Вандомы уехали в конце марта, а в первых числах апреля граф получил неожиданный подарок.
Франсуаза Лотарингская постеснялась сделать его лично и оставила распоряжение управляющему, когда они уедут, послать в Бражелон двух борзых щенков. Собаки были молоды, натасканы и обучены.
Местные сплетники рассказали Вандомам о давнишнем противостоянии графа де Ла Фер с Гастоном Орлеанским из-за охотничьих угодий и Франсуаза была возмущена поведением Гастона - она полагала, что принцу такое не к лицу. Граф не пожелал обсуждать давнее дело и ограничился замечанием, что уступил соседу по личным мотивам.
Видимо эта история запомнилась мадам де Вандом и в результате в Бражелон прибыли "посланцы" из Вандома - кудрявые, весело повизгивающие и сующие свой нос куда ни попадя. Граф растерянно слушал слугу, который подробно докладывал кто, что, как и зачем. Он рассказал, какого возраста щенки, каких кровей, чему обучены и вообще все, что только мог пожелать знать охотник, получая борзую.
Естественно ни Гримо, ни привратник, ни тем паче кухарка, не умели обращаться с собаками. Мадам де Вандом имела неправильное представление о том, как поставлено хозяйство в Бражелоне, она судила по своему дому. Светский вид графа ввел ее в заблуждение, она и представить не могла, что вся челядь Бражелона - два слуги.
Граф скрипел зубами, но делать было нечего. Из деревни пришлось взять человека. Его звали Шарло и он показался графу достаточно толковым, чтоб ходить за собаками. Но следить за всем пришлось самому графу. Он был вынужден рассказывать о воспитании, дрессировке, питании и массе других вещей, о которых Шарло слышал впервые в жизни. Он очень старался, но скоро граф понял, что если он не хочет угробить собак, надо искать псаря.
Такой нашелся благодаря герцогу де Барбье. Старик держал охоту для сына, но тот уже давно не жил в поместье, оставив там только малолетних сыновей.
Шарло тоже остался в доме. Поначалу он помогал с собаками, но постепенно его безотказный нрав сделал свое дело и Шарло пришелся ко двору всем - кухарке, привратнику, псарю, Гримо. С наступлением весны ему нашлась работа в саду, а в помощь ему еще взяли мальчишку. Теперь, когда обитателей замка стало больше, Жоржетта - кухарка - стала жаловаться, что не успевает. Одно дело кормить Гримо (который ест крайне мало) и Его сиятельство (который только пьет) и совсем другое этих обжор! Один Шарло способен за раз съесть столько, сколько графу за неделю не осилить.
Гримо на свой страх и риск разрешил, чтоб к ней приходила внучка.
Гримо не мог не видеть, как раздражала графа эта суета. Наткнувшись на кого-нибудь из прислуги, он каждый раз поспешно уходил, не дожидаясь пока его поприветствуют. Однако как ни старался он избегать общения, совсем не показываться было невозможно. Как-то утром граф позвал Гримо и недовольным тоном приказал привести его волосы в порядок. Гримо только усмехнулся про себя - накануне он слышал, как Жоржетта потешалась над заросшим доезжачим, сравнивая его с собаками. Щенки, по ее мнению, выглядели опрятнее.
Граф, видимо тоже слышал.
Когда потеплело, пришло время выводить собак. Они рвались на волю, бег был их стихией и доезжачий чуть не каждый день интересовался, когда господину графу будет угодно выйти на охоту.
Когда этот разговор состоялся в первый раз, Гримо затаил дыхание.
- ...на охоту, Ваше сиятельство. Нельзя же собак так держать. Вы же сами знаете. Изведутся они. И так их не выпускали, пока снег не сошел - молодые. А ведь можно было и зимой! Борзые ведь. На косулю, а? Ваше сиятельство?
Граф сидел вполоборота, лица его почти не было видно. Зато отлично видно, как быстро и резко он поставил бокал на стол, когда псарь завел свое: "на охоту".
