В 1492 г. Жуан Фернандиш, уроженец Азорских островов, по прозвищу "Лабрадор" от его занятий земледелием, и Педру Барселуш отправились в исследовательское плавание на север. Но так как они отсутствовали три года, то, вероятно, предприняли не одну, а несколько экспедиций. Мы не знаем, какие земли они посетили, но одной из них была Гренландия, как явствует из карты Кречмера от 1502 г. Пять лет спустя, вдохновленный открытиями Колумба, венецианец Джон Кабот отплыл из Бристоля в поисках страны пряностей, достиг Северной Америки у острова Кейп-Бретон, после чего направился на север вдоль побережья Ньюфаундленда. По возвращении он сообщил о том, что открыл страну Великого Хана, и заявил, что в следующем путешествии надеется открыть Сипангу, откуда происходили все пряности и драгоценные камни. Он получил пенсион от короля Генриха VII и обещал в следующем году оснастить флот, но перед тем, как отправиться во вторую экспедицию, он совершил поездку в Лиссабон, чтобы навербовать опытных моряков (1). Он встретил Жуана Фернандиша и узнал о его плавании в Гренландию, после чего, по-видимому, у него возникла идея направиться туда и проследовать вдоль ее побережья в Азию, вместо того, чтобы пересекать океан, как он сделал в предыдущий раз. Он убедил Фернандиша сопровождать его, и экспедиция покинула Англию в мае 1498 г. Достигнув восточного побережья Гренландии около мыса Фарвель, Кабот дал великому острову название Лабрадор, поскольку он впервые узнал о нем от Жуана Фернандиша. После того, как он проплыл оттуда некоторое расстояние на север, бунт экипажа заставил Кабота повернуть назад, и он взял курс на страну, известную нам теперь как Лабрадор, и проплыл на юг вдоль берега, посещенного в прошлом году, но не обнаружил ни городов, ни пряностей, и нехватка съестных припасов вынудила его вернуться.
Прием, оказанный Каботу королем и теми, кто выделил средства для экспедиции, по-видимому, был холодным, и нам неизвестно о какой-либо другой экспедиции в те края до 1501 г., и даже тогда она была не английской, а португальской. Тем временем Фернандиш вернулся в Португалию (2), вероятно, в конце 1498 г., чтобы рассказать о сделанных им открытиях. Хотя никаких следов страны пряностей не было обнаружено, казалось стОящим предпринять еще одну попытку, и 28 октября 1499 г. Фернандиш получил в дар от короля Мануэла любые острова, которые он сможет открыть в пределах португальской сферы, или, иными словами, разрешение заниматься исследованиями в северо-западном направлении. Он так и не воспользовался этим разрешением, но Гашпар Кортириал, представитель знатного семейства с Тейшейры, где жил Фернандиш, и человек с опытом навигации, попросил и получил аналогичный дар 12 мая 1500 г. Возможно, как считает доктор Уильямсон, он или слышал о притязаниях Кабота, что тот достиг Азии, и надеялся найти более короткий путь в страну пряностей, чем открытый да Гамой, или же предполагал, что земли, где побывал Кабот, находятся в португальской сфере. Как бы то ни было, он отплыл из Лиссабона следующим летом с двумя каравеллами, и после захода на Тейшейру взял курс на север, к восточному побережью Гренландии, вдоль которого плыл до конца июня, когда айсберги заставили его повернуть. Обогнув мыс Фарвель, он двинулся вдоль западного побережья, и на обоих берегах Гренландии дал названия многим пунктам, которые отмечены в атласе Ваш Дорадо и на других картах. Затем он вступил в контакт с эскимосами, бывшими, согласно Гоишу, "очень варварским и диким народом, почти во всем похожим на туземцев Бразилии, за исключением того, что их кожа была белого цвета, но у стариков из-за холода теряет свою белизну и приобретает коричневый оттенок. Они - люди среднего роста и очень подвижные, и меткие стрелки из лука. Они используют палки с обожженными на огне остриями вместо ассагаев, и когда метают их, то наносят такие же раны, как будто их наконечники сделаны из превосходной стали. Они одеваются в шкуры животных, которых много водится в их земле, и живут в пещерах в скалах и в хижинах; у них нет религии, но они придают больше значение знакам и предзнаменованиям. Они соблюдают брачный закон и очень ревнуют своих жён, подобно лопарям, которые также живут на севере между 70 и 75® северной широты, подчиняясь королям Норвегии и Швеции, которым платят дань" (3). Доктор Биггер полагает, что моряки достигли Суккертоппена, который назван на некоторых картах "бухтой Вехи", или даже продвинулись еще немного дальше на север, и что им снова преградили путь айсберги. Затем они отплыли прямо в Португалию, благополучно вернувшись в Лиссабон до конца года. Гоиш пишет, что Кортириал назвал землю "Гренландия" из-за ее зеленых деревьев, что едва ли кажется подходящим названием; во всяком случае, он решил вернуться туда и продолжить свои исследования.
В 1501 г. вместе со своим братом Мигелем он подготовил другую экспедицию, и 15 мая они вышли в море из Лиссабона и взяли курс на Гренландию. Согласно письму картографа Альберто Кантино, написанному 17 октября того же года после их возвращения, они не видели ни единого признака земли в течение четырех месяцев, но это - несомненная ошибка, и надо читать не "месяцев", а "недель". На пятой неделе плавания им встретилось несколько очень больших айсбергов, и испытывая потребность в питьевой воде, они пропыли вдоль них и пополнили ее запасы. Следуя своим курсом в течение еще одного или двух дней, исследователи обнаружили море, сплошь покрытое паковым льдом, и были вынуждены отказаться от идеи достичь своего пункта назначения. Затем они взяли курс на северо-запад поперек Дэвисова пролива, и, наконец, увидели большую и протяженную землю с большими реками, которая не могла быть островом. Это был фактически наш Лабрадор, и моряки дали название Пограничного мыса холму, который теперь называется Столовым холмом. Там они повернули на юг и проследовали вдоль берега, давая названия островам, мимо которых они проходили, до мыса Гаррисон, который они назвали мысом Формозо.
Далее члены экспедиции вошли и исследовали бухту Гамильтон, которая получила название Баия-де-лас-Гамас из-за пасшихся там северных оленей, тогда как другая бухта была названа в честь полярных медведей, которые бродили по ее берегам; теперь она известна как бухта Сэндвич. Они приняли бухту Хоук за реку, а в устье реки Алексис установили каменную колонну, и еще одну - дальше в бухте, названной гаванью Св. Франциска. Когда они сошли на берег, то обнаружили сосны большой высоты и обхвата, восхитительные плоды разного вида и обилие рыбы. Страна была густо населена и, согласно Кантино, португальские мореплаватели захватили в плен 60 мужчин и одну женщину, которых увезли с собой, тогда как венецианский дипломат Пьетро Паскуалиго, который описал экспедицию в двух письмах от 17 и 18 октября (4), сообщает, что 7 мужчин, женщин и детей уже были привезены в Лиссабон, и еще 50 ожидается со дня на день. У туземцев не было зерна, но они питались рыбой и охотничьей добычей, ибо земля изобиловала животными; упоминаются олени, волки, лисы и даже тигры, а соколы встречались везде. По пути на юг португальские моряки пересекли пролив, отделяющий от материка остров Бель-Иль, и назвали этот остров именем фрея Луиша, который, как предполагает доктор Биггер (5), был капелланом экспедиции. Теперь они находились у побережья Ньюфаундленда, и некоторые данные участниками экспедиции названия сохранились до наших дней, например, мыс Бонависта (Боа Вишта) и бухта Консенпсьон, и здесь или в бухте Плаценция в сентябре три корабля разделились, после того, как обследовали около 600 миль побережья. Гашпар, вероятно, отправился выяснить, соединяется ли, как он думал, эта земля с Антильскими островами, открытыми Колумбом, и с Землей Попугаев, или Бразилией, к которой пристал Кабрал по пути на Восток в 1500 г., в то время как другие два судна с индейцами на борту отплыли напрямую в Лиссабон, куда они прибыли в октябре.
Король Мануэл был весьма обрадован результатами путешествия, поскольку, так как новая земля находилась не очень далеко от Португалии, ее большие запасы строевого леса пригодились бы для строительства корабельных мачт, а туземцев можно было бы использовать в качестве рабов, и он намеревался отправить еще одну экспедицию в те же края. Индейцы произвели большое впечатление на португальцев и на Кантино с Паскуалиго, которые не видели других похожих на них людей. Кантино описывает их как более высоких, чем европейцы, с конечностями, пропорциональными их росту, и хорошо сложенных. Волосы мужчин были длинными и вьющимися, на лицах у них была татуировка в виде линий, а глаза - почти зелеными. Хотя и свирепые на вид, они были мягкими в поведении, много смеялись и проявляли большое удовольствие, но никто не мог понять их языка. Женщины были более привлекательными на вид, чем мужчины, и имели красивое тело и приятное выражение лица. Паскуалиго в целом соглашается с описанием туземцев Кантино, но сравнивает их с цыганами и пишет, что у них были неряшливые привычки. Их одежда была сделана из шкур разных животных, но, в основном, выдр, вывернутых мехом вовнутрь летом и наружу - зимой; и у них не было оружия или железа, но они использовали для любых работ острые камни, которые резали самые твердые материалы. Экспедиция привезла обломок шпаги, очевидно, сделанной в Италии, и мальчика-туземца с двумя серебряными кольцами в ушах, которые, по всей видимости, были венецианского происхождения; это были, вероятно, реликвии путешествия Кабота в 1497 г.
Когда прошло несколько месяцев, а Гашпар Кортириал так и не появился, начли опасаться, что он попал в беду, и его брат Мигел решил отправиться на его поиски; и письмом-патентом от 15 января 1502 г. король даровал ему любую новую "terrafirma" (материк) и острова, которые он откроет, в случае, если он не отыщет Гашпара, или если последний окажется умершим. 10 мая Мигел отплыл из Лиссабона с тремя кораблями и, вероятно, в июне достиг Ньюфаундленда, ибо он дал нашему Сент-Джону название реки Св. Иоанна, а день этого святого отмечается 24 июня. Там корабли разделились, разойдясь по разным направлениям в поисках Гашпара, и договорились встретиться снова 20 августа, возможно, в бухте Св. Иоанна. Один корабль направился на север в бухту Консепсьон, а другой в противоположном направлении, исследовав южное и западное побережье Ньюфаундленда вплоть до Коровьей Головы, и давая мысам, бухтам и рекам названия, которые сохранились на старинных картах. 20 августа эти два судна встретились на оговоренном месте, но Мигел с третьим кораблем так и не вернулся, и, прождав его некоторое время, его спутники вернулись в Португалию.
