Бар, во все времена, трактиры были не только местом столпотворения пьяно быдла, но и святилищем информации. Трактиры, пабы, бары, пивные. Именно те места где слухи, обрастали той силой которая есть в них. Именно в них, когда-то создавались заговоры, и сообщалось о них, именно там, за пожелтевшими столами, с слюнявыми языками, передавали крупицы истины. Потом на смену этим языкам пришло радио, его сменили телевизоры, ны смысл остался все тот же.
И вот сейчас, через плотню занавеску табачного дыма, над пожелтевшем столом, сменяли друг друга картинки далекой страны, где люди вставали друг против друга. И даже отсутствие звука, хотя он и был но в той какофонии что звучала вокруг, было решительно невозможно что то услышатьь. Только танки останавливающиеся перед людьми, плакаты с лозунгами, наскоро написанными белой краской на красных флагштоках. То была столица, столица родины для многих народов, и миллионов людей, и сейчас её видели, даже те кто сидел в этом баре за много тысяч миль от неё. Но это столица, а видь в стране есть еще города, и там тоже люди вставали друг против друга, но о них никто не знал, кажется что революции всех стран это только столицы, такие локальные митинги и перевороты, а там где то на отшибе ничего не происходит. Но это не так.
Там в небольшом городе, люди тоже стояли вокруг церквей, там тоже люди перекрывали дороги, люди там тоже прятались в подворотнях от пуль. И там не было красивых сцен с остановкой танков одним человеком.
Там не было красивых лозунгов, там не было тысяч объективов камер, там не было всей режиссуры невидимого ока, что должно показать эти сцены, тем кто сидит в барах мира.
Люди, разные люди, из многих поколений, стояли на широкой дороге, одной из многих артерий этой страны. Их было много, в разных одеждах, кто то наспех накинул свой плащ, а кто то основательно подготовился ,и из-за его плеча видна котомка с термосом. Но люди несмотря на всю их силу, и лозунги. Выглядели муравьями перед военной колонной. Грязный, предосенний ветер, трепал их одежды, и на самом деле, тому кто ехал во главе колоны, казалось что только нажми на гудок, и все эти муравьи разбегутся как стая бродячих собак.
Мне было холодно, и мне было страшно, это в первые минуты, выходя на улицу, и слушая речи передовиков революции, ты впадаешь в како-то полупьяный бред. И почти весь город выходил на улицы, Видь там, там в Столицы Началось... Началось. А мы что хуже ? и видь никто из нас не готовился, да и следил за этой революцией тоже из приемника на кухне. Но сейчас, сейчас слушая лозунги передовика, мы все делали революцию. И почему то сосало под ложечкой от восхищения. И бабулька из соседнего подьезда, которую я ненавидел, за её колкий язык, была сейчас не старой стертой, да да и не бабулькой она была сейчас. А просто соратником. Товарищем. Смешно, именно против этих лозунгов мы и боролись, но именно они были самыми точными для нас.
Мы маленькими стаями, неслись к центральной площади, там где был наш местный белый дом. И люди из стай, превращались в одну реку. И эта река шла к нашему белому дому, что бы послушать, что бы услышать извинения, что бы в один день проснуться в другой стране, что бы как там на западе, что бы зажить так же как и те кто сидел в баре и смотрел нашу столицу по телевизору, это режиссерскую версию революции. Но там, там на площади, не было ничего. Ничего не происходило, не высоких заявлений, ни разгрома, да даже пожаров там не было. Это была не столица. И кто-то из толпы крикнул - Эй давайте перекроем автостраду, что бы эти церберы с нашей базы , не пробрались в сталицу. И мы шли, теряя людей, как во время войны, кто то просто отходил от наз за пивом в ближайшую работающую палатку, кому то было пора домой, ибо его лимит революций уже подходил к концу. А кто то, только что разочаровался во всем это, ибо это была не столица, здесь не было красивых речей и театральных сцен.
И вот мы все, те кто дошли сквозь наши бои с самими собой, те кого мы не потеряли на амбразурах палаток, и рвах поворотов домой. Все мы стояли на широко дороге. Пред этой колонной, где на нас сверху смотрел человек думающий что мы муравьи. И мне стало страшной, я ощущал запах соседки слева, чьи глаза горела огнем, она участвовала в чем то огромной, она как актриса на сцене, ощущала взгляд сотен камер, её тело чувствовало что на неё сейчас смотря миллионы людей, во всех этих барах, и это придавало её улыбке како-то пьянящий характер. Хотя она и стояла на какой то дороге, в том месте, о котором никто никогда не узнает даже спустя десятки лет. Это же не столица. Я посмотрел на своего соседа справа, уже стареющего мужчину, не высокого роста, с большим животом, и потными руками. От него резко пахло. И мне не хотелось стаять рядом с ними, но что я мог сделать ? попросить его отойти ? отличная была бы сцена. * стоп стоп, подождите с революцией, у этого человека пахнет изорта. * но сейчас мне вдруг стало страшно, я смотрел на включенные фары грузовиков, что вырывали наши тела из наступающего вечера, как прицелы винтовок сердца у тех кто стоит у стены. Я вдруг понял, что это не развлечение на вечер, что это жизнь, что здесь и сейчас. Вся эта толпа, незнакомых друг другу людей, меняет жизнь поколений. Что здесь и сейчас мы решаем как будут жить наши дети. И мне стало страшно, нет страшно не от этих грузовиков, а от ответственности. К моему горлу подошел ком, и меня начало тошнит, я захотел развернуться и пробраться через ряды людей, как во время антракта в буфет, пробраться назад, и придти домой, и там смотреть революцию по телевизору. Но не эта ответственность. Мои плечи сами дернулись, и я наткнулся на тело мужичка, и понял что мне не уйти. Моторы церберов столицы, грубо гудели. И почему-то моя рука, быстро дернулась к руке того мужика. Я ощутил эту влагу и жар его руки, и мне почему то стало спокойней. Нет, я не хотел не пропустить эти машины, и стоять на смерть что бы меня давили. Я просто искал поддержки, и мужичек не убрал руку, он тоже взял соседа за руку, и быстрой волной это движение прокатилось по рядам. Все начали брать друг друга за руки. Но не для того что бы сделать живую стену, или задержать кого то, как церберы на футбольных матчах. Нет не для этого. А для того что бы ощутить рядом поддержку, что бы ощутить что они не одни, что вся эта ответственность не только их, что последствия не для них одних. И держать за руки, мы были большой змеей, выползшей на дорогу под колеса грузовиков, и в тот день мы их остановили. И мы изменили жизнь наших детей. Но нашу революцию не видели миллионы людей, о неё знают только те кто тогда держась за руки, разделил это бремя. Те кто тогда был этой змеей. И сейчас, спустя годы, вспоминав и думая, а были ли мы правы, мне становится немного легче когда я вспоминаю ту потную и горячую руку. Видь это не я один виноват. Мы все виноваты. Но нашу вину, тоже не увидят в режессерской версии, для пабов других городов.