Он ничего не ответил и продолжал молча сидеть, глядя прямо перед собой. Гримо тихонько тронул доезжачего за локоть и показал на дверь. Выйдя на двор, он коротко сказал:
- Не хочет.
Однако этого объяснения оказалось недостаточно. Через несколько дней разговор возобновился. Чтоб не продолжать его, граф даже отказался от прогулки. Услышав первые слова: "Собаки извелись. На охоту..." он бросил повод и, оставив коня, быстро ушел в дом.
Гримо как мог, втолковывал доезжачему, что граф не хочет ехать на охоту, но тот тянул свое: "Не хочет? Собакам пойди, объясни! Извелись".
Граф изредка выезжал, но не дальше собственного поместья. Он рассеянно выслушивал арендаторов, решал мелкие вопросы и возвращался в замок, чтоб снова часами сидеть в кабинете бездумно перелистывая страницы первой попавшейся книги. Заканчивалось все одинаково - он требовал вина и пил до тех пор, пока не валился с ног. Чтоб доезжачий отстал, он разрешил ему самому выезжать с собаками и тот целыми днями пропадал в лесу. Возвращаясь, он жаловался Гримо, что некому оценить его искусство и то, как здорово он натаскал собак:
- Его сиятельство - он бы оценил. Он понимает. Гримо, может, уговоришь его? Для кого я стараюсь? Пусть бы граф увидел.
Гримо только вздыхал и отрицательно качал головой:
- Не хочет.
Но доезжачий оказался упрямым малым. Как-то летним утром, когда граф спасался от жары в тени липовой аллеи, а Гримо был занят по дому, он приволок с собой собак и вылез из кустов перед самым носом графа:
- Ваше сиятельство! Смотрите, как подросли. А послушные! Глядите!
Он посвистал собаками и те тут же заняли место у его ног.
- Все команды знают. Хоть по свистку, хоть по охотничьему рогу. Даже так слушаются!
Он взмахом руки стал отдавать команды, которые щенки выполняли, высунув от усердия языки. Игра им явно нравилась.
- Не собаки - золото! Ваше сиятельство! На охоту?
Граф вздрогнул. У него на лице появилось странное выражение.
- Сегодня?
- Можно. Поздновато, но ничего. Только сейчас надо, пока еще солнце не высоко.
- Сегодня? - хрипло повторил граф.
Доезжачий не понимая, пожал плечами:
- А что?
- Тринадцатое июля.
- Так это глупости все, что тринадцатое. Такой же день, как другие. А погода отличная. На охоту?
- Да!
Доезжачий радостно охнул:
- Я через минуту! Уже бегу.
Граф даже не стал заходить в дом. Он так и остался стоять в липовой аллее, дожидаясь, пока доезжачий возьмет все, что надо и приведет ему коня.
Гримо только перекрестился, узнав, куда они едут.
Их не было почти целый день. Ближе к вечеру доезжачий вернулся один и гордо вывалил на стол Жоржетте косулю:
- Граф убил. Одним ударом. Умеет Его сиятельство!
- А сам где?
- Остался освежиться. Жарко сегодня. В речке выкупается и приедет.
Атос действительно остался в лесу. Все время охоты его не отпускало нервное напряжение. Он гнал коня, спешил за собаками, продирался сквозь кустарник - быстрее, быстрее, чтоб никакие воспоминания не успели его догнать. Доезжачий радостно улыбался - он принимал это за охотничий азарт.
Когда под его рукой в последний раз дернулось и замерло сердце косули, Атос очнулся. Сразу навалились усталость и апатия. Он медленно поднялся, не слушая восторженных причитаний доезжачего про мастерский удар. Он почти не запачкался, но все же, с брезгливым недовольством посмотрел на свои руки.
- Привяжи коня, а сам иди в Бражелон.
- А Вы?
- Руки помою, там речка дальше. Иди, не жди.
Доезжачий привязал графского коня и послушно ухватил косулю за ноги:
- Как скажете, Ваше сиятельство. Я пошел.
