Аннотация: Морское чудовище прячется под камнями и поедает рыб, а человек, рождённый в прекрасных горах округа Чжанцзяцзе, стремится попасть в безводную пустыню.
Чудовище было огромное - тёмно-серое, с толстой, морщинистой кожей, шершавой, как застывшая вулканическая порода. Туловище его было тяжёлое и длинное, лапы же при этом - непропорционально короткими и тонкими; они казались почти что детскими ручками с крохотными нежными пальчиками, и впечатление это производило странное - у такой-то махины, больше похожей на ожившую скалу, чем на живое существо... В результате всего этого существо едва могло передвигаться, да, в общем-то, особо и не пыталось, тем более что пруд, в котором оно жило, был настолько маленьким, что переместиться ему удавалось, в лучшем случае, на пару шагов.
Так что чудовище привыкло, в основном, лежать, есть и спать. Изредка оно приоткрывало маленькие глазки, смотрело на подплывавших к нему рыб с какой-то даже вселенской тоской во взоре, а потом пошире распахивало пасть. Больше, в общем-то, делать ничего и не приходилось - доверчивые создания сами заплывали поглубже, то ли по глупости своей, то ли решив, что перед ними волшебный грот. Так что даже для того, чтобы получить пропитание, напрягаться особо не приходилось.
Где-то там, вверху, над толщей мутновато-жёлтой воды возвышались горы Чжанцзяцзе, в изумрудно-зелёной кипени деревьев, лёгкие и нарядные. Изредка чудовищу казалось, что они будто бы склонились над маленьким желтовато-прозрачным блюдцем озера, заглядывая в него, как в зеркало. Оно смотрело на них настороженно и с неприязнью - чужое любопытство раздражало. Впрочем, горы и не делали попытки приглядеться по-настоящему - ведь для этого пришлось бы спуститься вниз, а они были почти столь же неподвижны, как само чудовище. Иногда ему даже казалось, что оно само - гора, или, во всяком случае, было ей в прошлой жизни.
Так и жили много веков.
Однажды перед чудовищем появилось чьё-то лицо, смутно белеющее в подводной тьме. Откуда-то оно знало, что это - человек, хотя людей отродясь не видывало, или, во всяком случае, не помнило этого. Широко раскрытые тёмно-синие глаза фосфоресцировали, похожие на две яркие звезды, но чудовище не торопилось подплыть поближе или хотя бы просто пошевелиться. По собственному опыту с рыбами оно знало, что если перед тобой появляется что-то, что выглядит новым, завораживающим или красивым, то это почти наверняка - ловушка, и стоит лишь сделать шаг навстречу, как она захлопнется.
Поэтому чудовище молчало и затаилось.
Человек, между тем, начал с ним разговаривать.
- Пойдём со мной, - уговаривал он. - Феникс отказался, дракон отказался, да и как не понять их в этом? Хороши собою, хозяева этих мест; люди приносят им дары, и они отвечают людям благодарностью, посылая им благие знамения, посылая дождь и попутный ветер. Они нужны здесь... А я, меж тем, не могу в одиночестве сделать то, что мне должно. Вот и пришлось мне разыскать тебя; долго искал. Не мог поверить, что ты обитаешь в настолько маленьком пруду, и лишь под конец заглянул сюда.
Голос его был грустен и неосуждающ.
Этот голос казался чудовищу как будто бы знакомым, и оно слушало, не шевелясь. Под конец даже попыталось вспомнить, но тщетно - память его была полна съеденными рыбами, мутной водой, тусклым отражением солнечного света и раздражающей красотой нарядных гор, благоухавших под невидимыми отсюда небесами. Человека здесь не было - или же он был на самом дне памяти, скрытый под толстым слоем темноты, так же, как само чудовище пряталось под камнями. И всё-таки, подчиняясь необъяснимому импульсу, оно начало разговаривать с ним так, как будто они и впрямь были знакомы.
- Куда тебе идти? - внушало оно. - Разве есть в мире что-то более красивое, чем горы Чжанцзяцзе, изумрудные под синими небесами?
- Нету, - соглашался человек со вздохом. - И впрямь нету.
Глаза у него были ясными, так что видеть сквозь эту преграду то, что было в его сознании, оказалось проще, нежели горы - сквозь слой воды. И чудовище видело пустыню - однообразные пейзажи, движущиеся барханы, песок и соль. Знало, что человеку, рождённому в горах Чжанцзяцзе, подобные картины, ничуть не похожие на истинный родной дом, должны представляться ещё более тягостными, чем ему - подводному чудовищу. И не понимало, зачем ему туда стремиться.
