Решение поехать было принято легко, без надрыва, тем более, что, ехать было недалеко, да и предаться воспоминани-ям о беззаботном детстве в пути было приятно. Однако кое-что не давало мне покою, Ги, мой старый друг детства, неожиданно прислал мне письмо, где просил меня срочно приехать к нему на дачу, в которой он жил давно и безвыездно последние не-сколько лет. Дело в том, что после того, как мы выпустились из университета, наши пути разошлись, и мы очень давно не общались. Я что-то слышал от одного общего знакомого о том, что Ги стал писателем, уединился в глубинке и строгает рома-ны, особой популярностью правда не пользующиеся: их даже никто не печатал. Несмотря на то, что я почти ничего о нем не знал, я часто вспоминал его, наши великие похождения, мечты и идеи, но до того, чтобы позвонить, проведать, напи-сать - все как-то не доходили руки. И вот через столько лет руки дошли у него, интересно, что ему мешало при его затвор-нической жизни подать мне весточку раньше, но, видимо, вре-мя, наконец, пришло, и я по первому зову отправился к нему. На самом деле я долго думал прежде, чем сесть в электричку, текст письма показался мне несколько странным, чересчур, может, высокопарным - от него веяло театральностью и искус-ственостью. При всем при том ни единого слова о долгой раз-луке, о самочувствии, да и вообще о жизни, только дело, ради, которого он меня и вызывает. Можно было, конечно, подумать, что он не хотел тратить зря время описывая все в письме, когда я и так приеду, но если бы я не приехал. Что-то подсказывало мне, что второго письма я бы не получил.
За окнами проплывал типичный среднерусский пейзаж, бе-резы, ели, осины, старые покосившиеся избушки, бедно одетые люди, огромные снаружи и пустые внутри магазины, тощие коро-вы и козы - в общем, унылый образец полного упадка страны. Наконец, показалась нужная станция и я вышел на платформу, вокруг сновали люди, что-то кричали, толкались, смеялись - прямо от платформы начинался огромный рынок. Я же пройдя мимо, уселся ждать автобуса, который, как я помнил еще с детства имел склонность к весьма длинным перерывам между рейсами. Хорошенько подумав, я все-таки купил две бутылки дешевого русского вина, в очередной раз подивившись тому, что ничего здесь не изменилось за два десятилетия, положил их в сумку и хотел было перекинуться парой слов с приятной на вид девушкой, которую я вполне возможно знал и надеялся на легкий флирт. Все равно делать в этой глуши абсолютно нечего и хоть какой-то аръергард на случай неудачной встречи с другом не повредил бы, как вдруг, подошел автобус и я почувствовав досаду, но все же вбежал в салон и сел к окну. Девушка осталась стоять у остановки, как будто, что-то сби-лось в ее программе. Я удивился, но автобус тронулся и вни-мание мое привлекла знакомая дорога.
Подходя к даче, я с удивлением отметил полнейшее запус-тение, участок был абсолютно заброшен, зарос сорняками, дорожка едва виднелась под слоем грязи, а дом практически сгнил изнутри. Я постучал в дверь и зашел внутрь. Под крышей запустение было не меньшим, так что я с трудом вспоминал, где и что. Ги сидел за столом в самой дальней комнате и что-то напряженно печатал на ноутбуке. Казалось, что он знает о моем приходе, но как будто вынужден играть другую роль. Ги был в грязном поношенном халате на голое тело, в махровых и тоже грязных тапочках, голова его за долгие годы полностью лишилась волос, оттого, наверное, я никак не мог почувство-вать себя в своей тарелке, что-то пугало меня, что-то стран-ное в его облике. Я припомнил странные письма, да и все обстоятельства, его славу чудака. Но все мое волнение про-шло, как только, он повернулся ко мне
- А ты уже пришел? Странно я ждал тебя позже... - улыбаясь и смотря мне прямо в глаза, сказал он
И опять ни слова о самочувствии, как живешь, давно не виде-лись, как жена, что дети, хорошо выглядишь, ничего такого, да и почему он ждал меня позже, а ведь я действительно мог задержаться, если бы предпочел автобусу девушку. Все это я подумал про себя, почему-то вслух я ничего не сказал. Ги снова повернулся к экрану и начал что-то править. Не отводя глаз он, наконец, произнес
- Сейчас я допишу главу, и мы с тобой пойдем прогуляемся, я покажу тебе, как все здесь изменилось.
- По-моему, Ги, здесь ничего не изменилось...
Он покрылся красными пятнами, как всегда, делал, когда злил-ся и процедил сквозь зубы, опять стирая строчки и печатая их заново.
- Молчи дурак, ты ничего не понимаешь, молчи и делай, что я тебе говорю, иначе будет хуже.
