Аннотация: Роман взросления в каменном веке. На фоне зачинающегося конфликта между кроманьонцами и неандертальцами главный герой по имени Ук пытается спасти своё племя, но постепенно лишь всё больше отчуждается от него.
Глава 1: Кости
Сон идёт к тем, кто устаёт. Так говорил старый Раг или Рауг, у кого на что смелости хватит. Непоседливый Ук никак не мог уснуть, постоянно ворочался, оттого и спал в стороне, завернувшись в край мамонтовой шкуры, на которой спали остальные. Чтобы не мёрзнуть, приходилось подгибать ноги под себя, а иногда даже нырять под шкуру с головой, чтобы сырое дыхание пещеры не добралось до Ука. Непозволительно щуплый и беспокойный он был если не позором племени, то уж точно не его гордостью.
Мальчика, которому уже полгода, как стукнуло девять, не брали на охоту: не было смысла - убийство зверя требовало не только смелости, её у Ука было не занимать, но и силы. Может быть, он бы смог загнать мамонта в будущем вместе с другими мужчинами. Может быть. Для этого нужно иметь сильные ноги, чтобы быстро бегать и громкую глотку, чтобы пугать зверя, сбивать с толку. Мальчик рассчитывал, что со временем станет сильнее и громче, а пока принесёт пользу другими путями.
Так как сон Уку не шёл, он часто вставал посреди ночи, отправляясь бродить по окрестностям. Особенно лунными ночами, когда белый круг заливал окружающий мир белизной. Сегодня луна казалась белее обычного, добрее, словно побуждала прогуляться. Мальчик приподнялся на локте и окинул взглядом пещеру. Как и следовало ожидать, виднелись лишь отдельные полосы, выбеленные лунным светом, да слышен, сотрясающий стены храп. Всё в порядке, подумал, Ук, но стоило встать, как его окликнули:
- Ук! - прикрикнул старческий голос шёпотом.
- А? - отозвался мальчик. Если Раг понял, что Ук не спит, притворяться было бессмысленно. Неслышная тень подползла к старику и смотрела теперь уважительно и немного виновато.
- На! - протянул Раг нечто продолговатое.
Ук не задумываясь взял предмет и с удивлением обнаружил, что это каменный нож, какие носили мужчины. Старик многозначительно промолчал и улёгся спать, как ни в чём ни бывало. Днём Раг доставлял одни неприятности, постоянно ворчал, раздавал советы, как охотиться, шамкая полупустым ртом, хотя сам на охоту уже не ходил, зловонным дыханием едва не сбивал с ног, а белки его глаз были желтее луны. Женщины говорили, что старику осталось недолго, но мальчику хватило одной затрещины, чтобы понять - Раг всё ещё очень силён.
По привычке мальчик вытянул голову на тонкой шее из пещеры и огляделся. Хищники боялись огня и людей, но иногда особенно крупные приходили на запах трупного зловония. Хотя кости и порченое мясо старались либо выбрасывать подальше от пещеры, либо хоронить в самой её глубине, зверьё чуяло даже капли жира и крови мамонта, оставшиеся на камнях и земле. Впрочем, чуяло зверьё и кровь себе подобных, пролитую неоднократно близ пещеры. Мужчины защищали племя яростно, так что к людям забредали обычно обезумевшие от голода одиночки, которым было нечего терять. В этот раз путь оказался свободен.
Неслышно ступая, Ук вышел из пещеры. Оставить следы он совершенно не боялся. Днём возле входа в пещеру суетились женщины, поэтому утоптанная почва стала прочной, как камень. Хотя некоторые ступни могли оставить свои следы даже в "камне". Следы Рода, вождя племени, самого сильного охотника и воина отпечатывались глубоко даже там, где след иного мужчины невозможно отличить от проделок ветра. Другой бы завидовал вождю, но мальчику нравилось путешествовать незаметно.
Какая польза от больших размеров, если о твоём появлении знает вся округа? Тощий Ук пробирался даже туда, куда остальным и не снилось. В логово зверя? Легко. В пещеру другого племени? Если потребуется. Угрозу представляли только создания, охотящиеся ночью. Когда становилось особенно страшно, мальчик заклинал ветер, чтобы тот подсказал безопасную дорогу. Так самый слабый сын племени Рода жил и путешествовал девять зим, мечтая о большом и настоящем приключении, да оно всё никак не случалось.
Ветер легко колыхал листья деревьев, где-то наверху раздавалось приглушённое уханье, вдалеке выли волки, а под ногами то и дело шелестели мелкие зверьки. При желании можно было даже поймать одного, зажарить и съесть, если вернуться окажется не по силам. Раньше Ук так и делал, но со временем привык много двигаться и проделывал весь путь до племени черноспинов и обратно на одном дыхании. Редкий мужчина мог похвастаться подобной выносливостью в возрасте девяти зим.
Луна высветлила впереди бесконечное поле чёрных обгоревших стволов. Издалека сгоревший лес походил на щетину или колья, угрожающие небу. "Только попробуй упасть. Колья уже ждут тебя внизу". Однако, Уку всегда становилось не по себе, когда приходилось идти через сгоревший лес. Даже мужчины и женщины старались избегать огня и последствий его применения, словно это само по себе могло защитить их. Мальчик же знал наверняка - ничто не защитит тебя от пожара. Ничто и никто.
Посреди утыканной обгоревшими стволами лощины тут и там лежали присыпанные пеплом скелеты зверей и людей. Тут одинокий волк оказался в окружённым огненной стеной. Там дикая кошка переоценила свои силы, прыгнула и не смогла удержаться на ветке, рухнув прямо в огненную бездну. Но был и скелет человека. Удивительно высокого, с тонкими костями, непохожий ни на мужчин твердолобов, ни на мужчин черноспинов и оттого особенно загадочный и страшный.
Каждый раз, проходя мимо, Ук вглядывался в распахнутый рот обгоревшего скелета и думал, как чужак погиб. Кто или что заставило бежать туда, где не сможет выжить? Разве выживание для любого народа и человека не самое важное? Разве может быть что-то важнее? В распахнутый рот скелета набилась листва, постепенно в нём скопилась влага и проросли тщедушные стебельки. От одного вида подобного становилось не по себе, но мальчик уже знал, что жизнь однажды кончится. Знал ли чужак, что так погибнет?
Ар, друг Ука, считал, что чужака загнали в лес мужчины из племени черноспинов. Он подслушал весёлый разговор охотников, как кого-то загнали в пламя и тот кричал, обезумев от боли. Зверь бы не пошёл в огонь даже под угрозой смерти. Значит это был чужак. Между пленом или возможной смертью от копий черноспинов он выбрал верную смерть в пожаре. Мальчик отлично представлял что такое смелость, потому что каждую ночь сталкивался лицом к лицу со страхом, но был ли поступок чужака смелым он не знал.
Обгоревшие деревья, усыпанная пеплом земля и особенно обглоданные пламенем трупы вызывали в Уке самые скверные чувства, но идти в обход значило потерять время и попасться женщинам. Они вставали рано утром, чтобы натаскать воды из ближайшего ручья и накормить мужчин. Также женщины выбирали кто пойдёт на охоту, а кто нет наравне с вождём. Если Урра, всематерь, была против, то даже Род не мог ей перечить. Мальчику это совсем не нравилось - днём без разрешения он и шагу ступить не мог.
Даже здорового Ука женщины воспринимали, как больного, и стремились оградить от любых неприятностей. Принести воды? Мальчик слишком слаб. Помочь мужчинам на охоте? Мальчик слишком слаб. Разделать мясо? Мальчик слишком слаб. Изучать новые местности? Мальчик слишком слаб. Порой Ука так и подмывало рассказать чем он занимался по ночам, где был и что видел, чтобы его больше никогда не называли слабым, но от мысли о неминуемом разговоре с женщинами сводило живот.
Дурные предчувствия только усиливались из-за каменного ножа, взятого у Рага, за поясом. Что старик задумал и зачем дал его? Почему позволил уйти? Ук никогда не носил с собой нож и сам остро ощущал исходящую от него опасность, когда оцарапал руку о зазубренное каменное лезвие. Теперь царапины постоянно напоминали о Раге и женщинах. Нож мог легко обратиться против самого мальчика, хотя выбросить его значило нанести старику оскорбление, которое мужчина не потерпит.
Костлявый сгоревший лес плавно перешёл в лиственный. Тень крон упала на землю, скрывая под собой камни и мелкую живность, снующую под ногами. Где-то над головой хлопали крылья, ухали ночные птицы и шелестел листвой ветер, старый друг Ука. Теперь мальчик бежал быстрее, потому что не боялся наступить на прикрытый пеплом острый камень или кость. Такая рана могла стоить ему жизни - звери почуют кровь и не отстанут, пока не убьют, а убежать на одной ноге даже щуплому мальчишке будет тяжело.
Хотя шансы выжить всё же оставались. Ар, друг Ука, рассказал, как защититься. Черноспинов не зря называли черноспинами. На их спинах лежал слой пережжённого волчьего жира, который отпугивал хищников своим запахом. На теле Ука - на сгибах локтей и коленей, под мышками, там, где всемать и другие женщины не заметят - тоже были капли пережжённого жира. Впрочем, этого было достаточно, чтобы перебить собственный запах мальчика и позволяло ему бродить ночью незамеченным.
Прогорклый запах пережжённого жира встретил Ука уже на подходах к пещере черноспинов. Деревья близ неё были щедро смазаны чёрным густым веществом похожим на смолу. Видимо, это и было одной из причин почему с черноспинами не желали иметь дел. Кто согласится проводить переговоры там, где и дышать-то трудно, не то что думать? К тому же, мало кому нравилась агрессивность чёрных, так что они жили обособленно в своём вонючем прогорклом царстве и почти не встречались с другими племенам.
