Смотрел он в окно и видел там даль, покрытую лесом, справа фасад высокого дома, должно быть такого же, в каком находился теперь; и умел-таки этот человек переживать длинную думу о том, что вот сидит нынче спиной к чуду великому, смиренно, в скромности своей не смеет обернуться назад, чтобы не вмешаться в великое таинство становления человека человеком.
За спиной слышны были редкие звуки, которые издает младенец, когда сосет грудь своей матери, впрочем, тихо все происходило, будто кто-то кого-то боялся, или стеснялся...
Он - Бимкин - позвонил сегодня утром своей старой знакомой - еще со времен молодости - и договорился о встрече. Все произошло легко, показалось, что она запросто готова была встретиться с ним, точно ждала его звонка. Он сказал ей: "Привет, это я, помнишь еще?", а она, помолчав несколько секунд, ответила: "Да, помню...". "Мы можем встретиться," - сказал он без вопросительного тона в голосе. Она снова помолчала какое-то время, и ответила: "Если хочешь, заезжай ко мне. Я только живу в другом месте, отдельно. Нас выселили из центра... Папа с мамой умерли. У меня теперь однокомнатная квартира... Это на окраине города. Помнишь, район строился..." - и назвала адрес, и получилось как-то смешно, потому что сама того не желая, она скороговоркой проговорила почтовый адрес. Бимкин посопел в трубку и решился приехать вот так вот запросто, прихватив по дороге бутылку вина, торт, цветы. И был обескуражен, когда среди, как он решил, нищенского интерьера обнаружил, точнее вначале услышал, а потом заметил в кроватке малое дитя. Инна сказала, как бы извиняясь, что это ее сын. И больше ничего уточнять не стала. Потупив взоры, они постояли какое-то время друг против друга, потом он обратил внимание, теперь уже более осознанное на ребенка, как бы смирился с его существованием, а когда она взяла младенца на руки, Бимкин даже заулыбался - расцвел, словно назваться мог отцом... Он, конечно же, уловил этот извиняющийся тон в ее голосе, стеснительность в ее движениях, и принял это на свой счет, дескать, виновной себя чувствует, хотя и помнил хорошо склонность этой женщины выглядеть виноватой во всех случаях, даже, может быть, в том единственном случае, когда надо быть в центре внимания, не имея возможности быть привидением. Сейчас она и была вынуждена солировать, что-то рассказывая о себе, а больше демонстрируя свои достижения. А стеснительность - это врожденное или воспитанное матерью качество ей шло настолько, насколько выразительной может быть внешность актрисы, назначенной на роль самой красивой женщины... Она была такой и измениться в свои сорок с небольшим уже не смогла бы, даже если б ей кто-то разъяснил в эти минуты, что гость, которого она по той же деликатности пригласила в свое жилище, предпочитает видеть в этом свое преимущество, а значит, свое право на диктат. Отсюда и его реакция, и эти слова: "Да, хороший ребенок... Моему уже за двадцать.. Помню, такой же был. Но я все больше на работе, так что жена справлялась с домашними делами, а я, сама понимаешь, деньги приносил. Помнишь, времена-то какие были? Но ничего, я тогда и поднялся. Сейчас у меня своя фирма..."
Инна закивала, как-то инстинктивно закрыла собой ребенка, сказала, что ей надо бы покормить его, а потом они пойдут на кухню, когда он заснет. Бимкин разрешил ей это сделать, отошел к окну и застыл там, будто имел на затылке глаза... Она хотела предложить ему подождать на кухне, но не посмела; расстегнула блузку, выставила грудь, поднесла ребенка...
Высоко на синем небе чертил линию самолет; Бимкин внимательно следил за точкой, за которой образовывался этот белый след инверсии, и вдруг обнаружил в себе следы от глубоких мыслей о Боге, в которого не верил по причине, по которой не верят, если не видели и не трогали, и о Богородице, воплощением которой сейчас могла быть Инна... Мысль эта вызвала в нем такое умиление, что губы его чуть скривились в той улыбке, какую можно наблюдать у праведников на холстах художников Возрождения, когда те изображали порыв великого смирения перед волей Всевышнего, перед Воскресением Христовым, вообще - перед Промыслом Создателя! Бимкин верил только в силу своего духа, своей воли, и знал точно, что в глазах Инны он остается прежним Мужчиной, иначе зачем бы ей приглашать его к себе?..
-Леня, пойдем на кухню... Заснул... - услышал он шепот позади себя и обернулся.
И увидал он такое, отчего перехватило дух и он даже всхлипнул, правда, незаметно; во всяком случае она не обнаружила своим видом догадки, что мужчина напротив переживает сильные чувства - восторг от чего-то, что для него может представляться не только как прекрасное, а как невероятное! Просто, она - широколицая, с большими глазами, которые сейчас слегка косили, с прядью волос на плече, особенно с этим крохотным носом, у которого крылья имели надлом, как раз и была воплощением того образа, о котором он думал совсем недавно... И первое, что он посмел сейчас сделать, так это посмотрел на ее пышную грудь, которую она поспешно скрывала, застегивая предпоследнюю пуговицу на блузке. Бимкин покраснел только когда поплелся за ней - вон из комнаты.
На кухне он уселся - умостился на табуретке в промежуток между холодильником и столом. Принялся смотреть на нее, как она ставит чайник на плиту, раскладывает чашки, разрезает торт, потом, спохватившись, отдельно ставит перед ним одну единственную рюмку... для вина.
-Я не буду, я кормлю... - говорит она, на что получает ответ от гостя, что где-то он читал, что в небольших количествах вино даже полезно для младенцев... Вот тут он встречается с ее коротким взглядом, брошенным на него, видит то выражение, которое в ней всегда раздражало, и краснеет. А она вспоминает того Леньку Бимкина, которого никто никогда всерьез не воспринимал, и понимает для себя окончательно, что ничего неверного в ее поступке нет, если она пригласила к себе в гости старого знакомого. Тот Ленька мог только казаться бессребреником и другом в доску, тогда как был обыкновенным прощелыгой...
Оставалось только любопытство, обыкновенное женское любопытство, которое ей так хотелось удовлетворить...
-Ты женат, как я поняла? - спросила она, при этом подавая ему бутылку и штопор.
Тут его и понесло, будто он стоял за кулисами и ждал своего выхода, играя хорошо знакомую роль...
-Конечно женат! Кхе. Людочкой зовут мою жену. Мы скоро отметим тридцатилетие. Она у меня работает завотделением клиники. Она вообще молодец у меня! Выглядит лет на пятнадцать моложе своего возраста. Ей сейчас чуть за сорок, она родила молодой, а выглядит так же, как и была, когда мы встретились. Сын у нас большой уже. Работает у меня на фирме. Так что, кхе, все у нас отлично, все хорошо! Так что вот...
Она смотрела на него, пока он говорил, и не могла не подивиться, как он преобразился вдруг, как заговорил скороговоркой; вспомнила и о манере "кхекать", когда он начинал врать... Подумала, что не могло же все это, что он ей выговорил скороговоркой, пряча глаза, суетясь в пальцах, которые перебирали друг друга будто четки, быть ложью. Что-то он должен был иметь, чтобы остальное придумать, или в этом его стремлении высказаться в хвастливой форме кроются опасения, что она сможет в его словах уловить что-то важное, что-то такое, о чем он никак не хотел бы сказать, чтобы не быть опозоренным... Возможно, ребенок был не от него, подумала она, или, возможно, что жена ему изменяет? То, что она была и есть, Инна не сомневалась, другое дело, что их отношения не такие... хорошие, как он хотел ей преподнести. Стоило ли разоблачать его? Нет, конечно.
-И ты счастлив? - спросила она, вглядываясь а него, замечая каждое движение на его лице.
То ли тон, с которым она задала это вопрос как-то затронул его, то ли смотрела она как-то по-матерински, с сочувствием, с болью даже, но Бимкин на несколько секунд нырнул в свои чувства, в давние и постылые переживания; и тогда он посмотрел на нее так, будто ослеп вдруг. Потом, вернувшись в эту реальность, осклабился, "кхекнул".
-Конечно, а как не быть счастливым, когда все в этой жизни получилось, как хотел. Я ведь не растерялся, когда началась перестройка; я сразу понял главное, что наступило время деловых предприимчивых людей. У меня огромные связи, и я воспользовался ими - ты нужен людям, значит и они тебе могут понадобиться. Я создал тогда одну фирму - мы продавали лес, потом горючку, ну а потом пришлось закрыться - очень некстати был дефолт девяносто восьмого. Ну, понимаешь, если шасси у самолета убрать раньше времени, он может при взлете тирануться о землю. Но я взлетел, удалось набрать высоту. Ну а дальше мы командой занялись поставками за рубеж специального оборудования, которое производилось на наших предприятиях, перешедших на конверсию. Вот там были хорошие деньги и мне удалось купить несколько квартир в Москве, за рубежом. Сыну я купил квартиру и построил коттедж, но как вся молодежь, он повел себя по-свински - взял это как должное, и теперь я за него еще и долги раздаю, которые он наделал, пока занимался коммерцией... Ну да ладно, Людочка души в нем не чает - сын все-таки... А я как-то к детям охладел с тех пор... Ну так вот, кхе, теперь дела закрутились так, что мало не покажется! Правильно говорит Задорнов, что у богатых свои проблемы - сложно уберечь деньги, которые заработал. Вот скоро поеду в Цюрих - надо решить вопросы с одним банком - там основные мои средства находятся... Так вот, что я хотел сказать, главное - все в порядке у меня, все замечательно! А ты как решилась в таком-то возрасте родить?