Что-то в его голосе показалось мне далеким, страшным и одно-временно властным, что перечить я ему не смог и даже не заикнулся о том, что никуда идти хотел, а хотел просто поле-жать в гамаке, который запорошенный листьями видел во дворе. Ги встал, скинул халат, под которым откуда-то появились черные майка и шорты. Он жестом руки указал на дверь и я, молча повиновавшись, вышел во двор, Ги пошел за мной, не закрывая ни дверь, ни калитку. Мы молча пошли по шоссе, разбитому, старому шоссе, подошли к магазину, где купили две бутылки скотча, который к огромному моему удивлению оказался в провинциальной палатке, причем весьма неплохой, как выяс-нилось позже. Тут Ги внезапно сказал
- Помнишь, как мы с тобой пили здесь портвейн? Так вот, теперь я хочу пить виски, и мы будем его пить, понял?
Я молчал, мне хотелось сказать многое, но я просто не мог, главное для меня в тот момент заключалось в словах Ги, и его тяжелом, но всезнающем взгляде. Мы сели на бревно неподалеку от магазина и в молчании распили виски, каждый из своей бутылки, прямо из горлышка. Я вообще-то немного эстет, но тут мне показалось это вполне нормальным. Еще я задумался почему мы молчим, ведь тогда мы весело смеялись и несли глупую чушь, хотя прошло столько времени. Словно услышав мои мысли Ги оторвался от бутылки.
- Нет, просто сейчас нужно молчать, еще не пришло время говорить, так задумано, расслабься. Можешь ничего не го-ворить, я все понимаю без слов.
Он как будто испугался лишних слов и заторопил меня домой, там он подбежал к компьютеру и быстро что-то исправил, потом подошел ко мне и сказал, что теперь мы подождем, пока стем-неет, а пока будем поговорим о литературе, политике. Я со-гласно кивнул головой, вспомнив, как часто мы с ним об этом говорили, как часто я проигрывал споры, но это было так давно, я ничего не помнил, а сейчас я так уверенно и бодро, аргументированно говорил, что сам себе удивлялся. Ги подда-вался, верил мне, и даже по-моему менял свои убеждению по напором моих неоспоримых доказательств.
- Ты же понял, что сейчас пойдем к Катьке, я уже позвонил.
Я согласился с Ги, что еще мне оставалось делать, я не при-надлежал себе, я вспомнил и Катьку, как мы облажались тогда, но сегодня все будет по-другому, я поверил в это, я вдруг внезапно включился в эту игру, в конце концов, как приятно вспомнить старое доброе время, а может можно его и вернуть.
Ты правильно понял, ты, наконец, врубился ты стал послуш-ным учеником, я, наконец, увидел на твоем лице понимание и готовность мне помогать. Ты больше не совершишь ошибки и мне не придется править рассказ, не придется стирать с экрана твои непослушные реплики. Мы еще немного поговорили, ты снова поразил меня своим интеллектом, выпили чаю, молча, да так я хотел, хотел придать немного таинственности нашим отношениям, молча пошли к Шанталь, еще совсем молодой девуш-ки, и в этот вечер у нас у всех все получилось, потому что я так хотел. Шанталь все так понравилось. Ты скинул свой ши-карный костюм, я свои старые обноски. Шанталь была восхити-тельна красива, блондинка, с пышной грудью, я знаю ты таких не очень любил, но поверь мне это лучшее, ты поверил и полю-бил ее. Она кричала и восхищалась нами, больше, конечно, тобой. А я млел от восторга, что черная полоса в твоей жизни заканчивается. Поздно вечером мы пошли домой, я делал тебе комплименты, ты размяк от восторга прожитого дня,от прекрас-ного тела Шанталь, от себя самого, ты, наконец, зажил по-настоящему. И мы совсем не чувствовали себя пьяными, не то что раньше, когда тея тянуло в туалет после каждых ста грамм - об этом я позаботился. Мне хотелось помочь тебе наконец самоутвердиться, именно для этого я перенес действие во Францию, привел тебя к Шанталь, изобразил тебя с лучшей стороны, не забыв и себя. Ты был счастлив, очень счастлив, но я то знал, что рассказы кончаются, и я не хотел наносить тебе боль разрушением французской мечты. Я все продумал, ты должен навсегда запомнить этот визит, как лучшее в твоей жизни, как всю твою жизнь.
Внезапно на совершенно пустой дороге показалась машина, по-моему, "Рено" хотя это уже совсем не важно. Я крикнул:
- Ги, осторожней!
Но он оставался стоять столбом, он явно нервничал, я понял, что нужно его спасать и прыгнул на Ги, оттолкнув его в сто-рону...
Умер ты красиво, я специально все выстроил так, я не рисковал, ты не мог поступить иначе, в моем рассказе ты будешь героем, мертвым героем, мой дорогой любимый друг. Наконец-то, твое бремя неудачника снято с тебя моей заботли-вой рукой, спи спокойно, тебя запомнят всё могущим и умеющим добрым героем, ты запомнишь себя обольстительным французом, интеллигентом, ты всегда говорил, это все, чего ты хочешь добиться в жизни. Я сделал это за тебя, и все довольны. Я сделал для тебя все, о чем ты мечтал, ведь я твой друг.