Этот очерк посвящен памяти безвременно ушедшего из жизни красноярского спортсмена, скалолаза и саночника, в перестроечное время ставшего довольно известным журналистом, Анатолия Николаевича Ферапонтова (1947-2001), известного среди спортсменов под столбистской кличкой "Седой".
Познакомился я с ним давненько, в 70-х г.г. ХХ в., на дне рождения небезызвестного в Красноярске человека, Бормоты.
В одном из очерков я уже писал о том, что квартира Бормоты была в те годы неким явочным пунктом, где договаривались встретиться (или случайно встречались) друзья и знакомые Бормоты. Как правило это были немногочисленные гости. Но в день его рождения, 21 декабря (Бормота любил подчеркнуть, вкладывая во фразу какой-то свой смысл, что родился он день в день со Сталиным, только ровно 60 лет спустя), у него собирались чуть ли не все его друзья, так что в его однокомнатной квартире в этот день, вечером, бывало тесно, но весело.
На одном из таких дней рождения я и встретился с Седым впервые.
Внешне он не обращал на себя внимания: невысокий, худенький, довольно бесцветный блондин с челкой из очень светлых волос (оттого и кличка - Седой). Правда, по рукопожатию чувствовалось, что он жилист и физически крепок.
Единственное, чем он выделялся в компании у Бормоты - он неплохо пел под гитару песни из туристского репертуара, а также песни Окуджавы и Высоцкого, причем - подражая Высоцкому, т. е. низким, хриплым басом и в энергичном темпе, что тоже придавало Седому вид сильного и уверенного в себе человека.
В доперестроечные времена я встречался с ним еще два или три раза, причем с течением времени он становился все известней, сначала - как известный скалолаз, мастер спорта по скалолазанию, а затем - как организатор санного спорта в Красноярске и хороший тренер, воспитывающий чемпионов-саночников.
Здоровались мы при встречах довольно тепло, вполне по-товарищески, однако оставаясь при этом совершенно чужими друг другу, и отнюдь не по моей вине: во-первых, видимо, раз я не спортсмен, то, стало быть, совершенно его не интересовал; а, во-вторых, при малейшем моем интересе к его персоне он не только жестко отвергал всякое сближение, но и раздражался. Я был в недоумении: чем это я ему так досадил? - еще не зная, что, оказывается, со всеми своими знакомыми он вел себя одинаково, за что частенько ссорился с ними и даже бывал порой бит. Вот такой сложный, даже вздорный и скандальный характер он имел, так что я тогда потерял к нему всякий интерес.
Но во второй половине 80-х - первой половине 90-х г.г., т. е. во время Перестройки, его имя всплыло вдруг с неожиданной стороны: забросив санный спорт, он стал журналистом и активно сотрудничал едва ли не во всех красноярских газетах, причем материалы его на общем журналистском фоне заметно выделялись яркостью, активностью позиции и, что особенно меня радовало, добротной стилистикой и хорошим русским литературным языком, не засоренным газетными штампами. Чувствовалось, что автор - человек в журналистике свежий, смелый, порой даже отважный, и - отнюдь не отбывающий журналистскую поденщину. Да при этом еще - с определенным уровнем культуры.
Его газетная публицистика распадалась на две основные темы. Первая тема - общественно-политическая: он писал и злободневные разоблачительные статьи, и заявлял о себе как горячий сторонник обновления общественной и политической жизни; он пытался даже создать партию кадетов в Красноярске и издавать свою партийную газету; однако чисто политическая его деятельность как-то не задалась...
Вторая большая тема его газетной публицистики - это тема истории красноярского скалолазания и альпинизма, защиты природы заповедника "Столбы", а также столбистские байки и столбистский фольклор. Надо сказать, что, поскольку красноярцев, причастных к Столбам, много, а тема Столбов и скалолазания в Красноярске неизменно вызывает большой интерес - имя Анатолия и его публикации на эту тему стали широко популярны в городе. Зная это, редакции самых разных красноярских газет охотно публиковали его материалы.
