Аспар. Лодовико ди Вартема. Путешествия. Книга 6

ТРЕТЬЯ КНИГА ОБ ИНДИИ.

Мой попутчик, носивший имя Кожиазенор (1), увидел, что он не может продать свой товар, поскольку Каликут был разрушен королем Португалии, и из торговцев, которые обычно туда приезжали, в городе никого не было и не предвиделось их появления в ближайшем будущем. - Причина, по которой они опасались прийти в город, заключалась в том, что [король Каликута] дал согласие маврам на убийство 48 португальцев, которых я видел преданными смерти. И ввиду этого король Португалии всегда воюет [с ним], и убил, и каждый день убивает, множество [каликутцев]. Поэтому и вышеупомянутый город лежит теперь в руинах, как то всегда бывает на войне (2). - Итак, мы уехали, и после плавания по самой красивой реке, какую я когда-либо видел (3), прибыли в город под названием Каколон, отстоящий от Каликута на 50 лиг (4). Король этого города - язычник и не особенно богат. Образ жизни, одежда и обычаи [жителей города] - такие же, как в Каликуте. Сюда приезжает много торговцев, поскольку в этой стране произрастает много перца высокого качества. В этом городе мы повстречали несколько христиан святого Фомы, некоторые из них - купцы и веруют во Христа так же, как и мы. Они говорят, что каждые три года сюда приезжает священник из Вавилона, чтобы крестить их. Эти христиане соблюдают пост дольше, чем он длится у нас; но они справляют Пасху так же, как мы, и отмечают те же [церковные] праздники, которые празднуем мы. Но мессу они служат подобно грекам. Они носят четыре имени, т.е. Иоанн, Иаков, Матфей и Фома (5). Страна, климат и все прочее похоже на те, что в Каликуте. По истечении трех дней мы уехали отсюда и направились в другой город, называемый Колон (6), отстоящий от вышеупомянутого на 20 миль. Король этого города - язычник, он очень могуществен, и содержит 20000 всадников и много стрелков из лука, и постоянно воюет с другими королями. В этой стране есть хороший порт рядом с морским побережьем. Здесь не выращивают никакого зерна, но [только] фрукты, как в Каликуте, и большое количество перца. Цвет [кожи] этих людей, их одежда, образ жизни и обычаи - такие же, как в Каликуте. В то время король этого города был другом короля Португалии, но поскольку он вел войну с другими [монархами], мы не сочли удобным задерживаться здесь. Поэтому мы отплыли морем, как сказано выше, и направились в город, который называется Чаил (7), и принадлежит тому же королю, будучи расположен напротив Колона, в 50 милях от него. Мы видели [здесь] ловлю жемчуга в море, которую я уже описывал вам в Ормусе.

(1) Это, по-видимому, был тот же самый человек, спутником которого Вартема стал в Ширазе. См.стр.103 выше.

(2) Хотя первый прием Васко да Гамы носил дружественный характер, местные мусульмане в целом, и особенно арабы-иностранцы, которые обладали большим влиянием при дворе, и которые, по-видимому, опасались возникновения конкуренции их торговле, сделали все возможное, чтобы расстроить планы европейских пришельцев. Вследствие этого противодействия Васко да Гама покинул Индию, не установив коммерческих отношений с Каликутом. Два года спустя Педру Алвариш Кабрал сумел добиться учреждения в этом городе торговой фактории, но мекканские торговцы препятствовали португальцам в закупке любых товаров, и спровоцировали нападение на факторию, которая была уничтожена, а многие португальцы убиты. В виде мести за этот акт насилия Кабрал подверг город бомбардировке, и в следующем году еще один португальский командующий, Жуан да Нова, разгромил флот саморина. Между 1502-03 гг. Васко да Гама снова появился перед Каликутом и, захватив в море 50 малабарцев, повесил их на борту своего судна, после его приказал доставить на берег в "прау" их отрубленные руки и ноги. После этого он в течение нескольких часов обстреливал город из пушек, разрушив много домов, и среди них - дворец саморина. Затем, в 1505 г., к Каликуту подошел очередной португальский флот в составе 30 кораблей под командованием Лопо Суариша, в связи с чем саморин отпустил на свободу и передал ему несколько пленников, захваченных в прежних войнах; но поскольку некоторые находившиеся в плену португальцы так и не были выданы, Суариш в течение двух дней вел огонь по городу, разрушив бСльшую его часть и убив 300 жителей. Учитывая, что Вартема, по-видимому, находился в Каликуте как раз в это время, я полагаю очень вероятным, что те 48 португальцев, которых он видел мертвыми, были теми самыми пленниками, которых не отдали Суаришу (см. Greene's Collection of Voyages, vol. i. pp. 29-57, чье описание ранних путешествий португальцев в Индию извлечено из работ Каштаньеды, де Барруша и де Фариа-и-Соузы).

(3) Карты, к сожалению, не позволяют мне решить, была ли в реальности доступна для судоходства эта внутренняя протока в южном направлении от Каликута, и Хорнсбург хранит молчание в отношении этого конкретного пункта; но если гидрография атласа Кейта Джонстона правильна, то существовал непрерывный внутренний путь сообщения, образованный различными реками и лиманами и тянувшийся параллельно берегу, начиная от Панане ("Понани" Торнтона и "Понани" Кейта), на расстоянии 28 миль к югу от Каликута вплоть до Куилона, который находится в 2Њ южнее Понани. Этот вывод частично оправдывает слова Вартемы о том, что его путь после выезда из Каликута проходил "по реке"; но я склоняюсь к убеждению, что более тщательные исследования, чем то, которое смог провести я, в будущем подтвердят достоверность утверждений Вартемы о существовании сплошного водного пути внутри материка, за исключением, возможно, кратковременных разрывов в тех местах, где речные эстуарии напрямую сливаются с морем. Так, я обнаружил утверждение Ибн Баттуты, что он странствовал тем же самым путем, поскольку он пишет: "я направился затем [из Каликута] в это место [Кавлани=Куилон] по реке. Он расположен на расстоянии 10 дней от Каликута", подразумевая, конечно, что столько времени занимает поездка по реке. См. Lee's Translation, p. 174.

Следующие цитаты позволяют в целом представить суть предмета: "Многие эти реки [Малабара] в сезон муссонов связаны между собой системой внутренних проток, по которым можно осуществлять судоходство, от реки к реке и от эстуария к эстуарию, в направлении, параллельном берегу. Из этих заводей наиболее примечательным является Чоугаут, прекрасное водное зеркало на юго-восточной границе, доходящее до самого Кочина, усеянное многочисленными островами, бухточками и бухтами, и охарактеризованное Бьюкэненом как "один из самых прекрасных внутренних навигационных путей"" (Географический справочник Торнтона, под статьей "Малабар"). О реке Кочин, которая находится в 49 милях к югу от Панане, или Понани, Хорнсбург сообщает: "Ее можно считать рукавом моря, поскольку она тянется на юг параллельно линии берега, и на небольшом расстоянии от него, соединяясь с бухтой Ивикер или рекой, которая впадает в море к северу от Куилона, образуя острова посредством различных проток" (Directory, vol. i p. 506). Эта система соединенных между собой лагун с соленой водой и обманов упрощенно называется моряками "Кочинская заводь".

Предыдущая выдержка из Хорнсбурга убеждает меня, что Порка, или Параккад, который лежит между Кочином и Куилоном, - иногда, если не всегда, бывал отделен реками и лиманами от прилегающей части материка. Следовательно, Вартема оправданно называет это место островом. См примеч.2 на стр.154.

(4) Я напрасно искал это место в географическом справочнике Торнтона. В атласе Кейта Джонстона есть название "Кайан Кулам", но то же самое обозначение некорректно присвоено Куилону. Это два совершено разных места, и они, по-видимому, всегда носили разные названия. Барбоза, через несколько лет после Вартемы, сообщает: "Миновав вышеназванное место [Порка], мы вступили в пределы королевства Куилон, и первое место называется Каинколулан; здесь проживает много язычников, мавров и христиан-фомистов, многие из которых, в глубине страны, живут среди язычников. Здесь произрастает много перца, которым нагружают большое число судов" (Ramusio, vol. i. p. 312). Балдеус, почти через полтора века, описывает Кайян Кулам следующим образом: "Следующее смежное [с Поркатти или Порка], королевство, - Калекоидани, имеющее небольшую протяженность. Здесь голландцы держат факторию" (Churchill's Collection of Voyages, vol. iii. p. 643). Гамильтон, который называет это место "Коилколоан", сообщает, что это - "небольшое княжество, продолжение Порках" (Pinkerton's Voyages, vol. viii. p. 383). Два названных последними автора упоминают также и Куилон; первый называет его "Коуланг", а второй - "Коилоан".

(5) Вартема был бы ближе к истине, если бы он просто привел вышеуказанные имена в качестве примеров тех, которые носят христиане; но, возможно, он подразумевал это. Трудно с уверенностью определить, опираясь на неполные и предубежденные описания ранних португальцев, к какой конфессии относились в рассматриваемый период эти христиане, или принадлежали ли они к разным конфессиям. Замечание Вартемы о них - очень краткое, и то, что он пишет, может одинаково относиться как к сирийским яковитам, так и к несторианской общине, за исключением только его упоминания о Вавилоне, которое, если оно надежно (а менее вероятно, что он допустил ошибку в названии места, чем в определении доктрины), несомненно, объединяет христиан, которых он встретил в Каколоне, с последними (т.е. несторианами). Католикос, или патриарха Вавилона, - неопределенный титул, который носил глава несторианской церкви, когда его резиденциями последовательно были царские столицы Селевкия, Ктесифон и Багдад, и в упомянутое время несторианская патриархия находилась в Багдаде, тогда как патриарх якобитов проживал тогда, как и сейчас, в Мардине в Месопотамии. Как бы то ни было, в настоящее время христиане Малабара, как их обычно называют, разделены на две отдельных общины, одна из которых номинально подчиняется духовному главенству Халдейского патриарха в Мосуле (халдеи - общепринятое название несториан, которые признают верховную власть католической церкви, в Турции и Персии), а другая признает своим главой патриарха якобитов в Мардине. После кончины епископа Малабара, возглавлявшего вторую из этих конфессий, его преемник, священник туземного происхождения, отправился в Мардин, где его рукоположили в сан епископа под именем Мар Афанасия; но по возвращении в Индию достоверность его священства была поставлена под сомнение одним из членов общины, который утверждал, что был рукоположен в сан епископа после смерти последнего. Эти и некоторые другие возражения побудили якобитского патриарха послать в Малабар некоего епископа Кирилоса (Сирила), уроженца Месопотамии, что вызвало новый всплеск соперничества среди местных якобитов, которые, судя по всем доступным мне источникам, вовлечены в непрерывную череду церковных ссор.

Малабарские христиане, которые относятся к несторианскому толку, в массе своей признают верховенство римско-католической церкви, сохраняя, однако, свои собственные сирийские обряды и другие церковные обычаи и установления восточного происхождения, которые католическая церковь не считает противоречащими канону. В какой именно период они прекратили поддерживать связь с несторианским патриархатом в Багдаде, в точности неизвестно. Римские миссионеры, несомненно, еще в XIV в. прилагали усилия, чтобы побудить христиан Малабара в целом покончить с предполагаемым расколом, и некоторые ценные замечания об их деятельности в указанную эпоху можно найти в предисловии полковника Юля к его переводу "Mirabilia Descripta", принадлежащего перу брата Иордана (Журдена де Северака), который был епископом Колумбума (Куилона) около 1330 г.; но представляется наиболее вероятным, что окончательный разрыв с католикосом стал свершившимся фактом только после того, как в Индии обосновались португальцы, при чьем посредстве несториане вступили в унию с папским престолом, когда их отношения с патриархом в Багдаде прекратились, а священники стали получать посвящение от католических епископов, постоянно находившихся в Индии. Недавно, впрочем, они стали проявлять недовольство таким положением дел, и решили, что должны иметь собственных епископов. Соответственно, около четырех лет тому назад они отправили 12 делегатов из своей среды (некоторые из них были посвящены в низшие духовные степени) к Мар Юсуфу, халдейскому патриарху Мосула, чтобы один из них был рукоположен в епископы. Мар Юсуф, действуя согласно полученным из Рима указаниям, отказался выполнить эту вполне естественную просьбу, и остался непоколебим вопреки неоднократным ходатайствам халдеев в пользу малабарцев. Решив во чтобы то ни стало все же добиться своего, последние направились из Мосула к Мар Шимону, несторианскому патриарху, проживавшему в Джуламерке в Курдистане, который без всяких затруднений совершил обряд посвящения в сан над кандидатом в епископы, после чего депутация вернулась в Индию. Остается увидеть, какие результаты воспоследуют из этого шага для туземной общины христиан Малабпара.

(6) Современный город Куилон, "расположенный в туземном государстве Траванкор, на побережье, в глубине залива, где у кораблей имеется защищенная якорная стоянка на расстоянии примерно двух с половиной или трех миль от форта... Растительные продукты округа - строевой лес, кокосовые орехи, перец, кардамон, имбирь, орехи бетеля и кофе. Население насчитывает около 20000 человек" (См. географический справочник Торнтона, где приводится очень краткое описание этого места). Куилон, под разными формами своего названия, упоминался самыми ранними арабскими и европейскими путешественниками в Индию, и, по-видимому, был в те времена крупным рынком. Он, несомненно, представляет одно и то же с "Каукаммали" двух мусульманских путешественников IX в., которые описывали его как первое место захода судов, направляющихся в Индию из Маската, в месяце плавания от этого порта при попутном ветре (Pinkerton, vol. vii. p. 185). Любое сомнение, которое может возникнуть по этом пункту из-за различия в написании, устраняет примечание Ли к "Кавламу" Ибн Баттуты, в котором он сообщает: "В нашем манускрипте, а также в рукописи м-ра Апеца, его название часто записано в форме "Кавлам" (стр.169). Эль-Идриси также упоминает Кавлам Мели в VII главе 2-го климата, но по ошибке помещает его, я думаю, слишком далеко на север. Винцент попытался устранить различие между Кавкамом и Кавламом, предположив, что переводчик был введен в заблуждение из-за отсутствия диакритических точек в оригинале; но его гипотеза кажется мне в данном случае совершенно беспочвенной, поскольку ни в одном слове в арабском языке нет таких точек; но он весьма благоразумно признаёт в суффиксе "Мали" ссылку на "Мале", или Малабар (Com. and Nav. of the Ancients, vol. ii. p. 477). Я склоняюсь, однако, после тщательного изучения оригинала, к тому, чтобы считать главу VIII у Эль-Идриси частичным кратким повтором VII-й, и отождествляю другое место, упомянутое в последней, или скорее то же самое место под названием "Калкиан", которое он помещает на расстоянии 6 дней пути от Фандарани (см.примеч.на стр.113 выше) и 6 или 7 дней от Серендиба (Цейлона), и описываемое как район, богатый бразильским деревом, с городом Куилон.

Что Куилон идентичен с "Коуламом" Марко Поло, очевидно из его описания людей и продукции последнего города. Он сообщает: "Здесь, среди идолопоклонников, живут также мусульмане и иудеи, говорящие на собственном языке. Здесь есть перец, бразильское дерево, индиго, водятся черные львы и белые попугаи разных видов. Люди очень сластолюбивые и берут в жены собственных сестер" (Greene's Collection, vol. iv. p. 616). Его утверждение, что Коулам расположен в 500 милях на северо-запад от Малабара (у Пинкертона это юго-запад!) может быть ошибкой, но возможно, и нет, поскольку всё зависит от того, какими пределами он ограничивал эту страну. Очевидно, что в понимании Марко Поло она простиралась вплоть до самого мыса Коморин на юге, и далее тянулась на значительное расстояние вверх по побережью в северо-восточном направлении, поскольку он пишет: -- "На западе от Цейлона в шестидесяти милях -- большая область Маабар... В царстве этом между побережьем Цейлона есть жемчужные ловли, которые находятся в заливе, имеющем не больше двенадцати фатомов в глубину" (Id. p. 614), - под этим заливом, вероятно, подразумевался Тутикорин. Что же касается территории, которую Марко Поло таким образом включает в пределы "великой провинции Малабар", то Барбоза в XVI в. отождествляет ее с королевством Коулам, границы которого он продлевает еще дальше в том же направлении: -- "Покинув остров Зейлан и вернувшись на континент в том месте, где от него выступает в море мыс Кумери, мы приходим в страну короля Коулама и других королей, которые подчиняются ему и живут в ее пределах, каковая (страна) называется Куиликаре [Киллакараи]". И, снова: -- "Миновав провинцию Куилакари и двигаясь далее вдоль побережья, по направлению северо-восточного ветра, мы приходим в другой город, называемый Чаэль, также принадлежащий королю Коулама" (Ramusio, vol. i. p. 313.). Из этого очевидно, что под "Малабаром" эти авторы понимали, по крайней мере, всю линию побережья между мысом Коморин и Полкским проливом, и хотя это расстояние едва превышало половину тех 500 миль, которые насчитал между Куилоном и Малабаром Марко Поло, это предположение, тем не менее, весьма близко к истине, т.к. он пишет, что Малабар - только в "60 милях к западу от Цейлона". Винцент пришел к аналогичному выводу, хотя я не понял, на каком основании он проводит различие между Малабаром и Маабаром. Он сообщает: "Маабар" Марко Поло некоторые переводчики его книги передают как "Малабар"; но его "Маабар" - это Коромандельское побережье" (Periplus, vol. ii. p. 520 n). И та же самая терминология, по-видимому, использовалась и в позднейшее время, поскольку Гамильтон пишет: "пройдя таким образом вдоль побережья Малабара из Декулли в Негапатам" и т.д., тем самым отводя Малабару протяженность в 600 миль (Pinkerton, vol. viii. p. 389).

Далее приведено описание Куилона у Барбозы. "Двигаясь дальше [от Каинкулана] вдоль того же берега на юг, приходим в другой главный порт и город, под названием Коулам, где живет много мавров, язычников и христиан, которые являются крупными торговцами и владеют большим количеством судов, на которых они ведут торговлю со страной Коромандель, островом Зейлан, Бенгалом, Малачей, Суматрой и Пегу; но они не торгуют с Камбайей. Здесь произрастает много перца. Король [Куилона] - язычник, он владеет обширной территорией, очень богат и имеет много воинов, которые по большей части - умелые лучники" (Ramusio, vol. i, p. 312).

Португальцы встретили в Куилоне доброжелательный прием во время своего первого прибытия в Индию, и Албукерки основал там в 1503 г. факторию. Политическое и коммерческое значение города, кажется, испытало существенный спад в течение следующих полутора столетий, поскольку Балдеус, который именует его "Колуанг", описывает его как самое малое среди королевств Малабара (см. Churchill's Collection of Voyages, vol. iii. p. 643), а Гамильтон, во время которого город еще находился в руках голландцев, и который передает его название в форме "Коилоан", называет его маленьким княжеством и сообщает, что торговля была незначительной (см. Pinkerton, vol. viii. p. 383).

(7) Это название также исчезло с современных карт, но, сопоставляя сведения Барбозы и Вартемы, я полагаю, что "Чаил" идентичен с "Каилом" Гамильтона, который он локализует к северо-востоку от Тутикорина на "мысе, от оконечности которого в море по направлению к Цейлону протянулась цепь рифовых скал, обычно известная под названием Адамов Мост" (Pinkerton, vol. viii. p. 384). Тутикорин, прежде известный благодаря своим жемчужным ловлям, находится в 90 милях почти прямо к востоку от Куилона, и был, вероятно, тем самым местом, где наш путешественник наблюдал ловлю жемчуга во время плавания к Чаилу, и который он произвольно расположил на расстоянии 50 миль напротив Колона. Чаил, кроме того, по-видимому, идентичен с "Каэлем" или "Коилом" Марко Поло, который он упоминает перед тем, как перейти к Куилону и областям на западе, и описывает как "большой город, управляемый Астиаром... который очень богат и с торговцами обходится по справедливости" (Greene, vol. iv. p. 616.). Описание этого города у Барбозы звучит следующим образом: "Миновав провинцию Куилакаре ["Киллакарам" в атласе Кейта Джонстона], и двигаясь дальше вдоль побережья в направлении северо-восточного ветра, мы приходим в другой город, называемый Чаэль, принадлежащий королю Коулама и населенный язычниками и маврами, которые являются крупными торговцами; здесь есть морской порт, куда каждый год приходит много судов из Малабара, Короманделя и Бенгалы. Здесь ведется крупная торговля товарами со всех частей света. Люди этого города - умелые ювелиры, которые торгуют небольшим жемчугом, поскольку здесь он добывается в большом количестве; и этот жемчужный промысел принадлежит королю Коулама, и в течение многих прошлых лет он был сдан на откуп одному очень богатому купцу-мавру" (Ramusio, vol. i. p. 313).

Я удивлен, что д-р Винсент, который был хорошо знаком с "Собранием" Рамузио, ни разу не упомянул этот "Каэль" или "Коил" при своем отождествлении "Колкхи" автора Перипла с Ромом, и "Каллигикумом" Птолемея и "Калисом" Дионисия, поскольку существование города с таким названием, и в местности, где находится Каэль, кажется, является единственным отсутствующим элементом, способным устранить все сомнения, связанные с его выводами. Я процитирую его аргументацию полностью, предоставив читателю право вынести собственное суждение о моем предположении: "У Птолемея есть еще одна особенность, которая весьма примечательна, т.к. он помещает крайнюю северную оконечность своей Тапробаны напротив мыса, называемого "Кору", так что у него между обоими пунктами лежит остров Кори, а на Цейлоне - место под названием Тале-Кори; и Кори, сообщает он, то же самое, что и Каллигикум... Поход Рамы на Цейлон и его победа над Раваной, царем этого острова, - одна из самых диких небылиц индусской мифологии, но он прошел через острова в проливе, которые мусульмане называют Адамовым мостом. Память о его вторжении, вследствие этого, осталась в окрестной топонимике. Есть Раманад-бурам на континенте вблизи "Моста", Рами-Нерам, или "Страна Рамы", - остров рядом с континентом [Рамешварам, который у Балдеуса назван "Рамманана Койель", а у д`Анвилля - "Рамонан Коил"], и мыс Рама на континенте. Сам Мост, образованный отмелями между Рами-керамом и Манааром, называется "Мостом Рамы", а в Рами-кераме находится Раман-Коил, "храм Рамы". От этого "коила", или "храма" ["коил" обозначает "храм" на языке малаяли], - несомненно, и произошел топоним "Куру"; и то, что Птолемей трижды повторяет его, - отлично согласуется с различными намеками на Раму в современности. Подобно этому, у Дионисия "Кору" звучит как "Колис", и туземцы у различных писателей называются "кониаки", "колики" и "колиаки". Эти разногласия, естественно, предполагают связь с "Колкхи" у Птолемея и в Перипле, которые оба представляют его местом ловли жемчуга; и если Сосикуре - это Тута-корин, как предполагает д`Анвилль, положение Колкхи относительно этого места естественным образом приводит нас в окрестности Рамана-коила; поскольку Тута-корин был тем пунктом, где голландцы обладали исключительным правом на ловлю жемчуга, когда он находился в их руках, и сохранили ту же привилегию в наши дни под властью англичан. Но Коил, считать ли вслед за Птолемеем, что он находился на континенте, или искать его на острове Рамешварам, расположен так близко от Манаара, главного места добычи жемчуга, и так тесно связан с ним, что практически не возникает сомнений в его отождествлении с "Колкхи" древности. Есть ли там в наше время обладающий каким-либо значением город на континенте или на острове, мне не известно; но что Коил, и Колис, и Колкхи, и Каллигикум (вместо "Каллигикум" Салмасий читает ????????) тесно связаны между собой, я не сомневаюсь" (Commerce and Navigation of the Ancients, vol. ii. pp. 501-503).

Глава о Киороманделе, городе в Индии.

Следуя далее, мы прибыли в город, называемый Киоромандель (1), который является морским округом и отстоит от Колона на семь дней пути по морю, более или менее, в зависимости от силы ветра. Этот город очень большой, не окружен стенами, и подчиняется королю Нарсинги. Вышеупомянутый город расположен напротив острова Заилан, после того, как минуешь мыс Коморин. В этом округе собирают большой урожай риса, и отсюда открывается путь во множество стран. Здесь есть много мавританских торговцев, которые приезжают продавать свои товары. Никакие пряности, заслуживающие описания, здесь не растут, зато есть много фруктов, как в Каликуте я встретил в этом округе некоторых христиан, которые рассказали мне, что на расстоянии 12 миль от этого места покоится тело Св.Фомы и что оно находится под охраной некоторых христиан. Они также поведали мне, что христиане не могут жить в этой стране после того, как туда пришли [подданные] короля Португалии, поскольку вышеупомянутый король предал смерти много мавров из этой страны, которые [теперь] дрожат от страха перед португальцами. И, следовательно, вышеупомянутые бедные христиане не могут больше жить здесь, но их изгоняют прочь и втайне убивают, чтобы это [сведения о дурном обращении с христианами] не достигло ушей короля Нарсинги, который является очень большим другом христиан, и особенно португальцев. Один из этих христиан также рассказал мне, со слов своего священника, об одном великом чуде, случившемся 45 лет тому назад, когда у мавров вспыхнула распря с христианами, и с обеих сторон были раненые; но один христианин среди прочих был тяжело ранен в руку, и пошел на могилу Св.Фомы и коснулся той могилы своей раненой рукой, и в тот же миг исцелился (2). И что, с этого времени впредь король Нарсинги всегда благоволит христианам. Мой компаньон сумел сбыть здесь некоторые свои товары, и т.к. они [жители Короманделя] в то время воевали с королем Тармассари, мы оставались здесь только несколько дней, а затем вместе с несколькими другими торговцами наняли судно, каковые суда называется "киампане" (3) - поскольку они плоскодонные, могут пройти по мелководью и взять на борт много товаров. Мы пересекли залив, имевший 12 или 15 лиг в длину, где подверглись немалому риску, поскольку там есть много отмелей и скал; тем не менее, мы благополучно прибыли на остров, называемый Заилан (4), который имеет почти 1000 миль в окружности, по словам его жителей.

(1) Я не уверен, что город, названный так Вартемой, когда-либо существовал на упомянутом побережье, и поэтому пришел к выводу, что в данном случае, как это имело место с Биджапуром, который Вартема именует "Декан", он присвоил одному из главных городов название страны, в которой он был расположен. Предполагаемое соседство могилы Св.Фомы указывает на окрестности Майлапура; но поскольку эта локализация противоречит другим указаниям в тексте, я склоняюсь к предположению, что наш автор в этом пункте был введен в заблуждение, или же в существующие версии описания его путешествия вкралась ошибка в отношении расстояния. Его "Киоромандель" я считаю Нагапатамом, "городом на западном побережье Бенгальского залива. Здесь есть незначительный эстуарий реки Кавери, куда могут входить каботажные суда с мелкой осадкой, которые ведут значительную торговлю... Жители также поддерживают значительный товарообмен с Цейлоном, и землями и островами, лежащими к востоку" (Географический справочник Торнтона). Это, по-видимому, был главный город в этой части побережья, поскольку Ральф Фитч почти через столетие после Вартемы не упоминает названия Коромандель, но описывает его как "материк Нагапатан" (Pinkerton, vol. ix. p. 424). Он расположен на расстоянии около 300 миль от Куилона, если следовать вдоль побережья, так что указание Вартемы на то, что оба города разделяют 7 дней пути, "более или менее, в зависимости от силы ветра", вполне соответствует истине; и фактическое расстояние, которое отделяет его от ближайшей точки Цейлона, составляет один градус широты, что примерно соответствует 12 или 15 лигам, которые Вартема помещает ниже между его "Киороманделем" и этим островом. Отмели и скалы в Полкском проливе делают мореплавание в любое время весьма сложным, и его замечание о том, что они подвергались опасности во время переправы с материка, - дополнительный аргумент в пользу сделанного ранее отождествления, доказывающий, по крайней мере, что его "Киоромандель" находился к северу от мыса Калимере.

(2) Довольно незначительное чудо по сравнению с многими другими, которые приписываются гробнице Св.Фомы. Барбоза благочестиво записал традицию, что правая рука апостола высовывается наружу из его гробницы в Майлапуре, и долгое время не поддавалась всякой попытке скрыть ее под надгробием.

(3) Сампан - общеупотребительное название каноэ или легкой гребной лодки в малайском и яванском языках.

(4) Цейлон. Осведомители нашего путешественника были лучше знакомы с действительной протяженностью острова, чем Марко Поло, который утверждал, что он имеет 2400 миль в окружности, и что "в старину он был еще больше, три тысячи шестьсот миль; так это значится на карте здешних мореходов. Дует здесь сильный северный ветер, и большая часть острова от того потоплена" (Pinkerton, vii. p. 161.). Николо де Конти оценивал длину его окружности в 3000 миль. "Наибольшая длина острова - почти 270 миль; ширина существенно меняется, но в среднем составляет около 100 миль" (Географический справочник Торнтона).

Из сделанного Вартемой описания местности в районе его высадки на Цейлоне, - большая река, горы по соседству, и посадки корицы, - я прихожу к выводу, что он высадился в Коломбо на западном берегу; ведь из того, что он упоминает ширину пролива между островом и материком, вовсе не следует, что его путешествие ограничилось только этой протяженностью.

Глава о Заилане, откуда поступают драгоценности.

На острове Заилан есть четыре короля (1), все язычники. Я не стану описывать вам всё, что есть на этом острове, поскольку из-за того, что эти короли вели жестокую войну друг с другом, мы не смогли надолго там остаться или же услышать или увидеть какие-либо достопримечательности на этом острове; тем не менее, задержавшись там на несколько дней, мы видели то, о чем вам предстоит услышать. Прежде всего, там водится огромное количество слонов (2). Мы также видели рубины, найденные там на расстоянии двух миль от морского берега, где есть очень большая и очень длинная гора, у подножия которой и находят вышеупомянутые рубины (3). И когда торговец хочет отправиться на поиски этих драгоценных камней, он обязан вначале переговорить с королем и приобрести [участок] вышеуказанной земли размером в бразу со всех сторон (каковая браза называется "молан" (4)), заплатив за него 5 дукатов. И когда он ведет раскопки на вышеуказанном [участке] земли, там всегда присутствует представитель короля, [наблюдающий за ним]. И если будет найден любой драгоценный камень весом больше 10 каратов, король забирает его себе, а все прочие оставляет [арендатору участка]. Около вышеупомянутой горы, где протекает большая река (5), также добывается большое количество гранатов, сапфиров, яхонтов и топазов (6). На этом острове растут самые лучшие фрукты, которые я когда-либо видел, и особенно некие артишоки (carzofoli), лучшие, чем наши (7). Сладкие апельсины (melandoli) [здесь], как я верю, самые лучшие в мире, и есть много других фруктов, похожих на каликутские, но значительно превосходящие их по вкусу.

(1) Марко Поло упоминает то же количество королей в его время. Сделанное Вартемой краткое описание политического состояния острова в период его визита полностью подтверждает сэр Дж. Э. Теннент. Под 1505 г. он сообщает: "Морские порты во всех частях берега фактически были в руках мавров; север принадлежал малабарцам, столица которых находилась в Джафнапатнаме; большой центральный регион (известный как "Ванни") и Нуэра-калава подразделялись на мелкие вождества, во главе каждого из которых стоял ваннияр, называвший себя вассалом, но фактически не подчинявшийся никакой верховной власти. На юге номинальный монарх Дхарма Паракрама Баху IX сделал своей столицей Котте, около Коломбо, тогда как младшие короли, подражая ему, держали свои дворы в Баддуле, Гамполе, Перадении, Канди и Махагарне, и вызывали постоянные волнения свои интригами и мятежами. Правители давно уже перестали делать пожертвования храмам и заниматься оросительными работами, так что уже в XIV в. Цейлон стал зависеть от Индии в отношении поставок продовольствия, и ежегодно завозил рис из Декана" (Ceylon, vol. ii. p. 7). Тот же автор, в примечании к вышеупомянутому пассажу из книги Вартемы, замечает: "Эти конфликты и их действующие лица описаны в сингальской хронике, называемой "Раджавалия"". Я не смог разыскать этот труд в переводе Уихэма в Британском музее; но следующая выдержка из Найтона, я думаю, частично основана на этом источнике: "Мы уже объясняли, что ко времени прибытия Алмейды Цейлон был разделен на три отдельных княжества, королем самого большого и важнейшего из которых был Дхарма Паракрамабаху IX, который тогда проживал в Котте; другие же территории принадлежали малабарцам на севере и диким веддам на северо-востоке. Европейцы нередко впадали в заблуждение, что остров подразделялся на обширное количество мелких королевств, каждое из которых были независимо от других. Но это неверно. Суб-короли, или, как мы должны их называть, наместники, подчинявшиеся императору Котте и назначавшиеся им на свои места, часто пытались обмануть западных посетителей, выдавая себя за независимых князей" (History of Ceylon, pp. 222-3).

(2) "Слона, владыку лесов Цейлона, можно встретить в каждом округе, на окраинах лесов... Есть основания полагать, что их количество за последние годы заметно сократилось" (Tennent's Ceylon, vol. i. p. 158).

(3) "Тот размах, с каким до сих пор ведется добыча драгоценных камней, служит достаточным подтверждением древних традиций об их великолепии и изобилии, и хотя среди этих преданий встречаются и легендарные, например, о рубине короля Канди [который, согласно Марко Поло, были длиной в пядь и не имел ни единого изъяна], от изобилия драгоценных камней в Сафирагаме столица округа получила название Итатнапура, то в буквальном переводе означает "Город рубинов". Их месторождения, однако, не огранивается только этой местностью, поскольку рубины встречаются также в большом количестве на западных равнинах, между Адамовым Пиком и морем" (Id, p.33).

