Меня зовут Патрик, Патрик Смит и я узник В... тюрьмы. Сижу в одиночной камере. Сижу, пожалуй, в одиночной камере как минимум лет десять, и сидеть мне осталось от звонка до погребального звона, так как мой срок пожизненный. Если верно говорят, что время деньги, то я богаче, монархов самых богатейших стран. У меня уйма времени, и девать мне его не куда. Если отнять время на сон, завтрак, обед, ужин у меня еще остается его очень много и я целиком и полностью предоставлен своим мыслям и самому себе. Сам с собой общаюсь, делаю физические упражнения, вспоминаю прошлую жизнь и много читаю. Последнее выручает меня больше всего. "Не будь на свете книг, я давно пришёл бы в отчаяние" - сказал философ. Так вот в тюрьме это наиболее актуально. И право пользоваться библиотекой, дает возможность не сойти с ума. За невозможностью жить жизнью человека свободного, любить, путешествовать, любоваться природой, посещать музеи театры и кино, за невозможностью жить реальной жизнью я живу воображением, погружаясь в мир книг. Гениальные поэты читают мне свои стихи, ученые посвящают в свои открытия, историки рассказывают о прошлом. Особенно люблю читать рассказы путешественников о дальних морях и неизведанных странах. В такие минуты я уношусь вместе с ними, странствуя в пространстве и времени. Вместе с книгами мне выдаются свечи бумага и перо, благодаря чему я сейчас и пишу эти строки. Из людей же я вижу только тюремного надзирателя, с которым иногда перебрасываюсь словами.
Но есть и еще кое что, что привносит в мою жизнь некоторое, так скажем, развлечение. Об этом, остановлюсь подробней. Зарешеченное окно моей камеры выходит на главную площадь города, где посередине, словно сцена для заезжих артистов находится эшафот, деревянное возвышение с Г - образным столбом. Казни проводятся довольно часто, и привлекают чуть ли не все население города. В свободные же от казней дни, этот Г - образный столб, словно указывающий палец, указывает нам "Ты следующий". Стаи черных ворон кружатся над ним. Впрочем, как я уже успел сказать, веревка мне не грозит, и грозный столб внушает мне оптимизм. Кому то повезло меньше.
Он вошел в камеру в сопровождении охранника, держа в одной руке матрас, в другой подушку и одеяло.
- Располагайтесь - указал на свободное место на полу надзиратель. - Вот Патрик, к тебе сосед. Может, не скучно вам будет.
Это был худощавый молодой человек, лет под тридцать, но, не смотря на свой еще относительно юный возраст, совсем седой.
- Ну - подтолкнул его охранник тюрьмы. - Проходи, не стесняйся - после чего, оставил нас вдвоем, захлопнув дверь и загремев ключами.
- Извините - продолжал мяться у входа прибывший. - Где бы мне лечь.
- Да где хочешь там и ложись - подтянул я ноги к себе, сидя на матрасе.
- Извините - нерешительно вошел он, и развернул матрас у противоположной от меня стены.
Я поднялся с матраса и протянул ему руку.
- Меня зовут Патрик, и я нахожусь здесь больше десяти лет.
- Меня зовут Айвен, и я здесь первый день.
- Ну что ж, рассказывай.
- О чем?
- Как дела на свободе?
- Что вас интересует?
- Да все то, что произошло там за десять лет.
- Вы хотите узнать о ситуации в мире, или конкретно у нас...
- И в мире тоже. И вот что Ванек, перестань мне "вы". Мы не в научном конгрессе.
- Простите, то есть, прости.
- Вот, вот
И Айвен рассказал мне много интересного, обо всем, что происходило на воле все годы, что я просидел здесь. Судя по его речи и всезнанию, Айвен был человеком достаточно интеллигентным и образованным, и так же как я, не чужд литературе. За несколько дней проведенных вместе, я нашел в нем приятного собеседника, человека весьма интересного и воспитанного. Мы быстро сдружились. Чем больше я его узнавал, тем больше мне казалось странным, что столь культурный, цивилизованный человек сидит здесь за двойное убийство с ограблением.
В тот день надзиратель принес нам завтрак, и как бы сказал, между прочим, что ближе к обеду будут казнить педофила, школьного учителя, совращавшего после уроков детей.
- Да, да - поддержали мы тему. - Мужик воспитатель в детском саду или школьный учитель всегда вызывает подозрение. Не мужское это дело.
