Аспар. Отто Варбург. Кто был первооткрывателем Островов Пряностей (Молукк)?

Кто был первооткрывателем Островов Пряностей (Молукк)?

Отто Варбург

(Перевод - Aspar, 2022. Выполнен по изданию: Dr. O. Warburg. Wer ist der entdecker der GewЭrz-Inseln (Molukken)? Sonder Abdruck aus den Verhandlungen der Gesellschaft fur Erdkunde zu Berlin. 1896. N2. Berlin. 1896).

[3/4] - нумерация страниц в оригинале

Несколько лет назад мир праздновал 400-летие открытия Америки, и еще более короткий период отделяет нас от 400-летия открытия морского пути в Индию. Исторические обстоятельства привели к тому, что на протяжении веков важность последнего открытия в некоторой степени уменьшалась по сравнению с первым; тем не менее, мы не должны забывать, что открытие Америки было на самом деле лишь побочным продуктом, или, может быть, лучше сказать, всего лишь случайным результатом устремлений эпохи Великих географических открытий, что, кстати, уже достаточно ясно из названия "Вест-Индия", данного новооткрытым островам. Основной целью этой замечательной эпохи было достижение Индии и ее внутренних областей, то есть тех регионов, из которых на протяжении веков в Европу поступало так много ценных товаров, в основном пряностей, торговле которыми, в частности, могущественные республики Италии, Венеция и Генуя в основном были обязаны своим небывалым богатством. Слухи о богатстве Индии золотом усилили желание добраться до этих стран и, если возможно, завладеть ими.

Естественным следствием этого было то, что когда португальцы достигли ближайшей цели, т. е. был открыт морской путь в Индию, и они прочно обосновались в Передней Индии, их взоры сразу же устремились еще дальше на восток, так как лишь некоторые пряности произрастали в Передней Индии, а самые ценные - гвоздика и мускатный орех росли только в самой отдаленной части азиатского островного мира, а именно, на Молуккских островах, так называемых Островах Пряностей: гвоздика - в основном на собственно Молуккских островах, Тернате, Тидоре [3/4] и т. д., а мускатный орех в основном или почти исключительно на островах Банда.

В то время, конечно же, получение дополнительной информации об этих до сих пор совершенно неизвестных областях должно было представлять величайший, а также политический интерес; потому что более ранние путешественники, посетившие Южную Азию до открытия морского пути, такие как Марко Поло, Николо Конти (1), фра Одерико де Порденоне не продвинулись на восток дальше Явы и Борнео. Понятно, что первооткрыватель или, вернее сказать, первый европейский посетитель тех регионов, которые были хорошо известны малайским морякам и купцам, должен был стать известным человеком, а его имя - вписано золотыми буквами в хронику эпохи Великих географических открытий. Тем не менее, кто знает первооткрывателя Молуккских островов? Хотя каждая подробность в истории открытия Америки должна была предоставить материал для самых разнообразных критических исследований, открытию Молуккских островов, последствия которого повлияли на всю высокую политику того времени и которое, несомненно, представляет собой одну из самых важных вех в истории человечества, до сих пор не уделялось достаточного внимания, хотя, как мы увидим, оно все еще очень нуждается в разъяснении. Существуют две параллельно идущие, но совершенно разные версии первого открытия Молуккских островов, одна из которых приписывает честь открытия португальцу, а другая - итальянцу.

Общепринятое до недавнего времени предположение основано на рассказах старинных португальских историков; оно находит свое основное выражение в большом труде де Барруша под названием "Азия", где известный автор дает подробное описание снаряжения первой экспедиции на Молуккские острова во втором томе, напечатанном в 1561 году (lib. 6, cap. 7). Поскольку де Барруш заведовал архивом индийских документов, он, естественно, имел в своем распоряжении самые лучшие источники. Содержание его повествования сводится к следующему: после того, как португальцы завоевали Малакку в 1511 году, д'Албукерки немедленно отправил оттуда небольшой флот в экспедицию к Молуккским островам. Флот состоял из трех кораблей, а его экипажи - из 120 португальцев и нескольких малайцев. Верховным командующим был Антонио д'Абреу, а капитанами двух кораблей [4/5], которыми не командовал сам адмирал, были Франсишку Серрано и Симон Аффонсо, оба дворяне (da casa d 'El Rey).

За несколько дней до их отплытия один туземный мусульманин, Нехода (Накода) Исмаил, был отправлен вперед на одной из джонок, чтобы сообщить во всех местах на Яве и Молуккских островах, что Малакка теперь находится в руках португальцев, что туда возобновилось судоходство, прерванное войной, и что все западные товары также имеются там в наличии, о чем свидетельствовали взятые им с собой образцы. Кроме того, эта джонка, которая была отправлена перед основной эскадрой, также должна была обеспечить хороший прием для больших кораблей, которые следовали за ней.

Флагман флота под командованием д'Абреу сначала совершил заход на Яву, где взял с собой на борт малайских и яванских лоцманов в Агакаи (Гресике, Гриссе), а оттуда направился к Молуккским островам, - сначала острову Амбон, а затем Банда, где португальцев очень дружелюбно встретили туземцы, которые уже были подготовлены к этому и заключили выгодные деловые сделки. Португальцам даже разрешили установить на пляже колонну с гербом короля Мануэла, предположительно, по той причине, что туземцы не догадывались о символическом значении этой церемонии. Так как руководитель экспедиции не смог добраться до северных, настоящих Молуккских островов на обратном пути из-за сильных штормов, он отплыл в Малакку, а затем сразу же вернулся в Португалию, чтобы лично передать королю Мануэлу важную информацию о том, что путь к островам Банда отныне открыт. Но радость не долго сопутствовала ему, потому что он умер в пути, inani spe delusus (обманутый пустой надеждой (лат.)), как выразился Маффеи.

Судьба его заместителя Франсишку Серрано, который, как уже упоминалось, командовал вторым кораблем флота при выходе из Малакки, была более изменчивой и в конечном итоге, возможно, более счастливой. Ему не удалось дойти до островов Банда, но экипаж был спасен и доставлен ??на другие корабли. На Банде была куплена джонка, но на обратном пути она тоже потерпела крушение, на этот раз на островах Лусипара; Серрано с трудом отбился от пиратов, и обманом заставил их отвезти его на ближайший Амбон. Там он получил послание от короля Тернате, который враждовал с королем Тидоре, своим тестем, и попросил Серрано приехать к нему на (настоящие) Молуккские острова. Серрано отправился туда, приобрел большое влияние, женился там и остался на Тернате навсегда. Его письма, которые он писал оттуда своему родственнику или другу Магеллану, якобы с преувеличенной информацией [5/6], по словам де Барруша, о расстояниях, размерах и важности островов, послужили для него основным мотивом, побудившим его совершить знаменитое кругосветное плавание. Серрано не дожил до прибытия остатков флота Магеллана, потому что незадолго до этого (1521 г.) он был отравлен.

Из этого краткого описания ясно, что, согласно этой версии, д'Абреу должен считаться первооткрывателем Амбона и Банда, в то время как Серрано - первооткрывателем северных Молуккских островов.

Португальские, испанские и французские историки следующих столетий неизменно поддерживают это представление (2), и даже более поздние авторы (3) считают, на основании указанных источников, д'Абреу и Серрано первооткрывателями этих важных островов. Даже сегодня это представление является доминирующим почти во всех энциклопедиях, в самых последних изданиях словарей, в популярной литературе и в общих географических и исторических трудах.

Ни в одной из этих работ нет никаких указаний на то, что Молуккские острова ранее посещали европейцы; вторая версия нигде даже не затрагивается, не говоря уже о попытках ее опровергнуть. Столь бесспорной кажется всем этим авторам правильность их утверждения [6/7], что они даже не считают необходимым подробно задерживаться на этом исследовательском путешествии, а упоминают о нем очень кратко и с непринужденной простотой, и это особенно относится к исходной работе де Барруша, которому можно доверять в случае абсолютно достоверных фактов, но которая обычно не используется в тех случаях, когда автор осознает, что он утаил что-то существенное, или даже намеренно хочет затушевать или умолчать нечто важное. В общем, де Барруш, как историограф своего народа, не придает особого значения факту открытия Молуккских островов как таковых, а больше озабочен описанием деяний д'Албукерки, так что даже возможно, что ему была известна другая версия, но он не считал целесообразным вдаваться в подробности.

Вторая версия связана с именем итальянца Людовико Вартема, предположительно уроженца Болоньи, который во время своего великого путешествия через Сирию, Аравию, Персию и Индию, наконец, посетил Молуккские острова, и в его собственном "Итинерарии" привел относительно подробный отчет об этом событии. Это описание путешествия впервые было издано на итальянском языке в Риме в декабре 1510 года, то есть, несомненно, до того, как Малакка была завоевана португальцами, а значит, и до того, как д'Абреу отправился на Молуккские острова с португальским флотом. Работа Вартемы сразу привлекла большое внимание: всего через шесть месяцев после ее публикации (25 мая 1511 г.) монах Архангел Мадриньян из аббатства Клерво завершил перевод на латынь, немецкий перевод появился в Аугсбурге в 1515 году, а в следующем году вышло другое немецкое издание в Страсбурге и второе итальянское издание в Риме, в 1518 году работа была снова напечатана в Италии, на этот раз в Венеции, и в то же время снова на немецком языке в Аугсбурге, в 1519 году итальянское издание появилось в Милане, а в 1520 году вышел в свет и испанский перевод. Даже позже этот путеводитель неоднократно переиздавался; только от XVI и XVII веков мы знаем как минимум 12 итальянских, 10 немецких, 4 латинских, 4 испанских, 3 голландских, 2 английских и 1 французское издания, всего около 36 различных эстампов, что, возможно, еще не исчерпывает количество действительно опубликованных изданий. Во всяком случае, количество эстампов, несомненно, свидетельствует о важности, придававшейся книге Вартемы в то время, а тот факт, что у нее было так много изданий и переводов за первое десятилетие после публикации [7/8], ясно показывает, какое необычайное впечатление произвело этот описание путешествия в саму эпоху Великих географических открытий.

Вартема предпринял эту часть своего великого путешествия со своим персидским другом и товарищем под руководством несторианских христиан из Сарнау (4), которых он встретил в Бангелле (Бенгалия) и с которыми он совершил плавание через Пегу и Малакку в Педир (Пидер) недалеко от северо-восточной оконечности Суматры. Там спутник Вартемы выразил желание увидеть разные виды пряностей и их родину. Христиане сказали ему, что мускатный орех и мускатный цвет произрастают на острове в 300 милях отсюда, и что путь туда свободен от пиратов, но что море небезопасно; большой корабль тоже не годится, и нужно дополнительно купить маленькие сампаны (Chiampana). Поэтому они также обзавелись двумя полностью оснащенными лодками с экипажем. Хотя христиане теперь намеревались вернуться на свою родину, предположительно находившуюся за 3000 миль, они изменили свои планы, когда им сказали, что Вартема, несмотря на его мусульманскую маскировку, не перс, а христианин по рождению, но что 15 лет назад мальчиком в Иерусалиме был продан в рабство; надеясь услышать о святом городе, который был так им дорог, они изменили свои планы и присоединились к нему в путешествии на Молуккские острова. Через пятнадцать дней они прибыли на "остров Бандан, где растут мускатные орехи и мускатный цвет"; пробыв там несколько дней, они за двенадцать дней плавания добрались до "острова Монох (Молукко), где растет гвоздика". Отсюда путешествие проходило через Борней (Борнео) (согласно Вартеме, примерно в 200 милях от Моноха), до Явы (пять дней плавания от Борнея) и, наконец, обратно в Малакку, где христиане из Сарнау расстались с нашим путешественником. Вартема отправился обратно на Ближний Восток, а затем, пережив много приключений, вернулся домой в 1508 году. Единственной наградой, которую он получил, было то, что он был посвящен в рыцари вице-королем Индии за его заслуги перед Португалией, и король Мануэл подтвердил его рыцарское звание.

Что касается поездки Вартемы на Молуккские острова, он, конечно, не называет точных дат; тем не менее, на основании различных данных можно с уверенностью установить, что это путешествие могло состояться только в [8/9] 1505 году (а не 1506 году, как утверждается иначе) (5). Таким образом, совершенно очевидно, что путешествие Вартемы [9/10] имело место в гораздо более ранний период, чем экспедиция, отправленная Албукерки. Однако лишь недавно голландские историки и географы признали, что Вартема был настоящим первооткрывателем Молуккских островов, а поначалу, вероятно, об этом писали только специалисты, занимавшиеся исследованием Молукк; с тех пор это предположение уже нашло широкое распространение в голландской [10/11] литературе (6).

С другой стороны, факт открытия Молуккских островов Вартемой еще не вошел в нидерландские исторические труды и сборники; но нет сомнения, что, согласно фактам, которые до сих пор были подтверждены, эта точка зрения, которая сейчас медленно осваивает новые горизонты, представляется единственно правильной, и что Вартема, следовательно, должен рассматриваться на данный момент как первооткрыватель Молуккских островов.