На этой волне, используя свои же газетные публикации, Анатолий издал небольшими тиражами довольно объемистую книгу журнального формата, "Восходители" (Красноярск, 1999 г.) - об истории советского и российского альпинизма, с приложением полного мартиролога всех погибших в горах советских и российских альпинистов, а также - две небольшие книжицы под названием "Столбистские байки" и "Столбистские байки II" (обе - Красноярск, 1997 г.), причем все эти издания тотчас же стали библиографической редкостью.
В этот период его жизни я с ним сталкивался еще раза два или три, уже в коридорах Красноярского газетного комплекса. Поскольку мне частенько попадались на глаза его газетные публикации и я их с удовольствием прочитывал, отмечая про себя их профессионализм и высокие литературные качества - то при встречах я говорил ему это, и, по-моему, он принимал мое одобрение не без удовольствия. Надо сказать, что к этому времени он стал более открытым и общительным (к этому его явно принудила жизнь журналиста и политика), даже делился со мной какими-то своими журналистскими проблемами. Но встречи эти были случайны и почти ничего не изменили в наших отношениях.
Потом уже слышал я краем уха, из третьих уст, что, из-за его принципиальности и неуживчивости у него начались нелады и в политической деятельности, и в журналистике, что из-за своей журналистской активности он столкнулся со страшной, тупой силой, перед которой пасует вся остальная журналистская братия - я имею в виду сросшийся с властями криминал, что Седой был запуган этой силой, бросил, в конце концов, журналистику и запил с такой неистовостью, что его организм спортсмена не выдержал - или, может быть, он сам себя изводил алкоголем от унижения и чувства своего бессилия? В результате в 2001 г. до меня дошел слух о его смерти.
Так мимо меня прошел, словно неизведанная планета, этот человек, совершенно не понятый мною, с мрачноватым каким-то, иррациональным характером, с какими-то своими душевными тайнами (или болями?), так и не разгаданными мной, и ушел в небытие. Таким он остался в моей памяти...
* * *
Время от времени я захожу в гости (прямо на работу) к своему старому товарищу, довольно известному в городе строителю, исполнительному директору научно-производственного предприятия "НТП", Михаилу Петровичу Сашко, и мы с ним общаемся, и - не только на строительные темы. Он - любитель поэзии, и вот совсем недавно, в 2008 г., разговаривали мы с ним на темы строительства, и по какому-то поводу - скорей всего, жалуясь на свои производственные проблемы - он прочитал мне наизусть следующее стихотворение:
Связали крылья, говорят: "Лети!", -
Насмешливо подталкивая сзади.
Не буду трепыхаться, смеха ради,
Пойду пешком, мне хорошо в пути.
Связали ноги, говорят: "Беги!", -
Смеются над моим бессильным плачем.
О, как я этой сворой одурачен!
И сзади пасмурно, и спереди - ни зги.
Нас легион. Мы слепы, глухи, немы.
Давным-давно мы не летаем в небо.
Деремся из-за бросовой кости.
Проводим время в бесконечных спорах...
Но если ночью вас разбудит шорох,
Досадуйте!Мы учимся ползти!
М. П. Сашко прочитал стихотворение очень хорошо - вроде бы спокойно, без пафоса, и в то же время умело акцентируя смысловые ударения. И я неожиданно поразился услышанному - это был сонет, труднейшая из стихотворных форм: с обязательными четырнадцатью строками, с рифмованными строфами, состоящими из двух четверостиший и двух трехстиший, с обязательной сложной перекличкой рифм в строфах, - причем большие мастера поэзии, пробуя писать сонеты, частенько терпят фиаско, так и не сумев наполнить эту сложную стихотворную форму эмоциональным содержанием и мыслью, достойной этой формы, и сонеты остаются мертворожденным набором рифм и строк - а я только что услышал сонет, написанный безупречно с точки зрения формы, наполненный большим подтекстом и мощным эмоциональным настроем, и при этом - монументальный, сдержанный и лаконичный, что говорило о большом мастерстве автора. Причем это был сонет современный, посвященный мне и моим сверстникам, полный отчаяния и безмерной печали по обманутым надеждам, по огромным духовным и душевным потерям личности, вынужденной уныло существовать в давящей на личность системе, под "железной пятой" коллективизма.
