Аннотация: Краткий очерк странствий Пирара де Лаваля, написанный в качестве введения к переводу ряда глав его книги, посвященных описанию Гоа
Французы открывают Индию. Путешествия Пирара де Лаваля.
18 мая 1601 г. два корабля, 200-тонный "Корбин" ("Ворон"), капитаном которого был Франсуа де Груа, и 400-тонный "Круассан" ("Полумесяц"), под командованием Мишеля Фротэ де ла Борделье, бывшего по совместительству адмиралом этой небольшой эскадры, вышли в море из гавани нормандского города Сен-Мало и взяли курс на юг, к мысу Доброй Надежды. На борту "Корбина" находился молодой француз по имени Франсуа Пирар де Лаваль. Так началась его десятилетняя одиссея, впоследствии сделавшая его имя знаменитым среди соотечественников.
Но, прежде чем перейти к рассказу о приключениях, выпавших на его долю, необходимо сделать небольшое отступление. Экспедиция 1601 г., снаряженная компанией арматоров и купцов трех нормандских городов - Сен-Мало, Витри и Лаваля, родины нашего героя, была далеко не первой попыткой такого рода, ставившей целью достичь далекой и сказочно богатой Индии и еще более желанных Островов Пряностей, хотя в то время морской путь на Восток вокруг мыса Доброй Надежды находился в руках Португалии, настаивавшей на своем безраздельном владении им. Свое право на господство в Азии португальцы, помимо исторических аргументов (плавание Васко да Гамы, первым открывшего морской путь в Индию), подкрепляли ссылками на авторитет папы римского, верховного главы католического мира. Как известно, еще в 1492 г. папа Александр VI своей буллой "Inter saetera" узаконил раздел мира и всех островов и земель, "как открытых, так и тех, что еще предстоит открыть", между державами Иберийского полуострова, которым принадлежал приоритет в области морских открытий - Испанией и Португалией. Согласно его решению все западное полушарие (Новый Свет) отходило Испании, а восточное (Африка и Азия вплоть до Молукк) - Португалии. На основании этого Португалия притязала на единоличное господство над Индийским океаном, считая его своим "Mare clausum" и стремилась не допустить появления в его водах кораблей иных европейских держав, что угрожало ей потерей выгодной монополии на торговлю с Востоком.
Французы, пожалуй, стали первой из всех наций Европы, которые, оставаясь верными католиками, бросили открытый вызов папской булле. Пока король Франциск I громко возмущался несправедливостью этого решения и насмешливо просил показать ему "тот пункт завещания Адама, который вычеркивал бы его из числа его наследников", французское купечество, быстро осознавшее все выгоды и преимущества от потенциальной торговли с Индией, взялось за дело без громких слов, но решительно. Приоритет в этом деле принадлежал жителям Нормандии, северной провинции Франции, расположенной вдоль побережья Ла-Манша. Нормандцы были прирожденными моряками, должно быть, в немалой степени унаследовавшими отвагу, предприимчивость, любовь к риску и стремление к обогащению у предков-викингов, бороздивших европейские моря и просторы Атлантики на своих драккарах. Приморские города и порты Дьепп, Руан, Сен-Мало, пользовавшиеся со времен средневековья большой независимостью и отстоявшие ее даже в период укрепления королевской власти в XVI в. (1), дали немало отважных первопроходцев. Уже в 1503 г., четыре года спустя после триумфального возвращения экспедиции Васко да Гамы, французский мореплаватель Полмье де Гоннвиль обогнул мыс Доброй Надежды и достиг Мадагаскара (2). В 1526 г. в Индийский океан совершил вояж Пьер Конэ из Онфлёра. Он добрался до Суматры, но на обратном пути его корабль потерпел крушение между Мадагаскаром и восточным побережьем Африки, а уцелевших членов команды взяли в плен португальцы (3). В 1527 г. какое-то французское судно из Руана, судя по сведениям хрониста Барруша, добралось до индийского порта Диу, а на следующий год туда же прибыл еще один корабль из Франции, под командованием Жана де Брельи, но был захвачен и конфискован властями Португальской Индии (4). Неудачным оказалось и плавание, которое совершили братья Жан и Рауль Парментье (5). Отплыв в 1529 г. из Дьеппа, они пересекли Индийский океан, совершили заход на Мальдивы и достигли Суматры, где Жан, а вслед за ним и Рауль умерли от лихорадки, так и не сумев добраться до желанной цели - Молуккских островов. Впрочем, уцелевшие члены команды сумели вернуться на родину, обогатив соотечественников не только новыми сведениями о богатстве "Индий", но и весьма ценными картами, на которых, по мнению ряда историков, среди прочего были довольно точно изображены контуры северного и северо-восточного побережий материка, поразительно похожего на "открытую" гораздо позже Австралию.
