Аннотация: На что можно пойти ради жизни близкого человека? Да на все!
Лихорадка пришла с Гнилых Болот и в одночасье уложила в постель едва ли не всех жителей деревни.
В стародавние времена, когда мир был ещё юн и светел, на месте Болот лежали озёра неописуемой красоты. Вода их обладала целебными свойствами, а уж какая рыба водилась в той воде, словами не описать. Говорят, в светлый праздник Долгодень сами боги не брезговали омыть ноги в прохладных волнах. Потому и назывались те озёра не как-нибудь, а Белыми, ибо белый - знак святости и чистоты.
Но пришёл однажды вождь, жаждущий славы и власти и принёс в край Озёр волю своих богов, помноженную на силу воинов. Три недели шло сражение на берегах чистых вод, пока не были разгромлены войска неприятеля. Вот только кровь погибших навеки осквернила землю. Начали хиреть и иссякать питавшие озёра источники, дурной травой обросли некогда чистые берега. На том месте, где пал вражеский военачальник, выросла поганая чёрная елка, запустившая извивы своих корней прямо в прозрачные воды. А чужие боги, не нашедшие себе пристанища в душах здешних людей, прокляли место своего позора страшным проклятием. Больше уж никто не называл озёра Белыми, а вскоре бывшая светлой вода превратилась в застойную жижу. Так родились Гнилые Болота.
И видно все ещё не иссякла в них сила древних и злых времен, раз лихорадка, всегда боявшаяся морозов, сумела пробраться в дома под конец осени.
"Привет, Юкко! Как твои дела? Неужели совсем ничего не изменилось? Не знаю, слышишь ли ты меня, ведь я не говорю вслух... Очень бы хотелось верить, что слышишь. Мама считает, ты наполовину уже там, во владениях Уримэ, а ведь все, кто попал к нему, слышат нас и без слов, верно? Ты почти там и, наверное, встретил уже дедушку и дядю Серми. Если так, то скажи, что мы чтим их память. И пусть не тревожатся понапрасну: у нас всё хорошо. Передавай им привет, Юкко, и возвращайся. Мы так долго тебя ждём, дольше, чем всех остальных. Старик Тириюн проболел всего три дня и поправился, а ведь он старше дедушки в два раза. Кривой Хэммил поднялся на седьмой день, а Рападог Южанин на десятый. Никто из наших не ушёл к Уримэ, один ты там, да и то наполовину. За эти три недели ты стал ещё меньше и бледнее. Кто же возьмет в мужья такого малыша, подумай сам? Юкко, знаешь, а ведь я даже рад, что не нужно говорить. Я никогда не умел болтать так складно, как ты, и пожалуй, сейчас бы мучился до заката, подбирая слова. Вот только у меня нет на это времени, брат. Скоро совсем рассветет, а путь неблизкий, значит пора идти. На Болотах не страшно, Юкко, только очень ветрено и очень одиноко. Понимаешь теперь, почему туда никто не ходит? Если не испугаешься, я покажу тебе волчий камень и ледяные зубы. И даже Ёлку, обещаю! Потом, когда ты вернешься. Я очень хочу, чтобы ты вернулся, братишка... Сегодня я пойду на Болота в пятый раз. Это хорошее число, Юкко, оно угодно богам. Сегодня всё получится. Иначе... Не обижайся, пожалуйста, но иначе нет смысла пытаться. Ты ведь тоже охотник, Юкко, ты знаешь, что такое судьба. Боги могли рассердиться и приказать Уримэ пришить тебя толстой ниткой к Вечному Полотну. Тогда понятно, почему тебя всё нет и нет. Пришитое трудно оторвать. И всё-таки сегодня пятый день и я попробую. Не скучай, Юкко."
Мальчишка лет четырнадцати ловко выскользнул из двери дома на окраине деревни, быстро надел лыжи и помчался в утренней полутьме за околицу, к лесу и лежащим за ним болотам. Путь был давно известен и не таил в себе опасностей. По крайней мере, вплоть до проклятых топей.