Мальчик незаметно подобрался к границе владений черноспинов и залёг. Затем стал приглушённо ухать, пока не услышал уханье со стороны пещеры в ответ. Ар, маленький и крепкий, как камень, уже бежал навстречу. В нём было чуть больше трёх локтей роста, но весил он столько же, сколько Ук, и очень быстро бегал. В основе фигуры Ара лежал круг. Круглое лицо, округлое тело и глаза, удивлённо округлящиеся даже по незначительным поводам. Странная дружба держалась на любви к загадкам и приключениям.
Черноспины в принципе не были склонны к сотрудничеству в чём бы то ни было и без сожаления избавлялись от бывших союзников. Отчасти поэтому твердолобов назвали твердолобами: черноспины не смогли ни договориться с ними, ни подчинить. За исключением Ара и Ука знакомы среди черноспинов и твердолобов были только вожди племён - Сам и Род. Однако, их отношения не могли похвастаться той теплотой, которую проявляли мальчишки. Круглый друг хлопнул тощего по плечу и улыбнулся.
Ук улыбнулся в ответ и хлопнул Ара по плечу. Тот стал нашёптывать слова, сопровождая их жестами. Указал пальцем левее пещеры и сказал: "Огонь. За рекой." Ук сделал вид, что укусил себя за руку и поинтересовался: "Кость грызть?". Друг утвердительно кивнул. Тощий твердолоб нахмурился и спросил: "Дыма много?". Ар широко расставила руки, показывая: "Много". - Плохо. Идём, - подытожил Ук. Происходящее ему совершенно не нравилось. В особенности потому, что касалось племени костогрызов.
Костогрызы обитали по другую сторону реки от черноспинов и костогрызов. Их лагерь находился на берегу близ излучины, так что можно было стоя на противоположной стороне, разглядеть не только костры, но и колья с человеческими черепами. Однако, они служили не для отпугивания врагов. Костогрызам доставляло удовольствие нападать на другие племена, резать, убивать и пожирать других людей. Даже черноспины, убивавшие ради забавы, считали костогрызов зверьми.
Людоеды могли в любой момент сплавиться через реку или перейти её в брод, поэтому черноспинам и твердолобам, немногим выжившим племенам в округе, пришлось уйти подальше от водоёма, чтобы не стать лёгкой добычей. Род и Сам искренне ненавидели костогрызов и были бы рады их смерти, но война в союзе означала бы конец и для одного из племён. Кого бы не потрепали сильнее, твердолобов или черноспинов, бывший союзник воспользуется слабостью и перебьёт мужчин племени.
Хрупкий мир, царивший между племенам, существовал лишь потому, что они никогда не встречались на охоте, рыбалке или при сборе плодов. Вторжение Ара и Ука на территорию костогрызов могло быть воспринято, как вторжение и объявление войны. Впрочем, мальчишки об этом не думали. Они пробирались сквозь сумрачный, прорезанный полосками лунного света лес и беспокоились лишь о том, как успеть вернуться домой до рассвета. И только Ук держал в голове, что может вообще не вернуться.
Ар, несмотря на упитанность, умел передвигаться тихо. Действительно тихо. Тише дыхания. Кто ещё смог бы так напугать Ука, когда он впервые набрёл на лагерь черноспинов? Мальчик осторожно пробирался сквозь заросли, ориентируясь на запах прогорклого жира, когда вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит. Ук скатился в овраг и притих, чтобы сбить наблюдателя со следа. Но не было ни шума, ни шороха. Мальчика даже никто не окликнул, чтобы напугать или привлечь внимание, пока за спиной не раздался шелест.
Стоило обернуться и на Ука навалились, уселись на него сверху и воинственно спросили: "Кто?". Кто бы мог подумать, что такой враждебный приём может стать началом дружбы? Дружбы между черноспином и твердолобом, чьи вожди Род и Сам никогда не охотились и не ели вместе, а всематери Урра и Сод не бывали друг у друга в гостях. Однако, Ар оказался рассудительнее взрослых и позволил Уку жить, что в дальнейшем принесло много пользы и веселья обоим, ведь они были необычными детьми.
Путь до берега реки занимал около часа. Ещё четверть часа требовалось, чтобы отыскать брод: Ар и Ук только видели его, но никогда не переходили. Осмотр лагеря костогрызов с противоположного берега ничего не дал. Пустая ночная стоянка, без снующих женщин и ворчащих мужчин, всегда похожа на мёртвую и заброшенную. Нужно было взглянуть поближе, хотя где-то глубоко внутри даже Ар чувствовал, что не стоит этого делать. Как знать надолго ли ушли костогрызы и уходили ли они вообще?
Путь к броду был отмечен особым образом, придумал который Ук, а выполнил Ар. При движении в сторону брода на камнях иногда попадались жирные, нарисованные углём полосы. Они становились более крупными по мере приближения против течения к броду и меньше, либо отсутствовали при движении от брода - по течению. Мальчишкам оставалось лишь найти выход к реке и следовать знакам. Ар тщательно следил, чтобы метки не стёрли охотники или не смыло водой, и постоянно их обновлял.
Ар отметил и брод, хотя Ук говорил этого не делать. Любой взрослый твердолоб и черноспин сотрёт знак, каким бы он ни был. Никто не хотел признавать за костогрызами превосходство и отдавать им реку. Впрочем, расчёт Ара оказался верен: мужчины просто не решались гулять возле брода, ведущего в земли без возврата. Чёрный череп размером с кулак всё ещё красовался на камне, хотя посерел от утренней росы и нуждался в освежении. - Вон! - указал довольный художник и побежал к своему творению.
Мальчик извлёк из-под покрывающего его тело куска шкуры кусочек угля и принялся рисовать. Ук удивлялся тому с какой увлечённостью друг работал. Казалось, напади на Ара костогрызы, медведи, саблезубые тигры и он бы даже не оглянулся, а продолжил рисовать также увлечённо, прикусив язык и поминутно отстраняясь, чтобы оценить насколько получившаяся метка будет заметна на расстоянии. Впрочем, бдительность юного черноспина, когда он заканчивал рисовать, возвращалась в норму.
Брод представлял собой нагромождение камней посреди полноводной реки, выступающих из неё, как огромные кривые зубы. Воды накатывалась на валуны и с трудом преодолевала, просачиваясь сквозь щели, а кое-где и перехлёстывая. Идти по камням следовало осторожно. Скользкие от сырости, они лишили жизни многих оступившихся, потому что справа от них, по направлению течения, был небольшой каменистый порожек. Один неверный шаг и разбившийся о порог труп унесёт течением.
По реке бежали волны, подёрнутые рябью похожей на мелкие зубы. Первым через брод пошёл Ар. Он встал на четвереньки, прижался плотнее к камням и скорее полз, нежели шёл. Ук молча следил за другом, готовый прийти на помощь, и в то же время наблюдал за противоположным берегом, на котором в любой момент могли появиться гости. Черноспин полз медленно, но уверенно. Пусть Ар и оскользнулся пару раз, когда двигаешься на четырёх конечностях, потерять опору под одной из них ещё не значит упасть.
Ук дождался, пока друг достигнет противоположного берега, и направился следом. Он с гордым видом ступил на сырые камни на прямых ногах, чтобы позлить Ара, но быстро пришёл в себя, когда потерял равновесие и плюхнулся в реку против течения. В общем-то это был осознанный выбор. Упасть вправо на каменистый порог было равносильно смерти. Твердолоб попытался вскарабкаться на камни, затем на берег и, отчаявшись, грозно хлопнул ладонью по воде. Стыдно было признаться себе, что нуждаешься в помощи.
Аккуратно цепляясь за камни и помогая себе гребками, Ук подплыл к противоположному берегу, где ждал Ар. Он честно позволил другу взобраться самостоятельно и только когда у твердолоба ничего не вышло, подхватил руки и стал тянуть. При меньшем росте весил черноспин даже больше Ука, так что мог вытянуть друга просто отклоняясь назад и позволяя весу делать работу за него. Наконец, тощий и мокрый твердолоб рухнул без сил на берег. Он и не заметил, как нечто выпало из-за пояса и привлекло внимание спасителя.
- Нож полезен, - проговорил Ук, положив руку другу на плечо и повернув к себе так, чтобы взглянуть в глаза. Тот был обеспокоен и раздражён.
- Знаю, - возразил он и одёрнул плечо, убирая руку твердолоба. Ар насупился и теперь шёл молча, так казалось, но иногда можно было различить еле слышное роптание с повтором всего одного слова: "Плохо".
Ук и сам догадывался, что помощь Рага могла дорого ему обойтись, но отступать было глупо. Другого шанса побывать близ лагеря костогрызов или даже войти в него могло и не представиться. Однако, возмущённый и обеспокоенный Ар был опаснее иной женщины. Кто знает какие мысли сновали в его голове? Боялся ли Ар или наоборот злился? А, может, беспокоился о том, что Сам узнает о дружбе черноспина с твердолобом и жестоко накажет мальчишку? А Сам обязательно узнает, как только узнает Род. Хотя с чего Ару так думать?
Какое-то время мальчики шли вдоль берега, пока не увидели странную фигуру. Казалось, мужчина присел и смотрел на воду. Костогрыз это был, твердолоб или черноспин - мальчикам могло не поздоровиться, поэтому Ук сказал: "В лес. Вдоль реки.". Ар всё ещё хмурился, но неохотно согласился. Каждое его движение выражало отказ от содействия, как будто он жестоко обижен... или напуган. Видимо, нежданная встреча подействовала на него отрезвляюще и теперь "плохо" превратилось в другое слово.
Ук понимал, что кратчайший путь к излучине, где находился лагерь костогрызов, идти вдоль берега реки. Однако, ему даже в голову не пришло, что враждебное племя может выставить охрану. Поэтому твердолоб отлично понимал состояние Ара - тот просто был не готов к подобной встрече. Путь в лесу вдоль берега лишь казался безопаснее: костогрызы могли скрываться и там, как и дикие звери. Чтобы успокоиться, твердолоб стал еле слышно заклинать ветер, молил провести их с Аром безопасным путём.
