство с несколькими бродившими по берегу готтентотами из соседнего крааля. В "Рутейру" они описаны как люди с кожей светло-коричневого оттенка, одетые в "кароссы" (carosses) из шкур и носящие ракушки или кусочки меди в качестве серег. Их оружие состояло из деревянных гарпунов с острием из рога антилопы, и их собаки, согласно тому же самому наблюдательному автору, "лаяли подобно португальским" - несомненно, дружественный звук, так же напомнивший о родных домах, как хохлатые жаворонки и горлицы, летавшие среди чужих деревьев. Первый готтентот, которого они увидели, собирал мед среди песчаных холмов, которые грядой тянулись вдоль берега; португальцы схватили его, хорошо накормили и отправили обратно, чтобы он привел на берег свое племя. На несколько дней между пришельцами и туземцами установились дружественные отношения; к разочарованию португальцев, туземцы не проявили никакого интереса, когда им показали образцы золота или корицы, зато понимали толк в таких безделушках, как медные кольца и колокольчики.
Солдат по имени Фернан Велозу получил разрешение проводить их до крааля. По пути его угостили съедобными кореньями и жареным тюленьим мясом; но произошло какое-то недоразумение, и вскоре его товарищи увидели, как готтентоты сбегаются к Бергу, что-то крича и бурно жестикулируя. Они ловили рыбу в бухте и поймали весьма несоразмерную добычу - несколько омаров и кита, тушу которого как раз разделывали, когда в борт лодки, в которой находился Пауло да Гама, вдруг воткнулся брошенный одним из готтентотов гарпун, едва не перевернув ее. Согласно Баррушу, матросы не спешили броситься на помощь Велозу, который "всегда хвастал своей ловкостью". Камоэнс не без юмора сообщает, как один из товарищей по плаванию крикнул Велозу, когда тот, споткнувшись, упал на берегу: "Что, по косогору лучше спускаться, чем подниматься?" "Эти черные собаки, - закричал в ответ солдат, - сбежались целой толпой, окружив меня, и я немного поторопился, помня, что вы остались одни без всякой защиты". "Рутейру", тем не менее, утверждает, что крики Велозу услышали на борту судна и сразу выслали к берегу на шлюпке отряд ему на помощь; последовала драка, в которой готтентоты обстреливали португальцев стрелами и камнями, и брошенный одним из них гарпун ранил в ногу Васко да Гаму.
Стычка обошлась без людских потерь, и 16 ноября, в четверг, флотилия возобновила плавание. Педро де Алемкер считал, что мыс Доброй Надежды находится на расстоянии около 30 лиг, и оказался близок к истине (3). В субботу с кораблей заметили страшный мыс; легенда уже успела окружить его фантастическими опасностями, подобными тем, которые раньше всю Атлантику столь ужасно для средневекового матросов. Но среди команды Васко да Гамы присутствовали моряки, которые уже плавали под началом Диаша, и вряд ли они верили слухам, которые ходили на берегу. Четыре дня подряд на море стоял мертвый штиль, и только в среду 22 ноября 1497 г. корабли наконец обогнули мыс (4).
Несколько дней спустя флот бросил якорь в Ангра-де-Сан-Браз - "Баия-де-Вакейруш" Диаша, бухте Моссель на современных картах. Здесь, во время тринадцатидневной остановки грузовое судно дало течь и было сожжено, а его груз перенесен на другие корабли. Диаш нашел аборигенов в этом месте враждебно настроенными; они бросали в него камни, когда он пристал к берегу, чтобы набрать пресной воды, и он убил одного туземца бОлтом из своего арбалета. Но Гама, при высадке в сопровождении вооруженных телохранителей, встретил, к своему удивлению, благожелательный прием. Он обменял несколько красных шапок и небольших круглых колокольчиков на ручные браслеты из слоновой кости и куски жирного черного вола, "чье мясо было столь же приятным на вкус, как португальская говядина"; ведь готтентоты держали в своих краалях большие стада безрогих волов - смирных животных, на которых их владельцы даже, оседав и взнуздав, ездили верхом. Португальцы и их хозяева вовсю старались произвести впечатление друг на друга: сначала туземцы "начали играть на четырех или пяти флейтах (5), причем одни извлекали из них высокие звуки, а другие - низкие, образуя в целом очень красивую и гармоничную мелодию для негров, от которых не ожидали проявления музыкальных способностей; и они танцевали в негритянском стиле"; затем моряки, и среди них сам Васко, исполнили португальский танец в своих лодках, под звуки труб. Позже, тем не менее, вспыхнула ссора; португальцы дали пушечный залп с кораблей, хотя всего лишь в видах "демонстрации", и испуганные готтентоты бежали в заросли кустарника. Автор "Рутейру" оставил некоторые любопытные заметки об обитавших в бухте тюленях, которые были "величиной с медведя, с большими клыками", и о пингвинах на мысе Доброй Надежды ("fotylicayros", они же "sotylicayros" Каштаньеды, Гоиша и Осорио), птицах "размером с утку, которые имели крылья, лишенные оперения, и ревели подобно ослам".
В пятницу 8 декабря да Гама снова вышел в море, и 16 декабря он миновал Риу-ду-Инфанти, крайний пункт, до которого добрался Диаш. Продвижению флотилии мешали северные ветра и сильное юго-западное течение Игольного мыса, которое здесь подходит близко к берегу; они сносили корабли в открытое море, и однажды кормчие оказались не менее чем в 60 лигах позади уже пройденного пути. Некоторое время да Гама опасался, что дальнейшее плавание вообще окажется невозможным, но тут за кормой поднялся свежий ветер, и вскоре прямо по курсу перед кораблями показалась земля, которой Васко да Гама - поскольку это произошло в день Рождества - дал название Наталь (Рождество).
Вскоре после этого они углубились в открытое море, либо надеясь уйти подальше от силы течения Игольного мыса и повернуть на север, оказавшись в спокойных водах, либо боясь, что резкий восточный ветер выбросит корабли на африканское побережье. Но грот-мачта на судне Пауло да Гамы сломалась, и из-за разрыва кабеля был потерян якорь; наконец, на борту иссякли запасы питьевой воды, и при готовке пищи пришлось пользоваться соленой. Флот был вынужден снова повернуть на восток им бросить якорь в устье Лимпопо.
Толпа негров-банту, как мужчин, так и женщин, собралась на берегу, и переводчик по имени Мартин Афонсу, который долго жил в Конго и знал некоторые диалекты банту западного побережья, съехал на берег с одним из своих товарищей. Им оказали гостеприимную встречу, после чего Васко да Гама послал в подарок вождю чернокожих камзол, пару красных штанов, браслет и мавританскую шапку. Вождь надел на себя эти одеяния, когда провожал двух своих гостей вглубь суши, к своей "столице", состоявшей из соломенных хижин, где их угостили кушаньями из пшенной каши и "домашней птицы, в точности похожей на португальскую". Всю ночь напролет толпы мужчин и женщин приходили к берегу посмотреть на невиданных прежде белокожих пришельцев.
"Рутейру" отмечает, что банту были вооружены луками и стрелами, ассагаями с железными наконечниками, и кинжалами, у которых были ножны из словной кости, и рукоятки, отделанные оловом. Люди носили медные украшения, и по это причине Васко да Гама нарёк Лимпопо "Риу-ду-Кобре", "Медной рекой". Стране же он присвоил название "Терра-ду-боа-женте", "Земля добрых людей", поскольку банту доброжелательно приняли его людей и снабдили их домашней птицей и пресной водой. 16 января 1498 г. он продолжил свое путешествие, и вскоре после этого обогнул мыс, известный, благодаря силе, с которой омывает его течение Игольного мыса, как мыс Коррентес (Течений). Сделав это, он неожиданно снова вступил в пределы цивилизованного мира.
(1) Читается "phocas" вместо непонятного "quoquas" в "Рутейру".