До них было пока ещё далеко и малец спешил, как мог. Родители, измотанные домашними хлопотами, а того больше - горестным ожиданием и предчувствием беды, спали. Да они и не удивятся, что старший сын их отправился спозаранку в лес. Без пары-тройки тетеревов, а то и зайцев тот и в более юные годы возвращался редко, нынче же и вовсе считался первым охотником. Из деревенских один только Хэммил забредал в чащу так далеко, однако он с неделю назад сломал ногу и лежал дома под присмотром семьи.
А вечером пойдет снег, все приметы указывают на это. Никто не узнает, где мальчишка бывал четыре дня до этого и куда отправился сегодня. Нечего доброму человеку делать на Болотах, не для того предки их берега покинули. Дурное место.
Да только что же остаётся делать, когда твой брат тает с каждым днём и не помогают никакие снадобья? Быть может, болезнь излечит тот, кто ее наслал?
Над вершинами сосен медленно разгоралось алое пламя мирового светила. Шуршал под широкими охотничьими лыжами снег. Перекликалась мелкая птичья братия, встречающая новый день. На светлых и прямых, как солома, волосах мальчишки появился иней и тот, не прекращая движения, нахлобучил на голову видавшую виды шапку. Самый жгучий мороз, знал он, бывает именно в эти рассветные часы.
К полудню стало куда теплее и шапка вновь отправилась в сумку, а уж верхние крючки шубы мальчишка расстегнул ещё раньше. Деревья кругом становились всё реже и тоньше, многие выглядели больными. Давно уже не было слышно птиц, почти не встречалось звериных следов. Болота были близко, их ядовитое дыхание распугало всё живое окрест.
И всё-таки лыжнику, как бы он ни спешил, пришлось остановиться передохнуть. Одолеть весь путь до поганых топей одним махом было не под силу даже взрослому мужчине. Пожевав немного сушёного, жёсткого как подметка мяса и проглотив горсть снега, мальчишка отдышался и продолжил путь, чтобы через пару часов выбежать, наконец, прямо к краю трясины.
Сейчас, подо льдом и снегом, Гнилые Болота не выглядели такими уж устрашающими. Просто широкое белое поле с торчащими из сугробов тут и там жёсткими стеблями камыша и редкими, изогнутыми стволами осинок и берёз. А вот ёлка, растущая у самого берега, на невысоком пригорке, с приходом зимы вовсе не изменилась. Да и с чего бы ей, простоявшей без малого семь столетий, меняться. Топорщились иголки тяжёлых тёмных лап, чернел морщинистый узловатый ствол, бугрились могучие корни. И пахло от дерева вовсе не хвоей, а чем-то неведомым, хоть и не слишком неприятным.
Мальчишка обогнул громадный серо-зелёный камень, напоминающий издалека голову волка, оставил по левую руку целое поле странных ледяных наростов, порождений воды и мороза и выбрался, наконец, прямо к Ёлке. На нижних ветвях дерева покачивались подвешенные кусочки лепёшки, вяленая рыба, разноцветные лоскутки. А на плоской, словно стол, поверхности толстого корня лежали и другие подношения.
"Сегодня пятый день, - произнёс мальчишка мысленно и, сняв рукавицы, коснулся тёмной коры. - И я вновь здесь, дерево. Брат горит изнутри от лихорадки и перестал приходить в себя. Лекарь давно отступился от него, сказав, что всё в руках богов. Но боги, как видно, гневаются и не желают слушать, а то и вовсе спят, и я прошу тебя - помоги! Ты - сердце болот, его сила и воля. Если ты умеешь насылать болезни, то, должно быть, и врачевать их - в твоей власти! Прошу, прими эти дары и вылечи Юкко, Ёлка. Не отправляй во владения Уримэ такого малыша, позволь ему вернуться! Быть может, то, что я делаю - греховно и боги вовсе отвернутся от меня, но к кому обратиться ещё, я не знаю. Так сделай по-моему, прошу тебя!"
Слова эти мальчишка за пять дней успел выучить наизусть. Они были рождены последней, чахлой и безумной надеждой на чудо, за которой - лишь отчаяние. Закончив разговор, проситель извлёк из сумки завернутый в тряпицу дар. Последний дар... Медовый пряник, что испекла мать в то самое злополучное утро, когда старик Тириюн вдруг упал посреди улицы едва ли не замертво, а Юкко не смог сам подняться с постели. Выпечка ничуть не зачерствела за эти дни и теперь заняла подобающее место среди прочих подношений.