(4) Возможно, от "аммонан", мера пощади, которая, согласно Придхэму, равняется 2 акрам, 2 квадратным четвертям акра и 371 квадратному дюйму (Ceylon and its Dependencies, vol. ii. p. 853).

(5) Это была, скорее всего, Келани-ганга, которую Придхэм описывает как "главную реку острова по своему значению... Она образована слиянием нескольких притоков, которые берут начало на западном склоне горной цепи Саффрагам, связанной с Адамовым Пиком... Она впадает в море в Модере, примерно в 4 милях к северу от форта Коломбо" (Id. p. 635). Река судоходна на значительном расстоянии от устья.

(6) Эти и многие другие драгоценные камни перечисляются и описываются в "Цейлоне" Теннента, vol. i. pp. 33-38.

(7) Вероятно, драчёновое яблоко, которое по внешнему виду не отличается от артишока.

Глава о дереве канелла.

Дерево канелла во всем похоже на лавр, особенно листьями; и оно приносит некоторые плоды, подобно лавру, но они меньше по размеру и более белые. Вышеупомянутая канелла, или корица, - это кора вышеуказанного дерева, и [собирают ее] таким образом: каждые три года срезают ветви вышеупомянутого дерева, а затем снимают с них кору; но ни в коем случае не рубят сам его ствол. Здесь [на Цейлоне] произрастает множество этих деревьев. Когда соберут эту корицу, то она еще не имеет совершенства, которого достигает только месяц спустя (1). Торговец-мавр рассказал мне, что на вершине одной очень большой горы есть пещера, в которую люди этой страны приходят только раз в год, чтобы помолиться, поскольку, как он говорит, там молился и каялся Адам, и отпечатки его ног сохранились до сего дня, и они имеют почти две пяди в длину (2). Рис в этой стране не растет, и его завозят с материка. Короли этого острова являются вассалами короля Нарсинги, из-за [своей зависимости от] риса, который поступает туда с материка (3). Воздух на этом острове очень хороший, и люди - светло-коричневого цвета. Здесь не бывает ни сильного холода, ни сильной жары. Их одежда похожа на апостольскую; они носят определенные хлопковые или шелковые ткани и ходят босиком. Этот остров лежит на линии равноденствия, и обитатели его не воинственные (4). Пушки здесь не используют; но у них есть некоторые пики и сабли, каковые пики сделаны из тростника, с ними-то они и сражаются друг с другом; они не наносят друг другу слишком сильного урона, поскольку они трусливые люди. Здесь есть розы и цветы всех видов (5), и люди живут дольше, чем мы. Однажды вечером на наше судно к моему компаньону пришел человек от имени короля и сказал ему, что он должен преподнести ему [королю] свои кораллы и шафран; поскольку у него было слишком много того и другого. Торговец с вышеупомянутого острова, который был мавром, услышав эти слова, шепнул ему по секрету: "Не ходите к королю, поскольку он заплатит вам за товары по собственному усмотрению". Но он сказал это из зависти, чтобы удалить моего компаньона, поскольку у него самого были те же самые товары. Тем не менее, [мой компаньон] велел передать королю, что на следующий день он явится к его светлости. Но когда настало утро, он снялся с якоря и отплыл на материк.

(1) Если это правда, то выращивание и приготовление корицы велись во времена Вартемы очень примитивным способом, т.к. в настоящее время ее собирают дважды в год. "Наилучшую корицу получают из прутьев или побегов, которые растут почти перпендикулярно из корней после того, как родительский кустарник или дерево были срублены; но необходимо проявлять внимание в отношении их размера и возраста... Прутья, срезанные для заготовки корицы, имеют различный размер и длину, в зависимости от текстуры коры; с них сначала снимают кору, потом скоблят с наружной стороны, и когда они высохнут, разрезают на длинные, узкие полоски, называемые "перьями", которые затем вставляют одна в другую, образуя подобие трубок около 3 футов длиной, которые затем связывают в круглые пучки. Есть два регулярных сезона сбора корицы, один - с апреля по август, второй - с ноября по январь; но значительное количество ее собирают и в другое время, как только пряность достигнет степени зрелости" (Pridham, Ceylon and its Dependencies, p. 387).

(2) Высота Адамова Пика составляет 7420 футов над уровнем моря; вершина горы имеет эллиптическую форму, 72 фута в длину и 34 в ширину, и окружена стеной 5 футов в высоту. Непосредственно в ее пределах находится ровное пространство неправильно ширины, а центр его занят пиком горы, твердой гранитной скалой около 9 футов высотой в самой верхней части. На ней находится Шри Пада, или "Священный след".

Действительно ли этот окруженный благоговейным почитанием памятник прежде приписывали Саману (откуда произошло название горы - Саманала, Хамаллес или Самантакута), или нет, но теперь буддисты уверены, что тот отпечаток оставил Гаутама Будда, мусульмане - что он принадлежит Адаму, и называют его "Баба-Адамлаи"; а малабарцы и другие индусы считают, что этот чудовищный след оставил Шива, и называют его "Шиванолипадам" (Id., ii. p. 614-5).

Сэйл приводит следующую мусульманскую традицию, связанную с ним: "Мусульмане говорят, что когда Адам и Ева были низвергнуты из рая, Адам упал на остров Цейлон, или Серендиб, а Ева - около Джидды, порта Мекки, в Аравии; и что после двухсотлетней разлуки архангел Гавриил, сжалившись над покаявшимся Адамом, привел его на гору около Мекки, где он снова встретил и познал свою жену, - отсюда гора называется Арафат; и что впоследствии Адам вернулся с ней на Цейлон, где они остались продолжать свой род".

"Стоит упомянуть здесь и другую традицию, касающуюся гигантского роста наших прародителей. Их пророк, по словам мусульман, утверждал, что Адам был ростом с высокую пальму; но это будет слишком много в пропорции, если сравнить с предполагаемым отпечатком его стопы на вершине горы на острове Цейлон, получившей отсюда название "Адамов Пик", а у арабских писателей - "Рахун", который имеет что-то около двух пядей в длину; хотя другие говорят, что отпечаток следа имеет семьдесят локтей в длину, и, что когда Адам поставил одну ногу здесь, другая его нога стояла в море; и слишком мало, если Ева была такого огромного роста, что когда ее голова лежала на одном холме около Мекки, ее колени покоились на двух других на равнине, около двух выстрелов из мушкета оттуда". Примечание к главе ii. Корана.

Ибн Баттута при описании своего благочестивого паломничества к Стопе Адама упоминает пещеру, известную под названием "Иста Махмуд", а также место, известное под названием "Семь пещер", и, опять-таки, горный хребет Александра, в котором есть пещера и водный источник (Lee's Translation, p. 187-9); но я не смог найти никакого намека на местность, которая бы соответствовала "пещере" Вартемы в современных описаниях маршрута восхождения на Пик.

(3) На это утверждение сэр Дж.Э. Теннент оставил следующее замечание: "Практически не возникает сомнений, что это относится в-основном к южным частям острова, и что на севере еще выращивалось достаточное количество пищи для удовлетворения потребностей жителей Цейлона. Рис, по-видимому, широко культивировался во многих частях Цейлона; но, вероятно, не в прибрежной округе, которую посетил Вартема. "Почва около берега - светлая и песчаная, но в больших центральных округах Нуэра-калава и Ванни, в глубине лесов можно обнаружить черноземы, на которых в прежние времена в изобилии выращивался рис, при помощи огромных оросительных систем, руины которых до сих пор представляют одно из чудес острова. Даже после столетий запустения, ложа многих из этих высохших резервуаров занимают территорию от 10 до 15 миль в окружности. Их дамбы теперь, как правило, разрушены и лежат в руинах; воде, которая должна была оросить почву, позволили уйти в пески, и сотни квадратных миль площадей, способных прокормить всех жителей Цейлона, теперь представляют собой безлюдные территории, где свирепствует малярия, тогда как рис, необходимый для незанятого в сельском хозяйстве населения, теперь импортируется с противоположного берега Индии" (Ceylon, vol. i. pp. 27, 639).

(4) Огнестрельное оружие, очевидно, не было известно на Цейлоне в этот период. Упоминая о его ввозе на остров португальцами, сэр Дж. Э. Теннент приводит следующий пассаж из "Раджавалийи": "И теперь должно было случиться так, что в 1522 [1507 ?] году по христианскому летоисчислению в Коломбо прибыл корабль из Португалии, и король получил сведения, что в гавани появилась раса белых и красивых людей, которые носят сапоги и туфли, и никогда не останавливаются на одном месте. Они едят куски камня (сухари) и пьют кровь (красное вино); они дают 2 или 3 меры золота или серебра за одну рыбу или один лимон; у них есть орудия, гремящие сильнее грома, и ядра, которыми они стреляют, способны, пролетев лигу, разрушить гранитную крепость". Марко Поло пишет о сингальцах: "Люди тут не мужественные, слабы и трусливы; случись нужда, они нанимают других" (Pinkerton, vol. vii. p. 162).

(5) "Количество местных растений-эндемиков, описанных к августу 1856 г., составляет 26700 видов... Если принять во внимание, что оно почти вдвое превышает флору Англии, и лишь немногим менее 1/30 всего количества растений, описанных до сих пор во всем мире, то ботаническое богатство Цейлона, соразмерно с его площадью, по праву должно считаться равным таковому в любой другой части земного шара" (Tennent's Ceylon, vol. i. p. 83 n).

Глава о Палеачете, стране в Индии.

Мы прибыли три дня спустя в место, которое называется Палеачет (1), подвластное королю Нарсинги. В этом округе ведется торговля всеми товарами, особенно драгоценностями, поскольку их привозят туда из Заилана и из Пего. Здесь есть также много крупных мавританских купцов, торгующих всеми видами пряностей. Мы остановились в доме одного мавританского торговца, и рассказали ему, откуда прибыли, и что привезли на продажу много кораллов, шафрана, узорного бархата и ножей. Вышеупомянутый торговец, узнав, что у нас есть этот товар, сильно обрадовался. Эта страна в высшей степени изобилует всем, что производится в Индии, но никакое зерно там не растет. Зато риса у них большое изобилие. Их [местных жителей] законы, образ жизни, одежда и обычаи такие же, как в Каликуте, и они - воинственные люди, хотя и не имеют пушек. Поскольку эта страна вела ожесточенную войну с королем Тармассари, мы не смогли задержаться здесь надолго, но, пробыв несколько дней, направились в город Тармассари, который отстоит отсюда на 1000 миль. Мы прибыли в этот город после 14-дневного перехода по морю.

(1) Пуликат: "Город в британском округе Чинглепут, на расстоянии около 22 миль к северу от Мадраса, расположенный на берегу широкого морского залива, или озера с соленой водой того же названия... На расстоянии от 1 до 2 миль от берега идет рейд, называемый "якорной стоянкой Пуликата", где глубина воды составляет от 6 до 7 фатомов" (Географический справочник Торнтона). Пуликат, по-видимому, в этот период являлся крупным торговым центром. Барбоза, спустя несколько лет после Вартемы, описывал его как удобный порт, который часто посещало "несметное множество" мавританских судов из всех стран. В то время городом правил наместник, назначаемый Нарсингой, или раджей Виджаянагара, который удерживал под своей властью большую часть морского берега в течение более чем полувека после уничтожения его столицы альянсом мусульманских султанов Декана в 1565 г.; поскольку в 1611 г., когда Пуликат посетил капитан Энтони Гиннон, - это был седьмой рейс, отправленный Ост-Индской компанией, - администрация города находилась в руках "губернатора Конда Маа, правившего от имени Ванкапати Райи, короля Нарсинги" (Greene's Collection, vol. i. p. 436). Но берег к северу от Пуликата, включая Масулипатам, попал в зависимость от Биджапура во время правления Мухаммеда-шаха Бахмани, около 1480 г., и образовал впоследствии часть королевства Голконда, включая Телингану, которой во время путешествия Ральфа Фитча, 1583-91 гг., правил "Кутуб де Иашах" (Мухаммед Кули Кутб-шах), который построил Бхаджнуггер, изменив впоследствии его название на Хайдарабад. После его смерти, которая произошла в 1586 г., династия Кутб-шахов на время оказалась отстранена от власти, поскольку Абдаллах Кутб-шах, который стал вассалом императора Шах-Джахана, начал свое правление не ранее 1611 г., и должен был наследовать "Котбара Бадайе из Лоллонганы [Бхаджнуггер или Телингана] и Масулипатама", который, согласно отчету Флориса, умер 20 января того года, когда он находился вместе с капитаном Гинноном в последнем из упомянутых городов. Абдаллах Кутб-шах все еще правил в Голконде и Телингане в 1639 г. (Mandelslo, p. 289), но в 1672 г. его владения вошли в состав империи Аурангзеба.

(Здесь, очевидно, Бэйджер допускает ошибку. В 1580-1611 г. на троне Голконды находится Мухаммед-Кутб-шах, благополучно передавший власть своему сыну, Абдаллаху, и никакого перерыва в правлении династии Кутб-шахов не происходило. - Aspar).

В соответствии с данными Фариа-и-Соузы я заключаю, что португальцы основали свою колонию в Пуликате еще в 1522 г., но я не нашел этого названия в списке их фортов на Коромандельском побережье. В 1600 г. им на смену пришли голландцы, которые построили там форт под названием Гельдрия, и сделали его своим главным поселением после потери Негапатама (Pinkerton, vol. xi, p. 203 n).

Глава о Тармассари, городе в Индии.

Город Тармассари расположен рядом с морем; он находится на равнине, хорошо орошен и имеет хороший порт, т.е. реку, со стороны, обращенной к городу. Король этого города язычник и очень могущественный синьор. Он постоянно воюет с королем Нарсинги и королем Бангеллы. У него есть сто боевых слонов, превосходящих по своим размерам любых, каких я когда-либо видел. Он всегда содержит для [ведения] войны 100000 человек, часть из которых - пехотинцы, а часть - всадники. Их оружие состоит из коротких сабель и некоего подобия щитов, некоторые из них сделаны из черепашьих панцирей, а некоторые походи на каликутские; и у них есть большое количество луков и копий, некоторые сделаны из тростника, а некоторые - из дерева. Когда они идут на войну, то надевают одежду, простеганную очень плотным хлопком. Дома в этом городе хорошо окружены стенами. Его местоположение очень хорошее, подобно тому, [как расположены города] христиан, и там произрастает хорошее зерно и хлопок. Также там есть шелк в большом количестве (2). Там можно найти много бразильского дерева, большое изобилие фруктов, некоторые из которых похожи на наши яблоки и груши, разного рода апельсины, лимоны, цитроны и тыквы (3). И мы видели здесь очень красивые сады, со многими удивительными вещами в них.

(1) Д-р Винсент, в своей диссертации, посвященной Продолжению Перипла, по-видимому, отождествляет этот город с Масулипатамом; или, т.к. он не обнаружил этого названия на современных картах, он решил, что "город мог находиться между Палеакатом и Бенгалом". Такой логический вывод абсолютно недопустим, и прежде всего потому, что Вартема помещает Тармассари на расстоянии 1000 миль от "Палеачета", а в следующей главе - на расстоянии 700 миль от "Бангеллы", тогда как между Пуликатом и Масулипатамом только 220 миль, а от Масулипатама до устья Ганга - что-то около 500. Кроме того, один из рукавов реки Кришна течет к югу от Масулипатама, но река, упомянутая в контексте с Тармассари, находилась к северу от этого города. Фауна и флора этой страны, также как и некоторые другие ее продукты, описанные нашим путешественником, в равной мере не соответствует югу Индии; в то же время, если отождествить его "Тармассари" с Тенассеримом на восточном побережье древнего королевства Сиам, часть которого составляла в то время данная провинция, отмеченная неувязка исчезает, и указанные Вартемой приблизительные расстояния и другие данные на поверку оказываются довольно правильными. Единственный пункт, который я не смог выяснить, - то-ли в силу недостатка исторических источников, относящихся к этому периоду, то-ли из-за моего собственного незнакомства с ними, - дважды повторяющееся утверждение Вартемы о том, что между Тармассари и Нарсингой, к которой в последующей главе он присоединяет короля Бангеллы, идет война.

Подобно д-ру Винсенту, я долго, но напрасно искал Тармассари на южном берегу Индии, но, в конце концов, обнаружил его на карте Балдеуса, где он размещен на некотором расстоянии вглубь материка на южной стороне рукава реки Кришны, которая впадает в море у Масулипатама. Поскольку он не приводит никакого описания города, я предполагаю, что он позаимствовал его название непосредственно у Вартемы, или у некоторых последующих географов, которые пришли к тому же ошибочному выводу относительно его местоположения, что и д-р Винсент. Фактически, я обнаружил следующее описание города под заголовком "Narsinga Regnum" в "Географии..." Магино Патавино, изданной в Болонье в 1597 г., которая, очевидно, скомпилирована на основе этой и двух последующих глав повествования Вартемы: "Tarnassari urbs ad hoc regnum pertinet, qua; olim proprium agnoscebat regem idololatram, vali potehtem, qui ail bellum mittere solebat centum elephantes armatos, et centum millia milites, turn equites turn pedestres. Incoloc hujus urbis uxores suas dellorandas albicantis coloris hominibus tradunt, sive Christianis, sive Mahuractanis; quae quidem uxores ornataj accomptre post mariti obitum honoris ac fidelitatis ergo viva; construuntur una cum viri cadavere, aliter perpetua infamise nota laborarent: quern morem in uuiverso quoq; Narsingce regno observant. ("Город Тарнассари относится к этому царству, в котором некогда правил собственный царь-идолопоклонник, весьма могущественный, который мог во время войны выставить сотню боевых слонов, и сотни тысяч солдат, всадников и пехотинцев. У жителей этого города есть обычай заставлять лишать девственности своих жен белокожих людей, будь то христиане или магометане; жена после смерти мужа в доказательство своей чести и верности ему при жизни бросается в его погребальный костер, а если не сделает этого, то покрывает себя вечным презрением, и этот обычай носит всеобщий характер; подражают королевству Нарсинга" (Geographic Universal turn Veteris him Novae absolutissimum Opzis, etc., p. 258).

Насколько мне известно, Вартема первым приводит взятое из первых рук описание провинции Тенассерим, каким мы располагаем, если не считать нижеследующего краткого замечания Конти (ок. 1440): "Покинув остров Тапробану [Суматра], он прибыл, после 17-дневного плавания по штормовому морю, в город Тернассари, который расположен в устье реки того же названия. В его окрестностях во множестве водятся слоны, а земля изобилует значительным количеством бразильского дерева" (Ramusio, vol. i, p. 339). Барбоза, несколько лет спустя после нашего путешественника, сообщает некоторые дополнительные подробности об администрации города, из которых мы узнаём, что он был тогда провинцией Сиама, но управлялся почти независимым вице-королем: "Сразу же после королевства Пегу есть другое (королевство), под названием Тернассари, где проживает много мавританских и языческих купцов, ведущих торговлю всевозможными товарами. У них есть суда, на которых они совершают плавания в Бенгалу, в Малакку и другие края. В глубине страны добывается превосходный бензоин, который представляет собой сок определенных деревьев, и мавры называют его "lubaniabi" ["luban Jawi", яванский ладан?]. В этом порту Тарнассари проживет много мавров из других стран". И в "Краткой сводке королевств" мы читаем: "Сиамцы торгуют на Тенассеримском побережье с Пасемом, Педиром, Кведой (Кедах), Пегу, Бенгалией и Гуджаратом. Король [Сиама] называется Пергоара, что означает "великий владыка" (буквально - "сеньор всего". - Aspar). С королем пребывает Аиам Кампетит, который является вице-королем на побережье Пегу и воюет с Бремой [Бирмой] и Янгомой... Второй - вице-король Лонгора, который называется Перайя... Третий - Ала Чатоери, вице-король на побережье Кведы и Тенасерима: он - важное лицо и имеет власть над ними. Он является бессменным капитаном Тенасерима, сеньором над многими людьми, и (правит) страной, изобилующей всеми видами продовольствия" (Ramusio, vol. i. p. 330). Ральф Фитч, 1583-91 гг., просто упоминает, что он побывал в Тенассериме на пути из Пегу в Малакку. В 1600 г. капитан Джон Дэвис совершил заход "в город Танассари", который он именует "местом, где ведется крупная торговля" (Greene, vol. i. p. 261). Вслед за ним там побывал в 1612 г. капитан Джон Флорис, который указал, что тогда Тенассерим был вассалом Пегу (Id. p. 439), правитель которого покорил эту провинцию в 1568 г., но в 1603 г. "Черный Король Сиама" (Наресуан) отвоевал ее с помощью португальцев (Mod. Univ. History, vol. vi. p. 259). Пёрчас пишет, что "в 1606 г. Балтазар Секейрос, иезуит, высадился в Тенассери и отсюда, частично по красивым рекам, частично по скалистым и труднопреодолимым горам и лесам, где во множестве водились носороги, слоны и тигры, направился в Одию [Аютию, столицу Сиама]" (Vol. i. p. 491). Капитан Уильям Метхолд, ок.1619 г., описывает провинцию следующим образом: "Танассери лежит около Пегу, это маленькая страна и вассал Сиама, для которого это место служит единственным портом, и то только для обитателей этого залива [Бенгальского]; наши же корабли заходят в реку Сиара" (Id. vol. v. p. 993). Мандельсло, 20 лет спустя, числит Тенассерим среди главных вассальных городов Сиама (Voyages, p. 334). Англичане имели в то время факторию в Мергуи на реке Тенассерим, но в 1687 г. поселенцы были почти все вырезаны сиамцами (см. Pinkerton, vol. viii. p. 429-30). Турпин описывает провинцию в 1770 г. как производящую "множества риса и отличных фруктов. В ней есть удобный и безопасный порт, куда приходят суда из всех стран, и люди находят там больше средств к существованию, чем в других частя королевства" (Id. vol. ix. p. 578). С этого периода, однако, Тенассерим постепенно начал терять свое прежнее значение, главным образом вследствие переноса его торговли в Маргуи (Mod. Univ. Hist., vol. vi. p. 267). В 1793 г. вся провинция была уступлена Аве, а в 1826 г. по договору в Яндабо перешла во владение Великобритании. Старый город теперь совершено утратил свое былое значение, в нем насчитывается только 100 домов и 400 жителей. Он расположен на берегу реки того же названия, в месте ее слиянии с Малым Тенассеримом. Река судоходна вплоть до города для судов осадкой до 120 тонн. Город был некогда окружен кирпичной стеной, которая теперь настолько разрушена, что ее остатки можно проследить лишь с промежутками. Торговля провинции пока что сравнительно незначительна, но население со времени установления британского господства возросло с 90000 до 191476 человек. См. географический справочник Торнтона.

(2) "В провинции Тенассерим выращивается небольшое количество хлопка, но он не местного происхождения, и, вероятно, был завезен из континентальной Индии" (Географический справочник Торнтона). Я не смог найти никаких упоминаний о том, чтобы среди природных произведений страны числился шелк; но Юль называет его "основной статьей импортной торговли" с Бирмой и говорит, что его привозят из города под названием "Tsa-ckoe-Sing", на расстоянии 83 дней пути от Бамо и в 50 днях пути от города Юннань. Он оценивает стоимость импортированного в 1854 г. шелка в 120000 ф.ст. и указывает, что переработка шелка-сырца в готовую ткань дает занятость большей части населения (Narrative of a Mission to the Court of Ava, pp. 149-53). Вартема, вероятно, подразумевал именно эту переработку шелка, поскольку он не говорит, что в стране производится шелк, но просто "se fa quivi seta in grandissima quantita" ("там есть шелк в большом количестве").

(3) "Фрукты - ананасы, манго, апельсины, грейпфруты, лаймы, цитроны, дыни, тыквы, гуайява и дуриан" (Географический справочник Торнтона).

Глава о домашних и диких животных Тармассари.

В этой стране Тармассари в большом количестве водятся быки, коровы, овцы и козы (1), дикие кабаны, олени, косули, волки, кошки, от которых получают виверру, львы, великое множество павлинов, соколы, ястребы-тетеревятники, белые попугаи, а также [попугаи] других видов, которые бывают семи различных цветов. Здесь водятся зайцы и куропатки, но не такие, как у нас. Есть здесь и другая разновидность птиц, немного более крупных, чем орел, из клюва которых, т.е. из его верхней части, они [местные жители] делают рукоятки сабель, каковой клюв - желтого и красного цветов, очень красивый на вид. Цвет вышеупомянутой птицы - черный и красный, а некоторые перья - белые (2). Здесь водятся куры и петухи, самые большие из всех, которых я когда-либо видел, до такой степени, что одна из этих кур больше трех наших. В течение нескольких дней, проведенных в этой стране, мы получили большое удовольствие от созерцания многих тамошних диковинок, и особенно от того, что каждый день на улице, где обитают мавританские торговцы, устраивали петушиные бои, и владельцы этих петухов ставят по сотни дукатов на ту из птиц, которая дерется лучше всех. И мы видели, как два петуха непрерывно дрались пять часов подряд, так что под конец оба пали мертвыми (3). Здесь есть также порода коз, значительно более крупных, чем наши, и более красивых, которые всегда рожают сразу по четыре детеныша. Здесь за дукат можно купить 10, и даже 12 и более хороших овец. И есть здесь другая порода овец, у которых растут рога, похожие на оленьи (4): они больше, чем наши, и жестоко бьются (рогами) между собой. Есть здесь быки, уродливее, чем наши. Есть также большое количество рыбы, похожей на нашу. Я видел здесь, однако, рыбью кость, которая весила больше 10 кантари (5). Что касается образа жизни [жителей] этого города, [то знайте, что] язычники едят мясо всех сортов, за исключением говядины (6), и едят они сидя на земле, не расстилая ткань, на очень красивой деревянной посуде. Они пьют воду, по возможности подслащенную. Они спят высоко над землей, в хороших постелях из хлопка, и укрываются шелком или хлопком. Затем, что касается их платья, то они одеваются подобно апостолам (7), в простеганные ткани из шелка или хлопка. Некоторые торговцы носят очень красивые рубашки из хлопка или шелка; в общем, они не носят какой-либо обуви, за исключением брахманов, которые также носят на голове колпак из шелка или камлота, в две пяди длиной. На вершине вышеупомянутого колпака они носят [некую] вещь, по виду напоминающую светло-коричневый орех, который весь вокруг инкрустирован золотом. Они также носят две полоски шелковой ткани, более двух пальцев шириной, которые они оборачивают вокруг шеи. В ушах у них полно драгоценностей, а на пальцах ничего нет (8). Цвет [кожи] вышеупомянутого народа - полубелый, поскольку воздух здесь прохладнее, чем в Каликуте, и времена года такие же, как у нас, и урожай созревает в то же время (9).

(1) Капитан Лоу, описывая провинцию Тенассерим и Мергуи, сообщает: "коз мало, а овец совсем нет!" Подобным же образом Цезарь Фредерик, через 60 лет после Вартемы, указывает, что во всех деревнях у него на пути "куры, голуби, яйца, молоко, рис и другие продукты были очень хорошими и дешевыми", на что полковник Юль замечает: "положение дел, совершенно не похожее на то, что имеет место в наши дни, когда наши голодные поставщики злятся, что не могут раздобыть ни кур, ни яиц, не говоря уже о других вещах, ни по знакомству, ни за деньги". Учитывая склонность к преувеличениям в повествованиях путешественников прошлого, кажется очевидным, что сельскохозяйственная и другая производительность Пегу, а также его население и торговля, существенно сократились с тех времен, вследствие, несомненно, междоусобных и внешних войн, которые в течение последующего столетия опустошали страну, и плохого управления власть предержащих. См. Narrative of a Mission to the Court of Ava, pp. 211-2.

(2) Я обязан доброте профессора Оуэна из Британского музея за следующее интересное примечание: "Этот колоритный рассказ относится к шлемоклювому калао (Buceros galeatus), сделанное из клюва которого черпало разливательной ложки для шербета было мне прислано из Константинополя на экспертизу. Традиция гласит, что это черпало сделано из клюва Феникса. Известно, однако, что шлемоклювый калао не водится в дикой природе за пределами островов Индонезии. Его оперение в целом соответствует тому, что приписано в тексте птице с разноцветным клювом".

(3) Согласно Турпину, "петушиные бои в Сиаме собирают множество людей, т.к. один из пернатых бойцов всегда остается мертвым на поле боя" (Pinkerton, vol. ix. p. 598). Лоу также в его "Истории Тенассерима" сообщает: "Они привязывают к ногам бойцовских петухов искусственные шпоры, которые обычно делают из кости или из зуба аллигатора, или даже из человеческой кости, если владельцы петухов - лица королевской крови; эти искусственные шпоры во всем похожи на настоящие" (Journal of the Royal Asiatic Society, vol. ii. p. 272).

(4) "Более вероятно, похожие на рога вола. Здесь могут иметься в виду огромные рога самца Ovis ammon" (профессор Оуэн).

(5) Турпин сообщает: "Реки и прибрежные воды этого королевства [Сиама] более изобилуют рыбой, чем какие-либо другие; причина, несомненно, заключается в том, что реки в течение шести месяцев в году разливаются, затопляя пойму, и тогда рыба находит много корма и не пожирает друг друга" (Pinkerton, vol. ix. p. 632). Кость, которую описывает Вартема, возможно, принадлежала отбившемуся от стада киту, т.к., согласно Кроуфорду, киты встречаются в этой области только у берегов нескольких более восточных островов Индонезии. Итальянский кантаро варьирует в различных провинциях, а также в зависимости от предмета взвешивания. В среднем он равнялся почти 1 центнеру.

(6) "Люди питаются рисом, рыбой, олениной, свининой, и, в целом, мясом почти всех животных и рептилий; но они редко употребляют в пищу говядину или птицу, и не делают масла" (Journ. of R. A. Soc, vol. ii. p. 266).

(7) См. примеч. на стр.112 выше.

(8) Подобное платье описывается полковником Саймсом как то, которое носят благородные бирманцы: "Оно состоит из длинного халата, сделанного из цветного сатина или бархата, доходящего до лодыжек, с открытым воротником и свободными рукавами; поверх него одевается шарф, или развевается мантия, которая спадает с их плеч; на голове они носят высокие колпаки, сделанные из бархата, - или простого, без узора, или из шелка, расшитого золотыми цветами, согласно рангу владельца. Серьги также являются частью мужского костюма: состоятельные лица вставляют в уши золотые трубки около 3 дюймов длиной, толщиной с большую иглу, которые расширяются с одного конца, подобно устью рупора; другие носят тяжелые куски золота, расплющенные в виде пластины и затем скрученные; этот кусок металла под действием собственного веса оттягивает вниз мочку уха владельца, иногда до 2 дюймов" (Pinkerton, vol. ix. p. 496).

(9) "Туземцы на побережье делят год на три сезона, т.е. жаркий, дождливый и холодный; температура, однако, меняется не так уж сильно, чтобы оправдать справедливость такого разделения" (Географический справочник Торнтона).

Глава, в которой рассказывается о том, как король приказывает лишить девственности свою жену, как [поступают] и другие язычники этого города.

Король вышеуказанного города не приказывает лишить девственности свою жену брахманам, как то делает король Каликута, но он заставляет дефлорировать ее белых людей, независимо от того, будут ли они христианами или маврами, лишь бы они не были язычниками. Каковые язычники также, прежде чем они введут своих жен в дом, находят белого человека, независимо от того, из какой страны он может происходить, и отправляют его в свой дом с той четко определенной целью, чтобы он лишил девственности его жену. Это случилось и с нами, когда мы прибыли в вышеупомянутый город. Мы случайно повстречали трех или четырех купцов, которые заговорили с моим компаньоном в таком духе: "Langalli ni pardesi?", т.е.: "Друг, скажите, вы чужеземцы?" Он ответил: "Да". Купцы спросили: "Ethera nali ni banno?", т.е.: "Когда вы прибыли в эту страну?". Мы ответили: "Mun nal gnad banno", т.е.: "Мы прибыли четыре дня назад". Другой из вышеупомянутых купцов сказал: "Biti banno gnan piga-manathon ondo", т.е.: "Приходите в наш дом, поскольку мы очень рады видеть чужестранцев". Когда мы пришли в его дом, он угостил нас легким ужином и затем сказал нам: "Мои друзья, Patanci nale banno gnan penna periti in penna orangono panna panni cortu", т.е.: "Через 15 дней я хочу привести в дом свою жену, и один из вас должен будет спать с ней в первую брачную ночь и лишить ее девственности для меня". Мы остались глубоко пристыженными, услышав такую вещь. Тогда наш переводчик сказал: "Не стыдитесь, ибо таков обычай в этой стране". Тогда мой компаньон, услышав это, сказал: "Пусть они пообещают, что не причинят нам никакого вреда, и мы удовлетворим их просьбу", но мы подумали, что они смеются над нами. Купец увидел, что мы пребываем в замешательстве, и сказал: "O langal limaranconia ille ocha manezar irichenu", т.е.: "Не возражайте, поскольку вся страна следует этому обычаю". Удостоверившись, что таков был обычай во всей этой стране, как сказал нам наш сопровождающий, и сказав, что нам не стоит бояться, мой компаньон сказал торговцу, что согласен пройти через эту обязанность. Торговец затем сказал: "Я хочу, чтобы вы остались в моем доме, и чтобы ваш компаньон и ваши товары пребывали здесь со мной, пока я не приведу госпожу в дом". Мы пытались отказаться, но в конце концов были вынуждены уступить его гостеприимству, и все мы, пятеро числом, вместе со всеми нашими вещами, расположились в его доме. Пятнадцать дней спустя этот купец привел в дом свою жену, и мой компаньон спал с ней в первую брачную ночь. Она была молодой девушкой пятнадцати лет, и он сделал для торговца всё, о чем тот его просил. Но, проведя с ней одну ночь, он рисковал бы жизнью, если бы вернулся снова, хотя, сказать по правде, дама очень хотела, чтобы первая ночь продолжалась по меньшей мере месяц. Купец, получив такую услугу от некоторых из нас, охотно содержал нас у себя в течение четырех или пяти недель за собственный счет, поскольку все съестные припасы были очень дешевыми, а также потому, что они - самые обходительные и самые любезные люди (2).