(2) Если корабли не были вытащены на пляж, это можно было сделать только при мертвом штиле. Обычный метод заключался в том, чтобы переместить балласт и груз так, чтобы накренить корабль под большим углом. Наклонив корпус насколько можно было, чтобы корабль не перевернулся, к выставленному наружу борту подводили грубые строительные леса, и соскребали все водоросли, моллюски и другие наросты, после чего заново конопатили швы. Затем корабль наклоняли на противоположный борт, и с ним поступали таким же образом.
(3) Д-р Равенштейн утверждает, что фактическое расстояние составляло 33 лиги (Roteiro, p. 9).
(4) О этой дате, см. Roteiro, I.e.
(5) "Гора", разновидность дудок, сделанных из тростника.
Глава VII.
Морем в Индию: цивилизованная Африка.
Во время своего путешествия Васко да Гама столкнулся с тремя различными стадиями цивилизации. Первой была та, на которой находились готтентоты и банту, никогда не поднимавшиеся в своем развитии выше уровня дикости, на котором их соседи бушмены пребывают до сих пор. Второй была мусульманская культура определенных смешанных государств, полуарабских, полуафриканских, которая сложилась в ходе длительных контактов между представителями этих народов к северу от мыса Коррентес. Третьим была цивилизация собственно Индии.
Васко да Гаме теперь предстояло вступить в контакт со второй из них. Самый южный предел распространения ее влияния был обусловлен климатическими условиями мыса Доброй Надежды, который португальский мореплаватель только что обогнул. Между Аравийским морем и Бенгальским заливом течения Индийского океана описывают большую окружность с востока на запад, подобно огромной катушке, вращаемой юго-восточными течениями и приливными волнами Тихого океана, пробивающимися через барьер Индонезийского архипелага. Т.к. внешний обод "катушки" разрывается напротив северного берега Мадагаскара, обширная масса воды отклоняется в сторону и устремляется на юг вдоль побережья Африки. Она известна вначале как Мозамбикское течение, а у южной оконечности континента - как течение Игольного мыса. Этот поток, несущий тепло экваториальной зоны, встречает холодное Антарктическое течение при слиянии Индийского и Атлантического океанов. Таким образом образуется зона стремительных атмосферных перемен, так что эти широты имеют злую славу рассадника ураганов.
Не стоит удивляться, что арабские мореплаватели на своих тростниковых дхау не осмеливались плавать в "кишащих джиннами водах" к югу от мыса Коррентес. Но дальше к северу золото и слоновая кость Восточной Африки в течение столетий манили предприимчивых торговцев из Аравии и Персии, сначала - вести торговлю, а затем - строить города вдоль прибрежной зоны. Эти мусульманские поселенцы скоро обзавелись гаремами местных красавиц, и дети, рожденные в таких смешанных браках, выступали в качестве посредников между выходами из Азии и негритянскими племенами, живущими в глубине матерка, свободно путешествуя среди народов, которые едва ли пропустили бы через свои земли кого архипелага. Т.к. внешний обод "о-втсонми течениями и прливными волнами Тиараба или европейца. Со временем полукровки стали превосходить численностью своих сограждан, которые могли похвастать чистотой происхождения. Они контролировали всю местную торговлю, тогда как морская торговля оставалась в руках азиатов, чьи дхау - тяжелые морские суда, построенные из грубо обтесанных досок, скрепленных вместе деревянными гвоздями и дополнительно связанных веревкой из копры, - бороздили океан между Индией, Персией и Аравией (1).
Самым южным мусульманским поселением было Иньямбане; среди наиболее важных числились острова Базарута, центр развивающегося жемчужного промысла; Софала, в Мозамбикском проливе, и Килва, главная торговая станция между Занзибаром и мысом Гвардафуй. Наиболее знаменитой из них была Софала, порт, откуда вывозилось значительное количество слоновой кости и всё золото, которое добывалось в копях Большого Зимбабве, на территории современной Родезии. Древняя и неправдоподобная традиция, подхваченная первыми португальскими исследователями, отождествляла этот район с Офиром, куда царь Соломон послал "суда из Таршиша" в поисках "слоновой кости и золота, обезьян, павлинов и красного дерева" (2).
Миновав Софалу, т.к. он уже прошел бухту Делагоа, не заметив ее, Васко да Гама 24 января стал на якорь в устье реки Келимане. Он назвал ее "Риу-ду-Бонш-Сигнаэш", или "Рекой добрых предзнаменований", поскольку здесь он наконец обнаружил признаки цивилизации. Среди жителей-банту были двое "знатных людей", один из которых носил верхнее платье с вышитой шелком каймой, а другой - шапку из зеленого атласа. "Они были очень надменными, - говорится в "Рутейру", - и с презрением смотрели на все вещи, которые мы им давали... Молодой человек, находившийся в их свите - как мы поняли по их знакам - был родом из далекой страны и уже видел большие суда, подобные нашим" (3).
32 дня (с 24 января по 24 февраля включительно) ушли на пополнение запасов питьевой воды, повторную очистку корпусов кораблей и починку сломанной мачты. Когда все дела, казалось, приняли благоприятный оборот, среди моряков внезапно вспыхнула эпидемия цинги; руки и ноги людей распухали, а раздувшиеся дёсны закрывали губы, так то они не могли есть. Согласно Каштаньеде, Пауло да Гама, который был более человечным по характеру, чем его брат, днем и ночью навещал больных и ухаживал за ними, разделив среди них содержимое своей личной аптечки с лекарствами.
2 марта португальская флотилия достигла следующего места остановки - Мозамбика. Это был низкий коралловый остров в устье бухты, предоставлявшей удобную якорную стоянку; дома были построены из белого камня, а напротив материка разбиты сады и пальмовые рощи. Здесь стояли на рейде четыре больших арабских судна, и хотя местные жители были смешанного происхождения, они свободно владели арабским. Через своего переводчика Фернана Мартинша, который в течение некоторого времени находился в плен в Марокко, да Гама узнал, что суда "белых мавров", или арабов, были нагружены золотом, серебром, гвоздикой, перцем, имбирем, и множество рубинов, жемчуга и других драгоценных камней; все эти товары, кроме золота, были привезены из-за моря. Далее, как рассказали Мартиншу, драгоценных камней и пряностей было такое изобилие, что не было необходимости тратиться на их покупки; их можно было буквально собирать корзинами. Не менее приятными были новости, то на побережье находились христианские поселения, и что Пресвитер Иоанн жил на материке, хотя и довольно далеко от берега, так что добраться до него можно было только верхом на верблюде. Два предполагаемых христианина были привезены из Индии как пленники; Барруш называет их абиссинцами и добавляет, что они преклонялись и восхищались носовой фигурой португальского флагмана - деревянной статуей архангела Гавриила. Т.к. это не в обычае у абиссинцев, пленники, вероятно, были индусами и приняли ангела за одного из своих собственных божеств. Собранная в Мозамбике информация, утверждает автор "Рутейру", "сделала нас такими счастливыми, что мы плакали от радости и молили Бога дать нам здоровье, чтобы мы могли увидеть то, чего так желали" (4).
Шейх (5), который управлял Мозамбиком от имени сюзерена, султана Килвы, обменялся вежливыми посланиями с Николау Коэльо и Васко да Гаммой, и пообещал предоставить двух лоцманов. Но в субботу, 10 марта, флотилия поменяла место стоянки, переместившись к соседнему острову Сан-Жорже, где в воскресенье отслужили мессу. Мусульмане теперь узнали, что их гости были христианами. Лоцманы были так потрясены этим открытием, то одного из них пришлось удержать на борту силой, а когда португальцы попытались схватить другого, им помешала толпа вооруженных мужчин в лодках.
