Аспар. Жуан Рибейро. Трагическая история Цейлона. Часть 2

Жуан Рибейро

История Цейлона

ВТОРАЯ КНИГА

ОПИСАНИЕ ВОЙН, КОТОРЫЕ МЫ ВЕЛИ НА ЦЕЙЛОНЕ С ТУЗЕМЦАМИ И ГОЛЛАНДЦАМИ

Глава I

Где мы расскажем о причинах, которые привели к началу войны (с королем Канди)

Мы попытались, в меру наших сил, изложить перед читателями описание острова Цейлон, его продукции, обычаев, законов, нравов, религии и образа жизни его обитателей, и поведать то, что казалось нам наиболее примечательным за время нашего 18-летнего пребывания там. Теперь же следует более подробно рассмотреть причины, которые привели к нарушению мира, заключенного нами с королем Кандии, и ход войны, по окончании которой мы были изгнаны из лучшего уголка земли, созданного Творцом в мире. Чтобы изложить нашу историю с большей ясностью, мы должны вернуться к тому моменту, на котором прервали наше повествование в восьмой главе первой книги.

Мы рассказали, как король Хенар Пандар, который был чангатой на Адамовом Пике, занял трон Кандии и женился на королеве донье Катарине, став данником Его Величества (короля Португалии); это продолжалось в течение нескольких лет, пока дон Константино де Са-и-Норонья не был повторно назначен капитан-генералом - должность, которую он занимал раньше (1). Во время его правления война началась снова, и мы должны привести ее описание и результаты, а также рассказать о карьере этого храброго капитана, соблюдая при этом всю возможную краткость.

По прибытии на остров в 1623 году он был принят с всеобщей радостью из-за той репутации, которую он приобрел во время своего первого управления. Первое, что он сделал, - это построил форт в Трекимале, что вызвало сильное раздражение у короля Кандии из-за помехи, которую он представлял для торговли всего его королевства в порту Котияр; но так как он не располагал достаточными силами, чтобы начать войну, он на время скрыл свой гнев.

Когда капитан-генерал увидел, насколько большие выгоды мы должны получить от основания другого форта в гавани Батекалу, он отправился туда с достаточным контингентом войск, чтобы привести в исполнение свой замысел. Как только работы начались, король был встревожен, ибо он видел, что мы лишили его гаваней, признанным властителем которых он являлся, и он собрал своих людей, чтобы помешать строительным работам; но хотя он и сделал эти приготовления, он не осмелился атаковать нас.

Капитан-генерал, полностью закончив возведение укреплений и оставив там гарнизон, отбыл в Мальвану; но охваченный гневом король Кандии решил вести против нас войну, и совершил несколько вторжений на нашу территорию. Капитан-генерал спешно выступил навстречу ему, но когда король узнал о его приближении, он вернулся в Кандию, не став его ждать. Генерал восстановил спокойствие в этих округах, и так как он видел, что это король начал военные действия, и что он был очень заносчивым и надменным человеком, он, желая укротить его гордыню, выступил в поход с 500 португальскими солдатами и чернокожими с нашей территории, которые все были хорошо вооружены и радовались тому, что началась война.

Он вторгся в собственную страну короля, где навстречу ему выступили королевские дисавы, которые, однако, были разбиты в нескольких сражениях; и так как у короля не оставалось иного выхода, он отступил в Уву, свой самый недоступный округ и самый отдаленный от нашей территории. Генерал приказал сжечь брошенную столицу, а также королевский дворец; и, перебив некоторое количество скота и совершив другие акты враждебности, дозволенные военными законами, он, выбрав нескольких капитанов и определенное количество легко вооруженных солдат, которые казались ему наиболее подходящими для предстоящей задачи, оставил бОльшую часть своей армии грабить королевство, а с этими немногими людьми смело вторгся в королевство Ува, уничтожая всё на своем пути огнем и мечом и делая всё возможное, чтобы принудить короля к битве; но обнаружив, что не в силах добиться этого, воссоединился с основной армией, и все они вернулись в Маникаваре, не понеся никаких потерь и победителями.

То же самое произошло в следующем году, т.е. 1629-м, когда он снова вторгся в Кандию и предал город огню, тогда как король и его подданные отступили на неприступную гору, называемую "Скалой" (2). Но пока наша армия опустошала все это королевство, генерал узнал о том, что король отправил 5000 отборных своих солдат в Джафанапатам под командованием мудальяра своей атапата, то есть капитана своей личной гвардии, в надежде либо изгнать португальцев из этой провинции, либо заставить тех, кто находился в его владениях, выступить им на помощь. Он знал, что это королевство и его крепости охранялись слабыми гарнизонами, и что Фелипе де Оливейра, который подчинил его власти португальцев, скончался (3). Рассказами о героических деяниях этого капитана (т.е. мудальяра) можно было бы заполнить много книг. Он был не менее отважным и не менее скромным, чем любой христианин, и никогда не упоминал о своих родителях, а когда его спросили о предках, то сказал, что происходит от травы - весьма редкое явление среди этого народа, где каждый уверяет, что происходит от звезд.

Замысел короля не увенчался успехом, ибо, когда генерал услышал об этом в Кандии, он отобрал четыре роты и 3000 ласкаринов под командованием храброго и опытного капитана по имени Жуана да Пина; три других роты и такое же количество ласкаринов были отданы под командование другого капитана, по имени Луиш Тейшейра де Карвальо, который по причине своего невысокого роста был известен как "Карвалиньо". Эти двое были отправлены с приказами двигаться как можно быстрее разными путями, и соединиться в назначенный день недалеко от Джафанапатама. Пина и Карвальо пунктуально выполнили свой маневр, тогда как генерал с остальной своей армией вернулся в Маникаваре, не потревоженный врагом.

Подкрепления встретились в назначенный день и в назначенном месте и без всякого промедления обрушились на врага, который осаждал город. Мудальяр оказал ожесточенное сопротивление, в ходе которого мы потерял нескольких наших храбрых черных солдат, но был в конечном счете разгромлен, и мы отрубили более 3000 неприятельских голов. Уцелевшие бежали кто куда, оставив крепость свободной от осады и 7000 пленников в наших руках. Они были туземцами с нашей территории, которые либо выказали покорность, либо оказали помощь врагу, и так как они были подданными нашей Короны, было невозможно обратить их в рабство; но они были распределены среди наших офицеров и солдат и должны были выкупиться на свободу по небольшой цене - обычай, который был тогда введен, ибо в этой кампании у них не было другой добычи. Впрочем, не со всеми поступили так гуманно, так как некоторые были посажены на кол, а другим вспороли живот топором.

Несколько дней спустя наши победоносные войска вернулись через Семь коралов в Маникаваре, где стояла главная армия. Отсюда генерал направился в Мальвану, куда король прислал послание с просьбой о мире на любых наших условиях. Генерал был не против заключить мир, как из-за предложенных условий, так и потому, что солдаты устали после двух лет постоянных походов и испытаний, во время которых он потерял некоторое количество своих людей в бою, но гораздо большее число свели в могилу болезни. Кроме того, у него было очень мало денег, а деньги и люди одинаково нужны при ведении войны.

Но в это время пришел приказ от вице-короля, графа де Линьяреша, содержавший неукоснительные инструкции раз и навсегда подчинить это королевство, в то же самое время обвиняя генерала в некоторой степени небрежения своими обязанностями. Графу внушили это некоторые люди, которые были недоброжелательно настроены к генералу; ибо нет человека, который мог бы избежать зависти, и чем больше у человека заслуг, тем больше его стараются очернить в глазах власть имущих. Со времен Адмирала (4) в Государственном Совете было решено, на основе полученных от генерала писем, что ради службы королю и блага короны Португалии было настоятельно необходимо полностью лишить владений короля Кандии и изгнать его с острова; но не было ни денег, ни войск, чтобы претворить это решение в жизнь. Ведь обычного нашего гарнизона из 600 человек было достаточно только для охраны крепостей, тогда как вторжение и завоевание двух королевств Кандии и Ува, жители которых были столь воинственными, а территории - столь неприступными, невозможно было осуществить без увеличения численности нашей армии. Вице-король, ничего не зная об этом, отправил свои приказы, но не прислал никакой помощи.

Сразу после получения этих инструкций капитан-генерал оставил все мысли о мире и стал готовиться к тому, чтобы выполнить эти приказы в следующем, 1630-м году. Некоторые члены духовных орденов и опытные капитаны посоветовали ему не предпринимать эту экспедицию, так как у него было слишком мало людей и он знал о трудностях, с которыми столкнулся в предыдущих попытках (завоевать королевства Канди и Уву), когда у него было больше солдат, а эти королевства до сих пор располагали теми же силами. Несмотря на то, что мы убили большое количество сингальцев, их оставалось еще более чем достаточно, и они всегда могли избежать сражения, отступая с одной вершины на другую - факт, с которым мы уже сталкивались; что же касается их полного подчинения, то трудности были бы еще больше. На всё это капитан-генерал ответил, что прекрасно знает, что это предприятие будет стоить ему жизни; его огорчает лишь разрушение крепостей и утрата острова, который принадлежит королю, нашему сеньору; но он получил приказы и не имеет иного выбора, кроме как подчиниться, так как он уже высказывал свое мнение по этому предмету, и к нему не прислушались.

В нашей армии тогда служило четыре мудальяра - туземцы и христиане, родившиеся в Коломбо, которые принадлежали самым благородным семьям на острове и были связаны родственными узами с виднейшими португальскими поселенцами. Все они были богатыми людьми, получившими высокие посты, которых генерал весьма ценил и всегда брал с собой, и во многих вопросах прислушиваясь к их советам. Они командовали воинами с нашей территории и звались дон Алейшу, дон Балтазар, дон Космо и дон Теодозиу (5). Хотя они были столь многим обязаны нашему генералу, и хотя они, как я уже сказал, выросли среди нас, они вступили в заговор с королем Кандии, и это стало причиной полного краха нашей экспедиции, как мы увидим; ибо, в конце концов, все черные - наши враги.

(1) С 1618 по 1619 гг.

(2) "Peneto". Это Меда Маха Нувара, город-убежище для сингальских королей.

(3) Фелипе де Оливейра - португальский военачальник (умер 22 марта 1627 г.) Он завоевал тамильское королевство Джафна на севере Цейлона в 1619 г., где запомнился разрушением 500 индуистских храмов и насильственным обращением туземцев в католицизм, хотя, с другой стороны, противодействовал требованиям властей Гоа и Коломбо о повышении налогов с местного населения.

(4) Имеется в виду дон Франсишку да Гама (1565-1635), вице-король Индии в 1622-1627 гг., правнук Васко да Гамы, носивший наследственный титул адмирала.

(5) Ф. де Кейруш добавляет к ним еще Симана из Софрегао и Андре Баснаяка (Queroz, Conquest of Ceylon, p. 756).

Глава II

Экспедиция, и предательство мудальяров, в результате которой генерал Константино де Са и вся его армия были уничтожены

Сделав описанные нами приготовления, старший из принцев Кандии, по имени Раджа Синха (1), вторгся на нашу территорию, чтобы спровоцировать капитан-генерала, в соответствии с соглашением, заключенным им с мудальярами. Жестоко опустошив две наших провинции, он вернулся в Уву и вступил в свою столицу и сразу привел ее в состояние обороны, укрепив ее настолько сильно, как позволяли время и обстоятельства. Четыре предателя поспешили к генералу и объяснили ему, что честь короля и всей португальской нации требуют не оставлять дерзость принца безнаказанной, после чего генерал решил вторгнуться в Уву.

Количество португальских солдат, которых можно было выделить для участия в этой экспедиции, не превышало 400; поэтому генерал завербовал еще некоторое количество жителей Коломбо, которые были готовы сопровождать его, так что его силы насчитывали до 500 португальцев и около 20 000 туземцев. С этой армией он двинулся на Уву; на границе этой провинции он услышал, что король был готов встретить его, и громко похвалялся этим. Генерал продолжал свой марш, но когда он достиг одного склона горы, король покинул город и отступил к другому склону; в ответ на что генерал сжег город и разбил лагерь на возвышенности, находившейся над ним. Так как его солдаты были измотаны долгим и утомительным переходом, он дал им два дня отдыха; но невозможно описать его удивление, когда он внезапно увидел, что неприятель вновь появился в таком множестве, что усеял всю равнину внизу и покрыл соседние горы.

Здесь он получил предупреждение об измене, которую замышляли четверо мудальяров, и о том, что они вовлекли в заговор нескольких главных людей (среди ласкаринов); но было уже слишком поздно принимать меры предосторожности против опасности. Так как день уже приближался к вечеру, враги не хотели начинать атаку, а только громко кричали нашим людям: "Настал последний час вашей жизни!" (Hoje hИ a Зltima hora que tendes de vida), добавляя к этому оскорбительные слова; и так настала ночь. Генерал, видя их настроение и ту самоуверенность, с которой они противостояли ему, больше не сомневался, что в его лагере имеет место тайный заговор; он собрал наших людей, предупредил их об опасности и сказал им, что спасение зависит от их стойкости и отваги, и что они должны быть готовы победить или умереть; он добавил, что если раньше они сражались ради славы, то теперь им предстоит сражаться за свою жизнь; и чтобы показать, что у них нет иной надежды, кроме как на Бога и на твердость своих рук, он приказал своим людям взять провизии на три дня, а затем собрать весь багаж в одно место и сжечь его, чтобы враг не смог им воспользоваться. Ночью португальцы исповедались и получили отпущение грехов от священников, бывших в лагере; они воодушевляли друг друга речами, и генерал, довольный их боевым духом, вдохновлял их своим примером и стойкостью.

На рассвете армия пришла в движение, мудальяры во главе ласкаринов вели авангард, как обычно; неприятель выдвинулся навстречу им, и сигнал к мятежу дал изменник Космо, отрубивший голову португальского солдата и насадивший ее на острие своей пики. Остальные заговорщики тотчас обратили свое оружие против наших людей. Главный отряд наших ласкаринов был изумлен этим неожиданным событием, но так как все они принадлежали к одной и той же расе, почти все до единого наши туземные солдаты последовали примеру своих офицеров, и только 150 ласкаринов остались верны своему долгу и решили разделить нашу участь. Одновременно мятежники обрушились на нас, открыв по нам огонь из своего оружия и призывая других атаковать нас. Они, однако, встретили храброе сопротивление; португальцы были полны решимости дорого продать свою жизнь, и если им суждено погибнуть, то забрать с собой как можно больше врагов. Неприятель не давал нашим людям шанса на передышку даже ночью, так как они тревожили их стрельбой из луков и метанием дротиков, а также своими криками.

Генерал присутствовал всюду, вдохновляя солдат и призывая их позаботиться о раненых и присмотреть за тем, чтобы погибшие были удостоены погребения. Ближе к середине ночи натиск врагов несколько ослаб; наши люди были рады тому, что получили некоторую передышку от ужасного испытания в предыдущий день, чтобы набраться сил для возобновления битвы на следующий; но Господь в Своей мудрости наслал на нас сильнейшую бурю, сопровождавшуюся таким проливным дождем, что все равнины оказались затоплены; порох и запальные шнуры намокли и сделались бесполезными, а ведь аркебузы были главным оружием, которое мы использовали против врагов на острове.

Когда все увидели, что это было деяние Господа, они подчинились Его воле, а священники призывали и убеждали их получить в награду славу. Те немногие сингальцы, которое оставались с нами, а их количество, как уже говорилось, не превышало 150 человек, и португальцы были весьма вдохновлены; для генерала было большим утешением увидеть, что все без ропота подчинились воле Провидения. В эту ночь его призывали спастись с несколькими людьми, что легко было бы осуществить; но генерал не прислушался к этим уговорам, и отвечал, что всегда прежде исполнял свой долг, и что если он не может спасти своих храбрых солдат, ему остается только стяжать бессмертную славу, погибнув вместе с ними.

Когда наступил рассвет, наша армия выступила в путь в том же самом порядке; но еще не успела она отойти на большое расстояние от места ночлега, как сразу со всех сторон была атакована массой неприятелей. Наши солдаты попытались использовать свои аркебузы, но не смогли сделать этого из-за отсыревших фитилей и пороха. Неприятель, видя это, оставался вне пределов досягаемости наших мечей, единственного оружия, которое могли использовать наши люди, но стрелял в них из своих мушкетов и засыпал стрелами, летевшими в таком количестве, что они закрывали небо, словно тучи. В короткое время почти все наши люди были мертвы, а немногие уцелевшие охвачены смятением.

Когда капитан-генерал, который присутствовал повсюду, вдохновляя своих людей, увидел это, он выхватил свой меч, которым владел одной рукой, ибо правая рука была искалечена, и бросился в самую гущу этих варваров и вскоре воздвиг вокруг себя гору трупов. И, чтобы дьявол не был лишен своей законной доли, любой противник, осмелившиеся приблизиться к нему, отправлялся присоединиться к его обществу. Наконец, раненый мушкетными пулями и стрелами, он отдал свою душу Творцу. На скрижалях славы он заслужил место не ниже, чем величайшие герои в мире, не только благодаря своей доблести, но и всеми своими качествами, которые заслуживали восхищения. После этой трагедии и вплоть до последнего часа, когда мы были изгнаны с острова, память о нем была жива среди нас; и пока португальцы оставались в Эстадо, жизнь и доблесть и мудрость Константино де Са-и-Норонья всегда оплакивались (2).

Таков был конец этого предприятия, от которого воспоследовали ужасные бедствия для наших крепостей на протяжении одного года; ибо король взял в осаду Коломбо и неоднократно штурмовал его, и однажды он даже сумел ворваться внутрь города, но был отброшен храбростью жителей и принужден отступить с потерями. Тем не менее, Коломбо и все другие крепости на острове сильно страдали из-за нехватки продовольствия и других предметов первой необходимости; ибо хотя король снял осаду, он оставался в пределах наших владений, которые все взбунтовались против нас.

Новости об этой трагической утрате и осаде распространились по всему Востоку, и все оплакивали смерть Константино де Са. Из Кочина в Коломбо и Галле со всей возможной быстротой были посланы галиоты с провизией и всеми солдатами, кого только можно было выделить, - всего их насчитывалось 130. Из Малакки на Цейлон были отправлены 200 опытных солдат, лучших (из всех, что имелись) в этой крепости. Из Гоа вице-король послал еще 300 человек под командованием фидалгу дона Жорже де Алмейды, назначив его капитан-генералом; но жестокая буря, с которой они столкнулись в заливе, сбила их с курса, и было удачей, что генерал прибыл в Коломбо в конце октября 1631 года. Как только он высадился, он сразу выступил навстречу врагу, который находился в укрепленном лагере на расстоянии двух или трех лиг от города; он встретил ожесточенное сопротивление, но враг был разгромлен в различных стычках. После того, как вся территория была возвращена к верности Его Величеству, он принудил короля Кандии просить мира, который и был ему дарован (3), при условии уплаты в виде дани двух слонов с бивнями в год.

После этого на Цейлоне сохранялось спокойствие вплоть до прибытия в Индию в качестве губернатора Педру да Сильва Молле, который назначил капитан-генералом Цейлона Диогу де Мелло вместо дона Жорже де Алмейды (4).

(1) На самом деле он был младшим из трех принцев - сыновей Сенарата.

(2) Разгром произошел 20 сентября 1630 г. Де Са впоследствии был обожествлен сингальцами.

(3) 15 апреля 1633 г. - См. The Portuguese Era, II, 198.

(4) Рибейро не упоминает много крупных битв и, среди прочего, отвоевание Негомбо; все это произошло в январе, феврале и марте 1632 г. В апреле король Канди заключил мир на тех же условиях, которые были навязаны ему во время Нуньо Алвариша Перейры, и был вынужден направить посла в Гоа, где был заключен договор.

Глава III

Где говорится о причинах, которые привели к возобновлению войны с королем

Король Кандии Хенар Пандар, который пережил свою жену, донью Катарину, умер (1) и оставил королевство Кандия своему старшему сыну Раджа Синхе, а королевство Ува - своему второму сыну (2), тому, который перешел на нашу сторону в 1641 году и умер христианином в Гоа; о нем мы поведаем позже. Он ничего не оставил сыну, которого донья Катарина родила от дона Жуана, но принц Увы никогда не забывал защищать его, пока оставался на Цейлоне. Как уже говорилось в восьмой главе этой книге, принцы Кандии получили воспитание у португальцев, с которыми они обращались столь же любезно, как с родными братьями, досконально изучив наши обычаи и переняв те из них, которые казались им хорошими и которые они одобряли. Они изучили все искусства, которыми мы обучали их, и назначили таких же чиновников в своем дворце, как это делают наши государи; и они обычно говорили, что из всех народов в мире мы были наиболее достойны чести, и если бы мы еще воздерживались от употребления говядины, то ни в чем не уступали бы им самим.

Пока существовали эти дружеские отношения, один португалец, проживший некоторое время в Кандии, пошел нанести визит королю, и в обмен на милости, которые он получал из его рук, преподнес ему подарок; ибо все эти короли считают неучтивым поступком, когда к ним являются с пустыми руками, и они отказывают таким людям в аудиенции и не слушают их. Так как наш португалец ничего не имел с собой, но не желал, чтобы его обвиняли в нарушении этого обычая, он взял с собой коробку, полную флаконов с розовой водой, которую (сингальцы) весьма высоко ценят, некоторое количество сандалового дерева, и прекрасного коня для того, чтобы король ездил на нем верхом. Король пришел в восхищение от этого жеста учтивости, будучи весьма обрадован подарками и выражением благодарности со стороны португальца. Он задержал его в качестве своего гостя на несколько месяцев, и когда тот пожелал проститься с ним перед отъездом, не захотел уступать ему в щедрости и подарил несколько драгоценностей и красивого слона с бивнями. Португалец попрощался с королем с должными благодарностями и выехал в Коломбо, так как там ему было удобнее погрузить слона на борт судна и продать его на другом побережье.

Генерал, увидев португальца с таким красивым животным, наложил на него руки, объявив, что король задолжал дань за прошлый год, и поэтому он забирает слона в счет уплаты долга. Все уговоры и мольбы злополучного португальца о возврате животного остались тщетными, и так как он не видел никакого иного средства помочь беде, он вернулся в Кандию и рассказал королю о произошедшем.

Последний был сильно разгневан и сказал: "Я не обязан платить никакую дань королю Португалии, несмотря на то, что сказал король Мальваны (3); даже если бы его утверждение соответствовало действительности и у меня не было необходимых животных, для меня не составило бы никакого труда отправить людей на их поимку. Однако что удивляет меня больше всего - то, что этот несправедливый поступок совершен не в отношении меня, а, скорее, в отношении вас; ибо если бы даже всё обстояло так, как он сказал, неразумно, что он отнял у вас принадлежавшее вам имущество. Помимо того, что вы такой же португалец, как и он, он не должен был ради чести своего народа позволять алчности настолько ослепить себя. Но скажите мне, если он так обошелся с вами, что могу ожидать я, чернокожий человек, не принадлежащий к вашему народу и не исповедующий вашей религии? Я не раз говорил, что все ваши люди учтивы, обходительны, щедры, достойны и, в первую очередь, смелы - качества, которые должны столь же высоко цениться (среди вас), как ценю их я; ибо я люблю всех ваших людей, и из большого количества, которое я встречал, не было ни одного, который не проявлял бы вышеназванных качеств. Но я узнал также, что среди вас есть люди, которые, до тех пор, пока не занимают должность, очень добродетельны; но как только они получают назначение, они немедленно отвергают все свои благие качества и заменяют их пороками в двойном размере по сравнению с добродетелями, кои они прежде вынашивали. Власть превращает их в дьяволов.

Я не мог понять, почему это происходит, и так как говорилось, что это могло быть следствием вашей религиозной системы, я изучил ее и нашел ее поистине святой. Если человек горд или высокомерен, я могу сказать, что это является следствием его природы; но я знал много португальцев и видел в некоторых те высокие достоинства, которые я упоминал; и когда я узнавал, что такой человек назначен в правительство, я приходил в восторг и считал людей счастливыми. Но за короткое время мне приходилось слышать бесчисленные жалобы почти на всех из них, и узнавать о совершенных ими несправедливых поступках, как если бы они становились совершенно иными людьми по сравнению с теми, какими были раньше. В то время, как я ожидал, что вице-король накажет их за их преступления, я узнавал, напротив, что они получали повышение. И таким образом я теряюсь в догадках и не могу понять всего этого, разве что среди них существует некое скрытое правило или закон, которое вы не открываете никому, кроме друг друга.

Оскорбление, которое король Мальваны нанес обоим из нас, раздражает меня лишь в той мере, в какой оно касается вас; жаль, что вы не щадите друг друга; но этот факт побуждает меня пока закрыть глаза на него в той степени, в которой это меня касается; однако, так как он забрал у вас то, что дал вам я, вы получите здесь то, что возместит вашу потерю". После чего король дал ему двойную стоимость (отнятого слона) в драгоценных камнях и добавил: "Я не желаю, чтобы это случилось с вами во второй раз; поэтому возвращайтесь через Чилао". Он приказал дать ему проводников, и португалец попрощался с ним с большой благодарностью.

(1) В 1636 г. Он отрекся от трона за несколько лет до этого.

(2) На самом деле, Ува была оставлена другому сыну, Кумарасинхе. После его смерти Раджа Синха захватил Уву для себя, и это привело к обострению отношений с вторым принцем, Виджаяпалой, который получил Матале. Именно Виджаяпала бежал к португальцам.

(3) Титул, которым сингальцы называли португальского капитан-генерала Цейлона.

Глава IV

Об остальной части этого инцидента, и о разгроме нашей армии в Кандии

Король не выказал никакого негодования в отношении поведения губернатора, и когда наступило обычное время для уплаты дани, отправил двух слонов за год; но генерал, когда он узнал о высокой цене, уплаченной королем за одного коня, приобрел двух красивых лошадей, которых он отправил по их прибытии в Кандию, чтобы продать их там в обмен на слонов, не задумываясь над тем, что португалец не продал свое животное и не вел торговли с королем, а только преподнес ему подарок в знак дружбы и уважения, как мы уже рассказали выше. Как только король увидел в городе двух коней и узнал, с какой целью их послали, он сказал человеку, который отвечал за ведение дел: "Скажи королю Мальваны, что он отнял у меня слона, стоившего больше, чем эти кони; когда он пришлет мне его обратно, я верну ему его коней, а тем временем позабочусь о том, чтобы за ними как следует присматривали".

Получив это послание, генерал был взбешен тем, что король осмелился нанести ему такое оскорбление, а также из-за того, что его надежды получить прибыль были обмануты; ибо для него было невозможно избежать больших убытков из-за провала этой спекуляции; даже если бы кони, на которых он потратил большую сумму денег, были возвращены ему, он не знал, что ему с ними делать. Он хотел сразу выехать в Кандию, чтобы потребовать удовлетворения за такую дерзость. Когда он закончил свои приготовления, он велел передать королю, что придет в Кандию, дабы встретиться с ним и наказать его так, как он того заслуживает, и потребовал отправить обратно его коней без задержки и без ответа. Король не колебался, а только ответил посланнику, что пошел на этот шаг исключительно ради того, чтобы получить возмещение за своего слона; пока он не получит его обратно, бесполезно просить его о возврате коней; если же Его Величество желает наказать его за то, что он стремится вернуть себе свою собственность, то Бог, верховный судия всех людей, решит, кто из них прав; если он придет в Кандию, он не отступит к другому побережью; ибо, помимо большой любви, которую он питает к своей стране, Бог вверил ему ее защиту, и он не преминет исполнить свой долг.

Получив этот ответ, генерал выступил в поход со всеми людьми с нашей территории, способными носить оружие (gente de guerra), которых он смог собрать за столь короткий промежуток времени; их было 28000 ласкаринов и 700 португальцев, - лучшие люди, которые когда-либо были у нас на острове. Король, узнав об этих приготовлениях, предупредил своего брата, принца Увы, чтобы тот пришел со всеми своими силами и объединился с ним в Кандии как можно быстрее; и принц выполнил его просьбу со всем рвением, приведя с собой 10000 человек, лучших на все острове, из собственного королевства. Как только генерал со своей армией прибыл к горе Балане, король, либо чтобы не доводить дело до крайности, либо под влиянием страха, послал за священником, который находился в Кандии, и доверил ему конфиденциальное послание и дал распятие, прося его пойти с ним к нашей армии и призвать генерала во имя Господа, Который, как мы верим, пришел в мир, чтобы умереть ради спасения всех людей, не вторгаться в его владения, так как он является вассалом короля Португалии; он не дал генералу ни одного повода для этого, за исключением того, что пожелал вернуть свое; распри короля Мальваны были его частным делом, и он должен помнить, что было неправильно пытаться взыскать с невиновного то, что является только их (португальцев) долгом; он должен воздержаться и дать ему законное удовлетворение, а если он не пожелает сделать этого, то король изъявит свой протест перед тем же самым Богом, которого призвал быть судьей в распре.

В ответ генерал велел священнику передать королю, что он пришел сюда лишь за тем, чтобы увидеть, как король будет горько оплакивать свою дерзость, и сразу же отдал своей армии приказ к наступлению. Солдаты спустились с горы и остановились на берегу реки, оставив несколько человек на склонах, чтобы помешать неприятелю срубить деревья и перегородить дорогу. Они вскоре дезертировали к королю, и так же сделали многие из тех, кто сопровождал генерала, ибо они все принадлежали к одной нации.

Когда они находились, таким образом, вблизи реки, некоторые из наших людей были ранены, и некоторые - убиты, причем не видно было тех, кто это сделал. Неприятель срубил на противоположном берегу реки большое количество деревьев, служивших им в качестве частокола не только для того, чтобы охранять подступ к городу, но также и для того, чтобы помешать нашим людям унести хотя бы каплю воды, и таким образом, их беспокоил не только непрерывный обстрел из мушкетов, который враг вел всю ночь, убив и ранив большинство из них, но также и муки жажды, и они провели эту ночь в большом смятении без всякого облегчения.

На рассвете генерал узнал, что дорога на Балане была перехвачена неприятелем, и что было невозможно отступить. Он осознал свое положение и отправил послание королю с молодым фидалгу по имени Фернан де Мендоса, прося прекратить боевые действия и предлагая вернуться в Коломбо и восстановить мир на существующих условиях. Король не дал никакого ответа, и оставив посланника, которого он вверил заботам принца Увы, ждать, отдал приказ к атаке. Неприятель вскоре появился на наших флангах под прикрытием леса, и открыл такой плотный огонь, что лишь немногие не были убиты. Затем, видя причиненный ущерб, они смело устремились в рукопашную на тех, кто все еще защищался. Они превосходили нас численностью, и наши люди вскоре были вскоре полностью разгромлены и перебиты.

Поражение было полным, вследствие чего король и принц Увы отдали приказы не убивать португальцев, которые еще остались в живых. Люди короля захватили 15 пленников, а люди принца - 18, ибо ему принадлежала не меньшая заслуга в победе (1). Король Кандии очень умеренно воспользовался плодами своего триумфа, ибо он не стал осаждать наши крепости, а лишь подчинил своей власти всю нашу территорию. Это, однако, не преминуло вызвать голод в Коломбо, ибо время года не позволяло прислать запасы продовольствия из Индии с той быстротой, которую требовали неотложные обстоятельства. Таков был конец этой злополучной экспедиции, в ходе которой не только наш генерал встретил свою смерть, но и, несмотря на все усилия, даже его тело не смогли обнаружить.

