Александр АСТРАХАНЦЕВ

ПОЧЕМ НЫНЧЕ ВАН ГОГ

- Вот, значит. И назвали мы его с Олегом - УИКГМ-1, то есть "усилитель импульсов коры головного мозга", первая рабочая модель.

- Мда-а, интересно... Ну, давай за твой УИКГМ!

Это в изрядно захламленной комнатенке, больше похожей на мастерскую, чем на жилье, с одним окном, распахнутым в теплые и сухие сентябрьские сумерки, навстречу светлому закату за верхушками тихо роняющих жухлый лист тополей, сидели за столом двое сверстников, оба - лет тридцати: один, тот, что рассказывал про УИКГМ - широкоплечий крепыш с коротко стриженой головой и крутым лбом, другой, тот, что поднял сейчас рюмку и предложил выпить за УИКГМ - высокий, худой и жилистый, с аскетически впалыми щеками, жидкой бородкой и длинными, свисающими сзади на плечи волосами. Крепыша звали Андреем Кузиным, высокого и худого - Сергеем Мамоновым. Однако друг друга они называли уменьшительно-грубоватыми именами, даже, скорей, кличками, оставшимися от детства: Сергей Андрея - "Андрюхой", а Андрей Сергея, соответственно - "Серегой". Перед ними, слабо отражаясь в темной полировке стола, стояла початая бутылка коньяка, а также кое-как, по-холостяцки собранная закуска в тарелках: ломти хлеба и колбасы, алые помидоры и розовые крупные яблоки.

Еще на столе стоял небольшой, сантиметров в тридцать высотой, ящичек в черной пластиковой облицовке, который светился блестящими кнопочками, рычажками, мигающими глазками и окошечками со шкалами, в которых качались и пульсировали тончайшие паутинные стрелки.

Сидящие опрокинули в себя по рюмке, шумно выдохнули и закусили всем понемногу. Вилок не было - ели руками.

- Аббревиатура, конечно, не блеск, - заметил Сергей Мамонов. - Не умеете вы, технари, красиво называть свои детища. УИКГМ! Извини меня, но это звук отрыжки... И что, это у вас секретная работа, или как?

- Да какая секретная! - вяло махнул рукой Андрей Кузин. - Теоретические основы ее давно известны, и во всех странах этот прибор разрабатывается. Может, даже где-то и готов; так что все эти секреты - секрет полишинеля. Тут важно, кто первый. Хотя болтать, конечно, слишком не надо - я-то тебе как другу детства: всё - между нами.

- Понятно. Но вы с Олегом хоть заявку-то на патент подали?

- Конечно! Только пока там почешутся, пока экспертизу пройдет - это ж гонки на черепахах. Хорошо хоть, патент действует со дня подачи заявки - надеюсь, все-таки будем первыми, и тогда - вот им всем! - Кузин показал кому-то в пространство задорный кукиш.

- И он что, в самом деле усиливает работу мозга? - недоверчиво кивнул Мамонов на ящичек.

- Мгм, - кивнул Кузин с набитым ртом - он как раз откусил бок хрусткого яблока.

- И как он действует?

- Н-ну... как бы это тебе попроще? - Кузин, наконец, разжевал и проглотил откушенное. - Ты имеешь представление о биоимпульсах коры головного мозга?

- Имею, конечно! - уверенно заявил Мамонов. - Постоянно читаю "Науку и жизнь".

- Х-хэ, скажи еще: журнал "Мурзилку" читаешь!.. В общем, каждый участок твоей корки генерирует биоэнергетические импульсы, причем каждый импульс - это целый каскад волн. Усек?

Мамонов кивнул.

- И вот, представь себе: каждый участок твоей корки работает как радиостанция, а теперь предположим, что я - этот самый прибор! - Андрей постучал ногтем по корпусу ящичка; увлекшись рассказом, он оживился, глаза его возбужденно заблестели. - Так вот, мне надо настроиться на твою корку, отловить самый сильный, рабочий, так сказать, импульс, очистить от помех - а их у тебя жуть сколько: тут и сердце, и желудок, и дыхалка, и мочеполовая система - это же всё тоже мощные источники, не считая внешних... Отловить, значит, разложить, прочитать импульс, потом снова сгенерировать, усилить - и снова отправить в твою башку. Причем это легко, если вшить в череп антенну, а попробуй отловить и вернуть без нее!

- Мда-а... - Мамонов, пощипывая бородку, взглянул на ящичек с уважением. - Это интересно, - с серьезностью, не то искренней, не то деланной, изрек он. - А какие именно импульсы он усиливает?

- Н-ну, в первую очередь, конечно, при запоминании - когда в мозгу преобладает один устойчивый импульс. Хочешь, на тебе проверю?

- Потом как-нибудь, - поосторожничал Мамонов. - Надо, наверное, на трезвую голову... А это не опасно?

