Шнейдер Наталья : другие произведения.

Глава 1

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  Счетчик посещений Counter.CO.KZ - бесплатный счетчик на любой вкус!
  
  
  
  
  
   -Благословляю тебя, сын мой. - Холодная ладонь коснулась лба.
   Рамон поднес к губам узкую руку, поднялся с колен. Негромко звякнул доспех.
   -Благодарю, матушка. Если позволишь, последняя просьба.
   Голова, покрытая черной кисеей чуть склонилась.
   - Матушка, когда я... - молодой человек досадливо поморщился и продолжил. - Словом, не ищите тело. Доспехи и оружие наши люди привезут - если будет что привозить. А мне все равно, где лежать.
   -Как скажешь.
   За длинной вдовьей вуалью не разобрать выражения глаз. Сколько Рамон помнил, лицо матери скрывала эта полупрозрачная ткань. Мальчишкой он мог часами разглядывать портрет на стене зала: молодой человек с рыцарской цепью на груди, рядом совсем юная жена чинно сложила руки на коленях. Отца Рамон не видел никогда.
   Он окинул взглядом непривычно тихих двор: детей заперли в комнатах под присмотром нянек, нечего мельтешить под ногами. Встретился взглядом с братом, хотел было спросить - не передумал ли. Промолчал. И без того, вон, невестка вцепилась в локоть Рихмера, как будто боится, что сбежит. Чуть поодаль насупившимися галками застыли вдовы старших братьев... бабье царство. Не сбежит от вас Рихмер, духу не хватит, а жаль. Только и останется что еще одна плита с именем в семейном склепе.
   Рамон коротко поклонился:
   -Прощайте.
   Принял у оруженосца шлем, вскочил на коня не дожидаясь, пока парнишка придержит стремя, тронул поводья. По правую руку пристроился Бертовин, кутилье1, за спиной выстроились до сей поры молча ждавшие воины копья. Проезжая мост, Рамон оглянулся. Во дворе ничего не изменилось, словно стоящие там люди были статуями.
   -Не оглядывайся. Дурная примета. - Проговорил Бертовин.
   Рамон усмехнулся:
   -Не мужчинам нашего рода бояться дурных примет.
   -Знаю. Но ты не один. Люди смотрят.
   -А то они не знают, чем дело кончится. Но ты прав: люди смотрят. Я буду помнить об этом.
   Какое-то время они ехали молча, лишь мерно чавкали копыта по весенней распутице, да чуть поскрипывали колеса телеги с провиантом. Редкие встречные крестьяне торопливо сворачивали на обочину, низко кланяясь.
   -Не жалеешь, что мальчишка с нами едет? - спросил вдруг Рамон. - Чай, не турнир впереди.
   -Я уже не ребенок! - вспыхнул оруженосец.
   -Был бы в самом деле взрослый, знал бы, что негоже лезть в разговор старших, - отрезал Бертовин. Перевел взгляд на спутника. Медленно проговорил:
   - Мой сын нерадив, или сделал что-то, о чем я не знаю?
   -Наоборот. Хлодий смышлен и расторопен. Мне было бы жаль сменить такого оруженосца на какого-нибудь высокородного недотепу. Но, повторю: мы все знаем, что едем не на турнир. А у тебя больше нет наследников.
   Семью Бертовина два года назад унес мор, изрядно погулявший в этих краях. Сам Рамон тогда лишился жены, которую взял за несколько месяцев до того. На могиле он был лишь во время похорон: кинул горсть земли в раскрытую яму, выслушал молитвы священника и причитания матери: жаль, что детей не нажили. И ушел, чтобы больше не возвращаться. Он не выносил кладбища. А вот Бертовин у своих бывал частенько.
   -Причина только в опасности пути и битвы? - все так же медленно спросил воин. - Или есть другая? Скажем, то, что оруженосец - не юноша знатного рода, как того требует обычай, а сын бастарда твоего деда?
   Рамон поморщился:
   -Брось. Я же сам взял его в оруженосцы пару лет назад, когда вернулся с запада, хоть матушка и фыркала - мол, лучше бы мальчика из знатного рода взял, связи нужны, то да се. Ты сейчас - старший мужчина в семье, тебе воспитывать моих племянников, и Хлодию, когда заматереет тоже придется возиться с мальчишками... не бабам же растить из них воинов? Я и сейчас уверен, что ему будет полезно вырываться из болота, в которое превратился наш замок, пообтереться в обществе, посмотреть, что да как у других. Да, и привыкнуть к пересудам за спиной, хотя нашей семье прощают многое из того, что никогда бы не сошло с рук всем остальным. Беда только в том, что на войне убивают, не глядя на возраст.