(1) Битва при Ганноруве, как ее назвали, произошла 23-24 марта 1638 г.

Глава V

О договоре, который король Кандии заключил с голландцами

Король, придя к выводу, что никогда не сможет чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока вынужден иметь дело с португальцами, решил заключить союз с голландцами, и с этой целью отправил двух знатных вельмож своего двора в Батавию для проведения переговоров по этому вопросу. Они были хорошо приняты, и после того, как состоялось обсуждение их предложений, члены Совета решили отправить в Кандию двух голландцев, уполномоченных заключить все необходимые соглашения (1). Они прибыли на остров в марте 1638 года; король оказал им любезный прием и позаботился, прежде чем начать переговоры, объяснить справедливые основания своих жалоб на португальцев и их капитан-генералов, которые беспокоили его только с целью захватить его королевство; не удовлетворяясь уплатой дани, они вторгались в Кандию всякий раз, когда у них возникала такая прихоть, сжигали его столицу и даже его дворец, ведя против его владений все виды военных действий, какие только могли, и оставляя без внимания те несколько побед, которые он одержал над ними; пока они владеют крепостями на острове, он неизбежно будет подвергаться тому же самому угнетению от них; и чтобы защитить себя, он решил отправить послов в Батавию и заключить договор, который служил бы к их взаимной выгоде.

Послы ответили, что Компания (Ост-Индская) и Генеральные Штаты были хорошо осведомлены о вызывающем поведении португальцев по всему Эстадо; что они сами прежде были подданными короля Испании, и были вынуждены сбросить ярмо, которое он наложил на них, и вести войну с ним как с самым злейшим врагом; что они знали о справедливости жалоб короля на португальцев, слышали объяснения его послов, и именно с целью отомстить за него их общим врагам и лишить их возможности совершать и впредь свои злонамеренные деяния они прибыли предложить ему помощь достопочтенной Компании и Генеральных Штатов, чтобы изгнать португальцев с острова; что не только на Цейлоне раздаются жалобы на тиранию испанцев и португальцев, что вся Индия и все восточные королевства громко вопиют против них; что настало время положить конец такой тирании, и их величайшее желание состоит в том, чтобы дать свободу людям, изнывающим под гнетом постыдного рабства; что они знают, что португальцы не имеют никаких прав на Цейлон, что они узурпировали владение местами, которые они заняли, но что Генеральные Штаты и Компания были достаточно сильны, чтобы изгнать их из этих мест и возвратить их законному суверену, и они не ищут никаких наград за эту услугу. (Они сказали это, чтобы больше угодить королю.)

Поэтому они предложили заключить союз на следующих условиях: все форты и территории, которые они отвоюют у нас на острове, должны быть возвращены королю, и голландцы не возьмут ничего, за исключением добычи, которая принадлежала солдатам; король должен помогать им своей армией и людьми до тех пор, пока продолжается война; он должен возместить им военные расходы и заплатить за каждый корабль, потерянный в этом предприятии, определенную сумму, которая будет рассчитана в соответствии с тоннажем судна, и еще одну сумму за каждое артиллерийское орудие в соответствии с его калибром, которая будет записана в их счетных книгах; аналогичным образом за каждого человека, который будет убит на войне - одну сумму за рядового, другую - за офицера, в зависимости от его ранга; аналогично за тех, кто потеряет руку или ногу, в зависимости от того, правая это или левая конечность, а также от величины причиненного ущерба. Когда условия были согласованы, все это было изложено в письменном виде, и посланники отправились в Батавию. Обе стороны были удовлетворены проведенными ими переговорами, и без промедления приступили к выполнению взаимных обещаний; и таким образом на Цейлоне началась война, которая стоила португальской короне потери владения островом.

(1) Они действительно прибыли и были приняты королем в ноябре 1637 г.

Глава VI

В которой рассказывается о захвате двух наших крепостей - Батекалу и Трекимале

Голландцы, желая показать королю Кандии, что они действуют с доброй волей по отношению к нему, и что их единственное желание - служить ему, отправили из Батавии в начале 1639 года флотилию, состоявшую из шести военных кораблей, хорошо вооруженных и везущих войска, чтобы высадить их (на Цейлоне). Командующий эскадрой имел приказы направиться к Батекалу и Трекимале, крепостям, которые мы удерживали на острове, но которые были не очень сильными, и как только они сдадутся, разрушить их до основания; ибо они знали, что эти крепости не приносят нам доходов, а лишь одни убытки, и что их положение не принесло бы им никакого преимущества, но в то же самое время их захват был бы приятен королю и освободил бы ему руки на этой стороне.

Флотилия прибыла в Батекалу в феврале вышеупомянутого года и высадила войска без всяких препятствий, так как в крепости находилось не более 40 солдат, способных держать в руках оружие. Голландцы также выгрузили на сушу несколько пушек, но их не потребовалось много, так как бастионы были небольшими, а стена всего лишь одна. В течение нескольких дней они разрушили одну сторону стен и снесли два бастиона, после чего осажденные, которые уступали им по численности и были беззащитными, не имели иного выбора, кроме как капитулировать (1). Неприятель сразу разрушил крепость, не оставив от нее и следа. Эта операция заняла у голландцев двенадцать дней, после чего они вновь погрузились на корабли и направились к Трекимале, где они высадились и взяли в осаду форт, воздвигнув напротив него батареи. В течение двух дней они превратили крепость в руины, так как бастионы здесь были построены только из глины, и гарнизон испытывал нехватку пороха и других предметов первой необходимости. Они убили 23 человека из 50, составлявших гарнизон, и он был вынужден сдаться через семь дней, получив такое же обращение, как и в Батекалу (2).

Хотя эти два форта никогда не играли для нас особой роли, мы сильно сожалели об их потере, так как это были первые крепости, которые голландцы отняли у нас в Эстадо. Флотилия вернулась в Батавию, оставив короля Кандии вполне удовлетворенным, и пообещав ему, что все остальные наши крепости на острове будут захвачены с такой же легкостью.

(1) Баттикалоа пал 18 мая 1638 г.

(2) Тринкомали сдался 1 мая 1639 г.

Глава VII

В которой рассказывается о сражении, произошедшем при Каймеле между нашей армией и голландцами, и о потере крепостей Негумбо и Галле

В середине января 1640 года в виду города Коломбо появился флот из двенадцати голландских кораблей; они, однако, не высадили никаких войск, так как опасались нашей армии и того, что жители города присоединятся к ней и смогут нанести им поражение. Капитан-генералом тогда был Антониу Маскареньяш (1), который был назначен на этот рост после разгрома нашей армии в Кандии; он сразу дал знать (о появлении голландского флота) Франсишку де Мендосе, который был командующим лагерем (Capitao Mor do campo) в Маникаваре, чтобы тот как можно быстрее выступил к городу.

Узнав, что голландцы высадились в лиге к северу от Негумбо в деревне под названием Каймел, наши люди атаковали их с такой же уверенностью в собственных силах, с какой они атаковали туземцев. Их наступление было беспорядочным, и вскоре многие из них были убиты или ранены, так как силы голландцев насчитывали 3500 человек в 6 батальонах, и они очень боялись нашей армии. Но после того, как они испытали свою силу и убили или ранили столь многих из нас, они отбросили прочь весь страх, и на глазах у нашей армии проследовали маршем вдоль берега до самого Негумбо, который сразу же и атаковали, не обращая никакого внимания на наших людей. Они установили мортиру напротив ворот и без всякого сопротивления ворвались в город (2), ибо гарнизон состоял всего лишь из одной роты пожилых, больных и небоеспособных людей, которые все были убиты при штурме. Те, кто бежал из Каймела, отступили вместе с некоторыми ранеными в Коломбо, жители которого были охвачены ужасом при виде этих неожиданных гостей.

В течение нескольких дней голландцы укрепляли Негумбо и построили снаружи оборонительные сооружения, которые состояли из четырех одинарных стен и двух небольших редутов, очень прочного частокола из стволов пальм, земли и фашин, достаточного для защиты гарнизона из 300 солдат, которых они оставили здесь вместе с тремя пушками, хорошо вооруженных и снабженных амуницией. Затем они погрузились на корабли и отплыли к Коломбо, откуда двинулись дальше, держа курс вдоль побережья.

Наш генерал, решив, что голландцы собираются высадиться в Галле, реорганизовал свои силы как только мог за короткий промежуток времени, с людьми из Каймела, назначив новых капитанов вместо тех, которые погибли в том сражении. Таким образом, он сформировал отряд из 280 человек под командованием капитан-майора полевого лагеря, и отправил его по суше на помощь этой крепости; но хотя они спешили туда изо всех сил, они обнаружили, что враг уже высадился на расстоянии пушечного выстрела от форта. Наши люди атаковали их с большой храбростью и решительностью; но так как их количество было столь велико, наши люди были не в состоянии прорвать их ряды, и поле боя осталось за голландцами. Победа, однако, досталась им дорогой ценой, так как они потеряли более 400 человек, хотя и разгромили все войска, которые у нас были для обороны острова. В самой гуще сражения капитан-майор полевого лагеря с несколькими капитанами и солдатами прорубил путь в ряды врагов, где все они смело отдали свои жизни за высокую цену.

48 человек уцелели от этого разгрома и отступили в крепость, которая была взята в осаду, и на следующий день напротив трех бастионов были воздвигнуты батареи из тяжелых пушек. Лореншу Феррейра де Бриту командовал гарнизоном и присутствовал при ремонте разрушенных участков укреплений, вдохновляя жителей и солдат трудиться с таким же рвением на тех постах, на которые они были назначены. Но вражеский огонь не стихал восемнадцать дней, и по окончании этого времени все бастионы были обрушены, а в стенах зияли бреши. Затем на рассвете голландцы пошли на приступ форта, и хотя гарнизон оказал им самое отчаянное сопротивление, они ворвались на бастионы и перебили большинство защитников, а те немногие, кому повезло спастись, отступили в церковь.

Здесь произошел инцидент, который я не могу обойти молчанием. Лореншу Феррейра де Бриту, капитан крепости, был касаду, и вместе с ним (в Негомбо) находилась его жена, и когда он обходил по ночам аванпосты, она всегда сопровождала его. Чтобы угодить ей, он зачастую соглашался на это, хотя и был встревожен опасностью, которой она подвергалась, и хотя присутствие женщины затрудняло выполнение военных обязанностей. Случилось так, что она была рядом с ним той ночью, когда произошел только что описанный приступ, и проявляла большую смелость рядом со своим мужем, который вел себя в этот раз также, как и в другие, и получил пять ран, и один мушкетный выстрел сразил его в бедро и поверг наземь. Несколько врагов устремились к нему, чтобы его убить; но его жена, видя это, закрыла собой его тело, крича, что пусть они убьют ее, но не трогают ее любимого мужа, который был так тяжело ранен, что находился ныне при последнем издыхании.

Голландцы, которые услышали ее крики, увидели зрелище, которого им никогда не доводилось видеть прежде в гуще сражения, когда одни сражались за то, чтобы захватить крепость, а другие защищали ее. Один голландский офицер отогнал солдат, сказав ей, что он защитит ее, ибо ее смелость заслуживает даже большего. Слухи об этом событии распространились в рядах голландцев, и ее так много восхваляли, что голландский генерал приказал никого не убивать, и так они пощадили тех, кто был захвачен в домах, которые они только разграбили, и тех, кто бежал в церковь (3).

Генерал прислал своего хирурга, чтобы он сделал для Лореншу Феррейры все возможное, и предоставил ему свой дом и всё самое необходимое. Через несколько дней хирург объявил, что он находится вне опасности и что его можно перенести на борт; поэтому генерал приказал всех португальцев с их женами и детьми распределить по кораблям, кроме одного, который был очень вместительным. Он послал за его капитаном и приказал ему уступить его собственную каюту коменданту форта, который и перешел в нее со всей своей семьей; с ним должны были обращаться во время плавания так же, как с самим генералом. Он также приказал погрузить на борт всю провизию, которая нужна была для плавания, и препроводил их до лодок, и они прибыли в Батавию вполне довольные той манерой, в которой с ними обращались.

За несколько дней до этого туда прибыло посыльное судно с новостями о взятии двух крепостей, и в докладе был упомянут также вышеописанный инцидент; и эти новости весьма обрадовали всех. Как только голландский генерал был извещен о их прибытии, он послал людей встретить их, и лодки, в которых их свезли на берег. Они были приняты со всеми почестями и препровождены в дома, которые были подготовлены для их пребывания и снабжены всем необходимым. Они пробыли в Батавии четырнадцать месяцев, и за все это время к ним относились со всей возможной предупредительностью. По окончании этого периода они были отвезены обратно в Коломбо, где я познакомился с Лореншу де Бриту, который был впоследствии капитан-майором полевых войск, и услышал от него изложенную выше историю.

(1) Он прибыл на Цейлон 1 июля 1638 г.

(2) 9 февраля 1640 г.

(3) Галле был взят 13 марта.

Глава VIII

Как Жуан да Сильва Теллеш, граф де Авейраш, после своего приезда в качестве вице-короля Индии назначил дона Фелипе де Маскареньяша капитан-генералом Цейлона, и как последний отвоевал Негумбо

Жуан да Сильва Теллеш, граф де Авейруш (1), прибыл в Индию 18 сентября 1640 года, сменив в должности вице-короля Педру да Сильва Молле, которого он уже не застал в живых, а правительственными делами заведовал Антониу Теллеш да Менезиш, который впоследствии получил титул графа де Виллапука (2). Именно с этим вице-королем я прибыл на службу в Индию.

Он нашел Цейлон страдающим от бедствий, которые я описал выше, и чтобы исправить это положение дел, он созвал Государственный Совет. Деньги, главное необходимое средство для оснащения вспомогательных сил, отсутствовали; предыдущей зимой голландцы сожгли в Мормугао (3) три галеона, которые мы держали для нужд обороны: поэтому всё находилось в плачевном состоянии. На заседании Совета было решено, что следует как можно скорее отвоевать две столь важные крепости, как Галле и Негумбо, и принять меры, чтобы отвратить угрожавшее нам бедствие. И поскольку капитан-генерал дон Антониу Маскареньяш, в чье правление нас постигли все эти невзгоды, был одним из тех, для кого они стали причиной глубочайшей горести, и поскольку он был фидалгу, весьма удовлетворительно служившим Эстадо, было желательно назначить кого-либо, кто был бы приемлем для дона Антониу и кто не испытывал бы нужды в деньгах (4): ибо казна Эстадо была почти пуста, и было невозможно взять деньги взаймы из-за обнищания дворян Гоа, вызванного блокадой, которую держали голландцы в течение нескольких лет; каждое лето они обычно становились на якорь у входа в гавань, захватывая торговые суда.

Ввиду всего этого, Совет решил, что новым капитан-генералом Цейлона следует назначить его брата дона Фелипе Маскареньяша, ибо в нем нашли все нужные качества. Этот новый губернатор еще не успел много отслужить, но его нельзя было упрекнуть в недостатке по части способностей или храбрости, а его богатство позволяло ему щедро тратить деньги на общие нужды. Вице-король не ошибся с выбором. Дон Фелипе обладал многими хорошими качествами, и во время моего 18-летнего знакомства с ним я слышал лишь одно мнение в пользу его добродетелей и заслуг.

Для оснащения флотилии было использовано все возможное усердие, и 1 октября мы отплыли с 16-пушечным судном и плотами с навесами, на которые погрузили 400 солдат и несколько офицеров, и достигли Коломбо через одиннадцать дней. Как только дон Антониу Маскареньяш узнал, что его брат прибыл, чтобы освободить его от командования, он отправился встретить его и принял его не только с почестями, подобающими его рангу, но и со всеми изъявлениями любви и уважения, которые один брат мог выказать другому. Он немедленно передал ему свои полномочия, а сам взял пику и продолжал служить в качестве солдата при каждой представлявшейся возможности, пока не был убит в сражении с голландцами. Его смерть все оплакивали, ибо, помимо того, что дон Антониу был храбрым солдатом, он был еще и весьма образованным человеком.

Антониу де ла Мотте Гальван находился в то время Коломбо; он прибыл туда по суше из Джафанапатама с подкреплением из 250 человек с флота, который доставил Браза де Каштру, и он также был назначен капитан-майором полевых войск. Капитан-генерал выступил в поход с этими людьми, некоторыми другими, которые оправились от ран, полученных при Каймеле, и теми 400 наших солдат, которые сопровождали его, и осадил Негумбо, так как он находился ближе всего и его взятие должно было стать предварительным шагом к осаде Галле. Сразу по прибытии мы воздвигли батареи и подвергли (Негомбо) столь интенсивной бомбардировке, что через двенадцать дней противник был вынужден начать переговоры о капитуляции. Но поскольку на переговорах мы так и не пришли к соглашению, мы столь яростно продолжали в течение ночи наши атаки, что на следующий день (5) голландцы наконец согласились сдаться на условиях, которые им были предложены вначале. Один из главных пунктов (соглашения) заключался в том, что мы должны были предоставить им корабли, чтобы отвезти их туда, куда они захотят, при условии, что они не высадятся ни в одной гавани или порту Цейлона; но это условие плохо соблюдалось обеими сторонами, поскольку мы предоставили им суда, находившиеся в столь жалком состоянии, что было поистине чудом, как они вообще держались на плаву, а голландцы, считая себя в силу этого достаточно оправданными, все высадились в Галле, который находился в 25 лигах (от Негомбо). Однако, это нарушение условий дорого обошлось тем голландцам, которые впоследствии попали в наши руки. Только 200 человек в целом покинули город, все остальные были убиты во время осады.

Король Кандии отправил двадцатитысячную армию освободить Негумбо от осады, под командованием дона Балтазара, одного из четырех мудальяров, которые дезертировали от нас и стали причиной поражения Константино де Са. Как только мы взяли форт, мы выступили, чтобы сразиться с ним, с шестью ротами и 2000 туземных солдат, и атаковали его столь рьяно, что обратили его армию в бегство. Мы принесли с собой много (отрубленных) голов, и среди прочих голову самого мудальяра, что, наряду с прочими нашими успехами, вызвали большую радость в городе. Вся окружающая местность вновь признала нашу власть и в непродолжительное время мы увидели, как все наши потери были возмещены.

Дон Фелипе Маскареньяш после этого непреклонно решил предпринять осаду Галле, но ему доказали, что мы не сможем ничего добиться там, пока не станем господствовать на море, так как голландцы всегда могли доставлять подкрепление (в город), и что наша армия будет полностью разгромлена. Поэтому было решено установить вокруг (Галле) столь плотную блокаду, чтобы никто из гарнизона не мог покинуть форт. По этой причине был разбит лагерь, состоявший из 10 рот нашей пехоты под командованием Антониу Амарала де Менезиша и 1800 ласкаринов под началом дисавы Матары. С этими силами мы препятствовали голландцам выходить наружу, чтобы собирать корицу и добывать съестные припасы в окружающей местности, которую мы полностью опустошили. Кроме того, мы убили 128 их людей и захватили 40 пленников в засаде, которую мы устроили против них около форта (6); эта потеря преподала им такой урок, что больше они никогда не попадали в наши руки.

И так как земли Софрегао подчинились королю Кандии, и их возвращение требовало опытного человека, Антониу де ла Мотте Гальван, капитан-майор полевых войск, начал отвоевывать их с пятью ротами общим числом в 190 солдат, и дисавой этих территорий с 4000 ласкаринов. Он неизбежно столкнулся со значительными трудностями и несколько раз вступал в стычки с туземными неприятелями; но, несмотря на это, он снова подчинил весь округ власти Его Величества.

Дон Антониу Маскареньяш между тем принялся подчинять Четыре и Семь коралов. Он взял с собой девять рот (португальских) солдат общей численностью 300 человек и двух дисав тех округов, под командованием которых находились 7000 ласкаринов. Этот фидалгу столкнулся с очень большими трудностями при подчинении округа. Как только он подчинял один (округ) и обращал в бегство врагов, он сталкивался с сильным войском, противостоявшим ему в другом, и когда он направлялся атаковать его, неприятель, если в его намерения не входило ждать нас, переходил в округ, который мы уже покорили, так что они находились в постоянном состоянии волнения. Злополучные жители расплачивались за то, в чем были повинны только враги, и многие из них были казнены по обвинению в соучастии. Эта экспедиция продолжалась целый год, по окончании которого Богу было угодно позволить нам застичь противника врасплох в Семи коралах: мы разгромили неприятеля и нанесли ему такие тяжелые потери, что он был вынужден отступить в Кандию, а мы остались хозяевами всех этих территорий, так как жители Кандии больше не осмеливались тревожить нас, а голландцы не показывались за пределами своей крепости.

(1) Жуан де Сильва Теллеш (ок.1600-1651) - вице-король Португальской Индии в 1640-1644, повторно назначен вице-королем в 1651 г., но умер по пути к месту назначения в Мозамбике.

(2) Антониу Теллеш де Менезиш (ок.1600-1657) - португальский колониальный деятель, вице-король Португальской Индии в 1639-1640, губернатор Бразилии в 1647-1650, губернатор Анголы в 1650-1652.

(3) Одна из трех гаваней Гоа.

(4) От чиновников, назначавшихся на королевскую службу, ожидалось, что в случае необходимости они будут использовать свои личные средства.

(5) 8 ноября 1640 г.

(6) Голландцы побросали свое оружие и бежали, и за свою трусость ряд их солдат, выбранных по жребию, был расстрелян.

Глава IX

О смерти семнадцати португальцев, которые были пленниками в Уве

Прежде чем я продолжу свое повествование, для более четкого понимания я должен сделать отступление, чтобы рассказать о событиях, происходивших вплоть до настоящего момента. Я упомянул о том, что когда наша армия проиграла ту крупную битву в Кандии, принц Увы внес свой вклад в победу, оказав помощь своему брату; и так как он получил образование среди португальцев, то был дружественно настроен по отношению к ним, и поэтому после одержанной им победы и разгрома нашей армии он приказал всех португальцев, взятых в плен, привести к нему. Их было восемнадцать человек, в том числе священник и Фернан де Мендоза, которого он задержал, когда тот прибыл с посланием к королю. Принца привели в такое восхищение манера поведения и ум этого португальского дворянина, что он относился к нему с самым искренним доверием. С этим фидалгу у принца возникла большая дружба, поскольку он был молодым человеком благородного происхождения. Он полюбил также остальных своих пленников, как если бы они были его братьями, и относился к ним с чрезвычайной добротой.

Наши соотечественники были его пленниками четыре года, и вот однажды принц обратился к ним со следующими словами: "Друзья мои, вы, конечно, понимаете, насколько я уважаю вас; потому что за то время, которое вы здесь провели, вы могли убедиться в моей привязанности. Как вы знаете, вы прибыли сюда в качестве пленников, и находитесь в моей власти; но, по правде говоря, так как я вырос среди вас, то это скорее я - пленник вашего хорошего поведения. Вы всегда были очень признательны за те небольшие услуги, которые я вам оказывал, и поэтому вы не только заставили меня желать вам всяческих утешений, но и испытать огромное чувство привязанности к вам. Когда люди достигают такой степени (близости), им надлежит доказать свои слова делами; и чтобы вы не сомневались в правдивости моих слов, я решил даровать вам свободу; поэтому вы можете заняться приготовлениями (к отъезду), так как вы можете отправиться в путь, когда почитаете нужным".

Услышав эти последние слова, португальцы не знали, как выразить свою благодарность за такое поразительное великодушие; они бросились к ногам принца, но он поднял их и обнял со слезами на глазах. Они объявили ему, что отказываются от всех мыслей о свободе, забыли свою страну и испытывают одно лишь сожаление от разлуки с их почитаемым принцем. Когда прошло несколько дней, а они не предприняли никаких шагов, принц спросил, почему они не готовятся к отъезду. Они ответили, что не могут покинуть Его Величество; что они желают только угодить ему, и что он может делать с ними то, что считает нужным. Тогда принц позвал мудальяра, который был капитаном его гвардии, и дал ему секретный приказ быть готовым с несколькими людьми эскортировать португальцев на нашу территорию на следующий день.

В 5 часов утра на следующий день они пришли попрощаться с принцем, который с любовью обнял их всех. Наши люди отправились в путь с глубоким сожалением, преисполненные удивления перед высокими качествами принца. Тем не менее, они случайно столкнулись со стражей короля Кандии на границах его владений, которая задержала их, отправив королю послание с вопросом о том, что с ними делать дальше. Хотя король и знал, что их отпустили на свободу по приказу принца, он притворился, будто не осведомлен об этом и приказал вернуть их в Уву и передать брату, что эти португальские пленники, похоже, получили такую ??большую свободу, что отважились на попытку бегства; они были арестованы его стражей на границе, и он отправил их обратно; но он просит его в будущем держать их под более строгим надзором. Принц Увы ответил, что надзор над португальцами - его собственное дело, поскольку они были его пленниками; что касается их попытки бегства, она не должна вызывать удивления; они находились в чужой стране и были лишены всего необходимого, а все люди желают свободы - наивысшей ценности в жизни. Получив этот ответ, король убедился, что принц сам освободил их и дал им своего мудальяра в качестве охранника и проводника; однако, будучи человеком проницательным и сообразительным, он притворился, будто не догадывается об этом.

Принц утешил своих пленников как только мог; он сказал, что, несмотря на своего брата, он вскоре сумеет отправить их к нам; и так как он очень любил Фернана де Мендозу, и знал, что его плен разрушил его перспективы на продвижение по службе, он отвел его в сторону и сказал, что знает, что он (Мендоза) принадлежит к одной из лучших фамилий в Португалии, и что особы его ранга приезжают в Индию лишь для того, чтобы служить королю и скопить богатство, и что поэтому он, оставаясь пленником, многое теряет; поэтому он советует ему бежать как можно скорее одному и не ждать остальных португальцев, (добавив), что он найдет способ вернуть им свободу, как только представится такая возможность. Что касается самого де Мендозы, он просил его немедленно отправиться в путь: хотя дорога была не такой короткой, она была более безопасной. Он не мог поступить так же с остальными, опасаясь гнева брата; но уход всего лишь одного человека мог пройти незамеченным. Затем он приказал четырем ласкаринам, знавшим местность, указывать ему дорогу, и отправил (Мендозу) в путь в сопровождении одного священника. Они прошли через "граветы" и через восемь дней благополучно прибыли в Матуре, где встретили наших людей.

Король быстро узнал об уходе Мендозы и монаха, потому что в Уве у него был свой шпион, который держал его в курсе всего происходящего; но, скрывая свою осведомленность, он послал одно свое доверенное лицо, чтобы поговорить с мудальяром, который командовал гвардией принца (поскольку он знал, что принц во всем полагается на него), с посланием, что он хорошо знает о том, что принц очень хочет отправить пленников обратно к португальцам, и что он не может сделать это иначе, как через его посредничество. Он был бы весьма доволен, если бы мудальяр убил их всех, когда представится возможность, поскольку его брат чрезмерно благосклонен к своим врагам; после этого ему следует удалиться в Кандию, где он получит высокие почести. Чтобы помочь ему, он прикажет отозвать стражу от этого участка границы.

Мудальяр поклялся королю сделать всё, что он желает. Я уже говорил, что сингальцы завидовали предпочтению, которое принц проявлял к португальцам, их заклятым врагам, и это порождало жалобы среди них. Мудальяр приметил тех, кто питал это чувство, чтобы использовать их для выполнения своего обещания, когда представится возможность.

(Между тем) принц с нетерпением искал средства и возможности сдержать свое слово и довести до конца то, что он начал, освободив португальцев. Получив известие о том, что на некоторых дорогах, особенно на тех, которые ведут к Двум коралам, нет охраны, он велел мудальяру удостовериться в истинности этого сообщения (и действительно, последний знал об этом больше, чем люди, которых он послал разведать обстановку). Он собрал своих осведомителей и привел их к своему господину, чтобы тот мог узнать из их собственных уст, что дороги свободны. Притворяясь очень довольным, он воскликнул: "Теперь у Вашего Высочества есть шанс сделать то, чего вы желали, для этих бедных португальцев без какой-либо помехи со стороны короля". Принц, так как он был очень храбрым человеком и считал его верным слугой, ответил: "Мы не должны упустить столь благоприятную возможность. Будьте готовы завтра утром с сотней моих гвардейцев - людей, в которых вы уверены, что они проявят себя с самой лучшей стороны в той задаче, которую они должны выполнить. Если они встретят солдат моего брата, они должны не только защитить португальцев от любого ранения, но и спасти их от попадания в его руки; ибо он не отправит их ко мне во второй раз, и они будут лишены свободы навсегда. Это было бы для меня большим разочарованием, потому что я давно уже дал им обещание (вернуть свободу) и, как вы знаете, очень хочу его выполнить. Путь займет всего несколько дней: как только вы приведете их на их территорию, они будут в безопасности, так как их армия находится в Софрегао".

Мудальяр пообещал сделать все, как ему было приказано, и добавил, что может заверить Его Высочество, что португальцы не попадут в руки его брата, даже если это будет стоить ему жизни. Соответственно, он приказал им выступить в путь на следующее утро и раздал подарки тем, о ком знал, что они бедны, и попрощался с ними. Они отправились в путь на следующее утро в назначенный час, очень довольные. Мудальяр, согласно его приказу, послал известие людям, которых он намеревался взять с собой, выбрав, прежде всего, всех трех араччи (1), которым он доверял и которые были плохо настроены по отношению к принцу за его благосклонность к португальцам.

После трех дней путешествия, когда они подошли к нашей территории, мудальяр отозвал араччисов в сторону и рассказал им о соглашении, которое он заключил с королем, и о том, что король обещал ему, что вознаградит людей, которые помогали ему в этом деле: что он дал слово и очень хотел его сдержать, не считая того факта, что принц так опрометчиво оказал столь необоснованную благосклонность своим врагам, что пожелал освободить их, увеличивая таким образом их силы. Эти трое не нуждались в особых уговорах; они были полностью удовлетворены предложением и приветствовали решение как мудрое; каждый взялся поговорить со своими людьми, и все оказались единомышленниками.

Утром они двинулись в путь, все очень веселые и разговаривая с нашими людьми. Они перешли на нашу территорию, где португальцы вздохнули с облегчением, думая, что вернули себе былую свободу. Пройдя три лиги, они остановились в Динаваке, и мудальяр сказал им, что, поскольку они теперь в безопасности от людей короля, они желают попрощаться с ними. Его люди выстроились в два ряда, всячески выражая свою радость, с копьями, наклоненными остриями к земле, как если бы они желали воздать почесть. Наши люди прошли среди них, с большим удовольствием прощаясь друг с другом. Когда семнадцать (португальцев) встали между двумя рядами, по данному сигналу они в одно мгновение пронзили их всех копьями, а затем быстро бежали в Кандию и рассказали королю о том, что они сделали. Он был очень доволен и показал свою удовлетворение тем, кто совершил этот подлый поступок.

(1) Обычно араччи в это время был военным офицером, командовавшим ротой или "ранчу" из двадцати пяти человек.

