Аверин Александр Александрович
Бал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Первые лучи солнца нехотя прорезали серое, как тротуар, небо. Отразившись в осенних лужах, солнечный свет растворился в грязной воде, разбившись на миллионы радужных пятен. Деревья потянулись сухими ветвями к небу, на котором к тому времени кофейная гуща облаков уже достигла грязного шершавого тротуара, и полилась густой приторной патокой.
  I
  
  Первые лучи солнца нехотя прорезали серое, как тротуар, небо. Отразившись в осенних лужах, солнечный свет растворился в грязной воде, разбившись на миллионы радужных пятен. Деревья потянулись сухими ветвями к небу, на котором к тому времени кофейная гуща облаков уже достигла грязного шершавого тротуара, и полилась густой приторной патокой.
  
  Извилистая парковая аллея, с ее дорожками и тропинками, преображалась: густые зеленые лужайки, засыпанные опавшими желто-красными кленовыми листьями, оживали — приходили в движение, бурление, чуть постанывая спросонок. Где-то вдалеке послышался хруст досок — это заборы хрустнули под давлением нового дня. Доски выдержали. Лишь слегка дрогнула табачная дымка, стелющаяся по земле глухих смрадных подворотен. Запрыгали тени. Взвизгнула кошка в помойном баке. Эхо подхватило звук и унесло.
  
  Тишина.
  
  «Динь-динь-динь», - неуверенно залепетали позолоченные бубенчики и смолкли. «Динь-динь-динь», - неуверенно раздалось снова. В ответ зашелестели вчерашние обрывки газет. Вспыхнул фонарь, зафыркав лампой. В его тусклом свете переломились тени.
  
  «Динь-динь-динь», - донеслось снова. Перепачканный грязью и кровью шутовской колпак нервно подрагивает, звеня золотыми бубенцами. Маскарадный костюм изорван. Покрытые струпьями пальцы впились в сырую землю. Изломанная женская фигура приподнялась, и, шатаясь, направилась к фонарю. Из рваных ран на женском теле, ручейками потек темно-желтый гной. Комья земли хлебными крошками посыпались на землю из пустых глазниц. В тусклом электрическом свете, на изрезанном бритвой лице, заблестели кровавые слезы. Тело дрогнуло в судороге и свалилось на землю, по-паучьи заерзав в конвульсиях. Фонарь треснул, и потух.
  
  Залаяли собаки. Запищали кролики. Алая плоть обнажила себя под натиском клыков, разлетелись ошметки шерсти, пролилась кровь. Кошка взвизгнула в помойном баке, и все стихло. Лишь гул мотора слышался вдалеке.
  
  Вдалеке, мимо железной парковой изгороди, пронесся автомобиль.
  
  В салоне душно. А за окном монотонно тянутся перекошенные белые дома, да ржавые торговые домики жадно скалятся беззубыми ртами разбитых витрин. Ольга отвернулась от окна и уставилась перед собой. Впереди была спинка водительского кресла, а чуть дальше, за лобовым стеклом, тянулась безликая дорога. Вдоль по обочине причудливо изогнулись фонари, и их фиолетовые, лиловые, красные, желтые, бардовые и оранжевые огни мелькают перед глазами. Дорога незаметно закручивается в спираль, и уходит нитью к горизонту. Туда, где небо уже начало приобретать грязно-желтый оттенок. А дома все больше и больше кренятся к земле, напоминая горбунов в замызганных белых одеждах.
  
  Водитель молчит.
  
  Из приемника льется музыка на FM-волнах — тихо и незатейливо. Диезы и бемоли оседают на стеклах. Пейзаж рвется на куски. Душно.
  
  Скрип тормозов. Ольга осторожно выбирается из машины. Захлопывает дверь. Машина срывается с места. Визг тормозов. Тишина. Дорожная пыль скрипит под сапогами. Платья не было, а был малиновый плащ. Вместо туфель — черные лакированные сапоги. И кружева заменила белоснежная блузка. Брюки.
  
  Благородные холодные аристократичные черты лица не выражают эмоций. Рыжие волосы немного спутались, но не беда. Сердце бьется учащенно. Зрачки слегка расширены. Эйфория.
  
  На дороге мертвая лиса. Разложившийся труп кишит разными формами жизни. Лису подхватил поток и унес неизвестно куда. Огни. Метрополитен. Прохладно и пусто. Одинокие пассажиры ютятся в промозглом вагоне, кутаются в теплые пальто и жакеты. На полу слякоть. Стены исписаны базарной руганью, а окно разбито. Из окна дует. Ошметки черных перьев летят в лицо вперемешку с песком. Слякоть. Снег. Душно. Впереди бал.
  
  На пороге стоят мрачные security в строгих черных костюмах.
  