Король был сильно опечален исчезновением обоих братьев, из-за их личных качеств и того обстоятельства, что они были его воспитанниками, и в 1503 г. отправил на их поиски два судна, оснащенные за собственный счет. Старший брат, Васкуанеш (6), не мог поверить, что его братья погибли, и решил также отправиться на их поиски за собственный счет, но король не разрешил ему уйти в плавание, считая это необязательным. Два корабля, отправленные им самим, вернулись осенью, не найдя ни Гашпара, ни Мигела, чья гибель в том климатическом регионе Дальнего Севера, вероятно, должна предоставить материал для еще одной главы в "HistoriaTragico-Maririma", прозаической эпопее о кораблекрушениях. Они оставили свои имена на старых картах области Лабрадор, который долгое время называли "Землей Кортириалов", тогда как название "Лабрадор" первоначально, по-видимому, обозначало Гренландию. Как оно было перенесено с Гренландии на побережье Северной Америки, объяснил доктор Биггар.
Карта Канерио фиксирует результаты путешествия Гашпара Кортириала в Ньюфаундленд, на южной оконечности которого изображен португальский флаг, что нужно считать частью открытий, сделанных в ходе этого путешествия. На карте Кантино, которую он, как утверждается, вычертил по приказу короля Португалии, и на некоторых последующих картах Ньюфаундленд показан под названием "Лабрадор".
По возвращении да Гамы из Индии король Мануэл немедленно принял меры, чтобы извлечь выгоду из его открытий, и 9 марта 1500 г. Педру Алвариш Кабрал вышел в море из Лиссабона с большим флотом из 13 кораблей, на борту которых находились самые опытные кормчие и моряки того времени - Бартоломеу Диаш, Дуарте Пашеку, Николау Коэльо и другие, и снабженными всеми необходимыми припасами для 18-месячного плавания. Хотя первая часть данных Кабралу инструкций утрачена, есть все основания считать, что ему поручили пристать к побережью Бразилии, которая с того времени входит в маршрут кораблей, следующих в Индию, и совершить ее "официальное" открытие. Мы не знаем, когда и кем впервые была открыта Бразилия, но Роберт Торн датирует ее открытие периодом до 1491 г., что позволяет объяснить, почему Жуан II настоял на переносе разделительной линии дальше на запад; а в 1498 г. король Мануэл тайно отправил Дуарте Пашеку в том же направлении (7). Из-за соперничества с Испанией было неблагоразумно вступать в формальное владение Бразилией раньше, чем была достигнута Индия, значительно более важное "завоевание", и последний шаг по пути на Восток нельзя было безопасно сделать до урегулирования споров, произошедшего по Тордесильясскому договору.
В субботу 14 апреля, между 9 и 10 часами, экспедиция Кабрала оказалась посреди Канарских островов, и весь этот день дрейфовала в их виду, на расстоянии около 3 или 4 лиг. В воскресенье 22-го, около 10 часов, участники экспедиции увидели один их островов Зеленого Мыса - Сан-Николау, согласно кормчему Перо Эшколару. Следующей ночью Васко д`Атаиде с его кораблем отделился от остального флота, "хотя это нельзя было приписать ветреной или неблагоприятной погоде". Кабрал попытался найти то в одном, то в другом направлении, но судно д`Атаиде так и не появилось, поэтому флот продолжил идти своим курсом до вторника на Пасхальной неделе (21 апреля), когда морякам, находившимся в то время, по расчетам кормчего, в 660 лигах от острова, встретились некоторые признаки земли. Им попалось большое количество плававшей в море длинной травы, которую моряки называли "botelho", и другой, известной под названием "ослиный хвост". На следующее утро, в среду, моряки увидели птиц, называвшихся "fura-buchos", а вечером перед ними действительно предстала земля. Это была очень высокая круглая гора, к югу от которой находилась гряда других, более пологих гор, и равнинный берег с высокими деревьями. Кабрал назвал первую гору Пасхальной горой, а земле дал имя Истинного Креста (8). Когда было брошен лот, то оказалось, что глубина составляет 25 морских саженей, а на заходе солнца корабли стали на якорь примерно в 6 лигах от берега, где глубина равнялась 19 саженям, а дно было чистым. Там они простояли всю эту ночь, а утром в четверг с попутным ветром направились к суше; небольшие суда шли впереди остальной эскадры, постоянно промеряя глубину, которая уменьшилась с 17 до 9 морских саженей, пока они не оказались в полулиге от берега, где в 10 часов вечера все корабли стали на якорь перед устьем реки. Затем моряки увидели семь или восемь туземцев, идущих вдоль берега. Они спустили на воду шлюпки, и капитаны прибыли на флагман, чтобы посовещаться с Кабралом, который отправил Николау Коэльо в лодке исследовать реку. Как только он отплыл, на берегу группами по двое и по трое начали появляться туземцы, так что когда португальцы высадились, их было уже 18 или 20 человек. Все они были нагими, с коричневой кожей, держали в руках луки и стрелы и смело устремились к лодке. Но когда Коэльо знаками попросил их опустить луки, они положили их на землю. У него не было возможности долго задерживаться и вступать в общение с ними, потому что на море стал усиливаться прибой, но преподнес им три шапки, тогда как один из туземцев дал ему взамен головной убор из длинных перьев, увенчанный красными и коричневыми перьями, похожими на перья попугая, а другой - связку небольших белых бус. С этими подарками Коэльо вернулся на флот.
На следующую ночь сильный юго-западный ветер принес проливные дожди, и около 8 часов утра Кабрал, по совету его кормчих, приказал поднять якоря и отплыть, что и было сделано. Эскадра направилась вдоль берега на север, чтобы увидеть, не найдется ли какая-нибудь гавань, где корабли смогли бы встать на якорь и пополнить запасы воды. Небольшие суда получили указание держаться близко к суше, и если они найдут безопасную якорную стоянку для других, то должны были лечь в дрейф. Примерно через 10 лиг они пришли к рифу, за которым имелась хорошая гавань с широким входом, и они вошли в нее. Незадолго до захода солнца большие корабли опустили паруса в лиге от рифа и встали на якорь на глубине 11 морских саженей. По приказу капитана Афонсу Лопо, один из кормчих, отправился в шлюпке исследовать гавань и захватил в плен двух молодых туземцев, которые находились в каноэ, и привез их к Кабралу, оказавшему им радушный прием. У обоих туземцев была красно-коричневого цвета кожа, красивые лица и носы, они были хорошо сложены и совершенно нагие. У обоих из них были проткнуты нижние губы и в них вставлены длинные белые кости, толстые и заточенные с обоих концов. Эти кости были так умело вставлены, что не мешали разговаривать, есть или пить; волосы у туземцев были волнистыми, но частично подстрижены. Когда их привезли на борт флагмана, Кабрал принял их, сидя в кресле в роскошной одежде с расстеленным под его ногами ковром; на шее у него была большая золотая цепь, а офицеры и другие лица сидели на ковре. Были зажжены факелы и ввели туземцев, но они не проявили никаких знаков почтительности и не проявили желания вступить в разговор ни с капитаном, ни с его сопровождавшими, но один из них пристально посмотрел на цепь и указал рукой на берег, а затем на цепь, словно хотел сказать, что на суше имелось золото. Когда он увидел серебряный подсвечник, то сделал аналогичный жест. Туземцам показали овцу и курицу, но они не придали никакого значения первой и едва не испугались второй, и не хотели дотрагиваться до нее. Впоследствии им дали хлеб и вареную рыбу, конфет, мёд и фрукты, но они не ели почти ничего из них, а то, что попробовали, сразу выбрасывали. Они попробовали также на вкус вино и даже воду, которую им предложили, но не стали их пить, а только прополоскали обоими напитками рты. После этого они улеглись на ковре, как были, нагишом, но португальцы укрыли их ковром, на что с их стороны не последовало никаких возражений, и так они и спали.
Утром в субботу флот вошел в бухту и обнаружил такую большую и безопасную якорную стоянку, что она могла бы вместить более 200 кораблей. Кабрал отправил на берег Николау Коэльо и Бартоломеу Диаша с двумя туземцами, которым он подарил новые рубашки, красивые шапки, четки из белых бусин и несколько колокольчиков. Он также отправил Афонсу Рибейро, осужденного преступника, чтобы он присоединился к туземцам и узнал, каков их образ жизни. После высадки оба туземца отвели Рибейро к роще пальм, но они вскоре вернулись в сопровождении множества других аборигенов и, войдя в воду насколько могли, взяли бочонки, которые были в лодках у португальцев, наполнили их водой, а затем потребовали взамен кое-какие подарки. С ними не удалось наладить беседу, поскольку никто не понимал их речь, но получалось объясняться знаками. Они не разрешили Рибейро остаться у них, но возвратили его обратно вместе с подарками, который он хотел преподнести своему хозяину. Последний был старым и очень умным человеком; всё его тело было покрыто перьями, так что он выглядел словно пронзенный стрелами, как Св. Себастьян. После полудня португальские моряки занимались с лодок рыбной ловлей, но никто не съезжал на берег, кроме самого Кабрала с его капитанами.
В воскресенье после Пасхи последний решил высадиться на открытую им сушу и воздвигнул алтарь, на котором отслужил мессу фрей Энрике с помощью других флотских священников, и все прослушали ее с большим благоговением. Было развернуто знамя Христа, привезенное из Португалии, и наклонено в сторону лежащего на алтаре Евангелия, после чего священник произнес проповедь. Много туземцев наблюдало за церемонией, и когда началась проповедь, некоторые из них зазвонили в свои колокольчики и стали танцевать, а когда моряки садились в лодки, чтобы вернуться на корабли, огромная толпа аборигенов столпилась вокруг лодки Бартоломеу Диаша, показывая, что они уже избавились от всякого страха перед чужеземцами. Затем Кабрал созвал своих капитанов на совет, на котором было решено отправить весть об открытии королю Мануэлу на судне с припасами, чтобы он мог отправить другую экспедицию и более тщательно исследовать новую землю. Также договорились оставить на берегу еще двух осужденных преступников, но не увозить с собой туземцев, с той целью, чтобы осужденные смогли собрать больше сведений о стране, поэтому было бы нежелательно обижать ее жителей.
Когда португальцы снова высадились на берег, аборигены стали настолько дружественны к ним, что те и другие перемешались, и индейцы стали менять свои луки и стрелы на шапки или еще какие-либо вещи, которые им давали. Тела и ноги мужчин были выкрашены черной и красной красками и выглядели очень хорошо, и среди них было четыре или пять молодых женщин, так же раскрашенных и таких же обнаженных, что доказывало их невинность. У одного старика была так губок просверлена губа, что в отверстие можно было вставить большой палец, и он носил в нем зеленый камень, который Кабрал попросил его вынуть. Старик хотел положить его в рот капитану, что вызывало смех у присутствующих, и камень выменяли у него в качестве диковинки на шляпу. По этому случаю веселый парень по имени Диогу Диаш взял с собой волынщика с его трубами и начал танцевать с туземцами, чем привел их в восторг, и они умело ему вторили под звуки музыки, но вскоре были охвачены испугом и скопом убежали прочь, как стая птиц. Хотя они и были дикарями, они заботились о чистоте, и их тела были умащены маслом и были красивы.