Глава Х

Война, которая вспыхнула между королем и принцем, и как последний обратился к нам за помощью

Когда принц узнал об измене мудальяра и участи португальцев, он заперся на три дня в своих покоях, никого не желая видеть, после чего отправил гонца к королю, своему брату, с требованием выдать мудальяра и трех араччи, чтобы он мог наказать их так, как того заслуживают их подлость и вероломство. Король ответил, что не считает этих людей предателями, а, скорее, очень верными подданными, устранившими вред, который нанес принц обоим королевствам своей безрассудной милостью, оказанной их общему врагу, и увеличением его сил: он полностью осознает великую цель, ради которой Бог даровал ему победу, в которой были побеждены эти враги; и поэтому эти люди не только не дали повода для наказания, но, скорее, заслужили те награды, которые король намеревался даровать им.

Принц, возмущенный до глубины души, велел передать своему брату, что он прекрасно понимает, что Его Величество несет полную ответственность за смерть этих злосчастных пленников, которых он считал своим долгом облагодетельствовать, а не предавать вероломной смерти. Если он действительно даровал им свободу, то не из-за какого-либо желания увеличить мощь врага, поскольку (португальцы) из опасения за этих семнадцать человек не прекратили бы войну. Если бы они проявили себя неблагодарными, Бог, который однажды отдал их в его власть, сделал бы то же самое снова. Эти португальцы были его пленниками так долго, что он не мог избежать общения с ними; и различные основания для уважения, которые он нашел в них, были причиной, побудившей его отпустить их на свободу. Поэтому Его Величество должен либо выдать этих убийц, поскольку они были предателями, либо, если он удержал их, то это было против его воли (ou elle os haveria contra sua vontade).

Король, еще более взбешенный вторым посланием, чем первым, повернулся спиной к посланнику, сказав лишь: "Я покараю это безумие". Когда принц услышал этот ответ, который король дал в гневе, он собрал войска и приготовился к войне, тогда как король сделал то же самое со своей стороны. 20000-ная армия выступила в поход на Уву с приказом арестовать принца и посадить его под стражу. Как только они вошли в Уву, принц двинулся им навстречу и, застигнув их врасплох, когда они расположились лагерем в долинах среди гор, он занял дороги и удерживал их там в течение семи дней, отрезав все пути к отступлению, как если бы они были осаждены. Они признали себя погибшими, и принц решил, что они уже у него в плену даже в большей степени, чем если бы они были в цепях. Но поскольку он был полон жалости, он обратился к своим людям и сказал: "Наши враги в нашей власти, и мы можем наказать их, как сочтем нужным; но людей, которые находятся здесь, нельзя винить в злоупотреблениях короля; ибо они только выполняют его приказы, а несправедливо наказывать невиновных. Более того, если мы убьем их и опустошим нашу страну, на кого мы можем рассчитывать, чтобы защитить ее? Они четко осознают, в каком положении находятся, и что их жизнь в наших руках. Но я решил пощадить их, так как не хочу походить на короля, убивая невинных; поэтому мы дадим им возможность отступить". Он приказал им удалиться в Кандию под угрозой того, что в следующий раз не окажет им такой милости. Его собственные заставы были отозваны, и люди короля ушли без потерь.

Король немедленно получил сообщение о ситуации, в которой оказались его люди, и сразу приказал собрать остальные свои силы, решив лично придти к ним на помощь; но когда он узнал, что они отступили и направляются в Кандию, он возмутился (поведением) своих офицеров и упрекнул их в оле, которую он написал им, за их подчинение врагу, когда он сам шел им на помощь и был уже в дороге. Он приказал им остановиться там, где они получат это письмо, так как он сам скоро будет с ними.

Письмо было получено в трех лигах от границ Увы, где войска остановились на ночь; они ждали там восемь дней, после чего прибыл сам король с 20000 солдат подкрепления. Выступив со всей армией, он вторгся в Уву с двух сторон и двинулся прямо к городу. Принц, который не ожидал этого внезапного нападения, поспешно отступил с несколькими спутниками и покинул свой дворец, который заняли войска короля. Люди принца были в таком ужасе и тревоге, что у него не было другого выхода, кроме как пробраться к границам Двух коралов, граничащих с нашими территориями; и, увидев, что ему невозможно встретиться лицом к лицу с братом, он написал капитан-майору полевых войск Антониу да Мота Гальвану, который был с армией в Софрегао, прося (прислать) охранную грамоту, чтобы позволить ему прибыть и обсудить с ним вопросы, которые имели важное значение для интересов короля, нашего господина.

Капитан-майор ответил, что Его Высочество может прийти в полной безопасности, и что он найдет его желание служить ему столь же быстрым, как и исполнение оного (onde acharia tao prompte a vontade para o servir, como a execucao). Получив этот ответ, принц отправился в дорогу с шестью из своих дворян, которые следовали за ним, отправив сообщение капитан-майору, когда он был в пути, чтобы сообщить ему об этом факте. Последний, узнав от посыльного о дороге, по которой шел принц, послал диссаву с двумя отрядами и несколькими вооруженными людьми ждать его в Опанаике. Принц прибыл туда в тот же день и наши люди салютовали ему тремя залпами из мушкетов, чем он был очень доволен, приветствуя всех с большой вежливостью и обращаясь со всеми, от самого высокопоставленного до самого последнего солдата, в дружественной манере.

На следующий день они двинулись в путь, но его не удалось уговорить сесть в андор (1), поэтому он шел пешком, разговаривая с диссавой и капитанами, и вступая в беседы с рядовыми солдатами, расспрашивая каждого, откуда он родом, и хвалил особые продукты, которыми славились эти местности, такие как дыни Чамуски, груши Алькобаки, оливки Элваша и т. д. Солдаты были удивлены, слушая его, и он проявлял ко всем свою доброту, как если бы они были его братьями. Эти знания были результатом его образования и постоянного общения с португальцами, и в его комнате имелась карта нашей страны, на которой были подробно показаны ее города, поселки, деревни, реки и другие особенности, а также рукописная книга с мельчайшими подробностями обо всем.

Через три дня он достиг Кадангао, где капитан-майор Антониу да Мота и принц вначале обменялись визитами, а затем обсудили причину его прибытия. Принц заявил, что ссора с братом произошла из-за португальцев, и что он прибыл к ним, надеясь найти в них такое же сочувствие и привязанность. Было хорошо известно, что действия короля были вызваны его настойчивым требованием освободить злополучных пленников, убитых предателями в Динаваке, и его решимостью схватить и наказать последних, как они того заслуживали; столь же прекрасно было известно, что убийство спланировал сам король; поэтому это дело касалось португальцев больше, чем его самого. Он не просил никакой другой помощи в его попытке, кроме того, чтобы мы дали ему сто двадцать солдат в трех ротах, и (пообещал, что) те, кто присоединятся к нему, никогда не пожалеют об этом. У него было много денег на расходы, и все будут с лихвой удовлетворены, и каждый найдет в нем брата; он не только сразится с королем, но и всеми своими силами поможет нам изгнать голландцев с острова. Если бы капитан-майор оказал ему такую ??услугу, он был бы самым счастливым человеком на земле: он решил наказать не только мятежников, но и того, кто замыслил злодеяние, заставившее его покинуть свое государство.

Капитан-майор специально прибыл на это место, чтобы дождаться принца, поскольку оно находилось на четыре лиги ближе к Коломбо, чем Софрегао, и, оказавшись там, принц не мог делать ничего, кроме того, о чем мы его просили. На его просьбу о помощи капитан-майор ответил, что все знают об истинности заявления Его Высочества, и португальцы в большом долгу перед ним; но что на пути к оказанию ему помощи, о которой он просит, имеются некоторые трудности, потому что необходимо было не только переговорить с королем Мальваны, но и передать этот вопрос в Гоа для решения Государственного совета.

Услышав это, принц, ожидавший, что мы не только удовлетворим его просьбу, но и будем из благодарности ревностно помогать ему, выразил на своем лице разочарование, которое он чувствовал в своем сердце. Это заметил один из сопровождавших его дворян, человек преклонного возраста, который выступил вперед и сказал: "Эта война, которую король ведет против принца, моего господина, вызвана его любовью к португальцам; им надлежит продолжать ее, хотя они, кажется, очень этого не хотят. Я уверен, и все это знают, что если бы мы обратились за помощью к голландцам, они бы помогли нам всеми своими силами".

При этих словах капитан-майор обругал его как предателя, приказал схватить его и немедленно отрубить ему голову. Принц был ужасно огорчен, и в течение двух дней, что он оставался там, он не видел капитан-майора, и у него не было другого часа счастья, и он считал себя полностью пропащим, но он всегда разговаривал с солдатами, которые составили его охрану, потому что он был приветлив по натуре.

Через два дня после этого случая капитан-майор сообщил, что Его Высочество должен пойти и встретиться с королем Мальваны и обсудить с ним свои дела. Принц ответил, что, когда он пришел к нам, он был готов сделать все, что ему велят, и, более того, сделать это с радостью, поэтому он надеялся по милости Бога встретить очень хороший прием со стороны короля Мальваны. Они отправились с двумя ротами пехоты и несколькими нашими вооруженными ополченцами и, таким образом, достигли Мальваны, где его ждал капитан-генерал, дон Фелипе Маскареньяш.

В одном из домов для их встречи возвели помост, на котором стояли два кресла, обтянутые малиновым бархатом с золотой бахромой. Здесь они обменялись многими любезностями и комплиментами. Капитан-генерал предложил принцу сесть по правую руку от себя, на что тот должен был согласиться, поблагодарив (капитан-генерала) за любезность. Они говорили о разных предметах больше часа, но принц не упомянул цель своего визита; увидев это, капитан-генерал заметил, что большая любовь, которую он всегда проявлял к нашему народу, хорошо известна, а также, что его ссора с братом возникла по той же причине, поэтому Его Высочество увидит, что все португальцы отдадут свои жизни ради служения ему.

Принц ответил, что даже если он не получит от него никакой другой выгоды, прибыв туда, кроме больших почестей, которые оказал ему Его Высочество, он считает свое время потраченным не зря: но он опечален тем, что по такому ничтожному поводу португальцы убили человека, которого он уважал как отца. Генерал выразил свои соболезнования и попытался утешить его: Его Высочество должен помнить, по какой великой причине они ненавидят голландцев: как же они могли сдержаться, когда его вассал опрометчиво опередил его, проявив недостаток уважения и приличия к Его Высочеству, и упрекнул его в его же присутствии: именно по этой, а не по какой-либо другой причине капитан-майор наказал его.

"Сеньор, - ответил принц, - тот старик воспитывал меня, и он любил меня, как если бы я был его сыном. Когда он увидел справедливость просьбы, с которой я пришел, и то, что полученный мною ответ отличался от того, что я ожидал, он рискнул говорить так, как он это сделал, а не потому, что он не одобрял моего прибытия сюда. Я виню капитан-майора только в поспешности казни; даже если бы было разумным наказать его, наказание не должно было быть таким суровым". "Я уверен, - ответил капитан-генерал, - что если бы капитан-майор знал, что он был человеком, которого вы так высоко цените, и имел причины, на которых настаивает Ваше Высочество, даже в этом случае он действовал бы так, как будто он не понимал этого; тем более, что слова капитана-майора, адресованные Вашему Высочеству, не заслуживали того, чтобы он (советник) зашел так далеко; мы всегда должны искать лучший способ служить Вашему Высочеству, потому что все должно строиться на прочной основе. И поэтому я надеюсь во имя Бога, что все будет сделано как надо. Поэтому Вашему Высочеству следует отдохнуть, поскольку здесь вы узнаете на собственном опыте, как сильно мы все любим и хотим вам служить".

(После этой беседы) принц удалился в дом, который был приготовлен для него, и его сопровождали несколько офицеров и виднейших жителей города, пришедших засвидетельствовать свое почтение генералу. Последний посетил его утром, и после непродолжительного разговора он сказал, что Его Высочество, быть может, сочтет за лучшее сопровождать его в Коломбо, где он сможет лучше отдохнуть после своего изнурительного путешествия, а также уладить свои дела в городе. Принц ухватился за возможность посетить его, когда он был так близко; поэтому он ответил: "Мои желания, сеньор, подчиняются только воле Вашего Высочества; я вижу, что все делается для того, чтобы доставить мне удовольствие, чтобы я всегда мог помнить величие португальских дворян, которому, насколько я слышал, нет предела. Я благодарен Вашему Высочеству за всю вашу доброту ко мне".

После завтрака ему подали красиво украшенный паланкин, но он ни при каких условиях не согласился сесть в него, заявив, что, когда так много дворян пойдет пешком, он будет сопровождать их таким же образом. Генерал не смог убедить его, несмотря на все его усилия, и поэтому оба прошли эти три лиги пешком. К вечеру они приблизились к полю Сан-Жуан, недалеко от города, где его ждали все роты. Генерал оставался на значительном расстоянии позади, чтобы позволить принцу торжественно войти (в город), и он также попросил всех, кто последовал за ним, сопровождать принца.

Роты выстроились в хорошем порядке с обеих сторон, все приветствовали его тремя выстрелами из мушкетов, и куда бы он ни пошел, он вежливо отвечал на все приветствия. Таким образом он шествовал между рядами наших солдат, пока не достиг ворот, где ему повторно салютовали тремя артиллерийскими залпами, от чего он пришел в восторг, так как никогда раньше не видел ничего подобного. Камара наряду с капитаном города, бандигаррала и некоторые из виднейших жителей встречали его при входе в город, а простые люди приветствовал его многими криками: "Виват!". Принц не мог выразить удовольствия, которое доставил ему оказанный прием, и впоследствии объявил, что больше не сожалеет о невзгодах, которые ему довелось перенести по вине своего брата, поскольку благодаря им португальцы смогли убедиться в привязанности, которую он всегда испытывал к ним: он был также удовлетворен тем, что Бог дал им возможность отплатить ему за всё.

Его поселили в одном из лучших домов в городе - большинство из них были величественными зданиями - и снабдили охраной из одной роты солдат, которую в обычное время заменяли другой; и все солдаты, стоявшие на страже, делали это с большим блеском. Капитан-генерал приказал за свой счет обильно снабжать его всем необходимым, и он не садился за стол без капитана стражи в качестве своего гостя.

Иногда он выходил навестить генерала, а также посещал пять (городских) монастырей. Ему было на вид около тридцати четырех лет, он был величавым, скромным, вежливым, величественным, худощавым и очень стройным. Его длинные волосы были завиты на концах, борода подстрижена по португальской моде, а усы были не очень густыми; цвет кожи у него напоминал айву, и он всегда держался с португальцами очень весело и дружелюбно; но когда он разговаривал с туземцами, его манера поведения была царственной, строгой и очень величественной.

(1) Вид паланкина.

Глава XI

Португальцы обдумывают, следует ли им помочь принцу вернуть свое королевство, и решено отправить его в Гоа

После того, как принц пробыл десять дней в Коломбо, дон Фелипе Маскареньяш созвал чрезвычайный совет, состоявший из всех главных чиновников города, чтобы обсудить, следует ли предоставить в его распоряжение солдат и прочую необходимую помощь для возвращения своего королевства. Все присутствовавшие - а это были опытные люди, хорошо знавшие положение дел на острове, - согласились, что следует как можно скорее предоставить в его распоряжение не только сто двадцать португальцев, но и столько, сколько можно было бы выделить, и изложили свои доводы. Они утверждали, что до прибытия голландцев нам достаточно было всего пятисот солдат в двух лагерях, чтобы помешать землям, которые подчиняются нам, перейти к королю Кандии, и даже тогда мы не могли пресечь частые нападения и вторжения, которые причиняли нам столь значительный ущерб. Если мы передадим часть этих людей принцу, мы перенесем войну на их земли и оградим нашу территорию от вторжений, и если в то же самое время с остальной частью наших рот и ополченцев атаковать голландцев, то мы легко сможем изгнать их с острова, а короля Кандии - из его королевства. Помимо того, что принц был отважным человеком, эта война с его братом всецело была результатом его большой преданности нам. Туземцы очень любили его за его доброту, а жители Увы были самыми храбрыми на острове. При содействии и поддержке португальцев они обязательно должны уничтожить короля или изгнать его с острова.

Даже если бы дела приняли иной оборот, у нас было бы все возможное, чтобы защитить себя от принца, и, таким образом, не позволить ему не только вести войну с нами, но и помогать голландцам. На нашей стороне также находился бы принц, способный помочь нам, когда возникнет необходимость, и в то же время не было бы необходимости нести какие-либо расходы на португальцев, которые последуют за ним, потому что у него было достаточно сокровищ, чтобы покрыть расходы. Разве не должны мы оказать ему эту помощь, ведь она больше отвечает интересам Его Величества и благу острова, чем милости, которых мы удостоили принца?

Однако два члена совета не согласились (с этим мнением): ведь принц был братом короля, и они легко могли снова примириться. Король всегда мог договориться с ним с такими последствиями, что португальцы не могли не оказаться в худшем положении, чем прежде; ибо было печально известно, что он вступил в союз с голландцами с единственной целью изгнать нас с острова: поэтому они считали нежелательным оказать (принцу) помощь, о которой он просил.

Остальная часть совета придерживалась иного мнения и настаивала на том, что даже с учетом всех этих возможных предупреждений, не так много месяцев назад король и принц находились в таком союзе: разве мы не смогли защитить себя, или это мы создали эту рознь между ними? И если он присоединится к своему брату, какое большее зло грозит нам? Если Бог ниспослал нам такую возможность, было бы мудро не пренебрегать ею, не считая множества веских причин, которые, вместе взятые, побуждают каждого отдать свою жизнь за человека, который в своей собственной стране и без каких-либо требований с нашей стороны сам выступил в защиту наших соотечественников против собственного кровного брата.

Весь Восток был бы изумлен, если бы мы не проявили нашу благодарность, потому что каждый должен платить добром за добро, и мы не должны упорно пренебрегать возможностью, которая появилась только по воле Бога. Если принц окажется неблагодарным, наше поведение будет подобающим христианам и португальцам, а его - как у язычников и чернокожих, и неважно, будет ли у нас еще один такой враг. Если мы поступим иначе, то именно этот поступок приведет нас к гибели: если король с народом Кандии в одиночку мог вести такую ??жестокую войну против нас, что бы он сделал, став также хозяином Увы? "На самом деле, если мы откажем принцу в этой помощи, король не сможет найти более надежных друзей, чем португальцы, потому что мы сделаем его бесспорным владыкой всего острова. Это наше мнение, и поэтому его светлость капитан-генерал должен разобраться в этом вопросе и предпринять все шаги, которые он сочтет разумными в интересах Его Величества".

Все согласились с этими аргументами, и остальные члены совета придерживались того же мнения, даже два несогласных прекратили свое сопротивление перед лицом таких убедительных и хорошо обоснованных доводов. Но среди присутствующих на совете был также фактор и алькайд-мор Коломбо. Он не высказал никакого мнения по обсуждаемому вопросу, сославшись на то, что не успел как следует ознакомиться с положением дел на острове; но когда увидел, что дела дошли до стадии голосования, то попросил предоставить ему слово. Все заявили, что им не терпится послушать его, поскольку знают его способности, и с согласия генерала он сказал следующее:

"Я ждал до этого момента, чтобы увидеть, к какому выводу вы придете, и я вижу мудрость этих весомых аргументов за оказание помощи принцу, независимо от последствий, так как положение дел настоятельно требует этого. Но я считаю своим долгом напомнить вам о приказе, который я нашел зарегистрированным в книгах факторов, в соответствии с которым Их Светлейшее Величество, король Португалии, дал четко выраженные приказания (губернаторам) всех городов, крепостей и областей, которыми мы владеем на Востоке, что если во власти португальцев окажется какой-либо маврский или языческий принц или король, им не должно быть позволено вернуться в свои владения, чтобы они продолжали выполнять (языческие) обряды и церемонии. Это правило в особенности относиться к принцам этого острова; со всеми таковыми нужно хорошо обращаться и советовать в дружеской манере добровольно принять святое крещение. Если бы я умолчал о том, что говорю вам, я бы заслуживал наказания; поэтому я довожу (все вышеизложенное) до вашего сведения, чтобы капитан-генерал вместе с вашими светлостями решил, какого образа действий лучше всего придерживаться".

Все пришли в замешательство от этой речи и отложили дальнейшее рассмотрение вопроса, а капитан-генерал попросил их тщательно обдумать это дело, чтобы прийти к согласию. Двумя днями позже Совет собрался, чтобы обсудить ту же тему; мнения всех не изменились, поскольку они по-прежнему считали, что (оказание помощи принцу) отвечало интересам Его Величества; они заявили, что их Светлейшее Величество при издании этого приказа преследовал благородную цель, так как в то время дела на острове находились в совершенно ином состоянии. На момент (издания) приказа у нас не было таких сильных противников, как голландцы; и даже если мы будем постоянно находиться в состоянии войны с королями Востока, наших сил хватило бы, чтобы противостоять их величайшим усилиям; но приказ не должен выполняться в нашем нынешнем затруднительном положении, и его светлость, капитан-генерал, прежде всего должен делать то, что он считает более отвечающим королевским интересам.

Генерал ответил: "Это неправильно, господа, что вопрос такой важности должен решаться на основании моего единственного мнения. Одному человеку очень трудно выносить суждение по всем вопросам, потому что успех и поражение находятся в руках Бога. Человек, который следует только своему собственному мнению, неизбежно ошибется; настолько, что я не желаю брать на себя ответственность в глазах общества, которое судит опрометчиво, каждый согласно своему собственному мнению. Чтобы получить совет от всех присутствующих, я пригласил вас помочь мне, и, когда этот предмет обсуждался, я был рад выслушать многочисленные веские доводы, которые приводились в пользу того, чтобы мы оказали самую эффективную помощь тому, кто из-за нас оказался изгнанным из своего государства и страны и ищет убежища среди тех самых людей, за которых он пострадал. В других отношениях для нас также очень важно помочь ему; если мы этого не сделаем, то нас будут считать слабыми.

Но я хочу знать, как нам избежать недовольства короля, нашего господина, за нарушение его приказов? Я ознакомился с книгой, содержащей его приказы, и тщательно изучил их; я считаю, что мы не можем следовать никаким другим курсом, кроме того, что нам предписан. Поэтому мы должны передать дело в Гоа с подробным изложением нашего мнения по этому поводу для сведения вице-короля и попросить его прислать подходящие силы, если он сможет это сделать. Если он не может, он представит дело Его Величеству, и я уверен, что, когда оно будет перед ним, он прикажет отправить достаточные силы, чтобы восстановить принца во владении его государством".

Никто не возразил капитан-генералу, несмотря на их разочарование; поскольку все видели, что у него не было других возможностей, так как он один будет нести ответственность (за свои действия).

Принц выслушал решение совета без всяких видимых эмоций; он лишь сказал, что сожалеет, что португальцы столь явно играют на руку их врагам, и лишили его возможности отплатить за доброту, которую он видел от всех их. Затем всё было приготовлено к его отъезду; было оснащено восемь шхун, и одна из них, на которой ему предстояло отплыть, была в изобилии снабжена продовольствием и всевозможными припасами. Губернатор позаботился о том, чтобы все желания принца были удовлетворены, и сопроводил его на борт судна, где они обнялись и попрощались со всеми изъявлениями взаимного уважения и доброжелательности. Флотилия отплыла в середине декабря, и несколько дней спустя благополучно прибыла в Гоа. При своем отъезде из Коломбо принц отпустил всех своих сопровождающих, за исключением четырех человек, а именно, двух чиновников своего двора и двух слуг.

Граф д`Авейруш, вице-король Индии, принял принца с большой учтивостью и предоставил в его распоряжение дом и всё необходимое для его обстановки; так что, пока граф изучал положение, в котором он находился, он позаботился о том, чтобы принцу оказывали всё возможное внимание. С другой стороны, Его Высочество с благодарностью воспринял эти знаки внимания; он внимательно прислушивался к объяснениям своих наставников и столь многое узнал от них, что решил стать христианином; но его обращение (в христианство) произошло лишь тогда, когда дон Фелипе Маскареньяш, назначенный вице-королем Индии, прибыл с Цейлона в Гоа в марте 1645 года. Он с восторгом услышал об умонастроении принца, которого он так высоко ценил; он поставил в известность об обстоятельствах короля Жуана IV и попросил его разрешить ему стать крестным отцом, что Его Величество дозволил, и приказал дону Фелипе отвечать за принца от его имени.

Церемония состоялась с большой тождественностью (1), и на ней присутствовали прелаты, священники, монахи и лица всех рангов в Гоа. Также там присутствовал трибунал Священной Инквизиции в полном составе, и перед ним принц объяснил в нескольких словах причины, побудившие его стать христианином, добавив, что он возносит благодарности Господу Всемогущему, Который развеял темноту его разума и просветил его светом истины. Он рассказал в подробностях о злоключениях, которые претерпел, и милостях, ниспосланных ему Богом, и, громко произнеся символ веры, он был крещен вместе с четырьмя лицами из его свиты, которые сопровождали его с Цейлона. После церемонии крещения он прожил еще много лет, выказывая истинное благочестие, и, наконец, отошел в мир иной в 1654 году.

Когда король Кандии узнал, что мы отправили его брата в Индию, он был очень доволен, так как сильно опасался, что мы окажем ему помощь, и в этом случае он заранее считал себя погибшим. Как только он покинул Уву, он приказал чиновникам принца, которые собирали ренту, по его приезде отдать ее ему; и он потребовал от них, чтобы они ничего не отдавали без его приказа, так как они должны будут дать отчет обо всем. Когда он узнал, что (принц) отплыл, он вступил во владение его королевством как своим собственным, но воздержался от вступления в войну с нами, чтобы не вынудить нас вернуть принца обратно на Цейлон; но, узнав о его смерти, он немедленно начал (причинять) нам всё зло, какое только мог.

(1) Принц Виджаяпала принял крещение 8 декабря 1646 г. в церкви Сан-Франсишку в Гоа. См. Pieris T.E. Prince Vijaya Pala of Ceylon, 1634-1654: From the Original Documents at Lisbon. P. 9.

Глава XII

Как тринадцать голландских кораблей пришли, чтобы взять в осаду Коломбо, но не смогли ничего сделать

Голландцы появились в виду Коломбо в январе 1642 года с 13 кораблями и 3500 человек (на их борту), чтобы осуществить высадку; это вынудило нас сразу вызвать все войска, которые мы рассредоточили по нашим трем лагерям, и оставить внутреннюю часть страны, чтобы мы могли оказать эффективное сопротивление могущественному врагу, который появился у наших берегов. Но когда голландцы узнали, что у нас было 800 солдат и примерно такое же количество местных жителей, они не осмелились высадиться и удовлетворились тем, что беспокоили нас в течение 35 дней, лавируя то вверх, то вниз вдоль морского побережья, тем самым вынудив нас постоянно пребывать в состоянии обороны. После этого, когда они увидели, что не могут достичь своей цели, они бросили якорь в Галле.

Когда капитан-генерал узнал, что они не высадились на острове, и что армия, которую мы содержали в прошлом году в корале Галле, недостаточно сильна, чтобы противостоять войскам, которые враг перебросил в этот форт, он отказался от своего плана по подчинению округа Софрегао и разделил пять рот, которые у нас были, между двумя лагерями. Одну роту он отправил своему брату дону Антониу, так как десяти (рот) было достаточно, чтобы сдерживать короля Кандии и защищать Четыре и Семь коралов. Остальные четыре были передислоцированы в лагерь в Матуре, численность войск в котором, таким образом, была увеличена до четырнадцати рот лучших солдат, которые у нас были на острове. Командующим этим лагерем был назначен капитан-майор полевых войск Антониу да Мота Гальван, и, соответственно, дисава Софрегао с вооруженными людьми своей провинции занял свою позицию в Сейтаваке, удобной и сильной позиции с каменной крепостью, построенной Мадуне, отцом Раджу; оттуда он контролировал округ вплоть до Кадангао.

Когда дон Антониу Маскареньяш вернулся в Маникаваре, он противостоял вторжениям на нашу территорию, которые постоянно совершали дисавы короля Кандии по его приказам, в провинциях Четыре и Семь коралов. Война не имела каких-либо последствий; они лишь пытались тревожить нас, и как только они убедились, что мы располагаем достаточными силами, чтобы, в свою очередь, атаковать их, они вернулись обратно в Кандию, и весь округ оставался в состоянии полного спокойствия и подчинения.

Комендант лагеря в Матуре, Антониу да Мота Гальван, выступил в поход с четырнадцатью ротами португальцев и лучшими туземными войсками, и разбил лагерь в непосредственной близости от Галле; и так как неприятель не осмеливался показываться наружу из крепости, он завладел Корна-Корле, Граветами и Балане, а затем перенес свой лагерь к Беллигаму. Здесь мы постоянно устраивали засады против голландцев, которые, однако, не рисковали выходить за пределы своей крепости. Люди короля Кандии время от времени совершали вторжения в эти округа, но когда мы делали вид, что собираемся предпринять поход против них, они поспешно ретировались.

Так прошло время до июня месяца, и, поскольку нашей главной целью было не допустить, чтобы голландцы рискнули выйти за пределы своей крепости для сбора корицы, мы двинули все наши силы к ней. Мы также надеялись, что если из Гоа придет наша армада, мы установим против крепости (пушечные) батареи. Нас разместили в полулиге от крепости в деревне под названием Акомивина, и наша блокада была настолько тесной, что голландцы не могли получить даже зеленого листа снаружи. Это продолжалось до конца февраля 1643 года, но ожидаемый флот так и не пришел.

Тем временем в Коломбо с четырьмя кораблями прибыл голландский уполномоченный по имени Педро Бурель (Петер Борель), привезший новости, что Его Светлейшее Величество король дон Жуан IV и (Генеральные) Штаты заключили перемирие сроком на десять лет в Индии. Когда, однако, голландцы стали настаивать на том, чтобы мы уступили им корал Галле, ссылаясь на то, что этот округ находился в зависимости от форта, капитан-генерал ответил, что в течение семи месяцев город находился в блокаде, а гарнизон все это время не владел и пядью земли за пределами стен форта, и всё, что мы можем сделать, - это уступить им столько земли вокруг форта, сколько лежит в пределах дальности выстрела их пушек. Педро Бурель не согласился с этим и отплыл в Гоа, чтобы передать этот спорный вопрос на рассмотрение вице-королю, графу де Авейруш, мы же со своей стороны изложили наши доводы против уступки этих земель.

В ожидании обсуждения этого вопроса было заключено перемирие. Тогда мы отступили из окрестностей Галле и разделили нашу армию на две части. С одной из них мы направились в округ Софрегао, и снова подчинили все земли в этом направлении, которые раньше принадлежали короне Португалии. Эта экспедиция была скорее утомительной, чем опасной, из-за того, что переходы были долгими, а дороги - трудными. Все ночи напролет люди короля Канди беспокоили нас своими боевыми кличами, стреляя по нам, как обычно, с вершины гор и крича, что мы будет убиты и нам осталось жить всего несколько часов. Наши солдаты схватили некоторых из них в самый разгар их неистовств и предали жестокой смерти, посадив одних из них на кол, и разрубив других на куски, и бросив там в назидание остальным.