- Да ты что! Мы на себе уже обкатали.

- Двоечникам должен хорошо помогать.

- Слишком дорого, - рассмеялся Андрей, - пускай сами зубрят... Вот людям творческим - другое дело: писателям, ученым, инженерам... Представляешь, как можно изменить жизнь? Это же сказка будет!

- А скажи, - задумчиво спросил Мамонов, не очень внимательно слушая товарища, - он должен, в таком случае, помогать гипнозу?

- Гипнозу? - переспросил Кузин и задумался. - В принципе, да!.. Ты хорошую мысль подал: можно попробовать!

- И много у вас этих приборов? - спросил Мамонов, сосредоточенно собрав брови на переносице, упорно размышляя о чем-то своем.

- Всего два - всё ведь вручную, всё методом тыка, - простодушно откровенничал Кузин. - Это, - небрежно кивнул он на ящик, - аналог, я его дома собрал, для себя; балуюсь от нечего делать вечерами, совершенствую.

- А если украдут?

- Ящик-то? - хмыкнул Кузин. - Да пусть крадут! Кроме нас с Олегом, никто ничего не поймет, вся программа - в этой кости, - хвастаясь, постучал он пальцем по своему крепкому лбу. - Ну что, выпьем еще за мой секрет?

Снова выпили по рюмке и закусили.

- Ты меня, конечно, извини за прозаический вопрос, - продолжил между тем Мамонов, - но что тебе теперь обещает этот ящик в смысле мани-мани? - он потер нечто невидимое меж большим и указательным пальцами.

- В смысле мани-мани? - переспросил Кузин. - Да ничего пока... Конечно, если б мы с Олегом работали не в нашем чертовом НИИ и не были повязаны темой, можно бы толкнуть его за бугор - там за него не поскупятся. Хотя... на кого напорешься и там. А тут единственный путь - ждать: как пойдет конъюнктура, будем ли первыми, кто платить будет? Вот такой расклад... Да черт с ним, поживем - увидим, - беспечно махнул он рукой. - Ну, ладно, рассказывай: как ты? Что новенького в искусствоведении?

- А знаешь, Андрюха, - не слыша товарища, сказал Мамонов, - у меня в голове сложился грандиозный план!

Андрей вдруг расхохотался.

- Чем это я тебя так рассмешил? - недоуменно спросил Мамонов.

- А тем, - торжествующе подняв палец, ответил Андрей, - что мой УИКГМ, несмотря на неблагозвучную аббревиатуру, работает как часы! Знаешь, почему у тебя родился грандиозный план? Сказать?

- Ну, скажи.

- Потому что я включил и настроил его на тебя! Видишь: действует даже на пьяные мозги!

- Прекрасно, - без воодушевления отозвался Мамонов. - Переключи теперь на себя, чтоб лучше усвоить мою мысль, и слушай внимательно. А перед этим давай-ка еще вмажем, - он наполнил рюмки и поднял свою. - За успех нашего безнадежного предприятия, которое хочу тебе предложить!

Выпили, выдохнули разом, сложили по бутерброду с колбасой и взяли по помидору; Мамонов откусил от того и другого, прожевал и стал развивать свое предложение, начав, впрочем, издалека:

- Ты вот не знаешь, сколько получишь за него - и получишь ли вообще? А ведь с его помощью, как я понял, можно уже сегодня... ну, не сегодня, а, скажем, хотя бы завтра срубить неплохие бабки...

Кузин хотел возразить, но Мамонов движением руки остановил его:

- Нет, ты дослушай! Я тебя, между прочим, не перебивал... Знаю, что ты сейчас запоешь: не имеешь права, ты не один над ним работал!

- Но я действительно не имею права!

- Нет, имеешь, потому что Олег - всего лишь твой прямой начальник и руководитель темы. А главный исполнитель - ты, ты - автор этого ящика!

- Я действительно много сил вложил, но Олег...

- Не надо! Знаю, сколько ты над ним бился - ты же, еще когда студентом был, мне о нем уши прожужжал! И прекрасно знаю, сколько сил ты на него убил: у тебя даже семьи нет, от тебя жена ушла - ты не мог ее обеспечить! Посмотри, как ты одет, чем питаешься, в какой дыре живешь! А у твоего распрекрасного Олега, между прочим, и жена, и квартира, и машина есть, и зарплата, наверное, раза в два побольше! А результат вы поделите как? Пополам? Или он как начальник урвет больше?

- Нет, пополам - мы уже говорили.

- Ой, свежо предание! А если долларами запахнет, тут столько желающих сразу набежит, что тебе и места у пирога не хватит!

- Но это ты так думаешь... Так в чем твоя идея?

- Ну вот, значит... Нет, давай еще по одной!

Выпили еще.