Если на наш заглавный вопрос теперь, по-видимому, дан окончательный ответ, при более внимательном размышлении возникают всевозможные сомнения и опасения, которые нелегко подавить и унять. Как же могло случиться, невольно задаешься вопросом, что такая известная книга по вопросу о Молуккских островах, как книга Вартемы, была полностью проигнорирована? Даже если бы португальцы не были заинтересованы в прославлении итальянца Вартемы, у не столь молчаливых в остальном итальянцев наверняка были бы основания и право сохранить славу своего соотечественника: как же так получилось, что прошло три с половиной столетия, прежде чем этот знаменитый человек, чья книга в свое время пользовалась такой популярностью у читателей, получил право на признание в отношении открытия Молуккских островов, и только благодаря дотошности и любви к справедливости голландцев, народа, очень далекого от этих первых открытий? Было ли причиной этого просто отсутствие исторического интереса или критики, или же следствием чьей-то злой воли, или все дело было под сомнением? (7) [11/12]

Как только возникло такое сомнение, оно вскоре получило значительную поддержку из других источников. При более пристальном изучении сведений Вартемы о Молуккских островах сразу же обнаружились некоторые странные детали, абсолютно не совпадающие с тем, что мы знаем об этих островах из других источников. Первоначально слабые и робкие опасения и возражения против любви Вартемы к истине все больше и больше возрастали в ходе расследования, и, наконец, я больше не мог избежать окончательного суждения о том, что весь раздел путевых заметок Вартемы, касающийся путешествия на Молуккские острова, лишен реальной основы, а представляет собой продукт фантазии, основанный на слухах или прочитанном, иными словами, что Вартема вообще никогда не посещал Молуккские острова (8).

Первое, что лично меня поразило в путешествии Вартемы, - это странное описание предмета, который случайно побудил меня открыть его путевые заметки. Поскольку это был сборник самых старых сведений о мускатном орехе, я, естественно, обратился к вопросу об открытии Молуккских островов, и, поскольку он не мог быть однозначно решен, я более внимательно изучил то, что рассказал о мускатных орехах Вартема. Он говорит: "Ствол мускатного дерева похож на стол персика, и листья распускаются на нем подобным же образом; но ветви более густые, и прежде, чем орех достигнет полной зрелости, вокруг него распускается мускатный цвет, подобно распустившейся розе, и когда орех созреет, мускатный цвет осыпается, и поэтому они собирают его в сентябре месяце". Мы полностью оставим без внимания сходство с персиковым деревом. Очень трудно понять, как тот, кто видел высокие, тенистые мускатные деревья Банды, может проводить такое сравнение (9); тем не менее, [12/13] авторитет Вартемы в этом сравнении сохранялся веками даже в ботанических трудах, и он привел к появлению самых странных иллюстраций (с зубчатыми листьями и т. д.). Но они показывают, что мускатный цвет стоит вокруг незрелых орехов, как раскрытая роза. Это настолько искаженное описание реального факта, что кажется немыслимым, чтобы человек, посетивший острова именно для того, чтобы увидеть, как растет мускатный орех, мог написать такое. Таким образом, Вартема, по-видимому, ничего не знал о внешней кожуре, которая соответствует зеленой оболочке лесных орехов, в то время как путешественники Барбоза и Пигафетта, которые жили почти в одно время с ним и ни один из которых даже не посещал острова Банда, правильно описали орехи. То, что орехи собирают в сентябре, тоже не совсем правильно. Они созревают почти круглый год и поэтому их собирают также почти круглый год или, по крайней мере, в более длительные периоды, как в наши дни, так и согласно старым источникам, и поскольку Вартема, согласно его собственным утверждениям, побывал на Банде в сентябре, он тоже должен был это знать.

Так же неправильно, когда он говорит о гвоздичном дереве, что оно в точности похоже на самшит, то есть толстое, а лист у него такой же, как у корицы, но несколько более округлый и почти такого же цвета, как лавровый лист. У гвоздичного дерева нет никакого сходства с самшитом, а его лист определенно не более округлый, чем листья цейлонской корицы; сравнение его цвета с корицей и лавром скорее соответствует истине. Барбоза, с другой стороны, описывает гвоздичные деревья гораздо правильнее, как лавр с листьями, похожими на листья земляничного дерева. То, что спелую гвоздику сбивают тростниковыми (бамбуковыми) палками и раскладывают на циновках, возможно, правильно; но и здесь столь надежный автор, как Барбоза, почти современный Вартеме, говорит, наоборот (Hakluyt Soc. ed. p. 201), что ее собирают вручную (10). Он также описывает сушку гвоздики на солнце или в дыму, изменение ее цвета и опрыскивание соленой водой - все это, должно быть, ускользнуло от Вартемы.

Это уже вызвало у нас определенные подозрения, так что давайте теперь внимательно присмотримся к географической информации. Что мы находим об островах Банда? По словам Вартемы, Банда - очень мрачный и унылый остров, около 100 миль в окружности и очень низкий и плоский, а времена года там такие же, как и у нас. [13/14]

Мы не верим своим глазам; эта очаровательная группа небольших высокогорных вулканических островов, которые принадлежат к наиболее привлекательным регионам Малайского архипелага, должна быть единым плоским и низким (11), унылым (12), очень большим островом, и времена года в 4® от экватора должны соответствовать нашим? Все островки (6 больших и 5 очень маленьких) занимают в общей сложности 44 квадратных километра, то есть меньше одной квадратной мили (с тех пор крупные тектонические потрясения были полностью исключены), и, кроме того, почти все они одновременно видны с моря (13). Вулкан Гунунг Апи, который все еще активен и сразу же приковывает к себе взгляд каждого посетителя, имеет высоту 600 м, а средняя высота хребта полностью гористого, обрывистого главного острова Лонтор, на который часто можно подняться только по лестнице, составляет 100-200 м, с отдельными пиками высотой 250-460 м. Как же можно называть остров плоским и низким? (14) Здесь также почти одновременное описание Барбозы (Hakluyt Soc. Ed. P. 199) является гораздо более правильным: он говорит о пяти островах, лежащих очень близко друг к другу и разделенных проливом, в который корабли заходят с двух сторон (15).

Об "острове гвоздики" Монох (Молукко), нашем Тернате [14/15] или Тидоре соответственно (16), он говорит, что он намного меньше (17) чем Банда, и воздух там немного холоднее (18), земля очень низкая и Полярная звезда отсюда больше не видна. Таким образом, Вартема, очевидно, придерживается мнения, что он расположен к югу от Банды, в то время как, напротив, (если не имеется в виду остров Батиан), он все же находится несколько севернее экватора, так что Полярная звезда там еще видна; и земля не низменная, а, скорее, высокая и вулканически-гористая (19). Он говорит, что гвоздика растет и на многих других соседних островах, но они маленькие и необитаемые; но как раз наоборот. Непосредственно перед различными небольшими островами, которые в то время уже были густо заселены и постоянно вели войны друг с другом, простирается большой, богатый гвоздикой остров Хальмахера, который также населен и который нельзя не заметить ни с Тернате, ни с Тидоре.

Еще хуже то, что Вартема ошибся, изображая население Островов Пряностей. О Банде он говорит:

"Дома на этом острове построены из дерева, они очень мрачные и низкие. Здесь нет ни короля, ни даже губернатора, но живут некоторые крестьяне, похожие на зверей, не наделенных [людским] разумом. Их одежда состоит из рубашки; они ходят босиком и не носят головных уборов; волосы у них длинные, лицо - широкое и круглое; цвет кожи - белый, рост невысокий. Они язычники, и относятся к тому же [15/16] наиболее достойному жалости классу, который в Каликуте называется "полиар" и "хирава" (20); это очень темные и невежественные люди, они не обладают физической силой, но живут подобно зверям. Здесь нет необходимости в отправлении правосудия, поскольку люди столь глупы, что даже если бы они и захотели причинить кому-то зло, то не додумались бы, как это сделать. Каждый человек собирает столько мускатных орехов, сколько сможет, потому что здесь всё - общее, и они вовсе не заботятся о том, чтобы ухаживать за вышеупомянутыми деревьями, но предоставляют заботу об этом самой природе. Эти орехи продают на меру, которая весит 26 фунтов, по цене в половину карлино. Деньги, находящиеся здесь в обращении, такие же, как и в Каликуте". - Здесь нельзя не увидеть противоречия: люди представлены как животные, но у них уже есть меры веса и фиксированные цены, а также южноиндийские деньги! На самом деле ситуация была прямо противоположной, как мы знаем из многих отчетов. Банданцы были хитрыми, энергичными, очень проницательными торговыми людьми, (21) склонными к спорам (22) и обману (23) и хорошо разбирались в военном деле (24); по большей части они уже были обращены в [16/17] ислам (25), и имели тщательно отрегулированную судебную систему. В то время как около 1500 г. на Банде все еще было четыре короля, территориями которых были Лабетакка, Селам, Вайер и Розенгейн, и чьи потомки были еще живы в 1610 г., вскоре после этого их место занял совет старейшин; но короли сохранили за собой почетное место в собраниях (26). Общая собственность на мускатные деревья не была анархической, но основывалась на очень жестких нормах (27). С другой стороны, у них не было фиксированных цен, как и мало, конечно, денег, и даже через 100 лет торговля представляла собой простой товарообмен (28); с другой стороны, были важные участки хранения товаров с регулярными органами власти (29). [17/18] Взимались портовые сборы, и орехи продавались не по мерке, а по весу (30). Цена, указанная Вартемой за мускатные орехи, также не соответствует действительности, согласно свидетельству Барбозы (31), и информация о постройке домов определенно неверна (32).

Вартема также говорит о жителях собственно Молуккских островов [18/19], что они живут так же, как банданцы, но еще более скотские, худшие и никчёмные, чем последние. Так что он, очевидно, забыл, что незадолго до того заявил, что банданцы вообще не могут причинить никому вреда. То, что Молуккские острова находились под властью могущественных царей и уже тогда были полностью исламизированы (33), также, должно быть, полностью ускользнуло от его внимания. Странно умиляет и утверждение о том, что цвет их кожи даже белее, чем у банданцев (которых он уже описал как белых) (34). Кроме того, совершенно неверно и то, что гвоздика продается по мерке, потому что эти люди не знают веса, и что она стоит в два раза дороже (35), чем мускатный орех.

То немногое, что Вартема говорит о Борнео, острове, по его словам, лишь немногим больше, чем Молуккский остров, тоже неверно (36) [19/20], но при отсутствии хороших отчетов это нельзя объяснить так четко и резко (37). Однако наиболее роковым для Вартемы является его представление о Яве. Даже Кроуфорд, который, кстати, не подвергает сомнению путешествие Вартемы как таковое, считает сказанное о Яве совершенно неправильным и бесполезным (38). Вартема говорит: "На Яве есть много царств, цари которых - язычники; одни поклоняются идолам, как в Каликуте, другие - солнцу или луне, волу, дьяволу или первому, что они видят в течение дня. Здесь обитатели примерно нашего роста, но у них гораздо более широкие лица, чем у нас, глаза - большие и зеленые, нос очень плоский, а волосы длинные. Одежда состоит из тканей из шелка, камлота и хлопка. Оружие у них редкость, потому что сражаются только те [из них], кто ходит по морю; они носят луки и, по большей части, дротики, сделанные из тростника, но не имеют никакого представления об артиллерии. Они выращивают много зерна, как у нас, и едят хлеб из зерна, некоторые также баранину, мясо оленя, кабана, а другие также фрукты и рыбу. Разница в температуре там и здесь невелика. Здесь находят лучшие изумруды в мире, а также большое количество меди и золота".

Мы даже не знаем, с чего начать опровержение. Несомненно, что Вартема высадился в каком-то крупном прибрежном поселении [20/21]; ведь ни в одной рыбацкой деревне нельзя продать дорогие изумруды и евнухов за 14 000 марок, а, согласно путевым заметкам, там были и яванские купцы. В то время, однако, в прибрежных городах уже был широко распространен ислам, и даже если там могли быть индуисты или буддисты, не могло быть и речи о том, чтобы человек, который сам странствовал под видом мусульманина и годами общался только с мусульманами, не заметил бы присутствия предполагаемых единоверцев, которые уж точно нигде не скрывали свои религиозные обряды и отличались также своей одеждой. Но меньше всего у них были причины скрывать свою религиозную принадлежность на Яве, поскольку в то время весь остров фактически уже находился под властью мусульман; ибо, как говорит Кроуфорд, все источники согласны с тем, что в 1478 году Маджапахит, столица главного индуистского государства на острове, была захвачена (39). То, что в то время было еще достаточно индуистов и буддистов, доказывает Барбоза, который говорит, что Ява населена многими язычниками и мусульманами; но он добавляет: "В морских портах есть много городов, деревень и больших поселений мусульман с мусульманскими царями". Даже в 1522 году все еще существовали языческие (то есть индуистские) храмы, монастыри и обычай кремации, точно так же, как, по словам Гамильтона, язычники жили на Яве еще в начале XVIII века, даже в наши дни. В некоторых горных районах все еще есть небольшие остатки населения, исповедующего индуистскую религию; но что существовала также первоначальная малайская религия, поклонение природе и демонам, в богатой литературе нет и намека на это. Обычай поклоняться первому предмету, увиденному в течение дня, широко распространен только в языческих религиях Малайского архипелага, но не в индуизме или буддизме, и определенно в то время уже не был распространен на Яве. Очевидно, Вартема приводит только реминисценцию Марко Поло, говорившего о Фелехе на Малой Яве: "Молятся они разным вещам; как встанет утром, первое, что увидел, тому и молится". Под Малой Явой Марко Поло понимает то, что сейчас является Суматрой, а Фелех, согласно Марсдену, - это то, что сейчас является Перлаком на дальней восточной оконечности северного побережья острова.

