Атос знать не знал о поездке Портоса и искренне считал, что увидятся они не скоро.
Подготовка побега Франсуа де Вандома стала его главной заботой.
Арамис вернулся в Париж и регулярно писал графу. То же делала и герцогиня де Монбазон. Атосу не составило труда дать объяснение одной и другой стороне так, что все остались довольны. Арамис удовлетворился намеком на родственные связи, которые позволили Атосу найти выход на мадам де Монбазон без его помощи. Он остался в убеждении, что именно его желание привлечь Атоса к делу было главным мотивом, которым руководствовался граф, примкнув к заговору.
Мадам де Монбазон тоже с удовольствием приняла предложение графа, касательно его старого друга, за которого он ручался, как за себя самого и с неменьшим удовольствием узнала имя этого друга - господин д'Эрбле. Атос дал герцогине возможность радостно воскликнуть - "Я первая его нашла! Он уже один из нас!".
Тем не менее, каждый продолжал самостоятельно писать графу, не желая уступать первенство.
Атоса это устраивало, он предпочитал получать сведения из разных источников. Но если Арамису он доверял безоговорочно, то герцогиня де Монбазон начинала его беспокоить.
План был уже готов и тщательно подготовлен. Оставалось самое сложное - ждать. Но для герцогини это было невыносимо. Атос в каждом письме напоминал ей о необходимости быть сдержанной, чтоб какой-то неосторожной выходкой не повредить делу. Он не стал открывать ей все до мелочей, план она знала только в общих чертах и потому не могла оценить той кропотливой работы, которую проделывал граф.
Одной из ее навязчивых идей было вступить в переписку с Вандомом. Она стенала, что бедный Франсуа умирает от тоски, уверенный, что его все бросили. Она рвалась его подбодрить.
Атос напротив, считал, что Вандом последний, кто должен узнать о побеге и чем позже, тем лучше. В том плане, который он придумал, естественность реакции Вандома на Гримо играла едва ли не решающую роль. Франсуа должен искренне возненавидеть Гримо. Актер из Вандома никудышный, и если его гримасы будут ненатуральны, то все усилия пойдут прахом.
Писать об этом герцогине было бессмысленно - единственное, чего она категорически не воспринимала, это критику в адрес Вандома. За те три года, что они не виделись, он стал грезиться ей сказочным принцем, заточенным в башню, которого она спасет. Привычный сюжет для сказки, только вывернутый наизнанку.
Себе она виделась эдакой феей-избавительницей.
Арамису пришлось взять эту задачу на себя. Чтоб отвлечь герцогиню от лишних мыслей, он постоянно искал ей занятий. То она лично отбирала коней, которые умчат ее драгоценного принца вдаль по Вандомской дороге, то тщательнейшим образом исследовала все трактиры и гостиницы, выбирая те, которые будут удостоены чести принимать Вандома, когда ему придется менять коней, то требовала, чтоб Гонди представил ей каждого из своих людей, кто будет сопровождать Франсуа.
Атос только посмеивался, читая страдальческие письма Арамиса, когда тот жаловался, что готов штурмом брать Венсен, лишь бы скорее освободить пленника - так надоело ему "опекать" герцогиню де Монбазон.
За целый год они виделись только раз.
Франсуа планировали увезти в его поместье в Вандом, и дорогу из Парижа граф предпочел проверить сам. Арамис выехал с той же целью из столицы и направился навстречу графу, ехавшему со стороны Блуа. Они встретились примерно на середине пути, в небольшом городке.
В трактире на двух путешественников в пыльной одежде никто не обращал внимания и друзья без всяких помех сумели обговорить положение дел, не опасаясь посторонних ушей.
Атос слушал ясное, точное донесение Арамиса и согласно кивал головой:
- Да, все отлично, не должно быть никаких помех. Мы без затруднений достигнем Вандома. Если вдруг будет погоня, то Франсуа с несколькими людьми поскачет вперед, а мы прикроем его.
- Думаю, это не понадобится. Пока там спохватятся, мы уже будем на месте. Дорогой граф, не забывайте, людей, способных нас догнать не так уж много.
Атос улыбнулся:
- Все еще жалеете, что Портос не с нами? Тогда жалейте и про д'Артаньяна.
