Это была Англия. В тот самый век, когда честь и достоинство ценились выше всякого золота.
Не стану вам рассказывать обо всей своей жизни, ведь прожил я её достойно, но без всяких приключений и иных излишеств. Однако было одно такое потрясение, что проняло меня до мозга костей и его хватило на всю оставшуюся жизнь.
Учился тогда в закрытом мальчишеском пансионате. Мне было 14 лет. Серое большое каменное здание было моим домом и учёбой. Тут мы спали и ели, мылись, молились, учились читать, писать и считать, а также обучались разным ремёслам. Последнее нужно было ни сколько для того, чтобы мы умели что-то, а столько для того, чтобы пансионату было, на что нас содержать. Ведь результаты нашего труда неплохо продавались на улицах Англии.
Уже тогда меня отметили как достойного честолюбивого юношу с добрым сердцем и на редкость уравновешенным характером, для такого возраста. Меня сделали старостой моего корпуса. Чтобы вы поняли, что это значит, для парня в его 14 с небольшим лет стоит сказать, что в моём корпусе жило 143 мальчика. И после моего назначения я должен был следить за порядком в корпусе. То есть, чтобы в положенные девять часов вечера все улеглись, а разговоры в темноте, чтобы смолкли не позже чем к половине десятого. Утром должны все проснуться в шесть. Затем целый организованный порядок: три группы отправляются умываться (группы сформированы по возрасту и учатся они в этих же группах), затем вторая тройка. Пока одна половина мальчишек умывается, вторая одевается и застилает кровать, потом они меняются местами. И представьте, когда 143 человека слушаются тебя практически беспрекословно, а ведь в числе этих ребят не только малыши от 8 до 11-ти лет, но и мои ровесники 12-14 лет. Наверно время было такое, что даже самые дерзкие парни и забияки, когда дело касалось установок пансиона, были глубоко дисциплинированными людьми, даже в таком юном возрасте.
Всё шло своим чередом в нашем большом здании с высокими сводами. Из примечательного помню, как однажды помогал одному из своих учителей. Это была середина осени, учёба была в самом разгаре и в одной из новоприбывших учителей мой учитель Стэфан Рэйд, увидел ту самую. Ах, как он краснел перед ней! Как не смело здоровался, пропуская перед собой в комнату. Именно так я и представлял свои проявления чувств, когда встречу "ту самую" для себя. Поэтому я стал чувствовать особую эмоциональную связь с мистером Стэфаном. Помочь ему стало просто-таки моим долгом. Я относил мисс Уимми Эйлер письма в конвертах с приглашениями на чаепития, а однажды даже цветок... его названия я не помню уже, но для меня в то время это было самое прекрасное сотворение господне. Я был так рад участвовать в ухаживаниях мистера Стэфана! Видеть его волнение, смущённую улыбку, с которой он передавал мне конверты, а затем такую же смущённую улыбку, с которой она принимала письма, было для меня высшей наградой за потраченное время. Скрывая волнение, она открывала конверты, пробегала глазами по строчкам и, хватая перо, быстро писала на первом, попавшемся под руку листе ответ, и вручала его мне с наигранно строгим выражением лица, затем она позволяла себе хихикнуть и, усевшись за стол, делала очень занятый вид. Мистер Стэфан кидался ко мне, как только я входил в комнату со словами: "Ну что же так долго?" потом он разворачивал лист с ответом и, прочитав заветные слова, с сияющим лицом иногда трепал меня по голове, приговаривая: "Джозеф, мальчик мой, она согласилась!" кажется, он каждый раз не мог поверить в то, что получил положительный ответ.
Весной они сыграли свадьбу. Из пансионата меня не выпустили, так что я не присутствовал на этом празднике жизни, но всё равно весь день проходил самым счастливым, ведь знал, что их союз и моя заслуга.
А следующей осенью её перевели из нашего пансионата, а мистеру Стэфану не позволили уехать, потому что у него был заключён контракт с нашим учебным заведением на ещё три года. С тех пор я редко видел его улыбающимся по настоящему, от души.