- Косячная работа для мужика.
- Бабское занятие.
- Я бы ни за что не согласился.
Высмеяв всех мужиков, чья профессия либо наклонность начинается со слова "педо" ключник, посмеиваясь, вышел.
Оставшись вдвоем, я спросил Айвена.
- Скажи мне Айвен, ты ведь человек образованный. Скажи мне, какое у тебя образование.
- Неполное высшее.
- Почему не полное.
- Не смог окончить последний курс в университете.
- Неужели так трудно было учиться.
- Учиться не трудно, мне помешали обстоятельства. Я встретил и полюбил прекрасную девушку, рано женился и завел детей. Семью надо кормить Патрик. Пришлось устроиться на работу, даже на две. Какое уж тут образование.
- А подождать нельзя было.
- Ну, так получилось.
- Ага, по залету. Небось, и женился по залету, а, Айвен. Ну скажи - подмигнул я сокамернику.
Застыдившись, Айвен махнул рукой.
- Вот так все и происходит дружище - посмеялся я. - Вся это наша любовь морковь, все эти чувства лишь замаскированный инстинкт размножения. И нет здесь никакого романтизма.
- Я не о чем не жалею Патрик - с некоторой горячностью, будто желая в этом убедить меня, а может себя, заявил Айвен.- Я ни о чем не жалею. Да, я не получил образования, да, у меня нет диплома, но у меня есть гораздо более ценное. Трое прекрасных ребятишек, трое детей - умиленная улыбка озарила его лицо.
- Уже трое? Шустряк.
- Ну, жена захотела второго, потом еще.
- Не тяжело тебе троих то поднимать.
- Как бы не было тяжело - будто с вызовом посмотрел на меня Айвен. - Дети это счастье.
На улице послышался шум толпы. Тысячи голосов доносились к нам с площади через окошко.
- Ах, да, педофил. Пойдем посмотрим.
Мы выглянули в окно. Площадь была заполнена людьми. На окруженный стражами порядка эшафот, палач возвел некоего мужчину, невысокого роста, круглого, лысого и с растерявшимся, испуганным взглядом. Его зрачки бестолково бегали, рот был приоткрыт. Страх овладел им. Горбатый палач с волосатой грудью, грубым лицом, горбатым носом, с густыми бровями и искривленным ртом, был настолько типичен для своей профессии, что выглядел более комично, нежели грозно. Он взял в руку ведро и полез на скамью смазывать веревку мылом. Толпа начала шуметь.
- Почему так много людей пришли посмотреть на это жестокое зрелище - спросил Айвен, и сам себе ответил. - Я думаю, они пришли за тем, чтоб зарядиться оптимизмом. Посмотреть на того, кому повезло меньше чем им. Ведь трудности, невзгоды, проблемы каждого из них - Айвен кивнул головой в сторону собравшихся людей - кажутся такими пустячными, по сравнению с проблемами приговоренного к смерти.
- Я раньше тоже так думал, Айвен - ответил я ему. - Тоже так думал. Но поверь мне. Проведя много лет в тюрьме и много раз наблюдая подобные зрелища, я понял, что люди приходят сюда, чтоб излить свой животный гнев, тупую ненависть. Ненависть живет в каждом из нас, и как пар в закипающем чайнике требует своего выхода. И поиск удобного козла отпущения становиться жизненно необходимым, как поиск сортира, куда бы излить свой гнев. Такие как мы, убийцы и извращенцы самые подходящие кандидатуры.
И словно в подтверждение моих слов, в толпе в адрес учителя понеслись злобные выкрики.
- Повесь его за яйца палач. Не мыль ему веревку, пусть дольше помучается. Гори в аду извращенец. Чтоб тебе черти раскаленную кочергу в жопу сунули. Ууу ааа ыыы. За наших детей, смерть ему.
Учитель стоял перед обезумевшим сборищем, потея от страха. Некоторые из находившихся ближе всего, попытались залезть на эшафот, учинить самосуд над извращенцем. Но были остановлены полицией.
- Но знаешь Айвен - продолжил я свою мысль. - На самом деле, вся эта толпа безумно рада, что нашелся тот, в кого можно излить весь свой негатив. И скоро начнется веселье. Жестокость в людях УЖЕ есть. А уж на кого ее выплеснуть, вопрос второй. Не педофил, так педераст, не педераст так иноземец. Убери перечисленных, найдется четвертый.