После этих первых плаваний, носивших, по сути, характер дальних разведывательных рейдов, в истории французских связей с Востоком наступил продолжительный перерыв. Он был вызван как перемещением центра тяжести интересов купеческих кругов Франции от все же слишком далекой Индии на освоение более близких и доступных Канады и Бразилии (экспедиции Жака Картье, Верразано, Роберваля, Вильганьона и др.), так и общим нестабильным состоянием французской короны во второй половине XVI столетия. Франции стало не до далеких плаваний и рискованных предприятий в неведомых землях. Череда опустошительных и кровавых религиозных войн, разоривших и обескровивших королевство, надолго выбила Францию из числа тех стран, которые, копя силы и присматриваясь к первым ощутимым признака упадка испано-португальской гегемонии, готовились при первом благоприятном случае вмешаться в игру и вырвать у соперников главный приз - индийскую торговлю.
Только со вступлением на трон Генриха IV Наваррского в 1594 г. Франция смогла наконец залечить раны, нанесенные ей внутренними и внешними смутами и вернуть утраченные позиции. Период оживления ее морской и коммерческой активности совпал с первыми вояжами англо-голландских эскадр в восточные моря, знаменовавших собой начало краха испано-португальской монополии. Внешние обстоятельства благоприятствовали этому. Симптомы упадка и кризиса португальского государства, проявившиеся уже в правление Жуана III (1521-1557), фактически передавшего бразды правления в руки иезуитам, достигли особенной остроты к концу столетия. Стремление Португалии удержать за собой монополию на торговлю и владения, захваченные ею в Азии, оказалось для страны непосильным бременем; убыль населения, разорительные военные кампании и огромные расходы на содержание флотилий, фортов и крепостей истощили ее людские и финансовые ресурсы. В 1580 г., после смерти последнего короля Ависской династии, бездетного старца Энрике I, права на опустевший трон предъявил Филипп II. Его поддержала значительная часть знати, привлеченная щедрыми взятками и обещаниями, на которые обычно сверх меры экономный испанский монарх не скупился, когда речь шла о великодержавных интересах. Теоретически казалось, что объединение двух корон принесет Филиппу II, ставшему теперь властелином едва ли не половины мира - помимо испанских владений в Италии, Бургундии, Южных Нидерландах, необъятных колоний на Американском континенте и Филиппин к ним добавились еще все бывшие португальские владения в Бразилии, Африке и Азии, - неслыханное могущество и богатство. С другой стороны, и в Португалии поначалу многие полагали, что союз с могущественной испанской короной при условии сохранения отдельной администрации и финансов будет выгодным для страны и поможет обеспечить более надежную защиту ее разбросанных по трем континентам заморских территорий. На деле всё оказалось с точностью до наоборот. В результате заключения унии с Испанией Португалия оказалась втянута в разорительные войны с блоком протестантских держав, которые вел Филипп, стремившийся утвердить в Европе испанскую гегемонию. Но неповоротливому феодально-бюрократическому Иберийскому колоссу было трудно соперничать с молодыми и ретивыми европейскими хищниками, во главе которых стояла крупная купеческая буржуазия, стремившаяся напрямую, без обременительного испано-португальского посредничества, установить обещавшие стать весьма выгодными связи с заветными "Индиями". На торгово-экономическое соперничество накладывалась религиозная вражда, - протестантские Голландия и Англия были естественными врагами католической Испании, и завязавшаяся между ними борьба за господство на море шла, что называется, не на жизнь, а на смерть. Гибель "Непобедимой армады" (1588), в снаряжении которой пришлось принять посильное участие Португалии (6), и разгром испанских войск в Нидерландах ускорили крах притязаний Испанской монархии на всемирное господство. Рассчитывая нанести экономический удар по своим врагам и разрушить их торговлю, Филипп II сразу же после заключения унии с Португалией запретил торговцам из протестантских стран приходить в Лиссабон для закупки восточных специй. Сам того не подозревая, своим эдиктом он нанес удар по собственной империи. "Лишившись возможности получать перец и специи на лиссабонском рынке, как они это делали в течение ста лет, моряки из других стран отправились добывать эти товары туда, где их производят, - отмечает Дж.Баллард. - Когда началось это движение, судьба португальского торгового и стратегического господства на Индийском океане была решена" (7). Уже в 1596 г. первая голландская эскадра под командованием Корнеля де Хутмана появилась в Индийском океане, а несколько позже к ним присоединились англичане (первое плавание - эскадра Ланкастера, 1600-1603). Эти экспедиции знаменовали собой начало краха неустанных попыток вначале Португалии, в затем объединенной испано-португальской монархии сохранить монополию на торговлю восточными товарами, означали начало новой эпохи в истории взаимоотношений Запада и Востока, - эпохи свободной торговли и "открытого моря". Португальское господство в Азии, и до того бывшее не особенно прочным и державшееся главным образом за счет отсутствия сильных соперников на море, получило сокрушительный удар. По словам испанского историка Альтамира-и-Кревеа, "воспользовавшись тем, что португальские колонии на Востоке были слабо защищены после 1581 г., ... голландцы мало-помалу стали утверждаться на островах к югу от Азии, стремясь привлечь на свою сторону туземное население и вытеснить португальцев с их рынков... Удача первых экспедиций окрылила голландцев, и нападения стали учащаться, создавая серьезную угрозу для португальцев" (8).
