По сравнению с XVII в., о португальцах на Тиморе в XVI в. - веке открытия острова, существует мало документированных свидетельств, хотя тогда еще постоянное европейское поселение на Тиморе отсутствовало. Это было вызвано той секретностью, которой португальцы были склонны окружать свои открытия, или, как убежден португальский писатель Порфирио Кампуш, преступной халатностью со стороны одного губернатора, который позволил пожару уничтожить все архивы Дили в 1779 г.(1)
Таким образом, перед современными исследователями истории Тимора стоит та же проблема, с которой столкнулись португальские историки, пытавшиеся написать историю острова веком ранее. Хотя, как будет показано ниже, многое можно извлечь из отрывочных и темных сочинений первых доминиканских миссионеров на Малых Зондских островах, наряду с записками современных путешественников, мы не должны игнорировать более ранний интерес к Тимору со стороны китайцев. В первую очередь, как выяснила современная наука, которая подчеркивает важное значение азиатских региональных сейте и зон наряду с литературой об "инкорпорации", следует выяснить, каким образом Тимор был включен в обширные азиатские данническо-торговые сети, концентрировавшиеся вокруг Явы, Малакки и Китая, на столетия предвосхитив интерес европейцев к главному богатству острова - рощам сандалового дерева (2).
Торговля сандаловым деревом и китайское открытие Тимора.
Значение сандалового дерева для внешнего интереса к Тимору заслуживает особенного обсуждения. Большинство посвященных Тимору исследований сходятся на том, что ранние контакты с островом были связаны с экспортом его сандалового дерева. Хотя ... растет не только на Тиморе, но встречается также на некоторых островных группах Тихого океана, Мадагаскаре, Индии и Австралии, именно Зодские остррва, Тимор и Солор были родиной самого высококачественного сандалового дерева. Пока его ресурсы не подверглись массовому опустошению в XIX в., сандал густо произрастал на Тиморе, вплоть до высоты в 1300 метров над уровнем моря. Кроуфорд, писавший в 1820 г., сообщал об этом благоухающем дереве, что лучшая его часть "находится ближе к корню дерева; и поэтому самые большие поленья ценятся выше всего" (3).
Описывая сандаловую торговлю в древности, географ Ормелинг предполагал, что она носила характер тонкой золотой нити, связывавшей Тимор с побережьем Явы и протянувшейся далее к Индии и Китаю. В обеих этих странах ароматное дерево применилось в религиозных и погребальных церемониях задолго до прибытия португальцев. Китайские ладанные палочки представляют собой всего лишь один пример использования сандала, истолченного в порошок. Это было также желанное сырье для вырезания опахал и шкатулок. Также высоко ценился экстракт масла из сандала. Как таковой, сандал считался предметом роскоши. Несмотря на появление этого товара на мировом рынке, Тимор оставался сравнительно мало посещаем; сделки осуществлялись главным образом с туземными правителями, и иностранное влияние было ограничено прибрежными районами (4).
Голландские ученые утверждали, что во время существования яванской империи Шривиджайя (около X в. н.э.) сандаловое дерево с Тимора перевозилось на территорию Малаккского пролива, и затем по муссонным морским путям в Индию и Китай. Кроуфорд, цитируя местные "анналы", отмечал, что уже в 1332 г. яванцы наряду с малайцами часто посещали Тернате на Островах Пряностей как "первое звено в длинной коммерческой цепи", протянувшейся от Малакки до Европы. Не вызывает сомнений, что сандаловое дерево с Тимора появилось в этой цепи как товар индийских или арабских торговцев (5).
Мы знаем также из таких китайских источников, как относящийся к 1225 г. отчет китайского инспектора заморской торговли Чжао Жу Гуа, что Тимор считался местом, богатым сандаловым деревом. Анналы династии Мин содержат о нем еще больше подробностей, описывая Тимор как остров, покрытый благоухающими деревьями и имеющий по меньшей мере 12 якорных стоянок, где китайские торговцы высаживались на берег (6). Также с этого времени китайские мореплаватели проложили прямой путь на Тимор через моря Сулу и Сулавеси и Молукки (7). Родерик Птак, изучивший китайские источники по этому вопросу, установил, что самое ранее сохранившееся до наших дней китайское описание Тимора содержится в "Тао-и чин-люэ" (около 1350 г.):
"Горы [Тимора] поросли одним только сандаловым деревом, которое изобилует в них. Его продают за серебро, железо, головне уборы, ткани из западных стран и цветную тафту. Всего существует 12 мест, которые можно назвать портами..."
Во всяком случае, "Тао-и чин-люэ" содержит интересные сведения, подтверждающие, между прочим, существование прямой торговли между Тимором и Китаем, высоких доходов, поступавших от продажи сандала, и присутствия яванских, индийских либо арабских торговцев в тиморских портах, привозивших товары с запада (8).
Не рассматривая другие источники, относящиеся к династии Юань или ранней Мин, в которых говорилось бы о продолжении прямой торговли между Тимором и Китаем, Птак строит умозрительные гипотезы, что она либо носила случайный характер, либо возвышение Маджапахита на Яве во второй половине XIV в. могло привести к разрыву торговых связей. Хотя количество источников о торговле со странами Южных мойре стремительно возрастает из-за морской деятельности, связанной со знаменитыми экспедициями Чжэн Хэ, нет четких подтверждений, что его корабли совершали заход на Тимор. Птак подытоживает, что в период до португальского завоевания Малакки сандаловое дерево, скорее всего, доставлялось в Китай и китайскими, и не китайскими торговцами по основным коммерческим путям, проходящим через Сулавеси, Молукки и острова Сулу до 1400 г., и через Яву и Малакку после 1400 г.(9)
Действительно, это подтверждается анонимным китайским манускриптом, озаглавленным "Шунь Вэнь Цянь Сунь", или "Прекрасные попутные ветры", сводом знаний о мореплавании, составленном около 1430 г. и дополнявшемся до 1571 г. или даже после этого периода. Тимор фигурирует в нем как самый южный пункт назначения из 100 упоминаемых маршрутов, хотя и связанный с западным путем через Южно-Китайское море. Инструкции по плаванию от Патани до Тимора показывают существование прямого пути от восточного побережья Малайского полуострова через Тиоман, Каримату на юг к Бантаму на Яве, через Малые Зондские острова, через пролив Сапи между островами Сумбава и Комодо, и далее на восток вдоль южного побережья Флореса, но не теряя из виду Сумбу, прямо до западной оконечности Тимора (Чи-вэнь). Отсюда китайские торговые суда могли взять курс на южное или северное побережье острова, в последнем случае не теряя из виду Солор (Су-л, тя-шан). Плавание от Бантама, в обход северного побережья Явы, близко следует тому же маршруту. Кроме упоминания Купанга (Чу-панг), в "Шунь Вэнь Цянь Сунь" приводятся названия пять других мест на северном побережье Тимора, которые посещали китайские суда. Миллс, изучивший этот вопрос, идентифицировал эти топонимы с Танджунг Суламу у входа в залив Купанг, островом Батек, Вини, и, далее на восток, предположительно Танджунг Туван Меси, Маубарой, Локуэро и северо-восточной оконечностью Тимора. На южном берегу Тимора упоминается шесть мест - в конце пролива Роти, в окрестностях залива Ноилмина и Аманубанг (10).
Антонио Пигафетта, писавший на борту "Виктории", единственного уцелевшего корабля из обогнувшей земной шар экспедиции Магеллана, также оставил специфическое замечание о торговле сандаловым деревом на Тиморе и роли китайцев в этой торговле:
"В этом краю и закупают жители Явы и Малакки сандаловое дерево и воск. Мы встретили здесь джонку, пришедшую сюда из Лосона для закупки сандалового дерева. Население состоит из язычников. В обмен на сандал им дают красную материю, полотно, топоры, железо и гвозди" (11).
