Соболев Яр : другие произведения.

Легенда родилась на берегу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Должна ли страна знать своих героев? К вероятному 100-летнему юбилею песни "Раскинулось море широко".


   Автор благодарит Андрея Валентиновича Шмалько за помощь в подборке материалов и работе над текстом.
  
   Легенда родилась на берегу
   ДОЛЖНА ЛИ СТРАНА ЗНАТЬ ВСЕХ СВОИХ ГЕРОЕВ?
  
   ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
   Журнал "Уральский следопыт", 1972, N 9. Статья "Родилась песня в море". Автор -- Евгений Акулов. Надеюсь, за истекшие с той поры 32 года она перестала быть объектом авторского права, и я могу привести её почти без сокращений. Благо, перечитав её много раз, готов спорить чуть не с каждой строчкой. И не только я -- спорят со статьёй многие и многие факты, многочисленность коих заставляет задуматься всякого, кто не чужд этому занятию. Впрочем, всему своё время и место, и сейчас я уступаю время и место Евгению Акулову. Итак, 1972 год, сентябрь.

********

Евгений Акулов

РОДИЛАСЬ ПЕСНЯ В МОРЕ

  
   Знойное тропическое солнце повисло над водами Красного моря. В безбрежии небес ни облачка, ни ветерка. Раскаленная палуба жжет даже сквозь подошвы ботинок.
   ...Тяжело переставляя ноги, на палубу поднялся молодой кочегар Василий Гончаренко. Лицо его белее полотна. Жадно глотая воздух, он покачнулся, негромко крикнул:
   - Братцы, помогите!
   Не успели матросы помочь кочегару. Подошел изувер-механик и прогнал Василия Гончаренко назад, в машинное отделение. Там, внизу, ему дали напиться воды, и снова он взялся за лопату. Но вдруг лопата выпала из рук, матрос упал замертво.
   Вечером в кубрик спустился помощник машиниста, человек -- добрая душа. Он подсел к матросам и сказал:
   - Славный хлопец ушел от нас. Надо бы Васю на берег привести, в Одессу... И песню бы написать, чтобы в ней наш Вася Гончаренко навсегда живым остался...
   Тогда высказался молодой черноглазый матрос:
   - Есть же кому написать-то! Федя, ну чего ты молчишь? Писал же!
   Все повернулись в сторону Федора Предтечи.
   - Если так, Федор, сделай милость.
   К Федору подошел юнга: тот самый, с которым при вчерашнем дежурстве они вместе палубу драили.
   - Ты же мне вчера, Федя, читал свои стишки! Одно я даже запомнил. Хочешь, прочту?
   Федор несмело улыбнулся и махнул рукой: читай, мол.
   И юнга стал читать:
  
   Раскинулось море широко,
   Волна за волною бежит.
   От берега мы уж далеко,
   Вперед пароход все спешит.
   Ни здесь, ни под грешной землею
   Отрады, забвения нет:
   Все шатко, полно пустотою...
   И беден, и жалок весь свет!
   Так пеньтесь же, волны сердито,
   Заставьте забыться в борьбе!
  
   - Хорошо, Федор! -- похвалили матросы. -- Вот и о Гончаренко пиши в том же духе. А мелодию мы скомпонуем сообща.
   Слова этого стихотворения сложились в строчки в сердце Федора на пароходе "Тигр" в 1905 году, после ухода из Одессы броненосца "Потемкин" с восставшим матросами.
   Строчки задуманной песни рождались трудно. Федор ходил хмурый, неразговорчивый. Трудно было понять: или он так глубоко переживает смерть своего земляка и друга Васи Гончаренко, или так глубоко сосредоточен в поиске слов для песни. А Федор чувствовал, что песня уже живет в нем сама по себе и не дает покоя.
   Первыми легли на бумагу строки:
  
   "В приемный покой проститься пришли
   Матросы, друзья-кочегары,
   Подарок последний ему принесли --
   Колосник прогорелый и старый..."
  
   Потом пришли и остальные слова песни, уже давно ставшей народной, песни "Раскинулось море широко".
   Федор Сидорович Предтеча живет в городе Чигорин Черкасской области. Родился он в семье моряка. Когда ему минуло 16 лет, старший брат, тоже моряк, взял его к себе на пароход. С тех пор Федор стал плавать юнгою. Уже тогда пытался слагать стихи.
   Потом плавал на разных торговых пароходах, случалось бывать в разных странах. В 1906 году был призван в Балтфлот, где отслужил пять лет рулевым небольшого военного катера.
   После службы опять жил в Одессе. Опять плавал на разных пароходах. В 1914 году был призван в Черноморфлот, служил на "Синопе", но за большевистскую агитацию был списан на берег и отправлен на фронт.
   В конце 1917 года Федора Предтечу арестовали. Грозил полевой суд, но революция освободила его. Вернулся в Одессу, на крейсер "Алмаз", дрался за Советскую республику на суше, в 1924 году стал коммунистом...
   С Федором Сидоровичем Предтечей я переписываюсь много лет. Он и прислал мне свои фотографии и первый вариант широко известной песни.
   ...Вернувшись из плаванья, Федор Сидорович отправил текст песни матери Василия Гончаренко на Украину. Впервые песня "Раскинулось море широко" прозвучала во время маевки докеров одесского порта в августе 1906 года.

********

   О ДОВЕРИИ И ЗАНУДСТВЕ
   Я -- не историк, хотя история мне интересна. Интересна как память о прошлом, как та цель, в которую нельзя стрелять даже из виртуального пистолета, дабы из будущего к тебе не прилетел вполне реальный залп крупнокалиберного дивизиона на сосредоточенном веере. Но есть один постулат, на коем зиждется работа любого, кто имеет смелость назваться журналистом. Формулируется он просто: журналист должен уметь писать обо всём. Это, разумеется, в идеале. Чаще он просто составляет список преимущественных тем, которые его устраивают более остальных, и старается с ними работать. Но даже внутри этих тем невозможно быть специалистом. Выход есть: сформировать базу знаний, которые позволяют легко углубиться в нужную область, и "пропитаться" тамошними реалиями прежде, чем садиться за новую статью.
   Есть и ещё один метод, не из худших. Правда, он ближе писателю, но это не означает, что журналист должен им пренебрегать. Ощути себя своим героем, врасти в шкуру своего персонажа, пока она не станет твоей -- и нужные слова придут сами. Примерно так же и со статьями. Осознаешь сам -- напишешь, как надо. Не зря фронтовые корреспонденты лезли под пули, да "на пикапе драном и с одним наганом" нередко опережали наступающие части. И писали, и снимали хроники, за которые нынешние документалисты родного брата удавить готовы. Они знали материал.
   Ну хорошо, а здесь-то я к чему разливаюсь? Да к тому же: чтобы написать очерк на историческую тему, надо стать историком. Хотя бы на время.
   Поднять архивы, поискать воспоминания современников и очевидцев событий, если таковые есть. Выбить, наконец, допуск к закрытым материалам, если потребуется. В общем, как это принято называть -- проработать тему. И лишь когда почувствуешь, что не тонешь, не слепо барахтаешься в море фактов, а можешь спокойно плыть, куда захочешь -- пора садиться за работу.
   Второй вариант и проще, и сложнее. Чем дальше от нас по времени то или иное событие, тем тяжелее нам ощутить себя его участником. Да и не каждому, похоже, дана способность надевать чужую шкуру, когда того захочется. Но первый, проверенный и отработанный способ никуда не делся, так что...
   Я прекрасно понимаю, что сегодняшний инструментарий журналиста наголову превосходит набор 30-летней давности. Вместо архивов и библиотек -- Интернет. Он же позволяет получить исчерпывающую консультацию у специалистов, причём занимает это от силы несколько дней. Например, у меня сбор данных, потребных для написания этого очерка, занял около 5 часов. И ещё два дня ушло на прояснение мелких, но важных деталей.
   И само написание, рабочий процесс -- тоже упростился. Вот эти самые строки я набираю, сидя в троллейбусе по дороге с работы домой. Не понравилось -- тут же стёр, и переписал. Компьютеризация всея и всех.
   Разумеется, 30 лет назад всё было на порядок сложнее. Но и тогда находились те, кому... ну, скажем так -- элементарная цеховая гордость, -- не позволяла халтурить. Лучше не писать ничего, чем писать плохо, да ещё и на незнакомом материале. А если уж взялся, то сделай так, чтобы самому не было стыдно читать написанное. Доверяя, проверяй многократно, изыскивая минимум 2-3 сторонних источника. И -- сомневайся.
  