   - Скажи-ка, а сколько лет было тебе, когда твой господин, в благодарность за спасение жизни посвятил тебя в рыцари вопреки всем правилам?
   -Пятнадцать. Нашел, что в пример взять. Мне деваться некуда было.
   -Вот и ему - пятнадцать. - Хмыкнул Бертовин. - Всем нам некуда деваться. И у всех впереди погост. Что ж теперь, всю жизнь только туда и глядеть?
   Рамон пожал плечами:
   -Ты отец. Поступай, как знаешь.
   -Да. И у меня была возможность увидеть, что вырастает из мальчишек, которых слишком оберегают.
   Рамон помрачнел:
   -Рихмер.
   Как бы он ни любил брата, приходилось признать, воином тот был никудышным. Соседи и вовсе относились к Рихмеру и изрядной долей пренебрежения, мол, чего ждать от человека, который не посоветовавшись с маменькой ступить боится? Старшие - те люди как люди, а этот - ни в мать, ни в отца. Не были двойняшки на одно лицо, точно бы про заезжего молодца разговоры пошли. А так... кабы ильф какой подменил, облик приняв - тогда бы, ясное дело, в церковь зайти не мог, а этот как все, каждую седьмицу. Выходит, в семье не без урода...
   До семи лет близнецы были не разлей вода. А когда пришло время отдавать их в ученье, матери стало жаль отпускать от себя младшенького, даром, что младше он был на четверть часа. И сколько ни уговаривал ее Бертовин, воспитывавший этих двоих с рождения, не разлучать братьев, переубедить госпожу не смог. Рамон отправился в столицу пажом к герцогу Авгульфу, Рихмера отдали в замок соседа, престарелого барона.
   Следующие десять лет Рамон бывал дома лишь наездами, когда позволял господин. Да еще на похоронах старших братьев. Последние три из этих десяти он и вовсе провел на Западе, сначала сопровождая сюзерена в качестве оруженосца, потом - как полноправный вассал водил копье под его знаменами. Вернувшись, Рамон хотел остаться дома насовсем. Даже женился. Невесту выбрала мать - но какая, в общем, разница? Была бы девица из приличной семьи, да с приданым. За последние пять поколений богатый некогда род изрядно оскудел. Но жена вскоре умерла, а сам Рамон постоянно ощущал себя лишним. То, что в его представлениях считалось доблестью, в глазах матери и брата выглядело нелепой прихотью взрослых детей, сменивших деревянных солдатиков на настоящие армии. И письмо от сюзерена, требовавшего к себе вассалов с трехмесячным запасом провианта, показалось посланием свыше.
   Мать, узнав о предстоящем отъезде, лишь молча кивнула.
   В последнюю ночь в замке Рамон проснулся от грохота. Откуда-то сами собой вернулись старые привычки, и он скатился с ложа, подхватив лежащий у изголовья нож, раньше, чем вспомнил, кто он и где. Дальше тело снова сработало бездумно: Метнуться на слух к человеку в комнате, уронить, прижать коленом к полу, держа нож у горла...
   -Сдурел? - раздался полузадушенный голос брата.
   Рамон выругался, убирая колено с его лопаток.
   -Какого рожна тебя принесло? Зарезал бы спросонья как куренка.... - он снова ругнулся.
   Надо было вечером с вином поаккуратнее, это ж надо, не вспомнить, что и где. Вроде последние два года не водилось за ним привычки просыпаться с ножом в руке, а тут - на тебе! Может, дело было в том, что мыслями Рамон уже был там, на Западе, где из-за любого дерева могла прилететь стрела, а чужой в комнате мог быть только убийцей.
   Светца на обычном месте не оказалось, он обнаружился на полу, куда его в потемках смахнул Рихмер. Рамон поднял его, вставил лучину в чугунный расщеп, высек огонь. Повторил, глядя на брата:
   -Какого рожна ты тут делаешь?
   -Не спится, - буркнул Рихмер, глядя снизу вверх и отчего-то не торопясь подниматься с каменного пола.
   -Когда не спится, нужно к бабе под бок, а не по замку шататься. Или она тебя снова из постели выставила?
   -Да ну ее. - Брат махнул рукой. - Никуда не денется. Это ведь ты завтра уезжаешь, не она. Останусь тут опять один. В этом бабьем царстве. Пока не помру.