Из этого можно заключить, что, действуя через посредников, "жители Явы" сбывали сандал и воск в Малакке, тем самым связывая Тимор с большой дугой китайских торгово-даннических сетей в зоне Южно-Китайского моря, тогда как присутствие "джонки из Лусона" предполагает существование более прямого морского пути в Китай, хотя и проходящего через менее благоприятный восточный маршрут, где судам необходимо было приспосабливаться к господствующим ветрам и торговым сезонам. Мы не знаем, каков был размер этой торговой джонки, но он должен быть значительным. Китайские торговые джонки начала 1600-х гг. имели водоизмещение от 400 до 800 тонн, а из команды часто насчитывали до 500 человек. Однако переход Китая к изоляции после великих морских плаваний эпохи Мин, вкупе с проникновением в Южно-Китайское море португальских кораблей, знаменовал собой фундаментальный сдвиг в способе ведения торговли сандалом, несмотря на неизбежное приспособление со стороны иберийской державы к местным данническим сетям.
Европейскоеоткрытие Тимора.
С завоеванием Афонсу де Албукерки 15 августа 1511 г. мусульманского султаната Малакка, расположенного на берегу стратегически важного пролива того же названия, которое произошло три (ошибка: один) года спустя после завоевания Гоа, Португалия достигла, возможно, величайшего момента в своей истории морской экспансии, именно, прорыва на восток, к источникам шелка и серебра в Китае и Японии и источнику легендарных пряностей на Молуккских островах. Идеологическое обоснование этого решительного прорыва на восток получило дополнительный стимул вследствие подписания Тордесильясского договора (1494 г.), который отдавал во власть Португалии целое полушарие от Атлантики до Китайского моря, хотя стоит отметить, что остров, славившийся своим сандаловым деревом, в этом документе не упоминается. Спустя несколько месяцев после завоевания Малакки Албукерки получил королевские приказы отправить экспедицию к Молуккам, чтобы определить, по какую сторону от демаркационной линии они лежат, завязать отношения с местными правителями и обеспечить португальцам монополию на торговлю пряностями и сандаловым деревом.
Выполнение этой миссии было доверено Антониу де Абреу, герою осады Малакки, назначенному командующим флотом из трех кораблей. Его заместителем был Франсишку Серрано. Экспедицию сопровождал Франсишку Родригеш, первый картограф Восточных Индий.
Легенда - но не история - утверждает также, что в составе этой экспедиции, покинувшей Малакку в ноябре 1511 г., находился Фернан Магеллан. Прибыв на Молукки, Серрано остался там, тогда как Абреу и Родригеш повернули на юго-запад и проплыли вдоль цепочки взаимосвязанных островов, включавшей Ветар, Тимор, Алор и Солор, "все из которых расположены так близко один к другому, что кажутся похожими на один большой материк". Но видели ли они или нет Тимор, остается под вопросом. Согласно МакИнтайру, Тимор был открыт и обозначен на карте, но высадка произошла на Солоре. Этот автор считает возможным, что несколько "дегредадо", или ссыльных преступников были высажены на Солоре, основав колонию Солор-Тимор (12).
Португальские историки Армандо Кортесао и Хумберто Лейтан, которые провели тщательное изучение относившихся к этому периоду "rota" или навигационных инструкций, опровергает мнение тех, кто считает, что Тимор был открыт уже в этом плавании. Хотя Флорес и Тимор были нанесены на карту и представлены Родригешем в виде пиктографических изображений гор и даже людских поселений, и хотя экспедиция, несомненно, проследовала северным побережьем Малых Зондских островов к востоку от ФЛореса, это не то же самое, что сказать, что португальцами моряки непосредственно видели Тимор. Несмотря на это, как подтверждают эти авторы, можно добавить из различных писем и документов, что в течение трех лет после первой миссии, отправленной из Малакки, португальцы вступили в прямой контакт с Тимором (13).
Хотя Тимор наряду с Молукками, несомненно, был известен португальцам со времени их прибытия в Малакку или даже раньше, т.к. сандал с Тимора был одной из статей торговли на рынках Гоа, название легендарного острова первые упоминается в португальских документах в письме, написанном Руи де Бриту Паталимом королю Мануэлу 2 января 1514 г.(14)
Аптекарь и посол первой португальской миссии в Китае, Томе Пиреш, отмечал в своей "Suma Oriental" в 1515 г. путь "entre esta illa da Solor e de Bima e o canal para as ilhas de Timor" ("между островами Солор и Бима и проливом к острову Тимор" (португ.)), и что джонки ходят им за сандалом (15).
Тимор, вместе с Солором, также упоминается в нескольких параграфах в рукописи Дуарте Барбозы, озаглавленной "Livro em que de relacao do que viu e ouviu no Oriente" ("Книга, в которой рассказывается о том, что он видел и слышал на Востоке" (португ.)), которая была написана в 1516 г.(16)
Кроме этого, отчет, составленный для короля Мануэла капитаном Малакки, Афонсу Лопишем да Коста, преемником Жорже де Бриту, не оставляет и тени сомнений относительно существования прямых контактов с Тимором: "os nossos junques que varo pera Banda de Timor e Malacuo" ("наши джонки ходят через острова Банда к Тимору и Молуккам" (португ.)). Из него и других фрагментарных источников, таких, как цены на сандал, указанных в корреспонденции из Малакки, можно утверждать, что в течение нескольких лет после завоевания Малакки португальцы совершили открытие островов к востоку от Явы, и ключевым мотивационным фактором этих открытий было стремление получить прямой доступ к источнику высокоприбыльной торговли сандалом (17).
Нет нужды говорить, что осведомленность португальцев о Зондском архипелаге в этот период стремительно выросла. В нескольких параграфах "Suma Oriental" Томе Пиреш подытоживает все известные сведения коммерческого характера о Тиморе, Солоре и Сумбе, особо упоминая присутствие кораблей "язычников", продовольственные источники Солора наряду с весьма важной селитрой, и делает особый упор на уникальности запасов сандалового дерева на Сумбе и Тиморе. Как писал Пиреш: "Малайские торговцы говорят, что Бог создал Тимор ради сандалового дерева, а Банду - ради мускатного ореха, и что эти товары неизвестны где бы то ни было еще во всем мире" (18).
Хотя источники крайне скупо говорят о конкретных плаваниях из Малакки в Тимор, совершенных португальцами в этот период, одно из них, которое предпринял в 1516 г. Жорже Фогаса, несомненно, по поручению Жорже де Бриту (1515-17), описано в виде письма из Малакки к королю Мануэлу. Из него мы знаем, что экспедиция благополучно вернулась в Малакку, привезя с собой большой груз сандала. Но очевидно также, что в тот раз Фогаса для того, чтобы заполучить сандаловое дерево, был вынужден прибегнуть к силе, возможно, посеяв также семена будущего конфликта, т.к. в письме говорится далее: "когда они покинули землю, она находилась в состоянии восстания, ибо португальцы избили дубинками местных торговцев" (19).