Самое страшное в моей жизни случилось как раз той осенью. Погода была ужаснейшей по всему миру. Что-то происходило. Начинали ходить слухи об апокалипсисе. Люди стали пришибленными и нервными. Порывы ветра были такими сильными порой, что сносили целые крыши с некоторых домов! Ливни хлестали нещадно. Наше каменное здание стояло непоколебимо, однако по ночам все корпуса слышали завывание ветра в редких щелях между камнями в стенах. Нам "повезло" особенно, потому что наш корпус располагался на самой высоте, да ещё, к тому же под ним не было здания, то есть наш корпус был как исполинский балкон.
Приближались праздничные выходные. К редким детям приезжали родители. Кого-то забирали домой. Я остался в пансионе, потому что мои родители жили очень далеко, и добраться до меня им было не по карману. Однако они дали мне понять, что я не забыт, прислав с другой семьёй пирог для меня и письмо. Писал отец, потому как мать писать не умела, однако диктовала явно мама. Письмо было насквозь пронизано заботой и беспокойством. Она писала, что дом наш стоит. Скот выгоняют как можно реже из-за ветров. Вот довеча ветер унёс двух овец. Теперь осталась одна. Но беспокоиться не стоит. Старший брат отправился в Америку на заработки, так что скоро всё будет совсем хорошо. Отец учит Сьюзи писать и читать, хотя она только стала говорить: "Мама, папа, брат".
Я скучал по семье, но храбрился. Потому что под боком постоянно толкались младшие готовые вот-вот разрыдаться от тоски по дому. Наблюдать за чужими воссоединениями семей, когда у тебя такого точно не будет, было очень трудно. Душа рвалась на части. Но малыши закусывали, губи, сжимали кулаки и делали, как старшие - храбрились. Это вызывало у нас невольные улыбки, потому что именно сейчас было более всего видно, насколько они равнялись на нас.
Я забыл упомянуть о ещё одной особенности нашего пансиона, а вернее о месторасположении. С одной стороны учебное здание выходило на узкую булыжную мостовую, а с другой стороны был океан. Вернее обрыв в океан. Наш корпус возвышался над задним двориком, и небольшим подобием амфитеатра. Вот, сейчас там шёл концерт. Мест на всех мальчишек и приехавших семей не хватило бы. Поэтому нашему корпусу было велено оставаться у себя. Почему именно нашему? Потому что из его окон всё равно было прекрасно видно всю сцену и происходящие на ней действа. Я прикрикнул на старших ребят, которые начали, было открывать окна. Они недоумённо повернулись на меня, а я в ответ возмущённо ткнул пальцем в малышню, которая уже толпилась у каждого окна.
- Они ж повываливаются! - как я уже говорил, с дисциплиной особых проблем не возникало и все тут же позащёлкивали окна на щеколды, да поплотнее. Ребята находили высокие скамейки и стулья и ставили их в нашей главной спальной комнате (а спали мы все в огромной зале) у окон. Малышня быстро с визгом занимала места. Тут ко мне подошел один из ребят моего корпуса, Дарен. Он покрутил перед моим носом ключом, который дал директор.
- Мои родители приехали ко мне в последний момент, а все места внизу уже заняты... директор разрешил занять моей семье наш балкон, - я лишь кивнул в ответ. Раз разрешил директор, то мне ничего не остается, как принять это. Да и к тому же балкон был небольшой с каменными четырьмя сиденьями, на подобии тронов, что были сделаны из цельного камня вместе с полом. Я всегда знал, что при строительстве здания этот балкон продумывался как коронное ложе для директора и высших магистров. Коих всегда было не меньше трёх.
Итак, Дарен позвал родителей, открыл дверь на баллон и прошествовал туда. Пару шустрых малышей пытались напроситься на балкон вместе с ними, но Дарен мягко всех сослал восвояси.
Дарен, надо сказать, парень не плохой. Тихий, спокойный и совсем не задиристый, что удивительно, учитывая тот факт, что родители его были одними из тех состоятельных людей, что вкладывали деньги в наш пансион.
Я смотрел на этого парня, которого явно раздражала сейчас младшая сестра, и так завидовал, ведь он-то их хотя бы видит! Что в глазах защипало. Я понимал, что уже не могу сдержаться. Стараясь не моргать, я быстрым шагом вышел из залы, и направился в закуток в нашем корпусе, известный одному мне. Никто не должен увидеть.