Что жители Явы белые и нашего роста, как [21/22] указывает Вартема, неверно; они коричневато-желтые и немного ниже итальянцев. Поэтому Барбоза также описывает их как невысоких и коренастых. Кроме того, у них темно-карие глаза, а не зеленые; с другой стороны, лица на самом деле широкие, а нос плоский. Однако в то время яванцы, по словам Барбозы, выбривали волосы на макушке, а ниже - завивали; поэтому они не носили длинных волос, как указывает Вартема. Об одежде можно сказать немногое. Вполне вероятно, что шелк и верблюжья шерсть поступали на Яву так же, как и хлопок, поскольку торговля ими из Индии и Китая была значительной. Барбоза также упоминает, что некоторые яванцы носили шелка; но то, что они ходили a la apostolica (по-апостольски) в длинных одеждах, определенно неверно. - Духовые ружья сохранились на Яве по сей день, правда, больше как игрушки; но не исключено, хотя нигде не упоминается, что яванцы стреляли из них отравленными стрелами - обычай, сохранившийся на других островах архипелага. Точно так же луки и стрелы, должно быть, были тогда оружием туземцев. Но то, что они якобы не знали огнестрельного оружия, полностью противоречит фактам; Барбоза (40) всего несколько лет спустя говорит, что они делают артиллерийские орудия, длинноствольные мушкеты и всякое другое огнестрельное оружие, и пользуются уважением в других странах за это, а также как артиллеристы. Неправда и то, что большинству из них не нужно было оружие. Мало того, что между различными княжествами Явы велись постоянные войны, но и, по общему обычаю, свободные носили крис; даже дурная привычка впадать в боевую ярость была уже известна в то время, как показано в относящемся к XV веку описании Никколо Конти (41), а также в замечаниях Барбозы (42) по этому поводу. Что изумруды, золото и медь не являются национальными продуктами Явы, Вартеме мог бы сказать любой яванский купец.

Также очень маловероятно, что Ява производила огромное количество шелка, частично по нашему способу, частично дикорастущего; ибо даже если некоторые из больших тутовых шелкопрядов встречаются в дикой природе на Яве, нигде нет никаких упоминаний о том, что этот дикорастущий шелк обрабатывался в то время, равно как и упоминаний о какой-либо настоящей культуре шелкоткачества, как также говорит Кроуфорд (Descriptive Dictionary of [22/23] the Malay Archipelago, стр. 178): "Искусство выращивания тутового шелкопряда никогда не было введено на Яве со сколько-нибудь эффективным результатом". С другой стороны, по крайней мере, в более поздние времена яванцы умели делать ткани из импортного шелка-сырца.

Предположение Вартемы о том, что разница в температуре здесь и там (на Яве) мала, совершенно несостоятельно; даже если бы он был там в июне, как он говорит, разница в температуре между Болоньей и яванским побережьем немалая.

То, что яванцы ели хлеб из зерна и выращивали наше зерно, совершенно неверно. Кукурузу туда еще не завезли, да и в наши дни из нее там не пекут хлеб, рис и просо совершенно не подходят для этого, а наши виды зерна там не выращивают; яванцы питаются почти исключительно рисом и варят его. Точно так же на Яве очень мало баранов, и, вероятно, их привозят и ценят только европейцы. Скорее всего, ели мясо оленей и кабанов, но единственный значимый вид мяса на Яве, курицу, Вартема не упоминает.

В то время как Вартема называет яванцев самыми надежными (наиболее заслуживающими доверия) людьми, Барбоза описывает их одновременно как высокомерных, лживых и вероломных (стр. 194 и 198). Де Барруш также описывает их как очень послушных, но вероломных, лживых и неблагодарных. Нынешние яванцы в целом надежны, но, как говорят все живущие там европейцы, только до определенного предела (43). Ничего не известно, чтобы на Яве тех времен существовал обычай превращать детей в евнухов; это не полностью немыслимо, но, по крайней мере, является следствием вторжения мусульманства, и бросается в глаза, что спутник Вартемы, как он говорит, купил двух евнухов в месте, где не было мусульман.

На этом острове, продолжает Вартема, у тех людей, которые едят мясо, есть такой обычай: когда их отцы так состарятся, что уже не могут работать, то их дети или родственники выставляют их на продажу на рынке, а те, кто их купит, убивают их и съедают, сварив мясо. И если молодого человека охватывает серьезная болезнь, так что сведущим людям кажется, что он умирает, отец или брат больного убивают его, не дожидаясь, пока он сам умрет, и [23/24], убив его, они продают его в пищу другим. "Когда мы выразили удивление таким обычаем, некоторые туземные торговцы сказали нам: "О вы, бедные персы, почему вы оставляете такое вкусное мясо на съедение червям?" Мой компаньон, услышав это, сразу же воскликнул: "Скорей, скорей, давайте уйдем на наше судно, чтобы эти люди никогда не приближались ко мне на земле!""

Поэтому, хотя Вартема, как мы видели, описывает яванцев как самых надежных людей в мире, он утверждает, что больше нет причин оставаться на острове из-за необходимости быть начеку всю ночь из страха, что какой-нибудь преступник может прийти и похитить их, чтобы съесть.

То, что предполагаемая антропофагия, особенно в этой самой отвратительной из всех форм, относится к области вымыслов на Яве, не требует доказательств для этого острова, который на протяжении многих веков находился под влиянием буддизма, индуизма и мусульманства (44). Эта басня, настоящая суть которой основана на каннибализме батаков и, возможно, других суматранских народов, кажется, была широко распространенной сказкой моряков в тех частях света. Марко Поло также сообщает нечто очень похожее о жителях королевства Фелех (Перлак) на Суматре (Малая Ява) (45), а также о жителях Даграиана (вероятно, Индрагири на восточном побережье Суматры) (46). Эту басню знали еще в античности [24/25]; ибо Геродот говорит о падэрах (он имеет в виду Баттакера?), индийских кочевых народах, которые едят сырое мясо: если один из них заболеет, мужчина или женщина, ближайшие друзья собираются и убивают его, как бы он ни сопротивлялся и не отрицал свою болезнь, и съедают; убивают и едят даже стариков (47).

Вартема вернулся с Явы, с одной стороны, как уже упоминалось, из страха перед каннибализмом, с другой стороны, потому что он не решился плыть дальше из-за сильного холода; ведь даже за пределами Явы день длится не более четырех часов, и здесь было холоднее, чем в любой другой части мира. Это действительно поразительное замечание [25/26] можно понять только из общей тенденции путешествия на Молуккские острова.

Судя по всему, Вартема хотел сначала не только посетить Острова Пряностей, но и проникнуть как можно дальше на юг. Мы видели, что, по его мнению, времена года на островах Банда все еще такие, как у нас, что на Молуккских островах холоднее, чем на Банде. Оттуда, по его словам, маршрут всегда идет на юг к Борнео и Яве, где, как он говорит, разница с нашим климатом незначительна; но за ними холоднее, чем в любой части мира. Только так можно понять, что только после того, как он покинул Борнео, он пишет, что они потеряли из виду Полярную звезду и прокладывают курс по компасу, что вызывает у него удивление, в то время как то же самое уже было на пути от Суматры до Банды. Чтобы сделать это путешествие на юг еще более опасным в глазах читателей, он нанимает на Борнео еще один корабль бОльших размеров, так как море между Борнео и Явой слишком опасно для меньших; и тем не менее он уже пересек то же самое море незадолго до этого, сам того не зная, на небольших кораблях с запада на восток, то есть на гораздо большем расстоянии.

Даже расходы на эту поездку, которая, как предполагается, служила только для утоления жажды знаний, смехотворно преувеличены. С самого начала поразительно, что Вартема не просто присоединился к одному из многих яванских и малайских торговцев, которые занимались торговлей пряностями между Малаккой или Педиром и Островами Пряностей. Стоимость двух маленьких сампанов для одного только плавания на Борнео, включая команду и оснащение, составляла 5600 марок (48); более крупный корабль с Борнео стоил 975 марок (49), причем на нем был совершен переход только до Явы, до которой оставалось пять дней; потому что там снова наняли джонку побольше. Перс, чтобы христиане поехали с ним, подарил им рубины на сумму 7000 марок (500 пардао); но поскольку тогда золото было в десять раз дороже, чем сейчас, эти суммы исчислялись сотнями тысяч, и все это ради трехмесячной прогулки. На Яве перс купил два изумруда за [26/27] 14000 марок (= 1000 пардао) и двух детей-кастратов за 2800 марок (= 200 пардао), а затем в Малакке пряностей даже на 70000 марок (= 5000 пардао), то есть по покупательной способности на миллионы, хотя на Молуккских островах он мог бы купить их гораздо дешевле. И все это можно было перевезти на небольшом корабле (джонке)? - Даже это детское хвастовство такими огромными суммами, видимо, призвано повысить значимость путешествия в глазах читателя.

Другие противоречия и трудности возникают из-за навигационных условий. Вартема, по его словам, проделал путь от Педира до Банды за 15 дней, что само по себе, пожалуй, не представляло чего-то невозможного, поскольку Пигафетта заявляет на основе своих исследований (1521 г.), что плавание от островов Банда до Малакки занимает 15 дней, а Педир находится еще примерно на полтора дня дальше. В любом случае подразумеваются крупногабаритные суда и самое благоприятное время года; Педир, если измерять расстояние по прямой, лежит в 35 экваториальных градусов широты от островов Банда и, включая объезд вокруг Борнео-Целебеса, в лучшем случае в 38 градусах, то есть 2280 морских милях. В соответствии с этим, им пришлось бы делать 150 морских миль в день или плыть со скоростью полных 6 узлов (50) при очень прямом, непрерывном плавании. Вартема утверждает, что совершил плавание на двух небольших сампанах (chiampana); теперь так называют очень маленькие лодки или каноэ. Вартема, однако, при описании своего пребывания на Коромандельском побережье иногда называет так корабли с плоским дном, которым требуется небольшая глубина и на которые можно погрузить много товаров; так что они точно не были особо быстроходными транспортными средствами, как малайские прау.

Но нам должно казаться чрезвычайно странным, когда в Педире Вартема советует брать маленькие сампаны, потому что большой корабль (то есть джонка или прау) не подходит для путешествия, поскольку мы знаем, какие прекрасные порты расположены на Молуккских островах, особенно на островах Банда, которые изначально были определены пунктами назначения, и как большие малайские и яванские корабли заходили туда каждый год. Но еще более замечательно, как мы уже видели, когда позже будет сказано о том же самом море между Явой и Борнео, которое они проплыли по всей длине на двух упомянутых небольших кораблях, что для того, чтобы пересечь это море, только в ширину, им пришлось сесть на Борнео на более крупный корабль, потому что море было очень бурным (51). [27/28]

Дальнейшие несоответствия возникают из-за расстояний:

Педир - Банда 2280 морских миль, 15 дней согласно Вартеме (16-17 дней по Пигафетте), то есть 152 морских мили в сутки;

Банда - Молуккские острова 420 морских миль, согласно Вартеме 12 дней (по Пигафетте 3 дня), то есть 35 морских миль в день;

Молуккские острова - Борнео не менее 1020 морских миль, согласно Вартеме всего 200 морских миль (52);

Борнео - Ява (53) минимум 240 морских миль, 5 дней согласно Вартеме, то есть 48 морских миль в день;

Ява - Малакка 840 морских миль, согласно Вартеме 15 дней (по Барбозе 120 лиг), то есть 56 морских миль в день.

Таким образом, хотя Вартема обычно преодолевает только 35-56 морских миль в день, он преодолевает первый отрезок пути против ветра, как мы вскоре увидим, со скоростью в три раза большей.

Что касается направлений, Вартема только упоминает, что от Молуккских островов до Борнео, а также от Борнео до Явы они всегда придерживались южного курса; с другой стороны, от Явы до Малакки они взяли курс на восток вдоль цепи островов. Однако от Молуккских островов до Борнео маршрут идет на юг лишь в первой меньшей части, а не все время, как говорит Вартема, а о восточном пути от Явы до Малакки вне островов вообще не может быть и речи. К какому острову он следовал? Если действительно имеется в виду Банка, курс все равно будет северо-западным. - Что касается удаленности Молуккских островов от Борнео, то Вартема занижает расстояние в пять раз. Вот почему Бэйджер считает, что это опечатка; надо было бы назвать не 200 миль, а 200 лиг, что, впрочем, все равно было бы слишком мало. Но если вы займетесь исправлением, вам придется исправить множество орфографических ошибок в повествовании Вартемы.

То, что Вартема говорит о Южном Кресте и навигации по нему, несет явный отпечаток лжи. Почти весь путь от Педира до Банды, Молуккских островов и Борнео, по крайней мере, 37 из 40 или около того дней они плыли, не видя Полярной звезды, а именно к югу от экватора; но только когда они покидают Борнео, они удивляются этому и спрашивают, как прокладывают курс шкиперы? И мало того, что у капитана с Борнео, по-видимому, [28/29] в отличие (54) от капитана из Педира, были такие же карты, как у нас, с широтами и долготами, но еще и компас, установленный наподобие европейских, т.е. с иглой с острием, указывающим на север, а не на юг, как у китайских компасов: это тоже маловероятно. Столь же маловероятна и другая новость, которую, как утверждает Вартема, он узнал на Яве: если встать лицом на запад около полудня, его тень была бы слева, то есть тоже падала бы на юг. Он, должно быть, видел это на Банде и на Борнео, даже на настоящих Молуккских островах; потому что, как мы увидим, согласно собственным заявлениям Вартемы, все плавание могло приходиться только на летние месяцы, когда солнце находится к северу от экватора.