(1) Я не нашел никаких сведений, способных подтвердить вопиющее распутство, описанное в этой главе, ни в отношении Тенассерима, ни в отношении Сиама; наоборот, Турпин утверждает, что "брачное ложе редко бывает осквернено прелюбодеянием... Существует, однако, причудливый обычай, который спутывает все матримониальные соглашения. Иногда монарх избавляется от надоевшей ему жены, уступая ее одному из своих фаворитов: это лестное отличие, которому часто принуждают следовать" (Pinkerton, vol. ix. p. 585). Тем не менее, сколь бы возмутительным не показался нам этот обычай и как ни трудно объяснить столь странную иллюстрацию людской порочности, я все же не вижу причин сомневаться в правдивости повествования Вартемы, тем более что Ричард описывает аналогичную практику, широко распространенную в соседней стране Аракан: "Девственность не считается у них ценным достоинством. Мужья предпочитают скорее пойти на риск признать себя отцом чуждого ребенка, чем вступить в брак с невинной девушкой. По большей части на эту постыдную проституцию соглашаются, за определенную плату, голландские моряки" (Id. pp. 760-1).

(2) Беседа между спутниками Вартемы и купцами из Теннассерима велась через переводчика, который, по-видимому, в какой-то мере владел испорченным малаяли, т.к. приведенные здесь образцы туземного диалекта имеют близкое сходство с теми, которые приведены в одной из предыдущих глав, посвященных Каликуту.

Глава, в которой рассказывается о том, как в этом городе хоронят мертвых.

Всех брахманов и королей после смерти сжигают, и в то же время приносят погребальные жертвы дьяволу. Затем они собирают прах и помещают его в определенные вазы, сделанные из обожженной глины, глазурованные подобно стеклу, каковые вазы имею узкое горло, подобно небольшой скутелле (1). Затем они зарывают эту вазу с прахом кремированного в землю внутри своих домов. Когда они приносят вышеупомянутую жертву, они делают это под некоторыми деревьями, как в Каликуте. И для того, чтобы сжечь труп, они обкладывают его сверху самыми благоухающими породами деревьев, какие только можно сыскать, такими, как дерево алоэ, бензоин, сандаловое дерево, бразильское дерево (2), стиракс и янтарь, ладан и некоторое количество красивых веток коралла (3), после чего поджигают их, и когда погребальный костер горит, все жители города играют на музыкальных инструментах. Подобным же образом 15 или 20 мужчин, одетых подобно дьяволам, стоят там и издают громкие ликующие крики. И его [умершего] жена [также] всегда присутствует там, громко плача, стеная и причитая, и более там [не позволяют находиться] ни одной другой женщине. Это происходит в первом или во втором часу ночи (4).

(1) Или "scodella". Это слово, которое ныне устарело и почти повсеместно вышло из употребления, кроме некоторых итальянских диалектов, означает чашку или вазу, и, согласно Альберти, представляет собой уменьшительную форму от "scudo" - "щит". довольно подходящее обозначение для "чатти", распространенных в Индии, нижняя часть которых круглая и выпуклая. Верхняя часть обычно вытянута в узкое горло.

(2) В подлиннике "верзино", но я не могу объяснить этимологию слова. Это не может быть искажением от "Бразилия", поскольку Конти использовал его за полвека до открытия этой страны в его кратком описании Тенассерима: "Tutto il paese ch'e al'intorno ecopioso dielephanti, e vi nasco molto verzino" ("Эта страна изобилует слонами, и производит много "верзино"") (Ramusio, vol. i. p. 332). В латинском оригинале стоит слово "verzano", - в переводе путешествий де Конти, включенном в сборник "Индия в пятнадцатом столетии" оно было по ошибке, в которую впадают и самые осторожные переводчики, передано как "вид дрозда". Указанное дерево, несомненно, является сапаном (Caesalpina sappan), которое в изобилии произрастает в этих краях. М-р О`Рэйли, в его "Растительных произведениях провинции Тенассерим", пишет: "В течение многих прежних лет торговля сапановым деревом, вывезенным из Мергуи в Дакку, велась на местных лодках; это дерево получают из сапановых лесов, растущих вблизи приграничных холмов, с восточной стороны от которых большой объем сапана ежегодно вывозится через Бангкок в Сингапур. Также его можно встретить по всей долине реки Большой Тенассерим" (Journal of the Indian Archipelago, vol. iv. p. 60). В отношении красного дерева, о котором идет речь, Кроуфорд сообщает: "Оно носит, подобно многим местным продуктам, различные названия на разных языках, совпадая, да и то не идеально, разве что в малайском и яванском; в первом из них оно называется "Supang", откуда и пошло его европейское коммерческое и научное название, а в яванском - "Suchang". На одном из языков Молуккских островов оно звучит как "Samya", на другом как "Roro", в то время как на амбоинском оно называется "Lolan", а у тагалов на Филиппинских островах - "Sibukao"" (Dictionary of the Indian Islands, p. 376); и я могу добавить, что арабское название сапанового дерева - "баххам". Ни одно из них, однако, не дает никакой путеводной нити для выяснения происхождения слова "verzino" в итальянском тексте. Если последнее каким-то образом связано с термином "Бразилия", то возможно, что это название было присвоено стране из-за большого количества сапанового дерева, обнаруженного там ее первооткрывателями.

После написания всего вышеизложенного мне попалось на глаза следующее интересное замечание м-ра Винсента Джонса, которое не оставляет никаких сомнений в отношении рассматриваемого вопроса: "Первооткрыватели этой страны [Бразилии] дали ей название Санта-Крус, которое впоследствии было изменено на Бразилию, по причине огромного количества дерева этого названия, обнаруженного там. Есть раннее свидетельство, доказывающее, что дерево дало имя стране, а не страна - дереву. В "Liber Radicum" раввина Кимчи, испанца, который жил в XIII в., имеется следующий пассаж: "Альгуммин (2 Пар. 9:10) или алмугим (1 Цар. 10:12); оба представляют собой одно и то же, и на простонародном языке называются "corallo"; но некоторые лица заявляют, что это порода дерева, используемого для получения красной краски, которое на арабском языке называется "альбакам", а на простонародном - бразильским деревом" (Hakl. Soc. Pubs., Divers Voyages touching the Disc. of America, p. 46, n).

(3) "Grampa de coralli". "Коралл, в больших ветках, по 5 и по 6 риалов за малайский таэль, упоминается в списке капитана Сариса среди наиболее годных для продажи статей в Индонезии" (Greene, vol. i. p. 503).

(4) Фернан Мендес Пинто (если ему можно доверять) присутствовал на похоронах короля Сиама, которые он описал следующим образом: "Был сложен огромный костер из сандала, орлиного дерева, алоэ и стиракса, который подожгли с соответственными церемониями. Тело короля было предано огню под жалобный плач всего народа, а пепел его заключен в серебряную раку, которую поставили на богатый лауле, называемый "кабизонда", буксируемый сорока серо, на которых сидели талагрепо -- представители высшего духовного сана из жреческого сословия. Кроме них, прах короля сопровождало великое множество судов с бесчисленным количеством людей... В этом порядке все суда дошли до берега и пристали у пагоды Киая Понтара, где после этого похоронили серебряную раку с пеплом короля". Капитан Лоу сообщает, что бирманцы и пегуанцы, проживавшие в провинции Тенассерим, обычно сжигали своих покойников, но всех, не достигших 15 лет от роду, хоронили в земле. Он добавляет: "Тело первосвященника, который умер в Мартабане, также было сожжено тем способом, который описан в "Аве" Саймса" (Journal of the R. A. Society, vol. ii.).

Глава, в которой рассказывается о том, как жена сжигает себя заживо после смерти мужа.

В этом городе Тармассари, по истечении пятнадцати дней после смерти мужа, жена устраивает пиршество для всех своих родственников и всех родственников ее мужа. И затем они идут со всеми родственников к месту сожжения ее мужа, и в тот же час ночи. Вышеупомянутая женщина надевает на себя все свои драгоценности и другие золотые украшения, всё, чем она обладает. И затем ее родственники приказывают вырыть яму глубиной в рост человека, и вокруг ямы они устанавливают 5 или 6 тростниковых стеблей, натягивая между ними шелковую ткань, и в вышеуказанной яме они разводят костер из вышеупомянутых предметов, таких же, как те, что использовались для [сожжения останков] мужа. И затем вышеупомянутая жена, когда всё необходимое для празднества приготовлено, съедает много бетеля, настолько много, что теряет свой рассудок, и все городские музыканты непрерывно играют на своих инструментах, вместе с вышеупомянутыми людьми, одетыми подобно дьяволам, которые несут огонь в своих ртах, как я уже рассказывал вам в Каликуте. Они также приносят жертву Деумо (1). И вышеупомянутая жена несколько раз подходит и спускается с этого места, танцуя с другими женщинами. И она несколько раз походит к вышеупомянутым мужчинам, одетым подобно дьяволам, чтобы помолиться самой и попросить их помолиться Деумо, чтобы он соизволил принять ее к себе. Здесь также всегда присутствует большое количество женщин, которые приходятся ей родственницами. Не представляйте себе, однако, что она идет на это [самосожжение] не по своей воле; наоборот, она воображает, что сразу же [после такой смерти] вознесется на небо. И таким образом, находясь как бы в состоянии добровольного умопомешательства, она берет вышеупомянутую ткань обеими руками и бросается прямо в самое пламя. И сразу же родственники и близкие забрасывают ее сверху палками и кусками смолы, и они делают это только для того, чтобы она поскорее умерла. И если вышеупомянутая жена не совершит этого, то к ней будут относиться также, как мы относимся к публичной девке, и ее родственники должны предать ее смерти. Когда в этой стране происходит такое событие, там всегда присутствует король. Тем не менее, те, кто подвергается такой смерти, принадлежат к числу знатнейших [людей] страны: все [прочие], в целом, не делают этого (2). Я видел в этом Тармассари другой обычай, немногим менее ужасный, чем вышеописанный. Находится молодой человек, который в разговоре с дамой сердца желает дать ей понять, что он ее действительно любит и что нет ничего такого, чего бы он ни сделал ради нее. И вот, разговаривая с ней в таком духе, он берет кусок тряпицы, хорошо пропитанный маслом, поджигает его и кладет на свою руку, на обнаженную кожу, и пока она горит, он продолжает разговор со своей дамой, не обращая внимания на свою горящую руку, для того, чтобы показать, что он любит ее и ради нее готов пойти на всё (3).

(1) См.примеч. на стр.137.

(2) Судя по предшествующему описанию, практика "сати" в Тенассериме была ограничена только отдельной сектой, и не распространялась на королевское семейство Сиама; поскольку Пинто рассказывает, что вдова короля, чьи похороны он описал, впоследствии "вышла замуж за Укуншенирата, своего агента, и 11 ноября 1545 года заставила провозгласить его в Одиа королем Сиама" (Voyages and Adventures, p. 278).

(3) Испытание огнем, в случае отсутствия каких-либо письменных доказательств или свидетельств очевидцев, по-видимому, представляло собой часть судебной системы Сиама; но я не нашел никаких подтверждений того, что к нему прибегали молодые люди Тенассерима, желавшие добиться благосклонности своей избранницы. Капитан Лоу описывал современную брачную церемонию, пропуская всякие упоминания об испытании огнем: "Старший член семьи теперь вручает невесте букетик, и делает ей предложение, произнося несколько фраз на языке пали, сначала обращаясь к ее отцу, затем к матери, затем к родителям подруги невесты, и, наконец, к ее будущему мужу. Жених проходит через ту же церемонию, сначала сват обращается к его родителям и родственникам, но не обращается к невесте. Сват затем берет цветок у невесты и вешает его на стене дома; она берет тонкий лист бетеля и преподносит его жениху, который взамен отдает ей цветок. Затем они оба садятся на одну циновку, жених с правой стороны; начинается праздник, и они завершают церемонию, совместно съедая то же самое блюдо" (Journ. Roy. As. Soc, vol. ii. p. 270).

Глава об отправлении правосудия, которое соблюдается в Тармассари.

Убийц в этой стране предают смерти, так же, как и в Каликуте (1). Что же касается передачи [имущества] или владения им, то необходимо, чтобы заключенная сделка была скреплена письменной записью или показаниями свидетелей. Они составляют запись на бумаге, как и мы, а не на листьях дерева, как это делается в Каликуте. И затем они идут к губернатору города, который одинаково беспристрастно вершит правосудие для каждого. Тем не менее, когда кто-нибудь из [находящихся в городе] иностранцев умирает, не имея ни жены, ни детей, он не может оставить свое имущество кому угодно, поскольку его наследником желает быть сам король. Что же касается уроженцев этой страны, начиная с короля, то после его смерти сын становится королем (2). И когда умирает кто-нибудь из мавританских торговцев, то его тело бальзамируют при помощи большого количества благовонных веществ, после чего кладут в деревянный саркофаг и хоронят, повернув головой в сторону Мекки, которая находится к северу (3). Если у скончавшегося человека есть дети, то они становятся его наследниками.

(1) Т.е. сажая на кол; см. стр.147 выше. Турпин, в своей "Истории Сиама", описывает эту жуткую казнь следующим образом: "Преступника заставляют лечь на живот, и после того, как он надежно связан, ударами дубинки загоняют в его задний проход деревянный кол, до тех пор, пока его острие не выйдет наружу, либо через желудок, либо через плечи; затем они поднимают этот кол и ставят его вертикально вместе с насаженным на него человеком, зарывая его основание в землю. Часто случается, что страдалец умирает во время самой операции, но иногда кол, пронзив насквозь его тело, выходит наружу через плечи, не повредив ни одного из жизненно важных органов, и тогда агония несчастного длится несколько дней, во время которых он претерпевает самые мучительные страдания" (Pinkerton, Vol. ix. p. 594).

(2) Из книги Пинто, который сообщает, что сын короля, чью смерть он описал, наследовал своему отцу, хотя вскоре был отравлен королевой-матерью, я делаю вывод, что верховная власть над Сиамом передавалась по наследству. Тот же самый порядок наследования, вероятно, преобладал среди вице-королей, управлявших главными провинциями. См.примеч. к стр.197, где губернатор Тенассерима назван "бессменным (т.е. пожизненным) капитаном".

(3) Этот еще одно случайное доказательство, что "Тармасари" Вартемы находился не на берегу Бенгалии, которая лежит почти на той же широте, что и Мекка.

Глава о судах, на которых плавают в Тармассари.

Эти люди строят очень большие суда различных видов, некоторые из которых имеют плоское днище, потому что только такие лодки могут пройти по мелководью. У кораблей другого типа нос и корму делают одинаково заостренными, и у них есть два руля и две мачты, но отсутствует палуба. Есть еще одна разновидность большого судна, называемого "гиунчи" (1), и каждое из них имеет водоизмещение в 1000 бочек, на каковых судах они доставляют несколько небольших судов в город под названием Мелача (2), а оттуда они [местные жители] отправляются в плавание на этих небольших судах за малыми специями в место, о котором вы узнаете в нужное время.

(1) "Название для большого торгового судна в малайском и яванском языках, которое португальцы превратили в "junco", а мы, улучшив это искажение, - в джонку" (Crawfurd's Desc. Diсt. of the Indian Islands).

(2) Малакка.

Глава о городе Бангелла, и о его расстоянии от Тармассари.

Давайте вернемся к моему компаньону, поскольку и у него, и у меня было желание продолжать наши путешествия. После того, как мы пробыли несколько дней в этом сказанном городе и были вынуждены оказать ту самую услугу, о которой вы слышали выше, и продали часть наших товаров, мы направились в город Бангелла (1), который отстоит от Тармассари на 700 миль, куда мы прибыли после одиннадцати дней плавания по морю. Этот город - один из самых лучших, которые я когда-либо видел, и является столицей обширных владений. Султан этого города - мавр и содержит войско в 200000 человек, как пеших, так и конных; все они магометане; и он постоянно воюет с королем Нарсинги (2). Эта страна особенно изобилует зерном, мясом всех сортов, большим количеством сахара, а также имбирем, и бСльшим количеством хлопка, чем любая (другая) страна в мире. И здесь живут самые богатые торговцы, которых я когда-либо встречал. Каждый раз в этом городе 50 судов нагружаются хлопковыми и шелковыми тканями, к каковым тканям относятся "сав", "баирам", "намоне", "лизати", "киантар", "доазар" и "синабафф". Те же самые ткани развозят по всей Турции, Смири, Персии, Аравии Счастливой, Эфиопии и Индии (3). Здесь есть также много торговцев драгоценностями, которые приезжают сюда из других стран.

(1) Столицей Бенгалии в этот период, несомненно, был Гохир (Гаур), но оказывается, что название провинции нередко переносилось на город, особенно иностранцами. Далее приведена цитата из Барбозы: "За Гангом, далее к востоку, расположено королевство Бенгала, в котором есть много городов и населенных пунктов, как в глубине страны, так и на морском побережье. Те из них, что находятся в глубине страны, населены язычниками, которые подчиняются королю Бенгалы, а он - мавр; те же, что стоят на берегу, полны мавров и язычников, среди которых много купцов и негоциантов со всех краев. Поскольку это море образует залив, который изгибается в северном направлении, в устье этого залива расположен большой город, населенный маврами, который называется Бенгала" (Ramusio, vol. i. p. 330). В 1537 г., во время правления губернатора Индии Нуньо да Кунья, когда португальцы попытались основать форт в Бенгалии, "Гоуро, главный город, протянулся на три лиги в длину вдоль Ганга, и в нем проживало 1200000 семейств" (Greene, vol. i. p. 84). Во времена Ральфа Фитча, 1583-91 гг., в качестве столицы султаната, ставшего в то время вассалом Великих Моголов, Гаур сменила Танда: "Из Патанау [Патна] я направился в Танду, которая расположена в стране Гоурен. Прежде она была королевством, но теперь находится под властью Зелабдина Эчебара [Джалал-ад-лин Акбара]. Здесь ведется большая торговля хлопком и хлопковыми тканями... Город этот расположен в стране Бенгалия... Танда находится на расстоянии лиги от Ганга, поскольку в былые времена во время дождей река вышла из берегов и затопила стран и много деревень, и так они и остались (до сих пор). И старое русло реки Ганг высохло, вот почему город теперь отстоит так далеко от воды" (Pinkerton, ix. p. 414). Я прихожу, следовательно, к выводу, что Мандельсло допускает ошибку, считая, что Бенгал является отдельным городом этой провинции, не смешивая его с Гауром и Тандой. Он сообщает: "En tirant vers le septentrional on trouve le royaume de Bengala, qui donne le nom au golfe que les anciens appellent Sinus Gangeticus... On trouve plusieurs belles villes dans ce royaume, comme sont celles de Gouro, d'Ougely, de Chatigan, de Bengala, de Tanda, de Baca, de Patana, de Banares, d'Elabas, et de Ragmehela" ("Далее к северу лежит королевство Бенгала, которое дало свое название заливу, называемому древними Sinus Gangeticus... В этом королевстве есть несколько красивых городов, как, например, Гоуро, Угли (Хугли), Чатиган, Бенгала, Танда, Бака, Патна, Банарес, Элабас, Рагмехела") (Voyages, p. 290). Далее приведена цитата из книги майора Реннелла по этому вопросу: "Гаур, называемый также Лакхнаути, - древняя столица Бенгалии, и предполагаемая "Ganga Regia" Птолемея, - стоит на левом берегу Ганга, на расстоянии около 25 миль ниже Раджемала. Он был столицей Бенгалии с 730 г. до н.э., и был перестроен и украшен Хумаюном, который дал ему имя Джеунутабад, - название, которое до их пор носит часть сиркара (округа), в котором он расположен. Согласно хронике Фиришты, вскоре после этого город был покинут из-за его нездорового климата, и столица была перенесена в Танду или Таиру, на несколько миль выше по течению. Ближайшая часть развалин древнего Гаура находится на расстоянии 4 миль от современного берега Ганга, а некоторые районы города, которые прежде омывались водами этой реки, теперь находятся на расстоянии 12 миль от нее" (Mem. of a Map of Hindostan, quoted in Stewart's Hist, of Bengal, p. 44).

(2) Я не обнаружил никаких исторических источников, способных подтвердить это замечание, хотя весьма вероятно, что султан Бенгалии в этот период в целом действовал заодно с мусульманскими державами Декана против великого индуистского королевства Виджаянагар (см.примеч. 2 на стр.125). Царствовавшим монархом во время визита Вартемы был, по-видимому, патанский (афганский) султан Ала-ад-дин Хусейн Сейид Ашраф.

(3) Их названия по большей части арабского или персидского происхождения, и некоторые все еще в ходу среди арабов, тогда как аналогичные термины, которые получили распространение среди британских купцов во времена капитани Сариса, - такие как "Sayes, Rashes, Bozirats, Caniant, Juwart" и т.п., исчезли из современного коммерческого словаря. "Синабафф" Вартемы - это "Сина баф", ткань, сотканная в Китае.

Глава о некоторых христианских купцах в Бангелле.

Мы также повстречали здесь несколько христианских купцов. Они сказали, что прибыли из города под названием Сарнау, и привезли на продажу шелковые материи, алоэвое дерево, бензоин и мускус. Каковые христиане сказали, что в их стране также есть много христианских синьоров, но они подвластны Великому Хану Китая (1). Что касается платья этих христиан, то они были одеты в шебек (2), имеющий фалды, с простеганными хлопком рукавами. На голове они носили колпаки в полтора пальца высотой, сделанные из красной ткани. Эти мужчины были такими же белыми, как и мы, и признались, что они - христиане, и веруют в Троицу, и в двенадцать апостолов, и в четырех евангелистов, и у них есть также крещение водой. Но они пишут в обратном порядке, нежели мы, т.е. по-армянски. И говорят, что они отмечают Рождество и Страсти Христовы, и соблюдают Великий пост и другие церковные посты в течение года. Эти христиане не носят туфель, но носят нечто вроде коротких штанов, подобных тем, что носят матросы, каковые штаны увешаны драгоценностями, и на головах они также носят много драгоценностей. И они едят, сидя за столом, по нашей манере, и употребляют мясо любого сорта. Эти люди также поведали, что знают о том, что за пределами Рума, т.е. [владений] Великого Турка, правят великие христианские короли. После долгого разговора с этими людьми мой компаньон наконец показал им свои товары, среди которых были красивые ветки больших кораллов. Когда они увидели эти ветки, то сказали, что нам следует направиться в [один] город, куда они нас проводят, и что они готовы предложить нам за них 10000 дукатов, или же столько рубинов, сколько в Турции стоят 100000 (3). Мой компаньон отвечал, что весьма обрадован этим, и что им следует сразу же уехать отсюда. Христиане сказали: "Через два дня из города отплывает судно, которое идет в Пего, и нам следует сесть на него; если вы желаете направиться туда, мы поплывем вместе с вами". Услышав это слова, мы привели все дела в порядок, и отплыли вместе с вышеуказанными христианами и несколькими другими персидскими купцами. И поскольку в этом городе нам сказали, что эти христиане были наиболее достойными доверия людьми, мы завязали с ними весьма тесную дружбу. Но перед нашим отъездом из Бангеллы мы продали весь остаток товаров, за исключением кораллов, шафрана и двух штук окрашенной в разный цвет ткани из Флоренции. Итак, мы покинули этот город, который, как я сказал, является лучшим городом в мире для того, чтобы жить здесь. В каковом городе те виды тканей, о которых вы слышали прежде, ткут не женщины, а мужчины. Мы отправились отсюда с вышеупомянутыми христианами и отплыли в город под названием Пего, отстоящий от Бангеллы на 1000 миль. Во время этого путешествия мы прошли заливом к югу, и так прибыли в город Пего.

(1) Судя по описанию этих христиан, я должен сделать вывод, что они были армянами, но т.к. они писали в обратном порядке, чем мы, т.е. справа налево, то, вероятнее всего, они были несторианами. (Я думаю, едва ли нужно особо подчеркивать ошибочность утверждения Вартемы, что армяне пишут таким способом, поскольку они пишут так же, как и мы, т.е. слева направо). Ассеранни, полагавший, что все христиане в Тартарии и Китае раньше были несторианами, ссылается, в качестве своих источников, среди других на Марко Поло: "Christianos in Sinarum regno Nestorianos fuisse, non Armenios, neque ex Armenia, sed partiin ex Assyria et Mesopotamia, partim ex Sogdiana, Bactriana et India illuc convolasse, eo maxime tempore, quo Tartari in illud regnum invaserunt, ipse Marcus Paulus Venetus, qui a Trigautio citatur, pluribus in locis aifirmat, ubi quoties Christianorum in Sinis meminit, eos Nestorianos vocat" ("Христиане, (живущие) в Китайском царстве являются несторианами, не армянами, и (выходцами) не из Армении, но отчасти из Ассирии и Месопотамии, отчасти из Бактрии, Согдианы и Индии, потому что в давние времена, когда в это царство (Китай) вторглись монголы, то, согласно цитате Тригаута, венецианец Марко Поло, побывавший во многих местах Китая, где жили эти христиане, всякий раз, упоминая о них, называет их несторианами"). Тот же автор определяет границы древнего царства Катай следующим образом: "Cataja Sinam borealem significat, quam orientalis SinEe nomine appellant: habet autem Turchestanam ad occasum; Sinam ad austrum; terrain et mare Esonis, vulgd de Jesso, ad ortum; et Tartariam veram ad septentrionem. Sericse antiquoe pars est, ut ex Ptolemeo scribit Cellarius" ("Катай - это северный Китай, он ограничен Туркестаном на западе, Южным Китаем на юге; островом Эсонис, в просторечии называемым Иессо, на востоке; и Тартарией на севере. Древняя "страна серов", или, как пишет Птолемей, "Селлариус", - это его часть"); но я просмотрел интересный раздел, откуда взята эта цитата (Biblioth. Orient., vol. iv. ї vi), и сочинения каждого второго автора, начиная с Марко Поло и далее, и нигде не смог обнаружить хотя бы намека на город "Сарнау", который упоминает Вартема. Единственная дополнительная информация в его книге относительно местоположения этого города содержится в следующей главе, и когда он находился на Суматре, его христианские попутчики сообщили ему, что от этого острова до города Сарнау 3000 миль.

Я отмечаю, как простое совпадение, что Фернан Мендес Пинто называет королевство Сиам "империей Сорнау" (Voyages and Adventures, p. 284). Руководствовался ли он при этом чем-то более весомым, чем его собственное богатое воображение, я не могу сказать; но ни один другой автор не называет страну этим именем. Гаспаро Бальби и некоторые ранние португальские авторы называли ее "Силон".

(2) Кафтан.

(3) См.примеч. 1 на стр.206.

Глава о Пего, городе Индии (1).

Город Пего находится на материке и рядом с морем. По левую руку от него, т.е. далее к востоку, протекает очень красивая река, по которой туда и обратно ходит много судов (2). Король этого города - язычник. Их вера, обычаи, образ жизни и одежда - такие же, как в Тармассари; но что касается их цвета [кожи], то они несколько более белые. Их времена года похожи на наши. Этот город обнесен стеной, в нем есть красивые дома и дворцы, построенные из камней, скрепленных известью (3). У короля есть очень мощная армия, состоящая как из пехотинцев, так и из всадников, и в ней служат также более 1000 туземных христиан, о которых я рассказывал вам выше (4). И он выдает каждому из них в виде жалованья и на покрытие расходов по 6 золотых пардаи в месяц. В этой стране есть большое изобилие зерна, мяса всех сортов, и фруктов, таких же, как в Каликуте. У этих людей немного слонов, зато они обладают большим количеством других животных; у них также водятся все виды птиц, таких же, как в Каликуте. Но здесь есть самые крупные и красивые попугаи, которых я когда-либо видел. Здесь произрастает много деревьев, самых высоких и, как я думаю, самых толстоствольных, какие только можно найти. Подобным же образом, я не знаю, можно ли найти в мире такой толстый тростник, какой я видел здесь; ведь у некоторых из них, поистине, стебли толщиной с бочку. В это стране водится большое количество виверровых кошек, их продают по 3-4 за дукат. Единственный товар, которым торгуют эти люди, - это драгоценные камни, т.е. рубины, которые привозят из города под названием Капеллан (5), который отстоит от этого [Пегу] на 30 дней пути; не то, чтобы я лично видел его [этот город], но мне рассказывали о нем торговцы. Знайте, что в вышеупомянутом городе крупный жемчуг и алмазы стоят больше, чем у нас, а равно и изумруды. Когда мы прибыли в эту страну, король находился на расстоянии 15 дней пути отсюда, воюя с другим, который именуется королем Авы (6). Узнав об этом, мы решили поехать туда и найти короля, где бы он не находился, чтобы преподнести ему эти кораллы. Итак, мы отплыли отсюда на судне, сделанном из единого ствола дерева (7), и имеющем более 15 или 16 шагов в длину. Вёсла этого судна были сделаны из тростника. Поймите хорошенько, как они были сделаны: в той части, где весло зачерпывает воду, оно расщеплено, и они вставлены плоской частью [т.е. рукоятью] в прорези в борту [судна] и привязаны к нему шнурами, так что вышеупомянутое судно идет быстрее, чем бригантина. Мачта его сделана из тростника, такой же толщины, как бочка, в которых они хранят продовольствие. Через три дня мы прибыли в деревню, где встретили некоторых торговцев, которые не смогли попасть в вышеупомянутый город Ава из-за войны. Услышав это, мы вернулись с ними в Пего, и пять дней спустя в вышеупомянутый город вернулся король, одержав большую победу над своим врагом. На второй день после возвращения короля наши компаньоны-христиане взяли нас переговорить с ним.

(1) В главе 8 своего "Описания миссии ко двору Авы" полковник Юль приводит в хронологическом порядке ценный свод примечаний к связям бирманских стран со странами Запада вплоть до заключения мира в Яндабо, включая всю доступную информацию относительно Пегу и смежных королевств в этот период. Эти примечания, вкупе с его собственными комментариями, представляют наиболее достоверную историю этих королевств, какая только существует в настоящее время, и 4 схематических карты, изображающих географию бирманских стран в различные эпохи, позволяют проследить главные политические и территориальные изменения, последовательно происходившие в это империи с 1500 г. н.э. Судя по карте, относящейся к этой дате, Тавой показан как независимое государство, охватывающее все морское побережье между 10Њ и 15Њ с.ш., тогда как в предыдущем примечании на стр.197-198 я подразумевал, что Тенассерим, находившийся в пределах этих границ, был главным королевством в указанный период, но подчиненным, тем не менее, верховному владычеству Сиама. (К концу этого столетия Тенассерим стал вассалом Пегу, а несколько позже, около 1619 г., судя по процитированной выдержке из "Описания королевства Голконда и других соседних стран в пределах Бенгальского залива" капитана Уильяма Метолда, он, похоже, снова вернулся, по крайней мере временно, под власть Сиама). Я обращаю внимание на это несоответствие скорее для того, чтобы усомниться в правильности моего собственного умозаключения, чем с той целью, чтобы поставить под сомнение истинность сведений моего ученого друга полковника Юля.

Следующая глава из "Географии" Патавино, очевидно, скомпилированная на основе путешествий Николо де Конти, Вартемы, Цезаря Фредерика и самых лучших авторов, которые им следовали, содержит такое примечательное описание Пегу, когда королевство, во время издания этого труда (1597 г.), находилось в зените своей славы, что я считаю достойным процитировать его полностью:

"Королевство Пегу имеет длину в 300 миль у западного побережья Бенгальского залива, от города под названием Тавой вплоть до мыса Негрэ, и далеко простирается вглубь страны. Оно имеет хорошие гавани, лучшей из которых является Мартабан, в котором за раз собираются до 40 судов, приходящих сюда с острова Суматры за рисом. Поля названного королевства богатые и плодородные, и с них снимают большой урожай зерновых, которые вполне приемлемы на вкус; (в Пегу водится) большое количество животных, среди которых множество лошадей, хотя и малых по размеру, но, тем не менее, весьма выносливых, а также слонов, из которых некоторых ловят в горах и затем приручают, чтобы использовать на войне. Здесь есть также попугаи, которые разговаривают лучше, чем где-либо еще, и красивее, чем можно найти, и даже кошки, которые дают циветтин; также здесь растут камыши толщиной в бочку; также здесь добывают рубины. Таким образом, королевство это богато всевозможными товарами и часто посещается торговцами, большинство из которых приезжают из-за моря, и в портах есть много купцов, мавров и язычников. Из этого королевства вывозят рис, лак, бензоин, мускус, драгоценные камни, серебро, "batyrum", масло, соль, лук и другие вещи такого рода в большом количестве, но взамен из Малакки привозят фарфор, цветы, ртуть, бронзу, киноварь, дамасские ткани, олово и другие товары. Столица королевства - город Пегу, славящийся по всей Индии своими крепостными стенами, и украшенный удобными домами, расположен на расстоянии 25 миль от моря, на берегу большой реки под тем же названием, которая порой во время паводков разливается по всему королевству, затопляя много земель, так что его жители собирают с них обильный урожай риса. Есть в королевстве и еще три достойных упоминания известных эмпория - Тавай, Мартабан и Лосмин. Жители Пегу среднего роста, весьма склонные к полноте, ловкие, крепкие и сильные, однако, непригодные для войны; они ходят голые выше пояса, но головы покрывают тканью, похожей на белую митру; кроме того, они очень предаются сладострастию, и ради женщин прикрепляют к мужскому члену колокольчик из золота или серебра, чтобы он издавал звон, когда они ходят по городу. Но люди они сверх меры заносчивые, и любят вести пустопорожние споры о религии, отличной от нашей собственной. Король Пегу в настоящее время является повелителем многих королевств, то есть, Тангу, Промо, Мелинтай, Калам, Бакам, Мурандил, Аика, Брема [Бирма?] простирающейся на север; отчасти королевства Сиам, и портов Мартабан и Тернассери, и королевств Аракам и Муцин, и некоторые авторы именуют его королем Бремы, или Бирмы", с.260.