Франция занимала в этом конфликте несколько двойственную позицию. Преимущественно католическая монархо-феодальная держава, король которой еще со средних веков носил гордый титул "старшего сын церкви", формально поддерживавшая мирные отношения с Испанией после заключенного в 1598 г. Вервенского договора, она, вопреки всему, тоже не могла устоять перед искушением "отхватить свой кусок пирога" в виде прибыли от торговли с Востоком. Экспедиция, организованная негоциантами трех нормандских городов, наряду со многими другими, английскими и голландскими, состоявшимися в то же время, на рубеже XVI-XVII вв., была частным предприятием и формально не имела поддержки короны, но, как показала дальнейшая практика, стала своего рода "пробным камнем", подтолкнувшим в 1604г. Генриха IV к выдаче лицензии на торговлю с Индией Дьеппской компании - первой из французских торговых ассоциаций, заручившихся государственной санкцией. Таков был исторический фон в период странствий Пирара де Лаваля.
О самом Пираре почти не сохранилось сведений, за исключением тех, которые можно извлечь непосредственно из его книги. Точный год его рождения неизвестен, но предполагают, что он появился на свет в Лавале, небольшом городке Южной Нормандии, в начале 1580-х гг., и к началу плавания был еще совсем молодым человеком. Неизвестна так же его роль в экспедиции. Высказывались предположения, что он был одним из пайщиков компании, судовым хирургом, счетоводом, или просто любознательным человеком из обеспеченной семьи, воспользовавшимся подходящим случаем для того, чтобы увидеть мир (9). Но все они не находят подтверждения в современных источниках и, по существу, остаются всего лишь догадками. С уверенностью можно утверждать только то, что Пирар был выходцем из буржуазной семьи и частица "де" перед его фамилией является указанием на название города, откуда он был родом, а не на принадлежность к дворянскому сословию.
С самого начала плавания экспедицию преследовали дурные предзнаменования. Буквально сразу после выхода из гавани Сан-Мало у "Корбина" сломалась мачта. Спустя несколько дней ему снова не повезло: при встрече в море с голландской эскадрой и обмене приветственным пушечным салютом шальное ядро с голландского корабля разорвало в клочья один из его парусов. Обеспокоенные французы начали даже готовиться к возможному сражению, но голландский адмирал вовремя принес свои извинения, и на этом инцидент был исчерпан. Как пишет Пирар, он очень рано усомнился в благополучном исходе экспедиции, но вовсе не из-за суеверных предчувствий, а из-за "недисциплинированности и распущенности команды, более склонной к божбе и сквернословию, чем к молитве, и порой даже отказывавшей в повиновении собственным офицерам".