Что же, когда сделано всё, что только можно, остаётся лишь вернуться домой. Если Юкко так и не станет лучше, значит... А ничего это не значит! Не может быть такого! Не может, чтобы все чаяния, усилия, молитвы, всё это оказалось совсем напрасным... Не должно быть так... Никогда...
Мальчишка как согнулся положить пряник, так и забыл разогнуться и замер в неудобной позе, сжав до боли кулаки. И сам не замечал, что плачет. Можно сказать младшему братишке красивые и гордые слова: дескать, сделаю, что смогу, а там уж как получится. Дескать, на всё воля богов и мы примем её, как должное. Вот бы ещё и самому поверить в то, что говоришь...
Умерших не стоит огорчать видом излишней скорби и горьким плачем. Зачем им, ставшим частью Великого Полотна, что в заветный час развернётся, порождая новый прекрасный мир, заботы и печали. Да как тут сдержишься, когда ноет от чёрной тоски душа, когда небо над головой кажется застиранной, но всё равно нечистой тряпкой и меркнут краски мира!
Долго это продолжалось, нет ли - кто знает. А только мальчишка распрямил наконец спину, утёр щеки, разлепил смёрзшиеся ресницы и окончательно решил отправляться домой. Сегодня уж точно не до охоты, тем паче, что и ловушек он прошлым днём снаряжать не стал. И в тот же миг...
- Линдиар, негодник! Ты чем это там занимаешься? - раздался визгливый голос за спиной.
Названный этим именем мигом обернулся, чтобы увидеть замотанную в бесчисленное множество платков, из-под которых почти не видно иной одежды, женскую фигуру. Безумная Деришка! Вечно слоняется по деревне, всюду видит неправедность и ковы, хоть и безобидна, как дитя. Неужели пошла за ним, не побоялась болотного зла? Да и он тоже хорош - ничего не заметил!
- Я тебя спрашиваю, дурень! - продолжала тем временем наседать Деришка. - Что в таком поганом месте забыл? Или не ведаешь законов людских?
Линдиар не сразу нашёлся, что сказать в ответ.
- Ах! - закричала вдруг безумная и начала мелко-мелко пятиться назад к лесу. - Поняла теперь! Ты - колдун проклятый! Богов тёмных выкормыш! Чуяло моё сердце - неладное что-то под крышей вашего дома творится... Болезнь у вас загостилась неспроста... Теперь-то ясно, почему! Ты и наслал, проклятый заика!
А потом неуклюже повернулась к мальчишке спиной и бросилась прочь. Старенькие чинённые лыжи её так и мелькали, палки размётывали снег.
- По... по... постой! - закричал Линдиар, бросаясь в погоню. Этого ему ещё только не хватало! Конечно, никто не поверит, что сын уважаемого семейства - злой заклинатель, сочтут очередными бреднями, изрекаемыми Деришкой по дюжине на день. Вот только каждый знает, что врать женщина не умеет. Принять соседскую свинью за злое чудище - это сколько угодно, а выдумать, чего не было... Такого за дурочкой не водилось. Растрезвонит на всю деревню и объясняй потом, что ты на Болотах делал, если даже не колдовал и тёмным богам не молился! А ведь он и правда молился, пусть не богам, а Ёлке... Начнёт отец спрашивать - как ему солжёшь?
Нет уж, надо догнать Деришку и как можно скорее! А там... Там видно будет. Может быть, удастся ее успокоить. Ведь рядом живёт, через три двора, сызмальства знает и его, и Юкко. Глядишь поверит.
- Де... де... - язык никак не желал подчиниться хозяину. - Дери... шка! Ст-той, д-дай я те... тебе все о... о... о... объясню!
Но та не слышала, а быть может не желала слышать и продолжала нестись во всю прыть - откуда только силы взялись! - в деревню. Линдиар нагонял женщину, но не так быстро, как ему того хотелось. И не мог понять, на кого больше злится: на полоумную Деришку, влезшую не в своё дело, или на себя самого. Лёгкое копьецо, притороченное сзади, било мальчишку в спину, словно подталкивая к более решительным действиям. Всего один замах... Тело оттащить хотя бы вон к той ложбине... Снег скроет любые следы раньше, чем кто-то начнёт всерьёз искать... Деришка и раньше, бывало, исчезала на целый день...