- Нет, он на службе. Я бы ничего ему не сказал, даже если бы он сам просил.
- Да, если бы он знал - это поставило бы его в очень щекотливое положение. Он служит королю, а в данный момент, от имени короля говорит Мазарини.
- Для которого побег Вандома самый страшный кошмар.
- Тогда не будем больше жалеть о невозможном. Пусть господин дю Валлон мирно охотится в своих угодьях и преумножает число своих земель. Скажите мне лучше, как обстоят дела в Париже?
- По-прежнему. Я писал Вам и с тех пор ничего не изменилось.
- То есть, господин коадъютор пересчитывает своих солдат, предвкушая грядущие битвы, а герцогиня де Монбазон сочиняет впрок письма для Вандома?
Арамис рассмеялся:
- Да. Вы сами все знаете - зачем я только пишу Вам?
- Я скромно надеюсь, что Вам это приятно.
Арамис, продолжая смеяться, поклонился:
- Граф, просто удивительно, почему Вы недолюбливаете светское общество? Мало кто может сравниться с Вами в язвительных любезностях, а они нынче в цене.
- Благодарю покорно. Скажите мне лучше, как настроен герцог де Монбазон? По правде, меня это несколько беспокоит.
- О, с ним хлопот не будет. Он согласен дать все, что от него требует жена, при условии, что ему ничего не расскажут.
- Чтобы, в случае провала, он с чистой совестью отрекся от нее?
- Ну, если все выйдет, он всегда успеет заявить, что именно он обеспечил успех.
- Принцы, - с пренебрежением процедил Атос.
- Вы предпочитаете искать верность в других кругах, - улыбнулся Арамис.
- Вы о Гримо?
- Признаться, мне до сих пор кажется рискованным делать его главным участником. Слишком многое будет зависеть от его талантов.
- Вы недооцениваете этого малого.
- Возможно. Вы знаете его лучше.
- Будьте спокойны, если что-то пойдет не так, то уж точно не Гримо будет в этом виноват. Гораздо больше меня волнует сам Франсуа де Вандом.
- Опасаетесь, что он придушит Гримо раньше, чем тот его спасет?
- Такого я Вандому не прощу, - усмехнулся Атос. - Будем надеяться, что у его милости хватит терпения. Итак, можем сказать, что мы сделали все, что в человеческих силах. Теперь разве что провидение сможет нам помешать.
- Когда Вас ждать в Париже?
- Сейчас мне там нечего делать. Пишите мне, а когда настанет время - я приеду.
- Герцогиня де Монбазон тоже пишет Вам?
- Да, я предпочитаю знать, что у нее на уме.
- Да, забыл сказать, в Париже ходят слухи, что еще до Троицына дня Венсен опустеет.
- Вполне возможно, - кивнул Атос.
- Вы хотите испортить кардиналу праздник?
- Не вижу к тому никаких препятствий.
- Что ж, тогда прощайте. До Троицына дня!
Друзья обнялись и, выйдя из трактира, направились в противоположные стороны.
Атос действительно мог быть доволен - все складывалось так, как он рассчитывал. Иногда у него даже мелькала суеверная мысль, что все идет слишком уж гладко. Однако сколько он не прикидывал, он не находил в своем плане изъяна. Все было предусмотрено и он был абсолютно уверен в успехе.
Тогда он списывал свою нервозность на другое дело, которое занимало его даже больше, чем побег Франсуа де Вандома.
Он не пожелал открыться Портосу, опасаясь, что может подвести его. Но с еще большим основанием он тревожился за другого человека - Рауля. Если, не дай Бог, что-то пойдет не так, с кем останется Рауль? Что ждет его мальчика?
Теперь уже не было времени откладывать вопрос с его усыновлением и ждать, пока обстоятельства сами сложатся на пользу виконту.
Как ни неприятно было Атосу выкладывать все постороннему человеку, а деваться было некуда. Он обратился ко все тому же господину Корлару. Единственная уступка, которую он себе позволил, это обращение к племяннику нотариуса, тому самому ловкому Корлару-младшему, который уже несколько раз его выручал. Тот охотно откликнулся на просьбу графа де Ла Фер деликатно изложить в письме суть дела своему дяде, так, чтобы графу не пришлось давать щекотливых объяснений.
