Аннотация: Глава из монографии о португальской империи в Азии в 1500-1650 гг., над которой я сейчас работаю.
Оборона португальцами Кочина во главе с Дуарте Пашеку Перейрой.
Первое вторжение саморина. Гибель эскадры Судре. - Прибытие эскадры братьев Албукерки. Строительство форта Мануэл. Открытие фактории в Куилоне. Заключение перемирия с саморином. - Второе вторжение саморина. Дуарте Пашеку Перейра. - Оборона переправы Кумбалам. - Битва за Палиньяр и Палурте. Разгром саморина. Значение победы португальцев.
Но тут Пашеку, доблестный воитель,
Что станет впрямь Ахиллом Лузитанским,
Придет к брегам Востока как спаситель
По водам непокорным океанским...
Воззри: вблизи восточных берегов
Он Кочина владыке помогает,
И наступленье вражеских полков
Лишь с горсткой португальцев отбивает,
И в Камбалоне, дерзок и суров,
Наиров нечестивых побеждает.
И в изумленье зрит Восток спесивый
Столь малых сил незыблемую силу.
(Камоэнс. Лузиады, Х, 12-13)
Первое вторжение саморина. Гибель эскадры Судре. Покинув 28 декабря 1502 г. Индию, Васко да Гама принял все меры для обеспечения безопасности португальской фактории в Кочине - первой постоянной торговой станции и опоры в Индии. Со стороны суши ее надежно защищал воздвигнутый португальцами форт, со стороны моря - эскадра из четырех кораблей под командованием Висенте Судре. Первоначальная задача Судре состояла, как упоминалось выше, в блокаде Баб-эль-Мандебского пролива и перехвате торговых арабских судов, направлявшихся в Красное море или выходивших из него. Но Васко да Гама, сознавая слабость раджей Кочина и Каннанора, отменил эти инструкции и приказал Висенте Судре осуществлять патрулирование Малабарского побережья, топить встречные каликутские корабли и защищать португальские фактории в обоих городах и индийских союзников от возможного нападения со стороны саморина, явно жаждущего взять реванш за недавние поражения.
Как только да Гама покинул Индию, саморин немедленно начал готовиться к войне и собирать войска. Сведения об этом быстро дошли до Тримумпары и вызвали настоящую панику среди его приближенных, которые стали убеждать его выдать португальский персонал фактории саморину и тем самым предотвратить войну. Согласно хронике Осорио, "они со всем пылом увещали его выдать находившихся под его защитой португальцев, говоря, что пожертвовав горсткой людей, иностранцев и чужаков для Индии, он мог бы обеспечить безопасность всего королевства" (1). Обеспокоенный своим положением и сознавая неравенство сил, Тримумпара, тем не менее, отверг их совет, предпочитая, по словам Данверса, "подвергнуться всем бедам вторжения, но не совершать такого вероломства" (2). Он уведомил о близкой угрозе португальского фактора, Диого Фернандиша Корреа. Как раз в это время, т.е. в феврале-марте 1503 г., в Кочин прибыл со своей эскадрой из Каннанора Висенте Судре. Обратившись к нему, португальский фактор стал настойчиво убеждать "капитана моря" держать свои каравеллы рядом с Кочином, чтобы помочь Тримумпаре отразить вторжение. Но у Судре были совсем иные планы: как нередко случалось в истории португальских предприятий на Востоке, личные выгоды и амбиции взяли верх над более абстрактными понятиями государственного интереса и долга. Судре не прельщало "впустую" терять навигационный сезон ради мало обещающего в плане наживы крейсирования у Кочина. Воспользовавшись тем, что после отплытия да Гамы в Португалию он остался вышестоящим военным командующим в Индии и пользовался всей полнотой власти, Судре в нужный момент достал свой убедительный козырь - прежний королевский приказ, предписывавший его эскадре вести охоту за богатыми "призами" в Аденском заливе, заявив, что Васко да Гама не имел полномочий его отменять, а слухи о близящемся вторжении саморина, скорее всего, являются ложными. Прикрываясь этими соображениями, он поднял паруса и направился в Красное море. Небольшой португальский гарнизон в Кочине оказался таким образом оставлен на произвол судьбы. В борьбе с саморином ему предстояло рассчитывать лишь на собственные силы.
Рейд Винсенте Судре оказался для него роковым. Вначале он повернул к побережью Гуджарата, где захватил ограбил пять торговых судов с богатым грузом на борту (3). Большая часть их экипажей, состоявших из мусульманских моряков, была перебита, а сами суда сожжены. Отсюда его эскадра взяла курс на мыс Гвардафуй, но так как в пути у одного из кораблей, капитаном которого был Педро Атаиде, открылась сильная течь, было принято решение совершить заход на один из островов Курия-Мурия у побережья Омана, чтобы устранить повреждение. 20 апреля португальские корабли встали на якорь у северного берега острова. Пока они занимались ремонтом, местные жители, с которыми у них сложились дружественные отношения, предупредили их, что в скором времени на острова может налететь сильный шквал, и посоветовали поменять место стоянки, перейдя в другую, более защищенную от ветра часть острова. Но когда Судре доложили о надвигающейся опасности, он - то ли из-за беспечности, то ли из-за природной спеси, столь характерной для португальских фидалгу, отказался последовать их совету (4). Согласно одному из источников, Судре якобы велел передать, что якорные канаты его кораблей сделаны из железа, поэтому им не страшен ветер. "Даже если бы они были стальными, - ответили островитяне, - им не устоять против бури". Трое капитанов его эскадры проявили больше благоразумия, и когда убедились, что Судре остается глух ко всем доводам здравого смысла, отделились от него и ушли со своими кораблями на более безопасную якорную стоянку. Несколько дней спустя предостережение островитян сбылось: на остров действительно налетел свирепый шквалистый ветер, поднявший огромные волны, которые разбили и потопили португальские корабли. Висенте Судре, его брат Браз и многие моряки погибли. Португальские хронисты рассматривали гибель Судре как справедливую божественную кару за то, что он бросил без защиты факторию в Кочине (5). Уцелел лишь вытащенный на берег для починки корабль Педро Атаиде. Оставшиеся капитаны собрались на совет, где решили исправить ошибку Судре и вернуться обратно в Индию, чтобы прийти на помощь соотечественникам, оставшимся в Кочине. Однако сильные встречные ветры вынудили их задержаться на Лаккадивских островах, и к Кочину они пришли только в августе 1503 г., вместе с прибывшей из Европы флотилией Албукерки (6).
Уход португальской эскадры, несомненно, вдохновил саморина и укрепил его уверенность в легкой победе, раз теперь можно было не опасаться португальских корабельных пушек, мощь которых он уже сполна успел ощутить. В апреле 1503 г. саморин, закончив подготовку к вторжению, прибыл со своими силами в Репелим (Эддапалли) - мелкое вассальное владение на границе с Кочином. Собранная им армия насчитывала около 50000 человек. Тримумпара мог выставить намного меньшие силы, к тому же их лояльность была сомнительной (7). Остановившись в Репелиме, саморин вначале попытался оказать на раджу Кочина дипломатическое давление. Он направил Тримумпаре письмо с требованием выдачи его португальских союзников. "Знай, король Кочина, - писал саморин (в передаче португальских хронистов), - что я сделал всё возможное, чтобы избежать войны против тебя, если бы ты не был столь непокорным и выполнил то, о чем я тебя просил, т.е. не предоставил место (под факторию) христианам, от которых мы претерпели так много ущерба; но поскольку это не могло так продолжаться дальше, я прибыл сюда, в Репелим, твердо решившись вступить в твою землю и предать ее разорению и захватить христиан со всем их имуществом. Однако я убедительно прошу тебя выдать их мне и таким образом избежать опустошения своих земель и собственного краха. Если же ты не сделаешь этого, я клянусь богами, что разгромлю тебя и низложу как короля" (7).
Раджа Кочина оказался в крайне трудном положении. Помимо подавляющего численного превосходства армии саморина, он не мог не видеть, что далеко не все его подданные поддерживали его в назревающей войне, отказываясь сражаться и погибать ради защиты "заморских пришельцев" (9). Многие его воины даже открыто дезертировали и перешли на службу к саморину. В этой ситуации португальцы сами пришли ему на помощь, предложив выход, который мог бы удовлетворить всех: они уедут из Кочина в Каннанор, лишив саморина повода для вторжения в его владения. И тем не менее Тримумпара категорически отказался пойти на сделку с собственной совестью и нарушить единожды данное слово. Обратившись к португальцам, он сказал, что "весьма удивлен, как это столь храбрые и связанные с ним теснейшими узами дружбы люди могут бояться врага, или по меньшей мере сомневаться в его верности", и поклялся, если понадобится, пожертвовать своей жизнью ради защиты подданных короля Мануэла (9).
Что же подтолкнуло раджу Кочина на такой рискованный шаг, чреватый непредсказуемыми последствиями, как бросить открытый вызов саморину Каликута, отказавшись выдать португальцев? Возможно, кроме чувства чести его удержала от этого вера в непобедимость португальцев и силу их оружия. Кроме того, он, вероятно, понимал, что приняв их под свою защиту и заключив военный союз, он открыто бросил вызов тяготившей его гегемонии владыки Каликута и последний в любом случае отыграется на своем взбунтовавшемся вассале - в условиях шаткого баланса сил среди мелких княжеств Малабара это был прежде всего вопрос престижа. С другой стороны, победа давала Тримумпаре возможность повысить свой статус в феодальной иерархии Малабара и сбросить иго саморина. По мнению некоторых исследователей, накануне прибытия португальцев правитель Кочина был всего лишь вторым лицом в иерархической структуре княжества Эддапалли, и Кочин, которым он управлял, являлся не его столицей, а всего лишь центром небольшого удела, занимавшего, впрочем, стратегически важную позицию на входе в лагуну Вембанад (10).