Отогнать эти мысли оказалось нелегко. Линдиар прекрасно понимал, что не сможет убить ни в чем неповинную соседку. И ударить не сможет, и даже изругать как следует (причём вовсе не потому, что заикается. Ругаться он умеет не хуже других). Просто себя уважать после такого не получится уже больше никогда. Не иначе, это болота шептали ему на ухо, как скорее опоганиться.
Между тем, их с беглянкой разделяло уже не больше полудюжины шагов. Линдиар вновь попробовал докричаться до женщины.
- Н-не беги та... так! Шею свернешь!
И сейчас же лыжа преследователя налетела на толстый, притаившийся под верхним слоем снега корень и он упал, успев ещё заметить, как Деришка благополучно проскочила мимо завала из камней и поваленных деревьев, о котором он её предупреждал. Линдиар с ворчанием поднялся на ноги, намереваясь продолжать погоню, но его чаяниям не дано было сбыться. Дорогу юному охотнику преграждал неизвестно откуда взявшийся крупный мужчина в воронёной кольчуге, серебристом нагруднике, с щитом за плечами и в островерхом шлеме. Меч незнакомец держал в ножнах, однако это ничуть не успокоило Линдиара, попятившегося в страхе назад.
- Зачем ты проводил обряд? - голос у воина был необычайно сильный.
- Какой ещё обряд?
Линдиар упёрся лопатками в дерево и смотрел на незнакомца во все глаза, силясь понять, откуда тот мог взяться и что ему надо. До ближайшего города отсюда не меньше недели пути в обход топей. Что может искать человек меча в деревенской глуши? Уж не разбойник ли какой?
Мужчина ответил не сразу. Расстегнул подбородочный ремень, снял шлем и кожаный подшлемник, обнажив копну золотистых волос, слипшихся от пота. Долго смотрел в небо. И только потом перевёл взгляд серьёзных тёмных глаз на мальчишку.
- Зачем ты справлял по мне тризну?
А Линдиар лишь мгновением раньше обратил внимание на ноги воина. Покрой штанов, обшитых красным шнуром, низкие порыжелые сапоги с узкими носами - все было какое-то нездешнее. Но главное - мужчина стоял на снегу и не проваливался. И следов, кроме как от его, Линдиара и деришкиных лыж кругом видно не было.
Упоминание тризны стало последней каплей. Мальчишка догадался, кто перед ним и плотнее прижался к стволу дерева. Как назло, в голову не шла ни одна молитва, а потому Линдиар начал просто шептать имена богов, чтобы хоть так отогнать беду.
- Варалан Жизнедар и сын его Укни, Свет Проливающий, Атис Благодатная и Уримэ Прядильщик... Смилуйтесь... Нет! Не приближайся! Прочь! Иди своей дорогой!
Слова мальчишки остановили воина, сделавшего было несколько шагов в его сторону.
- Ты меня боишься? - с непонятной интонацией в голосе спросил призрак.
- Нет! - закричал Линдиар яростно. Чего бояться, когда твоя смерть уже здесь, только руку протяни. Надо встретить её так, чтобы век не забыла! А потому юный охотник разразился отборной бранью, не брезгуя самыми мерзкими сравнениями и лихими оборотами.
Правая рука мёртвого полководца была занята шлемом, но сграбастать Линдиара за грудки и как следует встряхнуть он сумел и левой.
- Успокойся, глупец! Разве я чем-то тебя оскорбил, что должен слушать поносные речи?
- Пошёл вон! - прохрипел Линдиар. Мужчина не столько отпустил, сколько отбросил его от себя, мальчишка больно ударился головой о ствол и чуть не упал.
- Хорошо же, я уйду, - произнёс воин, поворачиваясь к собеседнику спиной. - И всё-таки скажи мне напоследок: зачем ты справлял по мне тризну, если теперь не желаешь видеть?