Интересно, что время его написания примерно можно было угадать: во всяком случае, он был написан во второй половине ХХ в.. Но это были не 50-е г.г., когда страх не позволил бы поэту писать так легко и открыто, и не 60-е, с их оптимизмом, бодрым настроем и верой в будущее, и не 80-90-е, когда, несмотря на глубочайший социальный обвал и отчаяние, у человека, получившего кое-какую свободу, снова появилась робкая надежда на будущее. Это явно были 70-е г.г., время "предварительных итогов", потери всяческих надежд на будущее, время осмысления полной "безнадеги" впереди...
- Отличный сонет! - сказал я тогда Михаилу Петровичу. - Только никак не могу узнать: кто автор?
- Скорей всего, и не узнаешь, - ответил он. - Был такой журналист, Анатолий Ферапонтов, по кличке "Седой"...
- Как! - воскликнул я. - Толя Ферапонтов, Седой? Я же его знал! Но в первый раз слышу, что он еще и стихи писал!
- Представь себе, - ответил мне мой собеседник, - я хорошо знал его еще со школы и тоже понятия не имел, что он пишет стихи! И вообще никто не знал - даже Шурик Губанов, его самый близкий товарищ... - и далее Михаил Петрович рассказал мне о том, как наш знаменитый красноярский скалолаз Александр Губанов через несколько лет после смерти Анатолия попросил у его вдовы разрешения разобрать архив Анатолия, а когда получил разрешение и разобрал - неожиданно для себя обнаружил там тетрадь с черновиками стихотворений. Стихи ему очень понравились. Тогда он переписал их набело, заказал их электронный набор и теперь ищет спонсора, чтобы издать, но пока - без всякой надежды на успех. Но он не теряет надежды...
А ведь мы с Шуриком Губановым - старые товарищи, хотя и редко теперь встречаемся - жизнь разводит. И почему-то никогда с ним не разговаривали по поводу Седого...
Я уже сгорал от нетерпения просмотреть список стихов Ферапонтова: там непременно должны быть еще стихи такой же силы, как услышанное мной! А ведь каждое талантливое стихотворение есть непреходящая духовная ценность, национальное достояние, которое непременно должно быть возвращено людям, народу, нации! Ведь сколько угодно в нашей российской истории примеров, когда от поэта осталось всего лишь одно или несколько стихотворений, которые вошли в золотой фонд русской культуры... Поэтому, приехав домой, я тотчас же позвонил Александру Губанову по поводу Седого, а, дозвонившись, услышал повторение уже рассказанной мне Михаилом Петровичем истории, теперь уже от самого Шурика, и попросил у него разрешения прочитать тетрадь с беловым списком стихов Седого. И на следующий же день он мне этот список привез.
Я внимательно прочитал все стихи. Их не так уж много, около сотни, и примерно половина их написана в форме сонета и пронумерована самим автором. Причем большинство стихотворений и в самом деле датировано семидесятыми годами... Как в любой творческой лаборатории любого поэта, есть там и заготовки стихов, и стихи недоработанные - но большинство их, с точки зрения формы - добротные, а то и высокопрофессионально написанные стихотворения, насыщенные мощным эмоциональным настроем страстного, прямо-таки по-лермонтовски мятежного автора, и в то же время в них бьется отчетливый пульс современной ему жизни (см. Приложение N 4 к данному изданию). Все это, вместе взятое, несмотря на небольшой объем написанного, позволило мне мысленно поставить Анатолия Ферапонтова в ряд лучших профессиональных поэтов Красноярья.
Что же я счел нужным сделать далее? Далее, для сохранения памяти об авторе я счел нужным записать рассказы о самом Анатолии нескольких человек, наиболее близко его знавших; это был наш общий долг перед его памятью.
Собранные мною рассказы о нем не ахти как обширны, поскольку даже люди, много лет тесно с ним общавшиеся, знали его не намного больше меня самого - настолько он был скрытен и замкнут. И все же эти скупые рассказы имеют непреходящую ценность как свидетельства жизни многосторонне талантливого красноярца, безвременно ушедшего из жизни, одного из не самых счастливых сыновей жестокого века - века двадцатого. Поэтому я эти рассказы приведу ниже.
