В 1620 г. вице-король отстранил де Са от должности, чтобы освободить место для собственного сына, Жорже де Альбукерке. Период правления нового генерала был примечателен главным образом из-за мятежа, вспыхнувшего в армии: солдаты свергли своих офицеров и вместо них избрали Совет Двенадцати, который должен был управлять их делами, пока генерал не назначит нового капитан-майора. Альбукерке сам, однако, был настолько непопулярен, что возник заговор с целью его убийства, и только благодаря вмешательству иезуитов удалось этому помешать. Примерно в то же время был раскрыт заговор среди сторонников Майядунны, который тогда находился в Индии, и за соучастие в нем некоторым видным сингальцам пришлось поплатиться головой. Поэтому все были рады, когда в конце 1623 г. де Са вновь вернулся на свою должность. Он привез с собой инструкции раз и навсегда покорить королевство Сенарата и воздвигнуть форт в Тринкомали, чтобы установить контроль над прекрасной якорной стоянкой, которую Сенарат обещал передать голландцам. Он располагал довольно скудными ресурсами для претворения в жизнь всех этих указаний; но несмотря на возражения членов своего Совета, принял решение на следующий год вплотную заняться вторым проектом.
Выбранное для закладки форта место было тем самым, где еще де Азеведо, во время своей последней экспедиции в 1612 г., предпринял безуспешную попытку построить укрепление. Это был высокий мыс Конесар Малаи, который, поднимаясь со своими тремя каменными храмами на высоту 400 футов над уровнем моря, был объектом поклонения в качестве одного из священных мест среди индусов. Португальцы безжалостно уничтожили храмы, чтобы расчистить площадку для строительства треугольного в плане форта, на стенах которого, сложенных из камня и глины, были установлены пушки, снятые с датского корабля, севшего на мель неподалеку от Тринкомали. По окончании строительства форта в нем был оставлен небольшой гарнизон, и де Са вернулся в Коломбо.
Это действие по сути являлось дерзким нарушением мира, который Сенарат так долго и так заботливо хранил, и сингальский король приготовился оказать сопротивление, но португальцы успокоили его под благовидным предлогом, будто построили форт в целях защиты от своих европейских врагов, чьи корабли уже начали появляться в индийских водах. После этого де Са приступил к подготовке следующей задачи. Он всячески старался привлечь на свою сторону туземцев, и продвигал их на высокие посты, связанные с доверием и ответственностью. В то же самое время он провел реорганизацию финансов, укрепил оборонительные сооружения Коломбо и Галле, и впервые построил пороховой завод для удовлетворения потребностей в порохе среди местного населения. Де Са заботился о том, чтобы солдаты регулярно получали жалованье, энергично боролся с незаконной торговлей, которой занимались чиновники, и, несмотря на сопротивление ведора, Амбросио де Фрейтаса, успешно ввел в действие небольшой монетный двор. Он также всячески способствовал смешанным бракам между европейцами и сингальцами, но эта политика оказалась неудачной из-за той фанатичной нетерпимости, с которой последователи христианства относились к другим религиям, и сингалец, который вступал в брак с португальской женщиной, вследствие этого бывал вынужден порвать все связи со своим народом, тогда как положение его жены тоже было далеко не из лучших.
Среди этих забот де Са нашел время уделить внимание вопросу мааров, которые, вопреки приказам короля Филиппа, по-прежнему продолжали переселяться на Цейлон во все более растущем количестве. Их можно было встретить не только вдоль побережья, - они оседлали целыми деревнями в глубине острова, где выполняли весьма важную функцию посредников в торговле. Семитская кровь, которая текла в их жилах, была, несомненно, сильно разбавлена смешанными браками с местным населением, но сохранила в высшей степени отчетливые характеристики той расы, к которой они принадлежали. Прирожденная тяга к торговле, которая сделала арабов великими мореплавателями, играла ключевую роль в характере мавров Цейлона. Стремление к успеху руководило всеми их действиями на протяжении жизни; и хотя сингальцы вначале были рады видеть появление в их отдаленной деревне угодливого разносчика, согнувшегося под тяжестью тюка, который он тащил на спине, но вскоре они начали препятствовать его попыткам осесть среди них. Единожды поселившись в деревне, разносчик скоро превращался в ростовщика, а со временем становился землевладельцем, постепенно скупая один за другим наделы деревенских жителей. Власть золота, перед которой не мог устоять ни один португальский чиновник, открыла для мавров широкие возможности, поскольку они видели в нем лишь инструмент, в котором нуждались. Мавр обладал завидной деловой хватко и никогда не оставался в убытке; если мавр собирал в пользу генерала 600 амукамов (1) ареки за сезон, можно ли было ожидать, что последний заставит себя подчиниться букве приказов и примет меры для изгнания столь полезного класса? Несомненно, Святейшая Палата в Гоа возмущалась тем, что мавры фактически состояли на службе у государства, но даже этот могущественный трибунал был не в силах преодолеть пассивное сопротивление властей Цейлона.