   DE OMNIBUS DUBITANDUM
   Доверяя, проверим, вернувшись к тому, с чего начали -- к статье о рождении песни. Что же с ней не так?
   Да почитай, всё не так. Сразу скажу: как редактор, я бы такой текст на вёрстку не пропустил. Если не углубляться в факты, он попросту сырой и невыдержанный. Этот стиль годится для собкора заводской многотиражки, но журналисту столь уважаемого издания должно быть стыдно за подобные букеты банальностей и клумбы корявостей. Все мы не без греха, но не нужно превращать грех в профессию. Благо, профессия журналиста и так продажная, зачем ещё усиливать это впечатление? Впрочем, вина автора не столь велика. Посетую на другого грешника -- редактора, пропустившего в печать неумелую апологию очередного революцьонного просветления-У, где волны пенятся сердито и забыться в борьбе заставляют. Вполне понятно желание автора прикрыть дефицит информации избытком агитационного рвения: дескать, революционное сознание и классовая борьба родили эту славную песню, друзья, и никак иначе! Похвально, особенно -- на очередном партбюро похвально...
   И редактора могли похвалить - работники партийного аппарата нечасто отличались чутьём на хороший слог и верное слово, им идейность опуса куда важнее достоверности. Редактор же хлопнет два по сто, балычком переложит - совесть и замолчит.
   Что же, всё в свой срок. На бюро хвалили, я же намерен если не обругать, то уж оспорить -- во многом.
   Песню родило сознание обычное, но просто выбитое из привычных рамок какой-то нелепой смертью товарища. В самом деле: в безопасном, казалось, походе, на корабле, который и воевать не собирался... Нелепая, обидная смерть, которой вроде и не должно быть, а вот -- пришла. Обида на несправедливость судьбы, на глупую случайность подтолкнула руку неизвестного автора. И никаких "забыться в борьбе" -- уверен в этом твёрдо. Почему - об этом и будет рассказ.
   "Раскинулось море" написана в узнаваемом стиле, который много позже назовут "русский шансон начала ХХ века". Таких песен было сложено изрядно, но почему-то именно "Морю" в числе немногих судилось дожить до своего столетия, не угодив в число заслуженно или незаслуженно забытых.
   Позвольте, спросит читатель, почему это "неизвестного автора"? Вот же он, автор -- Фёдор Сидорович Предтеча! И ФИО наличествует, и история рождения песни записана...
   Всё так, да только есть у автора другого, сиречь меня, глубокие сомнения в истинности авторства уважаемого Фёдора Сидоровича. Полноте, возразят мне -- к чему тревожить покой усопших, ворошить былое, докапываться до истины, которая столь редко бывает красивой?
   И то верно -- не бывает.
   Вот поэтому и позволил себе усомниться -- слишком всё правильно да гладко получается. Народ узнал очередного героя, всем сёстрам и братьям выдано по заслугам, и в человецех благоволение учинилось...
   Повторюсь: сомнение проснулось от штиля авторского. Всё-то, как полагается -- если механик, то уж точно изувер, а вот помощник машиниста -- разумеется, душа человек. Кстати, слово "изувер" означает, ежели не путаю ничего, "вышедший из веры", и применялся термин к тем, кто перешёл в иную веру из прежней. Смысловой аналог понятия "выкрест", не несущий изначально отрицательной окраски. Впрочем, это придирки мелкие, дальше больше будет.
   Например, глагол "скомпонуем" в приложении к мелодии. Вот это уже точно не тогдашние реалии, а минимум на полвека позднее. Компоновать мелодию матросы и кочегары вряд ли бы смогли по причине того, что столь же вряд ли знали, что это за штука такая -- компоновка. Мелодию могли сочинить, выдумать. Использование термина, родившегося совсем недавно, в прямой речи вековой давности -- тот ещё ляпсус. Да и сама речь... грустно такое читать. Выспренняя и ненатуральная -- дальше некуда. Как и описание ситуации, кстати. Матросы словно госзаказ на партсобрании обсуждают, а не друга, сегодня умершего, поминают. В который раз хочется выкрикнуть возмущённое: "Не верю!". Именно -- не верится в написанное, и хоть тресни!
   Добро бы только штилем дело ограничилось. Можно от него отстраниться, и оставить в памяти лишь факты. Но и с фактами дела примерно столь же безрадостны.
  
   "АРГУМЕНТЫ ВЫНЬ ДА ПОЛОЖЬ!"
   События, приведшие к рождению знаменитой песни, происходили на пароходе... А в самом деле, на каком пароходе-то? Имя корабля остаётся за кадром. Зато упоминается, что стих про сердитые волны и забывчивость в борьбе, из коего родился основной текст песни, был сочинён на пароходе "Тигр" в 1905 году, после мятежа на "Потёмкине" 14 июня 1905 года. При этом смерть кочегара Гончаренко случилась явно в разгар лета, поскольку зимой Красное море не сказать, чтобы айсберги с шугой перемешивает, но запредельных "термометр поднялся аж на сорок пять" там тоже не бывает. Итак, промежуток максимум в месяц-полтора. Допустить, что в этом промежутке молодой матрос Фёдор Предтеча сменил борт приписки, разумеется, можно, но, воля ваша -- сложно. Следовательно, с достаточным основанием мы можем предположить, что борт оставался тот же -- пароход "Тигр". Ну что, песня родилась в море? На пароходе "Тигр"? А что это за пароход такой?
  
   БРИТАНИЯ ПРАВИТ... НА СКАЛУ
   Поверхностный поиск по названию дал множество ссылок, так или иначе ведущих к одному и тому же месту и времени -- Одесса, апрель 1854 года. Британский флот блокирует город. Корабельная артиллерия лениво обстреливает берег, береговые части примерно с той же интенсивностью огрызаются. Ну и что же тут "тигриного", скажите на милость? Не то война, не то совместные манёвры при отсутствии сколько-нибудь внятного централизованного командования...
   Вот он, "Тигр"! Но что это?! Пароход-то аглицкий, государи мои! Да и нет уже того парохода -- аккурат в апреле 1854-го количество футов под его килем устремилось к нулю, в результате чего славное судно застряло на скале в 50 саженях от берега. Вот уж воистину не просто туман с моря натянуло, а и разум офицерам помутило: даже сейчас, когда есть точнейшие лоции, шастать в тумане, да в такой близости от берега на судне крупнее одномачтовой яхты вряд ли кто станет. И чего англичан понесло? Загадка...
   Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз. Здесь и сейчас лучше дать слово очевидцу событий.
  