Даже если того, что было сказано до сих пор, уже достаточно, чтобы всем, кто хотя бы до известной степени знает обстоятельства, стала понятна степень достоверности Вартемы, по крайней мере, возможно, что, хотя он был на этих островах, он, тем не менее, привел эти лживые сведения из жажды к славе и легкомыслия. Поэтому мне было важно как можно более строго доказать фальсификацию, и я попытался сложить отдельные этапы поездок и пребывания в различных местах с датами, которые были абсолютно достоверны, в основном на основе собственной информации Вартемы, а в тех случаях, когда он их не приводил, минимальные количества дней, проведенных им в пути. Вывод заключался в том, что времени, имевшегося в распоряжении Вартемы, не могло хватить для посещения всех тех мест, где, по его словам, он побывал. Если это верно для минимальных количеств дней, то при несколько менее жесткой оценке времени, как того требуют такие путешествия на парусных судах, любой столкнулся бы с еще большими затруднениями; с другой стороны, если до некоторой степени принять во внимание ветры и муссонные условия этой области, которые сменяются с полной регулярностью и тем самым делают все судоходство малайцев зависимым от времени года, то совершить такое плавание совершенно не удастся. Как ни крути, Вартема всегда появляется в неблагоприятные муссоны, поэтому ему приходится плыть против течения и ветра и со скоростью, которая возможна только при наиболее благоприятном ветре и погоде и в благоприятный муссонный сезон. Если посмотреть, как даже в наши дни современные суда вынуждены простаивать в течение нескольких месяцев, когда слишком рано начинаются неблагоприятные муссоны, как, например, Марко Поло был задержан таким образом на Суматре в течение шести месяцев, и когда вы узнаете о тех мытарствах, которые недавно испытал капитан Якобсен с его судном [29/30] на очень маленьком участке пути, когда, как недавно сообщил мне капитан европейского парусника, ему потребовалось целых восемь дней, чтобы наверстать то, что он потерял за четыре часа из-за неправильного управления рулем в результате пьянства рулевого, можно получить представление о трудностях такого морского путешествия, которое Вартема легко совершил на своих жалких сампанах; и тем не менее, как мы сейчас увидим, он не уложился в отведенное ему время.

Выше мы уже выяснили, что верхней и нижней временными рамками дальневосточного этапа странствий Вартемы являются индийский праздник в Каликуте 25 декабря 1504 года и его бегство из Каликута 3 декабря 1505 года. Но Вартема утверждает, что тем временем он совершил все путешествие вокруг Южной Индии, а также посетил Цейлон, доехал до Мадраса, оттуда поехал в Тенассерим на Малайском полуострове, где пробыл более 20 дней, затем в Бенгалию, затем он оставался в Пегу в течение длительного времени (20 дней), затем поехал в Малакку и снова вернулся в Педир, чтобы оттуда начать упомянутое путешествие. К сожалению, он редко указывал продолжительность отдельных маршрутов в днях и очень редко количество дней, на которые он оставался в тех или иных местах. Приблизительная оценка, основанная на деталях, приводимых им, с довольно точным расчетом времени пребывания, дает около 42 дней от Каликута вокруг южной оконечности Индии до Паликата (Палеакат) около Мадраса, включая поездку на Цейлон; переход через Бенгальское море в Тенассерим занял 14 дней, путь из Тенассерима в Бенгалию - 11, из Пегу в Малакку - 8 дней. Если мы дадим 10 дней на переезд из Бенгалии в Пегу - по его оценке, расстояние в 1000 миль, вероятно, слишком мало - и добавим 3 дня на плавание от Малакки до Педира, у нас снова будет 46 дней путешествия. По его данным, в Тенассериме и Пегу он пробыл не менее 20 дней, а возможно, и больше. Отведя всего восемь дней на пребывание в каждом из трех других мест, а также в Каликуте, у нас будет 77 дней пребывания, то есть всего 160 дней от отъезда из Каликута до отплытия из Педира.

Поскольку праздник в Каликуте отмечался 25 декабря, отъезд Вартемы оттуда можно отнести примерно к началу нового 1506 года. Соответственно, отправляясь в путешествие на Молуккские острова с Суматры, он будет там в июне, то есть в разгар восточного муссона (55), когда уже вообще было невозможно [30/31] на таком маленьком и неповоротливом парусном корабле, как сампаны, совершить плавание против ветра и течения, не говоря уже о том, чтобы преодолевать большие расстояния таким способом, и даже за 15 дней (56), как утверждает Вартема, добраться до Банды со скоростью шесть узлов.

Там, где Вартема не приводит точную информацию, весь этот расчет основан на минимальных цифрах. Но даже если бы мы еще больше сократили все время стоянок, что для Бенгалии, где они распродали почти все свои товары и еще два дня ждали корабль, и для Педира, где им пришлось покупать и оснащать сампаны, уже представляется маловероятным, и если сократить продолжительность всего пути от Каликута до Паликата до месяца [31/32], чего явно недостаточно, мы все равно не выйдем из восточного муссона. Однако более вероятно, что мы посчитали все промежуточные остановки слишком короткими и что Вартема был в Педире не в начале июня, а позже, в июле. Об этом также свидетельствует примечание о том, что ежегодно 18-20 судов с длинным перцем отправляются в Катай (Китай), "потому что говорят, что там начинаются сильные холода", что может означать только то, что они отплывали в то время, чтобы придти на свою родину до сильного холода.

Поэтому отнюдь не правильно, что Вартема был на Яве в июне. Сам он не утверждает этого с уверенностью, поскольку, по его собственным словам, он потерял счет месяцам, а иногда и дням недели; но что он, однако, во время своих коротких путешествий и первых сношений с мусульманами в Малакке или впоследствии даже не смог подсчитать количество месяцев в обратном порядке по своим записям, вызывает удивление. Если оценить путь от Молуккских островов до Борнео в 10 дней, то от Педира до Явы он занимал не менее 42 дней, с не менее чем 18 днями отдыха, то есть около 2 месяцев, так что Вартема появился на Яве не раньше середины августа, а, вероятнее, в конце сентября или начале октября; в последнем случае даже его рассказ о том, что тень на Яве падает на юг, оказался бы ложью. Но если предположить маловероятный, но самый благоприятный для Вартемы вариант, то есть что он прибыл на Яву в середине августа, пробыл на Яве 14 дней и добрался до Малакки за 15 дней, его прибытие в последнее место могло произойти в середине сентября. Плавание к Коромандельскому побережью длилось 15 дней, пребывание там - 20 дней; итак, если отвести на пребывание в Малакке, где он попрощался с китайскими христианами и где его спутник купил и погрузил на корабль специи на колоссальную сумму в 5000 пардао = 70 000 марок, даже смехотворно короткий период в 8 дней, Вартема должен был отплыть к Короманделю в середине октября. Он пробыл в Куилоне еще 12 дней, оттуда для того, чтобы добраться до Каликута, ему потребовалось бы 10 дней; если бы мы отвели на путь от Короманделя до Куилона всего 8 дней, Вартема прибыл бы в Каликут в середине ноября. Но в Каликуте он, должно быть, задержался надолго; он рассказывает, как постепенно превратился в мусульманского святого, каждую ночь ночуя в мечети, что заняло не менее восьми дней. Затем он два дня лечил больного магометанского купца и еще восемь дней обдумывал, как ему сбежать к португальцам. [32/33]

Вслед за этим пришло известие, что португальский флот (57) прибыл в Канонор; на следующий день Вартема проповедовал, на следующий день притворился больным, а затем в течение восьми дней только тайно общался по ночам с христианами, и, наконец, в четверг, 3 декабря, он бежал. Итак, мы видим, что он пробыл в Каликуте по крайней мере 28 дней, а возможно, и намного дольше; поскольку, согласно описанию его путешествия, он не мог прибыть в Каликут раньше середины ноября, он не мог бежать 3 декабря. Но это относится только к непрерывной цепочке минимальных дат с большим количеством попутных ветров и с преднамеренным искажением муссонных условий, в то время как он смог бежать из Каликута только в конце февраля, на что указывает единственная дата, приведенная самим Вартемой в случае менее форсированного путешествия.

Соответственно, здесь мы имеем почти строгое доказательство того, что информация о его путешествии полностью неверна, что на самом деле времени было недостаточно для того, чтобы совершить указанное путешествие. Если, с другой стороны, мы исключим трехмесячное плавание из Педира через Банду, Молуккские острова, Борнео и Яву в Малакку, времени будет вполне достаточно, и мы сможем принять во внимание более длительные остановки в промежуточных пунктах, где он пережидал неизбежные препятствия, вызванные неблагоприятными ветрами и т.д.

Итак, если ретроспективно обобщить все наши свидетельства, мы увидим, что географические, климатологические, этнологические, ботанические, а также навигационные и коммерческие сведения Вартемы о его путешествии по Малайскому архипелагу либо совершенно неверны, либо крайне маловероятны, либо запутаны, и что это путешествие было невозможно совершить описанным способом не только из-за внутренних трудностей, но также из-за условий ветра и недостаточного времени, имевшегося в его распоряжении. Последнее затруднение он, по-видимому, чувствовал и сам, и потому поддался искушению привести прямо лживую информацию. Если отбросить предположение, сделанное с оговорками, что его пребывание на Яве пришлось на июнь, хотя оно, скорее всего, могло произойти только через два, а может быть, и через три или четыре месяца, он однажды говорит о своем возвращении в Каликут, что четыре года не разговаривал с христианами. [33/34] Предположим, что он имел в виду европейских христиан, поскольку он всегда был вместе с индийскими и китайскими христианами; но даже в этом случае расчет неверен, потому что он покинул Европу самое раннее в конце 1502 г. и, как мы видели, в конце 1505 г. вернулся в Каликут. Он также говорит на обратном пути в Европу в 1507 году, что находился 7 лет вдали от своей родины, хотя на самом деле прошло всего 5 лет.

Как обстоит дело с любовью Вартемы к истине, нет нужды объяснять; то, что он часто преувеличивает, совершенно очевидно. Судя по всему, он был не очень образованным человеком, но авантюристом, которых немало породило его время. Он, несомненно, не вел непрерывный дневник, и многие из его ложных утверждений также могут быть связаны с этим: например, неточности в отношении реки возле Шираза в Персии, расстояние от Ормуза до Эри (Герата), некоторые ошибки, отмеченные Бертоном в арабском путешествии. Другие ошибки, вероятно, основаны на рассказах моряков, например, крыши из панциря черепах на Суматре, странная птица в Тенассериме, из верхней части клюва которой делают рукояти мечей (58). Насколько распространенное среди индусов, но не среди буддистов, сожжение вдов могло господствовать в то время в Тенассериме, сейчас невозможно решить, так же как нельзя отрицать странный обычай перекладывать риск primae noctis (первой брачной ночи (лат.)) на чужаков с самого начала, тем более что об Аракане сообщают и в более поздние времена, что эта дружеская услуга поручалась, в частности, голландским морякам. Точно так же утверждение, что более 1000 христиан служили в бирманской армии Пегу, вероятно, основано на путанице с буддистами, которые также поклоняются троице, хотя кажется странным, что не вся армия состояла из буддистов, поскольку буддизм вообще был в Бирме господствующей религией. Описание богатой христианской общины в городе Сарнау также выглядит несколько сомнительным. С другой стороны, однако, следует признать, что его наблюдения слишком подробны и слишком точны в своих основных чертах, и что они также слишком хорошо совпадают по времени с исторически подтвержденными событиями, чтобы можно было предположить, что путешествие вообще было вымышленным. Сначала автор полагал, [34/35] что может обобщить результаты, касающиеся путешествия на Молуккские острова, в том смысле, что вся книга была результатом расспросов и чтения, но это было бы ошибочно. Мало того, что стиль слишком жив, наивен и элементарно свеж, так еще и для ученого, особенно итальянца, в то время было бы абсолютно невозможно получить все эти сведения из регионов, по большей части еще не исследованных, и ни при каких обстоятельствах он не был бы в состоянии соединить их в таком правильном и гармоничном порядке (59).

Безусловно, лучшее доказательство этого предоставляют сами португальские историки. Например, де Барруш говорит (De Asia. Dec. I lib. 10, cap. 4): "Когда он (дон Лореншу д'Алмейда) был в Каликуте около начала (60) 1506 года, к нему явился итальянец (61) и сообщил о большом флоте, который был готов туда отплыть, и в то же время он предложил дону Лореншу услуги двух литейщиков пушек (бежавших от португальцев), о чем мы упоминали ранее". Эти новости побудили дона Лореншу отправить его к своему отцу. Дон Франсишку отправил Вартему обратно к своему сыну с инструкциями о том, что делать, и велел ему организовать бегство литейщиков. Однако сделать это ему не удалось, вместо этого саморин, обнаруживший их намерение бежать, велел их казнить: все это, конечно, описано Вартемой в рассказе о своем путешествии гораздо более подробно, чем было пережито им на собственном опыте.

Путешествие на Молуккские острова теперь выглядит в произведении как инородное тело. В то время как в остальном Вартема дает обширные и характерные подробности о каждом городе, то, что он сообщает о Банде, Молуккских островах, Борнео и Яве, выглядит сбивчиво, фрагментарно и искусственно расширено за счет не относящихся к делу дискуссий с христианами или замечаний о навигационных подробностях. И [35/36] большая часть этого эпизода имеет реальную основу, даже если его неправильно понимают. Вартема, по крайней мере, не использовал художественную литературу; он не называет никаких островов, которых не существовало на самом деле, имеет, по крайней мере, общее представление о том, где они находились, что они производили и что за люди их населяли. Он не мог выдумать это и почерпнул лишь небольшую часть из более ранних описаний путешествий, которые существовали только для некоторых островов. При ближайшем рассмотрении можно даже заметить, что в описании обобщаются ответы на вопросы, поставленные в плановом порядке; вопросы для каждого острова вращаются вокруг расстояния, географического положения, размера, формы правления, внешности и одежды жителей, религии, юрисдикции, обычаев и образа жизни, а также торговли и продуктов страны, вопросов, на которые малайские корабельщики, конечно, отвечают поверхностно, с большими преувеличениями, по обычаю моряков, и которые также воспроизведены им. В Педире и Малакке Вартема, очевидно, достиг самой восточной границы своего путешествия, и то, что он говорит об островах за их пределами, вероятно, основано главным образом на сведениях, полученных от малайских торговцев, которых он там встретил, а возможно, также от настоящих китайских или сиамских христиан-несториан.

Таким образом, в сложившейся ситуации д'Абреу снова следует считать первооткрывателем Амбона и островов Банда, Франсиско Серрано -- первооткрывателем Тернате и Тидоре, а Вартему следует окончательно исключить из числа претендентов на славу открытия Островов Пряностей.