Палач закончил мылить веревку и подвел полуживого приговоренного к петле. Возведя его на скамейку, встал рядом с ним, накинув ему петлю и мешок на голову. Столпившиеся продолжали осыпать приговоренного бранью.
- Умри подонок, welcome to hell. Надеюсь дьявол уже поджидает тебя с вилами, чтоб подсадить на них.
Палач слез со скамьи. С мешком на голове бедняга трясся от страха. Сквозь ткань было слышно как он что то бормочет. Палач отошел на три метра от скамьи.
- Долой табуретку. Выбей ее из под него. Выбей - кричали ему.
Палач встал в позу для разбега, за тем разбежался и выбил ногой скамейку из под ног учителя.
- Удар. Гооол. - раздалось на всю площадь. А дальше все слилось в один неразборчивый шум.
Повешенный задрыгал ногами в воздухе, жуткий танец сопровождался аплодисментами.
Палач, встав рядом с повешенным на одно колено, захлопал в ладоши и выкрикнул "асса", что вызвало бурный смех среди зрителей. Затем, встав на ноги, сам стал плясать возле дрыгающегося в предсмертных судорогах повешенного, притоптывая ногами и выкидывая в сторону то одну руку то другую. Высоко подпрыгивал, крутился волчком, и все это происходило под бурный смех и аплодисменты зрителей. Несколько не совсем трезвых зрителей, пытались пролезть на эшафот, принять участие в конкурсе талантов, но были не допущены полицией. Все это глумление продолжалось до тех пор, пока педофил не замер отдав богу душу, и даже после того. Наконец, вдоволь посмеявшись и покуражившись над повешенным, и вызвав в конце представления палача на поклон "Браво!!! Браво!!!" народ стал расходиться, обмениваясь шутками.
- Патрик - обернулся Айвен ко мне. - Это же чудовищно. Подобное зверство лишает нас права называться людьми. Да, я сам отец и сам не жалую педофилов, но то, что я видел сверх всякой меры. Неужели здесь каждый раз такое.
- Бывало и хуже. Тут однажды привели на казнь женщину, убившую своего ребенка из за мужика, ну так разъярённые мамаши влезли на эшафот, прорвав оцепление полиции, и разорвали детоубийцу на части.
- О Боже.
- Я же говорю звери, лишь брось им ягненка в вольер.
- Похоже ты прав дружище, но до чего ж жестока эта правда.
- А ты думал. Я тут насмотрелся, за все эти годы.
- Ты знаешь Патрик - после некоторого молчания обратился ко мне Айвен. Он сидел на своем матрасе, положив руки на колени. - Ты знаешь Патрик, а ведь я никогда и ни к кому не испытывал ненависти, как бы тебе не было странно услышать это от убийцы. Я не желаю зла ни кому, не педерасту, ни педофилу, может образование сыграло свою роль, и не умею ненавидеть человека не сделавшего мне ничего плохого. И на подобные зрелища никогда не ходил. А к убийству меня подвели обстоятельства. И я не хотел. Клянусь всем чем хочешь.
И Айвен рассказал мне то, о чем я из вежливости стеснялся спросить, подробности преступления и всю предысторию.