   ***************
   12. Пароход "Тигр".
  
   Пароход "Тигр", один из лучших, был нечто вроде морской школы. На нем находились преимущественно гардемарины и мичманы, принадлежавшие к самым аристократическим английским семействам. Для принятия пленных отправлены были на лодках казаки. Небывалое событие! Казаки взяли в плен пароход. Когда пленных свезли на берег, оставлен был на пароходе и на берегу сильный караул.
   Рассказывали, что, когда пленных везли в карантин для обсервации через Михайловскую площадь, на которой после праздников оставались неубранными столбы от качелей, пленные вообразили, что это виселицы, приготовленные для них, а самые молоденькие даже расплакались.
   <...>
   На другой день после взятия парохода два других английских крейсера увидели участь своего товарища. Чтобы не дать возможности воспользоваться призом, они порешили уничтожить свой пароход и стали в него стрелять.
   <...>
   ...Когда с нашей стороны прекратили бесполезную стрельбу, пароходы опять приблизились и стали пускать снаряды рикошетом по воде, весьма удачно попадая в свой пароход и постоянно разрушая его. Когда все убедились, что выстрелы направляются исключительно на разрушаемый пароход и притом очень верно, на берегу собралось много публики. Виднелись дамские шляпки и зонтики, а смельчаки из простонародья бросались в море и близко подплывали к обстреливаемому пароходу. Картина была великолепная. Каждый пароход подплывал по очереди и, выпустив снаряды из всего борта, плыл дальше, делая полукруг и вновь заряжая орудия. На его место немедленно являлся другой пароход и производил такой же маневр.
   Когда вся надводная часть парохода была разрушена, бомбардировка прекратилась. Все побережье было покрыто плавающими частями парохода, мебелью, бочонками с вином и ромом, и т. д. Несмотря на оцепление берега и строгий надзор, вещи расхищались, в особенности вино и ром. Было несколько смертных случаев между солдатами от излишнего употребления алкоголя.
   И мне садовник принес в город ром, который он вынес через цепь (солдат оцепления) в садовой поливальнице. Привезли мне также несколько досок палисандрового дерева от обломков парохода, из которых сделана мебель, и до сих пор существующая. В городе появилось в продаже много вещей: шкатулок, столиков, сигарочников и т. п. с надписью: Тигр, 30 апреля 1854 г..
   Сколько ни старались англичане уничтожить свой пароход, все же почти неповрежденною осталась подводная часть и машина. Эту машину вытащили из воды и впоследствии установили на императорскую яхту, которой в память события дали наименование "Тигр".
   <...>
   Эти строки -- избранные места из знаменитых не только в Одессе "Воспоминаний старожила" Осипа Чижевича. Бывший гласный Городской Думы, прослуживший на этом посту более 30 лет, Чижевич описывает события, словно сценарий фильма: отдельные эпизоды прорисованы буквально по кадрам, до мельчайшей мелочи. Итак, был корабль британским, британцы же его и развалили. Но вскоре после этого события волны Чёрного моря начала бороздить императорская яхта "Тигр", поименованная в честь столь курьёзной победы русского оружия. На яхту установили машину с "Тигра"-утопленника - как ни удивительно, но двигатель остался цел даже после того, как разбитый вдребезги корпус затонул. Ну да ладно, тогдашнему руководству виднее было, что и в честь чего называть. А мы посмотрим на сухой остаток: корабль по имени "Тигр" в составе русского флота существовал, и приписан был к Чёрному морю (порт приписки мне узнать не удалось, но это и не суть важно).
   После всего вышесказанного понятно, почему корабль получил столь экзотическое для русского флота имя. Обычно военные суда именовали у нас либо прилагательными ("Стерегущий", "Пылкий", "Стремительный"), либо в чью-то честь (тот же "Потёмкин"), либо историческими или мифическими персонажами ("Варяг", "Аврора"). Были и другие варианты, но почему-то живность, особенно хищная, под Андреевским флагом моря не бороздила. До поры, правда, но об этом - в свой черёд.
  
   А БЫЛ ЛИ ФЁДОР?
   Возвращаясь к нашему герою: мог ли Фёдор Предтеча, безвестный матрос из города... ой! А что же это за город такой? Чигирин -- знаю, есть такой городок, а вот из Чигориных ведом разве что великий русский шахматист Михаил Чигорин. Опечатка? Автор опечатался, редактор не обратил внимания, корректор неграмотный да ленивый попался. Бывает?
   Бывает, что и дуб кивает. Но -- редко. Обычно такие накладки идут скопом, когда экспромт не подготовлен, а факир -- пьян в хлам. В применении к нашей теме -- автор работает с материалом, которого не знает, в результате натыкается на подводную скалу, как приснопамятный британский "Тигр". И дальше уже валится всё: стиль, язык героев, редактура и корректура, но главное -- факты. Взамен создаётся легенда, и добро бы -- красивая, а то ведь так себе, примитивная советская пропаганда.
   Ладно, проедем и это. Лучше подумаем: мог ли матрос Предтеча попасть на императорскую яхту? Экипаж такого судна наверняка должен быть набран из проверенных людей. Проверенных вдоль и поперёк, от капитана до последнего матроса -- и на знание дела, и на лояльность к режиму. Не берусь утверждать на все сто процентов, но руководи я службой охраны монарха, шиш бы кого мимо меня назначили в такие места, как императорские резиденции или транспортные средства. Полагаю, те, кто охраной Государя тогда заведовал, тоже не зря ели свой хлеб с чёрной икоркой. И взять того, кто только недавно был юнгой (если верить версии автора статьи), в матросы на личную яхту Его Величества? Воля ваша, а мне в сие не верится. Предтеча -- не Распутин, цесаревича не лечил.
   Пойдём дальше. Допустим, всё же "Тигр". Тогда что делает корабль в Красном море летом 1905 года? Собственно, даже если кочегара заморили и не в 1905 году, а раньше, вопрос остаётся: за коим лихом императорскую яхту понесло в Красное море? Государя возить на курорты в Абу-Даби? Так не было тогда никаких курортов. По обеим берегам - дикие края, Азия-с да Африка-с, знаете ли... Или с какой-то сверхсекретной миссией послан? Если так, то куда? По всему выходит -- некуда. Красное море -- транзитный путь, соединяющий Европу с Азией и Австралией. Идеально для торговли, удобно для военных походов -- и категорически непригодно для круизов, секретных миссий и шпионских страстей. Времена полковника Лоуренса Аравийского ещё не настали, да и нет у России в этом регионе никаких геополитических интересов. К слову, ни для чего другого, кроме круиза во внутренних морях, "Тигр" и не мог быть использован -- низкие мореходные качества судна отмечает А.П. Боголюбов в своих "Записках моряка-художника": "Но пришла пора Его Высочеству оставлять Ливадию, а потому, распрощавшись, мы поместились на военный пароход "Тигр", весьма плохую царскую яхту, и отбыли в Севастополь". Ничего удивительного, если припомнить, что машина на "Тигре" пусть и британская, но уже единожды "купавшаяся" и к тому же -- разменявшая полвека. Так что делать такому бронтозавру в Красном море?
   Похоже, мы зашли в логический тупик. Если принять за основу, что Фёдор Предтеча ходил-таки на "Тигре", то оказаться в Красном море он не мог. А если он всё же там оказался, то корабль назывался по-другому, или это был другой какой-то "Тигр". А и в самом деле -- ведь могли назвать второе судно так же? Или не могли?
  
   УХОДИМ ПОД ВОДУ!
   Не только могли, но и назвали. Другой "Тигр" в русском флоте действительно был. Но он был настолько другим, что служить на нём Предтеча никак не мог. Опять же, ситуация, описанная в песне, не могла произойти. Да что там -- вот, судите сами:
   ТИГР, с 31.12.1922 г. -- "Коммунар" (бортовой # 1), с 15.09.1934 г. -- Б-1. 28.09.1913 г. зачислена в списки кораблей БФ, 03.07.1914 г. заложена на Адмиралтейском заводе в Санкт-Петербурге и вскоре передана заводу "Ноблесснер" в Ревеле (Таллин) для достройки, спущена на воду 05.09.1915 г., вступила в строй 14.04.1916 г. Участвовала в 1-й мировой войне (поисковые действия на коммуникациях противника, обеспечение и прикрытие набеговых и минно-заградительных действий легких сил флота, несение позиционной и дозорной службы на подходах к портам и базам; совершила 12 боевых походов) и в Февральской революции. 25.10.1917 г. вошла в состав Красного БФ, 21.04.1921 г. -- в состав МСБМ и 11.01.1935 г. -- в состав КБФ. 05-10.04.1918 г. совершила переход из Гельсингфорса (Хельсинки) в Кронштадт. Участвовала в гражданской войне: оборона Петрограда в 1919 г.; входила в состав ДОТ, В 1922-1924 гг. прошла капитальный ремонт. С 1923 г. имела бортовой # 6, с 1926 г. -- # 1 и с 14.11.1931 г.- # 11. 10.03.1935г. разоружена и исключена из состава ВМФ в связи с передачей в отдел фондового имущества для демонтажа и реализации".
   Да, именно -- это была подводная лодка. Только этот тип судов в русском флоте изначально носил "зверские" имена, причём как раз в основном -- хищные. Стоит ли говорить, почему матрос Фёдор Предтеча не мог на подлодке очутиться, а если бы и угодил в экипаж, то песня заведомо написана не им?
  