-Ты пей, если хочешь, - отвечала она, указывая на бутылку. - Пока Никитка не проснулся, у нас есть время, а потом, извини, мне надо будет им заниматься... А родила, потому что забеременела. Раньше не получалось...
-Ты от мужа?
"Идиот!" - чуть не вырвалось слово наружу, когда она услышала этот вопрос: вот уж правду говорят, что простота хуже воровства.
-Леня, от мужчины, которого люблю...
-Должно быть он женат, раз вы не вместе живете... - Бимкин наливал из бутылки вино себе... в стакан. Он прикинул, что надо бы выпить все, прежде чем уйти...
-Леня, ты... счастливый человек, раз можешь проявлять такую непосредственность... Вместе люди могут не быть в середине рабочего дня. Ведь и ты с женой расстаешься на время, когда уходишь на работу. Помнишь, как в стихотворении...
Он перебил ее - так получилось:
-Да, конечно расстаюсь - я отвожу ее на работу и встречаю...
-При том, что сам бизнесмен? У тебя нет водителя?
Он замер, будто поймали его на воровстве. Посмотрел на нее, соображая, как выкрутиться, но нашелся быстро - сказал аж с придыханием:
-Инночка, жизнь родного человека не доверишь чужому человеку. Будь он хоть гонщиком, я бы не доверил ему своей жены... Уж я-то управляю машиной лучше...
-Я тебе верю... - отвечала Инна.
Она поймала себя на том, что нервничает, что человек этот за короткое время вызвал у нее отвращение к себе, да такое сильное, что будь она решительной, непременно бы попросила его уйти - вот так вот встать и уйти; она даже представила, как, не объясняя ничего, говорит ему, чтобы он ушел, а он, удивившись, некоторое время все еще продолжает сидеть, а потом встает и уходит...
Она закрывает за ним дверь, облегченно вздыхает...
Странно, что всегда в жизни совершить такой простой поступок она не могла, испытывая прежде всего какое-то старый, будто бы клеймом впечатанный в ее мозг, запрет; иной раз и жизнь бы повернулась иначе, сделай она то, что всегда верно прорисовывало ее воображение...
"Идиот!" - чеканил внутри нее голос. "Он идиот! Гони его взашей!"
-Я специально купил джип, чтобы железа было побольше! Сама понимаешь, какие сейчас водители за рулем... Покупают права, особенно женщины...
Он выпил и, причмокивая губами, стал закусывать тортом... Не заметил, что лицо женщины исказила гримаса отвращения; продолжил говорить:
-Ты тогда, наверное, очень переживала, что я уехал. Но, сама понимаешь, мне надо было делать карьеру, а здесь, в Ленинграде, в этом болоте не сделаешь хорошей карьеры... Понимаешь меня? Ты не в обиде, конечно же... Так жизнь устроена, надо же еще и любить друг друга, чтобы жить счастливо...
Инна призадумалась. Он, вроде, не был таким идиотом раньше. Или она не умела отказать, когда мужчина говорил ей комплименты, когда он был галантным, внимательным? Нынче он будто мстил ей за что-то в прошлом, подзадоривая ее этими рассказами, этими откровенными обидами. Замечал ли он, что унижает ее достоинство, когда высказывает свои откровения об их прошлом, об их отношениях, об их связи, -короткой, случайной, после которой, когда она повстречалась с другим мужчиной, оба подивились, что она по-прежнему оставалась девственницей, хотя в рассказах своих о себе признавалась, что была однажды одурачена.
-Да, конечно, - сказала она вслух, а дальше получилось у нее само собой, - быть счастливой - хорошо. Главное, чтобы не приходилось хвастаться, в собственных глазах оправдывая нерадивость мужа...
Бимкин сморщил лоб, задумался над ее словами. Впрочем, отвечал быстро, перетаскивая на свою тарелку следующий кусок торта.
-Верно сказано, отлично! Муж должен быть состоятельным во всех отношениях, и жена должна чувствовать себя за ним, как за каменной стеной. Она должна тратить столько, сколько ей надо, а он должен обеспечивать ее так, как надо...
Он налил в стакан вино, выпил...
Инна немного опешила. "Так он идиот или алкоголик?" - озадачила себя вопросом.
-У тебя есть фото жены? - спросила его, просто следуя логике своих размышлений.
-Да, конечно! - сказал Бимкин и быстро извлек из кармана пиджака бумажник, развернул его и показал фотографию двадцатипятилетней девушки.
Инна всмотрелась в лицо человека, потом перевела взгляд на Бимкина, улыбнулась.
-Это фото старое... Наверное, когда вы познакомились...
-Ну да, - спокойно отвечал он, возвращаясь к поеданию торта. - Другой фотокарточки у меня нет...
-Скоро Никитка проснется... - уж с такой жалобной ноткой, с таким страхом сказала Инна, что Бимкин невольно обратил внимание на нее, понял по-своему, поспешил доесть кусок, отставил тарелку, налил себе третий стакан, да выпил его залпом, чуть не поперхнувшись...
Все! Инна аж сглотнула, когда увидела его глаза - тот самый взгляд, который он обратил на нее. Она вляпалась, как всегда!
-Да, конечно, Инночка. Я пойду - дел невпроворот! Ты знаешь, ну, пока он не проснулся, - Бимкин указал в сторону двери. - Я всегда помнил тебя, и хоть ты была, естественно, не первой женщиной в моей жизни, я всегда помнил тебя - твою нежность и твою ласку... И мне так хотелось снова увидеться с тобой, что вот я и решился позвонить, когда приехал в командировку. Поверь, мне очень хочется снова испытать те чувства, который я пережил тогда - в далекой молодости... Ты ведь понимаешь меня... И я уверен, что и ты того же хочешь, раз согласилась на встречу... Так ведь, Инночка?..
Она смотрела на него в упор и глаз ее слегка косил, что особенно возбуждало теперь Бимкина. Он сравнивал ее с женой и не в пользу последней было его заключение - он, как теперь ему чудилось, соскучился по естественности, на которую способна женщина в своих переживаниях и проявлениях, когда она такая, как Инна - дородная, по-детски непосредственная, и природой наделена такими качествами, которые он все еще помнил, собственно, этим и распаляясь, когда звонил ей, когда шел к ней; и теперь, когда смотрел на нее, на ее грудь...
-Человек должен следовать своим порывам - это здорово, да, Инна?! Ведь ты чувствуешь то же, что и я...
-Леня, давай разойдемся без глупостей, - только и смогла она сказать, правда вставая и отступая к плите.
А в голове у нее прозвучало: "Сморчок лысый..."
Бимкин, принимая ее шаг назад как приглашение к озорству, легко встал и подошел к ней вплотную, обнял; задышал на нее перегаром:
-Инночка, ну ты же помнишь, как раньше... Ты ведь девочкой была и я был с тобой аккуратен... Но ведь тебе нравилось...
Она уперлась в него, руки ее задрожали, и он стал казаться ей сильным...
-Леня, так нельзя! Я не любила тебя никогда, а потом, когда вспоминала, ты мне был просто противен! Ты ведь идиот, Леня! Я раньше, как все, думала, что свой в доску, что ты - сама доброта, что ты бескорыстен... Ты так умел себя преподнести, а мы все были лохами, клянусь тебе! Леня, отпусти! - вот тут она сильнее толкнула его, и, оказывается, он не настолько силен, чтобы выдержать ее натиск. Это слегка приободрило ее, она увидела в его глазах что-то черное, нехорошее.
...И будто вместо нее говорили со стороны, но ее голосом, а она могла слышать, не в силах остановить события - в экстремальных ситуациях с ней всегда такое происходило.
-Я пригласила тебя, потому что снова вспомнила того парня, которым ты хотел казаться. Да я вообще дура, которая не способна отказывать людям, даже когда они наглеют. Это воспитание такое - от родителей интеллигентов. Уходи, Леня...
Он схватил ее и началась борьба, которая, вероятнее всего, довела бы их до полного истощения, если бы не крик младенца - он проснулся раньше, стало быть, они шумели, или Инна кричала так громко...
Они оба замерли, потом она оттолкнула его что было сил, и он упал навзничь, ударившись головой о стену. Тут она увидала, что у него расстегнута ширинка, и увидала то, что в таком виде не могло бы представлять опасности, даже если бы в борьбе она уступила. Вот тут ее разобрало, и она стала смеяться так, как, бывает, смеются дети над незатейливой шуткой взрослых...
-Сморчок! - услышала она свой голос, - И этим ты пытался что-то сделать...
"Боже мой! - подумала сама. - Куда делась моя стеснительность?! И это говорю я?!"
