Про облучение топтун догадывается со временем, узнав, что случилось с его подопечными.
Обвинение Љ 6
Чекиста выводят на меня от улицы Агрипас, когда я иду от улицы Яффо по главному проходу рынка. Встреча неизбежна в узком проходе между духанами. А если встреча не состоялась в главном проходе, чекист находит меня внутри моего духана справа, и, пока я отбираю с лотков фрукты-овощи, мы разговариваем.
- Ты смотри, что вытворяет кабан, - начинает топтун.
Мои руки наполняют мешочки. Его руки в карманах курточки управляют прибором, облучающим меня. Техника записи разговора так совершенна, что не требует рук вообще, но техника облучения - сложнее. Про облучение топтун догадывается со временем, узнав, что случилось с его подопечными.
Что случается с чекистами, ему нельзя догадываться.
Его же информируют, что прибор принуждает говорить правду.
Но даже с облучающим прибором мог бы, хотя бы для вида, держать в одной руке мешочек яблочек - мол, детишкам. Иначе со второго раза понятно, что он топтун, а с третьего - что убийца.
- Да он же диктатор! - кричу правду о кабане, радуя чекиста, и прыгаю к другому лотку, подальше от облучения.
Не его вина, что видно убийцу; виноваты стоящие над ним убийцы - пару шекелей на реквизит жмут, даже мешочек с бутафорскими яблочками и то приличнее, чем ничего.
- Ой! Ты понял о ком? - кричит чекист, благодарный, что достал меня облучением.
Как были благодарны топтуны в том кэгэбэ, когда мы большой компанией усаживались в ресторане, а у них неожиданно открывалась возможность гульнуть на счёт своего ведомства. Официанты, узнав их, быстро накрывали отдельный стол в конце зала и успевали обслужить всех топтунов: и тех, кто начали есть вместе с нами, и тех, кто в это время опекали нас. А если после мы заходили ещё и в кафэ-мороженное, то можно было поймать благодарные взгляды топтунов от их стола к нашему столу.
- Советский диктатор! - кричу святую правду, взрывая топтуна, и прыгаю в укрытие за следующий лоток.
И продолжаю быстро отовариваться. Выглядываю оценить эффект взрыва. Топтун стоит ко мне спиной, скрючился, только локти ходят, значит, неполадки с облучением от взрыва радости.
- Ты догадался? Правда? - в детском восторге кричит топтун, ремонтируя внутри себя и ища меня.
- Убийца он! - кричу правду и только правду, оглушая топтуна.
И замираю, не шевелюсь в укрытии. Никакого ответа. Только шум рынка и крики торговцев. Выглядываю.
Топтун стоит посреди духана, обалдел от радости, руки не в карманах курточки, а по швам - заставил меня говорить правду и только правду.
Отступаю к кассе и демонстрирую своё поражение - вынимаю из загашника что поприличнее и бросаю к ногам победителя:
- Сколько евреев убито при нём!
Топтун счастлив. Великодушно улыбается, но душа его просит ещё. А я не умею отказывать людям.
- Он своё получит! - кричу топтуну.
Но счастливчику всё мало.
- У-у-у! - машу кулаком в воздухе.
Заворожен большой своей удачей - ему и этого мало.
Хватаю свои сумки и бегом.
Снимки сделаны, голос записан. Сошьют дело о подстрекательстве и мятеже.
И не найдут топтуна Лейба Шварцмана. Найдут только свидетеля для суда надо мной Лейба Шварцмана.
Нашёл его телефон, позвонил, спросил:
- Не возражаете, если я воспользуюсь вашим сравнением "кабан"?
Он не возражал и стал объяснять, почему он употребляет кабан, а не свинья. Мне это было без разницы, я раскланивался, а он быстро говорил:
- Я ещё называю его "шарик".
И начал объяснять, почему шарик. Я выключил телефон.