Аннотация: МАРТИН АФОНСУ ДЕ СОУЗА, ГУБЕРНАТОР, 1542-1545. СИМАО БОТЕЛЬО, КОНТРОЛЕР ДОХОДОВ
Глава XIII.
МАРТИН АФОНСУ ДЕ СОУЗА, ГУБЕРНАТОР, 1542--1545. СИМАО БОТЕЛЬО, КОНТРОЛЕР ДОХОДОВ
Мартин Афонсу де Соуза. - В лице Мартина Афонсу де Соузы Португальская Индия получила одного из самых худших губернаторов за всю свою историю. Правительство, если оно может быть так названо, стало при нем лишь системой организованного грабежа. Де Соуза либо сам ввел несколько элементарных законодательных норм, либо, - что более вероятно, - позаимствовал их у своих предшественников в виде ряда отдельных распоряжений. Старый закон гласил, что если уроженец Индии умирает, не оставив сыновей, даже если у него были дочери, то все его имущество, движимое и недвижимое, отходило королю. Губернатор, вскоре после своего прибытия в Индию, приказал, что в подобных случаях с недвижимым имуществом следовало поступить согласно старым правилам, но движимая собственность должна быть разделена среди дочерей. Позже, однако, полагая, что такой порядок будет слишком либеральным, он сделал оговорку, постановив, что все движимое имущество стоимостью свыше 16 ф.ст. следует считать недвижимым, чем не оставил индийцам оснований для благодарности к нему. По другому приказу он отменил местный налог "Кочи варадо"; мы не знаем, какими соображениями он руководствовался, но, в любом случае, этот налог был не единственным источником пополнения губернаторской казны. (1) Слухи о появлении турок продолжали циркулировать, и в известной мере воздействовали на политику губернатора, но во время срока его полномочий, по крайней мере, прямая турецкая угроза для Индии отсутствовала.
Первым городом, который де Соуза атаковал, стал Бхаткал, принадлежавший дружественному государству Виджаянагар; губернатор организовал экспедицию против него под предлогом, что там нашли убежище некоторые пираты. Горожане предлагали де Соузе удовлетворить все его требования, но переговоры тянулись без определенного результата. В городе находилось некоторое количество стражников, с которыми высаживавшиеся на берег португальские моряки вступали в постоянные стычки. Наконец один из португальцев, пытавшийся насильно забрать из лавки отрез ткани, был убит; сразу же вспыхнул бунт, в ходе которого погибло еще несколько португальцев, и в ту же ночь жители покинули город, предоставив его своей судьбе. На следующее утро губернатор и его люди разграбили опустевший Бхаткал, как если бы он был вражеским городом, захваченным в ходе военных действий; сам португальский фактор, который находился там, с трудом смог спасти от мародеров свое имущество. Когда, однако, люди из непосредственного окружения губернатора начали отнимать у других португальцев уже награбленную теми добычу, между ними завязалась ожесточенная схватка, в которой в ход пошли копья и мечи. Губернатор делал все возможное, чтобы восстановить порядок, но хотя он обрушился на тех и других, одинаково осыпая их руганью и ударами палки, он смог подавить волнения только после того, как вся добыча, ставшая "яблоком раздора", была испорчена и пропала. Мужская часть населения Бхаткала, увидев это, собралась с духом и вернулась в город; солдаты - первоначальные грабители, сами ставшие жертвой ограбления, - отказались оставаться далее в городе; началась позорная паника, и многие португальцы были убиты, а другие утонули, пытаясь прорваться на борт переполненных лодок. В течение восьми дней продолжались стычки, т.к. обозленным горожанам уже нечего было терять. Таково было отношение португальцев к городу, находившемуся под властью их индийского союзника.
В отношениях с Ормузом де Соуза, возможно, считал, что он следовал политической линии, намеченной его предшественниками, хотя он, несомненно, усовершенствовал их методы. Как уже говорилось, в 1529 г. Нуньо да Кунья увеличил годовую сумму дани с Ормуза до 33000 ф.ст. В течение 12 лет, прошедших с того времени, король Ормуза ни разу не смог, - и возможно, португальцы заранее знали, что это ему окажется не под силу, - полностью выплатить требуемую сумму, и в результате накопилась недоимка в размере свыше 140000 ф.ст. В 1541 г. злополучный правитель Ормуза был выслан в Гоа под формальным предлогом, что он сошел с ума; доказательством его помешательства послужило то, что он попытался ознакомить португальские власти с истинным состоянием своих финансов; поскольку большую часть его дохода присваивали его собственный министр и капитан португальской крепости, то на долю правителя Ормуза, равно как и короля Португалии, почти ничего не оставалось.
Прибыв в Гоа, король Ормуза громко жаловался на поведение капитана крепости, и поскольку эти жалобы поддержали другие, исходившие из самого Ормуза, де Соуза отправил своего секретаря провести расследование. Но, получив солидную взятку и донесение от секретаря, в котором утверждалось, что капитан Ормуза не замешан ни в каких финансовых махинациях, губернатор сделал короля Орумза козлом отпущения. Злополучный правитель был вынужден передать под контроль португальцев всю таможню Ормуза, уступить весь поступавший от нее доход и согласиться получать по возвращении лишь жалкие гроши. Изданный по этому случаю приказ был датирован 27 февраля 1543 г. (2) Португальцы составили полную разверстку всех источников дохода, включая даже местную таверну для продажи производимого в стране вина, причем этот последний акт грабежа ударил по карману владыки Ормуза сильнее, чем все остальное. Таверна была открыта с приходом португальцев: Альбукерке оставил некоего Гашпара Пиреша в качестве переводчика для короля и отдал ему в качестве источника средств к существованию таверну, приносившую около 60 ф.ст. дохода в год. Когда таверна - все еще известная под названием "дом Гашпара" - стала приносить более весомый доход, король Ормуза предложил тогдашнему переводчику получать 60 ф.ст. в звонкой монете в обмен на уступку таверны и жаловал с тех пор это заведение любому человеку, которому хотел оказать особую честь. Когда португальцы забрали таверну, она приносила около 1000 ф.ст. в год.