Корлар-дядя произвел на графа лучшее впечатление, чем рассчитывал Атос, заранее ожидая увидеть типичного крючкотвора и проныру.
Корлар был в возрасте и держался очень прямо. Он сидел в кресле почти неподвижно и только легким движением руки давал понять клеркам и писцам, что ему надо. Бумага, перья, документы, книги - все подавалось нотариусу мгновенно и с поклоном.
Некоторые считали, что такое поведение свидетельствует о высокомерии и зазнайстве, хотя и оправдывается высоким положением и опытом. Другие, напротив, видели в этом значительность и важность. И все сходились на том, что величественная неподвижность производит сильное впечатление.
На самом деле у Корлара просто болела спина, любое движение причиняло ему боль, так что он поневоле изображал из себя статую.
К разговору с графом он подготовился заранее.
Встретив Атоса, он, страдальчески скривившись, прошел к двери и запер ее. Потом провел графа дальше - в личный кабинет - и также тщательно запер его.
- Ваше сиятельство, не буду делать вид, что считаю дело, которым Вы интересуетесь простым. Как видите, - он указал на дверь, - я принял все меры предосторожности. Нас никто не сумеет подслушать и Вы можете быть уверены, что ни одно слово, из сказанного, не уйдет дальше этих стен.
Граф поклонился, выражая благодарность.
- Насколько я понял из письма племянника, Вы любопытствуете, какие существуют возможности усыновления?
Атос кивнул. Ему понравилась манера законника говорить отстраненно, словно граф просто из праздного интереса задает вопросы по делу, никак его самого не касающегося.
Корлар с легкой улыбкой глянул на графа:
- Ну что ж, совершенно невинное желание узнать нечто новое.
Атос тоже улыбнулся:
- Вы удовлетворите мое любопыство?
- Да, конечно. Правильно ли я понял, что было бы желательно дать усыновленному все права?
- Да, абсолютно все.
- Тогда сначала позвольте вопрос - которого года человек, желающий быть усыновителем?
- Тысяча пятьсот девяносто девятого, - ответил несколько удивленный граф. - Я думал, Вам важнее знать годы ребенка?
Корлар неопределенно махнул рукой:
- Это позже. А которого месяца?
- Июля.
- Июля... Пятьдесят будет через год с небольшим.
- Да, - Атос удивлялся все больше и больше. - Мы будем говорить об отце?
- Да. Согласно желанию этого человека, чтоб обеспечить все права, самое лучшее, что можно предпринять, составить акт об усыновлении по исполнении пятидесяти лет.
- Простите, я все еще не понимаю.
- Есть соответствующий закон, который позволяет это сделать.
- То есть, тогда достаточно просто объявить об усыновлении?
- Объявить, - Корлар хмыкнул, - как Вы выражаетесь! Составить акт, засвидетельствовать его как положено за подписью нотариуса, в присутствии свидетелей.
- Да, да, я это и имел в виду! И каковы будут права ребенка?
- Он сможет открыто носить имя родителя, называться сыном и пользоваться всеми привилегиями, какие дает положение отца. Например, командовать полком, или служить при дворе, наследовать имущество. Как дворянин, он будет освобожден от налогов, будет иметь право занимать определенные посты, впрочем, Вы сами должны знать лучше, на что имеет право Ваше сословие.
- Да, конечно. Но я хотел спросить не об этом. Не будут ли его права ограничены, если только один родитель признает себя таковым?
Корлар пожал плечами:
- Если мать не пожелает себя объявить, то, сами понимаете, как ребенок может носить ее имя или получить после нее наследство? Но в отношении назвавшего себя родителя у ребенка будут все права.
Атос встал и прошелся по кабинету:
- Простите, я немного взволнован. Все кажется таким простым.
- Если бы отцу было двадцать, то необходимость ждать тридцать лет не показалась бы такой простой.
Атос рассмеялся:
- Я не подумал об этом. Вы правы.
Он придвинул кресло к нотариусу и сел:
- Вы могли бы взять на себя труд подготовить нужные бумаги?
- Безусловно.