Даже если того, что было сказано до сих пор, достаточно, чтобы показать, что Вартема не был первооткрывателем Молуккских островов, мы должны в заключение обсудить третье, очень своеобразное путешествие через Молуккские острова, которое при определенных обстоятельствах можно рассматривать как путешествие с целью открытий. Его можно найти воспроизведенным в приложении к часто цитируемой работе, предположительно написанной Дуарте Барбозой, которая в издании Хаклюйтского Общества названа по заглавию рукописи из Барселоны "Описание побережья Восточной Африки и Малабара"; это приложение отсутствует в итальянском переводе Рамузио, а также в португальском издании, с другой стороны, его можно найти как в испанской рукописи из Барселоны, так и в рукописи, хранящейся в Мюнхене.

Заголовок гласит: "Путешествие, которое совершил Хуан Серано, когда он бежал из Малакки с тремя португальцами и Кристовалем де Моралесом из Севильи на каравелле, которую он украл в Малакке, [36/37] и на которую он взял с собой некоторых малайских моряков, уроженцев Малакки, около года нашего Господа Иисуса Христа одна тысяча пятьсот двенадцатого" (62).

После этого странного, но сенсационного заголовка следует история, как капитан, которого зовут не Хуан, как в заголовке, а Франсиско Серрано, с тремя христианами (в том числе испанцем) и пятью уроженцами Малакки отправляется на каравелле в Пегу, где есть местные торговцы-христиане, которые ходят одетыми в камелот и бокассин (63) - в то время как король, идолопоклонник, носит другую одежду, доходящую до пят, и полную золотых колец, украшений и жемчуга. Драгоценные камни происходят из самого королевства Пегу, в трех днях путешествия вглубь страны. Когда мужчины умирают, женщины бросаются в огонь; король постоянно находится в состоянии войны с другими могущественными королями, будь то короли Камбоджи, Сиама или Кохинхины. - Отсюда они попали на остров Суматра, размером около 250 лиг, а именно в большой порт и густонаселенный город Педир. Согласно его положению, по свидетельствам лоцманов и древних географов, они решили, что этот остров был Тапробаной древних авторов, где правят четыре языческих царя: и здесь женщины бросаются в огонь после смерти своих мужей. Тамошние жители небольшого роста, белокожие, с большими лбами, серыми круглыми глазами, длинными волосами и плоскими носами. На острове производится много шелка, и он растет сам по себе в горах, где также растет множество стираксовых и бензоиновых деревьев. Покинув Педир и проплыв вдоль северного побережья, они повернули на юг и юго-восток и достигли другой страны и города под названием Саматра, где есть много торговцев, в одном только квартале проживает 500 менял. Здесь есть бесчисленное количество ткачей шелка, жители используют хлопок; они плавают на кораблях, сделанных из тростника, называемых "джунко", с тремя мачтами и двумя рулями. При сильном течении и встречном ветре на второй мачте поднимают дополнительные паруса. Дома в городе Саматра и на острове построены из камня и извести, низкие, и покрыты панцирями черепах. Каждый из этих панцирей по размеру равен двум или трем круглым щитам; они окрашены в свой естественный цвет, как и наши. Затем начинается путешествие на Молуккские острова, описание которого мы теперь хотели бы процитировать буквально.[37/38]

"Отсюда мы направились на восток к островам Бандан и обнаружили около того из них, который дал свое имя другим, 20 островов. Это - засушливая местность, которая приносит плоды; некоторые из этих островов населены, их жители похожи на крестьян Малабара и Каликута, которые называются "полиар" и "гиканалес" (64), живут они подобно дикарям и не отличаются умом. На Бандане можно найти прибыльный товар, а именно, мускатный орех, который произрастает здесь разных сортов и в большом количестве.

Отсюда мы направились на другие острова, находящиеся в северо-восточном и восток-северо-восточном направлении, через многие проливы до острова Малут. На них растет много гвоздики; всего их (островов) - пять, и самый большой из них меньше, чем Бандан. Молуккцы - очень жалкие люди, и немногого стоят, живут подобно дикарям, и отличаются от животных только тем, что обладают человеческим лицом, но не своими обычаями. Цвет кожи у них белее, чем у других народов этих островов. Гвоздика растет на другом острове, который меньше по размеру и называется Тидори; дерево, на котором она растет, похоже на "box" или "buxo" (самшит (португ.)). Когда гвоздика созревает, туземцы расстилают на земле плащи или покрывала, и трясут дерево, и собирают ее столько, сколько могут. Почва на этом острове состоит из глины и песка; он расположен так близко к экватору, что Полярная звезда совсем не видна, и они плавают по морю, прокладывая курс по определенным звездам, которые известны восточным народам. Затем мы направились на другой остров, где четыре христианина и несколько малайцев остались; и там король Малуко оказал большую честь Франсиско Серрано, вышеназванному капитану, и выдал за него замуж свою дочь, а другим, которые хотели покинуть остров, дал разрешение отплыть и увидеть город и остров Ява. По пути мы обнаружили остров, который называется Борней, расположенный в 50 лигах от Малуко, и он намного больше, чем Малуко, и значительно более низкий. Его жители поклоняются идолам, они почти белокожие и носят рубашки, подобно морякам, а по внешности похожи на жителей города Каира; они одеваются в камлоты.

С этого острова мы направились на другой и взяли других матросов. На нем растет много камфары, поскольку там есть много деревьев, которые ее приносят, и оттуда мы поплыли на остров Зейлон, куда прибыли три дня спустя; и у матросов, которых мы взяли на Борнео, была с собой карта для навигации, а также (магнитная) игла и компас, и схема, расчерченная множеством линий и штрихов, которая весьма нас изумила, и мы говорили о ней с ними на малайском языке; и поскольку Полярная звезда в их странах скрывается из виду, матросы рассказали нам, что они ориентируются во время плавания по пяти звездам, и главным образом по одной звезде, противоположной северу, по которой они и прокладывают курс, и для этого всегда берут с собой компас с иглой, поскольку острие иглы всегда указывает на север и никогда не отклоняется от него, и они наблюдают за ним с этой целью; и моряки с Борнео рассказали нам, что в этой части этого острова живут люди, которые ориентируются при навигации по другим звездам, противоположным северу, и которые казались почти антиподами Тропии и Сарматии, и что эти люди населяли холодную область, лежащую около Антарктического полюса, в которой световой день продолжается не больше четырех часов; ибо эта страна - очень холодная, потому что климат в ней похож на тот, который существует около (северного) полюса.

Покинув этот остров, мы направились на остров Ява, где обнаружили четырех королей-идолопоклонников, придерживавшихся разных обрядов: одни поклонялись идолам, другие - солнцу, третьи - луне, и четвертые - коровам и дьяволу. Есть и другие народы, которые носят плащи и бурнусы из шелка и камлота.

На острове Ява живут некоторые люди, которые продают своих родителей, когда те становятся старыми и дряхлыми, другому, языческому народу, который называется каннибалами или антропофагами, и подобным же образом братья продают братьев, когда те заболевают и теряют надежду на выздоровление, их приводят на рынок и продают тем карибам, говоря, что поскольку люди так холят и лелеют свою плоть, то нельзя оставлять ее в пищу могильным червям".

На этом рассказ о путешествии внезапно обрывается, и вы остаетесь в неведении о том, как люди возвращались домой. Но мы, знакомые с рассказом о путешествиях Вартемы, легко можем увидеть связь с Вартемой из этого описания, и странно, что редактор Хаклюйтского издания этого не заметил. Описание, порядок, все особенности, ошибки и неточности встречаются почти в поразительном соответствии в обоих местах. Вопрос только в том, кто у кого скопировал? Даже если совершенно не обращать внимания на указанный в заглавии этого рассказа год, [40/41] вы сразу понимаете, что вышеприведенное описание вторично, а Вартемы - первично. - Многое из того, что встречается у Вартемы, здесь опущено, многое искажено весьма запутанным образом, то немногое, что здесь добавлено, состоит либо из пояснительных или дополнительных примечаний, либо является результатами общих географических соображений самого примитивного характера, иногда даже выдумками, почти всегда ошибочными, иногда откровенно детскими замечаниями. Дополнения включают, например, что плавание из Педира сначала шло вдоль северного побережья, а затем на юг и юго-восток, что плавание на острова Банда затем шло на восток, что один из этих островов дал название другим 20, в то время как Вартема только отметил, что они прошли мимо 20 островов; кроме того, что там встречаются мускатные орехи различных видов, что всего существует пять Молуккских островов, что гвоздика растет только на Тидоре, что почва состоит из глины и песка и многое другое. Дополнительные общие географические соображения включают предложение об антиподах Тропии и Сарматры, а также о людях около Антарктического полюса, который здесь явно перемещен на Борнео, а не за Яву. Среди вымышленных замечаний - то, что жители Борнео выглядят как жители Каира, и что путешественники переправились с Борнео на остров Зайлон за три дня; точно так же, конечно, дополнением является то, что сообщается об участниках экспедиции и браке Франсиско Серрано на Молукках. Это описание также заставляет путешественников остановиться в нескольких местах на Суматре, а также на Молуккских островах и Борнео, в отличие от Вартемы. - Все это производит несомненное впечатление, что это переделка человека, не имеющего ни малейшего представления о предмете. Конечно, не может не показаться удивительным, что Серрано путешествует из Малакки через Пегу на Суматру и что на острове Суматра есть еще особая страна Саматра, - составитель, очевидно, неправильно понял Вартему, подумав, что то, что он сообщил в разных главах, относится к двум разным местам, Педиру и Суматре.

Но на самом деле среди португальских моряков того времени было несколько Серрано. Наиболее известен вышеупомянутый Франсиско Серрано, первооткрыватель настоящих или северных Молуккских островов. Поскольку нам точно известно о его экспедиции, как объяснялось выше, мы знаем, что сразу после завоевания Малакки Албукерки в 1511 году он в качестве заместителя командира д'Абреу, как капитан корабля, отправился на Амбон через Яву, что его корабль потерпел крушение, что он зафрахтовал джонку на Банде, которая потерпела крушение у островов Лусипара, затем добрался на туземной лодке до Амбона и, наконец, до Тернате, где оставался до своей смерти в 1521 году, поэтому он не мог совершить вышеуказанного путешествия ни в предполагаемом 1512 году, ни в каком-либо другом. Но это правда, что он оставался на Молуккских островах и имел там большое влияние; у него также была жена-туземка, которая подарила ему сына и дочь, но, по словам Пигафетты, это была яванка, а не дочь короля. Серрано был отравлен королем Тидора в 1521 году, за восемь месяцев до прибытия испанцев, и умер через четыре дня после того, как ему дали отравленных листьев бетеля. Также был Жуан Серран (Хуан Серрано). Де Барруш упоминает его в 1505 году, когда он собрал галеру на острове Анджедива в Индии из привезенного с собой дерева. Вартема также упоминает его как командира галеры, которая доставила его (Вартему) из Канонора в Кочин в 1506 году. По-видимому, тот же Жуан Серран позже сопровождал экспедицию Нороньи в Эль-Катиф и остров Ормуз в Персидском заливе. Жуан Серран был близким другом Магеллана и упоминается вместе с ним во время экспедиции Франсишку д'Алмейды в Килву в 1505 году. Наконец, человек с таким же именем командовал кораблем "Сантьяго" великого флота Магеллана в 1519 году; он упоминается как португалец с большим опытом службы в Индии и на Молуккских островах. Он был схвачен на Филиппинах после смерти Магеллана на предательском пиру на острове Себу, но не убит, как его товарищ Барбоза, - за него потребовали большой выкуп, который, однако, не был уплачен заместителем командующего флотом, по-видимому, по причинам, связанным с личной завистью и соперничеством; так что он был позорно брошен на произвол судьбы, и о его дальнейшей судьбе нам ничего не известно. - Неясно, относится ли все это к одному и тому же человеку или к разным людям с одинаковым именем; но несомненно, что путешествие на украденном корабле и свадьба на Молуккских островах не подходят никому из этих личностей.

Таким образом, мы видим, что все описание путешествия Серрано - это плагиат без реальной основы, который никоим образом не следует принимать во внимание в вопросе о том, кто был первооткрывателем Молуккских островов. Но теперь возникает вопрос: как такая мешанина попала в такое выдающееся произведение, как описание стран Барбозы? Из испанских манускриптов видно, что это странное приложение было добавлено не случайно, ибо почерк, как утверждается, совершенно идентичен; с другой стороны, по словам Стэнли, редактора Хаклюйтского издания труда Барбозы, можно определить как по [41/42] стилю, так и по выражениям, что испанский переводчик работы Барбозы и автор (или переводчик) описания путешествия Серрано - не один и тот же человек.

Не имея возможности доказать это строго, я теперь думаю о следующей связи между ними. Описание стран Барбозы, если оно не было написано специально, по всей вероятности, было использовано Магелланом в качестве меморандума, чтобы убедить Карла V снарядить флот для кругосветного плавания. Это предположение весьма вероятно. Работа Барбозы была уже завершена к тому времени, когда Магеллан пытался оснастить флот в Испании. Все сочинение Барбозы представляет собой не описание путешествия, а собрание фактических данных, которые обобщаются либо в чисто научных трудах, либо в меморандумах, и для такого знатока Индии, как Барбоза, последнее мнение кажется ближе к истине, чем первое. Кроме того, Барбоза, как родственник и друг Магеллана, был проинформирован о планах последнего, и, соответственно, есть некоторые доказательства в поддержку мнения о том, что произведение было написано с намерением послужить основой для переговоров с испанским правительством. Действительно, Стэнли даже хотел бы верить, что автором книги, якобы приписываемой Барбозе, был сам Магеллан, и пытается обосновать это, подчеркивая, что Магеллан вернулся в Европу в 1512 г., а Барбоза, напротив, в 1517 г., самое раннее в 1515 г., а работа была завершена в 1516 г. Это предположение, конечно, кажется мне маловероятным; во-первых, Рамузио прямо указывает, что автором является Барбоза, а во-вторых, события в Индии упоминаются в произведении вплоть до 1514 года. Если бы автором был Магеллан, находившийся в Европе с 1512 г., то было бы непонятно, почему он не упомянул о событиях последних нескольких лет, в то время как совершенно понятно, что Барбоза описывает только то, что он сам пережил в Индии. На мой взгляд, смешение двух морских сражений при Диу в 1508 и 1509 годах также не может служить серьезным возражением, поскольку Барбоза в то время мог находиться в совершенно иных частях Индии.