***
Я сидел на балконе с родителями. Сестра что-то язвительно отвечала, что меня злило не мало. Прыгала на сиденье, кривлялась и сопровождала это смехом, который раздражал меня до белого колена. Уж лучше бы родители не приходили! Я был готов, сейчас спокойно сидеть с ребятами в комнате и пусть к кому-нибудь другому бы пришли родители. Например, к Джозефу. Он, конечно, храбрится, но на самом деле только малыши не замечают, насколько ему хочется домой и как ему тяжело. Я повернулся, и попытался найти его взглядом в комнате, наткнулся, на задорный взгляд Дака. Он мне подмигнул. Кто-кто, а он прекрасно знает, что такое приехавшие родители. В этот раз ему повезло больше, чем мне. Я повернулся обратно и воззрился в небо. Свинцовые тучи висели, казалось бы, над всей Англией. Накрапывал мелкий дождь, а порывистый ветер постоянно меняя направления, то загонял холодные капли за шиворот, то вовсе швырял их горстями в лицо. В этот момент я услышал оглушительный раскат грома, рядом сверкнула молния. Отец что-то высказал по поводу того, что хоть погода в Англии всегда отличалась капризным норовом, но тут она просто превосходит саму себя. Мать надела на сестру капюшон и наконец-то заставила ту усесться и сидеть смирно. Давно пора было. Тут мы услышали людские крики и, повернув голову по направлению к ним, увидели, как большая часть обрыва недалеко от нашего здания уходит под воду вместе с парой-тройкой домов и целым цехом! Океан итак был неспокоен, а тут и вовсе взбеленился. Поднявшаяся первая волна достала до амфитеатра, накрыв его и всех, кто там был с головой. Океан ревел, люди кричали, ветер выл. Это было страшно. Мать, побелев, вскочила:
- Она... она не достала до нас... а там люди они... их... они же...
- Сядь! - почти рявкнул отец, прерывая её бессвязную речь. Она села. - Держи Вилли! - затем по повернулся ко мне, - держись, Дарен, за ограду балкона! Вы тоже! - обратился он к матери и сестре. Потом он посмотрел на океан перед собой и весь сжался, обхватывая ограду одной рукой и мать с сестрой другой. Я, судорожно хватаясь за кованную железную ограду, взглянул на океан и пожалел об этом. Первая волна, накатившаяся на амфитеатр, вернулась в море, оставив почти безлюдным задний двор пансиона. Теперь шла вторая в разы выше первой. Она подхлестнула под наш корпус, и с треском вырвав его, понеслась ввысь с ним на гребне. Это было страшнее любого моего самого страшного сна. Секунды тянулись, и, казалось бы, не собирались заканчиваться. Гребень волны немного повернул корпус. Мы уже просто лежали на ограде. Сейчас океан поглотит нас. Я смотрел вниз. Было безумно страшно, но так завораживающе, что сил закрыть глаза просто не было. Почти не моргая, я смотрел, как зверствует океан. И вот время пошло дальше, волна начала опадать, но не в море, а обратно, на здание. Отец это тоже понял потому, как скомандовал перебраться к сиденьям и сев на пол обхватить их руками. Волна с силой опускала наш корпус прямо на здание. Проломив крышу, наш корпус прошёл через три этажа, остановившись на втором.
- Быстрее побежали! - почти приказал я, как отец довече. Ведь здание-то рухнуть может сейчас! Свой голос я узнал с трудом. Перепрыгнув через ограду балкона, я помог перебраться сестре, глянул на родителей, они тоже уже выбирались. Я кинулся вниз по лестнице, периодически оборачиваясь на сестру. Та хоть и отставала, но бежала, что есть сил следом. Я бывал здесь. Это крыло прислуги. Мы выбрали на веранду. Подбежав к двери, я дёрнул за ручку - заперто! Схватив первое, что попалось под руку, я разбил стекло. Дёрнул за кованую решётку, что прикрывало стекло с другой стороны. Проклятье! Я не выломаю!
- Дарен! - окликнула меня сестра, повернувшись на нее, я увидел, что она указывает на открытую боковую дверь, ведущую на улицу.