Личная честность де Са подвергалась яростным нападкам со стороны ведора, с которым он так и не смог наладить плодотворного сотрудничества; его причастность к монопольной торговле солью требует объяснения; и не подлежит сомнению факт, что де Са однажды отправил домой в Лиссабон ложе из слоновой кости стоимостью 4000 пардао. Документы, относящиеся к периоду его администрации, пока еще, однако, недоступны для изучения, поэтому рано выносить окончательный приговор. Между тем, одно обстоятельство явно свидетельствует в его пользу, - то, что он мог стряхнуть с себя заманчивые путы мавров. По его приказу в 1625 г. они были в большом количестве высланы с острова. Основная масса изгнанников нашла себе приют на сингальской территории, и большая колония мавров поселилась около Батикалоа.
После этого де Са занялся укреплением Мениккадавары, поскольку он намеревался использовать этот пункт в качестве плацдарма для операций, которые он собирался провести против сингальцев; сделав это, он совершил бросок на восточное побережье, где воздвиг небольшой форт на острове Пулиян Тиву неподалеку от Батикалоа. Место для закладки этого форта было в действительности неудачно выбрано, и португальцы так и не сумели в дальнейшем добиться благодаря ему каких-либо преимуществ, которые оправдали бы затраты и беспокойство, связанные с содержанием данного укрепления; но они пребывали в крайне встревоженном состоянии, поскольку сингальцы шепотом передавали друг другу слух, якобы основанный на их древних писаниях, что вскоре на острове появится нация людей с глазами, похожими цветом на глаза дикой кошки. Сенарат и сам, естественно, был возмущен очередным вероломством со стороны португальцев, но не решался обнажить меч и вместо этого попытался их подкупить. Его попытки, однако, потерпели крах. В 1627 г. снова началась война, и небольшая португальская армия вторглась в Уву и сожгла город Бадуллу; но хотя король и трое его сыновей видели это, они отказались вступать в сражение.
Именно в этот момент на историческую сцену впервые выступил великий командир, которому суждено было в последний раз раздуть в пламя тлеющую энергию сингальцев. Королевский двор скрывался в Махиянгане, когда Маха Бисо Бандара, как звалась королева, родила Маха Астану, будущего Раджа Синху; но его рождение было отмечено благоприятными предзнаменованиями. И в самом деле, с точки зрения сингальцев, ни одно более благоприятное пророчество не могло сопровождать это событие, чем то, что принц появился на свет на том самом месте, которое было тесно связано с древними легендами их религии и нации, месте, освященном пребыванием самого Будды и ставшим сборным пунктом армий Виджая Баху, выступивших на изгнание с острова тамильских захватчиков. В ту же самую ночь, как говорилось, португальский командир во сне увидел маленькую искру, не больше светляка, плывшую с запада и постепенно увеличивавшуюся в размерах по мере своего продвижения по небу, пока она не достигла громадной величины над портом Коломбо и не сожгла весь город; вдобавок к тому, рождение принца было отмечено успехом королевской армии в Балане. У сингальцев было принято при рождении каждого ребенка составлять его гороскоп; подготовка гороскопа принца была доверена Диякелинавале, великому астрологу, и воспитание юного Маха Астаны было окружено самой тщательной заботой, чтобы подготовить его к блистательной судьбе, которая, согласно предсказанию, ожидала его при жизни.