* * *
Но сначала приведу несколько цитат, посвященных А. Ферапонтову, из книги "Красноярский спорт от А до Я. Люди. События. Факты" (Красноярск, 2001 г.), попросив у читателя прощения за излишнюю сухость текстов этих цитат:
"Ферапонтов Анатолий Николаевич, род. 21.04.1947 (г. Красноярск). Известный в крае спортсмен, тренер, организатор спорта. Мастер спорта по скалолазанию, чемпион СССР 1975 г. Многократный призер Всесоюзных соревнований по скалолазанию. Тренер - С. М. Прусаков. С 1975 г. на тренерской работе. Основатель санного спорта в крае. Инициатор строительства санных трасс. Подготовил многократную чемпионку по скалолазанию В. А. Ферапонтову, мастеров спорта по санному спорту Е. Ф. Евтушенко, В. Яковлева, К. Б. Иванова, Г. Скрынник, А. Смирнову, Н, Верняеву, И. Алешкову, С. Сударева, С. Роженцева и др... Судья республиканской категории по санному спорту. Умер 5.01.2001 г."
"Санный спорт... У истоков зарождения этого вида спорта стоял известный в крае скалолаз, мастер спорта А. Н. Ферапонтов, воспитавший первую плеяду молодых саночников. Первый чемпионат края в 1975 г..."
"СДЮШОР (спортивная детско-юношеская школа олимпийского резерва) по санному спорту открыта в 1978 г. при краевом ДСО "Спартак" по инициативе А. Н. Ферапонтова..."
"Санные трассы... В Красноярске санные трассы стали строить с 1975 г... Инициатором и одним из главных действующих лиц в строительстве и эксплуатации (первой) трассы в Мокром Логу был А. Н. Ферапонтов, известный в крае мастер спорта по скалолазанию..."
* * *
А теперь - сами воспоминания об Анатолии Ферапонтове людей, хорошо его знавших (с небольшими сокращениями повторов и деталей, прямо не относящихся к герою повествования), и первое слово - Александру Губанову.
Однако мне хотелось бы предварить его рассказ выпиской о нем самом из той же самой упомянутой мною книги: "Красноярский спорт от А до Я. Люди. События. Факты", - потому что короче, чем в этой книге, представить А. Губанова читателю очень трудно:
"Александр Николаевич Губанов... Легендарный советский скалолаз. Абсолютный чемпион СССР (1967). Второе место в связках (1967). Мастер спорта (1970). Чемпион ВЦСПС в парной гонке (1971), в индивидуальном лазании (1972, 1976). Чемпион СССР в связках, третье место в парной гонке (1975).... Участник международных встреч в Австрии, Франции, Англии... В национальном музее альпинизма Великобритании хранятся его калоши. Их передали в музей после того, как в 1971 г. А. Н. Губанов в горах Северного Уэльса на отвесной скале спас швейцарскую альпинистку. Сложность спасательной операции заключалась еще в том, что продолжался камнепад, а пострадавшая была в бессознательном состоянии..."
А теперь - рассказ Александра Губанова об Анатолии Ферапонтове:
"Познакомились мы с ним на Столбах, еще пацанами, только ходили в разные избы: он в - "Саклю", а я - в "Искровку"; это рядом. Но между избами всегда было соперничество во всем: в пении, в лазании, в каких-то авантюрных делах, в проказах, драках. А стали старше - попали в разные спортобщества: он - в "Спартак", я - в "Водник", - и начали соревноваться, так что были одновременно и друзьями, и соперниками. Он был такой шебутной, темпераментный, и при этом - жесткий какой-то; поэтому, наверное, у него было мало истинных друзей - всего двое-трое, которые могли понять его и принять таким, какой есть. Но мы с ним хорошо понимали друг друга. Особенно мне в нем нравилась его мощная энергетика: это был просто сгусток энергии, - а также его изобретательность: идеи из него просто пёрли, а это очень важно в скалолазании: ведь там надо не просто лезть вверх, но и все время думать, и ежесекундно принимать решения.
Кем он был больше в спорте: скалолазом или саночником? Да, он выполнил норму мастера спорта в скалолазании, в категории "парное лазание в связке". Это было на Всесоюзных соревнованиях в 1975 году.. Я тогда уже был мастером спорта и в одиночном, и в парном лазании, и все наши сверстники-столбисты вокруг- тоже, а он - нет. Он тогда очень хорошоподготовился, и мы с ним шли в паре; он меня сам попросил, потому что там, на стене, мы понимали друг друга без слов...