Миновав Канарские острова и острова Зеленого мыса, оба корабля 24 августа пересекли экватор, а затем совершили заход на остров Аннобон, принадлежавший в то время Португалии, чтобы пополнить запасы питьевой воды. Однако высадившиеся на берег моряки подверглись нападению со стороны португальцев, небезосновательно увидевших в непрошеных визитерах врагов. Понеся потери (один человек был убит, несколько ранены), французы вернулись на свои корабли. После нескольких бесплодных попыток раздобыть воду на Аннобоне и близлежащем островке, сьер де ла Борделье принял решение взять курс на остров Св.Елены. Там им удалось пополнить запасы воды и продовольствия - остров был в ту пору необитаем. Двигаясь дальше к югу, 28 декабря "Корбин" и "Круассан" обогнули мыс Доброй Надежды, после чего попали в сильный шторм, разделивший корабли и изрядно их потрепавший. Шторм загнал "Корбин" в бухту Св.Августина на восточном побережье Мадагаскара, на 23 ю.ш. - "большую и удобную, с пологим песчаным берегом", как описывал ее Пирар. Утром следующего дня эскадра вновь оказалась в полном сборе - в бухту вошел "Круассан", а немного позже еще одно судно, на сей раз голландское, капитаном которого был, однако, француз по имени Гийом Ле Фор, сын уроженца Витри. На общем совещании капитанов трех кораблей было принято решение устроить в бухте временный лагерь, куда свезти всех больных цингой с обоих французских кораблей (на борту "голландца", как отмечает Пирар, не было ни единого заболевшего), а здоровым членам экипаж тем временем заняться починкой кораблей, получивших серьезные повреждения во время бури. Пребывание французов в бухте Св.Августина затянулось почти на три месяца - с 19 февраля по 15 мая. Первоначально им удалось установить дружественные связи с местными жителями, снабжавшими их коровами, козами, домашней птицей и другими съестными припасами, но затем отношения омрачились из-за того, что французы, испытывавшие нехватку рабочих рук для ремонта кораблей, решили привлечь к этому делу в принудительном порядке туземцев. После этого о былых добрососедских отношениях не могло быть и речи: туземцы стали демонстрировать откровенную враждебность, поставки еды прекратились, и французским морякам пришлось оставить ставшие негостеприимными берега Мадагаскара и перебраться на Малаили, один из Коморских островов.
Закончив ремонт, корабли взяли курс на Суматру, рассчитывая пересечь напрямую центральную часть Индийского океана. На заходе солнца, 1 июля, вахтенный "Корбина" увидел вдали землю. Слабо ориентируясь в местных водах, Борделье решил, что перед ними т.наз. острова Диего-де-Рой, показанные на тогдашних картах к западу от Мальдив, (эти несуществующие острова, подобно многим другим, в течение сотен лет вводили в заблуждение мореплавателей) на 70Њ в.д. На самом же деле эскадра находилась в виду самогО Мальдивского архипелага, места, опасного для мореплавателей, изобиловавшего подводными рифами, мелями и узкими проливами. Разразившейся вскоре катастрофе в немалой степени способствовала бездеятельность и беспечность старших офицеров: капитан "Корбина" лежал больной у себя в каюте, его помощник и штурман всю ночь пьянствовали, не позаботившись принять необходимых мер предосторожности, вахтенный заснул, а кормовой фонарь погас. В результате случилось то, что и должно было случиться. На следующий день, 2 июля, рано утром "Корбин" напоролся на риф и от сильного толчка разломился почти пополам. Моряки спешно подали сигнал бедствия идущему следом за ними "Круассану", но флагман ничем не мог им помочь - на борту его не было ни единой шлюпки, а у большой пинасы, которую он вел за собой с Мадагаскара на буксире, как раз накануне лопнул трос, и волны унесли ее в открытое море. "Круассан" скрылся за горизонтом, таким образом фактически бросив сидящее на рифе судно и его экипаж на произвол судьбы. Впрочем, подобное отношение к терпящим бедствие соотечественникам было обычным явлением и у моряков других стран, к примеру, португальцев, как показывают беспристрастные сообщения их собственных хронистов.
Моряки попытались снять корабль с рифа, но безуспешно: по словам Пирара, у них не было для этого ни шлюпки, ни якоря-верпа. В лагуне, за пределами рифа, они увидели лодку, подошедшую с близлежащего острова, но островитяне так и остались пассивными наблюдателями, не сделав ни малейшей попытки спасти жертв кораблекрушения.
Наконец, исчерпав все средств спасти "Корбин", моряки сколотили из имевшихся на борту корабля запасных частей рангоута грубый плот и на нем добрались до суши - острова Фаландиу. Едва они высадились на берег, как их окружила толпа туземцев. Посредством жестов, т.к. островитяне и европейцы не понимали языка друг друга, они потребовали у моряков прежде всего отдать оружие. Усталые, изможденные и, похоже, морально надломленные крушением французы, которых насчитывалось не более 40 человек, не стали сопротивляться и безропотно сдались на милость островитян, несмотря на то, что те значительно уступали им по численности. Так начался, пожалуй, самый длительный, хотя и наименее насыщенный внешними событиями период странствий Лаваля - жизнь в плену на Мальдивах.