Король Ормуза, несомненно, обратился с жалобой к королю Португалии, но полученный им ответ был до смешного неадекватным. В своих приказах король Португалии полностью одобрял действия подчиненных: в них предписывалось, что домА его "брата", короля Ормуза, не должны захватываться силой, что в случае конфискации дома ему должна быть выплачена рента, и что никто не имеет права требовать у него подарков, являясь с частным визитом. Представляет интерес еще один пункт приказа, согласно которому свиньям запрещалось бродить вокруг королевского дворца, - очевидно, во избежание оскорбления чувств верующих мусульман. Эти приказы заслуживают внимания только в одном отношении - они показывают, что до короля Португалии доходили жалобы, и что он лично нес ответственность за то, что причиненное жалобщикам зло оставалось безнаказанным. (3) Вскоре после того, как португальцы выжали от короля уступку таможни, он умер и на трон был возведен мальчик; было известно, что короля отравили, но никакого расследования не проводилось.
Вскоре после этого де Созуа прославился еще одним "доблестным" деянием. Озадаченные историки предполагают, что у него имелись королевские приказы на этот счет, но эти приказы никогда не были изданы либо на них никогда не ссылались. Храмы Кондживирама стояли на расстоянии около 40 миль вглубь страны от Мадраса и в тот момент, о котором мы рассказываем, находились во владениях райи Виджаянагара. Их часто посещали сами райи, и в полнолуние в августе месяце (4) там проходила ярмарка, имевшая отчасти религиозный, отчасти торговый характер, что было в обычае по всей Индии. Канси, как он назывался в священных писаниях, (5) был одним из семи святых мест в Индии, наравне с Бенаресом, Мадураем, Хардваром, Айодхьей, Дваркой и Уджайном. По подсчетам португальских хронистов, на ярмарке собиралось от 3 до 4 миллионов человек. (6) Это число, возможно, преувеличено, но в то время мусульмане еще не проникли на юг Индии, и на ярмарку, видимо, и впрямь стекались огромные массы народа, т.к. даже в наши дни ее посещает в среднем полмиллиона человек в год. Полученное благодаря этому притоку паломников и щедрым дарам индусских раджей Виджаянагара богатство храмов, два самых больших из которых были воздвигнуты только за 35 лет до того, в 1509 г., было огромным.
Возможно, что слухи о богатствах этих храмов доходили даже до Португалии; определенно лишь то, что о них не мог не узнать де Соуза, когда он возглавлял португальские силы на Коромандельском побережье в бытность губернатором Нуньо да Кунья, и хотя они находились на территории союзного правителя и почитались им, де Соуза во время сезона доджей 1543 г. организовал экспедицию, чтобы их разграбить. (7) Поскольку подобное нападение должно было взбудоражить все побережье, были приняты надлежащие меры для того, чтобы увезти мощи Св.Фомы и эвакуировать португальцев - большей частью преступников, стоявших вне закона, - которые торговали к востоку от мыса Коморин. Флот, который отплыл в начале сентября, был рассеян и задержан в пути штормом, и хотя цель экспедиции, как предполагалось, держалась в глубокой тайне, одних только просочившихся о ней слухов было достаточно, чтобы встревожить райю Виджаянагара. Когда, следовательно, португальцы обогнули мыс Коморин, они обнаружили, что к побережью стянуты такие крупные силы индусов, что любое нападение было бы чистым безумием. Как бандит, потерпевший досадную неудачу накануне осуществления желанного замысла, де Соуза несолоно хлебавши вернулся со своим флотом в Кайянкулам.
На этом побережье между Кочином и Куилоном португальцы обосновались уже свыше 40 лет назад, и они зависели от доброй воли местных жителей в отношении поставок пряностей - той приманки, которая завлекла их на Восток. Это обстоятельство не помешало де Соузе возглавить экспедицию, чтобы напасть на храм "Тебеликаре", расположенный в нескольких милях вглубь страны, который, по сведениям местных жителей, был полон золота. При храме жили двое "жангад", но один из них почти со всей охраной направился на юг, когда впервые разнеслись известия о приближении португальцев. Предложение 12000 ф.ст. в качестве выкупа не смогло отвратить губернатора от его намерения, и еще до наступления сумерек португальский отряд добрался до храма. Храм представлял собой здание общераспространенного типа, окруженное стеной, с несколькими соломенными хижинами снаружи. Губернатор и его непосредственные приближенные вошли в храм и закрыли за собой дверь; те, кто остался снаружи здания, провели бессонную ночь, терзаясь страхами перед возможным нападением, - случайно выпавший у одного из солдат щит едва не привел к паническому бегству. Тем временем губернатор и его друзья, находившиеся внутри здания, пытали брахманов и перекопали пол в поисках сокровищ. Удалось ли им что-либо обнаружить - так и осталось навсегда неизвестным; золотой диск стоимостью в 50 ф.ст. - вот и все, что они предъявили, вернувшись из храма, но у них было два порожних бочонка из-под пороха и один - початый, и т.к. понадобилось восемь рабов, чтобы помочь свите губернатора нести их на обратном пути к побережью, этого оказалось достаточно, чтобы дать пищу злым языкам. Когда с наступлением утра они отправились в обратный путь, один наир, облаченный в пышные одежды со всеми украшениями, в сопровождении 10 или 12 других, бросился прямо в ряды португальцев. Это был оставшийся при храме "жангада" с родственниками, которых он смог собрать, чтобы смыть кровью пятно со своей чести - ведь он не смог воспрепятствовать бесцеремонному вторжению чужаков в доверенный его охране храм. Во время отступления португальцев непрерывно тревожили нападения местных жителей, и они потеряли 30 человек убитыми и 150 ранеными; но по пути они разграбили другой храм, откуда вынесли небольшую сумму серебряных монет, разделенную среди солдат.