- К преступлению, повторюсь, меня подтолкнули обстоятельства. У меня большая семья, а семью надо кормить и обеспечивать. Большой семье нужна большая жилплощадь, и мне пришлось взять ипотеку в банке. На ремонт, на мебель, на бытовые удобства, мне пришлось взять еще один кредит, потом еще. Большая часть моей зарплаты уходила на погашение. А старшего необходимо было собрать в школу, среднему заплатить за садик, а младшему купить питание и подгузники. Младший начал болеть, пришлось тратится на поликлиники, лекарства и врачей. Старший скатился на двойки, пришлось искать денег на репетиторов. Везде куда ни плюнь, нужны деньги, а их катастрофически не хватало. Мы с женой недоедали, даже одеться прилично и то не могли. Экономили на чем только можно. Конечно, старались отдать больше детям, себя ущемляли. Еще теща постоянно нервы трепала тем, что не могу нормально обеспечить ее дочь и внуков. Вот ведь еще блин поганый довесок. Постоянные нехватки сломили нас. Жена вечно на взводе, постоянно орет. А на работе, как на зло, меня постоянно обманывали с зарплатой, платили меньше, чем было обещано. Мой начальник прознал о моих проблемах, и стал нагружать меня самой тяжелой работой, от которой другие сотрудники отказывались. Не обремененные детьми и кредитами сотрудники не боялись увольнения, и поэтому слали начальника на три буквы. А вот я боялся быть уволенным Патрик, боялся. Что станет с моей семьей, если единственный кормилец в семье потеряет источник дохода. Что будет с семьей, если я перестану платить по кредитам. Голод и нищета, прошение милостыни, долговая тюрьма. Мой начальник прекрасно знал, что я не рыпнусь, и заваливал меня работой больше и больше. И я ужасно уставал. Но, несмотря на это, мне пришлось устроиться еще и на одну работу, пришлось устроиться на вторую. Хроническая усталость и недосыпы сломили меня. Я тяжело заболел. Больничный мне оплачивать отказались, а деньги на лекарства понадобились не малые. Когда я все же поднялся, мои рабочие места оказались заняты. А на другую работу меня не брали в связи с тем, что после болезни я все еще плохо передвигался и был серым как труп.
Вскоре стали приходить уведомления о просроченных задолженностях. О том, что при нарушении срока кредитор вправе потребовать досрочного возврата всей суммы с процентами. Предлагали погасить задолженность в такой то срок. Угрожали обращением с суд с требованием о взыскании с нас всей суммы. Возместить судебные расходы так же возлагалось на нас. Банком рассматривался вопрос о том, чтоб вытурить нас из квартиры, оставить нас с детьми на улице. Привлекли коллекторов. Посыпались угрозы. На двери нашей квартиры написали "верни деньги сука". А чем мне было платить то. Я все еще больной человек, только только начал выкарабкиваться. И тогда я решился на отчаянный шаг. Ограбить ювелирный магазин со всей его выручкой и золотом. И если повезет, можно было бы сразу рассчитаться со всеми долгами. Я в этом деле не специалист и никого никогда не грабил, но что мне было делать. Когда старшие дети были в детском саду и школе, а с младшим жена ушла гулять, прихватив коляску, я взял сумку повместительней, лыжную шапочку с прорезями для глаз и кухонный нож. Выйдя на улицу, отправился к магазину, который загодя приметил. Подойдя к магазину, я натянул на голову вязанную шапку и взял в руку нож. В магазине находились охранник, молодой человек, темноглазый брюнет, лет двадцати, не больше, с резиновой дубинкой у пояса и молодая девушка продавщица. Я помню, она была симпатичная, с рыжими волосами, а ее улыбка оставляла ямочки на щеках. Так как охранник ей рассказывал нечто веселое, она смеялась. Впрочем, ее улыбка тут же сползла, стоило мне появиться, а охранник запнулся на полуслове. Я вынул нож и, подойдя к девушке, потребовал отдать все, что в кассе и все что на витрине за стеклом, держа в поле зрения охранника. Девушка хлопала глазами раскрыв рот, очевидно, не сразу поняла насколько все серьезно. Я ударил рукояткой ножа о стекло витрины, брызнули осколки и тогда она начала кричать.
- Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо.
- Выручку быстро.
- Не надо, не надо, не надо - затряслась девушка.
- Давай деньги
- ПОМОГИТЕ!!!
Тут проснулся охранник. Он налетел на меня с дубиной и стал на меня замахиваться.
- Ты че. Ты че. Ты че.
- Сядь, я сказал.
- Ты че мужик. Брось нож.
- На место.
- Брось нож.
Между мной и охранником завязалось, что то вроде дуэли, контратаки, выпады, финты. И во время всей схватки он говорил как заведенный.
- Брось нож. Брось нож.
Наш поединок длился довольно долго. Вдруг появилась девушка со шваброй, начала пытаться ударить меня ею по голове. Я помню, как охранник ей крикнул.
- Уйди Алена.
Но она не ушла, и они зажали меня в угол. Я как загнанный зверь пошел на отчаянный шаг. В то время когда охранник полуобернулся к своей подружке, что бы еще раз сказать "уйди", я сделал выпад и воткнул ему нож в шею. Он схватился руками за горло, уронив дубину. Продавщица отвлеклась на раненного сотрудника и опять начала кричать. Я же, упав на колени и поднырнув под швабру, ударил ее ножом в живот. Молодые люди лежали, корчившись на полу истекая кровью, я же в это время набивал сумку золотом, серебром, деньгами, а за тем вышел.