В 1628 г., когда принцу исполнилось 16 лет, Сенарат созвал трех своих сыновей и разделил между ними по жребию свое королевство. Он ясно видел, что самый младший из них был сильнейшим, и к его огромному восторгу, именно младшему досталась Уда Рата; Маха Астана, таким образом, стал "ага раджей", или главным королем, с титулом Раджа Синха; его братья Кумара Синха и Виджая Пала получили, соответственно, округа Ува и Матале.
В марте 1629 г. де Са снова открыл военные действия. Результат был неудовлетворителен, поскольку из-за сильных дождей земля размокла, и плохо одетые португальцы сильно страдали от холода в горных районах острова, причем некоторые даже скончались. Еще одним испытанием для людей, пробиравшихся через влажные леса и вздувшиеся реки, стали полчища пиявок. В самых неожиданных местах на пути де Са и его армии сингальцы устраивали засады, поэтому приходилось продвигаться с крайней осторожностью. Португальцы подвергали беспощадному разорению каждую деревню, встречавшуюся у них на пути, и истребляли в ней все живое, но сингальская армия по-прежнему отказывалась выходить из укрытий и вступать в открытое сражение. Сенкадагала, покинутая жителями, была сожжена, и затем уставшие португальцы повернули домой; но теперь сингальцы бросились преследовать их и постоянно тревожили стычками и налетами на всем протяжении обратного марша, разгромив их в яростной схватке при Амбателле, откуда португальцы, понеся тяжелые потери, были рады отступить со всей возможной поспешностью.
Португальские солдаты были не защищены от дождя и солнца, и последствия этого было нетрудно предсказать. Самого генерала де Са вскоре свалила с ног лихорадка, и его состояние считалось настолько критическим, что над ним даже совершили обряд соборования. К большому облегчению португальцев, болезнь отступила, и он постепенно восстановил свое здоровье.
Между тем четыре главных мудалийяра в Коломбо (2), люди, которых де Са осыпал знаками своей величайшей благосклонности и выдвинул на высокие посты, приносившие им большой доход, вступили в заговор с Сенаратом (согласно португальцу Жуану Рибейро, современнику и участнику этих событий, их звали дон Алезиш, дон Балтазар, дон Космо и дон Теодозио. По мнению Рибейро, именно подстрекательские советы этих четырех высокопоставленных заговорщиков и излишнее доверие, которое питал к ним де Са, сыграли роковую роль в судьбе описанной ниже кампании. См. "История Цейлона" Ж.Рибейро, стр. 88 и след. - Aspar). Вскоре грабительская экспедиция под командованием Кумара Синхи пересекла границы Увы, и в течение целого месяца португальцы беспомощно смотрели на то, как враги разоряют их территории, поскольку с теми ограниченными силами, которые находились в их распоряжении, они не осмелились показаться за стенами крепостей. Положение было невыносимым и позорным, и словно бы для того, чтобы еще больше его усугубить, власти Цейлона получили два послания от нового вице-короля, графа де Линьяреса, в которых тот выражал де Са свое глубокое неудовольствие его предполагаемым бездействием. Вице-король высказывал также неодобрение политикой умиротворения, которую вынужден был проводить де Са, и в крайне жестких выражениях напоминал последнему, - второму по званию португальскому офицеру на Востоке, - что его послали на Цейлон для того, чтобы вести войну, а не присматривать за торговлей. Де Са принял глубоко к сердцу эти незаслуженные упреки, и, вопреки увещеваниям своих наиболее опытных офицеров, решил немедленно захватить королевство сингальцев.