- Ничего я не справлял! - выкрикнул Линдиар. - На кой ты мне сдался! Это все ради Юкко и только! А теперь убирайся, здесь нет власти твоих проклятых богов!
- Юкко..? - обернулся совсем уже было наладившийся уходить воин. - Постой-ка... Да, что-то припоминаю. Юкко...
У Линдиара потемнело в глазах. Призрак незапамятных времён, сосуд Тьмы вновь шагал к нему, не оставляя следов. Неужели это всё-таки конец? Тяжёлая рука мужчины легла на плечо мальчишки.
- Так твой брат болен?
Линдиар хотел было снова осыпать врага проклятиями, но почему-то только кивнул. А когда мёртвый воин потребовал подробностей, покорно и без утайки рассказал о случившемся несчастье всё, что смог вспомнить.
- Понятно, - сказал мужчина наконец и, немного отойдя в сторону, вновь взглянул на небо. - Так значит, ты просил за своего брата. И потому приносил дары к моей могиле пять дней кряду. Ты хоть понимал, что делаешь, дитя?
- Пять - священное число, любимое богами, - сказал Линдиар, а потом осознал, что за время разговора с призраком ни разу не то, что не начал заикаться, но даже не сбился. Впрочем, удивляться уже не было сил. - К тому же если чего-то просишь, надо отдарить в ответ.
- Отдарить, да... - древний воитель вдруг улыбнулся. - Скажи, какой сейчас месяц?
- Ну... Снегирей месяц... - такого вопроса Линдиар никак не ожидал.
- А по счёту?
- Четвёртый.
- Зимой и четвёртый? А впрочем, какая разница! - махнул мужчина рукой. - Знай, что ты пришёл к моей могиле в нужное время и с нужными словами, мальчик. Как тебя зовут?
- Линдиар. Но ведь я же ничего тебе не говорил и даже не поминал о тебе! - произнёс мальчишка. О том, что назвал своё имя, он пожалел лишь через несколько мгновений и очень рассердился. Впрочем, мёртвый воин уже не казался таким страшным и Линдиар начал крепко надеяться на то, что сумеет при случае сбежать.
- Ты думал обо мне, этого оказалось достаточно, - произнёс призрак и как-то устало сгорбился, прикрыв глаза, словно разговор ему наскучил.
- Ну, а теперь? Что ты станешь делать дальше? - разорвал затянувшееся молчание Линдиар, отлепившийся наконец от дерева.
- Теперь... Теперь... - как бы про себя проговорил мужчина, а потом встряхнулся, выходя из раздумий. - Теперь к твоему брату, к Юкко, конечно же.
- Зачем? - вырвалось у враз испугавшегося мальчишки. - Что ты задумал?
- Помочь, - коротко отвечал воин. - Отдарить в ответ.
- Значит, ты и правда можешь изгонять болезни, посланные проклятыми богами.
- Нет, это не в моей власти, Линдиар. Но я чувствую, как кипит во мне некая могучая сила. Я передам твоему брату столько, сколько смогу. Если в нём есть ещё воля к жизни, то он поправится. Если нет...
- А сила твоих тёмных богов не навредит Юкко ещё больше? Ведь он совсем малыш!
Сказать это Линдиар решился не сразу. Вдруг призрак рассердится и не станет помогать! Но... Но вдруг от такой помощи станет только хуже? Может, не стоит и пробовать? От таких мыслей сами собой начинали закипать злые слёзы. Нет, сдаваться нельзя! Но и не спросить тоже нельзя, и мальчишка спросил. И призрак рассердился.
- О каких богах ты постоянно толкуешь?
- Я их не знаю и знать не хочу! Это они отравили здешние озёра, веками насылали болезни и беды... И твою армию привели тоже они! Вот о чём я толкую!
Линдиар вновь впал в бесстрашие, чувствуя, как наметившаяся между ними тонкая связующая нить готова порваться, но не желая давать спуску силам зла.
- Тёмные боги привели мою армию? - переспросил воин. - Да ты в своём ли уме?
- Ещё как! Думаешь, о таком когда-нибудь могут забыть те, кого чуть не убили ради каких-то нечистых божков? Это сейчас они почти утратили свою прежнюю власть...