На следующий день они показали, что вообще потеряли свою робость, поскольку они смешались с португальцами, обнимали их и мерялись ловкостью и силой, так что двадцать человек последних пошли с ними туда, где туземцы держали своих жён и детей, и принесли с собой много луков и головных уборов из зеленых и желтых перьев. В этот раз удалось их лучше разглядеть: все они были раскрашены, а губы - просверлены. Они использовали сок красных древесных ягод, чтобы окрашивать свою кожу, растирая их между пальцами, и чем больше кожа намокала, тем более красной она становилась; они полностью выбривали голову до ушей, а также брови и ресницы, а лбы расписывали черной краской. К ним снова были отправлены Рибейру и два других осужденных, и пошли в деревню из 9 или 10 домов, построенных из дерева и длиной с корпус флагмана, покрытых соломой, но не имевших внутренних перегородок. Внутри жилищ было много сетей или гамаков, в которых спали владельцы, а под ними они разводили костры, чтобы греться. В каждом доме было две двери, и в нем проживало 30 или 40 человек. Туземцы дали осужденным попробовать пищу, состоявшую из inhame (9) и других местных семян, но не разрешили остаться.
На следующий день португальские моряки сошли на берег, чтобы постирать свою одежду и нарубить дров, в чем им помогли туземцы. Два плотника сколотили большой крест, что вызвало огромный интерес у туземцев из-за железных инструментов, которые они применяли, ибо в стране не имелось железа и туземцы рубили дерево с помощью клинообразных камней, вставленных в рукоять. Кабрал снова отправил осужденных в деревню с инструкциями не возвращаться на суда, даже если бы им приказали сделать это. На следующий день, в среду, они возвратились, неся с собой зеленых попугаев (10) и других, черных птиц, похожих на галок, и с ними приплыли два туземца, которым разрешили подняться на борт корабля и дали поесть португальской пищи. В четверг, последний день апреля, португальцы снова высадились на сушу, чтобы привезти дрова и воду, и в этот день на берегу показалось около четырехсот туземцев. Они поели предложенную им пищу, и некоторые даже выпили вина, и охотно помогли принести дрова и положить их в лодке. Кабрал сказал, что было бы хорошо пойти к кресту, который был прислонен к дереву, росшему около реки, в готовности к установке на следующий день, в пятницу, и что его люди должны встать на колени перед ним и поцеловать его, чтобы туземцы могли увидеть, с каким благоговением португальцы к нему относятся. Так и было сделано, и 10 или 12 туземцам, которые присутствовали там, дали понять знаками, чтобы они сделали то же самое, и все они поцеловали крест.
Каминья, автор письма королю Мануэлу, которое мы цитируем (11), замечает, что туземцы казались такими невинными, что если бы они и португальцы могли понять друг друга, их легко можно было бы обратить в христианство, ибо у них, по-видимому, отсутствовала своя религия. Они не возделывали землю и не разводили скот, ибо у них не было быков, коров, коз, овец или кур, и они питались только inhame и земляными и древесными плодами. Несмотря на это, они были столь же крепкими и хорошо упитанными, как португальцы, которые питались зерном и овощами. В пятницу, 1 мая, последние снова сошли на берег со знаменем и, выстроившись процессией, двинулись к кресту, со священниками впереди, певшими духовные гимны, и после того, как был установлен крест с гербом Португалии и короля Мануэла, у его подножия была поставлен алтарь и отслужена месса. От 50 до 70 туземцев стояли на коленях, и при чтении Евангелия, когда португальцы стояли с воздетыми руками, они делали то же самое, пока чтение не завершилось, и при вознесении святых даров они преклонили колени и подняли руки, как португальцы, что было весьма поучительно для последних. Пока священник раздавал причастие, один из них, человек 50 или 55 лет, говорил со своими спутниками и указал сначала на алтарь, а затем на небо, "как будто в одобрение происходящего". Далее была произнесена проповедь, и когда она закончилась, Николау Коэльо принес много медных нательных крестов, и фрай Энрике, сидя у подножия креста, раздал по одному из них каждому туземцу, заставив их вначале поцеловать его и поднять в руке.
Земля с севера на юг, насколько было видно, казалась Каминье протянувшейся на расстояние от 20 до 25 лиг. Она была равнинной и густо поросла большими деревьями, и очень красива внутри. Металлов в ней не обнаружили, но воздух был приятным и умеренным, как в провинции Миньо, и изобиловала вода; но самым лучшим плодом, который от нее можно было получить, по мнению Каминьо, было спасение людских душ, и он писал королю, что это было главное семя, которое он должен посеять. Это письмо датировано 1 мая 1500 г. и написано в "Порту-Сегуру на Вашем острове Вера-Крус" (12), откуда следует, что автор полагал, что Бразилия - это большой остров. Но путешествия Дуарте Пашеку, Кабрала и Кортириалов еще в 1501 г. убедили португальцев, что они открыли новый континент, и что он простирается непрерывно от Ньюфаундленда до Бразилии (13). Они никогда не разделяли убеждения Колумба, что он составлял часть Азии. Дуарте Пашеку, писавший в 1505 г., неоднократно упоминает четвертую часть света, исследованную его соотечественниками.
Странно, что в письме королю Испании от 28 августа 1501 г. король Мануэл описывал прибытие Кабрала в Бразилию как новое открытие (14), но португальские историки вторили ему, и до самых недавних пор полагали, что так оно и было. Например, Барруш, следуя официальной версии, сообщает, что Кабрал, желая избежать области штилей у Гвинейского побережья, которые могли помешать его плаванию (15), взял курс в глубь океана, чтобы оказаться в состоянии обогнуть мыс Доброй Надежды, и после того, как следовал этим курсом в течение месяца, пристал 24 апреля к берегу другого континента, который большинство кормчих приняли за большой остров. Анонимный штурман, который описывает путешествие Кабрала, не пытается объяснить взятый им курс. Он только сообщает, что они не смогли выяснить, была ли открытая земля островом или материком, но склоняется к последнему мнению из-за ее размера.
Инструкции, данные Кабралу (16), как предполагается, были продиктованы Васко да Гамой, и, как мы видели, первый, отклонившись на запад, описал дугу после прохождения островов Зеленого Мыса, так же, как и его предшественник, но еще большего размера. Почти наверняка у него были приказы пристать к побережью Бразилии, хотя они носили конфиденциальный характер, и нам следует помнить, что на борту его эскадры находился Дуарте Пашеку, который раньше уже бывал в этой части Атлантики. Несмотря на то, что сообщает Барруш, во всем этом не может быть сомнения, ибо врач местре Жуан писал королю из Бразилии: "Что касается местоположения этой земли, то пусть Ваше Величество возьмет "mappamundi", принадлежавшую Перо Ваш Бисагуду, привезенную Вам, и там Вы сможете увидеть ее, но на этой карте не сказано, населена ли эта земля или нет. Это - старая "mappamundi", и там Ваше Высочество также увидит изображение Мины". Этот последний факт наводит на мысль, что упомянутая карта была составлена после 1471 г. (Видимо, ошибка, и следует читать "1481 г.", т.к. именно в этом году была основана Сан-Жоржи-да-Мина. См. выше. - Aspar), но не намного позже, так как в противном случае она едва ли могла быть названа старой (17). Либо местре Жуан ошибся в сделанном им отождествлении, либо Бразилия была открыта почти за 30 лет до того, как ее достиг Кабрал, а не незадолго до 1494 г., как утверждает Торн. Поскольку Кабрал отклонился дальше от своего курса, чем ему нужно было сделать, если бы он хотел только избежать зоны штилей Гвинейского залива и поймать попутный ветер, чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды, некоторые современные авторы предполагают, что он был унесен на запад штормом или течениями, тогда как другие выдвигают гипотезы о навигационной ошибке. Но в письмах Жуана и Каминьи нет никаких сведений, которые могли бы подтвердить первые две гипотезы, тогда как третья - самая маловероятная, усчитывая, что на флоте Кабрала находились Диаш и Коэльо - два опытных штурмана, которые уже плавали этим маршрутом раньше.
Вследствие известия, которое Кабрал также послал на родину прежде, чем отплыть из Бразилии на Восток, и, возможно, предложения Каминьи, король Мануэл решил исследовать новооткрытый берег в политических и коммерческих целях, и первая экспедиция под командованием Андре Гонсалвиша, о чьем роде деятельности ничего не известно, была отправлена туда в 1500 г. В 1501 г. состоялась другая, которую Антонио Гальван, единственный из португальских историков XVI в., описывает следующим образом: "В том же году, 1501-м, в месяце мае три корабля отплыли из Лиссабона по приказу короля Мануэла, чтобы открыть побережье Бразилии, и они прошли мимо Канарских островов и оттуда до Зеленого мыса и пополнили запасы продовольствия в Бесегиче (18). После пересечения экватора они подошли к побережью Бразилии на 5® (южной) широты и следовала вдоль него, пока не достигла 32® (южной широты), более или менее, согласно сделанной ими оценке, и затем в апреле они повернули назад из-за холода и штормов. Это открытие и путешествие заняло у них 15 месяцев, и они вернулись в Лиссабон в начале сентября" (19).
БОльшая часть бразильского побережья от мыса Св. Рока до Риу-Гранди-ду-Сул была, таким образом, исследована впервые; но, несмотря на значение путешествия, Гальван посвящает ему только один параграф, как и плаванию братьев Кортириалов, хотя он, вопреки своей обычной манере изложения, не называет имени командующего экспедицией. Его утверждение, что моряки достигли 32® ю.ш., а затем повернули обратно из-за холода и штормов - загадочно, ибо на такой широте последние представляют собой неестественные явления, и если он говорит правду, можно только предположить, что участники экспедиции столкнулись с ними после того, как отошли от берега и направились на юг, в океан; почему был взят такой курс - неясно.