Таким образом, решив защищаться до последнего, Тримумпара отправил против саморина своего племянника и престолонаследника Нараяна. К нему присоединились и несколько португальцев под началом помощника фактора, Лореншу Морено. Армия принца насчитывала всего 5500 человек, но на его стороне было важное преимущество географического характера. Территория Кочина представляла собой узкую равнинную полосу земли, перерезанную многочисленными потоками и каналами, которые при отсутствии средств переправы и умелой обороне превращались в весьма сложное препятствие для нападающей стороны. Кроме того, с севера в Кочин вел только один узкий проход. Именно к нему и поспешил принц Нараян, чтобы опередить врага и занять эту выгодную позицию. 2 апреля 1503 г. (11) армия Каликута попыталась пройти через него, но была отбита. Следующие атаки также не принесли успеха. После этого саморин решил добиться своей цели обходным путем. При помощи щедрых даров он подкупил казначея раджи Кочина, убедив его прекратить ежедневную выплату жалованья воинам, как то было раньше. В результате негодующие наиры начали мало-помалу дезертировать, и вскоре вокруг принца Нараяна остался лишь сравнительно небольшой отряд преданных лично ему сподвижников. Воспользовавшись фатальным ослаблением кочинских сил, саморин предпринял еще одну попытку атаковать проход - вопреки обыкновениям, на этот раз он действовал ночью, что подчеркивает важное значение, которое он придавал занятию этой ключевой позиции. Нараян со своими людьми геройски защищался, но в конечном счете вместе с рядом своих военачальников пал на поле боя, а остатки его воинов, лишившихся предводителя, обратились в бегство.
Узнав о разгроме и гибели наследного принца, Тримумпара лично выступил навстречу саморину и дал ему генеральное сражение, но и на этот раз подавляющий численный перевес каликутских войск решил исход битвы, после чего он с горсткой оставшихся ему верными соратников и португальцами (фактором Диого Корреа и его клерками) бежал на остров Вайпин, отделенный от Кочина протокой.
Заняв Кочин, саморин снова потребовал, чтобы раджа выдал ему португальцев, предложив взамен прекратить военные действия и уйти с территории Кочина. Но Тримумпара, по словам Данверса, "сохранил непоколебимую верность среди всех опасностей и трудностей, которые его окружали, и презрительно отклонил требование" (12). Разгневанный отказом, владыка Кочина попытался переправить своих воинов на Вайпин на лодках и взять раджу и европейцев в плен силой, но Тримумпара отбил их высадку. С началом сезона дождей саморин был вынужден отказаться от дальнейших попыток, и, оставив в Кочине сильный отряд, ушел в Кочин, предполагая возобновить осаду в августе, с наступлением более благоприятной погоды.
Во время осады случилось одно знаменательное событие, едва не изменившее расстановку сил в пользу саморина. К нему дезертировали два итальянца из числа служащих португальских фактории. Их звали Иоанн Мария и Педро Антонио. Явившись в лагерь каликутского правителя, они предложили ему свои услуги в качестве литейщиков пушек. Саморин с радостью принял их предложение, но одновременно приказал окружить итальянцев самым пристальным надзором, явно приняв меры предосторожности против возможного повторного ренегатства с их стороны. Обоим миланцам положили щедрое жалованье, осыпали дарами, но они оказались фактически на положении пленников, и неудачная попытка бегства три года спустя привела к их гибели (подробнее об этом ниже).
Не сумев взять в плен Тримумпару и португальцев, саморин, однако, решил забрать с собой в качестве трофея другой зримый символ своей победы. Он приказал перевезти из Кочина в Эддапалли древний священный камень, на котором совершали коронационные ритуалы еще раджи давно распавшегося государства Чера, а впоследствии - их преемники, правители Каликута. Согласно уходящей в далекое прошлое традиции без совершения этих обрядов ни один саморин не мог притязать на формальное признание своего главенства над Малабаром со стороны всех прочих мелких князей побережья. До этого времени священный камень находился сначала в древней столице Малабара, Кранганоре, потом был доставлен в Кочин, но теперь увозом этой реликвии на землю Каликута саморин, очевидно, решил продемонстрировать всем - и своим подданным, и другим князьям-вассалам, - что сакральная сила и покровительство богов навсегда покинули Кочин и переместились в Каликут (13).
Прибытие эскадры братьев Албукерки. Строительство форта Мануэл. Открытие фактории в Куилоне. Заключение перемирия с саморином. В августе 1503 г. саморин со своими малабарскими союзниками вернулся в Кочин и возобновил блокаду Вайпина. На этот раз впрочем, она продолжалась недолго. 2 сентября 1503 г. на горизонте у Кочина появились паруса португальских кораблей. Эта была пятая индийская армада, отправленная королем Манэулом в апреле 1504 г. в составе 9 кораблей, разделенных на три отдельных эскадры под командованием Франсишку де Албукерки, его двоюродного брата Афонсу де Албукерки и Антонио де Салданья. Согласно королевским инструкциям, две первые из них должны были совершить плавание в Малабар и взять на борт груз пряностей, заготовленных, как предполагалось, факторами в Кочине и Каннаноре, тогда как эскадре Салданьи поручалось установить блокаду устья Красного моря для мусульманского судоходства. Находясь в полной уверенности, что португальские фактории в Индии надежно защищены действиями эскадры Судре, капитаны пятой индийской армады лишь по прибытии в Каннанор узнали об истинном положении дел и об опасности, в которой оказались осажденные на Вайпине португальцы и их местные союзники. Не теряя времени, Франсишку де Албукерки и соединившийся с ним на Анджадиве Перо де Атаиде отплыли в Кочин. Их общие силы насчитывали шесть кораблей. Стоило только их парусам показаться на горизонте, как охваченные страхом воины саморина покинули Кочин и бежали без боя, а укрывавшиеся на Вайпине португальцы и сам Тримумпара с нескрываемой радостью приветствовали своих освободителей (14). Первый этап борьбы был выигран.
Франсишку де Албукерки от имени короля Манэула принес Тримумпаре благодарность за верность союзу с Португалией и передал в возмещение понесенных потерь сумму в 10000 дукатов. С помощью оружия он без всякого труда восстановил раджу Кочина в его владениях, а заодно совершил ряд карательных экспедиций против нескольких соседних князей, вассалов Кочина, которые, воспользовавшись отчаянным положением Тримумпары, переметнулись на сторону саморина. Наиболее крупное сражение произошло на острова Эддапалли (Репелим): его князь с 2000 воинов-наиров оказал яростное сопротивление высадившемуся на его земле португальскому отряду, но превосходящая тактика и огнестрельное оружие европейцев принесли им победу. Неприятели были разбиты и рассеяны, а находившиеся на острове города и селенья - разграблены и сожжены. В этих вылазках особенно отличился Дуарте Пашеку Перейра, капитан одного из кораблей, входивших в эскадру Франсишку де Албукерки. Для всех малабарских князей они должны были послужить наглядным уроком, показывающим, что случается с теми, кто отказывается сотрудничать с португальцами или становится на сторону их врагов, тогда как верность данной клятве, как в случае с раджей Кочина, не остается без награды.
Железной рукой усмирив предателей, чья наружная покорность адры по коамндвоанием Франсишку де Альбукерке, его двоюродного барта Афонсу ден Альбукерке и Антонио ден Салданьяи отдельных оказалась мнимой и недолговечной, Франсишку де Албукерки, однако, не мог не понимать, что вся надежность и безопасность португальской торговли в Кочине фактически полностью зависела от страха перед стоявшими в его гавани португальскими кораблями с их грозными пушками. Стоило им уйти в обратный путь в Европу - что было неизбежно с наступлением периода зимних муссонов, - как власть Кочинского раджи, а с ним и безопасность персонала португальской фактории неизбежно вновь окажется под угрозой. Фактом было и то, что саморин не собирался отказываться от своих планов привести к покорности и примерно покарать взбунтовавшегося вассала, и, несомненно, как и в прошлом году, дожидался лишь ухода основных португальских сил. Учитывая все эти соображения, Албукерки попросил у раджи разрешения построить на территории Кочина форт для защиты португальской фактории, и разместить в нем небольшой, но достаточно сильный гарнизон. Тримумпара без возражений согласился на эту просьбу, - "по его собственному признанию, он был всецело обязан своей жизнью, своей короной и защитой от своих врагов португальцам", отмечает Данверс. "Он не только разрешил строительство, но даже предложил выполнить работы за собственный счет" (15). Новый форт - первая португальская укрепленная база и опора в Индии, если не считать защищенной палисадом фактории в Каннаноре, - был заложен 27 сентября 1503 г. на треугольном мысе, выступающем в море немного западнее собственно Кочина и соединенного с материком узким перешейком. Квадратный в плане, форт был построен из дерева (камень в окрестностях Кочина отсутствовал), с башнями по углам, в которых были установлены пушки; его стены представляли собой двойной ряд кольев, промежуток между которыми был засыпан плотно утрамбованной землей, и окруженных рвом, заполненным водой. 1 октября вслед за двоюродным братом в Кочин прибыл задержавшийся в пути Афонсу де Албукерки, после чего строительство пошло еще более быстрыми темпами и было завершено в течение трех месяцев, во многом благодаря личному усердию Тримумпары, с избытком снабдившего своих португальских союзников строительными материалами, припасами и рабочей силой. Впрочем, и все португальцы без исключения, фидалгу и простые солдаты, на равных помогали в выполнении работ. 1 ноября его торжественно освятил священник-доминиканец Домингуш да Сильва, а прибывший на церемонию верхом на слоне в сопровождении эскорта гвардейцев-наиров раджа Кочина дал новой крепости название форт Мануэл, в честь короля Португалии (16). Форт стал ядром будущего португальского города Санта-Крус-де-Кочин.