- Ты прав почти во всём, Линдиар, - кивнул мужчина, - кроме одного. Боги моего народа вовсе не так слабы, как ты почему-то считаешь. С каждым днём они только набираются сил, ибо всё больше людей признают их власть. Я чувствую это...
- Упаси меня, Варалан, от ядовитых речей, дай сил мне, Укни, одолеть все невзгоды... - начал, как и полагается, нараспев, мальчишка. Пусть имена истинных богов разорвут паутину лжи!
- Одари милостью своей, Атис, и запри двери в чертоги свои крепче, Уримэ, и поддержите в пути трудном, Братья Неразлучники Тирс и Мирс... - эхом отозвался на молитву мужчина.
Линдиар глядел на него во все глаза, не понимая, как такое может быть. Или ради обмана слуга зла готов славить любых богов без разбора? Но в чём его выгода, даже если так? Нет, мальчишка, как ни старался, не мог понять. Тем временем молитва подошла к концу и оба её певца замолчали. Первым тишину нарушил призрак.
- Кажется, мы оба сильно заблуждались, дитя. Как часто ложь затмевает свет истины! Здесь все пропитано ею. Выслушай же мой рассказ и реши сам, чему верить.
Линдиар медленно кивнул и воитель продолжал:
- Когда мы пришли в эти земли с именем Варалана на устах и жаждой мести за набеги на наши границы в сердцах, то долго не могли поверить, что и так тоже бывает на свете. Дома, Линдиар: богатые и бедные, деревенские и городские... И у каждого третьего - по яме, глубиной локтей десять. А там на дне - колья. По праздникам в них следует бросать рабов, как нам охотно объяснял любой встречный. Колья были тёмные от крови, а между ними лежали кости. Много костей. А ещё у ям стояли глиняные чудовища с человеческими глазами и глаза те у них отнюдь не сами выросли... Война была страшной, враги сильными. Они звали своих богов и боги насылали на ряды моих воинов ужас и болезни. Никому не пожелаю услышать тех имен, что они кричали... Тысячи рабов, осенённые чёрными знаками, бросались на наши мечи и погибали, и каждый мог оказаться чумным. Мы сталкивали их тела в те самые ямы - вслед за страшилами из глины - и засыпали землёй. Наверное, на этих местах ещё долго ничего не росло... Когда же мы вышли, наконец, к столице врага, нас ждал последний и самый грозный бой. Весь город был одним большим храмом проклятого культа. Мечи наши выщербились, щиты треснули, а силы иссякли, но истуканы врага всё-таки были разрушены. Самых упертых, так и не пожелавших сдаться, мы прижали к болотам. Уже тогда здесь не было и следа озёр, о которых ты мне говорил. Правителя же, негодяя Хруда...
- Как встарь, так и сейчас, правит род Хрудов, - перебил рассказ взволнованный Линдиар.
- Не удивлён, - горько усмехнулся воин. - Их и тогда было девять братьев и каждый при власти. Так вот, негодяя Хруда хотели пленить и заставить прекратить, наконец, резню, но он бросил мне вызов и я не мог отказаться. Хруд был умелым бойцом, и, хотя меч мой нашёл его сердце, ему удалось ранить меня отравленным копьём. Мои люди, привязав его тело к последнему уцелевшему идолу, бросили прямо в трясину. Это сломило дух врага, победа была за нами. Но яд сделал свое дело, мои воины тоже остались без командира. Они ушли, не желая лишнего дня оставаться на заражённой земле. Ушли, обложив покорённый край данью и оставив у самых его рубежей крепкий гарнизон. Там-то меня и похоронили. Это всё, что я помню, Линдиар. Должно быть, сила тёмных чар не позволила мне уйти к Уримэ. Я был обречен на многовековой сон и, как вижу теперь, на всеобщее презрение. Но сейчас я свободен, воля чужих богов надо мной не властна. Благодарю тебя, мальчик мой. Сам того не желая, ты помог мне. А ведь вновь обретя память здесь, у самых Болот, я поначалу принял тебя за одного из прежних врагов.
- Если всё так, как ты говоришь, если зло было уничтожено, то откуда взялась эта лихорадка? - спросил мальчишка, веря и не веря в рассказ призрака. - И почему Болота вновь не стали озерами? Почему это такое же гиблое место, как и прежде?