Глава XIII

О том, как перемирие не было ратифицировано с Гоа, и о битве при Акураке

После того, как мы заново подчинили всю местность Софрегао, капитан-майор полевых войск вернулся с десятью ротами в Матуру, оставив под началом дисавы остальные четыре, которых было достаточно для защиты округа. Мы разбили лагерь в селении Акумана, расположенном в трех лигах от Матуры на нашем пути, и через несколько дней мы узнали, что война с голландцами будет продолжаться, как и прежде, поскольку вице-король отказался отдать им корал Галле. Педро Бурель также высадился в этом форте со всей пехотой, которая имелась на борту его четырех кораблей, и они решили вывести армию в полевую кампанию; и они сделали это как можно быстрее, выбрав пятьсот солдат и несколько ласкаринов, которые были с ними в крепости.

Поскольку они знали о том, что мы оставили четыре роты в Софрегао, и что большинство наших людей заболели из-за долгих пеших переходов, они устроили свой лагерь в Беллигаме, позиции, хорошо укрепленной самой природой. Получив эти сведения, мы ускорили наш марш к Матуре, чтобы помешать неприятелю захватить провизию и амуницию, которую мы хранили в этом порту. Затем мы взяли с собой все припасы, в которых нуждались, и продвинулись на три лиги дальше вглубь острова, остановившись в деревне под названием Акурака, которая находилась на таком же расстоянии от Беллигама.

Капитан-майор послал приказы дисаве в Софрегао как можно быстрее присоединиться к нам со своими четырьмя ротами и всеми вооруженными людьми; но голландцы, узнав о нехватке людей у нас и о том, что любая задержка с их стороны привела бы к увеличению численности наших войск, двинулись навстречу нам, чтобы не упустить представившейся возможности. Около 8 часов утра на следующий день после нашего прихода в Акураку некоторые наши ласкарины принесли новости о том, что они встретились с врагом, находившимся на марше, и что они быстро приближаются к нам и находятся всего лишь в четверти лиги. Капитан-майор Антониу да Мота сразу приказал капитану авангарда встретить их, и отдал распоряжение другой роте следовать за ним и сдерживать неприятельский натиск.

Эти обе роты встретили противника на расстоянии пушечного выстрела от нашего лагеря; мы выдержали их атаку и сражались на протяжении получаса, после чего нам на помощь пришли еще две роты. Получив это подкрепление, мы атаковали их с нашими пиками и палицами; две других последовали через небольшой промежуток времени, и так же обстояло дело с остальными. Сражение продолжалось с 9 часов утра до 3-х пополудни, когда почти все 500 (голландцев) были убиты или взяты в плен, хотя офицер, который командовали ими, по имени Жуан Увандерлат (1), лучший солдат, который был у них на острове, бежал, получив ранение, с горстью своих людей, и благодаря этому избежал пленения. Мы потеряли 25 человек убитыми и 60 ранеными. Все наши силы в тот день состояли только из 243 португальцев, ибо остальные наши были больны. Это сражение произошло 4 мая 1643 года.

Наши раненые и пленные (голландцы) были отправлены в Коломбо. Капитан-генерал приказал не отправлять их в больницу, а попросил виднейших горожан разместить их на постой в своих домах, по одного или двое в каждом, чтобы за ними могли лучше ухаживать. Он лично навещал их, и несколько раз хвалил в соответствии с отчетом, который получил об их поведении в битве; он заверил их, что упомянет их имена в своих депешах королю, и что они получат приличествующие награды; и тайком положил под подушку (каждому) сверток с 12, 15 или 20 томисами (2) в зависимости от происхождения, ранга или заслуг каждого из них, сказав: "У вас есть здесь брат - это я; и у меня достаточно денег, чтобы помочь вам; прежде, чем эта сумма истощится, дайте мне знать, чтобы вы могли ни в чем не нуждаться". Вследствие (его) доброты, похвал и ободрительных слов, все солдаты соперничали друг с другом в возможности проявить свою доблесть.

Через несколько дней после сражения прибыл дисава Софрегао с четырьмя ротами и кое-какими туземными войсками; капитан-генерал также прислал из Коломбо 80 рекрутов, чтобы восполнить потери в самых слабых ротах, и эти подкрепления сделали наш лагерь столь же сильным, как и раньше. Затем мы покинули Акураку, и так как наш капитан получил сведения, что один из дисав короля Кандии находится в Корна Корле с отрядом войск, нам было приказано выступить в этом направлении. Наш марш был более тяжелым, чем сопротивление, которое оказал враг, и не имел никакого результата, так как мы обнаружили его лагерь пустым, хотя при отступлении он бросил свои припасы, которые мы забрали себе. Затем мы вернулись тем же путем, которым шли, и расположились лагерем в Акомивине, где и находились, когда было обнародовано перемирие; мы оставались здесь с конца мая почти до Рождества, поддерживая тесную блокаду крепости, не позволяя неприятелям переходить ров; мы больше не вступали в столкновения с ними, так как они не решались выйти из стен крепости и встретиться с нами.

17 декабря в Галле пришли шестнадцать кораблей, которые привезли подкрепление в 4500 человек и вскоре высадили их. Они не осмелились атаковать нас, так как мы стояли лагерем в сильной позиции, окруженной болотами, а захватили две дороги, которые мы использовали для поддержания коммуникаций и доставки обозов с продовольствием из Коломбо. Это побудило нашего коменданта перенести наш лагерь ночью на 26 декабря, что мы и сделали, по возможности стараясь сделать это как можно более бесшумно, и заняли новые квартиры в Маполегаме, деревне в четырех лигах дальше вглубь острова; на следующий день мы узнали здесь от наших шпионов, что сразу после нашего отступления неприятель погрузился на свои корабли. Затем мы снова сразу возобновили свой марш и, пройдя очень трудной дорогой, приблизились к морскому побережью. Мы пришли уставшие и истощенные в Белитоте, где начали строить хижины, чтобы провести там ночь; но едва закончив работу, ближе к вечеру, мы увидели голландские корабли, под всеми парусами плывущие по направлению к Коломбо, и получили приказы выступить в том же направлении вдоль морского побережья, не теряя из виду вражескую флотилию.

Достигнув реки Панатуры, они отправили (к берегу) все свои ланчеи, полные мушкетеров, и вооруженные несколькими фальконетами, чтобы помешать нам совершить переправу; но они не достигли своей цели, поскольку капитан авангарда занял устье реки со своими людьми, в то время как солдаты вырыли ямы в песке, из которых они вели бой весь этот день, в течение которого армия переправилась (через реку) без какой-либо опасности. Неприятель, увидев это, отступил к своим кораблям, поскольку настала ночь. На следующий день мы с ними появились перед Коломбо.

Капитан-генерал, получив подробные сведения о происходившем, приказал своему брату Антониу Маскареньяшу также свернуть свой лагерь в Маникавари и выступить к Негумбо. Он уже прибыл туда, когда мы достигли Коломбо, и так как не было сомнений, что голландцы попытаются высадиться здесь, поскольку они хорошо знали местность, дон Антониу да Мота Гальван был также отправлен туда с шестью ротами, тогда как дон Педру де Соуза, который командовал нашим авангардом, остался с генералом, чтобы действовать там, где этого могут потребовать обстоятельства.

(1) Ван дер Лаэн. Он был впоследствии отправлен в Батавию, где предстал перед трибуналом за плохое командование своими солдатами в этой военной операции.

(2) Монета, названная так по тому, что на ней было выбито изображение Св. Фомы.

Глава XIV

Битва у Негумбо, в которой погибли дон Антониу Маскареньяш и Антониу де ла Моте Гальван, капитан-майор полевых войск

3 января 1644 г. голландская флотилия появилась у Негумбо, где стоял дон Антониу Маскареньяш со своей армией из десяти рот, в которых находилось триста солдат и несколько раненых, направлявшихся в Коломбо; шесть рот, приведенных капитан-майором Антониу да Мота Гальвао, насчитывали немногим более двухсот человек. Утром четвертого числа противник беспрепятственно высадился в половине лиги к северу от крепости; после чего оба наших отряда приготовились дать им бой, сообщив генералу о своем плане, когда противник уже сошел на берег. Он приказал Педро де Соузе выступить с восемью ротами общей численностью в триста солдат и некоторым количеством туземцев, которые их сопровождали.

Неприятель выстроился в боевой порядок, его силы состояли из 7 батальонов, по 600 человек в каждом. Так как им нужно было пройти через некоторые теснины, они двигались походной колонной, оставив промежуток в 30 шагов между каждыми двумя батальонами, и могли в самом широком месте ввести в бой только два батальона одновременно. Дон Антониу Маскареньяш и Антониу да Мота Гальван, капитан-майор полевых войск, решили, что каждый из них должен атаковать батальон, который находился перед ним. Голландцы прямо с марша, идя обычным шагом, обрушились на наших людей, которые выстроились на квадратном участке земли, и после обмена первыми залпами мы атаковали их с мечами в руках, и разгромили бОльшую часть этих двух неприятельских батальонов. Но поскольку наши люди чересчур увлеклись их преследованием, другие пять голландских батальонов обошли нас с фланга, после чего атаковали нас, перейдя на быстрый шаг.

Наши ряды в этот момент находились в беспорядке, мы бегали туда и сюда, убивая тех (голландцев), которые спаслись из двух разгромленных батальонов, и не успели заново построиться в боевой строй для отражения их атаки. Неприятель после двух залпов обрушился на нас с такой яростью, что каждый, кто не был убит пулей, предпочел довериться быстроте своих ног. Дон Антониу Маскареньяш и капитан-майор полевых войск, видя, что все потеряно, бросились в самую гущу врагов с немногими последовавшими за ними солдатами, и дорого продали свою жизнь.

Голландцы, продолжив следовать своим путем тем же форсированным маршем, достигли крепости, в которую они сразу же вступили (1), так как единственный гарнизон, оставленный для ее защиты, состоял лишь из нескольких инвалидов. Капитана, защищавшего ворота, так изрешетили пулями, что его невозможно было узнать из-за полученных им ран, и менее чем за три часа, с десяти утра и до часа пополудни, ни одного португальца не осталось в живых ни в армии, ни в крепости.

Тем временем восемь наших рот форсированным маршем продвигались вдоль этого труднопроходимого берега, на протяжении пяти лиг состоявшего из рыхлого песка, где так же сложно идти вперед, как и назад. На полпути, в месте под названием "Маленький источник" (2), мы встретили беглецов с трагическими новостями об этой злополучной катастрофе. Мы прошли вперед еще примерно половину лиги, чтобы попытаться собрать кого-нибудь из наших людей, но, узнав от нескольких ласкаринов, что поражение было полным, мы остановились до тех пор, пока наш командир не получил от капитан-генерала приказ немедленно возвращаться; что мы и сделали, добравшись до города только через три часа после наступления темноты.

В этом сражении пали несколько капитанов и офицеров, и капитан-майор полевых войск, который был касаду Коломбо. Весь город был погружен в печаль, и когда капитан-генерал увидел это, он рано утром облачился в свои самые дорогие парадные одежды и проехал по городу; останавливаясь везде, где он слышал плач и причитания, он отправлял капитана своей гвардии, чтобы тот передал плачущему, что нет причин для слез, а, скорее, (есть повод) для большой радости, что такие достойные рыцари так счастливо пожертвовали своими жизнями, сражаясь с врагами нашей веры за своего короля и страну. Действия генерала и его послания произвели такой результат, что никто больше прилюдно не выражал своего горя и не носил траур, и это было отличным средством для того, чтобы не позволить отвлечь их внимание, когда победоносный враг был так близко.

Капитан-генерал немедленно приступил к реорганизации того, что осталось от армии своего брата дона Антониу и отряда капитан-майора Антониу да Мота, из которых он сформировал восемь рот общей численностью в 280 человек, - наши потери в бою составляли такое же количество; с ними у нас было в общей сложности шестнадцать рот общей численностью в 580 человек. Капитан-генерал назначил Жуана Алвариша Бельтрана капитаном полевых войск - должность, которую он уже когда-то занимал, до тех пор, пока вице-король не назначит кого-либо другого на эту должность. Он разместил эту армию у Соленого озера (3) рядом с городом, а три роты вместе с ласкаринами, которые остались верны нам, он разместил в проходе Беталь. Он поблагодарил всех туземцев изъявлениями глубокой благодарности, похвалами и своими собственными деньгами за то, что они остались с нами; ибо, как правило, они дезертируют всякий раз, когда мы терпим поражение.

(1) Падение Негомбо произошло 9 января 1644 г.

(2) В оригинале "Pocinho". Место не идентифицировано.

(3) В оригинале "Tanque Salgado", на месте современной верфи в Коломбо.

Глава XV

Попытка неприятеля достичь Коломбо. Посольство, которое мы отправили к королю Кандии, и осада, в которую мы взяли Негумбо

После захвата Негумбо голландцы двенадцать дней занимались укреплением этой позиции и превращением ее в настоящий форт; они снесли фортификационные сооружения, которые построили там, когда заняли этот город в 1640 году, оставив в целости только несколько старых домов. Затем они возвели четыре бастиона в каждом углу квадрата, который они собирались укрепить, и расставили на каждом из этих бастионов по восемь пушек калибром в 8, 10 и 12 фунтов. Они соединили бастионы стеной, состоявшей из глины и вязанок хвороста и, завершив эту работу, двинулись вдоль морского берега к Матуалу, где попытались переправиться через реку, но выяснили, что мы способны им помешать.

Тогда они поставили на якорь свои корабли и ланчеи в устье реки и с помощью корзин, которые привезли с собой, построили батарею из восьми кулеврин, огнем которой надеялись выбить нас с занимаемой позиции. В ответ капитан-генерал как можно быстрее прислал из города кое-какую артиллерию, которую мы расставили на платформах на небольшой возвышенности. Голландцы упорно оставались на своей позиции десять дней, но понесли тяжелые потери, так как они стояли на открытом берегу, где каждый наш выстрел забирал чью-то жизнь; и так как капитан-генерал принимал личное участие в обороне, многие из виднейших жителей города присоединились к нам, и бастионы города охранялись большим количеством самих горожан. Когда неприятель увидел потери, которые они несли без всякой пользы, на рассвете 27 января они, наконец, погрузили свою артиллерию обратно на корабли и вернулись с ними в Негумбо. Здесь они высадили 600 человек, чтобы оставить их в гарнизоне, после чего отплыли в Батавию. Капитан-генерал, поняв, что мы избавились от неприятеля, выплатил солдатам жалование и отправил их в Четыре корала; и так как мы не нашли здесь наших врагов, мы вернулись в лагерь в Маникаваре, где и оставались до середины апреля, занимаясь тем временем приготовлениями к осаде этой крепости (Негомбо).

Но прежде чем предпринять ее, капитан-генерал отправил посольство к королю Кандии, прием которого был более удовлетворительным, чем достигнутые им успехи; хотя генерал действительно достиг цели, на которую надеялся, а именно - чтобы король не тревожил нас во время осады, в которую мы намеревались взять Негумбо. Далее он умолял короля заключить вечный мир, хотя он прекрасно понимал, что король не может этого сделать из-за своего союза с голландцами; но он попытался запросить больше, чтобы получить то, что он нам дал.

Он послал королю дорогой подарок, который был принят; но на предложение о заключении мира король ответил, что это не устроит ни португальцев, ни его самого, поскольку он не может порвать с голландцами без всякого повода с их стороны. Наша жестокость и алчность заставили его искать кого-нибудь, кто бы помог ему избавиться от угнетения, которому он подвергался от нас. Из-за своей привязанности к нам он сожалел о наших бедах, поскольку всегда имел больше общего с португальцами, чем со своими соотечественниками; он вырос среди нас с младенчества и не знал ничего, кроме того, чему его научили мы. Но теперь иного выхода не было. Он вспомнил, что мы сами в прошлом году из желания удержать Галле нарушили перемирие, которое заключил король Португалии сроком на десять лет, и в результате потеряли Негумбо вместе со многими храбрыми людьми. Урегулирование вопроса должно быть сделано в Португалии, и оно, несомненно, дойдет до нас в конце года. Он также хорошо знал, что король Мальваны ничем не пренебрегает, и для него было выгодно вернуть эту крепость. Насколько это было возможно для него, он поможет нам тем, что не будет беспокоить наши территории, чтобы мы могли обеспечить себя провизией, воинами и рабочими для выполнения нашего предприятия. Что же до всего остального, что касалось его личных дел, король Мальваны мог обратиться к нему за помощью, и он ни в чем ему не откажет.

Он подарил послу несколько драгоценностей и отослал его с этим ответом, который оставил генерала очень довольным, поскольку это было всё, чего он желал.

В конце марта Фернандо де Мендоза, который раньше был пленником в Уве, вернулся из Гоа в Коломбо; он был теперь назначен капитан-майором полевых войск и к середине апреля находившиеся под его командованием силы состояли из 400 солдат, в том числе некоторых фидалгу. Капитан-майор выступил из Коломбо с этими силами, тогда как армия из Меникавары сделала то же самое; мы встретились 18 апреля в Пассо-душ-Лагартес (1), а на следующий день появились перед Негумбо. Неприятель встретил нас залпом всей своей артиллерии, и мы начали обустраивать наши позиции. Туземцы приносили фашины, наши люди работали до изнеможения, и в результате мы за три дня закончили работу. Еще три дня были потрачены на рытье апрошей к форту, где мы поставили две батареи, одну оснащенную восемью пушками, а другую - четырьмя, среди которых было два фальконета.

25-го числа мы открыли огонь, выпустив (по крепости) 950 ядер и 150 зажигательных снарядов, или, скорее, того, что было похоже на них, чем было ими в реальности, ибо благодаря своей изобретательности наш капитан-генерал создал импровизированную мортиру, а вместо бомб у него было большое количество кокосовых орехов, начиненных порохом, и обмотанных паклей, пропитанной смолой и другими материалами, и хотя наши враги смеялись над этими бомбами, они причиняли им немалое беспокойство. Ибо церковь и дома в старом форте с трудом могли вместить 200 человек, а остальные 400 были размещены в соломенных хижинах, которые легко можно было поджечь, поэтому им всегда приходилось обходить их с ведрами в руках, чтобы защитить хижины от этих огненных ядер, которые едва ли могли причинить им какой-либо другой ущерб.

Неприятель построил на небольшом островке посредине реки форт, который занимал капитан с 50 солдатами и двумя легкими полевыми пушками. Владея этим фортом, они причинили нам много потерь; ибо они могли обстреливать наши траншеи с флангов и заставляли нас в такой же степени защищаться от цитадели, как и от этого форта. Капитан-генерал приказал капитану авангарда захватить его однажды ночью, и выделил ему для этой цели еще две роты. В утреннюю стражу мы переправились на островок и взяли расположенный там форт штурмом, убив весь гарнизон, кроме пятерых неприятельских солдат, которые переплыли реку вплавь.

Убедившись затем, что наши батареи находятся слишком далеко от форта, мы перенесли их ближе и добавили еще две. В то же время мы поменяли пушки, так как из-за непрерывной стрельбы они пришли в такую негодность, что можно было просунуть руку через запальное отверстие. Из-за того, что мы вели огонь с расстояния, стены (крепости) не выглядели поврежденными. Наш капитан-майор, я полагаю, никогда раньше не видел осад, но считался себя первостепенным генералом и самым храбрым из всех ныне живущих людей, и был уверен в том, что может взять сильнейший город, который когда-либо был построен. Его тщеславие вызывало всеобщее недовольство, и из нежелания служить под его командованием все начали открыто говорить о необходимости снять осаду. В ответ на это капитан-генерал созвал военный совет, на который были приглашены все офицеры. Среди них был один немец, находившийся на службе у сеньора дона Дуарте (2) и приехавший в Индию по суше, чтобы служить этой короне. Он прислушивался ко всему, что говорили наши офицеры, и когда увидел, что каждый проявляет больше храбрости, чем военных знаний, обратился к ним со следующими словами:

"Господа, я немец, и моя привязанность к португальцам привела меня из моей страны в эти далекие земли только для того, чтобы служить вам, ибо меня привез один из ваших принцев, и поэтому я искал возможности (отличиться), и первая, которая представилась после моего приезда в Гоа, была эта, в которой я постарался принять участие вслед за его светлостью капитан-майором, присутствующим здесь. Во время службы моему господину у себя на родине я присутствовал при нескольких сражениях и осадах, где применялась тактика, отличная от той, которую я вижу здесь. Я говорю об этом не потому, что испытываю сомнение в храбрости дворян-португальцев; скорее, ее у них с избытком. По моему мнению, мы должны продвинуть вперед наши траншеи как можно ближе к крепости. Сейчас мы находимся на значительном расстоянии от нее, и рельеф местности не позволяет нам быстро достичь врага. Нам следует выбрать один из трех планов, не только для того, чтобы захватить крепость, но и полностью уничтожить неприятельский гарнизон. Первый план таков: генерал должен отправить вниз по течению реки определенное количество балок и построить из них деревянный замок. Если мы это сделаем, то, поскольку их позиция мала и не имеет никакого укрытия, неприятель не сможет избежать потерь от нашего мушкетного огня, которым мы будем накрывать их сверху. Если этот способ действий вам не подходит, то у нас есть 20 000 вооруженных людей и такое же количество обозной прислуги. Когда мы подступим к подножию крепости, представляющей собой небольшой квадрат из фашин и земли, мы должны взять с собой такое количество вязанок хвороста и поленьев, сколько у нас есть под рукой, сложить их у бастионов и стен и поджечь. Это вынудит врага спасаться бегством на берег, и, поскольку храбрость ваших милостей не позволит вам закончить дело, кроме как с оружием в руках, мы можем, стоя у подножия крепостных валов, выбрать наиболее удобное время и час, поскольку тот, кто находится сверху, может с легкостью атаковать. Но если мы будем находиться на таком расстоянии (от крепости), как теперь, они не почувствуют себя вынужденными сдаться, и у нас нет никаких средств принудить их к этому; потому что, в конце концов, у них три гарнизона общей численностью шестьсот человек".

Я не сведущ в подобного рода вопросах, но, по-моему, иностранец был недалек от истины, когда говорил о том, чтобы приблизиться к стенам (неприятельской крепости) через наши окопы; ибо наш последний окоп остановился на расстоянии двух конных галопов (carreiras de cavallo) (?) от форта.

Ответ, данный немцу, заключался в том, что португальцам не нужны воздушные замки и не нужно ходить вокруг да около; штурм должен был произойти на следующий день при дневном свете, чтобы дать каждому возможность проявить свое мужество. Приказы об этом были отданы немедленно, и всем (солдатам) дан приказ приготовиться, что они и сделали, исповедавшись и приняв причастие. Враг закрепил на краю рва, глубина которого не превышала четырех пядей, несколько заостренных кольев длиной в две пяди, чтобы они служили им в качестве "чеснока". Каждую ночь некий сингалец, которому они дорого платили за услугу, выходил и собирал большое их количество; от него враг также узнал о наших передвижениях, ибо все планы наших офицеров были известны всем солдатам. Соответственно, они были готовы встретить нашу атаку, поскольку даже в ту ночь они не преминули отправить его на выполнение задания.

На рассвете 25 июля, в праздник Св. Яго, мы все были в окопах, готовые к штурму, и оставались там под палящим солнцем до десяти часов. Около одиннадцати часов был отдан приказ о штурме. Мы бегом бросились каждый к назначенной ему позиции. Достигнув рва, мы без труда преодолели его, при этом нам не потребовались штурмовые лестницы, которые мы взяли с собой, поскольку бастионы были настолько разрушены огнем наших пушек, что мы легко смогли подняться на них. Мы обнаружили, что гарнизон выстроен в отличном порядке на эспланаде, на валах стояли копейщики, а на бастионах - мушкетеры. У некоторых были крючья, с помощью которых они затащили внутрь нескольких из нас и изрубили их в куски; многие были убиты на парапетах и флангах, и, несмотря на героические усилия, нам не удалось прорваться. Никто не мог поднять головы, не будучи убитым или тяжело раненным, потому что их парапеты и стены имели откос, обращенный внутрь форта, так что противник оставался невидим для нас и не подвергался опасности.

Мы продолжали бой с одиннадцати утра до двух часов дня, когда отступили (на свои позиции). Из 950 человек, которые участвовали в штурме, назад вернулись только 392; прочие же, в том числе капитан-майор полевых войск Фернан де Мендоза, Франсишку де Мендоза, брат графа де Валь-душ-Рейш, с несколькими фидалгу и известными капитанами остались лежать у подножия стены. Три дня спустя те из нас, кто остался в живых, забрали нашу артиллерию и другие запасы и отступили в Верганпетим, деревню, находившуюся между Негумбо и Коломбо; здесь мы укрепились и оставались до декабря того же года.

(1) "Проход Крокодилов" (португ.) - перевод сингальского названия "Кимбулапитийя".

(2) Очевидно, имеется в виду принц Дуарте де Браганса (1605-1649), сын Теодозиу II, герцога Браганса, и брат короля Португалии Жуана IV. Принимал участие в Тридцатилетней войне в Германии на стороне католических держав, где и мог свести знакомство с упоминаемым Рибейро немцем.

Глава XVI

Оглашение перемирия между португальцами и голландцами. Дон Фелипе Маскареньяш назначен вице-королем Индии, а Мануэл Маскареньяш Омем - капитан-генералом Цейлона вместо него

В конце декабря, как уже упоминалось, шесть голландских кораблей пришли в Коломбо с генералом Жуаном Мансукаром (1) на борту, привезшим приказ от Его Светлейшего Величества короля Жуана IV, в соответствии с которым нам надлежало уступить голландцам все земли, принадлежавшие фортам, которыми они владели на момент оглашения приказа, что должно было произойти в пределах года от этой даты. Приказ был издан всего лишь за девять месяцев до того. Тот же самый генерал привез также патенты и приказы от короля, объявлявшие о назначении дона Фелипе Маскареньяша вице-королем Индии вместо Жуана да Сильва Телло, графа д`Авейруш, а Мануэла Маскареньяша Омема - капитан-генералом Цейлона вместо дона Фелипе. Аналогичное сообщение было получено через короткое время от вице-короля Гоа, который добавил, что с наступлением сезона дождей прибудет флот, чтобы сопровождать нового вице-короля и в то же время доставить к месту назначения капитан-генерала. Так как прошло уже два года после приезда Педро Буреля с текстом соглашения, которое оказалось нарушенным, перемирие было обнародовано в Коломбо сроком на восемь лет.

В день оглашения договора о перемирии в Коломбо царила большая радость, так же как и на борту голландских кораблей, и сразу начался раздел территорий. Голландцы получили в свою долю не только корал Галле, но и всю местность от реки Аликам до граветов, которая простиралась на 26 лиг по морскому побережью и на 10 лиг вглубь острова, охватывая таким образом весь Корна Корле и примыкая к округу Бебилиагама, который относился к юрисдикции Сафрагао; так что корал Галле, который мы отказались уступить два года назад, фактически составлял лишь пятую часть той территории, которую мы теперь добровольно уступали голландцам на этом побережье. В округе Негумбо мы аналогичным образом отказались в их пользу от территории длиной в 8 лиг побережья, простиравшейся от Верганпеттина до Медампе, и шириной в 6 лиг вглубь острова, составлявшую добрую часть Семи коралов. Все эти уступленные земли густо поросли коричными деревьями.

Одно из условий соглашения заключалось в том, чтобы в него были в равной степени включены друзья и враги (каждой из сторон); и поэтому еще до провозглашения перемирия голландцы пригласили короля Кандии присоединиться к нему в соответствии с договором Его Величества с ними. Король ответил, что сделает это, но не имеет желания поддерживать никаких сношений с нами; что он будет хранить мир в границах своих владений, и надеется, что и мы поступим также в пределах своих; и что в том случае, если мятежники с той или другой стороны совершат какое-либо преступление, виновные должны быть наказаны и выплачена компенсация в соответствии с размером причиненного им ущерба. На этих условиях он заключил договор и торжественно пообещал его соблюдать. И так он и делал, ни в чем не нарушив обещания, которое дал посланникам, которых мы отправили к нему, прежде чем атаковать Негумбо. Жители Галле вернулись в свои деревни, расположенные в округах, перешедших к голландцам, которые никоим образом не мешали им владеть ими. Таким образом они справились с голодом, от которого страдали в течение пяти лет после потери этого форта; точно так же и все остальные, имевшие деревни в тех краях, продолжали ими владеть, потому что голландцы забрали только то, что принадлежало (португальской) короне.

Вице-король дон Фелипе первым делом добился возвращения останков своего брата, похороненного голландцами с должным уважением. Он приказал привезти их морем на манчуа (2), задрапированной черной тканью, и когда она достигла залива, вице-король вышел навстречу ей с членами своей свиты, также облаченными в траур. Похороны прошли со всей помпой, кости были помещены в монастырь Богородицы, принадлежащий капуцинам, где была отслужена пышная заупокойная служба, подобающая карьере этого фидалгу. В том же траурном одеянии он отправился в Гоа, которого достиг в марте 1645 года на флоте, который привез (на Цейлон) генерала Мануэла Маскареньяша Омема.

Через некоторое время голландцы, увидев, что округа у Негумбо не подчиняются им из-за того, что у короля Кандии возникли напряженные отношения с ними из-за требуемых у него денег, решили отправить армию за пределы форта, чтобы привести их к повиновению. Эта армия состояла из 350 солдат и отряда ласкаринов из тех же округов, которые следовали за ними, и разбила лагерь около нашей границы в Семи коралах. Король, узнав, где они находятся, решил заставить их отступить в свою крепость, поскольку, судя по всему, он не мог их победить; и, поскольку наша территория лежала между ними, он обратился к капитан-генералу Мануэлу Маскареньяшу со смиренной просьбой разрешить беспрепятственно пройти через нее, чтобы уничтожить нашего общего врага. Поэтому он провел свои войска через португальские округа, и его везде принимали со всеми знаками уважения, в соответствии с приказами на сей счет, которые мы получили от капитан-генерала. Он выяснил, что голландцы надежно укрепились и, не желая подвергаться риску сражения с ними, удовлетворился тем, что взял в блокаду их лагерь и перерезал все пути подвоза продовольствия; и сделал это настолько эффективно, что вскоре посредством измора заставил их выйти наружу и сдаться как военнопленных, увел их в Кандию и распределил по разным частям своего королевства.

Когда голландский губернатор в Галле услышал об этом, он потребовал от короля Кандии освободить пленников и пожаловался на нарушение договора. Его посланники объявили королю, что голландцы прибыли на Цейлон только по его просьбе; что они безупречно выполнили все свои обещания; они понесли большие потери от рук португальцев, но теперь он беспричинно напал на тех самых людей, которые так хорошо ему служили и наложили узду на его врагов, и сделали его бесспорным владыкой всего своего королевства ценой их собственной крови; он также заключил союз со своими врагами, тогда как должен был помнить, что все блага были им получены от голландцев, и что именно им он должен быть благодарен.