(2) Саймс сообщает: "Туземцы называют реку Пегу - Багу Киоуп, или "протока Пегу", чтобы отличить ее от Миуи, или реки. Она судоходна на расстоянии нескольких миль севернее города Пегу, и этим целиком обязана действию приливов". (Pinkerton, vol. ix., p. 446).

(3) Ральф Фитч так описывал город через 80 лет после Вартемы: "Пегу - город очень большой, хорошо укрепленный и очень красивый, опоясанный каменными стенами и большими рвами. Есть два города, старый и новый. В старом городе проживают все иностранные торговцы, а также много местных купцов. Все товары продаются в старом городе, который весьма велик по размерам и имеет вокруг себя много предместий, а все дома построены из тростника, который они называют бамбуком (bambos) и покрыты соломой" (Id., pp. 416-7). Саймс сообщает: "Границы территории, которую занимал Пегу, до сих пор можно точно проследить по руинам каменных стен и рвов, окружавших его: из этого видно, что он был похож в плане на четырехугольник, каждая сторона которого равнялась почти полутора милям. В нескольких местах ров завален сброшенным в него мусором и собственными же осыпавшимися стенами; однако даже сохранившиеся его остатки свидетельствуют, что он служил вполне надежной защитой для города". Он пишет, что улицы нового города хорошо замощены кирпичами, принесенными туда из старого города, но все дома последнего сделан из циновок или из тонких досок, опиравшихся на бамбуковые стены или сваи: "Король запретил использовать кирпич или камень в частных постройках, исходя из тех соображений, что если позволить людям строить кирпичные дома, то они могут воздвигнуть и кирпичные укрепления" (Id., pp. 436-8).

(4) Опираясь на авторитет полковника Юля, я полагаю, что армяне, которые, вероятнее всего, являлись мелкими торговцами, подобно их соотечественникам, живущим там и по сей день, появились в столице Бирмы и при королевском дворе с давних времен; но существование полка армян или несториан на службе у бирманского властелина в этот период я решительно отметаю как явную нелепицу, и мне не удалось найти ни одного упоминания о том, что в Пегу проживали какие-либо местные христиане вплоть до появления португальцев несколько лет спустя. Конти, который побывал в Южной Бирме в 1444 г., сообщает, что местные жители каждое утро обращались лицом на восток, и, соединив ладони, восклицали: "Бог в Троице и Его Закон защищают нас!" Вартема, вероятно, услышал, что часть солдат пегуанской армии следовала подобному обычаю, и поспешил объявить их христианами. Юль делает следующее замечание по поводу упомянуто выше бирманской молитвы: "Это, хоть и выглядит на первый взгляд похожим на вымысел, на самом деле подтверждает правдивость Конти. Он слышал, несомненно, о "Трех Драгоценностях", триаде Будды, сангхи и дхармы, т.е. Будды, Закона и общины верующих". И он добавляет в подстрочной сноске, что "в письме, которое король Авы написал генерал-губернатору Индии в 1830 г., Его Величество говорит о том, что "соблюдает три объекта поклонения, а именно: Бог, Его установления, и Его служители, или священники" (Mission to the Court of Ava, p. 208).

(5) Фитч упоминает ту же местность: "Каплан - место, где находят рубины, сапфиры и шпинели; он расположен в 6 днях пути от Авы, в королевстве Пегу. Там есть много больших холмов, из недр которых они извлекают драгоценные камни" (Pinkerton, vol. ix. p. 421). Тавернье, этот "странствующий ювелир, который ничего не читал, зато был превосходным наблюдателем", как характеризует его Гиббон, сообщает о том же предмете следующее: "На Востоке есть не более чем два главных места, в которых находят самоцветы, т.е. королевство Пегу и остров Цейлон. Первое - гора на расстоянии примерно 12 дней пути от Сирена [Сириама], к северо-востоку от него; она носит название Капелан. Это - копь, где добывается величайшее количество рубинов и шпинелей, иначе называемых "матери рубинов", желтых топазов, яхонтов, аметистов и других камней разных цветов" (Id. vol. viii. p. 250).

(6) Пегу также находился в состоянии войны с Авой во время его посещения Иеронимо ди Санто-Стефано в 1496 г. В 1544 г. и снова в 1552 г. он был подчинен соседним королем Таунгу, которого португальские авторы называли "король Бурраас", распространившим свои завоевания на Аву, Могаунг, Джангому (Zimme), западную Юньнань и другие прилегающие государства. Этот монарх, очевидно, все еще находился на троне, когда Цезарь Фредерик был в Пегу в 1586 г., и в процитированной выше выдержке из "Географии" Патавино, приведено, очевидно, аутентичное описание различных владений, находившихся в зависимости от этого королевства к концу XVI в. (На самом деле в этот период на троне Бирмы сменилось несколько королей: Минджиньо (1486-1531), Табиншветхи (1531-1550), Байиннаун (1551-1581) и Нандабайин (1581-1599), в правление которого наступил распад бирманской монархии. Ошибочные сведения Бэйджера объясняются, видимо, слабой изученностью бирманской истории в его время. - Aspar). В это время, однако, империя начала приходить в упадок, и ее падение было столь же быстрым, как и ее возвышение; в 1600 г. Пегу был осажден королями Аракана и Таунгу, и его монарх предан смерти; и 13 лет спустя король Авы короновался в Пегу, положив начало периоду доминирования Авы над нижними провинциями (См. Yule's Narrative of a Mission to the Court of Ava, pp. 208-213).

(7) "Моноксилы" автора Перипла. См. Vincent's Com. and Nav. of the Ancients, vol. ii. p. 521.

Глава об одежде вышеуказанного короля Пего.

Не думайте, что король Пего обладает столь же большим могуществом, как король Каликута, хотя он настолько человечен и добр, что с ним может беседовать даже дитя, и он носит такое множество рубинов, что они стоят больше, чем целый крупный город, и он носит все их на пальцах ног. И на своих ногах он носит определенные золотые браслеты, целиком усыпанные самыми крупными рубинами; также его руки и пальцы все унизаны [рубинами]. Его уши отвисают на полладони под тяжестью массы драгоценностей, которые он в них носит, так что, если увидеть особу короля при свете огней, ночью, то покажется, будто он сияет, как солнце (1). Вышеупомянутые христиане поговорили с ним и рассказали ему о нашем товаре. Король ответил, что мы должны вернуться к нему через день, поскольку на следующий день он собирается принести жертву дьяволу [в благодарность] за одержанную победу. Когда наступило упомянутое время, король, как только он поел, послал за вышеупомянутыми христианами и за моим компаньоном, для того, чтобы он мог представить ему свой товар. Когда король увидел такие красивые кораллы, он несказанно изумился и сильно обрадовался, поскольку, поистине, среди прочих кораллов были две ветки, подобных которым никогда не привозили в Индию. Король спросил, кто мы такие. Христиане отвечали ему: "Сир, они персы". Король сказал через переводчика: "Спросите у них, желают ли они продать эти кораллы". Мои компаньоны отвечали, что Его Величество может уже считать кораллы своей собственностью. Тогда король сказал, что он уже два года как воюет с королем Авы, и по этой причине у него нет денег; но если бы мы пожелали обменять [кораллы] на такое же количество рубинов, он бы сполна нас удовлетворил. Мы передали ему через этих христиан, что не желаем ничего более, кроме как заручиться его расположением, так что пусть он возьмет товары и поступит так, как ему угодно (2). Христиане повторили ему то, что просил передать мой компаньон, сказав, что он может взять кораллы, не давая взамен никаких денег или драгоценностей. Он, услышав это, весьма благородно ответил: "Я знаю, что персы очень великодушные люди, но никогда не видел ни одного настолько великодушного, как этот человек", и он поклялся Богом и дьяволом, что не уступит этому персу в щедрости. И тогда он вызвал к себе одного из своих доверенных слуг, чтобы тот принес ему определенный ларец небольших размеров, который имел две ладони в длину и был весь позолочен, и полон рубинов - как внутри, так и снаружи. И когда он открыл его, то внутри оказалось шесть разных отделений, доверху заполненных различными рубинами; и он подал его нам, говоря, чтобы мы взяли [из ларца] любые камни, какие захотим. Мой компаньон отвечал: "О сир, вы так добры ко мне, что клянусь верой, которую я питаю в Магомета, я дарю вам все эти вещи. И знайте, сир, что я путешествую по свету не ради корысти, но только для того, чтобы увидеть других людей и различные обычаи". Король отвечал: "Я не мог победить вас в великодушии, но, прошу, возьмите то, что я даю вам". И так он взял изрядную горсть рубинов из каждого отделения упомянутого ларца и вручил их ему. Этих рубинов могло быть около двухсот, и, передав их, он сказал: "Примите их в награду за великодушие, которое вы ко мне проявили". И подобным же образом он дал вышеупомянутым христианам по два рубина каждому, каковые рубины стоили 1000 дукатов, а те, что он вручил моим компаньонам, можно оценить приблизительно в 100000 дукатов. Вот почему его можно считать самым великодушным королем в мире, и каждый год его владения приносят ему доход в один миллион золотом. И это потому, что в его стране есть много лака (lacca) (3), сандалового дерева, бразильского дерева, большое количество хлопка и шелка (4), и он раздает весь свой доход своим солдатам. Люди в этой стране очень чувственные. Спустя несколько дней вышеупомянутые христиане испросили [у короля] позволения уехать, - для себя и для нас. Король приказал предоставить в наше распоряжение покои, обставленные всем, что могло понадобиться на то время, пока мы оставались здесь; так и было сделано. Мы оставались в вышеупомянутых покоях пять дней. Примерно в это же время пришли новости, что король Авы выступил в поход с большой армией, чтобы напасть на него [короля Пегу], и, услышав об этом, король [Пегу] выступил встретить его на полпути со множеством людей, пеших и конных. На следующий день мы увидели двух женщин, которые добровольно бросились живыми в костер, подобно тому, как я описал это в Тармассари.

(1) Как Гаспаро Бальби, так и Ральф Фитч описывают богатство одежды короля Пегу и великолепие его свиты в свое время. Первый видел, как он выступил в военную экспедицию против короля Авы, "весь усыпанный золотом и драгоценностями"; а последний сообщает: "Когда король выезжает на прогулку, его сопровождает большая охрана и много дворян; он часто восседает на слоне, в красивой крепостце на нем, которая вся покрыта золотом, а иногда на большой платформе, похожей на носилки, которые везут лошади; на этой платформе возвышается небольшой дом, с крышей наверху, но открытый со всех сторон, который весь покрыт позолотой и усыпан множеством рубинов и сапфиров, каковых камней у короля в стране имеется несметное количество; эту платформу несут на плечах 16 или 18 мужчин... У него (короля) есть также дома, полные золота и серебра, которые он часто пополняет, но тратит из них весьма немного" (Pinkerton, vol. ix. pp. 404, 418).

(2) Чисто восточный способ положить начало хорошей сделке, впоследствии позаимствованный и с успехом применявшийся купцами на европейском континенте. Эта уловка восходит еще ко временам ветхозаветного патриарха Авраама, который долгое время упрашивал детей хеттеянина назвать цену за Махпелу. Наконец Ефрон, преодолев свою скромность, осмелился сказать: "Господин мой; послушай меня: земля стоит 400 сиклей серебра" (что, вероятно, в 10 раз превышало ее истинную стоимость), но вежливо добавил: "для меня и для тебя - что это?" (Быт., 27).

(3) По моему мнению, здесь имеется в виду краситель, производимый лаковым червем, или "coccus ficus", которые обитают во всех провинциях Бирмы. Барбоза пишет о нем как об одной из главных статей экспорта из Мартабана и сообщает, что индийцы и персы называют его "Laco Martabani". Он, однако, по всей видимости, не представлял себе, как его получают: "говорят, что этот "лакка" - древесный клей; другие утверждают, что он появляется на ветвях деревьев, подобно тому, как в наших краях растет виноград, и этот рассказ кажется мне более естественным и правдоподобным. Они привозят его в небольших вазах, поскольку не могут собрать слишком много" (Ramusio, vol. i. p. 317). Альберти, в его определении винограда, сообщает: "Sono coccole d'un albero, simili quasi alle coccole dell' ellera, colle quali si tingono i panni in rosso o paonazzo ed e preziosa tinta. Oggidi si potrebbe anche dire Cochenille" ("Это дерево, похожее на большой плющ, с помощью которого окрашивают ткани в красный или фиолетовый оттенок и делают их ценными. В настоящее время его называют кошенилью"). Ранний итальянский путешественник, по-видимому, использовал то же самое слово "lacca", чтобы описать как сам лак, так и лаковое дерево.

(4) См.примеч. 1 на стр.193.

Глава о городе Мелача, и реке Газа, иначе Ганге, как я думаю, и жестокости (тамошних) людей.

На следующий день мы взошли на борт судна и направились в город, называемый Мелача (1), который расположен к западу, и куда мы прибыли восемь дней спустя. Около вышеупомянутого города мы увидели очень большой "fiumara" (2), по величине своей сравнимый с любым, какой мы когда-либо видели, который называется "Газа" и, очевидно, имеет более 25 миль в ширину. И напротив вышеупомянутой реки лежит очень большой остров, который называется Суматра. Жители его говорят, что его окружность составляет 4500 миль. Я расскажу вам о вышеупомянутом острове в нужное время. Когда мы прибыли в город Мелача, нас сразу же представили султану, который является мавром, равно как и все [жители] его королевства (3). Вышеупомянутый город расположен на материке и платит дань королю Сини (4), по чьему повелению этот город был основан около 80 лет тому назад, поскольку там есть хорошая гавань, служащая главным портом великого океана. И, поистине, я верю, что туда приходит больше судов, чем в любое другое место в мире (5), и особенно туда привозят все виды специй и большое количество другого товара. Эта страна не очень плодородная (6), хотя там и выращивается зерно, но мало животной пищи; деревья и птицы здесь такие же, как в Каликуте, за исключением попугаев, которые здесь лучше, чем в Каликуте. Здесь встречается большое количество сандалового дерева и олова (7). Есть также изобилие слонов, коней, овец, коров и быков, леопардов и павлинов. [Здесь растут] некоторые фрукты, похожие на заиланские. Здесь нет смысла торговать чем-либо, кроме специй и шелковых тканей (8). Эти люди - оливкового цвета, с длинными волосами. Их одежда похожа на ту, что носят в Каире. У них широкое лицо, круглые глаза, приплюснутый нос. С наступлением темноты по городу невозможно ходить, поскольку людей здесь убивают как собак (9), и все торговцы, которые приезжают сюда, ночуют на своих кораблях. Жители этого города - из народа гиаваи [яванцы]. Король держит губернатора, который вершит правосудие для иностранцев, но что касается местных уроженцев, то они берут правосудие в собственные руки, и являются наихудшей расой, когда-либо существовавшей на земле. Когда король желает вмешаться в их дела, они заявляют, что они - люди моря (10). Воздух здесь очень жаркий (11). Христиане, которые сопровождали нас, дали понять, что нам не следует здесь надолго задерживаться, потому что они [туземцы] - злые люди. Поэтому мы зафрахтовали джонку и направились на Суматру в город, называемый Пидер, который отстоит от материка на 80 лиг или около того.

(1) Малакка, или, правильнее, Малака, знаменитый город на западном берегу Малайского полуострова. Наш путешественник впервые ознакомил Европу с его названием и местоположением.

(2) "Fiumara" Вартемы, несомненно, означает пролив напротив Малакки, имеющий 25 миль в ширину. Слово "Газа", по моему мнению, является сжатой формой от "Boghuz", арабского названия пролива. Современные арабы используют то же слово для обозначения прохода между островом Суматра и Малаккским полуостровом, называя его "Boghuz Malaca" или "Boghuz Singafura". Я обратил внимание, что Кроуфорд, в его "Описательном словаре", под статьей "Архипелаг" замечает, что Вартема недооценил ширину пролива; но он цитирует нашего путешественника по изданию Рамузио, как описавшего "fiumara" только "около 15 миль шириной" (Id. sub voce Malacca Straits). Кроуфорд сам сообщает в одном месте, что город Малакка "омывается проливом, который носит его имя и который имеет здесь около 25 миль в ширину", а в другом - что "город Малакка отстоит от ближайшего побережья Суматры приблизительно на 45 миль" (Id. sub voce Malacca, pp. 238, 249). Примерное расстояние в одном случае, очевидно, дано между Малаккой и непосредственно лежащим напротив нее островом Рупат, а в другом - между Малаккой и собственно Суматрой.

(3) "В точности неизвестно, когда именно население Малакки приняло ислам. Малайская традиция относит это событие ко времени правления принца по имени Султан Мухаммед-шах, который взошел на трон в 1276 г... Де Барруш пишет об обращении малайцев следующее: "Величие Малакки побудило королей, которые наследовали Шакуэму Дарсе [Искандер-шах] сбросить иго зависимости от королей Сиама, и преимущественно с того же времени, под влиянием персов и гуджаратских мавров, которые прибыли в Малакку и обосновались здесь в видах торговли, они из язычества стали обращаться в секту Мухаммеда" " (Crawfurd's Descriptive Dictionary of the Indian Islands, etc., p. 245).

(4) Если "Сини" означает Сиам, то это утверждение Вартемы подтверждается научными изысканиями м-ра Кроуфорда, который пишет: "Подчинение Малакки Сиаму, кажется, признают все источники. Четыре самых северных княжества Малаккского полуострова до сих пор принадлежат ему, и еще по крайней мере в отношении трех Сиам претендует на верховный сюзеренитет. Автор "Комментариев" Албукерки, приписывая Малакке бСльшую протяженность, чем де Барруш, описывает ее и ее подчинение Сиаму следующим образом: "Королевство Малакка с одной стороны граничит с Кведой [Кедах], а с другой - с Памом [Паханг]. Ему принадлежит 100 лиг побережья, а в глубь страны оно простирается до горной цепи, отделяющей его от Сиама, шириной в 10 лиг. Вся эта земля в старину принадлежала Сиаму" (Id., p. 244-5).

(5) "Порт имеет открытый рейд, но, несмотря на это, безопасен во все времена года, поскольку лежит в стороне от зоны ураганов, и вне пределов влияния каких-либо муссонов; или, как об этом говорится в "Комментариях" Албукерки, "здесь (в Малакке) - кончается один муссон и начинается другой" (Id., p. 249).

(6) "Процветающее состояние Малакки во время нападения на нее португальцев [5 лет спустя после визита Вартемы], вне сомнения, было значительно преувеличено; но даже с учетом этого, существует достаточно описаний, показывающих, что она была крупным торговым центром, исходя из представлений начала XVI в., и специфической ценности, придававшейся ряду товаров, которыми торговали в городе". "В торговых делах, - сообщает де Барруш, - эти люди [малайцы] - искусные и опытные, поскольку им, в целом, приходится иметь дело с такими народами, как яванцы, пегуанцы, бенгальцы, куэлиджо [чулиа или телугу], малабарцы, гуджаратцы, персы и арабы, а также выходцами из многих других стран, постоянно живущими в городе, общение с которыми сделало малайцев очень проницательными. Кроме того, город густо населен также благодаря судам, которые приходят к нему из страны Чина [Китай], лекийцев [японцев], лукойцев [население Лусона на Филиппинах] и других стран Востока. Все эти люди привозят так много богатства, с Востока и с Запада, что Малакка кажется центром, куда стекаются все естественные произведения земли, и всё то, что изготовлено руками человека. Ввиду этого, хотя город и расположен в бесплодной местности, он является благодаря взаимному обмену товаров более обильно обеспеченным ими, чем сами страны, из которых их доставляют" (Id. p. 245).

(7) Замечание Вартемы относительно сравнительного неплодородия страны подтверждает де Барруш в подстрочном примечании, и полностью соответствует Кроуфорду, которой сообщает: "Не следует возлагать вину за непродуктивность Малакки на дурное управление прежних национальных администраций, поскольку Малакка находилась, с небольшим перерывом, почти 60 лет под английским правлением, тогда как Аракан, менее чем за половину этого срока, под властью того же правительства, соперничая со своим непосредственным соседом, Бенгалией, превратился в одну из главных житниц Индии" (Id., p. 239).

(8) На основе сведений Кроуфорда я пришел к выводу, что сандаловое дерево, если оно вообще существует на территории Малакки, произрастает там в очень ограниченном количестве; главными местами его произрастания являются некоторые острова Малайского архипелага, но особенно Тимор и Сумба, которую европейцы вследствие этого окрестили "Сандаловым островом".

Количество олова, добытого из шахт на территории Малакки в 1847 г., составляет почти 6000 центнеров, и объем добычи ежегодно возрастает.

(9) Это означает, по моему мнению, что пряности и шелк были здесь наиболее ходовым товаром. В отношении шелка Кроуфорд сообщает: "Обитатели Индонезии, вероятно, впервые узнали о нем через посредничество индийцев, судя по его санскритскому названию; но во все известные нам времена они получали его - как в виде сырца, так и в виде готовых тканей, - от китайцев, изначальных изобретателей шелка". Тем не менее, он добавляет: "Из шелка-сырца китайцы, малайцы и яванцы всегда ткали и до сих пор ткут некоторые прочные и часто дорогие ткани домашнего производства, приспосабливая их к собственным специфическим вкусам" (Id., p. 394).

(10) Кроуфорд описывает малайцев как людей с кожей коричневого цвета, длинноволосых, коренастых, с высокими скулами, большим ртом и приплюснутым носом. В отношении костюма, у меня была возможность во время длительного проживания в Адене видеть малайских торговцев, направлявшихся в Мекку, которые обычно были одеты подобно своим собратьям по роду занятий в Сирии и Египте. В отношении характера малайцы в целом пользуются скверной репутацией и печально известны своей мстительностью. Барбоза описывает их как "очень искусных и опытных работников, но очень злобных и вероломных, редко говорящих правду и всегда готовых совершить любое насилие и умереть... Среди них встречаются и такие, которые, если случится им тяжело заболеть, приносят обет Богу, что в случае выздоровления они добровольно выберут любой вид смерти ради Него. Поправившись, они выходят из своего дома с кинжалом в руке и носятся по улицам, убивая столько людей, сколько смогут, мужчин, женщин и детей, так что они кажутся взбесившимся собаками. Их называют "амулос", и когда видят впавшими в такое исступление, то все начинают громко кричать: "Амулос! Амулос!", чтобы позвать на помощь стражников, которые тут же убивают этих одержимых своими кинжалами и пиками" (Ramusio, vol. i. p. 318). "Амулос", по моему мнению, это искаженное туземное слово "амок", и отсюда происходит выражение "впасть в амок", которое, согласно Кроуфорду, попало в наш язык из малайского; последнее слово означает бешеное и немотивированное нападение. - "Впадение в "амок" у частных лиц - часто результат непреклонной решимости отомстить за некоторые побои или оскорбления; но оно также происходит, не менее часто, от одержимости, принимающей эту конкретную форму, и обязано расстройству пищеварительных органов. Слово и практика не ограничены одними только малайцами, но получили распространение среди всех людей и языки Архипелага, которые усвоили определенную долю цивилизации" (Desc. Dict., p. 12).

(11) Учитывая, что Вартема был первым европейцем, описавшим Малакку, и что его пребывание там ограничивалось лишь несколькими днями, удивительно, насколько точны его краткие замечания, - не только в отношении природных ресурсов, которые он мог видеть своими глазами, но также и в отношении других, менее очевидных обстоятельств, связанных с историей населения города и его фактического гражданского состояния в период его визита. Утверждение, что Малакка была населена выходцами с Явы, подтверждается учеными изысканиями Кроуфорда, который сообщает: "В одном пункте, кажется, сходятся все стороны, а именно, что не только основатели Малакки, но даже Сингапура были яванцами, а не малайцами; даже рассказы самих малайцев в значительной мере подтверждают это, поскольку они выводят эмигрантов, основавших Сингапур, из Палембанга, яванского поселения" (Id. p. 243).

В равной степени замечательно мимоходом оброненное нашим путешественником упоминание о двух отдельных классах среди малайцев, один из которых занимался торговлей и сельским хозяйством и подчинялся организованному правительству, а другой был диким народом, не признававшим никакой верховной власти и либо чувствовавшим себя достаточно сильным, чтобы сопротивляться любой попытке навязать ему таковую, изгоняя более цивилизованные общины из своей страны, либо даже не заботившимся о том, чтобы постоянно жить на суше, поскольку они были "людьми моря" (слова Вартемы "Et quando il re si vol mettere fra loro, essi dicono che deshabitaranno la terra perche sono homini de mare" можно интерпретировать двояко). Как ни удивительно, этот рассказ соответствует данным Кроуфорда, за исключением того, что последний подразделяет малайцев нf три группы, как будет видно из нижеследующей выдержки: "Малайскую нацию можно разделить на три класса: цивилизованных малайцев, или тех, которые имеют свой письменный язык и, в известной мере, овладели ремеслами; рыбаков, похожих на цыган, которые зовутся "людьми моря"; и грубых полудикарей, которые поддерживают свое существование главным образом за счет даров леса. К цивилизованным малайцам относятся жители восточного побережья Суматры, большей части внутренних районов этого острова, и морского побережья Борнео и Малаккского полуострова. Морских цыган можно встретить странствующими от Суматры до Молукк... Единственное жилище этих людей - это их лодки, и они живут исключительно за счет даров моря, либо же грабежей, которые они совершают на нем. Наиболее распространенное название, под которым они известны - "оранг лаут", буквально "люди моря". Группы диких бродячих охотников, говорящих на малайском языке, можно обнаружить во внутренних частях Малаккского полуострова, на Суматре или на островах, лежащих между ними, но ни в одной другой части архипелага". Эти три класса малайцев существовали около трех с половиной столетий назад, когда португальцы впервые прибыли в воды Индонезии, подобно тому, как они существуют в наши дни. Эти люди утверждают, что они существовали также в течение двух с половиной столетий до этого, хотя их появление относится, несомненно, к значительно более ранним временам. Так, де Барруш, описывает первый класс малайцев как "людей, живущих за счет торговли, и самых цивилизованных в этих краях"; второй - как "презренных людей", которые "обитали больше на море, чем на суше" и "живущих за счет ловли рыбы и грабежей"; а третий - как "полудикарей" (quasi meios salvages), тогда как малайский язык был общим для всех. Id., p. 250.

(12) "Климат Малакки, в отношении температуры ее воздуха, как того и следует ожидать от страны, лежащей у морского побережья не более чем в 100 милях от экватора, - жаркий и влажный. Термометр в тени показывает от 72 до 84Њ по Фаренгейту, редко опускаясь до первой отметки, и не часто превышая последнюю. Барометр колеблется только в диапазоне от 20,8 до 30,3 дюймов. Несмотря на постоянную жару, значительную влажность и окружающие его обширные болота, город славится своим благоприятным для здоровья климатом". Id., p. 239.

Глава об острове Суматра (1), и о Пидере, городе на Суматре.

Говорят, что в этом округе - самый лучший порт на всем острове, о котором я уже говорил вам, что он имеет в окружности 4500 миль. По моему мнению, каковое совпадает также с тем, о чем многие говорят, я думаю, что это - Тапробана, на которой правят три коронованных короля-язычника; их вера, образ жизни, одежда и обычаи такие же, как и в Тармассари, и жёны также сжигают себя живьем [после смерти мужей]. Цвет [кожи] этих жителей почти белый; у них широкие лица, а глаза круглые и зеленые (2). У них длинные волосы, широкий и плоский нос, и они невысокого роста. Правосудие здесь соблюдается также строго, как и в Каликуте (3). У них в ходу золотые, серебряные и оловянные деньги, все отчеканенные. На золотых монетах у них с одной стороны [выбито] изображение дьявола, а с другой - нечто напоминающее колесницу, влекомую слонами; то же самое на серебряных и оловянных деньгах (4). Из серебряных монет 10 штук идут на 1 дукат, а из оловянных - 25. Здесь водится множество слонов, самых огромных, каких я когда-либо видел. Эти люди не воинственные, больше занимаются торговыми сделками, и радушно принимают чужестранцев.

(1) М-р Кроуфорд полагал, что Вартема - "первый автор, который приводит название [этого острова] в той форме, в какой мы сейчас его пишем"; это замечание в целом правильное, если придерживаться современного написания слова, поскольку Суматра, несомненно, является тем же самым островом, где Николо де Конти пробыл целый год и который он называет "Шамутера". Но хотя Конти, вероятно, первым сделал это название известным в Европе, я считаю достаточно установленным, что на этом же острове побывал в 1330 г. Ибн Баттута, называвший его "Джива", но столицу которого, расположенную в четырех милях от берега, он назвал "Шуматра" или "Суматра". Нашу Яву, на которую он затем направился, он именует "Мул-Джива". Этот логический вывод подтверждает то обстоятельство, что первым городом тогда правил мусульманский король, носивший имя Джамал-ад-дин аз-Захир, поскольку, согласно Кроуфорду, хотя между 1358 и 1460 гг. было предпринято несколько попыток обратить яванцев в ислам, но только в 1478 г. мусульмане смогли захватить столицу и установить свою собственную власть и веру; это согласуется и с описанием "Мул-Дживы" у Ибн Баттуты, который называет его "первой часть земли неверных" (см. Lee's Translation, pp. 199-205; и Crawfurd's Desc. Diсt., p. 185). Т.к. Ибн Баттута направлялся из Бенгалии в Китай и, по-видимому, заходил на Андаманские или Никобарские острова по пути от побережья Бенгалии, я считаю очень вероятным, что он посетил на острове Суматра современный Аче; ведь город лежит на расстоянии двух миль от берега, и ачинцы утверждают, что обратились в ислам еще в 1204 г. И если Аче был тем же самым городом, где останавливался Конти, что довольно вероятно, то его обозначение города поразительно совпадает с Ибн Баттутой, поскольку он относит название "Шамутера" как к город, так и острову, описывая первый как "благороднейшую гавань". Соединяя эти доводы с нижеследующей цитатой из Кроуфорда, я нахожу вполне правдоподобным, что "Шамутера" или какая-то модификация этого слова во времена Ибн Баттуты была широко распространенным названием Аче (и, возможно, также всего острова), и что современное его название имеет более позднее происхождение: "Туземное название правильно звучит как "Аче"; но это слово, которое означает "древесную пиявку", хотя и укоренилось в местной среде, тем не менее не принадлежит ни одному из малайских языков, а происходит из языка телугу на Коромандельском побережье" (Id., p. 2). Я отмечаю, однако, что тот же автор предполагает, что слово "Суматра" - санскритского или индусского происхождения, вероятно, от "самудра" - "море" или "океан" (Id., p. 414).

Относительно посещения острова Марко Поло Кроуфорд приводит следующие соображения: "Любопытно, что название Суматра осталось неизвестным для Марко Поло, хотя он провел шесть месяцев на острове в ожидании попутного ветра и общался с туземцами. Единственным знакомым ему названием, данным туземцами самому крупному острову Индонезии, была Ява; и он назвал Суматру, зная, что она является островом, но будучи не осведомлен о ее действительной протяженности, Явой Меньшей" (Id., p. 414). Я осмелюсь предположить, что хотя Марко Поло обозначает Суматру, окружность которой оценивается приблизительно в 2000 миль, именем Явы Меньшей, он, тем не менее, пишет о том, что на ней находилось восемь королевств, шесть из которых он посетил, и одно из этих последних, а именно то, в котором он задержался на несколько месяцев, он называет "Самара". Это слово, как нетрудно увидеть, очень близко к современному написанию названия острова, и если вставить в него букву "т", которая, возможно, была пропущена по ошибке в оригинальной рукописи или первых копиях, то мы получим слово "Суматра".

Далее, заслуживает внимания, что тот же путешественник, очевидно, считал "Самару" главным королевством на острове, поскольку он сообщает о ее населении: "Нanno re grande e potente, e chiainansi per il Gran Can" ("Их царь велик и могуществен, и подчиняется Великому хану") (Ramusio, vol. ii, p. 52).