После обеспечения безопасности первостепенной проблемой, стоявшей перед португальцами, было приобретение достаточного количества пряностей для погрузки судов. Из-за вторжения войск саморина в Кочин поставка пряностей из внутренних районов страны оказалась парализована: местные торговцы испытывали одинаковый страх и перед правителем Каликута, и перед португальцами, и хотели переждать тяжелое время. Португальцам, до этого ограничившимся установлением торговых связей только с двумя городами Малабарского побережья (если не считать неудачной попытки завести факторию в Каликуте), пришлось расширять географию торговых связей. Их внимание в первую очередь привлек Куилон (Коулам), четвертый крупный порт Малабара, столица княжества Венад, находившийся в 68 милях к югу от Кочина. Португальцы уже знали о выгодной торговле в этом порту, хотя и уступавшей по размаху каликутской. Первая попытка установить связи с Куилоном относится к 1501 г., когда вдовствующая рани (королева), управлявшая княжеством от имени своего малолетнего сына, направила Кабралу приглашение совершить заход в ее порт и закупить там любое нужное количество специй по низким ценам. Но португальцы не воспользовались этим щедрым предложением, поскольку уже переориентировались на Кочин, и не хотели портить отношения с Тримумпарой, так что эта дипломатическая инициатива осталась без последствий. Теперь они решили исправить допущенную ошибку. На совете командующих португальской эскадры было решено, что Афонсу де Албукерки с тремя кораблями направится в Куилон и приложит все усилия для открытия постоянных коммерческих сношений с этим княжеством. В Куилоне Албукерки был оказан очень хороший прием, не в последнюю очередь объяснявшийся, вероятно, тем, что это самое южное из малабарских княжеств соперничало в торговле с Каликутом. Он встретился с "виднейшими людьми города" (вероятно, главами торговых каст) и заключил с ними соглашение на выгодных для Португалии условиях. Открыв в городе факторию и в короткий срок нагрузив свои корабли, Албукерки вернулся в Кочин, оставив в городе несколько португальцев для заключения дальнейших торговых сделок (17).
По мнению французской исследовательницы Ж.Бюшон, именно тогда, находясь в Куилоне, Албукерки предпринял первую попытку установить прямой дипломатический контакт с могущественной южноиндийской империей Виджаянагар, отправив в столицу этого государства в качестве посланника монаха-францисканца, брата Луиша ду Сальвадора (18). Если это действительно так, то Албукерки, будучи в то время еще новичком в запутанных отношениях больших и малых государств Индии, проявил незаурядную политическую дальновидность. Виджаянагар, этот "индийский бастион на пути вторжения сил ислама", хотя и был временно ослаблен недавними политическими распрями, потенциально являлся наиболее ценным союзником португальцев: у обоих из них был один и тот же общий враг - мусульмане, и поддержка Виджаянагара в борьбе с ними на суше и на море была немаловажным фактором. Впрочем, есть и альтернативная версия, которая связывает миссию брата Луиша с приглашением от правителя Виджаянагара, регента Нарасы Наяки или его сына Вира Нарасимхи.
В это же время двоюродный брат Афонсу, Франсишку, после окончания строительства форта отплыл в Каликут и от имени короля Мануэла и раджи Кочина заключил мирный договор с саморином. Согласно выдвинутым Албукерки требованиям, саморин был обязан выплатить португальцам 1500 бахаров перца в виде компенсации прежнего ущерба, заставить проживавших в городе мусульманских купцов прекратить торговлю с Аравией и Египтом, обязаться не нападать на Кочин и выдать двух итальянских дезертиров (19). Саморин принял все эти условия, кроме последнего, сославшись на тот же аргумент, что несколькими месяцами ранее Тримумпара - выдать доверившихся ему людей означало бы нанести урон собственной чести. На самом же деле миланские оружейники были для него слишком ценным приобретением, чтобы расстаться с ними даже под угрозой наведенных на Каликут португальских пушек. К тому же саморин знал, что сезон зимних муссонов, благоприятных для возвращения португальских кораблей на родину, подходит к концу, а потому они не станут надолго задерживаться в Малабаре. Албукерки был вынужден снять требование выдачи итальянцев, Этот договор обе стороны явно рассматривали как временное явление, своего рода передышку, позволявшее португальцам, с одной стороны, закончить погрузку пряностей на корабли, возвращавшиеся в Европу, а саморину - собрать и подготовить все силы для будущей военной кампании против Кочина.
Второе вторжение саморина. Дуарте Пашеку Перейра. Оба брата Албукерки находились в натянутых отношениях друг с другом, поэтому возвращались в Европу порознь, вопреки строгим королевским предписаниям на этот счет. Афонсу де Албукерки, отплыл из Кочина 25 января 1504 г., а несколько позднее (5 февраля) за ним последовал и его кузен (20). В форте остался гарнизон из 150 (или даже меньше) солдат во главе с Дуарте Пашеку Перейрой, который, согласно португальским хронистам, сам добровольно вызвался на этот опасный пост (21). Именно Пашеку стал душой и героем обороны Кочина. Это был энергичный, храбрый, самоотверженный и решительный человек, образцовый "кавалейру", обладавший к тому же навыками дипломатии и недюжинным стратегическим талантом. О раннем периоде жизни этого "лузитанского Ахилла", как его называет Камоэнс, мало что известно, кроме того, что к моменту принятия командования фортом Мануэл Пашеку находился в расцвете сил (ему было от 35 до 40 лет), был рыцарем королевского дома (один из рангов служилого дворянства) и участвовал в португальских кампаниях в Африке, которые для него, как и для многих других фидалгу, стали хорошей школой военного дела (22). В распоряжении Пашеку были оставлены также 3 судна - одна каррака (под командованием Диого Перейра) и две каравеллы (их капитанами были Рафаэль Перо и Диого Пирес). Что же касается братьев Албукерки, то Афонсу благополучно вернулся в Лиссабон, тогда как Франсишку пропал без вести в море вместе со всеми тремя кораблями своей эскадры.
Сразу же после отплытия из Индии обоих кузенов Албукерки саморин начал масштабные приготовления к войне против Кочина и португальцев, воспользовавшись в качестве предлога захватаем португальцами лодки с грузом перца на борту, принадлежавшего Каликуту. Португальский гарнизон в Кочине недолго оставался в неведении о его приготовлениях. Благодаря разветвленной шпионской сети, существовавшей во всех княжествах Малабара, их правители всегда имели возможность получать самую свежую информацию о намерениях своих ближних и дальних соседей. Поставленный в известность о том, что саморин стягивает войска к Эддапалли, раджа Кочина поспешил предупредить об этом своих европейских союзников.
Армия, собранная саморином для вторжения в Кочин, насчитывала, по данным португальских хронистов, от 50000 до 80000 человек (23). Кроме собственных войск, он привлек к участию в кампании правителей других малабарских княжеств, своих вассалов и союзников - Танора, Беспура, Котулама и Корина, не считая многих других менее важных. На этот раз его армия была лучше вооружена: саморин получил большой запас огнестрельного оружия (аркебуз или мушкетов) из Османской империи или Египта. Также войска саморина везли с собой 5 больших бомбард, отлитых по европейскому образцу двумя упомянутыми выше миланскими дезертирами, и около 300 индийских пушек меньшего калибра, намного уступавших им по дальности стрельбу и весу ядер. Кроме армии, саморин оснастил сильный флот, состоявший из 280 военных прау и других судов с 4000 воинов на борту, который должен был атаковать Кочин с моря, тогда как остальная часть войск наступала по суше. Каждое прау имело на борту две бомбарды, пять аркебузиров и 25 лучников. Флот Каликтуа находился под командованием племянника и наследника саморина, принца Намбедарима, и его заместителя, каймала (правителя) Эддапалли, Элканола. Флот должен был пройти в лагуну Вембанад через протоку около Кранганора и затем двинуться вдоль берега лагуны параллельно сухопутной армии, поддерживая и прикрывая ее.
Всей этой грозной силе Дуарте Пашеку мог противопоставить не больше 150 (или даже 90) португальских солдат и некоторое количество союзных войск раджи Кочина. Теоретически Тримумпара мог собрать и выставить порядка 12000 воинов-наиров, но проблема заключалась в том, что бСльшая часть этих войск состояла из контингентов его вассалов, которые, как и год назад, вовсе не горели желанием искушать судьбу, сопротивляясь громадной и кажущейся неодолимой армии саморина во имя личных амбиций раджи и интересов его чуждых Малабару европейских союзников, а потому попросту уклонились от выполнения вассальных обязательств. Фактически, Тримумпара мог полагаться только на собственных наиров, числом около 5000 человек, да и боевой дух этих последних, как вскоре выяснилось, был крайне низким и ненадежным. В итоге португальцам пришлось защищать Кочин едва ли не в одиночестве.
Преимуществом португальцев и их союзников, однако, было то, что армия саморина, при всей ее подавляющей численности обладала посредственными боевыми качествами. Ее наиболее уязвимым местом, как и в других княжествах Малабара (а если брать шире - то и практически всех индусских княжествах Индии) был сам подход к ведению военных действий, носивший, по словам Уайтуэя, "характер игры, управляемой набором сложных правил, нарушение любого из которых влекло за собой всеобщее осуждение и презрение, что было хуже смерти" (24).