Получив эту жалобу, король сделал то, что ему было выгодно, и не уплатил никакой части требуемой с него суммы; он ответил посланнику, что готов добровольно освободить всех пленников, находившихся в его власти, чего ни он, ни его предшественники никогда не делали с португальцами: губернатор должен знать, что он предпринял экспедицию больше для проверки наших истинных намерений, чем для ведения войны с голландцами, и с этой целью он попросил нашего разрешения пересечь нашу территорию, которое мы добровольно и охотно предоставили ему. Он воспользовался данным разрешением, чтобы показать им, что мы являемся людьми, которые никогда не держали данного слова и не вели себя честно ни с одним народом на земле; и теперь было ясно видно, как мы обращаемся с людьми, которые исповедовали почти ту же религию и были уроженцами почти той же страны, что и мы; по этой причине они не должны доверять нам, поскольку можно было не сомневаться, что мы способны по отношению к ним на всевозможную ложь и вероломство.

Голландцы были удивлены, узнав об этом: они поблагодарили короля за свободу, дарованную соотечественникам; услышав, что король сказал о нас, они приняли меры к тому, чтобы изгнать всех португальских подданных со своих территорий, подвергая их множеству притеснений, и не позволили никому владеть своей деревней, хотя по условиям соглашения они должны были получить только те земли, которые принадлежали (португальской) короне. Этот шаг отныне сполна ощутили на себе жители Галле; когда эта крепость пала, они скитались, прося милостыню, а после заключения мира они возобновили жизнь в своих деревнях; и теперь эти несчастные, обремененные своими детьми, могли только оплакивать (свою участь) и просить подаяния, пока они не были полностью уничтожены.

(1) Яном Метсёйкером.

(2) Вид небольшого индийского гребного судна.

Глава XVII

Объявление войны, которое привело к мятежу, в ходе которого генерал Мануэл Маскареньяш Омем был свергнут и посажен в тюрьму

Во время действия соглашения не происходило ничего достойного упоминания, кроме инцидента, случившегося в апреле 1646 года между голландцами и королем Кандии, о котором мы рассказали выше. Гарнизоны, которые мы держали в течение этого периода, были размещены в следующих пунктах. В Маникаваре стояло двенадцать рот из 450 португальских солдадуш под командованием капитан-майора, сержант-майора и дисавы Четырех коралов, в подчинении у которого находился большой отряд ласкаринов. В Софрегао находился еще один лагерь, где было расквартировано пять рот общей численностью в 190 португальцев под командованием дисавы этого округа. Дисава Семи коралов жил в своей провинции в деревне под названием Лахоа с двумя ротами христиан-топассов - уроженцев Коломбо и хороших солдат, хотя и чернокожих, - и некоторых ласкаринов из этого округа. Дисава Матуры стоял лагерем в Аликаме с 10 или 12 спутниками-португальцами из числа бедных жителей, которые пришли из Галле и остались с ним, чтобы получать солдатское жалование - характерный пример обнищания на острове - и некоторым количеством солдат-туземцев. В Калитуре находился гарнизон в составе капитана пехоты с его ротой; был и другой, в деревянном укреплении в Канастуре, где у нас хранились запасы продовольствия и амуниции, которые доставляли по реке для нужд армии в Маникаваре. В Коломбо капитан-генерал желал держать несколько рот в качестве гарнизона, и он сформировал три роты по 80 солдат в каждой, которые размещались в этом городе. В Мальване, местопребывании тех, кто обычно удалялся туда во время войны на поправку здоровья, он сформировал одну роту из старых солдат и инвалидов, которые были бы помехой на марше.

После заключения договора (с голландцами) гарнизоны, которые мы держали на острове, были распределены описанным образом по этим постам, и в таком положении мы оставались до середины октября 1652 года, когда в Коломбо прибыли из Галле два голландца, чтобы объявить о начале военных действий. И так как состояние мира зачастую действует разлагающим образом, мы проявили большое раздражение при их приезде, как в наших речах, так и по части нашего гостеприимства, ибо и то и другое отличалось от того, каким должно было быть вследствие нашей репутации. Достаточно сказать, что дом, где они были размещены на ночь, был столь плохо снабжен всем необходимым, что у них не было даже свечей. Это привело к тому, что весь город возложил вину на капитан-генерала за то, что он позволил себе открыто выказать те чувства, которые питал в сердце, и отсюда возникли неизбежные жалобы на него, которые дали основания для неблаговидных подозрений, не приличествующих фидалгу, которым он был по рождению, и правил службы, которым он следовал.

Жил тогда в Коломбо уважаемый фидалгу по имени Руи Лопиш Коутиньо, человек, пользовавшийся всеобщей любовью за свой добрый нрав и высокие душевные качества. Он встретил несколько других виднейших жителей города (moradores), и они стали обсуждать предмет, о котором я упомянул, а также приказы, предписывавшие армиям вернуться в город, как только они услышат семь пушечных выстрелов. Семь мушкетеров также были размещены на горе, чтобы дать сигнал армии, которая находилась за пределами слышимости выстрела из пушки. Им было хорошо известно, что армии на протяжении длительного времени получали продовольствие из их собственных округов, и что вместо того, чтобы доставить его в город как можно скорее, ибо там был дефицит (съестных припасов), ввиду полученных приказов их собственные скудные запасы были отправлены армиям. Вследствие этого всё в Коломбо пришло в состояние брожения, и горожане начали вынашивать мрачные подозрения в отношении капитан-генерала.

Всё это и многое другое, о чем открыто говорили жители города, широко обсуждалось. Руи Лопиш Коутиньо, желая довести до всеобщего сведения еще более серьезное обвинение, заметил: "Я не думаю, господа, что наш генерал имеет те недостатки, о которых вы упомянули: но мне кажется, что он слишком медлительный охотничий пес, чтобы загнать зайца (he ser o galgo froxo para correr estas lebres)". Эти его слова тотчас подхватили и стали повторять, и в тот же самый день на него напало несколько солдат, которые прибыли из Галле, и так тяжело ранили, что сочли за мертвого.

Этот инцидент укрепил подозрения виднейших жителей, и они пришли к выводу, что продолжение существования такого правительства должно привести их к неизбежной гибели. Они спешно отправили письмо армии в Маникаваре, от которой зависела главная сила и защита острова, ибо она состояла из самых лучших солдат и ветеранов страны. В нем они преподнесли всё то, о чем я рассказал, как несомненную истину, добавив от себя всё, что хотели присочинить или выдумать в отношении капитан-генерала, чтобы разъярить солдат и тем самым помочь своему замыслу. Одно из обвинений заключалось в том, что после объявления войны голландцам по его приказу было продано большое количество зерна; если это было так, это было постыдным преступлением; что я могу подтвердить, - что генерала скорее можно было обвинить в небрежении своими обязанностями, чем в предательстве.

Солдатам не потребовалось особого подстрекательства, чтобы побудить их совершить всё, о чем говорилось в письме, так как в сентябре вице-король предупредил их, что срок действия договора вот-вот истечет и война начнется снова. Сразу после получения этих сведений капитан-генерал отправил в лагерь приказ, чтобы никто из находившихся там не говорил о войне или военных делах; любой офицер, услышавший такой разговор, должен был убить нарушителя, и тот, кто проявит свое небрежение в отношении исполнения его приказа, должен подвергнуться наказанию как за измену. Это было сделано, вероятно, с целью помешать голландцам узнать, что мы были осведомлены о происходящем.

Он также назначил капитан-майором лагеря своего зятя, фидалгу по имени Лопо Баррига, человека деятельного и бдительного, но не пользовавшегося любовью, так как его считали шпионом губернатора и исполнителем его желаний, и неподходящим для столь высокой должности; он получил инструкцию каждую ночь совершать обход казарм, в которых были размещены солдаты. Он делал эти обходы с нерегулярными промежутками, пересчитывая всех, кто был внутри; каковых хлопот вполне можно было избежать, ибо солдаты в лагере, так как они находились среди сингальцев и язычников, не отделялись от своих рот и доверяли только друг другу. Раньше на Цейлоне не практиковалось никаких такого рода проверок, и не издавалось столь странных приказов против обсуждения военных дел; все солдаты были раздражены (этим), и поэтому они с легкостью приняли на веру и сочли правдой всё то, о чем им написали жители Коломбо.

Письмо было адресовано двум братьям, также уроженцам Коломбо, чтобы его содержание было доведено до сведения первых лиц в армии. В нем они умоляли армию сжалиться над бедой, которая угрожала городу, и не позволить еретикам осквернить его храмы, и, прежде всего, помнить о том, что этот остров был наследием короля, нашего господина, который вверил им его защиту, и не было ни одной пяди земли на нем, которая не была бы обагрена кровью португальцев; от быстроты или промедления ныне зависит их спасение или гибель. В таком состоянии дел солдаты ожидали со своим багажом семи выстрелов, которые должны были дать им сигнал к возвращению в город; так как они видели также, что в лагерь из города было прислано в двойном размере необходимое количество продовольствия, тогда как у них оно в изобилии имелось из округа; как я уже сказал, все они находились в состоянии отчаяния. Каждый в той степени, в какой это его касалось, был противником правительства; не только местные жители и солдаты, но также духовенство и монахи, высокопоставленные и незначительные, все придерживались одного и того же мнения.

Двух братьев, которым было отправлено письмо, звали Гашпар и Антониу да Коста. Это были молодые люди, пользовавшиеся уважением и отличавшиеся хорошим поведением, подчинявшиеся обязанностям людей, родившихся на острове, и пригодных к тому, чтобы вести дело со всей осмотрительностью. Они поделились полученными сведениями с несколькими друзьями, опытными солдатами, которые казались им способными хранить тайну и взяться за дело такого рода. Эти, в свою очередь, уведомили других, которым они доверяли, и в целом (в лагере) было до 50 рядовых солдат, которые хранили глубокую тайну.

Два дня спустя, на рассвете, они вышли из казарм во всеоружии, неся перед собой распятие, и громко крича: "Да здравствует вера Христова, и смерть дурному правительству!" (Viva a FИ de Christo, morra o mАo governo) Все остальные, кто был там в своих казармах, поспешно высыпали наружу, услышав выстрелы, и присоединились к ним со своим оружием. Из-за фактов, которые я изложил, все придерживались единого мнения, и никто не спрашивал, какова была причина этого восстания: ибо тем, кто их знал, основания для сопротивления правительству казались вполне достаточными. Всякий раз, когда кто-либо отправлялся в свои казармы, чтобы взять оружие, два его соседа присоединялись к нему, и так они следовали друг за другом. В короткое время в лагере не осталось ни единого солдата, который не примкнул бы к бунту; если бы кто и пожелал остаться в стороне, он не смог бы этого сделать, кроме как ценой своей жизни.

Они направились к дому капитан-майора Лопо Барриго, и их встретил его племянник, кавалер, которого все любили за его высокие (нравственные) качества, и ветеран и весьма уважаемый солдат, уроженец острова, по имени Луиш Алвариш де Азеведо. Первый попросил, чтобы они не приняли ущерба дому его дяди, и за это был убит. Капитан-майор вышел из своего дома; его сразу же арестовали и повели в том, что на нем было надето, к дороге, ведущей в Коломбо, в окружении 60 человек; они не причинили ему никакого вреда, и дали достаточное количество туземных солдат, чтобы они препроводили его в город. Отважный солдат по имени Жакинто де Мадурейра, который был предан генералу, был убит при попытке оказать сопротивление мятежникам; другой, по имени Бернардо да Кунья Карвальо, который вышел из дома посмотреть на беспорядок, получил удар мечом, который рассек ему голову от брови до левого уха. На следующий день мятежники составили опись имущества капитан-майора Лопо Баррига, и отдали его араччи, который отвез вещи в город со своими людьми.

Первое, что сделали мятежники, - это выбрали рядового из каждой роты, такого человека, который, как знали вожаки, подойдет им; эти двенадцать человек сформировали правительство и разрешали все жалобы. А чтобы помешать кому-либо из них стать главным, они установили алтарь в доме, где давал аудиенции капитан-майор, поставив на него высокое распятие; всякий, у кого имелась просьба, должен был составить петицию, которую он клал у подножия алтаря, и находил ответ на нее на том же самом месте. Некоторые капитаны попросили разрешения отправиться в Коломбо, и это разрешение было им дано; прочие продолжали оставаться на своих постах, и с ними обращались с тем же уважением, как если бы в лагере находился капитан-генерал или капитан-майор. Если правительственный совет издавал какой-либо приказ с сопутствующими ему наказаниями за неисполнение, любое нарушение приказа быстро наказывалось с большой строгостью.

Восемь дней спустя после этого мятежа капитан-генерал прислал в лагерь одного видного горожанина, человека, пользовавшегося уважением, чтобы объявить, что он дает бунтовщикам гарантию, что никто из них не подвергнется какому-либо наказанию за то, что они сделали. Они отказались принять это послание на словах и потребовали передать им его в письменном виде. Они ответили, что требуют от Мануэла Маскареньяша Омема уйти в отставку, если он не желает, чтобы его свергли силой, ибо это было в интересах служения Богу и Его Величеству. Если же он не удовлетворит их требования, он не должен посылать кого-либо еще со своим посланием в лагерь, под угрозой наказания за свою дерзость.

Получив этот ответ, генерал отправил срочные приказы армии в Софрегао покинуть этот округ и вернуться в город, чтобы помешать ей присоединиться к мятежникам или установить какую-либо связь с ними. Армия сразу подчинилась, оставив большое количество провизии и корицы, которую они собрали. Он также приказал 200 солдатам, которые прибыли из Гоа и стояли гарнизоном из шести рот в Калутаре, также как и обычному гарнизону этого города, покинуть крепость и отступить в Коломбо. Те же самые приказы были посланы роте, расквартированной в Мальване, и с теми тремя, которые составляли гарнизон Коломбо, в его подчинении находилось 800 солдат. В то же самое время он отправил послание к королю Кандии, в котором умолял его как можно быстрее напасть на наши земли со всеми его войсками, и не оставить в живых ни одного из этих мятежников. Король не желал ничего лучшего; он сразу выступил в поход и приблизился к лагерю, где попытался переманить людей к себе на службу многочисленными обещаниями.

Они ответили, что Его Величество не должен вмешиваться в такой вопрос; если он не желает неприятностей, то должен покинуть территории, подвластные португальской короне. Видя решимость, с которой они говорили, и что они с легкостью могли привести в исполнение свои угрозы, король свернул свой лагерь и отступил на биваки в Арандуре, где предпринял новую попытку перетянуть их к себе. Мятеж к тому времени продолжался уже двадцать дней, в течение которых жители Коломбо каждый день непрестанно убеждали (бунтовщиков) своими письмами покинуть сельскую местность при любых обстоятельствах и явиться в город. Они выступили туда, и так как король стоял лагерем чуть более чем в лиге от них и видел, что его надежды улетучиваются, он атаковал арьергард и навязал ему бой на расстоянии чуть более чем полулиги от Дураваки; но вследствие тяжелых потерь, которые он понес, он не спустился с горы. С португальской же стороны только два человека получили ранения. После трехдневного марша армия достигла прохода Наполегам, где ее встретили некоторые жители города и приветствовали ее приход.

В это время в армии находился уроженец Коломбо, зять Гашпара и Антониу да Коста, мудрый, проницательный и очень храбрый человек, который вырос в военной обстановке и предоставил доказательства высокого полководческого искусства. Он очень хорошо зарекомендовал себя в трудных предприятиях, которые поручал ему генерал, но со времени заключения соглашения (о перемирии) жил в отставке; его звали Гашпар Фигуэйра да Серпе, и он не упустил возможности принять важное участие в этом деле. В начале мятежа он жил в деревне в трех лигах от лагеря, и восемь дней спустя туда были отправлены рота (португальцев) и несколько ласкаринов, чтобы привести его как пленника, - но это было лишь для отвода глаз, так как он прибыл в лагерь со всей свободой и удобствами, какие только были возможны. Как только мятежники достигли Наполегама, они вверили ему командование армией, пообещав подчиняться его приказам до самой смерти в вопросе низложения капитан-генерала. Фигуэйра принял командование на этих условиях и сразу принял меры по назначению тех людей, который казались ему подходящими для этого, на должности капитанов тех рот, где их не было.

На следующий день он переправился через реку на тот берег, что находился ближе к Коломбо, и разбил лагерь в пальмовой роще под названием Танке-Сальгадо, на расстоянии пушечного выстрела от города. Спустя три дня, примерно в два часа пополудни, он построил своих людей в боевое каре и двинулся на город. Когда он достиг ворот (бастиона) Сан-Томе, которые находились в 200 шагах от него, капитан-генерал, который пребывал на передовом бастионе Сан-Жуан, видя, что каре (мятежников) приближается, приказал зарядить ядрами девять пушек, чтобы дать по ним залп. Пушки выпалили, но никому не причинили ущерба. Все были готовы к этому, ибо, когда они начали свой марш, Гашпар Фигуэйра, чтобы ободрить своих солдат, сказал: "По нам дадут (для вида) несколько выстрелов, но после этого город подчинится нашим приказам".

И так и случилось; ибо после первого выстрела все пехотинцы, которые несли гарнизонную службу на бастионе и других постах, оставили их, объявив своим капралам, что не будут сражаться со своими братьями. Они присоединились к местным жителям, священникам и монахам и направились в приходскую церковь, где собрался весь народ. Оттуда они проследовали со святыми дарами туда, где находился генерал, а оттуда - к Воротам Королевы; они распахнули их и дали сигнал, который Фигуэйра вполне понял. Ибо в то самое время, когда внутри города происходило это движение, он приказал своему каре двинуться к этому месту; и когда они достигли ворот, население не позволило никому войти, пока Гашпар Фигуэйра не поклялся от имени всех, что не причинит ущерба никому, кто находится внутри городских стен. После этого вся армия вступила в город и заняла бастионы со всем спокойствием и умеренностью, тогда как остальная часть пехотинцев, находившаяся в городе, получила приказы от Гашпара Фигуэйры.

К этому времени капитан-генерал вместе со своим сыном Эштеваном Омемом, своим зятем Лопо Баррига и Луишем Мирандой Энрикешем заперлись в церкви Сан-Доминго, куда Фигуэйра отправил им послание с одним священником, в котором говорилось, что ради безопасности их особ было бы желательно отправить их в такое место, где он мог бы выставить стражу, чтобы охранять их от любой угрозы; ибо без этого могло бы случиться непоправимое. Они ответили, что готовы выполнить его приказы, если он гарантирует им жизнь. Этих четырех людей разместили в башне, которую называли Башней Присяги (1), которую тот же генерал построил на бастионе Санто-Эштеван, и Фигуэйра поместил их под охрану роты из 50 отборных солдат под командованием собственного зятя Гашпара да Косты.

На следующий день в палате Совета состоялось собрание советников. Среди них был Гашпар Фигуэйра да Серпе, капитан города, алькайд-мор и некоторые из виднейших жителей; их целью было выбрать губернатора до того времени, пока из Гоа прибудет новый капитан-генерал, назначенный вице-королем. На выборах каждый пытался заполучить главное место для себя, но по внушению Фигуэйры они решили доверить бразды правления Комитету трех, которые должны были совместно разбирать все вопросы. Тремя избранными были Гашпар де Араужо Перейра, занимавший должность капитан-майора лагеря и капитана города, дон Франсишку Ролим и Франсишку де Барруш; но они были губернаторами только по названию, а всей властью обладал Гашпар Фигуэйра; они только утверждали принятые им решения, и именно он наблюдал за их исполнением.

Так как он видел, что город страдает от нехватки продовольствия, он выступил в поход с 12 ротами, оставив прочих в гарнизоне, так как голландцы стояли у бухты с девятью кораблями, чтобы перехватывать любую помощь. Он двинулся с этим войском к Семи коралам, где король Кандии укрепился за прочным частоколом на горе Ведава, и собрал здесь все съестные припасы с этого округа. Люди короля предупредили его о приближении Гашпара Фигуэйры к горе, но он остался там, полагаясь на силу занятой им позиции, которая казалась неприступной. Однако потребности города и его собственное стремление показать, что португальцы унаследовали доблесть их предков, от которых неприятель часто не мог укрыться даже в своих горах, не только подстегнули Гашпара Фигуэйру, но он был очень доволен намерением короля ждать его. Спустя четыре дня, примерно в десять часов утра, он достиг подножия горы и, не проведя никакой рекогносцировки вражеских сил, остановил свою армию, чтобы дать солдатам возможность отдохнуть и восстановить силы после форсированного марша. Это весьма увеличило самонадеянность короля, ибо он думал, что наши люди и в мыслях не имеют атаковать его, и что мы надеемся вынудить его к отступлению одними угрозами.

Как только настала ночь, Фигуэйра приказал дисаве Жуану Ботадо де Сейшасу выступить вперед с шестью ротами и 500 ласкаринами по одному из двух ущелий к горе. В соответствии с данными ему инструкциями он должен был обойти с фланга вражеские фортификации к рассвету, в полной тишине, и бой барабанов и тамбуринов должен был дать ему сигнал к атаке с той стороны, тогда как Гашпар Фигуэйра останется с остальными силами, которые имели такую же численность. Оба подразделения с трудом вскарабкались на гору каждое своим путем, и на рассвете был отдан сигнал к атаке.

Они устремились вперед с большой смелостью с обеих сторон, но обнаружили, что вражеская оборона была очень сильна, так как неприятель уже увидел наших людей. Они оказали столь яростное сопротивление, что Гашпару Фигуэйре пришлось первому броситься в атаку и ворваться за частокол, увлекая за собой остальных и подавая им пример. После того, как мы прорвались внутрь частокола, последовало ожесточенное сражение, которое продолжалось до тех пор, пока король не отступил по скрытому проходу, который он заранее подготовил для этой цели. Со своей стороны, дисава столкнулся с яростным сопротивлением, но после того, как Фигуэйра оказался внутри, он сумел проложить себе путь и помог обратить неприятеля в бегство. В этой стычке наши люди отрубили головы более чем 3000 врагов, остальные бежали через густой лес или кто как мог. Среди наших потерь были капитан Родриго Делафета и Антониу де Фрейташ Бабилао, альферес и пять солдат; все они дорого отдали свои жизни; а из чернокожих - два араччи и три ласкарина.

После этой победы туземцы этих округов вернулись к повиновению нам; их носильщики и вьючные животные перевезли в город всю провизию, которой было столько много, что нехватка в ней не испытывалась долгое время, и она продавалась по обычной цене. После разрушения частокола наши люди направились по дороге, ведущей в Негумбо, отрубив головы нескольким голландцам в предместьях, и захватив большое количество корицы, которую те собрали в этих округах, они вернулись в Коломбо, чтобы несколько дней отдохнуть; и здесь Фигуэйру весьма восхваляли и великие, и малые, потому что за шестнадцать дней после своего выступления в поход он с такой легкостью разгромил неприятеля, и доставил в город такое изобилие продовольствия.

Пока армия отдыхала, пришли новости, что голландцы воздвигли прочное деревянное укрепление в Ангоратоте, оставив в нем гарнизон из 150 человек, одну роту банданцев и 400 ласкаринов из округа Галле, и что эти войска опустошили провинции Рейган Корла и Сальпити Корла. Гашпар Фигуэйра сразу собрал армию в составе 15 рот пехоты и некоторого количества чернокожих, которые следовали за дисавами Матуры и Софрегао: первым был Франсишку Антуньеш, вторым - Антониу Мендес Аранья. Он выступил с этими силами, когда враг находился в двух лигах от Каматуре, который они укрепили и оставили гарнизон из 500 человек. Достигнув Ангоратоты, он обнаружил их сильно укрепившимися редутами, флангами и рвом, который защищал укрепление; поэтому он не стал его штурмовать, как собирался, а вместо этого взял в осаду.

На третий день, ввиду потерь, которые мы понесли, и поскольку неприятель имел запасы всех видов, которые позволяли ему продержаться длительное время, Фигуэйра приказал привезти из города две 8-фунтовые пушки. По их прибытии первый же выстрел заставил голландцев вступить в переговоры, и они капитулировали на следующих условиях: им было разрешено покинуть крепость со всем своим оружием, под барабанный бой, с развевающимися знаменами и зажженными запальными шнурами от аркебуз, пока они не дойдут до штаб-квартиры капитан-майора, где должны были сдать свое оружие и оставаться в Коломбо до тех пор, когда начнется первый благоприятный сезон для плавания в Гоа, откуда их должны были перевезти на наших кораблях в Португалию. Ласкарины, которые помогали голландцам, не были включены в эту капитуляцию, но все отправлены в город работать на пороховой фабрике. Что касается араччи, то семь из них было приказано посадить на кол, а шесть - разрубить на куски, под предлогом того, что они являются нашими подданными, хотя были уроженцами и жителями округа Галле. Фигуэйра приказал наказать этих тринадцать араччи на основании того, что они были предателями португальской короны; но его подлинное намерение заключалось в том, чтобы запугать туземцев, которые перешли на сторону голландцев. Он вернулся победителем со своими силами в Коломбо, где все население встретило его с огромной радостью.

Пока мы стояли перед Ангоратотой, король Кандии отправил своего дисаву с большой армией совершить вторжение на нашу территорию и напасть на наших дисав, чтобы отвлечь нас от осады голландского укрепления, которую мы вели. Лазаро де Фария, дисава Семи коралов, находился в Катагоре, естественно укрепленной позиции в шести лигах от Коломбо; с ним было три роты пехоты и 2000 ласкаринов из его округа. Кандийский дисава не осмелился атаковать его из-за силы (занимаемой Фариа) позиции, но двинулся навстречу дисаве Четырех коралов, Жуану Ботадо де Сейшасу, который пребывал в деревне под названием Тхиара, также в шести лигах от Коломбо, с 40 рядовыми, - все они были добровольцами и уважаемыми людьми, - и 1500 ласкаринов.

Армия кандийского дисавы насчитывала 18000 человек, и была преисполнена уверенности в победе. Наши люди, которые стояли в болотистой местности без всяких укреплений, лицом к лицу встретили атаку и ожесточенно сражались в течение двух часов, но оказались в затруднительном положении, так как исход всего сражения находился на острие копья и меча. Но Бог так распорядился, что в самой гуще сражения неприятельский дисава пал мертвым; в противном случае ни один из наших людей не спасся бы. Неприятель отступил, прихватив с собой несколько отрубленных голов наших людей, и оставив на поле боя около 600 убитых; нам победа тоже досталась недешево, поскольку из 40 человек они убили у нас 19, унеся головы нескольких из них, а остальные были тяжело ранены и некоторые позже скончались. Наши чернокожие показали в этой схватке такую неустрашимость, что соперничали с португальцами в смелости; из них мы потеряли четырех араччи и 128 ласкаринов, и большое количество было ранено.

Как только Гашпар де Фигуэйра де Серпе вернулся в Коломбо со своими пленниками, он узнал, что король вторгся на нашу территорию и встал лагерем в Матапитиме, сильной позиции в Четырех коралах, с большой армией; оттуда он угрожал всем нашим территориям, и (жители) некоторых (округов) перешли на его сторону. Хотя и обеспокоенный инцидентом в Тхиаре, он не стал медлить и дал своим войскам только два дня на то, чтобы отдохнуть и собрать амуницию и другие припасы. После всесторонней подготовки он двинулся в поход с 13 ротами пехоты и тем самым дисавой Жуаном Ботадо, который командовал ласкаринами всех территорий, подвластных нам. За три дня он прибыл туда, где ждал его король; который проявил бы бОльшее благоразумие, если бы не делал этого, так как он был вынужден вернуться в смятении в Кандию, потеряв бОльшую часть своих войск. В его лагере было найдено большое количество продовольствия, которого хватило армии на много дней, остальное же было отправлено в Коломбо.

И узнав, что кандийский дисава опустошил весь округ Анапандума с большой армией, Фигуэйра направился на поиски врага, который не ждал его, и пока он отступал, наши ласкарины отрубили головы нескольким из его людей. Вследствие этого все эти округа вновь подчинились короне, вместе с округом Булатегама, который был нашим на протяжении многих лет, но которым после заключения договора завладел король. Я не могу сказать, как так получилось, что мы оставили без внимания или молчаливо смирились с этим; могу лишь признать, что эти деревни были фактически собственностью короны.

Эти победы привели к тому, что наши враги были деморализованы и пали духом, город был в изобилии снабжен пищей, а все округа снова изъявили верность Его Величеству. Гашпар Фигуэйра встал лагерем со своей армией в сильно укрепленном форте Арандуре, где оставался до мая 1653 года.

(1) "Торре де Менажем" (португ.) - самая высокая башня в замке, в которой констебль приносил присягу на верность королю (Pieris, Ceilon. Vol. II. P. 343).

Глава XVIII

Прибытие Франсишку де Мелло де Кастро в качестве (нового) капитан-генерала, с описанием нескольких стычек и битвы при Тебуне

В конце мая вышеупомянутый Франсишку де Мелло де Кастро прибыл в качестве капитан-генерала, будучи назначен им вице-королем графом де Обидуш (1); он был фидалгу преклонного возраста и занимал должность губернатора Эстадо. Он привез с собой 200 солдат и фидалгу, родившегося в Бакаиме (2), по имени дон Алвару де Атаиде, в качестве капитан-майора полевых войск; этот последний занимал ту же должность после смерти Фернана де Мендозы, который был убит голландцами при штурме Негумбо. Капитан-генерал привез приказ об амнистии, изданный вице-королем в отношении тех лиц, которые участвовали в свержении и заточении в тюрьму капитан-генерала Мануэла Маскареньяша Омема, который по-прежнему был пленником вместе с другими в Башне Присяги. Этот приказ был доставлен на берег перед высадкой (нового капитан-генерала). В нем говорилось, что от имени Его Величества он дарует помилование за все преступления, которые были совершены в ходе отстранения от власти капитан-генерала Мануэла Маскареньяша и последующих действиях, независимо от того, совершили ли их солдаты или местные жители, и какова была степень вины или соучастия каждого.

Эта амнистия была оглашена публично, но все жители города объявили, что не примут ее: ибо помилование даруется преступникам, а не людям, которые с таким энтузиазмом и трудом спасли остров от того, чтобы он попал в руки врага, как неизбежно случилось бы, если бы они не вмешались и не предотвратили эти злодеяния, на которые указывал им опыт. Все они ожидали почестей и наград из рук Его Величества за сделанное ими, и они просили вице-короля провести расследование этого дела, и виновные готовы понести наказание, как если бы они были изменниками. Этот ответ был оформлен в письменном виде в качестве официального документа и отправлен капитан-генералу с дополнительным сообщением, что его светлости следует съехать на берег и взять в свои руки управление островом, ибо все находящиеся там взывают к нему о защите как к отцу. Капитан-генерал высадился и сразу приказал освободить Мануэла Маскареньяша Омема и трех его спутников из тюрьмы, и они и все их друзья и сторонники, ни одному из которых не было причинено вреда, отплыли в Индию на тех же кораблях.

Капитан-генерал оставил всех должностных лиц на занимаемых ими местах, так как он узнал, что они проявили себя с таким отличием в сражениях против европейцев и туземцев. И поскольку в Коломбо была нехватка продовольствия из-за того, что припасы, которые обычно привозили с побережья во время благоприятного сезона, еще не прибыли, он приказал Андре де Сейшасу да Сильве, дисаве Софрегао, войти в эти округа и собрать все запасы продовольствия, какие только окажется возможным, после чего отправить их со всем попечением и быстротой в город. Он отдал в его распоряжение шесть рот общей численностью в 220 солдат, и так как его ласкаринов было так мало, что их количество не превышало 200 человек, дисава Матуры, Франсишку Антуньеш, присоединился к нему с 300 своих людей. После двух с половиной дней марша они достигли Кандангао около 10 часов утра, когда без всякого предупреждения внезапно столкнулись с королем Кандии, который разорял округ и устрашал его население с 25000-ной армией, с которой он незамедлительно атаковал наш арьергард.