Вартема существенно преувеличивает размеры острова, который "имеет около 1000 миль в длину, сужаясь с концов и расширяясь в центре. Его площадь составляет 128560 квадратных географических миль" (Desc. Dict., p. 414). До публикации его книги, наш путешественник, видимо, имел возможность побеседовать с некоторыми учеными мужами в Европе, поскольку он пишет, что древняя география острова привела его, как и многих других, к выводу об отождествлении его с "Тапробаной" Птолемея. Местоположение этого знаменитого острова в конце XVI в. было предметом многочисленных дискуссий, т.к. Патавино описывал Суматру в следующих выражениях: "Hanc Insulam antiquorum Taprobanam fuisse omnes pene auctores sentiunt, licet aliqui niagnre eruditionis viri ipsam Auream fuisse Chersonesum putent, ас ob id antiquis ceu peninsulam creditam fuisse" ("Этот остров, как соглашаются почти все авторы, является древней Тапробаной, хотя некоторые ученые мужи полагают, что в старину это название относилось к полуострову Золотой Херсонес"). И, снова, под заглавием "Цейлон": "ZEILAN verd insula prasstantissima est, quee...antiquam fuisse Ptolemici Taprobanam Andreas Corsalus et Joannes Barrius cum plerisque alijs censent; Mercator vers, cui magic in hac re fidem potestamus, putat esse Ptolenuei Nanigerim" ("Цейлон - обширнейший остров, который, по мнению Андреа Корсали и Де Барруша, и многих других, является "Тапробаной" Птолемея; но Меркатор полагает, и многие другие разделяют его мнение, что он является Птолемеевым "Нанигеримом") (Geographia, pp. 26).

Что касается управления Суматрой, то уже упоминалось, что Марко Поло разделил остров на восемь королевств, одним из которых был Фелих, где жители приняли ислам "вследствие частых торговых сношений с сарацинами; но те, кто обитал в горах, все еще были похожи на зверей". Вартема уменьшил число королевств до "iii Re di corona" ("трех коронованных королей" (ит.)), включив сюда, вероятно, только главные государства на восточном побережье; Дуарте Барбоза утверждает - на острове "molti regni di quali il principal e Pedir della banda di tramontana" ("есть много королевств, главное из которых - Педир, лежит на севере"); тогда как де Барруш перечислил не менее 29 государств только на морском побережье, одним из которых был Педир, тогда независимое княжество. Патавино обобщил имевшиеся по этому поводу к концу XVI в. сведения в следующих словах: "Scribunt quidam universam hanc insulam in quatuor regna esse divisam: alii in decern, alii autem in 29. ex quibus nota sunt tantummodo decern: nempe Regnuui Pedir, quod caoteris prsestat; Pazem seu Pacem; Achem seu Acem; Campar; Menancabo, quod est fundamentum divitiarum, universae insulas, cum in eo sint minerse auri opulentissinice; et regnum Zunde: et haec quidem sex regna sunt circa littus ipsius insulas, ac a Mauris occupata olim fuere" ("Некоторые пишут, что этот остров разделяется на четыре царства, некоторые полагают, что на 10, а другие - на 29, из которых известны десять, а именно: царство Педир, где производят "каотерис"; Пазем или Пасем; Ачем или Асем; Кампар; Менанкабо, которое явлется основой богатства всего острова, поскольку там имеется много золота; и царство Зунде; эти шесть царств лежат на побережье этого острова и некогда были захвачены маврами") (Id., p. 265.). Последнее замечание соответствует де Баррушу (в цитате из Кроуфорда): "Жители побережья - последователи секты Мухаммеда"; тем не менее, рассказ Вартемы, согласно которому ряд монархов, и среди них царствующий король Педира, исповедовали индуизм, слишком обстоятелен, чтобы отвергнуть его, основываясь лишь на сделанных в общих чертах описаниях острова, такого обширного и сравнительно мало известного даже лучшим португальским историкам того века. Кроме того, Вартема достаточно хорошо знал, по крайней мере, наружные обряды ислама, чтобы спутать его последователей с язычниками. Следовательно, при отсутствии каких-либо четких доказательств обратного я не вижу никаких причин ставить под сомнение эту часть его повествования, тем более что Кроуфорд авторитетно утверждает, что "население Суматры, несомненно, исповедовало ранее одну из разновидностей индуизма, и это достаточно подтверждено изучением его языков и даже некоторыми памятниками и надписями" (Desc. Dict., p. 419).

(2) Де Барруш (в цитате из Кроуфорда) сообщает: "Люди, живущие на побережье, а также во внутренних частях острова - все желтовато-коричневого цвета (baco), с длинными ниспадающими волосами, хорошо сложены, приятной наружности, и не похожи на яванцев, хотя и живут так близко от них" (Id., p. 419). Он не упоминает "зеленых глаз".

(3) Те же самые замечания о стране оставил Гамильтон: "Ни в одном другом месте мира не наказывают за кражу с большей строгостью, чем в Ачине, и все же грабежи и убийства происходят там более часто, чем где-либо еще. В первый раз, если размер кражи не превышает таэля, преступнику отрубают руку или ногу, причем позволяют самому выбрать, с какой конечностью расстаться; если же он пойман вторично, то подвергается такому же наказанию; но в третий раз, либо же в том случае, если размер кражи достигает 5 таэлей, преступника наказывают удушением (souling) или посажением на кол. Когда им отрубают руку или ногу, у них есть плаха с воткнутым в нее топором с широким лезвием, обращенным вверх; преступника заставляют положить конечность на лезвие, а затем бьют по ней деревянной колотушкой, пока не произойдет ампутация; и у них есть полый бамбук или индийский тростник, лежащий наготове рядом с плахой и обмотанный тряпками или мхом, чтобы остановить кровь, струящуюся из раны после отсечения конечности, и установленный на заметном месте, для того, чтобы его мог увидеть любой идущий мимо путник; этот путник обычно совершает небольшой плевок в горшок, который служит для приготовления бетеля; слюна используется вместо мази, чтобы рана скорее затянулась" (Pinkerton, vol. viii. p. 440).

(4) Кроуфорд сообщает, что прибытия европейцев у туземцев Индонезии, как правило, не было других монет, кроме маленьких кусочков меди, олова или цинка, хотя добавляет, что "яванцы, по-видимому, чеканили некоторые собственные деньги, судя по многочисленным образцам, найденным при раскопках в их храмах и других местах. Они содержат изображения сценических персонажей, таких как те, которых до сих пор представляют в их театрализованных спектаклях, известных как "вайянг", или "театр теней", но не имеют никаких датировок и никаких знаков письменности, даже после принятия ислама", что произошло не ранее конца XV в. Далее он переходит к описанию Аче (в состав которого, вероятно, входил Педир во времена Вартемы) и делает следующее замечание: "Единственной туземной страной Архипелага, в которой когда-либо чеканилась монета из благородных металлов, был Аче. Эти монеты золотые, весом в 9 грамм и стоят около 14 шиллингов... На всех монетах есть надписи, сделанные арабскими буквами, и они содержат имена монархов, при которых они отчеканены, так что они сравнительно современные" (Desc. Dict., p. 286). Т.к. на Суматре правил мусульманский король, когда Ибн Баттута посетил этот остров, аналогичные монеты, возможно, находились тогда в обращении; но, как бы там ни было, в описании Вартемы недвусмысленно сказано, что такие "отчеканенные" деньги существовали во время его визита, и я не вижу никаких причин сомневаться в том, что, по его утверждению, на острове имели хождение монеты из серебра и олова, а также из золота. Однако ни в коем случае нельзя исключать, что некоторые отчеканенные деньги в Аче были завезены посредством обычных торговых операций из разных частей Индии; но я напрасно пытался найти в "Numismata Orientalia" Марсдена какое-либо упоминание об изображении "колесницы, влекомой слонами" на любой из ранних индийских монет. Что индийские монеты в определенной степени получили хождение на Архипелаге в этот период, можно заключить из утверждения Вартемы о Банда, одном из Мускатных островов: "La moneta corre qui alla usanza di Calicut" ("Находящиеся здесь в обращении монеты - такие же, как в Каликуте") (См.главу, посвященную острову Банда).

Глава о другом сорте перца, и о шелке, и о бензоине, которые производятся в вышеупомянутом городе Пидер.

В этой стране Пидер (1) произрастает большое количество перца и длинного перца, который называется "молага". Этот вышеупомянутый сорт перца больше по размеру, чем тот, который привозят к нам [т.е. в Европу], и он намного белее, а внутри - полый, и не такой острый, как наш; весит он очень мало и продается здесь так же, как у нас продаются хлебные злаки (2). Знайте, что в этом порту каждый год им нагружают 18 или 20 кораблей, которые идут в Катай, поскольку они говорят, что те края страдают от сильного холода. Этот стручковый перец приносит дерево, похожее на то, что растет в Каликуте, только лоза у него больше, а лист - шире и мягче. В этой стране также производится много шелка, причем много шелковичных деревьев растут сами собой в лесах, где за ними никто не ухаживает и не выращивает (3). Впрочем, этот [дикий] шелк не особенно хорош. Здесь также производится большое количество бензоина, который представляет собой не что иное, как древесный клей (4). Некоторые говорят, хотя сам я этого не видел, что его собирают на значительном расстоянии от моря, в глубине острова.

(1) "Пидер", или, точнее, Педир - название малайского государства на восточной стороне Суматры, включавшего ту часть морского побережья, которая простирается от Алмазного мыса (Танджунг-карлак малайцев) до Аче... Это был первый пункт в Архипелаге, где высадились португальцы, и они обнаружили, что он был достаточно сильно вовлечен во внешнюю торговлю и часто посещался судами из различных частей материковой Индии. В настоящее время он не имеет никакого значения, за исключением только экспорта ареки и небольшого количества перца, которые отвозят в британское поселение Пенанг. Главный город, носящий то же название, расположен на небольшой реке, немного восточнее мыса, который находится на 5® 29' с.ш. и 96® в.д. (Id., 330-1).

(2) Пребывая в сомнении, действительно ли Вартема описал Piper longum по ботанической классификации, я обратился к мистеру Беннету из Британского музея, чьей любезности у меня уже был случай воздать должное, и добавляю полученное от него в ответ замечание: "Не может быть сомнений, что второй сорт перца, упомянутый Вартемой, представляет собой одно и то же с тем, что мы теперь называем длинным перцем. Его описание в точности совпадет с ним во всех отношениях, и на редкость правильно, как и большинство его описаний". Кроуфорд сообщает: "Родиной этой пряности, вероятно, изначально была Ява, хотя теперь она выращивается в других районах Архипелага", после чего замечает: "Это единственная пряность, не названная Барбозой, но почти не остается сомнений, что она, по-видимому, была одной из статей торговли в его время" (Desc. Dict., p. 335). Пигафетта, спутник Барбозы, упоминает, что длинный перец растет на одном из островов Банда, и он описывает его следующим образом: "Продолговатый перец напоминает первый цвет ореха в зимнее время. Подобно плющу, это растение обвивается вокруг деревьев, но листья его походят на листья тутового дерева. Оно носит название "лули"" (Ramusio, vol. i. p. 368). Конти также упоминает "pepe lungo" ("длинный перец") среди природных даров Суматры (Id., p. 339).

(3) Единственное аналогичное утверждение встречается у де Барруша, который, описывая произведения Суматры, сообщает: "Здесь производится также шелк в таком количестве, то его поставляют во многие части Индии", на что Кроуфорд замечает: "Это, вероятно, ошибка со стороны этого обычно столь надежного автора. Мне совершенно неизвестно, чтобы в каком-либо из островных лесов производился дикий шелк, подобно тому, как он, по-видимому, производится в Индостане". Тот же автор утверждает, что "туземцы Архипелага никогда не занимались аккультурацией шелковицы и разведением шелковичных червей, хотя так и не выяснено, следует ли приписать это климатическим условиям, не способствующим внедрению этого вида деятельности, или состоянию общества" (Desc. Dict., p. 394.) Несоответствие является весьма значительным, и я не могу предложить никакой гипотезы, способной объяснить противоречивые утверждения. Замечу, однако, что Дуарте Барбоза не называет шелк в своем списке произведений Суматры.

(4) "Бензоин, смола Styrax benzoni, получаемая путем надреза коры. Это растение, имеющее средний размер, является предметом выращивания, посредством прорастания из семян. Деревья созревают для производства смолы примерно на седьмом году жизни, и это растение является эндемичным продуктом островов Борнео и Суматра". Кроуфорд считает, что это может быть "malabathrum" античных авторов. (Id., p. 50). Арабы называют бензоин "Bakh-khur Jawi" - "яванский ладан".

Глава о трех сортах дерева алоэ.

Поскольку одна из целей моего повествования, несомненно, найдущая одобрение у читателей, заключается в том, чтобы они смогли не только прочесть, но и понять [прочитанное], мне представляется уместным добавить то, в чем я убедился на собственном опыте. Ведь вы, вероятно, знаете, что ни бензоин, ни дерево алоэ не привозят в большом количестве в христианские порты, и, следовательно, вам следует понять, что существуют три вида алоэвого дерева. Первый и самый лучший сорт называется "калампат", и он не произрастает на этом острове, но привозится из города под названием Сорнау, который, как сказали христиане, наши компаньоны, находится рядом с их городом, и здесь-то и произрастает этот первый сорт. Второй сорт называется "лобан", он происходит от реки. Третий сорт называется "бочор" (1). Вышеупомянутые христиане также объяснили, что этот "калампат" не привозят в наши края по той причине, что в Великом Катае, и в королевстве Сини и Масини (2), и Сарнау, и Гиява имеется гораздо больше золота, чем нас, (и поэтому его продают в эти страны). Они также говорили, что там есть гораздо больше великих синьоров, чем в наших краях, и что они более, чем мы, восторгаются теми тремя видами благовоний, и после их смерти на приобретение этих благовоний тратятся огромные суммы золота; и по этой причине эти самые лучшие породы не привозят в наши края. В Сарнау они стоят 10 дукатов за фунт, поскольку являются большой редкостью.

(1) "Lignum", алоэ, или "agila", "орлиное дерево" в торговле. Барбоза упоминает его под двумя первыми названиями, а Кроуфорд, описывая его, сообщает: "Не вызывает сомнений, что источающая благовоние древесина является результатом болезни дерева, которое выделяет сгустки своего сока в виде клейкой жидкости или каучука... Наиболее ценные породы этого дерева можно встретить в гористой стране к востоку от Сиамского залива, включая Камбоджу и Кохинхину. Породы низшего качества можно найти на севере вплоть до Силхета в Бенгалии, а на юге - вплоть до Малаккского полуострова и Суматры" (Desc. Dict., p. 6, 7). В своей более ранней "Истории Индийского Архипелага" (vol. i. p. 519) он писал по поводу обсуждаемого дерева, что оно "едва ли было эндемиком индийских островов, поскольку мы не располагаем свидетельствами его вывоза оттуда", но в своих последующих исследованиях подтверждает слова Вартемы как о существовании орлиного дерева на Суматре, так и о том, что самая лучшая порода этого благоухающего дерева, "калампат" или "каламбак", растет только за пределами Индонезии. Последнее название, по моему мнению, представляет собой одно и то же с "ood el-Kamari" ("Два мусульманских путешественника", Pinkerton, vol. vii. p. 208) и Ибн Баттуты (Lee's Translation, p. 201), которые оба пишут о том, что это дерево привозилось из "Комари" в Китае.

Я обращаю внимание, однако, что Каштаньеда, которого цитирует Кроуфорд, описывает "каламбак" как местное дерево на Суматре. Он пишет: "В нем [Кампаре, на восточном побережье острова] нет ничего, кроме лесов, которые производят дерево алоэ, известное в Индии под названием "каламбуко". Деревья, которые его производят - велики, и когда они становятся старыми, их срубают и берут дерево алоэ, которое представляет собой его сердцевину, тогда как наружная часть называется "пагила" Оба эти породы дерева продаются по высокой цене, но особенно "каламбуко", который, если его растереть в руке, источает приятный аромат; "агила" делает то же самое, если ее сжечь".

Названия двух других сортов, упомянутых Вартемой, - арабские и широко распространены, поскольку "lubun" означает один из сортов ладана, а "bukh-khur" - ладан в целом. Ибн Баттута, по-видимому, выделяет те же самые менее ценные породы, и при описании ароматических продуктов яванского происхождения использует слово "lubun": "здесь есть только "лубун" Явы, камфара, гвоздика и "оод индийский", индийское алоэвое дерево" (Lee's Trans., pp. 201-2).

Судя по описанию "каламбака" у Каштаньеды, и описанного Вартемой в следующей главе опыта с ладаном, который начинает благоухать, если его просто подержать в теплой руке, я готов согласиться с ним, что этот сорт редко попадает на западные рынки. "Оод обычно используется арабами в виде пастилы, и их поэты, древние и современные, которые любят многословно воспевать совершенства этого дерева и напрягают все свое воображение в поисках наиболее подходящей метафоры, по большей части связывают аромат ладана с действием огня. Далее приведен почти дословный перевод арабского четверостишия, которое я обнаружил написанным на камине старого хана (караван-сарая) в округе Алеппо (английской версией я обязан доброте моего друга, преподобного П. Г. Хилла, настоятеля церкви св. Эдмунда, короля и мученика):

"Когда Аллах желает испытать достоинства человека,

Он возбуждает против него языки завистливой злобы,

Подобно тому, как если дерево алоэ положить в огонь,

Оно начинает источать восхитительный аромат".

Та же прелестная идея, облаченная в схожие формы, была высказана Грегори в "Великих нравоучениях" на книгу Иова: "Подобно тому, как мази, если не прикасаться к ним, и как благовония, если их не сжечь, не распространяют свой аромат, так и святые в своих страданиях обнаруживают всё величие своих достоинств" (Library of the Fathers, vol. xviii. p. 18).

(2) "Син-Масин", или "Син ва-Масин", а иногда только слово "Ши", с придаточным артиклем "ас-Ши", равнозначно используется арабами в настоящее время для обозначения Китайской империи. Я часто пытался выяснить у арабских капитанов, ограничивают ли они каким-то пределами страну или страны, носящие это двойное название, но получал весьма неудовлетворительные результаты: некоторые утверждали, что данный термин обозначает всю страну к северу от Сиама; другие - что словом "Син" они обозначают Сиам и Кохинхину, а "Мачин" - Китай, включая Тартарию; третьи, опять-таки, говорили, что "Мачин" был Сиамом, а "Син" - Китаем. Конти, который, вероятнее всего, позаимствовал свою географическую номенклатуру у азиатских торговцев, вообще не упоминает ни Китая, ни "Ши", но сообщает, что провинцию Ава местные жители называют "Мачинус", а страну, лежащую к северу за ней, именуют "Катай". Афанасий Никитин, писавший в данном случае только с чужих слов, говорит, что морские порты Чина и Мачина были очень крупными, и приводит некоторые сведения, позволявшие предположить, что под этими названиями понимались соответственно Сиам и Китай, но ничего более. Д`Эрбелот дает ключ к происхождению соединенных названий и обращает внимание на противоречивые мнения, уже упомянутые мной, относительно стран, которые они соответственно обозначали. Заметив, что "Чин" ("Чина"), согласно персам и другим восточным авторам, получил свое название от старшего сына Яфета, он добавляет: "Чин был сыном Мачина, и достаточно отметить здесь, что люди Востока, говоря о Китае в целом, называют его "Чин и Мачин", а для того, чтобы обозначить всю Татарию, они используют термины "яджудж и маджудж", - то же самое, что "Гог и Магог" Писания. Некоторые географы до сих пор полагают, что под словом "Чин" имеется в виду Северный Китай, он же "Катай", а многие считают так же, что "Мачин" обозначает Южный Китай, вместе с Кохинхиной, Тонкином, королевствами Аннам, Сиам и Пегу" (Bib. Orient, sub voce SIN). В указанном контексте его гипотеза выглядит удовлетворительной, но оставляет непроясненным другое обстоятельство: почему оба названия вместе встречаются у европейских путешественников, упомянутых выше, и почему они получили такое распространение у арабов и персов в настоящее время. Ни Сулейман в IX в., ни Идриси в XII, ни Марко Поло в XIII, ни Ибн Баттута в середине XIV, - все, кто описывал Китай под названием "Син", ни разу не упоминали слова "Мачин". У этого факта должна быть какая-то разумная причина, но я не в состоянии его объяснить. Я отмечаю, тем не менее, что д`Эрбелот в своей статье "Син" замечает, что автор "Хумаюн-намэ", т.е. книги Калилы и Димны, сообщает, что Хумаюн-шах был прежде могущественным царем Чина и Мачина". Я тщательно просмотрел перевод этого сборника знаменитых басен, выполненный на арабский язык де Саси, но так и не обнаружил последние слова и пришел, следовательно, к выводу, что д`Эрбелот ссылается на некоторые комментарии Али Челеби, который перевел "Калилу и Димну" на турецкий в начале Х в. Хиджры и посвятил ее Сулейману I под названием "Хумаюн-намэ".

Глава об опыте с вышеуказанным деревом алоэ и бензоином.

Вышеуказанные христиане продемонстрировали нам опыт с двумя видами благовоний. Один из них имел при себе небольшое количество каждого из них. Калампата было 2 унции, и он заставил моего компаньона держать его в руке столько времени, за которое он мог бы четырежды повторить: "Помилуй меня, Боже", крепко держа его в сомкнутом кулаке. Затем он должен был раскрыть ладонь. Поистине, я никогда не вдыхал такого запаха, как этот, который несравним со всеми нашими духами. Затем он взял кусок бензоина величиной с орех, и взял тот [калампат], что растет в Сарнау, весом около полуфунта, и положил их в два отделения в вазах, внутри которых горел огонь. Поистине, скажу вам, это небольшое количество источало более стойкий запах, и более мягкий и сладостный, чем два фунта любого другого сорта [дерева]. Невозможно описать совершенство тех двух видов ароматов и благовоний. Так что теперь вам известна причина, по которой вышеуказанные вещи не привозят в наши края. Там также выращивается очень большое количество лакки (1), из которого получают красный краситель, и это дерево по внешнему виду напоминает наши деревья, которые приносят грецкие орехи.

(1) "Лакка, в малайском "лака", Tanarius major, дерево с древесиной розового цвета, эндемик Суматры, используется для получения красителей и в фармакопеи. Оно составляет одну из основных статей местной торговли, и главным образом экспортируется в Китай" (Crawfurd's Disc. Dict., p. 204).

Глава о некоторых торговцах на вышеупомянутом острове Суматра.

В этой стране я видел самые красивые произведения рук человеческих, которые когда-либо видел в своей жизни, т.е. некоторые ларцы, отделанные золотом, которые продавали по 2 дуката за штуку, и которые, поистине, стоят не меньше 100 дукатов (1). Опять-таки, я видел здесь на одной улице около 500 менял, и это потому, что в этот город приезжают множество купцов и ведут здесь очень бойкую торговлю (2). Они спят на хороших постелях из хлопка, застеленных хлопковыми и шелковыми покрывалами. На этом острове произрастает изобилие строевого леса, и здесь строят большие суда, которые называют "гиунчи"; эти суда несут три мачты, имеют нос как спереди, так и сзади, и два руля спереди и два сзади. И когда он плавают через любой архипелаг (поскольку здесь есть море, подобное проливу), и во время плавания иногда поднимается встречный ветер, тогда они сразу же опускают парус и быстро, без поворота, поднимают парус на другой мачте, и [после этого] поворачивают назад. Знайте, что они - самые деятельные люди, которых я когда-либо встречал. Они также замечательные пловцы и превосходно владеют искусством изготовления огнестрельного оружия (3).

(1) "Золотые украшения значительной красоты делают большинство цивилизованных народов Архипелага. Манильские ожерелья являются примерами очень тонкого искусства, а филигранная работа малайцев Суматры даже еще более замечательна. Во всех этих случаях самое поразительное - это красота работы по сравнению с грубостью и простотой работников и их инструментов" (Id., p. 145).

(2) Это замечание неумышленно подтверждает прежние утверждение Вартемы относительно монет, которые находились в обращении на Суматре (см.примеч. к стр.232). Менялы, вероятно, были иностранцами, уроженцами Индии, как и в Малакке, где, по словам Кроуфорда, "до сих пор существует колония индусов из Телинганы, чья профессия заключается в том, чтобы проверять золото на пробу и обогащать его" (Id., p. 287).

(3) "Fuochi artificiati". Кроуфорд собрал достаточное количество сведений, чтобы доказать, что огнестрельное оружие уже использовалось среди наиболее развитых малайских народов в то время, когда португальцы впервые появились в водах Архипелага, и он пришел к выводу, что они позаимствовали умение стрелять из пушек у арабов, которые, в свою очередь, переняли его у христиан. Если его гипотеза соответствует действительности, то эти арабы происходили, вероятно, из Персидского залива, поскольку, как показано в предыдущем примечании (стр.63), арабы Йемена были вообще незнакомы с огнестрельным оружием до захвата этой страны египтянами в 1515 г. Я считаю умозаключение Кроуфорда весьма вероятным, но все же осмеливаюсь поставить под вопрос одну из его посылок, содержащуюся в нижеприведенной цитате:

"[Среди малайцев] огнестрельное оружие в целом известно под названием "badil", обобщающего для всех видов зажигательных снарядов, и "mariam" - слова арабского происхождения, которое на этом языке значит "Богородица" и наводит на мысль, что арабы позаимствовали свое знание об артиллерии от христиан, как, несомненно, и было в действительности". "Марьям", на самом деле, является формой имени "Мария" не только в арабском, но и в нескольких других восточных языках, и мусульманам это имя известно из Корана, как христианам - из Библии. Более того, т.к. это слово, несомненно, никогда не использовалось арабами в Аравии или в Египте для обозначения огнестрельного оружия, я могу лишь предположить, что оно является стандартным термином, употребление которого было ограничено пределами Архипелага, и, следовательно, едва ли может служить в поддержку гипотезы м-ра Кроуфорда. Сообщение Вартемы об искусстве, которое показывали люди Суматры в изготовлении "fuochi artificiati" в этот ранний период, подтверждается ремаркой на этот счет того же самого ученого: "Знание о порохе должно было распространиться на островах Индонезии столь же рано, как знание о пушках. Не исключено, что оно могло быть известно еще раньше через посредство китайцев, поскольку изготовление фейерверков известно среди малайцев под названием "murchun", слова, происхождение которого в точности не установлено. Главные компоненты пороха имеются в более чем достаточном количестве во многих частях Архипелага, и известны под местными названиями: так, селитра называется "sanduwa", а сера - "balirang" или "waliramj" (Desc. Diсt., p. 22).

Глава о домах на вышеназванном острове Суматра, и о том, как их покрывают кровлей.

Жилища на вышеупомянутый острове состоят из обнесенных стенами каменных домов, и они не очень высокие, и очень многие из них крыты панцирями морских черепах (1), поскольку их попадается здесь великое множество, и во время моего пребывания я видел, как взвешивали один из них, который весил 103 фунта. Я также видел бивни двух слонов, которые весили 335 фунтов. И я видел, кроме того, на этом острове змей, намного бСльших, чем те, что водятся в Каликуте. Вернемся теперь к нашим компаньонам-христианам, которые желали вернуться на свою родину, почему и стали расспрашивать нас о наших намерениях, - хотим ли мы остаться здесь, или направиться дальше, или же вернуться. Мой компаньон ответил им: "Поскольку я с вашей помощью добрался до тех мест, где растут пряности, я хотел бы увидеть некоторые из них прежде, чем вернуться обратно". Они сказали ему: "Здесь не растет никаких других пряностей, кроме тех, которые вы уже видели". И он спросил их, где же растет мускатный орех и гвоздика. Они ответили ему, что мускат и мускатный цвет растут на острове, который находится в 300 милях отсюда. Тогда мы спросили их, можем ли без риска отправиться на этот остров, т.е. не опасаясь грабителей или пиратов. Христиане ответили, что мы можем добраться туда в полной безопасности от пиратов, но не от капризов морской стихии, и добавили, что мы не сможем отплыть на вышеуказанный остров на имевшемся у нас большом судне. Мой компаньон спросил: "Как же нам попасть на этот остров?" Они ответили, что нужно приобрести чампану (2), т.е. небольшое судно, которых там можно найти предостаточно. Мой компаньон попросил их послать за двумя [сампанами], которые он намеревался купить. Христиане сразу же наняли два [судна] с командами, чтобы управлять ими, и всеми необходимыми вещами, нужными для такого плавания; и они наняли вышеуказанные суда, людей и все необходимые вещи за 400 пардаи, которые уплатил мой компаньон, после чего он обратился к христианам: "О мои дражайшие друзья, хотя мы не принадлежим к вашему народу, все мы - сыновья Адама и Евы, так неужели вы сейчас оставите меня и этого другого моего спутника, который по рождению так же, как и вы, христианин?" "Как христианин? Этот ваш спутник, разве он не перс?" [спросили они]. Он ответил: "Он теперь перс, поскольку его продали [в рабство] в городе Иерусалиме". Христиане, услышав упоминание об Иерусалиме, сразу воздели руки к небу, а затем трижды поцеловали землю и спросили, когда это случилось, что я был продан в Иерусалиме. Мы ответили, что мне было тогда около пятнадцати лет. Тогда они сказали: "Он должен помнить свою страну". Мой компаньон ответил: "Истинно, он помнит ее, поскольку я в течение многих месяцев наслаждался его рассказами о его стране и обо всем, что там есть, и он обучил меня [названиям] всех частей тела и названиям продуктов, которые употребляют в пищу". Услышав это, христиане сказали: "Мы хотели вернуться к себе на родину, до которой отсюда 3000 миль, но ради вас и вашего спутника мы готовы отправиться с вами туда же, куда пойдете и вы; и если ваш спутник изъявит желание остаться с нами, мы сделаем его богачом, а если он захочет соблюдать персидский закон, мы не будем препятствовать ему в этом". Мой компаньон отвечал: "Я очень рад вашему обществу, но он не сможет остаться с вами, поскольку я отдал ему в жены свою племянницу ради любви, которую я питаю к нему (3). Поэтому, если вы согласны составить нам компанию, я прошу вас первым делом принять подарок, который я ныне преподношу вам, в противном случае вы нанесете мне обиду". Добрые христиане отвечали ему, что он может поступать как ему угодно, поскольку они были всем довольны. И он дал им пол-курии (4) рубинов, которых было 10 штук, стоивших 500 пардао. Два дня спустя вышеупомянутый чампаны были готовы [к плаванию] и мы погрузили на борт много запасов снеди, особенно самые лучшие фрукты, которые я когда-либо пробовал, и таким образом взяли курс на острове под названием Бандан.

(1) Конти просто описывает жилища на Суматре как очень низкие, но Барбоза сообщает, что все города расположенных на острове королевств были построены из соломы, что противоречит Вартеме, если только последний не имел в виду какую-либо местность, неизвестную Барбозе. Я не обнаружил в отчетах ранних европейских путешественников никаких свидетельств, способных подтвердить, что черепаховые панцири действительно находили такое применение, как упоминается в тексте; но хорошо известно, что в морях Индонезии водятся черепахи, имеющие от 5 до 6 футов в длину, и Конти слышал, что некоторые церкви, принадлежащие христианам в "Катае", построены целиком из черепаховых панцирей (см. India in the Fifteenth Cent., ii. 33). В утверждении Вартемы, однако, нет ничего неправдоподобного, и его соответствие данным древних греческих и римских авторов просто поразительно. В этой связи ученые изыскания м-ра Р.Г. Мэйджора заслуживают того, чтобы быть процитированным полностью. Упомянув огромную черепаху, описанную Синдбадом в "Арабских ночах" как имеющую размеры в 20 локтей в длину и в ширину, он замечает: "Рассказы об этих животных не следует приписывать одной лишь буйной фантазии арабского сочинителя. Он мог прочитать у Элиана (De Natura Anim., 1. xvi. c. xvii), что около острова Тапробана водятся черепахи, чьи панцири имеют 15 локтей в длину, и достаточной высоты, чтобы ими можно было накрыть целый дом. Плиний и Страбон упоминают одно и то же обстоятелсьтво (Nat. Hist., 1. ix. c. 10): они также переворачивают их выпуклой частью вниз и говорят, что люди плавают в них, как в лодках (Geog., 1. xvi. 6). Диодор Сицилийский подтверждает их свидетельства и дает слово историка, что "хелонофаги ("те, кто питаются рыбьими костями") получают тройную выгоду от черепах, которые служат им крышей для жилищ, лодкой и обедом". М-р Мэйджор даже пытается идентифицировать эту колоссальную черепаху с "Colossochelys Atlas", первые ископаемые останки которой были обнаружены в южных Гималаях д-ром Фальконером и майором Котли в 1835 г. - представление о ее огромных размерах дают слепки, демонстрирующиеся в верхних галереях Британского музея (см. Introduction to India in the Fifteenth Cent., pp. xliii-v).

(2) См.примеч. 2 на стр. 188.

(3) См.примеч. на стр. 104.

(4) См.примеч. на стр. 170.

Глава об острове Бандан (1), где растет мускатный орех и мускатный цвет.