- А теперь рассмотрим меня, грешного, - продолжал Мамонов, становясь более раскованным по мере того, как глаза и нос его начинали розоветь. - Да, я кандидат искусствоведения. Казалось бы, должен неплохо жить - но как может жить искусствовед в нашем с тобой городе, при нашем убогом музее, плюс две-три лекции в пединституте, плюс одна-две статейки в газете? Это же - только-только чтоб с голоду не сдохнуть.

- Не прибедняйся! Ты же иконами приторговываешь, и неплохо, вроде бы, а? - улыбаясь, Андрей погрозил ему пальцем.

- А куда деваться? Ты вон тоже телевизоры чинишь!

- Чиню, - признался Андрей. - Хоть какой-то приработок.

- Вот и я поэтому приторговываю. И знаю, как облупленных, всех наших торгашей картинами, иконами, раритетами! Если им в лапы приплыло что-то интересное - к кому, думаешь, они бегут на консультацию? Ко мне! Так почему я, специалист, знающий настоящую цену всему этому, должен жить хуже их? Можешь мне ответить?

- Но так и должно быть: честные всегда будут жить хуже жуликов.

- А я считаю, так быть не должно!.. Так вот, у одного из этих торгашей я видел вчера небольшой холстик; представь себе: подлинный Ван Гог, из серии провансальских пейзажей! Можешь себе представить? Под-лин-ный!.. Не вижу удивления на лице!

- А откуда, интересно, он у него взялся?

- А хрен его знает!.. До сих пор выплывают, даже у нас. Я, конечно, обязан был взять его для музея - но он же нищий, наш музей, он бедней церковной мыши! Я попросил мужика оставить его для меня. Он оставил. Но расплатиться с ним я должен сразу, без расписок - чтоб никаких следов. Кстати, ты деньгами не богат?

- Да откуда, Серега - я не богаче твоего музея! Но если надо, найду.

- Можно даже так: выкупить вместе, а потом толкнуть за бугор: в Москве сейчас этих скупщиков - как воронья на свалке. Я думаю, на много годочков подпитал бы нас с тобой Ваня Гог. И хорошо бы провернуть это с помощью твоего усилителя.

- А причем здесь он?

- Не понял? Да он же, торгаш мой, хоть в Ван Гоге - ни уха ни рыла, но слыхал, что дорого, а потому будет драть безбожно.

- А кто он такой, этот твой торгаш?

- Да-а, недоделанный один, и фамилия подходящая: Ханыкин. Выгнали в свое время из худучилища: подделывал иконы и загонял. Я же ему теорию искусств и преподавал! Тот еще жох.

- А этот его Ван Гог - не подделка?

- За кого ты меня держишь? Я на постимпрессионизме зубы съел, у меня диссертация на эту тему! Да, я тебе скажу, слабо ему подделать - я с лупой ее осмотрел, поверь на слово!.. Но надо вдвоем: я бы ему мозги пудрил, а ты бы с этой своей штукой поддержал мой напор. Твой УИКГМ может такую операцию выполнить?

- В принципе, может, - помолчав, ответил Кузин. - Но это что-то вроде шантажа получается?

- Да брось ты!

- И, потом, я слово Олегу дал.

- Ну вот, опять про белого бычка! "Слово дал", - фыркнул Мамонов. - Что такое слово в наше время? А твой Олег тебе слово давал? Ты уверен, что он тут же не нарушит его, как только запахнет монетой?.. Я ж тебя не прошу денно и нощно эксплуатировать прибор - нужно-то всего один раз прийти, спрятавши, чтобы никто не видел, побыть полчаса и уйти; остальное беру на себя! И ничего больше не надо - только настроить и побыть около.

- Серега, ты толкаешь меня на преступление.

- Да чего тебе это втемяшилось? Никакого преступления тут нет - еще такой статьи для тебя не придумали в Уголовном Кодексе!.. Кстати, хорошая проверка твоего аппарата!

- Ладно, уговорил, - махнул Кузин размякшей после выпитого рукой - его забавляла внешняя сторона дела: проверка детища и почти детективный план действий. - Давай: за успех нашего безнадежного предприятия!

Они чокнулись и выпили.

- Сколько наличности ты можешь дать? - спросил далее Мамонов.

- А сколько надо?

- Да сколько можешь.

- Попрошу у родителей: обещали дать, если женюсь, - рассмеялся Кузин. - Вот и огорошу! А потом скажу: не получилось, - и верну.

- Да вернешь, конечно! Я это дело за неделю проверну: слетаю в Москву и обращу товар в деньги. Причем как минимум в тридцатикратном размере!..

Обо всех деталях договорились тут же, с вечера.