- Не буду даже просить Вас держать дело в тайне.
Корлар важно наклонил голову, давая понять, что это само собой разумеется.
- Значит, я могу обойтись без свидетельства матери?
- При соблюдении указанных мной условий, отец не нуждается в этом и может усыновить ребенка, скрыв этот факт от матери. Если, конечно...
Атос вздрогнул:
- Что?
- Я думаю, это не наш случай, но все же спрошу - речь не идет о наследовании родового титула? Ведь так?
- Почему? - побледнел Атос.
- То есть? - изумленно раскрыл рот нотариус. - Вы желаете... всех прав?
- Абсолютно!
- Однако! - Корлар уже не пытался сохранить невозмутимость. - Позвольте начистоту. Я не желаю недоразумений. Итак, Вы - граф де Ла Фер, желаете сделать своего незаконного сына виконта де Бражелона полновластным наследником? Абсолютно равным в этом качестве с законными детьми?
- Я желаю, чтоб он стал графом де Ла Фер - законным и полновластным.
Корлар выдохнул так, словно желал задуть солнце:
- Уффф... Я просто теряюсь. Позвольте подумать.
Атос откинулся на спинку кресла и, сцепив пальцы, стал ждать.
Корлар размышлял около получаса, потом откашлялся и сказал:
- Мне надо будет посоветоваться. Не беспокойтесь, Ваше имя не будет названо. Пока все, что я могу обещать твердо - усыновление по достижении Вами пятидесяти лет на тех условиях, что я изложил. Что касается Вашего родового титула, мне надо будет уточнить положение Вашего графства и Ваши полномочия.
- Это директ*, я - верховный судья с правом суда нижнего, среднего и верхнего.
- Хм... Мне надо будет увидеть бумаги.
- Я передам Вам все, что нужно.
- Позже я дам знать, что именно. Теперь о возможности наследования - боюсь, только король сможет дать Вам подобное разрешение. Я обрисую ситуацию, поправьте меня, если я чего-то не знаю из Ваших обстоятельств. Вы неженаты и законных наследников нет.
- У меня нет никаких родственников, которые могли бы наследовать.
- Следовательно, по Вашей смерти, если Вы не обзаведетесь таковыми, Ваш титул будет признан выморочным и согласно закону, уйдет в казну.
- Да.
-Итак, Ваш прямой наследник - король и только он может передать свое право наследования. Пожелает ли он это сделать?
- А если да?
- Тогда Вам понадобиться свидетельство матери. Она... дворянка?
- Да!
- Простите.
- Но зачем? Почему нельзя без нее?
- Ваше сиятельство! Вы передали бы, скажем, Бражелон, первому попавшемуся человеку только потому, что у него приятная внешность и изысканные манеры? То-то и оно. Почему король должен поступать иначе? Нет, только несомненная чистота крови может служить ходатайством. Только так. Чистота с обеих сторон - как отца, так и матери.
- На что я могу рассчитывать?
- Не смею советовать, но я бы на Вашем месте пока оформил только свое отцовство. Виконт и так получит немало - достойное положение в обществе и возможность открыто смотреть в глаза любому. Имя матери Вы можете ему не называть, это не имеет значения. Как я говорил, Вы можете усыновить мальчика втайне от матери. А после...
- После?
- Если Вы уверены в своих силах - найдите ее, добейтесь письменного признания и ищите связи при дворе. Тут я уже ничем не смогу Вам помочь, даже будь я личным нотариусом Его величества. Этот вопрос решить может только сам король.
- Позвольте теперь мне немного подумать.
- Да, Ваше сиятельство. До пятидесятилетия у Вас достаточно времени. Если угодно, я могу начать готовить бумаги?
- Да. И, пожалуйста, пришлите мне список того, что Вам нужно для дальнейшего решения вопроса.
Корлар покачал головой:
- Вы о Ла Фере? Не передумаете?
- Нет.
- Что ж, я сделаю все, что могу, но я предупредил...
Атос невесело улыбнулся:
- Вы - не король.
- Именно так.
- Сделайте, что можете, а остальным я займусь сам.
Корлар несколько секунд пристально смотрел графу в глаза, а потом прищурился:
- Не привыкли отступать?