   ЕСТЬ ЕЩЁ ИДЕИ?
   Боюсь, справедливы оба предположения. И то, что Фёдор Предтеча не писал "Раскинулось море", и то, что на "Тигре" он не служил. Ни на императорском, ни на подводном. Но кто же тогда?
   Сожалею, но однозначный ответ на этот вопрос мне найти не удалось, и вряд ли удастся. Вы не замечали, что чем больше времени проходит после какого-либо крупного события, тем больше появляется его участников? Про изобилие "ветеранов" всех войн ХХ века уже не раз говорено. Мне лично доводилось сталкиваться с троими "афганцами", даже не подозревающими, чем Пешавар отличается от Джалалабада. Хоть бы на карту глянули разок, в самом-то деле... "Ветеранов" Великой Отечественной сегодня тоже образовалось столько, что поневоле начинаешь сомневаться, так ли велики были наши потери. Количество "друзей" Высоцкого растёт пропорционально времени, прошедшему с момента его смерти. Таким манером, глядишь, и ветераны Куликовской битвы скоро объявятся - живые, здоровые и требующие полагающихся привилегий.
   С событиями столетней давности ситуация сложнее. Живых свидетелей уже нет, и нельзя однозначно ткнуть пальцем -- да, вот он, автор! Что и даёт широчайшие возможности для спекуляции: вакансия свободна, кто крайний?
   За мной будете, любезный!
   Так что ближе остальных к реальности может оказаться такой вариант: Фёдор Предтеча не писал песни, но либо общался с её автором, либо слышал где-нибудь историю создания "Раскинулось море". Память - штука интересная, и со своим обладателем способна выкидывать те ещё фортеля. Особенно, если обладатель предпочитает помнить то, что ему наиболее импонирует. Вот и сделал Фёдор для простоты изложения автором -- себя. Чтобы убежать незавидной и слишком скромной роли свидетеля, или благодарного слушателя. Даже более того: когда он назвался перед Акуловым автором, то наверняка был твёрдо уверен, что настоящий автор его самозванство не сможет опротестовать. Почему я так думаю? Да хотя бы потому, что, скажем, в сталинские времена сказаться поэтом, написавшим "Раскинулось море", было не в пример выгоднее. Тут могли запросто зачислить в народные сказители, и осыпать соответствующими благодеяниями, от премии до жилплощади. Особенно, если догадал понравиться Самому... Так почему же Предтеча не пытается выйти на майдан и гордо грянуть себя мозолистой рукой в широкую героическую грудь - вот он я, люди, сказитель народный, бессмертного шедевра творец?! И при Никите Сергеевиче молчит сказитель... до самого Леонида Ильича, уже постинсультного, домолчал.
   И вдруг - заговорил! Отчего так?
   Мне кажется, причин тому может быть две. Первая (наиболее вероятная): Фёдор Предтеча - плод фантазии господи.., пардон - товарища Акулова. То бишь, выдуман от начала и до конца. Отсюда и странность с упоминанием фотографий героя. Я не говорил, но статья иллюстрирована рисунками, Акулов же упоминал фотографии, которые ему Предтеча якобы прислал. Где они? Нету. А нарисовать, как известно, можно кого угодно, и Photoshop'а не требуется. Кстати, под эту версию отлично подходит и "опечатка" в названии города, где обитает герой рассказа - Чигорин вместо Чигирина. Буде у кого претензий возникнет, очень удобно отбояриваться: и города такого нету, и кобыла бесхозная...
   Вторая версия тоже не самая приглядная, но на сей раз - для народного героя. Все эти годы Предтеча догадывался, а скорее всего - точно знал, что жив как минимум один участник событий. Который, ежели что, легко может заявить: ошибочка вышла, люди добрые, автор-то помер у меня на руках о тыща девятьсот лохматом годе! Проверить такое непросто, так ведь и авторство самозванца тоже с налёту не докажешь. Особенно, если вспоминать какой-то подозрительный "Тигр" и плавание по морям (если вы обратили внимание, то в статье Акулова герой регулярно плавает, в отличие от моряков, которые по морям ходят).
   А время открыться настало, когда "сказитель" окончательно уверился: если кто и жив нынче из очевидцев, знававших настоящего автора, то опротестовать они уже точно ничего не смогут.
   Впрочем, наиболе реальным лично мне видится гибридный вариант. Скажем, было дело так. Вот сидит в своей комнате Евгений Акулов, обуян поиском свежих решений. Обо всём уже писано-переписано, а журнал-то как-никак "Следопытом" величают, и нужно срочно что-то, а ещё лучше - кого-то отыскать. А оно всё не находится -- кризис творческий, холера его заешь!
   Ну что же, раз не находится - значит, нужно сделать. Например, очередного незаслуженно забытого героя. Поучительно, познавательно. Герои - полезная категория граждан, а незаметные виртуальные герои - особенно. Затраты на создание минимальны, а бонусы те же, что и от реальных. И денег не попросит, и не обидится, буде что не так накорябаешь.
   Словом, я почти уверен: если сам Фёдор Предтеча и не плод фантазии товарища Акулова, то уж его история с песней - наверняка.
   Кстати, эта версия позволяет, помимо прочего, не тыкаться лбом в 1905 год, отыскивая несоответствия. Можно утверждать, что песне к 1905 году было, как минимум, несколько лет. Но не слишком много, иначе бы она уже прозвучала достаточно громко. Достаточно для того, чтобы самозваного автора, кто бы он ни был, легко разоблачили. Что вы говорите, так вот прямо вы и написали? Аккурат после мятежа потёмкинского? Надо же... а почему тогда её в ресторации Додика Шмальгаузена тапёр поёт, уж пятый год? В паре мест у него слова чуток иные, третьего куплета и вовсе нет, но за остальные я вам ручаюсь!
   Меж тем, примерно вычислить, где именно родилась песня, мы вполне в состоянии. Равно, как и нарисовать словесный потрет её автора.
  