700 португальцев и 13000 ласкаринов вскоре выступили в поход. С трудом преодолевая крутые горные цепи, они наступали медленно, но не встречая никакого сопротивления, пока не достигли Бадуллы, где задержались на два дня, чтобы разграбить город. На утро третьего дня португальцы увидели реющие среди окрестных холмов сингальские знамена. Сразу завязалась перестрелка, но сингальцы избегали вступать в рукопашную с врагами, и португальцы, видя, что их постепенно окружают, начали готовиться к бою, который теперь становился неизбежным. Побросав в огонь все свои излишние припасы и исповедавшись, на рассвете они стали отступать. Ласкарины, находившиеся под командованием изменников-мудалийяров, шли в авангарде, а все остальные войска образовали подобие кольца вокруг португальцев. Армия не успела еще далеко продвинуться по дороге, как увидела, что ей преградила путь гвардия Аттапатту, отборная часть сингальских королевских сил. Португальцы уже шли вразброд, нарушив строй, и дон Косме, один из участников заговора, воспользовался этим для того, чтобы пронзить мечом одного из португальцев, после чего, отрубив ему голову и насадив ее на пику, обмотанную белой тканью, он немедленно перешел со своим "знаменем" на сторону сингальцев, а за ним следом дезертировала основная масса ласкаринов.
И тогда началась настоящая битва. Гвардия Аттапатту ударила с фронта, тогда как остальная пасть сингальцев, защищенная лесом, обрушила на ряды португальцев ливень стрел и град мушкетных пуль. В течение трех дней, неся тяжелые потери и не зная отдыха, последние пробивались через воздвигнутые на скорую руку земляные укрепления сингальцев. К третьему дню натиск на арьергард, прикрывавший отход, стал настолько серьезным, что замыкающий отряд португальцев превратился в дезорганизованную толпу, охваченную ужасом и отрезанную от основной части армии. Луиш Тейшейра, дисава Семи Кораллов и сержант-майор, со всеми своими солдатами и офицерами, еще остававшимися в строю, были захвачены в плен, когда они пытались скрыться в лесах, поскольку согласно приказам короля португальцев требовалось брать живыми. Наконец, когда португальцы достигли равнинной области Рандели Вела, они оказались полностью окруженными. Тем не менее, некоторым ласкаринам удалось прорваться из все туже сжимавшихся вражеских тисков и бежать в Коломбо, и де Са смог отправить посыльного с депешей, чтобы оповестить город о своем отчаянном положении.
Там, на равнине Веллавайя, португальцы провели эту ужасную ночь. Ласкарины, воспользовавшись ночной темнотой, быстро рассеялись, и в лагере осталось не более 500 туземных солдат, пожелавших разделить судьбу своих европейских собратьев по оружию. На протяжении всей ночи сингальские стрелы со свистом неслись со всех сторон на португальский бивак. Сам генерал, вопреки обыкновению, всю ночь бодрствовал, одетый в дублет и рейтузы, с мечом в одной руке и маленьким щитом в другой, т.к. на следующий день предстояла тяжелая работа. В эту ночь никто не знал ни минуты сна. Сами природные стихии, казалось, сговорились, чтобы наказать португальцев за те ужасы, которые они творили в этой несчастной стране. Сильнейший ливень, продолжавшийся несколько часов кряду, промочил солдат до костей и сделал огнестрельное оружие португальцев совершенно бесполезным. Их мечи были слишком малопригодными против таких подвижных и ловких противников, как сингальцы, хотя попытка захватить португальцев живыми стоила туземцами Цейлона немалых потерь. Постепенно, однако, кольцо вокруг обреченных людей сжималось все теснее. К двум часам пополуночи 200 португальцев уже пали мертвыми. Наиболее яростная схватка кипела вокруг генерала, которому двое слуг постоянно заряжали и вручали аркебузы. Утверждается, что он собственноручно убил не менее 60 человек из тех, кто пытался взять его в плен. Видя это отчаянное сопротивление, Раджа Синха наконец приказал уничтожить его. Его слуги вскоре были убиты бок о бок с ним, и когда де Са выхватил свой меч и бросился прямо на ряды сингальцев, его пронзили две стрелы и он упал на колени на землю. Еще одна стрела оборвала его жизнь, и хотя над его телом снова возобновилась ожесточенная схватка, она была скоротечной, и с дикими криками торжества сингальцы наконец отделили голову храброго де Са от его тела.