- До сих пор не приходилось.
- Тогда будем считать, что мы договорились?
- Да.
Когда граф покинул кабинет, а потом и приемную Корлара, нотариус позволил себе улыбнуться:
- Дерзок, однако! Но... пожалуй, стоит заняться.
XIV
Атос напрасно сетовал, что обстоятельства не отвечают его желаниям. С некоторых пор ситуация изменилась и ему оставалось только следовать за течением событий.
Подготовка к побегу мятежного Вандома шла полным ходом и поездка в Париж была неизбежна.
Атос не собирался оставлять Рауля в Бражелоне одного, пусть даже и в обществе бронзовой шкатулки, где, грея сердце графа, постепенно собирались нужные для усыновления бумаги.
Рауля надо определить в армию, а сделать это можно только в Париже.
Все складывалось один к одному - устройство виконта скроет главную причину поездки, можно будет не прятаться, а спокойно появляться в обществе. Да и сам Рауль не узнает о том, чего ради опекун наладился в столицу, о которой за последние десять лет не сказал ни одного доброго слова.
Граф собирался обратиться к Шарлотте де Монморанси с просьбой ходатайствовать перед ее сыном, принцем Конде, когда письмо герцогини де Монбазон разом направило его мысли в другое русло.
"... да, еще хочу сообщить, что в Париже появилось новое лицо. Хотя не столь новое, сколь немного подзабытое. Вы как-то спрашивали, может ли она быть нам полезной, но ее не было в столице. Теперь же я вовсе не вижу надобности обращаться к ее помощи - мы прекрасно справились сами. Вы, конечно, догадались о ком я? Герцогиня де Шеврез в Париже".
Герцогиня де Шеврез в Париже!
У Атоса было чувство, что кто-то взял его за руку и ведет вперед.
Лучшего стечения обстоятельств нельзя было и желать.
Это был прекрасный случай открыться герцогине и тут же дать ей возможность проявить себя - устроить протекцию для виконта.
Если она откажет или будет холодна - тогда придется последовать совету Корлара, удостоверить пока свое отцовство и положиться на провидение.
Если же герцогиня окажется хоть сколько заботливой матерью, то вопрос о ее признании будет совершенно естественным и можно надеяться на благоприятный исход.
Итак, поездка в Париж могла разом решить все его затруднения, не считая побега Вандома, ради которого все изначально затевалось.
А в отношении этого дела неожиданную точку поставила Бон.
Атос время от времени возвращался к мысли о том, что они были не до конца искренни с Портосом. Они не обманывали друга, но как ни крути, а сговаривались-то за его спиной, в его доме, пока он - радушный хозяин - не знал, как еще угодить дорогим друзьям.
Привлекать Портоса граф не собирался, но он допускал, что успешное завершение дела может принести им известные выгоды и считал справедливым, если бы и Портос получил возможность как-то этим воспользоваться.
В молодости они делились всем, хотя мало что имели. Сейчас не поделиться стоящим, пусть и опасным делом, выглядело почти предательством.
У Портоса есть стремления и желания, которых он не скрывал. Он прямо сказал, что готов рисковать ради достижения своих целей. Что он подумает о них, когда узнает все?
Атос предполагал, что их разговор о Брасье заинтересовал Портоса. Если Портос купит имение, то они могут устроить так, чтобы после побега Вандом провел несколько дней, скрываясь в доме преданного ему господина дю Валлона. Для Портоса это было бы счастьем - оказать услугу такой важной особе. Да и в глазах местных дворян Портос сразу вырос бы до небес. А там, возможно, и его мечты о баронстве могли стать явью. Атос не слишком рассчитывал на благодарность самого Вандома, но вот его мать вполне могла бы помочь. Ее уважали при дворе не только за знатное происхождение, и если не желали уступить мольбам об освобождении мятежного сына, то тем охотнее выполнили бы мелкую просьбу о даровании баронства.
Если же Портос еще не стал владельцем Брасье, то он мог помочь деньгами. Для этого необязательно посвящать его в подробности, главное, чтоб Франсуа де Вандом знал, кому он обязан.
Граф был готов сам написать Портосу и осторожно намекнуть на открывающиеся возможности, когда Бон между делом рассказала ему о новом соседе.