Имя Америго Веспуччи не упоминается ни в старых португальских хрониках, ни, насколько нам известно, в тысячах современных той эпохе документах, хранящихся в национальных архивах Торре ду Томбу. Но есть все основания считать, что он находился в составе этой экспедиции, и что она была третьим из его предполагаемых четырех путешествий. Один из недавних ученых, профессор Магначи (20), сократил их количество до двух, а именно: путешествия 1499 г., вероятно, совершенного вместе с Алонсо де Охедой, хотя Веспуччи не называет его имени, и путешествия 1501 г. По мнению профессора, и "MundusNovus", и письма к Содерини были подлогом, направленным на то, чтобы привлечь внимание большинства читателей этих письменных отчетов. Он утверждает, что единственным произведением, вышедшим из-под пера Веспуччи, которые относятся к его путешествиям - это три его письма Лоренцо ди Пьефранческо ди Медичи. Это - известные письма, и они содержат крайне мало географических подробностей, несомненно, поскольку автор заботился о том, чтобы не выдавать своих профессиональных секретов. В отчете о путешествии 1501 г., содержащем описание бразильского побережья и образа жизни туземцев, которое в определенной степени совпадает с сообщением Каминьи, говорится, что экспедиция следовала вдоль побережья на протяжении десяти месяцев, открыв за это время 800 лиг, и дошла до 50® ю.ш., что позволяет объяснить холод, упомянутый Гальваном (21). Но карты Канерио и Кантино, которые отображают результаты экспедиции и отмечают посещенные места, опровергают утверждение Веспуччи и скорее свидетельствуют в пользу слов Гальвана.
Если, как предполагают, экспедицию возглавлял лиссабонский капиталист Фернан де Норонья, "новый христианин" или обращенный иудей, экспедиция вполне могла преследовать коммерческие цели (22). Некоторые авторы придерживаются мнения, что ее основная цель состояла в том, чтобы выяснить, является ли Бразилия материком, и отыскать более короткий путь в страны пряностей, чем открытый да Гамой, через пролив или вокруг южноамериканского континента; испанцы хотели найти его, поскольку открытые ими земли не приносили никакой пользы, а португальцы могли желать опередить их.
Качество, в котором Веспуччи совершил это плавание, является столь же неопределенным, как и причины, по которым король Мануэл якобы пригласил его участвовать в экспедиции. Хотя впоследствии он стал главным кормчим Испании, он начал жизненный путь в качестве купца, впервые отправившись в море уже в среднем возрасте, и все еще был агентом дома Медичи, поэтому кажется вероятным, что его наняли для изучения коммерческих перспектив новой земли. И опыт, приобретенный им у Охеды, с которым они плавали у побережья Венесуэлы, и его деловые навыки должны были послужить ему рекомендацией. В своем письме с описанием путешествия 1499 г. (23) Веспуччи утверждает, что король Испании снарядил для него три судна, чтобы совершить еще одно исследовательское путешествие, и что он надеялся открыть остров Тапробана (Цейлон) в Индийских морях. Синьор Магначи предполагает, что король Мануэл отправил его в экспедицию, возможно, с той целью, чтобы помешать состояться этому путешествию под флагом страны-соперницы. Как бы там ни было, нет сомнений, что если бы королю просто потребовался космограф, он нашел бы среди своих подданных людей, посвятивших всю жизнь научным исследованиям, и не имел необходимости прибегать к услугам иностранца и относительного любителя.
По возвращении экспедиции 1501 г. король Мануэл решил передать торговлю с новой страной на откуп синдикату "новых христиан", с которым был связан Фернан де Норонья. Условия сделки заключались в том, что компания должна была поставить 6 кораблей, открывать 300 лиг береговой линии ежегодно, построить форт и доставлять 20 000 центнеров красильного дерева. В выполнение этого контракта в 1503 г. отправилась экспедиция под командованием Гонсало Коэльо, которая проследовала вдоль бразильского побережья до Рио-де-Кампанеа и была упомянута Гоишем в единственном параграфе (24). Четыре корабля погибли, но два других вернулись с грузом красильного дерева, обезьян и попугаев. Фернан де Норонья, по-видимому, сопровождал Коэльо и открыл остров, названный его именем (25), а о другом достижении, строительстве форта на мысе Фриу, рассказывается в описании четвертого путешествия Веспуччи, но теперь, как правило, считается, что он не делал этого. Когда Веспуччи вернулся в Лиссабон в июле 1502 г., он уверяет, что ожидал в течение некоторого времени, чтобы узнать, не понадобятся ли королю и дальше его услуги, после чего снова поступил на испанскую службу. Синьор Магначи пытается объяснить его временный уход с испанской службы, предполагая, что у него было на это разрешение с целью получить сведения о планах конкурентов. Он был, фактически, шпионом, и его нелестные замечания о португальских капитанах и кормчих позволяют придти к выводу, что они неохотно делились с ним навигационными знаниями, которыми он якобы обладал.
Когда срок контракта 1502 г. истек, торговля с Бразилией была открыта для всех желающих, и ее часто стали посещать частные авантюристы (26), как французы, так и португальцы, хотя лишь о немногих из них сохранились хоть какие-то сведения; и последние также плавали в Испанскую Америку, как свидетельствует Хуан де ла Коса и другие. Наконец, в 1519 г. Фернан де Магеллан, величайший из мореплавателей благодаря совершенному им подвигу, прошел этим путем во главе экспедиции, которая впервые совершила кругосветное плавание. Спланированная португальскими картографами и космографами и руководимая португальскими кормчими, она стала логическим следствием усилий, претворявшихся в жизнь со времен принца Генриха, и доказала их преимущества в качестве навигаторов. Примерно через Ў столетия его примеру последовал Дрейк, который с помощью португальских морских карт и указаний португальского шкипера повторил достижение Магеллана, но в менее сложных условиях.
Мы должны теперь вернуться к путешествию Кабрала (27). Он покинул побережье Бразилии 2 мая, и во время перехода через Атлантику к мысу Доброй Надежды его флот был застигнут внезапно налетевшим штормом. Четыре корабля пошли ко дну со всеми находившимися на борту, в том числе каравелла Бартоломеу Диаша. Дальше погода была очень плохой, и шторм продолжался 20 дней, в течение которых корабли должны были идти с зарифленными парусами, и когда 16 июля они подошли к Софале, остальные 6 были так повреждены, что им "было бы сподручнее вернуться в королевство, если бы это удалось, чем завоевать другие". Они достигли Мозамбика 20-го, а Килвы - 26 июля, но ни в том, ни в другом месте не смогли завязать торговлю с местным населением, и в последнем их приняли за пиратов. В Малинди, однако, они встретили теплый прием и взяли на борт гуджаратского лоцмана, который провел эскадру через Индийский океан. 22 августа португальский флот бросил якорь у острова Анджадива, где моряки провели 15 дней, пополняя запасы дров и воды, и там члены экипажей исповедались и получили Святое Причастие. Наконец, 13 сентября они достигли Каликута, после 6 месяцев плавания, что составляло обычную продолжительность морского пути в Индию, даже когда корабли не совершали захода в Бразилию и не сталкивались ни со штормами, ни с авариями. На борту эскадры находились Монсаид и индусы-заложники, которых увез да Гама. После получения заложников Кабрал высадился и добился аудиенции у саморина, передав ему подарки от короля Мануэла, которые были более ценными, чем те, что привез да Гама. Но после трехмесячной стоянки в Каликуте он сумел нагрузить индийскими товарами только два из своих кораблей, из-за препятствий, которые ему чинили мусульманские купцы. В ответ на его жалобу саморин объявил, что мавританские суда должны дождаться, пока португальцы не завершат свою погрузку, и что если мусульмане не подчинятся этому приказу, Кабрал может захватить их и своими глазами увидеть, находятся ли на их борту пряности. 16 декабря мавританские судно отплыло с грузом пряностей, после чего Кабрал захватил его, в результате чего толпа из 3000 мавров, очевидно, с разрешения саморина, напала на факторию, которую последний основал на берегу, и убила фактора Айриша Корреа и 50 его подчиненных. Тогда Кабрал захватил десять мавританских судов и перебил их экипажи, присвоил грузы и обстрелял из пушек город. Затем он направился в Кочин и Каннанор, где загрузил остальную часть своих кораблей, и в июле 1501 г. прибыл в Лиссабон с шестью судами, - всё, что осталось от тринадцати, с которыми он отплыл. Тем не менее стоимость привезенных Кабралом товаров сполна окупила затраты на снаряжение всего флота, и он приобрел славу первого человека, совершившего плавание из Южной Америки в Индию. Его действия в Каликуте подверглись жесткой критике со стороны некоторых авторов; но хотя у него были приказы не мешать мавританским судам в Каликуте, при встрече с ними в море он должен был захватить их и причинить весь возможный ущерб маврам, как расе, с которыми у португальцев была традиционная вражда, и поскольку такими действиями он бы сослужил большую службу Богу (28).
Король Мануэл ранее решил ежегодно отправлять флот на Восток в марте месяце - подходящее время для того, чтобы поймать благоприятный ветер в Индийском океане, и еще до возвращении Кабрала он послал в Индию Жуана да Нову с 4 судами (одно из которых принадлежало флорентийскому купцу), которые вернулись в октябре 1502 г. с грузом пряностей, и открыв по пути остров Св. Елены. После ознакомления с опытом Квбрала в Каликуте мнения в королевском совете разделились относительно целесообразности восточных авантюр, но возможность распространения христианства, наряду с большим доходом, который можно было извлечь из торговли с Востоком, побудили большинство советников проголосовать за более настойчивую политику, и так как да Гама встретился с ярой враждебностью мавров (29) во время своего путешествия в Индию и в самой Индии, и нападение на людей Кабрала произошло с той же стороны, казалось необходимым проучить их, если Португалия намеревалась продолжать торговлю. С этой целью на Восток в феврале 1502 г. был снова отправлен да Гама с большим флотом из пятнадцати кораблей, вслед за которыми в апреле отплыли еще пять под командованием Эштевана да Гамы, позже присоединившиеся к основной части эскадры (30). Большинство кораблей должны были взять на борт груз пряностей и вернуться, но эскадра под началом Висенте Судре должна была остаться в Индийском океане, чтобы защищать фактории, уже основанные в Кочине и Каннаноре, и перехватывать мусульманские торговые суда, направляющиеся в Красное море. На обратном пути да Гама добился от султана Килвы уплаты дани в 2000 миткалей золота (около 890 фунтов стерлингов); из этого золота король Мануэл приказал изготовить для церкви Жеронимуш в Белене дарохранительницу, которая считается шедевром ювелирного искусства. Кроме того, да Гама обрушил жестокую месть на наследственных неприятелей своих соотечественников - сжег встречное им судно, которое шло из Мекки с мусульманами на борту, пощадив лишь нескольких детей. Прибыв в Индию, он объявил войну Каликуту, подверг город бомбардировке и уничтожил флот, высланный против него. Акты устрашения, совершенные да Гамой и некоторыми из его преемников, можно, помимо характерной для того времени жестокости и жажды мести, объяснить тем, что португальцы были всего лишь горстью людей на расстоянии года плавания от родины, среди сотен тысяч фактических и потенциальных противников. Вероятно, они считали, что должны были внушать страх ради собственной безопасности. Но так как их целью была торговля, португальцы стремились, где это было возможно, установить торговые отношения с туземцами мирными средствами, и, следовательно, до нас дошло множество договоров, опубликованных Бейкером в его 14-томном собрании (31).
