А пока надо записать мой ход в отложенной партии. Забрался в свой заку-ток, живое пространство - метр на полтора, меньше бывает только карцер и камера пыток, в которых рождается всё великое.
Слово - теории: "Ботвинник торжественно проводит языком по клейкой кромочке конверта с записанным ходом, взволнованные зрители поднимают-ся со своих мест, а он передаёт судье, тот - чекисту, а тот - в несгораемый шкаф, возле которого встают в почётный караул двое с выпученными по ин-струкции глазами".
Ещё пример: "Стейниц откладывает партию с Цукером в 1873 году в парижском кафе "Мон-ти-ша", веселит завсегдатаев кафе: бумажку с записанным ходом втыкает в наполовину съеденный торт, которым наградил соперников хозяин кафе - и он же организатор первого чемпионата мира, который сам щедро подносил им чашечки кофе. Довольные зрители разошлись, кафе опустело, Цукер задержался выпить ещё чашечку, отрезал кусок торта, в нём оказалась бумажка, чуть не съел записанный ход и снова всунул в торт. Матч Цукер всё равно проиграл, но уже под именем Цукерторт".
Теоретические размышления очень кстати прервал звонок человека из народа, который обязательно скажет весёленькое, если вернётся с собственных похорон. Слово - народу.
- Что делаешь? - с ходу смеётся он, - они оставили тебя?
- Партия отложена, - простодушно отвечаю, - сейчас думаю, какой ход записать.
Он уверен, что говорю со смехом, как и он, - только так разговаривают умные.
- Ой! - радуется он своему предложению, которое, я уже знаю, сейчас последует: - Остапа Бендера помнишь? Гаси свет и рви когти!
Вот на него не обижаюсь. Когда он однажды удивился помехам в моём те-лефоне, я сказал, что нас слушают, а сам себе в это время печатаю, так он смеялся над нашими слушателями, которые, по его мнению, работать не хотят и проводят итальянскую забастовку; рассказывал им, как пьют чай где-то на востоке забастовщики от рождения, подобные им, а я себе печатаю; а он показывал им в звуковом сопровождении, как там, на востоке, тянут чай из блюдечка лодыри, подобные им, в толстых халатах на вате и в тени деревьев.
Я себе печатаю, но тоже иногда вставляю слово:
- Оставили они меня или не оставили, - они остаются со всеми вами.
- А мы из пушки по этим воробьям, - он ставит точку в одной смешной те-ме и начинает другую смешную тему: - Ха! Да, чуть не забыл, этот, ну, как его? Да ты его знаешь, так он считает, что тебя просто попугали. Ха-ха-ха!
- Ничего себе - попугали, - возмущаюсь я равнодушно, потому что печатаю.
- Они не карательные, - гогочет он, - а пугательные органы!
Чтобы выключить телефон, начинаю тоже тихонько гоготать, тогда это по-лучается непринуждённо.
Последнее слово - за Любимой. Она в салоне, который примыкает к закутку, читает на диване новый детектив.
- Ты слышишь, слышишь? - делится со мной его литературными перлами, значит, не только рядом, но как бы идёт ко мне в закуток: - Ха! "Глубокие залысины выдавали недюжинный ум капитана". Ха-ха!"
Я тоже охотно иду к ней в салон. Иду сюда-туда, потом туда-сюда.
- Тебе делать нечего? - спрашивает: - Суд кончился?
- Никогда не кончится, - отвечаю.
- Хорошо тебе!
- Что хорошо?
- Хорошо ты это придумал.
- Что придумал?
- Вот это, - она кивает в сторону закутка. - Про что пишешь?
- Про кэгэбэ. А про что читаешь?
- Чтобы ни о чём не думать. У тебя больная жена, уделяй ей внимание. А он про кэгэбэ! Кому это интересно, кроме тебя?
Помню наизусть и гордо декламирую:
- Председатель кнессета от правых - "желает тебе здоровья, чтобы ты мог завершить литературное произведение"; министр от левых - "желает тебе удачного продолжения в написании книги и надеется, что заслужишь увидеть эту книгу изданной вскорости", это он сказал о предыдущей книге; председатель законодательной комиссии - "читал с большим интересом"; редактор большой газеты - "читал, даже только в первом прочтении, этот длинный материал интересный, увлекательный", правда, вот это очень давнишнее, это он сказал о другой книге.
- Они жалеют тебя. Кому ещё интересно?
- Нехамелэ. Она писатель. Жертва здешнего кэгэбэ. Она пишет мне: "Вы схватились с системой, которая так же жестока, как и советская". У меня с ней кэгэбэшный роман, который веду на стороне, на другом берегу океана, - никогда не скрывал от Любимой, что у меня нет никого кроме неё, поэтому паузой подчеркнул честное признание, которое Любимая встретила ставшими необыкновенно большими, красивыми по-прежнему глазами, только после этого закончил признание:
- Она единственная в мире прочла полное собрание сочинений Михаэля Бабеля в интернете. А я - один из её читателей.
Лицо Любимой снова стало недовольным мной, но всё равно любимым, что я, счастливый, понял по её вопросу:
- И сколько ей?
Хотел ответить сразу, потому что говорю правду и мог точно подсчитать, потому что уже много знаю о Нехамелэ, но пауза невыгодно затягивалась, а Любимая всё хорошела, так сказал примерно:
- Немного поменьше твоего.
Видно было, что поверила в серьёзность наших отношений с Нехамелэ, потому что снова стала прежней любимой и тепло пожелала:
- Передай ей привет, скоро и она тебя оставит, как остальные.
А я ещё покажу Любимой кэгэбэшный роман - увидит, что лучше меня нет. При случае, если удастся мне вклиниться между двумя её романами.
- Кто ещё?
- Нуу... народ...
Её лицо стало недовольным, но не мной, а конченым человеком. Но я про-должаю с надеждой:
- Я тоже жертва этого кэгэбэ.
- Это я - жертва! - она делает паузу, чтобы до меня дошло, и тут я, счастливый, затаиваю дыхание, что Любимая делит со мной горькую участь жертв кэгэбэ, и после того, как я хорошо всё прочувствовал, справедливо упрекает: - Между мной и ими ты выбрал кэгэбэ!
Скромно, мол, не моя эта заслуга, что мы вместе стоим плечом к плечу против кэгэбэ, отвечаю:
- Не я выбрал, это они выбрали меня.
- Нужен ты им! - удивилась она моему самомнению, - ну, было что-то...
- Меня же убивали!
- Так теперь всю жизнь заниматься этим?! Когда меня не будет, плакать будешь!
- Не буду! - заверяю с радостью и честно желаю: - Чтобы ты плакала!
Ведь всегда кто-то должен быть первым, а я согласный.
На секунду Любимая косится на меня, и я это чувствую - на любимого. Потом снова окунается в детектив, который не закрывала и палец держала на нужной строчке.
А я, благодарный, - в закуток.
И вот он - записанный ход: "За жертвы кэгэбэ, убитых и замученных, в том числе за Любимую и за Нехамелэ! "Атакой Бабеля" не по суду 1.5.2006, а по всей кэгэбэшне до 2018: насильники, извращенцы, убийцы!"
Теперь надо расслабиться. Сыграл втёмную с чемпионом мира когда-то - Алёхиным. Проиграл. В следующий раз отдам ему коня за пешку. После Стейница с Цукертортом чемпионами мира были только цукеры, а когда евреи пошли по революциям, временно появились другие фамилии, но когда часть евреев вернулась с революций, вновь чемпионами стали цукеры...