Независимо от того, было ли произведение написано с намерением служить меморандумом или нет, можно предположить с полным основанием, что Магеллан использовал этот документ, о котором он, несомненно, знал, в качестве основы в переговорах с королевским двором в Испании. Не только время очень хорошо совпадает с этим. Потому что, когда Магеллан с двумя другими недовольными португальцами (был ли сам Барбоза, возможно, одним из них?) получил аудиенцию у Карла V в Севилье 20 октября 1517 года, чтобы ознакомить его с проектом завоевания Молуккских островов с востока, работа Барбозы, несомненно, [42/43] уже была в его руках; некоторые детали в произведении также указывают на его тенденциозную переработку. В португальской рукописи, опубликованной в Лиссабоне в 1812 году, есть несколько строк, указывающих на прославление португальцев, которых мы не находим в испанской рукописи. Впрочем, и преобладание восточного направления в сведениях о Молуккских островах в испанском переводе мне тоже кажется тенденцией. Так, согласно испанскому переводу Барбозы, острова Амбон (Дандон) находятся в 100 лигах к северо-востоку от Банды, а острова Малуко, со своей стороны, опять-таки находятся в 25 лигах к северо-востоку от Амбона, что противоречит давно известным фактам. В то же время в отношении Банды, говорится, что этот остров находится к северо-западу от Тимора, и поэтому эта ошибка была бы скорее неблагоприятной для претензий испанцев. Хотя последнюю информацию теперь можно найти и в итальянском переводе Рамузио, то есть она, несомненно, является оригинальной, другие указания направления и расстояния (в лигах) отсутствуют в переводе Рамузио, а также в лиссабонском издании. Отсюда следует, что они являются более поздними вставками; еще неизвестно, были ли они добавлены уже Магелланом или Диего Риберо, географом Карла V, который внес свой вклад в испанский перевод работы генуэзского посла Мартина Чентурионе в 1524 году.

Так что, если мы уже находим в испанской адаптации работы Барбозы некоторые моменты, которые выглядят как тенденция, описание путешествия Серрано определенно является тенденциозным текстом. Происходя от очень вольной и невежественной переработки Вартемы, южное направление движения, преобладающее у Вартемы, тенденциозно изменено на восточное, так что даже фактические Молуккские острова оказываются на северо-востоке или востоке-северо-востоке от Банды. Как и в испанском переводе Барбозы, это также должно показать, конечно, что в результате раздела мира между Испанией и Португалией вследствие буллы папы Александра VI Молуккские острова относятся к испанской, а не португальской сфере влияния. Появление имени Франсиско Серрано очевидно тенденциозно, если учесть, что Магеллан мог утверждать, что он друг и родственник Карла V, и что у него также были письма от него, в которых (согласно де Баррушу) расстояния и значение Молуккских островов намеренно преувеличены. Его брак там (ошибочно с дочерью короля) и его влияние на Молуккских островах, конечно, были намеренно упомянуты, чтобы увеличить предполагаемые шансы желаемой экспедиции в глазах Карла V. Точно так же предполагаемая кража каравеллы должна была сделать этих вымышленных путешественников нетерпимыми для португальцев [43/44], и уже одно это сделало их интересы тесно связанными с интересами испанцев. Я не хочу сказать, является ли изменение имени Серрано в заголовке (Франсиско на Хуан) тенденциозным; тем не менее, возможно, что кто-то хотел создать впечатление, что португалец Жуан Серрано, который также был склонен поступить на испанскую службу и который фактически также присоединился к экспедиции Магеллана, был тем же человеком, который имел такое большое влияние на Молуккских островах.

Одно, однако, мне кажется несомненным: Магеллан и Барбоза сами не составляли рассказ о путешествиях Серрано; ведь даже если бы они и пошли на такой подлог, то, руководствуясь своим опытом, несомненно, переделали бы фрагмент из повествования Вартемы более искусным способом и, в частности, избежали бы навигационных несоответствий. Конечно, он был написан испанцем, но, как уже упоминалось выше, судя по стилю и манере выражения, отнюдь не более образованным переводчиком произведений Барбозы на испанский язык. На то, что этот рассказ о путешествиях не является приложением к оригинальной работе Барбозы, указывает его отсутствие в изданиях Рамузио и лиссабонском. Таким образом, это был, несомненно, отдельный трактат, который иногда добавлялся в качестве приложения к переводу книги Барбозы на испанский язык.

Успех увенчал усилия Магеллана и его товарищей. Уже в августе 1519 года они (помимо Магеллана также Барбоза и Жуан Серрано) смогли отправиться в путешествие, которому суждено было стать важной вехой в истории нашей Земли. Известно, что всем этим трем предводителя не суждено было увенчать себя славой первого кругосветного плавания, поскольку они были убиты (или пленены) туземцами на Филиппинах, тогда как остальная часть экспедиции, включая Пигафетту, прибыла на Молуккские острова (Тидор) и, наконец, вернулась на родину. То, что это плавание заложило основу испанского владения Филиппинами, а также положило начало затяжным спорам между Испанией и Португалией о владении Молуккскими островами, не требует здесь дальнейшего обсуждения. Однако разумно предположить, что в дополнение к аудиенции Магеллана у Карла V в 1517 году меморандум Барбозы и, вероятно, и, вероятно, лживый отчет Вартемы в еще более лживой испанской редакции мог повлиять на решение молодого правителя и, следовательно, сыграл важную роль в осуществлении этой эпохальной экспедиции.

Примечания.

(1) В "Азии" Сиверса маршрут Конти неправильно указан на карте на стр. 10 как пролегающий через Молуккские острова.

(2) Так напр. Иероним Осорио в "De Rebus Emmanuelis" 157b (стр. 232b), брат Антонио и Сан-Роман в его "Historia General de la India Oriental", опубликованный в Вальядолиде в 1603 г. (стр. 218), Пьер дю Жаррик в его книге 1608 г., изданной в Бордо, "Histoire des choses plus memorables tant ez Indes Orientales que autres pais de la descouverte des Portugals" (стр. 189), Аргенсола в своей "Conquista de las Isias Molucas", опубликованной в Мадриде в 1609 г. (стр. 6), Мануэль де Фариа-и-Соуза в его "Asia portuguesa" (стр. 383), опубликованной в Лиссабоне в 1703 году, Жозе Мартинес де ла Пуэнте в его "Compendio de las Historias de los descubrimientos, conquistas y guerras de la India Oriental y sus Islas" (стр. 189), Маффеи в его "Historiarum indicarum libri" XVI (1761 г.) и другие.

(3) Так напр. Кроуфорд в своем знаменитом труде "История Индийского архипелага II" 1820 г. (стр. 488), Шпренгель в его "Geschichte der geogr. Entdeckungen" 1792 г. (стр. 410), Зольтау в его "Истории открытий и завоеваний португальцев на Востоке" 1821 г. (отрывок из де Барруша), Фалькенштейн в его "Истории географических путешествий и открытий" 1828 г. (стр. 32), Бергхаус в своих "Отрывках из истории географических открытий" 1857 г., Пешель в "Эпохе открытий" 1858 г. (стр. 612), Мэйджор в "Открытиях принца Генриха Мореплавателя" 1877 г. (стр. 268), даже Бокемейер 1888 г. в своей книге "Die Molukken" (стр. 45) и многие другие.

(4) Местоположение этого места сомнительно (см. Badger в Hakluyt Soc. ed. Barthema LXXXIII и стр. 213 Nota).

(5) Вартема выехал, согласно его утверждению, 9 апреля 1503 г. из Дамаска, отпраздновал праздник Байрам 23 и 24 мая того же года во время великого паломничества в Мекке, затем совершил еще более длительные путешествия через Аравию, но провел в плену два месяца, так что, по крайней мере, согласно добавлению его собственных показаний, должно быть, прошло четыре с половиной месяца, прежде чем он покинул Аден. Поскольку он почти всегда указывает только продолжительность маршрутов и лишь в редких случаях продолжительность своего пребывания в отдельных местах, добавление его информации обязательно должно приводить к слишком маленьким числам. Задержанный штормами, он смог покинуть Берберу только через 14 дней, чтобы отправиться в Индию. Поскольку, согласно его заявлению, это путешествие длилось всего двенадцать дней, его нельзя было предпринять во время северо-восточного муссона, что также подтверждается тем фактом, что целый флот из 25 других кораблей, которые каждый год приходили в Аден, чтобы забрать оттуда краситель "Foowwah", вышел в море из Адена одновременно с ним. Ибо навигация арабов и индийцев того времени, как и в наши дни, полностью зависела от господствующих ветров, и невозможно представить, чтобы целые флотилии добровольно предпринимали такие длительные плавания против ветра, как от Адена до Индии. Но поскольку в конце октября уже преобладает северо-восточный муссон, это время мы можем считать самой ранней возможностью его путешествия в Индию, и поэтому вынуждены предполагать, как из-за короткого путешествия, так и из-за того, что флот отплыл в то же время, что поездка Вартемы в Индию пришлась на весну следующего года (т.е. 1504 г.). Согласно его информации и расчетам маршрута, мы можем оценить пребывание в Камбейском заливе и Гуджарате, а также его персидское путешествие в Маскат, Ормуз, Герат и Шираз примерно в четыре месяца, и должны отвести как минимум столько же времени для путешествия в Индию и его медленного спуска по побережью до Каликута, так как более 21 месяца были подтверждены прямой информацией от путешественника. Если бы он отправился в Индию уже осенью 1503 года, что, как мы только что видели, кажется невозможным из-за муссонных условий, то поездка в Герат выпала бы на зиму, что само по себе тоже маловероятно, тем более что Вартема никогда не упоминает холода или снега. Итак, это путешествие пришлось на весну или начало лета, путешествие вдоль индийского побережья на юг - на конец лета и осень, то есть во время особенно подходящего северо-восточного ветра. Таким образом, Вартема был в Каликуте осенью 1504 года. Я нахожу подтверждение в том, что Вартема в этом путешествии вдоль побережья посетил и описал остров Анджедива к югу от Гоа, не упоминая при этом о его завоевании португальцами. Это произошло в 1505 году, после того как в сентябре 1504 года Лопо Суареш уже встретил здесь португальцев. Таким образом, можно сделать вывод, что Вартема посетил остров до 1505 года. Более ярким и убедительным аргументом является то, что Вартема описывает великий индуистский праздник в Каликуте, на который люди стекались издалека, а праздник пришелся на 25 декабря. То, что он сообщает не только то, что он слышал, но и то, чему лично был свидетелем, видно из того факта, что он говорит, что, по правде говоря, нигде, кроме как в Мекке, не видел столько людей вместе одновременно. Поскольку ни при каких обстоятельствах он не мог быть в Каликуте в декабре 1503 года, а декабрь 1505 года исключается из-за фактов, изложенных выше относительно острова Анджедива, но полностью из-за соображений, приведенных ниже, это событие можно датировать только 1504 годом. Даже его заявление о том, что город находится в постоянной войне с Португалией, не вызывает серьезного возражения; потому что не только Педру Алвариш Кабрал и Васко де Гама воевали с саморинами Каликута в 1501-1503 годах, но и в сентябре 1504 года (по словам де Барруша) Лопо Суариш бомбардировал город.

Это наше предположение теперь подтверждается двумя дополнительными причинами, которые определяют верхнюю и нижнюю временные границы. По его собственному заявлению, Вартема уже долгое время находился в Каноноре 12 марта 1506 года. Более трех месяцев спустя он стал португальским агентом по товарам (фактором), несколько месяцев спустя его отправили из Кочина в Канонор для расследования дела о мошенничестве. В это время умер король Канонора, его преемник восстал против португальцев, и против него вспыхнула война, продолжавшаяся с 27 апреля по 17 августа 1507 года; эту войну также описывает под этим годом де Барруш. После того, как Вартема пробыл фактором в течение года, то есть примерно зимой 1507 года, он покинул Индию, и на самом деле он назвал 6 декабря днем ??своего отъезда, после того как 24 ноября произошло нападение на порт Паннани, что также в значительной степени согласуется с утверждениями историков. Даже его отъезд хорошо согласуется с де Баррушом, поскольку Триштан да Кунья, который, по словам Вартемы, был свидетелем его посвящения в рыцари, на самом деле покинул Канонор со своим флотом в декабре и был в Мозамбике 9 января, где флот, по словам Вартемы, оставался на 15 дней. В любом случае, из различных подтверждений историческими фактами (ниже мы также увидим, что де Барруш и другие авторы очень четко упоминают Вартему при описании событий 1506 года) данные даты верны, то есть что Вартема снова был в Каноноре в 1506 году. Бегство из Каликута, которое он датирует 3 декабря (в издании Хаклюйта, вероятно, случайно, 3 сентября, во введении, с другой стороны, 3 декабря), следовательно, выпало на 1505 год. Конечно, утверждение, что это был четверг, неверно; ибо согласно таблицам, а также согласно расчетам, 3 декабря (а также 3 сентября) 1505 г. приходится на среду, а с другой стороны, на четверг для 1506 г. Но последний год полностью исключен, и поэтому следует предполагать ошибку Вартемы. Временной диапазон путешествия Вартемы в страны к востоку от Индии, таким образом, сужается до 1505 года, так как он присутствовал на индуистском празднике в Каликуте 25 декабря 1504 года и достиг Канонора 3 декабря 1505 года в ходе своего бегства из Каликута.