В ознаменование победы они сложили на поле боя целую пирамиду из отрубленных голов португальцев, а голову генерала принесли к ногам престарелого и победоносного, но бесстрастного Сенарата, который обратился к ней со следующими исполненными горечи риторическими словами: "Сколько раз я умолял вас не воевать со мной и не разорять мои владения, а позволить мне жить в мире! Ведь вы и так удержали за собой лучшую часть Ланки. Вы не вняли моим словам, но если ваши преемники последуют по вашим стопам, и их постигнет та же участь" (3).
Едва ли можно преувеличить тяжесть катастрофы, которая постигла португальцев, и опять-таки, если бы сингальцы располагали флотом и могли обеспечить надежную блокаду Коломбо с моря, полное уничтожение португальской власти на Цейлоне должно было стать неизбежным. Спустя 26 дней после своей великой победы сингальская армия, которая захватила по пути форт Сипарагамува со всем его гарнизоном, оказалась под стенами Коломбо и взяла город в плотную осаду. Они предприняли две яростных атаки, отраженных защитниками города с отчаянной смелостью; но поскольку все пути подвоза продовольствия были отрезаны, жители Коломбо вскоре стали испытывать такую острую нехватку съестных припасов, что порой имели место случаи каннибализма, и сотни голодающих людей были изгнаны за пределы городских стен, чтобы избавиться от "лишних ртов". Эти беженцы встретили добрый прием у Маха Астаны, хотя многие из них, проявив черную неблагодарность, попытались поджечь его лагерь.
Случайное прибытие некоторых солдат из Малакки все же до некоторой степени усилило гарнизон и помогло ему удерживать город до тех пор, пока, три месяца спустя, Маха Астана не был вынужден снять осаду из-за болезни и отступить с частью своих войск. На своем обратном пути в Сенкадагалу он захватил Мениккадавару и увел отсюда с собой 200 пленных португальцев. Вскоре после этого остальная часть сингальской армии отступила в Кадувелу. Тем временем к португальцам стали прибывать подкрепления из различных частей Индии, благодаря чему они смогли даже совершить вылазку за пределы стен города, но кроме этой демонстрации смелости, мало чего добились. В самом Коломбо был раскрыт заговор, и его главарь, выдающийся сингальский солдат, был приговорен к особому роду казни: его связали, положили в ствол пушки и выстрелили из нее. Португальцы находились в таком критическом положении, что власти Гоа не смогли найти ни одного достойного офицера, которого удалось бы убедить занять вакантный пост генерала, и только 21 октября 1631 г. старый дон Жорже де Алмейда высадился на Цейлоне в качестве преемника погибшему де Са.
Прибыв в Коломбо, он вступил в переговоры с Сенаратом с целью освобождения португальских пленников, но король не был расположен дешево уступать плоды своей победы. Он заверил португальского посланника, что со времени заключения мира в 1617 г. ситуация изменилась. "Тогда, - сказал он, - я был более всего озабочен тем, чтобы вырастить и воспитать моих сыновей. Сегодня они - взрослые мужчины, которые могут спать, опираясь на свои копья". Тем не менее вскоре на остров из Гоа прибыло к португальцам подкрепление, и генерал попытался от дипломатии перейти к военным действиям. В январе 1632 г. 1000 португальцев, 1000 ласкаринов и 1200 каффиров и канаресцев выступили в поход и продвинулись к Мальване. Жители округа вышли и навстречу и изъявили свое подчинение; и вот, желая внушить им страх, португальский командующий приказал схватить одного из них и отдать каффирам, которые на глазах у жены и детей несчастного разрубили его на части и съели, тогда как других жителей Мальваны раздали в качестве рабов португальским капитанам. Затем португальская армия взяла Кадувелу, и так, шаг за шагом, постепенно вытеснила сингальцев с занятой ими территории низменностей.
Несмотря на неутихающую враждебность, обе стороны направили своих послов в Гоа, чтобы обсудить условия мира, и 15 апреля 1633 г. между вице-королем и сингальским представителем был подписан мирный договор, согласно которому португальцы соглашались признать трех сыновей королевы (донны Катерины) наследниками всего сингальского королевства, а король Сенарат, в свою очередь, обязался платить последним дань в размере 1 слона в год и позволить францисканским монахам свободно проживать в его столице, равно как вернуть свободу всем португальским пленникам и уступить форт Батикалоа. Вначале король отказался от ратификации соглашения, поскольку он не хотел соглашаться даже на такое символическое признание вассалитета, как дань слонами; на следующий год, однако, когда на Цейлон прибыл Диого де Мело де Кастро, чтобы сменить дона Алмейду в качестве генерала, сингальский король после долгих препирательств все же принял эти условия.