В это же время губернатор вмешался еще в один глухо тлеющий конфликт, не упустив возможности извлечь из него даже больше выгоды, чем из разграбления храмов. Правителем Биджапура был тогда Ибрагим Адил-шах (1535-1557); он был лично непопулярен, и Асад-хан, наместник Белгаума, хотя уже старый и немощный, был объектом его особенного страха и антипатии. Асад-хан никогда не упускал из виду Мир Али, претендента на трон Биджапура, (8) который после отбытия Сулеймана-паши, чьей помощи он искал, жил в Гуджерате. Асад-хан теперь внушил португальцам идею послать за Мир Али; это была дорогостоящая затея, но у Асад-хана был находившийся на его содержании агент в Гоа, Руи Гонзалвиш де Каминья. Ввиду последующих дискуссий следует отметить, что Мир Али прибыл, заручившись гарантией личной безопасности со стороны португальского губернатора. Появление Мир Али в Гоа заставило Адил-шаха послать агента к португальцам, а самому, встав во главе армии, выступить против Белгаума, штаб-квартиры Асад-хана.
На службе у Асад-хана состоял некто Кхвайя Шамс-уд-дин, перс по происхождению, и когда первый почувствовал, что над его головой стягиваются тучи, с которыми он был не в силах справиться по причине преклонного возраста, он поручил Шамс-уд-дину купить участок земли в Каннаноре, построить на нем сильно крепленный дом и перевезти туда все его огромное богатство. Между тем Мир Али содержался в Гоа на положении почетного узника, и вокруг его особы тут же стали плестись интриги. Агент Адил-шаха начал с того, что предложил заключить продолжительный мир, союз и даже дружбу между династией Биджапура и губернатором Гоа.
Асад-хан в ответ предложил 2 миллиона золотом. Адил-шах перебил его цену, предложив уступить португальцам округа Сальсетте и Бардес. Асад-хан, в чьем владении они находились, подбил местных чиновников поднять восстание, после чего заметил португальцам, что этот заманчивый с виду дар ничего не стоит. Мартин Афонсу де Соуза колебался и не мог ни на что решиться; отчасти, возможно, потому, что хотел и дальше продолжать "доить двух маток", отчасти потому, что прекрасно знал о продажности своих советников - каждый из них отстаивал интересы той стороны, от которой получил последнюю взятку. Возведение Мир Али на трон Биджапурского султаната было дорогостоящим и трудным предприятием; Асад-хан, как говорилось, был уже стариком, а местные правители слишком надежными, чтобы можно было полагаться на обещание помощи с их стороны. С другой стороны, португальцы слишком долго домогались Сальсетте и Бардеса, и при любых условиях эти два округа были бы весомым дополнением к территории Гоа.
Победа осталась за Адил-шахом, и ко времени принятия окончательного решения Асад-хан умер, и Белгаум, его столица, был захвачен. Согласно условиям соглашения, заключенного им с Адил-шахом, де Соуза должен был выслать Мир Али в Малакку; он удержал его, однако, в Гоа, как ценного заложника в политической игре против сутана Биджапура, а Адил-шах в отместку заключил в тюрьму португальского посланника и столько португальцев, сколько он смог схватить в своих владениях. Все состояние Асад-хана находилось в руках Шамс-уд-дина, и губернатору осталось только присвоить его себе. Шамс-уд-дин выехал из Белгаума накануне смерти своего господина и падения города, и добрался до Сангамешвара на реке Шастри, к северу от Гоа; но там он обнаружил, что дальнейший путь преграждает португальский флот. Его главным ближайшим другом в Гоа был Руи Гонзаливш де Каминья, который был агентом на содержании у Асад-хана, или же представлял его интересы в столице Португальской Индии. Гонзалвиш был в Индии с 1525 г.; но за время своей восемнадцатилетней карьеры никогда не поднимался выше поста, занимаемого им в настоящее время - казначея Гоа, и Мартин Афонсу де Соуза, вступив в должность губернатора, приказал заключить его в тюрьму, что было просто временной опалой. Можно процитировать характеристику, данную ему Жуаном де Кастро, который в свое время в качестве вознаграждения за службу назначил Гонзаливша контролером доходов. "Он очень богат - очень гордый - пригоден для ведения дел, рассудителен, дерет семь шкур с факторов и торговцев, прекрасно пополняет казну короля и очень острожен в ее расходовании. Человек, невоздержанный на язык... готовый оклеветать кого угодно... Я предоставил ему этот пост главным образом за то, что он сумел вытянуть деньги из Шамс-уд-дина, чьим надежным другом он является... Руи Гонзалвиш дурно отзывается обо всех, а все - о нем".(9)