- Стой, - прошептал Ар. В ночной тишине голос прозвучал резко, как треснувшая под ногой ветка.
- Почему?
- Плохо. Назад.
- Рано назад. Мало знаем.
- Достаточно. Пошли.
- Не бойся, - успокоил Ук. - Они спят.
- Я бояться? - возмутился Ар и пошёл вперёд с невозмутимостью мамонта, - Пошли.
Ук постоял пару мгновений. И пошёл. Решимость друга смутила его, сбила с толку, но потом стала казаться вдохновляющей. Ар непрерывно бормотал что-то под нос. Похоже, ругался. Двигался он громче обычного и, кажется, делал это намеренно. Так бывает, когда решительному человеку говорят, что он чего-то не может или боится. Тот прикладывает массу усилий, чтобы показать насколько наблюдатель ошибался. Ук действительно хотел бы ошибиться, хотя происходящее говорило об обратном. Ар обиделся.
Ветер, старый друг твердолобого мальчишки, колыхал ветви, шелестел листьями, дуя друзьям в лицо. Так у них были шансы подобраться к лагерю костогрызов незамеченными. От Ара исходил стойкий запах прогорклого жира, который рассказал бы охраняющим лагерь где искать чужаков. На мгновение Ук усомнился стоило ли вообще брать Ара с собой, но тут же отмёл дурные мысли. Друг бы жестоко обиделся и оставил твердолоба наедине с ночью, а что может быть хуже, чем остаться одному в темноте?
Неожиданно лес закончился и сквозь ночь проступила прогалина, залитая лунным светом. Ук и Ар быстро смекнули, что находятся рядом с входом в логово костогрызов. На это намекали колья с нанизанными на них черепами и человеческие кости, разбросанные тут и там. Но как бы увиденное ни было ужасно, кострище в центре стоянки пугало ещё сильнее. Огромная груда углей не была похожа на останки обычного костёр для готовки, который женщины разводят каждый день.
- Пойду посмотрю, - сказал Ук и направился было вперёд, как Ар отстранил его повелительным жестом:
- Я сам. Жди.
Твердолоб был уверен в своих силах и знал, что сможет убежать, если дела примут неприятный оборот. Про друга-черноспина он этого сказать не мог. Ар умел тихо передвигаться и бегать довольно быстро, но достаточно ли быстро, если из глубины пещеры неожиданно покажется мужчина-костогрыз, направляющийся к кустам, чтобы облегчиться? Ук мог лишь наблюдать за другом во все глаза, чтобы чужаки не застали его врасплох, но даже это служило разве что для самоуспокоения.
Ар неслышно, словно мышь, подобрался ко входу в пещеру и теперь стоял в шаге от огромного кострища, тёмного даже на фоне ночи. Мальчик склонился над грудой углей и стал разглядывать: хотел понять зачем вообще понадобилось такое пламя, что дым было видно из лагеря черноспинов, а свет от костра виднелся из леса, не доходя до берега. Может быть, костогрызы что-то праздновали или... Думать о жестоких вещах было страшно, поэтому Ар предпочёл сначала осмотреть костёр и потом сделать выводы.
Ук пристально следил за другом, когда тот вытянул обугленную ветку похожую на костлявую человеческую руку и сразу отбросил её. Во взгляде Ара читался ужас. Округлившиеся тёмные глаза блеснули в лунном свете и в них твердолоб увидел смутное движение: что-то слева направлялось в его сторону. Боковым зрением Ук успел ухватить, что это был мужчина, рослый и крепкий, с чистой кожей и странной одеждой. Мальчик поймал себя на мысли, что уже видел кого-то похожего, но времени на домыслы не осталось.
Даже ветер, старый друг Ука, притих, давая расслышать каждый шаг чужака, каждый его вдох и сделать свой ход, когда он меньше всего ждёт. Лунная ночь звенела от напряжения.
- Бежим! - крикнул Ук, отмахнувшись зазубренным каменным лезвием от тянувшейся к нему руки, стремглав помчался в сторону реки.
Ар, остолбеневший на долю секунды, не бежал, а двигался скачками, как заяц. Он быстро нагнал Ука, направлявшегося к реке и крикнул:
- Не туда! Не умею плавать!
- Плохо! - выругался Ук, - Сюда! - и припустил вдоль берега.
И без того перепуганный Ар побелел, вспоминая, что на берегу сидел чужак.
- Там! - крикнул он, едва завидев смутный силуэт.
Ук резко повернул в лес, провалился в кусты, отполз на десять шагов и залёг. Ар неохотно последовал его примеру, хоть и не понимал до конца чего друг добивается. Сбивчивое дыхание, шорох и шелест вокруг заставляли ночную тишину звенеть ещё пронзительнее. Твердолоб не сводил взгляда с кустов, в любой момент ожидая прихода "гостей". А что может быть лучше, чем спрятаться, когда от тебя жду чего-то другого? Разве что оторваться от погони настолько, чтобы преследователи перестали видеть в ней смысл.
Тянулись мгновения, но в лес так никто и не вошёл. Ук жестом попросил друга подождать и отправился посмотреть не ждут ли их на берегу. Там тоже никого не оказалось. Однако, отсутствие видимых угроз не усыпило бдительность твердолоба. Они с Аром отправились к броду через лес, чтобы преследователям стало труднее их выследить. До самой излучины река текла почти прямо, поэтому увидеть кого-либо на берегу можно было за двести шагов. Что, конечно же, много, но достаточно ли?
Обратный путь к броду отнял больше времени, чем путь от него. Ук поминутно останавливался и озирался, выглядывал на берег, искал признаки чужаков. На каменистом берегу не оставалось следов, что только подпитывало беспокойство твердолоба, вынуждая осматриваться чаще. Даже ветер не мог успокоить старого друга, настолько тот был напуган. Впрочем, к Ару вернулось самообладание и теперь он тянул Ука вперёд, бормоча как же плохо будет попасться, даже не добравшись до брода. И это работало, до поры.
Близость брода вселила в твердолоба надежду. Ук даже побежал, повинуясь попутному ветру, когда увидел сквозь переплетение ветвей чужаков. Они стерегли переход. Всего двое, но гораздо выше и сильнее любого из друзей. Взрослые мужчины, охотники. Не такие крепкие, как охотники черноспинов или твердолобов, хотя всё же внушающие страх. В который раз за ночь Ук пожалел, что поддался зову собственного любопытства. И, несмотря на отсутствие явной угрозы, он ощущал, что от чужаков пахнет смертью.
Пойти напрямую значило привлечь внимание, которое друзьям было совершенно не нужно. Тогда ветер нашептал что-то Уку на ухо и тот прислушался. Мальчик взял камень достаточно тяжёлый, чтобы бросить его далеко и швырнул влево, по течению. Булыжник пролетел достаточно, чтобы чужакам пришлось отправиться и посмотреть самим, что случилось. Казалось, ветер поддержал Ука и позволил камню пролететь чуть дальше, чем получилось бы за счёт одной физической силы, коей мальчик не славился.
Мужчины коротко перебросились словами. Их речь показалась друзьям знакомой, но недостаточно знакомой, чтобы стать понятной. Один из чужаков отправился посмотреть что плюхнулось в воду - быть может, мальчишки увидели их от безнадёжности и прыгнули в реку? Второй чужак следил за первым, не отходя от брода. Ар смотрел на Ука одновременно вызывающе и с мольбой в глазах, словно говоря: "Ну и что мы теперь будем делать?". А что ещё можно сделать, когда твоя жизнь находится под угрозой?
Ук собрал волю в кулак, затем посмотрел на Ара как бы говоря: "Следуй за мной. Я нас выведу". Чужак возле брода коротко окликнул того, кто ушёл осмотреться, получил короткий ответ и также коротко ругнулся себе под нос. Положение вынуждало его посмотреть самому. Два-три шага для взрослого очень маленькое расстояние. Требовалось от пяти до десяти, чтобы подарить мальчишкам необходимое преимущество. Если удастся пройти берег, то даже мужчины не смогут бежать по мокрым камням на прямых ногах.
Чужак сделал семь шагов и остановился: видимо, осторожничал, не желая далеко отходить от брода, но всё же выпустил его из поля зрения на доли секунды. - Бежим! - шепнул Ук, крепко прихватив Ара за руку, и ринулся сквозь кусты прямиком к спасению. Мелкие острые камешки, которыми был усыпан берег реки, трещали под весом мальчишек и больно врезались в ноги, кусая их. Впрочем, твердолоб и черноспин не придавали боли значения: умереть здесь или опоздать домой и умереть от рук всематери - какая разница?
Шум привлёк внимание мужчин. Ближайший чужак бросился наперерез мальчишкам, но не успел остановить. Однако, сумел схватить Ука за тощую руку. Ар схватил друга за вторую руку, пытаясь вытянуть из передряги, но твердолоб крикнул: "Отпусти!" и перепуганный черноспин разжал руки. Тощий мальчишка не глядя нащупал левой рукой нож и полоснул по запястью чужака. Против его воли крепкая рука разжалась, отпуская добычу. Тогда к броду подоспел второй мужчина и бросился в погоню по камням на полусогнутых ногах.
Ар почти дополз до противоположного берега, Ук же находился в середине пути, поэтому оглядываясь с ужасом наблюдал, как чужак торопливо шагает по камням на своих двоих. Надо ли говорить, что идти было куда быстрее, чем ползти? Впрочем, жизнь устроена так хитро, что где-то следует идти, а где-то ползти и ошибка может иметь необратимые последствия. Мужчина поскользнулся в пяти шагах от Ука и с жёстким плеском упал по течению прямо на острые камни порогов. Второй чужак бежать по камням не осмелился.