Другим существенным недостатком малабарских армий было слабое знакомство с военной тактикой, отсутствие дисциплины, рыхлость командования. Малабарцы не знали ни правил маневра в бою, ни четкого строя. Их излюбленным приемом была лобовая атака; они бросались в бой беспорядочной массой, стараясь подавить, смять и обратить в бегство противника одним лишь своим числом и натиском. Наирам плохо удавалось выдерживать длительное напряжение сил, а большие потери в бою действовали на них деморализующим образом (25).
Вооружение воинов саморина также оставляло желать лучшего. Вот некоторые выдержки из описания одного английского путешественника, посетившего Малабар в середине XIX в., которые, с небольшими оговорками, вполне адекватно отображают состояние военного дела за три столетия до этого. "Наиболее распространенным видом оружия, - пишет он, - является меч, в обращении с которым они очень много упражняются, и большой круглый щит, сделанный из кожи и раскрашенный в разные цвета... Некоторые щиты обтянуты тигровыми шкурами, они очень легкие, и наиры весьма искусны в обращении с ними. Некоторые вооружены луками и стрелами; это, по большей части, горцы. Также они пользуются копьями; их копья очень маленькие и легкие, и они быстро метают их (в бою)". Тот же автор подчеркивает отсутствие в войске лошадей: "Все они - пехотинцы, и ничего не знают о верховой езде. Лошадей в Малабаре нет, да и вследствие особенностей местности, сильно изрезанной водными потоками, очень болотистой и пересеченной, их было бы затруднительно использовать..." (26).
Воинское ремесло было долгом и привилегией только представителей касты наиров, которую можно сравнить со средневековым европейским рыцарством или даже, еще более точно - с воинским сословием другой азиатской страны, японскими самураями (27). Военные действия - во всяком случае, до первых крупных столкновений с европейцами - носили близкий к ритуальному характеру и, как правило, не сопровождались значительными потерями. "Войны, которые ведут раджи Малабара, не отличаются большим кровопролитием. Сражение, в котором пало 20 человек, уже считается весьма серьезной баталией" (28). Было и еще одно отличие от европейских способов ведения войны. Саморину и другим индийским правителям показалось бы бессмысленной и неоправданной жестокостью разорять поля крестьян, угонять их скот и сжигать те жалкие лачуги, в которых они обитали, - ведь крестьяне, с одной стороны, не принимали участия в военных действиях, а с другой, с одинаковой готовностью снабжали пищей и всем необходимым любую из сторон, которая оставалась победителем в конфликте. Впрочем, следует уточнить, что задолго до европейцев тактику беспощадной истребительной войны против "язычников" в Индию принесли мусульманские завоеватели, однако их деятельность ограничивалась в основном северной частью страны и Деканом, и не затронула Малабар, где отношения с мусульманами носили мирный и дружественный характер.
Для португальского гарнизона прежде всего необходимо было выработать план обороны. По настоянию Дуарте Пашеку Тримумпара полностью передал ему всю организацию зашиты города, запретил кому бы то ни было покидать Кочин под страхом смерти, и приказал своим подданным и воинам подчиняться указаниям Пашеку так же, как его собственным.
Уязвимым местом обороны города была зависимость княжества от постоянного подвоза продовольствия, так как в его ближайшей округе почти не выращивались зерновые; как отмечает Уайтуэй, "(в Кочине) существовали небольшие участки возделанной земли, но рис, главный пищевой продукт местного населения, импортировали с Коромандельского побережья" (29), а все нити снабжения находились в руках влиятельной общины кочинских мусульман - маппила. Португальцы отдавали себе отчет в том, что мусульмане настроены по отношению к ним по меньшей мере недружественно, и в любой момент могут оказаться, говоря современным языком, "пятйо колонной" саморина, вызвав в городе искусственный голод, что в случае затяжных военных действий стало бы подлинным бедствием. Для предотвращения этого Пашеку пошел на решительные меры. Он собрал в крепости Мануэл главных старейшин мусульманских общины во главе с Мухаммедом Мараккаром, "людей, занимающих наиболее выдающее положение по своему могуществу и богатству", как называет их Осорио (30) и заверил, что не причинит им никакого вреда, если они и дальше будут исправно снабжать Кочин продовольствием, сохранят лояльность и не попытаются втайне покинуть город, переметнувшись к саморину. Мусульмане пообещали это; но Пашеку, желая дополнительно подстраховаться и лучше обеспечить верность общины, приказал взять в заложники представителей некоторых наиболее уважаемых мусульманских семейств и доставить их под охраной на остров Вайпин. Кроме того, на Вайпине были сосредоточены большие запасы продовольствия (риса, сахар и т.д.) на тот случай, если лазутчики саморина устроят пожар в городе, или же португальскому гарнизону придется отступить на остров, как было во время первого вторжения войск Каликута.
Ознакомленный с планами саморина, Дуарте Пашеку составил план предстоящей кампании и тщательно распределил свои силы. Он оставил фактора Диогу Фернандиша Корреа и двух его помощников, Лореншу Морено и Алвару Ваша, вместе с 35 солдатами во главе с Фернанду Корреа в форте Мануэл. Карраке под командованием Диогу Перейра, на борту которой находилось 25 человек, он приказал держаться рядом с фортом и защищать город Кочин и одновременно вход в лагуну Вембанад от прорыва каликутского флота. На одну из каравелл (капитаном которой был Рафаэль Перо) Пашеку перевел 26 солдат, а поскольку вторая каравелла нуждалась в ремонте и ее пришлось оставить на берегу, он приказал реквизировать вместо нее два малабарских батела (аналог пинассы, или гребной шлюпки): один из них с командой в 23 человека он отдал под начало Диогу Пиреша, а другой, с 22 людьми, взял под собственное командование. Эти три судна с 71 солдатом должны были попытаться удержать брод Эддапалли против многотысячной армии саморина. Пашеку укрепил борта кораблей и лодок толстыми деревянными досками и мешками с хлопком в качестве меры защиты против зажигательных снарядов и ядер врага. Из привезенного с островов Анджадива прочного камня кочинские каменотесы высекли ядра для португальских пушек (они вовсе не были архаизмом, каменные ядра применяли и турки-османы при взятии Константинополя всего за полвека до того). Были подготовлены и все необходимые материалы для защиты переправы, включая большое количество длинных 12-футовых жердей, заточенных и обожженных на огне с одного конца.
Покончив со всеми приготовлениями, Пашеку, желая поднять боевой дух солдат, обратился к ним с торжественной речью, в которой призывал "не сдаваться в плен и не искать спасения в бегстве, но мужественно сражаться ради друг друга, и тогда они либо с честью падут в бою, либо вернутся, увенчанные победой" (31). Перед отплытием все солдаты исповедались и причастились, - согласно средневековым традициям воины, идущие на смертный бой, поручали свои души Богу. Затем 16 марта 1504 г. три судна отплыли к Кумбаламу, оставив в столице княжества Тримумпару с его немногочисленной армией, насчитывавшей, как говорилось выше, не больше 5000 человек - большинство его воинов перебежали к саморину. Впрочем, из своих скромных сил Тримумпара сумел выделить в помощь Пашеку для защиты брода 600 наиров.
Оборона переправы Кумбалам. Пашеку прибыл к Кумбаламу первым, опередив саморина, и принялся за укрепление переправы. (Точное местоположение этого места не установлено и остается предметом дискуссий. По мнению Р.Уайтуэя, Кумбалам - это брод в Эддапалли, на северной границе Кочина, тот же самый, который защищал принц Наряан годом раньше. Альтернативная гипотеза предполагает, что Кумбалам находился на юге полуострова Кочин, и армии саморина, чтобы достичь его, пришлось совершить длинный крюк, обогнув фактически всю лагуну Вембанад. Эта версия, во всяком случае, удовлетворительно объясняет, почему Пашеку оказался у брода раньше саморина - марш в обход глубоко врезавшегося в материк залива должен был занять как минимум несколько дней). В дно протоки посредине течения, т.е. в самом глубоком месте, были забиты заточенные колья, чтобы помешать переправе пехоты, а три имевшихся у него судна были соединены железными цепями, "чтобы они могли оказывать взаимную помощь", и поставлены на якорь поперек протоки, перегородив таким образом доступ к броду вражеским судам.
Дуарте Пашеку недолго пришлось ждать появления воинства саморина: на рассвете 31 марта ее ряды уже заняли позиции вдоль берега протоки. Как утверждается, зрелище многочисленной армии, выросшей словно бы из-под земли (она скрытно подошла ночью) и уже выстроившейся в боевые порядки, с развевавшимися над ней знаменами, блеск оружия, грохот труб и боевые кличи произвели устрашающее впечатление на союзников португальцев - кочинских наиров. Наконец, финальным аккордом этой внушительной демонстрации силы было появление из-за излучины протоки флота Каликута - 160 вооруженных судов. "Вся река, - писал Фариа-и-Соуза, - казалась настолько полностью покрытой их судами, что каравелла и лодки при их приближении были едва различимы". Они осыпали португальские суда ливнем дротиков и стрел, от которых, по словам хрониста, "словно густая тьма окутала корабли". Охваченные массовой паникой, находившиеся в лодках 600 наиров почти без исключения бежали обратно в Кочин. На переправе остались только 90 португальцев во главе с Пашеку и два представителя Тримумпары, да и тех насильно задержали португальцы, иначе они также бы бежали вслед за остальными.