Она хорошо запомнила его имя - господин дю Валлон. Но даже без этого, Атос без труда узнал бы друга по описанию внешности. Бон отозвалась о нем как о милом, добродушном господине. Немного провинциальном, но неглупом. Он попросил ее позволения написать, потому что хотел иметь друга в этих краях. Она позволила и получила от него пару писем. Его дела шли превосходно, уже был внесен задаток и оставалось решить только некоторые формальности, когда господин дю Валлон перестал писать.
Она чувствовала расположение к будущему соседу, и, когда была в Блуа, сочла возможным заглянуть к Корлару. Тот и сообщил ей печальное известие - несколько месяцев назад скончалась супруга господина дю Валлон и он отдал распоряжение приостановить все дела на время траура.
Корлар заметил, что, судя по тону письма, это была по-настоящему большая утрата для господина дю Валлона.
Спустя приличный, по мнению нотариуса, срок, он сам написал в Валлон. Выразил соболезнования, а также готовность вернуться к вопросу о покупке Брасье. Ответ он получил не сразу и написан он был не хозяином Валлона, а его управляющим. Господин Мустон с прискорбием констатировал, что его господин пока не готов посвящать свой досуг делам, но от Брасье он не отказывается, а просит всего лишь отложить дело.
Поскольку других покупателей, готовых выложить за имение настолько круглую сумму, не находилось, то Корлар не видел причин спешить. Пусть господин дю Валлон придет в себя. К тому же у нотариуса было подозрение, что советы покойной супруги слишком много решали для господина дю Валлон. Слишком часто он ссылался на ее мнение, когда беседовал с нотариусом и потом, когда вел дело, то почти всегда в письмах была приписка от его жены, в которой, как правило, и заключалось главное.
Корлар был так откровенен с Бон, потому что Портос открыто сказал, благодаря чьей протекции он отдал предпочтение Корлару. И когда мадам подтвердила, что у них с господином дю Валлон сложились вполне дружеские отношения, он посчитал естественным, что она хочет быть в курсе дела.
Когда Атос узнал эти подробности, со дня смерти Кларис дю Валлон прошло около полугода, но Портос все еще не возобновлял дел и не писал нотариусу.
Теперь Атос вообще не видел возможности обратиться к другу. Писать ему, как ни в чем не бывало, он бы не смог. А открыто соболезновать - тем более.
Бон рассказала ему эту историю как своему любовнику, уверенная, что дальше это не пойдет. К тому же она так и не узнала, что господ связывает давняя дружба. Поскольку Портос промолчал об этом, Атос тоже посчитал нужным не рассказывать лишнее.
Признаться Портосу, что он знает о смерти госпожи дю Валлон не называя Бон, Атос не мог. Но и назвать ее источником слухов, не объясняя их отношений, тоже было немыслимо.
Сослаться на разговорчивость нотариуса Атос тоже не считал возможным - это выглядело бы как наглое вмешательство в личные дела Портоса, да и бросило бы незаслуженную тень на почтенного законника.
По этим же причинам Атос решил пока ничего не говорить Арамису - слишком много щекотливых моментов потребовалось бы объяснить, а Бон не заслужила такого легкомысленного отношения к своей репутации.
Единственное, что оставалось Атосу, пообещать себе, что когда все будет закончено, если они останутся живы, здоровы и на свободе, он обязательно найдет возможность поговорить с Портосом начистоту и все ему рассказать.
Таким образом, мало-помалу разрешились все вопросы, еще недавно казавшиеся столь запутанными. Оставалось только ждать, когда придет время действовать.
Атосу казалось, что дни стали неимоверно длинными, словно кто-то специально растягивал их, давая ему возможность наполнить их всем, чем будет душе угодно. Время, еще недавно бурлившее, как горная река, теперь текло неспешно, важно, как воды Луары в долине. Случались минуты, когда Атос просто сидел, не зная чем себя занять, вернее, не решаясь выбрать из множества удовольствий наиболее желанное и не веря, что может просто читать или мечтать, бездумно глядя в окно.