Покинув Мозамбик 13 март, флот в течение трех дней лежал в дрейфе, и когда течение отнесло его на несколько лиг к югу, был вынужден вернуться к своим якорным стоянкам. Шейх направил им выдержанное в примирительном тоне послание, но когда португальцы попытались высадиться на материке, чтобы набрать воды, местные жители отразили их высадку, и за ночь мусульмане воздвигли палисад для защиты своих источников. Васко да гаму приказал группе моряков совершить атаку на эту позицию на корабельных шлюпках, установив на носу шлюпок переносные пушки; его люди в течение трех часов вели канонаду, и смогли убить двух защитников укрепления, после чего с триумфом вернулись обратно, чтобы пообедать. В конце концов им удалось запастись достаточным количеством воды, но т.к. ветер по-прежнему оставался слабым, то лишь после 29 марта флот мог уйти из Мозамбика, заполучив двух арабских лоцманов - опытных людей, умевших пользоваться компасом, квадрантом и навигационными картами.
7 апреля, в канун Вербного Воскресенья, португальская флотилия достигла Момбасы. Португальцы горели желанием сойти на берег и присоединиться к предполагаемой христианской общине на служении мессы. После обычного обмена подарками между да Гамой и местным правителем на берег были отправлены два человека, обошедших весь город. "Они остановились, - утверждает автор "Рутейру", - в доме двух христианских торговцев, которые показали им бумагу, которой они поклонялись, с нарисованным на ней изображением Св.Духа" (6). Тем временем правоверные жители Момбасы, в свою очередь, были глубоко возмущены, услышав от мозамбикского лоцмана и нескольких мулатов (7), захваченных Пауло да Гамой, что пришельцы были "христианскими собаками". У Васко да Гамы вскоре зародились подозрения, особенно когда его лоцманы прыгнули за борт и бежали на туземном дхау. Под угрозой пыток кипящей смолой он заставил двух пленников-мулатов выдать подробности плана, по которому его корабли должны были быть взяты на абордаж и захвачены.
В полночь вооруженные пловы совершили дерзкое нападение на флотилию, попытавшись перерезать якорные канаты на "Берриу" и "Сан-Рафаэле". Часовые на борту "Берриу" сначала приняли плеск воды за игру стаи резвящихся тунцов, направлявшихся к отмели, но быстро поняли свою ошибку и подняли тревогу. Некоторые мусульмане ухитрились зацепиться ногами за распорки бизань-мачты и начали было карабкаться по вантам; но увидев, что их обнаружили, они молча соскользнули в воду и скрылись.
Несмотря на эти тревоги, Васко да Гама оставался в Момбасе в течение более чем двух дней, - либо, как предполагает Каштаньеда, в надежде раздобыть лоцмана, либо потому, что местный климат способствовал выздоровлению всех больных на борту эскадры. Он отплыл 13 апреля, по-прежнему следуя в северном направлении, и на следующий день бросил якорь в гавани Малинди.
Малинди, со своими приземистыми выбеленными домами, раскинувшимися вокруг изгиба широкой бухты, и видневшимися на заднем плане кокосовыми пальмами, полями маиса и садами, напомнил португальцам Алкосеме на Тежу: но их не обманул этот дружественный внешний вид. Один старый "мавр", который вместе с несколькими компаньонами был захвачен на плоскодонке (альмадии) при переходе португальской флотилии из Момбасы, был высажен на берег, чтобы приветствовать султана и заверить его в дружественных намерениях Васко да Гамы. Султан прислал в ответ подарок в виде трех овец и разрешил чужестранцам войти в порт; он пообещал бесплатно предоставить им всё, в чем они нуждаются, в том числе и лоцмана. Не желая уступать в щедрости, да Гама послал султану ответные дары, состоявшие из монашеской рясы, двух ниток кораллов, трех тазов для омовения рук, шляпы, нескольких небольших колокольчиков и двух отрезов полосатой хлопчатобумажной материи. Это не положило края состязанию в учтивых жестах: султан прислал вдвое большее число овец и в придачу поистине ценный груз специй, тогда как Васко да Гама освободил всех мусульманских пленников. Но он был научен опытом, и на приглашение посетить дворец султана ответил, проявив скорее осмотрительность, чем правдивость, что король Португалии запретил ему сходить на берег. Он не осмеливается нарушить этот запрет, так не мог бы султан нанести ему визит на борту его корабля?
На это султан отвечал: "Что сказали бы мои подданные, если бы я осмелился это сделать?" Но любопытство преодолело страх, и он отплыл к португальской эскадре на весельной лодке, царственно разодетый в бархатный халат, отделанный зеленым атласом, и вышитый тюрбан. Сам правитель восседал в выложенном подушками бронзовом кресле; над головой его держали красный атласный зонт, защищавший его от солнца, а сопровождавший его оркестр музыкантов извлекал более или менее приятные мелодии из своих труб, две из которых были сделаны из слоновой кости и по своей величине вполне сравнимы с игравшими на них музыкантами. С этой помпой султан сделал круг вокруг португальских кораблей, которые в свою очередь дали в его честь пушечный салют.
В гавани стояло четыре судна, как утверждалось, принадлежавших "индийским христианам", которые испытывали любопытное отвращение к говядине. Некоторые из этих христиан, бородатые мужчины со светло-коричневой кожей и заплетенными в косами волосами поднялись на борт "Сан-Рафаэля" и простерлись ниц перед "алтарной створкой, на которой была изображена Богородица у подножия креста, с Иисусом Христом на руках и апостолами вокруг" (8). Они, вероятно, приняли это изображение за грубое и варварское подобие собственных индийских божеств. Когда Васко да Гама садился в лодку, "они воздели свои руки к небу и страстно прокричали: Христос! Христос!" Так утверждает автор "Рутейру"; Бёртон убежден, что на самом деле индийцы выкрикивали имя Кришны (9).
9 дней, с 15 по 23 апреля 1498 г., прошло в праздниках, музыкальных состязаниях и шуточных турнирах. 24-го португал снялись с якоря и, руководствуясь указаниями гуджератского кормчего, взяли курс на восток-северо-восток через Аравийское море, с тем, чтобы придти к Каликуту на Малабарском побережье Индии.
(1) Подробное описание мусульманской цивилизации в Восточной Африке модно найти в vol. i. of Dr G. M. Theal's History and Ethnography of South Africa before 1797, London, 1907.
(2) Об этой теории, см. Carl Peters, The Eldorado of the Ancients, London, 1902; D. Randall Maclver, Mediaval Rhodesia, London, 1906; R. N. Hall, Prehistoric Rhodesia, London, 1909. Малакка также может быть хорошим кандидатом на роль Офира.
(3) Roteiro, p. 20.
(4) Roteiro, p. 24.
(5) Барруш называет его "Закоежа" (Zacoeja) -- возможно, искажение от Шах-Ходжа.
(6) Roteiro, p. 36. Бёртон, "Camoens", vol. ii. p. 420, добавляет следующее примечание: "Это могло быть изображением Капот-эшвара или Капотеси, индусского бога и богини голубей; воплощения Шивы и его жены, третьего лица в индусской триаде, упомянутой в моих "Паломничествах", iii. 218.
(7) В "Рутейру" они неопределенно называются либо "negroes", либо "Moors".
(8) Roteiro, p. 44.
(9) Burton, Camoens, I.e.
Глава VIII.
Морем в Индию: Каликут.
В течение 23 дней корабли шли прямым курсом, подгоняемее устойчивым юго-западным бризом, предвестником зимних дождей. В течение трех недель не было видно никаких признаков земли; но в пятницу 18 мая, обогнув северные островки Лаккадивской группы, лоцман дал указание повернуть на восток, и вскоре впередсмотрящий сигнализировал о том, что впереди показалась суша. Можно предположить - хотя "Рутейру" и хроники почти полностью умалчивают о чувствах, охвативших португальцев в момент этого наивысшего триумфа, - что все матросы высыпали на палубу, чтобы впервые увидеть неизвестную Азию. Они могли бы различить вдали, на горизонте, очертания горных пиков, темнеющие под завесой облаков. Наутро разразилась гроза, и потоки тропического ливня скрыли Малабарское побережье прежде, чем лоцман успели взять азимут; но те горы, которые впервые предстали их взору, почти несомненно представляли собой не массивную гряду Западных Гат, но скорее окраинные мысы горы Дели.