Его жесткость и требовательность пригодились ему, когда он стал тренером по скалолазанию; у него это дело хорошо пошло: появились ученики и ученицы, которые делали большие успехи. Тогда ему и предложили заняться санным спортом, причем с полного нуля, и он там тожепроявил чудеса настойчивости, энергии, организаторского таланта, построил санную трассу, основал в Красноярске школу санного спорта, воспитал целую плеяду талантливых саночников и за короткий срок вывел наш санный спорт на всероссийский и всесоюзный уровень. И то, что этот уровеньи сейчас держится высоко: наши саночники выступают на европейских, на мировых первенствах, на олимпийских играх, - это и его заслуга тоже.
Когда он занялся журналистикой, то стал заметно общительней, мягче. И все же жесткость свою ему трудно было побороть. Когда он задумал организовать партию кадетов в Красноярске и первым делом стал убеждать вступить в нее всех своих товарищей - они не шли в его партию, отказывались.
Особенно меня поразил один факт отношения к нему. Когда он умер-его вдова и дочери оказались в тяжелейшем материальном положении, и, чтобы как-то им помочь, я решил пройти с шапкой по кругу среди столбистов: все ведь хорошо его знали... Кто давал, а кто и отказывался давать - дело не в этом, а в том, что подойду к одному, а он мне говорит: "Честно говоря, я не любил его"... Подхожу ко второму, к третьему, и многие признавались: "Я его не любил"... Но суть-то тут, мне кажется, не в любви, даже не в оценке: хороший он был или плохой, - а в понимании: никто из окружающих его не понимал. Да и не хотел понимать...
А когда я нашел и прочитал его стихи - я был просто ошеломлен: вот он где открылся, настоящий-то! Там весь он; я его узнаю там с первой и до последней строки - с его иронией, злостью, со всеми его упреками иобидами, с ранимостью, с тоской по какому-то идеалу, по чистоте человеческих отношений!.."
* * *
А вот короткий рассказ о Ферапонтове Сергея Михайловича Прусакова, мастера спорта по альпинизму (1968г.), кандидата в мастера спорта по скалолазанию, тренировавшего в свое время Анатолия в скалолазании:
"Отношения Толика со скалолазанием как спортом начались в 1964 году, когда он вернулся из мест не столь отдаленных. А с 1966 года началась его регулярная спортивная деятельность: его впервые взяли от общества "Спартак" в состав красноярской команды скалолазов на соревнования в Ялту: команда старела, надо было вливать в нее молодую кровь.
Мы тогда выиграли командное первенство; медальки у нас появились. Кстати, с той поры соревнования стали ежегодными: в четные годы - первенства ВЦСПС, в нечетные - чемпионаты СССР. И он стал с нами ездить. Но выполнить норму мастера спорта у него долго не получалось: по личным зачетам ему постоянно не хватало баллов на классное место. Только 1975 году, на чемпионате Союза в Красноярске, он стал, наконец, мастером, занявши первое место в парной гонке, в связке с Шуриком Губановым.
В 1974 году приезжаем мы с первенства из Ялты - а в это время в "Спартак" приходит циркуляр из Москвы: надо развивать санный спорт. Но в Красноярске нет тренеров. Стали искать среди скалолазов и альпинистов. Мне тоже предлагали, но я отказался: сказал, что уже старый для этого, надо молодым предлагать, чтобы - с перспективой на далекое будущее. Предложили Седому-и он согласился. Съездил на семинар, посмотрел, что за спорт такой - сани, вернулся и взялся, да так, что все у него получилось, причем начал с полного нуля: собрал скалолазов, уговорил заниматься, начал строить трассу, ходил на завод медпрепаратов, чтобы помогли материалами. Построили - начали зимой кататься, летом - тренировались на Столбах.
Вначале взрослый народ был, потом школу открыли; он был и тренером, и директором. Стали тренировать мальчишек, девчонок; была подготовлена юношеская команда к пятой зимней Спартакиаде.
А мальчишки-девчонки выросли - разошлись по спортобществам исами стали там команды формировать.
Тренерские задатки у него, конечно, были: собрать, убедить, организовать народ, - это он умел. В краевом спорткомитете его признавали одним из лучших тренеров края".