(6) Приведу лишь несколько примеров: эту версию можно найти в содержательном эссе "De Moluksche Eilanden" в Tijdschrift van Nederlandsch Indie (1856 I S. 102), а также в "Reisewerk" Буддинга (Neerlands Oost-Ind. Reizen 1852-57), в достойном "Aardrykskundig en statistisch Woordenboek van Nederlandsch Indie" I (1869) стр. 64 Вета, и в "Nederlandsch Oost-Indie" Герлаха (1874 г.) I стр. 24. Между прочим, уже Валентин датирует в своей великой основанной на первоисточниках работе "Oud en Nieuw Oost-Indie" (издание S. Keysers Amsterd. 1862 I стр. 608) путешествие Лодовико ди Вартемы на Молуккские острова 1506 годом.

(7) На самом деле, врач Гарсия де Орта, который долгое время прожил в Индии во второй половине шестнадцатого века, после первоначального доверия, позже сильно усомнился в правдивости Вартемы, который, как он пишет, по мнению некоторых португальцев не бывал нигде дальше Каликута и ??Кочина, - опасения, которые французский переводчик А. Колен пытается отвергнуть как необоснованные (Histoire des drogues espiceries et al. 1619, p. 38 ff.). Я не смог найти никаких других сомнений у современников Вартемы, конечно, не желая утверждать, что такие опасения не возникнут после более тщательного изучения португальской литературы.

(8) Оглядываясь назад, я нахожу во введении к более новому французскому изданию, которое мне не было известно до сих пор (Les Voyages de Ludovico di Varthema в "Recueil de Voyages et de Documents pour servir a l'hist. De la geographie depuis le 13. jusqu'Д la fin du 16. siecle", том IX, 1888 г.), что научный редактор Ч. Шефер также выражает серьезные сомнения относительно путешествия Вартемы на Молуккские острова и даже в Малакку и Педир; но он почти не приводит никаких реальных рассуждений и лишь в нескольких словах касается некоторых аргументов, которые мы подробно рассмотрели. П. А. Тиле также приводит: "De Europeers in the Maleische Archipel" I ("De Vestiging der Portugeezen in Indie"), De Gids, Amsterdam 1875, вслед за Шефером, отдельные доказательства против правдивости Вартемы, но также не углубляясь в вопрос.

(9) С персиком можно сравнить только молодые деревья, но еще лучше, как это делает Барбоза, с лавром.

(10) Валентин утверждает, что до 1465 года тернатцы все еще обрывали гвоздику с веток ("Oud en Nieuw Oost Indie", издание С. Кейзера, Амстердам, 1862 I. стр. 607).

(11) Если бы кто-то согласился в пользу Вартемы, что он понимал "низкий" (basso) как означающий низкую высоту Полярной звезды, слово "плоский" (piano) все равно осталось бы.

(12) Острова не могут быть унылыми, потому что они очень живописно сгруппированы вокруг вулкана, так что всегда видны красивые горные пейзажи, перемежающиеся с морскими проливами. Пейзаж также не может быть мрачным, поскольку мускатные деревья, которые в то время, как я уже показал в другом месте, должны были покрывать целые острова, растут в великолепных тенистых, но не мрачных рощах.

(13) Самый большой остров, Лонтор, имеет длину 11 км и ширину не более 3 км; длина Нейры составляет 3 км, а ширина -- вдвое меньше, Ай -- остров, который, согласно Rumpf 2000, меньше его, а Рун, на котором, согласно Румпфу, в прошлом росло всего несколько мускатных деревьев, едва ли больше. Все они расположены настолько близко друг к другу, что все более крупные острова группы сразу бросаются в глаза, так что кажется совершенно немыслимым, чтобы кто-нибудь, побывавший там, мог использовать слово "остров Банда" в единственном числе без упоминания хотя бы соседних островов.

(14) Третий из внутренних островов группы, Нейра, также довольно гористый и имеет вершины до 200 м высотой. Внешний остров Ай значительно более пологий, но все же имеет возвышенности до 100 м высотой, а остров Рун также достигает высоты 180 м.

(15) Пигафетта, спутник Магеллана, который знает острова Банда только из сообщений других людей, упоминает остров Бандан вместе с 13 другими островами, которые он перечисляет, и названия большей части которых все еще могут быть использованы для идентификации отдельных островов Банда; согласно ему, на шести островах растут мускатные деревья. Следует отметить, что де Барруш, писавший несколько десятилетий спустя, правильно привел названия основных островов группы Банда.

(16) На этих страницах под Молуккскими островами имеются в виду пять островов - Тернате, Тидоре, Макиан, Мотир и Батиан, - а не вся восточная часть архипелага, как сейчас, даже Амбон не относится к Молуккским островам. Всего несколько лет спустя Барбоза пишет: "За этими островами (Дандон, по-видимому, - Амбон), в 25 лигах к северо-востоку есть пять островов, один перед другим, которые называются Малуко, на которых произрастает вся гвоздика. Первый называется Бачан; второй - Мачиан, где есть хорошая гавань; третий - Мотель; четвертый - Тидоро; пятый - Теренати. Султан этого последнего острова раньше правил всеми островами Гвоздики, но четыре восстали против него, и [теперь] на каждом из них есть свой король. Горы этих пяти островов полны гвоздики". Между прочим, Пигафетта называет "Малукко" только пять северных островов и также правильно их описывает. Тернате и Макиан были самыми главными островами - центрами выращивания гвоздики в то время.

(17) Неверно, что каждый из пяти островов намного меньше Банды.

(18) Климат отнюдь не холоднее, чем на Банде.

(19) Это относится ко всем пяти Молуккским островам.

(20) По словам Вартемы, это низшие индийские касты, живущие в самых ужасных условиях.

(21) Мужчины занимаются торговлей, женщины - земледелием. (Де Барруш).

(22) Поскольку советы старейшин часто не приводили к единому мнению, возникало много споров. Те, кто жил в морских портах, обычно имели преимущество, потому что весь экспорт и импорт проходил через их руки (де Барруш); Маффеи аналогичным образом говорит, что банданцы непокорны по духу.

(23) Линсхотен (Hakluyt Soc. Ed. I p. 115) говорит, что высаживаться там опасно; наоборот, лучше было бы позволить островитянам подняться на борт, так как им нельзя было доверять. Так, например, его знакомый капитан, осмелившийся сойти на берег, был схвачен и в ужасных условиях содержался под стражей в течение двух лет, пока не был освобожден.

(24) То, что банданцы были достаточно воинственными, голландцы тоже выяснили позже. По крайней мере, около 1600 года они носили широкие, тяжелые сабли, рукоятки которых были покрыты оловом, деревянные щиты длиной в два локтя, которые можно было положить на землю, а также метательные копья из твердого дерева, заостренные спереди, как шило, оружие, которое использовалось и намного позже, хранилось на острове во времена Мандельсло (1668 г.) и носилось по праздникам. Они также очень быстро научились обращаться с артиллерией в начале XVII века под руководством англичан. В путевом описании голландской экспедиции 1598/1600 гг. сказано (Joh. Theodor and Joh. Israel de By, Orient. Travel. Part 5. Frankf. 1601) стр. 37: "В войнах они действительно умные, смышленые люди, которые знают военное дело". Стр. 36: "У них есть большие сабли, которые они называют паданг, и они знают, как ими пользоваться, потому что их дети с подросткового возраста обучаются владеть ими и защищаться с их помощью (см. также стр. 33). Более того, у них обычно есть метательные копья из очень твердого дерева, очень прочные, как мы часто видели; когда они (стр. 33) метнут в противника эти копья, они сражаются своими саблями и щитами, иногда своими пиками, но очень мало; у них очень прочные шлемы, и они считают себя в безопасности, когда носят шлем. У них есть и другое оружие (с. 36), такое, как, например, кривые корабельные крюки с палками, к которым привязан узкий шнур; их обматывают вокруг тела и одежды, дворяне также носят легкие панцири (доспехи). Еще у них на галерах много воздуходувок и ружей с металлическими стволами".

(25) Согласно де Баррушу (также согласно Маффеи), банданцы - мусульмане; с другой стороны, согласно Барбозе, чья книга появилась всего через несколько лет после книги Вартемы, жители Банды частично являлись язычниками, а частично мусульманами.

(26) В "Bijdragen tot de Taal, Landen Volkenkunde v. Nederl. Ind." III (1855) стр. 73, опубликованной рукописи первого голландского периода (около 1633 г.) содержатся другие важные замечания, относящиеся к концу XVI века, но характерные для социального уровня банданцев. Вышеупомянутый совет старейшин (на самом деле знатных и богатых, оранг-кайя) вместе с мусульманским духовенством сосредоточил в своих руках высшую власть, но лишь ограниченную, поскольку их решения должны были быть подтверждены собранием свободных общинников, которые собирались для этой цели под определенными почитаемыми деревьями. Каждая деревня сама по себе представляла собой небольшую республику. С другой стороны, в Лонторе важные общие дела обсуждались под деревом, а знатные люди занимали свои места на скамейке. Мы также знаем из истории, что в более серьезных внешних конфликтах постоянные внутренние споры забывались, так что банданцы до некоторой степени внешне держались вместе.

(27) Согласно де Баррушу, каждому городу и деревне был выделен определенный район для сбора пряности в течение основного периода ее созревания; там, конечно, каждый собирал ее для себя, а самый старательный получал больше всего. Но, возможно, была еще и частная собственность; ибо Фариа-и-Соуза (Asia Portugueza I 203) отмечает, что туземцы точно знают, какие деревья принадлежат им, перешли ли они в их владение в результате покупки, долга, залога, наследства и с кем одновременно им разрешено собирать урожай с них.

(28) Даже во время путешествия Хемскерка в конце XVI века банданцы не доверяли серебряным деньгам. Барбоза упоминает, что для меновой торговли на острова Банда (во времена Вартемы) привозили следующие товары: хлопчатобумажные и шелковые ткани всех видов из Камбея, лекарственные снадобья из Гуджарата, медь, ртуть, свинец и олово, шапки с длинным ворсом из Леванта, колокольчики (вероятно, гонги) с Явы, каждый из которых стоил 20 бахаров гвоздики. С этим плохо согласуется утверждение Вартемы о том, что туземцы ходят без головных уборов, только в рубашке и босиком. Между прочим, у нас есть иллюстрации по крайней мере конца XVI века в издании книги о голландском путешествии, показывающие, что даже беднейшие жители Банды носили головные платки и набедренные повязки, благородные - головные платки, все - одежду и деревянные сандалии.

(29) Одной из самых важных личностей был так называемый Сьябандар, который должен был регулировать коммерческие вопросы; в частности, его задачей было установить немалые портовые сборы, которые необходимо было уплатить за разрешение на стоянку на рейде около Нейры иностранных судов, которые ежегодно посещали острова в большом количестве. Так что, например, Хемскерк выплатил четыре бахара (около 1100 кг) мускатного ореха в 1599 году после того, как первоначально с него потребовали 20. По словам де Барруша, для удобства все орехи на островах свозились в деревню Лутатам; так что это был основной складской пункт для них. Гвоздику также в больших количествах привозили на Банду с северных Молуккских островов, так что малайским и яванским кораблям не нужно было самим привозить гвоздику оттуда.

(30) Бахар как единица веса был равен 100 катти Банда (5 Ќ голл. фунта). Весы и гири приходилось приносить от Сьябандара, который держал их под замком; в случае разногласий их снова забирали, только чтобы вернуть за определенную плату (например, 60 фунтов мускатных орехов в 1599 году). Осмотры также часто проводились специальными должностными лицами; тем не менее, во времена Хемскерка (конец XVI века), предположительно, были неправильные гири. С другой стороны, судовой дневник капитана того времени сообщает (V. d. Chijs, De Vesliging van het Nederlandsch Gezag over de Banda-Eilanden S. 14), что жители Банды честны в своих делах и в поведении лучше яванцев.

(31) По словам Барбозы, фунт орехов стоил от 0,5 до (максимум) 0,8 цента, по словам Вартемы, он стоил 2 нидерландских цента.

(32) Утверждение, что постройки банданцев деревянные, мрачные и низкие, настолько противоречит воздушным, светлым бамбуковым жилищам на сваях, покрытым травой или пальмовыми листьями, которые преобладали в этих регионах с древних времен, что нельзя просто так обойти молчанием это несоответствие. Кроме того, дома на островах Банда, согласно иллюстрациям, относящимся к 1601 году (в Joh. Theodor and Joh. Israel de By, Orient. Reisen. Франкфурт. 5. Teil. Reise 1598 - 1600, табл. VII и IX), просторные и явно легкой постройки.

(33) Уже в середине XV века мусульманство распространилось на эти острова, а яванцы и арабы посещали Тернате и поселились там еще в 1322 году (см. Crawfurd, History of the Malayan Archipelago II, p. 484 ff.). Король Тернате Мархун (согласно Валентину) уже формально принял магометанство в 1465 году, а в 1495 году король Тернате даже лично посетил остров Ява, чтобы ознакомиться там с основами мусульманской религии. Пигафетта (немецкое издание, Gotha Igor, стр. 209), посетивший Молуккские острова в 1521 году, утверждает, что прошло около 50 лет с тех пор, как мусульмане завоевали и заняли остров Малукко и принесли туда свою религию. Барбоза также упоминает, что жители - язычники и мусульмане, а цари - мусульмане. Отдельные острова постоянно находились в состоянии войны друг с другом, и, как мы уже сообщали выше, согласно Барбозе, у всех были свои короли. Пигафетта, в частности, очень подробно говорит о Молуккских островах, и из этого следует, что их жители уже достигли довольно высокого уровня культуры.