21 мая, после плавания, продолжавшегося в общей сложности 9 месяцев и 2 недели, капитан-мор привел свои корабли к якорной стоянке Каликута. Один из осужденных преступников, крещеный еврей по имени Жуан Нуниш, который знал еврейский и арабский языки, был высажен на берег, чтобы собрать сведения о земле, куда прибыли португальцы. Счастливый случай привел его к дому двух "мавров" из Орана, которые обратились к нему по-кастильски со следующими словами: "Какой дьявол привел вас сюда?" На это неожиданное приветствие он ответил, что прибыл в Индию с христианской армадой в поисках христиан и пряностей. Мусульмане, пропустив мимо ушей ссылку на соперничающее вероучение, стали расспрашивать, почему в Индию не послал корабли король Франции, король Кастилии или синьория Венеции, и получили ответ, что король Португалии не пожелал допустить такого посягательства на свои права. Тактично согласившись, что король Португалии был мудрым, они проводили гостя к себе домой и накормили медом и хлебом, после чего Нуниш вернулся на флотилию в сопровождении одного из них, которого португальцы впоследствии называли "Монсаид".
Поднявшись на борт, этот мавр воскликнул: "Счастливое предприятие, счастливое предприятие! Много рубинов, много изумрудов! Возблагодарите Бога за то, что Он привел вас в такую богатую страну!" Каликут был действительно достоин таких похвал. Его ресурсы правдиво изложены на карте, которую начертил в 1501-02 гг. генуэзец Николас де Канерио.
"Это - Каликут, - гласит надпись на карте Канерио. - Это - благороднейший город, открытый знаменитым принцем доном Манулом, королем Португалии. Здесь можно найти много "бенжамина" прекрасного качества, и перец, и многие другие товар из многих областей, а также корицу, имбирь, гвоздик, ладан, сандаловое дерево и все прочие виды пряностей; драгоценные камни высокой стоимости, и семенной жемчуг".
Правителя города португальцы называли "камориж" (Camorij), что по-английски обычно передается как "самури" или "саморин". Происхождение этого титула в точности не установлено; он мог либо являться искажением малаяльского "тамури" (санскр. "самудри") раджа", что означает "владыка моря", либо именем или фамилией. Саморин был индусом, который жил в каменном дворце за пределами города, в окружении аристократии - священников-брахманов и многоженцев-наиров, или представителей касты воинов. В пределах города индусские ремесленники и мелкие торговцы жили в деревянных домах, крытых соломой или пальмовыми листьями; богатые торговцы - моплахи, потомки арабских отцов и туземных женщин, которые обладали монополией на морскую торговлю, возвели также несколько каменных строений, включая две мечети.
Саморин проявлял исключительную терпимость по отношению к этим мусульманам, как отмечает мусульманский автор "Тахафут". Пятница считалась священным днем, ни один преступник-мусульманин не мог быть казнен без согласия его единоверцев, а индусам, обратившимся в ислам, не позволялось причинять вреда. Перс Абд ар-Раззак, побывавший в Каликуте в 1442 г., описывает его на основе личных впечатлений следующим образом:
"Безопасность и правосудие так свято соблюдаются в этом городе, что самые богатые торговцы привозят туда из заморских стран множество товаров, которые они сгружают с кораблей и беспрепятственно отправляют на продажу на рынки и базары, не заботясь о том, чтобы проверить отчетность или сторожить свои товары" (1).
Лодовико ди Вартема, описавший для португальских покровителей свое собственное посещение Каликута в 1505 г., точно так же хвалит честность судей и торговцев. Ясно, что появление европейцев в этом хорошо организованном государстве было воспринято с неудовольствием.
Каликут был открытым портом, а его индусский правитель был связан только берущими начало в незапамятной дали времен обычаями, которые он не мог нарушить без риска для жизни. Он, вероятно, отнюдь не горел желанием установить дружеские связи с командой пиратов-авантюристов, чьи "подвиги" на африканском побережье не могли не вызвать осуждения со стороны моплахов. Его европейские гости поведали ему о могущественном государстве, находившемся так далеко от его владений, что его существование не легко было проверить; они искали союза и коммерческих привилегий, но их единственными видимыми ресурсами были только три потрепанных судна, их дары были слишком бедными, и даже само их прикосновение означало ритуальное осквернение. Тем не менее, саморин готов был оказать им вежливый прием, пусть даже рискуя тем самым нанести обиду своим лучшим торговым партнерам, моплахам. Т.к. муссон в это время находился в самом разгаре, и да Гама не осмелился завести свои корабли внутрь гавани, опасаясь предательства, саморин прислал ему собственных лоцманов, чтобы отвести их на безопасную якорную стоянку около Пандарани Коллам, примерно в 15 милях дальше к северу. Он также положительно ответил на просьбу об аудиенции, и 28 мая Васко да Гама высадился на берег вместе с 13 компаньонами и направился в Каликут в паланкине, на плечах носильщиков.
По пути туземные проводники предложили ему зайти в большую каменную пагоду, крытую черепицей, у входа в которую стояла бронзовая колонна высотой с мачту и увенчанная фигурой петуха. Внутри пагоды находилось святилище, или часовня, содержащая небольшой статую, которую проводники предположительно отождествили с изображением Богородицы. Португальцы почувствовали, что их надежды вот-вот сбудутся, и что они осуществили великое открытие нового христианского мира в Азии. Все они опустились на колени и стали молиться, тогда как индусы простерлись ниц на полу храма и, если верить Дамьяну да Гоишу, указывали на статую, восклицая: "Мария! Мария!" (2) Автор "Рутейру" отметил, без тени удивления, что на стенах виднелись изображения многих других святых в коронах. Они были по-разному нарисованы - у некоторых зубы на дюйм выступали изо рта, у других было четыре или пять рук. Необычный вид этих фресок мог вызвать некоторые опасения, поскольку Каштаньеда рассказывает, что некий Жуан де Са, писец на борту "Сан-Рафаэля", воскликнул, упав на колени: "Если это дьяволы, то я поклоняюсь истинному богу!" "Рутейру" добавляет, что "кафизы", которые служили в церкви, носили определенные шнуры - "так же, как наши дьяконы носят епитрахиль" - очевидный намек на "джанео", или священный шнур, который носили брахманы-священники. "Они окропили нас святой водой, - говорится далее в "Рутейру" - и дали нам белой земли, которой христиане тех мест имеют обычай посыпать себе лоб и грудь, шею и предплечья". Капитан-мор, когда ему вручили эту белую землю, передал ее кому-то другому, дав понять священникам, что он "использует ее позже". Он мог распознать, что главными компонентами священной смеси были пыль и коровий навоз.
По прибытии в Каликут да Гаму и его людей встретил вельможа, эскорт которого провел их через город, под гулкий грохот барабанов, рев труб и волынок, тогда как все крыши и окна домов, мимо которых следовали португальцы, были усеяны любопытными зеваками. После потасовки у дворцовых ворот, в которой в ход пошли ножи и несколько человек получили раны, - возможно, из-за натиска толпы, - португальцев провели в приемный зал, где их уже ждал король. Они увидели саморина полулежащим на зеленом бархатном диване под золоченым балдахином, держа в левой руке огромную золотую плевательницу, тогда как виночерпий подавал ему бетель из золотой чаши, такой большой, что один человек едва ли смог бы обхватить ее обеими руками. Любезно выслушав, как да Гама рассыпался в восхвалениях по поводу достоинств и богатств короля Мануэла, саморин отвечал, что рад видеть послов, и что будет считать их монарха своим братом.