Она ушла к ребенку в комнату. А он стоял и смотрел некоторое время на нож - обыкновенный кухонный нож; думал, что пойдет и полоснет ее по шее, но вместо этого справился быстро и ушел, опасливо прикрыв за собой дверь. Потом ему какое-то время казалось, что он видел в комнате много крови, и что она лежала на полу с перерезанным горлом...
* * *
Погода этой осенью - восьмого года - стояла... неопределенная. Что-то подсказывало, что зима снова пройдет... в неопределенности - будет снег с дождем, будет тепло, и Дед Мороз приедет в гости в промокших валенках. Странная метафора поразила его, он ухмыльнулся сам себе, пригладил усы, и обернувшись на машину, которую оставлял во дворе старого, постройки времен Брежнева, дома, из тех, что называли кораблями, обходя лужи и грязь, пошел в сторону подъезда. Дух в лифте, да и повсюду в таких помещениях, был одинаково смраден и удушлив. На пятом этаже он позвонил в дверь, которую открыли сразу. Он назвался - Петров Андрей Викторович, напомнил, что полчаса назад они по телефону договаривались о встрече
-Инна Виленовна Калинина кивнула и отошла в сторону, пропуская его вовнутрь; при этом женщина поникла, да в сторону отвернулась, будто стесняясь его, или чувствуя себя виновной...
-Вы извините меня, пожалуйста, за беспокойство. Сами понимаете, дело необычное, ну и заказчик мой необычен - известная очень личность. Он потребовал, чтобы делом занялся еще и частный сыщик, так что, сами понимаете, мы с вами в одинаковом положении...
Жестом она указала на тапочки и он разулся. Потом, так же не проронив ни слова, повела его на кухню.
-Кофе, чай? - спросила его, все так же не глядя в глаза.
-Нет. Не беспокойтесь. Я знаю, что у вас ребенок, потому и беспокоить не буду - поскорее уладим наши дела и я постараюсь больше в вашей жизни не появляться...
Вот тут она бросила на него взгляд и он удивился тому, что так не соответствовало значение этого взгляда тем банальным словам, которые он произнес; ему показалось, что женщина испытала страх, испуг от того, что они больше не встретятся. Странной была такая реакция, хотя, он мог и ошибаться...
-Я что-то не так сказал? - спросил он ее и показался вдруг ей эдаким скромным, стеснительным человеком.
Инна думала, что была женщиной взрослой, и давно прекратила верить своим первым впечатлениям. Однако же смешалась, когда он продолжил смотреть на нее пристально; и еще от того, что они будто бы замерли в действиях - оба замерли, стоя напротив друг друга.
-Вы садитесь, пожалуйста, - сказала она, и сама села первой на табурет, какие бывают на кухне. Он был вынужден усесться через угол стола; обраил внимание, что кухонный стол убран - на нем вообще ничего не было. Подумал тогда, что следователь при первом допросе наверняка сидел на его месте, вот она загодя и прибралась.
-Я ничего записывать не буду - все-таки я неофициальное лицо. Просто поговорим о некоторых вещах и я сразу уйду.
Женщина кивнула.
-Вы С Ходовым Борисом Яновичем не встречались никогда? - начал он задавать вопросы.
-Нет. Но я знаю, что он дедушка Яны.
-А с Яной вы занимались по физике перед ее поступлением в институт?
-Да. По настоянию ее деда - Ходова Бориса Яновича.
-Вы стали подругами... - констатировал, просто так констатировал Петров.
-А что в этом такого?! - вспыхнула женщина. - Мне и следователь "так" задал вопрос.
-Я, Инна Виленовна, не следователь, чтобы задавать вопросы с подтекстом или нетактично разговаривать с человеком. Я, повторяюсь, просто расследую убийство человека, которого вы знали лично. Знали, возможно, гораздо больше, чем ее дед. И в этом есть вся прелесть нашего времени, когда люди все еще способны общаться просто так, не оплачивая такое общение. Мне просто надо узнать чуть побольше о Яне, чтобы понять, каким образом могло произойти такое чудовищное событие; кто и почему убил ее просто так, или не просто так?.. Вы понимаете меня? Ведь это убийство - не заказное, а случайное. Не стали бы так наказывать деда Яны, причем без предупреждения, или инкогнито, без оповещения о возмездии за что-то там в прошлом, что мог совершить Ходов. Но не забивайте себе голову нюансами следствия. Вопрос более важного характера звучит таким образом: почему ошиблись и убили Яну? Ошиблись домом, просто ошиблись домом? Если так, значит что-то общее было в ситуации. Я посетил квартиру с идентичным номеров в доме рядом, - там живут другие люди, там нет молодой девушки, женщины, младенца... А здесь - убийца вошел в квартиру и просто выстрелил в девушку, потом прошел в комнату, потоптался, да ушел прочь. Так ведь? Причем топтался он долго у детской кроватки, тогда как ребенка, как вы сказали следователю, в квартире не было - он был с вами. А Яна просто ждала вас в квартире. Вы не оставили ей ребенка, она не сидела, как обычно, с ребенком, пока вас не было. Она просто вас ждала, а дождалась собственной смерти. Это ведь очевидно!
Женщина держалась из последних сил...
-Очевидно, что объектом киллера был ребенок, а не Яна и не вы! Получается все просто и скоро следователь схватится за эту версию - ребенка убил бы тот, кто имеет какое-то отношение к вам, или и к вам, и к нему. Это может быть биологический отец ребенка, а может быть и ревнивец, которому вы отказали. Наконец, это может быть маньяк-убийца, которому вы и ваш ребенок приглянулись. Вы поймите простое - я не следователь и моя задача сразу решать вопрос с клиентом, чтобы не возвращаться к нему; моя задача ухватиться за ниточку и самому расследовать дело до конца, чтобы получить гонорар. Наконец, я ведь могу преподнести все таким образом, чтобы нежелательные места в расследовании оставались сокрытыми. Я имею такое право, потому что не являюсь официальным лицом. К примеру, представьте, если бы все было так, как я вижу, что убийца открыл дверь ключом, наткнулся на Яну, убил ее, прошел в комнату и не обнаружил ребенка, тогда можно было бы преподнести все как преследование вас со стороны маньяка-убийцы. Следствие с такой версией непременно зайдет в тупик, а поскольку убийства такого вида больше не повторится, убийца останется на свободе, но, когда, наконец, он узнает, что ребенок жив, и вы живы, он ведь непременно повторит свою попытку. Более того, судя по почерку, работал действительно профессионал - не каждый легко может проникнуть в квартиру, если вы утверждаете, что никому не давали ключи, и не каждый умеет так виртуозно обращаться с оружием. В вашем окружении нет профессиональных киллеров, зато могут быть шизофреники с возможностью... заказать убийство... Вас все равно убьют, как пить дать... Кстати, можно стакан воды?
Он ожидал этой реакции... Он потянулся к ней, или просто сделал какой-то неопределенный жест, и она отпрянула от него. Зрачки ее были расширены, на лице гримасой отображался страх... На какое-то мгновение он решил, что она свалится с табурета, и потому потянулся к ее руке, чтобы удержать. А она все поняла по-своему и отпрянула - вскочила на ноги, ушла в сторону кухонной двери, а когда убедилась, что Петров оставался на месте, и более того, выглядел невинной овечкой, ничего не понимающей, она взяла себя в руки, снова сникла... В ушах звучали слова Петрова: "Воды, воды..." Она налила в чашку из чайника кипяченой теплой воды и протянула ему; сама не зная почему, подходить не стала. Тогда он встал и подошел к ней - они оказались близко друг к другу, так что ее грудь касалась его, а она смотрела на него снизу вверх и один глаз ее косил... И снова - ужас обуял ее, но сопротивляться не могла; все это уже было в ее жизни, и было совсем недавно; все это она пережила, вот только теперь будто с какого-то момента сердце оборвалось...
Она услышала свой собственный голос:
-Я знаю, кто это мог сделать. И вы правы, - он придет еще. Я думала об этом, но.. мне не к кому было обратиться...
Петров стал отступать от нее - вернулся на прежнее место; а она, оставшись в отдалении от него, заторопилась в своей речи, и руки при этом прижала к груди.
-Следователь спешил как-то... Да и не понял он меня, когда я ему намекнула, что Яну никто убивать не хотел. Он сказал мне, что Яну убили из-за деда, потому что Яна была единственной наследницей его дела... Мне как-то странным это показалось, потому что Яна не такая, чтобы такими делами заниматься. Это была очень странная девушка с тонко организованной психикой, широкой душой... Я бы больше поверила, что ее сам дед убил, потому что они так конфликтовали, особенно в последнее время... Но... Но дед бы на такое не пошел.. Да и не об этом... Я... Не верю, что ее нет. Мы любили друг друга, она очень радовалась, что у меня, наконец, родился ребенок. Мы с ней как семья жили. Она вообще хотела ко мне переехать жить. Она сказала, что купит мне квартиру и мы вместе будем растить Никитку. Ребенком она еще была - хорошим душевным ребенком... Понимаете?!