- Где родители? - спохватился я, но они тут же вбежали в веранду. Все вместе мы выбежали на улицу, и отошли подальше от здания. Тут всё немного тряслось. В этот момент с соседнего здания сорвалась большая статуя жёлтого льва. Она упала на мостовую и, сильно громыхая, подпрыгивая, понеслась в сторону отца, который отошёл дальше от нас, чтобы заглянуть на соседнюю улицу.
- ПАПА!!!- вскрикнул я таким тонким голосом, что любая девчонка позавидовала бы мне. Мои опасения были напрасны, махина пролетела вниз по мостовой в полуметре от отца. По моему лицу текли слёзы. А я когда-то думал, что уже не люблю свою семью.
На улицу начали выходить люди из пансиона. Прислуга, учителя, магистры и мальчики. Все кто выжил.
***
Я очнулся от боли в голове. Лоб неприятно саднило. Я попытался прокрутить в голове, что помню, чтобы понять что произошло. Я практически расплакался, наблюдая за Дареном и его семьёй... вспомнил свою семью. Быстро вышел из залы, чтобы никто из малышей не увидел моих наворачивающихся слёз и зашёл в каморку. Она маленькая совсем. Раньше её отдавали старосте. Но здесь всё равно помещается лишь кровать (её подрезали, чтобы поместилась) и полка над ней, даже окна нет. Поэтому старосты обычно спали со всеми (за порядком следить удобнее, да и веселее).
Так я сидел... плакал. Со стыдом вспоминаю теперь... и земля затряслась! Что же, это землетрясение было? В Англии?? А потом? А, что-то с полки упало. В поисках чего-то я пошарил по кровати руками и нащупал мамину глиняную тарелку с тяжёлым дном. Оно-то меня и ударило по голове.
Резко распахнулась дверь в каморку. Поскольку света в каморке нет, и глаза мои привыкли к темноте, от света меня заслепило.
- Джозеф? Ты жив? Почему ты здесь? С тобой всё в порядке? Ты не ранен? - требовательным голосом один за другим задавал вопросы магистр Гавин.
- Да-да... всё хорошо. Я... - магистр ухватил меня за руку, и стянул с кровати, не слушая продолжения моего ответа. Магистр был какой-то странный:
- Нам... нужна твоя помощь. Никто лучше тебя не знает твоего корпуса...
- Да-да... - замахал я головой, давая понять, что, конечно помогу. - А что это было? Землетрясение? - не преминул спросить я, пока магистр Гавин за руку тянул меня по лестнице. Я жмурился, пытаясь привыкнуть к свету.
- Что? Землетрясения? Нет. Нет, Джозеф, эта кара небесная. Мы что-то делали не так, - взбудоражено говорил магистр, а я что-то всё меньше понимал его. Наконец мы остановились. Я уже мог видеть без болезненного ощущения для глаз. Были мы сейчас в одной из мастерских. Подошли к самодельному жернову для муки. Жернов походил на колодец только диаметром в полтора метра, а сверху чуть ниже уровня бортов "колодца" обычно был подвешен первый жерновой круг (второй лежал на дне "колодца"), но сейчас круг не был подвешен. Видимо трос порвался и круг упал.
- Кто это?... Это из твоих, - проговорил магистр, не подходя ближе к жернову, чем на метр, но, тем не менее, толкнув не сильно меня в спину к жернову. Я сделал шаг, потом ещё один. После вопроса магистра, я понял, что явно что-то не так. Может один из них перерезал трос? Хотя вряд ли. Мои ребята развлекаются иначе. Сделав ещё шаг, я остановился и остолбенел, не в силах сделать более ни единого движения. Меня пробила дрожь. Камень кого-то придавил. Притом насмерть. Обилие кровяных брызг на стенках жернова, давало это понять. Я согнулся, и меня вывернула наизнанку. Я пытался успокоиться, но это было невозможно. Только, казалось бы, успокаиваясь, я вновь сгибался и меня тошнило. Снова и снова.
- Джозеф, кто? Кто-то из твоих ведь? Джозеф, я жду. Кто? - как ненормальный повторял магистр. Я уже давно сотрясался от рыданий. И через силу закачал головой.