Примечательно, что в ранних документах нет ни единого упоминания о водружении на Тиморе "падрана", или каменного столба с гербом, что было обычной португальской практикой и символом завоевания. Представляется также, что португальцы никогда не пытались закрепить своих прав на Тимор каким-либо единым актом, будь то посредством установки каменного столба или заключения письменного договора с местными правителями. Более того, в португальских документах той эпохи отсутствует четкое описание Тимора. Пока не будут обнаружены новые источники, эта честь принадлежит Антонио Пигафетте. Неоспоримо, что прибытие 26 января 1522 г. к селению Амабау (Амбено) около Батугеде в центре северного побережья Тимора "Виктории" под командованием Хуана Себастьяна Элькано с экипажем из 46 испанцев и 13 туземцев, которая пришла через Филиппины и Молукки, ознаменовало открытие Тимора для Европы. Как и с другими островами и королевствами архипелага, посещенными "Викторией", описание Тимора у Пигафееты уникально - особенно в том, что касается торговли, местной экономики и королевской власти, и заслуживает того, чтобы привести его полностью:
В субботу, 25 января 1522 года, мы оставили за собою остров Малуа [Алор]. В воскресенье, 26-го, мы достигли большого острова, лежащего в пяти лигах к юго-юго-западу от Малуа. Я высадился на берег один, чтобы переговорить с начальником города Амабана о снабжении нас съестными припасами. Он ответил, что даст мне буйволов, свиней, коз, но мы не могли прийти с ним к соглашению, так как он запросил слишком много предметов в обмен за одного только буйвола. К тому же у нас оставалось очень мало предметов для обмена, да и голод заставлял нас быть решительными, вследствие чего мы задержали на корабле одного начальника и его сына из другого поселения, по названию Балибо. Боясь, чтобы мы его не убили, он тут же распорядился дать нам шесть буйволов, пять коз и двух свиней, а для того, чтобы возместить недостающую до требуемого количества живность (мы требовали десять свиней и десять коз), он дал нам (дополнительно) еще одного буйвола. Таковы были наши условия отпуска его на свободу. После этого мы отпустили их на остров, весьма довольных врученными им подарками: полотном, индийской материей из шелка и хлопка, топорами, индийскими ножами, ножницами, зеркалами и нашими ножами".
Примечательно, что, несмотря на 18-дневную остановку на острове, Пигафетта не забыл упомянуть наличие определенных продуктов питания, подразумевая, вероятно, что кукуруза была завезена португальцами в исторические времена. Хотя он не говорит о Тиморе как о новом европейском открытии, он, однако, намекает на присутствие на острове "португальской болезни", "болезни Св.Иова" или венерического заболевания, которое могло быть занесено только путешественниками, побывавшими в Новом Свете, иными словами, иберийскими моряками.
О жителях Тимора, их форме управления и расхожих мифах о тиморском золоте Пигафетта пишет так:
"Правитель Амабана, с которым я вел переговоры на острове, пользуется в качестве слуг одними только женщинами. Все эти женщины ходят голые, как то в обычае на всех этих островах. В ушах у них золотые серьги, с которых свисают шелковые кисточки. Руки у них до самого локтя украшены большим числом золотых и бронзовых браслетов. Мужчины ходят голые, так же как и женщины, но вокруг шеи у них навешены разные предметы из золота, круглые, наподобие тарелки, а в волосах у них бамбуковые гребни, украшенные золотыми колечками. Некоторые носят на шее вместо золотых вещей засушенные горлышки тыквенных бутылок...
В другой части острова живут четверо братьев, являющихся раджами этого острова. Там, где мы были, находились города, в которых живут их начальники. Названия четырех поселений раджей следующие: Оибич [Вехале], Ликсана [Ликуиса ?], Суаи и Кабанаса [Каманасса]. Самое большое поселение -- Оибич. Много золота находится на одной горе в Кабанасе, судя по полученным нами сведениям, и жители покупают все нужное за маленькие кусочки золота".
Тимор раз и навсегда стал частью западного географического воображения, как и реальной картины мира: "Населен весь остров. На юго-западе он раскинут на большом пространстве, на северо-востоке он не такой ширины. Он лежит на 10R широты в направлении к Южному полюсу и 174R 1/2' долготы от демаркационной линии и носит название Тимор" (20).
Прошли долгие годы, прежде чем о Тиморе появились более подробные письменные сведения в Европе, что было связано с желанием скрыть как путь к острову, так и данные о торговле с ним (21).
Тем не менее, картографические изображения Тимора и Солора сделали острова известными для мировой аудитории. Начиная с карты Родригеша (ок. 1513 г.), на которой остров отмечен с подписью "onde nasce o sandalo" ("здесь растет сандал" (португ.)), остров показан также в атласе Миллера в 1519 г., на карте Педро Рейнеля 1520 г., карте мира Диего Рибейро 1529 г., и т. наз. Дьеппской карте, или "mappe monde". После появления карты Пьера Десалье 1530 г., очертания Малых Зондских островов от Флореса до Тимора приобрели вполне узнаваемый вид. Как показывает издание "Declaracao de Malacca" 1615 г., Тимор занимал также особое место в картографическом проекте, или, по меньшей мере, в воображении родившегося в Малакке космографа и "открывателя" Австралии лузо-малайского происхождения, Мануэля Годиньо де Эредиа. Но на кону стояло нечто большее, чем просто географические представления. Несомненно, что португальская (и испанская) монополия на знания о навигации в Восточных морях потерпела крах после "измены" голландца Яна Хюйгенса ван Линсхотена, в течение пяти лет бывшего секретарем вице-короля Гоа, чей подкрепленный массивной документальной базой и тщательно проиллюстрированный труд "Itinerium ofte Schipvaert near Oast ofte Portugaels Indien", изданный в Амстердаме в 1596 г. проникнуть на Восток, даже если его информация не имела решающего значения.
Зона Солора и Флореса.
Хотя Португалия и утвердилась к 1522 г. на Молукках, где соглашение, заключенное между португальцами и султаном Тернате, обеспечило им монополию на торговлю гвоздикой, по меньшей мере до тех пор, пока восставшие тернатцы в 1574 г. не изгнали их, Португалия все же была не в состоянии основать постоянную колонию на Тиморе. Вместо этого, в 1566 г., два года спустя после основания церкви в Малакке, монахи доминиканского ордена, названного в честь его жившего в XIII в. основателя, Доминго де Гусмана, предпочли вначале обосноваться на небольшом острове Солор к северо-западу от Тимора. Это произошло благодаря миссионерскому энтузиазму отца Антонио Тавейра. Хотя в авангарде евангелизации в Китае, Японии и других странах Юго-Восточной Азии был орден иезуитов, назначение главами недавно учрежденных диоцезов Малакки и Кочина доминиканцев, - инициатива, ставшая возможной благодаря созданию в 1558 г. папской буллой епископства Гоа, - привело к тому, что Малые Зондские острова стали уделом ордена проповедников (22).
Как и Тимор, Солор, также называвшийся "Солор Вельо", или Ламапера был известен португальцам со времени их прибытия в Малакку или даже ранее. Укрепленный доминиканцами для защиты местных христианских деревень от набегов мусульман с Сулавеси, Солор стал главным центром португальской торговой деятельности в восточном архипелаге, или в той области, которая описана здесь как "зона Солора и Флореса", обеспечив укрытую от побережья Тимора, где свирепствовала малярия, и хорошо защищенную якорную стоянку, где корабли могли ждать перемены муссона (23).
По этой и по другим причинам мы располагаем более подробными сведениями о первых годах португальской деятельности на Солоре, чем на Тиморе даже век спустя. Лучшая освещенность Солора в источниках вызвана также изданием и сохранностью различных миссионерских текстов и церковных историй, которые начли публиковаться в Европе в первых десятилетиях XVII в. - среди них "Ethiopia Oriental" Жуана душ Сантуша, и "Historia de S. Domingos" Луиша де Соузы.
В период своего становления "Эстадо да Индия", т.е. восточная португальская империя с центром в Гоа, по-видимому, проявляла сравнительно мало интереса к установлению прямого контроля над островами, предоставив доминиканцев осуществлять на них как духовную, так и светскую власть. В любом случае, к началу 1560-х гг., с прибытием ведущих миссионеров и постройкой на Солоре монастыря, по утверждению доминиканцев, на Солоре, Тиморе и Флоресе насчитывалось до 5000 новообращенных (24). Хотя доминиканские тексты расходятся между собой в отношении даты основания форта на Солора, согласно Лейтану, планирование его строительства было очевидным приоритетом по мере того, как изолированное поселение оказалось под угрозой вторжения мусульманских воинов, и в 1566 г. укрепление из камня и глины уже было возведено. С первых же лет для несения в нем службы были завербованы отряды вооруженной стражи, и один из их числа назначался капитаном, с утверждением его в этой должности властями Малакки и Гоа. Связь с Гоа, тогда местом главного португальского арсенала на Востоке, была укреплена в 1575 г. с прибытием военного корабля, который доставил на Солор капитана и 20 солдат (25). В 1595 г. власти Эстадо да Индия присвоили право назначения капитанов, - вопрос, который яростно оспаривался доминиканцами, увидевшими в нем посягательство на свои привилегии. Первым португальским капитаном, назначенным в соответствии с новой системой, был Антониу Вейгас (26).