В конце беседы с Сергеем Прусаковым я спросил его: а каким Анатолий остался у него в памяти? - и Сергей кратко ответил:
- Заносчив был. А со спортом эта черта плохо уживается - спорт требует уважать партнеров...
* * *
А вот рассказ о Ферапонтове Петра Ивановича Долгих (первого в крае мастера спорта по санному спорту, в дальнейшем - директора СДЮШОР по санным видам спорта и президента краевой федерации по санному спорту, бобслею и скелетону):
"В 1975 году планировалась зимняя Спартакиада профсоюзов в Братске, и краевой спорткомитет решил, что надо развивать в крае санный спорт и готовить команду, тем более что это спорт медалеёмкий. Предложилизаняться им двум красноярцам: Анатолию Николаевичу Ферапонтову от спортобщества "Спартак" и Виктору Федоровичу Кайгородову от общества "Водник". Они согласились, съездили в город Чусовой (в Пермском крае) на семинар, вернулись и начали работать: Кайгородов делал упор на работников судоверфи, речного порта и пароходства, а Ферапонтов заинтересовывал скалолазов.
Набрали команду. Я после армии занимался спортом: бегал, прыгал, - ну и попал в эту команду. Сначала тренировались под руководством Анатолия Николаевича в Бобровом Логу, на горнолыжных трассах. Но нас стали оттуда гонять: травмировали лыжников, - так мы ночами тренировались. Потом съездили на соревнования в Чусовой. Там хоть посмотрели своими глазами, что такое настоящая санная трасса.
Сначала Анатолий Николаевич и тренировал, и сам катался. Но после Чусового выехали в Братск на сборы перед Спартакиадой, и ему пришлось выбирать: или кататься, или тренировать; он выбрал второе.
Подготовились мы тогда хорошо, и на Спартакиаде выступили очень даже неплохо: завоевали вторые, третьи места, - показали, что можем завоевывать медали.
А когда вернулись, он стал в "Спартаке" главным тренером по санному спорту, начал собирать команду: тренеров, врачей, спортсменов. И тут же встал вопрос о возрасте спортсменов; нужна была смена; стало быть, нужна школа мастерства, и он начал ее создавать. Одновременно он загорелся построить санную трассу в Мокром Логу, за заводом медпрепаратов. Выбил финансирование, пиломатериалы, привел строителей, организовал энтузиастов-скалолазов: каждый член команды, прежде чем тренироваться, должен был брать топор, пилу, молоток и колотить доски ибрусья. Он всех сумел зажечь. Причем сам разбивку трассы делал, мерял все своими шагами,и первые колышки забивал сам. Потому что никто толком не знал, как ее строить; поэтому делали, конечно, всё на глазок - фантазировали, придумывали на ходу.
Так что и школа, и трасса полностью были его детища.
А появилась трасса - и результаты сразу пошли; Красноярск выиграл место проведения следующей зимней Спартакиады в 1982 году; тогда город взялся строить большую спартакиадную трассу. И опять Анатолий Николаевич принял в строительстве деятельное участие: и место выбрал сам, и представительствовал в заседаниях штаба, доказывал, убеждал, торопил, выбивал деньги, если задержка была. Главным же итогом Спартакиады стало то, что после нее наши красноярские саночники появились в сборной Союза, вышли на международный уровень и начали побеждать там.
В 1986 году зимняя Спартакиада СССР тоже была в Красноярске...
А тем временем состоявшиеся спортсмены уходили в "Водник", "Урожай", "Буревестник" и так далее, и начинали создавать команды там...
Теперь в Красноярске - 17 команд: саночников, бобслеистов, скелетонистов; 4 заслуженных мастера спорта, 10 международных мастеров спорта, 9 кандидатов в олимпийскую команду на зимние Олимпийские игры в Ванкувер.
Поражаешься: сколько было у Анатолия Николаевича напора, энергии, энтузиазма! Правда, в те годы его у всех было много - но его энтузиазма хватило бы, наверное, на десятерых. Одновременно он был и тренером "Спартака", и старшим тренером сборной края, и выездным тренером российской сборной. Он заражал стремлением побеждать, заставлял преодолевать в себе лень, усталость,нежелание выкладываться до конца. Я очень благодарен ему за то, чточего-то добился в жизни. Да, наверное, и не я один...