В тот же день войска саморина начали комбинированную атаку. Видя, что португальские суда надежно перекрыли переправу он, по совету все тех же миланских оружейников, приказал соединить по несколько прау вместе цепями и подвести их к самому борту плавучей португальской крепости, чтобы их команды могли взять на абордаж каравеллу и бателы, и очистить переправу. Однако узость протоки сыграла против этого плана. Прау не могли наступать развернутым широким фронтом, но лишь по несколько в ряд. Португальцам, в свою очередь, требовалось лишь благодаря превосходству своей артиллерии удерживать вражеские силы на достаточном расстоянии, не позволяя вплотную подступить к занятой ими позиции.
Первая волна атаки была наиболее мощной - около 20 прау, тесно связанных друг с другом, с 40 бомбардами и сотней аркебузиров на борту, не считая множества лучников, устремились на каравеллу и бателы. Но португальские пушки, надежно укрытые за мешками с хлопком и высокими палубными надстройками, открыли огонь, беспощадно кося полуобнаженных малабарских стрелков, не имевших защитных доспехов. Несколько часов не стихала ожесточенная канонада. После первых же залпов четыре лодки пошли ко дну, остальные же были сильно повреждены и их экипажи понесли слишком тяжелые потери убитыми и ранеными, чтобы продолжать сражение.
На смену двинулась вторая волна, насчитывающая 12 прау, затем третья, четвертая и пятая, но все их постигла одна и та же участь - португальцы, не подпуская врагов на близкое расстояние, расстреливали их из пушек и мушкетов на подступах к переправе. К полудню протока была загромождена тонущими, поврежденными, сталкивающимися и мешающими друг другу в беспорядочном отступлении прау. Наконец командующие флотом саморина поняли, что атака провалилась, и дали сигнал к отступлению.
Всё это время каликутская армия пыталась помочь действиям своей флотилии, обстреливая португальские корабли из пушек - в основном из пяти больших орудий, отлитых миланцами, потому что у пушек местного производства была недостаточная дальность стрельбы. Но их ядра причинили мало вреда хорошо защищенным португальским кораблям, а огонь обращенных в сторону берега португальских пушек подавил вражескую артиллерию и вывел часть ее из строя.
Первое сражение за брод закончилось безоговорочной победой португальцев. Войска саморина потеряли, по разным оценкам, 1030 или 1300 человек, тогда как среди португальцев было лишь несколько раненых, но ни одного убитого.
Вторую атаку на брод саморин по совету своих брахманов-предсказателей, уверявших, что это будет благоприятный день для атаки, назначил на 7 апреля (в Пасхальное воскресенье). Между тем португальцы решили не давать покоя врагу. Пользуясь предоставленной передышкой, они сами переправились через Кумбалам и совершили дерзкий набег на прилегающую местность: они опустошили все на своем пути, сожгли деревни, убили многих местных жителей и вернулись назад с большой добычей. Саморин был вне себя от ярости, но, как повествует Осорио, "до такой степени находился под властью предрассудков, что не решился дать другое сражение, пока не наступит день, назначенный гадателями". На этот раз саморин решил предпринять отвлекающий маневр и заставить врага разделить свои силы. В то время как основной флот Каликута (около 150 гребных судов) оставался у Кумбалама, примерно 70 каликутских прау должны были направиться к Кочину и завязать сражение с португальцами. В "штабе" саморина полагали, что эта ложная атака должен была выманить Пашеку с частью солдат на помощь городу и кораблю, оставив таким образом брод фактически открытым для переправы войск саморина.
План операции через посредство многочисленных шпионов быстро стал известен радже Кочина (впрочем, возможно, правитель Каликута не особо и стремился его скрывать). Встревоженный Тримумпара попросил Пашеку как можно скорее вернуться на защиту его столицы. Португальский командир, хотя и понимал, что его временное отсутствие грозит опасным ослаблением позиции в Кумбаламе, откликнулся на настойчивый призыв раджи и с одной каравеллой и одним бателом поспешил в Кочин. Он появился у города как раз в то время, когда каррака вела тяжелый бой, отбиваясь от окруживших ее со всех сторон малабарских прау. Но едва только заметив появившиеся в тылу суда Пашеку, их командиры поняли, что окажутся между двух огней и, прервав сражение, быстро ушли прочь.
Не теряя времени даром, Пашеку тоже лег на обратный курс, торопясь вернуться на прежнюю позицию. Прибыв в Кумбалам, он из одного боя сразу вступил в другой - на этот раз с основной частью флота саморина, который, воспользовавшись временным отсутствием португальского командира, возобновил атаку по протоке. Снова, как и в первый раз, каликутские прау шли в атаку несколькими "волнами", но португальцы, не позволяя им вступить в рукопашную схватку, уничтожали и топили их издали. Возвращение кораблей Пашеку решило исход дела. Калькуттский адмирал, потеряв 79 прау и 290 человек убитыми (32), отменил атаку. Победа вновь осталась за португальцами.
На следующий день Пашеку, вместо того, чтобы предоставить отдых своим солдатам, несомненно, утомленным предыдущим сражением, потребовавшим от них напряжения всех сил, совершил несколько вылазок против небольших деревень на соседних островах, которые тайно поставляли лодки флоту Каликута. Цель этих операций была не столько военная, сколько психологическая - Пашеку стремился показать, что португальцы, несмотря на выдержанное накануне яростное сражение, усталость и урон, причиненный их судам, находятся в прекрасной форме и ничуть не утратили боевого духа.
Взбешенный провалом первых двух попыток и дерзкой вылазкой португальцев, на следующий день (9 апреля) саморин приказал совершить новую атаку. На этот раз он сменил тактику и воздержался от повтора прежних атак на португальскую позицию силами флота через протоку, отдав приказ сосредоточить на ней массированный огонь из своих тяжелых пушек с берега, разместив их на заранее укрепленной позиции. Дуарте Пашеку запретил португальским канонирам отвечать. Он намеревался ввести врага в заблуждение, заставив предположить, что молчание португальских пушек означает, что они выведены из строя или у них закончились боеприпасы. Его уловка сработала как нельзя лучше. Пушки саморина не только вывезли с тщательно обустроенных батарей и переместили ближе к краю воды, но и флот Каликута, державшийся на первом этапе сражения поодаль в устье протоки, решил воспользоваться прекрасной, как показалось его командирам, возможностью для атаки. Испытывая обманчивую уверенность в том, что молчание португальских пушек означает отсутствие боеприпасов, прау устремились вниз по течению в атаку, рассчитывая взять португальские корабли на абордаж и покончить с их защитниками в рукопашной схватке. С учетом подавляющего численного превосходства каликутских воинов в этом плане не было ничего нереального.
Подпустив первый ряд прау на достаточно близкое расстояние, португальцы по сигналу Пашеку дали по ним синхронный мощный залп из пушек и аркебуз. Он буквально смел их команды и разнес в щепки восемь гребных судов. Первая атака захлебнулась, но остальные прау слишком далеко вырвались вперед от своей позиции, чтобы теперь оступаться. Вновь повторилась та же картина, что и дважды до этого: прау, лишенные простора для маневра в узкой протоке, становились легкой жертвой португальских артиллеристов, которые прицельно, в упор расстреливали свои мишени. Думая помочь терпящему бедствие флоту, саморин снова возобновил стрельбу из подтянутых к берегу тяжелых пушек, но португальцы открыли ответный огонь, заставив их обслугу в панике разбежаться. К полудню, однако, один из португальских бателов загорелся от попадания зажигательного снаряда. Части команды пришлось отвлечься на тушение пожара. Каликутцы попытались воспользоваться этим и сосредоточить атаку следующей волны прау на этом участке обороны, надеясь потопить хотя бы одну из португальских плавучих батарей. Но команде удалось быстро справиться с огнем и отразить атаку.
К концу дня флот Каликута отступил, потеряв 22 прау (по Данверсу - 60) и свыше 600 человек убитыми. Португальские потери составили лишь несколько раненых. Вдогонку уходящему флоту Пашеку послал два своих батела, которые, после непродолжительного его преследования, высадили нескольких солдат вблизи Эддапалли, сожгли две небольшие деревни и убили многих их жителей. Эта акция снова носила характер устрашения и возмездия.
Третье поражение подряд произвело глубокое впечатление на саморина. Он склонялся уже снять осаду переправы, вернуться в Каликут и вступить в мирные переговоры, но под давлением князя Репелима, нескольких арабов в его окружении, и обоих миланских оружейников, уверявших, что отступление такой многочисленной армии перед горсткой португальцев неизбежно обернется для него личным бесчестием и потерей репутации, все же продолжил боевые действия. На военном совете было принято решение оставить блокаду Кумбалама и вместо этого попытаться совершить переправу на территорию Кочина через два других брода - Палиньяр и Палурте.
Битва за Палиньяр и Палурте. Разгром саморина. Значение победы португальцев. Как и в случае Кумбалама, точное местоположение этих переправ вызывает спор. Известно лишь, что они находились на расстоянии лиги или полулиги один от другого и представляли собой ключевые позиции, захват которых неизбежно привел бы к падению Кочина. Палиньяр можно было бы пересечь вброд только при отливе, тогда как в Палурте глубина воды требовала обязательного наличия средств переправы. Главное преимущество с точки зрения военачальников саморина заключалось, однако, в том, что португальцы не имели возможности защищать и ту, и другую переправу одновременно и будут вынуждены разделить свои силы.