  Пышное готическое убранство, дамы потрясают своими нарядами. Тут и латекс, и шелк, и кожа. Эпохи перемешались! Винтажные наряды двадцатых годов двадцатого века соседствуют с пышными платьями времен Екатерины Великой и пикантной униформой разнообразных покроев. Запахи духов перемешались в один терпкий неразличимый аромат. Во рту ощущается привкус алкоголя.
  
  Столик. На столике стоит лампа. Рядом стоит искусная ваза с одной красной розой. Тут же расположился поднос с закусками. Недопитый бокал мартини стоит на самом краю стола. Воздух пропитан сладковатым сигаретным дымом. Слышится звук дождя. Мужчины и женщины в маскарадных костюмах весело кружатся в танце. На пол нечаянно выплескивается содержимое бокалов. Веселые разноцветные зонтики вертолетами кружат в воздухе. Конфетти хрустит под ногами. Об пол звякают ненароком опрокинутые бокалы. И, кажется, веселью нет предела. Толпа не гудит – ревет в едином порыве веселья. В этом неукротимом водовороте все смешалось. На лицах многочисленных гостей красивые венецианские маски. Тут присутствовали и Баута, и Венецианская дама, и Доктор Чумы, и Вольто, и даже Кот. Судьи-заики, глупые слуги, хвастливые вояки, Изабеллы и Коломбины лились безудержным потоком навстречу. Полный dell'arte.
  
  Бокалы в руках танцующих на глазах меняют форму. И уже отдаленно напоминают те стандартные бокалы и фужеры, что пылятся на барной стойке. Это уже не те штамповки из стекла, что жеманно вертятся в руках скучающих барменов-корсиканцев. Нет, это настоящие произведения искусства.
  
  Высокие потолки выгнулись в дугу. Лак на столешницах зловеще поблескивает, будто это и не лак вовсе — фактура лака подобна змеиным чешуйкам. Мистическая феерия вокруг.
  
  Напротив, на большом просторном кожаном диване с низкой спинкой, расположилась женщина лет двадцати пяти. На ней надет эффектный красный корсет и длинная юбка-карандаш, на ногах - красные туфли на высоком каблуке.
  
  
  
  - Вы задремали. Я не хотела вас беспокоить. Как вам бал? Устали и решили вздремнуть? – дама засмеялась.
  
  - Да, пожалуй.
  
  - Одолели кавалеры?
  
  - Да, пожалуй.
  
  - Вы часто бываете на балах?
  
  - Нет.
  
  - Я тут впервые.
  
  - Какое совпадение.
  
  - А как Вы позиционируете себя?
  
  - Потом, все потом...
  
  -На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора Тиверия! - хрипло прокричал пронизывающий ветер, невесть откуда налетевший.
  
  Хруст позвонков, и застывший в удивлении взгляд не задавшейся молодой любовницы. Красное платье растеклось желе.
  
  - Что у вас тут?
  
  - Захмелела. Уснула.
  
  - Позвольте Вашу руку?
  
  - Позволю.
  
  - А ваша подруга не будет против вашего маневра?
  
  - А мы ей не скажем. Ведите, о мой Вергилий!
  
  Ольга схватила его за руку. И они пошли. Через короткий коридор, в большую залу, где веселился народ, и играла музыка. Миновав танцпол, они проскочили мимо барной стойки, за которой сидели растрепанные и взъерошенные мужчины и женщины. Концентрация никотина в радиусе метра была близка к критической отметке. Кинув на них беглый взгляд, пара направились к дверям, что укромно укрылись в самом дальнем углу заведения. Там за дверью, в уютном квадратном холле, скрывалась две просторные светлые комнаты. В комнатах царила чистота и порядок. В воздухе витал запах хвои, кафель ослеплял своей белизной, а огромное зеркало во всю стену делало помещение нереальным.
  
  Жаркие поцелуи. Узкая кабинка. Нож. Удар. Еще удар. Сдавленные хрипы. Кровь хлынула из горла, оросив белую рубашку едким малиновым цветом. Труп застыл в нелепой позе пьяного моряка отплясывающего брейк-дэнс. Отмотав значительный моток перфорированной двухслойной туалетной бумаги, Ольга принялась оттирать с рук и ножа кровь. Затирать кровоподтеки на плаще. Вытерев с блестящего лезвия кровь, Ольга вышла прочь.
  
  В глазах двоится. Неожиданно низ живота прорезала резкая боль и согнула ее пополам. Сердце - бешеный мотор, с троекратным усилием принялось разгонять к телу кровь то, ускоряя то, замедляя свой ход. Учащенное хриплое дыхание. Минута. Другая. Белый коридор. Прохлада.
  
  - С Вами все в порядке? Может врача позвать? Женщина, Вы слышите меня?
  
  - Да — прохрипела Ольга.
  
  Ольга открыла глаза. Обнаружилась, что она сидит на полу, прислонившись к узкому куску стены между дверными проемами. Когда удалось сфокусировать взгляд, она увидела, что над ней склонилась миловидная женщина в очках. На вид ей было лет тридцать-тридцать пять. Может, сорок. Жидкое каре красноватых волос смотрелось нелепо, подчеркивая скрытую вульгарность. Ольга пришла в голову мысль, что если с незнакомки снять очки, то тогда она будет вульгарна и вся ее миловидность растает как дым.
  