   Он встал, пошатнулся, снова едва не смахнув на пол светец оперся о стол:
   -Знал бы ты, как я тебе завидую... Руки в ноги - и поминай как звали. А мне тут с этими... расхлебывай.
   Только сейчас Рамон сообразил, что от близнеца ощутимо несет хмельным. Вздохнул: похоже, выспаться перед дорогой не получится. Придержал Рихмера за локоть, усаживая на скамью.
   -Погоди, сейчас приду. Попрошу, чтобы принесли горло промочить.
   Тот мотнул головой, льняные волосы едва не задели огонь:
   -Угу.
   -Я сейчас. - Повторил Рамон и пошел будить слугу, от всей души надеясь, что пока он ходит, брата успеет сморить хмель. Каждый раз одно и то же: сперва пьяные причитания, мол, как же все это надоело, пора, пора что-то делать, потом отговорки, маменька заругает, жена пилить будет, наутро - то ли притворные, то ли настоящие слова о том, что не помнит, что он ночью молол, да и спьяну чего только нести не начинают.
   Он нарочито медленно шел до комнаты, где спали слуги, вместо того, чтобы просто позвонить в колокольчик. Потом ждал, пока слуга принесет хлеб, холодное мясо и пиво, оставшееся с вечера.
   Рихмер сидел, опустив лицо на скрещенные на столе руки. Рамон решил было, что брат все-таки уснул, и будить его не стоит, но тот поднял голову, едва слуга вышел, прикрыв за собой дверь.
   -Пить будешь? - мрачно поинтересовался Рамон. Не дожидаясь ответа, налил пиво в две кружки, положил ломоть мяса на хлеб.
   -Кажется, оставшийся год я не дотяну, - сказал Рихмер, принимая пиво. - Сопьюсь раньше.
   -Год?
   -Ну да. Через месяц нам с тобой стукнет двадцать. Год.
   -Два. Может быть, неполных. Но мне легче думать, что два.
   -Думай-не думай... - Рихмер опустил кружку. - Авдерик погиб через день после того, как ему исполнилось двадцать один.
   -В ту ночь многие погибли. На то она и война.
   -Ты видел, как он...?
   -Нет. Я тогда изо всех сил пытался не отдать концы и не наложить в штаны. Утром узнал.
   Рихмер кивнул. Покрутил кружку между ладоней, вздохнул:
   -Видел бы ты, что с матушкой творилось, когда тело привезли. Я грешным делом думал - рассудком повредилась. Вызвала меня от господина, а как приехал - вцепилась в меня, ни на шаг не отпускает. Барон приехал обратно просить, она в ноги кинулась - мол, не забирай младшенького, старшие в чужих краях, хоть одни в горе опорой будет. Чуть со стыда не сдох.
   -А что барон? - поинтересовался Рамон.
   -А что барон? Помялся-помялся, да и согласился. Так и остался при мамкиной юбке.
   -Ты раньше об этом не рассказывал.
   -А ты не спрашивал. - Рихмер заглянул в опустевшую кружку, потянулся за кувшином. - А когда про Лейдебода весть пришла, совсем плохо стало. Матушка, видать, все семейные хроники подняла, и началось. На реку нельзя, утонешь. На охоту нельзя - зверь загрызет
   Рамон хмыкнул:
   -Книжки читать не запретила? А то двоюродный дед, если не врут, книгу на ногу уронил, оковкой рассадил, через неделю от горячки умер.
   -Тебе смешно. А я не знал, куда от соседей деваться. Зовут то в гости, то на охоту, а я мямлю, точно красна девица - мол, маменьке плохо, в другой раз.
   -Так не мямлил бы. Встал да уехал.
   -Я однажды попробовал. Чуть не сутки прорыдала, пришлось за лекарем посылать, испугались, что нервная горячка случится.
   -Да ладно тебе. Она, говорят, ни на одних похоронах не плакала. Что над мужем, что над сыновьями - ни слезинки.
   -Вот тебе и ладно. - Вздохнул Рихмер. - Какое там "уехал", шагу боюсь ступить.
   Его брат помолчал, медленно выстукивая пальцами по столу неведомую мелодию. Подался вперед:
   - Собирайся. Завтра поедешь со мной. Или сгниешь в этом болоте.
   - Тебе легко говорить. Ты-то свободен.
   Рамон усмехнулся:
   - Свободен? Просто до меня никому нет дела. Вот и вся цена той свободе. Но если то, что она сделала с тобой, называется любовью - в гробу я видал такую "любовь". Собирайся. Третий раз предлагать не буду.
   Рихмер опустил голову:
   -Не могу. Спокойной ночи, брат.
  