   ТАК КТО ЖЕ, ЕСЛИ НЕ ОН?
   Начнём опять-таки с корабля. Из текста песни явствует, что судно -- гражданское. "Механик тобой недоволен" -- недовольство прозвучало со стороны гражданского лица. На военном судне был бы мичман, старшина или, скажем, вахтенный офицер. Правда, недовольные речи из уст машиниста заставляют задуматься о другом. Дело в том, что на большинстве крупных пароходов котельное и машинное отделения -- разные отсеки, и вряд ли машиниста понесло бы к котлам распекать нерадивого кочегара. Скорее всего, слова механика передал бы старший кочегар, или кто-то из коллег по котельной, или механик лично спустился бы к топкам. Но это несообразие -- мелочь, не такая уж и важная. В конце концов -- всякое бывает.
   Место действия остаётся прежним -- Красное море, лето 190х года, гражданское судно. Только вот какое?
   Вряд ли частное, поскольку на частных судах в те времена за командой следили. Почуяв недомогание, кочегар мог пойти к доктору и без санкции непосредственного начальства. Такой поход могли счесть нарушением субординации, но никакого особенного наказания, скорее всего, не наложили. В долгом рейсе больного члена команды заменить некем, и если владелец не распоследний дурак, он постарается обеспечить трудоспособность всех, от кого зависит успех плавания. Кроме того, народ на частных судах наёмный, а следовательно -- знающий себе цену. Чай, не крепостные -- надоест, и уйдём вон хоть к господину Паратову. У него и корабли почище, и доктора получше...
   Ещё: пароход явно грузовой. Провожать умершего кочегара в последний путь пришло немало народу, но пассажиров среди них не было. На пассажирском судне убежать назойливого внимания путешествующей публики, особенно из среднего класса и ниже, было бы практически невозможно.
   Итак, пароход гражданский, пароход грузовой, пароход, скорее всего, не частной компании. А были ли такие в России?
   Да, были.
   Вероятнее всего, дело происходило на одном из судов Добровольного флота. Была такая небезынтересная контора, практически государственная, но созданная в 1878 году на благотворительные пожертвования добрых людей. Разумеется, не просто добрых, а со средствами. Даже Пётр Ильич Чайковский отметился среди спонсоров ДФ. И не просто деньгами, а ещё маршем - написал специально, возможно, что и по заказу сверху. Непростая контора, откуда ни глянь. Настолько непростая, что создание ДФ курировал лично Государь Александр III.
   Пароходы ДФ курсировали обычно на линии Одесса -- Владивосток и обратно, с бункеровкой в Стамбуле, Александрии, Адене, Коломбо, Бомбее, Сингапуре, Гонконге и Шанхае. Изредка заходили в Батавию (ныне -- Джакарта). И возили они поначалу единственный груз -- каторжан да переселенцев. К ХХ веку спектр и маршруты грузоперевозок ДФ расширились за счёт торговых рейсов, хотя бы затем, чтобы обратно не гонять транспорт порожняком. Так и повелось: на восток -- с уголовным и политическим элементом, на запад -- с товарами. Иногда случались и чисто торговые рейсы. Но каторжане да ссыльные от веку на Руси не переводились, посему основные ходки суда по-прежнему совершали во Владивосток, да порой ещё на Сахалин заглядывали, дабы сгрузить там тех, кто был особо боек - с острова бегать несподручнее.
   Но главное не в том. Основным условием зачисления корабля в ДФ были его... скоростные качества. Судно должно было иметь возможность при нужде уйти от любого преследователя. А потребуется - и догнать кого угодно. А ежели оперативно оснастить его лёгким артиллерийским вооружением (такая возможность тоже учитывалась!), корабль сразу превращался... превращался корабль... именно -- в идеальное пиратское судно! Так что в мирное время суда ДФ налаживали торговлю и перевозки подневольных пассажиров для своей страны, а в военное -- подрывали торговлю и снабжение неприятелю. И не только торговлю: в 1877 году пароход "Россия" (один из первенцев ДФ, спущенный на воду ещё до официального учреждения флота) под командованием капитана 2 ранга Н.Баранова захватил турецкий транспорт "Мерсина" с войсками. Сомнительно, чтобы турки не пытались этому воспрепятствовать, однако ничем всерьёз помешать не смогли.
   Само собой, порядки на судах ДФ были ещё те, и экипажи -- под стать своему стандартному грузу. Обычное дело: с кем поведёшься, так тебе и надо. Как раз на пароходе ДФ механик запросто мог загнать кочегара обратно к котлам, и тот, убоявшись начальственного гнева, поплёлся бы тихо помирать. Начальнички были такие, которых обычно страшатся пуще смерти. Такая вот добровольно-принудительная романтика...
   Во время русско-японской девять пароходов ДФ были мобилизованы в качестве транспортов и госпитальных судов. Семь из них вошли в состав 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр, и участвовали в Цусиме. Пароходы "Петербург" и "Смоленск", переоборудованные во вспомогательные крейсера, почти открыто каперствовали в Красном море и у восточного побережья Африки. По официальным данным, им удалось перехватить 4 английских транспорта с грузами военной контрабанды. Про количество захваченных славными русскими викингами простых торговых кораблей никто не сообщает, но есть все основания утверждать -- не единожды сие проделывалось, и не дважды.
   Возвращаясь к песне: она наверняка посвящена смерти матроса, которая произошла на борту "Петербурга" или "Смоленска". Красное море сюда укладывается более чем. Как и весь остальной антураж -- за исключением народного героя Фёдора Предтечи.
   Впрочем, тем, кто любит расширенные наборы версий, могу предложить и такую: дело происходило на иностранном корабле. Например - греческом. А что тут такого? Нигде в тексте нет прямого указания на его импортную принадлежность - но нет и чёткого обратного. В подобную гипотезу неплохо вписывается и дурное обращение с подчинёнными, и наличие на судне православного священника, и гневные инвективы со стороны машиниста. Механик или вахтенный помощник попросту могли не знать русского языка, и передали распоряжение через того, кто язык знал, хотя бы в пределах брани средней тяжести. Русские моряки и в те времена нередко нанимались на иностранные суда, когда по пьяной лавочке, а когда и в здравом уме. В одном из сетевых форумов мне попалось такое мнение: "Нанимались на иностранные корабли, как правило, те, кто не имел опыта или его пропил. Такие работнички ценились, как неумелые батраки, то есть - никак". Не могу сказать, что полностью согласен с автором, но рациональное зерно тут определённо имеется. Вербовщики обычно своё дело туго разумели, и могли найти подход почти к любому клиенту. Вовремя подпоить прогулявшегося морячка, или даже дать в долг, а после вынудить поработать "за отдачу", или просто сманить якобы райскими условиями салагу - способов тьма, не один, так другой сработает. А потом выяснялось, что и условия рай даже отдалённо не напоминают, и денег вовсе не те златые горы, что в другой известной песне фигурируют. Да только поздно дёргаться: посреди моря с корабля не удрать, а в чужих портах бегать - можешь не успеть обратно добежать. Портовые города и нынче - та ещё криминальная зона, а уж век назад там живота решали всего-то за косой взгляд или чуждую речь.
   Или за деньги, которые, возможно, удалось заработать.
   Вот так и ходили русские моряки под иностранными флагами. Вначале долги раздать, потом, пообвыкнув, и заработать чего на прожитьё. Так что греческий корабль - не самое невозможное место для событий, описанных в песне.
  
   ТАК ЧТО ЖЕ С АВТОРОМ?
   С автором, полагаю, всё путём -- пребывает в иных мирах, и посмеивается в усы, глядя на мои потуги. Нет бы помочь, подсказать иль намекнуть... Ну да ничего, мы и сами с волосами -- попробуем глянуть на дошедшие до нас стихи, авось чего и надумаем.
   Можно начать с того, что автор песни был, скорее всего, с образованием, заметно превышающим приснопамятные "три года церковно-приходской". А такие в кочегарах редко хаживали. Почему я в этом уверен?
   Во-первых и главных, ритмика заставочных четверостиший и их смысл совершенно недвусмысленно отсылают слушателя к стихотворению Николая Щербины "После битвы". Написал его поэт в 1843 году, по следам событий полувековой давности -- той самой знаменитой турецкой кампании 1787-91 годов. Вряд ли "После битвы" входило в общеобразовательную программу начала ХХ века. Скорее уж автор сам изучил. Кроме того, поклон памяти безвестных героев турецкой войны, каковым поклоном, несомненно, являются три первых четверостишия "Раскинулось море" -- это явное стремление подчеркнуть своё духовное родство с героем Щербины. Ну и наконец: столь органично вплести аллюзию на стих более чем полувековой давности мог лишь тот, кому такой приём знаком.
  
   ПОСЛЕ БИТВЫ
  
   Не слышно на палубах песен,
   Эгейские волны шумят...
   Нам берег и душен, и тесен;
   Суровые стражи не спят,
  
   Раскинулось небо широко,
   Теряются волны вдали...
   Отсюда уйдем мы далёко,
   Подальше от грешной земли!
  
   Не правда ль, ты много страдала?..
   Минуту свиданья лови...
   Ты долго меня ожидала,
   Приплыл я на голос любви.
  
   Спалив бригантину султана,
   Я в море врагов утопил,
   И к милой с турецкою раной,
   Как с лучшим подарком, приплыл.
  
   (1843)
  