Во время упомянутого плавания мы обнаружили около двадцати островов, частью населенных, а частью необитаемых, и 15 дней спустя мы пришли к вышеупомянутому острову, который весьма неприглядный и мрачный на вид, имеет почти 100 миль в окружности, очень низкий и плоский. Здесь нет ни короля, ни даже губернатора, но живут некоторые крестьяне, похожие на зверей, не наделенных [людским] разумом. Дома на этом острове построены из дерева, они очень мрачные и низкие. Одежда [туземцев] состоит из рубашки; они ходят босиком и ничем не прикрывают голову; волосы у них длинные, лицо - широкое и круглое; цвет кожи - белый, рост невысокий. Они язычники, и относятся к тому же наиболее достойному жалости классу, который в Каликуте называется "полиар" и "хирава" (2); это очень темные и невежественные люди, они не обладают физической силой, но живут подобно зверям. Здесь не произрастает ничего, кроме муската и некоторых фруктов. Ствол мускатного дерева похож на стол персика, и листья распускаются на нем подобным же образом; но ветви более густые, и прежде, чем орех достигнет полной зрелости, вокруг него распускается мускатный цвет, подобно распустившейся розе, и когда орех созреет, мускатный цвет осыпается, и так они собирают его в сентябре месяце; поскольку на этом острове времена года сменяются точно так же, как и у нас, и каждый человек собирает столько [муската], сколько сможет, потому что здесь всё - общее, и они вовсе не заботятся о том, чтобы ухаживать за вышеупомянутыми деревьями, но предоставляют заботу об этом самой природе. Эти орехи продают на меру, которая весит 26 фунтов, по цене в половину карлино. Деньги, находящиеся здесь в обращении, такие же, как и в Каликуте. Здесь нет необходимости в отправлении правосудия, поскольку люди столь глупы, что даже если бы они и захотели причинить кому-то зло, то не додумались бы, как это сделать. Два дня спустя мой компаньон спросил у христиан: "Где произрастает гвоздика?" Они ответили, что она растет на расстоянии шести дней пути отсюда, на острове под названием Моноч, и что люди, живущие на этом острове, похожи на зверей, и еще более грубы и отвратительны, чем те, что живут на Бандане. Наконец мы решили отправиться на этот остров, каковы бы ни были его жители, вышли в море, и через 12 дней плавания прибыли на вышеупомянутый остров.

(1) "Бандан, современный Банда, один из островов Банда или Мускатных островов, которые состоят из группы небольших островов; говорят, что всего их пять, подобно Островам Гвоздики, но в действительности десять, хотя некоторые из них необитаемы" (Desc. Dict., p. 33). Барбоза утверждает, что их населяли мавры и язычники, а Пигафетта говорит об их обитателях только как о маврах (Ramusio, vol. i. pp. 319, 368). Де Барруш, в цитате из Кроуфорда, приводит следующее описание жителей и продуктов островов Банда, которое в большинстве пунктов поразительно подтверждает отчет Вартемы: "Люди этих островов коренастые, со светло-коричневой кожей и длинными волосами, и пользуются самой дурной репутацией в тех краях. Они принадлежат к секте магометан и значительно пристрастились к торговле, тогда как их женщины занимаются полевыми работами. У них нет ни короля, ни сеньора, и всё их управление зависит от советов их старейшин; и т.к. эти советы зачастую противоречат один другому, то люди (постоянно) ссорятся между собой. Земля не производит ничего, кроме муската. Это дерево произрастает здесь в таком изобилии, что вся земля полна им, причем за деревьями никто не ухаживает, поскольку земля сама, без всякого возделывания, приносит свои дары. Леса, которые приносят мускат, не принадлежат кому-либо одному по праву наследования, но находятся в общем пользовании. Когда наступает июнь и сентябрь - месяца сбора урожая - (жители) делят между собой мускатные деревья и тот, кто собирает (мускатных орехов) больше других, тот и извлекает наибольшую выгоду" (Desc. Dict., p. 35).

(2) См. стр.173 и примечание.

Глава об острове Моноч (1), где растет гвоздика.

Мы высадились на острове Моноч, который значительно меньше по размеру, чем Бандан; но люди здесь хуже, чем на Бандане, хотя по образу жизни во всем сходные с ними, и немного более белые, а воздух чуть более прохладный. Здесь произрастает гвоздика, и на многих соседних островах [также], но они малы и необитаемы. Гвоздичное дерево похоже на самшит, т.е. имеет толстый ствол, а листья похожи на листья коричного дерева, но они несколько более округлые и того же самого цвета, о котором я упоминал выше, когда рассказывал о Заилане [Цейлоне], т.е. похожи на листья лавра. Когда эта гвоздика созреет, вышеупомянутые люди сбивают ее тростниковыми стеблями и расстилают под вышеупомянутым деревом некоторые циновки, чтобы собрать ее. Почва, где [растут] эти деревья, похожа на песок, т.е. имеет тот же самый цвет, но на самом деле не является песком. Страна очень низкая (2), и Полярная звезда отсюда не видна. Когда мы осмотрели этот остров и его людей, мы спросили у христиан, есть ли еще что-нибудь, чего мы не видели. Они ответили: "Посмотрите на то, как они продают эту гвоздику". Мы обнаружили, что ее продают вдвое дороже, чем мускат, но на меру, поскольку здешние люди не знают никаких весов.

(1) Вартема здесь применяет собирательное название для одного из пяти островов, образующих собственно Молукки, но не приводит никакого указания, позволившего бы нам отождествить остров, на котором он высадился, и который, вероятно, был Тернате или Тидоре. В отношении собирательного названия м-р Кроуфорд замечает: "Собирательное название, которое португальцы писали в форме "Малука", и, более правильно, "Малукка", одинаково неизвестно, хотя утверждают, что это было место и народность на острове Джилоло. В настоящее время, однако, никакого такого названия на острове не существует. Не подлежит сомнению, впрочем, что это слово использовали малайцы и яванцы, которые занимались торговлей пряностями, прежде чем она попала в руки португальцев, поскольку оно встречается у Барбозы, который побывал на архипелаге еще до завоевания Малакки; и, опять-таки, в 1521 г. у Пигафетты - в форме "Malucco" (Desc. Dict., p. 253). Ясно, что Джилоло не был "Моночом" Вартемы, поскольку он описывает последний как значительно уступавший по размеру Бандану. Пигафетта приводит обстоятельное описание этой островной группы, но более краткий отчет Барбозы содержит наиболее важные ведения об их состоянии в этот период: "Перед этими островами [Амбон=Амбоина], к северу - пять островов Малуко, на которых растет гвоздика, и они принадлежат язычникам или магометанам, и короли их - магометане. Первый называется Бачан; второй - Мачиан, где есть хорошая гавань; третий - Мотель; четвертый - Тидоро; пятый - Теренати, где живет король-магометанин по имени Султан Херарем Корала [второе слово, вероятно, является искажением имени "Хайрулла"; первое я так и не смог разъяснить], который ранее правил всеми вышеупомянутыми островами Гвоздики, но четыре отпали от него, и (теперь) на каждом из них есть свой король. Горы этих пяти островов полны гвоздики, которая растет на определенных деревьях, похожих на лавр, которые имеют листья, подобные "comari" [?], и растут подобно цвету апельсина. Вначале она [гвоздика] зеленая, потом становится белой, а когда созревает - красной. Тогда люди срывают ее руками, забираясь на деревья, и раскладывают ее для сушки на солнце, которое делает ее черной; если же нет солнца, они сушат ее при помощи дыма, и когда она как следует высохнет, они брызгают на нее "acqua salsa" [это может означать соленую воду], чтобы она не потрескалась и сохраняла свои качества. Этой гвоздики здесь столько, что ее невозможно всю собрать, так что большое количество ее остается и портится. Те деревья, с которых в течение трех лет не собирают плодов, дичают, и эта гвоздика становится никчемной. На эти острова часто приходят торговые суда из Малакки и Джавы, которые берут на борт гвоздику и взамен привозят на продажу ртуть, киноварь, ткани из Камбайи, Бенгалии и Палеаката, лекарственные снадобья из Камбайи, некоторое количество перца, фарфоровые вазы, большие металлические колокола, которые делают на Джаве, и медные и оловянные сосуды. Гвоздика здесь так дешева, что они получают ее почти даром. Король Малуко - магометанин, и почти язычник, поскольку у него есть жена-мусульманка, и он содержит в своем жилище от 300 до 400 красивых девушек-язычниц, и от которых он имеет сыновей и дочерей, и только сыновья магометанских женщин становятся магометанами. Кроме того, у него всегда состоит на службе много женщин-горбуний, которым по его приказу еще в раннем детстве переломали плечи и спину, и он делает это для демонстрации своего могущества и авторитета. У него есть от 80 до 100 этих женщин, которые всегда стоят вокруг него и прислуживают ему вместо пажей, поскольку одна подает ему лист бетеля, другая - его саблю, и подобным образом они выполняют все другие обязанности" (Ramusio, vol. i. p. 311).

Глава об острове Борнеи.

Мы желали теперь направиться в другие края, чтобы обогатить свой ум новыми впечатлениями. Тогда христиане сказали: "О дорогой компаньон, поскольку Бог привел нас так далеко, сохранив невредимыми, то, если вы пожелаете, мы покажем вам самый большой остров в мире (1), и самый богатый, и вы увидите то, чего никогда не видели прежде. Но мы должны первым делом зайти на другой остров, который называется Борнеи, где мы возьмем другое судно, поскольку море [здесь] более бурное". Он ответил: "Я с радостью сделаю то, что вы хотите". Итак, мы направились к вышеупомянутому острову, держа курс постоянно в южном направлении. Во время пути ничто не доставляло вышеупомянутым христианам такого удовольствия, как днем и ночью вести беседы со мной о предметах, имеющих отношение к христианам и нашей вере. И когда я рассказал им о "Volto Santo", т.е. о Св.Петре, и о головах Св.Петра и Св.Павла, и многих других святых, они по секрету передали мне, что если я отправлюсь с ними, то обязательно стану великим синьором, раз уж я видел все эти вещи. Я испытывал сомнения в том, смогу ли когда-нибудь вернуться на родину, (если уеду с ними), и потому отклонил их предложение. Когда мы прибыли на остров Борнеи, который отстоит от Моноча примерно на 200 миль, мы обнаружили, что он был несколько больше (по размерам), чем вышеупомянутый, и значительно более низкий. Обитатели этого острова - язычники, но добрые люди. Цвет кожи у них скорее белый, чем наоборот. Они носят хлопковые рубашки, а некоторые ходят в камлотах. Некоторые носят красные шапки. На этом острове строго соблюдается правосудие, и каждый год отсюда вывозят очень большое количество камфары, которая, как говорят, произрастает там, и представляет собой ни что иное, как древесный клей. Если это и так, я не видел этого, и, следовательно, не берусь утверждать наверняка. Здесь мой компаньон за 100 дукатов нанял (нужное нам) судно.

(1) Под "самым большим островом в мире" христиане, по-видимому, имели в виду Ява, что показывает их неосведомленность об истинных размерах Борнео. В каком пункте последнего острова высадились путешественники, неясно, но, несомненно, это произошло в его южной части, поскольку наш автор сообщает: "pigliammo il camino verso la detta isola, alia qual sempre si va al mezzo giorno" ("мы направились к вышеупомянутому острову, держа курс постоянно в южном направлении"). В то же время, если этот логический вывод правилен, трудно понять необходимость меры предосторожности, предложенной христианами, и заключавшейся в том, что они первым делом совершили заход на Борнео и зафрахтовали там большое судно, поскольку море по пути было бурным; ведь с южной части этого острова они должны были следовать на Яву тем же курсом, которым плыли от Суматры к островам Банда, разве что только в первом случае они, вероятно, плыли вдоль побережья Явы (Вартема сообщает, что они встретили около двадцати островов по пути), а в другом должны были пересечь Яванское море. К сожалению, приблизительная оценка расстояния от Молукк до Борнео ничем не может нам помочь для определения курса их судна или места высадки, т.к. ближайшие оконечности этих островов отстоят друг от друга на 400 миль; это приводит к предположению, что вследствие некой описки "200 миль", возможно, превратились в оригинальной рукописи или в ее первых копиях в "200 лиг". Далее, остается открытым вопрос, какую именно местность на острове Борнео посетил путешественник: сделанное Вартемой описание острова как "alquanto maggiore che la sopradetta, e molto piu bassa" ("несколько больше, чем вышеупомянутый [имея в виду его "Mалуч"], и значительно более низкий"), скорее указывает на один из островков у юго-восточного края Борнео, хотя, возможно, его "bassa" относится к широте; в противном случае мы должны признать, что нашему путешественнику изменила его обычная точность или сделать вывод, что его информаторам, точно так же, как и ему, были неведомы истинные размеры Борнео. Однако его утверждение о большом объеме экспорта камфары приводит к умозаключению, что место, которое он посетил, было расположено на одной из крупных торговых артерий того периода, и его описание жителей показывает, что по уровню развития цивилизации они далеко превзошли туземных даяков. Эти последние, согласно Кроуфорду, редко появляются на морском побережье, где селятся по преимуществу иностранные поселенцы, которые, по его словам, в основном имеют малайское происхождение, и краткое описание Вартемой тех, кого он встретил на Борнео, совпадает с этим мнением.

Для большей информации о Борнео я отсылаю читателя к толково написанной статье под этим заголовком в "Описательном словаре" м-ра Кроуфорда, где он собрал воедино все доступные источники по ранней истории острова, и первых попытках европейцев завязать коммерческие отношения с его жителями.

Глава, в которой рассказывается о том, как моряки прокладывают курс для судов к югу от острова Гиава.

Когда мы погрузили на борт зафрахтованного судна достаточное количество продовольствия, мы направились к красивому острову под названием Гиава, куда прибыли через пять дней плавания в южном направлении. Капитан вышеупомянутого судна имел при себе компас с магнитом, подобно нашим морякам, а также карту, которая вся была расчерчена линиями, вдоль и поперек. Мой компаньон спросил у христиан: "Теперь, когда мы потеряли [из виду] Полярную звезду, как он [капитан] будет прокладывать курс для судна в море? Есть ли там [в южном полушарии] какая-либо другая полярная звезда, чем та, по которой мы ведем суда?" Христиане спросили о том же у капитана судна, и он показал нам четыре или пять звезд, среди которых одна была contrario delta (напротив) нашей полярной звезды (1), и [сказал], что он ориентируется на север, поскольку магнит был скорректирован и указывал на наш север (2). Он также рассказал нам, что с другой стороны от вышеупомянутого острова, к югу от него, есть некоторые другие народы, которые плавают в море, ориентируясь на упомянутые четыре или пять звезд, противоположных нашей (3); и, кроме того, они дали нам понять, что за вышеупомянутым островом [т.е. к югу от него] продолжительность дня составляет не более четырех часов, и что там холоднее, чем в любой другой части мира. Услышав это, мы остались очень рады и удовлетворены (4).

(1) В "Путешествиях" Вартемы, содержащихся в издании Рамузио 1613 г., эти слвоа переданы так: "ch'era incontro della". Это ознаачет, несомненно, "напротив", "в противоположной стороне".

(2) В оригинале "acconcia", т.е. "указывал на", "был настроен на".

(3) Будучи весьма поверхностным знатоком морской астрономии, я предложил прочесть эту главу моему другу С.Р. Маркхэму, эсквайру, почетному секретарю Хаклюйтского Общества, а также Р.Г. Мэйджору, эсквайру, из Британского музея, чье обстоятельное "Введение к ранним путешествиям в Terra Australia, теперь называемую Австралией", - достаточная гарантия его квалификации в отношении любого предмета, связанного с зарождением навигации в этой части земного шара. Я добавил их соответствующие примечания, с указанием инициалов автора:

"Эти четыре или пять звезд - созвездие Южного Креста. Когда Южный Крест находится в вертикальном положении, то условная линия, соединяющая самую верхнюю и самую нижнюю звезды, проходит через южный полюс и встречает на своем пути звезду, называемую В. Гидры, которая находится почти на вдвое большем расстоянии от южного полюса, чем звезда, которую мы называем Полярной, от северного полюса. Это, несомненно, и есть звезда, упомянутая Вартемой как находящаяся "напротив нашей северной звезды". Шкипер ориентировался на север, поскольку его компас был европейского производства [?], и его игла указывала на север, в отличие от китайских компасов, указывающих на юг". (С.Р.М.)

Андреа Корсали, сто лет спустя после Вартемы, приводит следующее интересное описание и схему Южного Креста, который он также называет "расположенным напротив нашей Трамонтаны" (opposta alia nostra Tramontana): "Миновав линию равноденствия (экватор), мы находились на широте 37Њ, напротив мыса Доброй Надежды, - в грозовом и холодном климате, солнце находилось в это время года в северных созвездиях, и ночь здесь длится 14 часов. Здесь мы увидели замечательный порядок звезд, которые, в противоположность нашей северной части неба, вращаются в бесконечном множестве. Где бы не находился антарктический полюс, и мы определяли высоту днем по солнцу, а ночью по астролябии, и мы обнаружили две туманности [или облака] среднего размера, которые поочередно, опускаясь и поднимаясь, непрерывно вращались вокруг него [этого порядка звезд], а в центре всегда оставалась одна звезда, которая, вместе с ними, описывала круг на высоте около 11Њ вокруг полюса. Над ними виднелся прекрасный Крест, образованный пятью звездами вокруг него (как Малая Медведица вокруг Северной [звезды]), с другими звездами, которые, вместе с этими, ходят вокруг полюса, вращаясь на высоте примерно 30Њ, и совершают полный оборот за 24 часа; и этот [Крест] так красив, что, по-моему, ни одно из этих небесных созвездий не может сравниться с ним, когда видишь его во всем великолепии. И, если я не ошибаюсь, я считаю, что это тот самый крест, о котором Данте, вдохновленный духом пророчества, говорит в начале его "Чистилища".

[Здесь имеются в виду начальные строфы Песни 1:

Я вправо, к остью, поднял взгляд очей,

И он пленился четырьмя звездами,

Чей отсвет первых озарял людей.

Казалось, твердь ликует их огнями;

О северная сирая страна,

Где их сверканье не горит над нами!

Мы справедливо можем усомниться в пророческом вдохновением Данте, но если в этих строфах указан Южный крест, откуда он мог узнать о нем?]

(4) "Это предложение очень важное, если оно указывает на широту местности, находящейся к югу от Австралии. Точка, где самый короткий день длится только четыре часа, находится в 15Њ южнее Земли Ван-Димена. Крайне неправдоподобно, что малайский шкипер заходил так далеко на юг; в то же время, его утверждение показывает, что он знал о странах, лежащих так далеко на юге, по крайней мере, как Австралия" (С.Р.М.).

"Это предложение неопределенно, оно или ничего не значит, или же, напротив, содержит очень важную информацию. Трудно предположить, что малайский шкипер заплывал так далеко на юг, что мог оказаться у берегов великого южного континента; в то же время, еще более трудно поверить, что он смог описать природное явление, естественное для этих высоких широт, на основании каких-то иных источников, кроме как его собственные наблюдения, или наблюдения других мореплавателей того раннего периода. Но даже если мы посчитаем такое удивительное событие маловероятным, все же остается почти неизбежный вывод, что под людьми, живущими к югу от Явы, которые плавали в море, ориентируясь на четыре или пять звезд, т.е. несомненно, созвездие Южного Креста, подразумевались австралийцы. Эта ссылка на Австралию тем более примечательна, что она предшествует по времени даже тем ранним указаниям на открытие этого континента, которые, как я показал, существовали на вычерченных от руки картах первой половины XVI в., хотя имена первооткрывателей, вероятнее всего португальцев, и дата открытия, пока остаются тайной" (Р.Г.М.).

Глава об острове Гиава, вере, образе жизни и обычаях его населения, и о растениях, которые произрастают на вышеупомянутом острове.

Следуя нашим курсом, через пять дней мы пришли на остров Гиава, на котором есть много королевств, короли которых - язычники. Их вера вот какова: некоторые поклоняются идолам, подобно тому, как это делают в Каликуте, другие поклоняются солнцу, третьи - луне; многие поклоняются быкам; великое множество - первому предмету, который они увидят утром; а еще одни поклоняются дьяволу тем способом, о котором я уже вам рассказывал (1). Этот остров производит огромное количество шелка (2), отчасти по нашему способу, а отчасти - дикого, и здесь находят лучшие изумруды в мире (3), а также большое количество меди и золота; есть и много зерна (4), похожего на наше, и отличные фрукты, подобные [тем, что] в Каликуте. В этой стране можно найти мясо животных всех видов, как у нас. Жители этого острова, я уверен, являются самыми достойными доверия людьми в мире; они белые и примерно нашего роста, но лицо у них намного шире, чем у нас, глаза - большие и зеленые, нос чуть приплюснут, а волосы длинные (5). Здесь водится множество птиц, и все они непохожи на наших, за исключением павлинов, горлиц и черных ворон, каковых есть три вида, похожих на наши. Эти люди строго соблюдают правосудие и ходят одетыми по-апостольсски в ткани из шелка, камлота и хлопка; оружие у них редкость, потому что сражаются только те [из них], кто ходит по морю (6). Они носят луки и, по большей части, дротики, сделанные из тростника. Некоторые также используют "зара-боттаны" (воздуходувки) (7), из которых они мечут отравленные стрелы; их выдувают ртом, и, сколь бы малую царапину они не наносили, [раненые] умирают. Здесь не имеют никакого представления об артиллерии, и даже совсем не знают, как ее делать (8). Эти люди едят хлеб, выпеченный из зерна; некоторые также едят мясо овец или оленей, или же диких свиней, а еще одни едят рыбу и фрукты.

(1) Ява была неизвестна, даже по названию, цивилизованным народам Европы до времени Марко Поло, и даже он описывал ее с чужих слов. В отношении правительства, он просто замечает, что король Явы был независим. Ибн Баттута, который побывал на Яве около 1330 г., сообщает, что король острова был неверным. Вартема пишет о том, что на острове существовало много королевств и утверждает, что как их правители, так и население были язычниками. Первое утверждение подтверждает де Барруш, который пишет: "Остров Ява разделен на много королевств"; второе, в несколько измененном виде, - Барбоза, который описывал Большую Яву как "остров, населенный множеством язычников, а в морских портах - маврами, на котором есть много селений и местностей, густо населенных маврами и пребывающих под властью мавританских королей, которые, однако, находятся в полной зависимости от короля острова, который является язычником и проживает в глубине острова. Он очень великий сеньор и зовется Пале Удора. Иногда они (короли мавров) восстают против него, но он сразу снова приводит их к покорности" (Ramusio, vol. i. p. 319). Это, по-видимому, наиболее достоверное описание правительства и религии яванцев в рассматриваемый период, хотя Кроуфорд сообщает: "Все источники сходятся на том, что Маджапахит [столица главного индусского государства] был разрушен в 1478 г.". Я не в состоянии исправить это несоответствие, которое, в конце концов, не так уже значительно; но что еще долгое время после этого события местное население не приняло ислам, очевидно, поскольку сам Кроуфорд, ссылаясь на де Барруша, пишет: "Когда Энрике Леме посетил страну Сунда в 1522 г., 44 года спустя после предполагаемого окончательного обращения яванцев, он обнаружил все еще существующие храмы идолов, женские монастыри и обряд кремации" (Descr. Dict., pp. 185-6); а Гамильтон описывает религию яванцев в начале следующего столетия как наполовину мусульманскую, наполовину языческую (Pinkerton, vol. viii. p. 455).

(2) Я не обнаружил никаких сведений, способных подтвердить слова Вартемы о производстве шелка на Яве, наоборот, описание Кроуфорда полностью ему противоречит: "Единственный материал, кроме хлопка, из которого яванцы делают ткани, - шелк, и т.к. искусство разведения шелкопряда никогда не проникало на Яву со сколько-нибудь эффективными результатами, шелк-сырец всегда завозился на остров извне" (Id., p. 178).

(3) Если на Яве и можно было найти изумруды, то они, по-видимому, завозились сюда откуда-то из других краев. Эти камни, похоже, были очень редкими даже в Индии, т.к. Андреа Корсали, описывая эту страну, сообщает: "Я не знаю, где добываются изумруды; здесь они ценятся больше, чем любые другие камни" (Ramusio, vol. i. p. 180). Вартема сам сообщает то же самое о Пегу. См.стр.218 выше.

(4) Я делаю вывод на основании работы Кроуфорда, что золото на Яве действительно встречалось в природных россыпях, причем на острове также "можно было найти массивные украшения и статуи, сделанные из этого металла" (Hist. of the Ind. Archp., vol. i. p. 183). В отношении меди, тот же автор сообщает: "Руды этого металла встречаются на Суматре, Целебесе и Тиморе... На Суматре, как говорят, эксплуатируют медные копи, но если это и так, то даже их местоположение точно неизвестно. Вероятнее всего, что этот металл всегда, как и теперь, импортировали... Использование меди на Яве, преимущественно в сплавах с оловом и цинком, подтверждается значительной древностью большого количества статуй и утвари из бронзы, и даже из самой меди, найденных при раскопках в старых руинах" (Desc. Dict., pp. 116-7).

(5) "Ява, независимо от того, относятся ли жители к яванской или сунданской национальности, населена одной расой, малайцами. Ее отличительные черты - приземистое и коренастое телосложение... лицо круглое, рот широкий, скулы высокие, нос небольшой, никогда не выступает вперед, как у европейцев, но и не приплюснут, как у африканских негров. Глаза всегда черные, небольшие и глубоко посаженные. Цвет кожи коричневый, с желтоватым оттенком, не такой смуглый, как у большинства индийцев, и никогда не бывает черным, как у некоторых из них". Что касается морального облика яванцев, м-р Кроуфорд полностью согласен с Вартемой в этом отношении, однако оба решительно расходятся с Барбозой, которые называет его, со слов других, "genti molto superbe, bugiarde, e traditori" ("народ очень высокомерный, лжецы и предатели"). Кроуфорд, с другой стороны, сообщает, что они "миролюбивые, послушные, здравомыслящие, простые и трудолюбивые люди" и добавляет: "по моему собственному опыту общения с ними, я могу без труда назвать их самыми чистосердечными и достойными доверия людьми, которых я когда-либо встречал" (Desc. Dict., pp. 173-4).

(6) Барбоза говорит о яванцах как о "gran corsari, perche vanno travagliando per mare" ("великих пиратах, которые рыщут на море"), и Кроуфорд сообщает, что искусство судостроения до сих пор практикуется вдоль всего северного побережья Явы. Об их навыках как мореплавателей можно судить по тому, что в их языке есть не менее четырех названий для разных типов судов или кораблей: прау, джонка, буита и палва - все местные слова (См. Desc. Dict., p. 176).

(7) Кроуфорд описывает это оружие следующим образом: "Главным снарядом, использовавшимся до завоза огнестрельного оружия, были небольшие стрелы, выдуваемые ртом из воздуходувных трубок, называвшихся "сумпитан", что означает "предмет, через который дуют". Это оружие в настоящее время широко использует большинство диких племен Суматры, Борнео и Целебеса. Лук и стрелы хорошо известны всем более развитым народам Архипелага, но в целом, как кажется, не получили широкого распространения, тогда как воздуходувка - более популярное оружие, хотя и значительно менее эффективное. Его изображение представлено на скульптурах некоторых яванских памятников XII и XIII вв." (Id., p. 21).

(8) Барбоза, описывавший яванцев со слов других через 4-9 лет после Вартемы, сообщает: "Они - большие мастера по части литья пушек. Они делают там много спингард, [однофунтовых ?] мушкетов и огнестрельного оружия, и повсюду считаются превосходными умельцами по части литья пушек и искусства стрельбы из них" (Ramusio, vol. i. p. 319). Кроуфорд также приводит удовлетворительное доказательства того, что туземцы Малакки использовали огнестрельное оружие во время штурма города Албукерки в 1511 г., и подводит итог своим исследованиям по данному предмету следующим образом: "Хотя не существует никакого письменного упоминания о том, в каком именно году огнестрельное оружие стало впервые известно жителями Архипелага, в то же время, учитывая тесные связи, которые поддерживались между ним и прибрежными частями Западной Индии, мы можем с высокой степенью надежности установить, что это событие произошло не раньше чем за 50 лет до прибытия португальцев, т.е. около середины XV в., или примерно через столетие после того, как огнестрельное оружие вошло во всеобщее употребление в Европе" (Id., p. 23). Обратное утверждение Вартемы не может устоять против весомого авторитета Кроуфорда; тем не менее, я осмелюсь сказать в его защиту, что склонен считать весьма вероятным, особенно с учетом содержания следующей главы, где он снова вступает в противоречие с м-ром Кроуфордом, что наш путешественник мог высадиться в некой отдаленной части острова, где люди были сравнительно нецивилизованными, и что он сделал свои обобщающие умозаключения на основе того, что видел в этой ограниченной местности. Как бы там ни было, завоз огнестрельного оружия на Яву в этот период был недавним событием, и его использование вначале, вероятно, ограничивалось только более развитыми прибрежными округами, тогда как яванцы, обитавшие в стороне от часто посещаемых морских портов и в глубине острова, взяли его на вооружение только намного позже. В поддержку правдоподобия это гипотезы я приведу два следующих соображения: 1) что арабы Йемена были незнакомы с огнестрельным оружием в 1515 г., хотя египтяне, которые в этом году вторглись в их стран, обладали им задолго до этого (см.примеч. на стр.65): и, 2) что, вопреки близости двух стран и частым контактам, которые в течение столетий происходили между ними, жители Цейлона не знали об использовании артиллерии до 1507 г., когда дон Лореншу де Алмейда впервые открыл этот остров, тогда как жители западной Индии, несомненно, использовали ее по крайней мере за 25 лет раньше. См.примеч. на стр. 193.

Глава, в которой рассказывается, как на этом острове стариков продают на съедение их дети или родственники.

На этом острове живут люди, которые питаются мясом, и когда их отцы становятся слишком дряхлыми, чтобы выполнять какую-либо работу, их дети или родственники приводят их на рынок для продажи, и те, кто их купит, убивают их, варят мясо и съедают (1). И если на какого-либо молодого человека напала тяжелая болезнь, и сведущим [людям] кажется, что он должен умереть, отец или брат больного убивает его, не дожидаясь, пока он умрет своей смертью. И после того, как они его убьют, они продают его [труп] другим, чтобы те его съели. Когда мы выразили удивление таким обычаем, некоторые туземные торговцы сказали нам: "О вы, бедные персы, почему вы оставляете такое прекрасное мясо на съедение червям?" Мой компаньон, услышав это, сразу же воскликнул: "Скорей, скорей, давайте уйдем на наше судно, чтобы эти люди никогда не приближались ко мне на земле!"

(1) В отношении описания Явы у Вартемы в целом и этого утверждения в частности м-р Кроуфорд замечает, что "его рассказ очевидно ложный или ничего не стоящий, т.к. он пишет о том, что дети продают своих родителей на съедение покупателям, и сам он спешит покинуть остров из страха, как бы его не съели" (Desc. Dict., pp. 165-6). Однако, вполне очевидно, что наш путешественник рассказывает о людях, находившихся на низшей ступени общественного развития, нежели более цивилизованные сообщества, проживавшие на побережье, поскольку этих последних он называет "самыми достойными доверия людьми в мире"; следовательно, возникает вопрос, где именно среди диких аборигенов острова в этот период (а я уже высказал предположение, что Вартемма мог побывать в той части Явы, где, вероятно, повстречал таковых) жили те, кто питал тягу к каннибализму. Non nobis tantas componere lites ("Не нам решать такие споры" (лат.)); тем не менее, я должен привести следующее показание независимого от Вартемы очевидца относительно распространения каннибализма на Малаккском полуострове и Архипелаге в этот период, предоставив читателю вынести собственное суждение о достоверности слов Вартемы. Хотя можно предположить, что легковерие и страх его спутников в данном случае не имели под собой достаточных оснований, такое предположение недопустимо в отношении Николо де Конти, который пробыл на Суматре целый год и описал обычаи, царившие там в его время: "В одной части острова, под названием Батек, туземцы едят человеческое мясо и постоянно воюют со своими соседями. Они сохраняют человеческие головы как ценный трофей, и когда захватывают в плен врага, то отрезают ему голову и, съев мясо, оставляют череп и используют его вместо денег". К этой цитате редактор добавил следующее примечание: "Батек - Бата; округ, простирающийся от реки Сингкелл до Табойонга, а вглубь страны до окраин Айер Багхис. Марсден, в своей "Истории Суматры", (p. 390, 3rd edit) приводит примеры каннибализма среди этих людей, имевшие место всего лишь в 1780 г." (India in the Fifteenth Century, ii. p. 9). Пигафетта также, описывая Сулаго, в 50 милях от Молукк, сообщает: "Люди этого острова - язычники и едят человеческое мясо"; впоследствии он приписал этот обычай обитателям одного из Ладронских, или Марианских, островов, который он назвал "Маулла", утверждая, что "его жители - дикари и животные, и едят человеческое мясо" (Ramusio, vol. i. p. 368). Я отмечаю, что м-р Кроуфорд, должно быть, пользовался другим изданием "Путешествий" Пигафетты, чем то, что опубликовал Рамузио, поскольку этот пассаж отсутствует в приводимой им длиной цитате из работы этого автора (Desc. Dict., pp. 268-9). Наконец, Фариа-и-Соуза, при описании территории Сиама, сообщает: "В нем есть много гор и равнин; те и другие населены разного рода людьми, некоторые из них обладают крайне варварским и жестоким нравом и едят человеческое мясо, как "гуэи", которые ради красоты выжигают на своих телах раскаленных железом различные изображения" (Portuguese Asia, translated by Stevens, vol. i. p. 223).

В целом, хотя описание Явы у Вартемы, несомненно, уступает по точности его повествованию в целом, я не думаю, что оно заслуживает эпитетов "ложное или ничего не стоящее", которыми удостоил его Кроуфорд.

Глава, в которой (рассказывается, как) в полдень солнце отбрасывает тень (1) на острове Ява.