Идя по улице с набитой золотыми украшениями сумкой, я старался не привлекать внимание и идти как ни в чем ни бывало, но люди почему то шарахались от меня и пугались. Как будто у меня на лице было что то написано и они распознали во мне убийцу. В конце улицы показалась полицейская машина, и прохожие затыкали в меня пальцем, указывая на меня водителю. Я попытался идти быстрее, но полицейский автомобиль нагнал меня. Вышли два человека в форме и, направив на меня пистолет приказали остановится. Один из них подошел ко мне, и снял с моего лица лыжную шапочку с прорезями для глаз, другой заглянув в сумку, нашел там окровавленный нож и драгоценности. Меня отвезли в полицию и посадили в КПЗ, так называемый обезьянник, а вечером в полицию пришла жена с детьми, от кого то что то прознав. Увидев меня за решеткой, и выслушав подробности совершенного мной преступления, она начала кричать от горя и отчаяния.
И в заключении еще раз хочу сказать тебе Патрик. Я никого не хотел убивать, мне нужны были только деньги что б спасти семью от голода и скитаний. Но они загнали меня в угол, охранник и та молодая девушка. Они не оставили мне выбора. Господи, почему они просто не убежали, либо не остались в стороне, отдав, что я просил.
Айвен ждал суда. Его навещал адвокат. Разбирательства длились долго, несколько месяцев. В ожидании суда, Айвен строил предположения, чем все может закончиться. Я как мог обнадеживал его. Приводил примеры, когда люди избегали смертной казни и при более тяжких преступлениях. Советовал ему рассказать о том, в какую кабалу он попал, и что именно это сподвигло его на преступление. Советовал рассказать, что не хотел, что обстоятельства толкнули... Впрочем с адвокатом они давно все это обсудили. Его адвокат строил защиту на стечении тяжелых жизненных обстоятельств, что, по их мнению, должно было смягчить приговор.
В один из дней тюремный надзиратель принес Айвену письмо. Айвен раскрыл конверт и пробежал по письму глазами, после чего страшно изменился в лице. Его руки затряслись, в глазах вскипела ярость.
- Пишет жена - посмотрел на меня Айвен. - Приставы конфисковали имущество, и выгнали их с детьми из квартиры. Теперь они ютятся у ее матери, но та не может их долго содержать, так как больна и с мизерной пенсией, плюс ко всему, у ее матери много других детей и внуков. Но коллекторы не перестают одолевать жену, требуя погашения долга по другим кредитам.
Айвен скомкал письмо и бросил на пол.
- Проклятые ростовщики и их вымогатели - Айвен вскочил с матраса. - Вот они кровопийцы, вот они угнетатели, кровососы. Это они, они причина всех бед и несчастий. Вот кого надо вешать, вот по кому лезгинку танцевать.
-Айвен, не надо - видя, что он впал в ярость, я пытался его успокоить.
- Ооо, теперь я умею ненавидеть Патрик, теперь я испытываю ненависть к проклятым рабовладельцам и их надсмотрщикам.
- Айвен, успокойся.
- ЭТО ОНИ, ОНИ ТОЛКНУЛИ МЕНЯ НА ПРЕСТУПЛЕНИЕ, ОНИ ЗАСТАВИЛИ МЕНЯ ВЗЯТЬ НОЖ! - Айвен кричал.
- Не надо друг, не надо успокойся - я обнял его за плечи.
- ТАК ПОЧЕМУ ЖЕ СУДЯТ МЕНЯ ОДНОГО!!! ГДЕ ТЕ ЛЮДИ, ЧТО НЕ ОСТАВИЛИ МНЕ ВЫБОРА!
- Что здесь происходит - заглянул охранник тюрьмы.
- Все в порядке - обернулся я к нему. - Все в порядке.
Айвен обмяк в моих руках и заплакал.
Через неделю был назначен суд. Тюремный надзиратель пришел за Айвеном. Я пожелал сокамернику легко отделаться. Суд длился несколько часов. Наконец, под вечер Айвен вернулся. Суд приговорил его к смертной казни через повешение. Айвен был спокоен. Он сидел задумчивый и отрешенный глядя в пол возле своих ног.