- Потому, что мы с тобой стоим сейчас на месте древнего храма, Линдиар. Земля за долгие годы пропиталась скверной, очистить её не так-то просто. Наш народ изгнал хрудовых богов, и сейчас сердце моё полнится радостью, что этот край хранят благие силы. Значит, борьба наша была не напрасна. Я смогу уйти с чистой совестью. Но нельзя до конца извести сорняки, не испортив плодородной земли, как невозможно и уничтожить культ, не вырезав всех его последователей подчистую. Пока молятся где-то хрудовым богам, болото никогда не станет прозрачным озером. Ведь там, на дне лежит немало символов их власти, немало верных им при жизни людей.
- Но кто в здравом уме станет поклоняться давно забытым безымянным чудовищам, требующим к тому же кровавых жертв? И причём тут наш нынешний Хруд, зачем хулить весь их род?
- Это очень сложный вопрос, мальчик мой, - произнёс воин. - Ведь каждый сам решает для себя, во что верить, а зло может прорасти в душе даже самого чистого человека. А Хруды... Не может быть, чтобы всю их семью - а их кроме братьев было человек сорок - убили или склонили в новую веру. Да и кто, подумай сам, так извратил правду, сделав из меня и моих людей каких-то тварей, одержимых тьмой? Кто все эти годы не позволял погибнуть черному культу? И кто, хотелось бы знать, потревожил мой прах, преданный честному погребению по заветам богов, кто перенёс его под корни дерева на краю болот? Уж не по велению ли правителей, не простивших смерть своего предка, это сделано? Ты сам говорил: вовеки не забудут обиды те, кого чуть не убили во имя чужих богов. А ещё...
Тут мужчина осёкся на полуслове и некоторое время смотрел перед собой невидящим взором. А придя в себя, заговорил отрывисто:
- Увы, время моё на исходе. Уримэ слишком долго ждал. А ведь я должен успеть ещё навестить твоего брата, надо спешить. Мне сейчас открылось, что нет в мире больше моего народа. Нет и воспоминаний о нём. Это очень грустно, Линдиар, что мы, первые последователи Варалана, ушли навсегда. Но вера наша жива и богов наших славит теперь полмира, это радует сердце. Тебе, мальчик, я доверяю последнее, что у меня осталось. Храни память о Шекусе из народа Сач. Приди однажды сюда вновь, вознеси хвалу небесам. Не бойся хрудовых богов, людской страх питает их. Гони их прочь, как гнал недавно меня. Быть может, это единственный способ очистить здешние земли. А теперь - прощай!
И воитель древних времён исчез как не бывало, салютовав юному охотнику из глухой деревеньки мечом.
Линдиар долго стоял с поднятой в знак прощания рукой и, кажется, ни о чем не думал. Слишком много событий произошло с ним начиная с утра, слишком многое хотелось ещё спросить, обсудить, обдумать самому. Но не у кого больше было спрашивать, и голова болела так, словно в ней перекатывались не мысли, а громадные камни. Наконец мальчишка опустил руку, закрыл утомлённо глаза, а когда вновь их распахнул, то увидел над собой небо в тучах и вытянувшееся от удивления лицо Деришки, о которой он и думать забыл, склонившейся над ним. В руках у женщины был длинный обрывок веревки. Не иначе, безумная собиралась покрепче связать колдуна и приволочь его в деревню на аркане. А быть может, просто оставить беспомощного в снегу. Как же вовремя он очнулся! Вот только что же, получается, Шекус из народа Сач был всего лишь видением? Сладкой грёзой о чуде? Что вообще произошло? Но не было уже времени размышлять, следовало действовать, пока не поздно.
- Д-деришка, - сказал Линдиар строго и женщина чуть не подпрыгнула от неожиданности, слишком увлечённая запутавшейся веревкой и не заметившая пробуждения соседа. - По... послушай меня! Я не к-колдун и т-тёмным богам не... не служу.
- Нет, ты колдун! - заупрямилась Деришка и даже топнула ногой в сердцах. - Я видела, как ты колдовал у Ёлки!
- Дери... шка. П-посмотри мне в г-глаза.