Сезонный характер торговли, или, по выражению Энтони Рейда, "сезонность плаваний", следует особо выделить, т.к. дистанционная торговля, связывавшая острова Солор и Флорес с Гоа и, позднее, с Макао, зависела от ритма муссонов. Каравеллам, отплывавшим из Гоа в апреле или сентябре, неизбежно приходилось делать длительную остановку в Малакку до конца года, ожидая, пока не подует южный муссон. Груз ценных индийских тканей сбывался на Яве за медные монеты, которые, в свой черед, обменивались в ходе дальнейшего плавания на восток на рис и материю из низкокачественного хлопка на Сумбаве, а последние - на пряности на Банде и Тернате. Некоторые из этих торговых судов доходили до Солора, а другие, в поисках сандала, приставали к Тимору, возвращаясь в Малакку с юго-восточным муссоном между маем и сентябрем. Несомненно, что эта сезонность не только стимулировала развитие промежуточных портов, где купцы ждали перемены ветра, но и, в случае с Солором и Тимором, в конечном итоге привела к основанию священниками и чиновниками постоянных поселений (27).
Религиозное и коммерческое значение Солора также предельно ясно показано в "Livro das Cidades e Fortalezas" ("Книги о городах и крепостях" (португ.)), - рукописного португальского отчета, датированного 1582 г. В ней говорится, что на Солоре жило несколько доминиканских священников и находилась "форталеза", или маленькое укрепление, капитан которого был ответственен перед Малаккой и где ежегодно велась торговля на сумму от 3000 до 4000 крузадо. Тимор назывался богатым источником пряностей и белого сандалового дерева и золота. Объем торговли этими статьями с Индией через Малакку, как утверждалось, оценивался в 500 крузадо. Более прибыльной была торговля между Макао и Тимором, оценивавшаяся в 1000 крузадо (28), хотя она пока еще не носила прямого характера.
В истории Солора кажется невероятным, сколько раз он переходил из рук в руки. В 1598 г. форт Лабоиана (Леваходжонг или Лаванг) вслед за главным поседением на северной стороне острова был частично сожжен в ходе неудавшегося мятежа туземных сил против капитана Антониу де Ачурия, хотя вскоре перестроен и восстановлен. Мы знаем, что он был удачно расположен рядом с морем на возвышенности, по обе стороны от которой находились глубокие долины. В 1602 г. мусульмане-буги атаковали форт на 37 кораблях с 3000 человек. Только своевременное прибытие португальского флота позволило снять осаду. Нет нужды говорить, что доминиканские миссионеры часто подвергались риску преждевременной смерти от болезни, кораблекрушения или более славного мученичества от рук их исламских противников, или "моро".
Да наших дней дошли некоторые изображения треугольной формы форта и церквей Солора. Среди них - гравюра Солора, воспроизведенная в "Livro da Estado da India Oriental" Педро Баррето де Резенде, изданной в 1646 г. Упрощенно говоря, форт Солора, вместе с укреплениями Тидоре и Макао представлял собой самый восточный португальский торговый пост в системе укрепленных городов и островов, протянувшейся от Софалы, Момбасы и острова Мозамбик на африканском побережье до крепости Маската и Ормуза в Персидском заливе, до Диу, Гоа, Кочина и Коромандельского побережья Индии, до различных пунктов на Цейлоне и в Бенгальском заливе и до Малакки на берегу одноименного пролива. Но, одолев своих мусульманских соперников в Индийском океане, португальцы так и не смогли в достаточной мере укрепить свои позиции в борьбе за власть над душами в восточном архипелаге до прибытия европейских соперников.
Прибытие в Восточные Индии в последние годы XVI в. кораблей, принадлежащих голландским протестантам, неизбежно привело к тому, что португальцы и голландцы вступили в прямой конфликт на Дальнем Востоке. Хотя голландские купеческие суда обычно приходили за восточными товарами в Лиссабон, а оттуда уже доставляли их в Северную Европу, это удобное соглашение резко прервалось после провозглашения в 1585 г. Акта об отделении со стороны Соединенных Провинций, означавшего начало войны между Голландией и Испанией. Между 1585 и 1600 гг. Генеральные Штаты издали десять указов, запрещавших торговлю с Испанией и Португалией. В 1589-90 гг. английские и португальские флоты вступали в сражения друг с другом у Индии, и, с прибытием капитана Джеймса Ланкастера в Бантам на Яве в 1601 г. Англия также вступила в прямое соперничество с Нидерландами и Португалией за восточную торговлю. Стремившиеся поставить под свой контроль источники мускатного ореха и других пряностей голландцы перенесли войну на Молукки, изгнав португальцев с Тидоре в 1604-06 гг., но лишь для того, чтобы их место заняли испанцы. Но португальская позиция была столь же ненадежной в Малакке, где им приходилось вести бесконечные волны против мусульманских соперников в Аче и Джохоре, и, с 1606 г., они начали ощущать всю тяжесть голландского вызова. Голландцы, особенно агенты недавно учрежденной Нидерландской Ост-Индской компании (ОИК), которые впервые посетили Тимор в 1613 г., также стремились установить контроль над приносившей огромные доходы торговлей сандаловым деревом на Малых Зондских островах.
В этом году голландский флот под командованием Аполлония Схотте сумел захватить португальский форт на Солоре, но до этого доблестный голландский капитан совершил заход на Баттон (Бутон), стратегически важный остров у юго-восточного побережья Сулавеси, на полпути между Явой и Молукками, где он подписал договор с местным правителем, вероятно, обратившимся в ислам лишь 23 годами ранее. Прибыв к форту на Солоре 17 января 1613 г., корабли Схотте подвергли укрепление бомбардировке, тогда как голландские солдаты, высадившиеся на берегу для атаки с тыла, сожгли город вокруг него и в апреле того же года захватили форт у Алвариша, португальского командующего. По условиям капитуляции португальцам было разрешено вернуться в Малакку. Алвариш обязался покинуть остров, хотя много так называемых "черных" христиан перешли на сторону голландцев. В целом около 1000 португальцев, "черных" и метисов, вместе с семью доминиканскими священниками нашли убежище в Ларантуке рядом с восточной конечностью Флореса, где доминиканцы ранее основали в 1599 г. свою коллегию. Судя по описаниям Солора и Флореса, сделанным Схотте, оба острова имели сложную социо-религиозную демографию. На Солоре он отметил три деревни "новых" христиан, и еще шесть - на Флоресе. Каждой христианской деревней управлял военный офицер и священник. В его отчете содержится также одно из самых ранних указаний на наличие в этих христианизированных общинах пушек, вместе с таким традиционным оружием, как луки и стрелы, щиты и сабли. Кроме большого количества необращенных островитян, он нашел на Солоре пять мусульманских селений, подчиненных султанам Макассара и Тернате. Вождем антипортугальского лагеря на острове был некий "Китебал", человек, принудительно обращенный в христианство, чей отец был убит португальцами и который поддерживал переписку с мусульманскими правителями на Баттоне, в Макассаре и Бантаме, а также с королем Мены на Тиморе (29).