Христиане сказали моему компаньону: "О мой друг, увези эти новости в свою страну, а вместе с ними захвати и другие, которые мы тебе покажем. Взгляни, сейчас полдень, - так обрати свой взгляд в ту сторону, откуда встает солнце". И, подняв наши глаза, мы увидели, как солнце отбрасывает тень налево на расстояние более чем в пальму (2). И поэтому мы поняли, что находимся очень далеко от нашей страны, чем остались крайне удивлены. И, согласно тому, что сказал мой компаньон, я решил, что сейчас июнь месяц; ибо я потерял счет нашим месяцам и иногда [не знал даже], какой сегодня день недели. Знайте, что в этой стране бывает такой же сильный холод, как и у нас. Повидав обычаи этого острова, мы порешили на том, что больше нет весомых причин на нем задерживаться, поскольку всю ночь нужно пребывать начеку из опасения, что может появиться какой-нибудь негодяй и захватить нас в плен, чтобы пожрать. Поэтому, позвав христиан, мы сообщили им, что как только они будут готовы [к отъезду], мы вернемся в нашу страну. Прежде чем мы уехали, мой компаньон купил два изумруда за 1000 пардаи, а еще приобрел за 200 пардаи двух маленьких детей, лишенных половых органов; ведь на этом острове есть торговцы, которые ничем иным не промышляют, кроме того, что покупают маленьких детей, которым они отрезают в детские годы все [половые органы], и они остаются подобно женщинам (3).

(1) В подлиннике "fa spera", но в издании Рамузио 1513 г. это же место читается как "faceva ombra". Это, несомненно, глосса, но смысл сохранен.

(2) Я в долгу перед своим другом м-ром Маркхэмом за следующее примечание к этому пассажу: "Линия экватора проходит через остров Борнео, следовательно, в июне месяце, когда Вартема плыл по морю, его судно по пути к Яве должно было пересечь экватор, и, как он так кратко отмечает, когда он смотрел на запад, солнце должно было находиться к северу от него, а тень или отражение - падать по его левую руку".

(3) Барбоза приписывает аналогичную бесчеловечную практику мусульманам Бенгалии: "Li Mori mercatanti di questa citta vanno fra terra a comprar garzoni piccolini dalli lor padri e madri gentili, e da altri, che gli rubbano, e li castrano, levandogli via il tutto, di sorte che restano rasi, come la palma della mano : e alcuni di questi moiono, ma quelli che scampano, gli allevano molto bene, e poi li vendono per cento e ducento ducati l'uno alii Mori di Persia, che gli apprezzano molto, per tenerli in guardia delle lor donne, e della lor robba, e per altre dishonesta" ("Мавританские купцы из этого города отправляются вглубь страны, чтобы купить маленьких мальчиков-язычников у их отцов и матерей, или у других (людей), которые крадут их, и подвергают их кастрации... Некоторые из них умирают от этого, но о выживших они очень хорошо заботятся и потом продают их как товар за 20 или 30 дукатов каждого маврам из Персии, которые высоко ценят их как стражей своих жен и домов"). Пигафетта также упоминает королевство Cirote в Бирме как место "dove si fanno tutti li Eunuchi che sono condotti di Levante" ("откуда вывозятся евнухи по всему Леванту") (Ramusio, vol. i. pp. 316, 391.). Это хорошо известный факт, что описанная кастрация одно время широко практиковалась в Верхнем Египте, и что слухи, были ли они правдивыми или нет, я не знаю, приписывали эту ужасную операцию определенным коптским монахам.

Глава о нашем возвращении.

Пробыв на острове Гиава четырнадцать дней, мы решили возвращаться, поскольку, отчасти из-за страха перед жестокостью людоедов, отчасти из-за сильного холода, мы не осмелились продолжать дальше [наше путешествие]; а еще и по той причине, что больше не осталось никаких других мест, известных им [христианам]. Поэтому мы зафрахтовали большое судно, т.е. джонку [giunco], и отплыли за пределы этих островов, на восток; поскольку с этой стороны море свободно от островов, а судоходство более безопасно. Через пятнадцать дней мы пришли в город Малача, и здесь остановились на три дня, распрощавшись с нашими христианскими попутчиками, чью скорбь и стенания, [вызванные разлукой] невозможно описать в немногих словах, так что, поистине, не будь у меня жены и детей, я отправился бы с ними. И точно так же они сказали, что если бы знали, как безопасно пройти, они бы с охотой отправились с нами. И я полагаю также, что мой компаньон уговорил их не ехать с нами под тем предлогом, что [в противном случае] им бы пришлось дать отчет христианам (в данном случае имеются в виду западноевропейские христиане, католики. - Aspar) о множестве синьоров, которые есть в их стране, каковые также являются христианами и владеют несметными богатствами. Так что они остались, сказав, что должны вернуться в Сарнау (1), а мы отправились на нашем судне в Киоромандель. Капитан судна сказал, что вокруг острова Гиава и острова Суматра более восьми тысяч островов. Что же до моего компаньона, то он закупил в Малаче на 5000 пардаи малых специй и шелковых тканей, и благовоний. Мы плыли в течение 15 дней и прибыли в вышеупомянутый город Киоромандель, и здесь судно, зафрахтованное на Гиаве, было разгружено. Мы пробыли в этой стране около 20 дней, затем взяли [другое] судно, т.е. чампану, и направились в Колон (2), где в то время находились двадцать два португальских христианина. В связи с этим у меня возникло большое желание бежать [к ним], но я остался, потому что их было слишком мало, и я остерегался мавров, поскольку с нами пребывали некоторые торговцы, которые знали, что я был в Мекке и у гроба Магомета, и я боялся, что они могли вообразить, будто я [собираюсь бежать к португальцам, чтобы] разоблачить их лицемерие; вот почему я воздержался от бегства. Двенадцать дней спустя мы направились в Каликут по реке (3), и через десять дней прибыли туда.

Каждому благосклонному читателю теперь будет несложно понять, на основе длинных повествований о различных странах, содержащихся в этой книге, что мой компаньон и я сам, изрядно устав, отчасти вследствие разницы температур воздуха, отчасти из-за разных обычаев, с которыми мы сталкивались на каждом шагу, как описывалось выше, а особенно из-за жестоких людей, немногим отличающихся от зверей, решили возвращаться. Теперь я кратко опишу (чтобы мое повествование не становилось слишком утомительным), чтС случилось со мной на обратном пути, поскольку для некоторых будет полезным обуздать свое слишком пылкое желание увидеть не поддающееся оценке величие мира, или, если они находятся в пути, узнать, как держать себя и использовать полученные знания в случае внезапных напастей. Прибыв на обратном пути в Каликут, как я сказал выше, мы обнаружили двух христиан - уроженцев Милана. Одного звали Иоанн Мария, другого - Пьеро Антонио. Они прибыли из Португалии на португальском корабле для покупки драгоценных камней от имени короля (4). Прибыв в Кочин (5), они бежали в Каликут. По правде говоря, я никогда не испытывал больше радости, чем при встрече с этими христианами. И я, и они ходили нагишом, по обычаю той страны. Я поинтересовался, являются ли они христианами. Иоанн Мария ответил, что конечно же они христиане. Потом Пьеро Антонио спросил, христианин ли я. Я ответил: "Да, клянусь Богом". Тогда он взял меня за руку и отвел в свой дом. Войдя в дом, мы стали обниматься, целовать друг друга и плакать. Я не мог говорить как христианин. Мой язык словно бы внезапно распух и отказался мне повиноваться. Ведь четыре долгих года я был лишен общения со своими братьями по вере (6). Следующую ночь я провел с ними, и никто не мог ни есть, ни спать от величайшей радости, переполнявшей нас. Вы можете представить себе, что нам хотелось, чтобы ночь продолжалась год и мы могли говорить о разных вещах. Я спросил, знакомы ли они с королем Каликута. Они ответили, что являются его главными помощниками и общаются с ним каждый день. Затем я поинтересовался, что они собираются делать дальше. Они ответили, что с радостью вернулись бы домой, но не знают как. Тогда я сказал: "Возвращайтесь тем же путем, каким прибыли сюда". Они ответили, что это невозможно: они сбежали от португальцев, а король Каликута обязал их, против их воли (7), изготовить большое количество артиллерийских орудий, поэтому они не свободны. Они сказали, что ожидают очень скоро прибытия в Индию флота португальского короля. Я их заверил, что если всемилостивейший Господь позволит мне добраться до Кананора, когда туда придет флот, я сделаю так, что христианский капитан простит их. Я сказал, что они не смогут бежать другим путем, потому что по многим странам уже разошлась молва об их умении изготавливать пушки, и многие короли желают заполучить их к себе, чтобы воспользоваться их опытом. Знайте, что они уже отлили четыре или пять сотен больших и малых артиллерийских орудий и потому очень опасались португальцев. И, поистине, у них была причина для опасений: ведь они не только сами делали пушки, они к тому же научили язычников делать их, более того, они обучили пятнадцать королевских слуг стрелять из spingarde (маленькая мортира). Пока я был там, они дали язычникам проект и форму мортиры, которая весила сто и пять кантар и была сделана из металла. Там был еще еврей, построивший очень красивую галеру и четыре мортиры из железа. Упомянутый еврей отправился купаться в пруд и утонул. Но вернемся к христианам. Один Бог знает, что я им говорил, настойчиво убеждая не совершать такого деяния против христиан. Пьеро Антонио все время плакал, а Иоанн Мария заявил, что ему все равно, где умирать, в Каликуте или Риме, и что на все воля Божья.

На следующее утро я вернулся и застал своего компаньона в плаче и стенаниях, поскольку он думал, что я был убит. Для того, чтобы оправдаться, я рассказал ему, что мне пришлось провести ночь в мавританской мечети, чтобы вознести хвалу Богу и Магомету за то, что они позволили нам благополучно вернуться, и он был весьма рад этому. А поскольку я хотел получше разузнать, что происходит в стране, я сообщил ему, что должен продолжать спать в мечети, и что мне не нужно никаких богатств, но, наоборот, я хочу оставаться бедным. И, желая бежать от них, я подумал, что мог бы обмануть их, только прибегнув к лицемерию; поскольку мавры - самые глупые люди в мире, то он [компаньон Вартемы] остался вполне доволен. Я пошел на этот шаг для того, чтобы иметь возможность почаще общаться с христианами, поскольку они знали всё, что изо дня в день происходит при дворе короля. Воплощая свое лицемерие на практике, я стал выдавать себя за мавританского святого, и никогда не ел мяса, кроме как в доме Иоанна Мария, где мы каждую ночь съедали по паре домашних птиц. И я больше не общался с торговцами, не позволял ни единому человеку увидеть улыбку на своем лице и весь день оставался в мечети, за тем только исключением, когда он [его компаньон] посылал за мной, чтобы я пришел и поел. Он обругал меня за то, что я отказываюсь от мяса. Я ответил: "Потакание чревоугодию приводит человека ко многим грехам". И таким образом я начал быть мавританским святым, и тот, кому я позволял поцеловать себе руки или облобызать колени, считал себя счастливцем.

(1) См.примеч. 3 на стр.212.

(2) Колон = Куилон. См.примеч. на стр.182-184.

(3) См.примеч. на стр.179-180.

(4) Дон Мануэл Португальский, прозванный "Счастливым".

(5) Кочин - "город, который, хотя и дал название небольшому княжеству, принадлежит британцам и входит в состав округа Малабар, в пределах Мадрасского президентства. Широта 9® 8', долгота 76® 18'" (Географический справочник Торнтона). Когда португальцы впервые прибыли в Индию, в Кочине правил раджа по имени Тримумпара или Тримунпара, по-видимому, подчинявшийся саморину Каликута. Этот монарх хорошо принял Педро Алвариша Кабрала, который основал в 1502 г. в городе факторию. В 1502 г. саморин попытался посеять рознь между Тримумпарой и португальцами, но без всякого успеха, и последние, со своей стороны, выступили в его поддержку против сюзерена, который в следующем году напал на раджу Кочина и разгромил его. Впоследствии португальцы восстановили его на престоле, и в знак благодарности получили разрешение построить в Кочине форт и церковь и тем самым фактически стали хозяевами города. В 1662 г. Кочин отняли у них голландцы. Это - первое упоминание Кочина у Вартемы.

(6) В значении "европейцами" или "европейскими христианами".

(7) Большинство канониров на службе у правителей индийских государств в тот период, по-видимому, были "франки" или турки; их умение обращаться с артиллерией, очевидно, ценилось очень высоко, поскольку Вартема, желая бежать от своих товарищей-мамлюков в Мекке, объявил, что может отливать самые большие пушки в мире (см.примеч. на стр.50). Фариа-и-Соуза мимоходом упоминает, что в 1507 г. атакой на форт, который португальцы тогда недавно построили на островах Анджедива, руководил христианин-ренегат (Stevens's Portuguese Asia, vol. i. p. 108).

Глава, в которой рассказывается о том, как я выдавал себя за врача в Каликуте.

Случилось так, что один мавританский торговец тяжело заболел и, поскольку никакие средства не приносили ему естественного облегчения, он послал за моим компаньоном, с которым они состояли в тесной дружбе, чтобы узнать, может ли он или кто-то из его домочадцев прописать ему какое-нибудь лекарство. В ответ он [компаньон Вартемы] попросил меня сходить и навестить его; итак, он и я вместе отправились в дом к больному и стали расспрашивать его, чем он болен. Он сказал нам: "Я чувствую резкую боль в моем желудке и кишках". Я спросил, не подхватил ли он простуду, которая, вероятно, и вызвала эту болезнь? Больной ответил, что он не мог простудиться, поскольку он даже не знал, что это такое. Тогда мой компаньон обратился ко мне и сказал: "Юнус, не знаешь ли ты какое-нибудь лекарство, которое могло бы помочь моему другу?" Я ответил, что мой отец у меня на родине был врачом, и всеми своими знаниями по этой части я обязан опыту, который он мне передал. Мой компаньон сказал: "Хорошо, тогда помоги чем-нибудь этому торговцу, моему дражайшему другу". Тогда я сказал: "Bizmilei erechman erathin!" (1), после чего взял его руку и, пощупав пульс, обнаружил, что у него был сильный приступ лихорадки, и я спросил, болит ли у него голова. Он ответил: "Да, я чувствую сильную головную боль". Затем я спросил у него, опорожнял ли он свой кишечник. Он ответил: "Я не опорожнял его уже три дня". Я сразу же решил, что у этого человека переполнен желудок, и чтобы помочь ему, нужно приготовить отвар [для его очистки]; и когда я поделился этими соображениями со своим компаньоном, он ответил мне: "Делай всё, что посчитаешь нужным, лишь бы он выздоровел". Тогда я приготовил отвар следующим образом: я взял сахар, яйца и соль, а также определенные коренья, которые приносили больше вреда, чем пользы, такие как листья орехового дерева. И таким образом в течение суток я пять раз готовил для него этот отвар; но он не принес ему никакого облегчения из-за кореньев, которые произвели обратное действие, так что я был бы рад, если бы мне не пришлось заниматься таким лечением. Наконец, видя, что из-за проклятых кореньев ему не становится рмы они состояли в тесной дружбе, чтобы узнать, может ли он или кто-то из его доимоачдцевлучше, я взял добрую связку порселана [дикого лука], приготовил полкувшина ликера, вылил в него такое же количество масла, и много соли и сахара, и затем как следует взболтал эту смесь. И здесь я допустил другую ошибку, поскольку я забыл подогреть настойку и оставил ее холодной, какой она и была. Как только настойка была готова, я приязал к ноге [больного] веревку, и мы поднимали его, пока он не коснулся земли руками и головой, и продержали в таком положении полчетверти часа. Мой компаньон спросил: "Юнус, в вашей стране принято лечить таким странным способом?" Я ответил: "Да, когда больной находится в очень тяжелом состоянии". Тогда он прибавил, что в этом есть здравый смысл, поскольку в таком положении смесь должна лучше усваиваться". [Между тем], бедный больной громко возопил и сказал: "Matile, Matile, gnancia tu poi, gnancia tu poi!", т.е.: "Довольно, довольно, я вот-вот умру! Я вот-вот умру!" и мы, стоя там, всячески пытались его успокоить, когда в этот момент, - уж не знаю, по воле ли Божьей, или под действием природы организма, - но его кишки заработали подобно фонтану, и мы сразу же опустили его вниз; и, поистине скажу вам, он изверг из себя [испражнений] не менее чем полчана, и был весьма доволен. На следующий день у него не было ни лихорадки, ни боли в голове или в желудке, и после этого он еще несколько раз опорожнял свой кишечник.

На следующее утро он пожаловался на боль в боку. Я заставил его взять коровье или буйволиное масло и намазать [им] больное место и перевязать его оческами конопли, после чего сказал ему, что если он желает выздороветь, он должен принимать пищу дважды в день, а перед едой проходить пешком не менее мили. Он ответил: "O nonal irami tino biria biria gnancia tu poi", т.е.: "Если вы не позволите мне есть больше, чем дважды в день, я очень скоро умру", поскольку они едят восемь или десять раз в день. Этот приказ показался ему очень строгим. Тем не менее, наконец он все же излечился, и тем самым мое лицемерие принесло мне большую выгоду. Они [мусульмане] стали говорить, что я - друг Бога. Этот торговец захотел дать мне 10 дукатов, но я отказался принять от него какую-либо награду. Я даже раздал имевшиеся у меня 3 дуката беднякам, и сделал это публично, чтобы они знали, что мне не нужна какая-либо собственность или деньги. С этого времени тот, кто мог упросить меня зайти к нему домой, чтобы поесть, и тот, кому я разрешал поцеловать себе руки или ноги, считали себя счастливцами; и когда кто-нибудь целовал мне руки, я неуклонно держался принятой мной манеры поведения, давая понять им, что по праву заслужил оказываемые мне почести. Но превыше всех подъему моего авторитета способствовал мой компаньон, поскольку он также поверил мне и рассказывал, что я не ем мяса, что он видел меня в Мекке и у гробницы Магомета, и что я всегда путешествовал в его обществе, и что он знал мои привычки, и что я был истинно святым, и что, зная, что я человек доброй и праведной жизни, он отдал мне в жёны одну их своих племянниц, так что в результате все люди желали мне добра. Каждую ночь я отправлялся поговорить с христианами, которые как-то раз сообщили мне, что в Канонор пришли двенадцать португальских кораблей. Тогда я сказал [им], что теперь настало для меня время вырваться из рук этих собак, и мы в течение восьми дней изобретали способ, при помощи которого я мог бы бежать. Они советовали мне бежать сушей, но я не решился на это из страха, что буду убит маврами, - ведь я белый, а они черные.

(1) См.примеч.1 на стр.41 выше.

Глава о том, как в Каликут пришли новости о португальских кораблях.

Однажды, когда мы обедали с моим компаньоном, к нему пришли двое персидских торговцев из Канонора, которых он сразу же пригласил разделить с нами трапезу. Они ответили: "Мы не хотим есть и принесли дурные новости". Мы спросили: "О чем вы говорите?" Они сказали: "Пришли двенадцать португальских кораблей; мы видели их собственными глазами". Мой компаньон спросил: "Что они за люди?" Персы отвечали: "Они христиане, и с головы до ног облачены в белые доспехи, и они начали строить очень прочный замок в Каноноре" (1). Мой компаньон повернулся ко мне и спросил: "Юнус, что за люди эти португальцы?" Я ответил ему: "Не упоминай при мне об этом народе, поскольку все они - грабители и морские пираты; и я хотел бы видеть их всех [обращенными] в нашу магометанскую веру". Услышав это, он стал осыпать их ругательствами, а я в душе очень сильно обрадовался.

(1) Это, по-видимому, произошло в конце 1506 года, и это умозаключение подтверждается датой 3 декабря, которую Вартема приводит в последующей главе. В примеч. 2 на стр. 123-124 я отнес постройку форта в Канноноре к 1507 г.; он, вероятно, не был завершен до начала этого года, поскольку Вартема, достигнув этого места, сообщает: "il castello si faceva". Корабли, упомянутые здесь, несомненно, входили в состав флота дона Франсишку де Алмейды, который прибыл в Каннанор примерно в это же время и получил от раджи разрешение воздвигнуть форт в гавани.

Глава, в которой рассказывается о том, как мавры созвали в церковь всех людей, которые принадлежат к их секте и вере.

На следующий день все мавры, узнав новости, направились в мечеть, чтобы встать на молитву. Но сначала некоторые [из них], в чьи обязанности это входило, поднялись на башню их церкви, что у них в обычае делать три или четыре раза в день, и вместо того, чтобы ударить в колокол, начали громко кричать, призывая других на молитву, постоянно заткнув одним пальцем ухо и повторяя следующие слова: "Alia u eccubar, Alia u eccubar, aialassale aialassale aialalfale aialalfale Alia u eccubar leilla illala esciadu ana Mahometh resullala" (1), т.е.: "Бог велик, Бог велик, идите в церковь, идите в церковь, восславьте Бога, восславьте Бога, Бог велик. Бог велик, Бог был, Бог будет, Магомет, порок Бога, воскреснет снова". И они взяли меня с собой, говоря мне, что желают помолиться Богу за мавров; итак, они попросили меня прочитать во всеуслышание эту молитву, которая, да будет вам известно, столь же распространена у них, как у нас - "Отче наш" и "Аве, Мария". Мавры стоят все в ряд; но там [в мечети] они выстраиваются в много рядов и у них есть священник, как у нас, который, после того, как они совершат омовение, начинает произносить молитву следующим образом: "Un gibilei nimi saithan e regin bizimilei erachman erachinal hamdulile ara blaharami erachman erachin malichi iaum edmi iachie nabudu hiachie nesta himi edina sarathel mostachina ledina ana antha alyhin gayril magdubin alehy himu ualla da lim amin alia u eccubar" (2). И так я прочитал молитву в присутствии всех людей и затем вернулся домой со своим компаньоном. На следующий день я сделал вид, будто плохо себя чувствую, и в течение восьми дней под этим предлогом отказывался обедать вместе с ним, зато каждую ночь я тайком пробирался к двум христианам и ел с ними. Он [мой компаньон] очень удивился и спросил меня, почему я не хочу есть. Я ответил, что очень плохо себя чувствую, и голова моя словно бы вся распухла и отяжелела; и я добавил, что, как мне кажется, это произошло из-за воздуха, который вреден для меня. Он, исключительно ради любви, которую питал ко мне, готов был сделать всё, чтобы угодить мне; а потому, услышав, что воздух Каликута вреден для меня, он сказал мне: "Уезжай отсюда и остановись в Каноноре, пока мы не вернемся в Персию, и я направлю тебя к моему другу, который даст тебе всё, что ты потребуешь". Я ответил, что охотно уехал бы в Канонор, но не решаюсь [сделать это] из-за тех христиан. "Не волнуйся, - сказал он, - и не опасайся их, поскольку ты будешь всё время оставаться в городе". Наконец, как следует осмотрев весь флот, который [в то время] готовился [к выходу в море] в Каликуте, и все пушки, и войска, которые были собраны [для войны] против христиан, я отправился в путь, чтобы предупредить их об этом и спастись из рук собак.

(1) "Allahu akbar! Allahu akbar! Hie, ala 's-salа! Hie ala 's-sala! Hie 'ala H-falah! Hie 'ala 'l-falah! Allahu dkbar I La ildh ilia Allah; ica-ash-hadna Muhammed rasul Allah" "Аллах превелик! Аллах превелик! Спешите на молитву! Спешите на молитву! Спешите к спасению! Спешите к спасению! Свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед - пророк его!" - Это обычный азан, или призыв на молитву, который провозглашает муэдзин с минарета мечети.

(2) Это довольно точная передача, хотя и искаженная при записи, "Фатихи", или 1-й суры Корана, которой предшествует общая форма отречения: "Я ненавижу дьявола, побитого камнями" (см.примеч. 2 на стр. 45 выше). Вартема, на этот раз, выступал в роли имама и возглавлял молитву мусульманской общины.

Глава о моем бегстве из Каликута.

Однажды, прежде, чем я пустился в дорогу, я договорился с двумя христианами о наших дальнейших действиях, и затем мой компаньон поручил меня заботам тех двух персов, что принесли новости о [появлении] португальцев, и мы наняли небольшую барку. Поймите теперь, какой опасности я подвергался, поскольку там [в городе] были 24 персидских, сирийских и турецких купца, которые все хорошо меня знали и питали ко мне большую любовь и не понаслышке знали о том, что собой представляют христиане. Я боялся, что если я начну прощаться с ними, они заподозрят, что я решил бежать к португальцам. [С другой стороны], если бы я уехал, не попрощавшись с ними, и случайно был бы опознан, они бы стали упрекать меня: "Почему ты ничего не сказал нам?" Я мысленно взвесил все эти соображения, но, тем не менее, решил уехать [из Каликута], ни словом не обмолвившись [о своем намерении] ни с кем, кроме моего компаньона. Утром, в четверг, 3 сентября, я вышел в море с двумя персами, и когда мы отошли от берега на расстояние выстрела из лука, на берегу моря появились четыре наэри, которые окликнули капитана судна, и мы сразу повернули обратно к суше. Наэри спросили капитана: "Почему ты увозишь этого человека без разрешения короля?" Персы отвечали: "Этот человек - мавританский святой, и мы направляемся в Канонор". "Мы хорошо знаем, - отвечали наэри, - что он мавританский святой, но он понимает язык португальцев и может рассказать им обо всём, что мы здесь делаем, поскольку мы готовим к выходу в море большой флот". И они приказали капитану судна ни под каким видом не брать меня с собой; так он и сделал. Мы остались на берегу моря, а наэри вернулись во дворец короля. Один из персов сказал: "Пойдемте к нам домой", т.е. в Каликут. Я ответил: "Если мы вернемся, то у вас отнимут эти прекрасные синабафы, т.е. отрезы ткани, которые мы везли (1), ибо вы не уплатили королю положенный сбор" (т.е. пытались вывести ткани контрабандой. - Aspar). Другой перс спросил: "О господин, так что же нам делать?" Я ответил: "Давайте пройдем пешком вдоль берега, пока не найдем апарао", т.е. небольшую барку; они весьма обрадовались моему предложению, и мы прошли посуху 12 миль, нагруженные вышеупомянутыми товарами. Вы можете представить, какие чувства я испытал, оказавшись в таком опасном положении. Наконец мы обнаружили апарао, которая доставила нас в Канонор. Мы прибыли в Канонор в субботу вечером, и я сразу же явился к купцу, другу моего компаньона, с письмом, написанным им, в котором последний просил сделать для меня столько же, сколько для себя самого, пока он лично не прибудет; и он рассказал ему [в письме] о моей святости и отношениях между ним и мной. Купец, как только он прочитал письмо, возложил его себе на голову и сказал, что он отвечает за меня своей головой; и немедленно велел приготовить превосходный ужин, подав на стол много цыплят и голубей. Когда оба перса увидели, что нам принесли цыплят, они вскричали: "Увы! Что ты делаешь! Colli tinu ille", т.е.: "Этот человек не ест мяса"; и цыплят сразу же унесли и заменили другой снедью. Когда мы завершили трапезу, вышеупомянутые персы сказали мне: "Давайте немного прогуляемся к морю, чтобы подышать воздухом"; так что мы пошли именно туда, где стоял португальский форт. Представьте себе, о читатель, радость, которую я испытал [при виде его]. Пройдя немного дальше, я увидел перед одним низким домом три пустых бочонка, по которым я догадался, что там находится фактория христиан. Затем, немного приободрившись, я почувствовал желание [сию же минуту] бежать в ворота вышеупомянутой фактории; но я понимал, что если я сделаю это в их присутствии, то вся округа тут же поднимет шум. И я, не имея возможности совершить бегство без риска для себя, запомнил место, где строился христианский замок, и решил подождать до следующего дня.

(1) См.примеч. 2 на стр.212 выше.

Глава, в которой рассказывается о том, как я бежал из Канонора к португальцам.

Утром в воскресенье я рано поднялся и сказал, что пойду немного пройдусь, чтобы развеяться. Мои компаньоны отвечали: "Идите, куда пожелаете", так что я пошел прямиком туда, куда меня несли ноги, и вскоре оказался рядом с христианским замком; и когда я несколько отделился от своих компаньонов, то, придя на морской берег, я встретил двух португальских христиан и спросил у них: "О господа, где португальская крепость?" Христиане спросили: "Вы христианин?". Я ответил: "Да, господин, хвала Богу". Они спросили у меня: "Откуда вы прибыли?". Я ответил: "Из Каликута". Тогда один из этих собеседников сказал другому: "Иди в факторию, а я отведу этого человека к дону Лореншу", т.е. к сыну вице-короля (1). И он повел меня в вышеуказанный замок, который отстоял на полмили от берега. Когда мы пришли в сей замок, сеньор дон Лореншу завтракал. Я сразу упал на колени к ногам его светлости и сказал: "Господин, я умоляю вас спасти меня, поскольку я - христианин". В этот момент мы услышали большой шум по соседству, вызванный тем, что мое бегство обнаружилось. Дон Лореншу сразу же вызвал пушкарей и приказал им подготовить к стрельбе всю [имевшуюся в замке] артиллерию, опасаясь, что население города может напасть на замок. Затем капитан, видя, что местные жители не причиняют никакого вреда, взял меня за руку и отвел в свои покои, чтобы расспросить о делах в Каликуте, и три дня провел в беседах со мной; и я, желая победы христианскому оружию, дал ему все сведения о флоте, который собирался в Каликуте. Когда же беседы закончились, он отправил меня на галере к своему отцу, вице-королю, в Куччин (2), и капитаном на сказанной галере был рыцарь по имени Жуан Серрано (3). Вице-король был весьма рад моему появлению, и проявил ко мне большое расположение, поскольку я поведал ему всё, что мне удалось разузнать в Каликуте; и я также сказал ему, что если его светлость простит Иоанна Марию и Пьеро Антонио, которые отливают пушки в Каликуте, и поручится мне за их безопасность, то я, в свою очередь, уговорю их вернуться, и что они [после этого] не станут причинять вреда христианам, как делали раньше, и что они боятся вернуться без гарантии безопасности. Вице-король был очень рад и доволен, и дал мне слово, что жизням миланцев ничто не угрожает, и капитаны наших кораблей и наш викарий поручились за вице-короля. Три дня спустя он вернул меня на той же самой галере в Канонор и вручил мне письмо, адресованное его сыну, в котором писал, чтобы он предоставил в мое распоряжение столько денег, сколько мне понадобится для оплаты шпионов, которых нужно было послать в Каликут. Когда мы прибыли в Канонор, я нашел одного язычника, который отдал мне свою жену и детей в залог, и я послал его со своими письмами в Каликут, к Иоанну Марии и Пьеру Антонио, в каковых письмах я рассказал, что вице-король простил их, и что они могут без всяких опасений снова вернуться к нему на службу. Знайте, что я посылал этого шпиона туда и обратно пять раз, и что я постоянно писал им, чтобы они пребывали начеку и не доверяли ни своим женам, ни своим рабам; поскольку у каждого из них была жена, а у Иоанна Марии был [еще] сын и раб. Они каждый раз отвечали мне письмом, что охотно придут. В последнем письме они написали мне следующее: "Лодовико, мы отдали все наши пожитки этому шпиону; приходите ночью на галере или на бригантине туда, где рыбаки, ибо в этом месте нет дозорных; и, если на то будет воля Божья, мы оба явимся туда со всеми нашими домочадцами". Знайте, что я писал им, что они должны придти одни, оставив своих жен, сына, пожитки и раба, и что они должны принести только свои драгоценности и деньги. Знайте также, что у них был алмаз, который весил 32 карата и стоил, по их словам, 35000 дукатов; а еще у них была жемчужина, которая весила 24 карата; и у них были 2000 рубинов, каждый из которых весил два с половиной карата; еще у них было 64 перстня со вставленными в оправу драгоценными камнями; и у них было 1400 пардаи [наличными], и они также хотели взять с собой семь спингард и трех обезьян, и двух виверровых кошек, и точильный камень для шлифовки драгоценностей; так что [только] их алчность навлекла на них гибель. Их раб, который был уроженцем Каликута, увидел, что они собираются бежать, и немедленно отправился к королю и донес ему обо всем. Король ему не поверил. Тем не менее, он послал к ним в дом пять наэри, чтобы те остались вместе с ними [и стерегли их]. Раб, видя, что король не желает предать их смерти, пошел к мавританскому кади и повторил ему слово в слово все то же самое, что он сказал королю; кроме того, он сообщил ему, что они оповещали христиан обо всем, что происходит в Каликуте. Мавританский кади устроил совещание со всеми мавританскими торговцами, на котором они собрали 100 дукатов и отнесли эти деньги королю Йогхи (4), который в то время как раз находился в Каликуте с 3000 йогхи, и которому вышеупомянутые торговцы сказали: "Господин, тебе известно, что в прежние времена, когда ты приходил сюда, мы проявляли к тебе больше доброты и оказывали больше почестей, чем мы проявляем теперь; причина заключается в том, что здесь есть два христианина, враги нашей и вашей веры, которые оповещают португальцев обо всем происходящем в этой стране; поэтому мы умоляем тебя убить их и взять себе эти 100 дукатов". Король Йогхи сразу же послал 200 своих людей, чтобы убить тех двух христиан, и когда они вошли в их дом, то начали, разделившись на группы по десять человек, трубить в свои рога и настойчиво требовать милостыни. И когда христиане увидели такое множество внезапно появившихся людей, они сказали: "Они хотят чего-то другого, кроме милостыни", и вступили с ними в бой, так что, хоть и было их всего двое, но они убили шестерых из них и ранили больше сорока. Наконец, эти йогхи стали метать в них из пращей определенные железные снаряды, круглые, как колесо, и поразили Иоанна Марию и Пьеро Антонио в голову, так что те рухнули наземь; затем они набросились на них и перерезали им горло, после чего стали пить их кровь, подставляя ладони к рассеченной яремной вене. Жена Иоанна Марии бежала со своим сыном в Канонор, и я купил ее сына за 8 дукатов, окрестил его в день Св.Лаврентия и в память об этом дал ему имя Лореншу, но по прошествии года, в тот же самый день, он скончался, заразившись французской болезнью. Знайте, что я видел [людей, страдавших от] этой болезни, за 3000 миль от Каликута; в тех краях она называется "пуа" (5), и, по словам тамошних жителей, она появилась там почти семнадцать лет тому назад и носит значительно более тяжелую форму, чем в наших.