Правда, в последнем случае его взгляд чаще следил не за причудливыми облаками, а за легко узнаваемым силуэтом. Рауль теперь часто выезжал один, чтоб выполнить какое-нибудь поручение опекуна или повидаться с Луизой де Лавальер. В последнем случае граф смотрел на сына со смешанным чувством досады и нежности. Но стоило Атосу увидеть радостную улыбку юноши, как любовь вытесняла из его сердца все другие чувства.
В простенке возле окна в кабинете Атоса висело зеркало. Оно служило скорее для украшения, потому что хозяин редко вспоминал о нем и еще реже заглядывал туда. Но порой ему случалось скользнуть взглядом по знакомым чертам и тогда Атос не мог отказать себе в удовольствии вообразить, что видит лицо сына годы спустя:
"Господи, пусть он станет таким! Проживет длинную жизнь, но не так как я, без моих сумасбродств и печалей!"
Любая река рано или поздно впадает в море, прекращая свой неспешный бег и начиная вновь бурлить, сливаясь с другими потоками. Никто не может рассчитывать на вечный покой в этом мире и граф де Ла Фер спешил наслаждаться прихотью судьбы, решившей сделать передышку, прежде чем вновь взяться испытывать на прочность бывшего мушкетера.
Однажды этот покой был нарушен нежданным гостем.
Меньше всего на свете Атос ожидал увидеть у себя на пороге лейтенанта королевских мушкетеров - своего старого друга д'Артаньяна.
Не приходилось сомневаться, что слезы радости, блестевшие на глазах старого вояки, были искренни. Атос и сам не скрывал своих чувств. Он улыбался, глядя на почти детское изумление, с каким д'Артаньян смотрел на него, Рауля и все, что происходило в Бражелоне, и спокойно воспринял вопрос о былом пьянстве. Вопрос неприятный, но неизбежный. Атосу было противно вспоминать свое состояние незадолго до отставки. У него хватило достоинства не опуститься на самое дно, но и надежд на радужное будущее он тоже не внушал. Тогда д'Артаньян напрасно пытался достучаться до него. Чтоб не ссориться, они даже стали реже встречаться.
Двое из бывших четырех неразлучных.
Сейчас видеть удивление д'Артаньяна было забавно, но и приятно.
Однако Атос не успел еще в полной мере почувствовать, как возвращается к нему открытость и искренность былых лет, как легкое облачко уже омрачило их общение.
Д'Артаньян приехал не просто так.
После того, как они сами обошлись с Портосом, Атос никогда не посмел бы упрекнуть гасконца. Но чем дальше говорил д'Артаньян, тем худшими предчувствиями наполнялось сердце Атоса.
Д'Артаньян больше не был с ним откровенен до конца, он играл...
Атос провел препаршивую ночь. Он поздно лег и до утра ворочался, едва дождавшись первых проблесков зари, чтоб подняться с постели.
Наступивший день окончательно отрезал все пути к отступлению. За обедом принесли письма от Арамиса и герцогини де Монбазон. Оба писали об одном и том же: бежавший из Бастилии граф де Рошфор тут же примкнул к заговорщикам и сразу же доказал свою полезность, предупредив о том, что лейтенант д'Артаньян ищет союзников для Мазарини.
Атос только презрительно скривил губы, читая об этом.
"Видно у кардинала дела плохи, раз пытается потихоньку завербовать тех, кого трудно просто купить. Это не слишком благородно, но, надо признать, эффективно. Некоторые могут и согласиться, особенно если условия будут заманчивыми. Но д'Артаньян! Как он мог решиться предлагать мне такое? Хотя я несправедлив. Ему неизвестны наши с Арамисом убеждения. Похоже, он искренне готов поделиться "выгодным дельцем". Возможно, в своей игре он сейчас даже честнее нас".
Атосу оставалось только печально вздохнуть - события шли своим чередом и поздно было что-то менять.
Окончательно убедило его в этом полученное д'Артаньяном письмо. Не надо было быть прозорливцем, чтоб догадаться, что оно от Мазарини.
Приходилось принять тот факт, что д'Артаньян-мазаринист. К тому же у Атоса не оставалось больше времени на вздохи. Арамис ждал его в Париже у Скаррона.
Течение реки донесло воды до моря - пришло время действовать.