Переименованный голландцами в Форт-Хенрик, форт на Солоре был отдан под начло Адриану ван дер Велде, который, согласно историку Мануэлю Тейшейре, разрушил церковь и "Мизерикордию" (больницу), позволив обращенным снова впасть в идолопоклонство. Оставленный в 1615 г., форт на Солоре был снова занят в 1618 г. капитаном Крейеном ван Рембурхом, ставшим его "Opperhooft", или главой. В мае 1620 г. ван Рембурх предпринял безуспешную атаку на Ларантуку, по-прежнему остававшуюся основным центром португальского влияния на островах. В 1621 г. португальцы, в свою очередь, не сумели отбить остров, для защиты которого голландцы призвали на помощь мусульман. Голландская атака против Ларантуки в 1621 г. также потерпела неудачу. Тем временем моральное разложение в голландском лагере привело к многочисленным случаям дезертирства - среди прочего, в 1624 г., Яна Томасзона, преемника ван Рембруха на посту командующего фортом Солора (30). В результате рокового поворота событий, и к большой тревоге для голландцев, новый капитан Солора, Ян д`Орнай, также дезертировал к португальцам в Ларантуке в феврале 1629 г. Это заставило ОИК снова оставить форт на Солоре (31).
В свою очередь, дезертирство Яна д`Орная побудило доминиканцев вновь занять форт в апреле 1630 г. Это совершила группа миссионеров, прибывших из Малакки через Ларантуку, включая Антонио де Сан-Хасинто и Криштована Рангеля, впоследствии ставшего епископом Коична. Работая с Рангелем и его миссией, новый португальский капитан-майор Солора, Франсишку Фернандиш приступил к восстановлению сильно поврежденной крепости и монастыря. Он выполнил это с помощью Макао, откуда получил финансовую помощь в виде 300 патак, шести китайских ремесленников, включая fundidor`a, или специалиста по отливке пушек, мушкеты и несколько качественных пушек, отлитых в Макао мастером-оружейником по фамилии Букарро. Установив на стенах укрепления 15 пушек, защитники Солора 18 июня 1636 г. успешно отразили голландскую атаку под командованием Томбергена. Но, несмотря на это, доминиканцы вскоре покинули форт, который оставался необитаемым в течение следующих десяти лет, когда им в феврале 1646 г. снова завладели голландцы (32).
Как видно из письма, написанного в 1642 г. контролером таможни в Гоа королю Жуану IV Португальскому, в котором сообщалось об открытии на острове медных рудников, просьба об отправке каравеллы с целью отбить форт пришла слишком поздно или была оставлена без внимания (33).
Изгнанные голландцами с Солора в 1636 г., португальцы перенесли свою базу в Ларантуку. Ее местоположение на картах того периода часто неверно указывалось на самом Солоре, хотя она была расположена в той же торговой зоне. В конце 16 в. доминиканцы также укрепили остров Мбинге (Энде) у Флореса, бывший тогда центром активной торговли сандаловым деревом и рабами.
Вытесненные в 1630 г. в результате ряда местных интриг, некоторые из уцелевших португальских, или, по меньшей мере, португализированных общин осели в мелких, расположенных поблизости королевствах Сика и Пага, сохранившихся под номинальной португальской властью до XIX в. В первую очередь, португальцы, поселившиеся на Флоресе в период 1620-30 гг., были составной частью коммерческой сети, в которой участвовали торговцы из Кочина, с Коромандельского побережья, Малакки, Макао, Манилы, и, во все более растущем степени, Макассара (34). ее ников, просьба об отпвравке каравеллы с целью отбить фьцы,
В 1647 г. доминиканцы, а именно, Антонио де Сан-Хасинто, начали строить укрепление в Купанге, которое, как отмечал Боксер, было удачно расположено в самой удобной гавани и в самом стратегически важном пункте острова. Когда Сан-Хасинто в 1649 г. был отозван в Гоа, командование фортом перешло к капитану-майору Франсишку Карнерио (35). Только после землетрясения на Солоре в 1653 г. голландцы набрались решимости захватить португальское укрепление, переименовав его в Конкордию, и таким образом положив начало собственному господству на западном Тиморе, которое продолжалось до провозглашения Индонезией своей полной независимости в 1949 г. С 1654-65 гг. голландцы заключили первые основные "контракты" с правителями пяти мелких государств на северо-западном побережье Тимора, которые окружали бухту Купанг, так называемыми "пятью верными союзниками" Компании (36).
Для португальцев было небольшим утешением, что даже после заключения мирного договора между Жуаном IV и Соединенными Провинциями 12 июня 1641 г. голландские флоты продолжали чинить препятствия португальскому судоходству у Гоа и Цейлона, и, к еще большему ущербу, год спустя после того, как Португалия объявила о своей независимости от Испании, начали осаду Малакки, которую эффективно блокировали еще с 1633 г. Этот разрушающий удар по португальской власти на Востоке также побудил определенное количество португальцев перебраться в Макассар под защиту султана Говы, тогда как другие ушли в Ларантуку. Но голландцы также решили уничтожить эту торговую сеть к своей выгоде. После неоднократных атак ОИК сумела разгромить войска Говы в битве при Макассаре в 1667 г. Хотя эта победа означала изменение в местном балансе сил между португальцами и голландцами, с одной стороны, и голландцами и мусульманами, с другой, Ларантука снова ждала пристанище немалому числу португальских беженцев.
Лах и ван Клей обратили внимание на подробную информацию о Солоре, опубликованную в Лиссабоне в 1635 г. Особенный интерес представляет отчет Мигеля Рангеля (1645 г.), написанный с целью доказать необходимость существования доминиканского форта на Солоре, т.к. он позволял обеспечивать свободный доступ к сандаловому дереву Тимора и давал защиту португальцам и туземным христианам, жившим там и на соседних островах Тимор, Флорес и Энде. Хотя Рангел не жалел красноречия при описании великолепных природных богатств Солора и его торговых преимуществ, упоминание им о наличии всех материалов, требовавшихся для изготовления пороха, наряду с наличием подходящего строевого леса для домов и кораблей, позволяет получить определенное представление о том, почему выбор места первоначального поселения пал на Солор (37). Кроме самого острова Солор, португальцы выяснили, что все острова Солорской группы изобилуют предметами торговли, которые дополняли специфические природные ресурсы, необходимые для поддержания купеческих и религиозных общин в этом изолированном и враждебном регионе архипелага. Фактически, Солор был сухим и бесплодным островом, и если не считать наличия дичи, производил мало собственных пищевых ресурсов и зависел от импорта с других островов. Как указывает Лейтан, ни один из островов не находился в вассальной зависимости от другого государства и не знал какой-либо формы централизованной королевской власти. Вместо этого каждое поселение управлялось вождем, на Солоре известным как "сангуэ-де-пете", а на других островах - "атакабель" или "атулуку" (38). Но как тогда, так и в наши дни острова зоны Солора и Флореса были самой удаленной частью архипелага, разделенной опасными проливами и бурными стремительными течениями. Барнс, который проводил исследования на одном из островов этой группы в 1969-72 гг., писал, что население этих островов было раздроблено на множество очень мелких общин и лингвистических групп. Единственной общей чертой, которую он обнаружил, было то, что население Адонары, Солора и Лимбати говорило на нескольких взаимно понятных диалектах языка солор или ламохолот. Большинство из этих людей, по его наблюдениям, занималось просто подсечно-огневым земледелием, живя в горных деревнях. Они выращивали рис или маис и несколько второстепенных зерновых культур на продажу, находясь в зависимости от доступа к рынкам. Некоторые деревни зависели от торговли (39). Автор убедился в правоте его наблюдений в ходе двухдневного визита в Калахбани на острове Алор в августе 1974 г.
Исследование Вилльерса, посвященное португальским торговым связям с группой островов Солора - самая ценная из англоязычных публикаций на эту тему. Самый большой из островов, Флорес, писал он, был более щедро наделен дарами природы, чем другие, и особенно подходил для выращивания на орошаемых полях больших урожаев риса, вместе с ямсом, бобовыми, светлым картофелем, сахарным тростником и просом. На Флоресе также росла "гамути", прочна лиана, использовавшаяся для плетения веревок и корабельных канатов. На Флоресе доминиканцы вскоре нашли применение сере, образовавшейся в результате извержения вулканов в проливе Флореса и залива Энде, и селитре, найденной в Ларантуке, для производства "высококачественного" пороха (40).