* * *

Операция по выманиванию Ван Гога прошла, можно сказать, блестяще. К Ханыкину пришли часов в десять утра - не рано, но и не поздно, когда, по расчетам Мамонова, тот должен уже встать и позавтракать, но еще не быть занятым делами, а потому - в благодушном расположении духа. Поднялись по лестнице, остановились напротив обычной квартиры со стальной, с глазком посередине, дверью. Кузин осторожно поставил на пол портфель, открыл его, сел на корточки и минут пять колдовал над своим усилителем, настраивая его и расправляя внутри портфеля компактную антенну, затем аккуратно закрыл портфель и кивнул Мамонову. Мамонов нажал кнопку звонка.

Прошло две долгих минуты, которые растянулись в целую вечность; нетерпеливый человек давно бы уж плюнул с досады, повернулся и ушел. Но они стояли и ждали.

- Может, его дома нет? - шепнул Кузин.

- Это у него тактика такая, - шепотом же ответил Мамонов.

Наконец, загремел засов, звякнула цепочка, затем, слышно, распахнулась внутренняя дверь, и недовольный голос глухо спросил:

- Кто там?

- Гоша, это я, Сергей! - ответил Мамонов.

- Ты один?

- Нет, с товарищем.

- Что за товарищ?

- Товарищ детства, мы вместе берем картинку, хочет взглянуть!

За стальной дверью послышалось сопение - хозяин, видимо, прильнул к глазку. Мамонов подвинул Андрея, чтобы хозяин смог рассмотреть его внимательнее. Потом, наконец, щелкнул замок; бронированная дверь, взвизгнув, отворилась и впустила обоих.

Прихожая как прихожая - длинная, узкая и тесная. Хозяин, лысоватый полнеющий молодой мужчина с широким бледным лицом, по-домашнему расхристанный: в застиранной майке с короткими рукавами, в брюках-трико с пузырями на коленях и растоптанных шлепанцах на босу ногу, - захлопнул за гостями дверь и сразу пристально вгляделся в Андрея, переведя подозрительный взгляд на громоздкий портфель. Мамонов, перехватив его взгляд, похлопал по портфелю Андрея рукой и дружелюбно произнес:

- Вот, пожалуйста - целый портфель денег принесли!

- Ну, ладно тогда, - удовлетворенно сказал хозяин. - Сейчас я на минуту удалюсь, и приступим. Вы уж извините - застали меня, можно сказать, врасплох, - он виновато развел руками и скрылся за тяжелой портьерой.

Его не было не минуту, как пообещал, а минут пять, показавшихся гостям вечностью. Стоя в прихожей и переминаясь, они ободряюще переглянулись: дескать, ничего, все пока нормально!..

Но вот хозяин появился, принаряженный в яркий свитер и голубенькие джинсы, аккуратно на этот раз причесанный, сразу преобразившись в благодушного дельца, потирающего руки, и повел их дальше. Сначала они прошли в тесно заставленную мебелью гостиную; весь джентльменский набор среднестатистического горожанина пребывал здесь в непоколебимом наличии: диван, кресла, "стенка" с книгами, хрусталем и фарфором, громадина-телевизор, люстра с хрустальными слезками на потолке и, конечно же, несколько икон на стене; однако унылую эту гармонию нарушала одна-единственная вещь, совершенно вываливаясь из этого набора: крупный пейзаж на стене рядом с иконами, написанный маслом, в темной тяжелой раме, пейзаж хоть и незамысловатый, но очень точный и проникновенный, выполненный, похоже, большим мастером: серовато-лиловый матовый снег, деревенский дом с забором, темное дерево и желтый закат надо всем; несмотря на обилие снега на картине, тянуло от нее теплом, свежестью и человечьим уютом, обещанным в том деревенском доме... Андрей задержал на картине взгляд - слишком уж непривычной она была в этом заурядном интерьере.

- Крылов это, ученик Куинджи, уже классика, - шепнул на ходу Мамонов, шедший за ним. - Пошли быстрее!

- Прошу в мое ателье! - между тем произнес хозяин, распахнув глухую дверь, спрятанную за другой портьерой.

Они прошли туда. То была узкая, длинная и довольно пустая комната: большой письменный стол у окна, заваленный всякой всячиной, дощатый стеллаж вдоль одной стены, заставленный книгами, банками, коробками; среди этого хлама выделялся старинный, видимо, подсвечник из полированной темной бронзы в виде женской обнаженной фигурки, держащей в поднятой руке факел; в комнате еще стоял пустой мольберт и около него - стул с высокой спинкой, а к пустой противоположной стене прислонено нагромождение масляных картин в рамах и кипа темных разнокалиберных икон.

Хозяин подошел к нагромождению картин, уверенно выхватил из середины небольшую, сантиметров сорок на шестьдесят, картину в простенькой темной старой рамке и поставил на мольберт:

- Вот она.