Обычай требовал, чтобы все подарки передавались саморину через его фактора и "вали", которые были вызваны на следующий день, чтобы осмотреть дары короля Мануэла. К удивлению представителей владыки Каликута, в их число входили лохани для умывания, бочки с маслом и нитка кораллов, - товары, которые могли быть приемлемы для вождя дикого африканского племени, но представлялись едва ли подходящим даром для правителя величайшего торгового порта на западном побережье Индии. Фактор и вали не смогли скрыть своего удивления, и хотя да Гама, желая найти выход из положения, уверял, что дары исходят не от него, а от его монарха, они посоветовали ему либо прислать золото, либо вообще ничего не присылать. Поскольку, однако, золота на борту его кораблей было очень мало, вторая аудиенция стала одновременно и последней. Саморин первым делом спросил, чтО они прибыли искать, камни или людей? Если людей, почему они не привезли никаких даров? Но да Гама получил разрешение преподнести письма, которых он привез от короля Мануэла, и которые зачитали вслух арабские переводчики; и ему была предоставлена свобода выгрузить свои товары и продавать их, если он сможет найти покупателя.
31 мая португальцы отправились обратно в Пандарани. Солнце уже село, и т.к. ночь была ветреной, туземные лодочники отказались доставить да Гаму и его спутников на корабли, которые стояли на якоре далеко от берега. Только после 2 июня да Гама смог вернуться на борт; тем временем их задержка увеличила подозрения в том, что они оказались в плену. Это было вполне естественно, т.к. по ночам их бдительно стерегла вооруженная стража, почти наверняка приставленная к ним ради того, чтобы оберегать их от враждебных выходок со стороны мусульманских торговцев, которые всякий раз, встречная португальцев, осыпали их бранью. Как только капитан-мор оказался на борту, он, по-видимому, отбросил все свои страхи. Он выгрузил на берег некоторые имевшиеся у него товары и попытался их продать, но мусульманские купцы подходили к ним только для того, чтобы позубоскалить. Тогда да Гама отправил письмо к саморину с выражением своего протеста. Владыка Каликута ответил благородным жестом, прислав своего агента, чтобы он помог при продаже товаров, и, наконец, велел перевезти их за свой счет в Каликут.
С последней недели июня до середины августа флот оставался в Пандарани. Тем временем моряки небольшими группами сходили на берег и занимались продажей рубашек, браслетов и других предметов. Их цель заключалась в том, чтобы собрать достаточно денег для приобретения образцов пряностей и драгоценных камней. Их собственные товары, однако, удавалось сбыть только за бесценок, и в конце концов Васко да Гама отправил Диого Диаша с дарами в виде "янтаря, кораллов и многих других вещей", чтобы сообщить саморину, что его суда собираются возвращаться в Португалию и от имени короля Мануэла попросить у него определенное количество специй.
Тогда фактор саморина объяснил, что до своего отплытия португальцы должны уплатить обычный таможенный сбор за товар, который они выгрузили, в размере 600 шерафинов. Товары были оставлены на хранение на складе в Каликуте под присмотром португальского фактора, писца и группы моряков. Вокруг склада по приказу представителя саморина поставили стражу, очевидно, рассчитывая держать этих людей в качестве пленников до тех пор, пока португальцы не уплатят положенной суммы сбора. Васко да Гама в отместку захватил 18 индусов, которые прибыли с визитом на его суда. Среди них было 6 наиров, которых приходилось каждый день заменять другими заложниками, потому что они скорее умерли бы от голода, чем согласились попробовать "нечистой" пищи, приготовленной их пленителями.
25 августа корабли снялись с места и бросили якорь на внешнем рейде Каликута. Вскоре на борт флагмана поднялся Диого Диаш, который привез письмо от саморина, адресованное королю Мануэлу и написанном железным стилосом на пальмовом листе. Его суть, по утверждению "Рутейру", заключалась в следующем:
"Васко да Гама, дворянин вашего дома, прибыл в мою страну, чему я был весьма рад. Моя страна богата корицей, гвоздикой, имбирем, перцем и драгоценными камнями. Взамен я прошу у Вас золото, серебро, кораллы и алую ткань".
Вскоре после этого состоялся обмен заложниками: все португальцы и часть из товара были возвращены, а остаток, вероятно, удержан в счет недоимки. Да Гама выдал всех своих пленников, кроме пяти человек, которых он, возможно, оставил в качестве компенсации за частичную потерю своих товаров, хотя "Рутейру" утверждает, что его цель заключалась в том, чтобы при помощи этих людей "наладить дружеские отношения", когда он во второй раз вернется в Индию.
В среду, 29 августа, португальские капитаны единодушно согласились, что поскольку цель плавания - открытие христианской Индии, с ее специями и драгоценными камнями - была достигнута, то следует возвращаться на родину, тем более что христиане не проявляли особого желания вступать с ними в дружеские отношения. В тот же день суда отплыли в Португалию.
Нет необходимости подробно описывать обратный путь флотилии. При пересечении Аравийского моря эскадра была задержана штилем и встречными ветрами, пока сильнейшая вспышка цинги не унесла жизни 30 моряков. Среди членов экипажа было так много больных, что на каждом из кораблей осталось не более 6-7 человек, способных управляться со снастями и парусами. Наконец около Могадишо показался африканский берег, и 7 января флот снова бросил якорь в дружественной гавани Малинди. Но здесь также много матросов скончалось, и 5 дней спустя эскадра возобновила плавание. "Сан-Рафаэль" пришлось бросить, поскольку для управления им не было достаточного количества матросов, и два оставшихся судна обогнули мыс Доброй Надежды 20 марта. Месяцем позже они разделились: Николау Коэльо на "Берриу" направился в Лиссабон, куда он прибыл 10 июля, тогда как Васко да Гама взял курс на Азорские острова на своем флагмане. Там, на острове Тершейра, не выдержав перенесенных лишений, скончался его брат Пауло.
Дата возвращения Васко да Гамы в Лиссабон точно не установлена, но представляется вероятным, что он высадился в Белеме 8 или 9 сентября 1499 г. и совершил торжественный въезд в столицу 18-го, после того, как были отслужены мессы за упокой души его брата. Всё плавание продолжалось около двух лет, и только 55 человек из 170, ушедших в море из Белема, вернулись на родину; но поиски христиан и специй закончились удачей, и Португалия стала владычицей морского пути в Индию.
(1) R. H. Major, India in the Fifteenth Century, London, Hakluyt Society, 1857, p. 14 of Abd ur-Razzak's narrative.
(2) На что д-р Равенштейн дает объясняющее примечание: "Преподобный Дж. Джекоб Джаус, из базельской миссии в Каликуте, сообщил мне, что существует местное божество, называемое Март (Mart) или Мариамма (Mariamma), которое очень боятся как богиню чумы, и высоко почитают. "Амма", на малаяльском, означает "мать" ". Roteiro, p. 54.
Глава IX.
Второе путешествие Васко да Гамы.
Это - избитая истина, что открытие океанского пути в Индию изменило весь ход всемирной истории, приведя к установлению новых и намного более тесных отношений между Востоком и Западом. Другие последствия были не менее важными.
Васко да Гама завершил то, что начали Ганзейский Союз, работорговля, открытие Америки и турецкие и берберские пираты. Средиземное море было главной ареной морской торговли с тех далеких времен, когда галеры Тира и Карфагена впервые устремились в его воды в поисках олова и янтаря, рабов и раковин-багрянок. Но в позднее средневековье накопленный ганзейцами опыт мореплавания и обмена активно изучался в торговых конторах сотен морских портов от Кадиса до Балтики; и когда в Европу стали поступать африканские рабы и американское золото, посредники из этих портов уже обладали всей необходимой подготовкой для приема новых товаров. Тем временем военно-морской флот Османской империи и рой мусульманских пиратов или каперов, что кружил вокруг побережья Северной Африки, нападал на христианские суда в Средиземном море, что делало каждый торговый рейс весьма рискованным. Позже других португальцы, прибрав к рукам торговлю пряностями, лекарственными снадобьями и прочей продукцией Востока, перенаправили ее вместо старых каналов в обход мыса Доброй Надежды к атлантическому побережью Европы.