Тогда человек вдруг дотронулся до чудовищьей лапки - маленькой и детской, будто зная, что это, чего оно стыдится и стесняется более всего. Человек гладил пальчики с нежностью, и чудовище устало закрыло глазки.
- Дракон отказался, феникс отказался, - повторил он. - Мы же с тобой оба не слишком-то красивы, так что чудом небесным нас не назовут.
Улыбнулся ласково.
Чудовище вздохнуло так глубоко, как может вздохнуть лишь гора - после чего случается землетрясение.
- Ты мог бы сказать мне, что я превращусь в дракона, если выберусь отсюда, - заметило оно. - Прекрасного и могущественного.
- Не могу врать, - вздохнул он. - Нет у меня ни красоты, ни славы, ни могущества, чтобы предложить. Ничего из этого. Только песок и соль.
Тогда чудовище выползло из-под своих камней, огромное и уродливое - таким оно само себя считало. Человек вскарабкался ему на спину и прижался щекой к морщинистой толстой коже, устало прикрыв глаза, но улыбаясь.
"Как ему там? - не могло не побеспокоиться чудовище. - Удобно ли?"
Огорчилось, зная, что спина у него более чем жёсткая. Однако думать было некогда - выбравшись на берег, оно поползло, и с каждым шагом всё убыстрялось, чувствуя приливы сил.
"То-то же, горы Чжанцзяцзе, - успело весело подумать. - Смотрите и завидуйте".
А потом горы Чжанцзяцзе пропали из виду - оно даже не успело толком их рассмотреть с новых позиций. Вокруг разостлалась бескрайняя тёмная синь, фосфоресцирующая, как глаза человека в темноте, а чудовище, разогнавшись, чувствовало себя совсем уж хорошо - цокало звонко копытами и летело вперёд быстрее ветра. Встряхнув белоснежной гривой, расправило огромные крылья - надо же, а прежде и в голову бы не пришло, что в одной из прежних жизней было Пегасом.
Звёзды вспыхивали вокруг, мерцая, и земля, слившаяся воедино с небом, переливалась восхитительными оттенками радуги.
Но, не здесь им с человеком суждено было остаться - это оно, или он, Пегас, хорошо помнил.
Долетели до цели назначения быстро.
Человек спрыгнул с его спины, прижался лицом к длинной морде, к влажным широким губам, ласковым прикосновением благодаря за помощь. Пегас молча стоял, чувствуя, как ноги, ненадолго побывшие сильными и стройными, подгибаются под тяжестью увесистого горба, взгромождённого ему на спину.
- Ничего-ничего, у меня такой тоже есть, - подбодрил его человек. - Даже если его не видно.
Пегас, или теперь уж дромадёр, не спорил.
Побрели, прихрамывая, вперёд. Жаркий пустынный ветер дул в лицо, обжигая, и спутник ничуть не обманул в обещаниях: песка и соли было предостаточно.
Остановились возле озера.
- Дальше-то что? - спросил дромадёр несколько угрюмо. Как Пегас, он, конечно же, был радостен и весел духом, но и прежняя жизнь подводной громадины давала о себе знать, а уж что там было во множестве прочих - бог знает.
- Сплошные мучения, - улыбнулся человек ласково. - А как доберёмся к людям, так ещё хуже станет.
Фыркнув, дромадёр наклонился к озеру и принялся пить воду - чистую, прозрачную, искрящуюся под солнцем. Тут вдруг он вспомнил, что имеющийся у него горб как раз предназначен для того, чтобы запасти эту воду в организме и суметь одолеть следующий переход через пустыню, сколь бы долгим он ни оказался. В этой жизни ему была дана выносливость - не столь яркий дар, как быстрота и красота Пегаса, да и долгожительство чудовища большинству людей показалось бы чем-то более ценным, но для окружающего пейзажа - самое подходящее.
Так, дромадёр пил студёную, чистую, вкусную воду озера, и до того она была хороша, что даже суровые ветра пустыни ненадолго перестали так сильно обжигать.
А человек сидел на берегу, и не пил этой воды, и даже не наполнял своих бурдюков, и не скрыл своего лица защищающим от песков шемагом, чтобы всякий мог видеть его улыбку.