   Герой Щербины -- попавший в турецкий плен русский моряк. Да не один -- со товарищи. Ему явно удаётся поднять восстание, захватить бригантину и бежать из плена. Разумеется, не одному. Было ли такое в жизни?
   Да, было. Один из предков великого русского биолога Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского именно так и бежал из турецкого плена -- на захваченном корабле. И привёл бригантину в Чёрное море, где личным повелением князя Потёмкина оная бригантина была ему дарована в собственность с одним условием: каперствовать на ней всё время, пока идёт война. Чем достославный русский Дрейк с успехом и занимался. И даже умудрился ещё раз угодить в плен, и ещё раз оттуда податься в бега, но уже с двумя кораблями. Энергичный был предок, не правда ли?
   Щербина явно знал эту историю. Но сильно подозреваю, что знал её и автор "Раскинулось море", причём не как предание, а именно как историю. Потому и сделал такую заставку.
   Снова вернёмся в 1900-е годы. Возьмём за основу версию с кораблями ДФ. Фактически каперство перевели в разряд беззаконных деяний ещё лет 15 назад, сразу после последней турецкой кампании. Но как тогда назвать то, чем заняты экипажи "Петербурга" и "Смоленска"? Быстрые каботажные рейды по Красному морю и вдоль восточного побережья Африки. Основная задача -- подрывать торговлю и снабжение, оказываемое Англией и Германией японским союзникам. Корабли с этим успешно справляются. Что это, как не продолжение славных традиций прежних лет?
   Разумеется, автор "Раскинулось море" знает, чем занят экипаж его корабля. А поскольку он также знает историю, то при написании песни делает к ней заставку в три куплета, отличную от остального текста и гармонии. Да не просто отличную -- это однозначная перекличка со стихами Щербины, даже, пожалуй, их переложение на новый лад, но -- со старым смыслом. Как говорится -- связь времён.
   Против образованности автора выступают шершавость рифм и наивные подстановки междометий и предлогов для сохранения ритма. Не мог образованный человек так коряво написать? Допускаю. Если принять за основу гипотезу, что всё же автор -- простой матрос, то огрехи объяснимы и понятны.
   Но... ох уж эти "но"! Честно говоря, меня так и не покидает ощущение, что и мелодия, и стихи написаны автором, чьё образование перешагнуло физику Краевича. Главная причина, на мой взгляд, в описании события - оно слишком отстранённое, как если бы стихи писал не участник, а наблюдатель. Не равнодушный, иначе бы не вышло написать такое, но у простого кочегара или матроса всё же более слёзно получилось бы, что ли...
   Впрочем, наиболее вероятен гибридный вариант авторства. "Раскинулось море" в том виде, который дошёл до нас -- обработка, причём выполненная неоднократно. Поначалу был сырой текст, который, видимо, не сохранился. Вот в чём уверен - что "заставочных" куплетов в исходном варианте не было. У них не просто иной размер - там и мелодия другая, и, как уже сказано - чёткая отсылка к стихотворению Щербины. Которое, кстати, запросто могло быть и песней - почему нет? Мы уже обвыклись в туманной области предположений, поэтому ещё одно погоды не испортит. Вот такое: автор "заставки" и автор основного текста - не обязательно одно лицо.
   Если принять версию гибридного авторства - понятно, почему не сохранилось имени, точнее - имён. Подобные истории происходили раньше, происходят и сегодня. Чаще всего причиной тому - рукописные сборники и народное исполнение, которое выходит на эстраду. Переписывая от руки, нередко под чужую диктовку, а то и пытаясь восстановить по памяти единожды услышанное, легко не только имя автора забыть, но и сам текст изрядно переколбасить. Когда как - можно улучшить, а можно и подпортить, но в любом случае это будет уже обработка, а не исходный вариант.
   С исполнением всё ещё более запущенно выходит. Если песня уже известна, её поёт всяк, кому не лень, перевирая слова и добавляя отсебятины, дабы заделать провалы в памяти. Это происходит даже в наше время, когда форматов звукозаписи столько, что оторопь берёт. Причём с песнями вполне современными, авторы которых известны доподлинно. Например, жутко искажённые версии многих песен Михаила Анчарова, Юрия Визбора, Александра Городницкого, Юза Алешковского, Александра Галича, Леонида Семакова и Владимира Высоцкого гуляют по рукописным песенникам, обрастают новыми куплетами и теряют исходные. Порой эти версии выходят в мир, исполняемые разношерстными шансонье как свои творения. Сплошь и рядом переделки настолько искажают изначальный текст, что присвоение авторства очередным исполнителем -- скорее благо, нежели плагиат. Пусть уж лучше за такие обороты отвечает тот, кто изволит их издавать со сцены или с дорожки компакт-диска, нежели Высоцкий или Семаков, трепетнейшим образом относившиеся к Слову.
   Но даже если исполнитель обходится с авторским текстом корректно, нередко он настолько органично перепевает оригинал, что автором начинают считать его самого. Так произошло со знаменитой песней куда менее знаменитых авторов, Анри Волохонского (текст) и Владимира Вавилова (музыка). Песней, начинающейся словами "Над небом голубым...". Именно так пел её первый исполнитель Алексея Хвостенко ("Хвост"). Борис Гребенщиков сделал отличную аранжировку, изменив лишь одно: вместо "над" у него было "под небом голубым". Версия БГ прозвучала в фильме Сергея Соловьёва "Асса". И в титрах фильма, и на конверте альбома с песнями из "Ассы" не было фамилий Волохонского и Вавилова. Не было даже Хвостенко. И это при том, что достоверно известно: БГ совершенно точно знал, чьи слова в песне. Относительно мелодии утверждать не возьмусь, но про автора слов - знал. Кто виноват, что авторство не указано -- не знаю, только констатирую факт. Нынче автором песни народ числит Гребенщикова, и когда говоришь им о настоящих авторах, рискуешь "получить по лицу за родную катманду"...
   Но вернёмся к нашему "Морю". Тексты, что мне удалось отыскать, достаточно ярко свидетельствуют, что изначальный вариант песни неоднократно проходил обработку. Судите сами.
  
   ВАРИАНТ
  
   Раскинулось море широко,
   И волны бушуют вдали,
   Товарищ, мы едем далеко,
   Далеко от родной земли.
   Не слышно на палубе песен,
   Лишь море, волнуясь, шумит,
   А берег глубокий и тесен,
   Как вспомнишь -- так сердце болит.
   "Товарищ, не в силах я вахту держать, --
   Сказал кочегар кочегару, --
   Огни мои в топках совсем не горят,
   В котлах не поднять больше пару".
   "Ты вахту не кончил, не смеешь бросать,
   Механик тобой недоволен,
   Ты доктору должен пойти и сказать,
   Лекарство он даст, если болен".
   "Пойди, заяви, что я заболел,
   И вахту не кончив, бросаю,
   Весь потом истек, от жары изнемог,
   Работать нет сил, умираю".
   Товарищ подошел и лопату схватил,
   Собрал он последние силы,
   Дверь топки привычным толчком отворил,
   И пламя его озарило.
   Лицо его, плечи, открытая грудь,
   Пот с них струившийся градом,
   Но если б кто мог в них туда заглянуть,
   Назвал кочегарку бы адом.
   Запоры он слабо хватая рукой,
   Вверх он по трапу забрался:
   "Пойду за лекарством в приемный покой,
   Снемог от жары, задыхаюсь".
   На полубу вышел, сознанья уж нет,
   В глазах у него помутилось,
   На миг увидал ослепительный свет,
   Упал, больше сердце не билось.
   К нему подбежали с холодной водой,
   Желая спасти его жизнь,
   Но врач подошел, покачал головой:
   "Напрасно здесь ваше искусство".
   Покойник всю ночь в лазарете лежал,
   В костюме матроса одетый,
   Свечу восковую в руках он держал,
   Как будто был ею согретый.
   Наутро проститься к нему тут пришли
   Матросы, друзья, кочегары,
   Последний подарок ему принесли --
   Колосник, сгорелый и старый.
   К ногам привязали ему колосник,
   И в плащ его тело ввернули,
   Пришел пароходный священник-старик,
   И слезы у многих блеснули.
   Его положили на черну доску,
   И саваном тело одели,
   Явилось начальство, пришел капитан,
   И вечную память пропели.
   Доску приподняли дрожащей рукой,
   В саване тело скользнуло,
   В пучине безвестной, глубокой, большой
   Плеснув, и навек утонуло.
   Напрасно старушка ждет сына домой,
   Ей скажут, она зарыдает,
   А волны берут от винта за кормой,
   Бегут и вдали исчезают.
  