В 1503 г. на Восток отплыло три отдельных эскадры, одной из которых командовал Афонсу де Албукерки, а другой - его кузен Франсишку, а в 1504 г. в море с 13 судами вышел Лопо Суариш де Менезиш. Албукерки прибыл как раз вовремя, чтобы спасти союзника Португалии, раджу Кочина, чье государство было захвачено саморином в наказание за то, что он стал другом португальцев. Они построили деревянный форт и оставили в нем гарнизон, чтобы охранять факторию и защищать своего союзника. Это было первым шагом к господству, и как только португальская эскадра отплыла на родину, события оправдали их действия, ибо саморин вернулся. Дуарте Пашеку, который был оставлен во главе гарнизона, с небольшими силами победил его в семи сражениях у бродов Кочина, и обратил также в бегство большой флот Каликута. Тем самым он настолько вознес престиж своих соотечественников в Южной Индии, что местные князья наперебой проявляли желание торговать и заключать союзы с ними, тогда как сам Пашеку был удостоен герба от раджи Кочина, а на родине - имени лузитанского Ахилла. Еще в 1501 г. пряности из Лиссабона была доставлены в Антверпен, и вскоре после этого ведущие итальянские и немецкие фирмы, торговавшие медью, которая была необходима для обмена на индийские товары, основали свои фактории в Лиссабоне. Венеция осознала угрозу, которую представляло открытие нового пути на Восток для ее гегемонии, и отправила в Лиссабон ряд тайных агентов, чьи донесения освещают происходившую коммерческую революцию. Республика также направила посланников к султану Египта, чьи интересы столь же сильно пострадали от падения таможенных сборов за провоз пряностей через его владения, чтобы побудить его принять меры самообороны. В результате султан пригрозил, что уничтожит Святые места в Палестине, если португальцы не прекратят своих плаваний в Индию, и Фра Мауро, настоятель монастыря Святой Екатерины на горе Синай, совершил поездку в Рим и попытался уговорить папу запретить португальцам эти путешествия. Вести об этой миссии и ее цели дошли до короля Мануэла где-то в 1504 г., но вместо того, чтобы испугаться угрозы, он решил, в согласии со своими советниками, отправить на Восток большой и постоянный флот под командованием военачальника высокого ранга. Так как его цель отныне заключалась не менее чем в установлении монополии на торговлю пряностями, он понимал, что должен вступить в борьбу не только с мусульманами в Индии, но и с их единоверцами и естественными союзниками - египтянами и турками, или "румами" (32), последние из которых были подданными величайшей военной державы в мире; и когда Фра Мауро прибыл в Лиссабон в июне 1505 г., чтобы просить его об изменении своей политики, экспедиция уже была отправлена. Король назначил ее главнокомандующим дона Франсишку де Алмейду, видного представителя знатной семьи, который вышел в море в марте того же года с 22 кораблями, на борту которых находились 2500 человек, из них 1500 солдат; и, как и флот Кабрала, его эскадра включала иностранные торговые суда, на этот раз принадлежавшие немецким торговым домам Фуггеров, Вельзеров и др. По пути Алмейда разработал план основания цитадели на восточноафриканском побережье, чтобы охранять путь в Индию. Его предшественники заключали договоры с местными султанами, или, самое большее, заставили их признать португальский сюзеренитет, но он основал форт в Килве, "настолько мощный, что он оказался бы не по зубам даже королю Франции", и захватил Момбасу. По прибытии в Индию он принял титул вице-короля и сделал своей резиденцией Кочин; он усилил форт каменными стенами и построил другие форты на Анджадиве и в Каннаноре. Он также воевал против Каликута и отправил сына Лореншу подвергнуть пушечному обстрелу Куилон, где мусульмане убили фактора и его людей, а затем на Цейлон, чтобы открыть торговлю пряностями. Это было первое посещение португальцами острова, над которым они впоследствии господствовали - до изгнания голландцами полтора века спустя.
Дружеские отношения, установленные предшественниками Алмейды с раджами Кочина и Каннанора, позволили португальцам получать весь перец, который они могли погрузить на корабли, в этих портах, тогда как все мусульманские суда, встречавшиеся в море без разрешения от них, захватывались, и Лиссабон быстро заменил Венецию в качестве рынка для восточных товаров. В их число входили следующие пряности: перец, имбирь, корица, мускатный цвет, мускатный орех и гвоздика; в то же время главными лекарственными снадобьями были красное сандаловое дерево, "verzin" (бразильское дерево), полынь, мастика, народ, бура, камфара, ревень, алоэ, мускус и циветин. В 1504 г. португальские суда доставили большой груз пряностей в Фалмут, но главным распределительным центром в Северной Европе была фактория в Антверпене (33), основанная Жуаном II и знаменитая в истории торговли. Согласно Дуарте Пашеку, ежегодно из Индии поступало около 30 000 центнеров лекарств и пряностей. Поскольку король Мануэл не прислушался к призыву Фра Мауро, хотя и поддержанному папой, султан Египта решил прибегнуть к помощи оружия, и в начале 1507 г. его флот, укомплектованный левантинцами и турками, направился к берегам Индии, чтобы изгнать европейских захватчиков, и в марте 1508 г. он разгромил эскадру сына вице-короля у Чаула. Не просто репутация, но и само существование португальцев зависело от нанесения эффективного контрудара, и хотя к египетскому флоту присоединилось свыше 100 индийских судов, когда Алмейда встретился с силами союзников у Диу 3 февраля всего с 19 кораблями, он одержал над ними полную победу; это была одна из решающих битв в азиатской истории, и впредь на протяжении столетия господство над Индийским океаном оставалось в руках португальцев.
Уже в 1506 г. Триштан да Кунья проплыл вдоль побережья Мадагаскара и завладел арабским фортом на острове Сокотра, чтобы препятствовать судам входить и выходить из Красного моря. Но вскоре было обнаружено, что настоящим ключом к нему был Аден, и этот форпост был покинут. Афонсу де Албукерки, который сопровождал да Кунью, командуя отдельной эскадрой, завоевал Ормуз, доминировавший над Персидским заливом, и в конце 1509 г. сменил Алмейду в должности губернатора Индии. За шесть лет своего правления он поставил португальскую гегемонию на Востоке на прочную основу. В 1510 г. он взял Гоа, впоследствии известный под названием "Золотого" из-за своего богатства, и сделал его столицей португальских владений в Индии, а в 1511 г. захватил Малакку, впервые посещенную Диогу Лопишем де Секейрой в 1509 г., чтобы установить контроль над узким проливом, через который поступали на Запад товары с Дальнего Востока. Оттуда он установил связи с Явой, Сиамом, Пегу и Кохинхиной и обменялся посольствами с шахом Персии Исмаилом, тогда как царица Абиссинии Елена искала его дружбы. Он не смог захватить Аден, но навел такой страх на султана Египта, который никогда не видел вражеского флота в своих водах, что в дальнейшем тот оставался в обороне. Албукерки называл это "величайшим ударом по дому Магомета за столетия".
К моменту своей смерти в 1515 г. он заложил основания европейского суверенитета на Востоке, и его деятельность имеет особое значение в мировой истории, поскольку португальцы после преодоления того страха перед неизвестными морями, которые отделяли Европу от Азии, установили образец, которому с некоторыми вариациями следовали их преемники. Вначале у них не было никаких планов устанавливать политическое владычество. Как впоследствии голландцам и англичанам, оно было навязано им в попытках открыть законную торговлю. Но если голландцы и англичане преследовали только коммерческие цели, то португальские монархи были также крестоносцами и проповедниками Евангелия. Они пытались продолжать на Востоке ту войну против неверных, которую веками вели на Западе, и распространять христианство. Под знаменем "Quinas", которое отображало символ искупления, отправленные ими миссионеры основали общины туземных христиан, которые до сих пор существуют на Малабарском побережье и на Цейлоне, а в Японии Церковь, хотя и уничтоженная обрушившимися на нее гонениями, обзавелась мучениками, не уступавшими по героизму тем, кто прославил Рим при цезарях. Но распространение христианства, связанное с именем Св. Франциска Ксаверия, началось только в правление Жуана III; время короля Мануэла было эпохой строительства империи и торговли, великим проводником которой был Албукерки. Его предшественники требовали, чтобы каждое туземное судное имело выданный португальскими властями пропуск. Он ужесточил это требование, но не выдавал пропусков для плавания в Красное море. Но суше Албукерки основал свое господство на четырех опорах: прямом правлении над главными торговыми центрами - Ормузом, Малаккой и Гоа, последний являлся краеугольным камнем всей системы; крепостях в стратегических пунктах на восточном побережье Африки и Индии, исполнявших роль военно-морских баз и защищавших фактории; там, где крепости невозможно было построить, установлении сюзеренитета над туземными правителями, платившими дань королю Португалии; и, наконец, колонизации территории Гоа посредством браков между португальцами и туземными женщинами.
Албукерки наделся этой политикой стимулировать своих соотечественников оседать и формировать лояльное население. Так как было невозможно посылать белых женщин в Индию, его политика смешанных браков казалась единственным выходом из положения, и ей способствовало то обстоятельство, что португальцы не испытывали предубеждения против смешения своей крови с туземцами. Они уже поступали так на родине с африканцами, привезенными в Португалию ранними мореплавателями. Албукерки не мог удержать своих офицеров на Востоке, но хотел оставить там группу ремесленников, солдат, и, в особенности, артиллеристов, ибо его могущество зависело, помимо личной доблести, от артиллерии. После окончательного завоевания Гоа он поженил несколько сот своих людей на туземках, по большей части вдовах убитых мусульман. Он был посаженным отцом на свадьбах и, как говорят, даже проводил сами обряды венчания, и наделял новобрачных приданым. Было много кандидатов, желавших заключить такие брачные союзы, но, согласно его собственным утверждениям, он тщательно отбирал их и разрешал вступать в супружество только мужчинам, обладавшим хорошим характером и успевшими хорошо зарекомендовать себя по службе. Кажется, однако, что первыми из них были осужденные преступники, что заставило фидалгуш смеяться над ним. Они говорили, что христианская община, которая была целью Албукерки, никак не могла быть создана такими средствами. Но они ошибались, поскольку Барруш отмечает, что в его время первые поселенцы острова Сан-Томе, а впоследствии - первые колонисты Австралии принадлежали к тому же общественному классу.