Ук с Аром были уже на противоположном берегу, когда их настигло запоздалое возмездие. Увесистый камень злобно впился твердолобу в спину. Он даже взвыл от боли, но быстро взял себя в руки. Следующий камень ударил Ару, закрывшему собой Ука, в плечо. Друг указал в сторону высокой травы: "Там безопасно. Идём". Да только идти под дождём из камней, значило подставляться под удар, поэтому Ук и Ар ползли, словно раненые звери, постанывая от боли и обиды, что чужак никак от них не отвяжется.
Уцелевший чужак, не решившийся последовать за мальчишками, дико бранился и кидался камнями исключительно от бессилия. Из-за неспособности признать, что он боится перейти реку и лично разобраться с убийцами своего соплеменника, мужчина стал лишь злее и безрассуднее. Растрачивал все свои силы на то, что бросить подальше и посильнее в надежде, что сможет раскроить череп одному из маленьких паршивцев. Однако, стоило друзьям скрыться из виду, как чужак разразился яростным криком - смирился с бессилием.
Напуганные Ар и Ук не знали как поступить - жались друг к другу в высокой траве, словно пытались согреться. Но стихли вопли чужака и ветер колыхнул длинные стебли, обнажая кусочек противоположного берега, особенно голый сейчас, когда преследователь его покинул. Страх быть настигнутыми постепенно отступал под натиском другого страха - опоздать домой. Краткий миг облегчения сменился напряжёнными мгновениями бега по ночному лесу - избитые мальчишки не желали получить больше, чем им уже досталось.
Во время бега высокие стволы деревьев в ночи казалось человеческими фигурами, тянущими к мальчишкам свои руки-ветви. Друзья не оглядывались назад и старались не смотреть лишний раз по сторонам, но даже коротко брошенный взгляд заставлял лес ожить. Воображение рисовало пугающие картины, в которых ожившие деревья были лишь началом настоящего кошмара. Ветви должны были удержать ребят до прихода древнего и могучего зверя зверей, самого большого, сильного и ужасного.
Ук завидовал Ару, когда тот, пусть и будучи побитым, отправился в пещеру, чтобы хоть сколько-нибудь поспать. Твердолоб понимал, что ему самому это вряд ли удастся, даже если бы он мог бежать. Камень, угодивший в спину, попал так крепко, что мальчику до сих пор было трудно дышать. Страх также затруднял дыхание. Казалось, что сама ночь смыкает руки на шее Ука, выжимая из него последние капли жизни. Лишь попутный ветер помогал мальчику сохранить самообладание и не потерять сознание от усталости.
Двигаться тихо значило бы уставать втрое быстрее, поэтому твердолоб постепенно переборол боль и перешёл на бег, не стараясь скрыть своё присутствие. Чужаки остались за рекой. Один утоп. Второй струсил и стал кидаться камнями от обиды. Если Уку кто и угрожал, то были дикие звери. От них защищал запах прогорклого жира и попутный ветер, уносящий запах мальчика вперёд, что затрудняло погоню. Хотя главным врагом всё же являлась усталость, кормящая страх, который в свою очередь подкармливал воображение.
Стоило пересечь границу сгоревшего леса, как воображение нарисовало Уку распахнутую пасть, где чёрные стволы были зубами, и мощные челюсти в любой момент могли сомкнуться. Однако, сколь бы велик страх ни был, Ук оставался неугомонным тощим мальчишкой. Ноги несли его, переходя с бега на шаг и с шага на бег. Измученная беспокойством сонная голова ворочалась из стороны в сторону, выискивая чего ещё стоит опасаться. Взгляд скользнул влево - изо рта долговязого обгоревшего трупа виднелся росток с каплей росы.
Ук сам не заметил, как после непроглядной темноты, небо заволокла светлеющая серость. Далёкое уханье птиц перестало раздражать слух мальчика: настал черёд большеглазых птиц уснуть. На мгновение Уку показалось, что у него с ночными птицами больше общего, чем с людьми. Настоящая жизнь для мальчика начиналась ночью, когда все спят и не могут помешать. Но если даже ухающие птицы умокли и заснули, то для юного твердолоба - это очень плохой знак. Взрослые вот-вот проснутся.
Мальчик собрал в кулак остатки сил, чтобы пройти последний отрезок пути, не останавливаясь и не сбавляя темп. Смерть от усталости пугала Ука куда меньше, чем наказание от всематери Урры и вождя Рода. Именно в таком порядке и обязательно от обоих. Всематерь наказала бы в мальчике ребёнка за излишнее любопытство, беззаботность и неосмотрительность, а вождь наказал мужчину безответственность, чрезмерную самостоятельность и безрассудство - путешествовать ночью не осмеливались даже охотники.
Впрочем, даже возможное наказание от старших казалось Уку благословением: он уже не был уверен, что сможет вернуться в родную пещеру. Уставшее тело казалось тяжелее, ноги, измученные долгим переходом, немели. И, словно перестать чувствовать ноги было мало, их жгло изнутри и кололо. Мальчик закусил губу, чтобы не взвыть от боли и подкатывающего бессилия. Быть может, если он крикнет, то кто-нибудь услышит и придёт на помощь? Или напротив - придёт, чтобы добить измотанного путника, когда тот наиболее уязвим.
Ветер молчал и Ук последовал его примеру - держал боль при себе с безразличным видом. Род как-то говорил, что боль отступает, если не позволить взять над собой верх. И мальчик не позволял, насколько это вообще возможно в случае, когда страдания лишь усиливаются. Но дом был близок. Ветер принёс характерный запах костра, испражнений и сгнившей плоти непригодной к употреблению. И едва различимый рык, так похожий на звериный, что Ук поспорил бы на что угодно, что это не храп Рода или Урры.
Утомлённое тело мальчика сдалось. Он упал на колени, а потом рухнул лицом в жухлую листву. Кисловатый и сырой запах сырой листвы действовал на Ука успокаивающе. Рык в лагере казался таким отдалённым, что даже думать о нём было глупо. Расслабление приятной волной разлилось по телу. Сначала тёплой, затем прохладной. Мальчик чувствовал, как слипаются глаза и сон постепенно обретает над ним власть. Но ветер шептал: "Что если рык имеет значение? Что если уснуть сейчас значит не проснуться потом?"
Ук содрогнулся, как от удара, и присел. В руку сам собой скользнул каменный нож. Такой пугающий и чуждый он теперь казался родным, незаменимым, когда подступала опасность. Мальчик стал неслышно придвигаться к лагерю, держась против ветра. Ук ощущал прилив сил, словно старый друг забрал и развеял остатки сна. Чувства также стали острее. Мальчик слышал, как дикий зверь сбивчиво дышит, клацает челюстями, принюхивается и ходит около пещеры. Ук ощущал его усталость, но уважал дремлющую силу.
Однако, если бы мы могли заглянуть в голову мальчика на мгновение, то увидели бы не страх и мысли о смерти - обиду. Тот особый вид детской обиды, когда взрослые ему не помогли. Род, Урра, Раг, каждый мужчина и женщина в племени оказались виноваты в том, что спят внутри пещеры, а Ук вынужден бороться снаружи. И он не может позвать на помощь, потому что будет наказан. И не может драться, как подобает охотнику, потому что никто его этому не учил. И не может прошмыгнуть мимо, потому что смертельно устал.
Тогда Ук поступил также, как в первую ночь, когда вышел на прогулку - позволили себе сделать шаг вперёд. Второй дался легче. Третий не стоил усилий, а остальные не имели значения, потому что мальчик увлёкся. Возле пещеры сновал клочковатый, мохнатый, чахлый, нервно клацающий зубами и трясущийся, словно на грани смерти, волк. Грыз кость с таким увлечением, что забывался и нервно хватал воздух, играл с ней. Воодушевлённый Ук едва не пошёл на приблудившегося одиночку в лоб, но вовремя себя одёрнул.
- Он зверь, а я слабый - сказал твердолоб себе и отнёсся к волку уважительно, медленно сокращая расстояние. Мальчик хотел, чтобы волк сначала его увидел и потом, если придётся, завязался бой. Ук не умел и не хотел нападать первым. Оба - и мальчик, и волк - были измождены. Твердолоб жалел зверя и не смог бы на него напасть, даже если Род приказал. Но если волк нападёт сам, откажется убегать, то сделает выбор за Ука и тот вынужден будет защищаться. Расстояние сократилось до пятнадцати шагов. Волк обернулся.
Янтарные глаза вспыхнули, словно небесные огни. Челюсть дважды задумчиво клацнула, хватая воздух. Волк качнулся вправо, затем влево и сделал шаг. Ук невольно отпрянул. Он впервые видел волка так близко. Что и говорить, мальчик и раньше о волках только слышал. Зверь учуял страх и увидел явные его признаки. Кривозубая пасть осклабилась, обнажая клыки. Теперь волк наступал, шаг за шагом, размеренно и уверенно. Ук и зверь прекрасно знали, что убежать твердолоб не сможет, но мальчика интересовало другое.
Что он сможет сделать, оставшись со зверем один-на-один? Крик о помощи поставит крест на всём, что Уку дорого, но смерть сделает то же самое без шанса на перемены. Твердолоб стиснул зубы и рукоять ножа - он принял решение. Волк, в отличие от Ука, не боялся, наглел и небесные огни в его глазах разгорались всё ярче. Шаг сменился бегом и серая ободранная шкура помчалась Уку навстречу. Тот лишь покрепче сжал рукоять ножа и пригнулся. На что он вообще рассчитывал, стоя лицом к лицу с прирожденным охотником?
Разгорячённый голодом волк напрыгнул на мальчика и сбил его с ног. Клыкастая пасть заклацала в опасной близости от шеи Ука, вцепилась в руку, подставленную, чтобы защититься. Твердолобу тогда и в голову бы не пришло, что зверь играет. Как и зверю не пришло бы в голову, что играет он со смертью. С каждым рывком силы серой шкуры убывали, лапы больше не могли удерживать мальчишку, а челюсти клацали без цели кого-то достать. Каменный нож торчал в груди волка, который наткнулся на него и сам рывками вогнал поглубже.