Почти сразу же посла захвата в плен французов разделили. Туземцы прежде всего желали завладеть кораблем и находящимся на нем грузом как своей законной добычей, своего рода "даром моря", что, впрочем, ничем не отличалось от средневекового нормандского "берегового права", видимо, хорошо известного Пирару.
Пирара и еще двух его собратьев по несчастью привезли на соседний остров Фехендиу. Условия пребывания в плену были довольно сносными - французам была предоставлена полная свобода в пределах острова, но у этой медали была и обратная сторона, заключающаяся в том, что им первое время, подобно робинзонам, приходилось самим заботься о выживании. Дело в том, что туземцы, до которых дошли сведения о том, что члены команды потерпевшего крушения "Корвина" тайком вывезли с судна в своих поясах и зарыли на острове немалое количество серебряных монет, которыми затем щедро рассчитывались за пищу, решили, что и Пирар со своими спутниками не отстали от прочих, и вовсе не собирались бесплатно кормить чужаков. Однако здесь они прочитались: Пирар и два других моряка "не взяли поясов с деньгами и не имели никаких ценных вещей", что, как пишет путешественник, "в конце концов обернулось для на к лучшему, ибо те, у кого были деньги, сначала смогли лучше обеспечить себя пищей, но затем, когда деньги иссякли, испытали величайшие мытарства". Страдая от голода, они в конце концов обратились к островитянам и стали чуть ли не умолять их дать им любую работу в обмен на еду. Сжалившись над пленниками и видя, что они действительно не располагают никакими ценностями, мальдивцы "пристроили" их к разным занятиям, составлявшим неотъемлемую часть простого быта обитателей островов - собиранию кокосовых орехов и рыбной ловле. Постепенно настороженно-отчужденное отношение к пришельцам из Европы, бывшими в глазах мальдивцев кем-то вроде пришельцев из чужого и враждебного мира, стало сменяться более теплым и дружественным.
В отличие от своих собратьев по команде, Пирар де Лаваль не впал в уныние и не опустил руки. Наоборот, он постарался как можно скорее вжиться в местную среду, а для этого первым делом принялся за изучение языка. Несмотря на насмешки товарищей, спрашивавших, зачем ему это нужно (они полагались на обещание султана Мальдив отправить их в самом скором времени на Суматру, куда держал путь злополучный "Корбин", не подозревая, что этому обещанию не суждено было сбыться), и вообще, как можно понять, свысока относившихся к островитянам, Пирар непреклонно трудился над поставленной задачей и вскоре достаточно хорошо овладел языком, чтобы общаться с туземцами и понимать их без переводчика. Знание языка весьма пригодилось ему во время долгого пребывания на Мальдивах. Пирар де Лаваль оказался одним из немногих счастливчиков, переживших все тяготы плена в иной этнокультурной среде, в окружении людей чужой расы и религии. Большинство же моряков с "Корбина", спасшихся после кораблекрушения, включая и капитана судна, вскоре скончалось: одного за другим их свели в могилу крах надежд на скорое вызволение из плена, пьянство, болезни и непривычный климат (Из 40 человек, спасшихся после кораблекрушения, во Францию вернулось только 4. Еще 12 во время пребывания Пирара на Мальдивах попытались бежать оттуда и добраться до побережья Индии на украденной у туземцев лодке, но попали в плен к португальцам. Что произошло с ними дальше, осталось неизвестным, и Пирар так и не смог ничего выяснить об их судьбе).