Петров еле заметно кивал, смотрел на нее. Это круглое лицо женщины в возрасте за сорок, сейчас раскрасневшееся, будто светилось в окружении мрачной тоскливой жизни; оно, это лицо, хорошо бы руками обнять; это лицо можно покрыть поцелуями, и быть счастливым, что судьба подарила такого человека... Сколько людей пришлось повстречать Петрову за время работы, и изредка он мог испытывать сильные чувства, однако же никогда не вмешиваясь в чужую судьбу. Он умел влюбляться и любить человека, не притрагиваясь к нему руками, а только лишь взглядом, только лишь чувствами, которыми сердце переполнялось в такие минуты...
-Как он может узнать, что вы живы и Никитка тоже?
-Он может позвонить. Я потому не сразу беру трубку, а если поднимаю трубку, не говорю первой. Но он может приехать... Я ему не открою, конечно... Но... Но как вы докажите, что это он мог сделать.
-Просто, Инна, просто. Поверьте мне, кто посягает на любовь человеческую, тот очень скверно заканчивает жизнь. Яну не вернуть - это факт. Но вас надо уберечь, и Никитке дать возможность прожить свою жизнь. Давайте договоримся с вами - вы никому не говорите ничего лишнего, а я к вам скоро зайду и расскажу, что безумный человек лишен возможности причинить вам зло. Это только кажется, что зло может быть роком, что оно ненаказуемо, тогда как все это зло может быть средоточием всего лишь воли одного человека, который наделен, и слава богу, плотью... Все решится в одночасье, если я докажу его прямую причастность к убийству...
-Больше некому это делать... А он сейчас стал крутым, сам говорил, что может решить любые вопросы... с любым человеком. Я и подумать не могла, что он имел ввиду...
-Вы его обидели?
Она резко умолкла, просмотрела в собственном воображении события, которые произошли - все то, что ей пришлось, вероятно, не по собственной воле пережить, и сказала, как-то вызывающе глядя на него:
-Не я его обидела, я защищалась как могла. Тут даже не важно, что я ему сказала. Он... Он... Он такой человек, который... идиот! Его надо знать, его надо видеть, чтобы понять, что это... волк в овечьей шкуре. Вы понимаете, он обладает таким удивительным качеством казаться самой добродетелью, самой скромностью. Он так особенно ведет себя с мужчинами, которые сильнее его в чем-то. Он кажется своим парнем, а потом, если возможно, он подличает... И сжигает все мосты... Он таким был, когда жил в Ленинграде... О нем все плохо высказываются, а я приняла его просто из любопытства, да и не могла даже представить, насколько он опасен, что он полезет приставать...
-И ничего не случилось, в смысле насилия. Судя по вашему рассказу, он ничего не сделал?
-В том-то и дело... Может поэтому так обозлился. У меня еще сердце все врем прыгало, когда я вспоминала, как он смотрел на меня, когда мы отошли, отступили друг от друга...
-То есть он напал на вас, а потом отступил?
-Ну да, вот здесь все и произошло. Он когда отступил, вернее, когда я его оттолкнула, он стоял, как настоящий идиот, с раскрытой ширинкой, и хозяйство его... извините пожалуйста, свисало.., - она сморщилась - Это так мерзко смотрелось, он таким жалким выглядел. Вспоминать тошно... Но не могла я рассудком понять, что человек способен на такую месть... И ведь сам-то он не смог бы убить. Как будто у него был знакомый киллер...Неужели из-за этого? Господи!... Яночка... Девочка моя!
Он подождал, пока к ней не вернулось успокоение: выглядела она уставшей, немного даже сердитой.
-Инна Виленовна, слушайте меня внимательно, а я расскажу, что было в тот день... - Петров встал, усадил ее на табурет, а сам почему-то отошел к окну, так что она не могла хорошо видеть его лицо из-за света за его спиной - из окна, зато силуэт его четко рисовался, и изредка, когда поворачивался как-то удачно, свет в зрачках его преломлялся так, что взгляд искрился, придавая его образу мистический смысл. Во всяком случае, вместе с рассказом, да на фоне собственных воспоминаний, все это действо повергло ее в ужас...
-Вы вошли и увидали труп Яны. Так! Потом, естественно, вас понесло в комнату, потому что оттуда доносился плач ребенка. Так. Вы испугались ужасно, что ребенок испачкан кровью. Вы взяли его на руки и он оказался невредим. Вы учуяли запах обыкновенного кетчупа, но вдаваться в подробности не стали, а инстинктивно все убрали в стирку... Инстинктивно вы больше всего опасались вовлечения в эту историю ребенка, больше всего не понимая, за что и кто вас хотел убить - вас и вашего ребенка, Никитку, вы постарались отставить рассуждения на эту тему на потом - как раз на такой момент, когда мы и встретились. Есть только один человек, который на такой пошел бы, потому что мотив может быть только у такой личности, как это ваш давний знакомый.. Так?!!
-Он в Москве работает и живет. Вы запомните, или записать вам его адрес и телефон?
Петров подумал, что за ту сумму гонорара, которую ему обещали, он с одного чтения всего "Евгения Онегина" бы запомнил, а вслух сказал, что запомнит.
Она и проговорила все, что знает об этом человеке, а когда он засобирался, остановила его вопросом, впрочем, совсем не ожидая от него согласия:
-Может попьем чая? С вами мне как-то спокойно стало, странно... А Никитка поспит еще... И все-таки, как вы обо всем догадались?
-Если б я знал, как у меня всегда получается, я бы стал думать и от того делать ошибки... А так - смотрю в человека, и вижу все, а когда знакомлюсь с делами, стараюсь видеть все, что было - в деталях... Кроватка на фото с места происшествия была устлана тщательно, тогда как вы человек больше... творческого уклада, и все остальное в вашей комнате не столь тщательно прибрано... Да и всяких мелочей много, - Петров улыбался открыто, не кривляясь перед ней. - Вас шли убивать, и ребенка тоже, а киллер, вероятно, получив деньги за двойное убийство, сымитировал исполнение заказа полностью, чтобы получить вторую часть гонорара. Ребенка, как видите, профессионал не смог убить, тогда как законопослушный гражданин - запросто. А следователю из прокуратуры трудно было отказаться от такой заманчивой и шаблонной версии, в соответствие с которой состав преступления складывался из фактуры прошлого и настоящего в профессиональной деятельности Ходова Бориса Яновича, бывшего... - и тут Петров длинно перечислил все регалии известного в прошлом партийного функционера, и сказочно богатого нынче человека...
Инна молчала какое-то время, а потом и выдала свою резюме:
-Яна оставалась у меня часто, но в тот день она должна была быть у деда, если б они не поссорились накануне... Значит, получается, я бы лежала на ее месте...
-Да. И вашим делом занималась бы райотдел милиции. Сразу бы такое дело перешло в разряд "глухарей" - чисто сработано, даже пистолет на месте преступления, Чисто заказное убийство... Учительницу физики убил киллер-профи. Забавно. Чем же она занималась?
-Яна, девочка... - плакала Инна, утирая слеза ладонями. - Вы только не уходите сразу... Я ведь одна осталась. Кроме Никитки у меня никого больше нет... Странная это жизнь... Его поймайте, а то ведь такой не успокоится,.. не успокоится...
-Поймать его - дело времени. Доказать его причастность, - дело техники. Зато наказание его ждет отнюдь не "законное" - это уж точно! Ходов - человек без комплексов, без морали, и без бога в душе. Мстить будет, будто самому Богу доказывая что-то, за то, что через внучку прекратил весь его род. Он ведь тоже одинок - дети его погибли - один от наркотиков, а дочь с зятем в автомобильной катастрофе. Вот и оставалась одна Яна...
-Знаю... Знаю... Тоже думала об этом... Вы только не уходите сразу, давайте попьем чаю... С вами спокойно очень... Мне в последнее время не было так... спокойно...
* * *
Вчера, до самого до вечера, Петров занимался всякой всячиной, все откладывая на потом думы о деле, а когда наступили сумерки, поужинал вместе с женой и дочерью, и ушел к себе наверх, растопив предварительно камин. Там, наверху, было уютно - у окна стоял стол с лампой под старину - в виде светильника, что работали на масле, коптили, и которые надо было задувать, отведя в сторону стеклянную колбу; в углу стояла кровать, на которой он засыпал, если засиживался допоздна, и чтобы не будить зазря жену; и главное, стены были отделаны под бревно, будто бы дом был бревенчатым, что, как ему казалось, как-то да сближало его с его родовым прошлым, поскольку все его предки были из Сибири, и только дед после семнадцатого года переехал в Петроград, занялся революционными делами, чтобы потом быть репрессированным, расстрелянным, затем реабилитированным... Этот факт когда-то мог повлиять на его судьбу тоже, это когда его изучали, чтобы принять в органы на службу, но почему-то он прошел на закате развитого социализма, когда болел очень Брежнев, когда Андропов намеревался начать борьбу в коррупцией в стране, когда многие вопросы решались по звонку. Отец Петрова работал на значительной должности в районном исполкоме и детей своих вырастил в достатке и в правильном отношении к социалистической действительности. Когда скончался от инфаркта, Андрей был уже освобожденным секретарем комсомола, и готовился к приему на работу в органы... Да и сестра его успела удачно выйти замуж, чтобы вместе с мужем уехать, вначале в длительную командировку в Данию, а потом, после ельциновского переворота, и вовсе остаться на постоянное жительство... в Германии. Дети ее не знали страны Советов и революций, и, как потом убедился Петров, знать не хотели, а Нинка - сестра его - всегда отличалась характером кошки, которой хорошо там, где сытно и тепло. В последний раз они виделись давно, так, что и не припомнить сразу, чтобы без подсчета на пальцах обеих рук.