Таким был человек, чье близкое знакомство с Шамс-уд-дином сразу обратило на него внимание португальских властей: губернатор использовал его для того, чтобы он склонил своего близкого друга посетить Гоа, и добился в этом успеха, поскольку Шамс-уд-дин не мог добраться до Каннанора иначе как по морю, а морской путь перекрыл португальский флот. В Гоа Шамс-ад-дина то ли обманом, то ли силой вынудили уступить 300000 ф.ст. в пользу короля Португалии. Вторую и последнюю часть этой суммы губернатор получил лично в Каннаноре в марте 1544 г. Современные событиям сплетни утверждали, то в действительности губернатор получил от Шамс-уд-дина свыше 600000 ф.ст. и присвоил себе разницу; что он лично нагрел на этом деле руки, несомненно. (10) Когда Адил-шах в наглядном манере, при помощи двух блюд с листьями бетеля, одного почти пустого (сумма, которую де Соуза получил отт Шамс-уд-дина), и второго, полного листьев (сумма, удержанная Шамс-уд-дином) показал губернатору, как он был обманут, - тот отвечал, защищая свою репутацию, что стребовал с Шамс-уд-дина только 300000 ф.ст., поскольку Шамс-уд-дин клялся всем святым, что вся сумма, находящаяся в его распоряжении, не превышает 350000 ф.ст. Король Португалии также счел, что губернатор проявил достойную умеренность, поскольку в письме к Жуану де Кастро от 6 марта 1546 г., он признал, что Мартин Афонсу де Соуза в этом деле сослужил ему превосходную службу и потому он был достоин всяческих почестей. "Все же, - не удержался от сожаления ненасытный монарх, - мне кажется, что можно было бы больше взять с этого мавра, поскольку я слышал, что он и сейчас владеет очень большой суммой денег".(11)
Между тем де Соуза, чьи услуги так высоко оценил король, узнав, что у Шамс-д-дина в действительности имеется намного больше денег, чем он думал, пустил в ход всевозможные усилия, лишь бы снова заполучить его в свои руки, но напрасно. Эти усилия достигли кульминации в двойном убийстве. Близким союзником Шамс-уд-дина в Каннаноре был Абу Бакар Али, и губернатор решил захватить его в плен, чтоы тем самым заставить Шамс-уд-дина придти к соглашению. Абу Бакар Али происходил из очень известного каннанорского семейства, и сам занимал достаточно высокое положение. Он был близким родственником того самого "Мамали", который встревожил Альбукерке, провозгласив себя "королем Мальдив". (12) Хотя Мамали скорее противостоял этому губернатору, Бакар Али оказал ему ряд услуг; один из его кораблей был использован при взятии Бенастерима, а сам он выступил в качестве посредника при заключении мира с саморином в 1513 г. Однако, пока Альбуерке находился в Красном море, его подчиненные весьма дурно вознаградили Абу Бакара за все оказанные им услуги, (13) и потому у него не было особенных причин для симпатии к португальцам. Дружба с Шамс-уд-дином привела Абу Бакара к гибели, поскольку, когда Руи Гонзаливш и прочие потерпели неудачу в попытке выманить Шамс-уд-дина в Гоа, де Соуза отправил своего родственника, Бастиана де Соуза Чичоро, чтобы захватить в плен Бакара Али. По предварительной договоренности Бастиан де Соуза встретился с ним на пляже Каннанора, и, усыпив его бдительность разговором, заманил в засаду. В завязавшейся стычке Бакар Али и его родственник Кунджи Суфи были убиты, и португальцам пришлось спасться бесславным бегством в лодки, причем некоторые из них были ранены. Между Каннанором и португальцами в результате этой вылазки вспыхнула война.
Такова была последняя попытка, предпринятая де Соузой, но в этом месте представляется удобным закончить историю Шамс-уд-дина. Жуан де Кастро, в противоположность своему предшественнику, не пытался его ограбить, но, словно стремясь загладить допущенную по отношению к Шамс-уд-дину несправедливость, обменялся с ним вежливыми жестами, одним из наиболее существенных среди которых стала выдача бесплатного пропуска для всех принадлежавших ему кораблей на совершение рейсов в Красное море и другие места; этот пропуск был действительным на протяжении всей жизни Шамс-уд-дина. Он воспользовался этим, чтобы стать к 1552 г. одним из самых богатых торговцев на побережье. (14) Во время осады Диу в 1546 г. он направил в помощь португальцам грузовой корабль с припасами; когда в 1559 г. снова началась война между Каннанором и португальцами, он попытался заключить мир, а потерпев неудачу, стал помогать последним. К тому времени он был уже старым и немощным, и в том же году скончался.(15)
В Диу между обитателями города и крепости никогда не существовало особенного мирных отношений, и в 1545 г., когда капитан крепости приказал снести стену, отделявшую форт от города (ту самую, которую, по условиям мирного договора, имел право возвести султан Гуджерата), разразилась война. Из других событий этого периода наиболее заслуживает внимание религиозное преследование, обесценивание монет и миссия Симао Ботельо, прибывшего в Индию с целью проверки отчетов крепостей и торможенных пунктов. В августе в португальских колониях получили новости, что дон Жуан де Кастро, преемник де Соузы, уже находится на пути в Индию. Во время своего правления де Соуза был непопулярен, главным образом из-за того, что урезал пособие, положенное солдатам. Однако впоследствии его вспоминали с некоторой любовью, т.к. он обычно выплачивал жалованье по меньшей мере за 3 квартала года. Получить некоторое представление о его характере можно на основе его действий. Так, индийцы, которых он ограбил до нитки, могли утешаться хотя бы тем, что, по крайней мере по мнению современных церковников, их разоритель был благочестивым, добрым и набожным человеком. (16) Его возращение на родину было как никогда благополучным. Он покинул Кочин 13 декабря 1545 г. и прибыл в Лиссабон 13 июля 1546 г.