Такое изменение, хотя и губительное для городов, которые разбогатели от торговли с Востоком, вдохнуло новую жизнь в Кадис, Корунью, Лиссабон, Антверпен, Дьепп и Бристоль. Мене чем за столетие средоточие торговли и финансов сместилось из Южной Европы в Западную, и Атлантика заменила Средиземное море в качестве главной арены европейской торговли.
Это изменение повлекло за собой другое, еще более существенного значения.
В каждой стране Европы правители, интересовавшиеся новыми идеями и веяниями, покровительствовали творческим людям, особенно художникам, поэтам и мыслителям из Италии, - как для того, чтобы пополнить собственный багаж знаний, так и для придания блеска своим дворам. Ни одно другое государство не могло соперничать с Венецией и Генуей, Римом и Флоренцией, по части великолепия или глубины культуры. Лев Х, папа Римский, был высшим арбитром утонченности и науки. Он задавал тон всей европейской цивилизации.
Но происхождение этого превосходства в значительной степени зиждилось на экономической основе. В обществе, описанном Бенвенуто Челлини в его неподражаемых мемуарах, роскошь и великолепие считались неотъемлемыми атрибутами жизни. Без обширных поступлений покровители Челлини и Микеланджело не смогли бы удовлетворить свою тягу к красоте и учености. Но сырье для этого великолепия поступало в первую очередь с Востока, и в основном на торговых судах Венеции. Когда Португалия установила контроль над морской торговлей с Индией и Персией, интеллектуальная гегемония итальянских городов была обречена на упадок вместе с утратой их господства на море и коммерческого величия; и в XVII и XVIII вв. их место заняли Франция, Англия и Нидерланды. Центр цивилизации, вслед за торговлей, переместился от берегов Средиземноморья на берега Атлантики.
Но рост португальского морского могущества компенсировал обитателям центральной и юго-восточной Европы потери, нанесенные упадком торговых связей, помогая предотвратить опасность установления господства мусульман в этих регионах. В 1500 г. сила османской экспансии почти достигла своей высшей точки; два века спустя ее могущество едва ли пошло на убыль. Еще в 1683 г. турецкие армии стояли перед стенами Вены, и задолго до этого они, вероятно, были неоспоримыми владыкам не только Балканского полуострова, Венгрии, Австрии, Молдовлахии, Восточной Польши и Южной России, но, возможно, покорили бы и саму Италию, если бы им удалась попытка добиться господства над Индийским океаном и использовать ресурсы Востока для покорения Запада. Португальцы прибыли в восточные воды как нельзя более кстати для того, чтобы отрезать турок от этого резерва финансового и военного могущества, и, сделав это, почти выполнили то, что принц Генрих Мореплаватель надеялся осуществить с помощью Пресвитера Иоанна.
Но когда Васко да Гама вернулся на родину в 1499 г., люди едва ли могли мечтать об этих далеко идущих переменах. Первая забота короля Мануэла заключалась в том, чтобы определить, как он мог наилучшим образом использовать выпавшую на его долю удачу; ему не понадобилось много времени для выработки новой политической стратегии. Ее содержание раскрыто в письме, которое он написал Фердинанду и Изабелле не позже чем через месяц после возращения да Гамы.
"Христианские народы, которых нашли эти первооткрыватели, пока еще не тверды в вере и недостаточно хорошо наставлены в ней... Но когда они укрепятся в вере, появится возможность уничтожить мавров, живущих в их краях. Кроме того, мы надеемся, с Божьей помощью, что крупная торговля, которая теперь обогащает тех мавров... будет отвлечена к туземцам и кораблям из наших собственных владений" (1).
Дружба с "христианами", война с "маврами" - таким должен был быть лейтмотив португальской политики на Востоке.
9 марта 1500 г. 13 тяжеловооруженных кораблей отплыли из Лиссабона под командованием Педро Алвариша Кабрала. На борту эскадры находились опытные артиллеристы, францисканские монахи и торговцы, облеченные полномочиями покупать и продавать от имени короля. Сам Кабрал вышел в это плавание уже не как исследователь, но как завоеватель, как посланник монарха, который уже принял грандиозный титул - "Милостью Божьей король Португалии и Алгарви, как по эту сторону моря, так и по ту в Африке, сеньор Гвинеи, повелитель завоевания, мореплавания и торговли Эфиопии, Аравии, Персии и Индии" (2). Кабрала сопровождал ветеран Бартоломеу Диаш, получивший задание основать факторию в Софале. Далеко отклонившись на запад, чтобы уйти от штормовых вод середины Атлантики, мореплаватели увидели 22 апреля новую землю, которую они назвали "Терра-ди-Санта-Круз", хотя вскоре это название сменилось на Бразилию. И таким образом, случайно или намеренно (3), Кабрал закрепил за Португалией империю, ставшую со временем более богатой и великой, чем все ее владения в Азии.
В первую неделю мая его корабли лежали в дрейфе недалеко от мыса Доброй Надежды, с поднятыми парусам, готовыми поймать первое дуновение ветра. Не было времени убрать парса, когда на флот налетел внезапный шквал, стремительно превратив прежде спокойное море в мрачную водную пустыню, по которой с ревом перекатывались огромные пенящиеся громады волн. 4 судна пошли ко дну сов семи находившимися на борту людьми, на одном из них утонул Бартоломеу Диаш, найдя могилу в тех водах "Mare Tenebrarum", чьи тайны он первым решился приоткрыть (4).
Много недель прошло, прежде чем Кабрал смог воссоединить свою разбросанную армаду, и только 13 сентября 1500 г. он наконец встал на якорь перед Каликутом. Саморин удостоил его аудиенции и разрешил основать первую португальскую факторию, когда-либо открывавшуюся в Индии; но между мусульманскими торговцами и их христианскими конкурентами вскоре возникли разногласия, поскольку португальцы желали присвоить себе монопольное право первоочередного выбора товаров. Результатом скрытого соперничества стало восстание, в ходе которого приведенная в ярость толпа правоверных разгромила факторию и перебила всех, кто находился в ее стенах. Кабрал отплатил за это нападение обстрелом города из корабельных пушек, пока деревянные дома не начали гореть. Затем он отплыл прочь в соседний малабарский порт Кочин, где индусский раджа разрешил построить вторую факторию. Это стало началом тесной дружбы, и Кочин с тех пор оставался штаб-квартирой португальцев в Индии, пока они не обзавелись собственной столицей. Кабрал затем посетил Каннанор, по приглашению индуской рани (правительницы) этого города, и загрузил свои суда перцем для обратного плавания. Он снова прибыл в Лиссабон 31 июля 1501 г.
Привезенные им сведения просветили короля Маунэла относительно различий между христианством и индуизмом. Опыт Кабрала также доказал, что доход от продажи индийских товаров с лихвой покрывал стоимость их транспортировки, несмотря на продолжительное плавание и множественные риски, связанные с ним.