Остров Энде (иногда называемый Энде Менор, или Торре) у южного побережья Флореса, имел, по словам Боксера, наибольшее значение для португальцев после Солора. Хотя Симан Пашеку в 1595 г. заложил на острове форт с тремя церквями - одной внутри крепости, а двумя другими снаружи, - португальцы были изгнаны с Энде в результате восстания местного населения в 1605 г., и снова в 1630 г. Доминиканские источники повествуют о вспышке эпидемии, открывшейся в христианском селении на Энде в 1660 г. (41)
Но, как упоминалось, главным укрепленным португальским поселением на островах Солорской группы, особенно после упадка самого Солора, стала Ларантука. Ее укрепление произошло трудами доминиканского священника Рангеля, который, с благословения капитан-майора Ларантуки, Франсишку Фернандиша, вернулся из Макао с деньгами, рабочими, оборудованием для производства пороха, оббитыми железом дверьми и артиллерией (42).
Английский корсар Уильям Дампир, который посетил Тимор в 1699 г., вскоре после своего не слишком успешного исследовательского плавания к Австралии, узнал из вторых рук, что Ларантука была "более населенной, чем любой город на Тиморе; остров Энде в большей степени изобиловал фруктами всех видов и был намного лучше снабжен всем необходимым для жизни, чем Лафао" (43).
Такую путаницу географической номенклатуры со стороны Дампира можно извинить, т.к. Флорес был известен мореплавателям и писателям XVII в. под названиями Сервите, Илья Гранде, Ларантука, Энде, Энде Гранде, Солор, Солор Гранде, Солор Ново и Мангеран.
В отличие от Солора, остров Адонара (иногда называемый Дхара, Ламела, Крама или Сербао) был густо населен. На одном только его побережье находилось семь или восемь деревень, в большинстве населенных анимистами, но в одной из них жители обратились в христианство, хотя к XVII в. перешли в ислам. Этот исламский плацдарм был препятствием для португальского господства на Адонаре, но исламский элемент представлял ценное торговое звено для португальцев на Ларантуки во время мира. Расположенный к востоку от Адонары остров Ломблен (также известный как Лобела, Лево-лева или современная Лембата) редко посещался португальцами. За исключением одного мусульманского селения, его население было полностью языческим. Несмотря на это, Ломблен славился изобилием съестных припасов и вел торговлю воском, черепаховыми панцирями, продуктами китобойного промысла и рабами. Остров Пантар (также известный как Галиао, Путар, Галосио и Пандан) вместе с другими малыми островами в проливе Алор не имел христианских общин. Пантар был, однако, известен как источник очень ценной серы. Алор (Малуа), где, по слухам, даже до середины XVIII в. был распространен каннибализм, не имел ни мусульманских, ни христианских общин. Интерес португальцев к Алору был ограничен сбором воска и черепаховых панцирей и захватом рабов. Португальцы также наведывались к островам Роти и Сам у западной оконечности Тимора, сделав Солор и особенно Ларантуку ключевым рынком рабов на архипелаге. К 1599 г., согласно "Ethiopia Oriental" отца Жуана душ Сантуша, доминиканцы в общей сложности построили на островах Солора 18 церквей: 5 на Солоре, 8 на Флоресе, 3 на Энде и 2 на Адонаре (44). Боксер утверждает, что нелегко с уверенностью определить, кто именно контролировал обстановку на Ларантуке, т.к. на должность капитана всегда было много кандидатов среди смешанной общины португальских солдат, авантюристов, торговцев из Макао, голландских дезертиров, китайских контрабандистов и различных метисов, проживавших в Ларантуке. Тем не менее, ясно, что главными соперниками были, как будет показано в следующей главе, два евразийских головореза, Антонио д`Орнай и Матеуш да Коста (45).
С Ларантукой и Солором в качестве укрепленных баз, дававших приют крупным христианизированным общинам, с основанием главных церковных институтов, с процветающими рынками и мануфактурами, поддерживавшими морскую торговлю, Эстадо да Индия создало коммерческую сеть, связанную с ежегодно приходящими кораблями из Малакки, но обладавшую высокой степенью самодостаточности и экономической автономии, если не считать потребности в пушках и определенных специализированных товарах, таких, как железные изделия и хлопок. Но с захватом Солора голландцами в 1613 г. главным центром португальского влияния на Малых Зондских островах стала Ларантука. К 1620-м гг. Ларантука была связана с Макассаром, где также обосновались португальцы, и, в свою очередь, с Макао, особенно по части торговли сандалом.
Голландцы и торговля сандаловым деревом.
Если португальцы с самых ранних времен были хорошо осведомлены об источниках сандала на Тиморе, то и их голландские соперники недолго оставались в неведении. Как отмечал в своем итинерарии Ян Хюйгенс ван Линсхотен, "Тимор весь покрыт рощами сандалового дерева, и оттуда его вывозят в Индию, где его используют индийцы, мавры, язычники и евреи" (46).
Линсхотен также отмечал, что на Тиморе есть три вида сандалового дерева, именно, красно-желтое оранжевое дерево, которое преобладает на востоке острова и пользуется большим спросом в Индии для различных медицинских, косметических и религиозных целей; вид "цитроно", который считался более низкого качества, рос на западе острова; и в центре, желтое сандаловое дерево, которое пользовалось большим спросом в Макао (47).
Учитывая эти знания, неудивительно, что в описании плавания "Esrste Shipvaart", первой экспедиции в Ост-Индию, отправленной голландцами (1595-97), сандаловое дерево рекомендовалось как товар, обещавший хорошую прибыль (48).
Англичане также вскоре узнали о сандаловом дереве Тимора. Джон Сарис, который в 1605-09 гг. прожил на большом торговом рынке Бантама на северном побережье Явы, прежде чем перенести деятельность английской ОИК в Хирадо (Японию), писал по слухам, что "он (Тимор) обладает огромными запасами "чинданы", которую мы называем сандалом, причем самые большие бревна считались самыми лучшими". О торговле сандалом вместе с "большими кусками" воска, которые привозили с Тимора в Бантам китайские торговцы, Сарис отмечал, на основе рыночных цен в Бантаме, что она приносит "большую прибыль", когда в обмен на них торгуют такими предметами, которые пользуются большим спросом на Тиморе, например, тесаками, мелким бисером, фарфором, цветной тафтой и серебряными слитками. В то же время, как утверждал Сарис, один из его людей действительно совершил поездку на Тимор с китайскими торговцами, чтобы изучить эту торговлю на месте (49). Тем не менее, англичане не сумели проследить торговлю сандалом с Тимором до ее источника.
Ормелинг небезосновательно спрашивал, в чем заключалась причина интереса голландцев к товару, который фактически не имел рынка сбыта в Голландии? Он пришел к выводу, что тиморское сандаловое дерево с самого начала было средством, с помощью которого Компания могла "вклиниться" в высокоприбыльную торговлю с Китаем. Неудача попыток генерал-губернатора Куна захватить Макао (1617-23, 1627-29) побудила голландцев оттеснить китайцев, португальцев и местных мусульманских купцов от торговли с Тимором, оставив Батавию главным перевалочным портом для сандалового дерева на Востоке. В результате этой стратегии был вновь достигнут старый статус-кво, в соответствии с которым китайцы покупали сандал напрямую с Явы. Фактически, однако, голландцы не сумели изгнать португальцев с Тимора и установить свою монополию на сандал. Влияние ОИК на Тиморе ограничивалось Купангом и его окрестностями. Более того, китайцы перехитрили голландцев, найдя убежище под португальским флагом в Лифау. Как сетовал в 1614 г. Адриан ван дер Велде после первого захвата Лифау у португальцев:
"Китайцы предлагают в обмен такие статьи, как фарфор, бусы, золото и т.д., которые пользуются большим спросом на Тиморе и с которыми голландцы не могут соперничать. Кроме того, они предлагают их тиморцам в большем количестве, чем мы, т.к. все товары в Китае изобильны и дешевы" (50).