Потом он перешел работать в школу высшего спортивного мастерства, стал директором СДЮШОР по санному спорту. А когда началась Перестройка - он увидел себя журналистом, писателем и ушел с директорской работы.
Но дело, наверное, не только в том, что он увидел себя журналистом, а в том еще, что наступило новое время и пришли новые люди, для которых старые заслуги человека перед краем ровно ничего не значат. А Анатолий Николаевич был человек самолюбивый, не любил ломать шапку и не привык к тому, что если тебе плюнут в лицо - приходится обтереться и снова идти на поклон, только для того, чтобы дело, которым ты занимаешься, не пропало совсем..."
* * *
А вот рассказ Михаила Петровича Сашко (его самого я представил читателю выше):
"У меня Ферапонтов оставил впечатление человека рискового, эмоционального, талантливого и целеустремленного: за что бы он ни брался - все у него получалось.
Познакомился я с ним, когда еще учился в 9 или 10 классе, а он малолеткойуже сделал ходку в тюрьму. Жилимырядом; однажды я зачем-то зашел к нему домой; у него была интеллигентная семья и большая библиотека в доме.Он хорошо пел под гитару. То были блатные, полублатные песни, Окуджава.
Был он невысок, но широкоплеч. Заинтересовал он меня и всю нашу компанию тем, что прекрасно лазал по скалам - это был настоящий человек-паук - ивовлек нас в это занятие: мы начали регулярно бывать на Столбах.
Причем летом ходили мы туда не на один день, а на неделю. Естественно, продуктов нанеделю не хватало, и мы затевали такую проделку: он брал с собой гитару, мы обмазывались сажей, выходили на тропу, клали поперек нее бревно и начинали заунывно петь и жаловаться всем идущим, что уже две недели ничего не ели, и пионеры, которые приходили туда с учителями и вожатыми на один день, отдавали нам все свои продукты.
Тягаться с ним в лазании было трудно: когда я шел за ним по какому-нибудь рискованному ходу - частенько думалось о смерти.
Любимым его развлечением было залезть на скалу в четыре часа утра, когда они еще мокрые и скользкие, разжечь на вершине костер и встретить там восход солнца.
По окончании школы и до ухода в армию я стал тусоваться в компании "Веселые ребята", в которую входил Анатолий. Из заметных личностей, кроме его самого, были там, помню, Юра Борисенко (он тоже хорошо пел) и знаменитая королева Столбов Дуська-Гапониха.Кстати, сам я там откликался на кличку "Черный"... Многое из того, что с нами тогда происходило, было потом описано Толиком в "Столбистских байках".
Помню приключение, которое однажды случилось с нами в городе. Мы были втроем тогда: Анатолий,я и Саша Гладких, причем Саша был пьян. Мы слегка поссорились, а потомссора переросла в небольшую потасовку. Тут нас, всех троих, заметают в милицейский участок;Сашу отправляют в вытрезвитель, а нас с Толиком - в "обезьянник". Помню ночь в этом обезьяннике:какая-то шпана вокруг вертится, стычка с местным уголовником, милицейские дубинки...Однако в 5 утра нас с ним выводят и говорят:
- Чего мы вас будемтут держать? Валите отсюда!
А я говорюмилиционерам:
- Но позвольте, агде мои часы, деньги, шапка, перчатки?
- А что, разве были?- спрашивают.
- Были.
- А-а, нутогда ещепосидите, подумайте...
Тут мы быстренько сориентировались - заявили, что, конечно же, ничего этогоу нас не было, - и нас отпустили...
Когда я вернулся из армии - снова встретился с ним, прием он - все такой же энергичный, подвижный. Описал мне обстановку и говорит: "Ну давай, приходи на Столбы".
Пришел я на Столбы, захожу в "Медичку", ищу Седого. Мне говорят: "Он ушел в"Перушку", но наказал тебя встретить". А там был заведен такой порядок, и называлось это "матершинный час": всё спиртное, которое приносилось, сливали в одну посудину, подогревали и уже оттуда черпали. Зачерпнули мнечетырехсотграммовую кружку этого "глинтвейна" и подают. Я, было, уперся - а мне объясняют: "Если ты забыл наши порядки - напоминаем: давай до дна". Я выпил. Голова, конечно, кругом. Потом в "Перушке" добавил. Переночевал, протрезвел немного...