(34) Де Барруш гораздо точнее пишет о банданцах, что они имели смуглый цвет кожи, Маффеи придает им бронзовый (aeneo) цвет. Поскольку многие из нынешних жителей островов Кай произошли от древних банданцев, автор может сообщить на основе личных наблюдений, что они ни в коем случае не принадлежат к более светлокожим племенам Малайского архипелага; у них может быть большая примесь крови темнокожей альфурской расы. Жители Молуккских островов также не принадлежат к более светлокожим малайским народам; в то время они были, вероятно, еще более темно-коричневыми, чем сейчас, из-за смешения с курчавыми, более темными первобытными расами, папуасами и т. д., которые в то время были еще более распространены.

(35) Барбоза (Hakluyt Soc. Ed. P. 201) примерно в то же время говорит, что гвоздика на этих островах стоит очень мало, так что ее можно купить почти даром. Согласно другому отрывку из той же работы (стр. 220), она стоила 1-2 дуката за бахар (= 525 голландских фунтов), так что, очевидно, цена на нее была меньше, чем на мускатные орехи. Бахар - это также не мера объема, а, как мы только что видели, вес.

(36) Пожалуй, самым примечательным является утверждение, что камфара - это древесная смола, за что, конечно, Вартема даже не хочет брать на себя ответственность. Так как на самом деле борнейская камфара (в отличие от китайско-японской) в основном оседает в полостях ствола, то его замечание не так уж и неверно.

(37) Согласно Вартеме, жители Борнео - язычники. Они хорошие люди, цвет их кожи тоже белый, их одежда состоит из хлопчатобумажной рубашки, некоторые носят камлот, некоторые красные шапки. На острове хорошо развито отправление правосудия. - Действительно замечательно, что он сейчас здесь говорит, что они хорошие люди; поскольку именно среди немусульманских племен острова обычай охоты за головами все еще преобладает в наше время в наиболее явной форме; маловероятно, что эти языческие племена носили красные шапки. Судебная практика даяков также не особенно развита, и цвет кожи опять-таки буровато-желтый.

(38) Очевидно ложное или ничего не стоящее. Crawfurd, Descript. Dict. Mal. Archip. С. 165. Даже для редактора английского издания книги Вартемы, выпущенной Хаклюйтским Обществом, капеллана Г. П. Бэйджера, который находит объяснение или оправдание всей лжи Вартемы, чрезвычайно трудно преодолеть огромный разрыв, отделяющий описание Вартемы от истины; даже он чувствует себя вынужденным признать (стр. 156), что рассказ Вартемы о Яве определенно менее точен, чем его описание в целом.

(39) Это, конечно, не соответствует замечанию Барбозы о том, что все цари подчиняются великому языческому царю, которого зовут Фатевдара (Палеудора) и который живет внутри острова.

(40) "Индия в пятнадцатом веке" в Hakluyt Soc. Ed., Путешествие Николо Конти с. 16.

(41) Hakluyt Soc. Ed., c. 198.

(42) a. a. O. S. 194.

(43) Кроуфорд, правда, говорит (Descr. Dict. Pp. 173-174): "Насколько я знаю, я без труда могу назвать их самыми честными и правдивыми людьми, с которыми я встречался". Последнее, однако, вероятно, относится только к народам, которых он знал в Южной Азии.

(44) Поскольку вскоре остров стал так известен и широко посещаем, а Николо Конти провел там девять месяцев с женой и детьми почти за столетие до Вартемы, мы бы услышали хотя бы краткое упоминание об этом обычае, если бы в нем была хоть доля правды. Что касается батаков на Суматре, то почти каждый путешественник сообщает о царящем среди них каннибализме. Конечно, такая возможность была бы только в том случае, если бы языческие племена действительно сохранились на Яве до того времени, поскольку людоедство само по себе является мерзостью для индусов, буддистов и мусульман. Но индуизм проник на Яву в начале нашей эры и впоследствии, как мы видим по сохранившимся повсюду статуям и храмам, господствовал на всем острове вместе с буддизмом; 1500 лет должно было хватить, чтобы искоренить если не изначальное язычество, то, по крайней мере, те противоестественные обычаи, которые глубоко раздражали приверженцев господствующей религии. Здесь даже искусство интерпретации Бэйджера ослабевает, и он вынужден признать: non nobis tantas componere lites ("Не нам решать такие споры" (лат.)).

(45) Живущие в горах живут как звери; они едят человеческое мясо и, без различия, все остальное мясо, чистое и нечистое.

(46) Марко Поло сообщает о них: "У них есть следующий ужасный обычай: когда кто-нибудь из членов семьи заболевает, родственники больного посылают к колдунам, которых просят осмотреть несчастных и после этого объяснить, выздоровеет больной или нет. В соответствии с мнением, которое внушает им злой дух, они либо отвечают, что он выздоровеет, либо нет. Если колдуны отвечают, что он не выздоровеет, то родственники вызывают определенных людей, чтобы те заткнули больному рот, пока он не задохнется. И когда он умрет, то разрезают труп на куски, чтобы приготовить его к съедению, после чего родственники собираются вместе и съедают его целиком на пиру, не оставляя даже костного мозга, ибо они говорят, что если бы от тела остался хоть один кусок, там завелись бы черви, и эти черви умерли бы от недостатка пищи, и смерть этих червей навлекла бы тяжелую кару на душу умершего. Затем они собирают кости, кладут их в маленькие изящные шкатулки и несут в определенные пещеры в горах, где никакой дикий зверь не сможет добраться до них. Если они могут схватить любого человека из другой страны, который не может уплатить выкуп, они убивают его и тотчас же съедают".

Если бы Вартема действительно копировал Марко Поло, он, вероятно, более подробно рассказал бы об этом обычае. Вероятно, это была лишь одна из легенд, широко распространенных в тех регионах, которые сохранились таким же образом с древних времен среди мореплавателей и торговцев и чьей реальной основой был каннибализм, который действительно существовал в определенных частях Суматры. Тот факт, что Вартема только что назвал Яву местом действия этого обычая, является либо реминисценцией "Малой Явы" Марко Поло, либо результатом географической ошибки с его стороны, поскольку он, находясь в Педире на Суматре, слышал о южном регионе, которым, согласно его картам, могла быть только Ява. Возможно, однако, как и во времена Марко Поло, некоторые части Суматры по-прежнему назывались туземцами Явой, поскольку, согласно Раффлзу (Hist. Java 1817. I Стр. 1), гораздо позже Борнео в тех областях называли tana (= земля) Ява.

(47) Геродот также рассказывает о массагетах на Каспийском море: "Но если кто у них доживет до глубокой старости, то все родственники собираются и закалывают старика в жертву, а мясо варят вместе с мясом других жертвенных животных и поедают. Так умереть - для них величайшее блаженство".

(48) Т.е. 400 пардао, согласно Бэйджеру (S. XCI) = 280 фунтов стерлингов; согласно Вартеме (Hakl. Soc. Ed. P. 115), "пардао" был золотой монетой с Ближнего Востока, но позже португальской монетой, чеканившейся в Индии, стоимостью всего 300 рейсов (Dict. V. Japh. Bluteau, Lisbon 1720; Barbosa Hakl. Soc. Ed. P. 81 nota). Согласно Joli. Theodor und Joli. Israel de By, Orientalische Reisen, S. V, пардао стоил 430 рейсов, а "Пардао ди Реале" - 400 рейсов.

(49) Это означает 100 дукатов. В начале XVI века испанский дукат имел пробу чистого золота 3,50 г (согласно любезному извещению доктора Элиренберга); приведенное к нашему имперскому золоту, это будет соответствовать стоимости золота около 9,75 млн. (20 млн. - 7,17 г чистого золота).

(50) Его другие морские путешествия приводят к максимальной скорости 4 узла, 2 1/2 для маршрута Ява-Малакка, 3 для маршрута Тенассерим-Бенгалия, 3 1/2 для маршрута Мадрас-Тенассерим, 4 для маршрута Малакка-Коромандель; да, маршрут Банда-Молукки был пройден в среднем всего со скоростью 1 1/2 узла, несмотря на благоприятный сезон.

(51) Это не может быть связано с разными временами года, потому что в летние месяцы море здесь довольно спокойное.

(52) Миля того времени примерно соответствует морской миле, в то время как лигу можно сравнить с географической милей, так что последняя примерно в четыре раза больше первой.

(53) Учитывалась восточная часть острова, так как западная тогда называлась Сунда.

(54) Васко да Гама сообщает, с другой стороны, что в Мелинди на африканском побережье он встретил индийских христиан, которые знали компасы, навигационные инструменты и карты.

(55) Даже более крупные европейские корабли, построенные гораздо более подходящим образом, всегда приходили в Банду в те века во время западного муссона (обычно в феврале или начале марта), и даже сегодня более крупные, чем сампаны, прау, падаваканы и джонки, малайские и китайские торговые суда придерживаются в этих водах своих вполне определенных ежегодных циклов плавания. В море между Явой и Борнео восточный муссон наступает уже в апреле, а с мая течение следует за ветром.

(56) Следующие примеры могут доказать, насколько медленнее двигались даже голландские, гораздо лучше построенные и более мореходные корабли столетие спустя. Согласно "Восточных путешествий", опубликованных Теодором и Израилем де Бай, корабли "Гелдерланд" и "Зиландт" совершили следующие плавания в самый благоприятный сезон западного муссона. Они покинули Бантам на Яве 8 января и прибыли на острова Банда 14 марта; из этих 65 дней они пробыли в Тубане 2 дня, на Мадуре - 17 и на Амбоне - 8 дней. Итак, есть 38 реальных дней плавания, а расстояние как минимум на треть короче, чем от Педира до Банды. Обратный путь снова начался в благоприятный восточный муссон в Джакатру на Яве (на полпути от Педира) и продолжался с 3 по 26 июля с одним днем ??отдыха, то есть 22 дня в пути. Верхофен покинул Бали 15 марта 1607 года и прибыл на Банду только 8 апреля, так что на половину пути ушло 14 дней. - Вурфбайн покинул Батавию 13 ноября 1632 года, был на Мадуре 27 ноября и 2 декабря в Макассаре, 5 декабря в Булоне, откуда отплыл 8 декабря; 13 декабря он увидел Амбон, но только 15 декабря высадился там. За вычетом времени отдыха ему потребовалось 29 дней в самый благоприятный сезон муссона, чтобы добраться из Батавии до Амбона, что составляет чуть менее половины расстояния путешествия Вартемы. Вурфбайн прямо заявляет (описание путешествия четырнадцатилетней давности. 1646. Нюрнберг. Стр. 22), что плавание против муссона либо совсем невозможно, либо сопряжено с очень большими трудностями.

Между прочим, 11-дневное плавание из Тенассерима в Бенгалию представляет те же трудности, что и последующее 8-дневное плавание из Пегу в Малакку. Если поездка пришлась на время северных зимних ветров, скорость плавания Тенассерим-Бенгалия непостижима, а если она пришлась на время летних южных ветров, то для плавания из Пегу в Малакку 8 дней мало. Если бы плавание происходило во время смены муссонов, то оба рейса были бы совершены при наиболее неблагоприятном ветре, и поэтому обе цифры выглядят сомнительными.

(57) Несомненно, это был флот вице-короля Алмейды, который прибыл в Индию поздней осенью 1505 года и подошел к Канонору 24 октября (согласно де Баррушу). Поскольку эта новость, несомненно, распространилась по индийскому побережью с молниеносной скоростью, это доказывает, что Вартема должен был действительно находиться в Каликуте в конце октября, что не соответствует действительности, поскольку его приезд в этот город, по нашим расчетам, должен был придтись, самое раннее, на середину ноября.

(58) Согласно профессору Оуэну (ср. Nota zu Hakl. Soc. Ed. S. 200), это мог быть Buenos galeatus, птица-носорог, которая, как говорят, встречается только на Малайском архипелаге, но которую легко могли привезти в Тенассерим после поимки.

(59) Об этом говорит переводчик английского издания Джон Винтер Джонс:

"Невозможно внимательно прочитать повествование Вартемы и не испытать убеждения в правдивости слов автора, в том, что он рассказывает о событиях, имевших место на самом деле, и описывает людей, страны и сцены из жизни, которые он наблюдал собственными глазами. Вартема не пытается придать своему сочинению какую-либо видимость единой композиции. Его повествование дышит очаровательной простотой и всей краткой свежестью записной книжки, и автор без всякого смущения свободно вставляет в него слова из болонского, венецианского диалектов или "лингва Тоскана"".

(60) Согласно Каштаньеде, Historia do Descobrimento etc., в феврале.

(61) Старинные историки, сообщающие то же самое, обычно называют его Людовико Романо (также иногда Людовико Патрисио), поскольку существует загадочная неясность относительно его происхождения (возможно даже немецкое происхождение) и его настоящего имени. Иероним Осорио, De rebus Emmanuelis, 1576, p. 130b, даже называет его Лодовиком Вартманусом.

(62) В одной из мюнхенских рукописей говорится, что это 1522 год.

(63) Хлопчатобумажные набивные и блестящие ткани, так как раньше их производили в основном на Ближнем Востоке и в Персии.

(64) Согласно другому прочтению, Colayres и Giravales.

Оставить комментарий © Copyright Аспар (aspar@feosky.net) Размещен: 23/04/2023, изменен: 23/04/2023. 113k. Статистика. Статья: История Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Кто был первым европейцем, побывавшим в начале 16 века на Молукках - итальянец Лодовико ди Вартема или португальцы Абреу и Серрано? Немецкий историк Оттон Варбург высказывает обоснованные сомнения в приоритете Вартемы, подвергая критическому разбору всю дальневосточную часть его вояжа, описанную самим Вартемой в "Итинерарии". Перевод с немецкого мой

Аспар : другие произведения.

Отто Варбург. Кто был первооткрывателем Островов Пряностей (Молукк)?