Женщина послушно уставилась на Линдиара и на всякий случай открыла рот.
- Я п-похож на ко.. колдуна? Ведь нет же? А на Бо... болотах я х-хотел про... прогнать болезнь от Юкко!
- Ты бросил трясине вызов? - с надеждой, отражавшейся в ее маленьких глазках, спросила Деришка. - Ты разве храбрый?
- Да, - подтвердил Линдиар. Пусть думают что угодно, пусть ворчит отец и ругается мать. Пусть даже грозный жрец заставит проходить обряд очищения. Это не так страшно. Было бы с Юкко все в порядке.
- Ты храбрый! - радостно заорала Деришка. - Ты пошёл один на Болота! Я бы одна никогда не пошла! Только за тобой следом... Слушайте все! Линдиар ничего не боится!
Мальчишка, усмехаясь, поднялся на ноги и обнаружил, что чуть не сломал левую лыжу при падении. Дерево, из которой та была сделана, жалобно скрипело и похрустывало, но двигаться всё ещё было можно. Ныл, но не слишком, ушибленный при падении затылок.
- П-пошли домой...
Деришка всё время то забегала вперёд, то возвращалась, пела песни, сочиняемые ею на ходу и явно пребывала в прекрасном настроении. Что взять с дурочки. Линдиар же, которому всегда лучше думалось во время работы или как сейчас, на ходу, размышлял. Наяву ли он разговаривал с древним полководцем, во сне ли? Непонятно... А если даже разговаривал - правду ли сказал тот? Трудно поверить, что один из главных символов живущего на Болотах зла оказался первым проповедником благих богов. А пресветлый Хруд... Каково осознавать, что правитель твоей страны, защитник угнетённых и ревнитель законов может быть кровавым культистом! Ох, сколько же лет прошло с тех давних пор, сколько событий сплелось воедино... Как теперь узнаешь правду? Одно ясно: покуда молятся где-то богам жестокости и мрака, сила, питающая их, не иссякнет до конца, а болотная вода вовек не станет прозрачной. Как не уйдёт и горе из мира... В этом воитель прежних времен, даже если он - лишь обморочный бред, прав.
О многом ещё успел поразмыслить Линдиар, прежде чем ноги вынесли его на опушку леса, многое пережить заново. Только одну думу упрямо гнал он от себя, только об одном не хотел сейчас гадать, чтобы не рвать понапрасну сердце. И всё-таки надежда то вновь разгоралась у него в груди, то совсем затухала.
Вот и деревня. Слышны в павших на улицы сумерках радостные вопли Деришки, убежавшей вперёд. Кажется, она превозносит до небес великого героя. А ещё, кажется, слышен полный негодования голос жреца. Пустое всё, не сейчас.
Вот и дом. Какое удовольствие с мороза - в тепло. Однако сейчас не до этого. Мать что-то варит, очень вкусно пахнет мясом. Отца не видать, должно быть на заднем дворе.
- Как т-там..?
Голос срывается, но мать поняла, конечно, о чём он. И лишь вздохнула. Только сейчас Линдиар заметил, как же сильно она постарела за эти дни.
На вялых, негнущихся ногах мальчишка прошел в комнату, где, укрытый до подбородка одеялом, лежал на широкой лавке братишка. Выходит, напрасны оказались потуги. И ведь ясно же было с самого начала, только он, дурень, отказывался признавать. Ничего не поделаешь, так судили боги. И кому какое дело, что творится у тебя на душе!
Ослеплённый своей болью, Линдиар не заметил сразу, что Юкко смотрит прямо на него. И что в глазах его, окружённых тёмными кругами, вовсе не смерть.
- Лин... - позвал слабо малыш, а в следующий миг брат уже стоял перед его ложем на коленях, с надеждой и страхом глядя в бледное личико.
- Юкко, ты... ты...
- Я вернулся. - сказал Юкко с зевком, словно только что продрал глаза. - Ты звал, и я вернулся. Дедушку я, Лин, не видал... Ой, а чем это так пахнет..? А правда Ёлку покажешь, не врешь? Лин, ты что, плачешь? Не надо. Такой большой, а всё туда же... Вот отец тебе задаст!