Командовавший арьергардной ротой капитан Мануэл Фернандиш де Оливейра с большой смелостью встретил натиск врага. Когда дисава Андре де Сейшас увидел, что не может ни отступить, ни дать отпор таким численно превосходящим силам, если не уйдет через гору Опенава - что было очень трудно осуществить, так как она находилась на расстоянии двух лиг - он был вынужден под давлением необходимости и угрозы, который подвергался, двинуться вперед с авангардом в попытке захватить гору. На протяжении всего пути неприятель яростно теснил арьергард, смело и непрерывно атакуя его; но каждый раз их надежды разбивались, и они оставили много своих людей мертвыми, поскольку наши солдаты сражались так, словно их единственным желанием было как можно дороже продать свою жизнь; ибо если они отрубали голову у одного из наших людей, это было таким же великим подвигом, как уничтожение целой армии, судя по той ярости, с которой они повторяли свои попытки. Но Богу так было угодно, что к четырем часам пополудни мы достигли горы без всяких других потерь, кроме хирурга, убитого пулей. Из-за сопутствующих обстоятельств это было одно из самых славных военных дел, которые имели место на острове, но я не стану приводить подробностей, чтобы избежать многословия.

К 9 часам вечера наши люди встали лагерем в деревне и провели остальную часть ночи, не выпуская оружия из рук, а на следующее утро они достигли Руанеллы. Капитан-майор, Гашпар Фигуэйра де Серпе, находился со своей армией в Арандуре, куда некоторые туземцы принесли ему новости о сражении и отступлении. Он выступил навстречу нашим людям и поблагодарил всех в целом в самых лестных выражениях за их отважное поведение, отдельно выделив некоторых за их особые заслуги. Проведя там два дня, когда он уже был готов к возвращению в лагерь, он отдал приказ, что пять из шести его рот должны сопровождать дисаву Андре де Сейшаса и вместе с ним занять Грубебе, очень подходящую позицию для пресечения всяких вторжений короля Кандии с этой стороны; оставшаяся рота - та, которой командовал Мануэл Фернандиш де Оливейруш, - была отправлена в Носса-Сеньора-да-Вида. Голландцы часто атаковали эту позицию, которая была расположена в предместьях города, и ее занятие было весьма выгодным, так как не только помешало бы частым нападениям врага, но в то же время эта рота вместе с несколькими ласкаринами очистила округ Сальпити Корла, где у них произошли кое-какие стычки: ибо пока голландцы находились в Калитуре, они часто отправляли свои отряды беспокоить эти округа.

Они отправили капитана с 60 стрелками и 300 ласкаринами из Галле на другой берега реки Панатуре; и так как через эту реку можно было переправиться вброд, они с легкостью совершали вторжения до самого Морро, убивая и грабя туземцев, которые жили среди этих пальмовых рощ, тем самым причиняя большой ущерб городу. Ибо принадлежавшие его жителям плантации обезлюдели, и не осталось никого, кто бы возделывал их. Ввиду этого капитан-генерал приказал дисаве Матуры, Франсишку Антуньешу, действуя, по возможности, в строгой секретности, выступить и выбить этот отряд с занимаемой им позиции, и взять для этой цели все роты, которые он посчитает нужным. Дисава, который вырос посреди этого рода военных действий и был очень опытным в нем, пожелал взять только роту Оливейруша и собственных ласкаринов, которых не насчитывалось и 300 человек. Он совершил свой переход с большими трудностями, так как на дороге то и дело встречались болота. Однажды утром, прежде чем неприятель узнал о том, что наши люди находятся там, он воспользовался возможностью отрубить головы большому количеству из них; остальные бежали в джунгли, но были настолько деморализованы, что больше не пытались посылать людей беспокоить предместья Коломбо.

Капитан-генерал понимал, что пока голландцы остаются в Калитуре, наши территории не избавлены от постоянных набегов, так как они повторно отстроили крепость, снабдив ее хорошими укреплениями и разместив в ней гарнизон из 500 человек, который часто высылал банды в коралы Рейган и Сальпити, чтобы опустошать их. Это не только причиняло большие тяготы городу, лишая его поступавшего оттуда продовольствия, но и наносило большой ущерб короне из-за бегства тамошних жителей, и тем самым мешало нам получать от них корицу или вспомогательных солдат и слуг. Для того, чтобы помешать этим досадным набегам, он приказал разместить здесь армию, состоявшую из 12 рот общей численностью в 450 солдат, с дисавой Франсишку Антуньешом во главе, который командовал некоторыми из его ласкаринов; Антониу Мендес Аранья был назначен капитан-майором полевых войск и обеспечен всем необходимым.

Перед началом кампании он получил приказ совершить вторжение в округ Негумбо, что он и сделал с большим рвением, причинив большое опустошение новому урожаю и скоту, который он частью перебил, частью угнал. Он также захватил большое количество корицы, которую они собрали. После убийства нескольких голландцев армия повернула вглубь острова, пересекла корал Рейган и направилась к Калутаре. Его план заключался в том, чтобы переправиться через нее и занять позицию, которую он выбрал на той же стороне реки, на которой стояла крепость, так как он мог таким образом перенести свой лагерь ближе к устью реки. Это место получило название Диагам, и находилось в двух лигах от крепости.

Мы обнаружили, что его удерживает неприятель, который охранял переправу против нас в течение пяти дней, с постоянными и опустошительными обменами залпами с обеих сторон; но, наконец, они отступили к крепости, потеряв несколько человек убитыми и ранеными. Наша армия переправилась через реку, хотя и не без таких же потерь, и заняла пост. Отсюда мы совершали частые вторжения на голландские земли, которые заставили жителей большинства из них покинуть свои дома, и в то же самое время мы держали крепость в блокаде. Всё это причинило им такие потери и доставило так много тягот, что они больше не были в состоянии поддерживать свои коммуникации с Галле по суше.

Наша армия продолжала эту блокаду с конца июля 1653 года до марта следующего года, без всяких достойных упоминания стычек с неприятелем; ибо голландцы не располагали достаточными силами, чтобы дать бой нашей армии, существенно преувеличивая ее численность по тому рвению, с которым она совершала свои вторжения. В Коломбо была нехватка и дороговизна еды, и так как именно отсюда происходило снабжение армии, последняя сама оказалась без продовольствия. Это вынудило капитан-майора Антониу Мендеса Аранья отправиться в конце концов за ней во вражеские земли. Чтобы запугать неприятелей, он подступил к самым стенам крепости и на протяжении 24 часов стоял, вызывая их на бой. Поскольку они так и не вышли наружу, на следующий день он ушел и встал лагерем в Макуне, где в эту ночь они встретили около 40 стрелков во главе с капитаном корала Галле, который сам был убит с большинством его солдат. Наутро мы выступили по дороге через Аликам, Велипене и другие селения, чтобы увидеть, сможем ли мы раздобыть продовольствие; мы описали дугу по всему коралу Пасдун и нашли только небольшое количество фруктов и скота, который мы зарезали на еду, но никакого риса, так как местность была безлюдной. Поэтому армия повернула назад к реке, которую мы достигли 25-го числа того же месяца, и расположились поблизости от нашего лагеря.

На утро 26-го наши ласкарины пришли и объявили, что они встретили голландцев, сопровождаемых большим количеством туземных солдат и несколькими банданцами, идущих маршем навстречу нам; они выступили в поход, так как получили сведения, что наша армия страдала от отсутствия еды и в ее рядах было много больных - и то, и другое было правдой. Капитан-майор созвал дисаву и капитанов и передал им то, о чем я рассказал, спрашивая, каково их мнение в отношении того, что следует предпринять. Все они объявили, что то же самое отсутствие продовольствия мешает нашему отступлению, и они придерживаются того мнения, что мы должны идти навстречу неприятелю. Мы выступили в путь, когда было принято это решение, но не прошли и 500 шагов, когда встретили их (голландцев) в деревне под названием Табуна. После первого же залпа наши люди атаковали их с мечами в руках, и после беспорядочного сражения, продолжавшегося два часа, враги были разгромлены и обращены в бегство, оставив в наших руках не только победу, но и крепость Калитуре; ибо когда уцелевшие достигли ее, они быстро собрали вместе тех немногих людей, которые были оставлены в ней в качестве гарнизона, и сразу же ретировались к Галле.

В этой битве банданцы - жители острова Банда, расположенного поблизости от Молукк, - сражались с такой доблестью, что никому невозможно было их превзойти, и именно от их мечей мы понесли наибольшие потери, хотя их было всего 50 человек. В доказательство своих слов я расскажу об одном инциденте. Племянник Жайме Мендеса де Васконселуша, который носил то же имя, служил в то время (в нашей армии) рядовым солдатом, и в ходе боя он разрубил одного банданца от груди до спины. Этот малый, видя, что он так тяжело ранен, перехватил древко пики своей рукой и, поднявшись с земли, держась за нее и не позволив Жайме Мендесу ее вырвать, приблизился к нему и ударил своим крисом ниже левого плеча, пронзив правое легкое, после чего упал мертвым к его ногам. Мы потеряли в этом сражении 45 человек, в том числе двух капитанов - Мануэла де Соузу, который командовал авангардом, и Жуана де Лафету, также как нескольких офицеров, и 71 раненого; но хотя мы рассчитывали найти какие-нибудь запасы продовольствия, которыми могли бы удовлетворить наши потребности, мы обнаружили лишь оружие и амуницию; ибо они (голландцы) двигались налегке и без багажа, а их крепость, куда они надеялись вернуться победителями в тот же день, была лишь в двух лигах от места боя.

В эту ночь мы получили сведения, что неприятель отступил со всей возможной быстротой от Калитуре, бросив крепость. Утром мы выступили, чтобы захватить ее, и обнаружили здесь запас риса, который помог утолить голод, терзавший нас столько дней, три пушки, некоторое оружие и амуницию, и сильные укрепления, которые они воздвигли на склоне холма с отвесным валом, рвом и подъемным мостом, и которые могли выдержать длительную осаду. Отдохнув три дня и утолив голод, капитан-майор назначил Домингуша Сармьенто де Карвальо, который сменил Мануэла де Соузу в качестве капитана авангарда, комендантом крепости и отправил его в Аликам с десятью ротами, а Франсишку Антуньеша - дисавой этого округа с его ласкаринами. Он оставил две роты в качестве гарнизона крепости, и после того, как произвел это назначение, вернулся в Коломбо под предлогом нездоровья. Как только армия пришла в Аликам, она встала лагерем на берегу реки, и вскоре подчинила и заново населила округ Пасдун, совершив много вторжений на территорию Галле, уводя в плен людей и угоняя скот, и увезя все большие запасы корицы, которые они собрали, не оставив после себя ничего.

За короткое время неприятель получил подкрепление из Батавии, после чего они сформировали армию, с которой выступили в поход и расположились лагерем на другом берегу той же самой реки Аликам напротив нашей армии, в деревне под названием Бентота. Они привезли с собой четыре 8-фунтовых пушки, из которых начали обстреливать наших людей, надеясь выбить их с этой позиции и заставить спешно искать укрытия за частоколом из стволов пальм. Капитан-генерал Франсишку де Мелло де Кастро был поставлен в известность о появлении неприятеля и начатой им блокаде, и отправил армии две 10-фунтовые пушки, которые мы разместили на подходящей позиции и стрельбой из них причинили (голландцам) не меньший урон, чем они причинили нам.

У неприятеля в его лагере находилось 700 солдат-европейцев и две роты банданцев, и более тысячи ласкаринов с подвластной им территории под командованием капитана корала Галле. Так как наши силы значительно уступали по численности, мы заслали к ним шпионов, которые держали нас в курсе всех их маневров; от них мы узнали, что в одну из ночей они собирались переправиться через реку и на рассвете напасть на нашу армию, ибо они знали, что она состояла из не более чем десяти рот общей численностью не больше чем 300 человек, и что в ней отсутствуют две роты, которые стояли гарнизоном в Калитуре.

Так как дела находились в таком положении, капитан-генерал посчитал за лучшее доверить командование армией опытному человеку; и соответственно назначил ее капитан-майором Гашпара де Араужо Перейру.

Сразу по прибытии туда он узнал из донесений шпионов, что неприятель собирается ночью пересечь реку в Велипене. Чтобы помешать им сделать это, он приказал держать здесь в течение шести ночей подряд в засаде 5 рот под командованием дисавы. Ему были даны приказы ждать, пока 300 врагов не переправятся через реку на наш берег, а затем атаковать их, тогда как сам он будет готов с остальными ротами придти к нему на помощь при первом же выстреле. У неприятеля были среди нас шпионы, которые уведомили их о том, что мы ждем их; и когда они поняли, что не смогут выполнить свои планы так, как задумали изначально, они разработали следующую уловку, посредством которой достигли своей цели.

Однажды во второй половине дня, с четырех до восьми часов, они подвергли нас такому продолжительному пушечному обстрелу, что всей армии стало ясно, что они замышляют какой-то новый маневр; ибо обычно они стреляли только тогда, когда видели наших людей, но теперь открыли огонь без всякой причины. Утром не было видно ни души, и казалось, что они отступили. Так как капитан-майор командовал нашей армией столь непродолжительное время, он был весьма доволен этим (исчезновением голландцев) и не сомневался в том, что неприятель в страхе ретировался; и без всякого проведения разведки или получения подтверждений он приказал трем ротам переправиться на другой берег, а всем остальным - готовиться последовать за ними. Всей армии этот приказ показался исходящим от человека, который больше доверяет собственному мнению, чем опыту; ибо он должен был знать, что силы врага превосходят наши, и у него не было никаких побудительных причин, которые могли бы заставить его (отдать такой приказ): даже если бы наши силы обладали численным превосходством, неприятеля защищала широкая и глубокая река, разделявшая наши позиции.

Три роты переправились и высадились там, где находился неприятельский лагерь; они не увидели никаких признаков того, что противник все еще находится поблизости, и это послужило для них лучшим предупреждением, что они должны соблюдать осторожность, когда они в рассыпном строю выдвинулись исследовать рощу деревьев. Они не прошли и 20 шагов, как были атакованы всеми вражескими силами спереди и с флангов; но прежде чем они смогли открыть огонь, мы начали стрельбу первыми, так как наши люди двигались осторожно, считая отсутствие неприятеля лишь уловкой. Неприятель не дал нам больше времени, чем только успеть обнажить мечи, хотя они не были нам особенно полезны, так как мы оказались атакованы со всех сторон таким образом, что бОльшая часть (наших солдат) была убита. Те, кто уцелел, бросились в реку, чтобы спастись вплавь, и некоторые расстались с жизнью в воде от мушкетных пуль. Всё, о чем я рассказал, произошло в течение часа, и из наших трех рот и нескольких рядовых, которые сопровождали их, спаслись только шесть человек.

Такая потеря, произошедшая по вине безрассудства командующего, вызвала большое горе. При получении новостей о ней капитан-генерал послал за Антониу Мендесом Араньей, который был капитан-майором этого лагеря и жил в отставке в Коломбо, и попросил его повторить свой успех в битве при Тебуне, благодаря которой Калитура попала в наши руки. Так как он (Аранья) не мог не подчиниться, через несколько дней он прибыл к Аликаму, приведя с собой 120 солдат, чтобы восполнить нехватку тех, кого мы потеряли. Он обнаружил неприятеля на той же позиции, что и прежде, ибо в тот же день они начали обстреливать нас, и так продолжалось чуть больше месяца, пока однажды ночью они не переправились через реку на наш берег и не дали нам бой, результат которого мы опишем в следующей главе.

(1) Васко де Маскареньяш, граф де Обидуш (ок.1605-1678) - португальский колониальный администратор и военачальник, вице-король Индии (1652-1653), губернатор Бразилии (1663-1667).

(1) Бакаим, или Васаи (также Бассейн) - город в Индии, в совр.штате Махараштра, с 1534 по 1739 г. - столица т.наз. "Северной провинции" Португальской Индии.

Глава XIX

Сражение, которое произошло между нами и голландцами при Калоамодре, и как король Кандии атаковал нашу армию, которая находилась в Четырех и Семи коралах

Ночью 16 ноября 1654 года неприятель переправился через реку в Велипене, в полулиге выше по течению нашего лагеря, не привлекая внимания наших людей. На рассвете они были рядом с нашей армией, которая, как только узнала об этом, поспешно отступила по тропе в джунгли. Противник со всей возможной быстротой устремился вдоль берега наперерез ей, и менее чем в полулиге столкнулся с нашими людьми в деревне под названием Калоамодра. Было невозможно избежать боя, и обе стороны ожесточенно сражались на протяжении полутора часов; наши люди бились с мужеством отчаяния; так как они не могли сделать ничего иного, то обрушились на них с мечами в руках и вынудили их обуздать тот бешеный порыв, с которым они намеревались прорвать наши ряды, их батальоны были остановлены, понеся тяжелые потери. Хотя победа осталась за ними, наше преимущество было не малым, так как им пришлось позволить нам отступить в Калитуре в полном порядке, с больными, ранеными и багажом. В этом сражении мы потеряли 19 человек убитыми, среди них одного капитана, и 23 ранеными; мы оставили в руках неприятеля и две наши пушки, так как у нас не хватило людей, чтобы увезти их.

К вечеру наша армия пришла к форту и встала там на расстоянии пушечного выстрела в пальмовой роще, в месте под названием Гаравето (1), представлявшем собой ворота в деревянном частоколе, который защищал этот пост. Утром 23-го числа враги появились там и сражались целый день в надежде прорваться внутрь; но мы оказывали стойкое сопротивление вплоть до наступления ночи, когда им пришлось отступить, потеряв много людей убитыми и ранеными. Они не остановились на Аликаме, а переправились через эту реку и встали лагерем в Бентоте, откуда поддерживали господство над своими собственными землями и оставили наши в покое.

Дон Алвару де Атаиде, которого капитан-генерал Франсишку де Мелло де Кастро привез в качестве капитан-майора полевых войск, вовсе не стремился действительно вступить в командование какой-либо армией, а попросил разрешения остаться в Коломбо; он думал, что поскольку капитан-генерал был фидалгу преклонных лет, то он сам сменит его в этой должности. Но так как капитан-генерал был человеком, умудренным долгим опытом, а также добродушным, он притворился, будто не понимает его мотивов, и отправил вместо него своего племянника, Антониу де Мелло де Кастро, которого привез с собой; он прибыл из Индии и едва не был разгромлен при Носса-Сеньора-де-Ажуда. Он был назначен на должность, которую некогда занимал Гашпар Фигуэйра де Серпе, который вернулся в город.

Когда король Кандии узнал, что он прибыл в лагерь, он собрал всех людей, кого только мог за короткий промежуток времени, и выступил в поход, угрожая ему, но вместо того, чтобы атаковать его, захватил дорогу, ведущую в Коломбо, тем самым перерезав линии сообщения и поставки продовольствия, и держал его (лагерь) словно в осаде. Антониу де Мелло де Кастро понятия не имел об уловках и военных хитростях сингальцев, так как не был знаком с Цейлоном, и не собирался давать противнику бой. Это привело к всеобщим жалобам в Коломбо по поводу отставки Гашпара Фигуэйры. Когда этот ропот дошел до капитан-генерала, он послал за Фигуэйрой и попросил ради любви к нему и ради службы Его Величеству выступить из города как можно быстрее со всеми ротами, какие только можно было выделить из гарнизона города, и другими, которые он приказал вывести из Калитуре, и снять блокаду; после чего он должен был и далее занимать эту должность.

Он уже приказал Антониу Мендесу Аранье отступить со своей армией в форт и прислать ему четыре роты, которые он выбрал для этой цели. Они выступили по дороге со всей быстротой, которую только требовала срочность этого дела; но когда они прибыли на Холм (2), они получили другой приказ, предписывавший вернуться. Ибо Гашпар Фигуэйра, попрощавшись с капитаном, не вернулся к себе домой, но продолжил марш с пятью ротами, которые составляли гарнизон города, и несколькими своими друзьями из числа местных жителей, которые добровольно вызвались сопровождать его, и разбил и рассеял войска короля, который отступил в Кандию, оставив в наших руках большое количество провизии и оружия в качестве обычных военных трофеев, и большое число убитых.

Гашпар Фигуэйра взял на себя командование этим лагерем и приказал всем ротам из гарнизона Коломбо и всем жителям, сопровождавшим его в этой экспедиции, остаться с Антониу де Мелло де Кастро. Оба они обменялись многочисленными комплиментами, а затем все отправились в путь - последний в Коломбо, а армия - заново подчинить округа, которые с приходом короля подняли восстание. Произошло несколько стычек между ней и кандийскими дисавами, которые отступили в полном беспорядке, оставив большое количество убитых и 400 пленных; хотя ни мы, ни кандийцы обычно не давали друг другу пощады, но всегда отрубали головы всех погибших с обеих сторон, но в предыдущем году король отдал приказы своим людям или "bagueas" не убивать португальцев, захваченных в плен в сражениях, штурмах, а приводить их к нему живыми. И так они и делали, и все наши были переданы по его приказам майоралам деревень в его королевстве с требованием хорошо обращаться с ними; и с ними действительно обращались с уважением.

"Bagueas" - то же самое, что разбойники (partidАrios) у нас. Король обычно отправлял их в набеги на нашу территорию, чтобы они убивали любого португальца, которого застанут в его деревне, или любого солдата, который вышел из лагеря или возвращается туда, или священников, которые совершали требы для христиан в своих приходах, причем некоторые из них лишились жизни прямо во время этих служб. В соответствии с приказом короля Гашпар Фигуэйра повелел своим людям щадить жизнь тех, кто был захвачен в джунглях после поражения, и использовать их труд на складах и пороховом заводе. Он сделал это, чтобы не выглядеть менее гуманным, хотя намерение короля было иным, как мы увидим ниже.

Когда король увидел, сколько раз он и его капитаны были разбиты Гашпаром Фигуэйрой де Серпе, и что при всех его усилиях он так и не смог нанести ему ни малейшего поражения - что вызвало у него большую досаду, - он начал собирать все войска, какие только мог, решив на сей раз победить его и вернуть престиж, который он считал утраченным. С этой целью он приказал своим дисавам привести в Кандию 40000 вооруженных людей, в том числе 3000 с мушкетами, 9000 с пищалями (espingarda), 13000 с луками, 15000 с пиками, наряду с 50 голландскими аркебузирами, которые служили ему в качестве личной гвардии (3); все его дворяне также сопровождали его в этой кампании; и с этим огромным войском он выступил из Кандии 21 марта 1655 года.

Гашпар Фигуэйра находился в то время на границах Четырех и Семи коралов, пресекая оттуда вторжения короля в эти округа. Он понятия не имел о плане короля, когда получил сведения о силах и решимости, с которыми он двигался на него. Он сознавал, что отступление повлекло бы за собой не только разорение этих округов, но и всех других, подвластных юрисдикции короны, которые должны будут подчиниться этому королю, и что будет невозможно спасти их без больших трудностей и большого количества солдат, а у нас есть только армия, стоявшая в Калитуре, которая, поскольку она была недостаточно сильна, чтобы встретить голландцев, отступила в эту крепость. Если король станет господином этих округов, Коломбо в скором времени будет полностью уничтожен вследствие голода, которому он подвергнется; ибо тогда как туземцы с радостью присягали королю, то в отношении нас они делали это крайне неохотно и лишь под принуждением. По этим причинам он решил дать бой; даже если бы он потерпел поражение, ущерб, проистекавший от отступления, был бы еще бОльшим; вступив в сражение, он, по крайней мере, сохранит престиж португальского оружия, который, вместе с их землями, будет утрачен из-за отступления; тогда как в бою он вверит его исход в руки Бога.

Многие считали, что Гашпару Фигуэйре не было дела до жизни других (людей), но они ошибались, ибо он был очень милосердным, заботливым и преданным интересам короны; он был неутомимым, храбрым и очень решительным во всём, что предпринимал; он относился с неуважением и презирал людей, не выполнявших свой долг, но для тех, кто трудился с рвением и выполнял свои обязанности, он был преданным другом, щедрым и державшим свой дом и кошелек, который никогда не бывал пустым, столь же открытыми, как если бы владел огромными богатствами. Поэтому его ненавидели дурные люди и обожали добрые.

(1) Ворота из колючих растений, которые защищали проходы к городу, синг. "Кадавата".

(2) O Morro, совр. Маунт-Лавиния.

(3) 24 голландца, с их офицерами, были отправлены к королю Канди 12 мая 1653 г., чтобы служить ему в качестве телохранителей.

Глава XX

Битва, которая произошла между капитан-майором Гашпаром Фигуэйрой де Серпе и королем Кандии на нашей территории, и об осаде, в которую голландцы взяли Калитуре

Под началом Гашпара Фигуэйры де Серпе находилось восемь рот из 250 португальцев и одна рота из 37 топассов, тогда как дисава Четырех коралов командовал 4000 ласкаринами. С такими огромными силами он не только решил встретить короля, но и перейти в наступление и избавить его от некоторых хлопот, связанных с походом. Чтобы обескуражить неприятелей, которые ожидали, что мы будем отступать, так как наши силы были слишком невелики, чтобы встретить столь огромную армию, как сингальская, он не только не стал их ждать, а двинулся навстречу им с большой решимостью; и нет сомнений, что смелость зачастую является главным залогом победы.

Как только этот опытный и смелый капитан узнал, что король Кандии движется на него с такими силами, он заплатил тем шпионам, которые пользовались его безусловным доверием, и предупредил их, чтобы они под угрозой смерти не рассказывали никому в армии о том, что им известно, и он сам не скажет ни слова об этом своим собственным друзьям; ибо хотя они были отважными людьми, некоторым из них не хватало умения держать язык за зубами, и поэтому они могли запугать армию. Когда настало время назначить пароль, он издал приказы, чтобы они выступили в поход на рассвете, и чтобы в три часа ночи солдатам была роздана еда. В этом не было ничего удивительного, так как это было обычное время для раздачи дневных пайков всякий раз, когда они собирались выступить в поход.

Они выступили на рассвете, и к семи часам утра наши ласкарины наткнулись на вражеских, которые также находились на марше (1). Так как капитан-майор знал о состоянии дел, то, как только первые выстрелы оповестили его о завязавшемся бое, он быстро вышел вперед между ротами, делая вид, что стремится выяснить причину (стрельбы), и, заставив всех ускорить шаг, он присоединился к авангарду. Они увидели долину, заполненную несметным множеством врагов, и, не останавливаясь, он приказал протрубить сигнал к атаке, чтобы поощрить наших людей, а сам первым устремился на это огромное скопище, словно не ставил их численность ни во что.

Король атаковал нас с фронта, а с обоих флангов неприятель обрушил на нас град пуль из своих мушкетов и пищалей; стрелы падали так густо, что казались похожи на тучи. Все были бы охвачены большим ужасом и смятением, если бы им пришлось иметь дело с нацией, не искушенной в подобных сражениях, как мы, ибо мы обрушились на них с ответными залпами, Фигуэйра впереди всех с мечом в руке, скорее разя врагов как гром, чем жаля как змея (2), ибо смерть была единственным прибежищем всех, на кого падали его удары. Сражение продолжалось больше часа; враги не могли сопротивляться нам, и в своем огромном страхе каждый из них искал лишь средства спастись самому, позабыв о преданности и уважении, которые обязан был питать к своему королю; который, видя дела в таком положении, хотел уже в порыве отчаяния броситься в самую гущу наших солдат, но так как его дворяне помешали ему сделать это, он прислушался к более мудрому совету и поспешил отступить со своей ротой голландских телохранителей, скрывшись в густых болотистых джунглях между двумя горами, пока не настала ночь, после чего он направился в Кандию.

Наши ласкарины отрубили 11000 голов и взяли живыми 1600 пленников, с 700 мушкетами и бесчисленным множеством пищалей. Это была величайшая из побед, когда-либо одержанных нами над туземцами. Всё оружие и пленников Гашпар Фигуэйра отправил к капитан-генералу, и по всему городу возносились благодарственные молитвы Богу за Его редкостную милость, и Тело Христово было выставлено на обозрение во всех церквях на протяжении трех дней, которые прошли с радостью и иллюминациями.

Капитан-майор дал своим войскам несколько дней отдыха, и затем перенес свою штаб-квартиру на границы Кандии, в самый отдаленный округ, принадлежавший нам, в деревню под названием Мотапали, откуда он защищал Четыре и Семь коралов. Король вернулся в своей дворец и восемь дней никому не показывался; после чего он дал аудиенцию, облаченный в траур, который продолжал носить до тех пор, пока мы не капитулировали и не были изгнаны из Коломбо; и в течение всего этого периода он не разрешал своим дисавам вторгаться на нашу территорию или сопровождать его с белыми жезлами - главными символами власти, с которыми они сопровождают своих королей, когда те выходят из дверей (своего дворца).

В то самое время, когда король вторгся в наши земли с описанными выше войсками, голландцы осадили Калитуре, так как они договорились атаковать нас одновременно с двух сторон; ибо если бы король одержал победу, как они ожидали, они без труда захватили бы эту позицию. С этой целью голландцы явились с 900 солдатами и всеми ласкаринами со своей территории; и поставили на якорь в устье гавани, которую образует река, три корабля и две сумаки, выгрузив с них семь тяжелых пушек, из которых они сформировали две батареи. Они также отправили в корал Рейган 400 ласкаринов при поддержке роты своих стрелков, чтобы опустошить эти земли; здесь наши чернокожие подданные сумели взять в плен двух их ласкаринов, которых они отправили к капитан-майору Антониу Мендесу Аранье, находившемуся в крепости, и они рассказали ему те сведения, о которых я поведал.

Чтобы враг понял, что осада не помешает нам пресекать их набеги из самой крепости, Аранья подготовил несколько tones (3) и ночью посадил на борт дисаву с несколькими ласкаринами и ротой пехоты. Они отплыли вверх по течению под тенью деревьев, чтобы остаться незамеченными, и, достигнув к рассвету вражеской позиции, где поспешно высадились на берег, они не обнаружили ничего, кроме сожженных хижин; ибо (голландцы) поспешно отступили прошлой ночью по приказу своего командующего, который получил известие о результате сражения с королем. В тот же день они снова перевезли свою артиллерию на борт, и в полдень сняли осаду, которая продолжалась одиннадцать дней, отступив на свои квартиры в Бентоте. Они убили пять наших солдат и ранили восемь в ходе осады, но сами понесли более тяжелые потери, так как наше оружие не бездействовало.

18 мая мы узнали, что Антониу де Соуза Коутиньо, который был назначен капитан-генералом острова на смену Франсишку де Мелло де Кастро, прибыл из Гоа с 250 солдатами на девяти галиотах. Из-за силы течения и небрежности кормчего он был отнесен к мысу Галле, откуда два (неприятельских) корабля вышли ему навстречу с попутным ветром и своими пушками легко рассеяли галиоты, которые шли только на веслах и вскоре были выведены из строя. Антониу де Соуза Коутиньо был вынужден спасаться, обогнув мыс с семью из своих судов, ибо остальные два не последовали за ним, так как большинство членов их экипажей было убито, а сами они были полностью разбиты артиллерией. Их единственный шанс на спасение заключался в том, чтобы высадиться на берег в Гиндуре, в двух лигах от форта, где уцелевшие были взяты в плен; остальные семь обошли вокруг острова и достигли королевства Джафнапатнам.