...Петров включил свой компьютер, вставил флешку, начал изучать материалы дела. Судя по снимкам и по заключению судмедэксперта, стреляли с расстояния в пару метров; а по пулевым ранениям - в грудь и в голову - можно было судить о квалификации убийцы. Застрелили ее у подруги в квартире, когда дома девушка Яна была одна. Допрос подруги, в чьей квартире она находилась, отработка всех связей подруги и Яны ничего не дали. Получался классический "глухарь". Действительно, зацепиться было не за что. Вот и оставалось предположить только, что все концы ведут к деду, чья жизнь в прошлом, в настоящем, может быть, и состояла из сплошных "зацепок"...
Петров встал из-за стола, подошел к другому окну, из которого открывался вид на кусочек родной земли, которая отнюдь не была в его собственности, но часто вспоминалась ему в длительных командировках; в последнее время вообще просто так, стоило подумать о даче, стоило почувствовать себя плохо. Здесь когда-то он начинал строиться и мог смотреть на этот "кукольный" кусочек с высоты человеческого роста. Впрочем, тогда все начинали строиться и поутру будил его стук молотков, звук пилы, громкие разговоры. Тогда сквозь деревья и кусты разглядеть друг друга было сложно. Потом много срубили, появились крыши домов. Что-то изменилось, но остался вид на свою жизнь в минуты покоя, легкости на сердце, когда можно не думать о главном и важном, о насущном и тягостном, когда можно просто пребывать во времени, будто не перемещаясь в собственном существовании из прошлого в будущее, будто имея право считать это коловращение чистой формальностью.
Когда он построил второй этаж, вид с пригорка, на котором стоял его дом, изменился, и теперь можно было думать, что на высоте в несколько метров ты действительно отстранен от всех сложностей; от шума вообще, особенно если стоять у открытого окна ночью, когда за сеткой бьются бабочки, и из-за матового оттенка мир внешний кажется иллюзией. Словом, нравилось ему вот так вот постоять перед окном и посмотреть, как теперь казалось уже, в свое прошлое, которое с высоты нынешнего времени видится далеким, неинтересным... Все, что было тогда важным, теперь стало бессмыслицей, и только то, что оставалось с ним в образах сына, дочери, жены, памяти о родителях, имело хоть какой-то смысл, хотя объяснить этот смысл он бы не смог тому, кто привык прежде и всегда думать только о себе; а тому, кто не обучен такому правилу жизни, объяснять ничего бы не пришлось...
Вот и Ходову не пришлось объяснять ему, что потеряв свою внучку, он терял не состояние, которое хочется уберечь после жизни как смысл собственной жизни, как венец ее, а то, что имел каждый день, все еще оставаясь в этом мире.
-...Когда тебе далеко за семьдесят, - высказал он сентенцию, - тебе лично уже нечего терять, но! - и тут он выставил палец в знак восклицания, - никто не имеет права у тебя отбирать то, что ты не намерен отдавать, а тем более чужую жизнь, которая даже тебе не принадлежит полностью! Ты понимаешь, о чем я?
Петров кивал, зная хорошо, как любят люди подобного рода и такого возраста порассуждать - помудрствовать... лукаво.
-У тебя у самого дети есть - сын и дочь. Ты меня должен понимать. Ведь если их кто-то отнимет у тебя, ты ведь глотку перегрызешь! Потому, если бы кто решил тебе напакостить, он должен был бы вначале тебя устранить, а потом уже твоих детей. Спросишь, зачем детей? Отвечу - чтобы больнее было тебе, даже если нет того света. Больнее от мысли, что твоя жертва недостаточна! Значит тот, кто убил мою внучку, тот преследовал вполне конкретную цель - сделать мне больно, украсть у меня смысл всей моей жизни, украсть у меня прошлое и настоящее, лишить меня будущего. Тот, кто убил Яну, тот знал меня слишком хорошо, чтобы ошибиться. Понимаешь?!. Вот и получается такой расклад, что это своего рода вызов - мне, Ходову, перед которым трепетали воры в законе, к которому из Кремля приезжают старые большевики и считают это за почет! Тот, кто сделал это, отомстил мне!
Этот монолог происходил в конце их встречи. Старик вышагивал по своей многометровой веранде с заложенными за спину руками. И походил он больше на писателя, чем на политического функционера - одного из тех, что запросто продали страну ради возможности сохранить и приумножить свои привилегии и капиталы после отставки...
-За то отомстил, что когда-то я вышвырнул из города его брата. Москвичи всегда отличались наглостью - это их коренная черта! Но питерцы - они всегда отличались вольнодумием; это у нас поперли кукурузника, мы могли работать так, как считали, должен работать коммунист!
Глаза этого коммуниста засверкали молодым задором, он даже чуть выпрямился в спине, помолодел лет на десять.
-...А эти, особенно после брестского договора, совсем распоясались. Мало нам своих отморозков, так они полезли перехватывать наш хлеб. Так вот я ему здесь и перекрыл здесь кислород! Отвалили они, затихарились, потом решили показать свою силу. Хотели меня устранить, а наши чекисты быстренько приструнили их, да под статью о терроризме подвели. Тогда только начиналась эта тема. Ну, и я тут не при чем, что его старшего брата в дни путча шлепнули прямехонько в головку-то... Вот и думаю я, Андрей, что брат его младший нынче отомстил мне! Другие версии меньше всего подходят, понимаешь?!
-Есть еще одна версия... - вставил Петров.
-Не понял?!! - выглядело так, будто бы Ходов возмутился...
-Уточняю, - легко продолжил Петров. - Возможно, не вашу внучку шли убивать...
-На чем основана твоя версия? Менты от нее отмахнулись...
-Пока на интуиции... Вас бы не так наказали...
Ходов опешил. Вытаращил глаза, и посмотрел на Петрова - нехорошо посмотрел, как если бы обнаружил вдруг убийцу.
-А как бы меня наказывали?
-Не знаю точно, как... Я не задумывался над этим - не рассматривал в деталях... Слишком мало информации о вашей личной жизни...
Ходов махнул рукой, видать ему стало плохо; сел в кресло, откинулся на спинку.
-Мне говорили про тебя много лестного, но еще больше поливали тебя - ты там насолил некоторым чинам, да и генералов, смотрю, не жаловал.
-Не всех, а только двух! - без мимики, практически не изменившись в лице, спокойно ответил Петров, - и то позволил себе высказаться после рапорта об увольнении...
-Да мне-то наплевать на этих, - указал он куда-то в сторону юга, - знаю их не хуже твоего! Выслужились, рвутся в Москву! Хрена им будет, а не Москва. Таких холуев я всегда держал на коротком поводке! И таких как ты - подальше от себя! От вас не знаешь, чего ожидать! Но вот, получилось так, что вынужден к тебе обратиться, потому что в людях хорошо разбираюсь. Ты ведь не станешь подтасовывать, чтобы меня успокоить, и деньги заполучить?! А?!
-Нет, не стану, - отвечал Петров просто так, будто азбуку читал наизусть.
-То-то же! - сказал Ходов и на некоторое время умолк, погрузился в свои собственные мысли; стал смотреть куда-то вниз - на колени свои, что ли...
-...А в общем, конечно же, все дерьмо! Помни только, хорошенько помни, что это - внутреннее расследование! - произнес старик гробовым голосом, и не прощаясь, ушел.
В спину ему смотрели все, кто присутствовал при встрече. И тут же к нему приблизился один из них, что стоял рядом и представлял из себя, вероятно, начальника охраны, или, можно сказать, личной безопасности Ходова. Он потом назвался Николаем Александровичем, сказал, что будет курировать его, Петрова, работу. Петров еще раз глянул в сторону, где скрылся Ходов, будто призраком увидел согбенную фигуру человека, и подумал только, что вряд ли тот справится с собой, когда все точки над "i" будут расставлены - жить после ненависти и злобы невмоготу, если некого больше ненавидеть, а ненавидеть больше, чем сейчас, старику уже не дано будет. Получается, ему, Петрову, дана возможность просто убить своего классового врага? От такой мысли его губы скривились в ухмылке, что, однако же, никто не видел - в это время они шли по коридору в сторону дворика, в котором его ждал автомобиль.
-По телефону называй меня Колей - просто Колей. Вот тебе флешка - на ней все материалы, которые тебе нужны, чтобы въехать в дело. Звони в любое время.