- Айвен - сел я рядом с ним, осторожно коснувшись его плеча. - Еще не все потеряно. Ты должен обжаловать решение суда.
Айвен молчал.
- Ты должен обжаловать решение суда. Ты слышишь меня, Айвен
Мой сокамерник продолжал смотреть в одну точку возле ног.
- Подать апелляционную жалобу.
Он будто не слушал.
- В течение месяца...
- Зачем - вдруг еле выдавил из себя Айвен.
- Чтоб спасти свою жизнь.
Айвен, наконец, поднял взгляд с пола и посмотрел на меня.
- А зачем мне такая жизнь, Патрик. Я измучен, заезжен, надломлен. Выжат, как выжитый лимон. И сколько сам не старался от себя скрыть, я глубоко несчастен. Я несчастен Патрик. Постоянная забота о семье, груз ответственности сломили меня. Зачем мне апелляция, зачем мне жалоба. Жизнь все равно сломана.
И Айвен вновь ушел в себя, надолго замолчав. Он молчал сидя на матрасе и обхватив колени. На улице стемнело. Лунный свет проник через окно с решеткой, растянувшись на полу, по другую сторону от которого, на фоне серой стены выделялся темный силуэт моего друга. Наконец он поднял голову, и по блеску отражающих лунный свет глаз, я понял, что Айвен смотрит на меня.
- А знаешь Патрик - заговорил он. - Я в юности я ведь хотел стать капитаном. Да что там в юности, мечтаю и по сей день. Будучи мальчишкой, я прочитал много книг о морских приключениях, читал о кругосветных путешествиях, географических открытиях, морских первопроходцах, о новых землях и морских маршрутах, о предпринятых экспедициях, и открытиях неведомых прежде островов и континентов. До чего же я завидовал руководителям дальних экспедиций, капитанам и всем тем кто в них участвовал. Я только морем и жил, и прекрасно умел рисовать корабли, двухмачтовые, бриги, галиоты, трехмачтовые линейные парусники. Я рисовал их с открытыми портами для пушек, с наполненными ветром парусами, с позолоченными скульптурами на носу. Я мечтал уйти на одном из них в бескрайнее, сливающееся на горизонте с облаками море, нестись по волнам и быть свободным как птица, и не иметь за собой ни проблем, ни забот. И чтобы чайки летали над моей головой, а волны ударяли мне в борта, освежая мое лицо солеными брызгами. Мне грезились утопающие в зелени острова, красивые прибрежные города с золотыми куполами и шпилями, расписными минаретами.
И тут он поднялся с матраса и встал напротив меня. Он взялся руками за воображаемый руль, будто рулевой на судне, и запел на редкость приятную песню. Он пел о морских волках, которые ориентируются в бескрайних морях по звездам ночью и по солнцу днем. О сопровождавших корабли дельфинах, о крике чаек о белых парусах. Он пел, все время раскачиваясь всем телом словно изображая качку, он пел вращая руль и песня его была тосклива и мелодична. То была песнь обреченного на смерть, о несбывшейся мечте, о несостоявшемся. И свет луны освещал его качающуюся фигуру посреди тюремной камеры. Мне стало его невыносимо жаль. А он все пел, и пел. У него был прекрасный слух и красивый голос.
С приближением казни, Айвен чаще и чаще заводил со мной разговор о смерти, вернее о жизни после смерти, и есть ли она вообще.
- Что случиться со мной, после того как меня вздернут, а Патрик. Что произойдет. Может я исчезну в небытие и провалюсь во мрак - рассуждал он. - И личность моя исчезнет. Но тогда как я констатирую тот факт, что нахожусь в небытие и во мраке. А может моя душа, освободившись от боли и физиологических потребностей полетит в рай, где меня будут ждать только духовные удовольствия. В прекрасном райском саду, над распустившейся сиренью, цветущими яблонями, цветочными полями я буду кружиться как бабочка с крыльями за спиной в компании таких же как я ангелов играя в салочки и догонялки, а господь Бог будет выглядывать из за облаков и грозить нам пальцем, чтоб не шалили. Вот только как я увижу все это, если глаза мои после смерти закроются.
- Когда ты спишь, глаза твои закрыты Айвен - вставил я. - Но ты же видишь сны.