Антониу де Соуза Коутиньо сразу же высадился и велел передать, что 15 июня несколько рот пехоты должны быть в Арипо, куда он прибудет в этот день с некоторыми людьми из этого королевства. По получении новостей было поспешно отправлено большое количество солдат и слуг, чтобы перенести его багаж, и капитан-майор Антониу Мендес Аранья предложил выступить с четырьмя ротами из гарнизона города в качестве его личной гвардии. Все достигли Арипо в назначенный день и, не задерживаясь там, через несколько дней новый капитан-генерал вступил в Коломбо, где принял бразды правления. Привезенными с собой из Гоа деньгами он выплатил солдатам жалование за квартал, ибо они ничего не получали за полтора года и поэтому ходили все в лохмотьях.

(1) В Котикаполе, в корале Белигал.

(2) Игра слов, основанная на том, что вторая часть фамилии военачальника, "Серпе", в переводе с португальского означает "змея".

(3) Вид гребных лодок.

Глава XXI

Как голландцы пришли с мощным флотом и начали осаду Калитуре, который они захватили

В конце сентября в Галле пришел флот из Голландии с их генералом Гиральдо Холфотом (1), который обладал всей полнотой власти и верховным надзором (supertendencia) над всеми их владениями в этом государстве; этот флот состоял из 18 кораблей и 2 патак (2) и привез 6000 солдат. Проведя несколько дней в форте, которые он посвятил изучению положения дел на острове на основе бесед со сведущими людьми, и разработке плана предполагаемой военной кампании, он решил, что первым делом необходимо атаковать Калитуре, чтобы не оставлять ее в своем тылу, а также по той причине, что в ней размещены лучшие войска, которые мы применяем в войне. Взяв 500 человек из Галле и своего генерала полевой армии (Mestre de campo), он выступил в поход с этими силами общей численностью 6500 человек, оставив Адриано Увандермеза (3) ответственным за форт с достаточно большим гарнизоном для его защиты. 2 октября он достиг Калитуре, и флот, который бросил якорь у эстуария, выгрузил на берег некоторое количество пушек, которыми голландцы оснастили три батареи, расположив 3500 человек на той стороне реки, что находилась ближе к Коломбо, чтобы помешать нам отправить какие-либо подкрепления на помощь форту.

Гарнизон форта состоял из 12 рот общей численностью 470 человек; ибо новый капитан-генерал усилил его ста солдатами, которых он привез с собой, и пятью 8-фунтовыми пушками. Неприятель ожесточенно обстреливал его своих батарей, впрочем, без особого результат из-за прочности стен, которые они сами построили из глины, поднятой из рва, и вследствие этого его оборонительные сооружения и гарнизон выдержали длительную осаду; и нет сомнений, что если бы неприятель попытался взять его приступом, как предполагал их генерал, то они бы потерпели поражение, но его капитаны, хорошо знавшие остров, убедили его изменить свои планы.

Но поскольку мы, как правило, держим в фортах в этом государстве очень мало съестных припасов, через одиннадцать дней нехватка продовольствия и амуниции вынудили осажденных вступить в переговоры, и они капитулировали на следующих условиях: они должны были выйти из форта походным строем со всеми нашими пушками, оружием, зажженными запальными шнурами от аркебуз, с развевающимися флагами и боем барабанов, с двумя пушками, которые везли на лафетах; в этом порядке они должны были промаршировать к штаб-квартире, где должны разоружиться; солдаты и младшие офицеры должны быть доставлены в Батавию и отправлены оттуда на их собственных кораблях в Голландию; капитаны должны быть отправлены в Персию этим летом, а капитан-майор Антониу Мендес Аранья, так как он был касаду Коломбо, должен был оставаться в Галле, пока военные действия в этом году не закончатся; если голландцы не смогут взять город, они должны разрешить ему вернуться в собственный дом; в противном же случае - отправить его туда, куда он пожелает.

На этих условиях крепость сдалась 14 октября 1656 года. Условия капитуляции были пунктуально выполнены, ибо (голландцы) также рассчитывали на трудности, с которыми столкнутся наши люди при возвращении на Цейлон.

(1) Герард Хулфт (1621-1656), голландский колониальный деятель и военачальник; в 1645-1653 гг. был секретарем города Амстердама, в 1653 г. поступил на службу в Голландскую ОИК, отправился на Восток и в 1655 г. был назначен главнокомандующим голландскими силами на Цейлоне.

(2) Пинас.

(3) Ван дер Мейден.

Глава XXII

Битва, которая произошла между нами и голландцами на берегу Морото

Когда капитан-генерал узнал, что неприятель с такими силами осаждает Калитуре, он приказал Гашпару Фигуэйре де Серпе, который находился со своей армией в Мотапали, покинуть эту местность и двинуться на выручку форту, проследовав через Коломбо, чтобы обеспечить себя всем необходимым; сразу по получении этого приказа Гашпар Фигуэйра выступил в путь. Король Кандии был быстро поставлен в известность о прибытии флота в Галле, и ему рассказали также о войсках, которые он привез. Когда его дворяне услышали об этом, они попытались убедить его, что Его Величеству представляется удачная возможность для того, чтобы совершить вторжение на нашу территорию и отомстить за прошлое, как только (наша) армия отступит. Но король прервал их и сказал: "Оставим их в покое, ибо у них вполне достаточно сил, чтобы занять эти территории, и я не собираюсь атаковать их на дороге". Поэтому наша территория осталась в спокойствии и не претерпела ущерба - редкое явление в тех случаях, когда нам приходилось отступать.

13 октября Гашпар Фигуэйра вступил в Коломбо со своей армией, и обнаружил наготове несколько человек с флота, который конвоировал несколько чампанов с провизией: они прибыли, чтобы образовать экипаж галеотов с корицей и отвезти обратно капитан-генерала Франсишку де Мелло де Кастро. Этот флот состоял из 10 гребных судов или фуст, как они назывались, с 250 солдатами под командованием капитан-майора Николау де Моура. 15-го числа Гашпар Фигуэйра приготовился выступить на помощь форту, когда (в Коломбо) пришли семь галиотов с 300 солдат на борту, которые были отправлены из Гоа графом де Сарседашем, прибывшим в качестве вице-короля Эстадо. Поэтому он отложил на следующий день свое выступление в поход, чтобы дать возможность этим людям сойти на берег и отдохнуть. С учетом этих подкреплений состоявшее под началом Фигуэйры войско насчитывало 900 солдат в 24 ротах, ни один из которых не был старше 35 лет и младше 20 лет - самые лучшие войска, которых видели на острове за много лет.

Наутро 16-го Гашпар Фигуэйра выступил в поход и сделал привал в Морро, где местные жители сообщили ему о том, что форт сдался два дня назад. Он сразу известил об этом капитан-генерала, который ответил, что шпионы солгали, но что в любом случае он должен привести туда вспомогательные войска, и если окажется, что форт действительно капитулировал, то разместить их у переправы через реку, чтобы помешать врагу приблизиться к Коломбо. К тому времени, когда пришел этот приказ, неприятель уже переправился через реку Панатуре, находившуюся в двух лигах от Морро. Отправив сведения об этом, Фигуэйра получил последний приказ от капитан-генерала - выступить в поход следующим утром и дать бой врагу, где бы он его ни нашел.

В 6 часов утра 17-го числа, которое пришлось на воскресенье, капитан-майор свернул лагерь. Он продвинулся не более чем на лигу, когда на берегу Морото обе армии увидели друг друга, и, не сбавляя шага, с большой храбростью устремились в атаку. У голландцев было очень большое войско, свыше 6400 солдат и изрядное количество ласкаринов из округа Галле, людей, которые никоим образом не уступали лучшим на острове; но для наших людей вся Голландия казалась пустяком, так как они сражались с армиями, гораздо бОльшими, чем те, с которыми когда-либо сталкивались голландцы. Ожесточенная битва продолжалась в течение полутора часов с переменным успехом, и ни одна из сторон не могла добиться преимущества, хотя голландцы нанесли нам тяжелые потери своими четырьмя полевыми пушками. Но так как нашей численности было недостаточно, чтобы занять весь берег, неприятель воспользовался возможностью охватить нас с правого фланга большим подразделением, окружив нас таким образом, чтобы заставить нас повернуться к ним тылом. Мы потеряли в этой битве 520 человек, а тем, кто уцелел, пришлось положиться на быстроту своих ног, ибо голландцы не давали пощады никому, кто попадал в их руки. Среди погибших с нашей стороны были лучшие капитаны, находившиеся на острове, и некоторые достойные фидалгу.

Глава XXIII

Как голландцы осадили и штурмовали Коломбо

В этот день неприятель подошел и встал лагерем у Носса-Сеньора-да-Вида, на расстоянии чуть дальше пушечного выстрела от города, а на следующий день, 18-го, капитан-генерал сформировал из тех, кто спасся в битве, несколько регулярных рот. А так как бастион Сан-Жуан был наиболее уязвим для врага, а его размер был очень мал, так как он был, по старинной моде, восьмиугольным, и недостаточно прочным, чтобы выдержать их канонаду, он приказал дополнительно укрепить его снаружи землей и фашинами. Чтобы неприятель не смог помешать этой работе, заняв дома, которые находились на Сан-Томе, откуда они совершали вылазки, он поручил одному из капитанов занять позиции на этом самом бастионе с 5 ротами, чтобы защищать его, городские ворота и казематы. Они заняли береговую линию, которая простиралась между (позициями) неприятеля и фортом и, прячась в вырытых в песке ямах, вели оттуда столь непрестанный огонь, что неприятель не только счел невозможным помешать укреплению бастиона, но они даже беспокоили их на их батарее. Наши люди занимались этой работой пять дней, в течение которых укрепление стен было завершено так, как и намечалось. На утро 26-го числа вражеская батарея была полностью готова и оснащена пятью пушками малого калибра и одной 38-фунтовой, и из них они обстреливали нас целый день, причинив нам некоторый ущерб на том же самом бастионе, больше, однако, из-за обрушения парапетов, сложенных из камня, чем от своих ядер.

Чтобы ответить на их огонь, мы как можно скорее воздвигли на берегу у подножия бастиона Сан-Жуан, в очень удобном месте, платформу, поставив на нее две небольших пушки и одну 38-фунтовую. Выстрелами из них мы снесли дома, расположенные поблизости от их батареи, и в которых они разместились, заставив их защитить себя с помощью окопов. Обе стороны обстреливали друг друга несколько дней; один раз обе 38-фунтовые пушки выпалили в один и тот же момент, и два ядра столкнулись в воздухе посредине, причем вражеское срикошетировало назад и попало в дуло собственной пушки, разнеся ее на куски.

К началу ноября голландцы продвинули свои траншеи на расстояние в 30 шагов, и здесь они соорудили батарею с шестью 24-фунтовыми пушками и двумя фальконетами, и вели по нам ожесточенную стрельбу до 20-го числа. Когда их генерал Гиральдо Холфот увидел, что с таким промедлением ему долго не суждено будет добиться исполнения своих надежд, он решил штурмовать город на следующий день и разместил своих людей следующим образом.

Он приказал оснастить два больших корабля и погрузить на их борт значительный отряд отборной пехоты; они должны были войти в гавань одновременно с наземным штурмом, и после бомбардировки передового укрепления Санта-Крус захватить его в разгар сражения при помощи (высадки десанта со) своих ланчей; ибо это место обладало для них очень выгодным стратегическим положением, и так как оно высилось прямо над морем на рифе, казалось вероятным, что в нем не было гарнизона. Он также послал в лагуну большое количество малых лодок, которые привез с собой специально для этой цели. В ту же ночь он приказал тысяче пехотинцев перейти по мосту, который стоял на рукаве того же озера и через который проходила дорога, ведущая к Воротам Королевы. Он также разместил еще 2000 голландцев рядом со своими батареями; тысяча из них должна была обогнуть частокол на берегу моря, половина устремиться к казематам, воротам Сан-Жуан и платформе, а вторая половина - к передовому укреплению, которое находилось на берегу перед колледжем Общества (ордена иезуитов); оставшиеся тысяча человек должны были атаковать бастион Сан-Жуан и тот участок стены, который протянулся от него до бастиона Сан-Эштеван. Их приготовления были не столь уж секретными, так что весь город знал о том, что голландцы собираются штурмовать его с тех сторон, где, как мы обнаружили, утром были размещены их силы, и благодаря этому мы имели возможность приготовиться дать им отпор.

В 8 часов утра 13 ноября 1655 года отлив на море сделал возможным обход частокола по берегу. По сигналу, данному в виде трех выстрелов с одной из батарей, все голландцы устремились на приступ в сомкнутых рядах, предоставив нам возможность дать по ним два залпа, прежде чем они достигли нас. Корабли подставили свои паруса свежему бризу, передвигаясь короткими галсами, и как только увидели сигнал, сразу направились к гавани: один вошел в нее и бросил якорь напротив бастиона Санта-Крус, другой остановился на значительном расстоянии в море, чтобы избежать опасности. Каждое подразделение достигло назначенной ему позиции, и только та тысяча солдат, которая должна была направить свою атаку на бастион Сан-Эштеван и стену, не сумела сделать это, так как они угодили в ров: однако, они разделились, и часть направилась к бастиону Сан-Эштеван, остальные - вдоль берега, чтобы оказать помощь пятистам (голландцам), которые достигли платформы и казематов и растянулись вдоль линии стены, простиравшейся до нашего передового укрепления. Все приставили к стенам свои штурмовые лестницы и начали подниматься по ним с большой смелостью, забрасывая большим количеством гранат в попытке овладеть некоторыми из этих позиций. Но после ожесточенной схватки голландцы были отброшены нашими людьми во всех пунктах; те, кого мы сбрасывали вниз с лестниц, карабкались по ним снова с величайшей решимостью, не обращая внимания на множество тех, кто падал замертво от ударов наших мечей и мушкетных выстрелов.

Та тысяча голландцев, которая штурмовала Ворота Королевы и бастион Сан-Эштеван, также не добилась успеха. Капитан-майор Гашпар Фигуэйра руководил обороной ворот Сан-Жуан и казематов, и в самый разгар сражения ему доложили о том, что неприятель захватил передовое укрепление на берегу. Чтобы отвратить эту угрозу, он приказал пользовавшемуся его доверием капитану поспешить к нему на помощь, что тот и сделал; но когда он думал, что солдаты следуют за ним в атаку, то обнаружил, что его сопровождает только один человек, и пост покинут его гарнизоном, который состоял из жителей города. Эти два храбреца напали на врагов, которые находились внутри, и заставили их отступить к берегу, обратив вспять большое их число, которое ворвалось (в укрепление); и так как голландцы решили, что пришло большое подкрепление, они бросили вовнутрь несколько гранат, огонь от разрыва которых перекинулся на бочонки с порохом, которыми были в достатке снабжены все наши бастионы; и наш капитан получил ожоги. Увидев пожар, кучка солдат и несколько жителей города, которые оставили эту позицию, поспешили назад на ее защиту, испытав стыд при виде этих двух людей, которые одни сражались с врагом. В то же самое время раздался крик, что неприятель уже вступил в город; это довело их до безумия, но никто не покинул своего поста, ибо у них было достаточно дел по его защите.

Антониу де Мелло де Кастро находился в середине форта с сотней солдат, чтобы придти на помощь везде, где будет необходимо. Как только он получил сведения о том, где находится противник, он поспешно бросился туда, а следом за ним - некоторые жители города и рота топассов (1). Столкнувшись с отрядом из 300 голландцев, которые не знали, в каком направлении им идти, и натиск которых сдерживал только один священник, наши люди сразу набросились на них, перебив всех трехсот, за исключением шестидесяти двух. Эти люди проникли в город через низкую стену, которая опоясывала Коломбо со стороны лагуны и которая не имела гарнизона и не нуждалась в нем, достигнув ее на лодках, которые они привезли для этой цели.

Враг был отброшен нашими людьми с большой смелостью на всех участках; и когда они увидели свои тяжелые потери и наше стойкое сопротивление, то в полдень были вынуждены отступить, оставив подножие стен и бастионов заваленным трупами. Корабль, который вошел в гавань, открыл огонь по передовому укреплению Санта-Крус, но ответная стрельба в короткое время пустила его на дно; несколько человек из экипажа, которые не утонули вместе с ним, попытались спастись в ланчеи, но были также потоплены пушечным выстрелом; и из всех находившихся на борту только капитан и два моряка сумели спастись вплавь. Остальные добрались до берега, и мы заставили их перетащить с корабля 38 пушек, которые мы установили на некоторых наших постах, также как три бочонка канарского вина, несколько бочек с мясом и запас корабельных снастей, которые мы использовали в качестве фитилей для того, чтобы вести постоянный огонь с наших позиций.

Неприятель потерял в ходе этого штурма свыше 2000 своих лучших людей, и если бы наши солдаты не были новичками на острове и поэтому мало привычными к таким сражениям, то ни одного голландца не осталось бы в живых. В разгар сражения одна женщина, услышав, что враг ворвался в передовое укрепление, в порыве охватившей ее ярости схватила алебарду и отважно бросилась к этому посту, и оставалась здесь до тех пор, пока неприятель не отступил; и я не сомневаюсь, что если бы она нашла кого-нибудь внутри, то сыграла бы роль доблестного солдата. Она была женой храброго горожанина по имени Мануэл де Соуза Бигодиш, которого подагра сделала почти беспомощным.

Мы вышли из города, чтобы похоронить мертвых, и из-за их большого количества мы вырыли за пределами городских стен, там, где лежали их тела, ямы, в каждую из которых положили по несколько трупов; мы сделали это, чтобы не допустить вспышки чумы. После отступления неприятель в течение нескольких дней ничем не давал знать о себе, в такой степени, что мы думали, что они собираются отступить; и нет сомнения, что если бы мы не дали им бой, потеряв большое количество храбрецов, и если бы мы располагали достаточными силами для вылазки, ни один из них не уцелел бы от наших мечей; но нас было так мало, что мы не смогли выставить даже дозорных на наших постах, и в сражении они убили и ранили у нас 90 человек.

После десяти дней затишья голландцы возобновили свою бомбардировку и снова стали продвигать осадные траншеи, копая новые - их было уже шесть, - все напротив бастиона Сан-Жуан, некоторые из них вдоль рва, через который ночью они перебросили галерею с целью заминировать с ее помощью наш бастион. Но несмотря на густую темноту, они не остались незамеченными, и сразу несколько наших людей спрыгнули в ров, убив 18 человек из тех, кого они застали работавшими здесь, и обрушили галерею. Утром мы приступили к возведению в том же самом рву насыпи, на которой установили 6-фунтовую пушку, чтобы противодействовать любому замыслу врага; но когда они увидели, что мы предвосхитили их планы, они продолжили рыть свои траншеи напротив того же рва, и несмотря на наши многочисленные и непрерывные атаки и попытки поджога, мы были не в состоянии остановить работу.

Для защиты своих рабочих они воздвигли здесь три небольших форта, чтобы сдерживать нас, но мы не пренебрегали никакими возможностями и отвечали всеми возможными мерами, ввиду опасности, которая угрожала нам. В этом сражении мы потеряли несколько известных своей храбростью солдат; и несмотря на все старания, которые превосходили всё, что позволяла нам наша небольшая численность, мы не смогли помешать голландцам продолжить рыть траншею. Когда она достигла места, где мы разрушили их галерею, они насыпали во рву большую груду земли и вскоре подняли ее вверх, после чего пробились через оборонительную стену и начали подводить мину под этой земляной насыпью, создав для нас такие трудности, что мы не могли предпринять против них никаких наступательных операций ни с насыпи, ни с бастиона Сан-Жуан.

В 30 шагах перед воротами Коломбо они установили батарею из восьми кулеврин, стрельбой из которых за семь дней снесли низкую стену, которая тянулась от этого пункта до бастиона Сан-Эштеван. Разрушение было настолько полным, что от нее не осталось даже обломков, ибо она была глинобитной, как и остальные стены, которые защищали город. Поэтому все занялись укреплением участка стен от бастиона Сан-Жуан до бастиона Сан-Эштеван землей и стволами пальм - мера предосторожности, которая была не лишней, так как именно здесь враг наседал с наибольшим рвением. Чтобы не оставлять город незащищенным с этой стороны, мы построили частокол из заостренных кольев, укрепленный в двух местах поперечными балками, и сделали его настолько хорошо защищенным, что он занял место стены; а по флангам, которые примыкали к воротам, у подножия бастиона, мы установили 4 pedreiro (2). Неприятель решил устроить штурм в этом месте, но солдаты, которые часто дезертировали к ним от нас, отговорили их от этого намерения.

Во время всего периода осады враги обстреливали город большим количеством бомб большого размера, и всякий раз, когда они попадали в дом, то, самое меньшее, разрушали его крышу и оставляли одни лишь голые стены; но они причиняли больше беспокойства и страха, чем жертв. Они сделали еще один вид бомб, которые были гораздо меньше и обмотаны сверху большим количеством пакли и других легковоспламеняющихся материалов, и сделаны в такой пропорции, что в их нижней части посреди пакли были вложены от 20 до 25 трубок, похожих на небольшие пистолеты, заряженные с дула двумя ядрами. Их заряжали в мортиры и стреляли с таким тщательным расчетом, что когда они достигали высоты в брасу или полторы брасы над нами, эти трубки взрывались и разлетались во все стороны, причиняя такой же ущерб, как ядра, и, наконец, взрывались сами бомбы. С помощью этого изобретения они убили несколько человек.

Но наибольшие проблемы нам причинило - и только сам дьявол мог внушить им такую идею, - то, что они заряжали свои мортиры деревянными клиньями и большими камнями и стреляли из них под тем же углом и с таким же прицелом, что и бомбами; обычно они делали это по ночам, и с помощью этого адского изобретения они убили много наших людей. Ибо так как они не выдавали себя ни единой искрой, никто из нас не был в безопасности, даже если он просто прогуливался; и так каждый вверял себя Богу, с мрачным предчувствием ожидая своей участи; был случай, когда один выстрел из мортиры убил семнадцать наших людей на бастионе Сан-Эштеван. Следуя их примеру, мы принесли из арсенала, где она стояла, мортиру, которую приказал отлить и перевезти в Негумбо дон Фелипе Маскареньяш, и которую мы использовали для стрельбы кокосовыми орехами по этому форту; и хотя она была небольшой, мы не преминули причинить нашими снарядами значительный ущерб людям, которые обслуживали их укрепления и батареи, ибо мы не давали им и часа покоя каждую ночь, и они всегда находились в тревоге.

Мы не могли покинуть остров, и ни одно судно не могло придти к нам, не будучи захвачено по пути, ибо 18 (неприятельских) кораблей стояли на якоре длинной цепью перед гаванью. Как только наступала ночь, приходили патаки и становились на якорь рядом с сушей, и сумаки делали то же самое, а за ними - ланчеи, которые подошли достаточно близко к берегу, образовав полумесяц, тогда как вооруженные чалупы кружили снаружи; на рассвете все возвращались и становились на якорь рядом с кораблями.

(1) Топассы - этносоциальная группа смешанного (португало-азиатского) происхождения, проживавшая на колонизированных Португалией территориях Южной и Юго-Восточной Азии (в Индии, Шри-Ланке, на Тиморе и т.д.). Топассы Шри-Ланки оказывали большую поддержку португальцам в их войнах с сингальцами и голландцами. Согласно одной из версий, слово "топасс" происходит от тамильского "tuppasi" - "двуязычный" или "переводчик".

(1) Вертлюжная пушка (португ.).

Глава XXIV

История осады продолжается

Так как мы не могли помешать неприятелю подрыть насыпь, которую они возвели во рву, чтобы подвести мину под бастионом Сан-Жуан, который был настолько разрушен, что не занимал и половины своей (прежней) площади вследствие того, что нам пришлось снести его, чтобы воздвигнуть парапеты и починить те, которые были разрушены из-за непрестанного пушечного обстрела, мы вырыли у подножия того же бастиона с крайней быстротой контрмину, через которую мы направились навстречу им. По нашему собственному мнению, это был весьма выгодный шаг, так как мы пресекли то, над чем они столь усердно трудились, и разрушили надежды, которые они вынашивали. Однажды в полдень мы столкнулись с ними и завязалась ожесточенная схватка; и так как проход, который они прорыли через насыпь, имел 2 брасы в ширину, многие поспешили на его защиту, и большое количество было убито; в то время как туннель, который мы проложили, был очень узкий и тесный, и они не могли причинить нам никакого ущерба. Единственным оружием, которым можно было пользоваться в такой позиции, были пищали и пистолеты.

С наступлением ночи бой прекратился, и враг защитился несколькими досками, прикрепленными к балкам, в которых они проделали бойницы. Мы быстро выкопали яму в промежутке между нами и ними и зарыли в нее бочонок пороха 6 пядей в длину, оставив круглое отверстие, выступавшее на полторы пяди снаружи; и это было чудом, что при такой непрерывной стрельбе, которая велась там столь продолжительное время, ни одна искра не попала на него. Сделав это, мы обрушили проход, оставив достаточно места лишь для одного человека, чтобы он мог протиснуться в него от груди до плеч. Чтобы специально выделить людей для его защиты, капитан-генерал послал за несколькими отставными капитанами с хорошей репутацией, которым он сказал, что так как это был один из самых опасных постов, было бы нежелательно доверить его каким-либо случайным людям, но только им самим; поэтому он умолял их взять на себя его защиту, ибо она была делом величайшей важности для интересов Его Величества, и он щедро вознаградит их; только так, доверив его защиту столь уважаемым кабальеро, они смогут избавиться от беспокойства; ибо эта осада могла продолжаться самое большее один месяц, так как, когда в марте следующего года наступит благоприятный сезон, прибудут подкрепления.

Восемь человек с готовностью приняли предложение, и они несли там две вахты, чередуясь по двое в каждую, одну - днем, а другую - ночью; ибо там было свободное место только для двух человек, и им приходилось караулить по отдельности. Внутри форта у устья контрмины они установили калитку, через которую едва мог пролезть человек, и когда те двое, которым выпадал черед стоять там на страже, приходили на это место, они снимали с себя все оружие, прежде чем войти, ибо оно было бы просто помехой, и поэтому каждый из них брал с собой только пищаль. Когда они проходили через калитку, ее запирали на ключ, который вручали офицеру, командовавшему бастионом.

Два человека проходили вперед на некоторое расстояние под землей, где они с трудом могли протиснуться, а темнота была настолько густой, что они теряли направление. Слева от них была ниша, сделанная из сломанных камней с бастиона; здесь один из двух поднимался на высоту двух пядей и прятался под несколькими досками, которые случайно были там, и, должно быть, использовались, когда происходило укрепление этого бастиона. Здесь этот часовой оставался, а второй проходил еще на 2 брасы дальше, к тому месту, где мы столкнулись с врагом, который укрывался за досками, оставив только 7 пядей земли, где был закопан бочонок с порохом, между этим часовым и врагом.

Двадцать пять вражеских стрелков находились там на страже и обычно переговаривались с этим часовым, ибо они не знали о том, который стоял на первом посту. Иногда эти слова были обидными, а иногда - более взвешенными, в зависимости от настроения говоривших; часто они бросали фрукты, табак и тому подобное; но, как правило, один голландец стоял, приставив дуло карабина к одной из бойниц в досках, и из-за беспечности наших людей некоторые из них были убиты, что послужило предупреждением для остальных, чтобы они пребывали начеку; ибо всякий раз, когда они видели, что смотровое отверстие темнеет, наверняка можно было ждать выстрела.

Там, где стоял часовой, человек не мог, лежа на боку, проползти больше, чем на фут, и правым глазом должен был следить за смотровыми бойницами. Его напарник на первом посту нес стражу, лежа на животе, ибо это место находилось выше, чем (позиция) неприятеля. В случае попытки прорыва противника с этой стороны к бастиону они должны были выстрелить из своих пищалей таким образом, чтобы поджечь запальное отверстие бочонка с порохом. Этот пост был настолько страшным и опасным, что самые смелые содрогались и самые стойкие трепетали, не только из-за величины угрозы, но и потому, что они были заперты и в большинство ночей не могли отдохнуть, ибо тогда их задача внушала страх. Поэтому некоторые из тех самых капитанов, которым они доверяли, больше не могли выдержать напряжения и дезертировали к врагу, бросив свой пост; таким образом, риск становился настолько велик, что они не доверяли друг другу из опасения, что их компаньоны убьют их или предадут неприятелю, ибо тот, кто находился на первом посту, легко мог сделать это. По этой причине не только первый список тех, кого призвали взять на себя эту задачу, иссяк, но даже и пятый; и из всего количества только трое прошли через это опасное и невыносимое испытание до конца - период, превышавший три месяца. Одним из них был Мануэл де Соуза, уроженец Вилья-Викоза, прозванный "Соузиньо" из-за своего небольшого роста; вторым был Франсишку Перейра, уроженце острова Тершейра; и третьим был туземный капитан этого города.

Так как позиции неприятеля находились у подножия бастиона, его захват был несложным делом; и, учитывая возможность этого, мы построили вплотную к нему с внутренней стороны контрбастион из древесины и земли, оснастив его двумя 6-фунтовыми пушками, чтобы противостоять им оттуда. Мы испытывали полную нехватку запальных шнуров, поэтому солдаты разорвали свои рубашки, а те, у кого их не было, использовали лоскуты белой ткани, чтобы восполнить недостачу. И так как неприятель не сделал никаких траншей и не выставил часовых со стороны Мапане, так как почва здесь была твердой, а бастион, ров и стена - современной планировки, однажды утром 200 человек из нас совершили вылазку вместе с рабами жителей (Коломбо), взяв с собой большое количество топоров, и вступили в джунгли Носса-Сеньора-душ-Милагрос в половине лиги от города. Здесь мы срубили столько деревьев, из коры которых делали запальные шнуры, сколько смогли унести, и беспрепятственно вернулись; узнав о вылазке, неприятель воздвиг массивный частокол, разместив за ним достаточно сильную охрану, чтобы помешать нам повторить наше деяние.

Глава XXV

Продолжение предыдущей

Мне понадобилось бы несколько больших томов, чтобы описать во всех подробностях эту страшную осаду; поэтому я изложу подробно лишь несколько из самых важных инцидентов, которые время не стерло из памяти, как это происходит со всеми событиями в мире; что, как мне кажется, не должно вызывать удивления, и служит только для того, чтобы побудить нас к размышлению о нашей бренности, истинном зеркале того, чем мы являемся в жизни.

17 октября, как я уже говорил, мы сражались с голландцами на берегу у Марото, а 18-го числа капитан-генерал безрассудно и необдуманно разрешил всем людям, жившим в семи приходах, образовавших наши предместья, войти в город в течение двух дней. Это вопрос, которому капитаны фортов, в особенности тех, что находятся за морем, должны уделять большое внимание, чтобы помешать подобному вновь повториться; ибо эти люди были лишь обузой, от которой нам не было никакого прока.