В конце апреля саморин свернул свой лагерь в Кумбалме и сделал вид, будто отступает на север, в Каликут. На самом деле это был обманный маневр, но ему не удалось ввести в заблуждение Дуарте Пашеку, по прежнему получавшего самые последние и точные известия о вражеских действиях от шпионов Тримумпары. Пашеку сразу же отплыл к Палиньяру - очевидно, ближайшему из двух проходов, - где столкнулся с передовыми частями армии Каликута, вырубавшими просеки в густых древесных зарослях у переправы, чтобы проложить путь остальной армии. В то же самое время Тримумпара прислал ему на помощь из Кочина 200 наиров. Пашеку разделил их на два отряда, один возглавил сам, другой отдал под начало Рафаэля Перо, и в результате стремительной атаки на авангард каликутских сил полностью разгромил его, взяв в плен 50 человек и обратив остальных в бегство.
Вынужденный защищать обе переправы, Пашеку провел краткую, но основательную рекогносцировку, и выяснив, что из-за мелководья его каравеллы не смогут пройти по протоке дальше Палурте, оставил их на подступах к этой переправе, соединив, как и раньше, железными цепями, тогда как сам с двумя имевшими малую осадку бателами выдвинулся к броду Палиньяр и поставил их здесь на мертвый якорь на отмели. Затем он приказал вырубить все деревья на противоположном берегу обеих переправ, чтобы они не смогли служить защитой для неприятеля. Эта мера была как нельзя более своевременной: португальцы получили донесение, что на следующий день саморин собирается атаковать проход в Палияньре.
На руку Пашеку играло то соображение, что хотя ему и приходилось защищать обе переправы, но он не должен был защищать их одновременно. Брод Палиньяр можно было форсировать только при отливе, но в это время уровень воды в Палурте становился слишком низким для того, чтобы саморин мог переправить через него свою армию на судах. С наступлением прилива саморин мог бы организовать переправу в Палурте, но при этом исключался переход через Палиньяр. Это обстоятельство позволило Пашеку быстро перебрасывать свои силы из одного пункта в другой, получив посредством условных сигналов от размещенной в каждом из них группы дозорных предупреждение о том, где именно готовится совершить прорыв армия Каликута.
Утром следующего дня на помощь Пашеку прибыл отряд из 600 кочинских наиров под командованием племянника и наследника раджи, принца Унни Года Вармы (в некоторых источниках его называют "Кандагора"). Впрочем, не слишком полагаясь на стойкость союзников, Пашеку предпочел оставить их в резерве для прикрытия берега, где против брода был возведен хорошо укрепленный палисад. Тем же утром 15000-ный авангард армии саморина во главе с принцем Намбедаримом прибыл к броду Палиньяр, тогда как каликутский флот во глвае с князем Эддапалли, насчитывавший около 200 судов и, несмотря на все предыдущие поражения, все еще представлявший грозную силу, появился вблизи Палурте. Намбедарим рассчитывал захватить брод, удержав его до подхода остальной части войск саморина, а флоту поручалось уничтожить две каравеллы, прикрывавшие доступ к Палурте.
Атака началась на рассвете 1 мая. Высокий прилив исключал возможность переправы через Палиньяр, поэтому Пашеку оставил здесь только два батела с небольшой командой, и поспешил перебросить большую часть своих сил на гребных лодках к Палурте. Пашеку сопровождал небольшой отряд наиров, хотя основная их часть осталась караулить брод.
Прибыв в Палурте, Пашеку увидел, что каликутцы расставили на берегу много пушек, намереваясь открыть огонь по каравеллам и пустить их ко дну. Пашеку приказал сосредоточить по ним огонь корабельных орудий, заставив разбежаться индийских пушкарей. Затем он переправился на противоположный берег с отрядом португальцев и кочинских наиров, без всякого сопротивления захватил брошенные пушки и либо заклепал их, сделав непригодными, или увез с собой.
Ликвидировав угрозу с этой стороны, войска возвратились на каравеллы. Теперь следовало ждать, как и в Кумбаламе, атаки каликутских прау. Ширина протоки в Палурте была больше, чем в Кумбаламе, позволив адмиралу Элканолу отправить против каравелл в первом ряду 40 прау, связанных вместе. Но быстрота и мастерство стрельбы португальских артиллеристов разметали ее. Вторая волна также была отбита. К этому времени прилив пошел на убыль, и Элканол, видя, что вода становится слишком мелкой, чтобы прау, даже с их легкой осадкой, могли подойти вплотную к португальским каравеллам, дал сигнал отступать.
Однако начинающийся отлив давал шанс каликутской пехоте Намбударима форсировать брод Палиньяр, и Пашеку и его солдаты при первых же известиях о передвижениях врага поспешили вернуться к этой переправе. Намбударим дважды пытался пересечь брод, но оба раза португальцы встречали каликутские войска настолько плотным огнем, что атака, несмотря на многочисленность наступавших, захлебнулась. В этом сражении потери каликутской стороны составили, как утверждается, около 1000 человек и несколько судов. Вскоре после этого к переправе прибыл саморин с остальной частью своей армии, но из-за начавшихся сильных дождей и вспыхнувшие в его лагере эпидемии холеры ему пришлось отложить повторное нападение. Португалцьы воспользовались неожиданной передышкой, чтобы заделать повреждения, причиненные их судам вражескими выстрелами и построить поперек брода Палиньяр мощный частокол из заостренных кольев, чтобы сделать его непреодолимым для пехоты при отливе. Их острия даже во время отлива оставались под водой и поэтому были не видны с берега.
Между тем ситуация в лагере саморина продолжила ухудшаться. Вспышка холеры унесла, как утверждается, более 10000 жизней. Некоторые прежние кочинские вассалы под впечатлением стойкого сопротивления и успехов португальцев, и разочаровавшись в военных способностях саморина, предпочли вернуться на службу к Тримумпаре со своими отрядами. Их уход стал опасным прецедентом, который мог вызвать брожение и побудить последовать их примеру и других феодальных вождей обширной, но не отличавшейся сплоченностью армии правителя Каликута. Кроме того, приближался сезон дождей, который должен был значительно затруднить военные действия, если не сделать их полностью невозможными. Несмотря на все эти потери, саморин не собирался отступать. В сложившихся обстоятельствах у гегемона Малабара, желавшего восстановить свою пошатнувшуюся репутацию и оправдать ожидания своих вассалов, не осталось иного выбора, кроме как возобновить кампанию и постараться закончить ее решительной победой до августа - месяца, когда к побережью ожидалось прибытие новой португальской эскадры из Европы.
6 мая армия саморина предприняла очередную попытку атаковать брод Палиньяр. Для большего эффекта он разделил свои войска на несколько частей. Передовой отряд в составе 4000 человек с 30 пушками должен был потопить бателы. Следом за ним двигался второй отряд числом в 12000 человек под началом принца Намбударима. Его сопровождал Эрканол, раджа Эддапалли, командовавший войском такого же размера, и в арьергарде шел саморин с 15000 воинов. Таким образом, общие силы врага насчитывали, если верить хронистам, 43000 человек. У Пашеку в этот момент было только 40 португальских солдат на двух бателах, прикрывавших подступы к переправе, и около 200 кочинских наиров, закрепившихся за палисадом на кочинском берегу протоки. Нападение на Палиньяр началось с артиллерийской дуэли между каликутскими пушками с суши и португальскими с бателов, в которой португальцы одержали верх, подбив вражескую батарею и заставив ее замолчать. Но в это время начался отлив и бателы оказались на мели, лишенные возможности маневрировать.
Саморин немедленно воспользовался этим и отдал сигнал к атаке. Авангард каликутской армии устремился на штурм переправы, но наткнулся на скрытые под водой колья и дополнительно вбитые в дно протоки по указанию Пашеку длинные железные гвозди. Босоногие наиры распарывали себе ступни и голени, спотыкались, падали в воду, увлекая следом друг друга и тем самым увеличивая общую сумятицу. И без того нестройные ряды каликутского воинства еще больше смешались, а в спину скучившейся на переправе массе воинов напирали и давили задние ряды, не понимавшие причины задержки. Португальские пушки обрушили свой огонь на это беспорядочное людское скопище, их ядра прорезали длинные кровавые просеки в густой толпе, оставляя после себя множество мертвых и раненых. На переправе воцарился кровавый хаос. Саморин лично появился на берегу, чтобы воодушевить войска. Заметив его, Рафаэль Перо, командовавший одним из бателов, дал по нему прицельный выстрел из пушки: правитель Каликута остался цел, но двое стоявших рядом с ним приближенных были убиты наповал. Не желая искушать основу, саморин поспешно ретировался. Оставшиеся руководить сражением Намбедарим и Элканол по-прежнему настойчиво гнали воинов в атаку, "коля их в спину остриями мечей" (33). Они были полны решимости любой ценой сломить сопротивление португальцев. Оставив воды протоки усеянные телами своих собратьев, каликутские наиры при помощи топоров сумели снести преграждавший путь ряд кольев и прорвались к палисаду на кочинской стороне протоки. 200 наиров, защищавших эту позицию, не выдержали натиска и обратились в бегство, и даже несколько португальцев, бывших месте с ними, видя, что в одиночку они не в силах сопротивляться хлынувшей через брод людской массе, последовали их примеру.
Но удача снова оказалась на стороне португальского оружия. Пока на переправе кипело яростное сражение, отлив сменился приливом, уровень воды в протоке стал постепенно подниматься, и головная часть каликутцев, преодолевших брод и пытавшихся теперь закрепиться на противоположном берегу, оказалась отрезана от своих, в то время как оба батела с португальскими солдатами смогли сняться с мели и обрести свободу маневра. Они направились прямо к броду и концентрированным огнем отразили яростную атаку на палисад, а затем, подвергнув обстрелу войска саморина, стоявшие на противоположном берегу, вынудили их искать спасения под прикрытием лесных зарослей. После девяти часов ожесточённой борьбы прилив достиг высшей точки и битва прекратилась. Армия саморина потерпела очередное поражение.