   Замок стоял не одном из холмов, окружавших огромную зеленую чашу долины. Дорога шла по дну чаши среди клочков крестьянских полей, потом снова поднималась, кружа между холмами а потом пряталась в лес.
   Рамон со спутниками ехали под низкими ветвями. Дорога здесь казалась нехоженой, да она и была такой в это время года, когда пора весенних ярмарок еще не наступила. Именно поэтому Бертовин обратил внимание на две цепочки следов, четко выделяющиеся в мокрой грязи. Следы сворачивали в самую гущу леса.
   Всадник придержал коня, спешился. Увидев вопросительный взгляд Рамона, негромко проговорил:
   -Проверю. Некому в это время по лесу шастать.
   Рамон кивнул. За дровами его крестьяне могли ходить лишь на особо отведенные делянки. И то среди соседей разрешение рубить дрова в господском лесу считалось неслыханным послаблением. Правду сказать, таких богатых лесов на соседских землях не было, там господа сами дрова покупали на вес.
   Бертовин с парой спутников исчез среди подлеска, Рамон остался ждать. Долго скучать не пришлось: люди выволокли на дорогу парня и девушку.
   Рамон хмыкнул было: мол, заняться вам нечем, пусть их резвятся. Но следом за парочкой один из людей вынес наполовину ободранную косулю.
   -Так. - Произнес рыцарь, в упор глядя на парня. - Ты знаешь, что бывает с браконьерами? Девку-то зачем с собой потащил - больше посторожить некому было?
   Крестьянин плюхнулся на колени:
   -Не виноват я, господин. Мы в лес по другому делу шли. Свадьба осенью... дожидаться что ли? А тут - в силках, дохлая уже... не утерпел, не пропадать же мясу. Пощади, господин.
   -Дохлая, говоришь? - Рамон вопросительно посмотрел на Бертовина.
   -Врет. - Жестко ответил тот. - Да сам посмотри: у нее горло перерезано. И теплая совсем.
   Рыцарь не поленился спешиться, склонился к туше, сняв перчатку, прикоснулся к еще покрытой шкурой ноге. Выпрямился, пристально посмотрел на парня:
   -Ну?
   -Это не я! Мы на поляну вышли. Там человек какой-то был. Увидел нас, нож бросил и убежал. - Парень пополз на коленях, норовя обнять ноги. Господин, пощади!
   Рамон брезгливо отодвинулся.
   -А шнур для силков тебе в мошну тоже какой-то человек подкинул? - поинтересовался Бертовин.
   Крестьянин схватился за поясной кошель и понял, что попался. Взвыл, рухнул ниц.
   -Девку-то зачем взял? - повторил Рамон. - Сторожить? Неужели больше некому было? Или впрямь думал, отговориться - мол, до свадьбы не дотерпели, а дома негде?
   Не дожидаясь ответа, подошел к девушке, приподнял за подбородок, заглянул в лицо. Видно было, что ей понадобилось усилие, чтобы не шарахнуться прочь.
   -Он и в самом деле твой жених?
   -Да господин. - Прошелестела она.
   Рамон перевел взгляд на парня:
   -Отдай ее мне.
   Девушка дернулась и тут же замерла, остановленная жесткой рукой.
   -Будет ласкова - глядишь, и смилостивлюсь. - Медленно проговорил рыцарь, не отрывая взгляд от перемазанного грязью, поросшего редкой бородкой лица.
   -Забирай, господин, - вскинулся тот. - Делай что хочешь, только пощади!
   Рамон долго молчал. Потом отпустил девичий подбородок, шагнул к парню.
   -Что ты за мужчина, если готов откупиться честью своей женщины? Бертовин, этого - повесить. Она пусть идет.
   -Господин! - теперь в ноги кинулась девушка. - Я буду ласковой, господин! Только отпусти его! Я сделаю все, что ты скажешь!
   - Уходи. - Отчеканил Рамон. - И быстро. Иначе мне, чего доброго, взбредет в голову отдать тебя моим людям.
   Она охнула, подхватилась с колен, порскнула прочь. Двое подняли упирающегося парня, поволокли к дереву.
   -Да чтоб ты сдох, сволочь!
   -Сдохну. - равнодушно ответил рыцарь. - Но позже, чем ты.
   За спиной шевельнулся оруженосец:
   -Рамон... господин, я прошу о милосердии.
   -Нет. - Не оборачиваясь, ответил тот.
   Рамон взобрался в седло, тронул поводья, не дожидаясь, пока повисшее на веревке тело перестанет дергаться. Когда ветви деревьев скрыли повешенного, придержал коня, в упор глядя на оруженосца.
   -Ты говорил о милосердии. Так вот, то, о чем ты просил - это не милосердие. Он нарушил закон. Спусти это один раз, настанет и другой. И нас просто сожрут. Ты понял?
   -Да. Но... зачем ты издевался над ним? Если ты не собирался его отпускать, зачем предлагал откупиться девчонкой?
   Рамон усмехнулся.
   -Хотел, чтобы ты увидел, до чего может дойти человек, пуще всего на свете ценящий свою жизнь. Увидел, и запомнил.
  