Смешанное потомство, появлявшееся от таких союзов, имело тенденцию к вырождению и не обладало мужеством европейцев. Дети, избалованные своими родителями, становились взрослыми с дурными привычками, и, согласно Корреа, Албукерки напоминал, что их надо отправлять в Португалию на обучение в возрасте 12 лет, и возвращать только в 25. В то же время некоторые из этих полукровок отличались на гражданских и военных должностях, и ввиду небольшого населения Португалии и оттока ее жителей в поселения, разбросанные по столь многие регионы земного шара, ее господство на Востоке едва ли можно было удержать каким-либо другим способом.
В округе Гоа проживало большое туземное население, которое нельзя было изгнать и которое нуждалось в управлении. Албукерки лично управлял городом, основав в нем сенат, созданный по образцу лиссабонского, первый на Востоке, но доверил отправление правосудия и управление финансами представителям туземцев. Он уважал восточные обычаи, за исключением жестокой практики "сати", которую он сразу упразднил, тогда как англичане терпели ее еще длительное время после установления своего эффективного правления. Он сохранил древние деревенские общины, неотъемлемую часть индийской жизни, и после его смерти была составлена кадастровая опись, служившая справочником для будущих администраторов. Он использовал индусских писцов, не только в службе сбора налогов, но и в факториях, и открыл школы для обучения туземных детей португальскому языку. Язык завоевателей стал "linguafranca" (зд. языком межнационального общения. - Aspar) по всему Востоку, и, хотя и сильно испорченный, до сих пор остается в употреблении в некоторых местностях, а португальские имена можно встретить повсеместно. Голландцы, которые правили приблизительно столь же долго, не оставили после себя никаких следов такого рода.
Величайшие трудности, с которыми должен был справиться Албукерки, носили финансовый характер, ибо основанное им колониальное владение оказалось убыточным, и хотя король Мануэл получал с Востока чистый доход в миллион крузаду, он был не в состоянии вернуть назад сколько-нибудь значительную его часть. Оснащение ежегодных флотов, замена кораблей, потерпевших кораблекрушение, и содержание крепостей в Марокко были тяжелым бременем для казны, и, кроме того, король щедро расходовал средства на строительные проекты, посольства и пенсионы знати. Всего перечисленного достаточно, чтобы получить представление о его затруднениях, и хотя торговля пряностями была королевской монополией, у него не было достаточного капитала, чтобы успешно управлять коммерческим предприятием такой величины.
Когда мы читаем о военных успехах в сражениях на суше и на море, достигнутых Албукерки с немногочисленными судами и войсками, силы которых никогда не превышали 4000 европейцев, а обычно составляли только половину от этого числа, которым противостояли намного превосходившие силы, естественно желание узнать, как же были одержаны эти победы, особенно в связи с тем, что некоторые его противники, например, турки, были превосходными солдатами. Ответ следует искать в моральном превосходстве белого человека, в уверенности в своих силах и безрассудной отваге конкистадоров, также как в их доспехах, более прочных кораблях и лучшей, хотя и не такой многочисленной артиллерии. В морских сражениях перевес был на стороне португальцев, так как их суда специально строили для долгого путешествия вокруг мыса Доброй Надежды с его штормовыми ветрами, тогда как суда их противников обычно строились для пересечения Индийского океана с попутным ветром и для навигации в спокойных водах Красного моря и Персидского залива. Кроме того, португальцы были лучшими моряками. Они чувствовали себя в шторме как в своей стихии, тогда как турки и левантинцы, которые обучались морскому ремеслу в Средиземном море и, кроме того, больше доверяли галерам, чем парусникам, сильно страдали во время муссонов. Как правило, и португальские пушкари были более умелыми, чем их соперники. На суше, хотя противоборствующие стороны находились в более равных условиях, мушкеты и арбалеты португальцев, когда сражение носило дистанционный характер, оказывали более убийственный эффект, чем луки, а в рукопашных схватках несколько рыцарей верхом на лошадях благодаря своему неистовому натиску, страху, который они внушали, и своим мечам и доспехам могли обратить в бегство большие массы туземной пехоты. Поражения, которые терпел Албукерки, были следствием нехватки личного состава или недисциплинированности и взаимного соперничества, распространенных изъянов среди португальцев.
Наконец, и в основном, успехи Албукерки следует приписать его собственной личности. Когда он стал губернатором Индии, то был уже сравнительно пожилым человеком по меркам той эпохи и того климата, но его далеко идущие планы сопровождались волевым характером и упорством в достижении цели, которыми лишь немногие предводители обладали в равной степени. И хотя он был человеком чрезмерно вспыльчивым и порой жестоким, он стремился исправлять любую допущенную им несправедливость, держал слово, данное врагу, и его уважали даже мусульмане, которых он терпеть не мог. У него был талант по части гражданской администрации, а также по части войны, в то время как в сфере дипломатии он мог бить уроженцев Востока их собственным оружием. В первой он разработал методы, некоторые из которых до сих пор используют британцы; во второй его достижения говорят сами за себя; в то время как в третьей он ловко играл на противоречиях соперничавших вероучений и туземных правителей к собственной выгоде и руководствовался принципом "divideetimpera" ("разделяй и властвуй" (лат.)).
Империя, основанная Албукерки, состояла из господства над океаном, берега которого были усеяны крепостями, образуя огромную дугу от побережья Восточной Африки до Молукк, и его преемники всего лишь продолжали политику, основу которой он сформулировал. Менее чем через полтора века после его смерти в 1515 г. эта империя распалась. Но то, что она смогла продержаться так долго против мусульманского мира, было, по словам сэра Уильяма Хантера, величайшей славой для нее и для христианства. Мы можем сказать вместе с адмиралом Баллардом, что имя Албукерки до сих остается величайшим не только в истории португальцев на Востоке, но и в анналах Индийского океана. Его капитаны и люди также заслуживают упоминания, ибо, снова цитируя Хантера, достижения португальцев на Востоке сделали бы честь великой державе, а когда их осуществило небольшое королевство, они выглядят похожими на авантюрный роман.
После завоевания Малакки в 1511 г. Албукерки отправил эскадру из трех кораблей под командованием Антониу д`Абреу и Франсишку Серрано, друга Магеллана, для исследования Молукк. Они посетили Яву и Амбоину, установив падраны на каждом острове, и Абреу взял на борт груз мускатных орехов, фруктов и гвоздики на Банде, но плохая погода помешала ему достичь Северных островов. Серрано во время плавания к архипелагу Банда потерпел крушение на необитаемом острове, но был спасен туземцами и доставлен на лодке на Тернате, где занял высокое положение благодаря помощи, которую оказал султану в войнах с соперничавшим правителем Тидоре. Он направил Магеллану подробное описание островов Пряностей, говоря, что он открыл Новый Свет, больший и более богатый, чем тот, что открыл Васко да Гама, и полученная таким образом информация была величайшим подспорьем для Магеллана в его усилиях убедить испанское правительство снарядить экспедицию, которая совершила первое кругосветное путешествие.
Когда новости об этом открытии дошли до Пиренейского полуострова, то поползли слухи, что острова Пряностей находятся в испанской сфере, и осенью 1512 г. король Фердинанд заговорил об отправке флота, чтобы вступить во владение ими. Об этом узнал король Мануэл и решил заручиться поддержкой своих притязаний на Молукки со стороны папы, и весной 1513 г. отправил в Рим Триштана да Кунью, чтобы засвидетельствовать свое почтение Льву Х и повергнуть добычу Вотсока к ногам преемника Св. Петра. Посольство, до сих пор памятное своим великолепием и достойное Счастливого Монарха, должно было произвести впечатление даже на Медичи, но у папы имелись более убедительные причины дать благоприятный ответ на просьбу посла. Захват Малакки увенчал достижения португальцев; никогда еще со времен Александра Македонского европейское оружие не одерживало такой победы в Азии, а христианство - вообще ни разу, и казалось, что весь Восток отныне открыт для евангелизации. Лев Х ни в чем не мог отказать монарху, который предоставил Церкви новые земли для спасения душ язычников, и 3 ноября 1514 г. буллой "Precelsaedevotions" он заново подтвердил уступки, сделанные его предшественниками Португалии, и даровал ей земли, завоеванные у неверных, не только до самой Индии, но и в любой части света. Как пишет мисс Ф. Дж. Дэвенпорт, папа в сущности считал линию разграничения как бы ограниченной одним полушарием, ибо он разрешил португальцам, двигаясь в восточном направлении, захватывать земли, даже если они находились на расстоянии более половины земного шара (от Португалии), и, насколько мог, закрепил владение Молукками за королем Мануэлом. Тем не менее, испанцы, опираясь на Тордесильясский договор, не придали никакого значения папской булле, и в 1518 г. Фердинанд Магеллан, который служил на Востоке и в Марокко, уехал из Португалии, поскольку не смог добиться повышения своей пенсии, и убедил Карла V поручить ему руководство экспедицией в те края. В 1521 г. она достигла Молукк, погрузила на борт пряности и заключила договора с туземными правителями, хотя эти шаги привели к военным действиям с португальцами, которые уже утвердились там.
По возращении в Испанию "Виктории", единственного судна, которое завершило кругосветное плавание, между двумя державами начались переговоры. Карл V соглашался с тем, что португальцы открыли Молукки, но сопротивлялся тому, что они владели ими, ссылаясь на договора, заключенные его капитанами, и напомнил, что надо провести линию разграничения, чтобы выяснить, в чьей сфере действительно находятся спорные острова. Португальская сторона приняла его требования, и договор, подписанный в Бадахосе 19 февраля 1524 г., предусматривал, что каждая страна должна прислать трех астрономов и трех кормчих, которые должны встретиться на границе и исправить разделительную линию, тогда как такое же количество юристов от каждой должно решить вопрос о правах владения. Конференция, или хунта, состоялась в Бадахосе в марте того же года, но не пришла к какому-либо окончательному результату, поскольку ни одна держава не смогла обосновать свои права владения, а навигационные знания той эпохи были недостаточны для определения точного географического местоположения островов. В течение нескольких лет из этого тупика, кажется, не было выхода, но в 1529 г. Карлу, всегда испытывавшему финансовые трудности, понадобилась большая сумма денег для путешествия в Италию, чтобы получить императорскую корону, и он согласился уступить свои права на Острова Пряностей Жуану III в обмен на уплату 350 000 золотых дукатов; он также был должен приданое своей сестры Катарины, которая вышла замуж за короля Португалии. Астрономы и кормчие должны изучить претензии сторон, и если они примут решение в пользу Карла, оно не должно вступать в силу до тех пор, пока он не погасит заем, а если оно будет вынесено в пользу Португалии, он должен выплатить оговоренную сумму в течение четырех лет. Это соглашение было воплощено в Сарагосском договоре от 17 апреля 1529 г. Но договор не был ратифицирован, и 22 апреля того же года был заключен второй договор почти на тех же условиях, за исключением того, что в нем была опущена статья, в соответствии с которой Карл должен был приказать своему совету рассмотреть, может ли договор иметь юридическую силу без согласия кортесов, учитывая, что император обещал им не отчуждать острова. Карл отменил свое обещание в силу своей абсолютной власти, и Молукки, которые, как нам теперь известно, находились в португальской сфере, остались во владении Жуана III и его преемников до вторжения голландцев в XVII в.