Симао Ботельо. - После Афонсу Мексиа, Симао Ботельо - одна из наиболее интересных личностей среди контролеров доходов, которые служили португальской короне на Востоке. По сравнению с Мексиа, он был скорее солдатом, чем чиновником, был более решительно настроенным и исполнительным служащим и оставил после себя больше отчетов. Он не добился своей цели, в отличие от Мексиа, т.к. не имел его возможностей. Мексиа был единственным контролером доходов и должен был иметь дело только с губернатором, который предоставил ему полную свободу рук в вопросах финансовой сферы, тогда как Ботельо был всего лишь одним из трех контролеров равного ранга. Оба они, тем не менее, сполна испытали на себе королевскую неблагодарность. Историю Мексиа мы рассматривали выше. Что же касается Ботельо, то его честность не помешала королю обвинить его в мелком мошенничестве. Ботельо легко опроверг эти наветы, но подозрение, несмотря на всю свою беспочвенность, оставило свой яд.
Согласно тому, что утверждал Ботельо в своем третьем письме, он прибыл в Индию в 1532 г.; в 1536 г. он был капитаном небольшого форта около Кранганора, построенного для того, чтобы воспрепятствовать вторжению войск саморина; и, будучи капитаном корабля, он сопровождал Эстебана да Гаму в экспедиции в Красное море в 1541 г. В следующем году он отправился на Цейлон в качестве фактора, где из-за личных раздоров между португальцами требовалось присутствие "сильной руки"; и в 1543 г. Мартин Афонсу де Соуза послал его в Малакку для того, чтобы провести реформу тамошней таможни. Подати до тех пор взимались в соответствии с системой, называвшейся, очевидно, малайским словом "буллибулиао", и вследствие вопиющих злоупотреблений, порожденных этой системой, торговля в Малакке находилась на грани краха. Товары, ввозимые в Малакку из любого порта между Индом и Гангом, облагались 6%-ной таможенной пошлиной согласно их стоимости. Товары, импортируемые из области между Гангом и Малаккой и отсюда до Китая, подлежали уплате 25%-ной пошлины, и оценку их стоимости производили чиновники таможни, которые следили за тем, чтобы ни в коем случае не занизить ее. Рассчитанная таким образом пошлина подлежала уплате натурой, товары, принятые в качестве уплаты, аналогично оценивались таможней. Вследствие злоупотреблений этой системы торговцы старались обходить Малакку стороной, предпочитая порты соседних государств, где они могли, по крайней мере, найти более умеренные условия. Ботельо получил приказы установить на будущее единую 6%-ную пошлину на все товары, за исключением тех, которые завозили из Бенгала - с них взимали 8%; товары из Китая, которые импортировали португальцы, подлежали уплате 10%-ной пошлины, хотя те же самые товары, но ввозимые самими китайцами, - 6%-ной пошлине. Ввоз всех продовольственных товаров объявлялся свободным от таможенной пошлины.
При проведении в действие этих приказов случился один очень любопытный инцидент. Капитан крепости, Руи Ваш Перейра, считал, что предполагаемые реформы, если не и не полностью лишат его источников дохода, то по крайней мере сильно их урежут, и отказался подчиняться инструкциям губернатора. Губернатор, однако, свои написанным в резких выражениях приказом предупредил его, что в случае непокорности он будет смещен с должности, и Перейра был вынужден нехотя прекратить обструкцию.
Для этого необычного рвения, если не для первоначального приказа, существовала, похоже, своя причина. У Мартина Афонсу де Соузы был брат, Жуан Родригеш де Соуза, который был убит в Малакке вместе с Пауло да Гама, братом Эстебана, в 1533 г. Десять лет спустя Мартин Афонсу де Соуза, когда он уже был губернатором, приказал доставить останки своего брата, чтобы предать их земле в Гоа с пышным погребальными церемониями. Даже если могила его брата и была как-то отмечена, по прошествии лет люди забыли ее местонахождение, и вокруг нее было похоронено очень много яванцев. Когда же власти Малакки получили приказ губернатора, они выкопали чьи-то останки и отправили их в Индию с подобающей церковной помпой. При этом Руи Ваш отпустил язвительное замечание, которое, несомненно, дошло до слуха губернатора: "Пойте и благословляйте, сколько вашей душе угодно, мои отцы, но вы увозите отсюда лишь кости какого-то храброго яванца".(17)
Приказ де Соузы, которому был вынужден подчиниться Руи Ваш, стал смертельным ударом для последнего, и в то время как он слег от болезни, Симао Ботельо собрал главных офицеров и зачитал перед ними постановление губернатора, согласно которому он мог занять должность капитана крепости всякий раз, где бы и когда бы не становился вакантным этот пост. Умирающий капитан и другие присутствующие признали достоверность этого приказа, и среди тех, кто согласился скрепя сердце, был некий Алонсо Энрикеш де Сепульведа, остановившийся тогда в Малакке в плавании в Китай, брат лучше известного Мануэля де Соуза Сепульведы. Энрикеш считал, что Ботельо был не боле чем посредственностью, и что если бы губернатор знал, что в Малакке в то время, когда откроется вакансия, будет находиться такой способный человек, как он сам, то де Соуза, несомненно, назначил бы на столь важный пост его, а не Ботельо. Под влиянием указанных соображений он решил действовать так, как должен был, по его мнению, поступить губернатор, и самовольно захватить освободившуюся должность.