Мальчик до последнего удерживал пасть волка подальше от своей шеи и лица. Прокушенная левая рука, которая в иных условиях онемела бы от боли, держала зверя не хуже правой. Кровь толчками изливалась из раны прямо на Ука, отчего ему было тепло, сыро и липко. Натиск волка ослабевал. Его рывки стали бессмысленными, бесцельными, словно зверь не пытался убить мальчика. Вовсе нет. Должно быть, волку казалось, что сопротивляясь до последнего, он отгоняет от себя смерть. Однако, смерть считала иначе.
Сопротивление прекратилось. Онемевшие от напряжения руки предали Ука и увесистая волчья голова легла ему на грудь. Потребовалось пара долгих мгновений, чтобы собраться и оттолкнуть труп в сторону. У мальчика не осталось сил, чтобы вернуться в пещеру или хотя бы встать. Голова казалась тяжёлой, а тело сдавленным, будто Ука куда-то затягивает. И ужас положения заключался в том, что мальчик не в состоянии был пошевелиться. Всё глубже и глубже затягивал его в омут сна. Глубже и глубже...
Глава 2: Сын ветра
Ук пробуждался мучительно. Ушибленная спина саднила, а пошевелить левой рукой пониже локтя оказалось невозможно. Её пронзила такая боль, что парализовала всякое движение. Мальчик осторожно приоткрыл правый глаз и осмотрелся. Тёмные сырые своды пещеры со свисающими сверху скалистыми зубами казались знакомыми. Тем более знакомыми, что Ук смотрел на своды и зубы каждую ночь, пока ждал, что остальные заснут. Глаза привыкали к темноте и запоминали каждую выемку и выпуклость.
Но как мальчик оказался в пещере? Он не помнил, чтобы дошёл до неё. Стало быть, не дошёл. Затем в памяти стали пробуждаться спящие до поры воспоминания. Как крепкие мужские руки сгребли Ука в охапку, подняли и несли. Казалось, что несли его целую вечность, настолько дурно юнец себя чувствовал. Смертельная усталость грозилась свести мальчика на тот свет, даже после победы над волком. Особенно после победы над ним. Последние силы были вложены в удар и удержание зверя подальше от собственной шеи.
Ук инстинктивно стал искать зазубренный каменный нож, врученный ему Рагом. Загадочным образом из пугающего и отталкивающего, тот стал почти родным. За одну ночь они с мальчиком прошли столько, что иному хватило бы впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Неудивительно, что Ук привык. Но ножа не было ни при нём, ни рядом. Память подсказала, что зазубренный клинок остался в туше волка. А значит тот, кто взял мальчика с собой и отнёс в пещеру, мог знать о ноже, что само по себе не радовало.
Беспокойство одолевало Ука. Беспокойство за Ара, которому крепко досталось и его вполне могли наказать или того хуже - костогрызы отправились по следу друзей в лес, учуяли запах прогорклого жира и... Снова воображение рисовало вещи, с которыми мальчик ни разу не сталкивался, но так боялся столкнуться, что думал о них чаще, чем следовало бы. Племя твердолобов убито, выпотрошено, сожжено. Ар мёртв и Ук скоро к нему присоединится. Ведь друг не сухую ветку извлёк из погасшего кострища, а человеческую руку.
Словно из-под земли, рядом с мальчиком возникла женщина. Не мама, нет, другая, хотя имени её, по древнему обычаю мужчин, Ук не помнил. Озабоченная, низколобая, с крепкими от готовки руками и забранными назад промасленными волосами, она казалась гораздо красивее мужчин. Впрочем, самой красивой всё же оставалась мама. Её светлые глаза смотрели так ласково, что на сердце сразу становилось тепло. Взгляды прочих женщин походили скорее на лёгкое поглаживание, если дело не касалось Урры.
- Проснулся! - крикнула женщина у входа в пещеру.
Через какое-то время у входа послышался лёгкий шелест. Ни лишних слов, ни вздохов, ни плача, лишь сдержанный шелест шагов. Так тихо в племени ходил всего один человек, женщина, и звали её Урра. Самая старая в племени, даже старше Рага, она пугала немногим меньше, чем Род, причём как детей, так и взрослых. Ук внутренне съёжился от одной мысли, что придётся разговаривать с всематерью. Это всё равно что нести ответ перед солнцем, будучи чахлым кустиком. Лишнее слово и тебя испепелят, не позволив объясниться.
Мальчик сделал над собой усилие и слегка приподнял голову, чтобы убедиться, что идёт именно Урра. Он очень хотел ошибиться, но оказался прав. В поле зрения медленно вплыла приземистая фигура всематери. Хрупкая и вместе с тем внушительная, она могла вселять трепет словом, жестом или даже взглядом. Женщины боялись гнева всематери больше, чем собственных мужей, потому что знали: Урра не остынет и не забудет - тяжёлый взгляд её тёмных глаз и веские слова будут преследовать виновницу до конца жизни.
Всематерь присела подле Ука, словно не обращая внимания на его присутствие и заговорила, не глядя на него:
- Как ты себя чувствуешь?
- Х-хорошо, - нерешительно ответил мальчик, ожидая другой вопрос.
- Старик сказал, что нашёл тебя возле пещеры рядом с трупом волка.
"Старик" - так Урра называла Рага. Иногда добавляла никчёмный, а, когда не добавляла, то подразумевала.
- Я слышал рык. Вышел посмотреть.
- И увидел волка.
- Да, - неохотно согласился Ук. Чувствовал, что его к чему-то подводят, но не понимал к чему.
- И напал на него.
- Нет. Он напал.
- Хорошо. Он напал. Ты защищался. Чем?
- Ножом, - совсем уж виновато ответил мальчик.
- Чьим ножом?
- Рага.
- А как он у тебя оказался?
Наконец, прозвучал вопрос, ради которого и начался разговор. Украсть оружие у взрослого значило нанести ему оскорбление. Сказать, что Раг отдал нож сам, означало выдать, что "старик" нарушил приказ Урры и Рода - не доверять Уку оружие, пока тот не сможет участвовать в охоте. Но брать с собой слабого ребёнка Род не отваживался.
- Украл, - выдавил из себя мальчик. Ложь, которая приведёт к наказанию, но не к катастрофе.
- Раг говорит также. Старик должен наказать тебя за воровство. Ты согласен, что поступил плохо?
Возмущение волной поднялось в Уке. Он убил волка! Один! И должен извиняться за это?! Как только эмоциональная вспышка угасла, мальчик ответил:
- Согласен.
Урра приняла промедление за нерешительность. В этом не было ничего удивительно. Даже Род чувствовал нерешительность, когда разговаривал с ней: он рос под чутким присмотром всематери и хорошо помнил гнев маленькой женщины.
- Значит ты примешь наказание от Рага, - сказал Урра тоном, не терпящим пререканий. Впрочем, Ук и не собирался перечить. Понимал, что в данном случае лучше перенести наказание, каким бы оно ни было, чем получить ещё больше, если будешь сопротивляться.
- Позови старика, - приказала всематерь женщине, которая стояла около входа, ожидая решения.
Раг явился так быстро, словно стоял подле входа и ждал, когда его позовут, Не хотел, чтобы мальчишка мучился в ожидании худшего. Тень пала на изрезанное морщинами лицо. Старик выглядел суровее обычного. Нависающий массивный лоб выпирал сильнее из-за того, что старик хмурил брови. Взгляд серых глаз и без того тусклый, теперь выглядел потухшим. Скорбные морщины, свойственные старшим, казались высеченными в камне. Если бы Ук знал его чуть лучше, то сказал бы, что Раг чем-то расстроен.
- Ты украл мой нож? - сказал он, прихватив Ука за край оленьей шкуры, в которую мальчик был одет.
- Я... - съёжился мальчик.
- Вот этот нож? - спросил Раг, поводя в воздухе тем самым зазубренным лезвием, которое потонуло в брюхе волка, захлёбываясь в крови. Нож находился в опасной близости от шеи Ука.
Мальчик невольно сглотнул и кивнул. Урра с интересом следила за происходящим.
- Вытяни руки вперёд, - потребовал старик.
Ук на мгновение растерялся перед лицом неизвестности.
- Вытягивай! - настоял Раг.
Мальчик так испугался, что инстинктивно протянул руки прямо к старику, будто хотел его обнять. Раг холодно отодвинул их и расположил прямо перед собой. Затем развязал кожаный ремешок, опоясывавший талию, взял его в руку, оставив свободный конец длиной в локоть и хлестнул мальчика по рукам. Ук стерпел жгучую боль, потому что знал - дальше будет хуже. Урра даже не моргнула: следила за происходящим, как заворожённая, вынуждая старика продолжать до тех пор, пока она не прикажет остановиться.
Раг искренне сочувствовал мальчишке, поэтому бил так сильно, как только мог. Если бы Урре хоть на миг показалось, что наказание не соответствует преступлению, то мальчика наказывал бы кто-то более жестокий. И старик знал, что среди охотников таких наберётся не меньше, чем пальцев на руке. Но Уку в тот момент было плевать на любые оправдания. Ночные приключения казались дурным сном, чем-то, чего, возможно, никогда и не было, а вот нестерпимая боль была реальной. И мальчик кричал в надежде проснуться.
Когда избиение прекратилось, Ук был на грани потери сознания. Онемевшие руки ещё саднили. В местах, по которым попадали чаще, ремень рассёк кожу. Теперь из рассечённых ран ручейками текла кровь. Ещё тёплая, но уже немного липкая. Мальчику казалось, что волосы на голове шевелятся от напряжения. То были всего лишь капельки пота, прокладывающие себе дорогу через нечёсаные кущи. Ук знал, что может больше не держать руки перед собой, но продолжал из презрения к боли и своим обидчикам.