Рангель, писавший в 1633 г., отмечал, что торговцы из Макао получали от торговли сандалом прибыль, доходящую до 200%. В этих сделках португальские торговцы с Солора использовали золото, а китайские торговцы - серебро, или, для мелких сделок, "клари" или "кларины" (мелкие серебряные монеты с отверстием внутри) из Гоа (51).
Бокарро, главный хронист Эстадо да Индия, также писал в 1635 г., что рейсы за сандалом из Макао на Солор приносили большую прибыль, особенно из-за того, что не нужно было платить пошлин за импорт или экспорт.
"Из-за блокады Сингапурского пролива голландцами они (португальские купцы) больше не могут следовать этим путем, но отправляются прямо из Макао в хорошо оснащенных пинассах, которые по прибытии на Солор берут с собой несколько туземных христианских солдат, большинство из которых не получают платы, и направляются с ними на Тимор, лежащий в 20 лигах от Солора, и здесь грузят сандаловое дерево, при этом часто вступая на суше и на море в стычки с голландцами, которые, как и они, приходят сюда в поисках того же сандалового дерева; однако португальцы всегда выходят из этих стычек победителями, ибо эти купцы из Макао - богатые и хорошо запасаются артиллерией, их пинассы очень хорошо построены, и солдаты, которых они берут на Солоре, очень хороши в деле и сражаются против голландцев с отчаянной решимостью" (52).
Не вызывает сомнений, что голландская блокада, упомянутая Бокарро, в действительности увеличила роль португальцев в азиатской торговле, даже несмотря на то, что на смену могучим четырехмачтовым каравеллам (имеются в виду, скорее, карраки. - Aspar), водоизмещение которых в случае торговли между Гоа, Макао и Японией достигало 2000 тонн, пришли намного меньшие и более легкие галиоты, патаки или пинассы, наветы или джонки с португальскими парусами, фрагаты (фрегаты) и грузовые или вестовые суда водоизмещением от 200 до 400 тонн. Создается также впечатление, что, кроме повышения цен на импорт, от голландской агрессии против европейских соперников выиграли китайских торговцев, которые одни действовали в качестве посредников для Батавии и находившегося под властью голландцев Солора. В конечном счете, учитывая постигшую голландцев неудачу с захватом Макао или получением прямого доступа к материковому Китаю (несмотря на постройку форта Зеландия на Тайване в 1634 г.), ОИК была вынуждена прибегать к услугам китайских торговцев для доставки ценных грузов на китайские рынки (53).
Заключение.
Из рассмотрения китайских торговых сетей, простиравшихся до Тимора, очевидно, что остров с самых ранних времен был глубоко вовлечен в систему торгово-даннических отношений, хотя мы почти ничего не знаем о том, как посягательство чужестранцев могло изменить внутренние властные отношения на острове. Но к концу XVI в. ясно, что португальцы не только сменили в зоне Солора-Флореса-Тимора своих китайских соперников, но, благодаря деятельности миссий, быстро утвердились в качестве доминирующей идеологической/цивилизационной силы в этой области, ранее почти не затронутой великими мировыми религиями. В качестве королевской монополии коммерческие рейсы и торговля сандалом неизбежно втянули Солор и Тимор в морские торговые сети Восточной Азии, находившиеся под контролем португальцев. В годы наивысшего расцвета этой торговли, 1570-1630, выделенные Рейдом в его капитальном исследовании коммерции на архипелаге, способ торговли сандалом с Тимором получил свое окончательное оформление, но, как будет показано ниже, в качестве товара преимущественно китайского и индийского спроса, торговля сандалом продолжала процветать на Тиморе в столетие кризиса в Европе. Ситуация на Тиморе, таким образом, отличалась от торговли пряностями на Молукках, где установленная голландцами монополия на островах Банда в 1621 г. и на Амбоне около 30 лет спустя в действительности привела к сокращению объема пряностей, поступавших в Европу, и где гвоздичные деревья за пределами зоны голландской монополии были специально вырублены, чтобы удержать цены (54).
Как отмечает Птак, хотя сандал, главным источником которого был Тимор, уступал по своему значению перцу, олову или серебру в совокупной торговле Запада и Востока, и центром торговли им в XVI и XVII вв. был Макао, тем не менее, продолжал пользоваться высоким спросом в больших частях Европы и Азии, включая Японию (55). Из вышесказанного очевидно, что эволюция португальской власти на архипелаге на протяжении "долгого" XVII в. и после этого отвечала или была связана с несколькими важными ограничениями, которые мы рассмотрим в следующей главе. Как писал португальский историк Артур Педро де Матос, это были четыре фактора: 1) конфронтация между португальскими властями и мусульманами Макассара в тех зонах, над которыми те и другие претендовали на политическое господство; 2) угроза, исходившая от голландской ОИК; 3) внутренние восстания, разжигаемые могущественным тиморским государством Вехале; 4) действия смешавшихся с местным населением или креолизированных групп на Тиморе, номинально лояльных португальской короне, но фактически действовавших самостоятельно (56).
Примечания к главе 2.
1. Pr. Porfirio Campos, "Algumas notas sobre Timor: O deseobrimento da Ilha", in Boletim Eclesidstico da Diocese de Macau, 3KXVI, No.419, February 1939.
2. Смотри, например, Satoshi Ikeda, "The History of the Capitalist World-System vs. the History of East Southeast Asia", Review, XIX, 1, Winter 1996, pp. 49-77, особенно введение и исследование работ японских ученых, Такеши Хамашита и Хеита Кавакуци, особенно предложенную первым концепцию региональной экономики или мировых регионов.
3. John Crawfurd, History of the Indian Archipelago, (Vol.I), Edinburgh, 1820, p. 421.
4. F.J. Ormeling, The Timor Problem, J.B. Wolters - Gronigen, Djakarta, Martinus NLhoffs-Gravenhage, 1956, p.96.
5. Crawfurd, History of the Indian Archipelago, pp. 148- 149.
6. Ormeling, The Timor Problem, p. 96.
7. Yumio Sakurai, "The Structure of Southeast Asian History," статья, представленная International Symposium Southeast Asia, Global Areastudies for the 21st Century, Kyoto, Japan, 18-22 October 1996, p. 11.
8. Roderich Ptak, "The Transportation of Sandalwood From Timor to Macau and China during the Ming Dynasty", Review of Cultujne, 1987, p. 32.
9. Ibid.
10. J.V. Mills, "Chinese Navigators in Insulinde about A.D. 1500", Archipel, No.18, 1979, pp. 69-93.
11. Antonio Pigafetta, Magellan's Voyage: A Narrative Account of the First Circumnavigation, Yale University Press, New Haven and London, 1969, p. 141.
12. Gordon Mclntyre, The Secret Discovery of Australia souvenir Press, Australia, 1977, pp. 42-45. Аргументы и свидетельства Armando Cortesao, The Suma Oriental of Tome Pires, Hakluyt, London, 1944 и Humberto Leitao, Os Portugueses em Solor e Timor, de 1515 a 1702, Lisboa, 1948 беспристрастно рассмотрены Antonio Alberto Banha de Andrade, "Perspective hist6riea de Timor", Estudos de Ciencias Politicas e Sociais, No.80, pp. 45-58.
13. Полезное описание открытия Тимора, составленное в XVIII в. двумя христианизированными малайскими торговцами из Малакки, приведено в "Relacao do estado de Timor e das coizas que nel le passarao desde o anno de 1762 a the o de 1769, mais execiflCada que a do cap 1 d 2 tomo do-Sistema Marcial Aziaticos", in Tassi-Yang Kuo (Series II, Vol.III and IV), 1 899-1900, pp. 7-12. К сожалению, в этом отчете отсутствуют точные даты.