Король Филипп IV, вступивший на трон Испании и Португалии в 1621 г., постоянно напоминал вице-королю, чтобы тот не прекращал военных действий, но Португалия была слишком истощена, чтобы восполнять постоянные потери свои солдат на Востоке. "Крайне важно, - писал граф де Линьярес 29 ноября 1634 г., - чтобы армады были отправлены в края, указанные Его Величеством. Но, сеньор, как я могу строить армады, если Ваше Величество не выделили мне людей для них?".
Период правления короля Филиппа IV был одной из наиболее тяжелых эпох в истории Португалии. Ее уния с Испанией втянула эту страну в военные действия против англичан и голландцев, и низвела ее, вместо независимого королевства, на уровень провинции. На самые высшие государственные должности назначались испанцы, и королевское правительство свободно уступало иностранцам португальскую территорию. Ее доходы уходили в испанскую казну; ее кортесы перестали существовать. Ее морское могущество на родине было подорвано; ее зарубежная торговля стремительно приходила в упадок. Торговля с Китаем стала для Португалии почти закрытой; торговля с Островами Пряностей перешла под контроль голландцев, которые утвердились в Батавии; Шах-Джахан захватил штаб-квартиру португальцев в Бенгалии; Ормуз, обладанием которым португальцы гордились также, как и обладанием Гоа, был захвачен персами; англичане заблокировали их морские коммуникации с Западной Индией; датчане основали свою факторию в Транкобаре; и даже французы начали появляться в индийских водах. В то же самое время активность голландских каперов у побережья Америки привела к тому, что отправлявшееся из расположенных там крупных португальских поселений на родину золото на самом деле обогащало акционеров голландских торговых компаний; сам Гоа время от времени находился в осаде, и все португальские суда, попадавшиеся в открытом море, становились жертвами грабежей голландских пиратов.
Естественным результатом таких помех на пути развития торговли стало национальное банкротство. Правительство не могло изыскать нужных средств для выплаты жалованья солдатам, хотя в то же самое время священники и монахи (4), пользуясь поддержкой со стороны государства, жили в условиях довольства и изобилия. Численность монашеской братии росла буквально на глазах, и в 1623 г. вице-король сообщал, что в Гоа проживает в два раза больше монахов, чем всех остальных португальцев, вместе взятых. Множество мужчин, желая избежать службы в индийской армии, спешили принять духовный сан; а во время набора рекрутов для португальских войск вербовщики пускали в ход самое изощренное мошенничество, и отправляли на Восток корабли, заполненные под видом солдат детьми самого нежного возраста, чем также в немалой степени содействовали увеличению числа обитателей монастырей. Высокомерие некоторых религиозных орденов просто поразительно. Иезуиты, к примеру, самочинно объявили себя хозяевами Траванкора и мест ловли жемчуга на этом побережье; они содержали за свой счет отряды вооруженных людей и даже вступали в сражения с королевскими офицерами в открытом море. Они также успешно закрепили за собой право осуществлять общий контроль над ремеслами, которыми занимались жители крепостей севера, отказавшись предоставлять какие-либо относящиеся к ним отчеты. Частные владения орденов были настолько огромными, что это приводило к скандалам, и пришлось принять строгие законы, чтобы предотвратить их дальнейшее расширение.