На обратном пути в город Петров отчетливо вспомнил, что в начале встречи Ходов разглядывал его, некоторое время не приближаясь, не вставая с кресла. Пауза растянулась до неестественности, будто все они разыгрывали театральное действие. Потом старик поднялся и направился к нему. Что-то мелькнуло в голове Петрова, и он забыл. А теперь это что-то заново образовалось отчетливым видением перед его мысленным взором - он увидел девушку, будто бы стоящую между ними, и она обращалась к нему, к Петрову, с какой-то просьбой, с мольбой, что ли. Может быть из-за этой своей фантазии он продолжал соглашаться расследовать дело, чтобы не огорчать старика, поскольку ничего не стоило повести себя таким образом, чтобы повернуть встречу "вспять" - помочь Ходову принять решение об отказе от его услуг. Это можно было бы сделать даже очень просто, если выразить на лице "неподобающее" отношение к чужому человеческому горю. Наверное, где-то в глубине души Петров и рассчитывал на такой шанс, если б не эти его фантазии, будто этот призрак мог считать его состояние с точностью до всех нюансов... Удивительное дело, думал он, впрочем, уже давно привыкший к особенностям своей психики, - что от образа, который он галлюцинировал, не шло никакого желания мести за собственную смерть, а было только сочувствие к деду. Вероятно, она его любила... Любила того, кого десятки, сотни, а может и тысячи людей ненавидели лютой ненавистью...
Вот так продолжая еще всматриваться в него, Ходов рассказал, что его внучка была у своей подруги - в прошлом ее репетитора по физике, когда она еще в школе училась. Осталась одна, потому что хозяйка попросту задерживалась; вообще, как потом выяснилось, жила у нее. Когда открылась дверь, девушка посчитала, что подруга вернулась, судя по всему пошла ей навстречу. В проеме между комнатой и коридором ее и настигли две пули, отчего она упала на спину. Милицию вызвала подруга. Звать ее Калининой Инной Виленовной. Вот и все.
-Отработали все версии. Даже ту, что покушались не на Яну. Но у этой Инны и связей-то нет. Отец, от которого у нее ребенок, состоит в браке, проживает в другой стране, да и вовсе не знает, что у него есть ребенок в России. Работает подруга в школе - учительницей. Подруг, кроме Яны, у нее не было. Она вообще, какая-то странная - тихая, одним словом - размазня. Я знал об их дружбе, и радовался, что она не болтается со сверстниками. Яна была необычной в этом смысле... - тут дед затрясся, но быстро справился с собой, продолжил твердым голосом. - У девочек нечего искать, да и у кого из их окружения могут быть такие деньги, чтобы нанять такого высококвалифицированного киллера. Наконец, они не ходят косяками - такие профи. Легче было бы просто нанять шантрапу, чтобы за что-то отомстить - вон, полно наркоманов и гопоты всякой! Нет, здесь явно целились в меня.., и попали, - он снова затрясся - делал это как бы впопыхах, как что-то должное, или, так случается с человеком, когда в процессе разговора его одолевают сильные боли и он нервничает, будто желая поторопить приступ, чтобы поскорее избавиться от него. - Я бы уже дал команду отработать ответный ход, но... все-таки мне нужны веские доказательства - там старший брат был личностью, а младший - просто ублюдок, который больше радовался, чем переживал, когда погиб брат... Ему оставалось такое наследие. Теперь это холдинг, - он один из тех, кто застраивает столицу этими убогими голубятнями... Да там верховодит больше не он, хотя, теперь, может он и решился на такое? Это единственная версия, которая для меня имеет смысл... Больше никто бы не решился... Никто, это я точно знаю... Девочке моей я оставлял спокойный бизнес, безопасный...
-"Безопасный"... - шептал Петров, теперь находясь на большом расстоянии от этого старика с его несчастьем, от всего того мира, который умирал, будто утопая в болоте... И видел он старика по пояс в воде, и шептал ему, будто паря над ним, потому что не касался воды, не чувствовал мокрого холода: "Ты, старик, возомнил из себя черте что! Никому ты уже не нужен, кроме своих тараканов!"
...И вздрогнул. И оказалось, что задремал, что лежит на кровати; в окно светил рассвет, лампа осталась включенной. Оказалось, что он проспал всю ночь - вот так вот в одежде. Вчера просто прилег, чтобы что-то там додумать, и заснул.
Петров встал на ноги, потянулся. Подошел к столу, включил компьютер. Затем загрузил страничку допроса этой Калининой Инны... Виленовны, прочел внимательно и его осенила простая догадка - точно, сыскарь не доработал со свидетелем. Да и некоторые детали на фото с места происшествия ломали основную версию.. Просто и легче было списать все на врагов Ходова, тем более, что такой расклад больше всего устраивал главного заказчика расследования.
Он набрал номер телефона куратора Коли, сказал, что ему нужно допросить Калинину. Тот только уточнил, где будет удобно - в прокуратуре или у нее дома.
-У нее дома.
-Нет проблем. Ее оповестят о вашем звонке... А вы все-таки позвоните ей, потом идите, - сказал Коля. - Она на нервах...
-Конечно! - отвечал Петров. - Понятное дело, не так часто убивают в собственной квартире.
На том конце помолчали некоторое время -должно быть прислушивались, нет ли иронии в словах Петрова, потом спросили:
-Вам билеты в Москву на какое число брать?
-Я позвоню после беседы с Калининой, - сказал Петров.
-Добро! - отрапортовали ему в ответ.
В окно светило солнышко, и оно показалось ему веселым; выглядывало из-за дальних деревьев в окружении красных облаков, которые нанесли на холст неба небрежными широкими мазками. Только на даче, в этой комнате, поутру он мог так радоваться предстоящему дню. Отсюда жизнь грядущая виделась радостной, как этот осенний рассвет...
* * *
Рогозин смотрел как работает маятник. Есть такие настольные сувениры, замысловатое движение которых иной раз способно отвлечь от умственного напряжения; особенно получается отбыть в состояние ступора после длительного разговора, или в конце рабочего дня, или если совершенно ничего не хочется делать. Он был уверен, что сегодня сумятица мыслей наступила не в его голове, - скорее, это было следствием того ощущения хаоса, с которого началось утро, когда он проснулся и понял, что его ждет целый рабочий день. Хаос передался мыслям и поскакали они врассыпную, как блохи... Хм, а где он в последний раз видел блох? И когда?..
Маятник успокаивал что-то в области груди - сердцу становилось все легче и легче - теперь не слышно было гулкого ритма, и вроде тело не содрогалось при каждом ударе.
...А это было забавно - послать людей вон из своего кабинета - просто выставить за дверь. Ему тогда почудилось, что так надо поступить, что так будет верно - скорее закончится день.
Стоп! Не об этом сейчас он думал. Он думал, что надо бы снова выпить кофе с коньяком, потом поехать в спортзал и дать жару этому Ромке. Ромку ставили для него как мальчика для битья; Ромка был хорошим боксером, в недавнем прошлом титулованным на соревнованиях высшего уровня. Этот Ромка ушел из спорта и стал подрабатывать в клубе после того, как его обманул его хозяин, когда он получил сильную травму и врач обещал ему скорую смерть, останься он на профессиональном ринге еще хотя бы на один раунд, пусть даже со средней руки спортсменом. И Ромка ничего лучшего не нашел, как стать спарринг-партнером - мальчиком для битья. А ему, Рогозину, ничего больше не приходило на ум, каждый раз, когда они вставали в ринг, как послать его в нокаут. И то ли зная, что это невозможно, то ли будучи уверенным, что такого боксера не послать в нокаут, Рогозин лупил его нещадно, чаще промахиваясь, и всегда попадая перчаткой в глухую оборону. Что-то же было в этой бойне сладостное, завораживающее, до щекотки где-то там - под ложечкой, раз он, зная что у него ничего не получится, бился и бился, не разрешая - отказываясь от предложений тренера встать с бойцом, которого можно послать куда угодно, не только в нокаут. Он верил, что однажды этот Рома прозевает удар и получится, что он послал, завалил бывшего чемпиона... Рогозин платил хорошо - больше всех, и его берегли...
С какой-то бумагой вошел в кабинет Бимкин. Он постучался, подождал несколько секунд, приоткрыл дверь, засунул голову в промежуток, присмотрелся к лицу своего шефа, и потому, наверное, решил, что входить можно, раз Рогозин не проявил явного раздражения - Рогозин поднял голову и ничего не выражая лицом, просто посмотрел в сторону двери. Поначалу даже не сразу понял, кто стучится, кто хочет нарушить его покой...
Этот Бимкин что-то проговорил по поводу вечерней сверки остатка на складе одного из заводов, подошел к столу и подал бумагу. Его лакейские повадки не раздражали Рогозина. Напротив, что-то елейное, успокаивающее привносилось этими манерами, будто на рану дули; ему оставалось разве что проговорить что-нибудь эдакое: "Не плачь, все пройдет! Вот подую и пройдет..." Бимкин подал бумагу, на которую надо было смотреть не долго, если не вникать глубоко. Он помнил вчерашнюю цифру, интуитивно мог предположить, что сегодня получится, и когда цифра не отличилась на много, подписал бумагу, а потом вдруг добавил резолюцию: "Отправить на проверку в ЦК". Шокирующая аббревиатура сегодня могла означать всего лишь придумку самого Рогозина - Центральный контроль. Этот отдел был создан на базе Службы безопасности, обойти его, как-то попытаться найти язык с кем-либо, было практически невозможным делом, потому что людей Рогозин туда подобрал сам, платил им собственноручно; наконец, не все умеют кусать руку дающего...