  По белым стенам стекает черная патока. Кафель забрызган кровью. Разбитые очки. Нож. Хрипы. Труп женщины подхватил поток и унес в неизвестном направлении. Сквозняк. Разбитое окно. Трамвай. Холод. Разбитое стекло. Улица. Нож. Разноцветные огни. Ошметки шерсти. Лязг. Вой сирен. Разноцветные огни. Дорога. Мимо проплывают перекошенные дома, ржавые ларьки и разбитая посуда. Снег, и никто не найдет нас в этом снегу, никто не найдет тебя в этом снегу — наш покой охранять будут снежные барсы...
  
  Небо озарило северное сияние — это отблески пожарища затеяли игру с ночным звездным небом. Удушливо пахнет горелой резиной. Мимо проезжает запоздалый рейсовый автобус. Автобусы давно не ходят, да и метро закрыто в столь поздний час.
  
  Вот он останавливается и тяжело отворяет свои двери перед Ольгой.. Зеленая краска на бортах облупилась, а номер маршрута скрыла копоть на окнах. Внутри спящие пассажиры встречают Ольгу молчанием. Проводят ее взглядом. Кашель. Шепот. Сип мотора. За окном снова поплыл пейзаж: белые дома сменили деревья, по левую сторону непроглядная чаща, по правую — блестит река, отражая надкусанную пятнистую луну. По стеклу проходит одинокая трещина. Сквозь него видно, как по речной глади плывут разложившиеся куски человеческих тел, распластанные тушки птиц и мышей.
  
  Напротив сидит дряхлый седобородый старик. На нем надето изъеденное молью пальто цвета прокисшего молока, дырявые брюки, такие же башмаки, изношенные до предела. На широкополой вытертой шляпе осел прах вечности. По ней плывут века кровавой кашей: сменяются эпохи, одни тираны свергают других, танки едут по аллеям и площадям, и вскоре время опять уходит на новый виток развития, меняя только лица и места действий.
  
  Старик спит. Его угнетенное сознание мечется по телу, не зная, как ему быть. Внутренние органы наполняются кровью, но, увы, уже неравномерно. Красно-белые кровяные свертки заполняют сосуды. Давления нет. Сознания нет. Кровь застывает в жилах и холодеет.
  
  Остановка.
  
  Ольга встает со своего места и выходит прочь. Сонные пассажиры провожают ее взглядом. Дряхлый старик напротив — спит.
  
  Автобус подхватывает поток и уносит.
  
  На улице ни души. Только изломанные причудливые тени водят на каменных стенах свой хоровод.
  
  
  Эпилог
  
  Молния прорезала черную массу туч, разорвав небосвод подобно фотографии. На землю хлынул малиновый дождь. Гром, словно взрывная волна, выбил все стекла и двери. Сочные спелые капли ударились об асфальт. Порвали осторожные шепчущие листья, растоптали входы, разметали мусор по округе. Шквалистый ветер хрустел и чавкал сухими ветками. Под ногами хлюпал асфальт, превращаясь в топкую кашу, затягивающую в свои недра все и вся.. Трава пожухла и побагровела.
  
   Очередной раскат грома сотряс землю.
  
  Прибитые дождем обрывки газет беспомощно лежали, наблюдая с земли, как небо распростерлось над их головами.
  
  Небо опускалось все ниже и ниже, и вот оно уже не так призрачно и далеко, как раньше. Достаточно протянуть руку, и вот она — пуховая поверхность облаков. Но нет сил поднять руку. Нет желания смахнуть назойливые капли с бледного лица или просто отвести взгляд в сторону. И зрачки так быстро перестали быть зелеными, а стали голубыми. А потом пожелтели, а потом почернели, а потом стали оранжевыми и застыли. И нет возможности отвернуться. Поэтому безжалостные дождевые капли истязают и ранят глаза. Дождь холодной рукой заползают в волосы, проникая в черепную коробку, замыкая нервные окончания, разъедая кровеносные сосуды своим ядом.
  
  Ольга неподвижно лежала на траве — вся промокшая, озябшая, а дождь все лил и лил, выдавая бесконечную порцию осадков. Монотонный шум дождя упрямо нагонял сон. Тело было словно чужое — инородное. Мигрень жжет виски, силясь выжать из ран последние остатки мозгового вещества. Руки и ноги будто набиты ватой, грудная клетка вся сжалась и сломалась, обнажив неподвижное сердце.
  
  Липкое сновидение встало комом в горле. Перед глазами проплывают трупы мертвых котят. Их уносит в никуда — вдаль по измерениям, и будто не было их, разбившихся о промокшие крыши домов. И Ольге становится спокойнее. Вдалеке слышно, как промчался автомобиль... В салоне душно...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"