Пылает пламя в очаге - готово ночью день нести,
кормить голодных и замёрзших греть,
во тьме глубокой, непроглядной освещать пути -
не видя звёзд, но помня лоно их, почти звездой гореть.
Принёс когда-то Прометей его и положил, как в колыбель - дитя:
"Служи! Люби! И передай им... от меня..."
Что было дальше, он не помнит сам, хотя
заплакать хочет, но, увы, нет слёз: вода чурается огня.
Однажды он найдёт Его, огонь решил, и скажет так Ему:
"Отец, ты знаешь, я служил, я знал любовь.
Я помогал любви гореть, я умирал и видел тьму,
и всё, что ты хотел сказать, но слов не находил, сказал собой.
Ты дал мне силу, с ней дал страх, но и свободу - волю и мечты.
Не знают люди: пламя тоже видит сны, но я не смею спать:
в моих кошмарах я - пожар, что рушит всё, что создал Ты,
и знаю я, что я легко могу им стать.
Но я не стану: я смогу, сдержу себя, ведь Ты любил
их. Всех людей - хоть я порой не знаю, почему.
Я покажу пример, как сам себя я победил -
и, может быть, в тот день пойму".

...Принёс однажды Прометей его и положил в Земли очаг,
потухший, мёртвый, тёмный - не ожить ему вовек
(так в скорби думала она,
и догорала, раз за разом умирая над камнями, тонкая свеча).
"Смотри! - сказал он. - Это сын! Твой сын, и его имя - человек.
Неважно, кем себя он будет видеть в снах".