Когда Диогу де Секейра отправился открывать Малакку, он вез тщательно разработанные инструкции, предписывавшие разузнать о китайцах, их стране, религии, торговле, кораблях, богатстве, вооружении и одежде. По прибытии в Малакку он обнаружил в гавани несколько китайских джонок, но из-за враждебности малайцев был вынужден вернуться в Португалию без желаемой информации. Когда Албукерки был в Малакке в 1511 г., он также встретил несколько джонок и установил настолько хорошие отношения с их владельцами, что они не только предложили ему свою помощь в его военных операциях, но и доставили его послов в Сиам и, что еще более важно, привезли на родину столь хорошее впечатление о португальцах, что когда свергнутый султан Малакки нашел убежище в Китае и попросил о помощи против европейских захватчиков, он получил отказ. После того, как Албукерки вернулся в Индию, губернатор, которого он оставил в Малакке, был слишком занят отражением нападений туземцев, чтобы помышлять о расширении португальского влияния и торговли, но в 1514 г. он отправил миссию в Китай, которая, хотя и не получила разрешения сойти на берег, продала привезенные товары с большой выгодой для себя. Эта миссия упомянута в письмах двух итальянцев, Андреа Корсали и Джованни да Эмполи, а также у Барруша. Следующим европейцем, посетившим Китай, был Рафаэль Перестрелло. Как и Эмполи, он был итальянцем на португальской службе; когда его брат в 1514 г. был назначен фактором Малакки, он последовал за ним с приказами открыть путь в Китай. Он выполнил это поручение в следующем году, совершив путешествие в джонке со множеством португальцев, и вернулся с богатым грузом и новостями, что китайцы хотят установления мирных и дружественных отношений с португальцами, и что они - "хорошие люди" (33).
Эти экспедиции носили разведывательный характер, а первое официальное посольство, отправленное непосредственно из Португалии, возглавлял Фернан Пиреш де Андраде, который прибыл на Восток в 1515 г. вместе с Лопо Суаришем де Албегария, преемником Албукерки в должности губернатора Индии. Посол, выбранный Лопо Суаришем, носил имя Томе Пиреш, и ранее с успехом выполнял различные миссии во времена Албукерки; по профессии он был аптекарем и, очевидно, надеялись, что он привезет полезные растения. Андраде отплыл из Кочина в апреле 1516 г. В Пасаи на Суматре он встретил Эмполи, который также был отправлен в Поднебесную империю с торговым предприятием, и в июле он достиг Малакки, но не торопился к цели, поскольку был более склонен отправиться в Бенгалию, открытие которой также было включено в инструкции, полученные им от короля Мануэла. Тем не менее, когда Перестрелло вернулся в Малакку из своего успешного вояжа, Андраде решил отложить свое плавание в Бенгалию, и в декабре 1516 г. отправился в Пасаи, чтобы взять на борт груз перца, и отбыл в Китай в июне 1517 г. Его флот состоял из его собственного судна "Эсфера" водоизмещением 800 тонн, и семи других, португальских и туземных. Все они были вооружены и имели на борту китайских лоцманов. Флот пришел в Тамау в устье реки Кантона (река Сицзян, также в европейских источниках называлась Жемчужной. - Aspar) и обратился к властям за разрешением подняться по ее течению в город, но так как это разрешение задерживалось, Андраде оставил часть флота в Тамау во главе с Симоном д`Алкагова, а сам отправился в Лантау, откуда он послал Эмполи, чтобы тот более настойчиво потребовал желаемое разрешение. Оно было предоставлено, и в сентябре он проплыл вверх по реке Кантон и встал на якорь перед городом, высадив Эмполи, чтобы тот разъяснил цель миссии. Чиновники разрешили послу Пирешу сойти на берег, предоставили ему жилье и обещали написать о нем императору. Андраде также получил приглашение сойти на берег, но отказался покинуть свой корабль, сославшись на королевские приказы. Тем не менее, он получил во временное пользование дом для продажи товаров, которые он привез с собой, и выделил людей для этой цели, поручив им как можно лучше осмотреть город и вернуться с собранными сведениями. Позже новости, что Алкагова подвергся нападению пиратов, и вспышка лихорадки, которая унесла жизни Эмполи и еще восьми человек, побудили его вернуться в Тамау; а когда, несколько месяцев спустя, он услышал, что император согласился принять посла, он отбыл в Малакку в октябре 1518 г. Такт и дипломатические способности, которые он проявил в отношениях с китайцами, оставили у них благоприятное впечатление о португальцах, и позволили ему вернуться с ценным грузом. К сожалению, дело его рук было разрушено дурным поведением командующего следующей экспедицией, так что прошло много лет, прежде чем отношения обеих стран вновь вернулись на дружественную основу, и только после 1557 г. португальцы смогли осесть в Макао, городе, который они удерживают до сих пор. Злополучный Томе Пиреш так и не получил аудиенции у императора, но был заключен в тюрьму в Кантоне, где и умер, а подарки, привезенные им от короля Португалии, были конфискованы (34).
Хотя португальцам в течение определенного времени запрещалось вести торговлю с Китаем, потенциальный доход от нее был настолько велик, что некоторые не смогли устоять перед искушением, и в 1542 г. три португальца, Антониу да Мота, Франсишку Зеймоту и Антониу Пейшоту, отплыли из Сиама с грузом кож в Чинчеу. По пути они были застигнуты тайфуном, бушевавшим двадцать четыре часа, и когда он стих, их потрепанная джонка пятнадцать дней носилась по воле ветра, пока он не принес ее к неизвестным островам. Навстречу им вышли лодки, в которых сидели люди с более светлым цветом кожи, чем у китайцев, но с маленькими глазами и редкими волосами, которые сказали, что эти острова называются Ниппон. Они хорошо приняли португальцев, и последние, обменяв свои товары на серебро и отремонтировав свои суда, вернулись в Малакку. Это было первое описанное в источниках посещение европейцами Японии.
Исследования проводились также и на суше в научных целях, а не ради торговли или владений. Пальму первенства в них завоевали иезуиты. Ансельмо де Андраде проник в Тибет; Бенто да Гоиш совершил продолжавшееся пять лет путешествие из Индии в Китай; Педро Паиш и Жеронимо Лобо пытались найти истоки Нила. Эти героические путешественники заслуживают большей славы, чем их преемники, поскольку они не имели почти ничего из их преимуществ. Поэтическая вольность - привилегия поэтов, и нет ничего удивительного, что Камоэнс говорит о своих соотечественниках: "E se mais mundo houvera, lА chegara" ("Я знаю, все непознанные страны Познают в этом мире лузитане" (Лузиады, Песнь 7, стр.14 // Пер. О. Овчаренко)).
Существует до сих пор неразрешенный спор относительно того, оправдана ли патриотическая похвальба поэта в случае с Австралией. Гипотеза о ее открытии португальцами была выдвинута Р. Г. Мэйджором и поддержана мистером Коллингриджем (35); но о нем не говорит ни один из ранних португальских историков, и самое большее, что можно сказать на этот счет - что им было известно о существовании острова-континента. В 1569 г. Габриэль Ребелло, находившийся на Молукках, в их описании, впервые изданном в 1856 г., сообщает, говоря об архипелаге Папуа: "Согласно информации, существующей об этих островах, они протянулись вдоль большой земли, которая, по-видимому, является той самой, которая предположительно существует на юге, а на востоке и западе достигающей Магелланова пролива" (36). Под землей, "которая предположительно существует на юге", он, несомненно, подразумевал Австралийский континент, изображавшийся на многих картах XVI в., составители которых, вероятно, исходили из представления о том, что в южном полушарии должен существовать континент, чтобы уравновесить те, что находятся в северном, и из неверного понимания слов Марко Поло. Картографы, по-видимому, нашли подтверждение этой гипотезы в открытии Магелланом "Tierra del Fuego" (Огненной Земли), и, соответственно, рисовали широкий массив суши, простиравшийся отсюда до долготы Австралии и называвшийся иногда "Magellanica", а иногда - "Ява", которая, как тогда полагали, являлась самым большим островом в мире (37).
Единственное имеющееся доказательство открытия Австралии до голландцев основано на картах, и хотя она отсутствует на португальской карте Франсишку Родригиша, принимавшего участие в качестве лоцмана в экспедиции Абреу в 1511 г., и на карте Педру Рейналя от 1517 г., она изображена на французских картах, вычерченных в Дьеппе, например, на огромной карте Дофина (1530 ?), карте Жана Ротца (1542 г.), которая находится в Британском музее, а также на трех картах Пьера Деселье (1536, 1546, 1550 гг.), репродукции которых опубликовал граф Кроуфорд. Эти карты содержат португальские названия вперемешку с французскими, что позволяет придти к выводу о том, что они происходят от португальских оригиналов.
На картах Дофина и Десалье изображен огромный массив суши, северный, северо-западный и северо-восточный берега которого усеяны бухтами, мысами и топонимами; но западный и восточный берега тянутся вплоть до южного края карт и не имеют никаких подробностей. Этот факт наводит на мысль, что южная часть материка изображена предположительно, а на карте Десалье изображена его внутренняя часть, заполненная рисунками хижин, замков, идолопоклонников и животных, которые, несомненно, являются плодом воображения. Ротц также описывает северный, северо-западный и северо-восточный берега, но он не доводит западный и восточный берега до самого нижнего края карты, давая понять тем самым, что в определенном месте открытия прекратились. Западный берег южного континента у него заканчивается под 35® - истинная юго-западная оконечность Австралии, а на востоке он выделяет "опасный берег", который может быть Большим Барьерным рифом. Он следует за картой Дофина, оставляя внутренние области континента пустыми, и изображая "Остров Гигантов". С другой стороны, он протягивает его восточный берег на юг до 60® и, подобно другим картографам, рисует большой остров Ява, который отделен от Северной Австралии рекой, впадающей в море с обеих сторон и называющейся Рио-Гранде (38).