Между тем вести о кораблекрушении "Корбина" дошли до слуха султана, или, как называет его Пирар, "короля" Мальдив, Ибрагима Калафана. Он был сыном и преемником прославленного в мальдивской истории героя и воителя Мухаммада Такуруфана, поднявшего в 1573 г. национальное восстание и освободившего архипелаг от гнета "неверных" - португальцев во главе с метисом Андреасом Андре, наместником прежнего султана Хасана IX, перешедшего в христианство под именем "дон Мануэль" и оставшегося жить в Гоа. Позднейшая хроника "Тарихи Мальдив" аттестует Ибрагима как "справедливого, набожного, заботящегося о нуждах простого люда государя". Он отправил на Фуландиу своего личного представителя, потребовав от островитян выдать все вещи с разбившегося корабля, особенно свинец, железо и серебряные монеты, которыми моряки расплачивались с туземцами за съестные припасы, а также доставить в столицу архипелага, Мале, находившихся на острове французов. Покровитель Пирара, "сеньор Фуландиу", как его называет автор, также решил совершить визит к султану, по-видимому, желая лично засвидетельствовать вассальную верность, и спросил Пирара, не хочет ли он сопровождать его, на что последний ответил согласием. Заодно Пирар упросил правителя острова взять с собой еще одного его собрата по несчастью, с которым его "с самого дня отплытия связывали узы самой тесной дружбы".
Султан Мальдив весьма милостиво встретил Пирара. Он часто вызывал его себе и подолгу расспрашивал об обычаях, нравах, религии и военном деле европейцев. Пирар пытался, видимо, набить себе цену в глазах султана, расписывая могущество и власть своего сюзерена, короля Франции, но проницательный султан заметил, что если бы монарх Франции действительно был так велик, как старался представить его "гость", то он непременно изгнал бы португальцев из Индии. Пирар рассказывает, что первоначально султан хотел даже предоставить ему и его уцелевшим спутникам барку, чтобы они смогли на ней добраться до Индии, но самовольное бегство части экипажа вывело его из себя и он решил оставить их в плену. Впрочем, пленение Пирара и его собратьев по несчастью оказалось довольно сносным, и ему даже разрешили плавать в сопровождении туземцев с одного острова на другой, занимаясь торговлей.
Подобно другому "робинзону", англичанину Роберту Ноксу, который, оказавшись в плену у сингальцев, не по своей воле прожил на Цейлоне 18 лет и оставил подробное описание острова, вынужденное пребывание Пирара де Лаваля на Мальдивах сослужило ценную службу будущим этнографам. Главы его труда, посвященные архипелагу, представляют собой настоящую "книгу в книге", уникальное описание своеобразной островной культуры, - настолько богат и разнообразен материал, собранный им за время пятилетней жизни на Мальдивах. Пирар детально описывает едва ли не все стороны жизни островитян - их одежду, хозяйственные занятия, дома и домашний быт, верования и обычаи, религиозные обряды, социальную структуру, военное дело и даже некоторые подробности семейно-брачной жизни. Он не упускает случая рассказать о том, как управлялось островное государство - о султане, его дворе, чиновниках, законах, войске, налогах и т.д., дает меткие характеристики основных сановников, родичей султана и правителей отдельных островов. Он совершает экскурс и в прошлое Мальдив. Он пишет, что первыми насельниками архипелага были сингальцы с Цейлона - точка зрения, в целом подтвержденная последними данными этнографии (10). Пирар существенно укорачивает их историю, утверждая, что первые поселенцы появились на островах только 400 лет назад, а ислам был принят за 150-200 лет до его прибытия, тогда как, согласно местным традициям и данным археологических раскопок, Мальдивы населены уже не одну тысячу лет, а введение ислама в качестве государственной религии относится к 1153 г. (11).
Хотя за время своего пятилетнего пребывания в плену Пирар не оставлял надежд вернуться в "страны, населенные христианами", неизвестно, удалось бы Пирару когда-нибудь покинуть Мальдивы, если бы в дело не вмешался случай. Правитель Бенгала, наместник Великого Могола, до которого дошли сведения о бронзовой пушке, спасенной мальдивцами с "Корбина", решил завладеть ею и в феврале 1607 г. направил на Мальдивы свою флотилию, состоявшую из 16 гребных судов (12). Султан попытался спастись бегством на южные атоллы, но был настигнут и убит, а Пирар и три его спутника попали в плен. Выяснив, что они не португальцы, бенгальцы увезли Пиара и его друзей сначала в Минкоу (Маликод) и на Лаккадивы, а затем в Читтагонг. Правитель города попытался уговорить французов остаться у него на службе, но, получив с их стороны твердый отказ, не стал препятствовать отъезду. Они поднялись на борт судна, направлявшегося в Каликут, откуда намеревались вернуться на родину на голландском корабле, но после трехнедельного плавания были высажены не в Каликуте, но в Муттунгале, небольшом порту, расположенном между Каликутом и Кананором, и одновременно одном из многочисленных пиратских гнезд на малабарском побережье. В конце июня 1607 г. Пирар со спутниками прибыл в Каликут, где их ждал теплый и радушный прием, как "непортугальцев", с которыми саморин (правитель города) находился в открытой вражде. Он пробыл в Каликуте 8 месяцев, совершил различные поездки по окрестностям, посетив, в частности, цитадель знаменитого Кунджали Мараккара, мусульманского адмирал на службе у саморина, в недавнем прошлом грозного противника португальцев.