Атос направился к реке. Она была неширокой - скорее большой ручей - но местами довольно глубокой. Берега были отвесными и только в нескольких местах отлого подходили к воде. Вокруг все заросло ивами и высокими травами, так что человек, незнакомый с этими местами, мог не сразу заметить в этих зарослях речку и запросто свалиться в воду.
Граф места знал и потому шел осторожно. Впереди послышались голоса и он убавил шаг. Это были деревенские ребятишки. Две девочки лет 7-8 сидели на коряге, выступавшей над рекой, и с увлечением болтали ногами в воде. Мальчик чуть постарше плавал и нырял, стараясь основательно забрызгать девочек. Те с должным усердием изображали недовольство. Все трое были светловолосые, круглолицые и загорелые. Время от времени старшая девочка звала мальчишку:
- Жак, вылезай. Пойдем - матушка заругает. В доме дел полно.
Мальчишка по пояс вылез из воды и подошел ближе к девочкам:
- Это не граф. Хотите, я вам открою тайну, почему граф никогда не охотится?
- Тайну?
- Да, это страшная тайна. Поклянитесь - никому!
Мальчишка даже подвывал от желания придать своему голосу больше таинственности:
- Клянетесь?
- Да, - дрожащими голосами ответили девочки.
- Так вот, он никогда не ездит на охоту, потому что не может выйти из замка.
- Почему?
Мальчишка выдержал паузу и еще более драматическим голосом сказал:
- В двери не пролезает - такой толстый!
Он захохотал и снова нырнул, обдав девчонок с ног до головы.
- Дурак!
Мальчишка вынырнул и показал девчонкам язык:
- Поверили?
- Дурак!
- Обзывайтесь, обзывайтесь. А я хотел вам взаправдашнюю тайну открыть.
- Врешь!
Мальчишка сделал замысловатый жест, который, по-видимому, должен был обозначать что-то вроде "Чтоб мне провалиться".
Девочки недоверчиво глядели на него:
- Врешь?
- Если поклянетесь никому - скажу. Это уже точно тайна.
Девочки переглянулись и кивнули:
- Хорошо. Точно не врешь?
- Не-а. На самом деле он не ездит на охоту потому, что не может сесть на коня.
- Почему?
Мальчишка снова выдержал паузу, переводя взгляд с одной девочки на другую, и убедившись, что они сгорают от любопытства, сказал:
- Если такой толстый верхом сядет - у коня ноги подломятся!
- Дурак!
Мальчишка хохотал до колик:
- Поверили?
Старшая девочка слезла с коряги и помогла младшей. Потом взяла ее за руку и сердито сказала:
- Я все матушке расскажу! Пойдем, Жанна.
Мальчишка еще раз нырнул, потом вылез на берег, взял одежду и, прыгая на одной ноге, стал на ходу надевать штаны:
- Подождите меня! Я пошутил!
Атос слушал детскую болтовню со смешанным чувством. Ему было смешно и досадно одновременно. Дети его не знали и, скорее всего, никогда не видели. То, что они болтали, это отголоски досужих разговоров взрослых.
Он выбрал место, где можно было близко подойти к воде и опустился на колени. Он обмывал запачканные руки, и его отражение двоилось, троилось разбиваемое рябью на воде. Атос некоторое время наблюдал за этим расплывшимся отражением, потом разделся и бросился в воду. Река была неширокой и ему достаточно было десятка гребков, чтоб добраться до противоположного берега. Не давая себе передышки, он оттолкнулся и поплыл обратно. Потом еще раз и еще и так до тех пор, пока совсем не обессилел. Он повалился на траву чувствуя, как дрожат от напряжения мышцы рук и ног. Едва переведя дух, он оделся и отправился в Бражелон. Во двор замка он влетел галопом и Гримо, помогая графу слезть с коня, подумал, что давно не видел на лице хозяина такого злого и упрямого выражения.
На следующее утро, проснувшись как обычно в шесть часов, Гримо обнаружил, что графа нет. Заспанный конюх сообщил, что граф еще до света уехал на охоту. Вернулся он поздно, еле живой от усталости, но на следующее утро снова, едва рассвело, его уже не было в замке.