- Ты можешь идти, - сказала Урра, хотя Раг отлично понимал, что это приказ. И он ушёл, напоследок одарив строптивую женщину полным неприязни взглядом. Застарелое чувство сейчас было особенно сильно. Впрочем, всематерь получила от увиденного своего рода удовольствие, заставив старика делать то, чего бы тот в ином положении делать не стал. Власть над Рагом опьянила и убаюкала враждебность Урры, поэтому она одобрительно смотрела вслед, когда тот уходил. Даже будучи бессильным, он сумел сохранить лицо.
- Подойди, - позвала Урра и сметливая женщина, стоявшая возле входа в пещеру, тут же образовалась рядом с всематерью, будто всегда стояла рядом с ней и никуда не отходила.
- Приведи Рода, - приказала Урра.
- Рода?
- Ты слышала, что я сказала, - процедила сквозь зубы всематерь.
Ук неожиданно для себя понял, что не хочет, чтобы Род знал о произошедшем. Но как он мог не знать о том, что рядом с жилищем племени найден волк, убитый мальчишкой, которому запрещено выходить из пещеры ночью? Причём убит зверь ножом, которым мальчишке владеть запрещено. И ведь это только часть правды о том, сколько запретов Ук нарушил за ночь. От одной мысли какие вопросы вождь будет задавать и что может сделать, если ответы ему не понравятся, мальчик сжался в комок, подобрав под себя руки и ноги.
Возле входа в пещеру что-то заслонило свет. Мальчик видел только тёмный силуэт.
- Сядь, - приказала Урра.
Ук хотел бы ослушаться, но не мог, поэтому оттягивал исполнение указания. Мальчик собрался с духом и сел лишь, когда тень от пришедшего наползла на него самого. Гость стоял и молчал, глядя прямо на Ука, и тот, несмотря на настойчивые требования страха этого не делать, смотрел прямо в лицо вошедшему. Так прошло несколько мучительных мгновений. Даже Урра и женщина, приведшая Рода, молчали в ожидании. Наконец, тёмное из-за тенистых сводов пещеры лицо вождя озарилось улыбкой. Он похлопал Ука по плечу и сказал:
- Вот теперь я вижу, что ты мог убить волка.
Если бы мальчик мог отвести взгляд от лица Рода, то увидел возмущение, на миг скривившее лицо всематери.
- Расскажи, - попросил вождь и присел напротив Ука, став почти одного с ним роста.
- Что рассказать? - растерялся Ук.
- Как убил.
- Он бежал. Я выставил нож. Волк прыгнул. Сбил с ног. Укусил за руку. Хотел за шею. Я не дал. Потом волк умер.
- Выставил этот нож? - спросил Род, протягивая вперёд руку с тем самым зазубренным лезвием. Мальчик узнал бы его даже с закрытыми глазами, наощупь.
- Д-да, - ответил Ук в нерешительности.
- Этот? - с нажимом спросил вождь, подставив заточенный кусок камня к лицу мальчика и придвинув того за шею, чтобы Ук не видел ничего кроме ножа.
- Да! - вскрикнул юный твердолоб в гневе и рванулся из хватки, которая оказалась не такой уж и крепкой. Род отпустил мальчика со словами "Теперь он твой" и бросил нож на пол, а затем повернулся к Урре и сказал:
- Мальчик готов.
Продолжения не последовало. Уку в самом деле было очень интересно к чему он мог быть готов. К очередному наказанию? Род бы выразился иначе, куда более прозрачно, ведь в том и есть смысл наказания - чтобы наказываемый страдал от чувства вины, стыда и только потом от боли. Значит речь шла не о казни или чем-то ещё, что в той или степени является наказанием. Впрочем, сил думать у мальчика почти не осталось. Измученное тело саднило, принуждая распластаться на застеленном шкурой полу пещеры и не двигаться.
Урра всё это время смотрела на мальчика, а не на Рода. Изучала его лицо, движения, будто хотела извлечь некое знание из увиденного. Затем всематерь встала с тяжёлым вздохом, охнула и направилась прочь из пещеры. С её уст сорвалось всего одно слово, всего одно, но значило оно столь много, что будь Ук в лучшем состоянии, то скакал бы по пещере от радости. Однако, мальчика хватило только на то, чтобы приподнять голову на тонкой шее и удивлённо посмотреть Урре вслед. Слово это было "Молодец".
Как только призрачная тень всематери выплыла из пещеры, на Ука снизошло уныние. Да, он стерпел наказание и других не предвидится. Да, он получил тот самый нож, к которому успел привыкнуть. И даже услышал похвалу от Урры, что мало кому удавалось. Но Ук не увидит Ара сегодня. Слишком ломит тело. Слишком устал, чтобы двигаться. Сил хватало лишь на на беспокойные мысли, ведь судьба друга-черноспина вполне могла оказаться не такой радужной и нет иного способа узнать об этом кроме как ждать.
Постепенно Ук скатился в полубредовое состояние. Его бросало то в жар, то в холод, из-за чего он то скатывался на холодный каменистый пол пещеры, то закутывался в шкуру мамонта по самые уши. Мальчику казалось, что нож колет пальцы, знает, что тот боится снова брать оружие в руки. Хватало лишь намёка на опасность, царившую в памяти Ука, чтобы снова вернуться в ту ночь, к обожжённой ветке-руке, чужакам-охотникам, опасному броду, больно жалящим камням и волку. Особенно к волку. Его глаза горели в памяти мальчика болезненно ярко, пугающе, неотрывно.
Мальчик проснулся от того, что его трясло. Не как это обычно бывает, когда тебе холодно и тело пытается согреться без помощи посторонних средств. Напротив - Ук чувствовал себя очень тепло и уютно, закутавшись в шкуру мамонта, и по большей части страдал от жара и кошмаров, нежели от холода. Он приоткрыл один глаз и под сумрачным сводом пещеры увидел лицо старика, а затем и его руки, державшие Ука за плечи. Раг что-то говорил и тряс мальчика. На лице же старика была написана смесь тревоги и озабоченности.
- Просыпайся. Идём! - повторял Раг непрерывно, пока Ук не услышал.
- И что теперь? Хотят наказать меня ещё раз? - подумал мальчик и спросил, - Зачем?
Ук неуверенно вложил свою ладонь в ладонь Рага. Та оказалась твёрдой и шершавой, как камень.
- Возьми нож.
И мальчик взял без вопросов, потому что уже понял - что бы ни происходило снаружи пещеры, старику приказали об этом не рассказывать. Пока можно было сказать одно - снаружи шумно. Возможно, там собралось всё племя, что само по себе редкость. Охотники и женщины даже едят отдельно. Причина для общего сбора должна быть веской. И Уку было трудно представить, как эта причина связана с ним, побитым и наказанным, и зачем во время празднества нужен нож. Неужели Уку было мало одного наказания?
Возле входа на стенах пещеры играли отблески костра. Снаружи слышался гомон нескольких десятков голосов, словно всё племя одновременно говорило о чём-то. Обеспокоенный Ук прислушался к ветру в надежде уловить хотя бы знак. Друг шелестел так мягко, словно напевал, успокаивая. Постепенно мальчик ощутил облегчение. Не то, что была вчера, но по меньшей мере юный твердолоб мог передвигаться самостоятельно. Даже боль на время уступила место иному чувству - предвкушению.
Раг вышел из пещеры первым, хотя даже из-за его спины можно было разглядеть плотный круг мужчин вокруг костра. Вне круга сновали женщины, которые при виде Ука отворачивались, стараясь не смотреть ему в глаза. Боялись? Или презирали? Мальчик был уверен, что не успел сделать ничего настолько ужасного, чтобы имело смысл его бояться и уж тем более презирать. Тесный круг охотников казался не менее подозрительным. Время последней трапезы уже прошло, а значит причина сборища иная. И Уку это не нравилось.
Круг ненадолго расступился лишь для того, чтобы впустить мальчика внутрь, и снова сомкнуться. Мир словно разделился на то, что было в пределах круга и за ними. Где-то снаружи, где было темно и не видно лиц, перешёптывались десятки голосов. В самом же круге царила мёртвая тишина, омрачаемая фактом, что он состоял лишь из мужчин. Косматых, бородатых, угрюмых, с покатыми лбами и массивными носами. Они внушали, если и не страх, то по меньшей мере вынуждали вести себя осторожно и тихо.
На мгновение по другую сторону костра круг расступился и впустил в себя Рода. Тот подошёл к огню и за счёт оранжевых отблесков и темноты на заднем плане теперь казался даже больше и страшнее, чем обычно. Вождь смотрел прямо на Ука, не отводя взгляд. Мальчик тоже не отводил, хоть и был напуган, и не мог это скрыть. Ему и так приходилось скрывать острую боль от прокушенного левого предплечья, режущую боль от ран на внешних сторонах ладоней и ноющую от попадания камнем в плечо - слишком много для девяти зим.
- Боишься? - спросил Род.
- Боюсь, - ответил Ук, продолжая смотреть на вождя.
- Тогда зачем смотришь?
- Будет хуже, если не смотреть.
- Так ты и убил волка. Смотрел на него?
- Да.
- Убил ножом, который украл?
- Да.
- А что будет если воровать?
- Это, - мальчик вытянул ладони так, чтобы внешние стороны стало лучше видно в свете костра.
- А что будет, если убить волка? - поинтересовался Род и тогда Ука осенило, что наказывать его никто не собирается, - Огонь, это не для тебя. Слишком слаб, - рассуждал вождь вслух, - Ветер? Тихий, ловкий, любопытный. Ты похож на ветер, а?
- Похож, - мальчик улыбнулся и отвёл взгляд, пока его друг, ветер, одобрительно шелестел кронами деревьев.
- Хорошо, - Род сделал паузу, словно вдохнув поглубже, - Чашу!