- Я не знаю, магистр. Не знааааю!!... - это было слишком для моих 14-ти лет.
- Но вон рука торчит-то с краю... неужели ты не можешь по ней узнать? - новый приступ рвоты заставил меня склониться. Я не разглядывал! Я не мог! Не мог! Не мог я! Не мог!! - Всё ясно Джозеф. Пошли. В другом месте поможешь, - проговорил магистр Гавин, вновь хватая меня за руку.
- Нет! Не надо! - я бился в истерике. Я не хотел более ничего подобного видеть! Я пытался отцепить ругу магистра от моего запястья, но он так вцепился, что его костяшки побелели. Мы спускались по лестнице, теперь я всё видел. Видел наш корпус, лежащий поперёк всего здания на втором этаже, разбитые стёкла в окнах корпуса и кровавые подтёки на них. Боже, они умерли. Я должен был ведь быть с ними. Почему я ушёл именно в этот момент?! Пройдя мимо корпуса, мы спустились ещё на два пролёта, прошли по коридору и магистр плечом толкнул дверь. ЭТА дверь была заперта всегда. Ключ хранился лишь у директора.
- Не надооо... - заныл я. Я не мог ни молить его не входить туда. Все знали, ЧТО за той дверью. Дело в том, что Богу однажды стало жалко людей, что блуждали по пустыням, и он для них создал оазисы с зеленью и водоёмами. Тогда дьявол создал по всему миру такие же, цветущие всегда буйной, дикой зеленью оазисы с беседкой, обросшей лианами. Одна такая лиана, чуть тоньше каната, спускается с самого потолка и окунается в маленький водоём в диаметре не больше трёх метров. Вода мутная, дальше полуметра не видно. Туда спускаются каменные ступеньки. А лиана не лежит на поверхности воды, а идёт вниз по водоёму. И всегда та лиана недвижима. Если же она хоть немного качается, значит, дьявол кого-то забирает. Значит, упал туда кто-то.
Такие дьявольские оазисы сами появляются, и разрушить их нельзя, а потолки над такими местами сами рушатся. Вот и закрыли это место на замок, и стоит пансион вокруг него.
Магистр Гавин втолкнул меня в этот оазис и зашёл следом.
- Видишь? Лиана колышется. Кто-то туда попал. Этот тоже из твоих. Кто?!
- Я не знаю! - слёзы вновь потекли по моему лицу. - Может землетрясение расшатало лиану? - я и сам знал, что это чушь. Лиана ни от сильного ветра, ни от землетрясения не колышется. Только жизнь, уходящая из человека в той воде, может заставить её шевелиться.
- Джозеф, кто? - как заговоренный повторил магистр свой вопрос, потом он взял меня сзади за шею и заставил сесть на колени у самого водоёма и начал приклонять медленно моё лицо к воде. Я плакал и пытался вырваться. - Я всё ещё не слышу ответа, Джозеф.
- Гавин! Оставь мальчика в покое. Джозеф, иди-ка на улицу. Там у здания идёт перепись, - магистр Айрин Купер. Так звали мою спасительницу. Хватка магистра Гавин ослабла, и я смог вырваться, но прежде, чем полностью меня отпустить он прошипел мне в ухо: "Ты должен был подохнуть, как все дети того корпуса!". Я кинулся бежать подальше от странного магистра Гавин. Он никогда таким не был.
Выбежав на улицу, я увидел мистера Стефана. Он был мне ближе всех учителей, и я рухнул в его объятья. Он крепко меня обнимал, а я плакал, пока мог. Он стал мне здесь вторым отцом. Подошла магистр Айрин, и что-то шепнув ему на ухо, удалилась. А он через минуту отстранился от меня.
- Ты знаешь, почему магистр Гавин так странно себя вёл? - я отрицательно покачал головой, и он продолжил, - в твоём корпусе жил его сын. И он погиб, наверное. Но мальчика нигде не могут найти. Кто знает... возможно, океан унёс его юную жизнь. - Грустно изрёк мистер Стефан, потом немного помолчав, он сказал: - иди, запишись, что ты жив. Твоей семье должны это сообщить.
Я подошёл к учителю с тетрадкой. У меня он не вёл, поэтому имени его я не знал.