Теперь граф почти каждый день пропадал в лесу. Когда он не охотился, то метался по поместью, самостоятельно занимаясь даже самыми незначительными делами, если только они давали ему повод сесть в седло и куда-то ехать. Он по целым дням не слезал с коня и Гримо почти не видел его. Нередко случалось, что за день у него крошки во рту не было, но графа это не волновало. Он следил только за тем, чтоб его фляга всегда была наполнена вином. Возвращаясь вечером домой, он равнодушно отодвигал заботливо приготовленные блюда и снова брал бутылку, а в глазах по-прежнему были злость и упрямство.
Через месяц такой жизни графа свалила нервная горячка. Гримо никого даже близко не подпустил к его спальне - граф бредил. Когда жар спал, он уснул и проспал почти двое суток. Совершенно измученный Гримо только на несколько минут позволил себе прикрыть глаза и провалился в сон. Когда он очнулся, было раннее утро. Графа не было. Не веря своим глазам, Гримо потрогал пустую постель: "Не может быть!"
Но конюх подтвердил - Его сиятельство едва встал на ноги, велел подать коня и отправился на охоту.
Не один Гримо был обеспокоен. Остальные обитатели замка тоже переглядывались и неодобрительно качали головами: "Угробит себя, как есть угробит!" и когда после очередной охоты доезжачий вернулся один, Жоржетта испуганно прижала руку ко рту.
Доезжачий выглядел встревоженным и это еще больше взволновало всех. Если бы Гримо был обычным человеком, то в этот момент он бы онемел от испуга.
- Что с Его сиятельством? - первым не выдержал Шарло. - Где граф?
- Уехал.
- Куда?
- Не знаю. Мы за оленем погнались. Были бы загоном, куда бы он делся, а так махнул в сторону... собаки за ним, я следом, а граф за мной. Там лес, тот, который раньше у графа был, так олень туда. Нам куда деваться? За ним. А оттуда охотники. Человек пять-шесть, я не разглядел. Оробел, если честно - лес-то чужой! А граф ничего. Они ему что-то мол, браконьерничаете, а граф...
Доезжачий помялся и покрутил головой:
- Нет, не повторю. Красиво так и вроде вежливо сказал, а по сути: "На себя посмотрите, сами браконьеры". Тот, который с ним говорил, злиться начал, а другой - важный такой старик - вдруг заулыбался и графу что-то про какие-то подарки... А граф...- доезжачий удивленно хмыкнул, - т о ж е у л ы б н у л с я. А потом мне - езжай домой, я с этими. И уехал.
- Кто это был?
- Я почем знаю. Вроде местные, но не из соседей. Да не разглядел я, испугался.
Слуги на все лады обсуждали странное происшествие. Времени для этого у них было достаточно - граф вернулся только через два дня.
XIV
Олень маячил впереди, тяжело вскидывая задние ноги. Резкий скачок в сторону и одна из борзых занервничала, заметалась. Сбила гон второй. Та раздраженно огрызнулась. Доезжачий сердито свистнул, собаки выровнялись и понеслись за оленем, который отчаянно пытался уйти.
Атос не думал, куда они едут. Впереди мелькало белое пятно оленьего хвоста. На несколько мгновений оно скрылось за деревьями и, вдруг, олень выскочил прямо на них. За его спиной показались охотники. Животное заметалось из стороны в сторону, пытаясь уйти от новой опасности. У вновь появившихся собаки были на своре, а графских борзых доезжачий отозвал резким свистом. Олень воспользовался замешательством и, найдя, наконец, лазейку, махнул в чащу.
Охотников было немного, человек пять-шесть. Атос придержал коня. Впереди кавалькады был молодой человек лет 25, с прямыми черными волосами и одутловатым лицом. При виде Атоса, он надменно выпятил нижнюю губу:
- Это что, в обычае местных дворян охотиться в чужих угодьях?