"Доблестная оборона, которую держали португальцы под началом Пашеку, - пишет Р.Уайтуэй, - вдохновила даже выходцев из низших каст присоединиться к ним". Именно во время описанной выше атаки на брод Палиньяр произошел следующий примечательный эпизод. "Отряд, насчитывавший около 2000 наиров, переправившись через редко используемый и незащищенный брод, обнаружил, что оказался на широком рисовом чеке у берега ручья, через который им предстояло перебраться, чтобы напасть на Пашеку с тыла. Этот рисовый чек был разделен на поля узкими земляными перемычками, которые представляли собой единственные доступные пути сообщения. Поля орошались при помощи открытия небольших шлюзов в этих перемычках. В то время, когда наиры начали переправу, несколько "пулиаров", людей, принадлежавших к самой низшей из всех каст, работали на полях, и когда наиры завязли в грязи во время перехода через рисовый чек, пулиары набросились на них, схватив вместо оружия свой полевой инвентарь. Что пулиар осмелится показаться на глаза наиру - уже одно это обстоятельство был почти невероятным, и последние были так этим изумлены и так боялись ритуального осквернения, что разом утратили всю свою дисциплину и боевой пыл, и были все до единого перебиты" (34). Пашеку, презиравший кочинских наиров за то, что они дважды малодушно бежали с поля боя, попытался уговорить Тримупару "произвести" этих смелых неприкасаемых в ранг наиров. Раджа пришел ужас от такого предложения и был вынужден потратить немало красноречия, чтобы объяснить Пашеку все тонкости индийской кастовой системы - в частности то, что кастовая принадлежность человека была раз и навсегда закреплена его рождением и не зависела от личных достоинств или заслуг. "Пулиары получили, однако, достойное вознаграждение, - замечает Уайтуэй, - включая право встречаться с наиром, идущим по той же дороге, не сворачивая в сторону и не уступая ему путь" (35).
Последняя неудача, сопровождавшаяся тяжелыми потерями - самыми тяжелыми за всю предыдущую кампанию - заставила саморина на некоторое время отказаться от планов победить португальцев в открытом сражении и попытаться добиться той же цели при помощи разного рода уловок и хитростей. Его агенты пытались организовать заговор с целью убийства Пашеку, поднять восстание в Кочине или сжечь город под покровом ночи, отравить воду и продовольствие, подбросить на борт португальских кораблей корзины с ядовитыми кобрами и т.д. Но португальцы, получавшие своевременные предупреждения через сеть туземных шпионов, неизменно расстраивали все эти замыслы. Так, однажды саморин решил застичь португальцев врасплох, предприняв ночную атаку. Согласно первоначальному плану, его войска должны были переправиться через брод около Палурте, в расчете на то, что ночная тьма надежно укроет их от глаз дозорных на португальских каравеллах, охранявших брод. После того, как передовая часть армии благополучно достигнет противоположного берега, она должна была с помощью факелов дать сигнал остальной армии, чтобы она переправлялась следом за ней. Но Пашеку, как обычно, заранее узнал об этом плане, и не успел еще авангард каликутцев перейти брод, как португальский командир сам подал условный сигнал факелами, и тем самым заставил вторую часть армии преждевременно сдвинуться с места и устремиться в воду протоки. Столкнувшись в темноте на переправе со своими же соратниками, авангард принял их за внезапно напавшую на него с тыла кочинскую армию и напал на них. В течение значительного времени обе части каликутской армии занимались бессмысленным взаимоистреблением, и слишком поздно поняли свою ошибку.
Подготовка к новой атаке на брод Палиньяр началась в конце мая - начале июня. К переправе были стянуты 30000 воинов. Пушки были перенесены в специально подготовленные редуты, позволявшие обеспечить лучшую защиту от ответной португальской канонады. Для нападения на Палурте Элканол заново оснастил и собрал флот - авангард его насчитывал 110 хорошо вооружённых и хорошо защищенных прау, которых сопровождали 100 транспортных барок, полных каликутских воинов. Ключевым элементом обороны по-прежнему оставались португальские каравеллы, не подпускавшие вражеские войска к переправе ближе радиуса стрельбы их пушек, поэтому вполне очевидно, что пока не удастся уничтожить это ключевое звено португальской обороны, любые лобовые атаки останутся бессмысленными и обернутся лишь ростом потерь в армии Каликута. Поэтому саморин приказал подготовить несколько лодок, нагруженных горючим материалом, которые должны были выполнить функцию брандеров: их предполагалось поджечь и направить вниз по течению протоки прямо на португальские каравеллы. Другим новшеством стал ряд "плавучих замков", построенных по предложению некоего араба из окружения саморина по имени Ходжа Али ("Когеали" португальских источников), который, по словам хрониста Осорио, "объездив много стран, приобрел большие познания по части военного дела" (36). Эти "плавучие замки" представляли собой высокие деревянные осадные башни с сильно укрепленной передней частью и боковыми сторонами, поставленные наподобие понтонов на помост, опиравшийся в свою очередь на две прочно скрепленные поперечными жердями прау. В каждой башне могло помещаться 40 воинов. Всего было сделано и спущено на воду восемь таких башен. Саморин возлагал на них большие надежды в предстоящем сражении, рассчитывая, что с их помощью удастся взять на абордаж португальские каравеллы.
Пашеку, как и раньше, узнал обо всех этих приготовлениях и принял надлежащие контрмеры. Против брандеров он приказал построить широкий плот, прочно укрепленный на шести якорях в протоке перед своими судами. Против "плавучих замков" он построил деревянные надстройки в носовой части каравелл, которые по своей высоте должны были сравниться с "замками". Диспозиция португальских и кочинских сил накануне сражения выглядела следующим образом: брод Палиньяр защищал Кандагора, наследный принц Кочина, с 1000 отборных наиров; два батела в Палиньяре находились под командованием Криштована Жузарте и Симао де Андраде, а Лореншу Морено, помощник фактора, получил под свое начало несколько кочинских лодок.
На рассвете на противоположном берегу протоки появились передовые части каликутских войск. Желая "прощупать" силы врага, Пашеку совершил внезапную вылазку на остров Арраул, где напал на каликутский авангард и после краткой стычки, отвлекшей на какое-то время внимание саморина, вернулся на лодке обратно на прежнюю позицию у брода. Между тем в протоке у Палурте показались горящие брандеры. Течение несло их прямо на португальские каравеллы, но они наткнулись на плот, остановились и полностью сгорели, не причинив ни малейшего вреда парусникам. Тогда против каравелл двинулись выстроенные в ряд "плавучие замки". Португальцы встретили их плотным огнем, но передовые стороны башен, как уже говорилось, были настолько хорошо укреплены, то казались неуязвимыми. "Замки" надвигались все ближе и ближе, и сражение оборачивалось не в пользу португальцев. Наступил момент, когда его исход, казалось, повис на волоске. Даже Пашеку, если верить описаниям хронистов, на мгновение изменила выдержка, и он в отчаянии воскликнул: "Господи, не карай меня сейчас за мои грехи!" (37). Тем не менее, быстро совладав с собой в этой критической ситуации, он приказал сосредоточить огонь всей корабельной артиллерии на ближайшей башне, которая в конце концов не выдержала непрерывного обстрела и рухнула в воду вместе со всеми находившимися в ней каликутскими воинами. Это был переломный момент боя, потому что вслед за ней завалилась и вторая, опрокинув при падении прау, на которых была установлена, а т.к. все служившие опорами для башен понтоны были связаны цепями в единое целое, вся линия "плавучих замков" вскоре перестала существовать.
Пока у Палурте шло ожесточенное сражение на воде, пехота саморина, воспользовавшись началом отлива, атаковала брод Палиньяр. Здесь завязалась наиболее яростная схватка того дня, продолжавшаяся с рассвета до вечера. Армия саморина, попавшая под перекрестный огонь португальских пушек с двух бателов и батареи, установленной на валу защитного палисада, несла огромные потери, но раз за разом рвалась вперед, пока наступивший прилив и подъем уровня воды в протоке не вынудил ее остановиться. В этом фатальном бою, согласно сведениям португальских хронистов, армия Каликута понесла самые тяжелые потери за весь период кампании, тогда как с португальской стороны снова не было ни одного убитого.
Неудачная двойная атака оказалась фактически последней крупной попыткой со стороны саморина решить исход кампании в свою пользу. Отвага и стойкость португальцев, сокрушительная сила их пушек, их уловки, постоянно расстраивавшие все самые тщательно спланированные военные хитрости, несомненно, произвели впечатление на саморина. В его армии, ослабленной потерями и деморализованной сплошной цепью поражений, открылось дезертирство: вассалы "владыки моря", окончательно разочарованные в его могуществе и способности одолеть заморских пришельцев, один за другим тайком уходили прочь со своими отрядами. Они даже стали вести сепаратные переговоры с Кочином и заключать с ним мирные договоры, желая, помимо прочего, оградить свои владения от карательных рейдов португальцев. Одно это обстоятельство убедительно показывает, насколько низко упал авторитет саморина. Кроме того, против него ополчилась погода - со сменой муссонов в начале лета пошли проливные дожди, протоки и ручьи вздулись и вышли из берегов, затопляя местность, постепенно превращавшуюся в непроходимое болото. В сложившейся ситуации саморин не имел другого выбора, кроме как признать свое поражение и бесславно вернулся с остатками армии в Каликут. Под гнетом постигшей его неудачи 24 июля 1504 г. он отрекся от трона в пользу племянника Намбударима и удалился в храм, посвятив себя отшельнической жизни (любопытная параллель состоит в том, что точно так же в 1479 г. после крупного поражения в войне с Испанией отрекся от трона в пользу сына, принца Жуана, португальский король Афонсу V, но Жуан не принял отречения и через три дня возвратил корону отцу).