Через пару мгновений в руках вождя оказалась изжелта-белая чаша из выскобленной кости. Что в ней находилось оставалось только догадываться. Род обошёл костёр справа и подошёл к Уку, держа чашу перед собой. Теперь мальчик видел, что в ней плещется нечто тёмное и даже чуял сильный запах. Пахло одновременно сладко и остро, сладостью напоминая ягоды, а остротой дыхание охотников после празднования удачной охоты. Ук невольно поморщился, так как догадывался что от него потребуется дальше.
- Пей, - приказал вождь. Мальчик замешкался.
- Пей, - повторил вождь свой приказ и поднёс чашу прямо к лицу Ука. Тот поморщился и отвернулся.
- Зажми нос и пей, - настаивал Род, но мальчик мешкал.
- Зажми нос или я зажму его сам, - пригрозил вождь шёпотом, чтобы слышал только Ук.
Угроза подействовала, как нельзя лучше. Мальчик зажал нос и Род наклонил чашу так, чтобы жидкость лилась прямо в приоткрытый для дыхания рот. Кисло-сладко-горько-острое пойло хлынуло в глотку Ука, который не в состоянии был остановить поток, потому что не мог говорить или как-то иначе перечить вождю. Содержимое чаши ещё не прекратило литься в мальчика, когда тот почувствовал, как тепло разливается по его телу. Словно внутри развели костёр и жар теперь поднимался кверху, разогревая грудь и горло, затуманивая разум.
- Ешь, - приказал Род и сунул Уку под нос невесть откуда взявшийся кусок мяса на кости.
Мальчик вцепился в еду без особых раздумий. Он и сам не осознавал насколько проголодался, пока бродил и бегал по лесу, а потом спал и бредил в пещере. Мясо оказалось жёстким, сухим и слегка горьковатым, но горячим, отчего всё же казалось вкусным. Ук ел с охотой близкой по силе к остервенению. Если бы кто-то тогда положил руку ему на плечо, то мальчик бы зарычал и отвернулся, защищая еду. Лишь когда сухое горьковатое мясо подходило к концу, Уку пришло в голову, что он ничего подобного не пробовал.
- Что за мясо? - спросил мальчик у Рода.
- Не узнаёшь?
- Нет.
- А ты подумай.
И Ук начал думать, насколько позволяло состояние. После тёмного пойла ему стало настолько тепло и легко, что он бы камень съел, если вождь приказал. Но почему именно мясо? Такое жёсткое, сухое и горькое? Жёсткое и сухое, значит худое, подумал мальчик и отвлёкся на мысль какое же вообще мясо полагается есть во время посвящения. Какое угодно с одним лишь условием. Оно должно быть взято с дичи, убитой посвящённым. Ук силился припомнить кого же он убил и, когда вспомнил, выплюнул недожёванное мясо.
- Глупый. Твоя добыча.
Мальчик одарил Рода неодобрительным взглядом. Вождь взял маленькие ладошки Ука в свои и сказал, постепенно сжимая их:
- Руки кормят тебя. Племя кормит тебя. Уважай руки и племя. Тогда и тебя будут уважать.
Род ещё какое-то время держал ладони мальчика сжатыми в своих, отчего резь пробудилась и усиливалась до самого момента освобождения из хватки. Ук всё ещё смотрел в глаза вождя, только теперь уже обиженно и зло. Словно и без того ослабленному мальчишке было мало страданий. Но вождь знал, что делает, поэтому был особенно строг. Болезненный урок запоминается куда лучше, если преподать его в момент особой уязвимости. Освободившись, Ук быстро засунул ладони под мышки, будто замёрз и отвёл взгляд от Рода.
- Скоро мы пойдём на охоту. Будь готов, - это последнее, что сказал вождь прежде, чем вышел из круга и пропал в ночи.
Замутнённый тёмной жидкостью рассудок Ука раскачивал мир вокруг, а его самого делал легче. Мальчик шёл в пещеру, расставив руки в стороны, потому что чувства подсказывали, что земная твердь вот-вот накренится и Ук упадёт. А поскольку он, по собственными ощущениям, ничего не весил, катиться или падать придётся долго, если не удастся зацепиться за что-нибудь. Лишь в конце своего короткого пути, закутавшись в шкуру, мальчик почувствовал себя в безопасности, хоть его и кидало то в жар, то в холод, и Ук тихонько, под нос, ругался на Рода.
Напряжение, царившее в круге, напугало мальчика не меньше, чем встреча с волком и почти также, как встреча с чужаками у пещеры костогрызов. Что-то подсказывало Уку, что костогрызы выглядят не так. Они должны быть похожи на твердолобов или черноспинов. Чужаки были непохожи на на кого. Слишком высокие, слишком стройные, слишком чужие. Оттого встреча приобретала совершенно иной оттенок и теперь чужак, оставшийся на другом берегу, чудился мальчику возле входа в пещеру, закрывая свет костра.
- Не подходи! - бормотал Ук, выставив перед собой зазубренный кусок камня.
Чужак молчал, делая темноту пещеры своим присутствием ещё более мрачной, давящей. Он сделал всего шаг в сторону Ука и тот ощутил, что стал более одиноким, чем обычно. И каждый последующий шаг также отнимал частичку свободы сына ветра, заглушал внутренний голос, оставляя наедине с собственным страхом. Чужак всё приближался, но, казалось, словно нарастал, увеличивался в размерах, вытеснял своим присутствием вглубь пещеры. Он надвигался, пока тень не накрыла Ука, окончательно отгородив от света.
Мальчик растерялся. Слова закончились. Грудную клетку сжало мёртвой хваткой, выдавливая каждый вдох. Казалось, что чужак попросту сел Уку на грудь, выжимая из него жизнь, но тот лишь присел рядом и смотрел. Холодный злобный взгляд скользил по лицу юного твердолоба, впитывая страдания, словно трава утреннюю росу. И тогда мальчик понял чего не хотел доставить чужаку, даже умирая. Этот трусливый недомужчина не заслуживал получить удовольствие, созерцая смерть Ука, смерть сына ветра.
И твердолоб стал выравнивать дыхание, вдыхая медленно и выдыхая также. Тело пыталось втягивать воздух рывками, но Ук постепенно преодолел внутреннее сопротивление. Сознание возвращалось к нему. Удовольствие на лице чужака, хоть мальчик и не видел его, сменилось раздражением. Жертва, уязвимостью которой тот упивался, никак не желала умирать сама, вынуждая помочь. По каким-то причинам чужак не убил Ука сразу - по тем же причинам не мог убить и сейчас. Лишь злобно созерцал бессилие мальчика.
- Чего ты ждёшь? - прошептал Ук дрожащим от страха голосом.
Чужак промолчал. Тогда мальчик добавил уже смелее:
- Давай.
Чужак не ответил. Тёмный силуэт, который был на его месте, стал расплываться, размываться на клочки. Клочки эти поднимались, рассеивались по пещере, взмывали к сводам, к самым мрачным теням, чтобы раствориться в них. Ук сам не заметил, как задержал дыхание, пока следил за происходящим. Он никогда не видел ничего подобного по-настоящему и теперь начал понимать, что чужак и не был настоящим. Откуда мальчику было знать чем его напоили и что в это пойло подмешали? То же самое, что и всем остальным.
Перед тем как забыться сном, Ук вернулся мыслями к чужаку в последний раз. Старался вспомнить каждую деталь внешности, одежды. Высокий, стройный, с тонкими конечностями, с высокой лобастой головой и вытянутыми чертами лица, малый нос. Его лоб не убегал назад, едва обозначившись, а скулы и рот не выпирали так сильно, как у черноспинов или твердолобов. На чужаке не было шкуры, но были кожаное нечто с продетыми в это ногами. А ещё на его ступнях было что-то странное или они попросту не имели пальцев - мальчик не помнил точно.
Такая внешность имела мало общего с твердолобами или хотя бы черноспинами. Казалось, если это и были люди, то какие-то другие, слабые и вытянутые кверху. Да и стали бы черноспины нападать, если не имели явного преимущества над костогрызами? А твердолобы ни на кого никогда не нападали и на себя нападать не позволяли, да и мальчик узнал бы твердолоба издалека. Неужели костогрызы настолько отличались от остальных? На этой мысли сон, подобно болоту постепенно затягивая Ука, захватил и поглотил его с головой.
Глава 3: "Звезда упала"
Наутро Ук почувствовал себя камнем, настолько холодным был пот, сковавший его лицо, словно ледяная роса. Мальчик стёр холодный пот и аккуратно привстал, чтобы не сделать больно самому себе. Царившая в пещере тишина внушала Уку смутное беспокойство. Хуже всего было соседство чувства вины и отсутствие чётких воспоминаний относительно произошедшего вечером и ночью. Однако, последствия от наказаний оставляли на теле следы, которые сохранялись значительно дольше особенно важных воспоминаний.
Мальчик стал изучать своё тело, в поисках новых ран и нажимая на уже известные, чтобы проверить правдива ли память о них. Плечо с синяком от удара камнем ныло. Прокушенное левое предплечье опухло ещё сильнее, чем вчера, и прикасаться к нему было страшно, но Ук коснулся и пожалел об этом. Острая боль, словно от сотни костяных иголок, впилась в руку, отчего мальчик едва не взвыл. Бледно-синеватая кожа на тыльных сторонах ладоней выглядела исполосованной глубокими порезами. Ничего нового или...
Кое-что новое всё же появилось. За время раздумий лёгкое головокружение взяло Ука в оборот. Затем вращение постепенно сместилось в область живота, будто желая завязать содержимое мальчика в узел. Пара мгновений и плотный ком подступил к горлу, выталкивая воздух. Отрыжка, ещё одна. И вот юный твердолоб уже бежал прочь из пещеры, чтобы не расплескать то, что вчера так настойчиво в него вливали. Чёрная, горько-кислая жижа исторгалась из него толчками. Казалось, что содержимое чаши никогда не кончится.