Четыре грузовых судна уже были отправлены в Малабар под командованием Жуана да Нова; но с этой эскадрой не случилось никаких достойных упоминания событий, за исключением открытия острова Вознесения (первоначальное название - Консепсьон) на пути в Индию, и острова Св.Елены во время обратного плавания. Сразу же после возвращения Кабрала началась подготовка к снаряжению нового большого флота, и после некоторой задержки верховное командование им было возложено на Васко да Гаму, который отплыл из Тежу 10 февраля 1502 г. (5)
Португальская эскадра, которую Кабрал оставил крейсировать вдоль побережья Восточной Африки и установить торговые связи с туземным населением, уже совершила заход в Софалу, где ее командир, Санчо де Тоар, завязал дружбу с местным шейхом Исуфом. Гама сделал краткую стоянку в том же порту, но "золото Офира" (6) не было обнаружено в таком количестве, чтобы надолго его задержать, и после захода в Мозамбик он направился дальше на север, в Килву. Кабрал побывал здесь во время своего обратного плавания и столкнулся с отпором от эмира Ибрагима, который, что вполне естественно, не собирался принимать христианство или отказываться от своей доли дохода от торговли золотом с Софалой в пользу новоявленных пришельцев. Это поведение было интерпретировано как высокомерное и злобное, поэтому да Гама пригрозил сжечь город, если Ибрагим не признАет себя вассалом короля Мануэла и не выплатит дань. Эмир согласился признать португальский сюзеренитет и выдал в качествен заложника за выплату дани богатого и непопулярного горожанина по имени Мухаммед Анкони. Т.к. Мухаммед знал, что эмир не собирается расставаться с деньгами, и его собственная жизнь из-за этого находилась под угрозой, он передал португальцам 200 миткалей (7) из своего личного состояния, - сделка, охотно принятая да Гамой, которого не интересовало, из какого источника поступают деньги, пока их платили.
Около Малабарского побережья португальские корабли остановили и тщательно обыскали большую дхау, называвшуюся "Мери", которая везла на родину большое количество мусульманских паломников, возвращающихся из хаджа в Мекку. Лопиш (8) утверждает, что найденных на ее борту богатств хватило, чтобы выкупить из плена всех христианских рабов в "королевстве Фес", и даже после этого еще немало осталось бы. Но владельцы отказались отдать более десятой части своего богатства, чем вызвали возмущение у дона Васко. Лопиш в ярких и волнующих красках описывает, как португальцы подожгли "Мери", и затем держались в стороне, наблюдая за тем, как она горит, простоволосых женщин, которые столпились на горящих палубах, поднимая на руках своих детей, тщетно пытаясь разжалобить нападавших (9). Повествование "Калкоэн" даже еще более красноречиво в своем откровенном бессердечии:
"Мы захватили судно из Мекки, на бору которого было 380 мужчин и много женщин и детей, и мы взяли на нем 12000 дукатов, вместе с товарами, стоящими по крайней мере еще 10000. И мы сожгли судно и всех людей, которые на нем находились, при помощи пороха, в первый день октября".
Дон Васко направился далее, несомненно, очень довольный этим подвигом, и бросил якорь у Каликута 30 октября 1502 г. Саморин, теперь глубоко встревоженный, отправил посланников с предложениями мира и союза, но Васко да Гама обошелся с ними с пренебрежением, объявив, что монарх Португалии, его господин, мог бы вытесать короля, подобного саморину, из пальмового дерева, и потребовал от правителя Каликута не менее чем полного изгнания всех мусульман из города. Желая подчеркнуть серьезность своего ультиматума, он схватил и повесил множество беспомощных рыбаков и купцов, чьи суда находились тогда в гавани. Затем он приказал отрубить головы, руки и ноги этих несчастных и сложить их в лодку, которую отправил вплавь к берегу вместе с соответствующим посланием, написанным на арабском языке. Корреа сообщает, что в послании саморину предлагалось приготовить карри из отсеченных конечностей (10).
Каликут снова подвергся обстрелу, и да Гама отплыл прочь, чтобы взять на борт груз пряностей в Кочине, Каннаноре и других портах, правители которых либо дружественно относились к португальцам, либо были лишком испуганы, чтобы проявлять свою враждебность. Затем он поспешил на родину, оставив за собой след крови и пепла, который с тех пор часто сопутствовал маршрутам португальских армад.
Большинство кораблей, входивших в состав флота, прибыли в Лиссабон 1 сентября 1503 г.; "и так, - заключает благочестивый автор "Калкоэна", - мы, с божьей помощью, целыми и невредимыми достигли Португалии". Почти не вызывает сомнений, что сожжение "Мери" и аналогичные достижения рассматривались в Европе как достойные поощрения проявления религиозного рвения. Васко да Гама, если бы его попросили объяснить свои действия, несомненно, ответил бы, с искренним и возмущенным удивлением, что он только выполнил свой христианский долг по уничтожению презренных отродий Магомета; что его пиратские и грабительские действия несли на себе "печать божественной воли" (11).
Васко да Гама оставил в индийских водах 5 кораблей под командованием брата своей матери, Висенте Содре, которому он поручил охранять фактории в Кочине и Каннаноре, а в летнюю пору стеречь вход в Баб-эль-Мандебский пролив, чтобы перехватывать мусульманских торговцев и судовые караваны с паломниками. Эти 5 кораблей, вместе с эскадрой Санчо де Тоара, были первой постоянной военной эскадрой, оставленной европейцами на Востоке; и их присутствие, по сравнению с более ранними торговыми рейсами и грабительскими набегами, означало, что король Мануэл решил действительно выдвинуть претензии на господство над Индийским и Аравийским морями.
(1) О полной истории и описании этого письма см. Roteiro, p. 114.
(2) Король впервые использовал этот титул в письме, датированном 28 августа 1499. Он был подтвержден папой Александром VI в 1502. Roteiro, I.e.
(3) См.выше, p. 10, примечание.
(4) Сделанный Дуарте Пашеку Перейра прекрасный цветной рисунок армады, пошедшей ко дну в результате этого шторма, воспроизведен в "Esmeralda de Situ Orbis"; как труд очевидца, он представляет большой исторический интерес.
(5) У дона Васко -- поскольку он был теперь удостоен привилегии использовать перед именем почтенную приставку "дон"-- имелось 15 кораблей: фламандский автор "Калькоэна", который находился на борту, утверждает, что их было 70, но это явно ошибка переписчика. Пять больших кораблей, под командованием кузена адмирала, Эстебана да Гамы, вышли следом 1 апреля, и присоединились к основной эскадре около Килвы. Томе Лопиш, автор наиболее подробного отчета об этом рейсе, плыл со второй эскадрой. См. Приложение A. Special Bibliography : " Vasco da Gama," об этом повествовании.
(6) Lopes, p. 134.
(7) Гоиш и Каштаньеда оба сходятся на цифре в 2000 миткалей. Барруш утверждает, что она составляла 500. "Калькоэн" умалчивает о ней, а Лопиш в то вреям еще не присоединился к главному флоту. Миткаль был единицей веса металла в слитках, используемой в качестве обменного стандарта. В Восточной Африке он равнялся в 1554 г. 467 рейсам, или 1 миткаль = 10 шилл. 5 пенсов (принимая реал равным 268 пенсам).
(8) Lopes, pp. 136-137.
(9) "Alcune donne pigliauano iloro piccoli figluoli, e alzauangli con le mani, faccendo segno, secondo il nostro giudicio che si hauesse pieta di quelli innocenti".
(10) Повествование Корреа оставляет еще более жуткое впечатление, чем у этих двух очевидцев. Существует предположение, что он намеренно сгустил краски ради того, чтобы преувеличить славу своего героя -- курьезная точка зрения.
(11) Фраза, озвученная "аболиционистом" Джоном Брауном или ставшая известной благодаря ему, точно выражает точку зрения "крестоносцев".
Глава Х.
Васко да Гама в отставке.
После своего второго путешествия в Индию Васко да Гама на 21 год отошел от всякого более-менее заметного участия в общественных делах. Его отставка приписывается тому, то он был уязвлен скудостью полученного вознаграждения, а также зависти, которую испытывал король Мануэл к способным и волевым людям. Но ни одна точка зрения не находит подтверждения в тех немногих документах, которые освещают эту часть карьеры Васко да Гамы, и не соответствует всему тому, что мы знаем о его характере. Великий мореплаватель питал такую сильную тягу к жизни на суше, что ничто, кроме сильно развитого чувства долга или ненасытной жажды риска, не могло бы заставить его снова выйти в море.