   В тексте есть детали, указывающие на "сухопутность" автора, но как по мне, это как раз отпечатки пальцев обработчика. Например, некий "приёмный покой", куда не мог сходить за лекарством помирающий кочегар, а померев, он в этом "покое" пролежал всю ночь. Обработчик, разумеется, не догадывался, что на даже на нынешних кораблях такого отделения не предусмотрено. Есть лазарет, где, кстати, и лежал покойник в ожидании погребения (вариант из сборника "Митьковские песни" в исполнении Юрия Шевчука). Второй "сухопутный" след - "костюм матроса". Не говоря уже о несообразности переодевания умершего гражданского кочегара в матросскую форму, которая полагалась лишь военным морякам (именно так поёт Шевчук - "в матросскую форму одетый"; романтично звучит, но очень вряд ли покойника вообще переодевали, не до того было), ни один моряк в здравом уме не обзовёт форму костюмом. Это слово, кстати, тогда вообще имело несколько иную окраску и смысл, нежели сейчас. Военные носили форму, а импортное словечко "костюм" хоть и пролезло уже в язык, но означало именно костюм, как правило, мужской - пару или тройку. Да ещё театр - там любая одёжка костюмом от веку именовалась, дабы не путаться. Но Добровольный флот - не театр, и похороны, опять же, не сцена из спектакля. Нет, как хотите, а "костюм" в тексте - явно позднее искажение. Впрочем, оно и не прижилось - вариант с костюмом и приёмным покоем слабее и неудачнее второго.
   Примерно столь же уместен и плащ, в который "тело ввернули". Откуда бы ему взяться на корабле? Разве что кто-то из начальства свой ношеный отдал... так тоже вряд ли. Впрочем, ничуть не более плаща на судне может найтись и "простынка" (второй вариант). Простыней на флоте отродясь не водилось - на на военном, ни на гражданском. Разве снова у начальства, так и там они не лишние. Были и есть так называемые "койки": нечто вроде мешка, иногда надеваемого на матрац, иногда просто набитого пробкой. Удобно - даже при серьёзной качке не съедет, и застилать шконку не требуется, и при крушении на таком "поплавке" можно долго продержаться. И труп упаковать сгодится.
   Мелочи прорисовывают общую картину: исходный текст "Моря" претерпел минимум две серьёзные обработки. После первой появились заставочные куплеты, а вторая привнесла "сухопутные" реалии. Ни того, ни другого поначалу, уверен - не было.
   Представим, как это могло произойти.
   Некий кочегар или матрос, проводив друга в последний путь, пишет прощально-поминальный стих, а то и песню. Как водится, с душераздирающими подробностями, как водится - детски-неуклюжую. Наверняка старушка-мать присутствует на заднем плане, это популярный во все времена образ, неизменно действенный - вспомнить хоть нынешние "дембельские" или блатные песни. Почти наверняка каждая вторая рифма - в духе "ждёт - идёт", и столь же чёток ритм и размер. Обычное дело для неопытного любителя.
   И очень вряд ли распевная, гармоничная мелодия родилась вместе со стихами. Скорее всего, поначалу это был неустойчивый речитатив.
   Но песню запели - понравилось, как нравится большинство песен, сопричастных жизни и быту изолированных сообществ. Эффект "сына полка", если переводить в сферу человеческих отношений: какой ни есть, все его любят и балуют.
   Так ли, иначе - вскорости о песне узнал весь экипаж. Автора хвалили, даже капитан на поверке руку пожал - молодец, дескать, вот какие орлы у меня под началом ходят! А как-то вечером, когда, отстояв вахту, матросы собрались покурить на сон грядущий, к ним подошёл... корабельный священник. Благословив присутствующих, он обратился к автору: а не дозволишь глянуть стих твой, что даже капитан уже петь не гнушается? А я его перепишу, чтобы не пропал, а то и от себя чего добавлю, коли не возражаешь - чать, я тоже новопреставленному не чужой...
   Перспектива соавторства с батюшкой явно пришлась по душе молодому матросу. Он согласился, и тут же надиктовал куплеты. Священнику же не давала покоя навязчивая ассоциация: наивные строки почему-то упорно напоминали ему старую, знакомую с детства песню на стихи Щербины. У себя в каюте он положил тетрадь с виршами матроса на столик, взял сборник стихов, открыл давно знакомое "После боя" и надолго задумался. Стал напевать негромко: "Спалив бригантину султана"... Попробовал напеть и матросские куплеты на ту же мелодию, еле заметно поморщился - не ложится размер, нужно полностью переписывать. А если...
   Всю ночь в каюте священника горел свет. А на следующий день впервые прозвучала песня "Раскинулось море широко". Пел лично батюшка, и его гулкий баритон разливался над волнами, а слушатели - вся свободная вахта, - внимали, затаив поначалу дыхание, а после попросили ещё разок - и уже хором, кто во что горазд, но с душой, что в хоре порой важнее самого красивого голоса. Это и было первым исполнением. В той самой, знакомой нам теперь форме, с нынешней мелодией и с тремя заставочными куплетами, сочинёнными лично святым отцом. Именно в этом виде песня вышла "в люди".
   По-моему, могло такое быть, запросто могло. Почему именно священник? Мне кажется, это наиболее подходящая кандидатура на роль обработчика текста и автора мелодии. С одной стороны - именно у батюшки достаточно свободного времени, чтобы сделать задуманное, он вахту не несёт. А с другой - он отнюдь не чужд музыке и слову, noblesse oblige. Может, и не духовное лицо доводило исходники до ума, но что кто-то доводил - в этом я уверен.
   Второй же слой обработки, а если точнее - слои, - это те самые "сухопутные" детали. Выше я уже описывал, как и откуда они обычно берутся.
   Наиболее давний из текстов, что мне удалось отыскать, датирован 1917 годом. Точнее, это датировка обработки, выполненной Г. Д. Зубаревым. Интересная деталь: песне уже лет 15-20 точно есть, и поют её - не сказать повсеместно, но широко, как то море, - а ей вдруг потребовалась обработка. Причина?
   Скорее всего - изобилие вариантов, гуляющих "в народе". Ещё один мотив - изрядные искажения и наслоения, привнесённые исполнителями. Допускаю, что приведённая выше версия песни как раз и является одной из самодеятельных. Да, текст изобилует ляпами, которые обычно встречаются у народных сочинителей, привыкших говорить, но не писать. Так что вроде бы правы те, кто считает, что автор всего и сразу - один, и это - не шибко грамоте разумеющий матрос. Но скажите на милость, куда девать тогда все эти "приёмные покои", плащи и саваны вкупе с "костюмом матроса"? Моряк такой пурги не нагонит, можно не сомневаться. Так что за искажения стоит благодарить кабацких горе-исполнителей да отсутствие печатной версии, которая могла закрепить хотя бы текст. Именно поэтому и взялся в 1917 году Зубарев за расчистку "вторых слоёв".
   Будучи далёк от морских реалий, он не убрал саваны и костюмы, и нельзя его в том винить. Напротив, стоит поблагодарить за то, что мы сейчас поём версию, которую Зубарев освободил от вовсе уж неудобьсказуемых оборотов, бережно сохранив лишь некоторую шероховатость рифм. Как раз настолько, чтобы "Море" мог петь кто угодно, от прожжёного забулдыги до столь же прожжёного интеллигента.
   При Советах "Море" неоднократно публиковалось, но кто-то шибко умный "поработал" над зубаревской версией, оставив от неё добро если половину. В трёх песенниках советских времён, которые мне довелось видеть, был опубликован зубаревский вариант, но урезанный так, что смысл истории приходилось угадывать. Самая ранняя из этих жертв маниакально-депрессивного редактирования выпущена в 1949 году (я считаю только те, что видел сам; не исключаю, что у кого-то найдутся и довоенные сборники), так что кастрированная версия насаждалась достаточно давно. И очень хорошо, что нашлись те, кто помнил если не истоки, то хотя бы верхнее течение.
   Спасибо им.
   Отдельное спасибо -- Юрию Юлиановичу Шевчуку, за его великолепное исполнение, и за бережное обращение с текстом. Впрочем, поэт Шевчук и не смог бы иначе. Надеюсь, во многом благодаря ему песня ещё долго будет жить, и не в кастрированном советском варианте, не в искорёженном "народном", а почти в том, который прозвучал впервые сто лет назад.
   <Комментарий: жирным курсивом выделены куплеты, которые Ю. Шевчук не поёт, но в исходной редакции Зубарева они присутствуют. Подозреваю, что Шевчук их знает, но намеренно убрал из исполнения. И не потому, что песня получается излишне затянутой, а как раз из-за того, что содержание у них ну совсем не флотское - и приёмный покой есть, и саван... >
   Впрочем, что это я всё про обработки да версии? Может, лучше просто вместе споём славную песню, и тем прекратим розыскные мероприятия? Благо, рассуждать можно долго, но песня останется песней, и пока её поют - останется жива. Споём!
   Многая лета!
  
   РАСКИНУЛОСЬ МОРЕ ШИРОКО
  
   Неизвестный автор (обработка Г. Д. Зубарева)
  
   Раскинулось море широко,
   И волны бушуют вдали.
   Товарищ, мы едем далёко,
   Подальше от нашей земли.
  
   Не слышно на палубе песен,
   И Красное море шумит,
   А берег суров и отвесен, --
   Как вспомнишь, так сердце болит.
  
   На баке уж восемь пробило --
   Товарища надо сменить.
   По трапу едва он спустился,
   Механик кричит: "Шевелись!"
  
   "Товарищ, я вахты не в силах стоять, --
   Сказал кочегар кочегару, --
   Огни в моих топках почти не горят;
   В котлах не сдержать мне уж пару.
  
   Пойди заяви, что я заболел,
   И вахту, не кончив, бросаю,
   Весь потом истек, от жары изнемог,
   Работать нет сил -- умираю".
  
   Товарищ ушёл... Он лопату схватил,
   Собравши последние силы,
   Дверь топки привычным толчком отворил,
   И пламя его озарило:
  
   Лицо его, плечи, открытую грудь
   И пот, с них струившийся градом, -
   О, если бы мог кто туда заглянуть,
   Назвал кочегарку бы адом!
  