Андрей подошел к картине и стал с интересом рассматривать ее; целью его было, держа в руке портфель, подобраться как можно ближе к хозяину; другой рукой, засунутой в карман куртки, он сжимал коробочку пульта дистанционного управления. Но ему интересно было рассмотреть и саму картину. Хоть он и мало понимал живопись, но представление о ней все же имел - в юности даже интересовался ею, пытаясь постичь то, что постигают в ней другие; для этого он брал в университетской библиотеке толстые крупноформатные альбомы с цветными репродукциями и монографии о великих художниках, посетил в свое время все известные музеи в Москве и Петербурге и об импрессионистах, разумеется, знал; но увлечение это скоро кончилось, а теперь вот он мог стать совладельцем настоящего Ван Гога, и это придавало ему ощущение серьезности момента и чувство ответственности, и заставляло пристальнее всмотреться в картину.

А ничего особенного в ней и не было: луг с блеклой бурой травой и искорками синих цветов, поодаль - каменная белая ограда и ворота в ней, а за оградой - крыша фермы или сарая, слегка загороженная темной зеленью дерева, и надо всем этим синее небо - простенький пейзажик, только написанный характерными жесткими мазками: похоже, действительно Ван Гог, каким его Андрей помнит по репродукциям... Но тот, в гостиной, Крыловский пейзаж - роскошней, сочнее, ближе душе... И такая маленькая картинка - этот Ван Гог; почему-то думалось, что она должна быть гораздо больше.

А Мамонов уже завел с хозяином бодягу торгов; Андрею надо было, делая вид, что изучает холст, начинать работать самому.

Мамонов сначала назвал сумму в три тысячи, ссылаясь на то, что совсем не установлено, подлинник ли это, а если даже и подлинник, то ведь его нет ни в одном каталоге, нужно много труда и времени, пока его признают...

Хозяин, рассмеявшись при цифре в три тысячи, назвал свою: сорок тысяч, - возражая при этом, что если б картина была каталожной, то он бы не стал тут с ними возиться, а нашел покупателя посолидней и запросил бы еще раз в десять больше, на что Сергей возразил, что в том-то и дело: без него, Сергея, кто ж Гоше поверит? И, наоборот, стоит ему сказать, что Гоша продает подделку - значит, так оно и будет, на что Гоша возразил, что, в конце концов, не на одном Сергее Мамонове свет клином сошелся - можно поискать и других искусствоведов; Сергей тогда возразил, что еще неизвестно, можно ли вообще установить подлинность картинки, хотя, разумеется, это - в компетенции искусствоведов, но ведь у них будет вполне закономерен интерес: откуда она у Гоши взялась? - а этим сподручнее заниматься уже не искусствоведам, а следователям... При этом они отчаянно торговались: Мамонов набавлял по пятьсот, хозяин, к удовлетворению гостей, споро сбавлял по две-три тысячи; Андрей же старался держаться со своим портфелем поближе к Ханыкину.

Подняв свою цену до семи тысяч, то есть до всей наличности, которую они с собой принесли, Сергей уперся. Хозяин, в свою очередь, уперся на двадцати и сказал, что уступит за двадцать только потому, что ему крайне нужны деньги - забрать где-то иконки, а продавать холст ниже - это уже просто смешить людей: за семь тысяч его можно продать и на перекрестке - любой дурак, ничего в этом не смыслящий, уж о Ван Гоге-то, конечно, слыхал...

Сергей красноречиво взглянул на Андрея, требуя решительной поддержки от его усилителя, а сам затем употребил все свое красноречие, выкладываясь перед Ханыкиным, пытаясь все же навязать ему свою цену.

И меры подействовали: Ханыкин уступил; ударили по рукам на двенадцати; недостающее Сергей обязался выложить в течение недели, и Ханыкин даже не требовал письменного обязательства - верил на слово.

- Доставай деньги, - сказал Мамонов Кузину; для маскировки они положили их в портфель поверх усилителя.

Андрей отошел к окну, осторожно поставил портфель на подоконник, отодвинув хлам, выложил деньги и застегнул портфель.

- Вот, - сказал он. - Семь тысяч.

Купюры были некрупными, и куча получилась внушительная.

Подошли Сергей с Ханыкиным; Сергей пересчитал; хозяин внимательно следил за счетом и ворчал, что принесли мелкие купюры. Затем Сергей достал из кармана серую тряпицу и тонкую бечевку, завернул и перевязал картину. Хозяин проводил их и захлопнул за ними дверь.

На лестнице переглянулись, перемигнулись и легко побежали вниз, Андрей - помахивая портфелем, Сергей - с легким угловатым свертком подмышкой; поди, угадай, что у обоих - по бесценной ноше в руках!.. Выйдя из подъезда, они дошли до людного перекрестка и разошлись в разные стороны: Андрей - на автобус, Сергей - на трамвайную остановку.

* * *

Часов в семь вечера Андрей, насвистывая бойкий мотивчик, собирался на свидание с женщиной: гладил брюки и рубашку, чистил туфли, с удовольствием тщательно одевался, и уже когда собрался - позвонили в дверь. Он открыл, и в комнату ворвался всклокоченный, в крайней степени возбуждения Мамонов; в руках он держал все тот же угловатый сверток с картиной.