Одновременно с Пираром в Каликуте находились двое иезуитов, которым саморин, соблюдая традиции веротерпимости своих предшественников, разрешил свободно жить в городе и вести проповедь христианской веры. Повстречав Пирара и узнав драматическую историю спасшихся с "Корбина" французов, они убедили их отправиться в Кочин, вручив им охранные грамоты. Один из спутников Пирара, фламандец-протестант, заподозрил предательство и отказался, а Пирар и двое других были схвачены португальским отрядом за пределами Каликута и перевезены в Кочин как пленники. Из кочинской тюрьмы "Тронко", о которой Пирар не раз будет с содроганием вспоминать при описании дальнейших своих мытарств, сравнивая с ней другие португальские застенки, они, однако, сумели дать знать о себе иезуитам. Обнаружив, что они французы и верные католики, иезуиты выступили ходатаями на их стороне и добились освобождения. Они провели 6 недель в Кочине и затем отправились в Гоа на так называемой "Армаде Юга" - португальской эскадре, совершавшей регулярное крейсирование между Гоа и мысом Коморин, охраняя торговые суда от нападений пиратов.
Прибытие в Гоа в июне 1608 г. было для Пирара своеобразным водоразделом в его эпопее. Он заканчивает этим событием первый том своих записок и открывает второй. С этого момента и вплоть до возвращения в Европу вся его жизнь оказывается тесно связана с португальцами. Он становится солдатом на португальской службе, принимает участие в различных экспедициях, совершает плавания на армадах Юга и Севера (последняя крейсировала в северной части Аравийского моря, поддерживая связь между Гоа и другим важным португальским форпостом в устье Персидского залива, Ормузом), посещает Цейлон, Малакку, Молукки и другие острова Индонезии, снова возвращается в Гоа, проведя в Португальской Индии в общей сложности полтора года.
Не стоит пересказывать его описание "Золотого Гоа" - Пирар де Лаваль создал настолько живую, яркую и достоверную в большинстве подробностей, за исключением тех случаев, где его подвела память или же он писал со слов других, картину жизни столицы португальских колониальных владений на Востоке, в ту пору, когда перед лицом нараставшей угрозы нападений англичан и голландцев, все более активно хозяйничавших в индийских морях, она сияла последним предзакатным блеском, что лучше ознакомиться ней из "первых рук". Стоит упомянуть лишь, что, восхищаясь многими достопримечательностями города, его богатством, обилием и красотой церквей, размахом торговли и т.д., Пирар не умалчивает и о темных сторонах португальского господства. Он пишет об алчности и стяжательстве вице-королей и их чиновников, о системе коррупции, пронизавшей сверху донизу всю структуру португальской администрации, о жестокости гоанской инквизиции, о солдатах, превращавшихся в периоды вынужденного безделья в шайки бесчинствующих грабителей, и о том разлагающем влиянии, которое оказало существование института рабства на падение нравов португальских колонистов - "касадуш" и их жён. Хотя в целом при описании Гоа Пирар старался придерживаться того же нейтрально-взвешенного тона, что и в главах, посвященных Мальдивам, все же местами его скрытое осуждение по адресу португальцев прорывается наружу (в этом плане особенно примечательна его ремарка при описании методов действия инквизиторов - "Это - страшная и наводящая ужас вещь, оказаться там (в инквизиционном трибунале) хотя бы раз, поскольку у вас нет ни единого ходатая или адвоката, который мог бы замолвить за вас слово, тогда как они [инквизиторы] выступают сразу и в роли судей, и в роли стороны обвинения", или вскользь брошенное упоминание об оскорблениях и дурном обращении, которое ему пришлось вынести от португальцев, не раз утверждавших, что незваных пришельцев из Франции "следует повесить, привязав к шеям грамоту и паспорта нашего короля").