От его высокомерного тона Атосу кровь бросилась в лицо:
- По всей видимости - да, сударь, поскольку я вижу здесь Вашу компанию.
Молодой человек вспыхнул от негодования. Он сжал в руке хлыст, но тут его тронул за рукав его спутник. Он был бок о бок с молодым человеком, тогда как остальные держались несколько позади.
- Полно, будет.
Он тряхнул поводьями, заставив коня сделать несколько шагов навстречу Атосу:
- Отрадно видеть, Ваше сиятельство, что Вы сохранили мой подарок. Он пришелся Вам по вкусу?
Атос внимательнее вгляделся в говорившего. Это был пожилой мужчина. Лет ему было около семидесяти, но он держал себя так, что язык не поворачивался назвать его стариком. Его черные глаза насмешливо поблескивали, когда он в упор смотрел на Атоса.
Атос улыбнулся и поклонился.
- Вы не откажетесь присоединиться к нам, граф? Прошу Вас, я был бы рад.
Атос повернулся к доезжачему:
- Возвращайся. Я поеду с ними.
Молодой черноволосый человек еще больше выпятил губу, но его спутник не дал ему выразить свое недовольство:
- Я не хочу злоупотреблять Вашим гостеприимством настолько, чтоб навязывать Вам своих гостей. С Вашего позволения...
Он поклонился. Молодой человек насупился:
- Вы покидаете меня?
Мужчина лукаво улыбнулся:
- Я сделаю вид, что просто отстал. А Вам не придется ни с кем знакомиться. Или...
- Нет, нет, - поспешно сказал молодой человек. - Я еду в Блуа. Не заблудитесь в лесу!
- Не волнуйтесь.
- Вы вернетесь?
- Непременно.
- Хорошо!
Он хлестнул коня и кавалькада умчалась. Атос и его спутник двинулись следом, но особо не спешили.
- Ваша светлость...
- Ваше сиятельство...
Они поглядели друг на друга и рассмеялись.
- Менее всего ожидал увидеть в лесу вместо оленя графа де Ла Фер.
- Могу сказать Вам то же самое, герцог де Беллегард.
- Откуда Вы?
- Я тут живу. Этот лес когда-то был моим.
- В Блуа?
- В Бражелоне. Это мое поместье.
Герцог выжидательно посмотрел на Атоса, но тот молчал. Беллегард снова рассмеялся:
- Граф, Вы единственный человек, который удержался от вопроса, что делаю здесь я. Здесь, в Блуа, возле Гастона Орлеанского.
Атос поклонился.
- И Вы даже не спрашиваете, куда я Вас везу.
- Я полагаюсь на Ваш выбор.
- Герцог де Ларошфуко? Ничего не имеете против?
- Он не в Париже?
- Недавно приехал. Король попросил его прогуляться в провинцию.
Атос промолчал. Беллегард лукаво поглядывал на него:
- По-прежнему не изменили своих взглядов?
- Отчего же, Вы видите, я не отказался поехать с Вами.
Беллегард прищурился:
- Интересно. Тогда поехали. Я обещал старому хитрецу, что обязательно навещу его.
Атос хмыкнул - "старому хитрецу"! Да Ларошфуко еще нет и пятидесяти! Ну, Беллегард!
Доехали они быстро. Атос поначалу придерживал коня, опасаясь, что престарелому герцогу будет не по силам быстрая езда. Но он ошибся - герцог отлично держался.
Ларошфуко встретил их очень любезно. Он с любопытством посмотрел на графа, которого ему представил де Беллегард:
- Рад познакомиться, граф. Приятно будет иметь таких соседей.
- Взаимно, Ваша светлость.
Они прекрасно провели время до обеда, во время обеда и после обеда. Светские люди, позволившие себе расслабиться вне дворцового этикета. О политике не было сказано ни слова. Атос вспомнил осаду Ла Рошели и герцог де Беллегард с удовольствием рассказывал разные истории того времени. Они оба были на осаде, но видели ее с разных сторон: граф как солдат, герцог как полководец, так что обоим нашлось, что порассказать интересного для собеседника. Ларошфуко слушал их с детским любопытством.