- Что случилось? - недовольно спросил Андрей.

- Негодяй! Гад! Пройдоха!.. - яростно выкрикивал Сергей.

- Да объясни, что случилось? - нетерпеливо переспросил Кузин.

- Обманул, сволочь такая! - завопил Сергей и швырнул на пол свою ношу; тряпица слетела, и глазам Андрея предстал поверженный на пол все тот же Ван Гог, которого они сегодня выманили у Ханыкина; только от удара об пол развалилась рамка. Сергей ринулся было топтать картину, но Андрей благоразумно выхватил холст из-под ног у Сергея.

- Объясни толком - ты ж говорил, что смотрел с лупой?

- Ну, смотрел я, смотрел! - продолжал вопить Сергей, взмахивая руками и мечась по комнате. - Ничего не пойму! Облапошили, как пацана! Ведь я каждый сантиметр осмотрел! Руку готов заложить - видел настоящего Ван Гога! Ничего не понимаю!

Андрей, держа перед собой картину и уставясь в нее, только хлопал глазами - убей Бог, подлинного Ван Гога от поддельного он бы никогда в жизни, наверное, не отличил.

- Почему ты решил, что поддельная?

- Да сразу же, как приехал домой, как глянул, - Сергей сел, наконец, на стул, вынул платок и стал отирать вспотевшие лоб и шею, - вот будто в сердце ножом: подделка! Ладно, думаю, отложу. Поехал на работу, вернулся с полдороги, глянул - еще хуже стало: что за чертовщина, думаю, куда ж я смотрел, как мог так тупо пролететь? Взял ее, поехал к Полине Георгиевне - есть тут старушенция, искусствоведша-пенсионерка: у той глаз наметанный, грамотная старушка... Полтора часа она вокруг нее ползала и изрекла приговор: целых пять несоответствий с авторским стилем!.. Ну что делать? Пойдем бить морду этому сукиному сыну! Не на того напал: я из него вытряхну подлинник - был он у него, точно знаю, был! Собирайся, пошли - будем из него душу вынимать!

- Да погоди ты, остынь немного, - Андрей положил, наконец, холст, достал из холодильника бутылку лимонада, открыл и всучил Сергею, чтоб тот охладился, а сам принялся развивать перед ним свои соображения: пороть горячку незачем; бить морду тоже надо с умом.

Никуда они, действительно, в тот вечер не пошли - да Ханыкина и дома могло не быть - а выработали подробный план действий, решив отправиться потрошить его с утра, на свежую голову.

* * *

В десять утра, спустя сутки, они снова появились перед стальной дверью. Андрей встал сбоку, прижавшись к стене, чтоб его не было видно в глазок. Сергей позвонил.

Ханыкина опять не было слышно сначала; потом громыхнул засов, звякнула цепочка, и голос глухо прогудел из-за стальной двери:

- Кто там?

Все пока шло по плану.

- Это я, Мамонов! - как можно спокойней откликнулся Сергей. - Должок принес.

Загремел еще один засов, и как только стальная дверь приоткрылась, Сергей резко распахнул ее и кинулся на Ханыкина; следом ворвался Андрей, захлопнув за собой дверь; вдвоем они повалили Ханыкина на пол, лицом вниз, заломили за спину руки и завязали их прихваченной с собой бечевой.

Как договорились заранее, Кузин, оседлав поверженного Ханыкина и крепко схватив его одной рукой за волосы, другой рукой вытащил из кармана куртки завернутый в тряпицу нож и, подражая киногероям-грабителям, не давая Ханыкину опомниться, выдернул нож из тряпки, приставил к горлу и грубо прохрипел:

- Хотел околпачить, сволочь? Душу выну - говори, где подлинник! Срок получу, но искромсаю в шашлык!

Тот пыхтел и задыхался, оттого что голова его была страшно завернута, пускал губами пузыри, закатывал глаза и хрипел:

- Н-нету подлинника!

- Врешь, падла! - Кузин сильнее вдавливал в его горло нож.

- Н-нету, нету подлинника! - хрипел торгаш.

- Погоди, отпусти маленько, он нам живой нужен, - отвел руку Кузина Мамонов, побаиваясь, как бы тот в запале не перестарался, и склонился над Ханыкиным. - Ты, Гоша, скажи, не бойся: где он?

- Ну н-нету, нету! - попугаем твердил свое Гоша.

- Но я же его своими глазами видел!

- Эту т-ты и в-видел.

- Ты меня, искусствоведа, хочешь провести? - уже выходя из себя, кричал Мамонов, не замечая иронии положения, когда он предлагает дискуссию оппоненту, который лежит, уткнувшись лицом в грязный половик, со связанными руками, а на нем сидит молодец и тычет в горло нож.

- Но я же сказал: нету! - в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул торгаш.