А там в компании старая знакомая была - она мне и говорит: "Знаешь, Миша, с тех пор, как ты ушел, порядки тут изменились. Изба стала шалманом. Как ты к этому относишься?" Отвечаю ей: что и я, мол, тоже изменился... А я и в самом деле поглядел на эту компанию уже другими глазами: вспомнилось, что мы тут вытворяли раньше, а теперь я уже серьезный мужик, старшина запаса; есть определенные планы на жизнь... Я выбрался из избы и тихонько пошел себе. И пятнадцать лет туда больше - ни ногой...
Снова я столкнулся с Ферапонтовым в 1974 году, когда я уже окончил институт и работал в краевой инспекции ГАСК, а он решил строить санную трассу, нашел меня, заходит и говорит:
- Ты теперь строитель - запроектируй мне санную трассу!
Я ему говорю:
- Но ты не представляешь себе, что значит - запроектировать санную трассу! Где топография, где геологические изыскания? Это же серьезное инженерное сооружение! Это все равно, что ты бы пришел и предложил запроектировать тебе мост через реку.
- Значит, нет?
- Нет, не берусь.
- Ну, так построю без тебя! - демонстративно заявляет он и уходит.
И каково было мое удивление, когда он эту трассу в самом деле построил! Где взял чертежи? Где взял материалы? Как-то договаривался насчет досок, брусков, ходил, клянчил, собирал по городу. Частью директор завода медпрепаратов помог; директор же помогал заводскую молодежь мобилизовать в помощь. Столбисты помогали, школьники - он умел заразить своим энтузиазмом всех вокруг.
На этой трассе, знаю, планировали проводить зимнюю сибирскую Спартакиаду... Правда, теперь этой трассы уже нет. Была построена новая, благодаря Ферапонтову же. Она и сейчас действует; и директором там - сын моего одноклассника, Петя Долгих...
В следующий раз Толик Ферапонтов меня удивил, когда стал журналистом. Приходит к нам и говорит: хочу написать о проблемах строительства. А я, грешным делом, подумал: ну что он может написать, ни с какой стороны не понюхавши-то стройки? Собрал я специалистов, представил его; посидели, поболтали обо всем понемногу. А когда статья в газете вышла - мы все удивились: как серьезно и профессионально она написана!..
Следующая моя встреча с Анатолием была забавной. В 1994 году я с папкой подмышкой шел по центру города в очень серьезное ведомство, а в папке у меня - документы на приватизацию нашей конторы. Встречает меня Толя, весь из себя такой возбужденный, и говорит:
- О-о, Мишаня, друг, как я рад тебя видеть! Помнишь, как сидели на нарах в КПЗ?
- Конечно, помню, - отвечаю я.
- Давай зайдем ко мне - у меня тут, на втором этаже, офис! - показывает он на здание краевой администрации. - Я теперь партию кадетов возглавляю! Пивка попьем, вспомним прошлое.
- Да ты что, сдурел - пить пивко посреди дня? - говорю. - У меня работа.
- Ну, смотри, - развел он руками...
Думаю, что он не случайно журналистом стал и в политику полез: на все явления жизни у него был свой взгляд, чуточку отличный от общепринятого. Если кругом говорили: "Да здравствует комсомол!" - он говорил: "Не дай Бог!" - а если говорили: "Ура партии!" - говорил: "Ни в коем случае!"... Он всегда знал чуточку больше, чем остальные. Или просто читал больше?..
И последний раз он меня удивил уже после смерти - стихами: я был потрясен ими. Я ведь знал его всегда как взрывного, неуравновешенного, судимого хулигана - и вдруг эти его стихи, мАстерские, точные, тонкие, с глубокой философской подкладкой. Странно как: казалось, я знал этого человека, как никто другой - и не знал его совершенно! Как всё в жизни бывает сложно..."
2009 г.
Данный очерк написан в конце 2009 г. В феврале 2010 г. красноярский спортсмен-скелетонист Ал. Третьяков в составе российской команды стал бронзовым призером ХХI Зимних Олимпийских игр в Ванкувере (Канада)