- Ваша светлость, расскажите лучше о Вашей вылазке, когда Вы один спасли десяток солдат, - Атос, посмеиваясь, глядел на Беллегарда поверх бокала.
Герцог благодарно глянул на графа, но потом не удержался от хвастливого тона:
- Три десятка, граф, три!
Глаза Ларошфуко расширились:
- Что Вы говорите? Вы - сами?
- Граф не даст соврать, - с апломбом заявил де Беллегард. - Сам. Лично.
Ларошфуко повернулся к Атосу, но тот шутливо поднял руки вверх:
- Увольте! Пусть рассказывает герцог - это его заслуженное право.
Герцог приосанился, но сказать ничего не успел.
Господа после обеда сидели в маленькой, но уютной гостиной. Мебель там была не самая новая, но очень удобная и можно было не сомневаться, что это любимая комната хозяина дома. Место, где он чувствовал себя наилучшим образом. Она была в стороне от основных парадных покоев и имела свой выход на лестницу. И стоило де Беллегарду открыть рот, как дверь скрипнула, и в гостиную вошел молодой человек. Он улыбнулся герцогу де Ларошфуко, но, увидев посторонних, замер на пороге:
- Отец... Простите, господа, я не знал, что герцог не один.
- Ничего, ничего. Господа, позвольте вам представить - принц де Марсийяк. Впрочем, с герцогом де Беллегардом Вы, кажется, знакомы. Тогда прошу - граф де Ла Фер. Он наш сосед и любезно решил навестить нас.
Господа раскланялись. Принц присоединился к компании и стал вежливо слушать хвастливый рассказ о ла-рошельских подвигах. Время от времени он бросал нетерпеливый взгляд на отца и, наконец, не выдержал:
- Прошу прощения, - он наклонился к отцу и говорил вполголоса, стараясь не перебивать де Беллегарда. - Отец, я хотел предупредить, что мне надо отлучиться. Я буду завтра к вечеру.
- Куда еще? Уже поздно.
Принц замялся. Ему не хотелось говорить при свидетелях. Беллегард оборвал на полуслове свой рассказ и довольно развязно подмигнул принцу:
- Для таких дел самое время, а, принц? Отец, наверное, уже и забыл, куда ездят по ночам?
Марсийяк покраснел, но ответил тоже довольно развязно:
- Самое время, Вы правы. Я не хочу заставлять даму ждать.
Ларошфуко нахмурился. Ему не нравился тон сына.
- Если Вам нужно - извольте, - сухо ответил он.
Принц поспешно попрощался и чуть не бегом покинул гостиную.
Беллегард встал и подошел к окну:
- Герцог, конюшни у Вас там? Да вижу.
Через несколько минут со двора донесся стук копыт, еле слышный из-за закрытого окна.
- Куда эта дорога?
- На Амбуаз.
Беллегард усмехнулся:
- На Амбуаз...
Она сел в кресло и самым невинным тоном поинтересовался:
- А что, мадам де Шеврез все еще не позволено покидать Тур?
Ларошфуко пожал плечами:
- Право не интересовался.
Беллегард прищурился:
- Двадцать лье. Пожалуй, даже меньше.
- Простите, не понял.
- До Амбуаза чуть больше десяти лье. И еще пять-семь. Да, пожалуй, меньше двадцати. Потом назад - как раз завтра к вечеру, если не задерживаться. У принца хороший конь?
Ларошфуко недовольно передернул плечами:
- Вы думаете, он поехал в Тур?
Беллегард ухмыльнулся:
- Нет, что Вы, - издевательским тоном ответил он. - Конечно, нет. Правда, несколько лет назад герцогиня произвела на принца сильное впечатление, но это было так давно. Он был молод. Сколько ему было? Шестнадцать? Семнадцать? Впечатлительный возраст.
- Зачем ему ехать в Тур? Он собирался через два дня возвращаться в Париж.