Он снова всмотрелся в лицо Бимкина - человека, чей биологический возраст несколько не соответствовал тому впечатлению, которое он создавал с самого первого взгляда. Когда-то ему рекомендовали специалиста по части инженерных тем, а в общем покладистого, исполнительного малого, с которым у него никогда не возникнет проблем. Более того, тот, кто ручался за своего бывшего однокашника, был уверен, что специалист этот еще и покладистый человек - сама добродетель, эдакий бессребреник, альтруист и трудяга. Опровергнуть рекомендации Рогозин до сих пор не мог, но всегда прислушивался к некоторым проявлениям собственной интуиции, которая нет-нет, да бунтовала, вызывая чувство брезгливости, особенно от натянутости многих сцен, что происходили в общении, особенно от елейного голоса и лакейских манер, а больше от склонности самое простое в разговоре упрощать до невероятного, иллюстрируя мысль метафорой, паршивыми аналогиями. Высказывания в одно предложение Бимкин непременно уточнял эдакой картинкой: "Если применить такой формы крепление, то получится, как если бы клеем склеить влюбленных..." Особенно раздражала такая манера говорить, когда он как-то витиевато и быстро переходил на тон наставника: "Ну неужели непонятно может быть, когда дважды сказано было, что нарушать дисциплину в нашей фирме нельзя, как нельзя спать на потолке..." Говорилось такое в лицо Рогозину, при этом он не мог возразить, потому что речь ведь шла о конкретном нарушителе порядка; вот и получалось вроде бы, что сам Рогозин потакал чьей-то прихоти, делая это по собственной слабости; и еще получалось, что этот Бимкин заодно радел за дисциплину более кого-либо - эдак не пройдет и года, как сам Рогозин попадет к нему на карандаш... Рогозин пока только фиксировал собственные наблюдения, пока только подстраивался под этого Бимкина, не совсем еще понимая, почему такое делает - срабатывала привычка человека отвечать взаимностью на чьи-либо старания во благо общего дела; так реагировал он по наитию, не смея портить отношения с тем, кто мог прогнуться перед ним, кто умел высказать вовремя похвалу, а то и вовсе откровенно восторгаться найденному решению, коли всякое решение должно было идти от начальства. Сам-то Бимкин ни разу не оказался нужным как специалист - и без него все срасталось удачно, но всегда чудилось, что он - Бимкин - приложил к этому свою добрую руку. Элементарная рассудочность позволяла отделять собственные фантазии по поводу добродетели этого человека от истинной значимости этого работника, и все-таки назойливой зубной болью свербело, что хотя бы за такую услужливость и такую покорность надо причислять Бимкина к когорте активных членов команды. Трудно было обидеть его, легче - оставить в покое, платить зарплату и поручать делать только то, что проверить можно. В конце-концов, связующим звеном в любом деле сможет выступать безынициативный тупой исполнитель, если он умеет ничего не испортить. Однако же, как не соответствовал его возраст его внешности, так не соответствовало интуитивное впечатление о нем с мыслями о нем. Так и хотелось иной раз обратиться к нему на "вы", учитывая возрастную разницу из-за впечатления от его образа; так и хотелось спросить его, а не замышляешь ли ты, Бимкин, какой-то пакости, раз всегда готов быть таким хорошим и пушистым? Разве сейчас тебе нужно показать эту сводную таблицу, или больше всего тебя интересует, каков я после скандала? Причем не по чьему-то посылу или намеку ты действуешь, а по собственной инициативе - вот чем ты отличаешься от всех остальных, кто был раньше...
Бимкин, плешивый, но с начесом волос сбоку на сторону лысины, как это делают те, что не хотят мириться с природой, в добротном сером костюме, пригнувшись слегка - еле-еле заметно, уловил-таки искры гнева в глазах Рогозина; тогда и спрятал свои чувства в эдаком смирении, серьезностью вида своего сейчас больше подчеркнув деловитость, чем услужливость. Владея хорошим зрением, он успел прочесть, пока Рогозин писал, резолюцию: "Отправить на проверку в ЦК"; успел кивнуть и пошел было к выходу...
-Леонид Алексеевич, как я их, а?! Считаешь - по делом?..
-По делом им, конечно! Чего стоит наша аренда!..
-А причем тут аренда? - искренне удивился Рогозин.
-Как при чем?! Лезть в чужой карман и тащить вместе с лопатником все деньги - это уж слишком, это просто наглость какая-то!
-Опа! - вырвалось у Рогозина и он, уже привыкший к особенностям логики Бимкина, откинулся на спинку кресла. - Лихо ты подвел.. статью! Лихо! Молодец. Ну ладно, иди. До завтра!
Бимкин просиял как тот самый двоечник, ответ которого не позволяет обескураженному учителю поставить какую-либо оценку, зато наводит на размышления, от которых всякий раз любой человек в здравом уме намеренно отмахивается... до поры до времени.
-Ступай, Леонид Алексеевич, с миром. - тихо проговорил Рогозин, когда дверь за его заместителем закрылась. - И да хранит тебя твой бог!..
Затем он набрал номер на своем мобильнике - так было быстрее, и позвал в кабинет другого своего зама - Владимира Петровича.
Тот вошел без стука, смешливый и немного наглый - резкий в движениях, решительный в действиях. Отодвинув стул, сел напротив Рогозина, заложил ногу на ногу, поспешил закурить, придвигая к себе пепельницу. Тут и Рогозин вспомнил, что курит.
-Ну что, Владимир Петрович, что скажешь?
-Ничего я тебе не скажу, кроме своего "фе". Я ни черта не понял. Может чего-то я не знаю?
-Ты знаешь не меньше моего. Наверное, мне на недельку надо будет отпуск взять, а ты, будто бы за моей спиной, возобновишь с ними... диалог, или как это называется у дипломатов. Они пойдут с тобой на сделку... Условия нормальные - сам видишь, цены ниже рыночных, ну и все остальное - команда ихняя мне показалась сработанной... Так что... А у меня вдруг нервы по швам пошли, особенно когда эта рожа стала ухмыляться...
-Ты кого имеешь ввиду?
-Ну эта сучка с автозагаром на морде лица...
-А когда ты разглядел, что она смеется. Она вообще для антуража сидела. Он ее таскает за собой вместо калькулятора. Как оруженосца Санча-Пансу... Мне она показалась глупой женщиной, которую научили молчать и слушать...
Рогозин задумался, скривил губы; глаза его опустились - он всматривался в прошлое, что-то восстанавливал в памяти. Потом сказал тихим голосом:
-Ты знаешь, а мне до сих пор мерещится, что она ухмыляется...
-Понятно... - будто бы диагноз ставил Владимир Петрович. - Ты давно был с женщиной?
-Да пошел ты! Ты мне еще скажи, что мне нужен психоаналитик...
Владимир Петрович всегда создавал впечатление мужчины, которые легко знакомятся с женщинами. У него была одна единственная жена, насколько знали окружающие его, он ей не изменял; и неизменно покупал новые автомобили от фирмы БМВ. Однако досужие до сплетен люди делились с ближними по духу догадкой об основной черте характера этого человека - о скрытности, а учитывая прошлую профессию Владимира Петровича, припечатывали свои фантазии утверждением, что оттого он так идеален в отношениях с людьми, и оттого кажется таким преданным своей красавице - молодой жене, что... приучен конспирироваться... Действительно, как же мужчина с пышной шевелюрой, крепким телосложением, с усами, да еще и в возрасте под пятьдесят может быть хорошим семьянином... даже с молодой женой? (Женщина была не на много младше своего мужа - просто смотрелась очень молодой, и просто о ней никто ничего большего не знал, поскольку не случалось оказии, чтобы познакомиться поближе; в офисе посиделки и совместные мероприятия были запрещены; люди приходили только чтобы работать...)
-Про психоанализ говорить не буду, но что отдохнуть тебе пора - это ты правильно решил...
-Да. Как у Маяковского - "и никаких гвоздей"... Тебе этот Бимкин не мешает?
Владимир Петрович пристально посмотрел на него, отвечал, как показалось Рогозину, честно:
-Нет. Что он есть, что его нет - все одно для меня. Сам знаешь, по техническим вопросам у нас консультант - дед Михалыч, так что, если что сложное и без ошибок, он с удовольствием за такие деньги к пенсии делает, а что касается всего остального - организации суеты, контроля и дешевого понта - твой Бимкин у дел, как никто другой. Во всяком случае, мне стучит исправно кто когда и на сколько недисциплинирован. Тебе его кто-то подсунул?
-Да нет, не то, чтобы подсунул. Попросили пристроить. Там жена просила, давно ее знаю... Да какая разница... - Рогозин занервничал, снова не понимая, почему его так нервировать может эта фигура. - Он из бывших военных. Сидел без работы - жил на пенсию, а скорее всего, на деньги жены - она не плохо зарабатывает...