   Здравствуй. Глупо писать, когда не прошло и часа с твоего отъезда. Еще глупее я себя чувствую, когда вспоминаю, сколько времени будет идти письмо - и дойдет ли вообще. Что ж, пусть это будет заменой дневнику, который я спалил после того, как матушка сунула туда нос. До сих пор помню это пакостное ощущение, даже не столько от того, что твердо знаешь - рано или поздно тебя прицельно пнут по самому больному... всему что ты написал, а она прочла. Даже не предвкушение неизбежности, а чувство, будто тебя раздели перед толпой. Не знаю, поймешь ли ты - кажется, ты никогда не вел дневник. Не было нужды или тоже боялся, что кто-то прочтет?
   До чего же странно все выходит: если верить байкам про близнецов, мы с тобой должны были бы быть самыми близкими людьми, а на самом деле я почти ничего про тебя не знаю. Наверное, я сам виноват, что так получилось. Все эти годы я отчаянно тебе завидовал. Твоему умению обращаться с оружием... я ведь так толком и не освоил это умение. Нет, доведись сейчас доказывать свое владение семью рыцарскими искусствами2 , я бы справился - но настоящихвысот мне не достичь никогда. Твоей способности решать не только за себя, но и за других - ты даже смог заставить мать уступить тебе право заниматься делами, как и положено настоящему главе семьи - хотя хоть убей, не могу понять, неужели все эти налоги, собранная пшеница и поголовье овец и в самом деле может быть интересным. Твоей свободе. Да, я помню, что ты сказал ночью. Но знаешь, я бы отдал полжизни из того немногого что мне осталось даже за такую свободу. Я слишком устал быть чужим смыслом жизни.
   Знаешь, я почти ненавидел тебя. За то, что в твоих глазах я был никем. О да, ты умеешь ценить как искусство воина, так и глубину познаний ученого - не знаю, когда ты успел этому научиться. Но воин из меня никудышный, а эрудиция - отнюдь не замена острому уму. И я готов был ненавидеть тебя за то, что не обладаю тем, что ты привык ценить в других.
   Ты уезжал с лицом человека, сбросившего с души тяжкую ношу. Как будто впереди - лишь победа и слава, а смерти... смерти нет.
   Мне стыдно. Прости.
   Рихмер.
  
  
  
  
  
  
  
Отряд рыцаря - "копье" состоял из самого рыцаря, его оруженосца, кутилье (конного воина, не имевшего рыцарского звания), 4-6 стрелков и 4-6 пеших воинов.назад
Верховая езда, копье, фехтование, плавание, охота, игра в шахматы, сочинение стиховназад
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"