- Ладно, подержи его пока. Извини, Гоша, но придется порыться в твоей коллекции - вынуждаешь. Если найду - ох и ткну его тебе в рожу!

Мамонов ушел, и не было его долго. Ханыкин лежал смирно. Наконец, тот вернулся, присел на корточки перед хозяином.

- Так где он все-таки? Успел загнать? Скажи!

- Ну нету его! - тянул свое Ханыкин.

- Где он?

- Да не было же, не было его! Не могу уже!

- Я что, по-твоему, ошибся?

- Отпустите маленько, дайте вздохнуть, все объясню, честное слово! - взмолился Гоша; лицо его было багровым от натуги.

- Ладно, отпусти его, Андрей.

Кузин слез с Ханыкина, поднялся. Тот, со связанными сзади руками, тоже поднялся следом - сначала на колени, потом, качаясь, на ноги.

- Пошли в твое ателье! - приказал Мамонов.

Ханыкин в сопровождении "гостей" покорно побрел в "ателье". Там все было раскидано и перерыто.

- Нету подлинника, искать бесполезно, - устало сказал Ханыкин, садясь на стул. - Тот, что ты взял - его и видел.

- Чего ты мне мозги пудришь? - вскипел искусствовед.

- Погоди, не колготись, - вяло проговорил Ханыкин, обращаясь только к нему. - Я ж тебе обещал: расскажу... Есть такой аппарат, который мозги пудрит. Предположим, ставлю я его незаметно и начинаю тебе внушать, что картина - подлинный Ван Гог... Все, что хочешь, могу внушить: Рембрандт, Репин, Рублев - и ты посмотришь на подделку и поверишь. Понял?

Мамонов и Кузин переглянулись: этого быть не может, бредовый сон какой-то - чтобы Ханыкин знал их тайну и куражился над ними?

- Где ты его взял? - придя в себя, спросил Мамонов.

- Я еще не сказал, что взял, - осторожненько ответил Ханыкин.

- А откуда знаешь про аппарат? - нетерпеливо спросил Кузин.

Ханыкин молчал, игнорируя его вопрос, как будто Кузина здесь не было - то ли сильно обидевшись на него, то ли просто не снисходя до профана в этом своеобразном диспуте.

- Откуда знаешь про аппарат? - переспросил его Мамонов.

- Сам придумал. Пошутил, - ответил Ханыкин не то насмешливо, не то вдруг испугавшись неожиданного внимания к тому, что он сказал.

- Нет, вр-рё-ёшь! - крикнул тогда Кузин ему в лицо, схватил за плечи, швырнул на пол, кинулся на него, связанного, лежачего и беспомощного, и снова приставил к горлу нож в захлестывающем нетерпении терзать выказывающую упрямство жертву, в то же время ощущая мерзость того, что он делает. - Говори, падла, где взял аппарат - счас проткну насквозь! - и, похоже, угроза его была серьезной - он так ткнул в горло лежащего на этот раз на спине с запрокинутой головой Ханыкина, что нож впился в кожу, и капелька крови выступила из-под острия и медленно потекла по шее вниз. И Ханыкин струсил:

- Д-дал од-дин ч-человек, - заикаясь, еле прохрипел он.

- Кто? - еще чуть-чуть нажал Кузин.

- Скроботов... Олег... - прохрипел тот.

Рука Кузина, державшая нож, дрогнула и ослабела, будто он ждал этого ответа и в то же время испугался, услышав его; он метнул отчаянный взгляд в Мамонова, опустил руку с ножом и брезгливо слез со своей жертвы.

- Ты что, с ним знаком? - спросил Мамонов.

- Д-да, з-знаком, - побаиваясь Кузина и косо озираясь на него, Ханыкин тем временем со связанными руками по-тюленьи неловко перевалился со спины на бок и сел на пол, не решаясь больше подниматься. - С-сам он и предложил... В-вот, г-говорит, изобрел, д-давай попробуем...

- И что, аппарат находился прямо в этой комнате?

- Д-да, вот здесь, - покорно ответил Ханыкин, кивнув на стеллаж как раз в том самом месте, где вчера стоял Мамонов, покупая картину.

Наступила тягостная пауза.

И вдруг среди этого молчания Кузин схватился за голову и нервно, истерически захохотал; хохот его был похож, скорей, на рыдания. Он отошел к окну и остался там, глядя на улицу и стараясь успокоиться.

- Вставай, - сказал Мамонов Ханыкину.

Ханыкин встал; Мамонов развязал ему руки. Тот выпростал из-за спины затекшие кисти рук, стал разминать их и стирать с шеи кровь, испачкав себе руки.

- Озверели совсем. Чуть не зарезали, - проворчал он.

- Гони назад деньги, - сказал Мамонов. - Твою мазню мы тебе вернем.

- Нету у меня сейчас денег, - угрюмо ответил Ханыкин.