Он вступил в брак с донной Катариной де Атаиде, знатной дамой, и, несомненно, он чувствовал ту привязанность к родной земле и дому, что нередко встречается среди тех, кто странствует по морю. Кроме того, король обеспечил его достаточными средствами для удовлетворения такого желания. В январе 1500 г. (1) да Гаме и его наследникам была пожалована пенсия в 30000 рейсов. В феврале 1501 г. к ней была добавлена другая пенсия в 1000 крузадо, и в феврале 1504 г. ежегодная наследственная выплата еще 1000. Эти поступления, носившие, по-видимому, отчасти натуральный характер, покрывались за счет многочисленных источников дохода - с рыбных промыслов Синиша и Вила-Нова де Мильфонтес, соседних портов; золота, которое привозили в Португалию из Сан-Жорже-де-Мина; акцизного сбора, взимаемого с Синиша и смежной деревни Сантьягу-де-Касем; с налога на соль и строевой лес в Лиссабоне. Да Гама также получил наследственный процент от королевской торговли с Индией. К 1507 г. он настолько разбогател, что венецианский посол Леонардо Массер оценивал его доход в 1929 ф.ст.; во всей Португалии только шесть знатнейших аристократов и семь князей церкви могли похвастаться бОльшими поступлениями (2). По словам посла, да Гама имел вспыльчивый характер и не проявлял никакой благодарности за расточаемые ему милости. Сильное негодование великого мореплавателя могло, однако, быть замаскированным патриотизмом. Он, вероятно, пребывал в убеждении, что служба, оказанная им стране, пошла насмарку; и когда он встречался со своими отставными товарищам по плаванию - такими же тучными, цветущими и язвительными старыми сеньорами, как и он сам, - это убеждение должно было выплескиваться в весьма резких выражениях.
Личные амбиции Васко да Гамы, впрочем, не ограничивались только стремлением скопить обширное богатство. Совершенно ясно, что он домогался места среди феодальной знати, титула и сеньориального владения. Он получил, почти наверняка в 1499 г., желанный наследственный титул "дон"; он был подтвержден в 1502 г. не только за ним, но и за его братом Айришем, и в женской форме "донна", за его сестрой Тарежей (Терезой). В январе 1502 г. королевским рескриптом была учреждена и пожалована да Гаме новая должность, которая существует до их пор - "адмирал Индии"; и теперь полный титул его звучал как "Адмирал вышеназванной Индии, со всеми прерогативами, вольностями, властью, юрисдикцией, доходами, привилегиями и правами, которыми, как относящимися к означенной адмиральской должности, наш адмирал тех областей должен обладать по праву, и тем самым обладает" (3).
То, что эта почесть была далеко не пустым звуком, показывает один документ, датированный 30 марта 1522 г., который подтверждает права дона Васко, как адмирала Индии, на получение портовых сборов с Гоа, Малакки и Ормуза (4).
Оставалась проблема территориальных владений и имущества. В канун Рождества 1499 г. король пообещал да Гаме передать в качестве поместья Синиш, место его рождения; но прежде всего необходимо было заручиться согласием его нынешних владельцев, ордена Сантьягу, вместе с разрешением на эту передачу от Папы. Орден должен был получить в виде компенсации другой город, что также не легко было устроить. Устав ждать, адмирал решил взять дело в собственные руки, начал строить усадьбу и в целом вел себя так, как если бы Синиш уже принадлежал ему. Основанная им там церковь до сих пор стоит, серая и обветренная, на мысу, с которого открывается вид на Атлантику.
Великий магистр Сантьягу, разгневанный этим самоуправством, пожаловался королю Мануэлу, и в марте 1507 г. да Гама получил предупреждение, что должен в течение месяца оставить Синиш или пенять на себя за возможные последствия ослушания (5). То, что королевская воля была объявлена ему через Жуана да Гаму, дядю адмирала и казначея ордена Сантьягу, едва ли могло смягчить тяжесть удара. Дон Васко удалился в Эвору, тихий провинциальный город в сердце Алемтежу, где он жил в доме, украшенном изображениями индийцев и индийских зверей и растений: расшитые золотыми нитями настенные гобелены были, как утверждается, сделаны из золота, привезенного на родину с Востока (6).
Васко да Гама имел шесть сыновей и одну дочь, по имени Изабелла де Атаиде. Франсишку, самый старший сын, наследовал его состояние и ранг; второй сын, Эстебан, тал губернатором Индии и умер в Венеции, куда он эмигрировал, чтобы избежать бракосочетания с супругой, выбранной по воле короля; Пауло, третий сын, был убит в морском сражении у Малакки в 1534 г.; Криштован, четвертый, погиб геройской смертью в Абиссинии в 1542 г.; Педро де Сильва, пятый, стал капитаном Малакки в 1541 г.; Алваро де Атаиде, младший, сменил его в той де должности.
Несмотря на запутанную ситуацию вокруг Синиша, Васко да Гама не попал в опалу. Возможно, что он выступал в качестве неформального королевского консультанта по вопросам индийской и морской политики; если верить Корреа, он, несомненно, выполнял такие функции до 1505 г. (7) Король Мануэл попытался в 1508 г. вознаградить его дарением города Вильяфранка-де-Хира, в долине Тежу, но его передача так и не состоялась. Прошло 10 лет, а адмирал все еще оставался без титула и поместья. Наконец, в августе 1518 г. он подал протест, пригрозив, что если положение не изменится, он покинет королевство (8). Один знаменитый мореплаватель, Фернан Магальянеш, лучше известный как Магеллан, уже уехал из Португалии в Кастилию, поскольку он считал, что его заслуги недостаточно высоко вознаграждены, и король не собирался терять другого такого верного лугу.
Он предложил адмиралу подождать до декабря и попытался исправить допущенные ошибки. Тем временем герцог Браганса по собственной инициативе предложил уступить город Видигуэйра и графский титул в обмен на наследственную пенсию в 1000 крузадо и 4000 крузадо в виде единовременной выплаты. Эти условия были выполненыкапитаном Малакки в 1541 г.; надлежащим образом, и в декабре 1519 г. король Мануэл формально удостоил дона Васко да Гаму титула графа Видигуэйра, с гражданской и уголовной юрисдикцией, церковной протекцией, и всеми другими привилегиями и доходами, которыми обладал герцог Браганса как сеньор поместий Видигуэйра и Вилла-да-Фрадес (9). Эти две деревни лежат рядом друг с другом среди южных предгорий Сера-Мендро, откуда открывается широкий кругозор на слабо всхолмленные равнины южного Алемтежу. Нет свидетельств, показывающих, что граф-адмирал когда-либо побывал в своих новых владениях; более того, за исключением документов, относящихся к его почестям и наградам, его жизнь в течение 21-летнего периода отставки почти полностью выпала из поля зрения хронистов. Лишь после смерти короля Мануэла в 1521 г. его личность вновь появляется из потемок истории.
(1) Т.е. в пределах 6 месяцев после его возвращения. Обычно считается, что это произошло в 1502 г., но см. Ar. Hist. Port., I. ii. 25 seq. (1903).
(2) Roteiro, p. 227.
(3) Ar. Hist. Port., I.e.
(4) L. Cordeiro, O Premio da Descoberta, Lisbon, 1897, pp. 46-47.
(5) Teixeira de Aragao, Vasco da Gama e a Vidigueira, pp. 250-52.
(6) Улица, на которой он стоял, до сих пор известна как "Rua das Casas Pintadas" ("улица украшенных домов"); но дом да Гамы был перестроен и его украшения исчезли.
(7) Correa, vol. i. pp. 525 и 529.
(8) Aragao, pp. 257-58.
(9) Aragao, pp. 258-59, и Cordeiro in Boletim for 1892, p. 289.