Так закончилась героическая оборона Кочина, по словам Р.Уайтуэя, "одна из самых блестящих страниц, которую вписали португальцы в историю военного искусства на Востоке" (38), и одна из беспримерных по своей тяжести и неравенству сил противоборствующих сторон военной кампании среди тех, которые приходилось вести им в Индии. Она продолжалась в общей сложности пять месяцев - с марта по июль. Армия саморина понесла тяжелые потери, несопоставимые с португальскими: около 19000 умерших (как убитых в сражениях, так и скончавшихся от болезней), множество раненых, полный разгром каликутского флота, сопровождавшийся гибелью большинства судов. Поразительно, но португальцы за все время военных действий не потеряли ни одного человека, хотя многие среди них были ранены. О потерях среди их кочинских союзников ничего не известно.
Вернувшегося в Кочин Пашеку раджа чествовал как своего спасителя. По его настоянию португальский командир впоследствии получил новый герб, с пятью золотыми коронами, которые символизировали пять предводителей вражеского войска, которых он победил, и восемью деревянными замками в память о восьми разрушенных "плавучих башнях", но в материальном плане Тримумпара смог вознаградить доблестного фидалгу лишь даром сравнительного небольшого количества перца, да и тот собрать было довольно сложно, потому что князьки внутренних районов, где произрастал перец, на первых порах отказывались подчиняться радже Кочина.
Битва за Кочин высоко вознесла славу португальского оружия и в корне изменила расстановку сил и политическую карту Малабара. Она подорвала престиж и могущество саморина, прежде всего в глазах его ближайших союзников и вассалов. Она стала первым сражением, выигранным португальцами на суше и доказала не только радже Кочина, но и другим малабарским правителям, стремившимся сбросить с себя иго саморина, что их ставка на португальцев была верной. В ходе пятимесячной кампании португальцы продемонстрировали чудеса доблести, стойкости и военного искусства. В битве при Коичне в полной мере проявился талант Пашеку как военачальника. Несмотря на то, что условиями сражения ему была навязана роль обороняющейся стороны, он не ограничивался одной лишь пассивной обороной, но неоднократно тревожил врага вылазками и контратаками, иногда носивших характер отвлекающего маневра, но в большинстве случаев преследовавших цель деморализовать войска саморина, нанести им людские и материальные потери, внушить страх кочинским вассалам-перебежчикам. Организуя стратегию обороны, Пашеку умел использовать естественные преграды и природные особенности местности (чередование приливов с отливами на переправах). Конечно, ему едва ли удалось бы одержать убедительную победу, если бы не выносливость, мужество и беспрекословная дисциплина находившихся под его началом португальских солдат, а также прямая и косвенная поддержка индийских союзников. Ключевым элементом тактики Пашеку было стремление по возможности избегать ближнего боя (в котором португальцы, при всей их стойкости и отваге, неизбежно были бы смяты и уничтожены войсками саморина - слишком уж подавляющим был численный перевес последних), сдерживая их на расстоянии огнем пушек и аркебуз и внося смятение и хаос в их ряды. Наряду с превосходством огнестрельного оружия и корабельных пушек (значение которых, впрочем, не следует сильно преувеличивать, учитывая несовершенство и медлительность стрельбы тогдашних орудий, а также большую вероятность порчи пороха в условиях сырого и влажного климата малабарского побережья) одержать победу португальцам помогла великолепно организованная шпионская сеть, заблаговременно извещавшая Пашеку о каждом новом плане действий или передвижениях армии саморина, тогда как португальцы все свои ответные меры держали в строгом секрете и не допускали утечки информации даже к кочинским союзникам, от которых по каналам внутрикастовой связи она сразу бы стала известна в каликутском лагере.
Победа Пашеку заложила прочные основания португальского господства в Малабаре. И вместе с тем нельзя не отметить одного отрицательного последствия блестящей кочинской эпопеи. Она породила у португальцев обманчивую самонадеянность, переоценку собственных сил, уверенность в том, что они с легкостью могут справиться с многократно превосходящими силами врага, а также - полностью не соответствующее действительности мнение, будто малабарцы ничего не стоят в военном деле. Катастрофическое поражение при Каликуте и гибель маршала Коутиньо в 1510 г. в известной мере стали расплатой за этот ложный вывод, сделанный из битвы за Кочин.
1. Osorio J. The History of the Portuguese during the Reigh of Emmanuel. L., 1752. Р.143.
2. Danvers F.C. The Portuguese in India, being the history of the rise and decline of their Eastern Empire. Vol.1. L., 1894. Р.94.
3. Subrahmanyam S. The Career and Legend of Vasco Da Gama. Cambridge University Press, 1997. Р. 230. Захваченные на этих судах грузы включали "ткани, гвоздику, бензоин, камфару и рис".
4. Ibid. По мнению английского историка Р.Уайтуэя, Судре подозревал, что туземцы нарочно хотят "сманить" его подальше от выгодного наблюдательного поста, где он мог издали высматривать и перехватывать мусульманские суда, идущие в Баб-эль-Мандебский пролив - именно этим и был обусловлен его отказ.
5. Так, Каштаньеда замечает: "Мне представляется, что гибель обоих братьев произошла из-за греха, который они совершили, не придя на помощь королю Кочина и оставив португальцев в той беде, в которой они оказались". (Subrahmanyam S. The Career and Legend..., р.234). Гибель братьев Судре в результате их собственного, мягко говоря, неблагоразумия, вызвала большой резонанс даже при лиссабонском дворе. В инструкциях Секейре в 1508 г. король Мануэл приводит ее в качестве назидательного примера, предупреждая командующего эскадрой "остерегаться штормов, днем и ночью бдительно следить за погодой и за местными людьми" (Ibid).
6. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.94.
7. Osorio J. The History..., р.149.
8. Subrahmanyam S. The Career and Legend..., р.232.
9. "Три четверти его войск, - пишет Белл, - были открыто или тайно ему враждебны". Bell A.F.B. Portuguese Portraits. Oxford, 1917. Р.83.
10. Osorio J. The History..., р.149.
11. Malekandathil P. Portuguese Cochin and the Maritime Trade of India 1500-1663. 2001, р.44 ff.
12. Уайтуэй пишет о двух попытках - 31 марта и 2 апреля.
13. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.96.
13. "Коронационный камень" владык Малабара находит параллели на другом конце индоарийского мира, в обществах, также сохранивших много архаических традиций, восходящих к общему индоевропейскому прошлому - кельтским Ирландии и Шотландии. Не подозревая об этом, саморин в точности повторил поступок английского короля Эдуарда I, который после покорения Шотландии в 1296 г. вывез в Лондон знаменитый Сконский камень, на котором короновались предыдущие шотландские монархи. Этот камень так и не был возвращен шотландцам, несмотря на неоднократные требования с их стороны, и до сих пор хранится у подножия трона в Вестминстерском дворце. Таковы интересные примеры сходства пережитков прошлого у народов, разделенных тысячекилометровыми расстояниями и проживающих едва ли не на разных краях континента.
14. Osorio J. The History..., р.163.
15. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.99.
16. Malekandathil P. Portuguese Cochin and the Maritime Trade of India 1500-1663. 2001, р.123.
17. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.101.
18. Rubie J.-P. Travel and Ethnology in the Renaissance: South India Through European Eyes, 1250-1625, рр.185-186.
19. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.102.
20. Ibid, р.103.
21. Bell A.F.B. Portuguese Portraits. Oxford, 1917. Р. 83.
22. Ibid.
23. Эти цифры кажутся преувеличенными. Помимо общего стремления португальских хронистов завышать силы врага, чтобы подчеркнуть славу победы над ним, в пользу меньшей оценки численности армии саморина говорит подсчет его войск, который приводит Осорио (Osorio J. The History..., р.183). Он пишет, что в состав каликутской армии входили контингенты следующих правителей: Танора - 4000 человек, Биспура и Кукуррама - 12000, Котугама - 18000, Куриги - 3000, и остальная часть армии, которой командовал Намбедарим, состояла из 12000 человек; если прибавить сюда 4000 человек на флоте, получается 53000. Следует учитывать также, что в любой индийской армии того времени, как и позднейшего, было множество нестроевых (обозников, слуг и т.д.), так что ее реальная численность могла быть еще меньше.
24. Whiteway R.S. The Rise of the Portuguese Power in India. Westminster, 1899. Р.33.
25. "Подобно многим варварским народам, они крайне мало сведущи в военном деле. Они не знают, как строить ряды и обращают мало внимания на команды своих офицеров. Они сражаются беспорядочной толпой, не соблюдая никакого строя или согласованности действий". Visscher J.K. Letters from Malabar. Madras, 1862. Р.125.
26. Ibid, р.124.
27. У наиров Малабра была еще одна черта, сближающая их именно с самураями - традиционный кодекс чести велел наирам, как и японским ронинам, не сумевшим защитить в бою своего господина, отомстить за его смерть или погибнуть самим в попытке сделать это. Характерный рассказ об этом см. у Уайтуэя: Whiteway R.S. The Rise..., р.95.
28. Visscher J.K. Letters..., р.125.
29. Whiteway R.S. The Rise..., р.97.
30. Osorio J. The History..., р.181.
31. Ibid, р.184.
32. Danvers F.C. The Portuguese in India..., р.108; Osorio J. The History..., р.190.