- Вот, вот. Хотя постой. О каком рае идет речь. Я же убийца. На мне кровь невинных людей. О нет. Гореть мне в аду. Меня будут черти жарить на сковородке на рафинированном масле, и я буду шипеть и корчиться от боли, а черти будут тыкать в меня вилкой, смотреть, насколько я прожарился.
- Ха.
- Чему ты смеешься Патрик.
- Твоя нервная система, умрет вместе с телом, и ты перестанешь испытывать боль. Ты сам недавно сказал об этом. Так что сможешь лежать, положив руки за голову посреди сковородки насвистывая песенку из водевиля назло чертям.
- Тоже верно. Значит все это вранье.
- Естественно.
- А веришь ли ты в реинкарнацию Патрик. Ну, в то, что каждый из нас опять возродиться в этой жизни. Веришь ли. Патрик.
- Ну что же, все может быть Айвен. Если некая сила, явила нас к жизни из небытия, то, что помешает этой силе явить нас второй раз, и третий.
- Вот, вот.
Так философствовали мы с ним все время до дня, назначенного судом, казни.
В последнюю ночь перед казнью, Айвен не спал.
- А ты знаешь Патрик, мне все таки страшно. Я очень хочу, чтоб все это поскорей закончилось. Ну что же время так медленно тянется.
С рассветом собрался на площади народ, они стягивались к эшафоту по одному, по двое и целыми группами.
- Патрик, ты был мне добрым другом в этот последний год моей жизни. Я поверил тебе всю свою жизнь, раскрыл всю свою душу, можно сказать, исповедался.
За дверью камеры послышались шаги.
- Благослови меня.
- Да кто я такой, я же не священник - вскричал я.
- Благослови.
- Преступник почище тебя.
Послышался звон ключей.
- Быстрее - Айвен встал на колени.
- Освобождаю тебя от тягот и всех грехов твоих - быстро перекрестил я его голову.
В камеру вошли тюремщик и двое полицейских.
- Айвен пора - позвал надзиратель.
Айвен замешкался, как будто что то забыл взять с собой. Я взял его за руку и повернул к себе.
Толпа за окном что то скандировала, будто зовя деда мороза.
- Когда взойдёшь на эшафот, ты не смотри в их обезображенные ненавистью рожи. Смотри в окно нашей камеры. Я поддержу тебя.
Мы обнялись и крепко прижали друг друга.
- Пора Айвен - тюремщик разнял нас. Его увели.
Я выглянул в окно. Народ ждал. Некоторые люди держали над собой фотографии, темноволосого молодого парня и красивой улыбающейся девушки с ямочками на щеках. От здания тюрьмы до виселицы, огромной буквой "Г" возвышающейся над толпой, был образован коридор, сцепившими руки, и стоящими спиной к толпе стражами порядка. Как только Айвен вышел из тюрьмы, и ступил в живой, из сотрудников полиции коридор, народ заволновался. Море из голов пошло рябью как от сильного ветра. Послышался многоголосый женский визг. Люди бросились к приговоренному. Стражи порядка сцепили руки крепче, сдерживая людей.
- Душегуб. Убийца. Подонок. - Неслось вслед шествовавшему в сопровождении надзирателя и полицейских к эшафоту Айвену.
Его пытались достать руками, ногами. Кто то умудрился просунуться между стражами порядка и ударить Айвена кулаком в лицо. Айвен схватился рукой за то место, где образовался синяк. Некая широколицая женщина с фигурой борца и физиономией торговки раздвинула руками стражей порядка и плюнула Айвену в лицо.
- Что б тебе подыхать долго и мучительно - пожелала она.
Полицейские, взяв Айвена под руки, ускорили шаг. Айвен взошел на эшафот, в тот момент, когда палач закончил мылить веревку. Затем на скамью возвели Айвена. Палач набросил ему на шею петлю.
- Смерть ему, смееерть - орали в толпе.- Выбей из под него табуретку палач.
Айвен стоял с веревкой на шее и грустно смотрел на озверевшие лица.
- СМЕРТЬ ЕМУ, СМЕРТЬ - состязались в горлодранстве люди.- СМЕРТЬ, СМЕРТЬ.
Прижав лицо к решетке, я крикнул что было сил, стараясь перекричать толпу.
