Стужёною зимою, в последний день января 1959 года, мой пьяный отец вытащил из старого шифоньера старую же берданку и начал стрелять поверх головы моей матери. Ревновал очень.
Мама была беременна. Я должен был родиться в начале апреля. Так вот , мама меня родила не в начале апреля, а аккурат первого февраля. Как раз, тогда когда отец стал палить из берданки....
Рядом с нашим домом был дом отцовых родителей. Дед мой, Александр Петрович, стрельбу услышал и в одних бежевых кальсонах прибежал к нам в хату. Увидел пьяного сына и истекающую водами сноху. Тут же запряг в сани жеребца Цыгана и повёз маму в районную больницу.
Февраль был лютый. 32 градуса мороза! Пока по хрустящему снегу жеребец Цыган вёз замерзающего деда и маму в роддом, а это почти 15 километров, мама - то и опрасталась.
1-го февраля, в час ночи, при 32 - х градусном морозце, я впервые увидал на тёмно-синем небушке большую медведицу.... Может, это было и не так. Я не помню. Но мама и дед утверждали, что всё так и было.
Пока доехали до роддома, я превратился в мясной полуфабрикат с неотрезанной пуповиной. Дед рассказывал, что я был в кровавой, ледяной корке. Занесли в приёмное отделение, пуповина то и отломилась. Промерзла. Маму вместе со мной выписали через день. Сказали, что нечего портить статистику. Пусть помирает дома.
У меня, семимесячного, была пневмония, а мать всю оставшуюся жизнь, маялась женскими болезнями. Отца дед просто- напросто выпорол вожжами. Батя даже не сопротивлялся. Бердану дед поломал и выбросил в нужник. Мама в 1963 родила мне брата. Тоже недоносила. Тоже семимесячного. Но это отдельная история.
А пока я не издавал не звука. Я просто сипел, свистел и младенческого "А-А-А-А" не издавал. Мать и вправду подумала, что я должен помереть... И чтоб не видеть этого, она отправила меня к своей матери. Моей бабушке. У ней есть жизненный опыт. Она родила 11 детей, двое умерли. Пусть там помрёт...
По рассказам моих тёток и бабушки, дело было так. Мать привезла меня к бабушке Маше немого и почти мертвого. Бабушка повезла меня в церковь и покрестила. Вернувшись из храма, растопила печь. Кода печь нагрелась, она вымела золу и оставшиеся угольки. А потом обмазала меня с ног до головы заранее приготовленным тестом. Оставила только дырки для рта и носа, чтоб не задохнулся. Завернула в крещальное полотенце, положила меня на деревянную лопату и засунула, будто хлеб, в печь.
Как говорила одна из моих тётушек, минут через пять, печь чуть не разорвалась от моего крика. Я заново родился. Печь меня родила... Бабушка вытащила меня, очистила от теста. (Отдала его собакам на съедение). Мать потом удивлялась этому чуду. Правда, потом в жизни моя милая и добрая бабушка меня часто поддевала. Дразнила беззлобно, когда я делал что - то не так. Она всякий говорила мне с укором: "Эх, февраль ты месяц!".
Я по своему скудоумию не понимал, о чём идёт речь. И только в 50 лет я сообразил, что во всех месяцах 30 или 31 день. А в феврале 28 или 29. Значит, что у меня в черепной коробке чего - то тоже не хватает. Но я этого не ощущаю. Просто удивительно, что я до сих пор жив. Пережил бабушек, дедушек, тёток и родителей. И только одна деревенская печка ещё до сих пор цела и невредима.
В доме, где живёт печка, обитают другие люди. Я выпросил у них старенькую заслонку от нее. Счастлив, что жив. Что у меня были такие чуткие и добрые деды и бабки, жеребец Цыган и моя вторая мама, старенькая печь.