Когда мучения мальчика прекратились, он чувствовал себя полумёртвым, опустошённым, доведённым до грани, когда живой не отдаёт себе отчёт жив ли он на самом деле. Ведь кроме чаши с чёрным пойлом и куска волчьего мяса Ук вчера не ел ничего, да и то, что съел, теперь выбралось наружу. Он вытер с лица остатки пойла, выпрямился, сделал пару шагов и осел возле входа в пещеру. Тяжёлое тело отказывалось двигаться, тяжёлые мысли отказывались подчиняться. Тогда Ук и увидел силуэт человека.
Блеклый и призрачный, подобно живой тени, он не шёл, а плыл от пещеры. Увиденное зачаровывало Ука. Он не знал наверняка свидетелем чего являлся, хоть и чувствовал, что это очень важно. Иначе зачем тень покинула бы лагерь в одиночку, пока остальные спят? Значит либо у неё важное дело во внешнем мире, либо у неё больше нет дел с людьми племени. Отчуждение - вот что делало силуэт действительно особенным на фоне любых других силуэтов. Казалось, он не принадлежал тому месту, где находился, как и Ук.
Это сразу чувствуется, когда смотришь на чужака. Он не узнает мир вокруг себя и мир не узнаёт его, а значит они относятся друг к другу с опаской и подозрением. К Уку так относились всю жизнь, сколько он себя помнил. Возможно, поэтому мальчик поднял руку, попытался окликнуть силуэт, чтобы сказать нечто действительно важное. Что понимает и что чужак такой не один, что знает каково быть чужим куда бы ты не пошёл. Однако, юный твердолоб не смог вымолвить ни слова. Лишь смотреть, как родственная душа покидает племя навсегда.
Казалось, силуэт не отдалялся, но растворялся в лесном полумраке, постепенно размываясь и темнея. На мгновение Уку показалось, что он утрачивает зрение, и мальчик смотрел поочерёдно правым и левым глазом. Это лишь помогло продлить прощание с тем, кого он даже не знал и вместе с тем знал лучше, чем кто-либо. Наконец, чужак исчез, ушёл и больше не появлялся. Ук попытался встать, чтобы пойти следом. Приподнялся и тут же осел. Первый раз в жизни сын ветра чувствовал себя настолько тяжёлым, попросту неподъёмным.
Однако, мысли не весят ничего и движутся быстрее ветра, а значит мальчик мог последовать за ушедшим туда, куда не могло попасть его тело. Мог, но не стал. Мысли Ука были обращены к Ару. Сырое, бесформенное беспокойство, которое мальчик испытывал ранее, на самом деле относилось к другу и его судьбе. Ук знал, многое может произойти за пару мгновений и в разы больше, если пройдёт пара дней, поэтому решил, что ночью отправится к черноспинам и всё выяснит. И с этой мыслью закрыл глаза.
Затем открыл их и стал медленно отползать в пещеру. Даже мысль о том, что присутствие Ука свяжут с лужицей чёрной жижи пугала его настолько, что уснуть не удалось. Левое предплечье чудовищно кололо и жгло, как от укусов десятков пчёл одновременно, поэтому ползти равномерно не выходило. Тогда мальчик опёрся на правое предплечье, убрав в сторону левую руку, и продолжил ползти ещё медленнее, чем до этого. До своего места на огромной мамонтовой шкуре Ук приполз смертельно уставшим, но довольным.
Земля как-то по-новому холодила стопы Ука. Казалось, он заново учился ходить и чувствовать каково это. Ветер предостерегал мальчика, что стоило ещё отдохнуть, набраться сил, но твердолоб не мог отдыхать. О каком отдыхе можно думать, когда жизнь твоего друга под угрозой? Ук не знал этого точно, лишь предполагал. Однако, у чужаков было два дня, чтобы найти стоянку черноспинов. Более, чем достаточно времени, чтобы найти и уничтожить целое племя, особенно если оно не ждёт подобного нападения.
В животе мальчика было пустовато, но много лучше, чем вчера. Женщины оставили немного фруктов, ягод и рыбы подле спящего Ука в надежде, что тот подкрепится, когда проснётся. Он так и сделал, напихав в рот столько, что едва мог закрыть его. О том, чтобы жевать, и речи не шло. Ук стал заглатывать плоды целиком, пару штук проглотил с косточками, да и рыбу съел с костями. Зверь, обитающий у мальчика в районе живота, довольно заурчал. Стоило удовлетворить голод, как силы Ука утроились и он был готов идти.
Небо заволокли облака столь плотные, что они ощутимо давили на Ука, скрывая свет луны и звёзд. Племя твердолобов верило, что умершие люди поднимаются на небо в виде огней, чтобы продолжить жизнь там, освещая путь оставшимся на земле. Их свет вселял надежду в живущих на земле твердолобов, придавал сил, чтобы жить и бороться дальше. Впрочем, видели его обычно старики, страдающие бессонницей, охотники и женщины, вышедшие ночью по нужде, и Ук, который ночью чувствовал себя по-настоящему живым.
Так мальчик продолжал путь без надежды, лишённый привычной бодрости духа. Израненное тело постоянно напоминало о собственной хрупкости звоночками боли. Каждый шаг отдавался уколами в левое предплечье, которое распухло и теперь выглядело в два раза больше правого. Ук сам не замечал, как сжимает от внутреннего напряжения кулаки, что заставляло кожу на тыльной стороне ладоней мучительно натягиваться. Но отступить значило бы бросить единственного друга в беде, масштаб которой неизвестен.
Лес впереди был окутан туманом. Уку пришлось подойти ближе, чтобы понять где оказался. Сквозь марево проступали чёрные обломки стволов, земля под ногами покрыта слоем золы, через которую пробивались на свет стебли травы и цветов. Но мальчик видел впереди только смерть. Казалось, в мире точно есть ужасное место, куда люди попадают после смерти. Такое место, где мертвы почва и растения, где царит мёртвая тишина, где даже солнце мертво, а небо похоже на землю готовую вот-вот упасть на голову и раздавить.
И тогда, впервые в жизни. Ук не решился войти в сгоревший лес. Он казался царством мёртвых и покинутых, куда мальчик не спешил. Поэтому сын ветра пошёл в обход, по левому краю леса. Да, это требовало больше времени, но Ук был не готов делать глупости. Чтобы вытворять такое, нужно быть готовым к последствиям, а мальчик потерял слишком много времени из-за последствий прошлых приключений. Туманный лес оставался по правую руку - это успокаивало, как будто ножом можно остановить смерть.
- Один раз уже получилось, - подумал Ук и всё же не был так уверен, что сумеет повторить успех.
Сын ветра стал вслушиваться в шёпот старого друга в кронах, в биение сердца, к собственному дыханию. Мир вокруг ненадолго потерял привычные очертания в сумраке закрывших звёзды облаков, но затем вновь обрёл их. Ук видел ветви сквозь листву и стволы за ветками, настолько прояснился ум и обострилось зрение. Шаги его стали чёткими и ритмичными, дыхание ровным, сердцебиение медленным. Что бы ни скрывалось в тумане по правую руку, сын ветра видел, что находилось по левую руку и это придавало уверенности.
Не было ничего удивительного в том, что ночи холоднее дней, когда Ук ощутил на себе дыхание грядущей зимы. Ночи с приближением зимы становилось всё холоднее. Зима, днём прятавшаяся где-то глубоко, в тёмное время суток дышала людям на лица, заставляя закутываться в шкуры поглубже. Мальчик не мог закутаться глубже в шкуру, которую носил, поэтому, несмотря на общую вялость, ускорил шаг. Замёрзнуть насмерть, так ничего и не узнав об Аре, было бы преступлением против мальчишеской дружбы.
Совы ухали в ночной тишине, а вдалеке выли волки, то ли оплакивая погибшего от рук Ука соплеменника, то ли призывая луну вернуться на небо. Несмотря на ясность ума, мальчик видел не дальше десяти шагов даже в самых светлых местах и не дальше трёх шагов в местах, где лесная чаща становилась слишком густой. По правую руку, со стороны сгоревшего леса висел такой плотный туман, что он не видел даже очертаний ближайшего дерева. Ук словно плыл по туманной реке вдоль сумрачного леса на берегу.
Мальчик шёл размеренно и быстро, пока не раздался шорох. Не тот шорох, который мог бы вызвать ветер или мышь. Такой основательный шорох могло вызвать только что-то большое. И, что хуже всего, Ук не мог пронзить темноту взглядом в направлении шороха дальше, чем на три шага. Чтобы увидеть, нужно было подойти. Сын ветра знал, что боится и не скрывал этого от себя, но какой смысл стоять и ждать, когда можно пойти вперёд и узнать, что скрывается в темноте? Если это может его убить, то убьёт в любом случае.
Ук шёл бодрым шагом, не обращая внимания на шум, который создавал. Иногда это могло напугать зверя, если тот любит нападать из засады. Заодно сын ветра обманывал самого себя, притворялся смелее, чем есть на самом деле, и от этого действительно чувствовал себя увереннее. Мальчик приближался к источнику шелеста, который, к слову, затих и повторяться не собирался. Однако, проверить всё же было нужно, во избежание нападения со спины. И так Ук шёл, пока не отпрянул, наткнувшись на нечто ужасное.
Огромный, по меркам мальчишки девяти зим отроду, паук, расселся посреди паутины и нападать не собирался. Хотя самим видом внушал до того неприятные мысли, что сын ветра оторопел от омерзения. Ук не мог разглядеть в сумерках всей красоты и ужаса паука: его мохнатое тельце и лапки, множество глаз, следящих за каждым движением в окружающем мире, да и размеры восьмилапого мальчик переоценил. Огромный паук вместе с расставленными в стороны лапками был не больше фаланги большого пальца.