Это состояние упадка неминуемо отразилось и на событиях на Цейлоне. Армия снова вышла из повиновения, и в 1635 г. подняла открытый мятеж. Солдаты избрали из своей среды 12 "сенаторов", чтобы управлять их делами, и заняли все подходы к Коломбо, фактически угрожая городу, пока им не было позволено избирать собственных офицеров. В 1636 г. король Сенарат умер, и новым королем под именем Раджа Синхи II был провозглашен Маха Астана, который и без того уже в течение нескольких лет фактически возглавлял правительство. Он намеревался честно соблюдать договор, который заключил его отец, но поддержка некоторых мятежников со стороны португальского офицером, заведовавшего крепостью в Батикалоа, заставила его пересмотреть свои планы. Вполне естественно, что Раджа Синха обратился к голландцам, которые к тому времени прочно обосновались к Пуликате, и 9 сентября 1637 г. он послал им письмо с предложением уступить один из своих портов, если они окажут ему помощь против португальцев. В результате этого демарша в Сенкадагалу 19 ноября того же года прибыли двое посланников от голландских властей с обещанием предоставить необходимую помощь, при условии, что голландцы получат монополию на ведение торговли корицей.
Известие о новом повороте в политике сингальского монарха не на шутку встревожило Диого де Мело, поскольку его отношения с Раджа Синхой были настолько натянутыми, что король наотрез отказался вести с ним переговоры. Де Мело попытался в свою очередь вбить клин между Раджа Синхой и Виджая Палой, его братом, и намекнул последнему, что он готов поддержать его всеми имеющимися в его распоряжении средствами, если он выдвинет свои притязания на трон. Он снова писал Виджая Пале, жалуясь на связь его брата с голландцами. Он опаивал последних как "мятежных подданных короля Португалии, известных по всей Индии пиратов, ненавистных для индийских королей и властелинов", и закончил угрозой взяться за оружие.
Тем временем голландцы пришли к соглашению с Раджа Синхой и отбыли в сопровождении трех сингальских представителей, которым король приказал доложить ему о состоянии голландского военно-морского флота. Эти представители вернулись на остров 2 апреля 1638 г. вместе с тремя кораблями под командованием Виллема Якобса Костера, и узнали, что за время их отсутствия в сингало-португальских взаимоотношениях произошли большие изменения.
Ту воинственную риторику, которой угрожал де Мело, в значительной мере подстегивала жадность. Алчный генерал отнял у одного португальского торговца слона, которого подарил тому Раджа Синха, и в отместку король захватил двух породистых коней, которых генерал отправил для продажи в пределах его королевства. Презрительное послание от Раджа Синхи, в котором он уведомлял, что вернет коней только после того, как португальцы отдадут слона, всколыхнуло ярость генерала, и прибытие большого контингента из Малакки придало веса его зажигательным речам, при помощи которых он выдавил от членов своего совета неохотное согласие на возобновление военных действий. 900 португальцам, 5000 ласкаринов и множество топассов, канаресцев и каффиров образовали армию вторжения.
Осознав грозившую ему опасность, Раджа Синха отправил монаха, находившегося при его дворе, вооруженного одним лишь распятием, чтобы тот от имени Бога, который, как он верил, пришел в мир умереть за людей, приказал генералу отказаться от этого несправедливого дела. Де Мело, выслушав монаха, разразился грубым смехом, вторя словам своего капитан-майора, Дамиана Ботадо: "Маленький темнокожий напуган. Мы надерем ему уши".
Снова сингальцы покинули столицу, позволив португальцам беспрепятственно войти в нее, и, предав огню город, дворец и храмы, они вернулись в Батикалоа, поскольку в своей опрометчивости оставили свои линии коммуникаций незащищенными. Однако ночь застигла их в Ганоруве прежде, чем они успели переправиться через реку, и им пришлось сделать остановку, т.к. солдаты были голодны и истощены. Раджа Синхи не упустил представившейся ему благоприятной возможности для контратаки. Отряд самых лучших лесорубов в мире вскоре перегородил все тропы массивными стволами поваленных лесных деревьев, и португальцы с ужасом поняли, что они попали в ловушку. Войска из Матале преградили дорогу на Сенкадагалу; засевшие в окрестных лесах сингальские стрелки отстреливали каждого отставшего солдата; в то же время сильный отряд спереди отрезал португальцев от реки, так что набрать воду для питья можно было только с огромным риском.