Остальную часть его скитаний можно подытожить в немногих словах. Получив наконец разрешение вернуться в Европу, Пирар поднимается на борт португальской карраки и, совершив по пути заход в Бразилию, сходит на французский берег в Ла-Рошели и 16 февраля 1611 г. возвращается в родной Лаваль. Так заканчивается десятилетняя одиссея Франсуа Пирара де Лаваля, ставшего одним из первых французов, так близко узнавших загадочный Восток. Полный обилия ярких впечатлений от экзотических стран, неутомимый путешественник берется за перо, - и в том же году в Париже выходит первое издание его книги, посвященной королеве-матери Марии Медичи, за которым в течение 8 лет последовали втрое и третье издания (Четвертое и последнее французское издание появилось в свет в 1679г., уже через много лет после смерти Пирара). Несомненно, не отличавшийся особыми литературными красотами, но увлекательный и достоверный рассказ о пережитых им приключениях и испытаниях пришелся по вкусу читающей публике.
Путешествие Пирара де Лааля и выход в свет его книги, наряду с появившимися несколько ранее записками его коллеги по плаванию, Франсуа де Витри (он находился на борту "Круассана", и поэтому, избежав плена на Молукках, добрался до Суматры и благополучно вернулся на родину, хотя и на другом судне) пробудили интерес французского общества, прежде всего купеческих кругов, к установлению прочных торговых связей с Востоком. Как уже говорилось, к развитию заморской торговли, понимая всю ее выгодность для казны, проявила интерес и королевская власть. Хотя опыт Дьеппской компании оказался неудачным - просуществовав несколько лет, она распалась, так и не отправив в Индию ни одного корабля, - но само по себе ее появление дало стимул дальнейшим попыткам Франции создать по примеру англичан и голландцев постоянно действующую торговую ассоциацию и утвердить свои позиции в Азии. В целом, XVII век стал эпохой великих французских путешествий на Востоке. Малерб, Огюст де Болье, Жан де Тевенот, Жан-Батист Тавернье, Франсуа Бернье и многие другие не только объездили значительную часть Индии и Юго-Восточной Азии и познакомили своих соотечественников с прежде неведомым им миром, но и заложили основы европейской ориенталистики как науки. Несомненно, немалая засулга в этом принадлежала и Франсуа Пирару из Лаваля.
1. Характерен пример Жана Анго, одного из крупнейших судовладельцев Дьеппа, который, несмотря на то, что между Францией и Португалией официально царил мир, подстерегал и грабил португальские суда, возвращавшиеся из Индии с ценным грузом в трюмах. Когда возмущенный португальский посол стал жаловаться на эти пиратские нападения Франциску I, король посоветовал ему "отправиться в Дьепп и лично уладить с Анго все вопросы", дав понять, что наказать дерзкого нормандца он не в состоянии. Впрочем, в данном случае Франциск, подобно своей младшей современнице Елизавете I Английской, публично открещиваясь от деятельности пиратов, негласно ее поощрял. Так, он присвоил удачливому Анго титул виконта. - Aspar.
2. См. The Voyage Francois Pyrard of Laval to the East Indies. Hackluyt Society. - P. ix. Некоторые историки подвергают сомнение подлинность этого путешествия, указывая, что все имеющиеся сведения о нем стали известны только в следующем веке.
3. См. McAbe I.B. Orientalism in Early Modern France. P.78.
4. См. The Cambridge History of the British Empire. Р.61.
5. См. McAbe I.B. Orientalism in Early Modern France. P.78.
6. В состав армады входил 31 португальский корабль большого водоизмещения. - Сарайва Ж. История Португалии. С.183.
7. Баллард Дж. Властители Индийского океана. Становление морских связей между Европой и Азией. С.183.
8. Альтамира-и-Кревеа Р.История Испании. Т. 2. С.94.
9. См. Введение к английскому изданию "Путешествия..." Пирара де Лаваля, изданного Хаклюйтским Обществом.
10. См. Куликов Л.И. Этническая история Мальдив // Этногенез и этническая история народов Южной Азии. Ред. С.А. Арутюнов. М. Наука. 1994. С.271.
11. Там же.
12. Сравнительная отдаленность Бенгала от Мальдив не мешала им поддерживать тесные и регулярные торговые связи. По свидетельству Дуарте Барбозы, бенгальцы доставляли на Мальдивы рис, в котором очень нуждался небольшой архипелаг, а взамен вывозили две статьи торговли, пользовавшиеся в Бенгале большим спросом - волокна кокосовой пальмы, использовавшиеся в качестве корабельных снастей, и раковины каури, выполнявшие функции мелкой разменной монеты. - Aspar.