(1) Оставив гарнизон в новом форте в Каннаноре, дон Франсишку де Алмейда направился в Кочин, но услышав там, что фактор в Куилоне и все его люди были перебиты мусульманами, "он послал (в Куилон) своего сына дона Лореншу, отдав под его начало три нао и три каравеллы, с приказом погрузить на борт приобретенный покойным фактором груз, не обращая внимание на произошедшее, но в случае отказа, - отомстить за резню. Посланник был встречен ливнем стрел, и 24 судна из Каликута и других мест приготовились дать нашим достойный отпор. Дон Лореншу, после того, как дал предупредительный выстрел, сжег все эти суда, и только несколько мавров спаслось, вплавь добравшись до берега. Дон Лореншу затем направился за грузом в другой порт" (Portuguese Asia, vol. i. p. 102). Я полагаю, что именно в это самое время Вартема встретил сына вице-короля в Каннаноре.

(2) Кочин.

(3) Этот Жуан Серран впоследствии участвовал в экспедиции под командованием дона Антана ду Норонья в Эль-Катиф и остров Ормуз в Персидском заливе. См. De Couto, Decadas, vol. iii. pp. 247, 439.

(4) См.примеч. 1 на стр. 111, и примеч. 3 на стр. 112 выше.

(5) Вероятно, от санскритского слова "puya", "язва". Замечание Вартемы о недавнем появлении болезни подразумевает, что ее завезли в Индию португальцы.

Глава о флоте Каликута.

12 марта 1506 г. (1) мы получили новости об убийстве этих христиан. В тот же день огромный флот вышел в море из Паннани (2), и из Каликута, и из Капогато, и из Пандарани, и из Тормапатама (3). Всего этот флот насчитывал 209 кораблей, 84 из которых были большими судами, а остальные - гребными, т.е. "параос". На борту флота находилось несметное количество вооруженных мавров; они были одеты в некие красные одежды из ткани, простеганной хлопком, носили большие чалмы из набивной ткани, а также ручные браслеты и перчатки из набивной ткани; у них было много луков и пик, сабель и щитов, и большие и малые пушки, по нашему обычаю. Когда мы увидели этот флот, что произошло 16 числа вышеупомянутого месяца, то, поистине, при виде такого множества судов нам представилось, что перед нами густой лес. Мы, христиане, всегда надеялись, что Бог поможет нам посрамить языческую веру. И наихрабрейший рыцарь, капитан флота, сын дона Франциска даль Меды, вице-короля Индии, был здесь с 11 судами, среди которых были 2 галеры и 1 бригантина. Когда он увидел такое множество судов, он поступил так, как и подобает храбрейшему капитану: он созвал к себе всех своих рыцарей и людей с вышеупомянутых судов, и затем начал убеждать и умолять их, что во имя любви к Богу и христианской веры они должны по доброй воле пойти на смерть, говоря в таком духе: "О сеньоры, о братья, ныне настал день, кода мы должны вспомнить Страсти Христовы, и сколько мук Он перенес ради того, чтобы спасти нас, грешников. Теперь пришел день искупить все наши грехи. Ради этого я умоляю вас со всей решимостью выступить против этих собак; ибо я надеюсь, что Бог дарует нам победу и не допустит того, чтобы Его вера подверглась посрамлению". После этого на корабль вышеупомянутого капитана поднялся священник с распятием в руке и произнес красноречивую проповедь перед всеми [собравшимися], призывая нас сделать то, что нам надлежало сделать. И затем он отпустил нам грехи и сказал: "Теперь, сыновья мои, ступайте же бесстрашно в бой, ибо Бог будет с нами". Он так хорошо знал, чтС сказать, что большинство из нас заплакали и стали молиться Богу, чтобы Он позволил нам умереть [ради Него] в этой битве. Между тем огромный флот двигался навстречу нам, чтобы пройти через строй наших кораблей. В тот же самый час наш капитан отплыл с двумя кораблями навстречу маврам, и, пройдя между двух судов, - самых больших во всем мавританском флоте, - приветствовал оба из них пушечными залпами; наш капитан сделал это для того, чтобы выяснить, [что собой представляли] эти два судна, и как они поведут себя [в бою]; поскольку они имели очень большие знамена и были флагманами всего флота. Больше в этот день ничего не произошло. На следующее утро, в ранний час, мавры подняли все свои паруса и направились к городу Канонору, и передали нашему капитану, что если он позволит им пройти мимо и продолжить свой путь, они не станут вступать в сражение с христианами. Наш капитан велел передать им, что мавры Каликута не выпустили из города тех христиан, которые оставались в Каликуте, положившись на их честное слово, но вместо этого убили 48 человек из них и разграбили всё их имущество на сумму 3000 дукатов, как в товарах, так и в звонкой монете. И затем он сказал им: "Пройдите, если сможете пройти, но прежде узнайте, что собой представляют христиане". Мавры сказали: "Наш Магомет защитит нас от вас, христиан", и вот так они двинулись прямо на нас с величайшей яростью, не получив дозволения пройти; и знайте, что их суда всегда плавают около берега, на расстоянии 8 или 10 миль. Наш капитан позволил им идти [выбранным курсом], пока они не оказались напротив города Канонор. Наш капитан сделал это по той причине, что король Канонора наблюдал за всем происходящим, и он хотел продемонстрировать ему, как велика была доблесть христиан. И когда настало время обеда, ветер стал понемногу крепчать, и наш капитан сказал: "Теперь, о братья, пришло наше время; ибо все мы - добрые рыцари"; и двинулся навстречу этим двум самым большим [вражеским] судам. Невозможно описать тот гул множества музыкальных инструментов, на которых они заиграли по своему обыкновению. Наш капитан храбро сцепился с одним из мавританских судов, именно, с самым большим, и мавры трижды сбрасывали за борт наши абордажные крючья; но на четвертый раз мы опередили их и наши христиане сразу же бросились на борт вышеупомянутого судна, на котором находилось 600 мавров. Здесь произошла самая ожесточенная схватка, с ожесточенным кровпролитием, так что с этого корабля не сбежал никто: все были убиты. Затем наш капитан отправился на поиски другого очень большого корабля мавров, который был быстро взят на абордаж другим нашим кораблем; и здесь также произошла жестокая сеча, в которой погибло 500 мавров. Когда эти два больших судна были захвачены, весь остальной флот мавров продолжал отчаянно сражаться, и вклинился в строй наших кораблей, разделив их так, что некоторые наши корабли были окружены пятнадцатью или двадцатью мавританскими, сражавшимися с ними. Прекрасное зрелище представляли собой отважные подвиги нашего храброго капитана, Жуана Серано, который, командуя галерой, устроил такую резню среди мавров, что невозможно это описать. В один момент его галеру окружили сразу 50 судов, некоторые гребные, а некоторые парусные, и все имели на борту пушки. И, по милости Божьей, ни на галере, ни на кораблях не был убит ни один христианин, но многие были ранены, поскольку битва продолжалась весь этот день. Однажды наша бригантина немного отделилась от [прочих] кораблей и оказалась в окружении четырех мавританских судов; и между нами завязалась ожесточенная схватка, и в один момент на [палубу] бригантины прорвались 15 мавров, оттеснив христиан на ют. Когда храбрый капитан по имени Симон Мартин (4) увидел, что на бригантине находится так много мавров, он бросился в самую гущу этих собак и воскликнул: "О Иисусе Христе, даруй нам победу! Помоги Твоей вере!", и мечом, который он держал в руке, он снес головы шести или семи [врагам]. Все прочие мавры сами побросались в море и бежали, - кто здесь, кто там. Когда прочие мавры увидели, что бригантина одержала победу, то на подмогу к своим пришли еще четыре судна. Капитан бригантины, видя, что к маврам прибыло подкрепление, схватил бочку, в которой хранился порох, а затем взял кусок парусины и затолкал его в отверстие, куда вставляется затычка этой бочки, так что бочка стала похожа на ствол пушки, насыпал горсть пороха поверх бочки и, стоя с горящим факелом в руке, сделал вид, будто собирается выстрелить из пушки. Мавры, увидев это, приняли вышеупомянутую бочку за пушку и немедленно бросились вспять, а упомянутый капитан, торжествуя, отступил на бригантину к своим людям. Наш капитан затем обрушился на этих собак и захватил семь судов, частично нагруженных специями, а частично - другими товарами; а девять или десять судов были потоплены огнем наших пушек, среди которых было одно, перевозившее слонов. Когда мавры увидели, как много их судов затонуло, и что два корабля-флагмана и другие были захвачены, они сразу обратились в бегство, некоторые в одну сторону, некоторые в другую, некоторые по суше, некоторые по морю, некоторые в порт, некоторые в противоположном направлении. Что же до капитана, то он, увидев все наши корабли в безопасности, сказал: "Хвала Иисусу Христу, и давайте окончательно разгромим этих псов"; и в результате мы все пустились в погоню за ними. Поистине, любому, кто видел бегство этих собак, показалось бы, что их преследует флот из ста парусников. И эта битва началась в обеденный час и продолжалась до захода солнца. И затем мы преследовали их [мавров] всю ночь, так что весь их флот обратился в бегство без потери хотя бы одного человека с нашей стороны; и наши корабли, которые остались здесь [т.е. на месте сражения] преследовали другое большое судно, которое пыталось прорваться в море. Наконец наши суда взяли верх над их [судами] и окружили их, так что все мавры побросались сами [в море], чтобы спастись вплавь, а мы гнались за ними до самого берега в шлюпке, убивая и раня их из арбалетов и пронзая пиками. Но некоторые сумели вплавь добраться до берега, и было таковых до 200 человек, которые проплыли больше 20 миль, иногда даже под водой, и порой, когда мы думали, что они мертвы, - они внезапно снова всплывали на поверхность на расстоянии выстрела из арбалета от нас. И когда мы подходили близко к ним, чтобы прикончить, думая, что они уже истощили свои силы, они снова ныряли под воду; их способность так долго держаться на плаву казалась [нам] великим чудом. Наконец, тем не менее, бСльшая часть [мавров] была убита, а их суда пошли ко дну под огнем наших пушек. На следующее утро наш капитан послал галеры и бригантину, вместе с некоторыми другими кораблями, вдоль берега, чтобы [находившиеся на них люди] произвели подсчет мертвых, - всех, кого увидят. Они насчитали 3600 трупов, - как среди тех, кто был убит на берегу и в море, так и тех, кто находился на судах, взятых [нами] на абордаж. Знайте, что множество других погибло, когда они обратились в бегство, побросавшись в море [со своих кораблей]. Король Канонора, увидев всю эту битву, сказал: "Эти христиане - очень смелые и доблестные люди". И поистине, в свое время я участвовал в нескольких сражениях, но никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь превосходил по смелости португальцев. На следующий день мы вернулись к нашему вице-королю, который тогда был в Куччине. Я предоставляю вам самим судить о том, сколь великую радость испытали вице-король и король Куччина, который является верным другом короля Португалии, когда они увидели, как мы возвращаемся с победой (5).

(1) Приведенное здесь указание на 1506 год несколько противоречиво. В "Коллекции" Грина говорится о том, что флот Франсишку де Алмейды вышел из Лиссабона 25 марта 1507 г., тогда как согласно современной "Всеобщей истории" Маффеи, он покинул этот порт 25 марта 1505 г., что, по моему мнению, и является правильной датой. 11 апреля того же года Алмейда достиг Островов Зеленого Мыса, откуда он направился к восточному побережью Африки, и после взятия Куилоа (Килвы) и Момбасы отплыл в Индию, посетив по пути острова Анджедива, совершил заход в Хонавар и, наконец, прибыл в Каннанор, где получил разрешение на постройку форта. До сих пор я считал малоправдоподобным, чтобы все эти действия произошли до конца 1505 г.; тем не менее, еще труднее поверить, что Вартема мог ошибиться в этой и последующей датах; следовательно, относя возведение форта в Каннноре в концу 1506 г. (см.примеч. 1 на стр. 266), я просчитался на целый год.

Я выяснил, что Грин также относит описанную в этой главе битву и последующую атаку на Понани к 1506 г. - несомненно, неверная датировка, т.к. Вартема упоминает Гвидобальдо, герцога Урбинского, как еще живого в то время, когда он посвятил свою книгу его сестре, Агнесине. Это произошло уже после его возращения в Европу, и Гвидобальдо умер 11 апреля 1508 г.

Предполагая, что даты Вартемы правильные, получается, что его странствия по Востоку, со дня выезда из Дамаска (8 апреля 1503 г.) и до его возращения в Индию, заняли два года и девять месяцев. Если мы добавим сюда 18 месяцев, в течение которых он исполнял обязанности фактора в Кочине, и время, затраченное им на обратную дорогу, общий период его отсутствия в Европе составит около пяти лет.

(2) См.примеч. 1 на стр. 132.

(3) См.примеч. 1 на стр. 131.

(4) Хотя я не смог найти где-либо еще упоминание об этом офицере, в Индии в этот период находилось несколько португальских капитанов, носивших фамилию Мартинш. См. De Couto, Index, p. 197.

(5) Описание этих событий в изложении Фариа-и-Соузы выглядит следующим образом: "Пока все это происходило в Зофале [Софала, на восточном побережье Африки], заморин Каликута направил посольство к Солдану Каири [Каира] и надеялся с его помощью изгнать нас из этих морей; новости об этом не удалось сохранить в тайне, и король Кочина, узнав об этом, оповестил вице-короля дона Франсишку, который послал своего сына дона Лореншу с 11 кораблями, чтобы предотвратить или помешать осуществлению замысла. Т.к. он заходил по пути в некоторые порты, то получил известия, что к Каннанору идет флот из 360 парао, 60 из которых превышали по тоннажу наши корабли. Он направился навстречу им, и после ожесточенной схватки обратил их в бегство, а некоторые захватил, но много других затонули или были вынуждены выброситься на мель; неприятель понес большие потери, тогда как сам Лореншу потерял только пять или шесть человек" (Portuguese Asia, vol. i. p. 108). Это описание, хотя и краткое, совпадает в некоторых деталях с более подробным повествованием Вартемы: как, например, в том, что командующим португальским флотом назван сын вице-короля; в приблизительной оценке количества судов с обеих сторон; в незначительных потерях среди европейцев и большом числе убитых среди их туземных врагов; и в конечном обращении в бегство многих вражеских кораблей.

Глава, в которой рассказывается о том, как я вернулся в Канонор по приказу вице-короля.

Давайте оставим разгромленный флот короля Каликута и вернемся к моим делам. Три месяца спустя вице-король назначил меня по своей доброте на пост фактора этих краев, и я оставался на упомянутой должности в течение полутора лет. Несколько месяцев спустя вице-король отправил меня на судне в Канонор, поскольку много купцов из Каликута приезжали в Канонор и брали у христиан разрешения (на свободный проход судов по морю, т.наз. "картажи". - Aspar), выдавая себя за уроженцев Канонора и делая вид, будто они собираются провезти товар на канонорских судах, что было ложью. По этой причине вице-король послал меня к этим купцам, чтобы я разоблачил их мошенничество. В то время случилось, что король Канонора умер, а его преемник, новый король, был заклятым врагом наших [т.е. португальцев]; вот почему король Каликута сделал его [королем] при помощи подкупа, и передал ему 23 пушки (bocche di fuoco). В 1507 г., 27 апреля, там вспыхнула очень большая война и продолжалась до 17 августа. Теперь вам следует понять, что собой представляет христианская вера и какого сорта людьми являются португальцы. Однажды, когда христиане пошли за водой, на них напали мавры, из-за сильной ненависти, которую они к ним испытывали. Наши люди отступили в крепость, которая была теперь хорошо укреплена, и враги не причинили им в тот день никакого вреда. Наш капитан, по имени Лореншу де Бриту, отправился к вице-королю, который тогда находился в Куччине, чтобы рассказать ему об этом нападении; вскоре он вернулся с каравеллой, снабженной всем необходимым, и по истечении четырех дней вышеупомянутый дон Лореншу отбыл обратно в Куччин, а мы остались сражаться с этими псами, причем нас было не более 200 человек. Все наши запасы продовольствия состояли только из риса, сахара и орехов, и внутри замка у нас не было питьевой воды; поэтому дважды в неделю мы совершали вылазки за водой к определенному источнику, который находился на расстоянии арбалетного выстрела от замка. Каждый раз, когда мы шли за водой, нам приходилось пробиваться к ней силой оружия; и каждый раз мы вступали в стычки с ними [маврами], причем их приходило не менее 24000, а иногда даже 30000, 40000 и 50000 человек, вооруженных луками, копьями, саблями, щитами и имевших при себе более 140 пушек разного калибра; они носили также некое подобие доспехов, о которых я рассказывал вам при описании флота Каликута. Они сражаются следующим образом: 2 или 3 тысячи появляются сразу, играя на различных музыкальных инструментах, и пуская огненные снаряды, и они устремляются в атаку с такой яростью, что, поистине, способны нагнать страха [даже] на 10000 человек; но храбрейшие среди христиан выступали навстречу им дальше источника, и они никогда не приближались к крепости ближе чем на два броска камня. Мы были вынуждены постоянно находиться начеку, как спереди, так сзади, поскольку эти мавры иногда приходили морем на 60 прао, чтобы высадиться у нас в тылу. Несмотря на это, каждый день, когда мы сражались с ними, мы убивали 10, 15 и 20 их, и не более, потому что, видя гибель какого-то количества своих, они неизменно обращались в бегство. Как-то раз мы единственным выстрелом из пушки, называемой "Змея", уложили на месте 18 человек из них, а сами ни разу [во время этих стычек] не потеряли ни одного человека. Они говорили, что мы держим дьявола, который нас защищает. Эта война продолжалась с 27 апреля по 27 августа. Затем пришел португальский флот, капитаном которого был храбрейший рыцарь Тристан да Кунья; когда этот флот прибыл в Канонор, мы подали ему сигнал, что находимся в состоянии войны, и предусмотрительный капитан сразу же вооружил все шлюпки, имевшиеся на борту кораблей, и послал к нам 300 рыцарей, всех облаченных в белые доспехи, так что, если бы не наш капитан, то сразу после их высадки мы пошли бы сжечь весь город Канонор. Представьте, любезный читатель, какова была наша радость, когда мы увидели прибытие этого подкрепления; поскольку, по правде говоря, мы уже находились на грани истощения, и бСльшая часть [из нас] была ранена. Когда мавры увидели прибытие нашего флота, они прислали посла по имени Мамал Марикар [Майимама Мараккар ?], который был богатейшим человеком в стране, и он стал просить мира; поэтому мы сразу же отправили [послание] к вице-королю, который был тогда в Куччине, чтобы знать, что нам следует сделать. Вице-король велел передать, чтобы мы без промедления заключили мир, и так мы и сделали (1). Он пошел на это единственно по той причине, чтобы получить возможность [беспрепятственно] нагрузить корабли и отправить их в Португалию. Четыре дня спустя к нам пришли двое купцов из Канонора, которые были моими друзьями до того, как началась война, и они обратились ко мне со следующими словами: "Fattore, На maniciar в ghene ballia nochignan candile ornal patu maniciar patance maniciar hiriva tu maniciar cia tu poi nal nur malabari nochi ornal totu ille cura po", т.е. "О фактор, покажи нам человека, который на браззо больше, чем любой из вас, и который каждый день убивал 10, 15 и 20 [человек у] нас, тогда как наэри стреляли в него 400 или 500 раз, но ни разу не смогли даже задеть". Я ответил им так: "Idu manicar nicando inghene ille Cocin poi", т.е.: "Этого человека нет здесь, он ушел в Кочин". Затем я подумал, что это было не по-христиански, и сказал им: "Giangal ingabani manaton undo". Один из них ответил: "Undo". Я сказал ему: "Idu maniciar nicando Portogal ille". Он ответил: "Sui e indi", т.е. я сказал ему: "Мой друг, подойди сюда; [знай], что этот рыцарь, которого ты хотел увидеть, не португалец, а Бог португальцев и всего мира". Он ответил: "Клянусь богом, ты говоришь правду, ибо все наэри сказали, что это был не португалец, а Бог, и что христианский Бог - более могущественный, чем их боги, так что (всё, случившееся с ними), показалось им чудом Божьим". Таковы были эти люди, которые иногда стояли по 10 и 12 часов, чтобы увидеть, как звонит наш колокол, и считали это [колокольный звон] чем-то сродни чуду, так что когда колокол умолкал, они говорили между собой: "Idu maniciar totu, idu parangnu tot ille parangnu ille Tamarani Portogal perga nan nu", т.е.: "Эти люди прикасаются к колоколу и он обретает дар речи; когда же они больше не касаются его, он замолкает; этот португальский Бог весьма благой". И снова, некоторые из этих людей присутствовали на нашей мессе, и когда [священник] вынес святые дары [букв. "Тело Христово"], и я сказал им: "Вот Бог португальцев и язычников, и всего мира". И они ответили: "Вы говорите правду, но мы не знаем Его"; что можно понять, что они грешат по неведению (2). Среди них, однако, есть некие великие заклинатели. Мы видели, как они владеют искусством приручать змей, от прикосновения [укуса ?] которых человек сразу падает наземь мертвым. Также уверяю вас, что они - величайшие и искуснейшие ремесленники, как я верю, во всем мире.

(1) Фариа-и-Соуза пишет о происхождении этого разрыва с раджей Каннанора, нападении на португальский форт и своевременном прибытии флота Триштана да Куньи, который направлялся в Индию после того, как совместно с Албукерки захватил остров Сокотру и оставил там гарнизон, следующим образом: "Король Канонора, желая по подстрекательству саморина расторгнуть союз с португальцами, нашел подходящий повод для этого, когда на берегу было обнаружено тело племянника Мамали, богатого малабарского торговца, который был одним из тех, кого Гонзало Ваш бросил в море зашитыми в парус. Об этом тогда не было известно, и вину за преступление возложили на Лореншу де Бриту, капитана форта, поскольку на борту мавританского судна находился выданный им пропуск [Здесь имеется в виду судно, которое Ваш вероломно захватил и перебил всю его команду и пассажиров, после чего приказал зашить их тела в парусину, чтобы их не вынесло волнами на сушу]. Лореншу де Бриту получил известие об этом в церкви, где он присутствовал на мессе в Страстной Четверг, и он сразу же покинул церковь и обошел всех португальцев, собрав все припасы, которые были у каждого из них, с такой быстротой (т.е. послав их в форт на лодках), что те, которые одолжили свое оружие тем, кто нес стражу у гробницы (имитация гробницы Христа, которую устанавливали в католических церквях на Святой Неделе), направились в церковь, чтобы разоружить их. Дон Лореншу (де Алмейда) был капитаном и имел приказ по прибытии в Канонор поступить под начало Лореншу де Бриту; но Бриту настаивал, что такому прославленному офицеру, к тому же сыну вице-короля, скорее надлежало принять командование. Дон Лореншу был уверен, что это он должен подчиниться де Бриту как командиру форта согласно приказам его отца; но обнаружив, что Бриту продолжает упорствовать в своей учтивости, и что такая ситуация неопределенности могла принять опасный характер, он оставил подкрепление и один вернулся в Кочин... Осажденные укрепили стены форта и опоясали их рвом, то же самое сделали и осаждающие, которых было 20000 человек. Во время вылазок к колодцу за водой было пролито много крови, но наши люди, при помощи проложенного к нему подземного хода, все же сумели отбить его. Мавры после этой потери отступили в пальмовую рощу и стали делать осадные машины, чтобы разрушить стены форта. Племянник короля Кананора, пытавшийся заручиться нашей дружбой, известил об этом нашего командира. Он приготовился к тому, чтобы оказать врагам достойный прием, и когда те пошли на приступ, португальцы встретили их сначала огнем пушек, а затем, с мечами в руках, бросились в рукопашную, в результате чего враги бежали, оставив во рву, который они предполагали засыпать фашинами (связками хвороста), много тел погибших. Они вернулись в рощу, и Бриту отправил ночью на вылазку 80 человек под командованием некоего Гвадалахары, испанца, который был его лейтенантом; скрытно приблизившись к врагам холодной дождливой ночью, они дали по ним залп из нескольких небольших пушек, так что охваченные ужасом неприятели не знал, где искать спасения; в этой стычке погибло 300 мавров. Но радость, которую испытал гарнизон, была омрачена пожаром, который уничтожил склад с провиантом, в результате чего в крепости стал свирепствовать голод, и португальцы съели всё, что годилось в пищу, даже насекомых. Гарнизон, частью больной, а частью страдающий от мук голода, дошел до крайности; но море, которое тогда сильно штормило, выбросило на берег множество омаров на том месте, где находилась наша часовня, и наши люди, съев их, сумели немного подкрепить свои силы. Заморин послал королю Канонора крупный вспомогательный отряд, и тот решил предпринять последний штурм форта с моря и с суши силами свыше 50000 человек, которые были отброшены с большими потерями, причем ни один наш человек не был убит в сражении. После этого прибыл Триштан да Кунья, и король Канонора, устрашенный появлением его армады, и обороной, которую возглавлял Бриту, запросил мира, который был заключен с великой честью для португальской доблести" (Portuguese Asia, vol. i. pp. 121-124).

(2) Вартема, кажется, реабилитировал себя как набожного католика с такой же легкостью, с какой он отбросил свое мнимое пятилетнее принятие ислама. Его оправдание невежества туземцев больше говорит в его пользу, чем его благочестивый обман с целью расположить их в пользу христианства. Однако вполне можно задаться вопросом, действительно ли эти люди (мусульмане Каннонора) были такими легковерными, как он их представляет; я считаю более вероятным, что, если бы его собеседники были мусульманами, они должны были слушать его теологические экскурсы с величайшим отвращением. Повествование Вартемы напомнило мне об одном происшествии с богатым и образованным тунисцем, который побывал на Мальте около 25 лет тому назад по пути в Европу, желая лично ознакомиться с западной цивилизацией. Однажды он пришел ко мне в состоянии крайнего возбуждения и на мой вопрос о его причине рассказал мне, что он отправился проинспектировать учеников арабского класса в обычной школе при правительственном университете, и что когда он был там, аббат, который находился среди учеников, втянул его в религиозный диспут, в ходе которого он стал насмехаться над некоторыми доктринами Корана. Молодой тунисец, который обладал в высшей степени учтивыми манерами, тихо попросил его объяснить доктрину Троицы, обещая в случае, если тот сможет его убедить, принять христианство. После чего аббат, взяв свою треуголку, попросил его поочередно подержать ее за каждый из углов. Сделав это, он спросил: "Сколько здесь углов?" На что тунисец ответил: "Три". "А шляп сколько?" Подразумеваемое сравнение так ужаснуло благочестивого мусульманина, что он сразу же покинул школу и начал расспрашивать меня, действительно ли такие богохульные сравнения составляют часть христианской теологии.

Туземцам Индии было хорошо известно использование колоколов задолго до прибытия португальцев, так что наш автор, по-видимому, преувеличивает невежество индусов или мусульман, когда приводит в доказательство этого удивление, с которым они внимали колокольному звону.

Глава о нападении португальцев на Паннани (1).

Теперь настало время для Можно ав 6-й день декабря. в но Гильирети де Лорето и мастером Эркуле де Нани, из Болоньи, по просьбе мастера Лодовико де Энрвозвращения на родину, т.к. капитан флота начал погрузку кораблей, чтобы вернуться в Португалию, и я, будучи в течение семи лет оторван от родного дома, а также из-за любви и тоски по моей стране, а также для того, чтобы я смог привезти в нее это описание большой части мира, вознамерился попросить разрешения на отъезд у вице-короля, моего господина, которое он со своей обычной добротой предоставил мне и сказал [только], что желал бы, чтобы я вначале сопровождал его туда, куда вы узнаете. Вследствие чего он и вся его свита облачились в белые доспехи и, оставив в Кучине всего несколько человек, 24 ноября вышеупомянутого года мы совершили нападение на порт Паннани. В тот день мы как раз оказались в виду города Паннани. На следующее утро, за два часа до восхода солнца, вице-король собрал все шлюпки с кораблей, в которые сели все люди, находившиеся на флоте, и рассказал им, что мы находимся в стране, более враждебной по отношению к нам, чем все другие страны в Индии, и потому призвал нас по доброй воле напасть на это место, которое, поистине, было сильнейшим среди всех прочих на этом побережье. Когда вице-король закончил, священник произнес перед нами такую вдохновенную речь, что все прослезились, и многие во всеуслышание объявили, что во имя любви к Богу готовы пасть в бою на этом месте. Незадолго до наступления дня мы начали военные действия против этих псов, которых было 8000, а нас - без малого 600. Но, сказать вам по правде, две [наши] галеры почти не принимали участия в битве, поскольку они не могли подойти так близко к суше, как лодки. Первым рыцарем, который спрыгнул на берег, был храбрый дон Лореншу, сын вице-короля. Во второй же шлюпке, принадлежавшей самому вице-королю, находился и я, и сразу же при попытке прорыва завязалось яростное сражение, поскольку река здесь была очень узкой; и на окраине города было расположено много больших пушек, свыше 40 из которых мы захватили. Здесь во время нашего нападения заняли позицию 64 мавра, которые поклялись либо победить, либо умереть, не сходя с места, поскольку каждый из них был капитаном корабля. И вот при первой же атаке они открыли по нам огонь из многих пушек, но, с Божьей помощью, никто из наших людей здесь не погиб, тогда как их [мавров] было убито около 140 человек, шесть из которых вышеупомянутый дон Лореншу зарубил собственноручно у меня на глазах, получив при этом две раны, да и многие другие [с нашей стороны] были ранены. На короткое время бой принял очень яростный характер. Но после того, как наши галеры подошли к суше, эти псы стали отступать, и т.к. начался отлив, мы не захотели преследовать их далее. И эти псы, [видя, что их не преследуют], воспылали радостью; тогда мы подожгли их суда, и 13 из них, по большей части крупных и недавно построенных, сгорели (2). Затем вице-король созвал всех своих людей на мыс, и здесь посвятил некоторых в рыцари, среди которых, по своей милости, он возвел в рыцарское звание также и меня, а храбрейший капитан Тристан да Кунья был моим восприемником. Сделав это, вице-король снова посадил всех своих людей на корабли, но продолжил сжигать много домов в вышеупомянутом городе (стреляя по ним из пушек); так что милостью Божьей без всяких потерь мы вернулись в Канонор и как только мы прибыли туда, наш капитан доставил на корабли продовольствие.

(1) Это - "Пананне" Барбозы, "Понани" в атласе Кейта Джонстона и "Понани" географического справочника Торнтона. Он расположен в 34 милях к юго-востоку от Каликута на южном берегу реки того же названия поблизости от места ее впадения в Аравийское море. Этот город не следует смешивать с "Пандарани" Вартемы, который лежит к северу от Каликута и который Балдеус называет "Панане" а в "Коллекции" Грина назван "Падаране" (см.примеч.1 на стр. 132).

(2) Де Соуза описывает нападение на Понани следующим образом: "Триштан да Кунья возвращался [в Европу] с торговыми судами, и вице-король составил ему компанию, чтобы напасть на Панане, город, принадлежащий Каликуту, где у наших врагов был разбит на суше лагерь под прикрытием четырех судов саморина, которыми командовал Кутиали, храбрый мавр. Вице-король и Триштан, бросив якорь на рейде, устроили военный совет, и затем послали вперед своих сыновей в двух барках с несколькими шлюпками, а сами направились за ними на галере. Они все вошли прямо в устье реки, под градом ядер, которыми их осыпали враги с высокого берега. Мавры бросились к берегу, чтобы встретить наши лодки, и убили трех человек; но наши затем оттеснили их к их собственным рвам, каковые рвы некоторые из нас преодолели, и Педро Кам поднял над ними цвета (герба) дона Лореншу. Знамя реяло в воздухе, когда вице-король, видя, что его сын Лореншу перебирается через ров с некоторым трудом, упрекнул его, воскликнув: "Лореншу, Лореншу, что за леность!", на что последний дал достойный ответ: "Сеньор, я пропустил его вперед, чтобы он заслужил честь". Мавр великанского роста вступил в поединок с доном Лореншу и ранил его, однако он нанес ему такой удар, что разрубил ему голову вместе с грудью. Город был захвачен, и все мавры перебиты. Затем были сожжены все суда, стоявшие в гавани и доках. Мы потеряли (убитыми) 18 португальцев, ни один из которых не достоин упоминания; врагов погибло свыше 500" (Portuguese Asia, vol. i. p. 124,5).

Оставить комментарий © Copyright Аспар (aspar@feosky.net) Размещен: 20/07/2012, изменен: 12/03/2019. 304k. Статистика. Глава: История Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Третья книга об Индии

Аспар : другие произведения.

Лодовико ди Вартема. Путешествия. Книга 6