-Чего психуешь?
-Сам не знаю... Не люблю таких, которые все елеем поливают... Хотя, вроде и придраться не к чему... Да ладно, пусть пока поработает...
-Пусть поработает на своем месте - не поручай ничего серьезного, не вводи в курс всех дел. Такие сдают и подличают легко...
-Ты думаешь?
-Я не думаю - я обобщаю.. на основании опыта работы с агентурой. Про него пока ничего сказать не могу - ни в чем не замечен. Кирьянов присматривается, поставил под контроль. Он же у нас любит поиграть с техникой... - улыбнулся Владимир Петрович - Проявится скоро, если что задумал... Хотя, если тебя нервирует, так и реши просто...
-Ладно. Решу. Пока пусть поработает. Если блевать потянет, просто уволю. Меня интуиция пока не подводила... Ты его от других дел держи подальше...
-Сделано! Ты его назначил замом, он щеки надул, заважничал. Я ему поручил за канцтоварами следить, он и присел маленько, однако ж гонору не убавилось, ни черта не понял, пентюх... Этот у нас надолго не задержится...
-Черт! Как будто я кому-то должен! Человек просил хороший... - искренне сокрушался Рогозин. - Давай вот что сделаем: для начала я его приказом к тебе прикреплю, чтобы поменьше у меня маячил.
-Прикрепи-прикрепи... Мне хороший стукач не помешает...
-Ну вот и договорились. Может это и будет его местом...
-А потом "по служебному несоответствию" отправим, - закончил задумку Рогозина Евтеев Владимир Петрович - личность неординарная, личность с секретным прошлым. - И будет чем отчитаться перед "хорошим знакомым".
-"Невольник чести", - просто так, без театральщины произнес Рогозин.
Евтеев кивнул, так же быстро ускользая от недавней темы протянул руку для пожатия и ушел: то был конец рабочего дня и пора было уезжать...
Спустя минуту Рогозин позвал своего референта и в кабинет вошла девушка Лена.
С Владимиром Петровичем они встречались уже, когда он проходил мимо ее стола, и как всегда подмигивая, здороваясь, выспрашивал о положении ее дел... Сейчас, на встречном курсе, проходя мимо друг друга, они снова изобразили на лицах своих дежурные выражения - эдакие гримасы, как дети в начальных классах могут кривляться, испытывая друг к другу смешанные, странные, порою сдерживаемые чувства. Конечно же, нынче пребывая уже не возрасте детском, они отдавали себе отчет в собственных чувствах - Владимир Петрович вообще презирал подобного рода женщин, а Леночка, прежде всего, боялась этого мужчины; знала, что такого своими привычными методами не подчинить, и потому готова была бы исполнить любую его прихоть, если б хоть однажды он обратился к ней без ерничества, без пространных намеков - вообще, если б хоть однажды он отнесся к ней всерьез. А так, естественно, приходилось подчиняться, подыгрывать, и, самое невероятное, - изображать на лице самое естественное выражение, которое можно в таких случаях изобразить, когда привык постоянно улыбаться натянуто, будто отдавая должное необходимости этикета. То есть, если Лена всем улыбалась своей искусственной натянутой улыбочкой, Владимиру Петровичу она была вынуждена улыбаться с какой-то отчаянностью, будто то был человек, способный видеть ее насквозь... Она бы и изменилась, если б могла; она бы крепко наказала этого мужчину, если б, как затравленный зверь не чувствовала себя загнанной в угол; она бы нашла способ втянуть и его жену, если б кто поверил в "нечестивость" этого человека. Такие лены не сдавались до последнего, и не имея сил, начинали пробовать просто лебезить, угождать; они подчинялись безропотно, с ненавистью...
-Состряпай приказ по холдингу, - сказал Рогозин, - Назначаю Бимкина замом Евтеева Владимира Петровича - по хозяйственным вопросам. На подпись принеси сейчас, объявишь завтра. Все.
-Кофе сварить? - она продолжала стоять напротив него, он рассматривал с вниманием ее фигуру - делал это нагло, похотливо, с улыбочкой.
-Ты считаешь, что мне нужен кофе?
-Не помешает, чтобы взбодриться после таких переговоров, - с еле заметной ухмылкой проговорила она.
-Да уж... Свари хороший кофе - покрепче... Хотя, постой. Я ведь на тренировку сегодня. Сердце будет скакать... Не надо кофе.
-Ничего не надо?
Рогозин подумал, что будь она в детстве в подобной ситуации, небось бы стала переминаться с ноги на ногу. Он специально тянул паузу, потом поддался вперед, оперся локтями о стол, склонил голову, произнес тихо:
-Помассируй...
Она уже стояла позади него и руки - эти хрупкие на вид, а в действительности сильные, цепкие руки начали массировать его шею, предплечья. При этом она могла представлять эту сцену со стороны, будто на экран смотрела. И приятно ей было участвовать в таком представлении - исполнялась прошлая детская мечта, когда они жили в бараке, и в комнатушке, которую снимали, она просиживала часами перед зеркалом, представляя свою будущую жизнь - отчаянно представляя, что когда-нибудь закончится нищета, кончится пьяница отец, избавится она от причитаний матери, докажет всем в поселке за сто первым километром, на что способна... Тривиально, конечно, не интересно, даже не как история с золушкой. Вот только в жизни ее кроме веры в способности старухи-матери притягивать наговорами удачу, ничего не было такого, что бы можно было назвать чудом. Так и пошла она шагать по Москве, то притягивая к себе внимание парня в институте, у которого была квартира, то сдавая экзамены на отлично, чтобы получить непременно красный диплом, то соглашаясь с альтернативой, когда один бросил, а на смену пришел другой - без прописки, без жилья, но с перспективной работой. Теперь она уже не верила в быстрый успех, зато представляла хорошо, что... отступать некуда - за нею Москва; она сделает все только невозможное, чтобы невероятное стало возможным; она получит в руки права и на этого мужчину, загривок которого массировала с особым чувством...
Рогозин проходил сеансы у профессиональных массажистов, но должен был всегда признавать особый дар Лены, прикосновения которой делали его легким и счастливым, свободным и сильным. А в первый раз случилось как-то спонтанно, хотя со стороны выглядело так, будто бы не впервой она оказывает ему такую услугу. Просто он стал вращать головой, да с хрустом в позвонках шеи, а она, ничего не спрашивая, ни в чем не сомневаясь, будто зная точно, что именно ему надо, зашла за его спину и стала делать то, что потом так же естественно перешло в ласки вида более страстного, да с наслаждением. Тогда они, потеряв голову, рисковали очень: в конце рабочего дня кто-то мог задержаться; кто-то мог случайно войти и увидеть сцену такого рода взаимоотношений, поэтому впоследствии, предполагая, или надеясь, что и на этот раз случится "это", Лена ловким движением пальцев переключала запор замка в другое положение, и дверь за ней открыть больше никто не мог.
...Нынче, когда ее руки перешли в другую часть тела, а сама она оказалась перед ним, затем на коленях, он уже не беспокоился о "конфиденциальности".., зато мягко отстранил ее...
-У меня сегодня тренировка, да и... не хочу...
Не стала она настаивать - такого в правилах их отношений не было; только улыбнулась виновато, дескать, прости, но всегда готова, приподнялась, посмотрела ему в глаза - близко очень, и по каким-то понятным ей только признакам удостоверилась, что он прежний, и отношений их по-прежнему крепки, стабильны.
-Иди домой, - сказал он, - темнеет раньше, а подвезти тебя не смогу. Лучше сядь на хвост Евтееву.
-На его хвосте долго не усидишь. Он дальше метро не возит, хотя, знаю, живет недалеко от меня...
-Ну, ты уж договорись с ним сразу. А лучше прыгни к Бимкину на колени - этот тебя довезет...
От неожиданности она аж отстранилась от него, затем суетливо поправила короткую юбку - это из-за него она носила юбки, когда так хотелось уже, из-за холодной погоды, одеться потеплее - в джинсы, в брюки.
-Твой Бимкин обслюнявит только, как кот под валерианой, потом предложит что-нибудь непотребное..
-"Непотребное"... Интересно, откуда ты таких слов набралась? Это не из твоего деревенского лексикона...
Теперь она вспыхнула, впрочем, чтобы тут же побледнеть; глаза округлились так, как это бывает у людей, склонных к истерии - к яркому проявлению гнева, когда белки глаз окружают весь зрачок - так сильно раскрываются веки; люди эти могут долгое время не моргать, смотреть в упор. Вероятно, ответить ей было нечего; а может закоротило мысли в мозгу - неизвестно, сколько бы она стояла так, если б Рогозин не отшутился:
-Ну не грусти ты так сильно... - сказал зачем-то этот каламбур, - я ж люблю тебя подразнить. Ты когда вот так вот злишься, готовая меня зарезать, ты становишься чертовски потешной... Иди домой, и передавай своему Леше приветик от меня. Он хороший парень, и молодец, что умеет не замечать, на ком женился...
Он поднялся во весь свой немалый рост, кажется, будто стал наступать на нее. Она отвернулась и пошла прочь. Дверь за ней захлопнулась...