Начавшаяся после этого битва, получившая название сражения при Ганоруве, стала последним великим сражением сингальской нации, и породила поэта, чей талант достоин особого упоминания, несмотря на то, что его имя осталось неизвестным. "Паранги Хатане", "рассказ европейца" - почти эпопея. Эта поэма - самое живое произведение сингальской литературы. Она представляет собой не просто мешанину из звона колокольчиков и благоухания цветов, красивых женщин и драгоценных камней. Она звучит со страстью Пиндара; она похожа на поэмы Мильтона своим резонирующим перечнем имен; она смеется с радостью "Чеви Чейз". Среди рева пушек и блеска сабельных лезвий, и выкриков почетных имен, неуважения по отношению к "едокам говядины" (португальцам) и презрения к пьяным каффирам, - одна основная мысль красной нитью проходит через всю поэму: "это все произошло только благодаря заслугам короля".
Как только занялось утро Вербного Воскресенья 28 марта 1638 г., португальцы возобновили свое отступление, стремясь достичь брода через реку; но едва они только тронулись в путь, как сингальцы обрушились на ласкаринов, которым было поручено нести багаж, и отрезали их от португальцев, после чего носильщики побросали свои тюки с рисом, хлебом и галетами, бутыли с аракой и корзины с домашней птицей, а также амуницию и стремительно разбежались, тогда как ласкарины отчаянным рывком присоединились к основной части армии. Склоны Кириват Галавы лежали на небольшом расстоянии, и цель португальской армии заключалась в том, чтобы пробиться к ним; но едва они поднялись на возвышенность, как оказались отрезаны со всех сторон. Гингалы и другие большие пушки сингальцев были выдвинуты вперед и открыли огонь, и де Мело вскоре был вынужден просить перемирия. Раджа Синха не удостоил его ответом, но по его приказу под барабанный бой было объявлено, что если те сингальцы, которые еще остались с португальцами, немедленно не покинут их, все они будут на следующий день перебиты.
Генерал со смятением наблюдал за тем, как ряды ласкаринов стали стремительно редеть, а затем началась атака. С устрашающим криком сингальцы хлынули неудержимой волной с вершины холма. Бросая свои луки над головами португальцев, они сбивали их с ног на землю и разрубали своими мечами. Рослые каффиры были беспощадно перебиты, когда они распростерлись на скользком склоне холма. Всякая попытка сопротивления многократно превосходящим силам сингальцев означала неминуемую смерть, и многие португальцы сами падали на колени, умоляя о милосердии. Торжествующие сингальцы были похожи на толпу взбунтовавшихся и жестоких школьников. Португальцев увели в плен и безжалостно высекли, а затем перебили, и многие из них при последнем издыхании проклинали генерала, как виновника этого бедствия. Канаресцев оттащили в сторону подобно быкам, связав им руки за спиной, но им, и каффирам, и 33 португальцам была дарована пощада. К ногам торжествующего короля, который наблюдал за битвой из-под сени деревьев, была сложена большая пирамида отрубленных голов; тело генерала так и не смогли найти, несмотря на самые тщательные поиски, но сингальцы обнаружили на поле боя его меч и вручили это оружие победителю.
В битве при Ганноруве вторгшаяся армия потерпела сокрушительное поражение, и благодарный король в храме Диванвела Девале преподнес свой головной убор, сделанный из чистого золота, и свой стальной меч в качестве скромного благодарственного дара тем небесным силам, которые предрешили исход сражения.
Примечания к главе 12.
1. 1 анунам варьировал от 24000 до 26000 орехов.
2. Их отступничество нанесло смертельный удар по политике смешанных барков, поскольку все они были связаны узами родства с виднейшими португальскими семьями в Коломбо.
3. Подвиги де Са произвели впечатление на сингальцев, и они обожествили его, наряду с кровожадным Симао Корреа, который, по-видимому, погиб насильственной смертью за некоторое время до этого. Тело де Са было с почестями сожжено на погребальном костре по приказу короля.
4. Если верить рассказам, услышанным Николао Мануччи, который находился в Индии с 1656 по 1717 гг., нравственность монахов на Цейлоне не отличалась от поведения прочих их соотечественников на Востоке (смотри "Storia do Moger", перевод Ирвина, IV. 152-153).