И прежде чем палач накинул ему мешок на голову, Айвен взглянул на меня. И в его взгляде была благодарность. Он кажется услышал. А за тем я отошел от окна. Наблюдать дальнейшее глумление не было ни желания, ни сил. Но мне было слышно, как издеваясь над предсмертными подергиваниями Айвена, публика хлопала в ладоши и кричала "ай на нэ, ай на нэ". За тем взрыв хохота. Видимо в пляс пустился палач. Я заткнул уши.
Меня зовут Патрик, Патрик Смит и я узник В... тюрьмы. Отбываю свой срок пожизненно. И я вновь продолжаю свои записи. С тех пор, как последнего моего сокамерника Айвена казнили, прошло лет больше тридцати, но никак не меньше. Точнее сказать не могу, так как за количеством проведенных здесь лет я уже давно не слежу. Ну, в общей сложности, лет пятьдесят я здесь нахожусь, и я уже забыл, за что меня посадили. После Айвена ко мне никого не подсаживали. И больше я не общался ни с одной живой душой, разве что парой слов с тюремным надзирателем. И здесь казнили еще много людей, сотни, а то и тысячи. Впрочем, я уже на казни не смотрю. Шум, гвалт, распни его и пр. В общем одно и то же. Развлекаюсь тем, что разговариваю сам с собой, каждое утро делаю физические упражнения, зарядку. А еще, пережить одиночество мне помогают книги. Право пользоваться библиотекой дает мне возможность не сойти с ума. Ведь как сказал великий философ "Не будь на свете книг, я давно пришёл бы в отчаяние". Так вот в тюрьме это наиболее актуально. В моем положении, я бы еще вдобавок забыл человеческую речь и алфавит, превратившись обратно в обезьяну. Я больше всего люблю читать про путешествия, о дальних морях и неизведанных странах. Ведь будучи узником тюрьмы, я не могу себе этого позволить. Так хотя бы читая рассказы других, я путешествую с помощью воображения. Уношусь куда то туда, далеко за пределы моей одинокой кельи. Там где другая природа, сверкающие в блеске золота, с причудливой архитектурой города, редкие животные, экзотический край. Читаю о дальних морях под неизвестными моему взору созвездиями, о затерянных в океане островах и их, прикрытыми вместо трусов пальмовыми ветвями жителях. Время идет. И все те годы, которые мне богом отпущены, я проведу здесь, в застенках тюрьмы, покинуть которую смогу лишь вперед ногами.
Сегодня ночью надзиратель передал мне странное письмо. Конверт без обратного адреса, и вроде как иностранный. При свете свечи я раскрыл его, достал письмо и вгляделся. Пламя от свечи подергивалось. Я поднес письмо ближе к глазам и прочитал текст.
"Здравствуй мой дорогой друг и сокамерник Патрик. Пишет тебе Айвен, твой сосед по камере и товарищ по несчастью. Как ты там, дружище. Жив ли, здоров ли. Как поживаешь, и помнишь ли меня. Теперь я капитан и путешествую по морям и странам. Я несусь по бескрайнему морю на своем корабле. Несусь по морю сливающемуся на горизонте с облаками, несусь свободный как птица и улыбаюсь, вглядываясь вдаль. Белокрылые чайки летают над моей головой, стайки дельфинов сопровождают меня, а волны, ударяя в борта моего судна, освежают мое лицо солеными брызгами, и нет за моей спиной ни проблем, ни забот. Я посещаю красивейшие города, с мигающими маяками, золотыми куполами, уносящимися ввысь шпилями и расписными минаретами. Высаживаюсь на утопающие в зелени острова с экзотическими птицами. Исследую незнакомые места. Совершаю открытия. И знаешь что Патрик. Теперь я по-настоящему счастлив. Я пишу сказать, спасибо тебе Патрик. Спасибо что поддержал меня в столь трудный час, спасибо, что пожалел, спасибо, что желал спасти меня. Спасибо дружище и йо-хо-хо, и бутылка рому"
Прочитав письмо, я долго не мог прийти в себя. Я думал, что схожу с ума и одиночество сыграло свою роль, повредив мой рассудок. Затем взял свечку и прочитал письмо второй раз, потом и третий. Мои глаза наполнились слезами и строчки расплылись передо мной.
- Ну что ж - заговорил я в пустоту одиночной камеры. - Ты все же обманул закон Айвен. Обманул закон - сквозь слезы засмеялся я. - Попутных тебе ветров и счастливого плаванья.
А потом, приходя в себя от прочитанного и склонив голову перед собой, чуть слышно добавил.