Руи Ваш скончался через два дня после совещания и за эти два дня до Ботельо успели дойти неясные слухи о намерениях Энрикеша. Поэтому, когда гарнизон Малакки направился хоронить умершего капитана, Ботельо оставил в крепости верного магистрата, Андре Лопиша, с 20 людьми, строго-настрого запретив ему выпускать кого-либо в крепость. Как только начались похороны, Энрикеш выступил к форту в сопровождении отряда из 60 человек, и обнаружив, что ворота заперты, потребовал впустить его. Лопиш ответил, что искренне сожалеет, но не может в данный момент никого впустить в крепость, потому что занят составлением описи имущества покойного капитана, все сундуки с личными вещами которого были вскрыты. Когда находившиеся снаружи попытались выломать двери, Лопиш подал сигнал тревоги и вместе со своими людьми, схватив пики, набросился на них. По звуку сигнала Ботельо и гарнизон схватились за оружие, покинули похороны и поспешили в крепость. Энрикеш, попав таким образом в окружение, был вынужден сдаться и возвратиться узником на свой собственный корабль. Утратив мужество, он одинаково боялся плыть и в Китай и в Индию; он отправился в Бенгальский залив с торговыми целями, потерпел крушение и погиб вместе со всей своей командой.
В 1545 г. Ботельо в качестве капитана Малакки был сменен Гарсиа де Са, и назначен одним из трех контролеров дохода. Его обязанность заключалась в том, чтобы совершить объезд всех крепостей, изучить их доходы и расходы и выяснить, не было ли каких-либо незаконных растрат. Именно этому назначению мы обязаны его весьма ценным отчетом, "Томбо до Эстадо да Индия", (18) который Ботельо преподнес королю 20 октября 1554 г. Он находился в Ормузе во время осады Диу в 1546 г., и когда наступило благоприятное для мореплавания время года, отправился в Диу, взяв с собой подкрепление, и, что было еще более весомым, достаточно денег, чтобы погасить задолженность перед солдатами. Тем не менее, он быстро утратил приобретенную таким образом популярность. Дон Жуан де Кастро разрешил солдатам беспрепятственно грабить, но Ботельо присвоил трофейные деньги, чтобы закупить на их все необходимое для правительства; приказ губернатора, заметил он, имел целью только привлечь рекрутов. Сохранились четыре письма, написанных им королю - фрагмент одного от 1547 г., два от 1548 г. и одно от 1552. Он упоминал также об одном письме от 1551 г., ныне утраченном. В письме от 1552 г. Ботельо говорит о своем продолжительном пребывании в Индии; он получил королевское разрешение вернуться в Португалию, но вице-король всячески препятствовал его отъезду. Конец его службы был омрачен одним печальным происшествием. Когда новый вице-король, дон Педро Маскареньяш, прибыл в Гоа 23 сентября 1554 г., Ботельо было приказано принять сундук с казной на берегу; его вынесли из трюма, но никакого равноценного по весу груза на его место не положили. Остальная часть груза сделал судно неустойчивым, и во время шторма оно перевернулось и пошло ко дну. Ботельо так остро переживал свою опалу, что постригся в монахи доминиканского ордена и умер в монастыре несколько лет спустя.
Несколько отрывков из его писем дают определенное представление о том, через что должен был пройти честный чиновник, и об условиях жизни в португальских колониях того времени. Так, в 1548 г., находясь в Бассейне, он уличил здесь двух преступников: один, Луиш Годиньо, был мелким вором, который служил на таможне и обчищал там богатых торговцев; другого, Антонио де Сан-Перейра, сына священника и монахини, который, как стало известно, был виновен в убийстве нескольких человек, можно причислить к более отъявленным негодяям. Де Сан-Перейра поучил в дар от правительства землю, неплодородную из-за засоленности почвы, при условии выплаты 30 ф.ст. ренты в год. За этой землей, и примыкая к ней, находились два других участка хорошо возделанной земли, которая приносила правительству 60 ф.ст. годового дохода. Де Сан-Перейра, сыграв на своей жестокой репутации и безучастности чиновников, насильственно присоединил оба этих участка к своей арендуемой площади, пока в дело не вмешался Ботельо. Оба преступника тогда объединились, призвали к себе на помощь 20 человек своих друзей, и, все при оружии, направились к дому Ботельо, где подняли шум, надеясь выманить последнего наружу и схватить его. Ботельо, однако, не попался на эту уловку, и сумел арестовать их, но, судя по тону его писем, очень сильно сомневался, будут ли они когда-либо наказаны.
Другой полученный им опыт был еще более странным, и показывает, какого размаха достигало церковное влияние. Диого Бермудиш, испанец родом и викарий доминиканского ордена, отказался дать Ботельо отпущение грехов из-за того, что он реформировал таможенные правила в Малакке по приказу одного губернатора и подготовил новые реестры для Бассейна по приказу другого, - оба этих действия, по мнению священника, не могли быть надлежащим образом исполнены без приказов Папы. Возможно, Ботельо своими действиями попросту затронул мирские интересы доминиканцев, поскольку францисканский монах без всякого труда дал ему отпущение.