- Что, опять связать? Не крути!

- Да не кручу я! - заныл он, отойдя на всякий случай от незваных гостей и взявшись за спинку стула. - Что я, дурак - наличные держать? Так каждый может заявиться и приставить нож! Я вон уже несколько штук перекупил, - кивнул он на штабель икон на полу. - Отдам я деньги - чтоб еще когда с тобой связался! Я торговец, а не обманщик.

- Молчи ты, "не обманщик"! - брезгливо скривился Мамонов.

- А это не обман, а техническое средство - через пару-тройку лет все будут так торговать! - возразил Ханыкин.

- Ты думаешь?

- Да за такую штуку каждый продавец любые деньги отвалит!

Помолчали.

- А кто тебе эту картинку сделал? - спросил Мамонов. - Ведь не сам?

- Я и не говорю, что сам.

- Так кто?

- Есть тут один... паренек.

- Что за паренек? Чего темнишь?

- В художественном учится, что хочешь тебе подделает! Мастеровитые они нынче. Плохо, скажешь, сделал?

- Нет, неплохо.

- Слушай, Серега, - оживился вдруг Ханыкин, отбросив ноющую интонацию, - давай договоримся, а? Ты берешь эту картинку и загоняешь - у тебя авторитет, у тебя возьмут - и не надо мне тех пяти кусков, что вы недодали, ладно?.. И еще можно сделать!

- Я подделками не занимаюсь! - твердо ответил Мамонов.

- Да какая разница, что продавать, если берут?

- Я не хочу свое имя пачкать! - еще тверже ответил тот.

- Мне-то мозги не пудри, - куце усмехнулся Ханыкин. - За семь кусков хотел подлинного Ван Гога отхватить?

- Представляю, с каким удовольствием ты меня вчера надувал... Что ж мне теперь, на тебя молиться?

Ханыкин на вопрос не ответил. Потом заговорил снова:

- Одного не пойму: как я вчера согласился отдать за двенадцать кусков картинку, которую ты посчитал подлинником? Никак в планы не входило, все как в тумане... - на лбу у Ханыкина проступили следы мучительной попытки что-то понять; был даже момент, когда еще чуть-чуть, и у него созреет догадка; но Мамонову совсем этого не хотелось, и он сменил тему:

- Так когда деньги вернешь?

- Дайте хоть дня три! - взмолился Ханыкин. - Но не пойму, убей Бог...

- Хорошо, три так три. Только я у тебя на всякий случай возьму кое-что в залог, ладно? - Мамонов подошел к штабелю икон, быстро перебрал его и взял себе три из них, наиболее, на его беглый взгляд, ценных. - Отдашь деньги - верну. Договорились?

- Да ты что, в натуре! - уже с угрозой в голосе отозвался хозяин.

- Так положено, Гоша. Андрей, пошли!

Кузин, стоявший у окна и безучастно слушавший, как они препираются, пошел к двери. Следом за ним - Мамонов.

- Положь иконы! - завопил следом Ханыкин.

- Отдай ты их ему, - брезгливо сказал Кузин.

- Еще чего! - возразил Мамонов. - Принесет деньги - получит.

* * *

Выйдя на улицу, Мамонов пришел в отличное расположение духа - план осуществился на этот раз без задиринки, еще и залог взяли.

- Принесет, как миленький, так что за свои деньги не волнуйся! - похлопал он по плечу Кузина, который уныло плелся рядом. - Чего это у тебя мировая скорбь на лице?.. А как тебе нравится твой любимый шеф, Олег? Помнишь, как ты уверял меня, что вы дали друг другу слово? Ой, умора, не могу! - Мамонов расхохотался и хохотал долго и, кажется, чистосердечно. - Так кто из нас прав?.. Да ты не расстраивайся, плюй на все!..

Однако Кузин продолжал молчать; он думал о своем однокашнике и одновременно начальнике Скроботове, которого, если честно, считал всегда бесталанным и чуть-чуть презирал. Но почему, почему Олег всегда в выигрыше - вот чего он никак не мог понять... И почему, почему любое изобретение, сделанное на пользу людям, они тотчас употребляют во зло?..

- А я думаю, - продолжал тормошить его возбужденный Мамонов, - не толкнуть ли этого лже-Ван Гога в Москве? Все равно туда лечу.

- Ты думаешь, остальные глупее тебя? - ядовито отозвался Кузин.

- Да зачем! Я не собираюсь толкать его за подлинник! - жарко возразил Мамонов. - Я предложу хорошую, грамотную подделку, а это уж их дело... Отличная идея! - он так и светился весь радостью, держа подмышкой иконы. - И мы свои деньги, Андрюха, все равно возьмем с лихвой! А с этими иконками я нашего коммерсанта помурыжу - он у меня еще побегает, попляшет! А то, думал, на простаков нарвался!..

1992 г.