14. Rui de Brito Patalim, цитируется по Francisco Ferllandes, "Das Miss6es de Timor", Revista de Estudos Luso-Asiaticos, No. 1. Septembro, 1992, citing Teixeira, Macau e Sua Diocese, Macau, 1974, Chap.X, Timor, p. 5, pp. 9-18.
15. Tome Pires, The Suma Oriental of Tome Pires, (1515) trans. A. Cortesao, Hakluyt Society, 1944.
16. Augusto Reis Machado, (введения и примечания), Livro em que da relacao do que viu e ouviu no Оriente: Duarte Barbosa, Divisao de Publieac6es e Biblioteca, Agencia Geral da Col6nias, MCMXLVI.
17. Загадка открытия Тимора европейцами давно привлекала внимание исследователей. Опираясь на массив опубликованных и неопубликованных источников, французский исследователь и автор де Фрейсине, писавший в 1818 году, отмечал, что "удивительно, что, хотя португальцы достигли Целебеса в 1512 г., невозможно найти ни одного письменного упоминания о португальском контакте с Тимором до 1525 г.". L.C.D. de Freycinet, Voyage autour du monde, execute sur les corvettes S.M. Turanie et la ., Physicienne pendant les anndes 1817-1820, Paris, 1827, p.528. Де Фрейсине изучил 17 классических текстов о европейских исследованиях в Азии, включая Пигафетту, Де Барруша, де Бри, Кроуфорда, Бёрнея, Валентина и P. SanDomingo, Histoire des conquetes des Portugues dans les Indes orientales.
18. The Suma Oriental of Tome Pires (Vol. D Armando Cortesao (trans), Hakluyt Society, London, 1944, p.204..
19. Выдержка из письма Педро де Фариа королю дону Мануэлу, Малакка 5 января 1517 [или 1518] г. в Ronald Bishop Smith, The First Age of the Portuguese Embassies, Navigations and Peregrinations to the Kingdom and Islands of Southeast Asia(1509-1521), Decatur Press, Bethesda, Maryland, 1968, p. 56.
20. Pigafetta, Magellan's Voyage, p. 141.
21. Mclntyre, The Secret Discovery. Согласно некоторым источникам, часть моряков из экспедиции Магеллана была оставлена на Тиморе и позднее привезена в Малакку на португальской джонке, которая вела торговлю сандалом, обменивая его на железные товары. Смотри Luis Filipe F.R.Thomaz, De Ceuta a Timor (Diffusao Fjditorial, Lisboa, 1994, p. 593) цитирующий документ, обнаруженный в Arquivo Nacional da Torre do Tombo, cII-IOl -87, о расследовании, проведенном в Малакке 1 июня 1522.
22. John Villiers, East of Malacca, Calouste Gulbenkian Foundation, Bangkok, 1985, цитируется в Sanjay Subrahmanyam, The Portuguese Empire in Asia, 1500-1700: A Political and Economic History, Longman, Lоndon, 1993, p. 209.
23. В отчете иезуитов, написанном на Малуку (Молуккские острова) приводятся такие основные сведения о Солоре, как продовольствие, язык и культура его жителей, а также присутствие христианства и ислама. Солор, по этому описанию, посещали и китайцы, и португальцы. Смотри Fr. Baltasar Dias SJ to Fr Provincial Antonio de Quadras SJ , Goa, 3 December 1559, Malacca, in flubert Jacobs SJ (ed.), Documenta Malucensia (1542-1577), Rome, 1980
24. Villiers, East of Malacca.
25. Leitao, Os Portugueses, p. 91.
26. Charles R. Boxer, Fidalgos in the far East, 1550-1770, Fact and Fancy in the tlistory of Macfromartinu; NLhoff, The Hague, 1948, p. 175.
27. Anthony Reid, Southeast Asia in the Age of Commerce 1450-1680 Volume livo: Expansion and Crisis, Yale University Press, New Haven and London, 1993, pp. 64J55; Thomas, "The Image of the Arehipelago ".
28. Francisco Paulo Mendes da Luz, (compiler) Limo das Cidades, e Fortalezas que a Coroa de Portugal Tern Nas Paries da India, e das Capitanias, e mais cargos que nelas ha, e da Importancia delles, (Circa 1582), Centre de Estudos IJistoricos Ultramarines, LJisboa, 1 960.
29. Смотри Schotte, "Relation du Voyage" in Recueil des Voyages qui ont semi Ij 'Etablissement et atLX Progris de la Compagnie de Indes Orientales Formie dans leg Provinces Unies des Pays-Bas, Tome IV, Etienne Roger, jhsterdam, 1705, pp. 207-214. Схотте также цитируют Donald F. Laeh and Edwin J. Van Kley, Asia in the Making of Europe, (Vol.Ill, Book 1), University of Chicago Press, Chicago, 1993, pp.1459-1460.
30. Manuel Teixeira, Macau e asua Diocese: Missoes de Timor, Tipografla da Missao do Padroado, Macau 1974, p. 16.
3 1. Subrahmanyam, The Portuguese Empire, p. 210.
32. Teixeira, Macau e asua Diocese, p. 23.
33. AL[U Timor cx.l doc. No.2: IO7-1642 Dezembro 220-4 Goa: Carta do [vedor da Fazenda do Estado do India] Andr6 Salema, ao rei [D. JoaoIV].
34. Subrahmanyam, The Portuguese Empire.
35. C.R. Boxer, "Portuguese Timor: A Rough Island Story: 1515-1960", History Today, May 1960, p. 352.
36. J.J. Fox, Harvest of the Palm: Ecological Change in Eastern Indonesia, Harvard University Press, Cambridge, 1977, p. 67.
37. Lach & Van Kley, Asia in the Making of Europe, pp. 1456-1459.
38. Leitao, Os Portugueses, p. 72.
39. Robert H. Bames, "Concordance, Structure, and variation: Considerations of Alliance in Kedang", in J.J. Fox, The Flow of Life: Essays on Eastern Timor, Harvard University Press, Cambridge, 1980, pp. 68-97.
40. Vmiers, East of Malacca.
41. Leitao, Os Portuiueses. 42.1bid.
43. William Dampier, A Continuation of a Voyage to New Holland, etc. in the Year 1699, James and John Khapton, at the Crown in St.Paul's Churchyard, London, 1699, p. 184.
44. Villiers, East of Malacca.
45. Boxer, Fidalgos in the Far East, p. 181.
46. Jean Hugues Ljinschoten, Historic de la Navigation, 2eme edition, Amsterdam, 1619, pp. 124-125 cited in de Mates, Timor Portuguese: 1515-1769, Institute Historico Infante Don Henrique, Faeuldade de Letras da Universidade de Lisboa, Lisboa, 1974, p. 169. 48. Orlneling, The Timor Problem.
49. John Saris, The First Voyage of the English to Japan (translated and Collated by Takanobu Otsuka), Toyo Bunka, Tokyo, 1941.
50. Ormeling, The Timor Problem, p. 1 01 .
51. Rangel cited in Lach and Van Kley, Asia in the Making of Europe.
52. Antonio Bocarro, "Descrigao da Cidade do Nome de Deus na China", 1635 in C.R. Boxer, Macau -naopoca da Restauraca?o (Macau Three Hundred Years Ago), Imprensa Nacional, Macau, 1942, pp. 45- . 46.
53. Смотри Roderich Ptak, "The Transportation of Sandalwood from Timor to China and Macau c. 1350-1600" pp. 105.
54. Reid, SoutheastAsia, pp. 22-23.
55. Ptak, The Transportation of Sandalwood.
56. Artur Teodoro de Matos, Timor Portuguese: 1515-1769, pp. 78-79