Руи Гонзалвиш де Каминья, которого мы уже упоминали в связи с Кхвайя Шамс-уд-дином, (19) появляется в этих письмах в достаточно непривлекательном свете, хотя и сам Ботельо в рассказе об этих событиях не играет никакой героической роли. Некий Жуан Кастро умер, оставив после себя двух несовершеннолетних детей, мальчика и девочку, от девушки-рабыни, и состояние в размере 4000 или 5000 ф.ст. Ботельо, наравне с другими лицами, был назначен опекуном детей, и т.к. другие отказались нести это бремя, все заботы пали на него. Кастро поместил на хранение у Руи Гонзалвиша деньги, не под процент, а под условием вернуть их по первому же требованию. Руи Гонзалвиш имел племянника, калеку и заядлого игрока, и когда сын Кастро умер и единственной наследницей осталась дочь, он потребовал выдать ее замуж за своего племянника. Ботельо отказался дать свое согласие, но Руи Гонзалиш, воспользовавшись тем, что Ботельо понадобилось на время отлучиться из Гоа, пренебрег законами и обвенчал молодую пару насильно. Ботельо сильно опасался влияния, которое имел Гонзалвиш на губернатора, и поэтому не стал никому жаловаться на это своеволие, кроме как в частном письме королю.
Ботельо обратил внимание на злоупотребление выдачей лицензий на бесплатную перевозку грузов. Дара, сделанного одному чиновнику, оказалось достаточным, чтобы побудить всех других должностных лиц того же ранга потребовать для себя аналогичных привилегий, пока это не привело к тому, что королевские суда плавали, имея на борту почти одни только грузы, владельцы которых являлись держателями лицензий на право бесплатного фрахта. Дело дошло до того, что представителю короля приходилось закупать товары для него в Ормузе и Малакке по высоким ценам, т.к. его собственные корабли приходили в Европу практически с пустым трюмами. Ботельо приводит также некоторые примеры достаточно странных занятий капитанов других крепостей. Некий Алваро де Норонья (сын вице-короля Гарсиа де Норонья), капитан Ормуза, будучи обвинен в злоупотреблениях, отвечал в свое оправдание, что если его предшественнику де Лиме место приносило 10000 ф.ст. дохода, то он, Норонья, смог выжать из него намного больше, - соперничество в умении обогащаться, а не в заслугах. Другой рассказ относится к тому же самому капитану. Действующий чиновник, Жеронимо Родригеш, был отправлен в Ормуз для подготовки к будущей экспедиции, и по пути обнаружил, что некий португалец, постоянно проживавший в Орумзе, занимался одним из самых вопиющих преступлений с точки зрения португальского права, - контрабандой перца. Прибыв в Ормуз, он приказал арестовать этого человека, и из-за этого капитан Ормуза обозвал его "псом-иудеем", после чего распорядился сделать изображавшее этого чиновника чучело и протащить его по всему городу, осыпая всевозможными оскорблениями.
На западном побережье Индии, на окраине Бомбея, изготовлялись цепочки, которые широко использовались для ведения меновой торговли с африканцами и по приказам из метрополии ни одному португальцу не разрешалось их приобретать. Это делалось с той целью, чтобы агенты короля покупали эти цепочки непосредственно у производителя. Но в этой торговле им пришлось столкнуться с конкурентами в лице капитанов Бассейна и Чаула: оба сколотили вооруженные отряды, которые перемещались по стране, совершая закупки, и эти отряды на почве конкуренции чуть не вступали между собой в стычки. Капитан Бассейна одержал верх, и агентам короля Португалии пришлось покупать у него эти цепочки по непомерно завышенной цене.
Мы располагаем еще одним описанием Португальской Индии, сделанным 60 лет спустя историком Коуту в его "Soldado Practica", и очень интересно сравнить показания этих двух очевидцев. В последующий период все старые злоупотребления не только никуда не исчезли, но лишь разрослись, подобно раковой опухоли. "Soldado Practica" изображает предельно извращенную систему, созданную людьми, еще более извращенными, чем она сама. Индию можно сравнить с тропическим лесом, где каждое животное или растение, за исключением тех, что ведут полностью паразитический образ жизни, пожирает других животных или насекомых, более слабых, чем они сами; но в "Soldado..." нет хищников, олицетворяющих силу или великолепие, - образно говоря, тигры в этих дебрях отсутствуют. Книга до отвращения полна описаниями эпизодов мелкой подлости, которые здоровый вор должен презирать.
Коуту, писавший, находясь в центре всего этого, умоляет об изменении системы. Он не понимает, что никакое изменение системы не могло бы уничтожить такие злоупотребления, поскольку вся она прогнила сверху донизу. Губернатор отправлял посольство к местному властелину, и приказывал вывести из своих конюшен всех старых кляч, чтобы отправить их с послом в качестве подарка, а сам отчитывался за них перед государством по цене самых лучших коней. Он помогает обогащаться своим друзьям, позволяя им скупать старые государственные долги и платежные ведомости за бесценок, когда законные владельцы устают добиваться возврата долгов, после чего приказывал оплатить их полностью. Согласно королевским приказам, ни на одного губернатора нельзя было подать иск о взыскании долга; крайний срок для принятия исковых заявлений от кредиторов устанавливался за несколько дней до отплытия губернатора из Португалии, о чем делалось соответствующе объявление, но фактически эта мера была направлена на то, чтобы освободить его от всяких долгов перед кем бы то ни было. Судьи от самых вышестоящих до самых низших были коррумпированы и выносили свои приговоры в пользу тех, кто мог им больше заплатить; но, поступая так, они всего лишь следовали признанной практике, поскольку Фалькао в своем отчете королю в 1612 г. утверждал, что он не выдавал жалованья судьям и магистратам, т.к. они буквально на ходу меняли свое решения по рассматриваемым делам и получали вознаграждение от участников тяжбы. (20) Коуту рассказывает, что капитаны крепостей содержат армии псевдосолдат, существующих только в платежных ведомостях, и капитаны кораблей следуют их примеру; в то же время таможенные чиновники оценивают импортируемые товары так низко, в надежде на получение своей доли с груза, что даже импортеры сгорали со стыда.