Мы не осознавали этой серьезной ошибки до начала марта, когда запасы продовольствия, которое до сих пор было в изобилии и публично продавалось по цене лишь немногим выше обычной, но не чрезмерной, начали заканчиваться. Так как это произошло внезапно, мы стали искать средства спасения, и изгнали из города ночью большое количество этих людей обоего пола и всех возрастов, чтобы они ушли во внутреннюю часть острова. Мы изгнали за четыре раза от 1500 до 2000 человек. Но так как неприятель держал стражу на всех пунктах, они сразу повернули их назад и не позволили никому из этих бедняг пройти и облегчить муки голода, от которых мы страдали, просто для того, чтобы уничтожить нас поглощением того немного, что у нас было. Когда они вернулись к городским воротам, мы не могли позволить им войти, и видя себя отверженными, так что они не могли найти убежища ни у одной стороны, они воспользовались единственным доступным им средством и бросились в ров, где их постоянные крики и жалобы оказались бесполезными и все они быстро погибли. Когда мы капитулировали, от всей этой толпы никого не осталось, кроме их костей, лежавших рядом с озером, самого ужасного зрелища в мире, какое только можно было увидеть, ибо почти все они были христианами, выросшими среди нас и жившими под нашей защитой.

Вслед за голодом пришла страшная чума, поразившая не только бедных, но не проявлявшая никакого снисхождения к богатым и знатным. Некоторые из тех, кто стал ее жертвой, распухли, словно от водянки, тогда как другие падали замертво без всякой боли или болезни. С 15 марта 1656 года, когда произошла ее первая вспышка, и до 20 апреля, вплоть до которого хоронили умерших, от нее скончалось 22030 человек. Этому не следует удивляться, ибо были дома, где проживало по шестьдесят человек, и меньшие, где проживало двенадцать или пятнадцать человек. После этой даты не хватало даже людей, чтобы хоронить мертвых, и так велики был ужас и страдания, что все страстно желали, чтобы их предали погребению; ибо даже у солдат не было ничего, чем они могли бы утолить свой голод.

Толпы бродили по улицам, прося дать немного горячей воды ради любви к Богу, ибо они хорошо знали, что им не могли помочь чем-либо еще. Страдания становились невыносимыми, и 120 наших солдат, в том числе несколько наших караульных, дезертировали к врагу. Они представили подлинное описание нашего положения, но (голландцы) не поверили этому, так как рассказ показался слушателям невозможным, и, кроме этого, его рассказывали люди, искавшие оправдания своему поведению. По правде говоря, положение дел было гораздо хуже, чем его можно было описать. И Бог так предопределил в Своей мудрости, что хотя дожди здесь идут три или четыре раза в день, ибо (Цейлон) лежит так близко к экватору, но во время всего периода осады не упало и капли, и это вызвало такую сильную жару, что невозможно было даже в обуви ходить по улицам, ибо они были завалены телами умерших, облепленных назойливыми мухами, и распространяли ужасное зловоние. Был мясник, который резал на мясо собак, и всякий, кто получал арратель (1) (собачьего мяса), считал себя очень удачливым. Умерших слонов съедали вплоть до шкур, и некоторых из них тайком убили, чтобы получить шанс (на жизнь); из пятнадцати слонов, которые у нас были, не уцелел ни один, за исключением Ортелы, потому что он был всеобщим любимцем. Не было ни одного нечистого животного, которое бы не употребляли в пищу; целые семьи высокородных португальцев находили умершими в их домах.

Одна женщина, местная уроженка, чей муж был убит неприятелем, была доведена до крайности голодом, от которого страдали все. У нее был грудной младенец, когда у нее пропало молоко, и, думая, что дитя все равно неизбежно умрет, несчастная женщина решила ценой его жизни продлить собственное существование. Итак, она убила его и вспарывала ему живот, когда женщина-соседка случайно вошла в ее дом в поисках огня. Пораженная тем, что она увидела, соседка спросила, что она делает со своим ребенком; и, подобно тому, как вор, застигнутый с украденной вещью в руке, обычно не может найти другого оправдания, кроме нужды, так сделала и эта бедная женщина, и призналась в том, что она собиралась сделать. Соседка в ужасе выбежала из дома и огласила это дело; о нем сразу доложили капитан-генералу, который прислал адъютанта, чтобы арестовать эту женщину, отвести ее на бастион Мапане и привязать к пушке. Город был взволнован этим инцидентом и назначенным наказанием, в связи с чем некоторые благочестивые священники пришли к генералу с просьбой смягчить приговор. Они настаивали на том, что женщина не может понести большего наказания, чем убийство собственного ребенка из-за мук голода - величайшее несчастье, какое только возможно в жизни, и деяние, которое отвратительно самой природе. Тогда генерал помиловал ее, чтобы избежать возникновения скандала в нашем бедственном положении. Ходили слухи, что имели место и другие случаи такого же рода, но я упомянул только о том, что знаю наверняка.

Неприятель вел (по городу) шквальный огонь, используя против одного только бастиона Сан-Жуан, как я сказал, шесть батарей, некоторые из которых состояли из восьми кулеврин. Напротив Ворот Королевы у них была одна батарея, из которой они разрушили нашу линию стен, как уже был рассказано. К 4 мая они построили здесь еще одну батарею из шести пушек, и в ту же ночь собирались установить на нее артиллерию, чтобы разрушить бастион Сан-Себастьян; и так как он был небольшим и находился в сильно обветшавшем состоянии, они должны были добиться своей цели без особых сложностей.

Во время осады в городе находился священник из ордена иезуитов, отличавшийся энергией и незаурядной смелостью. Понимая, что если неприятель продолжит вести огонь оттуда, он за несколько дней сделает беззащитным весь город и легко им овладеет, так как в нем оставалось к тому времени лишь горстка защитников, он поделился своими соображениями с некоторыми из тех, кто, как он думал, последует за ним в любом предприятии, как поступали в других. Никому не открыв своего замысла, он дал знать тринадцати единомышленникам, чтобы они были наготове в полдень, и, успешно испросив разрешение у капитан-генерала, совершил вылазку из города во главе этих немногих храбрецов и незамеченным вступил на (неприятельскую) батарею; и здесь они набросились на бывших там голландцев и изрубили их мечами, так что лишь немногие спаслись. В один час он разрушил батарею, которая была сделана из стволов пальм и фашин и, предав всё огню, он вернулся со своими спутниками, не потеряв ни одного человека, под прикрытием густого дыма, оставив неприятеля в растерянности и смятении; и я не сомневаюсь, что если бы с ним было 300 человек, он не оставил бы ни одного голландца в живых.

В 8 часов утра 7 мая, в воскресенье, когда на бастионе Сан-Жуан находился только капитан гарнизона, один часовой и один артиллерист, неприятель появился под ним; и это было не трудно, так как батареи находились в таком разрушенном состоянии, что сделать это было легче, чем подняться на холм. Голландцы убили трех человек и захватили бастион без сопротивления. Сразу была поднята тревога, и все поспешили на свои посты, ибо отсутствовали, находясь на мессе. Около тридцати человек первыми добрались до бастиона, и видя, что неприятели спускаются на дорогу, они набросились на них с такой отвагой, словно их смертью стремились спасти свои жизни: и схватка была настолько ожесточенной, что были убиты 76 врагов, в том числе три капитана, а остальные отступили на бастион, бросив пять знамен и больше не осмеливаясь спускаться на улицу.

Когда неприятели были хозяевами этой позиции, небольшой гарнизон, который находился у нас на остальных постах, насчитывавший в общей сложности 150 человек, собрался вместе и предпринял три штурма за один день, чтобы выбить их с бастиона. Мы бросали большое количество пороховниц и ручных гранат, и ни одна из них не загорелась, но когда одна все же вспыхнула, мы причинили им большой урон, ибо когда порох вспыхивал среди них, причем его никто не успевал заметить, их разрывало на куски так, что мы видели, как в воздухе летали горящие шляпы и клочья знамен.

К вечеру, когда противник больше не мог выдержать наш огонь и сильное пламя, от которого они потеряли большинство людей в своем отряде, они оставили свою позицию и разместились снаружи, чтобы защищать ее, укрываясь за парапетами, которые были настолько отвесными, что они могли делать это очень хорошо. Вследствие большого количества пороха, которое мы использовали для восполнения нехватки людей, пламя не могло не переброситься на другие предметы, и это вызвало большой пожар, от которого погибли несколько наших офицеров и пострадали деревянные постройки бастиона; и так как глинобитные укрепления не имели никакой опоры, пушка рухнула на землю.

Мы потеряли в этот день более 80 солдат и капитанов, каждый из которых продемонстрировал чудеса смелости и преданности в защите поста; не меньшую отвагу проявили капитан-майор Антониу де Мелло де Кастро, Гашпар Фигуэйра де Серпе, Диогу де Соуза де Кастро, Руи Лопиш Коутиньо, дон Диогу де Васконселуш и другие фидалгуш и капитаны, которые мужественно погибли во время осады. Невозможно назвать их всех и подробно описать, что сделал каждый из них. Но падре Дамиан Виейра из ордена иезуитов заслуживает не меньшей похвалы, ибо во время всей осады он вел себя так, как подобает скорее заботливому и энергичному капитану, чем священнику. Не было такой атаки, в которой он не участвовал бы в первых рядах, и некоторые были спланированы им, причем все успешно; это именно он сдерживал тех 300 голландцев, которые ворвались в город через озеро при первом штурме, и именно он установил батарею у Ворот Королевы; в заключение я заявляю, что орден (иезуитов) может гордиться таким солдатом, а солдаты - таким капитаном.

К 9 часам вечера у нас больше не осталось людей, чтобы сражаться с неприятелем; и если бы они снова сделали вылазку и стали теснить нас на улице, то, вне сомнения, с легкостью убили бы тех немногих, кто еще оставался в строю. В эту ночь они принесли множество фашин и земли, из которых сделали парапеты возле города, а к утру развернули артиллерию; когда мы увидели это, был созван совет, чтобы решить, что следует делать в таких обстоятельствах. Некоторые высказывались за то, чтобы отослать нескольких еще бывших в городе женщин и детей в церковь и предать ее и весь город огню, а немногим оставшимся мужчинам погибнуть с мечом в руке в гуще врагов, так, чтобы не осталось даже памяти о жителях этого города, и враги не могли гордиться его завоеванием. Прелаты духовных орденов, которые присутствовали на этом собрании, осудили это предложение, заявив, что это был бы поступок язычников и варваров, и что все человеческие и божественные законы запрещают его: наш долг состоит в том, чтобы подчиниться воле Бога и не сопротивляться Его повелениям; ибо хотя Его Величество придавал большое значение защите острова, но именно его министров следовало призвать к объяснению, почему за столь длительное время нам не прислали никакой помощи.

Принимая во внимание эти причины и со слезами на глазах все согласились, что обстоятельства не допускают никакого иного выхода, кроме того, что мы должны вступить в переговоры с голландцами и просить почетных условий капитуляции; для этого было назначено 9-е число месяца, и вплоть до отправки уполномоченных мы продолжали сражаться. Условия, которые они предложили, заключались в том, что все солдаты должны покинуть форт с оружием, с зажженными фитилями, развевающимися знаменами и барабанным боем, и пройти маршем с четырьмя пушками до Носса-Сеньора-да-Вида, штаб-квартиры (голландского) генерала, где должны сложить свое оружие; капитанам должно быть оставлено их холодное оружие, и они и все пехотинцы должны быть отвезены в некоторые крепости нашего государства; солдаты должны были оставить свое имущество в домах местных жителей, чтобы каждый мог забрать свои вещи при посадке на корабли; оба генерала с их слугами и движимым имуществом должны быть доставлены в любой форт, куда они пожелают; и та же уступка была сделана всем жителям города и их семьям; им разрешили также в течение одного года беспрепятственно продавать все свое движимое имущество, которое они не могли или не хотели увезти с собой; в течение этого промежутка времени всем должны быть выданы пропуска для отъезда на кораблях. Аналогичные условия были предложены священникам, и им разрешили забрать с собой при отплытии все принадлежности церковной службы; но от них потребовали не носить на людях украшений, золота, серебра и тому подобных предметов, чтобы избежать насилия от рук солдат. Эти условия были подписаны Адриано Увандремодом, генералом, который сменил Гиральдо Холфота, убитого мушкетным выстрелом в ходе осады.

(1) Мера веса, примерно равная фунту.

Глава XXVI

Капитуляция города Коломбо и перевозка солдат в Негапатам

В 3 часа пополудни 12 мая 1656 года мы вышли из города. Нас насчитывалось 73 очень истощенных солдата, - все, кто остался здесь, в том числе несколько со сломанными руками и ампутированной ногой, и все похожие скорее на мертвецов.

Мы прошли в одиночном строю через толпу туземцев, которые глазели на нас с обеих сторон, выказывая на своих лицах те чувства, которые владели ими при виде нас в таком положении, ибо почти все они были нашими врагами из Кандии. Нам пришлось оставить четыре пушки в городских воротах из-за нехватки людей, которые могли бы из тащить, и, дойдя до штаб-квартиры в Носса-Сеньора-да-Вида, мы сдали всё наше оружие страже, но капитаны и офицеры сохранили свои шпаги. Затем мы вошли в дом, где встретили генерала и майора, которые оказали нам очень любезный прием и произнесли в нашу честь тост, желая нам (благополучного возвращения), сказав, что мы должны остаться здесь, а они должны встретить пехотинцев и их светлости генералов. Мы ответили, что их светлости могут идти встретить генералов, но все солдаты находятся перед ними. На это они изменились в лице и радость, с которой они встречали нас, сменила большая грусть. После обмена несколькими словами на своем языке они ответили: "У нас сложилось впечатление, что ваши светлости были главными офицерами" (parecia-nos que Vossas MercЙs erao os officiaes maiores). И так и должно было быть, ибо всякий раз, когда тот или иной офицер был убит, его место сразу занимал другой, и поэтому из 73 оставшихся в живых было столько же офицеров, сколько и солдат.

Как только они направились в город, пришел (голландский) капитан и учтиво попросил нас следовать за ним. Он отвел нас в несколько хороших домов, расположенных рядом с фортом, которые обладали преимуществом в виде окруженных стенами садов, разместив у ворот охрану; эти солдаты очень дружелюбно относились к нам и приносили нам всё, что мы просили. Здесь мы оставались два дня, после чего к нам явился генерал лагеря (Mestre de Campo General), рассыпавшись в извинениях за то, что его занятость не позволила ему лучше позаботиться о наших удобствах, и он был уверен, что нам пришлось испытать сильные тяготы из-за отсутствия необходимых вещей. Он не спеша провел нас в город по дороге, говоря, что мы должны будем ответить перед Богом за то, что позволили уничтожить так много людей в попытке сделать то, что мы не смогли совершить; он осмотрел посты, которые мы защищали, и они нуждались в гарнизоне из не менее чем 1200 человек. Он читал о многих былых осадах, но ни одну из них нельзя было сравнить с этой: ибо хотя они продолжались дольше, но не сопровождались такими невзгодами и инцидентами, как эта; каждый перебежчик рассказывал о страданиях в городе, но никто (из голландцев) не верил им, так как считали описанное невозможным.

Он провел нас по своим осадным линиям, чтобы показать нам свои форты и батареи. Беседа с ним дала нам возможность расспросить его о том, сколько пороха и боеприпасов они израсходовали: он сказал, что не знает количества боеприпасов, ибо кроме больших поставок, которые они получили трижды, они также пользовались нашими. Количество пороха, которое он назвал, было настолько велико, что мы были поражены; но я не упоминаю его, так как не полагаюсь на свою память. Включая подкрепления, в этой осаде принимало участие 8350 человек, все европейцы, и из них осталось в строю 1200 человек, способных носить оружие, и 700 раненых и обожженных; все прочие были мертвы.

После этого он провел нас в город и в церковь ордена иезуитов, где оставил нас со словами о том, что мы можем перенести туда все наше имущество и заключать любые сделки, какие хотели, ибо через три дня мы должны будем подняться на борт. Одна рота была размещена в качестве стражи у двери церкви, чтобы не допустить грубого обращения с нами со стороны кого-либо из солдат; всякий раз, когда мы изъявляли желание выйти за пределы церкви, чтобы что-то купить или продать, мы вольны были сделать это, но не ночью, из опасения, что с нами что-нибудь случится. Когда однажды (голландский) маршал лагеря застал нескольких солдат, пытавшихся вломиться в дом богатого горожанина, он уложил одного из них на месте своей шпагой и приказал повесить двух других; поэтому он назначил четыре патруля со строгими приказами не допускать дурного обращения с любым из наших людей. Три дня спустя нам приказали готовиться к отплытию и нас проводили на борт двух кораблей вместе с некоторыми местными жителями и бедными вдовами, но нам не разрешили брать ящики или сундуки, чтобы не перегружать суда; поэтому каждый человек взял свое имущество в тюках и баулах. Так мы отчалили, и через несколько дней достигли Негапатама, где голландцы отпустили на свободу всех тех, кто был взят в Галле и кого они распределили по кораблям. Условия капитуляции были пунктуально выполнены в отношении как генералов, так и местных жителей, со всеми из которых обращались в высшей степени учтиво.

Когда мы сдались, в городе не осталось ни единой неповрежденной медной пушки, ибо все они были либо без вертлюг, либо с отсутствующими ободьями, или они были пробиты и через отверстие можно было просунуть руку. Некоторые из железных пушек были разорваны на части, и было лишь несколько неповрежденных, в том числе три мортиры на флангах; ибо хотя в некоторых частях города не имелось никаких батарей, пушки на этих позициях меняли, и поэтому ни одна из пригодных к стрельбе не была оставлена незадействованной. Мы использовали в ходе осады 3729 кинталов пороха, а на момент капитуляции у нас оставалось его всего лишь 26 арроб.

Как только осада началась, король Кандии явился на подмогу голландцам с 40000 воинов и вспомогательных рабочих; и когда мы капитулировали, он отправил в город нескольких посланников, чтобы убедить нас с помощью заманчивых обещаний перейти к нему на службу. Большинство из тех, кто родился на острове, и некоторые португальцы (уроженцы Португалии) со своими семьями так и сделали; их сопровождали несколько священников, и всем из них, так же как и пленникам, которых он держал в Кандии, он выделил деревни на землях, принадлежавших этой Короне, чтобы они жили там со всеми удобствами, исповедуя свою религию, и не подвергались принуждению к выполнению каких-либо других обрядов. Он неоднократно убеждал голландцев выдать ему Гашпара де Фигуэйра де Серпе, и обещал ему большую сумму денег. Этот вопрос был вынесен на обсуждение совета, который решил не выдавать его, и отправил ответ королю, что они не могут удовлетворить его просьбу, так как их религия запрещает им делать это; ибо, помимо того, что мы сдались на определенных условиях, было бы тяжелым преступлением выдать христианина человеку иной веры; но, по правде говоря, они более сурово наказывали за кражу и угон скота.

Нет нужды говорить, что их отказ был продиктован не их уважением к религии, но тем обстоятельством, что они знали, что король хочет сделать его (Фигуэйру) своим капитаном; поэтому они договорились сразу переправить его на борт корабля и держать эскадрон стражи во время его пребывания там, и не позволять ему выходить из своего дома, ставя при этом себе в заслугу, что не выдали его. Король приказал посланникам попытаться убедить самого Фигуэйру, но он не прислушался к их обещаниям, хотя и знал о том, что король лишь желает вверить ему командование своими армиями, а не отомстить за одержанные над ним победы; собственно говоря, после последней победы король носил траур до тех пор, пока мы не сдались.

19-го числа того же месяца король нарушил мир с ними и дал им бой у Большого Частокола (tranqueira grande). Здесь он одержал победу и больше не соглашался заключить договор, который они хотели; ибо война оставила бы его неоспоримым господином всего Цейлона, тогда как у голландцев были только форты и несколько деревень рядом с побережьем, и они не могли ничего получить из внутренних частей острова; тогда как если бы король заключил с ними соглашение, ему пришлось бы уступить все округа, которые принадлежали короне Португалии; так что для того, чтобы король стал господином всего Цейлона, он должен был воевать с голландцами, тогда как на их долю пришлось больше расходов, чем доходов; всё, что они получили - это немного корицы, собираемой на той части острова, что находилась под их контролем, и они могли перевозить ее морем, так как король не беспокоился об этом.

Глава XXVII

Как голландцы захватили остров Манар и взяли в осаду и захватили форт Джафанапатам

Голландцы видели, что после захвата Коломбо мы отправляем большие силы для укрепления острова Манар и королевства Джафанапатам, где мы собрали флот из гребных судов, который был отправлен на помощь Коломбо Мануэлом Маскареньяшем Омемом, который был губернатором Эстадо после смерти вице-короля графа де Сарседуша (1), под командованием капитан-майора Франсишку де Сейшаса Кабреры; здесь был и еще один флот из 12 sanguiceis, который тот же самый губернатор отправил на Маннар под командованием капитан-майора Мануэла де Мелло де Сампайо; также 110 солдат и капитанов, которые сдались в Коломбо и которых голландцы отвезли в Негапатам на своих кораблях. Тот же губернатор назначил капитан-генералом Цейлона Антониу ду Амарала де Менезиша, который фактически занимал должность губернатора этого королевства. Они понимали, что если мы сохраним эти подкрепления, то создадим им трудности, а если мы удержим их на самом острове, будет сложно исправить эту ошибку: чтобы избежать этой угрозы, они решили изгнать нас с острова.

С этой целью в середине февраля 1658 года голландцы пришли с 10 кораблями, на борту которых находилось 3200 солдат и некоторое количество храбрых сингальцев, которые были нашими людьми в Коломбо. Вначале они направились к Тутикорину, так как здесь стояли на страже пять гребных судов под командованием дона Алвару да Сильва; и так как гавань открытая, они успешно подошли так близко к берегу, что могли беспрепятственно открыть огонь, так как единственной артиллерией наших судов, из которой можно было бы дать им отпор, была одна 2-фунтовая пушка на каждом судне; поэтому они были беспомощны. Таким образом неприятель сумел разгромить их, послав два судна ко дну, тогда как три других едва сумели дойти до суши, а бОльшая часть их экипажей была убита или ранена. Не в состоянии сделать что-либо еще, командующий приказал поджечь суда и направился в Джафанапатам с теми людьми, которые пожелали последовать за ним.

Неприятель вернулся на остров Манар, где обнаружил генерал-капитана Антониу ду Амарал де Менезиша с двенадцатью ротами численностью немногим более четырехсот солдат, и несколько гребных лодок и sanguiceis, которые он сформировал во флот под командованием капитан-майора Гашпара Корнейро Жирао; с помощью рот, находящихся на суше, он также сделал на расстоянии лиги вдоль берега окоп, который они заняли вместе с ними, чтобы помешать врагу осуществить высадку.

Как только противник прибыл со своим флотом, они двинулись к лодкам и sanguiceis, которые они рассеяли многократными артиллерийскими залпами, отправив одни ко дну, а все остальные, без исключения, загнав на берег, убив или ранив большую часть их экипажей. Таким образом, расчистив себе путь, они могли высадиться в любом удобном для себя месте. А так как от Манара до Талеманнара на две длинных лиги простирается песчаный берег с очень чистым дном, и роты охраняли первую лигу (побережья) со своих валов, как уже было сказано, оставшаяся лига осталась беззащитной. Поэтому голландцы направили туда свои корабли и высадили пятьсот человек, не встречая сопротивления, и построили их в боевые порядки.

Когда наши люди увидели это, они совершили вылазку из своих окопов, чтобы напасть на них, но из-за немногочисленности людей в авангарде не осмелились сделать этого; только один, альферес по имени Себастьян да Коста, который был полон решимости показать свою доблесть, бросился прямо на (вражеский) строй и сразу был убит. Остальные роты покинули укрепления, которые они удерживали, и построились, чтобы атаковать врага; но обстрел с кораблей был настолько сильным и продолжительным, что они не могли этого сделать, и некоторые из наших капитанов и храбрых солдат, включая самого капитан-генерала де Менезиша, были убиты. Тем временем неприятель воспользовался возможностью высадить все свои войска, и когда наши люди увидели это, они отступили, преследуемые голландцами, а когда они достигли форта, он сдался, так как не располагал никакими средствами обороны и не мог сопротивляться.

Наши люди переправились через реку с необходимой быстротой и двинулись маршем длиной в восемнадцать лиг к Джафанапатаму, умирая от голода. Они прибыли туда с капитан-майором лагеря Антониу Мендесом Аранья, который вместе с губернатором этого королевства Жуаном де Мелло де Сампайо принял меры к тому, чтобы сформировать их в роты, поскольку у некоторых из них не было капитанов; затем их разместили на Рио-Сальгадо, чтобы защищать этот проход от врага, который через несколько дней напал на нас в нашем собственном лагере, двигаясь по суше и приведя вверх по реке все свои ланчеи и несколько барок с провизией и припасами. После сражения с ними нам пришлось отступить на первую улицу города, где мы возвели баррикады. Через три дня голландцы продвинулись на эту позицию, и, поскольку нам было трудно ее удержать, мы отошли ночью к следующей, находившейся ближе к форту. Там мы укрылись и оставались в течение четырех дней, но противник атаковал нас с фланга своей артиллерией и заставил отступить ночью в сам форт, где также собрались все жители и другие люди из города.

Поскольку в пределах форта находились только дом губернатора, больница и монастырь св. Франциска, все нашли убежище в церкви и ее монастырях, сгрудившись вместе, как могли. Форт представлял собой правильный квадрат с четырьмя бастионами; расстояние от одного угла до другого составляло двадцать пять шагов, а посреди стен были люнеты или полукруглые редуты, все очень маленькие по старинному образцу; все сооружение было построено из пемзы. С одной из сторон (форта) протекала река, а остальные три были защищены рвом шириной в двадцать пять пядей и глубиной в дюжину. Пехота была размещена между рвом и стеной, и в течение той ночи они построили для своей защиты насыпь, служившую барбаканом.

Неприятель установил три батареи, из которых они подвергли обстрелу две наши батареи на берегу реки, так как ров заканчивался у их основания; они были с легкостью снесены, поскольку рассыпались, как земля с кладбища, из-за природы камня, из которого все они были построены. Они также метали большое количество бомб и непрерывный град камней из своих трех мортир, в результате чего несколько наших солдат были убиты. В крепости хранилось только немного испорченного риса и никакой другой еды, и не было ни крупицы соли. Мы все испытали много страданий из-за отсутствия съестных припасов, и некоторые из наших людей заболели и умерли.

Мы сделали несколько вылазок, чтобы остановить начатые противником (осадные) работы, и тем самым помешали их продолжению. У нас был форт у входа в канал, чуть более чем в двух лигах от города, похожий на форт Боджио; его удерживала рота пехотинцев с четырнадцатью пушками, констеблем и двумя артиллеристами. Противник установил свои батареи у Слоновой набережной, так как именно здесь этот форт находился ближе всего к суше; и поскольку он был построен из пемзы, они легко его разрушили. Не прошло и месяца, как он был вынужден из-за нехватки еды и боеприпасов сдаться.

Осада нашего форта продолжалась энергично, и после двухмесячной бомбардировки, учитывая перенесенные нами невзгоды, нехватку продовольствия и прочих необходимых припасов, неприятель прислал к нам парламентера и предложил разумные условия (капитуляции); мы отклонили их и упорно продолжали держать оборону с середины марта, когда мы впервые отступили туда, до 22 июня. Но когда мы увидели, что у нас нет пороха, риса или каких-либо других продуктов, большинство наших людей убито, наши бастионы в руинах, и что не приходится надеяться на получение помощи; и поскольку на какое-то время стрельба из другого форта прекратилась - верный признак того, что он пал, - и видя, что в форте свирепствовала болезнь, мы устроили совещание и согласились сдать крепость.

Мы пригласили врага на переговоры, но, поскольку они увидели, что мы действуем под давлением необходимости, и что пока они удерживают Маннар и форт в гавани, где у них было пять кораблей, мы отрезаны от всякой помощи, они не предоставили нам почетных условий (капитуляции). Они разрешили нам оставить наше оружие, но во всем остальном мы должны были покориться их милосердию. Они позволили нам уйти - с нашим оружием, зажженными фитилями, развевающимися знаменами и под бой барабанов, но без наших драгоценностей, золота, серебра или подобных предметов. Они обязались отправить губернатора, фидалгуш и капитанов, а также всех касадуш и их семьи в один из наших фортов в Эстадо, в то время как солдаты должны быть отправлены на их кораблях в Батавию, а оттуда в Европу. Это условие не было выполнено, потому что всех увезли в Батавию.

24 июня 1658 года наши люди вышли наружу в количестве ста сорока человек на капитуляцию. Как только мы сложили оружие в назначенном месте, они в первую очередь окружили нас несколькими эскадронами, и мы медленно продвигались один за другим к тому месту, где стоял фискал, который всех раздевал и обыскивал, осматривая даже интимные места; он сам снимал обувь и забирал все, что у нас было, не пропуская даже малоценных вещей; те, кто ему помогал, настолько усердно относились к своему делу, что отняли нашу одежду и даже шляпы. Чтобы лишить нас всего, когда мы хотели выйти из цитадели, они приказали нам оставить наше имущество в доме губернатора, где они разместили адъютанта, чтобы охранять его, а затем вернуть ее нам. Мы были в большом долгу перед ним за его заботу, так как он охранял наши вещи так хорошо, что никто из нас больше не видел ничего из того, что ему принадлежало. Простившись с этим ревностным чиновником, когда обыск был закончен, они отправили нас почти нагишом в коллегию Общества Иисуса. Тот же самый процесс прошел с остальными людьми, не исключая даже женщин; ибо этот мерзавец без всякого уважения и стыда обыскивал те части тела, которые природа намеревалась скрыть от глаз, и ни слёзы, ни обморок не помогали несчастным; даже самые благородные не избежали его мелочного досмотра; ибо алчность приводит людей к таким постыдным поступкам. Всех нас отвезли на их корабли, на которых, перенеся много голода и страданий, доставили в Батавию, где нас заперли в городской тюрьме.

Фидалгуш и виднейшими людьми, принимавшими участие в этой осаде, были губернатор Жуан де Мелло де Сампайо, капитан полевых войск Антониу Мендес Аранья, Диого де Соуза де Кастро, Мануэл де Салданья и Тавора, его двоюродный брат Мануэл де Салданья, дон Алвару да Силва, Алвару Родригеш Борральо, дон Гонсалу да Силва, Жуан Ботадо де Сейшас, Гашпар Фигуэйра де Серпе, Матиас Катаньо, ведор да фазенда Леонардо де Оливейра и другие, которые выдержали эту осаду, каждый в зависимости от своего положения, никоим образом не опозорив кровь своих предков.

(1) Родриго Лобо да Силвейра, граф Сарседаш (ум. 1656) - губернатор Португальской Индии с 23 августа 1655 г. по 14 января 1656 г.

Оставить комментарий © Copyright Аспар (aspar@feosky.net) Размещен: 01/11/2021, изменен: 01/11/2021. 262k. Статистика. Глава: История Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Описание войн, которые мы вели на Цейлоне с туземцами и голландцами

Аспар : другие произведения.

Жуан Рибейро. Трагическая история Цейлона. Часть 2