Любопытно, что в том же самом году, когда Габриэль Ребелло писал о существовании Австралии, Меркатор выпустил свою карту, содержащую довольно точные очертания северного берега; он отделял Австралию от Новой Гвинеи (39) широким проливом, как и должно быть, и залив Карпентария показан приблизительно на своем месте и имеет правильные размеры. Как же французские картографы допустили столь грубую ошибку, так плохо вычертив северный берег и разместив Яву там, где должен был находиться залив? Доктор Дж. Э. Уильямсон, придающий особое значение карте Ротца, предложил следующее объяснение. Португальские изгнанники, некоторые из которых находились во Франции, предоставили в распоряжение французских картографов карты северных берегов Явы и Сумбавы, а также Австралии, и предполагая, что на них изображена одна и та же земля, французы объединили их. Как бы то ни было, наша вера или неверие в португальское открытие Австралии (ибо французы не претендуют на эту честь), основанные на этих картах, будут зависеть от того, считать ли изображенные на очертания побережья достаточно похожими на фактические. Доктор Уильямсон полагает, что они похожи, по крайней мере, на западе, тогда как профессор Вуд придерживается противоположного мнения; но даже если мы признаем сходство, есть другие трудности, которые предстоит преодолеть.
Открытие Австралии могло быть сделано только в ходе целого ряда путешествий, и можно привести различные причины против их вероятности. Во-первых, о них нет ни единого упоминания ни у Антонио Гальвана, ни у Ребелло, и это нельзя объяснить политикой секретности; Австралийский континент к тому времени уже появился на картах, а Гальван упоминает путешествия Кортириалов и других. Во-вторых, так как они не сулили особой выгоды и вели в никуда, то для организации таких исследовательских экспедиций были весьма незначительные стимулы. И, наконец, португальцы были слишком заняты охраной Молукк от посягательств Испании и эксплуатацией их богатств, чтобы выделить суда для совершения открытий только ради самих открытий. Правда, что в австралийских водах был якобы расположен остров Золота, обозначенный под таким названием Ваш Дорадо в его атласе, который хранится ныне в Британском музее, но крайне неправдоподобно, что португальцы дошли до 60® ю.ш. в его поисках. Вполне возможно, что они случайно могли увидеть западный берег Австралии по пути на Молукки, и северный - при торговле на Тиморе и Новой Гвинее, но это - самое большее, что можно утверждать при современном состоянии наших знаний.
Когда Мэйджор опубликовал свою книгу о Генрихе Мореплавателе, он приписал открытие Австралии в 1601 г. Мануэлу Годиньо де Эредиа, ссылаясь на карту, хранящуюся в Британском музее, которую он воспроизвел, и фрагмент в монографии "Informacao da Aurea Chersoneso", где упоминался остров Золота (40), но впоследствии он отказался от своей гипотезы, и она в целом дискредитирована (41). Дальнейшие изыскания в государственных и частных архивах Португалии могут привести к находке документальных подтверждений предмета, который мы обсуждаем. Так как Г. Шурхаммер в последнее время обнаружил в "Торре ду Томбу" сотни прежде неизвестных документов, относящихся к сингальской истории, было бы преждевременно оставлять надежду, и есть еще много других документов во владении старинных португальских семейств, которые пока не изучены.
(К сожалению, в настоящее время высказанные Престейджем надежды на обнаружение в португальских архивах новых документов, которые позволили бы неоспоримо отдать португальским мореплавателям пальму первенства в отношении открытия Австралии, по-прежнему являются благими пожеланиями, и, таким образом, этот вопрос до сих пор остается нерешенным. Теория открытия португальцами "зеленого континента", как и в то время, когда была написана книга Престейджа, базируется на косвенных данных, первое место среди которых занимают рассмотренные выше французские карты XVI в., предположительно восходящие к несохранившимся португальским оригиналам.
Большинство исследователей, разделяющих гипотезу о португальском открытии Австралии, как правило, предполагают, что ее первооткрывателем мог стать около 1522 г. Криштован де Мендонса. Хронист Жуан де Барруш упоминает, что в 1519 г. Мендонса по приказу короля Мануэла должен был совершить плавание из Гоа в юго-восточном направлении в поисках легендарного "острова Золота", однако ничего не сообщает о том, состоялась ли эта экспедиция, и о ее результатах. Сторонники данной версии привлекают в ее поддержку также некоторые материальные артефакты, якобы свидетельствующие о посещении берегов Австралии европейцами задолго до ее "официального" открытия испанскими (Луис Ваз де Торрес) и голландскими (Виллем Янсзон, Дирк Хартог) мореходами в начале XVII в.
Главное место среди них занимают две небольшие бронзовые пушки XVI в., найденные в 1916 г. в бухте Нэпир-Брум на северо-западном побережье Австралии, имевшие, как считалось, португальское происхождение. Однако в 2005 г. в результате более тщательного изучения этих пушек было доказано, что они были отлиты не в Португалии, а в Юго-Восточной Азии, скорее всего - в султанате Макассар на юго-востоке Сулавеси в XVI-XVII вв. Макассарцы были умелыми моряками и на своих прау неоднократно посещали прибрежные воды у северного побережья Австралии с целью ловли изобиловавших в этих местах трепангов. Результаты археологических раскопок (обнаружение мест временных стоянок макассарцев на побережье полуострова Арнемленд с сопутствующими артефактами азиатского происхождения, аборигенные наскальные рисунки их судов-прау), антропологические данные, собранные при осмотре туземного населения, свидетельства европейских исследователей, и лингвистические сведения (следы заимствований из макасарского языка, обнаруженные в диалектах некоторых северо-австралийских племен) дают основания считать визиты выходцев с Сулавеси в Австралию в историческое время непреложным фактом. - Aspar).
(1) Это мнение доктора Х. П. Биггера, но доктор Дж. А. Уильямсон в "TheVoyagesoftheCabots" (Лондон, 1929) приводит причины для недоверия к поездке Кабота в Лиссабон в это время.
(2) Тем не менее, нет точных сведений, что Фернандиш сопровождал Кабота.
(3) Cronica de D. Manuel, часть i, cap. 66.
(4) Письма Кантино и Паскуалиго переведены в C. R. Markham, JournalofColumbus, p. 232.
(5) Его научное исследование, ранее цитируемое и основанное в основном на ранних картах, было приведено здесь, в исправленном виде, в котором оно содержится в его более поздних работах "PrecursorsofJacquesCartier" и в гл. VI "TheGreatAgeofDiscovery" (Лондон, 1932). Д-р Уильямсон отмечает, однако, что так как многие из этих карт были изготовлены на несколько лет позже путешествий Кортириалов, они могут не отражать только их открытия, поскольку в этот период имели место и другие путешествия.
(6) Он описан Гоишем как очень хороший рыцарь, хороший христианин и человек образцовой жизни; он был смотрителем дворца, членом королевского совета, губернатором острова Сантьягу и Терсейры и алькайд-мором Тавиры. Множественное число от Кортириал - Corte Reais.
(7) Esmeraldo, bk. I, cap. 2.
(8) Vera Cruz.
(9) Он описан Томе Лопишем как корень, который заменял туземцам хлеб.
(10) Их водилось такое множество, что Бразилию позже была названа на некоторых картах Землей Попугаев.
(11) В Alguns Documentos, p. 108; он содержит самый подлинный и подробный отчет о высадке Кабрала в Бразилии.
(12) Название было изменено на Бразилию из-за красного дерева, которое она производила.
(13) Это можно видеть из упомянутых выше писем Пьетро Паскуалиго к его братьям и венецианскому Сенату.
(14) Мы можем только полагать, что у короля были причины поддерживать вымысел. Надпись на карте Кантино также говорит о Кабрале как первооткрывателе Бразилию.
(15) Корабли иногда задерживались там более, чем на месяц; Жуан де Эмполи в 1503 г. ждал попутного ветра в течение 57 дней.
(16) Английский перевод можно найти в J. R. McClymont, Pedralvarez Cabral (Лондон, 1914).
(17) Alguns Documentos, p. 122.
(18) Анонимный португальский кормчий, в его описании путешествия Кабрала, упоминает, что встретил их там по пути домой.
(19) Discoveries of the World (Hakluyt Society ed.), p. 98.
(20) Amerigo Vespucci (2 vols., Рим, 1924).
(21) Текст этого письма напечатан профессором Магнаньи, op. cit. ii, p. 323.
(22) О экспедиции 1501 г. см. Historia da Colonizacao do Brasil, vol. ii, cap. 8.
(23) A. Magnaghi, op. cit. vol. ii, p. 320.
(24) Cronica de D. Manuel, cap. 65.
(25) AlgunsDocumentos, p. 460.
(26) С другой стороны, Са де Массер, посланный в Лиссабон венецианским сенатом, докладывал в 1506 г., что контракт был заключен сроком на десять лет и что Норонья должен был вывезти 20,000 центнеров бразильского дерева и заплатить 4000 дукатов короне. (Capistrano de Abreu, О descobrimentodoBrasil, 1929, p. 266.)
(27) Следуя описанию анонимного кормчего, которое было опубликовано Рамузио на итальянском языке и снова переведено на португальский и напечатано в vol. ii Collecaodenoticiasparaahistoriaegeographiadasnacoesultramarinas (Лиссабон, 1812).
(28) Alguns Documentos, p. 104. Его поступок объяснен и оправдан королем Мануэлом в вышеприведенном письме от 28 августа 1501 г.
(29) Всех мусульман без разбора португальцы называли маврами.
(30) Путешествие описано Томе Лопишем, и его отчет был опубликован Рамузио на итальянском языке, затем снова переведен на португальский и издан Лиссабонской Академией Наук в vol. ii Colleccaodenoticiasупомянутых выше.
(31) Colleccaode tratados . . . que o estado da India portugueza fez com os reis. . . nas partes da Asia (14 vols., Лиссабон, 1881).
(32) "Рум" = римляне, т.е. жители Нового Рима или Константинополя.
(33) См. Braamcamp Freire, A feitoria de Flandres (Лиссабон, 1920), и J. A. Goris, Les Colonies Marchandes Meridionales a Anvers de 1488 a 1567 (Louvain, 1925).
(34) См. Donald Ferguson, Letters from Portuguese captives in Canton written in 1534 and 1536 (Бомбей, 1902). Письма содержат интересную информацию о Китае и к ним предпослано введение о сношениях португальцев с этой страной в первой половине шестнадцатого столетия.
(35) The Discovery of Australia (Сидней, 1895).
(36) Informacao das cousas de Maluco, cap. 11.
(37) Португальцы обосновались на Яве в 1521 г., и руины их большой крепости в Джапаре можно видеть до сих пор.
(38) Проф. Арнольд Вуд в TheDiscoveryofAustralia (Сидней, 1922) воспроизводит карту Ротца вместе со многими другими и накладывает их на современную карту.
(39) Остров был открыт и прослежена его береговая линия Жорже де Менезишем в 1516 г. (ошибка; Жорже де Менезиш открыл Новую Гвинею в 1526 г., сбившись с курса во время плавания из Малакки на Тернате. - Aspar).
(40) Напечатано с Ordenacoes daIndia (Лиссабон, 1807), см. p. 148.
(41) Sousa Viterbo, Trabalhos Nauticos, vol. I, p. 153, приводит документы о Эредиа, который был довольно одаренной личностью, хотя и переоценивавшей свои способности.