Во многих из этих жалоб не было ничего нового. Дон Жуан де Кастро писал о том де самом королю за 6 лет до того, как сам стал губернатором. В 1539 г. он обнаружил, что хотя король оплачивал содержание 16000 человек, у него под началом на самом деле находилось только 2000 за пределами гарнизонов крепостей. В тот начальный период власти Португальской Индии все же несколько стыдились откровенного казнокрадства и грабежа; так, те лица, которые покупали у солдат непогашенные платежные ведомости, соглашались уплатить им от 15 до 20% их номинальной стоимости, но даже это открывало неслыханные возможности для злоупотреблений. Даже судьи, жалуется де Кастро, прибегали к аналогичным методам: "все умерло в них, - пишет он, - кроме ненасытной алчности".(21)
Примечания:
(1) "Khushiburd" - подарок, который делался с целью заручиться чьим-либо расположением. Об отданных приказах смотри Ar. Port. Or., Fasc. 5, Nos. 76, 77, 78; смотри также No. 799 от 16 октября 1579, и No. 842 от 18 июля 1584 г. - в первом из двух губернатор приказывает, чтобы налог все же взимался в период острой нехватки средств, не только в Goa, но также в Сальсетте, по последнему он, наконец, был упразднен.
(2) Ботельо, обычно с такими подробностями повествующий обо всех аналогичных соглашениях, хранит странное молчание об этом - возможно, он стыдился его? Коуту, V. 9. 5, сохранил его для нас.
(3) Ar. Port. Or., Fasc. 5, NN. 81, 82, 84.
(4) Более точно - в "Puranmasi Bhaclon".
(5) Conjeveram - Kanci puram.
(6) Корреа приводит только описание. Он сообщает, что он побывал на этой ярмарке; каждый приходящий туда пилигрим должен побрить свою голову. Парикмахеры сидели под несколькими большими деревьями, почти скрытые под грудами состриженных волос. Эти кучи продавали за 200 ф.ст. в год, чтобы делать из них парики. Куча денег, которые оставляли на месте паломничества пилигримы, скоро стала же такой же высокой, как 10 мер пшеницы. - Correa, IV. 301.
(7) Хотя и не оправдывая эту экспедицию, некоторое объяснение для ее замысла можно найти в приказе короля Португалии от 1540 г., требовавшем уничтожить все индусские храмы на острове Goa.
(8) См.выше стр. 231.
(9) Более подробно об истории этого человека см. на стр. 295.
(10) Коуту, который проводил разыскания в публичных отчетах, обнаружил, что они подтверждают только часть даже этой суммы в 300000 ф.ст. Он предположил, что много был истрачен на закупку груза для определенного судна, которое пропало в море.
(11) Примечание к Andrade, Vida, p. 434.
(12) Португальцы часто назывались Лаккадивы "Острова Мамали".
(13) Castanheda, III. 110.
(14) Ботельо, письмо от 1552.
(15) Об очень примечательном письме от Мартина Афонсу де Соуза безымянному адресату, смотри Fr. Luis de Sousa Coutinho, Annaes de D. Joao, III, p. 413. В нем он сообщает, что как Адил-шах, так и Мир Али имели так много оснований в свою пользу, что он был вынужден отправиться на мессу и помолиться, чтобы разрешить свои сомнения. Так как Адил-шах отдавал ему Сальсетте и Бардес, 20000 ф.ст. в помощь для оснащения флота и 6000 ф.ст. для него лично, де Соуза решил дело в его пользу. Непосредственно перед этим скончался Асад-хан. Затем прибыл друг, который сказал, что он не мог сделать ничего лучше, чем передавать ему (губернатору) сокровища Асад-хана в размере 160000 ф.ст. Он послал половину в Португалию и удержал одну десятую часть для себя. Эта умеренность явно удивляла даже его самого, поскольку он писал: "Я мог удержать всё и никто бы не узнал об этом". 20000 ф.ст. он возвратил "другу", а разницу использовал на оплату некоторых старых долгов короля. На стр. 420 того же самого тома, тем не менее, есть отрывок, который показывает, что 6 июня 1546 г. де Соуза передал королю сумму в 100000 ф.ст., которую он привез с собой на родину, так что подсчет в вышеуказанном письме неправильный.
(16) "Житие Св. Франциска Ксаверия" отца Колериджа, том I. стр. 110 и 132.
(17) Коуту, VI. 8. 12.
(18) Опубликовано в "Subsidios".
(19) Смотри страницу 286.
(20) Falcao, p. 136.
(21) Письмо дона Жуана де Кастро королю в 1539. Investigador Portuguez, Vol. XVI. p. 269. От него же к тому же адресату, 1546, p. 406.