   Котлы паровые зловеще гудят,
   От силы паров содрогаясь,
   Как тысячи змей, пары те шипят,
   Из труб кое-где пробиваясь.
  
   А он, извиваясь пред жарким огнём,
   Лопатой бросал ловко уголь;
   Внизу было мрачно: луч солнца и днём
   Не может проникнуть в тот угол.
  
   Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.
   Согрелась вода, душно, жарко, -
   Термометр поднялся аж на сорок пять.
   Без воздуха вся кочегарка.
  
   Окончив кидать, он напился воды --
   Воды опреснённой, не чистой,
   С лица его падал пот, сажи следы.
   Услышал он речь машиниста:
  
   "Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,
   Механик тобой недоволен.
   Ты к доктору можешь пойти и сказать, --
   Лекарство он даст, если болен!"
  
   За поручни слабо хватаясь рукой,
   По трапу наверх он взбирался;
   Идти за лекарством в приёмный покой
   Не мог -- от жары задыхался.
  
   На палубу вышел, -- сознанья уж нет.
   В глазах у него помутилось,
   Увидел на миг ослепительный свет,
   Упал... Сердце больше не билось...
  
   К нему подбежали с холодной водой,
   Стараясь привесть его в чувство,
   Но доктор сказал, покачав головой:
   "Бессильно здесь наше искусство..."
  
   Всю ночь в лазарете покойник лежал,
   В матросскую форму одетый;
   В руках на груди крест из воску держал;
   Воск таял, жарою согретый.
  
   Проститься с товарищем утром пришли
   Матросы, друзья кочегара.
   Последний подарок ему поднесли -
   Колосник обгорелый и ржавый.
  
   К ногам привязали ему колосник,
   Простынкою труп обернули;
   Пришёл корабельный священник-старик,
   И слёзы у многих сверкнули.
  
   Был чист, неподвижен в тот миг океан,
   Как зеркало воды блестели,
   Явилось начальство, пришёл капитан,
   И "вечную память" пропели.
  
   Доску приподняли дрожащей рукой,
   И в саване тело скользнуло,
   В пучине глубокой, безвестной морской
   Навеки, плеснув, утонуло.
  
   Напрасно старушка ждет сына домой
   Ей скажут, она зарыдает...
   А волны бегут от винта за кормой,
   И след их вдали пропадает.
  
   <1900-е годы>, <1917>
  
  
   ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
   Когда уже практически закончил писать, и занимался в основном вычиткой и проверкой, обнаружил ещё один ресурс -- www.paluba.odessa.net. И на нём - следующее романтическое творение. Я решил разместить его после своих экзерсисов. Причина проста: это ещё одна легенда. Правда, в отличие от акуловской - красивая и по-настоящему романтичная.
   Начну с комментариев. Гумилёв в первый свой африканский вояж отправился всё же на "Петербурге". Хотя - тоже ведь корабль, принадлежащий ДФ... И "Раскинулось море" к этому времени явно уже было не только написано. Его уже пели.
   Остальное - как обычно.
   Ссылку на ресурс привожу. Копирайт, надеюсь, не нарушен.
  
   ************************************************
   Литературная палуба
   http://www.paluba.odessa.net/?984071015+958603628
   Антон Санченко
  
   Красное море блистало желтым
  
   Ночи тоже были душными и влажными.
   Поэту Г. не спалось. Он промучился в сонной полудреме все утро и весь день. Хотя он ехал в первом классе, мальчика-индуса с опахалом положено ему не было. Вентилятор не справлялся. Одно слово -- Добровольный флот.
   Ветра не было и сегодня, сколько не распахивай иллюминатор с блестящей даже при луне бронзовой ставенкой.
   Поэт Г. вышел на променад-дек.
   На променаде уже потела какая-то дама в шляпке.
   Внизу, на главной палубе, портили воздух семьи переселенцев и защитники отечества, на ночь покинувшие свои эмигрантские нары в трюме.
   -- Вы тоже слышали? -- спросила потная дама. -- Какой-то шум и дрожание под полом.
   -- Под палубой. В машинном отделении, -- утвердительно сказал поэт Г. Он презирал дам, не знающих морской терминологии. -- Пустое, -- успокоил он даму, морща нос.
   -- Вот и Митя говорит -- пустое. На другой бок перевернулся. Случись что серьезное, уже разбудили бы капитана...
   Поэт Г. опять поморщился: толстый обрюзгший капитан "Новгорода" не отвечал его представлениям о настоящих капитанах.
   -- Митя -- муж? -- спросил он о другом.
   -- Муж, -- подтвердила дама просто. -- Прапорщик Овечкин.
   -- А Вы тоже до самого Владивостока плывете? -- тоже решила спросить о другом дама.
   -- О нет! -- рассмеялся поэт Г. -- Во-первых, не плыву, а иду. Во-вторых, только до французской заморской территории Афаров и Исса. Далее -- в Абиссинию. Этнографическая экспедиция, сударыня. Хочется, знаете ли, оставить след...
   -- Но ведь там же дикари! -- испугалась за поэта Г. дама.
   -- О, сударыня, как я счастлив, что хоть где-нибудь на нашем скучном земном шаре еще остались, как Вы изволили выразиться, дикари! -- снова рассмеялся поэт Г.
   -- Здесь что, -- продолжал он, хотя его и не просили продолжать. -- Пар, электричество, сталь. Жюль Верн, а не жизнь. Капитан, которого боятся разбудить, даже если в машине что-то неладно...
   У выхода из машинного отделения, словно в ответ на его реплику, осатанело заругались матерной бранью. Видимо, машинист и механик. "Однако, и здесь не без дикарей", -- мысленно удачно пошутил поэт Г.
   -- Что может статься в этом болоте с этакой громадиной? -- продолжал поэт Г. -- Времена Христофора Колумба и Джеймса Кука, увы мне, прошли, сударыня.
   И тут дама наконец поразила поэта Г.:
   Чья не пылью затерянных хартий
   Солью моря пропитана грудь,
   Кто иглой на разорванной карте
   Отмечает свой дерзостный путь
   Или бунт на борту обнаружив,
   Из-за пояса рвет пистолет,
   Так, что сыпется золото с кружев,
   С розоватых брабантских манжет, -- читала дама.
  
   -- Вы узнали меня, сударыня, -- наконец улыбнулся поэт Г.
   -- Узнала, Николай Степаныч. -- так же просто сказала дама. -- По-моему, я пропустила один стих. Извините.
   -- И, взойдя на трепещущий мостик,
   Вспоминает покинутый порт,
   Отряхая ударами трости
   Клочья пены с высоких ботфорт, -- счастливо поправил даму поэт Г. и откланялся.
   В ту ночь ему так и не удалось ни поспать, ни написать стихов. Как и во все последующие.
   * * *
   Через три года, в 1914, поэт Г. уйдет добровольцем в гусары и будет подавать рапорта о переводе в английский экспедиционный корпус в Африку. В Восточной Пруссии ему воевалось скучно.
   Прапорщик Овечкин к 1917 дослужится до штабс-капитана.
   "Новгород" -- пароход Доброфлота, -- будет угнан толстым капитаном и продан им с молотка японцам.
   Но нас, честно говоря, не волнуют эти подробности, как и стихи, которых не написал поэт Г. из-за духоты и безветрия. Ибо СТИХИ все же были написаны именно в ту ночь. И писались они заскорузлой рукой безымянного кочегара Н. на мятом листе в клеточку. Он писал, пока не кончился листок.
   Стихи эти вы знаете, даже если до сих пор не догадались, что поэт Г. -- это Николай Степанович Гумилев. А каждый взрослый мужчина хотя бы раз в жизни исполнял их. Заканчиваются эти стихи строфой:
  
   Напрасно старушка ждет сына домой
   Ей скажут, она зарыдает
   А волны бегут от винта за кормой
   И след их вдали пропадает.
  
   Москва, осень 2004 - весна 2005 года.
  
  
   Приложения.
   Добавляю отсканированные изображения из того самого номера "Уральского следопыта". Напомню, что в тексте акуловской статьи есть упоминание о фотографиях, которые ему прислал Предтеча. Судите сами, насколько эти картинки похожи на фотографии. По сообщению А. В. Шмалько, подобная практика в "Следопыте" была принята: если история, которая легла в основу статьи, реальна, её обычно иллюстрировали реальными фото. Если (как в нашем случае) она выдумана от начала и до конца - то звали художника. В общем, ещё одно лыко в строки...

 []

 []



Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"