Беллегард подскочил:
- Вот как! Конечно, будешь спешить. Его Величество не возражает, что принц появляется в Париже?
- Он ненадолго. Сказал, всего на два-три дня и потом вернется в Блуа.
Беллегард засмеялся:
- У Вашего сына пылкий темперамент! Осчастливив блуасских дам, он спешит порадовать парижских. Вас не смущает его активность?
Ларошфуко нахмурился:
- Это не мое дело. Я не собираюсь вмешиваться. Он молод, красив. Если дамы дарят его вниманием - тем лучше.
Он с раздраженным видом поднялся с кресла:
- Мне кажется, Вы неверно судите о нем. Это только молодость и ветреность. Ничего серьезного.
- Да, конечно.
- Герцогиня де Шеврез здесь ни при чем. Я уверен, принц давно избавился от этого юношеского увлечения. По правде говоря, я никогда не понимал, что в ней находят.
- О, как Вы правы! В мое время женщины были куда красивее. Взять хоть матушку господина графа.
Атос вздрогнул. Взгляд де Беллегарда всего на долю секунды стал острым и пронизывающим, но уже через мгновение он снова смотрел с самым добродушным видом:
- Графиня была одна из самых красивых женщин, каких я видел. Об этом можно судить по ее сыну.
Атос был вынужден поклониться.
- Я знаю, граф, говорили, - он чуть заметно выделил это слово, - говорили, что Вы похожи на отца, но поверьте, улыбка у Вас матушкина. Очаровательная.
- Зато среди мужчин не было равного Вам, герцог. Никто не мог сравниться с Вами красотой и изяществом. Даже король.
Атос смотрел прямо в глаза де Беллегарду. Герцог заметно вздрогнул и отвел взгляд.
- Все в прошлом, уже все в прошлом, - поспешно пробормотал он. - Будущее - это господин де Марсийяк. Так Вы думаете, Ларошфуко, что принц уже излечился?
- Господа, не пристало обсуждать подобные дела, но, честно говоря, меня тревожила эта... привязанность принца. Не то, чтобы я что-то имел против мадам де Шеврез, но ее репутация....
- Что ж, остается надеяться, что принц не из тех, кто хранит верность! - Беллегард несколько неестественно рассмеялся. - Он уже нашел ей замену?
Ларошфуко неловко улыбнулся. Направление, в котором пошла беседа, ему не нравилось.
- Ну, ну, герцог, не смущайтесь. У Вас очаровательный сын и ничего удивительного, если дамы теряют головы. Наверняка не одна девица оставила ему что-нибудь на память. Еще бы - такой красавчик!
- Вообще-то да, - смущенно согласился Ларошфуко. - Возможно, он даже излишне усердствует. Но ему только двадцать. Мы здесь всего пару недель, а он едва ли провел под крышей больше двух ночей подряд и уже дважды ездил в Париж.
Беллегард восхищенно поцокал языком.
- Очаровательно!
- Ох! - вдруг спохватился Ларошфуко. - Совсем забыл! Для него передали, а я забыл сказать!
- Мы отвлекли Вас, простите. Что-то важное?
- Право, не знаю. Не думаю.
- Что-нибудь на память от безутешной красотки? - усмехнулся де Беллегард.
- Вряд ли. Разве что красотка ушла в монастырь, - хмыкнул Ларошфуко. - Молитвенник.
- Молитвенник? - на этот раз Беллегард расхохотался совершенно искренне. - Что за причуда? Позволите взглянуть?
Ларошфуко достал молитвенник и протянул де Беллегарду:
- Милая вещица, разве немного в дамском вкусе.
- Позвольте мне, - Атос сам не понял, как у него вырвались эти слова.
Голубой бархат. Серебряная нить. Мелкий жемчуг. Большой зеленый камень.
Он помедлил немного, прежде чем открыть первую страницу. Внутри лежал листок и у Атоса замерло сердце. Но листок был чист. Просто кто-то использовал его как закладку.
- Да, немного в дамском вкусе, - машинально повторил он. - Это передали для принца де Марсийяка?